Начинался вечер, когда в дверь позвонили. Открыла мать: Алиса, только что искупавшись, причесывалась в ванной. Выйдя в прихожую, она обнаружила там нового соседа. Он оглядел ее тускло, но пристально, точно облизал склизким языком с головы до голых пяток, поздоровался, и опять осклабился. Голос у него оказался такой же тусклый, как и глаза, и чуть гнусавый. "Ну точно угадала", - мелькнуло у нея в голове.
- Алиса, - сказал сосед, - ведь вас зовут Алиса, так?
Алиса кивнула, выжидательно глядя на него в упор.
- Ной Павлович приглашает нас на открытие своей выставки, первой в нашем городе. Жалко, что муж еще не возвратился из эξпедиции.
- Может быть, Алиса пригласит свою подругу. Не пропадать же пригласительному.... Ее ведь, кажется, зовут у вас Этарра?
Алиса взглянула пристальнее ему в глаза, пытаясь прочесть что нибудь на втором их дне, но там была лишь коричневая скользкая тьма. От тяжести этого непроницаемого пласта девушка вновь ощутила, как подступает к ея сердцу то же отвратительное чувство, испытанное ею вчера утром, но что то рядомъ съ этимъ страхом возмутилось против него. Она пообещала позвонить Этарре.
Та согласилась без особых раздумий.
Выставка разместилась в какой то библиотеке в хрущобе на другом конце города. Сам Ной Павлович встречал всех гостей у входа в золотистом блестящем костюме и с ярко-зеленым шейным платком, в полуокружении трех относительно моложавых дам, одетых с таким же относительным вкусом. Этим, а также тусклыми и сверхъискушенными глазами они мало отличались от остальной публики, - дюжины дам и трех-четырех мужчин.
- Если не считать костюма, то от художника в нем как то ничего не чувствуется, - сказала Этарра Алисе и ея матери, - Да и публика подобралась тут ему под стать. Все ни дать ни взять - объединение непуганых оккультистов начала 90х.
- А он - их гуру, - согласилась Светлана Сергеевна, Алисина мать. Она была довольно молода, чуть сама на Игры не ездила, и поэтому также легко согласилась и приговором, который ея дочь и Этарра вынесли картинам: "Претенциозная мазня ни то под Дэвида Деламара, ни то - под Лео Хао".
Внимание Алисы привлекли только три картины. Оне висели в отдельном зале, где не было ничего, кроме них, даже окон, по одной на стене. Полотно налево от входа называлось "Память о Медном Замке" и изображало развалины кирпичных стен со стрельчатыми окнами и бойницами кое где сверху, посреди пустыни. Гладкия безжизненныя волны песка и стены отливали одним и тем же бледно-медным тоном, а в безцветном небе, почти рядом с солнцем, похожим на ровную белую дыру в холсте, парили три серыя вороны.
На стене напротив висела "Кошка Черной реки". Река и впрямь была блестяще-черной и очень широкой под робкими сияньем тонких рогов месяца. У реки стояла девочка, одежду которой заменяли мокрые длинные волосы до самой земли. Кошкой же, как поняла Алиса, был леопард, убегавший от реки в черный лес. Наконец, едва ли не всю стену напротив входа, освещенная трехрогою люстрой точно некий алтарь, занимал опус под названием "Воздаяние". На нем на фоне кроваво-алых сполохов внизу затянутого темными клубами неба - ни то заката, ни то пожара, - возвышалась серая башня, от одного взгляда на которую Алису охватила тоска, словно бы ее саму бросили в эту башню, а та вдруг оказалась глубочайшим колодцем. Единственное узкое стрельчатое окно, под самой крышей, плоской, как столешница, обнесенной островерхими бойницами, было забрано решетной из обоюдоострых лезвий, и между ними, истекая кровью, бился, пытаясь вырваться на свободу, ея, Алисин, Орлик! Те же перья в виде дубовых листьев, в поисках которого она безуспешно перерыла тома репродукций, только глаза был исполнен совсем человеческой отчаянной боли.
Вечером, когда Алиса наконец отошла от отвратительного впечатления от выставки, она зашла в ЖЖ, чтобы окончательно развеять его последние остатки. И тут ее ожидал сюрприз: молчун Данила Таурес выложил у себя целую сказку под названием "Королева Черный Ирисъ".
"Далеко на севере в Западном море лежит Остров Юных, прекраснее которого нет, не было и не будет: самую малую из его красот может выразить только язык этого Острова. Все его обитатели его молоды, нет среди них никого старше пятнадцати лет, и нет там больных и некрасивых, и никто еще на никогда не умер на этом острове. Говорят, что он - единственный остаток Земли первоначальных дней, когда первые люди все были такими, давным-давно отколовшийся и ушедший далеко от всех прочих островов и континентов. Говорят также, что сила, некогда дававшая людям вечную юность, сохранилась здесь, благодаря аромату прекраснейшего из всех земных цветов - Черного Ириса, и все жители его признают ее своей Королевой. Мало кому удавалось доплыть до Острова Юных, но те, кто смог преодолев нескончаемыя поля плавучих и неподвижных льдов, обретали безсмертие и пятнадцатилетие наравне с коренными островитянами. Верно, аромат Черного Ириса был столь силен, что достигал ея избранников и, маня, давал им мощь, которую ничто не могло победить. И никто из них никогда еще не возвращался назад.
Но однажды случилась беда. Красотою Королевы уязвился Старец Серой Башни, могущественный и злобный колдун. Многое удалось ему выведать тайн у природы растений, и так он превратил вечную молодость, царившую на Острове в пустой безконечный сон, а чистый и свежий аромат Черного Ириса - в приторную сладость тления. Затем он перенес свою Серую Башню в долину, где жила Королева Черный Ирис, и над всем Островом простерлась ея блеклая, безцветная тень, в которой все островитяне томились, точно ея безжизненныя отпрыски. Теперь не целебныя капли ароматов юности, а тонкия струйки тлетворного запаха теперь примешивались к вольным бездумным ветрам и тревожили людские сны по всем земным широтам. На целом свете было лишь одно место, недоступное для них, - на самом Острове, но память о нем полностью затмилась для Королевы и ея подданных.
Далеко-далеко от Острова Юных, но все же ближе всех прочих людских земель лежит другой остров, на западной оконечности которого жил юноша по имени Эартин. Родился он в семье рыбаков, но ему не исполнилось и пяти лет, когда отец его не вернулся из моря, а потом, в считанные дни сгорела от горя его мать, первая красавица во всей их деревне. Тогда отцовская артель приютила и воспитала мальчика, сына их вожака. Эартин рос и крепчал быстро, и также быстро стал хорошим рыбаком и смог собрать свою собственную артель. Сыновья рыбаков охотно пошли к нему, да и иные из их отцов тоже. Он любил переменчивое, но всегда непреклонное море, как будто мудрого учителя или как рыцари Круглого Стола любили короля Артура. И древнее море, казалось, понимало это и вознаграждало его самыми щедрыми уловами, и из всех бурь и штормов он и его артельные товарищи возвращались целыми и невредимыми. И чем дальше он уходил от родных берегов, тем сильнее влекло его в неизвестныя воды Океана и тем сильнее уставал он на суше непонятною ему усталостью .
Однажды ранней осенью, когда срок его пребывания на берегу уже подходил к концу, он удил в устье реки с причала, близ которого когда то поставил свой дом его отец, и поймал лосося невероятной величины. Вкус рыбы, испеченной на углях, также показался ему необычным: достаточно было одного-единственного куска на весь день, а всего лосося хватило на те две недели, что еще оставались ему до выхода в море, и никакой другой еды он не ели в те дни. Накануне же отплытия ему приснилось, будто съеденный им лосось вновь приплыл в устье реки и превратился в большой белоснежный корабль под парусами цвета самой ранней утренней зари. Стоило Эартину взойти на борт этого корабля, как тот был уже в открытом море. Он плыл на запад словно летел, и причалил к берегу, очень похожему на берег у его родного дома, но в тысячи раз прекраснее. Нежная и вместе с тем властная музыка наполнила все вокруг, когда он сошел с корабля и пошел по тропе сквозь сосновый лес, в котором каждое дерево было стройным, как дочери королевского наместника, которыя он видел с детства, приезжая в город на ярмарку. Чем дальше он углублялся в лес, тем полнозвучнее становилась музыка, она вела его за собою и наконец он оказался в чудесной долине, красота ея не слепила глаз, но ничего из того, что он когда либо видел, не могло сравниться с нею. Она была словно глоток воды для умирающего от жажды, словно полновесный дождь после длительной засухи, словно драгоценный камень, найденный после долгих и безплодных лет поиска. Но прекраснее всех красот этой долины был росший в нем цветок - Черный Ирис, и сердце Эартина разбилось и ожило вновь, превратившись в Черный Ирис, ибо не было в нем ничего, кроме этого цветка.
Проснувшись рано утром, он тотчасже велел поднимать паруса. Плыли они долго, но море точно вымерло. День за днем, неделя за неделей плыли они на запад, но сети их неизменно возвращались пустыми. А однажды с востока налетел могучий ураган, и море вдруг ожило страшным чудовищем. Вместо ровной и гладкой пустыни теперь корабль Эартина окружали огромныя горы, которыя в мгновение ока превращались в бездонныя пропасти и бездны, внезапно выраставшие выше небес. Так длилось несколько дней подряд, а потом шторм занес корабль куда то на север и разбил его о ледяныя глыбы. Погибли все, кроме самого Эартина.
Долго он брел по белым ледовым полям и между остроконечных пиков, слепившим его глаза своим холодным блеском все так же на запад, но нигде не встречал и следа живого существа. Наконец ноги привели его на берег какого то залива, и там он увидел небольшой дом, сложенный из ледяных плит. Там жила Хелканар, безлетная повелительница пояса льдов, отделяющих Остров Юных от остального мiра. Это она указывает путь к нему тем, в чьем сердце никакой холод не угашает огонь решимости найти его. Хелканар объяснила Эартину его сон, поведав о беде, наведенной Старцем Серой Башни.
- Только Золотой Бор ему никогда не одолеть, ибо там, у корней Княжьей Сосны, бьет Живой ключ, в водах которого и кроется начало силы вечной юности и тайна смерти самого Старца. Но на единственной тропе, ведущей к Золотому Бору, он положил Железный Валун, и всякий, кто посмотрит на него, тотчасже напрочь забывает о Золотом Боре и о Живом Ключе. Поэтому берегись и не гляди на камень, что попадется тебе на тропе, потому что это и есть Железный Валун Старца, и других камней на ней нет.
Потом она кликнула касатку, и та принесла Эартина сквозь ледяное крошево в заливе прямо к началу тропы, где все было как в его сне. Красное золото сосновых стволов и плотный темно-зеленый бархат крон казался особенно манящим сквозь легкую дымку дыхания моря, доносившую дивную музыку леса, похожую на радостные голоса юношей и девушек. Но Эартин не сделал и трех шагов по золотистым иголкам, покрывавшим тропу, как вдруг отчего то оступился и взгляд его невольно упал на большой серый камень чуть поодаль тропы. Поверхность камня была гладко отполирована, точно зеркало, и на ней юный рыбак увидел оскаленную драконью пасть. Но хотя клыки дракона щерились, в глазах его была растерянность. Плечи его отяготило нечто, отразившееся над головою дракона на камне как крылья огромного нетопыря, а звуки музыки в ушах сменились злобным и скрипучим старческим хохотом, а потом тот же скрипучий голос сказал:
- Думал я, что надежно оградил этот Остров от пришельцев из внешних земель, да видно, ошибался. Ну что ж, теперь и ты сам тоже будешь охранять наш покой от глупцов, что подобно тебе попытаются его нарушить. Взгляни же на своего хозяина и лети вслед за мною.
И на гладком валуне рядом с мордой дракона возникло узкое дряхлое лицо, скорее сказать безволосый череп, обтянутый дряблою серою, с тусклым зеленым оттенком кожей, похожей скорее на драконью чешую. Не противясь, словно не имея своей воли, Эартин замахал тяжелыми плотными крыльями и полетел вслед за Старцем.
С тех пор он в драконьем обличье каждый день облетал вокруг всего острова, наблюдая, не приближается ли к нему кто посторонний. Только в Золотой Бор не залетал он, потому что напрочь забыл о нем. Островитян он вскоре знал всех в лицо, и среди этих лиц одно казалось ему почему то знакомым, но сколько он не старался, так и не мог вспомнить почему, как не помнил он больше своего имени и ничего из того, что было с ним прежде. Сами же люди не замечали его, словно бы он не существовал. Не обращала на него никакого внимания и Королева Черный Ирис, всецело погруженная в колдовскую дрему. Но он каждый день прилетал в ея долину и каждый день все дольше и дольше сидел подле нее и день за днем все труднее было ему разставаться с ней и возвращаться в свою угрюмую пещеру у подножия Серой Башни. И наконец, однажды, когда солнце уже начинало клониться на запад, он коснулся губами переливчатого черного шелка ея лепестка. Всего на краткий, точно выстрел из лука или удар молнии, миг прервалась дрема Королевы, но и этого было достаточно, чтобы уродливый дракон превратился в красавца морского орла и он снова вспомнил, что его зовут Эартин, и море, и Золотой Бор, и все, что говорила ему Хелканар о Живом Ключе. И вздрогнул от ужаса Старец, увидев в Башне, что он полетел к Княжьей Сосне, и послал убить его стаю своих ворон. Клювы, когти и даже кости этих ворон были из стали. Оне напали на Эартина, когда он уже приближался к долине Королевы, неся клюве глоток Живой Воды. Никогда, ни до, ни после этого не видел Остров юных столь яростной битвы, и в безотчетном ужасе дрожали его жители оттого, что крылья птиц заслонили солнце. Хотя ворон было тринадцать, но все оне погибли в этой битве, и прозрачныя волны моря равнодушно хоронили их бездыханныя тела. Орел победил, но стальные клювы ворон вырвали его глаза, и все-таки он видел свет, чистый и яркий и летел на него. Этот свет погас лишь тогда, когда уже в долине, он пролил принесенную им Живую Воду к корням Черного Ириса и сам рухнул к ним, как верный телохранитель к ногам своего властелина смешавшись с кровью из его груди, Живая Вода омыла Королеву от серой паутины чар и, пробудившись от сна еще прекраснее и могущественнее чем прежде, она увидела того, кто спас ее в его прежнем человеческом облике, и вместе с силою вечной юности в сердце ея возгорелся огонь любви к нему. Королева возвратила Эартину жизнь и человеческий вид и подарила один из своих лепестков, который превратился в меч. Этим мечом юноша зарубил Старца, чье сердце дрожало как лист осины при виде этого меча, ибо не властны были над ним все его чары и никаким иным оружием нельзя было одолеть колдуна. От мертвого тела его не осталось и следа, ибо едва черный клинок отрубил ему голову, оно обратилось в мелкий прах, и налетевший вдруг порыв ветра, развеял его по всем сторонам света. А когда Эартин возвратился из боя в долину к Королеве, все жители Острова вышли к нему навстречу с цветами и сосновыми ветвями, и среди них он узнал своего отца, который и венчал его мужем Черного Ириса и Королем Острова Юных".