Гнездо было старым, и Николай точно был уверен, что раньше его не видел. Стараясь удержать возникшее чувство предвкушения, почти позабытого, он отметил место закрученной в пучок вырванной травой на обочине. Потоптавшись и повздыхав, скрепя сердце, принял решение обследовать гнездо рано утром. Если там и было чего, то радость от найденного могла бы быть с Николаем целый день. Ну, а если нет, то весь день в голове крутились бы мысли о том, что могло бы там быть, и как этим "чем-то" он мог распорядиться.
Последние недели, даже месяцы, жизнь не давала Николаю повода к проявлению бурных чувств. Зима, необычайно теплая, но дождливая, вызывала в душе Николая тянущую собачью тоску. Виднеющийся из невообразимо далекого в обе стороны отрезка времени, но близкий глазу и освещенный ярким летним солнцем, стоял перед глазами ствол дерева. Трещины в коре, предлагающие прижаться щекой и заглянуть в их глубину, почувствовать исходящий поток тепла. Шелест листьев, зовущий разглядеть в смеющейся темноте морщин снующих туда-сюда рыжих муравьев и наросший мох, соблазняющий вымазать руку своей пыльцой. Почему-то, Николай был уверен, что это старый-престарый дуб, битый молнией и опаленный хулиганскими кострами. Суровый и хмурый зимой, сонный весной и осенью, но по-стариковски резкий и улыбчивый летом. Щедро дарящий прохладную тень и капель янтарных желудей. Лето было уже далеко позади Николая, и бесконечный путь к лету по-прежнему лежал впереди. И еще, последние несколько дней, не выходила из головы мысль о блюдечке, наполненным парящим молоком.
Сегодня, примерно на десятом километре, Николай обнаружил гнездо. И показалось, что грустно виляющая хвостом тоска по лету отступила на время, прилегла у порога, а в гнезде счастье.
Бугор, будучи в хорошем настроении в связи с отсутствием разносов от начальства и размокший своей бугорской душой от доброго глотка спиртного, часто рассказывал Николаю байки из своей и чужой жизни. Постоянно путал героев этих историй, с ним ли или с его знакомцами эти истории происходили, а иногда вообще всё мешал до одной кучи. Замерев и пуча на Николая глаза, бугор силился посреди рассказа вспомнить завершение эпизода, но досадливо крякнув, заканчивал, как получалось. Оттого, бесконечно повторяющиеся и невероятным способом перетасованные, словно колода карт, бугорские повествования, слушать было забавно. Интерес к бугорским россказням у Николая не проходил, а еще была среди этих раз за разом повторяющихся историй и байка про воронье гнездо.
Облетевшая листва открывала на вершинах деревьев темные от частых дождей комочки хвороста, похожие на перевернутые пирамиды. Может, эти гнезда среди всех остальных птичьих гнезд и были пирамидами, только не египетскими, а вороньими. Со слов бугра, вороны как большие любительницы всяческих блестящих штуковин, вполне могли затащить в своё гнездо что-то по-настоящему ценное. Золотую сережку, например, или цепочку. Да мало ли что. Николай за последние полгода проверил на своем участке все вороньи гнезда. И если бы в них ничего не было, то наверняка это увлечение Николая постепенно сошло на нет. Но дело в том, что вороньи гнезда были не пустые.
Николай еще ни разу не находил настоящий вороний клад, но в его крашеной паркетным лаком тумбочке, в коробке из-под обуви лежало несколько вещей, добытых именно что из вороньих гнезд. Глаз куклы, старый, еще из настоящего стекла. Жестянка с плетеной проволокой от бутылки шампанского. Алюминиевый нательный крестик с остатком веревочки. Несколько ярких разноцветных камешков. Два обрывка от открытки с едва различимым изображением какого-то города и двумя буквами "А" и "К", по одной на каждом. Обе тисненые повыцветшим золотом. Вот и все находки. Любой более-менее опытный кладоискатель посмеялся бы над Николаем. Друзья-собутыльники, изредка появляющиеся в его вагончике, стоящем на территории Белогорского райавтодора, увидев находки Николая просто бы посмеялись, некоторые крутанули бы пальцем у виска и налили бы по второй. Можно было продолжать углубляться в неожиданное хобби, но требовалось делать второй шаг по этому пути. Например, купить металлоискатель.
Денег на металлоискатель у Николая не было, зарплата не позволяла. Да и свободного времени не так уж чтобы очень. Металлоискатель подразумевал свободный график работы, иначе и смысла не было в металлоискательстве. А вот исследования гнезд Николая увлекли. В растерявшей половину листов старой школьной тетради, Николай даже нарисовал свой участок дороги и примерно отмечал найденные и обследованные гнезда. Постепенно, помимо гнезд, на схеме появлялись и другие отметки.
Дорога, будто море - жителю штормового побережья, дарила Николаю подарки. Мусор, выбрасываемый из автомобилей, недокуренные сигареты, мелочь. Кепки и бейсболки. Разорванные покрышки грузовиков и лопнувшие ремни генераторов. Еще рабочие зажигалки и батарейки. Обувь, оставленную или забытую во время коротких остановок. Пакеты с мусором, по тупости или лености, систематически оставляемые всё на том же десятом километре. В них заглядывать Николай отчего-то брезговал, хотя работа на дороге вроде как отбила всю брезгливость еще в далеком восемьдесят шестом. Конечно, можно было исследовать содержимое, и, наткнувшись на квитанцию, чек из супермаркета, счет, конверт, узнать тех, кто считал обочину чем-то вроде городской свалки. Но Николай брезговал выворачивать чужой мусор, словно боялся наткнуться на обрывок незнакомой и непривычной ему жизни.
Не все подарки были безобидными. Изредка на участке Николая случались аварии. И тогда, после криминалистов, родственников и страховых комиссаров, наступала очередь обходчика. Николай редко брал что-нибудь с места ДТП, считал это дурной приметой. А вот удовлетворить любопытство приходил по нескольку раз. Рассматривал осколки стекла, похожие на россыпи алмазов, куски пластмассы и ставшие ненужными выброшенные вещи. Бинты и пустые ампулы, если авария была серьезной. Физически ощущал точку изменения судеб людей из разбитых автомобилей.
Трогал оставленные на полотне дороге черные полосы, чувствовал запах паленой резины. На самом деле, после экстренного торможения, следы еще долго пахнут. Вот только проносящиеся в авто люди никогда этого не чувствуют...
Бусина дня закончилась и, легши спать, Николай долго ворочался, скрипел топчаном. Всё никак не мог заснуть, провалиться в завтрашний день. Мешали локти, вытертый плед сползал на пол и, по-особенному ярко, светилась ночь. Фонари со двора блестели ободом кружки, проявляя овальные крапины крошек. Тени от них лежали поперек газетных строк на столе. Сон не шел, и Николай, отчего-то пугаясь и по-кошачьи щуря глаза, открыл скрипучую дверцу у кровати. Достал из коробки истертые обломки открытки и долго подбирал город к буквам. Городов было много, поэтому старался вспоминать лишь те, в которых бывал и те, что у моря. Лентой эскалатора поднимались из глубин памяти вроде как позабытые: Судак, Алупка, Джанкой, Армянск, Саки. Шел по их узким, полным виноградных лоз и теплого лета, улочкам. Звал кошек, подставлял под оранжевые лучи солнца замерзшие ступни и всё никак не мог выйти к морю.
Проснулся от звука будильника, с трудом разгибая затекшую спину, воровато спрятал сокровища тумбу. И вспомнил про гнездо.
Яичница сердито плевалась, не мутнея и чайник, в солидарности с ней, всё никак не хотел закипать. Не доев, Николай накинул спецовку и нарочито медленно покатил своим велосипедом на участок. Начало светать. Гнездо от легкого утреннего ветра слегка покачивалось диковинной лампой высоко в ветвях. Изредка, сквозь неплотный туман пролетала машина, и опять становилось тихо. Начало накрапывать. Николай отцепил легкую алюминиевую лесенку, прислонил к дереву. Высоты на первый взгляд хватало. В душе появилось легкое волнение, и обходчик, вдруг, с удивлением понял, что перекладин у лестницы всего семь. "Хорошее число, счастливое", - подумал Николай и, считая каждую перекладину, полез наверх.
На горизонте в разрыве облаков появилось восходящее солнце и капли влаги на ветках, дорога, свежая разделительная полоса, катафоты на велосипеде - всё вокруг засветилось. Но Николая, напротив, снова потянула за сердце тоска, будто он увидел кусочек лета и оценил расстояние до него и количество бесполезных одинаковых дней. Сердито поднялся на еще одну ступеньку. Гнездо, блестящее лакированными водой боками, было пустым. Старый пух, потемневшие травинки. Николай некоторое время смотрел внутрь, думая, что ошибся деревом, километром, дорогой.
Снизу от дороги хлопнула дверь и стих звук удаляющегося автомобиля. Стыдясь своей теперь уже нелепой уверенности, Николай спустился. На обочине стоял багажный пакет с мусором. "А ведь мог и номер разглядеть", - шевельнулась снулым рыбьим хвостом мысль. Покусывая губу от досады на самого себя, он приладил к велосипеду лестницу и, направившись к очередному подарку, замер. В пакете плакали. Всё еще надеясь на котят или щенят, обходчик заглянул внутрь. Завернутый во что-то вроде простыни, внутри лежал ребенок. Оставленный на обочине, будто пакет с ненужным хламом. Суетливо, уже ни о чем больше не думая, Николай повесил пакет на руль, потом снял, подхватил левой рукой и примяв, прижал к груди. С облегчением расхохотавшись и слушая усиливающийся плач, рискованно виляя покатил счастье в сторону города.