Костенко Константин : другие произведения.

Машина на чёртовом колесе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Константин Костенко
  
  Машина на чёртовом колесе
  
  Глава 1. Не звоните по этому номеру!
  
  ― Поглядите на неё! Струсила! Хе-хе!
  ― Я не струсила! Просто не хочу этого делать, вот и всё. Считаю, что это глупо.
  ― Подожди, зачем же мы тогда сюда приехали?
  ― Да. Ты сказала, что ничего не боишься.
  ― Позвонить я могу прямо сейчас, тут ничего сложного. Просто...
  ― Что? Испугалась?
  ― И я совсем не говорила, что ничего не боюсь. Как можно вообще не бояться? Что я, дура?
  ― Ага, ага, рассказывай! Ребят, слыхали? Начинаются отговорки.
  ― Так бы и призналась, что слабо.
  ― Ах так! Слабо, да?!
  ― Значит, идём дальше?
  ― Ещё раз говорю: мне не страшно. Просто я в это не верю. Это фейк, чей-то дурацкий прикол.
  ― Так идём или нет? Пальчикова, время девять. Гляди: кругом темнеет... Туман, пусто... У-у-у!
  ― А вдруг это номер какого-нибудь человека. Кто-то решил устроить ему пакость, взял и написал телефон. Зачем я буду звонить? Как буду выглядеть?
  ― Ничего, извинишься. Главное, позвони. Обещала ― сделай.
  ― Народ, мы долго будем болтать? Я устал.
  Треньканье мобильного прервало разговор. Звонили Маше Купчиковой.
  ― Да, мам... Да. Почти закончили, сейчас собираемся... Да... Нет, нас отвезут... Танин отец... У его дочи день рождения, что ж он, не понимает? Ну всё, некогда, пока-пока, скоро буду. ― Взгляд на одноклассников. ― Мама.
  ― Мы поняли.
  ― Пальчикова, ну так что, решилась?
  ― Давай скорее, а то родичи сейчас только и будут названивать: "Где да почему?"
  ― Хорошо, идёмте.
  Придав своему голосу отваги, Катя Пальчикова двинулась вперёд. Одноклассники шли рядом. Молчали. Было и в самом деле жутковато. Широкое поле с высокой сухой травой, которая гнулась под слабым ветерком и шептала, и убегающая к линии едва различимого горизонта дорога. Из сумрака выплыл угловатый силуэт.
  ― Вот она. Остановка, ― оповестил Володя Смахтин.
  Катя и остальные, как по команде, встали.
  ― Видим, ― ответила Белозубкина. ― Давайте же! Ну! Не тормозите. Пальчикова, кто всех ведёт, я или ты?
  И вновь Кате пришлось сделать первый шаг. Ребята с девчонками потянулись следом. Но на этот раз никто не шёл рядом, плелись в хвосте.
   Часы над кухонным столом показывали без десяти девять. С хрустом развернув газету и разгладив её ладонью, Всеволод Игоревич Пальчиков продолжил читать объявления. Это была колонка о трудоустройстве. Три недели назад Всеволод Игоревич потерял любимую работу и теперь искал другую, тоже по душе. Прочтя одну колонку, он перешёл к следующей. Кто-то продавал двухкомнатную квартиру в районе Банной, кто-то хотел отдать в хорошие руки старого жако. Мелькнула мысль: обучить попугая разным штукам и выступать в цирке. Бред, конечно, но... "Что-то всё-таки в этом есть", ― подумал Всеволод Игоревич, выудил из вазочки одну чипсину с крабовым вкусом и захрумкал. Взгляд задержался на мобильном. "Интересно, где Катерина? ― размышлял Всеволод Игоревич. ― Понимаю, день рождения, дело молодое... Но всё же. Звонить или... Скажет, как всегда, что позорю. Нет, не сейчас". Длинная стрелка на часах дрогнула. Решив, что начнёт звонить ровно в девять, Всеволод Игоревич перевернул газетный лист и увидел заголовок:
  
  Авария с вращениями в Северной Каролине
  
  Это была небольшая, в четверть страницы заметка, рядом с которой красовалось фото с гигантским, увитым горящими гирляндами колесом обозрения на фоне чернильного неба. Вот что там сообщалось. В марте сего года на востоке Америки произошёл один не совсем обычный случай. Не справившись с управлением, легковой автомобиль марки "Chrysler" вылетел на всех парах с трассы и оказался на территории парка развлечений. Дело было вечером. Автомобиль сбил несколько палаток с аттракционами, автомат газ-воды и фигуру огромного клоуна с двигающейся рукой, после чего врезался в чёртово колесо. Завязнув в металлических перекладинах, под пристальными взглядами поражённых зевак машина проделала на колесе полных пять оборотов. Дальше сообщалось, что никто не пострадал. Машину благополучно извлекли, а её водителя, который по необъяснимой причине уснул прямо за рулём и увидел во сне, как летит, нацепив на лоб фонарик, привели в чувство при помощи нашатыря.
  "Надо же, какие странные вещи иногда происходят", ― удивился Всеволод Игоревич, скосил глаза на часы и потянулся за телефоном.
  ― Линия занята. Вы можете оставить сообщение после сигнала, ― услышала Катя в трубке.
  ― Пальчикова, отцу будешь звонить потом, ― не отставала Белозубкина. ― Делай то, о чём говорили. Скорее. Время.
  Ржавые стены остановочного павильона, на которых потрескалась и загнулась зелёная краска, всё больше погружались во тьму.
  ― Кто-нибудь посветите, ― попросила Катя.
  Чья-то рука поднесла включенный телефон. На пыльном зелёном слое обозначились выведенные жирным маркером буквы:
  
  НИКОГДА НЕ ЗВОНИТЕ ПО ЭТОМУ НОМЕРУ! ОПАСНО!
  
  Ниже шли цифры. Пиликая клавишами, Катя стала набирать номер. Стена почернела.
  ― Свет! ― возмутилась Катя. ― Ещё не всё.
  Телефон в руке одноклассника вновь засиял. Катя вбила последние цифры: 5 и 9. Постояла, помедлила.
  ― Жми, ― подстёгивала Белозубкина. ― Чего ждёшь?
  ― Не торопи, ― огрызнулась Катя. ― Сама знаю, что делать, не маленькая.
  Большой палец завис над клавишей "вызов". И тут...
  ― Смотрите! Едет! ― воскликнул кто-то из мальчишек. ― Машина!
  Темноту прорезали два луча.
  ― Из города, ― выглянув из павильона, добавила Купчикова. ― Обычная машина, не та, которая...
  ― Откуда ты знаешь?
  ― Потому что та всегда со стороны посёлка. Она не может ехать из города.
  ― Пальчикова, не звонила?
  ― Только собиралась. А что?
  ― Правильно, стопарни. Если кто-то из родаков, сотри номер. Поняла?
  ― Зачем же мне его стирать? Я могу сделать это потом. После того, как позвоню. Для вас же ― чтоб не сомневались в моей честности.
  Подъехал пузатый джип. С жужжанием опустилось стекло. Выглянуло щекастое лицо мужчины с толстыми губами неженки и обжоры. Лицо на удивление знакомое. Через пару секунд Катя вспомнила: "Мэр! Варенников! Мама говорит, он коммунист и динозавр. Надо же. С чего вдруг он здесь?"
  Губы городского главы разъехались в улыбке.
  ― Привет, молодежь, ― бойко произнёс он. ― Наши, игуанодонские?
  ― Угу, ― прогнусавил Смахтин. ― Мы ничего такого, мы не курим.
  ― Не поздновато, шляться за городом? У нас, конечно, не комендантский час, но вы, я гляжу... Сколько вам всем? По четырнадцать уже есть?
  ― Мы из пятого класса.
  ― Пятый "бэ", шестая школа.
  ― Ясно. Младший подростковый возраст, золотая пора.
  Мэр Варенников потянулся рукой. Задняя дверца распахнулась.
  ― Влезайте, отвезу вас домой.
  ― Но мы... ― нерешительно промямлила Купчикова.
  ― За нами должны приехать, ― выпалила Катя.
  ― Кто?
  ― Родители. Мы были на дне рождения, решили погулять.
  ― Запомните, молодежь, здесь гулять строго воспрещается. Шучу, конечно, но всё же лучше держаться от этих мест подальше. Сами видите: глухомань, ни души. А там заброшенный посёлок. Мало ли, кто туда забрался.
  ― Думаете, там до сих пор живут?
  ― Но ведь все уехали. Давно, много лет назад.
  Варенников задумчиво поглядел туда, где терялся свет фар. Дальше густилась непроглядная темень.
  ― Кто их знает, ― негромко произнёс он. ― Люди, может, и не живут. Но могут бездомные собаки или другое зверьё. В общем, влезайте, я вас здесь не оставлю. Позвоните родителям, скажете, что едете в почётном кортеже.
  
  Глава 2. Посёлок имени академика Палкина
  
  В салон джипа набились, как могли. Пришлось сидеть друг у друга на коленях.
  ― И всё-таки странно, ― изучая пассажиров в зеркале заднего вида, заговорил Варенников, ― как вы там очутились. Нарочно приехали, автобусом?
  ― Что же тут странного, ― напустив на себя бравый вид, ответил Саня Швецов, ― захотелось и приехали. Что, нельзя?
  ― Так тут вроде одни грибники рыщут. Или искатели приключений вместе с влюблёнными парочками. Как раз просиживают там, где я вас нашёл. На старой остановке. Но вы ведь не влюблённые. Во-первых, рановато, а во-вторых, для парочки вас слишком много.
  ― Нам хотелось посмотреть посёлок.
  ― Имени академика Палкина? Вы собирались туда? Серьёзно?
  Отражённые в зеркале глаза Варенникова сделались шире, и Кате даже показалось, что в них мелькнул страх.
  ― Мы туда не пошли, ― сказала она. ― Передумали в последний момент.
  ― Ага, ― подтвердил Смахтин.
  Снова молчание. Фары выхватили из темноты высокую стелу у обочины. Её было видно издали. Рельефными буквами, сверху вниз шло название: "Игуанодонск". Сбоку ― приписочка: "Городу 250 млн лет". Там же раскрашенный герб: динозавр с изогнутой шеей и две пещеры триасового периода ― местная достопримечательность.
  ― Давно хотелось сравнять его с землёй, но нельзя, не могу. Не поступало разрешения, ― тяжко вздохнул Варенников.
  ― Вы про что?
  ― Про академика Палкина. Точнее, посёлок его имени. Там же творилось чёрт знает что. По документам значилось, что живут метеорологи. Ведь так и думали: ну, поселились какие-то очкарики, огородили вокруг себя территорию и наблюдают за облаками и количеством осадков. А на деле? Вы знали, что там была подземная лаборатория?
  ― Кто ж об этом не знает?
  ― Вот-вот. Только не метеорологи это были. Физики-психокинетики. Знаете, что это?
  ― Воздействие на окружающую среду непрямым путём на молекулярном уровне, ― без запинки, как на уроке, отбарабанила Катя.
  ― Молодец, умная, ― похвалил Варенников.
  ― Она не умная, она зубрила, ― проворчала Белозубкина. ― Большая разница.
  ― Вот почему, хорошие мои, ― продолжал Варенников, ― я слегка рассердился, когда увидел вас там. Точнее, не рассердился, обеспокоился. Там же повсюду ямы и шаткий грунт. Можно провалиться под землю, в лабораторию и сломать себе ногу или ещё что хуже. Обещайте мне, что никогда больше не будете любопытствовать. Не ходите туда. Слышите?
  На Катином телефоне заиграла музыка.
  ― Да, пап, ― сказала она в трубку. ― Еду. Нас везут... Расскажу, как вернусь... Хорошо, пока.
  ― Так вот, ― не унимался городской глава, ― была, значит, там под землёй секретная лаборатория. А ещё... Тоже, надеюсь, слыхали.
  ― О чём?
  ― Мистическое явление. Красная машина с белым колесом. Его ещё называют "чёртовым". Выезжает откуда же, с территории Палкина и направляется к нам, в Игуанодонск. Хватает какого-нибудь ребёнка, примерно вашего возраста, и... В общем, ни ребёнка, ни машины.
  ― Их кто-нибудь искал?
  ― Случаи такого рода довольно редки. Но семь лет назад, помню, был крупный переполох. Вы, наверное, тогда ещё "Спокойно ночи, малыши" глядели. Так вот, отправил я туда пару милиционеров. И сам за ними следом. В посёлок, имеется в виду. Палкина. Проверили там всё. Ничего, пусто. Ни одного человека, никаких следов. То есть машина вроде бы едет, точно знаем, что со стороны Палкина, но... Следы шин отсутствуют. Будто по воздуху летит. Как так? Загадка.
  ― А может так и есть?
  ― Как?
  ― Ну, так. Летит она. Или едет, но при этом еле-еле касается земли, краешком. Как призрак, понимаете?
  ― Не знаю, не знаю. Да-а, вот так, мои хорошие. Спускались, конечно же, под землю, в лабораторию. Но что там. Поломанное научное оборудование, залежи пыли и скомканные бумаги. Ни одной серьёзной зацепки. А теперь, сорванцы, признавайтесь, только честно: кто-нибудь из вас звонил по номеру, который написан на остановке?
  ― Мы что, сумасшедшие? Там же сказано: "Опасно".
  ― А-а! Значит, видели эту надпись! И номер, получается, тоже видели. И что, совсем не хотелось позвонить? Просто ради эксперимента. Ну же, будем честными.
  ― Нет, даже не думали об этом.
  ― Ну что ж, с трудом, но верю. Тем более, что вы всё ещё здесь. Вот они ― плотные и осязаемые.
  ― Скажите, ― не могла смолчать Катя, ― почему до сих пор эту остановку не снесли? Я понимаю ― посёлок, его нельзя. Но остановка... Чтобы ни у кого даже не было мысли ― звонить. Нет остановки ― нет надписи. Разве нет?
  ― Правильно мыслишь. Сообразительная, ― одобрительно закивал Варенников. ― Скажу так: надпись мы пытались смыть. Что только не делали ― тёрли её мыльным раствором, скоблили шпателем... Специально отправлял работников коммунальных служб. Ничего.
  ― Но почему?
  ― Буквы снова появляются. Как заговорённые. Психокинетика, хорошие мои, фальшивые метеорологи. Вот до чего они всё довели. Хорошо, что их отсюда в конце концов попёрли. Точнее, не попёрли. Просто государство перестало оплачивать их так называемые научные изыскания. И поделом, я считаю, слава богу. А павильон остановки снести не могу. Там иногда прячутся от дождя любители сыроежек и подосиновиков. Или скрываются от любопытных глаз юные парочки, о которых я говорил. Не оставишь же их в чистом поле. Бесчеловечно. ― Вглядываясь в ночь, мэр подался вперёд, к окошку. ― Так, молодёжь, въезжаем в город. Кому куда, говорите.
  ― Сначала я, ― подняла руку Купчикова. ― Мне возле Лягушачьего пруда. Улица Мезозойская дом семь, я покажу.
  
  Глава 3. Странные действия Всеволода Игоревича
  
  Оказавшись дома, Катя помыла руки, поела (мама согрела голубцы), а после рассказала про мэра Варенникова ― как он всех довёз. Мама с папой переглянулись.
  ― Значит, вас довозил не Танин отец? Точно мэр, уверена? ― наливая чай и подвигая кружку, спросила мама.
  ― Он встретил нас за городом, на старой остановке. ― Поняв, что случайно проговорилась и сейчас начнутся расспросы, Катя тут же придумала отговорку. ― Мы собирали там листья.
  ― Какие?
  ― Разные. Осиновые, берёзовые... И ещё корешки. Для урока биологии.
  ― Гербарий, ― повернувшись к маме, пояснил Всеволод Игоревич. ― Я тоже когда-то делал.
  ― Правильно мыслишь, пап. Сообразительный, ― вспоминая мэра, промолвила Катя и принялась за чай.
  ― Ну, так и где он? ― вытираясь полотенцем, спросила мама.
  ― Кто?
  ― Твой гербарий.
  ― А, это... Так мы собирали не для меня. Для Белозубкиной и Швецова. Они попросили. Как можно отказать одноклассникам? Мы же дружим.
  Оставив маму с папой с смотреть фильм про грузчиков, которые работали на складе во время Великой отечественной войны, но при этом были не грузчиками, а инопланетянами, Катя Пальчикова отправилась в свою комнату. Готовясь к завтрашнему дню, собрала в рюкзак учебники, тетради и калькулятор. После этого выложила из кармана телефон и пару размякших карамелей, которыми угощала именинница. Улеглась в постель, прижалась щекой к подушке и... Всё поплыло. Клубок мыслей, переслушанные за день разговоры... Она готовилась вот-вот погрузиться в сон, как вдруг одна из мыслей заставила раскрыть глаза. "Мэр Варенников! ― подумала она. ― Как он очутился в районе посёлка? Что там делал? Знал, что мы там и поехал? Или наткнулся на нас случайно? Но куда он ехал? В посёлок? Зачем?"
  Эти вопросы заставил Катю поломать голову и пролежать с открытыми глазами минуту или две, однако треволнения дня вместе с усталостью вскоре сделали своё дело. Она погрузилась в беспамятство.
  Приснилось, что идёт по узкой аллее. Это был то ли городской парк, то ли заброшенная старинная усадьба. Стояла ночь. Росшие по краям плотными стенами деревья были старыми, корявыми. Густые ветви сплетались высоко над головой, отчего получалась такая своеобразная арка, под которой Катя шла. На лбу у неё был обруч с фонарём, она им всё освещала. Ясно видела выпуклую кору деревьев и разную живность, встревоженную её присутствием и снующую туда-сюда. Вон там дупло. Внутри кто-то прячется. Кто, сова? Прыжок куницы. Схватив зазевавшегося дятла в алой шапочке, она унесла его назад, в гущу ветвей. Бедный дятлик!
  ― Ты здесь впервые?
  Кто? Кто спрашивает? Обернувшись по сторонам и никого не найдя, Катя поглядела вниз.
  ― Да, я тут, ― сказало странного вида существо. Точнее, не существо, обыкновенный голубь. Коричневое оперение, светлые подпалины. Вот только одет, как человек. И гораздо крупнее обычного, взаправдашнего голубя. Его голова была вровень с Катиной поясницей. В руке (точнее, крыле) смартфон. Разговаривая, он успевал там что-то просматривать. ― Так что? В первый раз? ― помолчав, переспросил он.
  ― Что?
  ― Какая непонятливая! Во сне, говорю, впервые?
  ― Во сне нет, а здесь да, впервые. Что это?
  ― Сон, не видишь?
  ― Понимаю, но где мы? В каком месте?
  ― Загородное имение графа Штодль-Гассе. Вампир и некромант. Не пугайся, его давно нет.
  ― Где нет? Здесь, во сне? Тут что, умирают?
  ― Он переселился этажом выше. Точнее, на другой уровень, в Туманную область.
  ― А ты? Кто ты? Почему разговариваешь?
  ― Именно потому что ты летаешь.
  ― Я?!
  ― Опусти глаза.
  Только тут Катя заметила, что её ноги болтаются в воздухе. Пернатый собеседник и она плавно парили над протоптанной дорожкой. Арка из сплетённых ветвей приблизилась. Теперь Катя могла разглядеть ещё больше живности. Мелкие зверьки, вроде серых мышей, юркие птицы, насекомые... Всполошённые ярким светом фонаря они копошились и прятались, издавая недовольные писки вперемешку с гортанным воркованием.
  ― Послушай меня, ― продолжал голубь, ― скоро с тобой начнут происходить невероятные события. Не пугайся. Делай всё, как надо. Нужно будет на что-то согласиться, соглашайся. Скажут куда-то поехать ― срочно езжай.
  ― Но куда? На что соглашаться?
  ― Когда понадобится, я окажусь рядом и всё скажу. И этот сон, который мы сейчас оба видим, ты, конечно же, забудешь. Но я хочу, чтобы глубоко в уме у тебя отложилось: ничего не бойся. Всё это только кажущееся, Катерина, не по-настоящему. Помни это.
  Как и предсказывал голубь, утром Катя Пальчиков действительно ничего не вспомнила. Было неопределённое ощущение, что снилось что-то необычное. Потому что вслед за этим сном был другой, потом третий... Всё смешалось в смутный, неразборчивый винегрет из образов и настроений.
  Но всё это было утром. А между тем ночью ― в тот самый миг, когда птица со смартфоном наставляла Катю и оба они летели ― в комнату дочери неожиданно прокрался Всеволод Игоревич. Все в квартире спали, не только Катя, но и её мама. Не спал только Всеволод Игоревич. Специально поднялся. Зачем? Этого мы пока не знаем. Но у нас есть возможность проследить за его действиями. Странными действиями, необъяснимыми. Вот что он сделал. Найдя на стуле Катин рюкзак, он тихонечко расстегнул молнию, пошарил внутри, но, видимо, не найдя того, что искал, стал ощупывать крышку стола. Задел подставку для ручек и карандашей. Замер, испугавшись шума. Убедился, что дочь мирно сопит, и вновь стал ощупывать стол. Местонахождение телефона обнаружилось, благодаря лунному отблеску на экране. Он лежал на подоконнике. Всеволод Игоревич зашёл в список звонков, промотал пальцем ленту номеров... После чего, унося телефон с собой, покинул комнату.
  
  Глава 4. Катя выигрывает приз
  
  Прозвенел будильник. Собираясь в школу, Катя никак не могла найти телефона. Посмотрела в кармашке рюкзака, где обычно носила. Нет. На столе. Пусто. Вспомнила! Перед сном она положила его на подоконник. Отодвинула штору. Там.
  Пролетела неделя, вновь настали выходные. Папа всё ещё был в поиске: работа так и не нашлась. Были варианты, но Всеволода Игоревича они не устраивали. Тем не менее, жизнь продолжалась. Войдя утром в кухню в белой "парадной" рубашке и галстуке, папа стал опускать в приготовленный мамой кофе кубики сахара.
  ― Сева, по случаю чего вырядился? ― спросила мама. ― Идёшь на собеседование? Так ведь выходной, никто не работает.
  ― Не забыли, какой сегодня день? ― помешивая кофе, поинтересовался отец.
  ― Воскресенье? ― спросила Катя.
  ― Да, воскресенье, восьмое число, ― согласился папа. ― Что у нас обычно в этот день? Каждый год, ну же, вспоминайте.
  ― У кого-то из родственников день рождения? ― насторожилась мама. ― Напомни, пожалуйста, я забыла.
  ― Не у кого-то, а у чего-то. И не у родственников, а у территориальной единицы. Не стыдно? У родного города юбилей, а они хоть бы хны.
  Оказалось, что на сегодня назначены массовые торжества. Игуанодонску исполнилось 250 миллионов 582 тысячи 170 лет. Вообще, история с датой основания города была из ряда вон выходящей. Во-первых, экспедиция учёных обнаружила здесь гигантские кости. Оказалось, игуанодон. После приехали другие учёные, археологи. Принялись изучать пещеры на Картун-горе. Ряд признаков указывал на то, что около 65-ти миллионов лет назад там квартировали древние люди. Но сами пещеры образовались намного раньше, в мезозойскую эру. Бывшая глава города Зинаида Викторовна Ртюх решила, что раз так, то город, следовательно, был основан не 83 года назад, как считалось. И называться он должен не Ложкин (всё дело было в фабрике ложек, которую здесь когда-то открыли), а по-другому. Был послан запрос в Москву, стали ждать. После того, как необходимые документы были оформлены, сменили и название города, и дату основания и даже переименовали несколько улиц с площадями. К слову сказать, семья Пальчиковых селилась на улице Пещерной.
  Вечером все трое Пальчиковых были в центре. На Площади Первых Палеонтологов гуляла и теснилась толпа. В воздухе вместе с обрывками музыки, играющей где-то под крышей Горадминистрации, витал тёплый ветерок. Слышны были разговоры, смех. Торговали сахарной ватой, и кто-то из чиновников, взойдя на импровизированные, покрытые яркой тканью подмостки показывал вместе с артистами фокусы.
  Купив всем на последние деньги мороженое и магнитик для холодильника в форме динозавра, папа потянул жену и дочь в подвал. Над входом горела надпись: ТИР.
  Тесное, хорошо освещённое помещение было украшено кабаньей головой, двумя антикварными ружьями и массивным зеркалом в тёмной лакированной раме. В пыльном стекле отразилась деревянная стойка с торчащими прикладами, мишени в виде забавных зверушек на кирпичной стене и, на фоне этого, гостеприимно улыбающийся человек с бугристым кожным наростом на носу, отчего казалось, будто нос дотягивается чуть ли не до подбородка.
  ― Сейчас вы увидите лучшего стрелка Игуанодонска! ― наклонившись к родным, шёпотом провозгласил папа. Вслед за этим он приблизился к деревянной стойке. ― Дайте мне, пожалуйста, пять пулек. Я буду показывать класс, ― уверенно заявил он и, обернувшись к жене и дочке, тайком подмигнул.
  ― Пожалуйста! ― весело засуетился носатый хозяин тира. ― Сразу виден меткий, опытный глаз! ― Преломив ружьё, он положил его перед Всеволодом Игоревичем. Вслед за этим отсчитал из потемневшей жестяной коробки нужное количество зарядов. ― Потерпите. Сейчас, ― попросил он и проделал то, что удивило даже папу. Сунул пульки в рот, слегка пожевал их и сплюнул в ладонь. ― Вот, ― сказал он, кладя пульки возле Всеволода Игоревича, ― теперь можно.
  ― Что вы сделали? ― ошалело поглядел отец. ― Зачем это?
  ― На счастье, ― продолжая улыбаться и покачивать, как индюк, носом, ответил тирщик.
  ― Вы слюнявите пули на счастье? Что-то новенькое!
  ― Я их не слюнявлю, я их поцеловал. Выбьете хотя бы одну мишень, получите ценный приз. Прошу, стреляйте.
  ― Это правда? Хотя бы одну мишень? ― вталкивая не совсем уверенной рукой пульку в ствол, поинтересовался папа.
  ― Начинайте.
  ― Ну, смотрите же! Ловлю на слове. А если выбью две? То что? Два приза?
  ― Пап, стреляй уже, ― поторопила Катя.
  Всеволод Игоревич потратил все пять пуль. Не выбив ни одной мишени. Своё смущение он спрятал за наигранным смехом и никудышными шутками на тему косого и безрукого стрелка. С хозяином тира пришлось расплатиться маме.
  ― Простите, а что это за приз, о котором вы говорили? ― осведомилась Катя.
  ― Настоящий, ценный, ― ответил тирщик. ― Кто его получит, тот останется доволен и возблагодарит судьбу. Хочешь попробовать? Сколько тебе пулек? Три? Или пять, как папе? ― Положив локти на стойку, тирщик низко наклонился. Катя увидела мутные, лишённые ресниц глазки и ужасный нос, который (Катя готова была поклясться, что видела это!), приподнявшись, как у морского слона, прочертил кончиком в воздухе замысловатую закорючку вроде вопросительного знака. Катя онемела.
  ― Доченька, ну так что, ― нарушила молчание мама, ― будешь стрелять или пойдём?
  ― Пускай стреляет, ― решительно вступился папа. ― Мои утраченные навыки могли передаться ей. Это нормально, это генетика. Дайте нам ещё три пульки.
  Проделав ту же не слишком гигиеничную процедуру, тирщик выплюнул свинцовые колпачки прямо на стойку. Катя поморщилась.
  ― Пап, ― позвала она, ― заряди, пожалуйста. Я не умею.
  ― В чём дело? ― быстро сосчитала мама. ― Здесь не три пульки, как мы просили. Четыре.
  Действительно, на обшарканной стойке лежали три нормальные пули, как надо, и рядом чёрный поблёскивающий шарик.
  ― Что это? ― склонившись и нацелив по-куриному глаз, спросил папа. ― Нет, это не пулька. Откуда это взялось? Выпало у вас изо рта? Что это, зубная пломба?
  ― А вы попробуйте, ― нисколько не смущаясь, ответил тирщик, ― зарядите её. Может, это та самая счастливая пуля, которая добудет вашей девочке ценный подарок. Смелее, господин!
  Папа поддался. Его, как безработного, давно не называли "господином", ему было лестно. Вставив странный шарик в ствол, он передал ружьё Кате.
  ― Вот что надо делать, ― инструктировал он. ― Прижимаешь приклад сюда, к плечу и целишься в эту разветвлённую штуку...
  ― Пап, я знаю, ― сказала Катя и надавила спусковой крючок.
  Маленькая ветряная мельница завращалась после первого же выстрела. Улыбка на лице носача мигом исчезла: будто влажной тряпкой смахнули со школьной доски тему урока.
  ― Поздравляю, приз ваш, ― сухо проговорил он и хлопнул по стойке узловатой ладонью. Когда он её отдёрнул, перед изумлённым семейством лежала тёмно-красная карточка. Золочённым тиснением там было написано:
  
  Путешествие на троих в неизвестном направлении. Bon voyage!
  
  ― Что это?! ― выпучила глаза мама.
  ― Кх, кх-м, ― покашлял папа в кулак.
  
  Глава 5. Человек с гобеленовым лицом
  
  ― Милые мои, но звонок был произведён с её телефона. Значит, она и поедет. И вообще, разве вам не известно, что машина с чёртовым колесом забирает лишь малолетних? Взрослыми она не интересуется, ― говорил мэр Варенников, стоя вместе со своим молчаливым охранником в прихожей Пальчиковых.
  ― Но я не звонила по этому номеру, ― протестовала Катя. ― Только собиралась. Мы поспорили с ребятами ― смогу я или нет, ― и пошли туда. Потом приехали вы, и всё отменилось.
  ― Так ты набирала номер или нет? ― спросила мама. ― Вспомни, мне важно.
  ― Да, он был на моём телефоне.
  ― Как ты могла? ― накинулся папа. ― Сколько раз мы говорили: не смей ходить на старую остановку. Это Игуанодонск, Катя, здесь странный, никому не нужный посёлок, чтоб он сгорел! Не узнаю тебя, Катерина, нет, не узнаю.
  ― Но, мам, пап... ― пролепетала Катя. ― Я не звонила. Честно. И потом, мы говорили об этом в детстве. Я думала, вы давно во всё это не верите.
  Чувствуя, как выступают слёзы, Катя хлюпнула носом. Мама обняла её.
  ― Катенька, хорошая, ― присев на корточки, заговорил городской глава, ― но, может быть, когда ты опускала телефон в карман или куда-то ещё, ― может, он у тебя случайно нажался? Пошёл вызов и... Какой он у тебя, сенсорный?
  ― Последняя модель, ― не без гордости заметил папа.
  ― Или кто-то позвонил за тебя. Вспомни, ты никому его не давала?
  ― Нет. Сразу положила в карман.
  Всеволод Игоревич встал между дочкой и мэром.
  ― Простите, ― обратился он к Варенникову, ― но всё это только разговоры. Какая теперь разница ― кто звонил, а кто нет. Звонок сделан, и этого уже не отменить. Как вы говорите, машина в пути, и, хотим мы того или нет, но нам в любом случае придётся расстаться с дочерью. Я правильно понимаю?
  ― Увы, мне жаль, ― вздохнул мэр.
  Мама сунула в лицо Варенникова выигранную карточку.
  ― Но почему здесь написано, что путешествие на троих?
  ― Написано одно, но поступить придётся по-другому. Такие правила. Простите, от меня, к сожалению, мало что зависит, ― развёл руками мэр.
  ― Как так? ― вознегодовала мама. ― Почему вы ничего не пытаетесь сделать? Где полиция, где гибэдэдэ? Я вас спрашиваю! Мы за вас голосовали, а вы говорите: "Я ничего не могу сделать".
  ― Кх, кх-м, ― скромно покашлял отец. ― Не совсем так, дорогая. Ты, между прочим, голосовала за Сметанникова.
  ― Всё равно, ― ответила мама. ― Нет, я свою дочь не отдам. ― Она крепче прижала Катю к себе.
  Надо сказать, мэр Варенников заявился в квартиру нежданно. Возвратясь после массовых гуляний, Пальчиковы сели ужинать. По пути они купили курицу-гриль и корейский салат. Это и стало ужином. В тот момент, когда они собрались за столом, настенные часы показывали половину десятого. Не успела Катя полакомиться запечённой ножкой, как вдруг ― звонок. Мама пошла открыть, а там...
  Варенников сказал, что совсем недавно кто-то позвонил по запрещённому номеру. Определил сотовый оператор. Проверили: звонок был сделан с Катиного мобильного. Кроме того, дошли сведения, что около часу назад городской тир выдал какой-то девочке подарочный купон на путешествие. Все знают: такой купон обычно вручается тому, за кем должна приехать красная машина.
  ― Поймите, ― убеждал городской глава, ― эта машина особенная. Психокинетическая. Мы не в силах её удержать ни средствами гибэдэдэ, ничем. Пройдёт сквозь все кордоны. Дочь Катю вы, разумеется, можете оставить, право ваше. Но вы должны знать ― спрятать её окончательно, навсегда будет невозможно.
  ― Знаем, ― поник папа, ― рано или поздно, когда мы этого не будем видеть, машина всё равно подъедет к ней на улице, оттуда выйдет человек в жёлтом плаще и заберёт её.
  ― Увы, так. Одним словом, ― Варенников обречённо вздохнул, ― сами видите: рад бы помочь, да...
  ― Катюша, ― распорядился папа, ― собирайся.
  ― Что?! ― встрепенулась мама. ― Не отдам!!!
  Папа опустил руку Кате на плечо.
  ― Доченька, ― заговорил он, ― вспомни, я растил тебя совестливым, ответственным человеком. Умеющим брать на себя тяжёлую ношу в нужный момент. Подумай, если ты сейчас откажешься и никуда не поедешь, у нас с мамой начнутся неприятности. Возможно, крупные. Это раз. Два ― ты уже слышала: машина с чёртовым колесом всё равно заберёт тебя. Так, может, лучше смириться?
  Взрослые молчали. Катя принимала решение.
  ― Хорошо, ― сказала она наконец. ― Пойду возьму вещи.
  Мать закрыла глаза пятерней.
  Она не знала, что взять. Учебники? Да кому они теперь нужны? Она едет не понять куда. Будет там школа или нет ― большущий вопрос. В конце концов, она взяла своего плюшевого Скромника, книжку "Об Иване, танцоре и повелителе хамелеонов", сунула туда же, в рюкзак пару любимых футболок, наушники и отправилась в кухню.
  Варенников вместе с Всеволодом Игоревичем пили чай. Стоя за спиной шефа, охранник сохранял каменное лицо. Мама тихонько плакала, приткнувшись в уголке.
  ― Мам, не надо, ― взмолилась Катя. ― Всё будет хорошо. ― По всей видимости, она сказала это каким-то не тем тоном, потому что мама заплакала ещё сильнее. ― Всё, я готова, ― добавила она. ― Что дальше?
  Затренькал звонок.
  ― Вот и они, ― застыв с кружкой, проговорил мэр.
  Отняв руки от лица, словно бы ещё не веря, что всё по-настоящему, мама спросила:
  ― Кто?
  ― Подождите, ― поднялся папа, ― пойду погляжу в глазок. Секунду.
  Он ушёл. Остальные остались. Было слышно, как в прихожей открылась дверь, после чего в кухню шагнула странного вида фигура. Высокая, чуть не в два метра ростом. Облачённая в ядовито-жёлтый плащ, висящий на исхудалом теле, словно на огородном пугале. Но самое поразительное в этой фигуре было... лицо. Кожу на нём заменяла плотная ткань. Как диванная обивка, ― с разлапистым цветочным узором. Губы были вышиты плотными нитяными стежками, а глаза прикрывали чёрные мелкие очки в круглой оправе. Что касается рук, то на них были кожаные перчатки. Нельзя было догадаться, настоящие они или такие же, как лицо. И всё это венчала мятая фетровая шляпа некогда элегантного покроя.
  ― Катерина, уже собралась? ― выглянул из-за жёлтого плаща Всеволод Игоревич. ― Отлично. Это за тобой. Пойдём, мы с мамой тебя проводим.
  
  Глава 6. Бон вояж!
  
  Поблёскивая тёмно-вишнёвой лакировкой ― которая сейчас, в темноте казалась чёрной, ― машина ждала у подъезда. Форма её была вытянутой, как у гоночного автомобиля, горящие фары напоминали взгляд черепа, а поверх решётки радиатора, как на паруснике, крепилась крупная, размером с таксу, хромированная женская фигура с зажмуренными глазами до морщинок в уголках и навечно застывшим шлейфом волос. Урчал мотор. Из вздрагивающей выхлопной трубы струился дым.
  Выйдя на улицу, Катя сразу обратила внимание на колёса. Так и есть: одно (переднее, слева) было из белой, как творог, резины. "Чёртово! ― вспомнила Катя. ― Странно, даже не испачкалось". Сопровождающая фигура в жёлтом плаще раскрала дверцу.
  ― Катенька, хорошая моя, ― блеющим, стыдливым голоском произнёс мэр, ― садись, тебя ждут.
  ― Прощай, ― буркнул папа и, как взрослой, стиснул ей ладонь. ― Помни всё, чему я тебя учил.
  Маме тоже хотелось что-то добавить, но она не смогла. Только сжала дочь в объятиях.
  ― Пора, ― поторопил Всеволод Игоревич. ― Катя, входи, не задерживайся.
  Катя уселась. Тугая кожа под ней скрипнула, дверца хлопнула перед самым носом и человек-диван (так она успела его окрестить) занял место водителя.
  Оглядываясь в заднее окошко, она видела, как в свете фонаря у подъезда фигурки родителей машут ей и стремительно уменьшаются. Осмелев, она наконец спросила:
  ― Куда мы едем?
  На что она надеялась? Что может ответить кукла с вышитым ртом?
  ― Молчите, ну и ладно. Тоже буду молчать. Далеко хоть едем? Понятно: строгий секрет.
  Воткнув в телефон наушники, она нашла музыку. Так веселей. На какой-то миг показалось, что она героиня фильма, которую ждут приключения. Да, но что за приключения? Вспомнилось странное поведение родителей. Почему они так легко её пустили? Даже не попытались как следует защитить. Обнимая и целуя в прихожей, мама брякнула что, мол, "просто будь хорошей и послушной и не забывай о нас". При этом отводила глаза, будто врала. "Ага! Отличное пожелание ― "будь хорошей". Сами мы можем поступать плохо, то есть отпускать дочь не известно куда и чуть ли не отказываться от неё, но ты, Катенька, будь хорошей". Тут же мелькнула мысль: но что они могли сделать? К тому ж, ещё не известно, как бы поступила в похожей ситуации она, Катя.
  В рюкзаке нашёлся пакетик с остатками хлебной соломки. Стало клонить в сон. Она сопротивлялась, как могла, вглядываясь вперёд ― туда, где фары освещали дорогу, ― однако вскоре мелькающие по краям тени кустов причудливо закружили, как вороньё, и голос, принадлежавший, казалось, железной женщине на капоте, под музыку запел: "Ка-а-атя, Катя-а-а... Спи-и-и! Засыпа-а-ай!"
  Приснилось, что она в комнате. Было темно. Тем не менее она знала ― это гостиничный номер: две кровати, тумбочки и дверь в туалет и ванную. Она спала. Вернее, пыталась уснуть. Кто-то толкнул в плечо.
  ― Вставай, ― прозвучал шёпот, ― просыпайся.
  Она отвернулась. Хотелось, чтоб все отстали. Дайте поспать!
  ― Что за невозможная девчонка! ― продолжал тот же голос. ― Я пришёл помочь, а она отворачивается.
  Стало интересно: кто это? И вообще, если это сон, как она может во сне спать? Она раскрыла глаза. Знакомый пятнистый голубь. На этот раз в светлой рубашке и бордовой жилетке, похожий в этом наряде на крупье или официанта.
  ― Поднимайся, ― твёрдо сказал он, ― ты уходишь. И не забудь захватить с собой очки.
  ― Какие? ― удивилась Катя. ― У меня нормальное зрение.
  ― Не твои. Эти.
  Щёлкнул выключатель. У изголовья вспыхнул ночник. Только тут Катя разглядела, что вторая кровать занята. Не снимая плаща, в туфлях на ней вытянулся тот, кого она звала человеком-диваном. Однако на этот раз его лицо поразило. Сильнее, чем впервые. Оно было голым. Ни очков, ни глаз. Не было даже вышитых губ. Вместе с квадратиком материи они покоились на придвинутой к кровати табуретке. Там же лежали очки.
  ― Чего ждёшь? ― стоя возле входной двери, торопил голубь. ― Бери очки и уходим.
  ― Но зачем? Пускай лежат.
  ― Возьми, пригодятся. Ты можешь просто делать, что я говорю? Ужасно трудный ребёнок!
  Пока птица шёпотом сокрушалась, Катя потянулась за очками. Она уже собралась взять их, как вдруг замерла. Показалось, что они шелохнулись. Тонкие дужки дёрнулись, как лапки у насекомого.
  ― Просто схвати их. Сожми в кулаке, ― посоветовал голубь. ― У кого пять крепких пальцев, у тебя или у меня?
  Тем не менее, Катя не стала хватать, она осторожно взялась за металлическую оправу. Очки тут же задрыгались и отчаянно замолотили "лапками". Катя невольно разжала пальцы. Очки полетели вниз. Разлетаясь по полу, брызнули чёрные осколки. Ловко перебирая дужками, очки поползли под кровать и скрылись там.
  ― Лови! Скорее, не стой!
  ― Но они разбились!
  ― Найди! Их надо непременно поймать!
  Подобрав крупный осколок в форме треугольника, Катя нагнулась, чтобы заглянуть под кровать, как вдруг рука в перчатке сжала ей предплечье. Перед ней была матерчатая физиономия. Человек с гобеленовым лицом проснулся.
  ― Бежим! Сюда! ― Голубь распахнул дверь.
  Помогая себе второй рукой, Катя сбросила цепкую перчатку и побежала.
  ― Стой! ― крикнул неживой деревянный голос.
  Задержавшись у порога, Катя оглянулась. Губы на табурете неистово округлялись.
  ― Не смейте убегать! ― вопили они. ― Подождите!
  Всё вокруг дёрнулось ― освещённая комната, фигура в шляпе, которая, вытянув руки, слепо надвигалась... ― и вдруг исчезло. Секунда полного мрака. После чего Катя увидела: она по-прежнему в машине. На этот раз стояли. Задняя дверца была услужливо распахнута. Было по-прежнему темно, водитель куда-то исчез. Машина стояла в пустынном месте. Вокруг ничего не было. Однако "ничего" в данном случае не означает абсолютный вакуум. Под колёсами была покрытая редкой сухой травой земля, а в шагах десяти высился столб. На нём на длинном проводе раскачивалась лампа с плафоном. Круг света скользил по земле слева направо и обратно. Именно поэтому Катя не сразу различила двоих. Не двигаясь, они стояли возле столба. И когда пятно света подползло к ним, Катя заметила, что одна из фигур ― коренастая, полная ― нормального роста, в то время как другая напоминает карлика. Фигуры направились к машине. Катя разглядела упитанную старушку с добрым лицом, одетую в кофту, накинутую поверх плеч шаль и вязаную шапку блином. У её ног была девочка примерно Катиного возраста. Именно про неё Катя подумала, что это карлик. Немудрено: к своему ужасу и с сожалением Катя увидела, что девочка безнога.
  ― Катюша? ― ласково поинтересовалась старушка. ― Идём, мы с Масюсей тебя проводим. Специально пришли, встретить.
  ― Но куда мы пойдём? ― осведомилась Катя. ― Кто вы?
  ― Твоя новая приёмная семья. Не бойся, тебе у нас будет хорошо.
  Не переставая улыбаться, старушка протянула руку. Накинув лямки рюкзака, Катя вышла из машины. Пухлая старушечья ладонь нащупала её пальцы.
  ― Идёмте, девочки, ― произнесла бабуля. ― Поужинаем, посмотрим телевизор, а после уложу вас в постельку.
  Пошли. Старушка не отпускала Катину руку. Стало интересно, как передвигается девочка, которую звали Масюсей. Поглядев вниз, Катя оторопела: карлица семенила на двух коротких косточках. Концы их, как медицинские трости, были "обуты" в резиновые колпачки. Хлопнула дверца, взревел мотор. Катя обернулась. Машина поехала. Сама, за рулём никто не сидел.
  ― Золотце моё, ― потянула старушка за руку, ― не вертись, идём.
  
  Глава 7. Город Тихо-Пусто
  
  С виду это была обычная семья: бабушка Глафира, её взрослый сын Владик и его дочь Масюся. Возможно, это было уменьшительной формой от имени Маша, Катя не знала. Все звали её Масюсей, и Катя повторяла за остальными. Удалось узнать, что Масюся родилась не такой ― обычным ребёнком, с ногами. Как она потеряла конечности, оставалось загадкой. Никто об этом не говорил, и Катя предпочитала не расспрашивать. Итак, всё вроде бы в этом доме, куда попала Катя, было нормально, но... Чувствовалось что-то странное, противоестественное. Будто тебя заперли в волшебную коробку, где почти та же жизнь, но наперекосяк. Катя иногда терялась ― где она, что с ней: либо происходящее взаправду, либо она всё ещё едет в машине и видит яркие, осязаемые сны.
  То же было с городом. Во-первых, одно только название: Тихо-Пусто. Очень необычный город. Тихо было оттого, что, гуляя иной раз по улицам, Катя не слышала ни одного живого звука. Скрип обветшалых стен в пристройках и мансардах, хлопанье на ветру оконной створки вместе с позвякиванием... Ни человеческого голоса, ни собачьего лая. Пусто. Пустые дома, улицы, магазин, куда Катю порой отправляли за продуктами. Она выбирала на полках пакеты с крупой, брала головки лука, колбасу, сметану в пластиковых контейнерах и оставляла на прилавке с весами, за которым никто не стоял, деньги. Зачем были эти деньги, кто их брал, она не знала. Однако всякий раз, возвращаясь повторно, она видела ― прилавок пуст: деньги, которые она оставляла, исчезали. Получается, кто-то всё же их забирал. Но кто? Тихо-Пусто.
  И ещё ― здесь не бывало дней. Нормальных, когда светит солнце и вечер плавно перетекает в ночь. Дни заменяли серые сумерки. Ночь после них наступала сразу, без подготовки. Единственные жители городка ― Катя и её новая семья ― прозябали в вечных потёмках. Катя вглядывалась ввысь, пытаясь обнаружить солнце, но всё было затянуто пепельно-серой мглой.
  Обитатели дома тоже были личностями эксцентрическими. Чудики. Например, ходящий по дому в старых ботинках без шнурков и такой же, как у матери, шапке, только другой расцветки, дядя Владик по "вечерам" (если это можно было назвать вечерами) усаживался перед домом на крыльцо и дымил немилосердно чадящими, вонючими сигаретами. Окурки он складывал в трёхлитровую банку. Когда банка до краёв наполнялась, он закатывал её металлической крышкой для консервирования и лепил сбоку бумажку, на которой писал дату: с какого по какое число он эти сигареты выкурил. Точно так же поступал он на кухне за столом: складывал в пластиковые контейнеры из-под сметаны обгорелые корки, косточки и шкурки от колбасы. И точно так же клеил бумажку с датой и подписывал: "Объедки". Волосы, оставшиеся после стрижки (его стригла мать), обрезки ногтей и отдельные волоски, которые выдёргивались из ноздрей пинцетом, дядя Владик собирал в мешок для мусора.
  ― Для чего вам всё это, дядя Владик? ― как-то раз, не утерпев, поинтересовалась Катя.
  ― Кто после себя всё сохраняет, тот долго живёт. ― Такой был ответ.
  Ночью, после того, как всему семейству надоедало смотреть телевизор, по которому крутили, в основном, старые фильмы про фабрики и заводы и любовь между работниками предприятия, Кате поручалось рассказывать дяде Владику сказки. Когда-то этим занималась старуха Глафира, но с тех пор, как Катя здесь появилась, эту обязанность возложили на неё. Дядя Владик любил истории пострашнее. Все страшные сказки, которые когда-либо были Катей прочитаны или услышаны и которые она собиралась пересказать, дяде Владику были известны. Он требовал других, новых. В конце концов Кате пришлось выдумывать сказки самой. Она писала их в тетрадке, а затем рассказывала. Во время этих рассказов, мягко стуча "обутыми" в резину косточками, к постели дяди Владика подкрадывалась Масюся. Усаживалась и слушала. Иногда с неприятным фанерным звуком скребла одну из своих костяшек и оправдывалась:
  ― Чешутся.
  Старушка Глафира, казавшаяся поначалу доброй и обходительной, стала меняться. Кричала, ругалась. Например, почему-то так повелось, что за обедом Кате, в отличие от других, давали дополнительную тарелку горохового супа. Бабка Глафира варила его в небольшой кастрюльке. Так и говорила всем: "Это для Катеньки. Чтоб была толстой". Через какое-то время Катя не могла выносить даже запаха, который доносился с кухни, когда готовился этот суп. Кроме того, в магазине Кате поручалось покупать два вида хлеба ― чёрный, ржаной, и буханку белого. Так вот, белый предназначался для неё. Видимо, потому, что от него тоже толстели. Один раз, не выдержав, она воспротивилась.
  ― Вы меня извините, ― сказала она, ― но я этот суп есть не буду. Уже не могу. Зачем вы всё время мне его пичкаете? Не хочу я быть толстой. С чего вы решили, что это моё?
  Твёрдыми, как щипцы, пальцами бабка Глафира сжала ей возле затылка шею и прошипела в самое ухо:
  ― Ешь, дрянь! За шиворот вылью! Жри! ― Вслед за этим она поглядела на остальных, которые тоже были за столом, и провозгласила: ― Глядите! Готовлю для неё, дряни такой, вкуснотищу, а она... У-у-у, пакость неблагодарная! Дурища! ― С этими словами она больно тюкнула костяшкой пальца Катю в голову: хрясь!
  В общем, жизнь протекала "весело". Катя чувствовала, что когда она сочиняет и пишет сказки для дяди Владика, ей как будто делается легче: забывалось всё, что вокруг. Она старалась выдумать сказку пострашнее, позагадочнее. Нарочно, в отместку: напугать дядю Владика, Масюсю и противную старуху, которая, шаркая тапками, тоже иногда приходила её послушать.
  Как-то раз, взяв тетрадку, она написала это.
  
  САША
  Жил один мальчик, звали его Сашей. Однажды у него разболелся живот. Болел сильно, долго. Мама спросила:
  ― Саша, в чём дело? Ты что-нибудь съел?
  А Саша ответил:
  ― Мама, я уже три дня не питаюсь. Мы бедные, поэтому в столе и холодильнике у нас пусто. Не заметила?
  Тогда мама собрала Сашу и увезла в больницу.
  Там сидел дежурный врач и поверх марлевой повязки у него были злые, горящие зелёным глаза. Он осмотрел Сашу, пощупал его живот и сказал:
  ― Дорогой мальчик, должен тебя огорчить. Ты заболел болезнью, которая называется... Впрочем, не важно, как она называется, потому что всё равно тебе не жить. Сначала у тебя разорвутся кишки, а затем польётся кровь ― из глаз, ушей и из-под ногтей. А после этого ты умрёшь. Всё. Готовься.
  Саша опечалился, но затем подумал: "По-моему, с этим доктором что-то не так. Почему у него зелёные глаза? Что с ним?"
  Дождавшись ночи, Саша тихонько спустился с кровати и, преодолевая боль, пошёл.
  В конце коридора была дверь. На ней надпись: "Не входить!" Но Саша вошёл. И увидел, что доктор, который его осматривал, сидит в темноте за столом. Глаза его продолжали гореть, но сам он не двигался. Саша подошёл и осторожно стянул с него марлевую повязку. Под ней на месте рта была большая чёрная дыра, а внутри маленькая коробочка. Саша сначала испугался и не хотел эту коробочку трогать, но затем подумал, что, возможно, там что-то секретное и необходимое.
  Внутри коробочки оказалась таблетка. Саша хотел положить коробку обратно, потому что боялся, что это яд, но затем пошёл назад в палату.
  Там он налил стакан воды и выпил таблетку. И ему тут же стало хорошо и весело. Ради интереса он покрался назад в коридор... В кабинете, где была надпись "Не входить!", никого не оказалось. Доктор с зелёными глазами исчез.
  После этого мама забрала Сашу домой, у неё появилась новая работа, и с первой же получки она наполнила стол и холодильник, и теперь у Саши под рукой всегда была еда. Живот больше не болел.
  
  Глава 8. Папа на овсяных хлопьях
  
  В один из дней... Катя уже запуталась, где среда, где воскресенье. Все дни слились в сумеречном единообразии. Так вот, в один из дней, как всегда, её отправили в магазин. Это был небольшой магазинчик ― такие иногда называют продуктовыми лавками, ― и стоял он на углу улицы, где все они жили и которую дядя Владик называл Ногосломательной, а бабка Глафира просто ― Наша улица. Ей поручили купить яйца и муку. Старуха собралась испечь оладьи.
  С корзинкой и деньгами, которые она зажала в кулаке, Катя вошла в лавку. Как всегда, играл маленький радиоприёмник. Он стоял за прилавком, возле кассы. Катя не слышала, чтобы там передавали что-то другое, кроме музыки. Иногда, правда, в промежутках мужской голос объявлял курс доллара и передавали прогноз погоды, который практически всегда был одинаков: "Пасмурно". Или: "Пасмурно, ожидается порывистый ветер".
  Отыскивая муку, Катя прошлась вдоль полок. Банки с корнишонами, соль, крупы... Стоп! Вернувшись, Катя убедилась: ей не показалось. На коробке с овсяными хлопьями было поразительно знакомое лицо. Это же Всеволод Игоревич, папка! Что это?! Откуда?! Катя не могла поверить. Почему он здесь, на овсянке? Кто его сюда поместил?
  Вертя коробку с хлопьями, Катя прочла всё, что там было написано: количество калорий, фабрика-изготовитель (пос. Осинки, ул. Карла Люпмана, д. 5)... В общем, обычные сведения. Ничего, что хоть как-то могло приоткрыть секрет. Там была не одна, а несколько таких коробок. И на каждой лучилось рекламной улыбкой лицо Всеволода Игоревича.
  На следующий день Катя снова отпросилась в магазин. Просто так на улицу её не пускали, она должна была выполнять работу по дому: сметать пыль, тереть полы, купать в ванне Масюсю.
  ― Бабушка Глафира, ― спросила она, ― вам что-нибудь нужно? В магазине, имеется в виду. Могу сходить. По-моему, у нас заканчивается белый хлеб.
  ― Молодец, глазастая, ― проверив хлебницу, ответила старуха. ― А цветы уже поливала?
  ― Давно.
  ― Все?
  ― Каждый горшочек.
  ― Хорошо, спроси у дяди Владика, что ему купить, возьмёшь у меня деньги и ступай.
  Лицо отца на полке с крупами всё так же улыбнулось. Катя прочла ещё раз:
  
  "Доброе утро!"
  Хлопья овсяные цельнозерновые
  Катя, я здесь, рядом. Жди. Скоро за тобой приду. Папа.
  
  Она перечитала. Нет, не показалось. В прошлый раз этого не было, надпись появилась недавно. Что значит, "я рядом"? Где? Катя прошлась по лабиринту между полками. Пусто, тихо. Если не считать радио, звуки которого почти уже не замечались:
  ― А теперь о курсе валют!
  Вернувшись и переделав остальные дела, Катя отправилась в Масюсину комнату. Теперь это была и её комната. В уголке ей постелили матрас и позволили держать в ящике от старой тумбы личные вещи. Сама тумбочка, как ей объяснили, давно сломалась, остался только ящик. Лежа на матрасе, вата в котором свалялась комьями, Катя думала до наступления полной темноты. Позвали смотреть телевизор. На этот раз был фильм о циркачах, от которых сбежала жаба-мутант, проглотившая клоуна. Катя сказала, что ей не хочется и осталась лежать. Наконец, звуки телевизора стихли, и Катя услышала:
  ― Катенька, золотце! Дядя Владик ждёт сказку на ночь. У тебя готова? Что-нибудь придумала?
  Пришлось взять из ящика тетрадь и идти.
  Она рассказала им про Сашу и ещё одну сказку ― о колдунье, угощающей доверчивую детвору оладьями с порошком, который превращал всех в воспоминания.
  ― Не страшно, ― после того, как сказка кончилась, пробасил кутающийся в одеяло взрослый дылда.
  ― Масюсенька, внуча, ― спросила сидевшая тут же Глафира, ― ты испугалась? Понравилась сказка?
  Масюся зевнула.
  ― Спать охота, ― ответила она. ― Пускай она отведёт меня в постель.
  ― Слыхала? ― Старушенция взглянула на Катю. ― Проводи мою внученьку. И в следующий раз придумывай истории поправдоподобнее. Так страшнее.
  Ведя безножку за руку и освещая коридор дрожащим огоньком свечи, Катя приблизилась к комнате. Она собралась толкнуть дверь, как вдруг...
  
  Глава 9. Сбежавшие ноги
  
  ― Погоди, ― задержала её Масюся, ― не торопись. Постоим.
  ― Зачем?
  ― Думаешь, зачем я попросила, чтобы ты меня отвела? Не просто, не-е-ет. Хочу тебе кое-что показать.
  ― Что?
  ― Видела дверь в прихожей? Под лестницей на чердак.
  ― Кладовка?
  ― Не совсем. Пойдём, всё узнаешь.
  Масюся попросила погасить свечу: бабка Глафира не должна ничего знать. Они крались в темноте, держась за стены. Достигли прихожей. Вот лестница на чердак. Дверь.
  ― Признайся, ты никогда там не была, ведь так? ― прошептала безножка.
  ― Нет. Глафира сказала, там ничего интересного, я и не ходила.
  ― А теперь найди спички и зажги свечку.
  В помещении, которое называли "кладовой", ничего не оказалось. Узенькая комната с залежами пыли, в которой, как в снегу, отпечатывались следы, и свисающая с потолка паутина. Однако посередине оказался люк. А под ним ещё одна лестница.
  ― Спускайся, ― подтолкнула Масюся.
  ― Что там?
  ― Скорей, нас могут заметить.
  Преодолев последнюю ступеньку, Катя помогла Масюсе, которая, спускаясь, всякий раз нерешительно нащупывала косточкой твёрдую опору. Катя подняла свечу выше и остолбенела. На стенах висели ноги. Много, больше десятка пар. Они были связаны между собой верёвками, как сардельки, и покоились на вбитых крепких гвоздях. Ноги были явно девчачьи. В босоножках, кроссовках, в жизнерадостной расцветки носках и просто босые.
  ― Что это?! ― выдохнула Катя.
  ― Мои ноги, не видишь?
  ― Но почему они здесь? И почему их...
  ― Так много? Потому что я их не надеваю. Раньше надевала, но бабуля говорит, они мне не подходят. Мы подыскиваем другие, удобные.
  ― Откуда они? Где вы их берёте?
  ― У девочек.
  ― Каких?
  ― Которых находим на пустыре, за городом. Там, где фонарь, помнишь?
  Из дальнейшего Масюсиного объяснения Катя поняла, что порой, неожиданно в их дом стучат. Три раза.
  ― Вот так, ― сказала Масюся, ― тук, тук, тук. ― Для наглядности она трижды топнула косточкой.
  Кто стучит ― неизвестно. За дверью пусто. Но кто-то стучит. После этого бабка Глафира собирает Масюсю, и они идут на пустырь. Как правило, там уже стоит девочка. Растерянная, беззащитная. Они успокаивают её и ведут за собой.
  ― И всех этих девочек привозит машина? ― поинтересовалась Катя.
  ― Не обязательно. Иногда машина рядом, а иногда её нет. Но девочки бывают почти всегда.
  ― Для чего же вы их уводите? Подожди, подожди... ― Катю вдруг осенило. ― То есть, получается... все эти ноги...
  ― Их отрезает мой папа Влад. И приделывает ко мне. Но я всё время падаю. Непривычно. Говорю же ― никак не найдём удобные, подходящие. Нам надо потолще. Чтобы удобнее стоять. А ты думаешь, для чего бабуля подсовывает тебе лишнюю пайку? А-а! Догадалась! ― Масюся нехорошо захихикала.
  ― Вы собираетесь лишить меня ног?
  ― Посвети сюда. Видишь? Свежий гвоздик. Папа Влад вбил его вчера. Заметила? Твои ноги потолстели. Совсем скоро я буду на них ходить. Но ты не пугайся, тебе сделают такие же косточки, с резинками, и отведут обратно на пустырь. Не знаю, что с вами происходит потом, но ни одна из девочек ещё не возвращалась. ― Вглядываясь в Катино лицо, Масюся приблизилась. ― Боишься? Ну, и дура. Подумай ― я буду ходить. Нормально, ногами. Не хочешь, чтобы я ходила? ― В голосе Масюси звучала злость. Вцепившись ручонками в Катину голень, она стала трясти её, как грушу.
  Катя услышала стук. Стучали в стену. Сначала это было тихое, одинокое постукивание, но затем стуков стало больше, они затарабанили, слились в хаотичный шум и раздавались со всех сторон. Вытянув руку со свечой, Катя увидела, что все ноги, которые здесь висели, вдруг зашевелились, забились, словно ожившая треска. Они колотили пятками, дрыгались, подпрыгивали, а затем стали поочерёдно сваливаться с гвоздей и шлёпаться на пол. После чего поднимались и бежали к открытому люку. Сообразив, что более удобного шанса ей не представится и лучше бежать из этого дома немедленно, Катя рванула следом. Она ползла по лестнице на коленях, помогая себе руками. Потому что на одной ноге повис груз: вцепившаяся мертвой хваткой карлица. Почувствовав, как ей под коленку вгрызаются мелкие зубки, Катя остановилась, упёрлась пяткой в Масюсино темечко и, что есть сил, брыкнулась. В беспокойном, скачущем свете свечи она увидела, как Масюся скатывается колобком. Подул сквозняк. Свеча погасла. Вслед за этим послышался знакомый голос:
  ― Катя, сюда! Давай руку!
  В дыре люка темнели голова и плечи.
  ― Не узнала? Это я, папа. Торопись, надо бежать!
  Мужская рука схватила её запястье и потянула вверх. Всеволод Игоревич захлопнул люк. Времени на расспросы не было.
  ― Туда! К выходу! ― распорядился отец.
  По всему дому уже горел свет. Громкие, беспокойные голоса Глафиры и её сынка переругивались. Катя с отцом шмыгнули за дверь и очутились на улице.
  Отдышавшись, Всеволод Игоревич произнёс:
  ― Поторопимся. Пойдём быстрым шагом. А ещё лучше бежим! Улепётываем!!! ― кинув взгляд через плечо, внезапно прокричал он.
  Катя оглянулась. Всё семейство в полном составе сбегало по крыльцу: напяливший женскую шапку дядя Влад, переставляющая, как циркуль, костяшки Масюся и впереди, во главе, размахивая топориком для рубки мяса, старушенция.
  Они пробежали по одной улице, свернули на вторую, третью... Папа замер.
  ― Что дальше? ― спросила Катя.
  ― Не знаю, ― растерянно озираясь, признался отец. ― У этого города сложная топография. К тому ж эта ужасающая, адская темень!
  Послышался топот. Мимо пробежали связанные верёвкой ноги.
  ― Сюда, к нам! ― позвал кто-то. ― Мы в двух шагах. Здесь. Эй, аллё!
  Высунувшись из-за угла, фигурка с нечеловечески маленькой головой поманила их крылом.
  
  Глава 10. Всеволод Игоревич хочет сделать признание
  
  Это был он, говорящий голубь. Значит, всё, что произошло в гостиничном номере, было по-настоящему? Или она до сих пор спит? Бр-р-р! Нет, она бы так не сказала. Из раздумий вывел вопрос другого нелепого создания:
  ― Где дверь? ― капризным, надтреснутым голосом спросило нечто. ― Хочу в Вещландию. Ты обещал: как только нам встретится эта девочка...
  ― Как видишь, ― нетерпеливо перебил голубь, ― всё идёт по плану. Вот Катя, а вот, как я понимаю, её папаша. Интересно, какого лешего он здесь делает и как сюда попал.
  Собеседником голубя была табуретка. Живая, с подвижными ножками. Катя заметила: голос выходит у неё из сиденья. Точнее, из куска материи с вышитыми губами. Понятно: старая знакомая.
  ― Что всё это значит? ― спросил отец. ― Катя, ты знаешь их? И почему табуретка разговаривает?
  ― Пап, спроси что полегче. Говорящего голубя, по-моему, тоже не часто встретишь.
  ― Друзья мои, ― молвила птица, ― все вопросы и недоумения оставим на потом. Сейчас надо немедленно перемещаться.
  ― В Вещландию? ― поджав одну ногу, насторожённо, с нотками сомнения осведомился табурет.
  ― Как получится, ― отозвался голубь. ― Катя найди, пожалуйста, осколок очков. Ты должна была его сохранить.
  ― Я?! ― опешила Катя. ― Где? И вообще, разве тогда, там, ― это был не сон?
  ― Погляди в джинсах, в потайном кармашке. Осторожно, не порежься.
  Действительно, в крохотном кармане прощупывалось нечто твёрдое. Чёрный осколок.
  ― Теперь поднеси его к глазам. Что видишь?
  Катя ахнула. Сквозь затемнённый треугольник просматривалась совершенно другая картина. Оживлённые улицы, множество народу, поток машин. И всё это под яркими солнечными лучами и безоблачным небом.
  ― Что это?! Тихо-Пусто?! Откуда столько людей?
  ― Ты видишь, так сказать, лицевую часть города. Не удивляйся.
  ― Получается, мы в изнанке?
  ― Что-то вроде того.
  ― Где наша дверь? ― не отставал табурет. ― По-моему, нам пора.
  ― Спокойно, ― отмахнулся пернатый, ― всему своё время. Катерина, а теперь, не убирая осколка от глаз, найди нам, пожалуйста, улицу Котловую дом номер четырнадцать. Советую повернуть налево, это там.
  Оказалось, что в том сне (который был не совсем сном, а как бы переходом из мира яви в мир видений) табурет сбежал следом за Катей и голубем. И унёс на себе вышитый рот, который, собственно, и оживил его, наделив даром речи и возможностью туго, по-табуреточному, но всё же соображать. Всё это отец и дочь Пальчиковы узнали, разыскивая нужную улицу и не переставая общаться со своими необычными спутниками.
  Катя остановилась. Перед ней был предмет поисков: кирпичный дом в три этажа и зелёная подъездная дверь. На углу ― табличка:
  
  Котловая Љ 14
  
  ― Нашла! ― воскликнула она.
  ― Не ошиблась? Позволь взгляну. ― Взяв дочь за руку, Всеволод Игоревич посмотрел сквозь стекло.
  Перед Катей открылась совершенно иная, изнаночная обстановка: ряд металлических гаражей, проглядывающих в темноте, и торчащие у обочины тропинки стебли полыни. Никакого дома с зелёной дверью. Табурет вертелся вокруг Всеволода Игоревича с заметным нетерпением.
  ― Скажите, там на самом деле дверь? ― допытывался он. ― Какая она? Красивая?
  ― Я бы сказал, обыкновенная, ― продолжая прищурено вглядываться сквозь стекло, отозвался папа. ― Деревянная, ведущая в парадный подъезд.
  ― Кажется, у нас непрошенные визитёры, ― оповестил голубь.
  Катя обернулась. Утомлённый спешкой, дядя Владик шумно сопел. На лице карлицы отобразились обида и ярость. Старушенция по-прежнему шествовала впереди. Размахнувшись, она запустила топориком. Катя машинально поднесла стекло к глазам. Снова затенённый дневной свет, детская площадка возле дома с песочницей... Ни грозной старухи, ни летящего мясного топорика.
  ― Убедилась? ― осведомился голубь. ― Мираж и галлюцинация. Ничего этого просто нет. Теперь живее. Пройдёшь сквозь дверь, мы за тобой.
  Шагнув за порог, они очутились в неожиданном месте. Стадион. Крики болельщиком слились в рёв, визжал, надрываясь, судейский свисток. Катя скользнула взглядом по зрительским местам... и не могла поверить. Здесь не было людей. Точнее, были, но совсем мало, единицы. Основными болельщиками на трибунах были... вещи. Да, да ― шкафы, секретеры, стулья... Холодильники и пылесосы. Они вели себя, как живые: энергично, в пылу азарта размахивали железяками и деревяшками и галдели при помощи вышитых или нарисованных ртов.
  ― Вещландия! ― умилённо произнесла табуретка. ― Я дома! Наконец-то!
  ― С чем тебя и поздравляю, ― ответил ей голубь и тут же, переводя взгляд на Катю с отцом, добавил: ― Только не вас.
  ― Почему? В чём причина? ― встревожился старший Пальчиков.
  ― Сядем.
  Заметив на одной из скамеек свободные места, голубь стал к ним пробираться. Катя, Всеволод Игоревич и табурет шли сзади и старались не оттоптать ненароком торчащие в проходе лакированные ножки, провода и гофрированные шланги.
  ― Осторожнее, вы! Приматы! ― презрительно скосило губы пухлое кресло, о ножку которого Катя нечаянно запнулась.
  ― Извините, я не хотела, ― неловко попятилась Катерина и тут же, незамедлительно ударилась локтем об объёмистый шкаф.
  ― Кто привёл сюда этих двуногих? ― оскорблённо загудел шкаф.
  ― Всё нормально, не беспокойтесь, ― подоспела табуретка. ― Они со мной.
  Уселись. На стадионе разворачивался самый удивительный в Катиной жизни матч. Как объяснил табурет, эта игра называлась "мегабол". Вот что происходило. По полю, похожему на футбольное, перекатывались два мяча. Правда, мячи эти были не совсем обычные. Громадные, просто ГИГАНТСКИЕ. Как поняла Катя, задача их была в том, чтобы загнать горстку людей, выглядевших в сравнении с мячами тараканами, в одну из арок по краям поля. Это было что-то вроде футбола, только наоборот: не люди гоняли и били мяч, а мячи гоняли людей. Придвинувшись ближе, Всеволод Игоревич тихо и доверительно заговорил:
  ― Катерина, послушай. Чувствую, настала пора во всём сознаться. Ты, конечно, не можешь ничего знать, но скажу сразу: это я набрал на твоём телефоне запретный номер.
  ― Ты?! Зачем?! Как?!
  ― Он был там. В списке. Но ты ведь не знаешь, зачем я это сделал. Поэтому...
  ― Ты нарочно хотел, чтобы меня забрала машина с чёртовым колесом?!
  ― Катерина, всё не так.
  ― За что?! ― Её губы дрогнули. ― Почему?!
  ― Катенька, пожалуйста, посиди тихо, сейчас ты всё узнаешь. После того, как ты созналась, что побывала на старой остановке, а потом вас довёз мэр Варенников ― помнишь? ― я сразу сообразил: а ведь это неспроста. Нельзя побывать на остановке и хотя бы не попытаться набрать номер, который...
  ― Друзья, ― не дал договорить голубь, ― боюсь, это за нами. Нас ищут. Ну-ка, пригнитесь. Хотя как можно не заметить двух млекопитающих и одного пернатого среди всего этого мебельного склада. Мы как на витрине.
  Проследив за взглядом птицы, Катя заметила в проходе между трибунами лимонного цвета плащ. Человек-гобелен! Лицо его было безгубым, но очки, хоть и разбитые, по-прежнему поблёскивали под опущенными полями шляпы. Круглый чёрный глаз озирал трибуны.
  ― Всё! Засёк!
  Действительно, широкими шагами фигура двигалась к ним.
  ― Я не собираюсь отдавать ему рот, ― запричитала табуретка. ― Он мой, я к нему привыкла!
  ― Уходим, уходим! ― торопил голубь. ― Сюда, за мной!
  Они пошли к следующему проходу. На этот раз Катя не обращала внимания на задеваемые деревянные конечности, шнуры и металлические трубки. Извиняться было некогда.
  Покинув стадион, они затопали по улице. Зрелище, которое им открылось, добавило удивительных и необычайных впечатлений в копилку сегодняшнего дня. Во-первых, повсюду разгуливали ожившие вещи. Во-вторых, люди, которые попадались, казалось, все как один работают или грузчиками, или транспортировщиками: они переносили вещи, толкали их и тянули при помощи верёвок и были похожи на бурлаков с известной картины.
  ― Что здесь происходит? ― в удивлении озирался отец.
  ― Вещландия. Коротко и ясно, ― ответил голубь.
  ― Это мы уже поняли. Но что здесь за законы? Какова роль и назначение людей? Приматы. Почему нас так назвали? ― не успокаивался Всеволод Игоревич. ― Здесь есть такси? Вы не против, если я поймаю машину? Мы ведь бежим, правильно?
  Недолго раздумывая, он уселся в припарковавшийся перед ним автомобиль.
  ― А вот и попутка! Сюда. Влезайте, ― радостно помахал он спутникам.
  ― Вы что там забыли? ― недовольно пробасил автомобиль. ― Выметайтесь сейчас же!
  ― Вы мне? ― вытянул лицо Всеволод Игоревич.
  ― Вам, вам! Брысь! Совсем обнаглели!
  Папа выскочил. Только тут он заметил, что к автомобилю привязаны верёвки и тянут эти верёвки шестеро мужчин.
  ― Вам такси? ― спросил один из них.
  ― Вы свободны? ― вступила в разговор табуретка. ― Тогда нам на улицу Шурупова, третий корпус, пятый отсек. Усаживайтесь, нас довезут.
  ― Усаживаться? ― спросила Катя. ― Но куда?
  Катю тащили на закорках. Отца, поскольку он был крупнее, несли двое, сплетя под ним гамаком руки. Голубя и табурет человекообразное такси перемещало без особых помех.
  ― Приехали, стоп, ― распорядился табурет.
  Голубь отсчитал плату за проезд.
  ― На этом, ― объявил он, ― должен вас покинуть. Мне жаль, но отныне вам придётся действовать самим. Катя, ― позвал он, ― прошу тебя, на минуточку.
  Отошли в сторону.
  ― Итак, свою миссию я выполнил. Осталось дать тебе кое-какие указания, и всё.
  ― Что всё?
  ― Я ― проводник. Не догадалась?
  ― В смысле? Как в поездах?
  ― Почти. Только мой поезд мчится из мира реальности в мир фантазий. И если разобраться, то и поезда-то никакого нету. Нет ничего. Оглянись, Катерина. Всё ещё веришь, что это по правде?
  ― Но я могу это пощупать. Прямо сейчас. Вот.
  ― Это ровно ничего не значит. Твой ум ― сложнейшее устройство, он способен выкидывать ещё и не те фокусы. Вот что. Достань осколок очков. Где он у тебя?
  Катя запустила пальцы в карман.
  ― Что надо сделать?
  ― Ничего. Положи его на ладонь и внимательно следи.
  Осколок в Катиной рук принялся блёкнуть, уходила чернота, а затем он сделался совершенно прозрачным. Вместе с этим обжёг морозный холодок.
  ― Что с ним?!
  ― Очередной трюк воображения. Теперь это просто ледышка. Прошу тебя, храни её и время от времени проверяй.
  ― Проверять что?
  ― То, что ты помнишь мои слова: всё не взаправду. Вызубри это. Начнёшь об этом забывать и внезапно поверишь в окружающие тебя миражи, ледышка начнёт таять. Как только это произойдёт, тут же вспоминай урок.
  ― Значит, это не просто лёд? Он не тает?
  ― До тех пор, пока ты уверена, что он, как и всё прочее, лишь предмет воображения.
  ― Как мне попасть домой? Мне и папе.
  ― Точно не знаю, но, говорят, есть книга... Слышал, её можно найти здесь, в воображаемых просторах. Там подробности по возвращению. Как отыскать её, понятия не имею, прости. Это не в моей компетенции. Я лишь должен был напомнить, что ты среди кажимостей. Потому что, если этого не знать, можно легко потеряться. С некоторыми так и происходит. Подожди, я научу тебя заклинанию.
  ― Какому?
  ― Стих-рассеиватель. Совсем крохотный. Рассеивает иллюзии. Повторяй его всякий раз, как обнаружишь, что ледышка стала таять. Это значит, что ты поддалась чарам и надо срочно выныривать из водоворота образов, иначе затянет. Слушай и запоминай.
  Верю птице,
  Верю зверю
  И паучьим кружевам.
  Лишь одной себе не верю ―
  Мыслям, чувствам и словам.
  ― Подожди, но как же... Если всё не взаправду... Зачем вообще что-то делать? Можно просто лечь и зажмуриться. Нет?
  ― Подумай: если решишь ничего не делать, всё равно придётся что-то делать. У тебя нет выбора, Катя. Не надо зажмуриваться. Борись, добивайся целей, ищи выход. Просто помни: всё это ― калейдоскоп в твоей голове. Старая игрушка. Поэтому будет страшно ― не бойся. Почувствуешь, что всё ужасно запутано и, казалось бы, сам чёрт ногу сломит ― не теряй присутствие духа. Просто скажи себе: "Верю птице, верю зверю..." Запомнила?
  Катя разжала кулак. Льдинка в ладошке уменьшилась и утонула в лужице. Прикрыв глаза и сосредоточившись, она как можно убедительнее постаралась представить, что всё происходящее не всерьёз. Может, она спит, может, фантазирует. Она или кто-то за неё... Боже! Она только что слышала, как ругаются машина и шкаф! Как она могла поверить, что всё это всамделишнее?!
  ― ...Лишь одной себе не верю, мыслям, чувствам и словам, ― шёпотом повторила она, раскрыла глаза и первым же делом глянула на ладонь. Лучась на солнце, ледяной осколок приобрел прежний вид. Лужица испарилась. Голубь, кстати, тоже. Подошёл папа.
  ― Кажется, ― сказал он, ― нас все покинули.
  ― Где табуретка?
  ― Ушла.
  ― И ничего не сказала?
  ― Катя, мы не договорили. Я должен был рассказать, почему вызвал машину и как очутился здесь. Готова всё узнать?
  ― Найдём какое-нибудь место. Там, где можно присесть. Очень устала.
  Сунув ледышку в карман и глядя на спину шагающего впереди отца, Катя вдруг подумала: "А вдруг он тоже не по-настоящему? Боже, как всё сложно!"
  
  Глава 11. Люди на службе у вещей
  
  Пройдя по улице вверх, они увидели парк. Долго искали хоть какую скамейку. Нашли. Да не одну, две. Обе восседали на спинах вставших на четвереньки людей и без умолку болтали, прерывая бойкую трескотню деревянным смехом. Пройдя ещё немного, Катя с отцом наткнулись на широкую площадку. Она была расчерчена на чёрные и белые квадраты. По краям стояли рослые шахматные фигуры ― конь и ладья ― и отдавали распоряжения теснящимся на шахматном поле людям в костюмах пешек, ферзей и так далее.
  Пришлось усесться прямо на земле, на аккуратной лужайке.
  ― Катя, ― заговорил отец, ― знаю, ты можешь подумать, что я совершил отвратительный поступок, но послушай. Я давно хотел, чтобы меня забрала машина. Ты, которая увезла тебя, с чёртовым колесом. Ну, ты понимаешь.
  ― Хотел ты, но забрали почему-то меня. Не странно?
  ― Не смейся. Тебе известно, что забирают детей, подростков. А я, как ты можешь заметить, большой. И был большим тогда, когда машина только-только стала появляться в Игуанодонске. Теперь поняла? У меня не было шанса. Надо было как-то исхитриться, чтобы попасть сюда, в параллельный мир. В мир машины на чёртовом колесе.
  ― Но зачем ты отправил меня? Ведь знал же, что я могу не вернуться!
  ― Затем, Катенька, чтобы проследить путь, по которому тебя увезут. А затем проскочить следом за тобой.
  ― Пап, но цель?
  ― Цель довольно проста. Доискаться секрета. Узнать: что это за машина и откуда. Остановить её раз и навсегда. Чтобы больше не приезжала и не пугала нас, игуанодонцев.
  ― И?
  ― Что и?
  ― Ну, вот мы здесь. Что ты собираешься делать?
  ― Всему своё время. Я над этим думаю. Не хочешь для начала узнать, как я сюда проник? Сама понимаешь, в силу возрастных ограничений путь сюда мне был закрыт. Однако я здесь. Спроси, как я это сделал.
  ― Ну?
  Всеволод Игоревич рассказал. И про то, как, запрыгнув в припаркованную возле дома "Ладу" и не включая фар, ехал за красным автомобилем. И про то, как, очутившись на территории заброшенного посёлка, внезапно заснул. Слава богу, он вовремя успел надавить на тормоз, иначе... Почему уснул ― до сих пор загадка. Ехал, ехал, не теряя из виду преследуемой машины, и вдруг... Жуткая, одуряющая сонливость. Проснулся утром. Понял, что стряслось, и стал ругать себя в самых последних выражениях.
  ― "Дурак, ― говорил я себе, ― бестолочь!" Затем немного успокоился и подумал: "Что же мне делать? Пойти, разве что, к Варенникову и всё ему рассказать? Да, но что может сделать Варенников? Он всего лишь мэр и настолько же далёк от психокинетики, как и я".
  Тем не менее, Всеволод Игоревич отправился в мэрию.
  ― Всеволод Игоревич, вот что я вам скажу, ― ответил ему мэр. ― Вы идиот.
  ― Знаю, ― поник Пальчиков.
  ― Совершенно безответственный человек. Как можно? Почему не поставили в известность меня?
  ― Простите, но что бы это дало?
  ― Что? А я вам скажу что. Не зря я который год командую Игуанодонском. Меня избирали дважды, поэтому я кое-что знаю. Идите сюда. Гляньте.
  Мэр вынул из стола и развернул перед Всеволодом Игоревичем широкий лист. Это был начерченный план: посёлок имени академика Палкина. Палец Варенникова указал на одну из улиц. По плану улиц в посёлке было две: центральная, идущая через весь посёлок, называемая Антициклонной, и другая, на окраине: Гиперборейская.
  ― Вы когда-нибудь заезжали в Палкин? ― спросил Варенников.
  ― Бывал, ― ответил Пальчиков. ― Пытался его исследовать.
  ― И что? Видели улицу Гиперборейскую?
  ― Ни разу! Но как такое могло случиться?!
  Оказалось, что эта улица особая, психокинетическая. Она вроде бы есть, но в то же время никто её не видит. Нужно особое научное оборудование, чтобы увидеть её и понять, куда она ведёт. Либо другой вариант: уснуть. "Что значит, уснуть? Что вы имеете в виду?" ― всполошился Всеволод Игоревич.
  ― Берёте вот этот лист с планом, ― хладнокровно разъяснил Варенников, ― смотрите на него и вот так, со взглядом, прикованным к нарисованной улице, погружаетесь в сон. И если вам вдруг приснилось, что вы очутились там, где надо ― то есть на улице Гиперборейской, ― то идёте по ней и...
  ― Попадаю на психокинетическую территорию? Туда, где скрывается машина на чёртовом колесе? Так просто?!
  ― Да, но не радуйтесь преждевременно. Задача не из лёгких. Лет семь назад я и мои подчинённые пробовали. Ничего не вышло. Во сне я упрямо попадал или в общественную баню, или на городской рынок ― туда, где торгуют черешней. Почему, не знаю.
  Однако Всеволода Игоревича ждала удача. Приехав в пустой посёлок, он развернул отсканированную карту и, сидя в старенькой "Ладе", уснул. Он не мог сказать точно, снилось ему это или нет, но он вдруг увидел, отходящую от Антициклонной, ещё одну улицу, узенькую. Пройдя по ней, он оказался в незнакомом городе. Улицы его были пусты и погружены в серую сумрачность.
  ― Но как твоя фотка оказалась на овсяной каше? ― спросила Катя.
  Всеволод Игоревич пожал плечами.
  ― Видимо, ― пробормотал он, ― какая-то местная особенность.
  Катя с отцом поселились в пустом доме. Дом был старым и там никто не обитал. Всё в нём было живым ― стены, потолок, половицы... Нет, они не срывались с мест и не разгуливали, где попало, однако постоянно издавали надоедливые, порой пугающие своей неожиданностью звуки: стены зевали и покряхтывали, половицы чихали, а потолок повторял эхом всё, что говорилось. Ночами они шептались. Катя слышала, но не могла разобрать предмета их разговоров. Казалось, они обсуждают незваных постояльцев.
  В Вещландии правили вещи. Люди были в качестве слуг и предметов обихода. Они заботились о вещах, протирали их от пыли, смазывали машинным маслом, чинили и натирали до медного блеска ворсистой тканью. Катя не понимала: как так можно? Кто кому должен служить? Но представители её вида, из местных, занимались этим с удовольствием и, казалось, даже не допускали мысли, что может быть по-другому.
  Катя старалась понять ― о какой книге говорил ей в момент расставания голубь. Книга, где сказано, как вернуться домой. Но как найти её? Кто подскажет? Она пыталась расспрашивать встречных. Немногословная обслуга молчала или отрицательно качала головами, а вещи не хотели говорить ни о чём серьёзном: они привыкли видеть в людях предметы, созданные для удобства, и спешили отдать не в меру любопытной девочке какое-нибудь распоряжение.
  ― Послушай, Катюша, ― как-то раз сказал отец, ― а что если убраться отсюда можно тем же путём, каким я сюда попал.
  ― Предлагаешь уснуть?
  ― Именно! Сядем и будем глазеть на план посёлка. Он ведь до сих пор со мной. А потом пройдём по Гиперборейской, но только в обратном направлении. По-моему, гениально!
  Восторг Всеволода Игоревича померк после ряда безуспешных опытов. Снилась всякая белиберда. Причём у каждого своя. Улицу Гиперборейскую никто из них не встретил.
  Вскоре им понадобились местные деньги. Столовая для людей, где до недавнего времени Катя могла выклянчить порцию макарон и подпорченные фрукты, перестала их кормить. Кате было предложено наняться горничной к состоятельному сундуку, а Всеволоду Игоревичу дали телефон местной знаменитости: автомобиль марки Роллс-ройс, подыскивающий себе рикшу.
  ― Читайте газету с объявлениями, ― посоветовал знакомый повар. ― Там всегда кто-нибудь требуется: чистильщики, смазывальщики, штопальщики... А кормить вас бесплатно, извините, больше не могу.
  Листая газету, отец горько усмехнулся.
  ― Что такое, пап?
  ― Почувствовал себя в домашней обстановке. Будто не уезжал. Погоди-ка... ― Всеволод Игоревич поднёс газету к глазам. ― "Оперному театру "Ореховый комод" срочно требуется тенор для ролей второго плана. Опыт значения не имеет. Научим".
  Опера в Вещландии ― совсем не то, что мы о ней, опере, знаем. Для постановки спектаклей использовался метод "стимул-реакции". Вот что происходило на сцене. Ставилось несколько ящиков с прозрачными стенками и отверстиями, чтобы проходил звук. Внутрь помещались оперные исполнители. (Почему-то они набирались исключительно из людского населения.) Ящики эти были снабжены особыми устройствами. Из них выдвигался металлический прутик и жалил помещённого внутрь певца не слишком сильным, но чувствительным разрядом тока. После этого появлялись другие прутики, с щекочущим механизмом. В следствие чего "певцы" в ящиках попеременно то вскрикивали и ойкали, а то вдруг принимались хохотать.
  Катя не видела в этих спектаклях никакого различия: все они казались ей на один лад. Однако ценители оперы (которыми, безусловно, были вещи) чутко улавливали чередования ойканья и смеха и отмечали, что в каждом спектакле эти стимул-реакционные сигналы неповторимы и оригинальны. Названия постановок (с точки зрения незамутнённого человеческого восприятия) тоже не отличались сложностью. В них просто менялся порядковый номер. Само же название, основная часть, всегда было одинаковым и не менялось, казалось, со времен появления первого говорящего горшка: "Жизнь приматов. Квинтэссенция Љ..." Катин отец участвовал в постановках под номерами 60000538967 и 60000538971.
  Постепенно из артистов третьего и второго плана Всеволод Игоревич был произведён в солисты. Зрителям и дирекции театра показалось, что он особенно убедительно корчится внутри ящика и ойкает, всякий раз как его обрабатывают током. Кроме этого, под действием щекотки Катин родитель корчил преуморительные гримасы и заразительно хохотал.
  Отцу работа нравилась. Сбылась давняя мечта: сделаться знаменитостью. В отличие от него, Катя всё чаще грустила: хотелось домой ― в школу, к маме. Чтобы как-то развеять уныние, она доставала из кармана ледышку и тихо повторяла: "Верю птице, верю зверю..." И действительно, как только она осознавала, что всё это больше похоже на сон, сразу делалось легче. Но так не могло длиться вечно. Нужно было что-то делать. Где таинственная книга? Как её отыскать?
  
  Глава 12. Подземная школа
  
  Всеволод Игоревич блаженствовал. Кормили до отвала: в его распоряжении всегда был буфет. Жить ему и дочке позволялось при театре ― на складе с реквизитом, в окружении ворчливой рухляди и костюмов на вешалке. Глядя на отца, Катя догадывалась: он начинает забывать о главной цели ― возвращение домой.
  ― Неправда, ― выслушав дочкины упрёки, ответил Пальчиков, ― я мечтаю вернуться. Но не знаю как. А ты? Тоже нет? Так я и думал. Катя, я считаю так: если жизнь подсунула тебе лимон, сделай из него лимонад, продай подороже, купи ещё сто лимонов и залей лимонадом всё. Гляди: у нас всё есть, мы обустроены. Я пою. Что плохого?
  ― Ты называешь это пением? Пап, приди в себя. Ты кричальщик, хохотальщик, но только не певец. Над тобой издеваются, как над лабораторной свинкой.
  ― Катерина, но ты же не станешь отрицать, что это театр. Театр Оперы, какой бы она не была, и я здесь главный солист.
  ― Да над вами смеются. Лично слышала, как Комод Комодович говорил кому-то, что вынужден откармливать своих артистов, как парнокопытных. Люди, по его словам, отсталые существа: у них желудки и кишечник.
  ― Действительно, пошлятина! ― поёрзала на полке раскрашенная корона.
  ― Помолчи! ― шикнула на неё Катя. ― Картонка! Пап, вспомни, там мама. Она ждёт нас. Неужели ты совсем не хочешь её увидеть?
  ― Катюшенька, я всё понимаю, но, видишь ли... Как пройти обратно? Вот когда ты назовёшь подходящий способ или предоставишь книгу, о которой всё время твердишь, тогда я всё брошу и пойду за тобой. Без раздумий. А пока... И вообще, есть ли она, эта книга? Мало ли, что наворковал этот пегий турман. Я предлагаю искать не книгу.
  ― В смысле?
  ― Следы чёртова колеса, ― вот на чём надо сосредоточиться. Ну и, соответственно, на машине, к которой это колесо привинчено. Весь секрет в ней, я уверен.
  ― Но как её найти?
  ― Ещё раз позвонить по известному нам всем номеру, ― появляясь из-за вешалки с платьями и отряхивая пиджак, сказал мэр Варенников. ― Хотите, сделаю это прямо сейчас? ― Дабы подтвердить подлинность своих намерений, он вынул из кармана телефон.
  Шли по ночной набережной. Место было выбрано не случайно: здесь было наиболее безвещно. Ну, и безлюдно, разумеется, тоже. Катя и отец могли спокойно, без помех выслушать невесть откуда взявшегося главу Игуанодонска.
  ― Найти вас, Всеволод Игоревич, ― говорил, вышагивая, мэр, ― оказалось делом несложным. Ваши снимки фактически на каждой афишной тумбе. Вы теперь звезда, поздравляю.
  ― Кх, кх-м, ― скромно прокашлялся отец. ― Спасибо. Стараюсь.
  ― Извините, ― продолжал Варенников, ― за то, что, прячась за пыльными костюмами, не сразу дал о себе знать. Задремал. Усталость, знаете ли. Ну так вот, теперь к сути. Отвечу на ваш главный вопрос: для чего я здесь очутился. Как ― объяснять не стану, это должно быть понятно. А вот причина моего появления, ― об этом стоило бы поговорить отдельно.
  И мэр Варенников рассказал. Про то, как буквально три дня назад к нему поступило письмо. Пришло оно на ящик с адресом varenic@igunoadmin.ru. Это было послание от давнего друга и одноклассника: бывший глава администрации посёлка имени Палкина Юрий Дмитриевич Ушкайло. Когда-то его тоже занимал секрет всей этой психокинетической чертовщины. Точнее, он никак не могу уразуметь ― как так вышло, что он, глава поселковой администрации, до последнего момента не знал, что рядом с ним не работники метеослужбы, а какие-то там секретные физики. И как получилось, что при вступлении в должность ему никто не доложил о секретной лаборатории, которая, можно сказать, была у него под ногами. Когда посёлок расформировали, Ушкайло укатил из России. Живёт в США. У него дом в Майами, барбекю на заднем дворе и машина "Крайслер", но суть не в этом. Варенников думал, что связь с бывшим одноклассником утеряна навсегда, однако совсем недавно пришло вышеупомянутое письмо.
  ― А в нём вот что. Можете убедиться сами. ― Потыкав в смартфон, Варенников протянул его Кате и отцу. На экране был длинный "манускрипт".
  
  Привет тебе, мой друг Пашка Варенников!
  С капиталистическим приветом пишет тебе с территории идеологического противника твой давний друг и товарищ Юрик Ушкайло. Помнишь? Надеюсь, да. У меня, Пашенька, всё отлично: жена плавает по утрам в бассейне, заведует косметическим салоном, дочь в Гарварде, а сам я, Пашунечка, катаюсь на "Крайслере" (серьёзная такая, большая машина!) и, грубо говоря, не знаю забот, но суть, конечно, не в этом. Помнишь, посёлок имени Палкина? И всю ту ерундистику, которая там творилась? Надеюсь, да. Так вот, совсем недавно узнал я, друг мой Пашуленька, что там, помимо общеизвестного, было тако-о-ое... Слушай.
  Помнишь про подземную лабораторию? Оказалось, что там были не только научные помещения. Были и чисто служебные, бытового плана: душевая комната (в количестве 1 шт.), женская и мужская уборные (2 шт.), кухня с обеденным залом (1 и 1 шт.) и, самое основное, обрати внимание, школа (1 шт.). Её посещали дети физиков. Нормальная школа, на земной поверхности, стояла практически пустой, скорее, для отвода глаз, а настоящая, где все учились, была под землёй. Странно, да? Но это для того, чтобы отпрыски физиков всегда были под присмотром.
  По окончанию учебного дня дети, грубо говоря, были предоставлены сами себе. Их помещали в комнату отдыха, и там они лепили, рисовали или просто молча глядели в окно, за которым, как ты сам понимаешь, была не берёзки, а сырые пласты земли. И вот однажды, скуки ради, вся эта горемычная детвора решила заняться письменным творчеством. Совместными усилиями они выдумали и записали в общей тетрадке (помнишь, были такие, 48 листов?) загадочную историю о вишнёвого цвета машине с белым колесом, которая всех забирает.
  И что ты думаешь, друг мой Пашка Варенников? История ожила! Ты спросишь меня, в чём причина? В работающем в соседних помещениях научном оборудовании. Психокинетическая энергия была там, грубо говоря, повсюду, и вот так продукт детской необузданной фантазии обрёл, говоря мягче, своё вещественное воплощение.
  Теперь слушай дальше. После того, как таинственная машина стала появляться в посёлке и наводить там шорох и ужас, родители учеников из подземной школы обеспокоились. Дома, под нажимом один из мальчишек сознался. Физики-психокинетики решили покончить с этим явлением. Но для начала надо было найти тетрадь. Снова надавили на детей. Тетрадь передали взрослым, те поместили её в научное оборудование и расщепили на атомы. Казалось бы, всё, инцидент исчерпан. Но не тут-то было, друг мой Пашулечка! Машина продолжала колесить по посёлку. Более того, набравшись наглости, она стала заезжать в Игуанодонск.
  Теперь уже были обеспокоены не только родители, но и дети. Долго думали, что предпринять. И вот один мальчик, Лёня Пузырьков, который, грубо говоря, подкинул идею с этим самым рассказом и первым написал начальные строки, он вдруг поднимется со своего места в комнате отдыха и рапортует: "Я, ― говорит, ― готов вызвать машину по телефону. Пусть она меня заберёт". Ему отвечают: "Как же так, Лёнчик! Ты пропадёшь, мы больше тебя не увидим!" Но Лёнька оказался парнем не робкого десятка, поэтому сказал: "У меня, ― говорит, ― есть план, я знаю, что делать".
  Как оказалось, кроме смелости, у Лёньки Пузырькова был ещё недюжинный, грубо говоря, ум. Благодаря ему, он придумал следующее. Уехать вместе с машиной на психокинетическую территорию и там написать и издать отдельную книжку. О красной машине. Чтобы она, машина, если ты понимаешь, Пашунчик, осталась бы там навсегда и не появлялась в нормальном мире. Смекаешь, Пашундрик? Мальчик рассудил так: там, где книга, там, грубо говоря, и машина. Но что-то, видать, пошло не так. Машину с чёртовым колесом смелый ребёнок не остановил. Сам Лёнька, естественно, не вернулся. Жертва его оказалась напрасной. Да, Павлик, так бывает с героями. Думаю, надо поставить ему памятник, что ли. В посёлке. Короче, я этот вопрос решаю.
  Дальше. Что касается меня. Путь проникновения на территорию красной машины нам обоим известен: через улицу Гиперборейскую. Надо только покрепче уснуть. Три недели я над этим бился. Спал и днём, и ночью, и даже, грубо говоря, на голой траве, рядом с барбекю. Но улица Гиперборейская от меня ускользала.
  Да, я ведь не объяснил, для чего мне это. А узнал я, друг Пашуленька, помимо прочего, следующее. Ведь для чего отправился туда Лёнька Пузырьков? Хотел сделать в своей книге благополучный финал. Кумекаешь? В этом мне позднее признался один из ребят, из подземной школы. Живёт недалеко от меня, в Америке. Так вот, в этом финале машина, грубо говоря, должна была исчезнуть, раствориться, больше не приезжать. Соображаешь? Мальчик не смог написать хэппи-энд. Что-то отвлекло, что-то помешало. Хотя, я чувствую, книга находится там. Издана и продаётся. Подумай, как можно не издать книгу с такой историей! И если кто-то эту книжку найдёт и купит... Пашеняшка, я думаю, что в этом случае обладатель книги возымеет над красной машиной чрезвычайную власть! Скажи, неужели тебе никогда не хотелось обуздать её? Эту невероятную, чудовищную силищу! Силищищу! Силоогромнищу! А? Сделаться хозяином машины, стать её безраздельным владельцем! А? Чтоб раскатывать на ней по всем континентам и...
  
  ― Ну, дальше неинтересно. Чепуха, ― изрёк Варенников, выдёргивая смартфон из Катиных рук.
  ― Что с ним было потом?
  ― С кем?
  ― Вашим одноклассником.
  ― Ушкайло? Ничего. Уснул за рулём, врезался в какое-то сооружение и отделался лёгкими царапинами. Значит, говорите, вам тоже известно о книге? Что-нибудь о ней узнали?
  ― Нет.
  ― А Лёня Пузырьков? Это имя нигде не мелькало? В прессе, по телевидению... Тоже ничего?
  ― Смотрите! Что это?!
  ― Где?
  ― Да вон же! По-моему, машина. Что за чёрт?!
  В лунном свете блеснули хромированным железом погашенные фары и голова женщины с волной отвердевших волос. Отчётливее загудел мотор.
  ― А я говорил вам, ― прошептал мэр, ― что даже здесь, в этой нечеловеческой обыденности номер телефона обязательно действует. Не верили, дорогие мои? Убедитесь! Я уже ясно различаю белую покрышку. А вы?
  ― Спасаемся!!! Удираем!!! ― визгнул Всеволод Игоревич и первым ринулся мимо перил с гипсовыми балясинами бутылочной формы, которые вдруг все разом, подобно строю солдат, раззявили рты и голосами лилипутов, в унисон загорланили: "Бегите! Задайте дёру! У-лю-лю!"
  
  Глава 13. Пугливая дверь
  
  Они петляли по улицам, забегали в узкие проходы между домами, но два острых луча неотступно следовали за ними, куда бы они не свернули. В какой-то миг Катя зацепилась за бордюр, лодыжка подвернулась, она упала. Фары ослепили её. Похожая на пучеглазое насекомое, машина стремительно надвигалась. Тётка на капоте, казалось, готова была наброситься. Катя в ужасе закрылась рукой.
  ― Вставай! Не останавливайся! ― Отец поднял её. Катя вскрикнула: боль в лодыжке не давала идти. Всеволод Игоревич подхватил её на руки.
  Ба-бах!!!
  Грохот за спиной заставил обернуться. Одна фара погасла, другая подслеповато моргала. Не сумев вовремя затормозить, машина впечаталась в угол дома. Капот всмятку, железная тётка валяется. Пыхтя и отдуваясь, приблизился Варенников.
  ― Неужели всё, ― спросил он, ― конец мифологического чудовища?
  Из-под металлической обшивки просочился дымок, взметнулись первые языки пламени. Откинулась дверца. Наружу вывалилась потерявшая шляпу фигура. По плащу взбирался огонь, лицо, покрываясь чёрными пятнами, тлело. Тем не менее, заметив трёх наблюдателей, долговязое пугало решительно и устрашающе шагнуло в их сторону.
  ― Хорошие мои, ― подал голос Варенников, ― будет лучше, если мы продолжим пробежку. Бег продлевает жизнь. Догоняйте!
  Всеволод Игоревич, присев, выгнул позвоночник.
  ― Катюшенька, прыгай! Влезай на спину!
  Повинуясь мимолётному импульсу, прежде чем оседлать отца, Катя ещё раз оглянулась. Походка человека-дивана сделалась пьяной, от всей его фигуры валил дым, плащ пылал. Он был похож на живой факел. Тут же он свалился.
  ― Катерина, что же ты?! Ну!
  ― Пап, он горит!
  ― И что?!
  ― Тем лучше для нас, ― вставил Варенников. ― Не стоит терять времени. Взрываясь, машина разбрасывает вокруг детали. Это обычная. А что с психокинетической? Вперёд, хорошие мои, уносим ноги!
  Катя захромала к поверженному. Не зная, как поступить, замахала над ним руками, но тем самым только раздула пламя.
  ― Сюда! Кто-нибудь! Помогите потушить! ― прокричала она. ― Да не будьте же такими чурбанами, накройте его чем-нибудь!
  Видимо, устыдившись, Всеволод Игоревич и Варенников бросились к ней наперегонки. Один воспользовался ветровкой, другой импортным пиджаком. Огонь был потушен.
  ― Смотрите! Там чей-то глаз!
  ― Где?! Не может быть!
  Катя разорвала обгоревшую обивку. Слой пакли, опилки... Под ними лицо молодого мужчины. Глаза медленно раскрылись. Он выглядел удивлённым. Словно человек, которого внезапно разбудили.
  ― Кто вы? ― спросил Всеволод Игоревич.
  ― Не помню... Извините, ― обессиленно пролепетал очнувшийся и тут же затрясся от кашля. ― Хотя, ― произнёс он вскоре, ― кажется, вспомнил. Лёня Пузырьков. Так меня звали. Да, да, верно! ― Он сбросил с головы остатки гобелена. В глазах мелькнуло беспокойство. ― Где машина?
  Рявкнул двигатель, машина отъехала от стены и, всё так же охваченная языкастым огнём, помчалась по улице.
  ― Если вы об автомобиле с белым колесом, ― с некоторым опозданием откликнулся Варенников, ― то вы его только что видели. Так значит, вы ― он? Отважный мальчик Лёня Пузырьков?
  ― Какой же он мальчик? ― засомневалась Катя. ― Он вырос.
  Светало. Катя, отец, мэр Игуанодонска и повзрослевший мальчик Лёнька шли по городу и разговаривали. Отвечая на вопросы, говорил в основном Пузырьков. Стало известно, что, приехав сюда вместе с красной машиной (давно, около пятнадцати лет назад), он первым же делом взялся за сочинение книги. У него с собой была тетрадь, 48 листов. Заполнив её до краёв, он выдумал хороший, весёлый финал и понёс рукопись в издательство. Там же, при издательстве находился книжный магазинчик, а в нём ― директор: седой старый горбун с коричневыми зубами и неприятной привычкой хлюпать слюной, втягивая её всякий раз перед тем, как что-то произнести. Выслушав юного автора, он сначала рассмеялся, но затем пробежал взглядом один лист, другой... Прочтя тетрадь от корки до корки, горбун устремил на сидевшего перед ним Лёньку полные злобы, змеиные глаза под козырьками кустистых бровей.
  ― Хлю-у-уп... Я напечатаю твою книгу, мальчик, ― проговорил он, продолжая жечь оробевшего прозаика взглядом. ― Хлю-у-уп... Но ты должен будешь изменить финал. Он у тебя слишком счастливый. Так не годится, хлюп, я в это не верю.
  ― Но все истории должны заканчиваться счастливо, ― не согласился Лёнька.
  ― Уверен? Хлюп. Ладно, оставь тетрадку, я что-нибудь придумаю.
  ― Вы напечатаете книгу?
  ― Я сказал: что-нибудь придумаю! Убирайся, хлюп, мерзавец, хлюп!
  Лёньке пришлось уйти. Тем не менее, он надеялся, что книжка будет издана, и надежды не обманули его. Как-то раз, проходя мимо магазинчика, он увидал шумную презентацию. Толпился народ. Рекламировали книжную новинку. Лёнька Пузырьков приблизился. "Ужасная история о красной машине". Вот что прочёл он на одной из обложек. Хотя свою рукопись он озаглавил по-другому. Взяв книгу, он полистал её, дошёл до последней страницы...
  ― Вы вырезали конец истории! ― крикнул он горбуну. (Он нашёл его на книжном складе, в подвале.) ― Кто вам разрешил?! Эта история должна была спасти других детей, а вы... Старый наглый слюнтяй! Вот кто вы!
  ― Хорошо, хорошо, мальчик, хлюп, ― с вежливостью, от которой веяло ужасом и могилой, молвил книгопродавец. ― Я тебя услышал. Только не забывай, хлюп: у меня хорошая память. Я всё помню. Всё, что мне говорят. А теперь иди, хлюп, не мешай.
  Лёнька покинул магазинчик. После этого он прошёл немного по улице, как вдруг... Стало темно и тесно. Его будто посадили в мешок. Что было потом, он не помнит. Очнулся недавно, когда Катя и другие освободили его.
  ― Что же могло случиться? ― спросила Катя. ― Знаю, никто не ответит, просто мысли вслух. Послушай, ― обратилась она к Пузырькову, ― я взяла твои очки. Ты в них видел. Не ты, кукла, которая была вместо тебя. Что если, ими можно как-то воспользоваться? У кого какие идеи?
  Шли по Проспекту Миксеров и Венчиков. Катя была впереди. На её лице, совсем по-пиратски, сверкало чёрное круглое стёклышко.
  ― Здесь ничего, ― повторяла она, вертя головой. ― Там тоже.
  ― Ищи дверь, ― посоветовал Всеволод Игоревич.
  ― А я что делаю?
  ― Хорошие мои, но двери здесь не стоят на месте. Некоторые из них, если вы заметили, перемещаются.
  ― А вот и одна из них, ― произнёс Пузырьков.
  Как раз в этот момент мимо на коротких ножках в количестве нескольких штук важно прошествовала дверь с затейливой резьбой. Катя догнала её. Прищурилась.
  ― Кто тебе разрешил меня разглядывать? ― рассердилась деревяшка. ― Кыш! Нахалка!
  С той стороны, с которой смотрела Катя, дверь была обычной. Она догадалась забежать с другой. "Книжный магазин "Бухта мечты"". Дабы убедиться, что это не обман зрения, Катя сдёрнула очки. Табличка исчезла. Надела ― снова табличка и надпись.
  ― Простите, ― обратилась она к двери, ― вы не могли бы чуточку постоять. Нам надо сквозь вас пройти. Пожалуйста, минуточку.
  Не думаем, что психология дверей слишком сложна. Они живут, скорее, первичными инстинктами. То есть раскрываются, пропуская твёрдые тела или сквозняк, потом закрываются. Застывают на месте, когда того требуют обстоятельства... И улепётывают при малейшем испуге.
  Катя и остальные носились за дверью до колик в боку. Наконец Всеволоду Игоревичу удалось вцепиться в дверной косяк. Подоспел городской глава. Они удерживали дверь, как санитары, а Катя и Пузырьков сиганули сквозь неё, исчезая один за другим.
  Тёмное помещение, высоченные полки. Книги, всюду книги. Пахнет типографской краской и отравой от тараканов. Катя и Леонид Пузырьков осторожно двигаются вперёд. За ними ― Всеволод Игоревич и Варенников.
  ― Почему так темно? ― шепчет Катя.
  ― Наверное, ночь. Другое измерение ― другое время суток.
  ― Куда мы, вообще, идём? Как отыскать книгу?
  ― Если найти дверной проём, можно нащупать выключатель.
  ― А тут что, совсем никого, делай, что хочешь?
  ― ХЛЮ-У-УП.
  Все четверо замерли. Луч фонаря выхватил из темноты сверкнувшее лакировкой лицо седого старика с пронзительным взглядом и ослепил самозванцев. И снова: ХЛЮП. На потолке одна за другой вспыхнули лампы. Катя и её спутники увидели на стене портрет и стоящего в проходе мужчину с фонариком и в домашнем халате.
  ― Добрый вечер, ― нарушил молчание Катин отец, ― мы за книгой. Про машину. Очень хотелось бы почитать.
  
  Глава 14. Исчезновение мэра
  
  ― Папа умер два года назад. От злобы и недоверчивости. И всё время повторял, что деткам надо подсовывать всякую книжную дребедень, над которой не стоит задумываться, они, дескать, это любят. А то что вы видели на стене, ― это портрет со звуковым эффектом. У папы было отвратительное пищеварение и повышенный слюнной рефлекс. Вот я и решил, что за портретом можно спрятать маленькое звуковое устройство, которое будет булькать и напоминать мне о родителе. Мы с ним хоть и расходились во многом, и он сделал немало зла, в том числе юным читателям, но всё же... ― отец, папа. Надеюсь, вы меня не осудите.
  Они сидели в небольшой комнатке с уютной, домашней обстановкой. Она располагалась здесь же, при магазине. Жил тут нынешний владелец "Бухты мечты" ― сын мстительного старца, расправившегося со своим обидчиком Лёнькой самым коварным образом. О том, как десятилетний мальчик сделался пленником тряпичной куклы и как ему до конца времён предназначено было увозить детей на красной машине, ― обо всём этом Катя и остальные узнали от гостеприимного директора.
  ― Понимаете, ― продолжал он, ― всё дело не в книге, которую вы ищете. Она у меня. Правда, в единственном экземпляре. Но я вам её подарю. ― Он подошёл к высокой полке, на которой теснились книжные корешки. ― Где же, где же?.. А, вот! "Ужасная история о красной машине". Берите, она ваша.
  ― Но если дело не в книге, ― спросила Катя, ― тогда в чём?
  ― Тетрадка. ― Директор магазинчика перевёл взгляд на Пузырькова. ― Много лет назад вы принесли её в наше издательство, помните? Она оказалась самым настоящим предметом волшебства. Видимо, из-за того, что попала к нам из другого мира. Впрочем, к чему слова? Сейчас я вам всё покажу.
  Хозяин помещения подошёл к стене, поднял цветастый ковёр, и гости увидели дверцу сейфа. Оказалось, тетрадь и книга про "ужасную машину" связаны каким-то непостижимым образом. Если зачеркнуть в тетради часть истории и написать новый абзац, он тут же появится в книге.
  ― Обратите внимание, мой папа поработал над финалом дважды. Первый раз перечеркнул то, что написали вы, а затем добавил свой финал, более жестокий, я считаю. Прочтите, там видно. В этом куске автор, самый обычный школьник, превращается в заворожённого, потерявшего человеческий облик водителя машины, которую сам же выдумал. Очень печальный конец. ― Загородившись рукой, директор всхлипнул. ― Простите, ― сдавленно проронил он, ― мне жаль.
  ― Но здесь добавлено, ― оторвавшись от тетради, провозгласил Всеволод Игоревич, ― что спасти превращённого мальчика может другой ребёнок. Тот, которого увезла машина. Достаточно проявить доброе отношение к заколдованному.
  ― Да, да, вы правы, ― озаряясь улыбкой, кивнул директор. ― Я рад! Очень рад!
  Их приютили в издательстве ― соседнее помещение, рядом с книжным. Постелями им послужили стопки новых книг, которые они накрыли толстыми одеялами. Поскольку была глубокая ночь, то решили, что финал истории придумают и напишут завтра. О чём там будет в подробностях, ещё не знали. Но точно ― о благополучном спасении Лёньки и дружном возвращении в Игуанодонск.
  Однако, проснувшись поутру, они обнаружили, что постель Варенникова пуста. Пошли искать ― никакого результата.
  ― Прошу вас, не беспокойтесь, ― сказал директор. ― Сейчас я всё обзвоню и всё узнаю. В нашем городе трудно затеряться: он маленький, все друг у друга на виду. Терпение.
  ― Тетрадь!!!
  Все обернулись. Это был вопль Всеволода Игоревича. Вопль отчаяния и пёсьей тоски. Выяснилось: вместе с мэром Варенниковым пропала волшебная тетрадь. А также подаренная накануне книга. Сокрушительный, страшный удар!
  Звонки в различные учреждения и опросы на улицах ничего не дали: человека с описанной внешностью и тетрадью в 48 листов никто не видел.
  ― Получается, ― рассуждала Катя, ― нам больше никогда не вернуться?
  ― Катерина, не вешай нос, ― подбодрил папа. ― В конце концов прошёл только день, завтра снова продолжим поиски.
  ― А вам не кажется, что он её украл? ― высказал предположение Пузырьков. ― Да, вот так, банально. Взял и стибрил. Сам потихонечку дописал финал ― про то, как он возвращается, но только один, ― и был таков.
  ― Но зачем? Для чего ему это? ― не могла поверить Катя.
  ― Вот же свинья! ― в сердцах выругался Всеволод Игоревич. ― Простите, дети, я не должен был этого говорить.
  ― Пап, но если... Действительно, свинья и предатель. Не ожидала от него.
  ― Катюшенька, не будем напрасно обвинять человека. Тем более, он всё ещё при должности. Мы ведь не знаем, что было на самом деле. А вдруг он взял тетрадку, нечаянно вписал туда какое-нибудь слово ― например, "ку-ку", ― и фьють!
  ― Что фьють?
  ― Ну, не знаю... Превратился в кукушку, упорхнул о окно... В жизни всякое случается, поверь моему опыту.
  Ночью Катя по привычке полезла в карман. Вынула льдинку и вдруг заметила, что она стремительно тает. "Верю птице, верю зверю..." ― скороговоркой прошептала она, однако это нисколько не помогло: ледяной осколок сокращался, а Катя чувствовала, что больше не может верить. В то, что всё не взаправду, понарошку. Страх и уныние мощной волной подхватили и понесли её. В самом деле, как им быть? Тетрадь стащили. Можно было поколдовать с книгой (во всяком случае, попытаться), но и её тоже нет.
  ― Лишь одной себе не верю, мыслям, чувствам и словам, ― затаив слабую надежду, пробормотала она и увидела на ладошке озерцо.
  ― А теперь запоминай вторую часть стиха, ― услыхала она.
  Голубь! Он снова нашёл её!
  ― Вторая часть? ― спросила она, не в силах скрыть радости. ― Для чего? Для того, чтобы вернуться домой?
  ― Нет, об этом я не говорил. Вторая часть дополняет и усиливает первую. То есть, если ты произнесла начальные строки, но твоя ледышка всё равно растаяла ― ведь так? ― то у тебя ещё есть возможность прочесть другие строки. Это, так сказать, рассеиватель рассеивателя. Удаляет всякие остатки сомнений. Так мне говорить или нет? Будешь запоминать?
  ― Но какая разница, верю я, что всё понарошку, или нет? Я не могу выбраться из этих дурацких картинок. Мэр Варенников бросил, обманул нас. И что? Если я буду думать, что всё чепуха, мне станет легче?
  ― Катерина, послушай. Я об этом не говорил, думал, догадаешься сама. Задумайся: если всё кругом ― только твоя фантазия, то почему ты не можешь ею управлять?
  ― Чем?
  ― Картинками. Изменить надоевшие и вообразить новые. Катя, всё в твоей власти. В общем, хочешь ты или нет, моё дело сказать. Итак, запоминай. Продолжение стиха-рассеивателя.
  То ли сплю я,
  То ли грежу.
  Где я? В пустоши, в лесу?
  Верхний слой обмана срежу
  И сама себя спасу.
  Просыпайся, Катерина, вставай! Представь, что ты дома. Ты вернулась.
  ― Значит, всё это сон?! Я сплю?!
  ― Ну, конечно. Открывай глаза. Смелее!
  Светило солнце. Наливая из чайника кипяток, Всеволод Игоревич заваривал чай в пакетиках.
  ― Где мы? ― спросила Катя. ― Дома?
  ― Ох, если бы, ― вздохнул отец. ― Всё ещё на правах постояльцев, в книжном издательстве. Тебе булку с маслом или джемом?
  ― А почему нельзя всё сразу?
  ― Запросто.
  ― Пап, а ведь всё это полная ерунда.
  ― Что, прости?
  ― Говорю, я не верю, что всё это по-настоящему. Не хочу верить. Ну, подумай ― красная машина, ноги на стене... мальчик Лёнька...
  ― Я здесь, ― подал голос Пузырьков.
  ― Конченная дурь, фейк. И я хочу, чтобы всё это сейчас же, сию минуту исчезло! Вон! Прочь из моей жизни! ― Закрыв глаза и словно боясь, что её остановят, Катя в спешке зашевелила губами. ― То ли сплю я, то ли грежу, где я, в пустоши, в лесу? Верхний слой обмана срежу и сама себя спасу! Раз, два... ТРИ!
  Не веря ещё до конца, что что-то может произойти, она с опаской открыла веки. Отец. Всё такой же ― с разрезанной булкой и маслом на конце ножа. Лицо обеспокоенное.
  ― Кать, ― осторожно поинтересовался он, ― с тобой всё хорошо? Как себя чувствуешь?
  И вдруг Катя заметила, что его рука, в которой был нож, стала как будто подтаивать. Начиная с краёв, словно сахарная. Затем Всеволод Игоревич, а вслед за ним и Лёнька, ― оба стали туманиться, бледнеть... Озирая исчезающие ноги, Всеволод Игоревич словно бы вопрошал себя: "Что это со мной?! Мои конечности!.. Мама!" Такое у него было лицо. А затем ничего не стало. Всё схлынуло, включая Катю и её вполне объяснимое изумление.
  
  Глава 15. Возвращение в Ложкин
  
  ― Павел Евгеньевич, стойте! Куда вы?! ― крикнул папа.
  ― Простите, мне надо. Я должен быть у себя в кабинете. На рабочем месте. Простите.
  Промямлив это, мэр Варенников кинулся вверх по лестнице. Звонко застучали по ступеням ноги, затем донёсся крик:
  ― Охрана! Охрана!
  Катю вместе Пузырьковым и отцом вытолкали из Городской администрации. Всеволод Игоревич пытался объяснить, что ему надо сказать мэру Варенникову несколько слов ― мирно, без грубостей, ― но дверь захлопнулась.
  Вопрос о том, что случилось с главой Игуанодонска (и самое главное, с тетрадью), решили отложить на более благоприятный момент. Пока же договорились разойтись по домам ― к растерянным, безутешным родственникам. Катя представляла, как ошарашены будут родители Леонида, и заранее радовалась ― и за него, и за них с папой, представляя, как мамино лицо сначала вытянется вдоль, а затем, под действием улыбки, поперёк.
  Случилось наоборот: лицо вытянулось не у мамы, а у них с папой. Потому что мама с порога заявила:
  ― Извините, но пока вы невесть где болтались, моя жизнь претерпела кардиальные изменения.
  ― Дорогая, ― вымолвил папа, ― пожалуйста, объясни яснее. Точнее, уточни точнее, чтобы было ясно.
  ― Я вышла замуж, ― выпалила мама. ― У меня теперь другая семья.
  И вот тут челюсти Кати и Всеволода Игоревича, будто к ним подвесили грузики, поползли вниз.
  Сидя в кафе, дочь с отцом поглощали скудный, не разогретый обед: салат и чёрствые пирожки. Висело скорбное молчание. У ног стоял чемодан с вещами, который мама собрала заранее.
  ― Что будем делать, пап?
  ― Искать недорогую гостиницу.
  ― Как думаешь, она здорова? Это же мы, её семья!
  ― Ты слышала: её семья теперь не мы.
  Колокольчик над дверью звякнул. Они увидели входящую фигуру в новом поблёскивающем костюме. Мэр Варенников молча уселся за их столик.
  ― А, вы, ― апатично произнёс отец. ― Где тетрадь?
  Оттопырив пиджак, Варенников вытянул из кармана тетрадку в клеёнчатой обложке.
  ― Я осмелился туда кое-что вписать, ― сказал он.
  ― И?
  ― Я ожидал другого результата.
  ― Вы сбежали от нас, ― сказала Катя. ― Зачем? Почему нельзя было сделать всё, как договорились? Вы эгоист?
  Опустив лицо, мэр Варенников сделал жевательное движение губами.
  ― Будет лучше, ― произнёс он наконец, ― если я сразу, без утайки всё вам объясню. Официант! Ещё кофе. Мне и этим славным молодым людям. Моим друзьям.
  Катя и Всеволод Игоревич услышали подробный рассказ. Варенников начал издалека. С того момента, когда он впервые задумался о феномене необычной машины. Сначала он её боялся, как все. А затем, когда ему впервые продемонстрировали план посёлка с секретной Гиперборейской улицей, он подумал точно также, как его друг и одноклассник Юрий Ушкайло ― про то, что машину и её тряпочного водителя, вероятно, можно как-то подчинить. Для чего? Наводить страх. Но на этот раз не на себя, а на других. Зачем? Чтобы, держа всех в страхе, владеть миром. Словом, мозг мэра Варенникова основательно деформировался: вкусив маленькой игуанодонской власти, он захотел большего.
  ― Если бы вы знали, хорошие мои, ― взахлёб признавался он, ― что это за невыносимый соблазн, что за самая вкусная вкусняшка ― власть!
  ― Ну-ну, ― насмешливо скривилась Катя, ― по вам видно. У вас глаза, как у психа. Но вы продолжайте, рассказывайте.
  Итак, мэр Варенников знал, как пройти по Гиперборейской. Но он боялся. Во-первых, было неизвестно, что станет с человеком, который на это осмелится. Вдруг затеряется, как увезённые дети. А во-вторых, как он собирается управлять машиной и её жутким шофёром? Ему что, известен секрет? Однако после того, как произошёл ряд неожиданных событий, мэр Варенников принял твёрдое решение. Первое событие было таким: он отправил в неизведанные дали Всеволода Пальчикова. Его пример доказал: проход действует, это не миф. Вторым событием был пришедший из США емейл с секретом книги. Дальнейшее Кате и её отцу известно, повторять не стоит.
  ― Почему же не стоит? ― возразила Катя. ― Мы хотим послушать. Как вы удрали, каким путём? У нас теперь свой способ, но нам хотелось бы послушать вас.
  Варенников сказал, что способ возвращения в посёлок Палкина прост. Надо развернуть план улиц перед зеркалом и глядеть не на бумагу, а на отражение. Получается, разумеется, абракадабра, улица яаксйеробрепиГ, но именно по ней, погружаясь в сон, надо пройти.
  ― Хорошо, ― кивнул Всеволод Игоревич, ― а что же у вас приключилось с тетрадью? Не думаю, что в вас проснулась совесть и что вы просто решили нам её отдать. У меня, между прочим, до сих пор болит локоть. Ваш охранник заломал мне руку.
  ― Прошу прощения, ― сконфузился Варенников.
  ― Так что с ней? ― упорствовала Катя. ― Она не работает?
  ― Кто, тетрадка? Думаю, нет.
  На этот раз мэр Игуанодонска поведал о своём возвращении. Оказавшись в служебном кабинете, он первым же делом сорвал зубами колпачок ручки и с азартом графомана принялся строчить в тетрадь собственное развитие событий. Вот что он там накалякал. Прочтём.
  
  В общем, так. Лёнька Пузырьков, который оказался мальчиком, был счастливо спасён и уехал домой. На трамвае. Да, специальный такой трамвай, гиперборейский. А машина... Машина, машина... Подкатила к представительному дяденьке, кандидату от КПРФ Павлу Евгеньевичу Варенникову и сказала... Нет, дети, вы не ослышались. Машина могла говорить. Волшебная! В общем, она сказала так: "Павел Евгеньевич, владейте мной, станьте моим хозяином! Вместе мы завоюем мир!"
  КОНЕЦ
  
  ― Я не знаю, в чём причина, ― оправдывался Варенников, ― но ничего не подействовало. Как видите, ни машины, ни владения миром. Я по-прежнему с вами и пью остывающий кофе. Может, всё дело в том, что я слишком взрослый? Или волшебство тетради имеет место только там, в конце Гиперборейской улицы. Ведь старик, который на портрете, он ведь тоже был в годах.
  ― Катя, напиши что-нибудь, ― предложил отец. ― Попробуй.
  Мэр Варенников услужливо протянул ручку.
  Сходили за Пузырьковым, предложили сочинить финал ему. Тоже ничего. В конце концов пришли к общему мнению: надо создать ситуацию, при которой родилась история. Где это случилось? В подземной лаборатории, правильно? Отлично, лаборатория всё ещё на месте. Что этому сопутствовало? Работало оборудование, производящее психокинетическую энергию. Что ж, не беда. Мэр Варенников наймёт специалистов, поломанное оборудование починят, запустят. Кто выдумал историю? Дети. Вместе с Лёнькой Пузырьковым. Детей ― полный Игуанодонск. Взять хотя бы Катиных одноклассников. Лёнька, хоть и повзрослевший, но тоже тут, вот он. Осталось приступить.
  Итак, в подземной лаборатории завозились механики, электрики. Вместе с мэром и Катиным папой дети убирали скопившийся мусор. Затем их усадили в бывшую комнату отдыха, вручили тетрадь и сказали: "Ждём счастливого конца". Здесь были Купчикова, Белозубкина, Смахтин... И, конечно, Катя с Пузырьковым. Выдумывали недолго, часа два с половиной. За стеной гудели научные агрегаты, ребята подсказывали варианты ― что случилось с машиной и тэ дэ, ― а Лёнька записывал. После этого вышли и сказали: "Готово".
  Из лаборатории на земную поверхность поднимались с затаённым ожиданием. Думали, что всё изменилось: посёлок ожил, надпись на остановке исчезла, ну и конечно распалась в прах машина на чёртовом колесе. Пустые дома и улица Антициклонная, по которой кружили подхваченные ветром газеты, дали понять, что вся суета оказалась напрасной.
  "Что же не так?" ― сидя в кабинете Варенникова, думала Катя. Перед ней был ноутбук. Она вбила в поисковик вопрос "Как расправиться красной машиной на белом колесе" и теперь изучала сайты. Вылез всякий вздор: стихи, песенки про красную машину, но только не ту. По карнизу за окном кто-то зашкрябал. Голубь. Обычный, пятнисто-коричневый. И тут до Кати дошло! А что если?..
  То ли сплю я, то ли грежу.
  Где я? В пустоши, в лесу?
  Верхний слой обмана срежу...
  Вечер. Катя идёт по улице. "Странно, ― думает она, ― только что сидела за столом и вдруг... Действует! У меня получилось!"
  Шум машины. Вишнёвая, с белым колесом! Бежать! Но куда? В руке пакет с продуктами. (Кстати, откуда?) Домой? Но там мама с другой семьёй. К Варенникову, в мэрию? Вечер, никто не работает. Она кинулась наобум. Вперёд, по улице. Но скажите, как можно сбежать от машины, тем более, такой?
  ― Катюша, вот удача! Ты здесь? Мама отправила тебя в магазин? Садись, подвезу.
  ― Пап, ты что?! Почему ты здесь?
  ― Странный вопрос. Конец рабочего дня. Еду домой.
  ― Но почему у тебя эта машина?
  ― Потому что мне нравится вишнёвый цвет. И белые покрышки. Скоро все будут такими же, осталось заменить. Шикарно, скажи!
  Всеволод Игоревич напялил чёрные очки и повёз Катю... Домой, конечно, домой. А там их встретила мама. Нормальная, без заскоков. Ну скажите, как может обычная, всамделишная мама завести себе другую семью? Это немыслимо. И город, в котором все они жили, назывался по-старому, привычно: Ложкин. Вы встречали где-то Игуанодонск? Бред! И никакого мэра Варенникова тоже не было. Ну подумайте ― мэр города, мечтающий покорить мир при помощи страха. Где вы такое видели? Серьёзно? На красной машине, с белым чёртовым колесом? Нет, не верится, просто не верится. К тому ж, фамилия мэра в городе Ложкин была совсем другой: Пальчиков. Да, да, Всеволод Игоревич, он самый, Катин папа.
  
  Мини-эпилог
  
  Закрыв тетрадь, Лёнька Пузырьков с азартом потёр ладошки.
  ― Вот это финал! ― сказал он себе. ― Завтра же отнесу в издательство, пускай печатают. Ха-ха! ― не в силах сдержать восторга, хохотнул он. Выключил ночник и лёг спать.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"