Константинов Алексей Федорович : другие произведения.

Новый учитель

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В деревню приезжает молодой учитель Глеб Свиридов и тут же наживает себе врага в лице старого историка Павла Андреевича Весницкого. Последний подозревает, что Глеб хранит страшный секрет, замечает нездоровый интерес новичка к старшекласснице Анне Астаховой, которую сам в глубине души любит. Пытаясь узнать о Глебе правду, Павел Андреевич начинает сходить с ума.
  Пролог.
  Вечерело. Полная пучеглазая луна барыней катилась по небосводу, словно подразнивая не успевшее спрятаться за горизонтом солнце. Среди голых, окаймленных лесополосами полей тянулась колея, змеей выгибаясь вблизи островка автобусной остановки - небольшой заасфальтированной площадки, на которой возвышалась крытая каменная конструкция. Там стоял старый тощий человек - местный учитель истории Павел Андреевич Весницкий. Он был небольшого роста, узкоплечий, черноволосый. Густая шевелюра, до сих пор не отмеченная ни единым седым волосом, являлась предметом гордости учителя. Поникшие пугливые серые глаза, нахмуренные жидкие брови и поджатые напряженные губы выдавали нервозность и раздражение, которые испытывал Павел Андреевич в настоящий момент.
  Изредка поглядывая на свои старенькие часы, он, сильно щурясь, смотрел на запад - оттуда должен был приехать новый молодой учитель. Директор школы попросила Павла Андреевича встретить коллегу и проводить к дому, который деревня выделила прибывшему специалисту.
  - Как раз познакомитесь со своим помощником, - фальшиво улыбаясь, говорила она. - На меня он произвел самое благоприятное впечатление.
  При этом и директор, и Павел Андреевич понимали: из центра едет не помощник, а преемник. Весницкому в очередной раз недвусмысленно намекали на пенсию. Но уходить из школы Павел Андреевич не желал. Убеждённый холостяк, он был безумно влюблён в свою работу. Правда она не отвечала ему взаимностью: коллеги холодны со стариком, директор не скрывает желания поскорее избавиться от него, ученики считают его чрезмерно строгим и из-за этого недобро подшучивают над ним, постоянно возникают проблемы с недовольными родителями. Тем не менее, Павел Андреевич продолжал настырно держаться за место.
  'Рано вы меня со счёта списали, - часто вступал в мысленный спор с коллегами Весницкий. - Выжить меня не получится, как не старайтесь, работу я люблю, предан ей, в отличие от вас'.
  На самом же деле, как и всякий одинокий человек, он страшно боялся старости и осознания собственной никчемности, потому и не уходил. До сегодняшнего дня кадровый дефицит - извечная головная боль директора любой сельской школы - играл старику на руку, но с приездом нового предметника все менялось. Школа была небольшой, с избытком хватало и одного учителя истории.
  Погрузившись в очередную воображаемую словесную баталию (на этот раз с директором), старик не сразу понял, что слышит шум двигателя, доносившийся издалека. Вскоре из-за поворота, весело сверкая фарами, вынырнул и сам автомобиль - старенький зелёный 'Москвич'. Машина подъехала к остановке, застыла, продолжая шумно сопеть. Услышав неровное тарахтение двигателя, Весницкий подумал о дыхании запыхавшегося толстяка или астматика во время приступа. Из автомобиля вышел старомодно одетый молодой человек. На нём были широковатая летняя рубашка, каковые носили лет десять назад, брюки не по размеру и сандалии по виду ещё советских времен Павел Андреевич сощурился, стараясь лучше рассмотреть черты лица новоприбывшего. Веснушчатый, скуластый, улыбчивый он наверняка пользовался популярностью у девушек.
  - Здравствуйте, - приветливо произнёс мужчина. Вы, наверно, Павел Андреевич? Глеб, - представился молодой человек, протянув руку.
  - Рад знакомству, - выдавив улыбку, Весницкий заставил себя пожать руку новичку. - По батюшке вас как? А то, знаете ли, неудобно к малознакомому, пусть и молодому человеку, панибратски обращаться.
  Глеб широко улыбнулся, продемонстрировав крупные, красивые, идеально белые зубы.
  - Глеб Максимович. Свиридов, если вас вдруг и фамилия заинтересует, - улыбнулся юноша. - А вы ведь не в селе родились. Сельские запросто на ты переходят, а об отчестве и не задумываются.
  - Нет, как и вы родился и заканчивал институт в городе. Потом по распределению попал сюда, к этому месту и прикипел - настолько понравилась сельская жизнь, - сказал Весницкий.
  Глеб кивнул, указал рукой в сторону машины.
  - Ну, садитесь, поедем. Только подсказывайте, а то я был здесь всего раз и ехал не сам, а на автобусе.
  'Она даже не раздумывала - взяла его, как есть!' - неодобрительно подумал о директоре Весницкий.
  Мысль эта распекла Павла Андреевича, практически незнакомый ему Глеб уже вызывал неприязнь. Мечтая поскорее с ним распрощаться, Весницкий направился к автомобилю и по привычке решил сесть сзади. Однако молодой человек его остановил.
  - Подождите! - сказал он. - Багажник у меня заклинивает, поэтому я ложу вещи на заднее сиденье. С трудом их утрамбовал, дверцу открыть - вывалятся. Садитесь вперёд.
  'Ложу, - усмехнулся про себя Павел Андреевич. - И они хотят взять этого грамотея вместо меня!'
  Спорить он не стал, уселся спереди, Глеб завёл машину, и они поехали.
  - Сейчас до деревни добраться нужно. Пешком было бы быстрее, а так придётся круг сделать, - подсказывал Весницкий, про себя отмечая состояние автомобиля: сиденья рваные, кое-где прожжённые, переднее стекло в трещинах, бокового со стороны Павла Андреевича так и вообще не было. Закончив объяснения, Весницкий замолчал и, стараясь не смотреть на молодого человека, стал смотреть на дорожные столбы. Улыбчивость и вежливость юноши не смягчили предубеждённого старика, Глеб раздражал Павла Андреевича всё сильнее.
  - Красивые места, - заговорил Глеб. - Но ребята тут должно быть озорные.
  Весницкий пожал плечами.
  - Ребята как ребята, - нехотя ответил он.
  - Помню, к нам в детдом попал один сельский. Здоро-о-овый был. А баловень какой... Воспитательницы за голову хватались.
  - А вы в детдоме работали? - из вежливости проявил интерес Весницкий.
  - Нет, я сам детдомовский. Мать умерла, когда мне четырех не было, а от отца только имя и осталось. Бросил нас до моего рождения.
  Павел Андреевич никак не прокомментировал слова Глеба, но устыдился своей предубежденности - парню в жизни и так нелегко пришлось.
  - Правда, - продолжил Глеб, - тот мальчик умом не блистал. Разговаривал на каком-то кошмарном диалекте, суржик или что-нибудь в этом роде. Здесь-то дети сообразительные?
  - Всякие попадаются, - ответил Весницкий. - Вам лет-то сколько, Глеб Максимыч?
  -Двадцать четыре.
  - Молодой совсем. Поработать уже успели или это первое место?
  - Пытался, да в городских школах сейчас туго с зарплатой.
  - Здесь не лучше, - хмыкнул Весницкий.
  - Ну как сказать. В городе квартиру снимать приходится, а в деревне жилье выдадут бесплатно.
  - Я слышал, детдомовским выдают жилье.
  - По закону оно может и так, да на деле имеем то, что имеем - даже комнаты в общежитии я не получил. По зарплате здесь может и хуже, но и расходы не такие. Опять-таки, на проезд тратиться не нужно. По продуктам я узнавал, тут дешевле. Плюс к тому местные из совхозов с овощами всегда помогут. Если на коммуналке экономить, зарплата на то и выйдет. Но в деревне к учителю отношение особое, не то что в городе.
  - С чего вы взяли?
  - Так говорят. А что, не правда?
  Весницкий хмыкнул.
  - Неправда. Никакого особого отношения не ждите.
  - Понимаю, зависит от того, как себя поставлю. Но надеюсь, ребята меня полюбят.
  'Как же, - подумал Павел Андреевич. - Меня за тридцать с лишним лет не полюбили, а тебя полюбят'.
  - Само собой, само собой, - протянул он вслух.
  Снова в разговоре возникла заминка. Молчание затянулось. Когда они доехали до деревни, Глеб остановился на въезде и вопросительно просмотрел на Весницкого. Задумавшийся Павел Андреевич опомнился.
  - Езжайте прямо метров сто, первую развилку пропускайте, а на следующей нам направо, - сказал он.
  - Уютно, - заметил Глеб, разглядывая ухоженные деревенские дома, расположенные по обеим сторонам дороги.
  На улицах кружилась детвора, многие с любопытством глядели на автомобиль, беззастенчиво тыкали в его сторону пальцем. Видимо опасаясь кого-нибудь ненароком сбить, Глеб сбавил скорость, и москвич тащился не быстрее черепахи. Весницкий рассеяно здоровался с ребятами, бродившими по обочине и не упускавшими шансов заглянуть в окна проезжавшего мимо них автомобиля. На повороте им попалась компания девушек, одна из которых - светловолосая - заметила Весницкого и кивнула ему. Павел Андреевич невольно улыбнулся и тепло ответил на приветствие. Это не укрылось от Глеба.
  - А это кто? - спросил он.
  - Моя ученица, Аня Астахова, - продолжая улыбаться, ответил Весницкий. - Дочка одного местного, Митьки. Тоже у меня учился. С детства был неприятным человеком. Но Аня в мать пошла. Вежливая, предупредительная, прилежная. Очень хорошая девочка.
  - А что мать?
  - Мать умерла в том году.
  - И часто у вас такое случается?
  - Какое такое?
  - Ну, умирают люди часто?
  - Да с каждым годом всё чаще. Молодые уезжают, старики остаются. Это вы какой-то странный, из города да в деревню, - как бы подшучивая, сказал Весницкий.
  Глеб слабо улыбнулся, ничего не ответил.
  Проехав ещё около полукилометра они очутились у довольно неряшливого домишки с заваленным забором-сеткой.
  - Вот и ваш дом, Глеб Максимович. Неказистый, хозяева его давным-давно бросили. Зато глиной утеплялся, потому за зиму расход дров поменьше. Знаете ведь, что ни газа, ни воды у нас нет, только колодец да печка?
  Молодой учитель рассеяно кивнул, осматривая дом со стороны.
  - Работы не мало, - вздохнув, заключил он.
  Весницкий про себя усмехнулся. Похоже, напрасно он боялся за своё место. Изнеженный горожанин максимум до зимы протянет, а там убежит, проклиная гиблую деревню. Эти мысли грели душу.
  - Уж не мало. Вы ещё не видели, что внутри творится. Директорша наша заставила ребят прибраться, мебель притащить. Хотела уютный вид придать. Да только ничего у нее не вышло. Пойдемте, покажу.
  - Калитка на щеколду закрывается, войти может любой, - продолжал он по дороге к дому. - Боятся у нас некого, некоторые даже на ночь не запираются, но в городе, говорят, жить привыкли по-другому.
  - Мне приходилось гостить в деревнях, - сказал Глеб, окидывая беглым взглядом двор. - Знаю, что да как. Это сарайчик? - спросил он, указывая на небольшое деревянное строение с покосившейся крышей.
  - Нет, свинарник. В огороде курятник есть. При желании хозяйством обзаведётесь.
  - Посмотрим-посмотрим.
  Они поднялись на невысокое крыльцо, Весницкий достал ключ из кармана и открыл тяжелый железный замок, висевший на двери.
  - Замок только наружный, изнутри закрывается на щеколду, - пояснил Павел Андреевич, наблюдая за реакцией Глеба.
  Они переступили порог. В небольшой прихожей постелили коврик, заляпанное краской оконце кое-как вытерли, в углу поставили тяжёлую железную вешалку. Разувшись, Весницкий проводил Глеба в зал, обставленный более чем скромно: голый свежеокрашенный пол, небольшой письменный столик, табурет, кресло качалка и широкая тумбочка да старый телевизор, установленный на ней. Предметы интерьера были расставлены беспорядочно, оттого пустующая комната казалась ещё уродливее. Когда Павел Андреевич включил свет, стало ясно, что убирались здесь небрежно - на полу и подоконниках отчетливо различима чёрно-серая пыль, в углах серебрились ниточки паутины. Заметив это, Глеб явственно поморщился.
  - Дом, как видите, большой. Здесь у вас кухня, а там две комнаты и спальня. Кровать вроде бы сюда принесли, да где-то сундук стоял. С мебелью первое время будет худо, но уверен, вам помогут. У народа полно ненужного барахла, они с удовольствием поделятся, кто за копеечку, а большинство по доброте душевной, - сказал Весницкий. - В принципе всё. Вот ключ от замка. Если хотите, могу помочь разгрузить вещи.
  - Разгружать особо нечего, - Глеб махнул рукой, - скромные пожитки.
  - Ну как знаете, - напрашиваться он не стал. - Тогда обживайтесь, не буду вам мешать. До свидания.
  Они пожали руки и старый учитель ушёл.
  ...
  - Кто это был? - спросила рыженькая Катя Белкина у Ани Астаховой, когда зеленый москвич уехал прочь.
  - Пал Андреич, - ответила Аня. - А с ним парень какой-то.
  - То был новый учитель, - уверенно заявила Катя.
  - Ты разглядела? Какой он из себя? - оживилась полненькая Тамара Тёркина.
  - Нет. Темно, хоть глаз выколи, как я его разгляжу.
  - А я знаю, где он жить будет, - сказала Белкина. - В брошенном доме на Ульянова. Там лет пять как никто не живет. Нас гоняли туда убираться, пока вы в лагере были.
  Глаза любопытной Томы загорелись.
  - А давайте сходим? - предложила она.
  - Зачем? - удивилась Катя.
  - Хоть посмотрим на новенького. Интересно же, - настаивала Тома.
  Катя пожала плечами, посмотрела на Аню.
  - Пойдём?
  Аня не хотела признаваться, что как и Тома, хочет посмотреть на новенького, поэтому ответила неопределенно:
  - Как хотите.
  - Тогда идем, - постановила Тёркина.
  Девочки свернули вслед за только что проехавшей машиной. Фонарей в деревне было немного, да и из имевшихся работали не все. Лишь необычайно яркая луна освещала поросшую травой грунтовку. Словно партизаны на разведке, девочки старались не шуметь, почти не разговаривали друг с другом. Заметив Павла Андреевича, бредущего с понуро опущенной головой и нашептывающего себе под нос невнятные речи, они затаились в тени ивы, растущей у дороги.
  - ...говорить не обучен, - ворчал учитель, проходя мимо, - а ему детей доверяют. Будто мне не шестьдесят, а восемьдесят. Взять да и уйти, посмотрим как тогда...
  Катя ухмыльнулась и покрутила пальцем у виска. Девочки захихикали, дождались, когда старый ворчун отойдет достаточно далеко, выбрались из укрытия и продолжили свой путь.
  Машину нового учителя они увидели издалека благодаря свету фар, которые парень оставил включенными. Дверцы были открыты нараспашку - похоже, вовсю шёл процесс разгрузки. И правда: молодой парень выскочил из дома наружу, схватил какие-то ящики с заднего сиденья и потащил их обратно в дом. С позиции, которую заняли девочки, разглядеть новенького было невозможно.
  - Ростом не удался, - язвительно заметила Катя.
  - Зато плечистый, - возразила Тома.
  - Вы как хотите, а я пойду ближе, - заявила Аня. - Раз уж пришли, глупо глазеть издалека.
  Аня смело двинулась вперёд, подруги засеменили следом. Стараясь не попасться новому учителю на глаза, девчата перебежали через дорогу, обогнули дом и перелезли через забор в том месте, где он почти повалился. Подобравшись к окну спальни, они замерли чуть в стороне и стали наблюдать.
  По всей видимости, свои вещи учитель сносил сюда - у стены возвышалась башня из пяти коробок. Вскоре в проёме появился и сам учитель, волочивший старый и на вид тяжелый матрас.
  - Да он неряха, - заметила Катя. - Матрас словно с помойки. Не пойму, в земле он его вымарал что ли.
  Свернув его, мужчина отложил матрас в сторону и начал двигать кровать, расположение которой ему не понравилось. Повернув изголовье к дверному проёму, он удовлетворенно хмыкнул.
  - Еще и суеверный, - добавила Катя.
  - Почему? - спросила Аня.
  - Говорят же, спать ногами в сторону дверей нельзя, - пояснила Катя. - Вот он изголовье и разворачивает.
  Положив матрас на кровать, он накрыл его клеенкой и только после этого стал стелить простыни.
  - Не такой и неряха, - возразила сама себя Катя. - Может денег на новый не наберет.
  - Странный он, - заметила молчавшая до того Тома. - Историки, наверно, все такие.
  Произнесла это она довольно громко, её грубый утробный голос услышал учитель. Девочки начали шикать друг на друга, Аня собиралась убегать, но Катя удержала её и, приставив палец к губам, заставила остаться на месте. Учитель подошёл к окну и стал вглядываться в темноту.
  - Здесь кто-то есть? - спросил он.
  Девочки молчали. Учитель приятно улыбнулся.
  - Ребята, я вас вижу. Что вы тут делаете?
  Никто из троицы не решился подать голос. Учитель коротко хохотнул.
  - Решили играть в молчанку? Как знаете. Если хотите, заходите в гости. Я пока не все вещи разобрал, но кипятильник и посуду достал, чаем вас напою, - сказав это, он как ни в чем не бывало продолжил наводить в комнате порядок.
  - Пошли домой, лиц он всё равно не видел, за пацанов нас принял, - предложила Аня.
  Но Катя не стала ее слушать, решив, что настал момент брать лидерство в свои руки. Белкина подошла к окну достаточно близко.
  - Здравствуйте, - поприветствовала она учителя.
  - Так вы барышни, - учитель широко улыбнулся. - А я думал, мальчишки балуются. И не боитесь по ночам под окнами незнакомых людей шастать?
  - А чего нам бояться нашего будущего учителя, - улыбнулась в ответ Катя. - Вот познакомиться с вами хотим. Я Катя Белкина. Там две мои подруги - Аня Астахова и Тома Тёркина. Мы в одиннадцатый класс перешли. Ещё не знаете, вы у нас будете историю вести или Пал Андреич?
  - Час назад приехал, откуда мне знать. В любом случае рад знакомству. Глеб Максимович, - представился учитель. - Теперь, когда познакомились, как насчёт чая?
  - Уже идём, - сказала Катя.
  - Тогда кипячу воду, - он вышел из спальни, а подруги подобно фуриям налетели на Белкину.
  - Ты что делаешь! - шипела Аня.
  - Если мамка узнает, что я подглядывала, мне из-за тебя влетит! - сердилась Тамара.
  - Угомонитесь вы, он нормальный парень, никому ничего не расскажет. Пошли чай пить, хоть узнаем, что за человек, - отрезала Катя.
  Когда девочки вошли внутрь, Глеб Максимович крутился на кухне.
  - Идите сюда, - позвал он их. - Можете не разуваться, всё равно полы мыть придется.
  - Хотите, мы вам поможем? - вызвалась Катя.
  - Павел Андреевич сказал, что ребят уже заставили в этом доме прибираться до моего приезда. А злоупотреблять отзывчивостью учеников я не стану. Да и крепостное право сто сорок лет назад отменили, - пошутил Глеб Максимович. - Мебели у меня пока немного, поэтому садитесь куда хотите.
  Девочки устроились кто на подоконнике, кто у стены, не сводя глаз с нового учителя. Короткие светлые волосы ежиком ёршились на голове; резко выступавшие скулы придавали его облику мужественности; ярко-красный румянец заливал щёки; алые, почти девичьи губы обрамляли крупные белые зубы; широкий, бугорчатый лоб придавал лицу выразительности; на выпирающем подбородке не различить щетину - то ли учитель идеально гладко выбривал волосы на лице, то ли борода у него совсем не росла. Несмотря на веснушки, густо усеивавшие нос и щёки вплоть до подглазничных борозд и придававшие его внешности детскость, он был по-мужски хорош.
  Налив чай в небольшие кружки, Глеб насыпал в каждую из них по две ложки сахара и поставил на стол.
  - Угощайтесь, - предложил учитель.
  Поблагодарив, девочки разобрали кружки, стали пить.
  - А где вы раньше работали, - нарушила затянувшееся молчание Тома.
  - В городе. Правда, недолго.
  - А почему уехали?
  Глеб Максимович отвел взгляд и нахмурился.
  - Приключилась неприятная история.
  - Что за история? - беззастенчиво спросила Тома.
  Новый учитель неприветливо посмотрел на девочку. Похоже, он уже жалел, что пригласил их на чай.
  - Мне не хотелось бы говорить об этом в первый же день, - сказал он. - Лучше вы расскажите мне о вашей школе, учительском коллективе, одноклассниках.
   Заметив, что Глеб почувствовал себя неуютно, когда речь коснулась прежнего места работы, Катя решила подхватить разговор и увести его в сторону от неприятной темы.
  - Класс у нас живее, чем городской. Нелегко вам придется, Глеб Максимович, - она задорно улыбнулась. - Мальчишки городских вообще недолюбливают, несерьезные они.
  - А девочки что же? Серьезные? - шутливо спросил учитель.
  - Когда надо серьезные и ответственные, - ответила Катя. - Учителей у нас в школе мало, но все нам нравятся. Разве что... - хитро прищурившись, она пристально посмотрела на учителя. - Не сдадите меня, если посплетничаю?
  Стараясь скрыть улыбку, Глеб Максимович кивнул.
  - Наш нынешний учитель истории, гхм, проблемный, - заявила Катя.
  - С придурью он, - прямо сказала бесстыжая Тома. Катя смутилась и посмотрела на подругу, но та и глазом не повела.
  - Отчего ж вы так плохо о нём?
  - Истеричный он какой-то, - продолжила Тома. - Когда рассказывает, глаза по классу блуждают, как у полоумного. Я-то знаю, у меня дядька в дурдоме.
  'Видать наследственное', - подумала Аня, недовольная словами Тамары. В отличие от подруги к Весницкому она относилась хорошо.
  - Вот у него, у дядьки, глаза точно так же вращались, - воодушевленно продолжала Теркина. - Бывает, говорит тихо-тихо, а потом как заорет: 'Вы меня не слушаете, не уважаете! Я вам всем двойки за урок поставлю!' Особенно девочкам достается. А мальчишек он побаивается. Поговаривают, ему когда-то вмазал один ученик, так он с тех пор пацанов старается не трогать. Ко мне постоянно придирается и отца моего при всем классе начинает осуждать.
  - Тома! - не выдержав, прервала её возмущенная Аня. Та только отмахнулась, мол, а что такого.
  - Я терпела-терпела, а потом взяла, да батьке всё и рассказала. Он к Пал Андреичу сходил поговорить, с тех пор мне жизни нет на уроках истории. Каждый раз меня заставляет проверочные писать. Когда плохо получается, он так подленько усмехается и приговаривает: 'Тебя отцу в глаза, Теркина, не стыдно будет смотреть, с такой-то оценкой'. Так и подмывает послать его куда подальше. Но теперь-то историю вы у нас будете вести.
  - Я же сказал, пока не знаю, - ответил несколько опешивший от такой откровенности учитель. - Ну а вы как к Павлу Андреевичу относитесь? - спросил он Аню и Катю.
  - Да как к нему относиться-то, - обиженно буркнула Тома. Видимо её задело, что Глеб решил послушать кого-то ещё.
  - У меня с ним проблем нет, - начала издалека Катя. - Но мне он не нравится. На уроках он и правда ведёт себя как-то не так, будто боится учеников. Рассказывает отрывисто, дергано, мандражит что ли, - она обреченно махнула рукой, отчаявшись подобрать нужное слово. - Может, как человек он и не плохой, да только учитель никакой. Видно, что старается, хочет нас заинтересовать, развлечь. Тома тут его прямо-таки драконом описала, а он нам и конкурсы устраивает, и с уроков отпускает. Но эти попытки подружиться у меня вызывают только жалость к нему. Мальчишки его совсем не уважают, уроки прогуливают, позволяют себе открыто ему хамить. Поэтому смотрите, как бы с вами такого не приключилось, - предупредила Катя.
  - Ну а ты? - спросил Глеб Максимович Астахову. - Тебе Павел Андреевич тоже не нравится?
  - Нет, мне нравится, - честно ответила Аня. - История вообще мой любимый предмет.
  Она хотела добавить, что учителю некрасиво обсуждать своего коллегу с учениками, но не решилась на это.
  Допив чай, девочки ещё немножко посудачили с новым учителем и ушли, по дороге начав перемывать кости уже ему.
  - Ну как вам Глебушка? - с издевкой спросила Тома.
  Катя неопределенно пожала плечами.
  - Мне понравился, - сказала Аня.
  - Да тебе все нравятся! - резко сказала Тома. - Ты нас там здорово подставила. Такая пай-девочка, учителя не обсуждаешь. Слушать противно!
  - Ты чего? - удивившись, спросила Аня.
  - А сама не понимаешь? Ну тогда и объяснять не буду.
  - Да не ссорьтесь вы, нашли из-за чего, - прервала их Катя. - Я в нём еще не разобралась, но он симпатичный. Заметили, как на меня смотрел? Здорово, если он у нас историю будет вести.
  - Согласна, - поддержала её Тома. - Обычный парень, даже слишком молодой. Будет интересно посмотреть, как он с нашим классом справится. По-моему, ничего у него не выйдет.
  - Да ладно вам, девочки. Пал Андреич не такой плохой. Последний год остался, стоит ли обживаться с новым учителем? Я бы хотела оставить всё по-старому, - неуверенно возразила Аня.
  Тома презрительно посмотрела на подругу, но ничего не сказала. Добравшись до перекрестка девочки попрощались и разошлись по домам.
  ...
  Грузный, высокий, непропорционально сложенный мужчина сильно походивший на уголовника, насупив брови и угрюмо глядя на встречных, шёл домой. То был отец Ани, Дмитрий Астахов. Тяжелый острый взгляд из-под густых темных бровей, раздутый, поломанный в одной из бесчисленных драк нос, большие бледные губы, выступающий вперед подбородок, непропорционально узкий лоб и коротко остриженная голова неправильной формы довершали и без того убедительный образ бандита. Хотя на самом деле Дмитрий ни разу не сидел в тюрьме, к криминалу не имел даже отдаленного отношения и всю жизнь проработал комбайнером.
  Внешность Астахова соответствовала его характеру - взрывной, не терпящий возражений, он был любителем драк, везде и всюду требовал к себе уважительного отношения, крепко держался за людей, которых считал друзьями, с остальными говорил прямо и грубо. За всю жизнь Дмитрий позволил собой помыкать лишь двум женщинам - своей жене и дочери, которых он без памяти любил. Неудивительно, что когда супруга умерла, он полностью посвятил себя Ане. Но в своей любви он часто терял чувство меры и забывал, что рука об руку с заботой бредёт её спутница - назойливость. Аня нельзя было назвать красавицей, она никогда не пользовалась популярностью у мальчиков. Тем не менее, и на нее обращали внимание, даже пытались неуклюже ухаживать. Однако, всякий раз прознав об этом, Дмитрий отлавливал паренька, осмелившегося подарить его дочери шоколадку, на улице и проводил разъяснительную беседу на повышенных тонах. Обычно запуганные мальчишки забывали дорогу к дому Астаховых, что абсолютно устраивало Дмитрия и ранило Аню.
  Поначалу дочь не осмеливалась противиться воле отца, но со временем устоявшийся порядок все чаще нарушался. Аня узнавала отца лучше, постепенно стала догадываться, кто скрывается за личиной грубого и черствого мужика - податливый, как тесто, и ранимый, как щенок, человек. Она не стеснялась эксплуатировать эти отцовские качества в личных интересах, перечила ему и устраивала скандалы. Несколько раз после ссор Аня демонстративно переставала готовить и убираться в доме. Дмитрию приходилось уступать. Происходили и другие перемены: Аня подолгу гуляла, поздно возвращалась домой, никогда не отчитываясь о том, где была, разговоров с отцом девушка избегала, больше не ластилась к нему, как в детстве. Астахов понимал - это взросление, процесс не остановить, но смириться было очень трудно.
  Он вошёл в дом - просторное кирпичное здание с крышей из шифера, которое построил ещё его дед - не разуваясь направился на кухню и обнаружил на столе две накрытые тарелки, а поверх них записку: 'Папочка, я приготовила гречку с мясом, кушай на здоровье. Вернусь поздно'.
  Астахов поужинал, после достал упаковку 'Примы', вышел на старое скрипучее крыльцо и закурил, любуясь медленно плывущей над горизонтом большой, оранжево-желтой луной. Запах табака смешивался со сладким ароматом увядающей травы, навевая воспоминания о былых временах.
  Тогда была точно такая же ночь, только темнее. И лето не заканчивалось, а начиналось. Дневная жара отпускала только к вечеру, прохлада и особенное ощущение безнаказанности толкали на поиск приключений. Совсем молодой Астахов - едва-едва исполнилось двадцать - бегал на пасеку к дочери старого бортника. Единственная блондинка в деревне, пышногрудая, румяная, она считалась завидной невестой. Сколько к ней женихов приходило свататься - не сосчитать, но свой выбор она остановила на Митеньке. Влюбленный без памяти Астахов не знал, как к ней подступиться, что было на него не похоже - обычно с девками он не робел. А тут былая уверенность куда-то подевалась, и в своих полных романтики ухаживаниях он походил на влюбившегося в первый раз девятилетнего мальчишку. По дороге нарвав букет полевых цветов, он с трудом подобрался к забору пасеки, где его уже поджидала любимая. Перебравшись через ограду, он хотел было протянуть ей букет, но, ошеломлённый, примерз к земле. Она стояла перед ним абсолютно голая, вместо платья накинув отблеск тусклых звезд. Мрак ночи целомудренно скрывал детали, позволяя разглядеть лишь контуры, отчего Митя только сильнее распалялся. Он выронил букет и хлопал глазами; она прижалась к нему, одним лишь прикосновением заставив юноши затрепетать. Он ощутил тепло, исходившее от большой мягкой груди, нежность гладких тонких пальцев, ласковый ветерок её дыхания. А когда она плотно-плотно прижалась своей промежностью к его голой по колено ноге, и жар обдал его бедро, Астахов не выдержал, вцепился губами в её губы, трясущимися от возбуждения руками стал стягивать с себя одежду, неуклюже попытался обхватить её за талию. Но тут она тихо хихикнула, каким-то образом вырвалась из объятий и побежала прочь, в сторону яблоневого сада. Позабыв обо всём на свете, движимый одной лишь страстью, Митя бросился следом за ней.
  Порыв холодного ветра вернул Астахова в настоящее. Даже теперь, вспоминая события двадцатилетней давности, он чувствовал, как учащённо начинает биться сердце, а внизу живота и паху разливается приятное тепло.
  Оказалось, Астахов давно скурил сигарету и как последний дурак просто сидел на крыльце, любуясь застывшим во времени унылым ликом луны. Вернувшись на кухню, Дмитрий бросил короткий взгляд на часы - половина одиннадцатого. Аня давно должна быть дома. Астахов закурил очередную сигарету, а пачку с зажигалкой бросил в карман. Нужно идти искать дочь.
  У самой калитки он столкнулся со школьным учителем Весницким. Они обменялись кивками, Астахов проводил его недоброжелательным взглядом. Словно бы восстанавливая баланс, своим появлением Весницкий напомнил ему эпизод куда менее приятный, чем встреча с женой на пасеке.
  - Пал Андреич, - нехотя окликнул его Астахов. - Ты Анюту не видал?
  Весницкий замер, неуверенно повернулся, вопросительно посмотрел на Астахова.
  - Дочь мою не видал? Просил в десять вернуться, а ее всё нет, - пояснил Астахов.
  - Аню-то? Видел. Встретил по дороге.
  Выждав паузу, Астахов спросил:
  - Ну и где ты её видел?
  - Да как где, у дома новенького, Глеба Максимовича. На Ульянова.
  - Ну ладно, - протянул Астахов, про себя назвав учителя идиотом. Уточнять, кто такой Глеб Максимович и прощаться Дмитрий не стал, а пошёл прямиком на Ульянова.
  Не смотря на наступление ночи, деревня и не думала засыпать. По грунтовым дорогам проносились мопеды, в тёмных переулках дети играли в прятки, а парни лапали молодых девиц. Взрослых на улицах почти не было. Большинство мужиков прикованы к телевизорам, а хозяйки заняты на кухне. Из окон большинства домов лился уютный жёлтый свет, лишь завалюшки были окутаны темнотой - старики уже спали.
  Астахов добрался до Ульянова без приключений, дочку так и не встретил. Фонарей здесь не было, куда идти дальше Дмитрий не знал. Двинувшись наугад, он заметил, что в давно брошенном доме почему-то горит свет. Вспомнив, что Весницкий говорил о новичке, Астахов догадался, кто там поселился. Бесцеремонно открыв калитку и войдя внутрь, он стал искать хозяина. Из дальнего конца дома доносился стук молотка. Миновав прихожую и гостиную, Дмитрий оказался в спальне, где обнаружил молодого конопатого парня, прибивавшего ножки своей кровати к полу гвоздями. Заметив незваного гостя парень растерялся, но не испугался.
  - Вы что-то хотели? - спросил он, окидывая Астахова любопытным взглядом.
  - Дмитрий Астахов, - представился мужчина.
  - Глеб, - кивнув, ответил парень.
  - Я к тебе вот по какому делу, Глеб. Ты тут у своего дома девочек не видел? Я дочку свою ищу - давно должна была вернуться, а всё нет.
  Отложив молоток в сторону, парень поднялся. Ростом он значительно уступал Астахову, однако щуплым его не назовешь.
  - Ко мне заходили три школьницы познакомиться. Честно, не припомню сейчас, как их звали... Может опишите вашу, а я скажу, была такая или нет.
  - Светленькая, - Астахов неопределенно повёл руками. - В спортивных штанах и футболке. Аня зовут.
  На секунду задумавшись, Глеб кивнул.
  - Да, она была с ними. Самая молчаливая из троицы. Всё пыталась сгладить замечания своих подруг о здешних учителях.
  Астахов невольно улыбнулся - новенький точно ухватил манеру дочери вести беседу. Аня всегда старалась сгладить острые углы, потому избегала резких необдуманных высказываний.
  'Видать, проницательный мужик', - с уважением подумал Астахов.
  - И давно они ушли? - произнёс он вслух.
  - Не так чтобы. Минут пятнадцать назад, - ответил Глеб.
  - Ну хорошо, спасибо за помощь. Ты, значит, новым учителем будешь?
  - Значит буду, - беззастенчиво передразнил Астахова Глеб.
  Дмитрий, не привыкший к такому обращению, проникся ещё большим уважением к учителю.
  - А ножки зачем прибиваешь? - спросил Астахов.
  - Пол скользкий, не хочу, чтобы кровать ездила, - пояснил новичок.
  Кивнув на прощание, Астахов ушёл. Побродив немного по деревне, он вернулся домой, где его уже дожидалась Аня. Она успела принять душ и сидела у телевизора, смотрела какой-то сериал.
  - Привет, папочка, - поздоровалась она, даже не глянув в сторону отца.
  - Ты где была?
  - С подругами гуляла.
  - Я же просил тебя вернуться в десять.
  - Да? Я и забыла, папочка, - не моргнув и глазом, беззастенчиво соврала Аня.
  Астахов хотел рассердиться, но услышав 'папочка' из уст дочери, разомлел. Он вошёл в комнату, сел рядом и, дождавшись рекламы, стал расспрашивать о Глебе.
  - И как тебе новый учитель? - спросил он. Она удивленно посмотрела на отца. Он махнул рукой. - Знаю я, знаю, где ты была. Думаешь чего по деревне среди ночи шлялся - тебя выискивал.
  Немного поразмыслив над услышанным, Аня пожала плечами и начала рассказывать. Учитель понравился, но лично ей хотелось бы остаться в классе Павла Андреевича.
  - А по-моему, этот Глеб толковый парень, - поделился своим мнением Астахов.
  Они ещё немного поболтали на отвлеченные темы, после чего Дмитрий отправился спать. Так подошёл к концу предпоследний день лета.
  Первый урок.
  Первый учебный день выдался пасмурным. Солнышко изредка радовало своим румянцем из-за бледно-серых туч, а со стороны степи ветер приносил шум грома, рокотавшего где-то за горизонтом. Наэлектризованный и влажный воздух полнился не по-осеннему душистым ароматом доцветающей травы. Павел Андреевич понурив голову, шёл по направлению к школе. Он все никак не мог успокоиться и думал о новом учителе.
  В этом году Весницкого не уволят. Сразу менять проверенного человека на неопытного юнца никто не станет. Глядишь, директор раскусит Глеба, поймет, что он неграмотный и прогонит. Но если тому удастся отработать этот злосчастный год... Весницкого давно хотели отправить на пенсию всем коллективом. Коллеги-женщины его недолюбливали по той же причине, по которой его недолюбливали женщины вообще. Правда причина эта Павлу Андреевичу была неизвестна. Те два года, что он был женат, превратились для него в настоящий ад. Супруга буквально села ему на голову, и только развод помог Весницкому освободиться.
  Трудовик, физрук и химик - единственные мужики в коллективе - тоже не общались с Весницким. Но с этими-то все ясно: любили выпить, а Павел Андреевич к спиртному не притрагивался. Они сочли подобное пренебрежительное отношение к их обществу за личное оскорбление, в отместку стали распускать о Весницком гнусные сплетни по всей деревне. Вся троица займет сторону Глеба после первой совместно выпитой рюмки.
  Правда, отношения с коллегами не слишком волновали Павла Андреевича: в учительской он старался не появляться, между уроками отсиживался у себя в подсобке и читал исторические книги и методички или возвращался домой, благо жил недалеко от школы.
  Хуже обстояло дело с учениками. Многие родители нынешних школьников сами сидели за партой у Весницкого. То ли из-за чрезмерной строгости историка, то ли из-за собственной несостоятельности, которую они ставили в вину Весницкому, родители всячески пытались испортить жизнь Павлу Андреевичу. После любого маломальского конфликта с их чадом из-за оценки, являлись в кабинет самолично и прямо-таки наезжали на Весницкого, когда не добивались своей цели, шли писать кляузы директору. Сашка Теркин так тот вообще чуть в драку не бросился. Его доченька заданий не выполняла, глазами хлопала, ничего не учила, а когда Весницкий поставил ей заслуженную двойку, при всем классе чуть ли не матами его обложила. Павел Андреевич терпеть не мог нарушения субординации, ревностно относился к школьной иерархии, потому недолго думая решил отомстить. Наговорил ей массу обидных вещей, по её отцу прошёлся, дабы сделать Томе побольнее. Да, непедагогично, но по-другому никак. Не мог же он просто промолчать. А потом явился сам Теркин. Красный, как бык, давай кулаками размахивать. Весницкий перепугался - драться он не умел, прямых столкновений избегал до последнего, а если уж ввязывался, сам получал по полной. Струхнул и теперь, стал извиняться. После этого Тамара нос задрала и вообще перестала подчиняться. Ну Весницкий молчал, терпел, а двойки ей всё равно ставил. Сашка стал бегать к директору и требовать уволить Павла Андреевича. Когда директор обсуждала этот инцидент, старалась использовать эвфемизмы, но Весницкий без труда догадывался, что скрывалось за мягкими формулировками 'пора бы вам на пенсию' и 'вы сдали на старости'.
  Не смотря ни на что, увольнения Весницкий не боялся до этого самого года по одной простой причине - заменить его не кем. И, как ему казалось, за место он держался не просто так, а искренне верил, что его уроки помогли некоторым ребятам определиться в жизни. Как приятно видеть в глазах пускай одного-единственного в классе интерес к предмету! Ради этого стоило жить. А что будет, когда его отправят на пенсию? Тихое прозябание и смерть у себя дома.
  Он как раз подходил к школьному забору, когда его догнал Глеб.
  - Здравствуйте, Павел Андреевич, - приветливо улыбаясь, поздоровался веснушчатый парень.
  Весницкий рассеяно кивнул.
  - Ну как настроение перед первым учебным днём? Боевое? - попытался пошутить Глеб.
   Весницкий хмыкнул.
  - Этот первый учебный день для меня не первый, - ответил он.
  - А я вот волнуюсь, - не услышав слов Весницкого, продолжил Глеб.
  'Правильно делаешь, - злорадно подумал Весницкий, - уж тебя-то они заживо сожрут'.
  - В городской школе народ всё-таки другой. Чем живут сельские ребята, я не представляю. Как они меня воспримут - начнут надсмехаться над возрастом, или наоборот обрадуются свежей крови? - Глеб коротко хохотнул. Похоже, он был из тех, кто сам шутит и сам же смеется. - Может, дадите какие-нибудь советы?
  - Могу вам дать только один совет, - ухмыльнулся Весницкий - уносите ноги, пока живы.
  Глеб захохотал.
  - А если серьезно?
  - А я почти серьёзен. В одном вы правы - село не город, здесь всё по-другому.
  На том их разговор завершился. Они поднялись на широкое полуразвалившееся бетонное крыльцо двухэтажного кирпичного здания и вошли внутрь. Третьеклашки уже носились в рекреации, ребята постарше устроились у окон, смотрели на улицу и что-то оживленно обсуждали. На Глеба смотрели подозрительно и с любопытством, с Весницким здоровались. Когда учителя стали подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж, школьники начали шушукаться, узнавать друг у друга, кто такой молодой парень и что он забыл в школе. Учительская располагалась на втором этаже в стороне от лестничного проёма и пустовала - видимо, преподаватели уже ушли в свои классы и готовились к началу уроков. Помещение было довольно просторным, вдоль прохода выстроились четыре двухместных стола, тумбочка с телефоном и большой шкаф, забитый какими-то книгами. К нему и направился Весницкий. Открыв ключом, спрятанным под шкафом, один из отделов, он стал искать журнал, когда к нему снова пристал Глеб.
  - Простите, что отвлекаю, - начал он. - Но мне нужно найти директора. Не подскажите, где её кабинет?
  - Подожди секунду, нам по дороге, - несколько смягчился Весницкий. В конце концов, рассудил он, нечего винить парня в своих бедах. Павел Андреевич невольно вспомнил свой первый урок в стенах этой школы и понял, что Глебу и без того придётся несладко. Достав журнал 8 'Б', Весницкий жестом предложил молодому учителю следовать за собой.
  - Хоть знаешь, - Весницкий осекся. - Ничего, если я перейду на ты?
  - Нет, конечно. Так даже лучше, а то право неловко, когда пожилой человек к тебе на вы обращается.
  Ответ Весницкому понравился.
  - Так знаешь, когда у тебя занятия начинаются? В каких классах будешь вести?
  - Вот иду узнавать, - глупо улыбнулся Глеб. - Я ведь устроился сюда, как бы лучше сказать, внезапно. Буквально неделю назад договорился с вашим директором и то по телефону.
  - Понимаю, - сказал Весницкий. Они как раз подошли к кабинету истории. - Вон там вот, - Весницкий указал на дверь с противоположной стороны коридора, - кабинет директора.
  - Нелегко вам наверно работается - всё время под надзором, - улыбнулся Глеб. Весницкий лишь слабо приподнял уголки губ.
  - Ну не буду вас задерживать, - сказал Свиридов и направился прямо по коридору.
  Весницкий проводил его взглядом и зашёл в класс. В этот момент как раз прозвенел звонок. Поздоровавшись, Павел Андреевич хотел было начать урок, но заметил, что мела нет. Выяснять, кто дежурный, он не стал - на первом уроке ответа не добьешься - велел ученикам сидеть тихо и решил, что лучше всего пойти самому. Проходя мимо кабинета директора, он расслышал несколько слов, доносившихся оттуда. Весницкий замер и не раздумывая подошёл вплотную к стене и стал подслушивать.
  - ... думаю, сами понимаете, - доносился голос директора.
  - Я вас уверяю, к тому случаю я не имею никакого отношения. На меня просто повесили всех собак, - Глеб явственно оправдывался.
  - Охотно верю, но знаете ведь - доверяй, но проверяй. Буду с вами откровенна, Глеб Максимович. Нам очень нужен новый учитель. Нынешний сотрудник, - последнее слова она произнесла с надрывом, - сложный человек. Я готова сменить его при первой же возможности. Он постоянно конфликтует с родителями и учителями, дети его не любят. Не поверите - уже сегодня пришла одна девочка, Тамара Теркина, и попросила поставить вас в их класс.
  - Прямо так и сказала? - переспросил Глеб.
  - Так и сказала. Вы же с ней успели познакомиться, произвели впечатление.
  - Решили удовлетворить её просьбу?
  - А почему бы и нет? Весницкий со своей работой не справляется, у всех в классе тройки да двойки. Очевидно, подход к ребятам найти не может. Я готова попробовать вас на его месте. Отнеситесь к этому очень серьезно, Глеб Максимович. Посёлок у нас небольшой и два учителя истории нам не нужны. А Весницкий порядком износился. Он и раньше, гхм, не блистал, а теперь совсем того, - она что-то тихо прошептала, Павел Андреевич не разобрал.
  - Ну да не буду напрягать вас нашими проблемами. До тех пор, разумеется, пока они ещё не стали вашими. Повторюсь - у вас испытательный срок. Однако, я очень на вас рассчитываю, Глеб Максимович. Вот расписание уроков. Сегодня можете идти домой, начнёте с пятницы, первый урок у вас как раз в одиннадцатом классе.
  Глеб стал что-то отвечать, но Весницкий не дослушал, спустился вниз и взял в подсобке мел, после чего вернулся в класс. Дети не на шутку разошлись, несколько мальчишек окружили смазливую Дашу Иванову, остальные девчата завистливо смотрели в сторону заклятой подруги и о чем-то шушукались. Кто-то разбросал бумажки по классу, а учительский стул оказался залит водой.
  В любой другой день увидев этот бардак Весницкий взорвался бы сразу. Но не сегодня. Он молча прошагал к своему столу, обвел детей взглядом и начал проводить опрос. Вопросы задавал сложные, дети, порядком подзабывшие материал за лето, отвечали невпопад, испуганно озираясь на отличников. Однако, Весницкий никак не комментировал ответы и переходил к следующему ученику. Так продолжалось до конца урока. Когда прозвенел звонок, казавшийся до того спокойным, Павел Андреевич несколько раз грохнул кулаком по столу, оборвав поднявшуюся суматоху.
  - Всем за урок двойки! - проревел он неожиданно для класса и для самого себя.
  Ребята испугано переглянулись, кто-то на задней парте даже покрутил у виска.
  - Никто, ни один из вас не готов к уроку! - продолжал бушевать Весницкий. - Но вместо того, чтобы тихо сидеть и дожидаться прихода учителя, вы устроили здесь бардак, перевернули класс вверх дном.
  - А зачем готовиться - у вас на уроках и так всегда бардак, всё равно двойку постаивте! - выкрикнул осмелевший за лето троечник Демидов.
  Лицо Весницкого покрылось красными пятнами, он влетел в проход между партами, подскочил к наглецу, изо всех сил вцепился в его ухо и провернул его. Мальчишка по-девчачьи заверещал, из глаз брызнули слезы.
  - Поговори мне ещё! - рявкнул Весницкий и пихнул ученика, повалив его на пол. Он разревелся, не собрав оставшиеся на парте вещи, схватил свой потёртый коричневый портфель и убежал. Остальные испуганно переглянулись и, стараясь не смотреть на учителя, поспешно покинули класс.
  Оставшись один, Весницкий замкнулся, навалился спиной на стену, обреченно посмотрел на свои тонкие бледные длинные старческие пальцы и прошептал:
  - Чтоб ты сдохла, сука!
  Уроки проходили как в тумане. Спроси Весницкого, во сколько директор пригласила его к себе, он бы не вспомнил. По лицу Лидии Лаврентьевны было заметно, что она едва сдерживает гнев. Губы превратились в две узкие белые полоски, а глаза в щелки, лоб разгладился, в центре его пульсировала вздувшаяся синяя вена. Когда они вошли в её кабинет, внутри к своему удивлению Весницкий застал Астахова. Директриса холодно извинилась перед ним и попросила выйти. Астахов спорить не стал и торопливо покинул кабинет. Как только дверь за ним закрылась, восковая маска спала с лица директора, она выпучила глаза, сжала ладони в кулаки, уперлась ими в стол, и, продолжая поджимать губы, заорала! Она отчитывала Павла Андреевича, как мальчишку, а он лишь вяло оправдывался.
  - Вы совсем ум потеряли! - орала она. - Его мать мне звонила, голос дрожал. Обещала отца прислать разбираться! Ладно б своих за уши дергал, но Демидов-то городской! Вы хоть понимаете, что теперь будет?! Да он на нас весь район натравит, с проверками ездить начнут, твоего увольнения требовать! Пробкой вылетите из школы да без пенсии!
  - Лидия Лаврентьевна... - начал было Павел Андреевич.
  - Молчите и слушайте! - рявкнула она. - Прислали человека из центра - урожайность поднимать, за процессом следить. Обещали дом, условия, приятный коллектив. На тебе, коллектив - сына за уши оттаскали да избили. Скажите, почему именно Демидов? Стерпеть не могли? Вы понимаете, что нам теперь за это будет?
  - Он открыто нахамил мне! - неожиданно сорвался на фальцет Весницкий. - Я молчать должен был? Улыбаться, когда меня клоуном перед всем классом выставляют. И отчитывать меня не смей, паршивка! Я тебе не мальчик для битья!
  Видимо, произнося это, Весницкий выглядел устрашающе. Когда он вскочил с места, директор отчего-то подалась назад.
  - Хотите уволить? Возражать не стану! Уж лучше так, чем за спиной шептаться и козни строить! Паршивка! - выплюнул Весницкий во второй раз и, громко хлопнув дверью, пулей вылетел в рекреацию.
  Он заставил себя вернуться в класс и каким-то чудом провёл последний урок. Детишки шушукались, когда он поворачивался к доске, их любопытные оценивающие взгляды сверлили спину учителю, но он справился, больше из себя не выходил. Когда рабочий день подошёл к концу, стараясь не попадаться никому на глаза, Весницкий покинул школу.
  Прохлада вечера, обычно помогавшая восстановить силы и отвлечься, на этот раз оказалась малоэффективна. Подавленный и разбитый, Весницкий вернулся домой, не став ужинать, завалился в постель, но так и не уснул, ворочался с боку на бок и мечтал о том, чтобы Глеб провалил свой первый урок в одиннадцатом классе. Хотя теперь это вряд ли могло спасти Весницкого от увольнения.
  ...
  Несмотря на мрачную погоду, настроение у Ани было радужное. Вот и наступил её последний учебный год. Через каких-то десять месяцев она сдаст экзамены и получит аттестат зрелости. Что приготовит ей жизнь? Пробьется ли она в один из городских университетов? А может влюбится без памяти и посвятит себя семье? Или произойдёт что-нибудь из ряда вон, чего ни она, ни кто бы то ни было не мог предположить. Море возможностей, часы радости и минутки горя, потому что не бывает радости без горя - вот что ожидает её впереди. По крайней мере, в это хотелось верить.
  Первое сентября прошло по традиции шумно, но считать этот день началом учебного года не получалось - скорее то был последний праздник перед началом чего-то серьезного.
  Взбудораженная и несколько взволнованная, Аня проснулась в половину шестого, покормила кур и свиней, приготовила отцу завтрак, заглянула к нему в спальню поздороваться, нагладила себе белую блузку и красивую черную юбку, которую сшила сама. Умывшись, девочка стала приводить себя в порядок - причесываться, наносить косметику. Отчего-то Ане хотелось весь этот год быть красивой. Одевшись, она покрасовалась перед зеркалом и, вместо завтрака выпив кружку воды, со стремительностью последней ласточки умчалась прочь.
  По дороге в школу она встретила Катю. Оказалось, что обсуждать им особо нечего, поэтому они большую часть времени молчали, изредка обмениваясь необязательными репликами о погоде, настроении и собственных мыслях. У входа в школу уже маячила Тамара. По её мечущемуся взгляду и беспокойным движениям было видно, что она взволнована. Заметив подружек, она помахала им рукой и бросилась навстречу.
  - Ну, сейчас эта сорока нам все сплетни перескажет, - убежденно заявила Катя. И не ошиблась.
  Тамара начала перечислять обновки, в которых пришли некоторые девочки, нахваливала своё, откровенно говоря, колхозное платье, отпустила комплимент Ане, обсудила одну их общую знакомую, которая порвав с одним парнем, а уже на следующий день была замечена в компании другого. Поведала о других амурных делах и уже когда они подходили к классу как бы между прочим заметила:
  - А ещё ходила сегодня утром к директорше, - сказала она и остановилась, ожидая вопроса.
  Катя тяжело вздохнула - манера Тамары делать театральные паузы раздражала её - но все-таки спросила:
  - И зачем ты к ней ходила?
  - Попросила, чтобы нам поставили Глеба Максимовича вместо этого старого хрыча, - заявила явно довольная собой Тамара.
  - Зачем? - возмутилась Аня.
  - И что она сказала? - заинтересовалась Катя.
  - Сейчас все расскажу, - ответила польщённая вниманием Тома. Они вошли в класс, поздоровались с одноклассниками, и, сев за две последние парты крайнего ряда, продолжили разговор.
  - Стала спрашивать меня, почему хочу, чтобы Глеб Максимович вёл, - защебетала Тома. - Я ей честно призналась - с молодым учителем мне интереснее, а старик наш вредный, его в классе никто не переносит.
  - Ещё и врёшь! - возмутилась Аня. Тома, казалось, её не слушала.
  - Она спрашивает, с чего я решила, что молодой будет лучше. Ну я ей и рассказала про наше знакомство. Она на меня так хитренько посмотрела. Уж не влюбилась ли ты, Теркина, говорит. Я отвечать не стала, а прямо спросила, кто у нас будет вести уроки. Она головой покачала, по-змеиному заулыбалась, а потом и говорит: 'Пока ничего обещать не могу, но была бы рада видеть вашим учителем Глеба Максимовича'.
  - Всё-таки новенького нам поставят, - задумчиво протянула Катя. Потом по-девичьи задорно улыбнулась. - А он и вправду симпатичный.
  Аня с возмущением посмотрела на подруг.
  - И ты так спокойно об этом говоришь? - обратилась она к Кате. - Это подло, Тамара! - перевела она взгляд на вторую подругу. Павел Андреевич столько лет с нами мучится, и вот как ты ему платишь за это! Или все дуешься на него из-за своих оценок? Так ты сначала заслужи пятерку, а потом возмущайся.
  - Ой, какая правильная! - скривилась Тамара. - А чего это ты за старика заступаешься? Он же страсть какой вредный.
  - Что тебе объяснять - все равно не поймёшь, - отмахнулась Аня.
  Отчего-то ей стало страшно обидно, будто кто-то оскорбил её, а не плел интриги за спиной старого учителя.
  - Не важничай! - разозлилась Тома. - Корчишь из себя неизвестно кого, смотреть противно!
  - А не противно строить козни против человека, который с нами несколько лет мучился?! - вспыхнула Аня.
  - Это он-то мучился? - возмутилась Тома. - Унижал меня, оценки занижал, а я ему за это благодарной должна быть?!
  - Что тебе занижать-то, ты дура как есть! - мстительно бросила Аня.
  Тома сверкнула своими рыбьими глазами, поначалу не нашлась, что сказать, а потом вдруг выпалила:
  - Так ты трахаешься с этим стариком? Поэтому так за него заступаешься! - ехидная, полная злорадства ухмылка растянулась на лице девушки.
  Морально не готовая к таким словам, Аня замолчала и покраснела.
  - Что, я угадала? - Тома поняла, что задела подругу за живое. - Ну, ничего, сегодня об этом вся школа узнает! Анька - любовница историка! Что будет, когда твой отец...
  Договорить она не успела. До того молчавшая Катя резко встала и со всей силы влепила ей смачную пощечину.
  - Заткнись! - рявкнула она на распалившуюся Тому. - Впредь думай, что говоришь!
  Глаза Теркиной наполнились слезами, она с обидой посмотрела на Катю, потом на Аню, не сказав ни слова, пересела на противоположную сторону класса и тихонько заревела. Ребята, ставшие свидетелями сцены, поспешили сделать вид, будто заняты своими делами. Катя и Аня ничего друг другу не сказали, пересели за второй стол первого ряда, который занимали с третьего класса, и, погружённые в свои мысли, стали дожидаться начала урока.
  Перед самым звонком большинство учеников влетело в класс, следом за ними проследовала пожилая учительница и стала поздравлять их с началом учебного года. Она не заметила слезы на лице притихшей Томы Теркиной, румянец стыда, заливавший лицо Ани Астаховой, потупленный взор Кати Белкиной.
  Казалось, урок тянулся вечность. Девочки успели о много передумать до звонка на перемену. Выходя из класса, Катя дождалась Тому, мягко взяла её за локоть и отвела в сторону. Та не стала сопротивляться. Аня не обратила на это внимания, направилась на второй этаж, в кабинет математики, оставила там вещи и пошла прогуляться по коридору. Там она увидела, как Павел Андреевич входит в кабинет директора, а через некоторое время оттуда выходит её отец. Она пошла туда, решив выяснить, что папа делает в школе, когда - до неё донёсся отчетливо различимый крик директора. Слов было не разобрать, но ругала она определённо Павла Андреевича. Астахов куда-то ретировался, а в коридор из классов выскакивало все больше учеников, они прислушивались к скандалу за дверью директора. Аня услышала, как одна девятиклассница пересказывает подруге подробности:
  - ... тогда он его за ухо и швырь из класса. А у Антона сама знаешь, какой отец. Мне Антон сам сказал, что историку ... - девочка употребила крепкое ругательство. - Так что нам поставят новенького, можешь не сомневаться.
  Аня не поняла, кто такой этот Антон, но догадалась, что у Павла Андреевича неприятности. Уж не замешана ли в этом Тома? Ане стало жалко старого учителя. Его не любили школьники, никто не проведывал, когда он болел, ему не дарили подарки ко Дню рождения. Да и в деревне ходили слухи, что с Павлом Андреевичем никто кроме старого столетнего Игнатия Платоновича дружбы не водит. Что станет с историком, когда он уйдет из школы?
  Аня твердо для себя решила поддержать Павла Андреевича. Он всегда был к ней добр, много знал и был хорошим учителем. Нельзя отворачиваться от него в трудную минуту.
  Между тем историк стал кричать что-то в ответ, потом выскочил из кабинета, как ошпаренный и исчез в своём классе. Отец Ани возник словно из неоткуда, проскользнул обратно в кабинет директора. Девушка хотела дождаться возвращения отца, но тут увидела Катю и Тому, подзывающих её к себе. Белкина начала их мирить, Аня успевшая остыть охотно попросила прощения первой, Тома тоже извинилась, на том, казалось, конфликт и был исчерпан. Когда же стало известно, что ссора девочек из одиннадцатого класса не конкурентоспособна в сравнение с новостью о грядущем увольнении историка, Теркина даже сочла себя оскорбленной. Впрочем, обида сглаживалась удовлетворением от скоро ухода заклятого врага - старого историка Павла Андреевича Весницкого.
  ...
  Дмитрий Астахов плохо спал. Когда часы показывали без пяти четыре утра, он пялился в потолок и думал. Дочь стала совсем взрослой. На следующий год - ах, как это скоро - ей предстоит определиться со своим будущим. Аня делилась с отцом своими мечтами - поступить в университет, выскочить там замуж и навсегда перебраться в город. Дмитрий не возражал, хотя в глубине души не хотел отпускать дочку. Он знал, что никогда не уедет из деревни. Астахов прожил здесь всю свою жизнь и в глубине души желал для дочери такой же судьбы. Но Аня об этом и слышать не хотела, да Астахов и не предлагал. Лишь однажды заикнулся о возможности найти мужа в селе. Тогда Аня неопределенно пожала плечами и ни слова не ответила. Настаивать Астахов не стал - ему было достаточно и того, что она не отвергла эту возможность с ходу.
  До сегодняшнего дня Дмитрий продолжал надеяться по-отцовски наивно на то, что дочь передумает поступать, после школы устроится в совхозе или продавцом в местном магазине, найдет себе деревенского парня и будет заниматься хозяйством. Но теперь все переменилось. Нужно было предпринимать конкретные шаги по подготовке поступления дочери в университет. В первую очередь остро стоял вопрос школьного аттестата. Аня прилежная девочка, но не отличница. Далеко не отличница. Тройки по геометрии, физике и математике нужно исправить. Вряд ли она решит связать свою жизнь со специальностью, требующей хорошего знания одной из этих наук, но положительные оценки наверняка сыграют свою роль при поступлении.
  Затем следовало связаться со знакомыми, узнать, кто где работает, может ли как-нибудь помочь. Астахов всегда бережно относился к старым связям, знал - когда-нибудь помощь понадобится. Наконец, и это самое главное, нужно узнать, куда планирует податься сама Аня.
  Когда мысли плавно перетекли к дочери, Астахов погрузился в меланхолические воспоминания и задремал. Во сне он нянчился с маленьким клубочком пеленок, бережно качал его, успокаивал. Но клубок неожиданно вырвался у него из рук и упал. Когда пеленки расправились, оказалось, внутри уже нет ребенка, которого он хаял и лелеял всю свою жизнь. Астахов перепугался, начал метаться из стороны в сторону, выкрикивать имя Ани, но никто ему не ответил.
  Проснулся он, когда забренчал будильник - в семь утра. Астахов совершенно не выспался, голова трещала, а за стеной в соседней комнате что-то тихонько напевала себе под нос Аня. Пугающий сон мгновенно позабылся, Астахов слабо улыбнулся, прислушиваясь к голосу дочери. Слуха у неё не было, но Астахову всё равно нравились выводимые ею трели.
  Вот Аня тихонько постучала к нему в спальню, приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Он посмотрел в её сторону, улыбнулся. От дочери веяло свежестью и жизнерадостностью. Один лишь взгляд её чутких, полных любви глаз придал Астахову сил и бодрости.
  - Доброе утро, - поздоровался он, восхищаясь тем, насколько хороша его дочь в легком белом домашнем платье. Скоро она переоденется, прихорошиться, но все это будет напрасно - красивее, чем сейчас, ей никогда не стать.
  - Привет, папочка, - она широко улыбнулась, на цыпочках подлетела к его кровати и поцеловала Астахова в щеку. - Ой, - смешно сморщилась она. - Ты колешься!
  Астахов провел рукой по покрывшейся мелкой щетиной щеке. И правда колко.
  - Сейчас побреюсь, - ответил он, продолжая улыбаться.
  - Завтрак я тебе приготовила, пошла собираться в школу. А ты не торопись на работу, вылёживайся, заслужил.
  Сказав это, она упорхнула прочь, прикрыв за собой дверь. Астахов попытался последовать совету дочери и прикрыл глаза, но у него ничего не вышло. Пришлось подниматься. Он отодвинул шторы как раз в тот момент, когда веселая Аня покидала дом. Дочь не видела, с какой тоской во взгляде провожал её отец. На душе было погано. Казалось, наступил тот самый день, когда Аня, подобно птичке, покинула родное гнездо, чтобы никогда в него не возвращаться. Тяжело вздохнув, Астахов натянул брюки, застегнул ремень, накинул рубашку и направился на кухню. Есть не хотелось, тем не менее он поковырял яичницу, расправился с половиной тарелки грибного супа и запил всё стаканом молока. Посидев немного в тишине, не думая ни о чём, Дмитрий резко подхватился, взглянул на часы, кивнул и, застегнув рубашку, ушёл из дома. Пора было приступать к выполнению первого пункта своего плана - решения вопроса с аттестатом дочери.
  В школу он подошёл к середине второго урока. Невольно нахлынули воспоминания. Здесь его поколотили старшие ребята, там он впервые по-настоящему целовался с девочкой. Кажется, её звали Лена Суркова. На следующий год она вместе с семьёй переехала в город, а Астахов долго по ней тосковал. А за школой его оттаскал за ухо тогдашний директор - здоровенный такой типично деревенский мужик, от которого вечно несло терпким запахом некачественного табак. По иронии судьбы, влетело тогда Дмитрию из-за курения на территории школы. Детские разборки с ребятами из другой школы, беготня на поле до тех пор, пока ноги не начнут отваливаться от нечеловеческой боли, катания с горки в зиму, игры в снежки - все это прошли, все это любили.
  Замечтавшийся Астахов поднялся по ступенькам и вошёл внутрь. Отыскав кабинет, на котором висела табличка 'Директор Кулакова Лидия Лаврентьевна', он осторожно постучал и, дождавшись, пока из-за двери донеслось разрешение войти, открыл её. Надо сказать, Астахову повезло - не так часто директора можно было застать на рабочем месте.
  - Добрый день, Лидия Лаврентьевна, - поздоровался он.
  Директор близоруко сощурилась, разглядев Астахова, выдавила из себя кислую улыбку. Было видно, что она чем-то сильно недовольна. Очевидно, Астахов пришёл не вовремя, но поворачивать назад он и не думал.
  - А, Дмитрий Леонидович, здравствуй. Зачем пришёл?
  Астахов был довольно близко знаком с Галушкой, несколько раз помогал ей решать бытовые вопросы и теперь рассчитывал на взаимность.
  - Да хотел поговорить с тобой о моей дочке. Знаешь её, наверно. Учится в одиннадцатом классе.
  - Аня, светленькая такая. Конечно, знаю. Прилежная хорошая девочка. А что ты хотел узнать?
  - Поступать она в университет хочет.
  - Молодец. А куда?
  - Да пока не решила.
  - Хочешь со мной посоветоваться?
  - Можно и так сказать, - Астахов несколько замялся. - Она неплохо учится, но вот по математике да геометрии у нее тройки, с астрономией и физикой не всё гладко. Точные науки не её.
  - Девочки обычно с гуманитарным укладом. Оно и лучше. Сейчас юристы да экономисты востребованы, не пропадёт.
  - Вот об оценках я и хочу поговорить, - позволив директрисе закончить и не став поправлять после упоминания 'гуманитарного уклада' продолжил Дмитрий. - Возможно ли посодействовать тому, чтобы оценки поправить. Не прошу пятерку, но уж на четвёрку её можно подтянуть. Само собой, в долгу не останусь. Ты меня хорошо, знаешь, Лида.
  Директор, наконец, поняла о чём речь, изобразила задумчивость и кивнула.
  - Нужно будет поговорить с учителями-предметниками. Само-то я не... - тут в дверь кто-то постучал. - Войдите! - крикнула Лида.
  Внутрь заскочил какой-то запуганный мальчишка - худой, немытый, бледный и в очках - и замер в дверях.
  - Лидия Лаврентьевна! - начал он, но осекся, заметив Астахова.
  - Что случилось? - настороженно спросила директриса.
  - Там Демидов из школы убежал, - мальчишка боязливо обернулся и, видимо убедившись, что в коридоре никого нет, добавил, - его историк побил.
  - Как побил?! - Лида подскочила с места, глаза ее округлились. - Выйди, подожди снаружи!
  Мальчишка подчинился.
  - Извини, Дима, - обратилась директриса к Астахову. - Я на минутку.
  Она вышла в коридор, из-за стены донёсся её грозный голос:
  - Рассказывай!
  Мальчишка начал строчить, но слов Астахов не разобрал. Директриса шумно возмущалась, потом куда-то пошла. Не прошло и двух минут, когда она влетела в кабинет, а следом за ней плелся Весницкий.
  - Оставь нас на минуту, Дима, - попросила директор.
  Астахов кивнул и послушно вышел наружу. Коридор уже наполнился детьми и когда из-за двери директора донёсся разъярённый крик, все вдруг замерли и стали прислушиваться. Каким-то образом дети сумели оттеснить Астахова к стене. Тут он заметил Аню, разглядывавшую толпившихся у дверей директора ребят. Меньше всего хотелось, чтобы о его сегодняшнем визите в школу знала дочь. Начнутся ненужные расспросы, в ответ придется врать. Дабы избежать этого Астахов быстро пересёк коридор и спрятался за распахнутой дверью одного из кабинетов. Он простоял там некоторое время, пока скандал в кабинете директора не подошёл к концу. Писклявым голосом Весницкий выкрикнул что-то и, резко открыв дверь, ушёл. Дети принялись перешёптываться, а Астахов аккуратно выглядывал из-за двери. Убедившись, что Ани поблизости нет, он пересёк коридор в обратном направлении и тихо проскользнул внутрь кабинета Лиды.
  Она сидела на стуле - злая, взъерошенная и красная - и смотрела куда-то в пустоту. Заметив появление Астахова, Лида опомнилась, слегка встряхнула головой.
  - Оттягал за ухо Демидова, - пояснила она. - Сын агронома, которого нам из центра прислали. Я сама с ним дела не имела, но говорят мужик старой закалки. Этому старому, - по лицу было видно, что она хотела выругаться, но сдержалась, - теперь перепадёт. Тем лучше. Давным-давно от него избавиться хотела, всё повод искала. Не представляешь, как он тут всем надоел. Коллектива чурается, все по-своему и наперекор делает, скандалит, как базарная баба. Его ни учительницы, ни учителя не переносят. Ну да это ещё ничего. Стерпеть можно. Так он и с детьми умудряется конфликтовать. Родители приходят и постоянно жалуются на него. Один отец открыто его увольнения требовал. Я бы и рада, да где историка найду? Теперь вот нашла. Радовалась - ну всё, избавлюсь от старика. Год отработает, а там на нового все часы перепишем. Сказала Весницкому об этом. Так он заартачился. Не хочу, говорит, из школы уходить. Вы меня увольняете что ли. Нет, говорю, на пенсию вам давно пора, Павел Андреевич. А он знай своё, одно и то же талдонит, как попугай. Ладно, думаю, год отработай, там придумаем, как тебя сбагрить. Нет же, в первый учебный день умудрился создать проблемы. Да может оно и к лучшему - теперь уж уволю его и имени не вспомню.
  Выплеснув накипевшее, Лида немного успокоилась.
  - Ты по какому поводу пришел? Ах да, оценки дочери, - напомнила сама себе директриса. - Год только начался, тут подождать надо, но я с предметниками обязательно поговорю. Четверки, говоришь, тебя устраивают?
  Астахов кивнул.
  - Ты не стесняйся, если хочешь пятерку для дочери, так и говори. Девочка она славная, ни с кем никогда не ссорилась, вредить нам ей незачем.
  - Пятерки, конечно, будут лучше.
  Лида кивнула, выдавила из себя улыбку.
  - Значит, будут пятерки, - сказала она. - Сам понимаешь, может что-то где-то придется...
  - Да не вопрос, - энергично принялся кивать Астахов. - Я же сразу сказала - в долгу не останусь.
  - Значит договорились.
  - Спасибо, Лида. Я очень ценю твою помощь. И ещё одно. У тебя, случайно, нет никаких связей в городских университетах? Так, на всякий случай. Я переговорю с дочерью, узнаю, куда она планирует и потом, если что, снова к тебе обращусь.
  - Таких прям связей нет, но знакомые найдутся. Поэтому не стесняйся, обращайся. Чем смогу, тем помогу.
  - Ещё раз спасибо.
  Они попрощались, и довольный собой Астахов пошел домой. По дороге он немного позлорадствовал по поводу участи Весницкого, которого терпеть не мог, но по большей части раздумывал о будущем дочери. Сегодня-завтра надо будет обсудить, куда она планирует поступать. Решив это, Астахов снова погрузился в меланхолические воспоминания о детстве Ани и черную тоску о прошлом.
  Урок нового учителя.
  Иногда судьба выделывает удивительные кульбиты. Кажется, ты пропал и выхода нет - раз! - и ситуация зеркально отразилась. Случается такое не часто и по какому-то странному стечению обстоятельств в самые беспроглядные и отчаянные моменты жизни.
  Павел Андреевич был готов ко всему - выговору, очередному скандалу, вычету премии, увольнению и даже избиению разгневанным отцом. Чего он никак не ожидал, так это благодарности. У самой школы ошивался понуривший голову Демидов и сурового вида мужик. Молодой, но уже лысый, он был чрезмерно серьёзен. Весницкий морально приготовился выслушать очередную порцию ругательств, когда мальчишка кивнул головой в его сторону, но вместо этого отец подошёл к учителю и двумя руками пожал его руку.
  - Здравствуйте, Павел Андреевич, - почтительно поздоровался он, повернулся к сыну. - Иди сюда! Быстро! Говори! - отдавал он короткие приказы мальчишке.
  - Простите меня, пожалуйста, Павел Андреевич, - сказал Демидов, не поднимая головы.
  - А теперь тоже самое, только в глаза смотри! - потребовал отец.
  - Право слово не стоит, - смутился Весницкий.
  - Стоит-стоит, Павел Андреевич. Этого оболтуса давно на место поставить пора. Ты глухой?! - обратился мужик к сыну.
  - Простите меня, Павел Андреевич, - мальчишка поднял заплаканные глаза. - Такого больше не повторится.
  - Ты меня тоже прости, - выдавил из себя приятно удивленный Весницкий. - Я поступил непедагогично.
  - Да что вы, Павел Андреевич, с ним по-другому никак. Педагогики он не понимает, - строго произнёс отец. - Давай дуй отсюда и смотри у меня! - для пущего эффекта он отвесил сынишке ощутимый подзатыльник. - А я с твоим учителем поговорю.
  Мальчишку словно ветром унесло. Черты лица лысого мужичка смягчились, он посмотрел Весницкому в глаза.
  - Я отец этого хулигана, Егор Демидов. Ну, вы наверняка догадались, - он слабо улыбнулся. - Простите в первую очередь меня, не уследил я за ним.
  - Что вы, - ошарашенный Весницкий невольно заулыбался. - Вас винить не в чем.
  - Как же не в чем, когда я его отец, - Егор тяжело вздохнул. - Мы как сюда переехали, так сразу на особое положение - все нас обхаживают, как с неграненым алмазом маются. Мальчишка зазнался, а мать ему потворствует. Представляете, звонит мне на работу - приезжай, сына избили. Я перепугался, с места сорвался, приехал, а у него ухо синее, а глаза злющие-злющие. Спрашиваю - что такое? Они мне наперебой давай рассказывать - такой-сякой учитель избил ребёнка. Я им - где ж избил, когда только ухо синее. Жена возмущается, грозит, что если пустить дело на самотек, то и изобьют рано или поздно. Ну, я к своему лоботрясу. За что, спрашиваю, наказали? Он и так и этак выкрутиться хотел, в итоге сказал, что не слушал вас на уроке и стал спорить, когда двойку ему хотели поставить. Хоть правда?
  - Ни в малейшей степени, - заявил Весницкий. - При всем классе стал меня высмеивать и оскорблять.
  Отец Демидова побагровел.
  - Паршивец! Сегодня на нем живого места не останется! Я его предупредил, соврешь - выпорю, и он посмел обмануть! - разозлился Егор не на шутку. - И жена за него заступается. Ну, нет, можете быть уверены, Павел Андреевич, я этого так не оставлю. Мы когда в школу ходили, учителю слово поперёк сказать боялись - разом указкой по рукам получим. А нашего царевича за ухо оттягали, да ещё за какую провинность! Я-то думал, он просто оговаривался, а он оказывается хамил. Даю вам слово, - разгорячённый Демидов снова положил руку на плечо учителю, - никогда больше он не посмеет так себя вести. После сегодняшнего разговора дня два сидеть не сможет.
  - Право слово, не хочу, чтобы из-за меня у вас портились отношения с сыном и супругой, - сумел ввернуть свою реплику Весницкий.
  - Не переживайте, Павел Андреевич. Я давно заметил, какой вы хороший учитель. Все ему пятерки-четверки ставят, только по истории двойки и тройки. Жена на вас бочку катит, а я мальчишку по учебнику прогнал, так он ни бе, ни ме. Нет, говорю, прав историк. Это к другим преподавателям вопросы, почему такие высокие оценки ставят. А тройку наш оболтус заслужил. Одним словом, спасибо вам огромное, Павел Андреевич. У них сейчас такой возраст, запускать нельзя, а то решат, будто им всё можно. Хорошо, что вы открыли мне глаза на то, кого я ращу. Теперь он у меня узнает, что такое дисциплина. А вы впредь не стесняйтесь его наказывать. Понадобится за ухо оттягать - так действуйте, считаете, ремня надо дать - можете брать и бить! Совсем он оборзел. Ничего, я с ним ещё поговорю, - всё это время Егор смотрел куда-то в сторону. Закончив речь, он тяжело вздохнул, почтительно пожал руку Весницкого. - Ещё раз спасибо. Если когда-нибудь что-нибудь понадобится - не стесняйтесь, обращайтесь прямо ко мне. Больше не буду вас задерживать, до свидания.
  Довольный Весницкий кивнул и уже собирался идти в школу, как вдруг вспомнил о вчерашнем разговоре с директором. Очень хотелось утереть ей нос, поэтому Павел Андреевич окликнул отца Демидова.
  - Егор, - он запнулся, - простите, не знаю как по-отчеству.
  - Не стоит со мной церемонничать, - остановившись, заявил Демидов. - Называйте Егором и можно на ты.
  - Понимаете, - Весницкий замялся. - Вы могли бы мне помочь прямо сейчас.
  - С удовольствием.
  - Из-за вчерашнего инцидента мне порядком влетело от директора и было бы неплохо...
  - Всё понял, пойдёмте, поговорю с ним при вас, - Демидов энергично зашагал в сторону школы. Весницкий засеменил следом за ним.
  - Как его зовут-то? - спросил Егор по дороге.
  - Не его, её. Лидия Лаврентьевна.
  Демидов кивнул.
  Искать директора не пришлось, она дожидалась Весницкого у входа с какой-то бумажкой в руках. Увидев Егора Демидова, Кулакова оторопела, что-то прикинула у себя в голове и, видимо придя к неправильному выводу, начала подлизываться:
  - Вы напрасно пришли, Егор Федорович. Мы вопрос этот решили быстро и жёстко. Этого негодяя, - директор поджала губы и бросила в сторону Весницкого испепеляющий взгляд, - мы из школы вышвыриваем, к детям он на расстояние пушечного выстрела не подойдёт. На его место уже назначен молодой благонадежный специалист. Если хотите решить вопрос с нашим бывшим сотрудником в частном порядке, ради бога, но, надеюсь, школе вы претензий предъявлять не будете.
  Демидов по-хозяйски деловито забрал листок из рук директрисы, пробежал его глазами.
  - Проявил некомпетентность, повел себя непедагогично, - хмыкнул он. - Лидия Андреевна, а как по-вашему мнению, должен вести себя человек, которого оскорбляют?
  Разговор принял неожиданные для Кулаковой поворот. Она думала, что Демидов начнет скандалить, грозиться судом, связями, поэтому решила заблаговременно уволить Весницкого. Но ничего подобного не произошло, потому она стояла и молчала, не зная, как себя вести.
  - Почему вы молчите, Лидия Лаврентьевна? Я задал вам вопрос, - пристально глядя на неё, сказал Демидов.
  - Я не очень понимаю, к чему задан ваш вопрос.
  - Ну как к чему - пытаюсь понять вашу позицию. Вам станут грубить, вы смолчите и поблагодарите человека, так?
  - Нет.
  -Тогда давайте вернемся к инциденту. Я считаю, - Демидов сделал особое ударение на я, - что Павел Андреевич имел право в такой форме отстаивать свою честь и достоинство. Оболтусов, Лидия Андреевна, надо уму-разуму учить, а не поощрять, увольняя учителя, которому они хамили. Ведь задача воспитателя не только научить азам наук, но и объяснить в доходчивой форме простые истины: старших нужно уважать, например. Вы называете действия Павла Андреевича некомпетентными и непедагогичными, но разве физическое наказание не является одной из форм вопистания молодежи?
  - Но учителя не имеют права... - начала было Кулакова.
  Демидов строго посмотрел на неё.
  - А ученики имеют, получается? Вы такими методами только развращения молодежи добьетесь. Поэтому я, - опять ударение, - рад, что остались ещё учителя старой закалки, - он указал в сторону Павла Андреевича, - которые знают, как нужно воспитывать детей. И я искренне надеюсь, вы не станете разбрасываться такими учителями по надуманным предлогам до тех самых пор, пока они сами не пожелают уйти на заслуженный отдых. Понятно вам?
  Она снова кивнула.
  - Вот и славно, - он повернулся к Весницкому. - Павел Андреевич, можно вас на минутку.
  Осчастливленный Весницкий не сразу понял, что обращаются к нему. Как же давно он мечтал, чтобы директрису, чинившую ему козни, кто-нибудь отчитал.
  Он вышел вслед за Демидовым из школы, тот принялся энергично разъяснять ситуацию:
  - Я с ней мягко поговорил, - он фыркнул. - но могу и жёстче. Если вдруг возникнут какие проблемы, без всякого стеснения сразу ко мне. Я так смотрю, коллектив у вас ещё тот - сразу своих сдают. Если эта Лидия Лаврентьевна надумает вам как-нибудь отомстить, обязательно сообщите. Её на место надо поставить. Чем она вообще детей научить может! - Демидов бросил беглый взгляд на свою левую руку, где красовались блестящие часы 'Восток'. - Так, мне нужно бежать. Помог, чем смог, Павел Андреевич. Уж не обижайтесь. Еще раз до свидания, - он пожал руку Весницкого и, несколько раз энергично кивнув головой, побежал вниз по ступенькам и покинул школьный двор.
  Полностью удовлетворенный Весницкий вернулся внутрь с гордо поднятой головой. Директора на входе не было. Он без раздумий поднялся к себе в кабинет и замер в дверях - у доски уже хозяйничал Глеб.
  - А ты что здесь делаешь? - опешив, спросил Весницкий.
  - Павел Андреевич, здравствуйте! - приветливо улыбнувшись, сказало Глеб. - А я свой первый урок собираюсь проводить.
  - Ты что-то путаешь, Глеб, - нахмурившись сказал Весницкий. - Сейчас урок у меня.
  - Я ничего не путаю, мне директор сказала сегодня явиться. Видимо, одиннадцатый класс мне отдают.
  - Значит, директор напутала, - настырно заявил Весницкий. - У неё такое случается. Не обижайся, но я сам проведу урок.
  - Как же так, я же готовился, - Глеб растерялся.
  Упорство Глеба стало раздражать Весницкого.
  - Прости, конечно, но придётся подготовиться к другому уроку. Этот проведу я.
  Глеб тяжело вздохнул, отложил мел в сторону и замер у доски, по всей видимости, не зная, что предпринять.
  - Давайте к директору сходим, - предложил он.
  Глядя на растерянность юноши, Весницкий неожиданно ощутил стыд.
  'На него-то я чего взъелся? - подумал Павел Андреевич. - Он мне ничего плохого не сделал. Парень пришел на новое место, а я ему нервотрепку устраиваю. И опять все из-за этой стервы! А новенькому в любом случае кого-то отдать придется. Конечно, не одиннадцатый класс, но дела это не меняет'.
  Рассудив так, Весницкий смягчился, махнул рукой.
  - Бог с ним. Напутала и напутала. Готовился, так проводи, - сказал он.
  Лицо Глеба озарила улыбка. Похоже, парень любил свою профессию и действительно хотел провести сегодняшний урок.
  - Спасибо, Павел Андреевич. Знаете, я тут кое в каких материалах не уверен, стоит ли их давать, может подскажете, у вас опята больше.
  Весницкий, наконец, тоже заулыбался. Этот жест Глеба ему очень понравился.
  - Давай посмотрим, что у тебя там.
  И он стал давать какие-то рекомендации, хотя по большему счету они были ни к чему - Глеб и правда подготовил отличный урок. Весницкому даже стало немного обидно - парень столько старался, собирал материал по книжкам и мемуарам, а ученики не станут его слушать. Поэтому по окончанию обсуждения урока Павел Андреевич заявил:
  - Ты смотри, если ребята не будут внимательными сильно не расстраивайся. Все-таки начало года, сам понимаешь, у них сейчас другое в голове.
  - А почему они не будут слушать? - удивился Глеб. - В городе таких проблем даже в начале года не возникало, а там они друг друга всё лето не видели, поболтать хотели.
  Павел Андреевич вздохнул. Совсем парень неопытный.
  - Пойми, в городе и селе к учебе разное отношение. Девочки ещё куда не шло, а вот мальчишки... В общем, будь готов к тому, что ребята могут галдеть.
  Глеб пожал плечами и ничего не ответил, продолжил чертить на доске таблицы. Прозвенел звонок с урока, коридоры наполнил гвалт и веселый шум.
  - Не против, если я посижу, послушаю? - спросил Весницкий.
  - Нет, конечно, оставайтесь, - застенчиво почесав голову, ответил Глеб.
  Весницкий как раз устроился на последней парте, когда в дверях возникла директор. Она холодно посмотрела на Павла Андреевича, вошла внутрь и села рядом с ним.
  - Не знаю, как вам это удалось, - сквозь зубы прошипела она. - Но поверьте, вы ещё пожалеете, что не ушли из школы сегодня.
  Весницкий хмыкнул.
  - А вот отец Демидова говорит, что присмотрится к директору нашей школы, - парировал Павел Андреевич. - Рекомендовал мне обратиться к нему, если сочту себя обиженным. Кстати, одиннадцатый класс придётся оставить у меня, Лидия Лаврентьевна. Не дело это перед выпуском менять учителя.
  - Это мы без вас решим, - взбрыкнулась директор.
  - Смотрите, как бы это без вас не пришлось решать, Лидия Лаврентьевна, - с холодной угрозой произнёс Павел Андреевич.
  - Думаете, Демидов всесилен?
  - Думаю, вы не всесильна. И на вас управу найдём. Надеюсь, с одиннадцатыми классами вопрос решён или мне посоветоваться с кем-нибудь из знакомых, как быть?
  - Решим его в ближайшее время, - неубедительно огрызнулась директриса.
  - Надеюсь на вашу сговорчивость, - ухмыльнувшись, заявил Весницкий.
  Директриса хотела ответить что-то ещё, но тут в класс стали подтягиваться ученики. Озадаченные парочкой, сидевшей на задней парте, они сбавили тон, тихо расселись по местам, бросая в сторону директора и Павла Андреевича короткие взгляды.
  'Тем лучше, - подумал Весницкий. - Будут сидеть тише травы ниже воды, а парень решит, что из-за его урока. Поднабраться уверенности ему не помешает'.
  Павел Андреевич и предположить не мог, чем всё обернется в итоге, потому думал о Глебе в снисходительной манере. Продолжалось это аккурат до звонка.
  ...
  Аня как раз поднималась в кабинет истории, когда на ступеньках столкнулась с Катей. Подруга взяла Астахову под руку и отвела в сторону.
  - Представляешь, а Томка-то своего добилась. Новенького нам поставили.
  - Какой же она подлый человек, - нахмурилась Аня.
  - Как раз об этом я с тобой и хотела поговорить. Не нужно ничего выяснять. Оставь её в покое. Она хоть и заявила, что не обиделась, все равно дуется. Поэтому не стоит поднимать вчерашнюю тему заново, хорошо?
  Аня кивнула. По правде говоря, у неё не было ни малейшего желания снова ссориться с подругой. Поразмыслив хорошенько, она сама пришла к выводу, что Павел Андреевич не самый замечательный учитель, и заступаться за него она не обязана.
  А Тома была довольна собой: широкой улыбкой, обнажавшей мелкие зубы, и блестящими от радости глазами она встретила подруг у класса.
  - Девочки, - начала она, - там на задних партах директриса со старым... - она осеклась взглянув на Катю, - в общем, с Пал Андрееичем сидят. Смотрите не ляпните чего-нибудь, когда в класс зайдёте.
  - А что им надо? - поинтересовалась Катя.
  Тома пожала плечами.
  - Может новенького проверить решили, не знаю.
  Тут раздался звонок. Девочки вошли в класс, поздоровались с вышедшим из подсобки Глебом и сидевшими на задних партах директрисой и историков, расселись за свои парты. Подождав немного опаздывающих, новый учитель коротко кашлянул и поприветствовал класс.
  - Здравствуйте, садитесь, - произнёс он зычным голосом. - Меня зовут Глеб Максимович Свиридов, и так получилось, что этот урок истории проведу у вас я. Дежурных прошу составить список отсутствующих, если таковые есть. Надеюсь, Павел Андреевич и Лидия Лаврентьевна не станут сильно возражать, если на своем первом уроке в этой школе я позволю себе немного поимпровизировать и немного отойду от плана. Мне очень бы хотелось рассмотреть сегодня мою любимую тему в истории двадцатого века - Столыпинские реформы, а именно реформу аграрную. Пожалуйста, записывайте в тетрадь, - дал указание он и отошёл в сторону от доски, на которой большими красивыми буквами было выведено: 'Аграрный вопрос в период правления Николая II'. - В современной исторической науке некоторыми специалистами принято высоко оценивать результаты этих реформ. Объяснить это довольно легко - после развала Союза многие стали считать Российскую Империю чуть ли не передовым государством, которое метило в лидеры. На мой взгляд, и авторы вашего учебника в этом со мной согласны, - после этой фразы Глеб улыбнулся и словно по мановению волшебной палочки, на лицах ребят тоже появилась робкая улыбка, - действительность несколько приукрашивается. Постараюсь убедить в этом и вас на примере земельного вопроса и попыток его решения в поздней Империи. Для этого прибегну не только к скупым цифрам и пространным рассуждениям, но обращусь также к мнению современников, доводам как противников, так и сторонников проводившихся реформ, жалобам крестьян и простого народа. Прежде всего, хотелось бы поговорить о личности самого реформатора, Петра Аркадьевича Столыпина. Личность это бесспорно масштабная, а спектр оценок её бесконечен. Лев Толстой в своем очерке 'Не могу молчать!', осуждал военно-полевые суды, введенные по инициативе реформатора, а самого Столыпина называл палачом. Надеюсь, небезызвестный вам Витте рьяно критиковал Петра Аркадьевича, практически ненавидел его. С другой стороны, видный философ Розанов и не слишком-то известный публицист Шульгин высказывались в пользу реформатора. Кто из них был прав? Для начала обратимся к фактам.
  И Глеб начал углубляться в начерченные на доске таблицы. Юноша был эрудирован, свободно ориентировался в предмете, когда он говорил, лицо его словно бы озарялось ярким сиянием. Поначалу настроенная скептически Аня всё больше проникалась ходом мыслей и словами историка. Его манера держаться, его уверенность, его мужская красота и бьющая ключом молодость подкупали, располагали к себе. Глеб рассказывал настолько красочно и ярко, что казалось, он сам видел происходящее своими глазами. Мельчайшие детали крестьянского быта, причины недовольства правительством, тяготы жизни простого человека - он знал обо всем, рассказывал не спорадически и как бы между прочим, а слаженно и чётко. Каждый приведённый факт, любая упомянутая деталь гладко ложились в версию событий, излагаемую Глебом. За один урок он каким-то образом сумел сформировать целостную картину той эпохи, передать умонастроения и чаяния людей, процитировать десятки современников, убедительно доказать, что ни царь, ни его министры не были блистательно благородными и безвинными жертвами обстоятельств, они и сами здорово постарались, бездействуя и хватаясь за прошлое, когда ситуация усугублялась всё сильнее.
  - Столыпинский террор принято оправдывать якобы узаконенностью действий палачей, аграрную реформу нахваливать за якобы невероятные результаты, к которым она привела. На самом же деле ни террор, ни реформа не решили ни одной из стоявших тогда перед правительством проблем - остудить общество, избавиться от террористов-революционеров, перевести землю из собственности общинной в собственность частную. Сам Петр Аркадьевич пал жертвой террориста, не смотря на повторявшуюся из года в год браваду о победе над терроризмом, что со всей очевидностью продемонстрировало низкую эффективность предпринятых им действий. Не поймите меня не правильно - я не виню этого человека, скорее всего Столыпин был патриотом, но реформатора и политика принято оценивать по итогам его деятельности. А итоги оказались неутешительными: недовольство среди крестьян продолжало расти, а ненависть, которую широкие слои населения питали к Николаю после Кровавого воскресения, введения военно-полевых судов и разгона Думы, росла. В итоге все это выльется в Февральскую и Октябрьскую революции и крушение монархии. Поэтому тем, кто желает оставаться объективным и беспристрастным, нужно признать - аграрный вопрос так и не был решен, знаменитые столыпинские реформы своей цели не достигли, а сам Петр Аркадьевич был слабым реформатором, в глубине души считавшим, что сможет запугать народ и потому относившийся к простым людям, как к черни.
  Звонок прозвенел минуты две назад, но никто не сдвинулся с места. В классе царила удивительная тишина, а довольный собой Глеб перевёл дыхание, приосанился и, окинув взглядом задние парты, поблагодарил за внимание и попрощался. Аня с удивлением обнаружила, что не хочет уходить. Она бы слушала и дальше. Никогда раньше урок не пролетал так быстро и не был таким увлекательным. Катя, похоже, придерживалась того же мнения, посмотрев на подругу округлившимися глазами.
  - Подождите, ребята, задержу вас на одну секундочку, - заголосила директор. Лицо её озаряла радость и воодушевление. Она выскочила к доске. - Спасибо вам, Глеб Максимович, за столь замечательный урок. Но тут у нас возникла маленькая проблема. Кадровый вопрос, так сказать. Павел Андреевич считает, что вам, ребята, лучше остаться у него. Я же хочу чуть разгрузить его график и позволить Глебу Максимовичу и дальше вести у вас уроки истории. Вы-то сами кого хотите? Глеба Максимовича или Павла Андреевича.
  Аня мгновенно смекнула, каков будет ответ. Класс тут же заголосил, выкрикивая имя нового историка. Астахова молчала, обернулась посмотреть в сторону старого учителя. На его лице застыло выражение боли и обиды. А директор всё не унималась.
  - Так что, Павел Андреевич, будете настаивать на своём или всё-таки отдадите класс Глебу Максимовичу. Класс вы слышали, они хотят не вас, - с ехидной ухмылочкой произнесла она.
  Павел Андреевич встал, хотел что-то возразить, но шанса ему не предоставили.
  - Но не будем задерживать ребят, этот вопрос мы разберём сами, - заявила директор. Школьники стали расходиться, оживлённо шушукаясь. Все поняли, что именно произошло на уроке - директор практически легализовала травлю Павла Андреевича. Поэтому одноклассники Ани были настроены весьма агрессивно по отношению к историку.
  - Пусть только посмеет остаться, я ему жизни не дам! Да ну, новый в тысячу раз лучше! Глеб Максимович такой хорошенький, - доносилось со всех сторон.
  Ане было неприятно признаваться в этом, но мнение одноклассников она в целом разделяла. Однако девушка не могла не испытывать жалости к Павлу Андреевичу. Она снова и снова вспоминала выражение его лица в конце урока, и сердце её сжималось от сострадания.
  - Видели, какой он классный? - откуда не возьмись, выскочила Тома.
  - Так интересно рассказывал, - согласилась Катя. - Он однозначно лучше Пал Андрееича. Аня, теперь-то ты согласна, что Тома правильно сделала, попросив поставить нам новенького?
  Аня ничего не ответила, сделала вид, что не услышала вопроса. Катя всё поняла и переспрашивать не стала, они с Томкой принялись делиться впечатлениями от урока. Для себя Аня твердо решила наведаться к Павлу Андреевичу. Он одинокий старый человек, ему особенно нелегко переживать предательство. Аня представила себя на его месте, и от этого девушке стало вдвойне не по себе. Старому учителю наверняка нужна поддержка и он получит её, пусть даже от одной-единственной ученицы, которая была благодарна ему за те годы, что он потратил на школу.
  ...
  И снова поворот судьбы, на этот раз в противоположную сторону. Только-только Весницкий счёл себя победителем, как один урок перечеркнул удачу сегодняшнего утра. Он пристально наблюдал за тем, как лицо Лидии Лаврентьевны претерпевает метаморфозы. Когда стало ясно, что Глеб действительно хороший учитель, а дети сидят тихо не из-за страха перед директором и старым историком, а потому, что захвачены повествованием, которое вёл Глеб, дирекор бросила в сторону Весницкого короткий взгляд, полный ненависти и чувства собственного превосходства. Историк понял - она собиралась отомстить, только не догадывался как.
  Из рекреации донесся звонок, но ребята не сдвинулись с мест, пока Глеб не разрешил. Тут директор снова глянула в сторону Весницкого и выскочила на середину класса, произнесла свою сбивчивую и подлую речь. Когда ученики стали выкрикивать имя Глеба, она мстительно улыбнулась, глядя прямо на Весницкого. Павел Андреевич хотел было возразить, но ничего в голову не лезло, он встал и замер, не зная, что сказать. К счастью, директор и не предоставила ему шанса, отпустив детей. Когда они покинули класс, Глеб скромно устроился в сторонке, а директор не сводила глаз с Весницкого.
  - Так как, Павел Андреевич, мы договорились? Или может быть вам не понравился урок Глеба Максимовича? Считаете его плохим специалистом?
  Весницкий искренне надеялся, что новенький окажется таковым, высмеивал про себя его возраст и неопытность, но возразить теперь значило нагло соврать. Пришлось пойти на попятную.
  - Нет, Глеб Максимович очень хороший учитель.
  - А заметили, какая дисциплина в классе была? Вам до такого далеко! - добивала Весницкого директор.
  Павел Андреевич посмотрел на Глеба. Тот стоял, скромно опустив голову.
  'А ведь доволен, подлец. Слова в мою защиту не скажет! Я припомню тебе это, Иуда!' - подумал Весницкий, а вслух сказал:
  - Если Глеб Максимович действительно хочет вести уроки в этом классе, я возражать не стану.
  - Не сомневаюсь, что он этого хочет! - с торжеством победителя произнесла Лидия Лаврентьевна. - Ведь так, Глеб Максимович, - она, наконец, оторвала свой взгляд от поверженного противника и посмотрела в сторону Свиридова.
  - С великим удовольствием. Дети мне очень понравились - чуткие и внимательные слушатели, - сказал Глеб.
  - Ну, знаете, - не выдержал Весницкий.- Такими они были из-за нас с Лидией Андреевной. На следующем уроке ваше мнение может резко перемениться.
  - Посмотрим-посмотрим, - протянул Глеб.
  На том разговор завершился, но его содержание не выходило из головы Весницкого до конца дня. Когда он возвращался домой, его окликнул старожил - Игнатий Платонович. Этот дедушка по праву мог считаться самым интересным жителем деревни. Скрюченный, с лицом, испещрённым глубокими морщинами и шрамами, не смотря на преклонный возраст, он сохранял ясность и трезвость рассудка. Родился старик в девяносто восьмом году девятнадцатого века, помнил и знал много всего интересного, прошёл через четыре войны - обе Мировые, Гражданскую и советско-финскую сорокового года - пережил всех генеральных секретарей, Российскую Империю и Советский Союз. Где он только не побывал, чего только не рассказывал! В деревне к Игнатию Павловичу относились с большим уважением, перечить ему никто не смел, даже самые обезбашенные хулиганы. По непонятной причине сам старик отчего-то полюбил Павла Андреевича, был с ним ласков, любил болтать на отвлечённые темы. Поэтому Весницкий не удивился, услышав низкий скрипучий голос окликавшего его Игнатия Павловича:
  - Павел Андреевич, поди сюда, у меня к тебе вопросец, любезный.
  - Здравствуйте, Игнатий Платонович, - приветливо улыбнулся Весницкий. Обычно он любил беседы со стариком и как человек, и как историк. Как человек по той причине, что Игнатий Платонович был единственным жителем деревни, тянувшимся к нему. Как историк оттого, что вряд ли когда-нибудь ещё он встретит очевидца событий столетней давности. Но сегодня Весницкий был взбудоражен. Неожиданный успех Глеба в школе, всеобщее одобрение, которое вызвал его урок, серия уколов со стороны директора в адрес пожилого учителя - всё это вывело Весницкого из себя.
  - Ты мне скажи, Пал Андрееич, что это за белобрысый и конопатый у нас по деревне ходит?
  - То новый учитель истории, из центра приехал, - Весницкий сразу догадался, что речь о Глебе.
  - Вон оно как, - причмокнув, сказал старик. - А ты как же?
  Весницкий развел руками.
  - Говорят, Игнатий Платонович, на пенсию мне пора. Отслужил я, значит, своё, - с нескрываемой горечью ответил Весницкий.
  - Вон оно как, - сочувствующе протянул старик. - Да ты не расстраивайся, садись, я тебе чёй-то рассказать хочу. А на молодежь рукой махни - неблагодарные они нонче.
  Весницкий послушно устроился на лавочке рядом со стариком. От Игнатия Платоновича отчетливо пахло старостью и сыростью. Другим этот аромат показался бы неприятным, но не Весницкому. Будучи историком, Павел Андреевич ощущал профессиональную тягу к древности, любил запах старых книг и старых людей, потому что запахи, как считал историк, рассказывали об эпохе куда больше, чем буквы, сокрытые в книгах, и слова, произносимые человеком.
  - Я знаешь почему спрашивать про белобрысого начал? - между тем принялся рассказывать старик. - Он мне отрочество напомнил. Лет четырнадцать тогда было, а то и меньше. Жили мы далеко на востоке, - Игнатий Платонович поднял свою худую, высохшую кисть и махнул ею в сторону. - На приисках, что у Лены. Отец мой не последний человек там был, - старик вздохнул в знак сожаления о минувших днях. - Какая там природа была, какой народ... Про расстрел ты должон был слышать.
  - Так вы у Бодайбо жили?! - ошеломлённо воскликнул Весницкий.
  - Ну жил, - хмыкнул старик.
  - Почему же никогда не рассказывали? Я бы вас на урок истории пригласил, рассказали бы ребятам про расстрел. Сегодня такому свидетелю цены нет!
  - Так ты не спрашивал никогда, - сказал старик, а глаза его горделиво заблестели - восхищение учителя польстило самолюбию Игнатия Платоновича. - Да только я тебе не за расстрел рассказать хотел, а за одного парня, на тех приисках работавшего. Знаешь, точь-в-точь учитель этот ваш новый. Белобрысый, конопатый, но мужик приятный был. Я его почему запомнил, жена дольше всех его оплакивала. Видать, сильно любила. Ей говорят - дура, да угомонись ты, а она всё траур носит. Два месяца после его смерти она слезами заливалась, а потом умом тронулась. Стала болтать, якобы её муж с того света к ней вернулся. Тут уж народ перепужался, хвать её да в приход. Священник на нее поглядел, подумал, да говорит: 'Её не в приход - в больницу надобно вести'. А баба эта к тому времени совсем исхудала, бледная стала, ходить сама не ходит, ноги с трудом переставляет. Так в больницу и не попала - отмучилась да померла.
  - К чему рассказываю, - опомнился старик после небольшой паузы. - Теперь вот вспомнить пытаюсь, были у неё от того мужика дети или нет. Уж больно похож этот наш учитель на того мужика.
  - Так может вам просто показалось, - предположил Павел Андреевич.
  - Может и показалось, да только ты у него все равно спроси, знает он, откуда его род али нет.
  - Не знает, Игнатий Платонович. Детдомовский он.
  Старик на секунду призадумался.
  - Значит, не обознался, - убеждённо сказал он. Точно тебе говорю, он потомок того мужика. Надо самому с ним переговорить, нет-нет, да до правды докопаемся, - пока Игнатий Платонович говорил это, взор его был устремлен куда-то в сторону. Но тут он повернулся к Весницкому и посмотрел ему прямо в лицо. - Ну спасибо тебе, Пал Андрееич, развлёк старика.
  - До свидания, Игнатий Платонович, - вежливо попрощался Весницкий, встал со скамейки и продолжил путь к себе домой.
  'Интересно, - думал он по дороге. - Старика Глеб тоже очарует? Настроит и его против меня, как детей настроил'.
  Весницкий понимал - его убежденность в том, что дети ополчились на него из-за нового учителя сродни паранойе, но поделать с собой ничего не мог. Липкая, черная зависть обволакивала его рассудок, мешала мыслить трезво. Он очень быстро забыл про разговор с Игнатом Платоновичем, стал снова и снова прокручивать в голове сегодняшний день, и с каждым кругом истинное положение вещей становилось всё очевиднее - Глеб хороший учитель, которого любят дети. Таким Весницкому не стать никогда. Правда больно обожгла, сердце сжалось в комок, а на глазах навернулись слезы. Павел Андреевич взял себя в руки, открыл калитку и спрятался от жестокого мира у себя во дворе.
  Он не отправился сразу в дом, а сел на табуретку, что стояла у стены, и стал ностальгировать о времени своего обучения в педагогическом университете. Весницкий считался самым серьёзным в группе - никогда не шутил, к преподавателям относился почтительно, с глубоким уважением. Его считали подлизой, но он таковым не являлся. Весницкий крайне ответственно подходил к изучению азов будущей профессии, отсюда и преклонение перед преподавателями. Да разве может быть кто-нибудь более важный на свете, чем школьный учитель? Ни у одного человека нет такой власти, которой располагает педагог в стенах кабинета. Именно поэтому педагог должен быть заведомо умнее президентов, премьер-министров и диктаторов. И уже тогда Весницкий считал, что станет хорошим педагогом. Воображение рисовала цветастые картины грядущей жизни - ученики внимательно слушают его, поражаются открытиям, которые совершают вместе с учителем, извлекают мудрость из слов Весницкого, а после уроков подбегают к столу и наперебой задают дополнительные вопросы, а счастливый и гордый Павел Андреевич популярно разжевывает ответы на них.
  Первый год в школе быстро развеял идиллические мечты о учениках, жаждущих открытий. В теории Весницкому казалось - достаточно знать и любить предмет, уметь обращаться с детьми и они наверняка к тебе потянуться. Он не учёл одного - передать свою любовь к предмету другим практически невозможно, каким бы мастером своего дела ты не был.
  Нет, ученики возненавидели его далеко не сразу. Напротив, они тихонько сидели у него на уроках, вежливо изображали интерес. Проблемы начинались в конце каждой четверти, когда Весницкий начинал выставлять, как ему казалось, объективные оценки по предмету. Тут начинались слезы, некоторые вспоминали неучтённые заслуги, как то: написание реферата или пересказ главы учебника. Весницкий терпеливо пояснял, что одними пересказами хорошую оценку не заработать. Но учеников это мало волновало. Агрессия с их стороны становилась всё более явной, в конце концов его не выносили даже отличники. Ну а совсем плохо стало после памятного инцидента с Митей Астаховым. Даже сейчас, много лет спустя, Весницкий не мог спокойно прокрутить случившееся у себя в голове не испытывая отвращения к Астахову.
  К счастью, в калитку Павла Андреевича кто-то постучал, вырывая его из омута неприятных воспоминаний.
  - Войдите, - крикнул Весницкий, слегка повернув взгляд в сторону калитки.
  Ручка повернулась и во дворе появилась Аня Астахова.
  'Какая ирония, только-только подумал о её отце', - пронеслось в голове у Весницкого.
  - Здравствуйте, Павел Андреевич, - робко произнесла девочка.
  - Так мы же виделись, Аня, - по-доброму улыбнулся Весницкий.
  - Ну да, - она улыбнулась в ответ и застыла на месте.
  - Проходи, не бойся. Так зачем ты пришла?
  Она закрыла калитку, после чего кивнула.
  - Просто пришла вам сказать, Павел Андреевич, я не хотела, чтобы вас заменили на Глеба Максимовича.
  - Спасибо, - её слова тронули Весницкого, и, неожиданно для самого, себя он вдруг разрыдался в голос. Видимо, слишком много навалилось на старика в последнее время. Анечка перепугалась, бросилась к нему.
  - Павел Андреевич, что с вами? - испуганно спросила она.
  Он только покачал головой, а по щекам бежали теплые блестящие слёзы.
  - Павел Андреевич, ну не плачьте, пожалуйста, - девушка не знала, что делать, но по интонации было слышно, как искренно её сопереживание учителю. Казалось, ещё немного и Аня сама разревётся. Эта мысль несколько отрезвила Павла Андреевича. Он перевёл дух и усилием воли заставил себя успокоиться.
  - Прости меня, - дрожащим голосом выдавил он. - Мне не хотелось, чтобы меня видели таким.
  Стараясь не смотреть на девушку, он вытирал слезы своей худой сморщенной рукой.
  - Вы из-за сегодняшнего так расстроились? - спросила Аня, садясь на корточки рядом со своим бывшим учителем.
  Весницкий кивнул в ответ.
  - Больно, Аня, не представляешь, как больно, когда от тебя отворачиваются ребята, которых ты учил несколько лет подряд. В такие минуты как никогда ясно осознаешь, что ты никому не нужен. Старый никчёмный черт, смерти которого дожидается вся деревня.
  Девочка хотела его утешить, но не знала как.
  - Хотите, я поговорю с директоршой, попрошу её вернуть вас? - предложила Аня.
  Весницкий отрицательно покачал головой.
  - Не нужно. Моя судьба была решена уже в том году. Им нужен был предлог меня уволить, отправить динозавра на пенсию, - он хмыкнул. - А ведь я далеко не самый старый. Да бабский коллектив меня невзлюбил.
  Тут он посмотрел на Аню и опомнился. Негоже, когда посторонний человек слушает твои жалобы на жизнь.
  - Хватит об этом, Анюта, - Весницкий через силу улыбнулся. - Пошли я тебя чаем напою.
  - Спасибо, но мне домой надо. Я только на секундочку к вам заскочила, хотела выразить свою благо... - по мере произнесения фразы девочка менялась в лице и, оборвавшись на полуслове, сама заплакала.
  Старому учителю стало по-настоящему хорошо. Есть ещё ученики, которые ему признательны.
  - Ну-ну, Аня, я не стою твоих слез, - театрально произнёс Весницкий и обнял девушку. Она стала понемногу успокаиваться.
  - Если хотите, я буду срывать ему каждый урок, - прошептала она Весницкому на ухо. - Мстить за вас постоянно, делать ему всякие подлости, пока сам со школы не свалит.
  Весницкий коротко хохотнул.
  - Не нужно, Аня. В конце концов, он ни в чем не виноват. Ты и сама понимаешь, что Глеб хороший учитель. Я не жалею, что вы достанетесь ему. Просто обидно, когда никто не подал голоса за меня. А тебе спасибо, взбодрила старика.
  Весницкий отстранил девушку от себя, с мягкой улыбкой посмотрел на её приятное молодое лицо и поцеловал в щеку. А потом что-то щёлкнуло у него в голове, и он прикоснулся своими губами к её губам. Со стороны могло показаться, что то был отеческий поцелуй. Однако и Весницкий, и Аня поняли - это не так. Девушка резко отпрянула, Павел Андреевич смутился.
  - Ну, мне пора, - выдавила она и решительно направилась к калитке.
  - До свидания, и спасибо тебе, - тихо произнёс Весницкий, мысленно изливая на себя поток ругательств.
  Застыв у калитки, Аня кивнула учителю и ушла. Весницкий смотрел ей в след и с удивлением обнаружил, что его сердце стучит быстрее, чем обычно, напоминая о молодости и влюбленности.
  - Даже не думай, старый дурак, - пробормотал Весницкий и перевёл взгляд на небо. Однако так и не смог изгнать из мыслей Аню Астахову.
  Новая неделя.
  После богатого на события начала учебного года школьная жизнь быстро вошла в привычное русло. Уроки чередовались с переменами, прежний неспешный ритм обучения, свойственный некоторым сельским школам, несколько переменился из-за Глеба Максимовича. Новый учитель оказался на редкость хорошим и мигом был внесён в разряд всеобщих любимчиков. Он умел разговаривать как с учителями, так и с учениками, льстил немолодым женщинам изысканными и всегда уместными комплиментами, располагал к себе школьников открытостью и общительностью. Он был из числа тех преподавателей, на двойку которых никогда не обижаешься, потому что знаешь - заслужил. Он очень скоро стал пользоваться определённым уважением и среди сельских жителей, а местные старушки мигом записали Глеба в список завидных холостяков, и каждая из них стала женить его на своих внучках.
  Павел Андреевич не мог конкурировать с новым учителем. Ученики шушукались между собой и так или иначе, Весницкому становились известны их разговоры. Краем уха он слышал, как две девочки из шестого класса делились своими впечатлениями о Глебе, и одна из них с жалостью замечала, что у них останется Весницкий. 'Всегда нам не везёт!', - с горечью закончила она. Как раз в этот момент вторая её толкнула локотком - Весницкий проходил рядом. Случаев, подобных этому, можно было привести вагон и маленькую тележку. Старый учитель приходил к неутешительному выводу: дети его никогда не любили и не полюбят. Просыпаясь утром каждого понедельника, он ставил себе задачу добиться расположения учеников. Стал разбавлять уроки истории разгадкой кроссвордов, выдумывал всевозможные развлечения, не подрывавшие дисциплину, пытался шутить, но ничего не выходило.
  Ученики заметили перемены в поведении старого учителя, некоторые стали этим пользоваться и небезуспешно - всегда считавшийся строгим Весницкий стал завышать отметки. Отчаянно повторяя про себя, что сегодня он сделал ещё один маленький шажок навстречу ученикам и очень скоро они к нему потянуться, в глубине души Павел Андреевич не верил сам себе. И за это он открыто начинал ненавидеть Глеба. 'Он не виноват, ни в чём не виноват. Чего ты на него обозлился?' - не впервый раз задавался вопросом Весницкий. Червь зависти беспокойно ворочался в душе Павла Андреевича, вытягивал из него все соки, мешал спать по ночам, не позволял думать ни о чем, кроме школы и новых форм подачи материала.
  'Такого не бывает, - убеждал себя Весницкий. - Он только пришёл, и вот они сидят на его уроках, как загипнотизированные. Значит, он знает что-то, чего не знаю я, обладает подходом, навыком'.
  Бесплодность прилагаемых усилий, растущее раздражение, бессонница резко ухудшили здоровье Павла Андреевича. Сердце, о местоположении которого большую часть своей жизни Весницкий не вспоминал, стало давать о себе знать. Резкая колющая боль периодически вынуждала Павла Андреевича принимать валидол. Проявила себя слабость - ноги подкашивались, подолгу стоять у доски было невыносимо трудно. Теперь Весницкий стал проводить большую часть урока, сидя за столом. Наконец, головная боль стала донимать Павла Андреевича. В конце октября Весницкий всерьез стал подумывать о пенсии.
  Единственное, что согревало душу старого учителя, были редкие встречи с Аней Астаховой. Он не мог понять причину, по которой стал тянуться к этой девочке ещё сильнее, чем прежде, но когда она проходила рядом и, потупив глаза, тихо здоровалось, Весницкий забывал обо всех своих болячках. Он корил себя за нечаянный поцелуй, корил, но и ловил на мысли, что хотел бы повторить тот, ставший казаться фантастическим, момент. Больше всего Весницкий жалел о том, что передал одиннадцатый класс Глебу. Этого не стоило делать, но теперь уже ничего не исправить. Оставалось искать нечаянных встреч с Аней внутри школы. Помимо этого Павел Андреевич, оставаясь дома наедине, предавался мечтам о новом визите девушки. Он бы извинился за свой поступок, она бы стала его чаще навещать и сумела бы скрасить тихую жизнь старика. Пожалуй, только эти мечты и придавали Весницкому сил в неравной борьбе с Глебом. Павел Андреевич продолжал надеяться на себя и верить в свой успех, хоть энтузиазм его и таял с каждым днем.
  После своего визита к Весницкому, Аня Астахова поняла три вещи: старый историк очень одинокий человек, он ей неприятен и она его боится. Вспоминая тот поцелуй, отвращение, которое она испытала, когда сухие старческие губы прикоснулись к ее губам, Аня зареклась оставаться с Павлом Андреевичем наедине. В школе она старалась избегать его, а когда возможности скрыться не было, и они встречались в коридоре, Астахова отводила взгляд в сторону, шептала дежурное здрасте, и, ускоряя шаг, проходила мимо. По какой-то причине она не могла выносить липких маленьких глазок историка, бесстыдно шаривших по её лицу и телу. Во взгляде Весницкого чувствовалось нечто неправильное и пугающее. Быть может, девушка себя напрасно накручивала, а может слова Томы о том, что она спит со стариком запали ей глубоко в душу, но Ане стало казаться, будто старый историк смотрит на неё оценивающе, как мог бы смотреть влюбленный в неё молодой человек. Проницательная Катя заметила перемены в поведении подруги, но истолковала их неправильно.
  - Стыдишься, что не вступилась за Пал Андрееича? - спросила она как-то после очередного неловкого момента в коридоре.
  Аня пожала плечами и объяснять ничего не стала.
  Насколько ухудшилось отношение Ани к Весницкому, настолько же оно улучшилось к Глебу Максимовичу. Отчасти, на нее повлияли окружающие - девчата наперебой нахваливали новенького. Но главную роль здесь сыграл сам Глеб. Внимательный к деталям, он не только мастерски владел историей, умея превратить скучный урок в увлекательное приключение, когда ученик ощущает себя участником событий давно минувших дней, но и хорошо разбирался в людях, подбирал ключик к каждому сердцу. Обстановка в классе на его уроках становилась поразительно умиротворенной. Он каким-то образом догадывался о ссорах и разногласиях внутри класса, как бы между прочим разрешал их. В считанные дни все девочки влюбились в него, только о нём и разговаривали. А Аня... Она не знала, что чувствовала. Ей просто хотелось слушать и слушать Глеба. Никуда больше она не торопилась так, как на уроки истории. Там она словно бы преображалась, сама того не замечая, становилась кокеткой - излишне громко смеялась над шутками учителя, делалась разговорчивее и всячеси старалась привлечь к себе внимание учители, потому к каждому уроку она готовилась необычайно тщательно.
  Аня не пыталась разобраться в природе своих чувств, а между тем, она начинала любить историка, любить по-настоящему, как способна любить только молодая неопытная девушка в первый, и как ей кажется, последний раз в жизни - страстно, самоотверженно, крепко. Разумеется, любовь её сопровождалась искренним страданием и метаниями юности: то ей казалось, Глеб не отводит от неё глаз на уроке, то, наоборот, мерещилось, будто он совершенно её не замечает. Сладкие муки неопределенности доставляли ей куда больше наслаждения, чем доставило бы прямое признание Глеба в ответных чувствах.
  Любовь, казалось, придала ей сил - оценки стали выше даже по предметам, которые она терпеть не могла. Физика, математика, геометрия - теперь всё ей по плечу. Несмотря на свою открытость, чувства к учителю она держала в тайне. Отчасти из-за слов Томы, которые все, кроме Ани давным-давно забыли, а отчасти из-за страха быть высмеянной. Впрочем, предаваться томлению любви в одиночестве ей нравилось. Ощущения становились острее, чем сильнее угнетали неприятные мысли, тем приятнее было разубеждать себя в сомнениях. Постепенно любовь её перетекла в помешательство. Она уже ни о ком и ни о чём не могла думать, на каждой перемене бежала в кабинет истории, где принималась болтать с Глебом на повседневные и изъезженные темы.
  У Глеба имелись определенные подозрения на счет её поведения, но он их до поры до времени решил не высказывать. По крайней мере, так казалось Ане. Ещё бы - если он влюблен в неё, как быть? Роман между учителем и ученицей осудит всякий. Ане особенно приятно было рассуждать о пикантности ситуации с позиции жалости к объекту своего обожания.
  'Бедненький, - думала она, - ему-то хуже. Его сердце разрывается так же, как и моё, но поделать с этим он ничего не может. С меня какой спрос? А он несёт ответственность. Насколько трудно ему придётся, если все всплывёт?'
  К концу четверти сомнений в ответных чувствах Глеба у неё не оставалось - он не возражал против её присутствия в подсобке, сам приглашал пить чай и поддерживал беседы ни о чём. Он интересовался жизнью Ани, поднимал всё более щекотливые темы. Однажды у них зашёл разговор даже о её матери.
  - Я заметил, ты живешь с отцом, - сказал Глеб. - А где же мама?
  Аня помрачнела, но к тому моменту она считала учителя родным ей человеком, поэтому решила обо всём рассказать.
  - Она умерла, когда мне пяти не было.
  Учитель понимающе кивнул.
  - Хоть немного её помнишь?
  - Помню. Лучше всего голос - нежный, добрый, ласковый. До самой своей смерти она приходила ко мне и напевала колыбельные. Ещё помню, что перед самой смертью меня перестали к ней пускать. Отец не хотел, чтобы я запомнила её бледной, как сама смерть, худой и измученной. Когда она умерла, там были врачи, такие серьёзные, насупленные, всё объясняли, почему не смогли помочь. И их лица я отчего-то запомнила как никогда отчетливо, а материнское нет, - она тяжело вздохнула. Видимо, эти мысли мучили её до сих пор. Глеб это понял и сменил тему, заговорив о методах лечения различных заболеваний в девятнадцатом веке, а затем о медицине вообще.
  Эта их беседа окончательно убедила Аню в том, что Глеб к ней неравнодушен, но первый шаг не сделает никогда. Имеет ли право сделать его она? Чем больше девушка об этом размышляла, тем крепче утверждалась в том, что такого права у неё нет. Когда начались каникулы, она ушла на них с тяжёлым сердцем. Как быть дальше, девушка не знала, но для себя строго решила всю неделю провести вдали от Глеба.
  Первая четверть со всей очевидностью убедила Лидию Лаврентьевну в том, что Глеб справится с полным объёмом работы. Поэтому от Весницкого можно было избавляться. Прежде она хотела подождать до конца года, но теперь, после вмешательства Демидова, твердо решила отправить наглеца на пенсию как можно скорее. Каникулы виделись ей удобной возможностью подвести его самого к мысли об уходе. Для этого она и вызвала старого учителя на последней учебной неделе к себе в кабинет.
  Когда Весницкий пришёл, напротив директора уже сидел Глеб. Его присутствие несколько смутило Павла Андреевича, и он стал подозревать нечто неладное. Кулакова предложила Весницкому садиться.
  - Я вас по какому поводу вызвала, Павел Андреевич. Говорят, здоровье у вас шалит, на уроках часто срываетесь, да выглядите неважно.
  - Кто говорит? - довольно агрессивно спросил Весницкий.
  - Люди, - холодно ответила директриса. - Собственно о чём речь. Мы с Глебом Максимовичем обсуждали его готовность принять всю школу. Он ответил согласием. Ведь так? - она вопросительно посмотрела на Глеба.
  - Ну, если Павел Андреевич действительно подумывает о пенсии, я, конечно, готов его заменить, - подтвердил Глеб.
  - Ни о чем таком я не думаю! - резко заявил Весницкий.
  - Просто поймите, - ласково начала Лидия Лаврентьевна. - Классов у нас немного, в школе чуть больше полутора сотен человек обучается. Денег нам выделяют совсем мало - год прошёл после дефолта. Жить и так не сахар, а станет ещё хуже, если зарплату приняться делить. Поскольку у нас такое щекотливое положение сложилось, мне из района денег на зарплату второму историку выделили, а буквально на той неделе вызывают и спрашивают, так мол и так, с историком-то разобрались? Я руками развожу, - тут Лидия Лаврентьевна пристально посмотрела на Весницкого и в продолжении последовавшей тирады глаз не отводила, - приехал молодой, талантливый, в общем учитель от бога. Да старый уходить не хочет. Меня спрашивают, а зачем же я тогда просила денег на нового, если старый будь здоров. Что прикажите говорить? Врать не стала. Он, говорю, с работой справляется все хуже и хуже, в одиночку не тянет, хоть и скрывает это. Здоровье у него ни к черту, оно и неудивительно с нашей-то зарплатой в шестьдесят один год. Да уходить всё равно не хочет, боится, наверно, что на одну пенсию не проживёт, зарплата всё ж таки больше. Из-за денег, говорю, место занимает.
  По лицу Весницкого Лидия Лаврентьевна поняла, что сумела задеть его за живое. Он покраснел, не знал, куда деть руки, сжимал разжимал кулаки, чесал голову. Глаза его плавали по всему кабинету, но смотреть прямо на Кулакову он не мог. Наслаждаясь моментом своего триумфа, Лидия Лаврентьевна совершенно не обращала внимания на Глеба, смущённо ёрзавшего у себя на месте. Очевидно, русло, в которое повернул разговор, ему не нравилось, но влезть он не решался.
  - Это вы зря так, - не выдержал последнего предложения Весницкий. - Я здесь совсем не из-за денег.
  - Выходит я ошиблась? - она изобразила на лице раздосадованность, для пущей убедительности всплеснула руками. - Неловко-то как. Да только вас не разберёшь, Павел Андреевич. Если не из-за денег, тогда зачем остаётесь?
  Весницкий хотел было что-то ответить, но она не предоставила ему такого шанса.
  - Я бы могла подумать, будто бы вы боитесь отдать детей в ненадежные руки, но мы-то с вами убедились - Глеб Максимович куда квалифицированнее вас как в истории, так и в педагогике.
  Такая прямота смутила Весницкого. Он, наконец, потупил взор, признавая поражение.
  - Дети его любят, чуть ли не каждый день приходят просить заменить вас им. А я отказываю. Павлу Андреевичу, говорю, тоже на что-то жить нужно. Так и в центре сказала. Они долго совещаться не стали, наказали вопрос разрешить. Денег выделять не станут, придётся зарплату вам на двоих делить. Сами объясняйте Глебу Максимовичу, почему он вместо и без того маленького оговоренного оклада будет получать сущие гроши.
  Закончив, Кулакова откинулась на спинку кресла и с ощущением собственного превосходства изучала согбённую фигуру поверженного противника. Весницкий помолчал, поднял глаза, посмотрел на Лидию Лаврентьевну и выдавил из себя:
  - Это всё?
  Она кивнула.
  - До свидания, - процедил Весницкий и ушёл.
  Кулакова проводила его с легкой улыбкой на лице.
  - И к какому снижению оклада мне нужно готовиться? - спросил Глеб.
  - Пока ни к какому. А там будет видно, - уклончиво ответила директор.
  - Тогда я тоже пойду, - сказал Глеб, поднимаясь.
  - До свидания, - попрощалась она с молодым учителем.
  Разумеется, никто не требовал от неё увольнения Весницкого - историю эту она сочинила специально, дабы нанести ещё один болезненный удар по самолюбию Павла Андреевича. И этот удар не станет последним. Она будет продолжать унижать его до тех самых пор, пока не получит заявления об уходе.
  ...
  После беседы с директором Весницкий был сам не свой. Проведя урок без желания, он пошёл домой. В этот момент Павел Андреевич злился на весь мир.
  'Какой паршивец, - думал он о Глебе. - Они заранее это срежиссировали. Решил занять моё место. Сидит там, сама невинность. Если Павел Андреевич хочет, если собирается. И нашим и вашим хочет казаться хорошим. Не бывать этому! Экий подлец. Я к нему по-отечески, а он мне нож в спину. Проклятый Брут! А эта паскуда, проститутка распоследняя, да как она смеет меня оскорблять. Это я-то из-за денег работаю! Я, который просидел в этой школе тридцать шесть лет, все это время был бесконечно предан работе, не ушел, когда начался ельцинский разгул, остался в девяносто восьмом. Эта паршивка искала мне замену всё это время. Никто ехать не хотел, выискала одного дегенерата. Каким надо быть идиотом, чтобы поехать в богом забытую деревню в самом начале жизни. Чего он тут забыл, черт проклятый! Главное, каким правильным казаться хотел. Павел Андреевич то, Павел Андреевич сё. Дайте совет, помогите с этим, подсобите с тем. А сам козни с директрисой плёл у меня за спиной, на место моё засматривался. Зарплату мне резать собрались! Так тем лучше, этот козёл первым не выдержит. Я-то на копейки всю свою жизнь существовал, уж всяко не пойду на попятный, какими бы словами эта дешевка меня в центре не обзывала'.
  Поток его мысленных ругательств оборвал окрик Игнатия Платоновича:
  - Что идёшь, не здороваешься, Пал Андрееич?
  Весницкий рассеяно посмотрел на старика, словно бы видел его впервые.
  - Простите, задумался. Добрый вечер, - обрывисто произнёс он.
  - Присаживайся, погуторить надо.
  - Простите, мне некогда, - довольно грубо отмахнулся от старика Весницкий.
  - А в чём дело?
  'Вот привязался же, старый дурак!', - пронеслось в голове Весницкого. Он чуть было не произнёс этого вслух, но сумел сдержаться. Не ответив на вопрос Игнатия Платоновича, он пошел своей дорогой, словно бы ничего не слышал.
  'Оставлять этого так нельзя, - продолжал рассуждать Весницкий. - За каникулы нужно что-нибудь придумать, как-то отомстить подлецам. Только что я могу? Да ничего! Я бессилен, абсолютно бессилен. Все от меня отвернулись. Одна только Анечка, добрый ребёнок, пожалела старика. Я не имею право сдаваться, хотя бы ради таких как она нужно продолжать стоять на своем'.
  Дабы хоть как-то утешить себя и очернить нового историка, Весницкий стал прокручивать в памяти все эпизоды, в которых Глеб выставил себя в чёрном цвете. Тут всплыл и разговор в конце урока, когда учитель не оборвал тираду директора, не заступился за коллегу, который оказал ему поддержку. Снова вспомнился сегодняшний разговор и молчание Глеба. Проскальзывали и другие мелкие эпизоды, как вдруг Павел Андреевич вспомнил о самом первом учебном дне, когда он подслушал разговор директора и Свиридова. Она всячески поносила Павла Андреевича, а Глеб слова в защиту человека, который ему помогал, не сказал.
  Тут старому учителю вспомнились первые слова Глеба, которые он различил. Тогда Весницкий не придал началу беседы особого внимания, его слишком взволновали суждения о своей собственной персоне. Но теперь Весницкий припомнил - Глеб и директор говорили о каком-то неприятном эпизоде на предыдущем месте работы Свиридова. Вроде бы ничего конкретного сказано не было, но директор намекнула, что событие не позволяет разом заменить Весницкого Глебом.
  Павел Андреевич призадумался, сам не заметил, как сбавил шаг. Именно в этот момент его осенило. Инцидент на старом месте не позволял ему устроиться в городе! Вот почему он перебрался в деревню. Возможно даже, то событие означало конец его карьеры, но страстное желание Кулаковой избавиться от Весницкого, сыграло Глебу на руку. Поэтому он не возражает, когда историка отчитывают при нём, поэтому отмалчивается, когда Павла Андреевича поносят где-нибудь в уголке - это место лучшее, на что он мог рассчитывать, а избавиться от конкурента самый верный способ удержаться за работу.
  Догадка Весницкого всё расставляла по местам - и почему такой талантливый учитель отправился в деревню, и почему согласился на довольно низкую зарплату. Теперь ясно - выжить Глеба из деревни путем дробления его зарплаты не получится. Он будет согласен на любые гроши, лишь бы сохранить место. Пройдёт время, его проступок забудется и он вернётся в город.
  Теперь у Весницкого появлялась новая возможность избавиться от новичка - компромат. Нужно выяснить, что произошло на предыдущем месте работы и ткнуть фактами прямо в лицо Глебу, пригрозить их оглаской, а дальше всё зависит от значимости того происшествия, на которое намекали Глеб и директор в своём разговоре.
  Воодушевленный новым планом, Весницкий несколько приободрился. Информацию начал собирать уже на следующий день, стараясь действовать неприметно. Пару раз заводил разговор с Глебом и, сделав вид, будто сочувствует снижению зарплаты молодого учителя и подумывает уйти из школы из-за этого, стал допытываться о его прошлом.
  - Не сладко тебе придется, Глеб Максимыч, - сказал Весницкий. - Директор тебе не сказала, насколько собирается урезать-то?
  - Нет, - сказал Глеб, заполнявший какие-то бумаги.
  - Понимаешь, она ведь нас лбами сталкивает, - продолжал между тем Весницкий. - Да, школа небольшая, но математиков у нас почему-то трое, русичек и того больше. Могла бы лишнего историка на ставке оставить да не делить. Так нет же, режет специально. День перегружен, когда один работаешь, ничего не успеваешь, а по деньгам всё равно копейки. В твоей старой школе по-другому было, наверное.
  - Да примерно также, - отвлекся от бумажек Глеб. - Но там учеников было куда больше, одним историком не обойтись. Поэтому зарплату никто не резал. Как тут у вас всё устроено я пока не разобрался.
  - А ты где, кстати, работал, в школе какого города?
  - Да в центре области и работал, в сорок втором лицее.
  - Не слышал о таком. Не жалеешь, что ушёл? Здесь-то наверняка платят меньше.
  - Я же вам рассказывал математику в день приезда. Платят меньше, но жильё выдают, цены ниже.
  - Это да, - протянул Павел Андреевич. - Слушай, ну если зарплату низкой считаешь и из-за этого уехать собираешься, - он попытался изобразить на лице мучительную внутреннюю борьбу, - я готов уступить.
  Глеб, принявшийся было снова писать, оторвался, вопросительно посмотрел на Весницкого.
  - В каком смысле готовы уступить?
  - В прямом. Увоюсь, только скажи. Я-то старый, какие там у меня потребности. Да и сколько я проработать еще смогу - пять лет, десять? А ты сюда, небось, с серьёзными намерениями приехал, - Весницкий пристально вглядывался в лицо Глеба, стараясь прочитать ход мыслей этого человека. - Всю жизнь воспитанию сельских детей посветить решил, ведь так?
  Глеб не торопился с ответом.
  'А брехать открыто ему стыдно, не совсем бессовестный человек, - подумал Весницкий. - Ясно всё с тобой дружок, на год-два сюда перебрался, пока все уляжется. Ну, ничего, мы тебя на чистую воду выведем'.
  - Я к чему это говорю, - не дождавшись ответа, продолжил Павел Андреевич. - Ты в любом случае дольше меня проработаешь, так зачем мне место человека, от которого в перспективе пользы больше, чем от меня?
  - Ну что вы, Павел Андреевич, - оживился Глеб. - У меня и в мыслях не было подводить вас под увольнение. Урежут зарплату и бог с ней, - в подтверждение своих слов он махнул рукой, - сдюжим. Я никакая-то там столичная штучка, как тут обо мне думают некоторые. Лидия Лаврентьевна выставила всё так, будто вы сами хотите уйти на пенсию, но меня утруждать не желаете, боитесь, что я не справлюсь. Ну, я и сказал ей - справлюсь. Откуда же я знал, что она просто плетёт интриги против вас?
  - Спасибо тебе, - хмыкнул Весницкий, не поверивший ни слову Глеба. - Но над моими словами подумай как следует. Сейчас легко рассуждать - нам пока денег меньше платить не стали, а вот как начнут, тогда всё и переменится. Почувствуешь, что тебя ущемляют, дай знать, и я мигом уступлю дорогу.
  - Хорошо, большое спасибо, - сказал Глеб. На том их разговор и закончился.
  Весницкий выяснил, что хотел и в тот же день уже звонил в сорок второй лицей. Трубку на том конце подняла пожилая женщина, как выяснилось, завуч.
  - Я хотел бы поговорить с директором, - сказал Весницкий.
  - Его сейчас нет, будет сегодня после двух, - прозвучал ответ.
  - Да мне бы побеседовать с ним лично. Когда можно будет приехать и поговорить?
  - А кто его, простите, спрашивает.
  - Коллега. Я по поводу одного вашего бывшего учителя, Свиридова Глеба Максимовича.
  Услышав имя, завуч отчего-то стала разговаривать тише.
  - Так он снова в школу устроился.
  - Да, - подтвердил Весницкий.
  - А что именно вы хотите узнать о Глебе?
  - В первую очередь, причину увольнения из вашего лицея.
  - Понимаю. А вы, простите, откуда звоните.
  Весницкий назвал свою школу.
  - Значит, в деревне работает, - тихо пробормотала завуч. - Знаете что, перезвоните через час-полтора, я вам скажу, когда можно будет подъехать. Это и правда не телефонный разговор.
  - Договорились. До свидания, - Весницкий положил трубку.
  Он снова набрал номер сорок второго лицей уже через урок. Завуч сумела связаться с директором, встреча была назначена на эту субботу. На просьбу уточнить время, завуч ответила: 'Подходите в течение дня'. Довольный собой Павел Андреевич положил трубку и, насвистывая незатейливую мелодию, вернулся в класс.
  Четверг и пятница пролетели незаметно. Весницкий попросил Глеба подменить его(в субботу у Павла Андреевича по расписанию был всего один урок), и с утра пораньше отправился в центр на автобусе. В последний раз он уезжал из деревни лет десять назад по какому-то пустяковому поводу, да и не в областной центр, а в небольшой поселок городского типа. Поэтому очутившись в городе, он растерялся. Весницкий и предположить не мог, что жизнь за прошедшие годы настолько резко переменилась - по улицам ездила куча личных автомобилей, стены были изуродованы надписями и рекламными листовками, на каждом углу попадались кафе, рестораны, магазины, а многие заводы закрылись.
  Сорок второй лицей располагался в промышленном районе города - крупное красивое четырехэтажное здание с прилегающими футбольным полем и баскетбольной площадкой, беговой дорожкой. Несмотря на конец четверти, у крыльца толпились мамочки и бабушки, дожидаясь своих отпрысков.
  'В деревне-то народ самостоятельнее - с первого класса сами в школу и со школы идут', - отметил про себя Весницкий.
  Обойдя родителей, Весницкий вошёл внутрь лицея. Видимо, урок ещё не закончился - коридоры пустовали и спросить, где кабинет директора было не у кого. Пришлось искать наугад. Обойдя первые два этажа, Павел Андреевич наткнулся на учительскую, там и выяснил, что директора можно отыскать на третьем.
  По пути наверх Павел Андреевич не без зависти отметил, что школа куда чище и опрятнее- стены свежепокрашены, паркет блестит, двери в классы новые с симпатичными табличками. Добравшись до нужного кабинета, Весницкий робко постучал и вошёл внутрь. За дверью располагалось просторное помещение - у стены стоял широкий стол, заставленный какой-то техникой, в которой, к своему стыду, Павел Андреевич ничего не смыслил, в одном углу стоял шкаф, в другом кадка с красивой пальмой. На полу был постелен невзрачный красный ковер, а окна прикрыты симпатичными занавесками. В первый миг Весницкому показалось, что внутри никого. Но тут из-за нагроможденной на столе кучи выглянула хорошенькая молодая девушка. Она задорно улыбнулась и поздоровалась.
  - А вы к Анне Александровне? - поинтересовалась она. - Посидите минутку, она сейчас подойдёт.
  Девушка указала на стул у стены. Весницкий вошел внутрь и только сейчас понял, что это была приёмная - дверь в кабинет директора 'спряталась' с краю. Устроившись на стуле, Весницкий беспокойно елозил, явно нервничая. Он недостаточно хорошо обдумал ход разговора. Всё равно директор потребует разъяснений, спросит, почему Весницкий так интересуется Глебом, что тогда отвечать? Соврать, представиться директором? Не стоит - эта Анна Александровна может быть знакома с Кулаковой. Если вранье вскроется, Весницкий только проблем себе наживет. Он стал размышлять над предлогом получше, как вдруг дверь приемной открылась и внутрь заскочила немолодая низкая темноволосая женщина. Заметив Павла Андреевича, она вопросительно посмотрела на него. Весницкий подскочил с места.
  - Здравствуйте, Анна Александровна. Три дня назад я звонил вашему завучу по поводу Свиридова. Она должна была предупредить.
  - А, это вы, - она автоматически улыбнулась. - Пойдёмте.
  Она проводила его к себе в кабинет, усадила в мягкое кресло, сама устроилась за столом, сняла очки и положила их в футляр, после чего перевела взгляд на Весницкого.
  - Давайте обо всем по порядку. Кто вы такой?
  - Я учитель истории, Весницкий Павел Андреевич.
  - И почему вы вдруг заинтересовались Свиридовым?
  - Понимаете, я узнал, что его уволили отсюда не по собственному желанию и у меня появились некоторые подозрения относительно причин... - уклончиво начал Весницкий.
  - Заметили странности в его поведении?
  - Ну, можно сказать и так.
  - Ясно, - директор наклонилась вперед, упершись локтями в стол. - Вы хотите узнать причины его увольнения?
  - Да, - согласился Весницкий. - У меня есть некоторые подозрения, но я не знаю, как их трактовать. Ведь это довольно деликатный вопрос, понимаете?
  - Я всё понимаю. Вопрос и правда деликатный. А вашему директору он ничего не рассказывал?
  - На самом деле, я не в курсе. Побоялся спрашивать - вдруг Глеб ничего не рассказал, а я его подставлю? Поэтому сначала решил обратиться к вам, разобраться, что к чему, может быть зря воду в ступе толоку. Но судя по тому, как вы отреагировали, не зря.
  - А с самим Глебом говорить не пробовали?
  - Отмалчивается.
  - Понятно. Вы правы, ваши подозрения не беспочвенны, - кивнула директор, её лицо приняло серьёзное выражение, сделалось почти мрачным. - Я не уверена, что это красиво с моей стороны, но расскажу вам. Свиридов очень хороший учитель, дети его всегда любили, и объективных причин для его увольнения у меня не было. Но в том году один мальчик из нашей школы пропал. Что с ним случилось, неизвестно до сих пор, но поскольку его родители довольно состоятельные люди, в первые дни подозревали похищение. Отец заплатил большие деньги, поэтому милиция работала как следует. Допрашивали одноклассников и учителей, в том числе Глеба. Помимо этого о преподавательском составе справки наводить стали. Глеба на допрос вызвали во второй раз. Почему - никто не знал. Подозревали, причиной этому его прошлое. Детдомовец, денег у него нет, вот и отчаялся до такой степени, что похитил собственного ученика. Подозрения не подтвердились, милиция Свиридова отпустила и больше не тревожила. Всё бы хорошо, да только одна родительница как-то пронюхала о причинах этих допросов - то ли у неё, то ли у её мужа знакомые в милиции были. Она заявилась ко мне с требованием уволить Глеба. В общем, оказалось, он состоит на учете в психиатрической больнице. Я разговаривала с самим Глебом, он уверял меня, что ничего серьезного, но родительница подняла бучу. Грозилась рассказать всем, что мы шизофреников в школе держим и так далее и тому подобное. Я её попыталась успокоить, пообещала разобраться в вопросе, а она продолжала гнуть свою линию. Добейтесь того, чтобы ему вообще с детьми запретили работать, - требовала. Честно сказать, я была готова стоять за Глеба до конца - уж больно парень мне симпатичен. Но он сам настоял на увольнении, написал заявление по собственному желанию. Видимо, приврал он мне и не диагноз у него не безоблачный, раз ввязываться в эту историю не стал. А может просто испугался огласки - вы ведь понимаете, какое у нас в обществе отношение к человеку, лежавшему в психиатрии? Так или иначе, я посоветовала ему не устраиваться в городе, а перебраться куда-нибудь ещё и взяла слово, что о своих проблемах, гхм, со здоровьем, он обязательно сообщит директору новой школы, если, конечно, решит продолжить работать учителем. На том мы с ним и порешили. А так жалоб на него никогда не было, никаких нареканий к его работе у меня нет, странностей за ним не замечала, но я его почти не знала. Вон, вы с ним совсем недавно работаете, а уже подозревать что-то начали.
  - Вот оно как дело обстоит, - сказал Весницкий.
  - Сами понимаете, простите, как вас?
  - Павел Андреевич.
  - Сами понимаете, Павел Андреевич, разговор только между нами. Прошу не передавать никому деталей беседы. Тема действительно очень щекотливая. Мне, как и вам, не хотелось бы вредить парню. Он честно и самоотверженно любил школу и детей, это по глазам было видно. Будь моя воля, я бы никогда его не выгнала.
  - Само собой, Анна Александровна. Спасибо вам огромное, вы очень помогли, - сказал Весницкий.
  Директор встала, проводила Весницкого до дверей где они и распрощались. Погружённый в невеселый размышления Весницкий покинул школу и направился к автобусной остановке.
  Глеб психически болен. Как Весникому поступить теперь, когда все разъяснилось? Первоначально он планировал публично озвучить компромат, специально подбирал дату родительского собрания, дабы как можно большее число людей это услышало. Весницкому живо представлялось выражение лица директора, вынужденной выслушивать возмущённых родителей. Но теперь Павел Андреевич не мог так поступить Во всеуслышание заявить о любой болезни человека аморально, мерзко. Не просто так от врачей требуют хранить тайну. Смеет ли Весницкий ради личной выгоды использовать эту информацию? Нет, не смеет.
  Похоже, он снова зашёл в тупик. А потом вспомнил, директора, её ухмылку на первом уроке Глеба, довольное выражение на лице молодого учителя, когда школьники выкрикивали его имя.
  'А почему, - задумался Весницкий, -собственно говоря, я должен заботиться о его добром имени? Окажись я на его месте, и директор, и любой другой учитель ткнули эту информацию мне в лицо. Они бы унизили меня и потребовали бы увольнения, даже если бы проступок был незначительным. А как бы повёл себя Глеб? Стал бы заступаться? Оказал бы мне поддержку? Нет, нет и ещё раз нет! Пережив травлю в городском лицее он и не подумал встать на мою сторону, когда директор начала травить меня. Так почему я должен переживать о нём, испытывать угрызения совести? Никаких причин для этого у меня нет! К тому же, откуда мне знать, вдруг его болезнь опасна для окружающих? Вдруг он бросится на детей, или вычудит что похуже? Аморально рисковать благополучием учеником, а не замалчивать информацию, которая имеет принципиальное значение'.
  Рассудив так, Весницкий твердо решил избавиться от Глеба. Правда, сделать это не так, как планировал раньше, а несколько иначе. Сначала он переговорит лично с ним, расскажет, что всё выяснил и предложит уехать из деревни. Разумеется, попытается сделать это как можно деликатнее, но шансов Глебу не оставит. Если тот не примет предложение Весницкого, Павел Андреевич вернётся к своему первому плану и публично заявит о болезни Глеба.
  Весницкий хотел отложить разговор с Глебом до начала четверти, но уже в воскресенье понял, что не дотерпит - хотелось поскорее разыграть полученный им козырь. Уже в понедельник - первый день каникул - Весницкий отправился домой к Глебу.
  Когда Павел Андреевич добрался до дома, то к своему удивлению обнаружил, что парень не только хороший учитель, но и отличный хозяин - покосившийся забор он выправил, стены дома побелил, успел перекрыть крышу и вычистить лужайку перед калиткой. Глеб и теперь возился на дворе, похоже, строил курятник. Весницкому снова стало стыдно.
  'Столько трудился, а я его выгоню прочь', - пронеслось в голове старого учителя.
  Тут Глеб заметил его, приветливо улыбнулся.
  - Павел Андреевич, здравствуйте! Не бойтесь, заходите, я не сильно занят. Зачем пришли?
  - Поговорить с тобой хотел, - выдавил Весницкий, закрывая за собой калитку. Жизнерадостность Глеба отчего-то вызвала раздражение у Павла Андреевича, придало решимости довести дело до конца.
  - Сейчас чай поставлю, - засуетился Глеб, бросив молоток и гвозди прямо на улице.
  - Не стоит, давай просто пойдём в дом и поговорим.
  Слова Весницкого, его мрачность, привели к тому, что радушие Глеба растворилось.
   - Пойдемте, - согласился парень, пропуская Павла Андреевича впереди себя.
   Порядок был наведён и внутри - неизвестно как, но Глеб постелил в прихожей коврик, поклеил новые обои, а на месте лампочки Ильича висела красивая, хоть и старенькая люстра. Прибавилось и мебели - диван у стены, шкафчики по сторонам, буквально забитые книгами. Стекла на окнах блестели, подоконники были оттерты от пыли и пятен, вокруг было чрезвычайно чисто. Пораженный Весницкий подошёл к одному из шкафов, стал просматривать заголовки книг. Собрание сочинений Маркса и Энгельса, чуть ниже энциклопедия Брокгауза, написанная дореволюционной орфографией. Поражённый Весницкий бросился к следующему шкафу. Раритетные дореволюционные издания 'Войны и мира', 'Братьев Карамазовых', собрание сочинений Бунина. Потрёпанные журналы начала века. Следующий шкаф - коллекция не хуже - книги о Первой Мировой. Здесь и Белая книга, включающая в себя переписку Англии перед войной. Издана в четырнадцатом году. Здесь и Зайончковский, также одно из первых изданий, и Головин, и советские книги двадцатых и тридцатых годов, наконец, иностранные издания на немецком, французском и английском языках. В следующем шкафу оказались современные издания, иностранные журналы и работы наиболее видных историков. Охваченный азартом Весницкий позабыл о такте, выхватил первую попавшуюся книгу и принялся ее листать, жадно выхватывая строчку за строчкой с произвольно открытой страницы.
  Глеб, до поры до времени стоявший в стороне и молчавший, не без гордости вставил:
  - Мечтал о коллекции книг с детства. В детдоме эти мечты осуществиться не могли, но когда выбрался оттуда, приступил к их осуществлению.
  - Но как тебе удалось собрать всё это? - Весницкий окинул рукой комнату.
  - Это не всё, в спальне и другой комнате ещё есть, - сказал польщённый Глеб. - Иные издания искал подолгу. Вот, к примеру, за 'Киевской стариной', журнал издавался в конце девятнадцатом веке, пришлось ехать к черту на кулички, в богом забытую библиотеку за Уралом. Но досталась она мне практически за бесценок. В ужасном состоянии - листы вываливались, перемешались, пришлось подшивать, кропотливо складывать странички, но я все исправил, сложил по порядку один к одному. Главное, проявить настойчивость.
  - Но эти книги, они ведь стоят кучу денег, - заметил Весницкий.
  Глеб покачал головой.
  - Вы слабо разбираетесь в ценах, - улыбнулся Глеб. - Для коллекционеров они большой ценности не представляют, по крайней мере, сейчас. А если покопаетесь на свалках, то не сомневаюсь, что обнаружите куда более ценные издания - после смерти стариков, которые, также как и я, кропотливо их собирали, неблагодарные потомки просто выбрасывали ставшие ненужными книжки. Иные пенсионеры, понимая, какая участь ждёт их собрания, добровольно дарили или, на худой конец, продавали за копейки.
  - Так ты и по помойкам лазил?
  - Лазил, - сознался Глеб. - Но считаю это не более унизительным, чем работу шахтеров или землекопов, которые достают из-под земли укрытые там сокровища. Вы не представляете, что сегодня люди считают бесполезным. Ведь было время, когда даже газеты бережно хранили где-нибудь на чердаке. А сегодня? Выкидывают редкие издания, избавляются от журналов, которые по их мнению являются макулатурой. Когда отыщешь что-нибудь этакое с одной стороны радостно, а с другой сердце сживается и думаешь, как же так можно-то. Если хотите, посмотрите, не буду вам мешать.
  Весницкий на секунду замер с книгой в руках, потом вдруг вспомнил, зачем сюда пришёл. Ему снова стало стыдно, тем не менее, он заставил себя отложить книгу и высказать все, что думал.
  - Да нет, пожалуй, поговорим о деле.
  - Ну как хотите. А что за дело? Серьезное? - спросил Глеб и улыбнулся.
  Весницкий на улыбку не отвтеил
  - Я беседовал с директором из твоей прежней школы, - прямо сказал Весницкий.
  Услышав это, Глеб переменился в лице - брови сдвинулись к переносице, уголки губ опустились, ноздри раздулись.
  - О чём вы с ней говорили?
  - О причинах твоего увольнения.
  И без того красное лицо Глеба стало багровым. Он яростно посмотрел на Весницкого.
  - Зачем вы лезете в мою жизнь?
  - Прости, Глеб, но это не только твоя жизнь. У меня давно были подозрения. Молодой талантливый парень перебрался в деревню. Спрашивается, зачем? У тебя что-то серьёзное, я прав?
  - Лидия Лаврентьевна обо всём знает. Мне кажется, вас это ни в коей мере ни касается, - с надрывом в голосе произнёс Глеб.
  - Нет, касается. Ты думаешь, мне безразлична судьба детей, на которых я потратил несколько лет жизни?
  - А нет? - мстительно бросил Глеб.
  Его слова разозлили Весницкого.
  - Вот значит как? Хорошо. Я считаю, что родители должны знать, кто учит их детей. Поэтому предлагаю тебе самому во всем признаться. Ваша договоренность с Кулаковой меня не интересует. Ни ей решать, доверять детей больному человеку или нет.
  - Вы никак не уйметесь, да? - спросил Глеб, яростно сверкнув глазами. - Сначала намекнули о зарплате, говорили, что уйдёте, если меня что-то не устраивает, а теперь выжить меня решили? Нехорошо, Павел Андреевич, нехорошо.
  - А это не тебе решать. Ты родителям сознаешься во всем?
  - Я этого делать не обязан!
  - Тогда это сделаю я! - твердо заявил Весницкий.
  Глеб опустил голову, потом посмотрел на Весницкого исподлобья. От его взгляда Павла Андреевича передернуло. Того добродушного милого парня, с которым он ехал по ночной дороге в деревню, не осталось. На Весницкого смотрел хищник, голодное чудовище, жаждущее крови и мести.
  'Он меня убьет, здесь и сейчас, - заключил Павел Андреевич. - Как же глупо было идти к безумцу одному!'
  Глеб словно бы прочитал его мысли, усмехнулся.
  - Ты чего это? - испуганно спросил пятившийся к стене Весницкий.
  - Пошёл вон из моего дома и больше здесь не появляйся! - прорычал Глеб.
  Весницкий не стал спорить, засеменил в прихожую, быстро обулся и выскочил на улицу.
  'Здесь он меня не тронет', - пронеслось в голове у Павла Андреевича.
  Глеб вышел за ним следом. Кровь успела отхлынуть от лица, но щеки оставались ярко-алыми. Он был мрачен и холоден, одним своим взглядом словно бы выталкивал Весницкого прочь из своего дома. Уже оказавшись за калиткой, Павел Андреевич выкрикнул:
  - Если об этом не расскажешь ты, тогда расскажу я! - пригрозил он.
  Глеб ничего не ответил, поднялся к себе на крыльцо и закрыл дверь дома.
  Вздохнув, Весницкий ушёл.
  'А еще жалел этого подлеца, - размышлял Павел Андреевич по дороге. - Ну ничего, он у меня сполна получит. Теперь никакой милости. Проучу этого паршивца, и Кулакову. Они все у меня попляшут. Демидов встанет на мою сторону, уж о помощи я его попрошу, можете не сомневаться. А там видно будет'.
  Но эти мысли не спасали его от угрызений совести. Стыд, отступивший на время, снова вернулся. Как назло Весницкий вспомнил свои первые дни на работе. Над ним ведь тоже за спиной насмехались, никто не помог. Каково Глебу теперь? Что его ждёт впереди? Если Весницкий претворит свою угрозу в действительность, ему придётся уезжать, родители не позволят психу работать с детьми. Впереди у него профессия дворника или грузчика, вечера за рюмкой бутылкой водки и ранняя смерть в сорок-пятьдесят лет. На это его обрекает Весницкий.
  'Вспомни, как он на тебя смотрел. Представь, если кто-то из детей выведет его из себя, что будет тогда? Он опасен, ты сам в этом сегодня убедился. Этот человек безумен и ему запрещено работать с детьми. Так почему же ты себя стыдишь, когда прав на сто процентов?' - настаивал Весницкий в споре со своей совестью. У последней то ли не нашлось аргументов против приведенных доводов, то ли кончилось терпение и она разуверилась в своём подопечном, но грызть Весницкого перестала. Когда он подходил к своему дому, то совершенно не жалел Свиридова, напротив, радовался, что не скоро уйдёт из школы.
  К вечеру, когда разговор успел стереться из памяти, к Весницкому в калитку постучали. Это был Глеб. Он виновато опустил голову, потупил взор.
  'А, дошло, голубчик, что я не шутки шучу', - довольный собой подумал Весницкий.
  Ощутив свое превосходство, Павел Андреевич надменно посмотрел на молодого учителя и спросил:
  - Что надо?
  - В первую очередь я пришёл извиниться. Не стоило мне так себя вести и выходить из себя. Простите, что нахамил.
  'Подлизывается. Поздно, голубчик, теперь ничего не изменить', - подумал Весницкий а вслух сказал:
  - Я принимаю твои извинения. Но сам понимаешь, мои слова остаются в силе.
  - Понимаю, но хотел бы обсудить это с вами, если позволите.
  - А что там обсуждать? - довольно агрессивно спросил Весницкий. - Ты либо уходишь из школы, либо рассказываешь родителям о своих проблемах со здоровьем. В противном случае я сам буду вынужден обо всём рассказать.
  - Пожалуйста, позвольте войти и поговорить с вами буквально пять минут, - попросил Глеб. В этот момент он выглядел настолько жалко, что Весницкий не смог ему отказать.
  - Ладно, заходи, - разрешил Павел Андреевич.
  Глеб молча последовал за Весницким в дом, они расселись, юноша продолжал молчать.
  - Я слушаю, - подтолкнул его Весницкий.
  - Позвольте буквально секундочку. Я собираюсь с мыслями, - тихо произнёс Глеб.
  'Посмотри, до чего ты довёл человека. Неужели ты настолько жестокосерден? Неужели настолько подл и гнусен?' - проснулась совесть Весницкого.
  - Когда я выбирал профессию, - тихо заговорил Глеб, - я знал, на что иду. Низкая зарплата учителей служила предметом шуток уже в мои школьные годы. Тем не менее, я поступил в педагогический. У меня были льготы, не такие, чтобы я мог избрать какое-нибудь престижное направление, но всё же. В любой техникум поступил бы без труда. Помню, воспитатели пророчили мне судьбу повара. Я с детства здорово готовил, вот все и считали, что мой маленький талант перерастет в профессию. Также мне были открыты двери на факультеты любой технической специальности - уж больно хорошо мне давалась физика в школе, а в местном кружке электротехники я был лучшим. Но мою главную страсть - историю - ничто не могло затмить. Постепенно, год за годом, она занимала все мои мысли. Осмысливать путь, который проделало человечество - стоит ли говорить вам, какое удовольствие мне это приносило? Но заниматься только накоплением мне было неинтересно. Я хотел делиться знаниями, обсуждать события, искать внутреннюю подоплеку. Ведь такое довольно часто случается - ты считаешь, что выявил причину и пока не примешься широко и ёмко обсуждать проблему, не заметишь ошибку в собственных рассуждениях. Поэтому меня влекло к науке. В то же время я был не уверен в своих собственных силах, потому не ставил задачей превратиться в исследователя с мировым именем. К концу последнего учебного года я отчетливо осознал цель моей жизни - делиться своей страстью с другими, передавать её людям. Поэтому я поступил в педагогический. С учениками можно обсудить проблему, самому разобраться в ней глубже и помочь понять им, но главное - я могу заразить их любовью к истории. Ничего другого мне не хотелось. Мои одноклассники и одногруппники гнались за деньгами, а образование им было необходимо лишь для галочки в каком-то безумном списке требований Успешного Человека. А я отправился прямиком в школу.
  Тут Глеб снова остановился, весь зарделся.
  - Правда, не всё далось так просто. Примерно на четвертом курсе у меня начались проблемы. Я надеюсь, вы простите меня, если я не стану вдаваться в подробности - это очень сложно и неприятно. В одном могу вас заверить - никакой опасности для окружающих эти проблемы не представляют. Но при поступлении на работу, я об этом не распространялся. Когда всё вскрылось и стало ясно, что моя тайна может всплыть наружу, я ушёл. Опять-таки, сделал это не потому, что чувствую себя виноватым. Я не хочу, чтобы о моих проблемах знали другие. Никто не станет разбираться в диагнозе, все просто начнут тыкать пальцем или крутить у виска, посмеиваться и за глаза называть шизиком. Скажете, я придаю этому слишком большое значение? Может и так, только ничего не могу с собой поделать. Я уехал и перебрался сюда. На этот раз пришлось рассказать обо всём сразу, но только директору под честное слово хранить мою историю в тайне. Если мне придётся уйти и отсюда, боюсь, на карьере учителя будет поставлен крест.
  Глеб поднял раскрасневшиеся предательски влажные глаза, посмотрел на Весницкого.
  - Я не хочу этого, Павел Андреевич. Я люблю свою работу и детей, могу принести пользу обществу. Сейчас я занимаю своё место в жизни, а вы хотите лишить меня его. Я готов работать за те копейки, что останутся после дележа работы, мне не зачем прогонять вас. Прошу вас, не делайте того, что задумали. Вы уничтожите мою жизнь, моё будущее, все мои чаяния и надежды. Я не сделал вам ничего плохого, так за что вы наказываете меня?
  Глеб закончил. Он безотрывно смотрел на Весницкого и ждал ответа. Павел Андреевич был раздавлен. Внутри головы подленько и тихо подзуживал вредный голосок:
  'Он врет, придуривается, давит на жалость! Не слушай его, сделай по-своему'.
  Но слова Глеба звучали убедительно, а Весницкий вспомнил свою молодость и узнал в истории парня свою. Нет, он не был детдомовцем, но точно так же, как и Глеб, мечтал работать с детьми, делиться своими знаниями, побуждать детей к правильным и добрым поступкам. Как Весницкий мог выступать примером для других, если планомерно строил козни против недавно начавшего практиковать учителя?
  - Я не тороплю вас с ответом, - устав от ожидания, заявил Глеб. - Подумайте, взвесьте всё. Если не поменяете решение, скажите и я уеду. Но очень вас прошу, не делайте этого. В ваших руках человеческая судьба и вы, как учитель, должны ей справедливо распорядиться. Спасибо, что выслушали.
  Глеб встал и, не прощаясь, ушёл. Весницкий остался один, сидел, перекрестив пальцы рук, и думал. Ему предстояло выбрать между собой и парнем, которого он почти не знал. Неизвестно, куда бы пал выбор Весницкого, если бы не внезапная смерть Игнатия Платоновича.
  Старожил умер.
  Его смерть заметили не сразу, через день после разговора Весницкого и Свиридова. Соседка зачем-то заглянула через забор на огород старика и обнаружила там его закоченевшее тело. Игнатий Платонович лежал на спине с широко открытым ртом и стеклянными глазами смотрел в небо. Его костлявая рука была сжата в кулак и поднесена к лицу, в ладони оказалась пожухлая трава и небольшой комок земли. Бабки невольно зашептались - уж не колдун ли был дед? Прожил столько лет, болезней не знал, а умирать вышел во двор. Одна так прямо сказала - ведьма или колдун под крышей умереть не могут, тут либо крышу пробивать, либо прямо на лавке на улицу выносить. Слова её всерьез никто не воспринял, но смерть Игнатия Платоновича на многих произвела глубокое впечатление.
  Старик жил здесь больше пятидесяти лет и многим стало казаться, что он вечен. На словах его все уважали, а на деле в мир иной старик ушёл в одиночестве, глядя в чёрное ночное небо.
  Дмитрий Астахов был одним из немногих, кто откровенно недолюбливал Игнатия Платоновича. Вслух он редко обсуждал старика, но смерть последнего оставила Астахова равнодушным. Более того, когда вечером он вернулся домой, и Аня принялась было пересказывать события, связанные со смертью Игнатия Платоновича и домыслы местных, Астахов прервал её на полуслове:
  - Глупости всё это, - отмахнулся он. - На эту старую мумию было страшно смотреть, смерть для него сродни избавлению от мук.
  На том их разговор и завершился.
  Аня, напротив, подпала под влияние апокалипсической атмосферы, на некоторое время окутавшей деревню. Выдуманные истории рождались буквально на пустом месте, их сочинители искренне верили в собственный вымысел и оттого рассказывали убедительно. К концу дня Аня наслушалась о подвигах Игнатия Платоновича, о том, как старик плюнул в лицо самому Сталину, когда тот лично награждал его орденом. Якобы генералиссимус подписал приказ о казне старшего сына Игнатия Платоновича, за что и был оплеван. Ребята постарше пугали малышню страшилками. Самая безобидная и добрая история заканчивалась тем, как восставший из могилы старик сжирал родителей ребёнка, братьев и сестёр, а затем и его самого, жутко скрипя своими вываливающимися зубами.
  Поддавшись соблазну, Аня и сама сочинила историю про то, как старик проклял её и она расшибла себе колено, но передумала её рассказывать - уж больно слабоватым выходило вранье.
  Она даже ненадолго позабыла о своей влюбленности в учителя, но однажды случайно наткнулась на него в булочной. Глеб выглядел подавленным, не поздоровался с ней даже после того, как она выдала дежурное здрасте. Девушка почувствовала себя уязвленной, но потом вдруг догадалась - у Глеба какие-то проблемы. Тогда она мигом позабыла о никому не нужном старике и принялась гадать, что же случилось в жизни Свиридова.
  О смерти Игнатия Платоновича Весницкий узнал совершенно случайно, из разговора прохожих. Сообщать эту новость специально Павлу Андреевичу никто не стал. Поначалу старый учитель не поверил, быстро собрался и пошёл домой проверить. Оказался там как раз в момент, когда тело выносили. Удивительно, как сильно Игнатий Платонович изменился с сентября - усох, словно бы стал уже в плечах. Кожа на лице, казалось, прохудилась, и сквозь неё можно было различить рельеф угловатого черепа. Одним словом, выглядел покойник жутко. Глядя на него, Весницкий вспомнил, как старик окликнул его перед самыми каникулами. Тогда охваченный идеей разоблачения Глеба, Павел Андреевич даже не посмотрел в сторону человека, которого считал своим другом. А ведь тот звал его дважды! Возможно, предчувствовал свою смерть, хотел попрощаться с самым близким в этой деревне приятелем. Но Весницкий, как последний эгоист, прошёл мимо.
   'Я помешался на мести, помешался на чертовом Глебе и проклятой Кулаковой! Теперь никогда не узнаю, что он хотел мне сказать, не могу даже вспомнить, когда беседовал с ним в последний раз!'
  Вернувшись домой, Весницкий тихонько всплакнул, налил себе сто грамм купленного у местного мужика самогона, потом добавил ещё, и ещё, и... Он почти никогда не пил, потому быстро опьянел и принялся философствовать о бренности бытия, никчемности жизни, бессилии человека перед высшими силами. Тоска застилала его мысленный взор, он то рыдал в голос, то напевал частушки, выходил из себя, чтобы следом по-детски мечтательно рассматривать свои армейские фотографии. В конце концов, его вырвало, и он завалился спать.
  Проснувшись с нестерпимой головной болью, он вылил в стакан оставшийся самогон и, поправив здоровье, стал приводить себя в порядок. Друга Весницкий оплакал, теперь нужно было узнать, когда похороны и явиться на них трезвым и разбитым горем, а не пьянкой.
  Когда днём он снова пришёл домой к Игнатию Платоновичу, там уже хозяйничала внучка покойника - далеко не молодая полная женщина, имени которой Весницкий не знал. Тем не менее, он поздоровался, спросил, нужно ли чем-нибудь помочь и только после осведомился, когда будут похороны. Женщина спокойно ответила на все вопросы - расстроенной она не выглядела, но на жизнь посетовала.
  - Чуть больше года назад мать умерла. Мы старику сообщать не стали, не хотели его расстраивать, больно он старый. Теперь вот и сам помер, - заявила женщина.
  Про родню Игнатия Платоновича в деревне ходили всякие слухи, главным образом отрицательные, потому её словам Весницкий не поверил.
  'Не вспомнили вы о старике, вот о смерти дочери и не сообщили. Совсем его забросили, оставили здесь умирать одного. Не ездили к нему, не навещали, а он всё о вас вспоминал, скучал!' - с негодованием подумал Весницкий.
  Вслух, разумеется, он не сказал ни слова.
  ...
  По приёзду родственников слухи о покойнике прекратили распространяться. Деревня замерла в ожидании процессии, которая проходила в тот же день, ближе к полудню. Правнук Игнатия Платоновича нанял автобус, на который погрузили часть тех, кто собирался ехать прощаться на кладбище. Весницкий ехать отказался - до кладбища полчаса ходу неспешным шагом. Ему нужно было многое обдумать. Впрочем, по дороге этого сделать не удалось: проститься со стариком собралась чуть ли не вся деревня. Ученики под надзором своих родителей вынуждены были изображать примерное поведение, почтительно здоровались со всеми, в том числе и с Весницким. В толпе Павел Андреевич разглядел и Аню. По случайному совпадению она шла следом за мрачным Глебом. Увидев его, Весницкий вспомнил недавний разговор.
  'Сколько мне осталось? - размышлял Весницкий. - Уйду на тот свет, совсем один, как Игнат, что после себя оставлю? Разбитую жизнь парня?'
  Он отрицательно покачал головой. Сразу после похорон сообщит Глебу, что всё забыто. А к концу второй четверти уйдёт из школы. Зачем тяготить других своим присутствием, если тебя никто не хочет видеть? Жалость к себе охватила Весницкого и, грустно глядя на катившееся к горизонту солнце, он думал о прошлом, об учениках, которые давно уехали из деревни, о друзьях, которых не видел давным-давно, о родителях, почивших много лет назад.
  Аня действительно семенила вслед за Глебом, но было это не случайно. Девушка решила выяснить, что случилось с учителем. Заприметив его в толпе, Аня до поры до времени шла молча, но как только толпа разбавилась и на дороге стало просторнее, подскочила и, схватив за локоть, поздоровалась. Глеб обернулся, растерянно посмотрел на Аню и нехотя кивнул.
  - Вы из-за Игнатия Платоновича так расстроились? - спросила она, после необязательных рассуждений о погоде.
  - Я его совсем не знал, Аня. Трудно по-настоящему расстроиться из-за смерти постороннего тебе человека.
  - Тогда почему вы такой грустный?
  Глеб пожал плечами.
  - Из-за погоды, наверное. Солнце меньше светит, умирающий год навевает тоску.
  - Вы прям как поэт.
  Глеб кивнул, но ничего не ответил. Видимо, к разговору он был не расположен. Снова почувствовав себя оскорбленной Аня отстала от него, и, прибившись к толпе одноклассников, стала рассеяно прислушиваться к их разговорам, хотя думала она совсем о другом.
  Астахов поначалу не собирался идти на похороны. Почившего он и, правда, недолюбливал, но не из-за личной неприязни. Главной причиной была дружба Игнатия Платоновича и Весницкого. Веря изречению Гете 'скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты', Астахов всегда сторонился умершего. Но погода в день похорон стремительно портилась, небо заволокло бледными серыми тучами, а на улице было мрачно. Помимо этого дул переменный промозглый ветер, отчего температура на улице казалась ниже, чем была на самом деле. К работе такая погода не располагала, а отлеживаться за телевизором не хотелось. Выпить же было не с кем - большинство знакомых Астахов на похороны отправились. Пришлось и ему собираться.
  В стареньком свитере и широких брюках он догнал бредущих по дороге людей и смешался с толпой. Принять собравшийся народ за похоронную процессию было невозможно - вокруг оживленно переговаривались, звучали шутки, иногда даже смеялись. Похоже, старика никому не было жалко, все шли туда скорее из любопытства или от безделья. Попеременно здороваясь то с тем, то с другим знакомым, Астахов выискивал кого-нибудь из близких товарищей, с которыми было о чём поговорить. Тут он краем глаза увидел Весницкого. Учитель пялился своими безумными водянистыми глазами куда-то в сторону. Было в его взгляде что-то странное, не присущее натуре Весницкого. А по глупой улыбке, то появлявшейся, то исчезавшей на лице Павла Андреевича, можно было догадаться, что он чему-то рад. Астахов проследил его взгляд и неудовлетворенно отметил, что учитель пялился на его дочь.
  'Показалось, - заключил Дмитрий. - На кой ляд ему Аня?'
  Тем не менее, сама мысль о том, что Весницкий пялится на его дочь, вызвала негодование. Астахов хотел было подойти и поговорить с учителем для профилактики, но потом напомнил себе - он на похоронах, здесь неуместно устраивать разборки из-за невнятных подозрений. Рассудив так, Астахов отстал от Весницкого и Ани, продолжил высматривать приятелей.
  Неспешно продвигаясь, процессия догнала-таки автобус, вынужденный плестись как черепаха по плохой дороге. Все желающие посетить похороны пришли почти одновременно. Гроб со стариком опустили в яму, вырытую трактором, принялись поспешно её зарывать - по всему было видно, что собирается дождь, а намокнуть не хотел никто. Когда дело было сделано, народ стал расходиться. Нашлись и такие, кто задержался помянуть покойника. Среди них оказался и Астахов. Быстро разливая водку, мужики пили и хмелели, рассказывали друг другу истории, которые слышали десятки раз. Некоторые вспоминали своих давно почивших родственников, другие повествовали о живых. Об умершем почти не говорили. И не только потому, что не жалели, но и оттого, что почти ничего о нем не знали. Когда могилу зарыли, люди стали расходиться.
  По дороге домой Павел Андреевич не прекращался думать об умершем. Он, пожалуй, был единственным человеком, который переживал смерть Игнатия Платоновича. Не из сильной любви, а из осознания того, что теперь в деревне ему и поговорить не с кем. Похороны навевали мрачные мысли о смерти. Весницкий невольно задумался о загробной жизни, грехах, зле, которое он совершил, хоть сам никогда сильно верующим не был - так, христианин о привычке. Прочувствовав гнетущую атмосферу кладбища, Весницкий заметил впереди себя вяло плетущегося Глеба. Павел Андреевич ускорил шаг, дабы догнать его.
  - Считал Игнатия Платоновича своим другом, - произнёс Весницкий, догнав Глеба. - А на самом-то деле он мне в отцы годился. Но не смотря на преклонный возраст до последнего дня был в своём уме. Всего пару дней назад встретил его на лавочке у дома, он меня звал, хотел что-то поведать, а я отмахнулся. Теперь вот мучаюсь, гадаю, о чём он поговорить хотел.
  Глеб понимающе кивнул:
  - Один мой старый друг погиб внезапно. Ничто не предвещало, а тут вдруг раз - и нет человека. Перед смертью звал меня, но я был далеко. Как и вы, мучаюсь по сегодняшний день и гадаю, о чём же хотел поговорить. Да только теперь уж никогда этого не узнать. И главное - почти уверен, ерунда, ничего важного, но убедить себя целиком не удается. А вдруг он готов был поведать свою сокровенную тайну, которую так и не решился рассказать раньше? Вдруг как никто другой нуждался в моей поддержке, а я был рядом с людьми, которым на меня плевать?
  - А что с ним случилось? - задал несколько бестактный вопрос Весницкий.
  - Застрелили его, - мрачно сказал Глеб.
  Расспрашивать дальше Павел Андреевич не стал.
  Некоторое время они шли молча вдоль дороги. Начался мелкий дождик, словно бы природа вместо людей решила оплакать покойника. Весницкий никак не мог решиться сказать главное, то, ради чего он и догнал Глеба. К счастью, тот сам перевёл тему в нужное русло:
  - Я тут подумал, Павел Андреевич, о наших делах. Я, пожалуй, и правда уеду. Причину придумаю, не волнуйтесь.
  Весницкий понурил голову. Дальше отступать некуда.
  - Я тоже хотел поговорить об этом, Глеб. Я был не прав. Ты хороший учитель, куда лучше меня. Возможно, во мне говорила зависть или какое-то другое чувство, которое не красит меня, как человека. В любом случае, твоя тайна умрёт вместе со мной. Оставайся. Мне и правда пора на пенсию, а ты быть может, проработаешь здесь следующие тридцать лет.
  - Я не хочу, чтобы вы шли на жертвы ради меня.
  - Это не жертва - необходимость. Только скажи честно, ты собираешься отсюда уехать, как только представиться возможность или намерен работать долго и старательно?
  - Если честно, то не знаю. Но ребята и школа мне нравятся. Да и народ в деревнях особенный. Иногда мне кажется, что я и сам родился в сельской местности.
  - Это точно, народ здесь особенный, - усмехнулся Весницкий. - Ну, мы договорились? - полувопросительно сказал Павел Андреевич.
  Глеб кивнул. Весницкий похлопал его по плечу и пошёл своей дорогой.
  'Славный парень, - подумал Весницкий. - Ополчился на него без причины, хорошо хоть глупостей не натворил'.
  Вместо того, чтобы сразу идти домой, Катя предложила Ане побродить по кладбищу.
  - Сейчас дождь начнётся, - заметила Аня.
  - Если начнётся, вернемся.
  Аня пожала плечами и согласилась. Бродя по грунтовым дорожкам среди невысоких, покрытых мхом надгробий, они случайно набрели на могилу матери Ани.
  - Она была красивой, - заметила Катя, глядя на овальный чёрно-белый портрет, прикрепленный к надгробию.
  - Да, - согласилась Аня, - была красивой.
  Она немного помедлила, потом посмотрела на подругу.
  - Я никому этого не рассказывала, даже отцу, но перед своей смертью мама разговаривала со мной, - Аня опустила голову. - Этой беседой она сильно меня напугала. В юности, говорила она тогда, я ходила к гадалке в городе. Старая сморщенная бабка, которой на вид меньше ста лет не дашь. Своими трясущимися руками она выкладывала карты и напророчила, что мне нельзя иметь детей, - Аня прервалась. - Представляешь, помню слово в слово, а лица матери в тот день вспомнить не могу. Так вот, бабка сказала, что ей нельзя иметь детей. Я спрашиваю, почему? А она приподнялась на локтях и с каким-то жутким скрежетом выдавила: 'Потому что бабка нарекла, моя дочь будет проклята, причинит много зла, погубит души невинных и сама никогда не обретёт упокоения. Но тебя же никто не проклинал, доченька, ты же никого не погубишь, любимая?' В голосе было столько тепла и ласки, а мне всё равно страшно.
  - Ты веришь в гадание?
  - Дело не в этом. Я почти забыла скорбь, которую испытывала, когда она умерла, зато помню страх, вспоминая эту историю.
  Катя опустила глаза, ничего не сказал. Ей вдруг стало ясно, что Аня делится с ней самыми глубокими переживаниями, доверяет тайну, которую можно доверить только самому близкому человеку.
  'Она считает меня самым близким человеком, - заключила Катя. - Как же я скажу ей то, ради чего позвала на эту прогулку? Нет, только не сегодня'.
  Словно бы прочитав мысли Кати, заморосил мелкий дождь. Девочки побежали домой и, распрощавшись на перекрестке у въезда в деревню, побежали каждая своей дорогой.
  Чтобы срезать путь Аня решила возвращаться через улицу Ульянова. Там девушка снова столкнулась с Глебом Максимовичем. Он стоял под дождём у калитки своего дома и глядел на горизонт, где тёмно-синим пламенем загорались яркие молнии. Девушка попыталась проскользнуть незамеченной, но Глеб окликнул её. Обида на него никак не сказалась на чувствах, которые Аня испытывала. От голоса Глеба - громкого, низкого, мягкого - по её спине побежали мурашки. Девушка замерла, не зная, куда идти и как себя вести.
  - Заходи, дождь переждёшь. Вон как вся вымокла, дрожишь, - сказал Глеб.
  - Нет, спасибо, - услышала Аня себя, - я домой.
  - Тебе домой ещё полтора километра бежать, как пить дать заболеешь. Иди ко мне, хоть обсохнешь. Не могу же я позволить своей лучшей ученице подхватить ангину, - настаивал Глеб.
  Спорить Аня не стала и пошла прямиком к калитке. Глеб впустил её, проводил в дом.
  - Чай будешь или так отогреешься? - спросил он.
  - Да я не замерзла.
  - А ну-ка, - Глеб взял своими руками её ладонь, сжал, погладил. - Холодная, как лёд, а говоришь не замерзла.
  Он поднёс её ладонь к своему лицу и, широко открыв рот, дохнул. Взволнованная его прикосновением Аня не знала, как себя вести. Ей хотелось одного - чтобы это мгновение растянулось. Глеб продолжил растирать ладонь, а затем взялся и за вторую. В этот момент Аня отчётливо поняла, почему влюбленным так хочется держаться за руки, переплетать пальцы друг друга, прижимать ладонь к ладони. В этих прикосновениях куда больше интимного, страстного и чувственного, чем в поцелуе и даже акте любви. Аня разомлела, прикрыла глаза и не пыталась скрыть испытываемого наслаждения. Она не заметила, как Глеб перевёл свой взгляд на неё и, увидев выражение блаженства на лице девушки, растерялся, осторожно выпустил руку из своих ладоней. Открыв глаза, Аня догадалась, что произошло, почувствовала, как кровь приливает к лицу, щеки начинает печь - верный признак румянца стыда. Она потупила взор, в комнате повисла неловкая пауза.
  - Пошли на кухню, чай с печеньем и конфетами пить будем, - нарушил молчание Глеб.
  Аня робко кивнула. Она хотела отказаться, но не могла, настолько приятно ей было находиться рядом с Глебом.
  - Был у нас в детдоме один случай - парень пропал зимой. Дети оттуда убегали часто - кто к престарелой бабушке, кто к тетке. Одним словом, к самым близким, - начал рассказывать Глеб. - Поэтому обычно большого значения исчезновению детей не придавали. Позвонят в милицию, скажут, пропал такой-то и такой, а те в ответ, будем искать. Надо сказать, часто находили. Но тут случай особый был - зима на дворе, застынет ненароком, тогда начнутся проверки, бумажная волокита, журналисты, опять же, в дело вмешаются и скандал раздуют. Поэтому искать беглеца заставили пацанят, в том числе и меня. А этот дурак связался со старшими ребятами, они его по приколу напоили и ржали, когда его вырвало. Потом им наскучило так развлекаться, бросили его в одном подвале, там он и заснул. Я его нашёл. Гляжу на его пальцы, а они синие. Ну, давай его будить и руки отогревать. Кое-как растолкал, а что дальше делать не знаю. Побежал в подъезд, стал взрослых звать. Нашлась сердобольная женщина, выскочила, мальчишку этого к себе в дом отнесла и давай нас чаем поить. Смотрю, товарищ мой кружку выпил, вторую выпил, пальцы порозовели, сам он живее стал. Вот с тех пор и знаю, что лучше чая средства от обморожения нет, - тут Глеб сделал паузу, чтобы снять чайник с плиты и разлить кипяток по кружкам. - Правда, туда нужно добавлять коньяк, но тебя я спиртным потчевать не стану. Во-первых, ты пальцы себе не отморозила, а во-вторых, твой отец меня убьет, - закончил Глеб с широкой улыбкой, доставая из подвесного шкафчика блюдце с конфетами и печеньем.
  - А вы боитесь моего папу? - Ане передалось озорное веселье учителя.
  - Конечно, боюсь, - искренне признался Глеб. - Его вся деревня боится. Не обижайся, но на него посмотришь и решишь, что человек не одну ходку сделал.
  Аня расхохоталась, не смотря на нелицеприятное замечание в адрес её отца.
  - На самом деле он очень тихий и мирный. Ни разу не слышала, чтобы хоть с кем-то дрался, - заявила Аня.
  - То ты не слышала, а мне рассказывали, что в своё время твой отец горазд был подраться. Говорят, он, когда учился в школе, чуть Весницкого не избил.
  - Не знаю, мне папа об этом ничего не рассказывал.
  - Ну не станешь ж ты спорить, что он недолюбливает Весницкого?
  - Не стану.
  С хитрецой посмотрев на Аню, Глеб вдруг спросил:
  - А твое отношение к нему за последние месяцы не изменилось?
  - К кому? К папе?
  - Да нет, к этому козлу Весницкому.
  Аня хихикнула. Она никак не могла ожидать, что с виду культурный и аккуратный Глеб станет высказываться перед своей ученицей в подобной манере.
  - А с чего вы взяли, что оно изменилось.
  - По глазам вижу. Расскажешь, что он такого сделал?
  Аня вспомнила про нечаянный поцелуй, прикосновение старых губ, запах затхлости и сырости, исходивший от Весницкого, и поморщилась. Она ни при каких обстоятельствах не станет рассказывать об этом Глебу.
  - Значит, врут вам глаза. Расскажите лучше, за что вы его не любите.
  - За то, что он меня из школы решил выжить, - без обиняков заявил Глеб. -Шантажировать начал. Если так пойдёт и дальше, придётся мне уехать. Думал, может, ты мне поможешь, расскажешь что-нибудь эдакое. При случае хлестну старика в ответ.
  - Я ничего такого не знаю, - заколебалась Аня. После той встречи с Весницким, она испытывала к нему неприязнь, но не верила, что старик способен шантажировать других людей.
  - Тогда не стану тебе надоедать. И прости, что пытался втянуть в междоусобные разборки. Просто не знаю, как теперь быть. Вроде бы он сегодня дал слово, что отстанет, но кто его знает. Он и до того клялся-божился в вечной дружбе, я, мол, ради тебя работу брошу, а потом заявился и давай запугивать, - Глеб неприязненно поморщился, после чего тяжело вздохнул и посмотрел Ане в глаза. - Только про наш сегодняшний разговор не рассказывай никому, прошу тебя.
  И тут же резко переменил тему, принявшись расспрашивать Аню об её одноклассниках и рассказывать старые анекдоты
  Когда дождь успокоился, девушка стала собираться, Глеб проводил её до калитки и попрощался.
  - Если хотите, - сказала Аня напоследок, - я поговорю с папой по поводу Павла Андреевича. Может он подскажет, как быть.
  - Нет-нет, что ты, - Глеб отрицательно замотал головой. - Я сорвался, прости. Не стоило мне называть его тем словом и задавать тебе такие вопросы. Это не красит меня, как человека. Просто не успел я обзавестись здесь близкими друзьями, а в душе накипело, вот и наговорил лишнего. Ещё раз извини меня. Снова прошу тебя никому ничего не рассказывать.
  'Он поделился со мной проблемами! - думала она, глядя на Глеба. - А нагрубил из-за ссоры с Павлом Андреевичем. Неужели он меня любит?'
  - Хорошо, - кивнула Аня. - До свидания, Глеб Максимович.
  Он кивнул в ответ и закрыл калитку. Осчастливленная девушка побежала к себе домой.
  ...
  Первые дни после осенних каникул были для Весницкого самыми сложными. Он принял решение уйти на пенсию после второй четверти, поэтому хотелось оставить у учеников хорошие воспоминания о себе: перестал ставить даже тройки, контрольные работы больше не проводил. Дети, казалось, перемены не заметили, и от этого Весницкому стало ещё обиднее.
  Он догадывался, что Аня Астахова избегает его. Весницкий несколько раз пытался завести с ней беседу, но девочка всегда выдумывала какую-то отговорку и убегала.
  'Даже её, единственную девочку, которая была мне благодарна, я оттолкнул', - заключил он.
  Весницкий отнёс заявление Лидии Лаврентьевне ещё в ноябре, сказав, что не выйдет на работу после зимних каникул. Следует отдать ей должное, Кулакова попыталась скрыть свою радость и начала говорить обязательные и банальные в таких случаях слова, как то: коллективу вас будет не хватать, вы служили примером для молодых преподавателей, не знаю, как мы справимся без вас. Даже прощения попросила за то, что слишком давила на него в этом году. Весницкий слушал её краем уха. Открытое лицемерие директора было ему неприятно. Из кабинета он ушёл с тяжелым сердцем.
  К вечеру Весницкого прорвало - он сидел просматривал выпускные альбомы и вытирал бегущие по щекам слезы. Всё. Это конец. Больше ничего в жизни не произойдёт. У Весницкого нет будущего, одно только прошлое. Ему никогда больше не придётся рассказывать о переходе Ганнибала через Альпы, реформах Наполеона, Верденской битве. У него не было ни жены, ни детей, тридцать шесть лет жизни он отдал школе, посвятил чужим людям, которые стали для него как родные. И никто, ни один из них, не вспомнит Весницкого, не придёт к нему, не скажет спасибо.
  Пролистав очередной альбом, Павел Андреевич захлопнул его. Он испытывал отвращение ко всему: к себе за безвольность, бесхарактерность и глупость, к Глебу за то, что дети любили его больше, даже к Ане, которая сама спровоцировала его на нечаянный поцелуй, а теперь сторонилась.
  ...
  Конец ноября в том году выдался на удивление тёплым и сухим. На улице держалось пять-шесть градусов тепла, небо оставалось ясным. Деревья были голыми, а листву почти везде убрали. Серая пыль, чёрная земля, да бледно-жёлтая пожухлая трава навевали уныние. Улицы выглядели непривычно, словно скелеты без мяса. Хотелось снега, мороза, зимней свистопляски, Нового года и Рождества. Довольствоваться же приходилось прогулками по улицам, которые своей неспешностью и незаполненностью могли наполнить прогулки стариков.
  Во время одной из таких прогулок, Катя была молчалива и рассеяна, на анины вопросы либо отвечала невпопад, либо неопределенно мычала. Да и выбранный маршрут прогулки отличался от обыденного. Казалось, Катя хотела обойти всю деревню за один день. Аня гадала, что у подруги случилось. Всё прояснилось, когда они добрались до пустынной дороги, за которой была начиналась опушка небольшого леса.
  - Мы переезжаем, - неожиданно перебила Аню Катя.
  Астахова осеклась, посмотрела на подругу. Катя, напротив, отвела взгляд, любовалась лесом и пустынным полем, уходившим за горизонт.
  - Родители давно собирались перебраться в Подмосковье, да всё откладывали. Хотели, чтобы школу я закончила здесь. А им тётка наша, которая с квартирой помогала, сказала - не стоит. Поступить проще, если будет аттестат одной из местных школ. Мама сперва противилась, говорила, сложно устроиться на новом месте да ещё в середине учебного года, но отец настоял. Я на него надулась, только это ничего не изменило.
  - И когда ты об этом узнала?
  - Подозревала до начала учебного года, но точно стало известно за неделю до каникул. Отец пообещал, что Новый год справим в новой квартире.
  - Пока не знаешь, когда переезжаете?
  - На днях. Максимум на две недели здесь останусь.
  Ане не знала что добавить, молчала. Катя набрала полную грудь степного воздуха, шумно выдохнула.
  - Буду скучать по деревне, - тихо сказала она. - Уезжаю, а на душе тяжело, - в глазах девушки заискрился хрусталь слезинок. - Люблю деревню, никогда не хотела в город.
  Она перевела взгляд на Аню.
  - Главное, знаешь, - она запнулась. - Глупость, наверно, но всё равно скажу, а уж ты сама решай. Беспокоюсь я за тебя, Аня, предчувствие у меня нехорошее. Сама не знаю почему. И когда мы бродили с тобой по кладбищу и говорили у могилы твоей мамы, я собиралась рассказать тебе о переезде, а не смогла, потому что предчувствие это усилилось.
  - Зачем ты мне это говоришь? - спросила сделавшаяся бледной Аня.
  - Лишнее ляпнула? - испугано спросила Катя. - Ну, прости. Я не хочу ссориться с тобой теперь. Прощаться всегда сложно. Просто знай - я о тебе беспокоюсь. И береги себя. У меня очень плохое предчувствие, - повторила она.
  Аня слабо улыбнулась и обняла подругу. Она не хотела, чтобы Катя уезжала, но говорить об этом не стала. А значения словам подруги она не придала, списала их на беспокойство Кати перед отъездом.
  ...
  Самая короткая вторая четверть пролетела незаметно. В последний день Павла Андреевича коллеги даже попытались изобразить сожаление. Кулакова поблагодарила его за работу и пожелала удачи в будущей жизни. Услышав это, Весницкий лишь хмыкнул - будущего у него не было. Один только Глеб держался в стороне и подошёл к нему только в подсобке перед последним уроком Павла Андреевича.
  - Если вы делаете это из-за меня... - начал Свиридов.
  - Хватит! - отмахнулся Весницкий. - Мне осточертело это обсуждать, Глеб. Не нужны мне твои извинения, уверения, вообще ничего не нужно. Дай спокойно уйти из школы.
  В начале урока он сразу предупредил учеников, что со следующей четверти историю у них будет вести Глеб Максимович, после чего принялся выставлять четвертные. Ребят отпустил раньше звонка и, оставшись в кабинете один, просто ходил между партами. На улице пошёл снег - первый в этом году. Павел Андреевич с тоской смотрел в окно на резвящихся ребят. Стало нестерпимо грустно. Решив не оттягивать неизбежное, Весницкий собрал свои вещи, оделся, окинул кабинет взглядом, тихо прошептал 'прощай' и ушёл.
  К тому времени, когда Павел Андреевич выбрался на двор, снег валил крупными пушистыми гроздьями, облепляя щеки, брови, ресницы. Некоторые ребята заметив его говорили привычное 'До свидания', Весницкий кивал и отводил взгляд в сторону. Павел Андреевич не вытирал снег с лица, позволял ему таять и растекаться по щекам - так было проще скрыть свои слезы.
  Старый Новый год.
  На Новый год на деревню обрушилась страшная метель, которая унесла ещё одну жизнь. Вечером первого января труп обнаружили ребята, игравшие в снежки вдоль лесополосы. Мертвеца завалило снегом, на его высохшем бледном лице, покрытом инеем, застыло выражение ужаса. Мальчишки не испугались, а наоборот долго рассматривали покойника прежде чем сообщить о своей находке взрослым.
  Умерший оказался жителем соседнего села. Зачем мужчина решил пройти в Новогоднюю ночь при шестнадцатиградусном морозе двадцать километров не знал никто. Одни считали, что мужик поспорил с приятелями, другие утверждали, будто он шёл в гости к близким, да по пьяни заблудился, циники беззастенчиво винили жену, которая хотела избавиться от алкоголика-мужа завела его подальше от деревни и оставила умирать. После вялой двухнедельной проверки в одном из моргов районного центра, патологоанатом пришёл к выводу, что мужчина умер от обморожения. Никаких следов насилия обнаружено не было.
  По большему счёту смерть мужчины прошла практически незамеченной - на фоне отставки Ельцина и назначении нового президента, о котором почти никто ничего не знал, кроме того, что он бывший кэгэбэшник, смерть неместного забулдыги быстро забылась.
  Когда каникулы закончились, и дети вышли в школу, оказалось, Глеб Максимович заболел и на работу не вйдет. Директор не стала просить Весницкого подменить его, поэтому уроки истории проводила учительница биологии. Она не отличалась ни старательность, ни ответственностью, поэтому чаще всего отпускала ребят домой. Это было кстати, поскольку близился Старый Новый год, который молодежь в деревне встречала весело - с обязательной колядой тринадцатого числа колядовали и посеванием утром четырнадцатого.
  Аня не видела Глеба с конца второй четверти. Сама про себя она шутила заезженной до безобразия фразой: 'Год его не видела'. Девушка успела соскучиться по нему, но наведаться к учителю не решалась. Любовь сделала её мнительной. Аня была уверена, навести она Глеба и люди обо всём догадаются. Девушка рассчитывала встретиться с учителем на уроке, но и здесь её ждало разочарование. Терпеть больше она не могла и, отчаявшись дождаться его выздоровления, решилась сходить к нему в гости. Сделать вид, будто захотела проведать больного - чем не благовидный предлог? Но Ане этого было мало. Для пущей убедительности ей хотелось придать своему визиту ненамеренный характер, якобы она случайно проходила мимо, вспомнила об учителе и решила зайти. Поначалу она хотела прийти тринадцатого и поколядовать Глебу, но передумала. Неизвестно чем он болен, может ему вечером нужно отдыхать. Именно поэтому датой своего визита девушка выбрала утро четырнадцатого. Она зайдёт к Глебу посевать и поговорит с ним.
  Заготовив жменьку ячменя, которую завернула в газету и спрятала у себя в кармане. Проснувшись в пятницу затемно, она тихонько накрасилась, надела свой самый красивый свитер, колготки и довольно короткую для зимы юбку, около семи выскользнула из дому вместе с портфелем, чтобы отец ничего не заподозрил.
  На дворе стояла волшебная погода: тёмное звёздное небо затягивали пушистые мягкие тучки, неспешно падали кувыркавшиеся в воздухе серебристые крупинки снега, лёгкий ветерок раздувал не успевшую подтаять поверхность сугробов, образуя на них выемки, которые придавали сугробам схожесть с миниатюрными песчаными дюнами. Мороз не ощущался. Затянутый горизонт красиво переливался непривычными синим и фиолетовым цветами, предваряя восход солнца. Осмотревшись по сторонам и целомудренно расправив юбку, Аня неторопливо вышла на дорогу.
  По дороге она столкнулась с Павлом Андреевичем, понуро тащившимся из магазина с полупустым пакетом. Он узнал её, слабо улыбнулся и поздоровался.
  - С наступившим по старому стилю, - поздравил он её.
  - Вас так же, - натянуто улыбнувшись, ответила Аня.
  - А куда ты в такую рань? - поинтересовался Весницкий.
  - Пойду подругам посевать, - решив сказать полуправду, ответила девушка.
  - Да ты что, - всплеснул руками Весницкий. - Девочки же не посевают. В Новом году первым в дом должен прийти мальчик или мужчина, иначе хозяев ждут несчастья.
  Слова Весницкого разозлили её, но она не подала виду.
  - Это же суеверия, Павел Андреевич. Подруги на меня не обидятся.
  - Конечно-конечно, - Весницкий, похоже, смутился. - Просто есть такая примета.
  Девушка кивнула и пошла своей дорогой. Свернув на улицу Ульянова, Аня ускорилась и вскоре стояла у калитки Глеба. Дорожка и двор были занесены снегом, будто никто не выходил на улицу уже несколько дней. Аня заволновалась. Она с трудом приоткрыла дверь, протиснулась внутрь и, стараясь не загрести внутрь своих сапог много снега, пробралась к крыльцу и постучала. Донесся тихий протяжный звук, показавшийся ей странным, потом раздались шаги - грозные, громкие. Дверь приоткрылась, и в проёме появилось красное-красное лицо Глеба. Но даже на фоне необычайно румяных щёк губы, казалось, пылают алым пламенем. Похоже, у него был сильный жар.
  - Анечка, а зачем ты пришла? - удивлённо спросил учитель.
  - Поздравить с наступившим. Впустите?
  - Ну, заходи, - вздохнув, открыл дверь Глеб.
  В доме не горел свет, окна были занавешены. Аня немножко испугалась. Оказавшись на пороге, она запустила руку к себе в карман, развернула газетку и зачерпнула ладонью зерно.
  - Разувайся, проходи, - пригласил Глеб.
  Девушка достала ячмень и, поведя рукой, разбросала его на полу прихожей.
  - Сею-вею... - начала она.
  - Не надо! - громко выкрикнул Глеб. Но было поздно.
  Аня вздрогнула и от испуга подалась назад. На её глазах черты лица молодого человека стремительно менялись. Скулы стали резко выступать, щеки прохудились, глаза провалились внутрь, а пальцы на руках скорчились. На лице Глеба застыла отвратительная гримаса, в которой смешалось всё - ненависть, ужас, отвращение, боль, ярость. Он затрясся всем телом, словно в эпилептическом припадке, попытался сделать шаг назад, но у него ничего не вышло. Он рухнул на колени, протянул правую руку к валявшемуся зёрнышку, выставил указательный палец и ногтем подгреб его к коленям. Затем повторил процедуру с другим зерном, третьим, четвертым. Палец его двигался все быстрее и быстрее, практически мелькал.
  - Раз, два, три, четыре... - энергично нашептывал он себе под нос, перебирая рассыпанные зерна.
  Напуганная Аня заголосила, распахнула дверь и выскочила во двор. Уже у калитки она позволила себе обернуться - учитель продолжал стоять на коленях и считать зёрна. На её исчезновение он не обратил внимания. Она хотела было скорее бежать домой, но застыла на месте, снова бросила короткий взгляд в сторону склонившегося над ячменем Глеба. Похоже, он мучился, ему было плохо. Отчего она испугалась? Он не пытался напасть на неё, просто попросил не бросать зерна, когда она начала произносить слова колядки. Ане стало жалко Глеба, ей было больно смотреть на него - согбённого, не чувствующего холода, которым веяло с улицы, занятого одним единственным делом - пересчётом зерна. Жалость переплеталась со страхом: она не решалась уйти, но и подходить ближе не собиралась.
  - Сто тридцать девять! - не скрывая своего ликования, выкрикнул Глеб. Он сгрёб зерна с земли и высыпал их в нагрудный карман своей рубашки. Его лоб покрыла испарина, вены в глазах полопались, отчего белки окрасились в бледно-розовый цвет. Пальцы на руках немного подрагивали но, похоже, он приходил в себя. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, он поднялся с полу, отряхнул колени и посмотрел на Аню.
  - Пожалуйста, не уходи, - попросил он. - Нам нужно поговорить.
  - Что с вами произошло, Глеб Максимович? - испуганно спросила девочка, продолжая держаться за ручку калитки.
  - Давай обсудим это в доме, - сказал Глеб.
  Аня не двинулась с места. Учитель вздохнул, натянул галоши и пошёл к ней навстречу. Аня открыла калитку.
  - Не подходите, Глеб Максимович, я вас боюсь! - предупредила она его.
  - Стой! Прошу тебя, стой! - Глеб замер на месте и тянул к ней руки, словно пытался удержать девушку силой мысли.
  - Что с вами случилось, Глеб Максимович? - повторила свой вопрос Аня.
  - Пойми ты, мне сложно об этом говорить. Пожалуйста, не бойся меня. Я не причиню тебе никакого вреда! - с надрывом в голосе увещевал её Глеб. - Я плохо одет и замёрз, давай поговорим у меня дома.
  Девушка продолжала колебаться.
  - Прошу тебя, пожалуйста! - настаивал Глеб, оставаясь на месте.
  - Вы правда ничего мне не сделаете?
  - Клянусь, Анечка!
  Набравшись храбрости, Аня медленно вошла во двор и, не прикрыв за собой калитку, пошла навстречу Глебу. Тот вздохнул с облегчением, быстро вбежал к себе домой. Когда Аня вошла в прихожую, она с опаской посмотрела на своего учителя, разулась и, стараясь держаться от него в стороне, проследовала в зал. Окна там были занавешены, вокруг почти ничего не было видно. Глеб закрыл дверь, съёжился, скрестил руки на груди, потирая плечи. Он отодвинул занавески, впуская в комнату лучи восходящего солнца, немного поморщился. Сев на диван, Глеб сосредоточено уставился в пол. Аня тихо стояла в углу и смотрела на него.
  - Мне не хотелось, чтобы кто-то из моих учеников видел меня в таком состоянии. Особенно ты, - начал Глеб.
  'Особенно я!' - ликующе отметила Аня. Страх отступал, сочувствие и сострадание занимали его место. Она видела сомнения и метания, отражавшиеся на лице Глеба, словно в отполированном зеркале.
  - То, что ты наблюдала, был приступ болезни. Психиатры называют её обсессивно-компульсивным расстройством, ОКР. Может быть, слышала? - вопросительно посмотрел он на Аню.
  Она покачала головой в знак отрицания.
  - Диагноз мне поставили в двадцать два года. На самом деле, я начал ей страдать раньше, ещё в школе. В голову лезли навязчивые мысли, которые тогда таковыми не казались, возникали причудливые страхи. Помню, как успокаивал себя, повторял, что это нормально. До поры до времени серьёзных проблем из-за этой напасти не было, поэтому к врачу и не обращался. Но на третьем-четвертом курсах они начались. Я был аккуратным человеком, даже чрезмерно аккуратным. Сосед по комнате в общаге из-за этого сильно меня недолюбливал. Каждое утро я убирался, проветривал помещение, намывал полы, складывал свои и, что самое интересное, его вещи, требовал абсолютного соблюдения порядка. Со временем я стал убираться дважды - утром и вечером. Мой сосед посоветовал обратиться к врачу, когда уборка стала повторяться четыре раза в день. Оказалось, дело худо, я сильно запустил болезнь. К моменту, когда я попал к доктору, я считал число шагов, которые делаю за день, складывал номера домов мимо которых прохожу, а если сбивался, испытывал невыносимые муки. Это казалось мне странным, но прекратить я не мог, успокаивался себя мыслью, что таким образом приучаю себя к дисциплине. Диагноз поставили быстро, выработали курс лечения, после которого стало существенно легче. Окончив университет, я благополучно устроился в школу. Болезнь не давала о себе знать, я регулярно наблюдался у врача, полюбил свою работу, пока не случилось несчастье. Пропал мальчишка из нашей школы, и началось расследование. Допрашивали учителей, в том числе и меня. Когда наводили справки, узнали о моём лечении в психиатрической больнице, повторно вызвали на допрос. Милиционеры обещали - никто ничего не узнает, тайна следствия и всё такое. Соврали.
  Глеб нахмурился.
  - Одна чрезмерно заботливая мамочка через своего брата из МВД раскопала мою тайну. Не долго думая, не задаваясь вопрос об этичности своего поступка, она обзвонила всех подруг и рассказала полнейшую нелепицу, - он оторвал глаза от пола, посмотрел на Аню. - Знаешь, каково это, когда за спиной шушукаются, думают, ты не слышишь, не догадываешься, крутят у виска, стоит немного повысить голос. Но хуже всего, когда заявляется какая-то... - он оборвал себя на полуслове. - Когда к директору школы приходит чья-нибудь родительница и начинает требовать уволить тебя. Ты, якобы, опасен для детей, неуравновешен, псих. За тот год, что я проработал в школе, никто ничего не заметил. Но когда поползли слухи, странности стали находиться сами собой. И что самое удивительно, болезнь снова начала прогрессировать. Я не сразу это заметил, лишь однажды поймал себя на мысли, что во время поездки на автобусе суммирую цифры номеров автомобилей и запрещаю себе забывать их, а в конце поездки обязан назвать сумму всех чисел, иначе, - Глеб замялся. - Не смейся, пожалуйста. Мне казалось, что если я этого не сделаю, кто-нибудь умрёт. Обращаться к доктору я не стал, пока не уволился из лицея. Прогонять меня оттуда никто не собирался, не смотря на давление со стороны родителей, но работать там дальше я просто не мог. Пролечившись, я принялся за поиски новой работы. Тот год послужил для меня хорошим уроком. Не хотелось повторения случившегося. Поэтому когда я приехал сюда, сразу рассказал о моей болезни директору. Как я понял, она очень хотела поменять Весницкого, поэтому взяла меня. Так я устроился у вас в школе. Болезнь не давала о себе знать, пока Весницкий не начал лезть в мою жизнь. Уж не знаю, как он раскопал информацию про это, но явился ко мне и стал шантажировать - уезжай, или всем расскажу о твоем недуге. Что мне оставалось делать? - всплеснул руками Глеб. - Попытался убедить его так не поступать. Удивительно дело - он ко мне прислушался и ушёл сам. Ты обозлилась на меня из-за этого, но клянусь, я его не подталкивал, наоборот, убеждал остаться. Но как разогнавшийся грузовик, болезнь оказалось не так просто остановить. На каникулах я съездил в город, посетил клинику. Мне прописали таблетки. Средства действенные - я уже почти отошёл, но пока далеко не всё наладилось. Сегодня сорвался, когда ты рассыпала ячмень. Теперь не знаю, когда в себя приду, - Глеб замолчал.
  За время рассказа Аня не издала ни звука. Поражённая историей Глеба, она чувствовал себя глубоко виноватой перед ним. Невольно вспомнилась встреча с Павлом Андреевичем, его слова о том, что посевать должны мальчики.
  'Дура, какая же ты дура, - думала Аня. - Измалевала себя помадой и карандашом, хотела понравиться ему, а в итоге довела до приступа'.
  - Надеюсь, ты понимаешь, почему я не хотел, чтобы ты уходила, - собравшись с мыслями, заговорил Глеб. - То, что я пережил на прошлом месте, было ужасно. Я не пожелаю этого и врагу. Мне не хотелось бы повторения той истории. Если ты расскажешь о сегодняшнем хоть кому-нибудь - подругам, даже отцу - боюсь, через несколько дней об этом будет говорить вся деревня. Мне снова придётся уезжать. Деньги на исходе, если сорвусь с места сейчас, не знаю, где кончу. Поэтому я вынужден тебя просить сохранить инцидент в тайне. Ты можешь выполнить эту просьбу? - Глеб посмотрел ей в глаза.
  Аня слабо кивнула. Голова трещало, ей было стыдно из-за того, что она пыталась убежать от Глеба, стыдно, что причинила страдания любимому человеку, эмоции перехлестывали через край.
  - Я никогда ничего и никому не расскажу, Глеб Максимович, - по её щекам потекли слезы.- Простите, пожалуйста, что я вообще пришла, - она не могла больше сдерживать эмоции, зарыдала. - Я ... пойду.
  Аня бросилась к двери, но Глеб вскочил с дивана и обнял её.
  - Ну-ну, успокойся, - шептал он ей на ухо. - Ты ни в чем не виновата. Ты не могла знать, а знала бы, никогда так не поступила.
  Он говорил и говорил, его тихий нежный голос успокаивал. Сердце Ани бешено колотилось, она больше не могла скрывать свои чувства.
  - Я люблю вас, Глеб Максимович! - произнесла она. - Люблю вас! - повторила громче.
  Глеб немного отодвинулся, сглотнул слюну. Они смотрели друг другу в глаза. Это длилось несколько мгновений, а потом Глеб поцеловал её, и от этого у девушки закружилась голова, перехватило дыхание, а колени задрожали. Он прижался к ней всем телом, положил руки на талию, опустил ладонь на ягодицу, крепко сжал её и тут же резко отпрянул назад, отстраняя девушку.
  - Нет, так нельзя, - произнёс он, опуская глаза. Они словно бы поменялись местами - раньше Аня не могла выносить его взгляда, теперь он не переносил прикосновения её очей.
  Она ничего не ответила, прильнула к нему, прикоснулась своими губами к его щеке, уголку его губ. Глеб снова отстранился.
  - Не нужно, Аня, прекрати. Нам не стоит этого делать, - настоял он.
  Девушка снова попыталась к нему прильнуть, но на этот раз он довольно грубо оттолкнул её.
  - Я сказал, хватит! - крикнул он.
  Аня пришла в себя, быстро развернулась, бросилась к выходу, стала обуваться.
  - Постой, - попросил Глеб. - Пойми меня правильно, я твой учитель, я не могу так поступить. Это неправильно.
  - Я сказала, что хотела. Как быть дальше, решайте сами, Глеб Максимович, - заявила Аня. Быстро собравшись, она вышла наружу. Глеб застыл в дверном проёме и смотрел ей вслед, не зная, как себя повести.
  Аня уходила счастливой. Теперь она не сомневалась во взаимности Глеба. Её щеки и уши пылали. Она больше не чувствовала себя невинной девушкой и радовалась этому. Ей хотелось остаться с Глебом, отдаться ему. Она знала, он желал того же, но не мог себе этого позволить. Какая глупость - ей осталось учиться всего полгода! Она выпускница, взрослая, предоставленная себе женщина. И если Глеб не может позволить себе прикоснуться к ней сейчас, то ничего не помешает ему сделать это, когда Аня закончит школу!
   'Ну, неужели, неужели бывает так хорошо, так тепло на душе. Ах, неужели!' - думала девушка по дороге домой.
  Она совсем не смотрела по сторонам и вприпрыжку неслась вперёд, в школу, поэтому не заметила Весницкого, притаившегося за присыпанными снегом ветвями плакучей ивы.
  Он проследил за ней до дома Свиридова, затаился, видел, как Глеб считал ячмень, как он звал её к себе в дом, как они расстались, как осчастливленная Аня вышла оттуда. И от увиденного учитель негодовал.
  Предложение.
  В следующий раз Аня увиделась с Глебом спустя две недели после старого Нового года на уроке истории. Она зашла в класс и по привычке громко с ним поздоровалась. Заметив её, Глеб отвёл взгляд и пробормотал себе под нос слова приветствия. Не отрывая от него глаз, Аня неторопливо подошла к своей парте. Удивительное дело, как легко женщина может смутить мужчину, если он в неё влюблён. Глеб открыто сторонился Ани, во время урока, проходя между парт, держался в стороне от её ряда.
  - Как-то странно он ходит, - ещё в середине урока заметила девочка, сидевшая рядом с Аней. - От нашей парты шарахается.
  Аня пожала плечами, а её уши покраснели. Ей нравилось происходящее, она стала намерено подразнивать Глеба. Например, дожидалась, когда он спуститься в столовую и, становясь в очередь за ним, прижималась слишком плотно к его спине. Глеб пару раз пытался намекнуть, что не стоит этого делать, места и так хватает, но Аня всегда разводила руками и отвечала:
  - А я что, меня сзади подталкивают.
  Она продолжала ходить к нему в подсобку на переменах и постоянно прикасалась к нему. Ничего выходящего за рамки: со стороны безобидное отношение девушки к учителю, который ей нравится, но Глебу был ясен истинный посыл её действий, поэтому он стал закрывать подсобку на переменах. Когда она постучала туда, он крикнул, что готовится к уроку и посоветовал ей больше не приходить к нему.
  Аню это только раззадорило. Она не отставала от Глеба, и в какой-то момент он перестал противиться. К середине февраля флирт Ани перешёл все границы: оставаясь с ним наедине, она без стеснения лезла целоваться, а когда он отстранялся, заливалась хохотом:
  - Но нельзя же быть таким робким, Глеб,- говорила она тогда.
  Аня не знала, почему перестала стыдиться своих чувств, бояться быть пойманной кем-нибудь из одноклассников. На неё прежнюю это не похоже. Но Ане нравилось новое для неё ощущение раскованности. Однажды, когда она снова попыталась прильнуть к учителю в подсобке, Глеб вскочил с места, схватил её за плечи, резко дернул в сторону и прижал к стене, чем сильно напугал девушку.
  - Если это не прекратиться, мне придётся поговорить с твоим отцом! - твёрдо заявил он.
  - Глеб, в конце мая мне восемнадцать и я перестану быть твоей ученицей. Нам нечего стыдиться, - ответила она.
  - Ты понимаешь, какие слухи поползут по деревне?
  - Какая разница?
  - Аня, мне здесь работать. Что обо мне подумают родители, если всплывёт моя связь с одной из учениц?
  - Женись на мне и тебя никто не осудит, всё поймут. Здесь нет ничего стыдного, Глеб.
  Свиридов застыл на месте, не отрывал взгляд от её лица, но смотрел сквозь неё. Наконец, приняв какое-то решение, он спросил:
  - Так ты готова пойти за меня замуж?
  - Я на всё готова для тебя, - искренне ответила Аня.
  - Тогда мне обязательно нужно поговорить с твоим отцом. Когда можно будет устроить нашу встречу?
  - Зачем тебе с ним разговаривать?- перспектива этой беседы напугала Аню. До этого момента она не задумывалась о том, что отец может узнать о её романе. Впервые осознав это, девушка отошла на шаг от Глеба, ей стало страшно. - Это ни к чему.
  - Нет, прежде, чем принять какое-то решение я должен с ним поговорить. Так когда можно будет устроить нашу встречу? - повторил он свой вопрос.
  - Вечером папа всегда дома, - нехотя ответила Аня.
  - Хорошо, сегодня я приду к вам, и мы всё выясним. А сейчас вернись в класс и оставь меня в покое хотя бы на день.
  ...
  В последние пару месяцев дочь беспокоила Павла Астахова. Она совсем забросила готовить и убираться, либо гуляла на улице с подругами, либо проводила время в комнате со своим дневником и что-то в него писала. Астахов пару раз пытался делать ей замечания, но она отговаривалась стандартными формулами: сделаю попозже, пока не успела, сегодня задано много уроков. Он бы и рад был ей поверить, да только Кулакова уже звонила из школы, жаловалась на Анины прогулы.
  - Учителя недовольны, они и так закрывают глаза на многие недочеты в её работах, - говорила Лида. - Терпеть прогулы они не станут, Дима. Поэтому прими меры.
  - Обязательно, - пообещал Астахов.
  Когда стал расспрашивать дочь по этому поводу, она выглядела виноватой, пообещала больше так не делать. Отец ей поверил. А что ему ещё оставалось? Он стал гадать о том, что происходит с дочерью? Может быть у неё проблемы, о которых она не рассказывает? Маловероятно - Аня выглядела счастливой и довольной жизнью. В конце концов, он не выдержал и прямо спросил у неё, в чем дело.
  - Папочка, ты такой выдумщик, - захохотала в ответ Аня, ничего толком так и не ответив.
  Но самым тревожным звоночком для Астахова стало безразличие Ани к высшему образованию. Он несколько раз поднимал тему дальнейшего обучения, спрашивал, кем она собирается стать. Если в начале года она говорила, что ей нужно немножко подумать, теперь уклончиво намекала на то, что возможно никуда поступать не собирается.
  - Мне начинает казаться, это не моё, папа, - сказала однажды Аня.
  Совершенно сбитый с толку Астахов перестал надеяться понять собственную дочь.
  'По крайней мере, у неё всё хорошо, - заключил Дмитрий, - значит, я пока не нужен'.
  Ситуация разрешилась в феврале. В середине месяца дочь вернулась из школы возбуждённой.
  - Папа, к нам сегодня придёт Глеб Максимович. Он хотел бы поговорить с тобой. Будешь дома сегодня вечером? - спросила Аня.
  - Да. А что ему нужно? - поинтересовался Астахов.
  - Ну, - протянула Аня, опустив глаза, - он толком ничего не сказал. Но на беседе с тобой настаивал.
  - Пускай приходит, поговорим. Надеюсь, ты ничего не натворила?
  - Насколько знаю, нет, - улыбнулась в ответ Аня. - Тогда я приготовлю вам что-нибудь вкусненькое.
  И, о чудо, переодевшись, Аня отправилась к плите. Поставив вариться борщ, она принялась за второе, заготовила тесто для печенья, сама слазила в погреб и достала оттуда компот. Пока еда подходила, Аня стала прибираться - вытирала пыль, подметала и мыла полы.
  - Да что ж ты делаешь - вода ледяная! - не выдержал Астахов.
  - Мне не привыкать, - с девичьим задором ответила Аня.
  По всему было видно, что она рада приходу Глеба. Астахов начал догадываться о причине её необычного поведения в последние месяцы. Аня влюбилась в молодого учителя, вероятно, он это понял и теперь хотел обсудить проблему с Астаховым. Что навоображала девочка? Наверно, думает, явится Глеб с обручальным кольцом и предложит ей жениться. Реальность может сильно разочаровать её.
  'Интересно, - задумался Астахов, - этот молодчик давал ей повод надеяться на взаимность? Если да, надо будет устроить ему взбучку. Вскружил девочке голову, она на всё забила и теперь чёрт не разберёт, что у неё в голове творится'.
  Решив говорить с Глебом строго и по возможности проучить наглеца, если тот заслужил, Астахов несколько успокоился. Неопределенность пугает, а когда ситуация проясняется, остаётся действовать, а не робеть. Глеб пришел рано вечером, сразу после того, как закончились занятия в школе. Астахов впустил его в дом и смерил недружелюбным взглядом.
  - Аня сказала, по какому именно делу я к вам пришёл? - спросил Глеб ещё в прихожей.
  - Нет, но я догадываюсь, - ответил Астахов.
  - Это хорошо.
  - Пойдём на кухню, Глеб. Аня спекла печенье, борща наварила, будто к приходу дорогого гостя готовилась. Ну а друг моей дочери друг и мне.
  - Давайте мы поговорим, а потом будем трапезничать. Не уверен, что вы захотите есть со мной за одним столом, после того, как выслушаете до конца, - выдавил из себя Глеб, делая большие паузы между словами.
  Астахов ничего не сказал, но насторожился. Очень нехорошее предчувствие закралось ему в душу.
  'Если он с ней переспал, и она беременна, удавлю гадёныша!' - подумал Астахов, непроизвольно сжимая и разжимая кулаки.
  Глеб сел за стол, склонил голову вниз и разглядывал свои руки. Астахов устроился напротив, пристально наблюдая за гостем. Молчание становилось гнетущим, а уверенность Астахова относительно беременности дочери росла.
  - Ну, говори, раз уж пришёл, - подтолкнул он Глеба.
  - Это сложно объяснить, - неуверенно начал Свиридов. - Ваша дочь,- он прервался, вздохнул. Астахов подался вперёд, привстал с места. Кровь прилила к лицу.
  - Говори-говори! - со злостью в голосе потребовал Астахов.
  Аня, которая прибежала в кухню, услышав голос Глеба, застыла в дверях.
  - Папа, почему ты... - начала было девочка.
  - Молчи! - рявкнул на неё отец. - А ты, - кивнул он Глебу, - говори!
  То ли ярость Астахова, то ли растерянность Ани придали учителю сил.
  - Я люблю вашу дочь, хоть понимаю, что это неправильно. Я пришёл просить вашего позволения взять её в жёны по окончанию школы.
  Осчастливленная Аня заулыбалась, но Астахов не изменился в лице. Он уже всё для себя решил.
  - Обрюхатил, а теперь жениться надумал?! - выкрикнул он, вскакивая с места. Табуретка с треском вылетела из-под него. Было очевидно - ещё секунда, и он бросится на Глеба.
  - Папа, всё не так! - попыталась заступиться за Глеба Аня. Но Астахов не предоставил ей такой возможности. Он рванул с места, успев выкрикнуть:
  - А ответить придётся, щенок! - и собирался ударить Глеба наотмашь.
  В следующую секунду произошло то, чего никогда не происходило с Дмитрием Астаховым. Словно лавина придавила его всем своим весом: в глазах потемнело, дыхание перехватило, разобраться, где ноги, где руки, а где голова ему не удалось. В себя он пришёл на полу, чувствуя, как по щеке струится кровь. Стены и потолок вокруг дрожали, будто во время землетрясения, Аня склонилась над ним, а сжимавший кулаки Глеб отошёл к стене. Постепенно ориентация в пространстве возвращалась, Астахов поднёс руку к лицу и нащупал источник кровотечения - бровь над правым глазом была рассечена. Похоже, Глеб сумел вырубить его одним ударом.
  - Папочка, папочка! - причитала Аня, заливаясь слезами. Учитель оставался спокоен. Когда Астахов сумел усесться на полу, Глеб снова заговорил.
  - В своё время я занимался боксом, удар у меня поставлен. Вас я не боюсь и если бы дело обстояло так, как вы решили, прямо бы об этом сказал. Если не верите мне, спросите свою дочь. За время нашего с ней знакомства я позволил себе лишь один поцелуй.
  Астахов кое-как встал - голова кружилась - опёрся рукой о стену и ненавистно глядел на Глеба.
  - Так зачем припёрся?
  - Я уже сказал зачем. Прошу руки вашей дочери. Я не собираюсь ухаживать за ней у вас за спиной, не увезу её отсюда против вашей воли, даже если она сама об этом попросит. Если вы мне откажете, я соберу свои вещи и просто уеду из деревни.
  - Развратник! Да она же ребёнок!
  - Можете спросить её - не я сделал первый шаг, но приняв решение, отступаться от него не собираюсь. Она тоже любит меня.
  - Да как ты не понимаешь, дурья твоя башка, - бушевал Астахов. - Она ничего не понимает, совсем ещё девочка.
  Аня, убегавшая куда-то в комнату, вернулась с ваткой и зелёнкой, принялась ухаживать за отцом, при этом не стесняясь периодически бросать полный восхищения взгляд в сторону Глеба. Астахова это задело - раньше она так смотрела только на него.
  - Я не тороплю вас, ответите, когда сочтёте нужным. И простите за удар, но вы не оставили мне выбора, - сказал Глеб.- До свидания.
  Он коротко посмотрел на Аню, кивнул и ей, быстро натянув свою куртку, ушёл. Как только за незваным гостем закрылась дверь, Дмитрий сердито буркнул дочери:
  - Это правда?
  - Конечно правда, я не беременна, - не так поняла его Аня.
  - Да это я и сам уже понял. Всё, что он говорил про любовь, про первый шаг - это правда? Ты бегала за своим учителем?
  Аня покраснела, и Дмитрий понял.
  - Значит, хочешь выйти за него? - спросил Астахов.
  Аня кивнула, прижимая намазанную зелёнкой ватку к месту рассечения. Астахов сморщился. Дочь стянула кожу и наклеила поверх раны два пластыря параллельно друг другу.
  - Ты хоть знаешь, что он за человек, уживёшься с ним? - спросил Дмитрий.
  Аня промолчала.
  Астахов с сомнением покачал головой.
  'А ведь она подросла. Когда? Я и не заметил'.
  Было грустно по целому ряду причин: его побил какой-то пацан, дочь желала упорхнуть от него, а он ничего не мог с этим поделать. По крайней мере, она никуда не уедет, останется здесь - разве не этого всем сердцем желал Астахов? Надо было присмотреться к этому Глебу повнимательнее, хотя уже теперь, стоя у стены с рассеченной бровью, Дмитрий знал, что даст согласие на свадьбу.
  На следующий день Астахов направился к Глебу домой и ждал его у калитки. Возвращавшийся учитель о чём-то усиленно размышлял на ходу, не сразу заметил Астахова.
  - Здравствуй, - первым поздоровался Дмитрий.
  Глеб вздрогнул, с опаской посмотрел на него.
  - Бросаться на меня не станете?
  Астахов улыбнулся.
  - Не стану.
  - Тогда пойдёмте, - Глеб открыл калитку, пропустил Астахова вперёд себя. Они зашли внутрь дома, разделись и устроились на диване в зале.
  - Уютно ты здесь обустроился, - заметил Астахов из вежливости. - Помню, домик этот совсем валился. Теперь хоть божеский вид имеет.
  - Да, пришлось потрудиться, но справился, - стараясь казаться непринужденным, ответил Глеб. - С бровью у вас ничего серьезного?
  - Ерунда. Бьешь ты, конечно, здорово.
  Повисло неловкое молчание. У Астахова возникло дежа вю, словно бы он снова переживал вчерашний вечер. Правда теперь его не распекала ненависть к парню.
  - Вчера у нас разговор не заладился. Ты уж прости, что так вышло, - начал Астахов. - Сам понимаешь, единственный ребёнок, после смерти жены кроме неё у меня никого не осталось.
  - Это хорошо, что вы пришли, - прервал его Глеб. - Вчера я поспешно удалился, позабыв рассказать о самом главном. Мне всегда крайне неловко говорить об этом, поэтому, пожалуйста, не перебивайте. Я страдаю довольно редким заболеванием обсессивно-компульсивным расстройством.
  Медленно, тщательно подбирая слова, Глеб пересказал свою историю.
  - Аня об этом знает. Я рассказал ей всё, когда она стала свидетельницей одного из приступов. Тогда она и призналась в любви ко мне, а я...- он запнулся, - позволил себе лишнего и поцеловал её. Уверяю вас, если бы не приступ, этого никогда бы не произошло, но в такие минуты я эмоционально неустойчив, вот и получилось то, что получилось. Но сделанного не воротишь. С тех пор меня влечёт к вашей дочери, и я ничего с собой не могу поделать. Но решать, повторюсь, вам. У меня уже была одна девушка, с которой дело чуть не дошло до свадьбы. Когда её родители узнали о моих проблемах, они отказали, наговорили мне гадостей и стали грозиться принять меры, если я продолжу ухаживать за ней, хоть я и не собирался идти против их воли. А сейчас случай из ряда вон. Поэтому вам лучше узнать обо всём сразу.
  Внимательно слушавший Глеба Астахов почувствовал себя виноватым. Он сильно ошибался на счёт этого парня. Очень сильно.
  - А это лечится? - спросил Дмитрий.
  - Полностью - очень редко. Но состояние можно стабилизировать медикаментозно.
  Астахов тяжело вздохнул. Предстояло задать неприятный для Глеба вопрос.
  - Передается по наследству?
  - Не знают. Даже если передается, то с очень низкой вероятностью.
  Астахов кивнул.
  - Так отдаёте мне свою дочь? - неожиданно Глеб развеселился, его глаза заблестели. Астахову показалось, что парень просто близок к истерике, но не хочет этого показывать, вот и улыбается. - Я пойму, если ответите отказом.
  - Отдаю, - совершенно серьёзно сказал Астахов. - Чего ж я поделать-то могу, если она в тебя влюбилась. Но очень тебя прошу, не за страх, а за совесть. Не обмани девочку, она мне очень дорога.
  - Никогда в жизни.
  Астахов снова кивнул.
  - Тогда пойдёмте, выпьем за это, - Глеб поднялся с дивана. - Поговорим как зять с тестем.
  - А пошли! - махнул рукой Астахов.
  'Мне это пойдёт только на пользу', - подумал Дмитрий про себя.
  ...
  Павел Андреевич недаром боялся бросать школу. Без работы его и без того скучная жизнь стала напоминать старую безвкусную жвачку. Страшно не хватало собеседника. Весницкий часто подходил к дому Игнатия Платоновича, на стене которого большими белыми буквами была выведена кривая надпись 'Продаётся', а ниже номер телефона, садился на лавочку и ждал, словно бы и вправду верил в возвращение товарища с того света. Пытался Павел Андреевич подружиться с другими стариками и небезуспешно. Они охотно с ним болтали, но были людьми поверхностными, темы для разговоров оказались однообразными. Весницкий откровенно скучал во время этих бесед, поэтому появлялся в компаниях местных старожилов редко.
  Заунывно тянувшиеся будни хоть как-то скрашивало чтение да длительные прогулки по деревне. Но свою небольшую коллекцию книг он быстро прикончил, а деревню исходил вдоль и поперёк несколько раз.
  'Вот так и получается, - думал Весницкий, лежа на кровати и глядя в потолок, - что никому я не нужен. Помру, никто и не заметит. А кроме как умирать мне и делать-то больше нечего'.
  Даже смерть, казалось, о нём позабыла - на здоровье грех было жаловаться, спал крепко, за всю зиму ни разу не заболел. Но если физически Павел Андреевич был абсолютно здоров, его душевное состояние постоянно ухудшалось. Увидев, как Аня выбежала из дома Глеба на Старый Новый год, Весницкий ощутил себя преданным.
  'Он настраивает её против меня, - думал Павел Андреевич о Глебе. - Хочет отомстить, вот и рассказывает девочке гадости обо мне'.
  Весницкий гадал, что же происходит между учителем и ученицей, порывался поговорить с Митей Астаховым о визитах его дочери к историку. Однако со временем обида на Глеба забывалась, а скука становилась невыносимой. Однажды, перечитывая затёртого до дыр Тита Ливия, Павел Андреевич вспомнил о коллекции Свиридова. Поначалу просить книг у своего недоброжелателя, каковым представлялся Весницкому Глеб, не хотелось. Но не без усилия Павел Андреевич убедил себя, что они с молодым историком не ссорились и ничего криминального в просьбе одолжить книги не будет.
  И действительно, когда Весницкий пришёл к Глебу, тот радушно принял его и позволил порыться в шкафах. В который раз Весницкий восхитился коллекцией парня. Хотелось взять всё и сразу, он с трудом остановил свой выбор на нескольких дореволюционных журналах, книжке Типпельскирха на языке оригинала, да томике малоизвестного исследователя о великом переселении народов.
  На этот раз книги и вправду помогли побороть скуку. Павел Андреевич не на шутку увлекся, восстанавливая позабытые навыки чтения на немецком, погружаясь в атмосферу царской России, читая редкие, всеми позабытые статьи, написанные старой орфографией. В одном из журналов - Киевской старине за тысяча восемьсот девяностый год - Весницкий наткнулся на жуткую статью о сожжении упырей в Малороссии во время эпидемии холеры в тридцатых годах девятнадцатого века. Рассказ о том, как невинных людей бросали в костёр, заподозрив в них живых мертвецов, сосущих кровь, произвёл на Павла Андреевича глубокое впечатление. Описанные автором картины кострами вспыхивали в воображении Весницкого.
  'Насколько же безумным, отчаявшимся, жалким нужно быть, чтобы убить человека из-за диких, средневековых представлений!' - ужаснулся тогда Павел Андреевич.
  Книги и журналы Весницкий прочитал за три недели и тут же пошёл к Глебу за очередной порцией. На Ульянова он столкнулся с Аней. Счастливая девочка пронеслась мимо и не сказала ни слова. Весницкий хотел было окликнуть её, да передумал. Пока добирался до калитки Глеба, заключил, что подруг у Ани здесь быть не может. Выходит, она ходила к историку. Но зачем? Павел Андреевич снова вспомнил Старый Новый год и определённые подозрения закрались к нему в душу. Он снова ощутил ревность и не смог просто отбросить её.
  На дворе Глеба не было, он возился в доме со старым телевизором. Увидев Весницкого, учитель поздоровался.
  - Вы за книгами пришли? Так берите, не стесняйтесь, - сказал Глеб.
  Весницкий кивнул, всё ещё думая об Ане.
  - Я старые книжки на стол кладу, - сказал Весницкий.
  - Ложите, - отозвался Глеб.
  'Грамотей!' - раздраженно подумал Весницкий.
  Он начал было рыться в книгах, но никак не мог сосредоточиться, читал названия, но не воспринимал их, перекладывал книги с места на место, ничего не выбирая.
  - Слушай, Глеб Максимович, - позвал Весницкий.
  - Да?
  - А Аня Астахова не от тебя случаем уходила?
  Последовала продолжительная пауза.
  - Да, от меня, - неуверенно ответил Глеб.
  - Вот как. А чего она у тебя делала?
  - Да я ей, - Глеб запнулся, - с историей помогал.
  - Так у неё вроде проблем никогда не было.
  - Просто она, - снова запинка, - планирует поступать. Ну а я ей помогаю.
  - А куда поступать? - напирал Весницкий.
  - Ну, не знаю.
  Весницкий замолчал, закусил нижнюю губу и уставился неподвижным взглядом в стену. Глеб врал! Что происходило между ним и Аней?
  'Мстит тебя, настраивает девочку против тебя', - отчетливо пронеслось в голове Весницкого, отчего он вздрогнул. Если раньше мысли звучали его голосом, то теперь с ним говорил кто-то другой.
  'Померещилось', - заключил Весницкий, но ощущение постороннего присутствия только усилилось. Ухватив первую попавшуюся книжку, Весницкий вскочил на ноги.
  - Всё, Глеб Максимович, выбрал, как прочитаю - верну.
  - Хорошо. Не торопитесь.
  По дороге домой Весницкий думал о случившемся, перебирая в голове варианты. Неужели Глеб крутит шашни с ученицей?
  'Да как он посмел! - негодовал Весницкий. - Как только совести хватило! Если Митька прознает, забьёт Глеба до смерти'.
  Весницкий не на шутку разозлился, поносил про себя как Свиридова, так и Аню.
  'Если это всплывет, полетят головы. Первой выкинут эту поганку Кулакову, следом за ней остальных. Может тогда поймут, что я не такой плохой учитель'.
  'Глупости, - возражал Павел Андреевич сам себе, быть такого не может, примерещилось. Аня не могла позволить. Если бы этот подонок к ней приставал, она бы мигом пресекла его поползновения. Нет, нет и ещё раз нет. Он был занят, вот и отвечал рассеяно. Он просто с ней занимается. Анечка всегда любила историю и решила поступить на исторический'.
  Но убедить себя Павел Андреевич не смог. На следующий день он отправился на прогулку и кружился вокруг да около Ульянова. Заметив Аню, он проследил за ней до дома Глеба, подобрался к самой калитке и услышал, как они здороваются. Аня сказала ему 'привет'! Весницкий сжал руку в кулак, постучал в дверь к соседке Глеба. Он знал, что там проживала пожилая женщина, но видел её всего несколько раз и никогда с ней не разговаривал.
  - Кто там? - спросили из-за калитки.
  - Здравствуйте, я учитель, мне у вас спросить кое-что нужно, - ответил Весницкий.
  - Какой такой учитель? - отозвалась женщина, открывая дверь. Увидев Весницкого она, похоже, его узнала.
  - Я по поводу вашего соседа спросить хотел. К нему детки часто ходят заниматься?
  - Ну да,- кивнула женщина. - Ходят.
  От сердца немного отлегло. Может у себя дома Глеб позволяет ученикам фамильярно к нему обращаться? Кто их знает, какие там педагогические методы навыдумывали.
  - И многих вы видели?
  - Девочку видела, светленькую.
  - А ещё?
  - Да больше никого.
  - Никого?! Выходит, одна к нему ходит заниматься?
  - Нет, я слышала и других. Он парень хороший, отзывчивый, помогает отстающим.
  Весницкий задумался.
  - Но видели вы только одну?
  - Да что там я видеть могла? Дома сижу да вязаньем занимаюсь, на улицу не глазею.
  'Знаю я вас, как вы тут не глазеете', - подумал Весницкий.
  - Ну ладно, спасибо, - сказал он и собрался уходить.
  - Стойте. А вам это зачем?
  - Да так, интересно.
  Если раньше Весницкий сильно сомневался, то теперь был почти уверен, что Глеб спит с Аней. От одной этой мысли всё внутри Павла Андреевича переворачивалось. Но как поступить? Весницкий не знал, поэтому решил наблюдать дальше. Уже на следующий день он отправился на прогулку рано утром и бродил вокруг школы. Издали заметив Аню, затаился на лавочке под деревом недалеко от дороги. Девочка шла одна и мечтательно улыбалась. Павел Андреевич проследил за ней взглядом, но подходить ближе не решился. За ней следом брели девчата во главе с Тёркиной, которую Весницкий на дух не переносил. Он хотел было уйти, но тут услышал, что школьницы обсуждали Аню.
  - ... не рассчиталась ещё, - тараторила Тёркина. - А она уже к новому липнет, видели как? Смотреть противно.
  - Тут ты правду говоришь - Анька пришмондовка ещё та, - влезла другая. - К старому подлизывалась, на молодого виснет.
  - А ему и нравится, - на лице Тёркиной появилась подлая ухмылка, - наверно поэтому ей оценки завышает. Ничего, мы Астаховой ещё покажем.
  - Знаешь, что думаю, может разболтать, что у Аньки и... - влезла третья, но её слов Павел Андреевич не расслышал.
  Виснет! Даже девчонки заметили! Возмущению Весницкого не было предела.
  'Каков фрукт! Вскружил голову девочке, лишил невинности, а теперь отвязаться хочет!' - заключил он.
  Слежку продолжил и болтался туда-сюда до самого конца уроков, которые проходили в одну смену. Ребята разбегались во все стороны, сколько Весницкий не старался, он не сумел высмотреть среди них Аню. Павел Андреевич хотел поговорить с девочкой, разузнать, почему так получилось. Вдруг Глеб заставлял её, запугивал оценками или придумал какую другую гадость?
  Когда ребята разбежались со двора, Весницкий решил, что упустил Аню из-за невнимательности и тоже собирался уходить. Уже идя по дороге, он глянул в сторону школы, в окна родного кабинета истории. От увиденного Павел Андреевич застыл на месте. Стоя у самого окна Аня разговаривала с Глебом, потом встала на цыпочки и поцеловала его в губы. Глеб провёл рукой по волосам девушки, по её лицу, поцеловал в ответ. Весницкому показалось, что после этого Свиридов мстительно посмотрел на него.
  'Он делает это специально! Он видел меня, намеренно показал, что отобрал не только работу, не только смысл жизни, но и единственную ученицу, которая меня ценила. Он мстит мне, мстит за то, что я хотел рассказать о его болезни', - отрывисто проносились мысли в голове Весницкого.
  Он как можно скорее сошёл с дороги, свернул в первый переулок и направился, куда глаза глядят. По мере продвижения Весницкий успокаивался. Теперь он знал, знал наверняка, что Глеб спит с Аней. Павел Андреевич не мог понять, как этому мерзавцу удалось затащить девочку к себе в постель. Свиридов сумел заставить класс оболтусов целый урок сидеть молча, обдурил Весницкого, забрав у него работу, чего уж ему наивную девочку совратить! Но если в деревне и существовал человек, способный урезонить подлеца, им был Митька Астахов. Как только эта мысль оформилась в голове Весницкого, он даже застонал от предвкушения расправы над своим врагом. Говорят, Митька к дочери никого из деревенских не подпускал. Страшно представить, как он разукрасит городского, когда узнает обо всём.
  Не откладывая в долгий ящик, он направился к Астаховым. Весницкий долго стучал в калитку, прежде чем дверь открыл заспанный Митька. Не поздоровавшись, он вопросительно посмотрел на старого учителя.
  - Мне по поводу твоей дочери поговорить надо, - выдавил из себя Весницкий. Столько лет прошло, а он все никак не мог забыть искаженного яростью лица Астахова, до сих пор чувствовал себя неуютно под взглядом его злобных глаз.
  - А что с ней?
  - Разговор не для улицы. Давай хотя бы во двор зайдём.
  По лицу было заметно, что Митька напрягся, но во двор Весницкого пустил.
  - Ну, говори.
  - Как бы это помягче, - Весницкий замялся. - Я проходил сегодня мимо школы, гулял. Тоскую иногда. Случайно глянул в окно моего кабинета, а там твоя дочь с историком.
  Митька нахмурился.
  - Они целовались, Дима. Я боюсь, что у них интимная связь.
  Митька сжал губы, тихонько выругался.
  - Вот что, Пал Андреич, пойдём в дом. Этой действительно разговор не для улицы, - предложил Астахов.
  Весницкий был несколько озадачен - зная взрывной характер своего бывшего ученика, он-то думал, что Астахов начнёт рвать и метать, побежит искать Глеба, а тот остался относительно спокойным.
  'Наверно не до конца понял, что я ему сказал', - решил Весницкий.
  Они зашли в старую кухоньку, Астахов отыскал два стула, поставил их посередине, уселся сам, Весницкий последовал его примеру. Вздохнув, Астахов заговорил:
  - Тут такое дело, Пал Андреич. Любовь у них. Жениться надумали. Глеб сказал, намерения у него серьёзные, отступать не станет. Такая вот история.
  Ошарашенный Весницкий не сразу пришёл в себя.
  - А ты что?
  - А я что, - развёл руками Астахов. - Дочка сказала люблю, хочу замуж. Парень он вроде хороший. В общем, согласился я.
  - Не знаешь, что за человек и согласился?
  - Слушай, Пал Андреич, ты, по-моему, не в своё...
  - В своё, в своё, - разошёлся Весницкий. - И ты, и дочь твоя у меня учились, уж имею право высказаться. Я ездил в город, разговаривал с директором школы, в которой работал Глеб. Он в похищении подозревался! В милиции его дважды допрашивали! А ты дочку за него выдаёшь?
  - В похищении? - нахмурился Астахов.
  - В похищении. Ну, это ещё что. Он шизофреник! С головой у парня проблемы. Да оно и так понятно - какой учитель позволит себе ухаживать за своей ученицей? Только пришибленный.
  - Об этом он мне как раз рассказал, - мотнул головой Астахов. - Сразу признался и сказал, что болезнь его несерьёзная.
  - Он тебе и не то расскажет. В общем, поступай, как хочешь, а будь я на твоём месте, никогда бы дочь за него не отдал, - Весницкий стукнул по столешнице ладонями.
  Астахов призадумался, сделался хмурым.
  - Не тебе мне советы раздавать, Пал Андреич. Детей никогда не было, а лезешь учить, как воспитывать, - по лицу было видно, что он хотел сказать ещё что-то, но сдержался. - В любом случае, спасибо.
  - Да не за что, - недовольно буркнул Весницкий и думал подняться, но Астахов жестом остановил его.
  - Я тебя об одолжении попрошу. Не рассказывай никому об Ане и Глебе. Сам понимаешь, сколько грязи на головы молодых выльется, если в деревне вдруг узнают.
  - И не думал. А вот ты над моими словами подумай.
  Астахов кивнул, не стал проводить Весницкого и, оставшись один, достал бутылку водки из заначки и налил себе полную рюмку. Весницкий же ушёл, понурив голову. Лучше бы он не ходил к Митьке, да теперь поздно жалеть. И тот и другой в деталях вспомнили эпизод, произошедший много лет назад.
  Мите Астахову было тогда пятнадцать. Как и все деревенские мальчишки в этом возрасте, он довольно часто дрался и, как правило, побеждал. Лишь однажды один из старшеков поколотил его, да и то не слишком сильно. Поэтому когда намечались какие-нибудь междоусобные разборки, каждый хотел переманить Митю на свою сторону. Но тот случай был особый. Одного мальчишку недолюбливали всем классом и давно хотели поколотить. Мало того, что отличник, так ещё и нос задирает. Астахову он ничего плохого не сделал, но остальные ребята долго уговаривали Митю пойти вместе с ними и устроить зазнайке темную.
  - Мы ему говорили, ты что, лучше всех что ли? Зачем пятерки получаешь? А ему хоть бы хны, в ответ огрызается, - убеждали они.
  Долго уговаривать не пришлось - Митя согласился. После школы они вчетвером отловили его и уволокли подальше от жилых домов. Сначала наседали, толкали, а мальчишка даже не пытался сопротивляться, едва ли не ревел. Уже тогда Астахову разонравилась эта идея. Легко бить, когда противник брыкается в ответ, хочется доказать и ему, и себе, что ты сильнее. Но когда он даже не помышляет дать сдачи - нет, это не драка, не урок, а желание увидеть, как человек, который тебе неприятен, будет унижен. Было в этом что-то отвратительно-мерзкое, непереносимо-неправильное. Поэтому Митя принимал в толкотне довольно вялое участие. В конце концов, мальчишка упал на землю, его стали пихать ногами, плеваться, выкрикивать ругательства, оскорбляя не только его самого, но и его родителей. Астахов начал было успокаивать остальных, предлагать остановиться, но они его не слушали, с исказившимися от ненависти и злобы лицами продолжали пинать лежачего. Митя хотел уйти, но ему не хватило смелости, он боялся прослыть слабаком, потому стоял на месте и смотрел.
  Вдруг все замерли, затаили дыхание - мимо проходил историк. Он бы не заметил их, да валявшийся мальчишка захныкал. Весницкий заинтересовался, обошёл невысокий заборчик, скрывавший место экзекуции от глаз прохожих, обвёл взглядом немую сцену. В глубине души Астахов был рад его видеть. Он взрослый, наверняка прекратит происходящее безумие. Но Весницкий отчего-то молчал, а лоб его покрылся испариной. И тут в голову Мити пришла безумная мысль: 'Он боится нас! Он ничего не сделает! Он позволит продолжить!'
  Весницкий сглотнул слюну, развернулся и ушёл, так не сказав ни слова. Хулиганы загоготали, а ошарашенному Астахову ничего не оставалось, кроме как подхватить этот нечеловеческий гогот.
  Ночью после избиения того мальчишки Митя долго не мог заснуть. Он вспоминал, как беззащитного катают по земле, кроют его матами, а он, Астахов, принимает в этом деятельное участие. Стыд и жалость не утихали. Митя ворочался с боку на бок, сжимал кулаки и челюсть, злился на себя за свою трусость. Он мог, мог остановить это мерзкое действо в любой момент, но не осмелился. А потом вспоминал Весницкого, страх в глазах учителя, его подлое бегство и начинал злиться ещё сильнее, но не на себя, а на Павла Андреевича.
  'Виноват не я, виноват он, и только он. Взрослый, старший, он должен был вмешаться, но остался в стороне!'
  Под утро Митя сумел обелить себя и возложить весь груз ответственности за произошедшее на историка. С того самого момента он возненавидел Весницкого и пронёс эту неприязнь через года.
  Что касается избитого мальчишки, он стал тише воды, ниже травы, превратился в жалкое подобие себя. Он перестал отвечать на уроках, скатился на двойки-тройки. Последний раз Астахов видел его, когда они переезжали - то был девятый класс. Митя попытался тогда с ним проститься, пожать руку, но мальчик лишь затравленно глянул на него, а протянутую руку проигнорировал.
  Даже теперь, сидя на кухне, будучи на двадцать пять лет старше, Астахову было не по себе от воспоминаний об этом эпизоде. Опрокинув очередную рюмку, он живо представил себе выражение лица Весницкого, сморщился от отвращения. Пал Андреич ни разу даже поговорить на эту тему с Дмитрием не пытался, предпочёл сделать вид, что ничего не было. Нет, не мог такой человек перемениться. Весницкий был ничтожеством, ничтожеством и остался. Так чего же он тогда лезет в дела дочери, чего пристал к Глебу?
  Вечером того же дня Дмитрий снова пришёл к Свиридову поговорить.
  - Ты прости, что так поздно, но покоя не даёт одна мысль. Ты сказал, что болеешь, но насколько серьезно, не объяснил, - прямо с порога заявил Астахов.
  - Я понимаю, - кивнул Глеб. - Присаживайтесь, поговорим. Только прошу вас, не наседайте, мне очень больно поднимать этот вопрос.
  Астахов пообещал. Глеб выложил ему всё, что знал о своей болезни, убедил, что опасности для окружающих она не представляет. Дмитрий поверил ему.
  - Спасибо за откровенность. Теперь скажи, у тебя с Весницким Павлом Андреевичем никаких разногласий не возникало? - спросил Астахов.
  - Почему вы спрашиваете? - удивился Глеб.
  Тогда Астахов пересказал весь его сегодняшний разговор с Весницким.
  - Ой, - вздохнул Глеб. - Не пойму я его. То место он мне уступает, то шантажирует, теперь в личную жизнь лезет. Когда прознал про мою болезнь, грозился рассказать в деревне. Хотел, чтобы я бросил школу. Потом умер старожил этот ваш, он передумал, прямо на похоронах сказал, что уйдет на пенсию.
  - Так и знал, - смачно ударил тыльной стороной одной кисти по ладони другой Астахов. - Он жуткий лицемер, в глаза улыбается, а за спиной держит нож. Ну, я с ним поговорю, я ему устрою.
  - Не нужно, Дмитрий Леонидович. Он старый человек, его можно понять. Представьте, вас в старости выбросят, словно никчемную безделушку, а на ваше место поставят молодого. Ему сейчас плохо, а поддержать некому - семьи нету.
  - Да боюсь, как бы он болтать о вас с Аней не начал.
  - Вот тогда он хватит лишнего. А пока лезть не нужно. Нам бы оставшиеся три месяца продержаться, а в июне-июле свадьбу сыграем.
  - Насколько всё-таки подлый человек, - покачал головой Астахов. - А ты какой добрый. Другой на твоём месте сам бы побежал ему морду бить, а ты терпишь.
  Глеб слабо улыбнулся. Они немного поболтали и разошлись, у калитки Глеб сказал:
  - Чуть не забыл. Вы Ане не рассказывайте о поступке Павла Андреевича. Он ей нравился и будет нехорошо, если девочка так рано разочаруется в человеке, которого считала авторитетом.
  - Хорошо, - согласился Астахов.
  Своё слово он сдержал, но дал себе зарок ни на шаг не подпускать Весницкого к дочери.
  ...
  После того, как Дмитрий дал согласие на свадьбу, он, Аня и Глеб собрались в доме Астаховых. Мужчины долго рассуждали о том, когда будет уместно её сыграть и сошлись на конце июня. Ане объяснили, что рассказывать о её связи с Глебом нельзя - проблемы могут возникнуть как у учителя, так и у неё самой. Она пообещала хранить секрет, но как можно скрыть самое яркое, самое чистое и сильное чувство в жизни женщины?
  Она по-настоящему любила Глеба, страдала без него, в школе не могла отвести глаз от него, перестала общаться с одноклассниками и подругами, на переменах поднималась к нему в подсобку и говорила, говорила, говорила. Встречаясь с ним в коридорах, Аня глупо улыбался, а он улыбался ей в ответ, они всегда заводили необязательную беседу. А после уроков, когда в школе оставались одни учителя, Глеб и Аня закрывались в классе и целовались - крепко, страстно, взасос. Глеб распалялся, ласкал её, а она не возражала. Но дальше определённой черты учитель никогда не позволял себе заходить. В такие мгновения они теряли счёт времени, забывали о том, что существует остальной мир, Аня тонула в глазах, голосе, объятиях и поцелуях своего возлюбленного. Ей трудно было расставаться с Глебом, чуть ли не со слезами она покидала кабинет истории и грезила только об одном - поскорее бы вернуться назад, к любимому.
  Успеваемость поразительно выросла. Всё шло к тому, что и третью четверть она закончит с одними пятёрками. Если на пятерки удастся сдать и экзамены... Загадывать не хотелось. О своих планах поступить в университет она давным-давно забыла. Если Глеб согласится поехать с ней, тогда может быть. Если нет, она останется вместе с ним в деревне. Папа будет этому рад.
  Чем больше времени они проводили с Глебом вместе, тем сильнее она влюблялась в него, тем крепче привязывалась. К концу четверти Ане стало казаться, что от переполнявшей её любви у неё кружится голова. Когда Глеба не было рядом, колени подгибались, стены шатались, она словно бы стояла на палубе корабля. И лишь обнимая любимого, она обретала почву под ногами.
  Разумеется, их отношения невозможно было скрыть от глаз учеников и учителей. Все подозревали, но никто не осмеливался прямо высказать свои подозрения. Лишь мстительная завистливая Тома дожидалась удобного момента. Её новые подруги - глупые, бесчувственные, ведомые - плясали под её дудку, помогая строить козни. Ударить Тома решила в конце четверти.
  На одной из перемен, она подошла к Аниной парте, жестами пригласив подружек. Тёркина вспомнила пощечину, которую получила в начале года из-за Астаховой, вспомнила, как задел Астахову намёк на её связь со старым историком. Бледная Аня мечтательно смотрела в окно и не обращала внимания на толпившихся рядом девочек.
  - Анюта, умничка ты наша, - обратилась к ней Тамара.
  Аня рассеяно посмотрела на бывшую подругу.
  - На этот раз ты своего добилась, правда? Стала отличницей, как того и хотела.
  Аня продолжала молча на неё смотреть. Тома разозлилась сильнее прежнего.
  - Лесть тебе не помогла, так ты в постель к нему прыгнула?
  Ни слова в ответ.
  - Признайся, ты трахалась с Глебом, легла под него, чтобы он вывел тебе пятёрку и других учителей упросил! - не на шутку разозлилась Тома. Подружки у неё за спиной испугано отшатнулись. Планировался другой разговор.
  Аня оставалась невозмутимой.
  - Молчать решила? Отрицать будешь, проститутка?
  Казалось, ничего не выведет Аню из равновесия.
  - Тамара, глупая ты дурочка, - Астахова встала, пошатнулась. - Мы любим друг друга, мы поженимся, очень скоро я стану его женой, а ты удавишься от зависти.
  Тамара непонимающе глядела на Аню своими свиными глазками. Та подалась вперёд, пошатнулась назад и упала.
  Ане казалось, она полетела, очутилась на какой-то карусели и кружилась с бешеной скоростью. Сильно тошнило, в ушах шумело, хотелось лечь набок и уснуть. Только она успела подумать об этом и в глазах потемнело.
  Аня пришла в себя в постели. Слабость продолжала растекаться по телу, голова кружилась, во рту чувствовался неприятный привкус. Над кроватью склонились отец и Глеб, на лицах у обоих застыло выражение тревоги.
  - Анечка, доченька, очухалась! - дрожащими руками отец сжал кисть дочери.
  Глеб ничего не сказал, только откинул голову назад и что-то тихо и быстро прошептал.
  - Что случилось? - с трудом выговаривая слова, спросила Аня.
  - Ты не помнишь? - ужаснулся отец.
  Она отрицательно покачала головой.
  - Ты упала в обморок на перемене после перепалки с этой своей толстой подругой, - сказал Глеб.
  Тут Аня вспомнила. Тома мстительно поджимает губы и швыряет ей в лицо обвинения. Потом колени дрожат, подгибаются, стены раскачиваются, Аню швыряет в сторону-другую, она теряет равновесие и погружается в липкую мокрую черноту. Раньше с ней такого не бывало.
  - Вспомнила? - оживился отец, заметив, как прояснилось лицо дочери
  - Да, - кивнула Аня. - Ерунда какая-то. Закружилась голова, слабость в ногах. Наверное, из-за недосыпания. В последнее время мне снятся дурацкие сны, а большую часть ночи я просто ворочаюсь с боку на бок.
  - Нужно съездить в район, к врачу, - высказал своё мнение Глеб. - Ты могла подхватить какую-то гадость.
  - Не нужно, - слабо улыбнулась Аня. Как же приятно, что Глеб проявляет заботу. - Мне уже лучше, чуть-чуть отдохну и встану на ноги.
  - Глеб прав, - твердо сказал отец. - Поедем в больницу сразу после того, как тебе станет лучше. Нужно разобраться, что с тобой приключилось.
  - Папа, милый, если я говорю, что со мной всё хорошо, значит со мной всё хорошо, - улыбнулась Аня. Не смотря на происшествие, ей совсем не было страшно, наоборот она была опьяняюще счастлива. В этот момент она любила и папу, и Глеба, и даже Тому, наговорившую ей гадостей.
  Отец хотел было что-то возразить, но Глеб его опередил.
  - Дмитрий Леонидович, давайте отойдём на секундочку, - сказал он. Аня догадалась, что Глеб хочет посекретничать о ней. В другой день она и обиделась бы на такое поведение, но не сегодня. Пускай шепчутся, строят догадки, Аня знала главное - всё у неё будет хорошо, она выйдет замуж за Глеба, и вместе они будут счастливы.
  Глеб прикрыл за собой дверь в прихожую.
  - Вы заметили, что у нее кожа и белки глаз желтоваты? - спросил Глеб.
  Астахов мрачно покачал головой. Ничего такого он не заметил.
  - Я боюсь, у Ани гепатит. Тут откладывать нельзя, нужно вызывать врача и разбираться, откуда она его подхватила.
  - Что это за гепатит? - буркнул Астахов.
  - Желтуха, Боткина. Неужели не слышали?
  О желтухе он слышал. Отчего-то ученость Глеба вызвала раздражение.
  - Я не видел никакой желтизны у неё на лице.
  - А вы присмотритесь. В любом случае, падать в обморок для семнадцатилетней девушки ненормально. Нужно обратиться к врачу и чем быстрее, тем лучше.
  Астахов немного поразмыслил над словами Глеба и затем кивнул.
  - Ты прав, но знаешь, какой пропоица у нас на участке работает?
  - Тогда позвоните в район, нагоните страха, пускай пришлют скорую. Лучше перестраховаться.
  - Хорошо, пойду звонить. Пока побудь с Аней.
  - Куда ушёл папа? - спросила Аня, увидев, что с кухни Глеб вернулся один.
  - Вызывать скорую.
  Аня улыбнулась, как могут улыбаться только юные девушки.
  - Глупенькие, вы так за меня переживаете, но это ни к чему. Всё будет хорошо, я же знаю.
  Глеб подошел к краю постели, встал на одно колено, наклонился к ней низко-низко.
  - Если с тобой что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу, - произнёс он. - Никогда. Поэтому лучше перестраховаться, чем ждать, когда жареный петух клюнет.
  Глеб выглядел таким уязвимым, слабым, расстроенным, что Аня не выдержала, поднялась на локтях и поцеловала любимого в его ярко-красные губы. Он ответил на поцелуй, нежно её обнял. Неизвестно, сколько времени они ласкали друг друга, но у Ани снова закружилась голова, обессиленная, она упала на подушку.
  - Хватит, - прошептала она, - я хочу спать.
  - Отдыхай, - отозвался Глеб откуда-то издалека, поглаживая её соломенные волосы.
  ...
  Удары колоколов, пламя костра, несколько связанных мужчин валяются на земле, свернувшись калачиком. Ведут женщину, она вырывается, плачет, кричит. С неё сдирают длинную целомудренную юбку, стягивают панталоны и под коленом обнаруживают свернутую влажную тряпицу.
  Из толпы выходит мужчина с безумными налитыми кровью глазами.
  - Упырица! - восклицает он. - Ведьма!
  Пламя костра дыбится, разевает свою красно-оранжевую пасть. То хрустят, прогорая дрова, или изголодавшийся огонь щелкает зубами?
  Мужиков подхватывают с земли, все они без портков, а вокруг левого колена у них повязана влажная тряпица. Их тащат к костру. Они слабо дергаются, словно бы утратили надежду. Одного подносят прямо к пламени и бросают. Бешеные крики, он вырывается, падает на землю, но толпа острогами загоняет его обратно в огонь. Крики стихают.
  Тоже самое повторяется со вторым, с третьим, четвертым. Доходит очередь и до девицы. Бледная, испуганная она уже не сопротивляется, с трудом крестится и читает слова какой-то молитвы.
  - Побойтесь бога, - из толпы вырывается священник. - Нехристи, что же вы творите! Хотите сжечь её, так первым меня в огонь бросайте!
  Но беснующаяся толпа не слышит его, цепкие пальцы впиваются в рясу, тащат его куда-то назад, прочь от костра. А палачи дотаскивают женщину и швыряют её прямо в пламя.
  Раздирающий душу крик, перекошенные, возбужденные гримасы толпы, разноголосый ропот. Палачи уходят, толпа растекается, костер гаснет, начинается дождь, пепел сгоревших в костре людей медленно оседает на землю. У кострища стоит ребенок - маленький грязный мальчик - и тихонько плачет.
  Весницкий с трудом открывает глаза - свет из окна падает прямо ему на лицо и прерывает страшный сон. Широко раззявив рот, Павел Андреевич зевает, смотрит на часы, встает. Он уже несколько дней не выходил из дома, в который раз перечитывал журналы Глеба. Сегодня выйти придётся - продукты закончились.
  После разговора с Астаховым старый учитель чувствовал себя разбитым и подавленным. Он сломлен, ему было стыдно показываться людям на глаза, он не мог осмелиться отнести Глебу журналы. Поэтому читал их снова и снова - истории о сожжении упырей в шестидесятых-семидесятых годах девятнадцатого века. Чудовищное явление имело место во время эпидемий тифа или холеры. Не понимая причин происходящего, люди начинали искать виноватых среди своих. И что самое удивительное, успешно находили, после чего сжигали.
  Истории эти резонансом отдавались в душе Весницкого. Он чувствовал себя виноватым перед Глебом. Винил парня в своих бедах, причины которых крылись не в парне. Да что там - было бы куда легче, если бы Весницкий был виноват. Но нет, как это почти всегда бывает, виноватых не было. Неудачи преследовали Павла Андреевича по нелепому стечению обстоятельств.
  Он бы мог найти место в жизни, устройся где-нибудь в городе, учил бы до сих пор. Но он решил остаться в деревне, поддался чувству ложного патриотизма, этой таинственной любви без конкретного объекта, любви без взаимности. И закономерным итогом стала его ненужность. Конечно, Весницкого могли ценить и в деревенской школе, но сразу несколько факторов сложились против него. Он не нашел понимания ни у учеников, ни у коллег-учителей. Его знания, его страсть к преподаванию, его любовь к своему предмету остались не востребованы. Этим и объясняется вспышка запоздалой любви(к чему уж скрывать - да, он влюбился) к чрезмерно юной для него Анечке Астаховой. Её признание вероятно было тем самым, ради чего Весницкий работал, тратил столько сил и времени все эти годы. Отсюда и неприязнь к Глебу, отсюда ярость, охватившая его, когда он узнал о свадьбе Свиридова и Астаховой, отсюда нелепая попытка разрушить их союз.
  Несмотря на все эти доводы, Весницкий не мог перестать ненавидеть Глеба. Он не мог принять его, не мог признать, что уступает ему, не мог смириться с тем, что Свиридов все забрал у него. Работа, единственная ученица, которая ценила Весницкого, смысл жизни - всего этого Весницкий лишился из-за Глеба, который всегда был вежлив с ним, приветливо улыбался, первым здоровался. Павлу Андреевичу казалось, что за улыбками кроется презрение, даже в самых безобидных поступках Глеба Весницкий находил какой-то таинственный умысел, считал их направленными против себя лично. Невыносимое состояние, в котором он находился, было очень близко к паранойе, но Павел Андреевич ничего не мог с собой поделать. Он просто принял эти чувства, как данность, необходимый фон, который вероятно будет преследовать его до конца жизни.
  'Один раз он показал себя настоящего, - убеждал себя Весницкий. - Когда я рассказал, что выяснил о паршивце всё! Он вспылил, вышел из себя, грозился. Тогда и решил мне отомстить. С того самого дня плёл интриги у меня за спиной, настроил Аню и учеников против меня!'
  Бред сумасшедшего. Весницкий понимал это, но накручивать себя не переставал. Он понимал, что подошёл к самой границе адекватности, перешагнув которую, можно кубарем скатиться в бездонное ущелье безумия, видел гибельность пути, мог разглядеть контуры обрыва, маячившие перед мысленным взором, но не останавливался, а наоборот, прибавлял ходу. Казалось, он хочет сойти с ума и забыться. Его добровольный остракизм был лишь одним из шажков для ускорения процесса. Зачем он снова и снова перечитывал одну и ту же историю, залистал старый журнал до дыр? Зачем прокручивал в голове болезненные и неприятные моменты, самозабвенно придаваясь психологическому садомазохизму? Почему не переставая думал о Глебе, который был ему неприятен, которого он ненавидел? Зачем каждое утро посвящал самоанализу, разгромному и уничижительному по отношению к самому себе?
  - Ну, хватит, - произнёс вслух Весницкий, оделся, наскрёб в копилке мелочь и отправился в булочную.
  На дворе начинала хозяйничать весна - веселая капель выстукивала незамысловатую какофонию, голодные воробьи кружились над подтаявшими полянками, собаки с громким лаем гоняли их, многие ребята бегали без шапок, рискуя получить мокрым снежком прямо по макушке. Словно мох на пнях на улицах показались старушки, на время зимы попрятавшиеся в уютных избах. Разбившись по парам и тройкам, они бродили по деревне, обсуждая сплетни, избыток которых поднакопился за зиму. Весницкий краем уха прислушивался, но не особо вникал в смысл, пока не услышал фамилию Астахова.
  - Не говори, бедный мужик. Сначала жена, теперь вот дочь, - цокала языком одна сердобольная бабушка.
  - А точно увезли? - спросила другая, в красном платке
  - Точно-точно, - ответила третья, по всей видимости и пересказывавшая сплетню. - Дочь моя по соседству с Астаховыми живет. Так она говорит, вчера к ним сначала этот учитель новый припёрся, а потом Димка скорую побежал вызывать. Заболела Анюта чем-то серьёзным.
  - Уж не от своего ли подхватила? - заметила старуха в красном платке.
  - Да нет, говорят, как у матери беда. Дима весь сам не свой. Бледный как чёрт ходит, места себе найти никак не может.
  - Ой бяда, - вздохнула сердобольная.- Сначала жена померла, потом дочь с учителем этим связалась, а теперь и того хуже - заболела. И за что ему это? Старательный ведь мужик, работает не покладая рук. Мой-то пока на пенсию не ушёл, Димку-то Астахова нахваливал. А оно вон как судьба-то к хорошему человеку.
  - Что не говори, как его не нахваливай, дочку он воспитать не смог, - заметила бабка в красном платке, самая вредная из троицы. - Это где видано, чтобы пигалица со школьным учителем связалась? Да приключись такое в наши годы, родители бы со стыда умерли, а учитель тот на костылях бы ковылял из деревни.
  - Хватит тебе, Петровна. Нормальный он мужик, а дочкой заниматься некогда. Мать вон сколько болела и не оправилась, на лечение говорят, потратил уйму денег, у знакомых своих занимал, до сих пор с долгами не расплатился. Кто бы Аню эту воспитывал? Нечего человека судить, когда такая беда.
  - Ой, бяда, - снова подхватила сердобольная и завела свою присказку про хорошего мужика по второму кругу. Дослушивать разговор бабушек Весницкий не стал, обошёл их не поздоровавшись. Наверняка начнут перетирать кости и ему, но Павла Андреевича это не волновало. Из путанных речей старушек он понял - с Аней приключилось несчастье. Нужно было разузнать, как там дела, да только сам он никогда не решиться снова пойти к Астахову. Оставалось расспросить кого-нибудь. И тут провидение послало ему Тамару Теркину, беззаботно бредущую куда глаза глядят. В другой день Весницкий ни за что бы с ней не заговорил, но сегодня он позабыл о гордости, твердо решив узнать, что случилось с Аней.
  - Здравствуй, Тамара, почему со старым учителем не здороваешься? - окликнул её Весницкий.
  Девочка сморщилась, но, тем не менее, отозвалась.
  - Здрасте, Пал Андреич. Я вас просто не заметила.
  - Бывает, сам невнимательный, - Весницкий попытался улыбнуться. - Слушай, а ты не в курсе, что там приключилось с подругой твоей, Аней Астаховой? Говорят, заболела она чем-то.
  Любительница посплетничать Тамара тут же проглотила наживку.
  - Как же не в курсе. Она шашни с новым историком водила, а я её на чистую воду вывела. Вот она в обморок и грохнулась, придуряться стала специально, чтобы её пожалели. Но давным-давно вся деревня о них знает и шушукается.
  - Так ничего серьезного?
  Тамара отвела взгляд в сторону, потом неуверенно пожала плечами.
  - Говорят, позавчера увезли на скорой. Подозревают какую-то... анерию...анурию, - она нерешительно махнула рукой, - не помню я, в общем. Но мать её, говорят, под конец этой гадостью болела.
  - Вот оно как, - Весницкий почувствовал, что его голос слегка дрожит. - Ну а отец её как?
  - А отец никак. Этот случай его дочку с потрохами выдал. Если до того просто слухи ходили, то теперь никто не сомневается - учитель-то, Глеб Максимыч, с нею в больницу поехал, присматривать, - Тамара хихикнула. Смешок вызвал у Весницкого раздражение, захотелось отвесить паршивке подзатыльник. - Я, честно говоря, не совсем в курсе, как там да что.
  - А у тебя-то самой как дела? - задал необязательный вопрос Весницкий, стараясь придать беседе непринужденный характер. Все что нужно, он узнал, теперь следовало как-то отвести от себя подозрения, дабы ко всему прочему по деревне не поползли слухи о старике, который заглядывается на молоденьких школьниц.
  - Ой, совсем плохо, Пал Андреич. Этот новый историк скотиной оказался - двойку мне в четверти вывел. Отец пошёл ругаться, а пришёл с синяком на пол лица. Вернулись бы вы в школу, хотя бы наш класс до конца довели. Знаете, как все по вам скучают!
  - Подумаю об этом, - кивнул Весницкий, не придав словам лицемерки большого значения. - Ну ладно, до свидания, Тамара, пойду я, а то мне ещё в булочную надо.
  - До свидания, Пал Андреич.
  Весницкий сразу вернулся домой и стал рыться в медицинской энциклопедии в поисках таинственной анерии. Болезни с таким названием он не нашел, зато наткнулся на анемию - малокровие. Вероятно, это и имела в виду Тамара. Вспомнив подробности гибели жены Астахова, Весницкий стал рыться в энциклопедии в поисках лейкемии и, отыскав нужную страницу, убедился, что анемия может развиться на фоне белокровия. Неужели у Ани рак?
  Мысль эта заставила Весницкого содрогнуться. Ей нет и восемнадцати, за что такая напасть? Выпив несколько чашек чая, он все никак не мог успокоиться, пораженный этим известием. У Астахова нет денег на лечение, а даже если бы были, от лейкемии не спасут. Не смотря на то, что Аня теперь относилась к Павлу Андреевичу прохладно, если не неприязненно, мысль о её скорой гибели приводила Весницкого в ужас. Он не находил себе места и в конце концов решился пойти к Глебу и узнать всё у него.
  Добравшись до Ульянова, Весницкий не стал стучать в калитку, а без стука ворвался в дом. Глеба там не было. Павел Андреевич решил подождать внутри. Прикрыв за собой дверь, он заметил, что ставни наглухо закрыты и внутри царит полумрак. Повсюду стоял неприятный затхлый запах, было сыро. Всегда казавшийся уютным и чистым дом без Глеба выглядел иначе. Не ощущалось уюта, царила жуткая атмосфера, на душе будто бы кошки скребли. Не желая открывать ставни, Весницкий включил свет и, чтобы хоть как-то себя отвлечь, подошёл к книжному шкафу. В стеклянной дверце что-то мелькнуло, Весницкий вздрогнул, повернулся - ничего. Откуда это чувство опасности, желание уйти отсюда поскорее? Животный страх захватил разум и чувства Павла Андреевича, в висках стучало, сердце клокотало.
  - Здесь кто-то есть? - спросил Павел Андреевич у пустой комнаты. Ответа не последовало. Чтобы перебороть страх, нужно было разозлиться. - Выходите! Я знаю, вы здесь!
  Он отошёл от шкафа, побежал на кухню - никого. Пробежался по другим комнатам и добрался до спальни. Замер: в нос ударил запах перегноя, затхлости, сырой земли, кровать была накрыта не простынёй, а саваном, под ним кто-то лежал! Труп! Очертания человеческой фигуры были отчетливы. Содрогаясь от ужаса, движимый вперёд любопытством мухи, очарованной ароматом венериной мухоловки, Весницкий подошёл к кровати. Возникло абсурдное ощущение, что в спальне собирается туман, побелка слезает со стен, выступают очертания камня. Склеп, он в склепе! Трясущимися руками он прикоснулся к краю савана, приподнял его. На кровати лежал труп Глеба. Мертвое лицо оставалось румяным, довольным, пузо трупа топорщилось, словно бы перед смертью он плотно поужинал. Весницкий замер и не знал, как себя вести. Так бы он и стоял, если бы глаза мертвеца неожиданно не открылись. Залитые кровью белки были пусты, но Павел Андреевич знал, что покойник его видит. Рука Глеба шевельнулась, цепкие пальцы впились в запястье Весницкого. Старый учитель заорал, отпрянул назад, поскользнулся, инстинктивно ухватился за край кровати, опрокинулся назад. Упав на пол, зажмурился, но ничего не происходило. Наваждение пропало - запах сырой земли исчез, под руками не пол склепа, а деревянные половицы. Приоткрыв глаза, Павел Андреевич увидел, что ни савана, ни мертвеца нет, заметил, что в ножки кровати вбиты огромные гвозди. От этого снова стало не по себе, Ощущение ужаса, отпустившее его на несколько мгновений, снова возвращалось.
  Весницкий вскочил на ноги и выбежал прочь из дома, позабыв о том, зачем сюда явился. Убедившись, что на улице никого нет, он выскользнул через калитку и торопливо засеменил к себе. По дороге у него в голове крутились всевозможные смутные подозрения, которые он, как не старался, не мог сложить в единое целое. Вспомнились слова Игнатия Платоновича о том, что новый учитель сильно похож на кого-то, умершего много лет назад и внезапная смерть столетнего старика, та его попытка завести разговор с Весницким.
  'Он хотел сказать мне что-то важное, это как-то связано с Глебом', - заключил Весницкий.
  Но какая взаимосвязь между стариком и двадцатилетнем парнем, которые никогда в жизни не встречались? А тот пьяница, который замёрз по дороге из деревни, а эта история о психическом расстройстве Глеба.
  'Зачем он прибил ножки кровати к полу?' - задался вопросом Весницкий. А эта атмосфера внутри его дома, когда к горлу подступает комок и хочется кричать, плакать бежать, сердце опускается в пятки и отказывается биться.
  'Откуда у него столько старинных книг?' - вертелся в голове Весницкого новый вопрос. Глеб сказал, что раздобыл их у стариков, пока ездил по деревням. Такую обширную коллекцию? Чушь! Полнейшая и безоговорочная чушь! Он врал, нагло врал. Но зачем, почему, какие у него мотивы?
  'Месть!' - догадался Весницкий. Глеб боялся, что Павел Андреевич выведет его на чистую воду, но как? К чему такому подобрался Весницкий, что Глеб перепугался и начал портить Павлу Андреевичу жизнь? Может быть, Свиридова испугал сам факт того, что в его биографии копаются? Но в этом нет ничего страшного. В конце концов, он ничего постыдного не сделал, милиция пришла к заключению, что к исчезновению того мальчишки...
  'Опять исчезновение!' - осенило Весницкого. Где Глеб - там неприятности. Отчего так? Что скрывает этот подлец?'
  Он намерено портил Павлу Андреевичу жизнь. Аня ему не нужна - некрасивая, бледная, с редкими волосами, грубой крестьянской фигурой. К тому же, она откровенно глупая, уж Весницкий-то знал - он учил её пять лет. Высокие оценки по истории следствие зубрежки, а не понимания предмета. А Глеб был натурой утончённой - разбирался в книгах, был умён, обладал хорошим вкусом. Ко всему прочему он смазливый, крепкий, хозяйственный. Да ему ни одна молодая девчонка в деревне не отказала бы, так почему его выбор пал на Аню Астахову?
  'Подлец! Он догадался! Обо всём догадался!' - с негодованием заключил Весницкий.
  Глеб понял, как Аня относится к Павлу Андреевичу, разгадал, что это отношение льстит старику. Весницкий был привязан к девочке, дорожил ею, был влюблён в неё. Поэтому, только поэтому Глеб с ней связался! Он отобрал работу Весницкого, он отобрал единственного ребенка, которой был благодарен Павлу Андреевичу, искренне благодарен, а теперь он замыслил этого ребенка убить! Но как?
  Вернувшись домой, Весницкий не находил себе места. Он просидел на кухне всю ночь, пил чай и думал. Когда рассветало, Весницкий налил очередную кружку, решил добавить сахара. Взял чайную ложку, зачерпнул из сахарницы немного, когда доставал рука дрогнула, и немного порошка высыпалось на стол. Весницкий замер. Вот оно. Зерно. Он видел. Глеб считал зерна на полу. Рассыпанные Аней зерна. Сказал про болезнь и ей. Наверняка. Но он соврал. Правда куда страшнее. Прибитые ножки кровати. Если повернуть лавку ногами к двери, мертвец не может встать.
  Весницкий выронил ложку, уцепился пальцами за край стола. Теперь всё стало на свои места.
  - Глеб у-у-упырь,- выдавил Весницкий вслух.
  И мысль эта, обретя материальность, перестала казаться такой уж безумной.
  Болезнь.
  Когда Глеб уехал вместе с Аней в район и остался сидеть у её постели, слухи и до того ползавшие по деревни, перестали считаться слухами. Лидия Лаврентьевна первой поняла, что запахло жареным. Первым делом она попыталась связаться с Глебом. После продолжительной беседы с довольно неприятной служащей больницы, Глеба всё-таки позвали к телефону.
  - Слушаю, - раздался голос Свиридова с того конца.
  - Глеб Максимович, здравствуйте, это Лидия Лаврентьевна.
  - Я в курсе, мне уже сообщили. Чего вы хотите?
  - Глеб Максимович, по какой причине вы уехали? То, что приключилось с бедной Аней - большое несчастье. Мы все опечалены. Но поехали только вы.
  - Я же просил Дмитрия Леонидовича передать вам, что беру неоплачиваемый отпуск. Он не приходил?
  - Нет, не приходил. Но я не могу понять, по какой причине вы берёте этот отпуск.
  - Не хочу показаться грубым, Лидия Лаврентьевна, но отчитываться перед вами я не обязан.
  Его слова и тон зацепили Кулакову. Она разозлилась.
  - А я, Глеб Максимович, хочу вам напомнить, что вы подрываете учебный процесс, уже второй раз пропадаете на продолжительный срок, снижая таким образом, успеваемость. Разве мы с вами не оговаривали, что первый год станет испытательным, и я могу уволить вас в любой момент с такой формулировкой, что к детям вас не подпустят на пушечный выстрел?
  Тишина. Глеб отступил. Кулакова праздновала победу.
  - Молчите, Глеб Максимович? Правильно делаете. Люди в деревне уже шушукаются, не представляю, как вы им в глаза смотреть будете. Немедленно возвращайтесь обратно, и мы обсудим ваше будущее.
  - Идите вы, Лидия Лаврентьевна, - спокойно ответил Глеб.
  От наглости Свиридова у Кулаковой перехватило дыхание.
  - Да я вас... тебя на улицу вышвырну, хамло!
  - Делайте что хотите, а сюда больше не звоните. В следующий раз я уже не буду настолько вежлив и укажу, куда именно вам идти! - ответил Глеб и повесил трубку.
  Кулакова была вне себя. Она начала выдумывать, как отомстить наглецу, кому на него пожаловаться, но немного успокоившись, решила, что достаточно будет уволить Глеба с разгромной формулировкой. Только кого взять вместо него? Она два года искала замену Весницкому, сумеет ли за такой срок найти нового историка? А если не сумеет, упрашивать Весницкого или забыть хамство Глеба?
  Дмитрий Астахов не находил себе места и жутко переживал за дочь. Удивительно, но её болезнь как ничто другое сблизило его с будущим зятем. Приехав в больницу Глеб сразу же заявил, что останется с Аней, а Астахова отправил домой.
  - Я буду звонить вам каждый день, рассказывать всё, - пообещал Глеб. - Но здесь вам оставаться нельзя - вы сами себя изведете. В деревне у вас работа, а ничего лучше работы не отвлекает от тяжелых мыслей.
  В тот момент Астахов и правда боялся, что если продолжит думать об Ане и её болезни, проводить параллели между судьбой жены и дочери, то он непременно свихнётся. Поэтому совету Глеба последовал. Молодой учитель своё обещание сдержал и звонил ему каждый день.
  - А за деньги вы не волнуйтесь, Дмитрий Леонидович, я у старого друга поинтересовался, медицина у нас по закону бесплатная. Если тут начнут заниматься вымогательством, он окажет юридическую помощь, пускай даже придётся наизнанку вывернуть это осиное гнездо.
  Но с каждым новым днём становилось ясно, что ничего серьезного Ане не угрожает. На исходе второй недели Глеб позвонил Астахову и сообщил, что нужно приехать и поговорить с врачом.
  - Похоже, они поставили предварительный диагноз. Насколько я понимаю, ничего страшного, в течение месяца Аня поправится, а уже на той недели ее можно будет забрать домой.
  Поблагодарив Бога, Астахов не стал дожидаться следующего дня, а выехал в центр на ночь глядя, решил не тревожить Глеба с Аней и протаскался по городу до утра. Когда же больница открылась, он первым ворвался внутрь и поднялся на этаж к дочери. Глеба он встретил сидящим на лавочке в коридоре и читавшим какую-то толстенную книгу.
  - Вы так рано?! - удивился Свиридов, откладывая фолиант в сторону. - Аня ещё спит.
  - Краешком глаза посмотрю на неё, - прошептал Астахов. Он на цыпочках подошёл к палате и приоткрыл дверь. Его девочка все такая же бледная, похудевшая, мирно дремала на правом боку. Небрежно разбросанные волосы прикрывали её ссохшееся лицо. Она выглядела настолько жалкой, больной, что Астахову захотелось плакать. Он позабыл о вчерашнем разговоре с Глебом, о том, что по словам врачей дочери ничего не угрожает. Вместо этого Астахов вспомнил свою любимую хрупкую и нежную жену. Она была такой же бледной, лицо её исказилось гримасой боли, слова давались с трудом, взгляд затуманился наркотиками. Она умирала в расцвете сил, никто ничего не мог сделать. Лежала в похожей палате и лишь в минуты, когда дремала, становилась похожа на себя прежнюю - красивую, здоровую, румяную женщину, а не на измождённую старуху, погрузившуюся в пучину нечеловеческих мук.
  Глеб, похоже, заметил, что с Астаховым творится неладное, взял его за плечи и оттащил от палаты.
  - Она уже перестала сбрасывать вес, доктора обещают, что скоро начнёт набирать. Пожалуйста, не накручивайте себя, давайте дождёмся врача и выслушаем его,- сказал Глеб.
  Усадив Астахова на кушетку, он всячески старался развлечь его разговорами, но Дмитрий оставался рассеянным, отвечал невпопад и думал только о дочери. Когда она проснулась, Астахов принялся её расспрашивать обо всём подряд. Голос дочки показался ему весёлым и жизнерадостным, отчасти развеял опасения.
  - Папочка, Глеб за мной так ухаживал, не представляешь! - похвалилась Аня. - Любимые мои капризы исполнял. Попрошу мороженое - бежит за мороженым, захочу сладкого, он в буфет за шоколадом.
  - Ну, хватит, а то вернешься домой избалованной, а отец меня обвинит, - улыбнулся Глеб. Аня захихикала. Этот смех воодушевил Астахова, неожиданно для самого себя он подскочил, похлопал Глеба по спине и в этот самый момент понял, что лучшего зятя желать невозможно. Если с Аней всё хорошо, если она встанет на ноги и пойдёт на поправку, то никуда не уедет, а останется с Глебом в деревне. Астахова не разлучат с его единственным сокровищем, а Глеб - чудо, а не парень - наверняка о ней позаботится.
  'Пожалуйста, пускай так всё и случится, - взмолился обнадёженный Дмитрий. - Главное, чтобы доченька поправилась. Это самое главное, а остальное мелочи'
  Врач подошёл к половине двенадцатого. Поздоровавшись с Астаховым, он пригласил его к себе в кабинет и там окончательно развеял все сомнения, заявив, что никакой лейкемии у девочки нет, анемия, вероятно, следствие неправильного питания. Посоветовал следить за тем, чтобы Аня регулярно ела фрукты и мясо, в особенности печень.
  - Спасибо доктор, - дослушав его, Астахов подскочил с места и двумя руками сжал пухлую ладонь врача. - Большое вам спасибо. Мы в долгу не останемся.
  - Ну что вы, что вы, - отмахнулся врач, - это моя работа.
  Покинув кабинет, счастливый Астахов обнял Глеба.
  - Какой же ты молодец, Глеб, какой молодец! Слышал, что он сказал - наша Анечка пойдет на поправку!
  Глеб ответил на объятия, широко улыбался и бормотал совсем необязательные в такой момент слова.
  - На выходные ты езжай домой, - сказал Астахов отстраняясь от Глеба. - Почти две недели торчишь в больнице, толком не поесть, не искупаться. Я тебя сменю.
  - Да мне совсем несложно, Дмитрий Леонидович.
  - Хватит, - отмахнулся Астахов. -Сам знаю, каково жить в больнице. Езжай-езжай, дай счастливому отцу с дочерью наговориться.
  - Ну, хорошо, - согласился Глеб. - Пойду только с Аней попрощаюсь.
  - Обязательно попрощайся и сам объясни, чем она болеет, а то, по правде говоря, после того, как он сказал, что у Ани нет рака, так и не понял, чем там она заразилась. А я пока за магарычом сбегаю.
  ...
  Весницкий заблаговременно подготовился к возвращению Глеба. Его догадка, безумная и потому похожая на правду, нуждалась в подтверждении. Он всё разузнал, выяснил, что Глеб остается в больнице с Аней надолго, а потому домой к нему можно ходить беспрепятственно. Атмосфера ужаса растворилась, комнаты выглядели как всегда, ничего пугающего в них не было. Весницкий устроил внутри дома настоящий обыск и многое говорило в пользу его гипотезы - матрац испачкан, ножки кровати прибиты. Было ещё несколько альбомов с фотографиями. Казалось бы, ничего странного и подозрительного, но Весницкий заметил, что на карточках Глеба фотографий с выпускного не было. Лишь многочисленные снимки студенческой поры, да альбом, посвященный классу, который Глеб вел в городе. Разве не подозрительно?
  Павел Андреевич счёл результаты обыска удовлетворительными, тем не менее, ему нужны были ещё доказательства. Поэтому он решил провести контрольный тест. Для этого нужно было знать, когда Глеб вернётся. Поэтому он устроил слежку за домом Свиридова - постоянно ошивался рядом, благо, свободного времени ему было не занимать. Во время этих прогулок Павлу Андреевичу казалось, что сама природа подаёт ему сигналы - в лужах, растекшихся по дороге, в полусгнившей мокрой листве, в затянутом весенней дымкой небе читались одному Весницкому понятные символы. В такие мгновения охваченный величием момента старый учитель замирал посреди дороги и вчитывался в знаки. Казалось, кто-то могущественный будто бы вкладывал в голову Весницкому знание неведомого языка. Поразительное, непередаваемое ощущение! Всё становилось просто и ясно. Весницкий единственный, кто раскусил Глеба, единственный, кто знает, как с ним бороться. Но в первую очередь нужно спасти девушку.
  Спустя две недели Павел Андреевич дождался - бродя у автобусной остановки он заметил вернувшегося в деревню Глеба. Увидев его, голодный, сонный Весницкий взбодрился, позабыл о своей усталости и бегом бросился к улице Ульянова. Нужно было затаиться и ждать возвращения упыря. Не смотря на казавшуюся Весницкому невероятной скорость, которую он развил, обойти Глеба удалось на каких-то пару минут. Свиридов не заметил запыхавшегося старика, сразу же направился к себе во двор, поднялся на крыльцо и тут - с этого самого момента взгляд Весницкого был прикован к нему - затрясся, упал на колени и согнулся на кучкой зерна, которую Павел Андреевич рассыпал там заблаговременно.
  'Как и все упыри, он не может пройти мимо зерна, не пересчитав его!' - удовлетворенно отметил Весницкий. Нужно было уходить. Глеб точно что-то заподозрит, но на кого падёт подозрение? Не имеет смысла гадать, да это и неважно. Нужно придумать, как спасти Аню, иначе старания Павла Андреевичу будут напрасны.
  Весницкий выскользнул из своего укрытия и пошёл домой. Теперь усталость навалилась с удвоенной силой - ноги буквально подгибались, глаза закрывались сами собой, он качался из стороны в сторону, будто пьяный. С трудом добравшись домой, Весницкий заставил себя набрать ушат холодной воды, умылся, поел, отправился в спальню и, едва коснувшись головой подушки, провалился в глубокий и спокойный сон. Очень скоро всё разрешится.
  ...
  Аня вернулась домой уже в понедельник. Когда во вторник вечером Глеб пришёл проведать девушку, на кухне он поделился с Астаховым своими подозрениями.
  - Похоже, в деревне догадываются о нас с Аней, - сказал он Дмитрию. - У меня в доме кто-то был, перевернул всё вверх дном, но ничего не украл. В школе даже ученики беззастенчиво пялились и шушукались у меня за спиной.
  Астахов слушал и кивал. В больнице ему казалось, что всё закончилось, ведь дочь пошла на поправку. На деле оказалось неприятности только начинались. Как бороться со сплетниками, которые бьют тебя чужими руками? Утешала одна-единственная мысль - после свадьбы этого закончится.
  - Ты держись Глеб, - прямо сказал Астахов. - Они погуторят да уймутся.
  - А я думаю, нечего нам скрывать, Дмитрий Леонидович. Ничего постыдного мы не делаем. Я пальцем к вашей дочери не притронулся, мы будем жить по-честному, так чего стесняться и от кого прятаться? А будут говорить гадости и позволять себе грязные намеки, так по голове получат.
  Астахов поразмыслил над его словами и пришёл к выводу, что есть в них доля здравого смысла.
  Аня между тем шла на поправку. Отец смотрел на неё и не мог нарадоваться: щеки снова порозовели, губы сделались красными, глаза стали необычайно живыми. Она уже через неделю поднялась на ноги и начала ходить, в конце апреля заявила, что собирается выйти на учебу.
  - Врачи не велели, - возразил было отец.
  - Папочка, я себя правда прекрасно чувствую, - сказала Аня. - И так выбилась и отстала от класса, а экзамены на носу. Нужно начинать готовиться.
  Отец спорить не стал, хотя и задавался вопросом, к чему Ане теперь эти экзамены, если она выходит замуж. Однако когда об её планах узнал Глеб, он стал энергично возражать.
  - Ваше дело, отпускать её в школу или нет, Дмитрий Леонидович, но лично я считаю, этого делать не стоит, - заявил Свиридов. - Врач ясно дал нам понять - мы должны присматривать за ней и удостовериться, что она полностью пройдёт курс лечения. Он подчеркну необходимость соблюдения постельного режима. Так стоит ли рисковать из-за такой мелочи, как образование? Здоровье ни на какие знания не променяешь. Если вы не возражаете, я поговорю с ней и попытаюсь убедить отказаться от этой затеи. Лично буду узнавать программу курса и после работы заниматься с ней.
  Астахова понял: парень и правда любил его дочь - в этом не могло быть сомнений.
  - Ну если ты сможешь её убедить... - ответил Дмитрий.
  Глеб смог. Аня с радостью согласилась проводить с ним больше времени. Вероятно, на одном из таких занятий Глеб с Аней и приняли решение прекратить прятаться. Свиридов предложил начать приглашать гостей на свадьбу. Астахов поначалу противился, но все-таки дал согласие.
  Этот шаг действительно помог положить конец сплетням. К узакониванию отношений в деревне отнеслись благосклонно и были готовы забыть о том, что учитель будет брать в жены свою ученицу. На свадьбу пригласили и Весницкого. Сделал это лично Глеб.
  'Улыбаешься, думаешь, всех обвел вокруг пальца, - думал Весницкий, читая красивую розовую открытку, которую передал ему жених. - Они все купились, да не я'.
  Он твёрдо решил положить конец бесчинству упыря до свадьбы.
  В один из погожих дней, когда майское солнышко уже припекало, воздух полнился ароматами цветущей травы, а в безбрежном небесном пространстве кружились божьи коровки, Павел Андреевич затаился у дома Астаховых. Дождавшись, когда уйдет Дмитрий, он ворвался внутрь, миновал кухню, вошёл в одну из комнат, где и обнаружил дремавшую на постели Аню. Весницкий приблизился к девушке и аккуратно прикоснулся к её плечу. Она пошевелилась, сонно хлопая ресницами, открыла глаза. Увидев Весницкого, она перепугалась.
  - Павел Андреевич!? - отпрянула Аня.- Что вам надо?
  Весницкий растерялся, он не ожидал, что девочка испугается его так сильно.
  - Павел Андреевич, мне страшно, уйдите, пожалуйста, - попросила Аня, вжавшись в спинку кровати.
  Весницкий отступил на шаг, мысли путались, не получалось сформулировать законченное предложение, тем не менее, он заставил себяз аговорить
  - Хотел тебя проведать, Анечка. Узнать, как ты после больницы.
  - Вас папа пустил?
  - Да, папа, - соврал Весницкий.
  Услышав это она немного успокоилась.
  - Да у меня всё хорошо, иду на поправку.
  - А болела ты чем?
  - Мне Глеб об, - она запнулась. - Глеб Максимович объяснял, да я не... - она снова запнулась. - А вы знаете, что мы с Глебом женимся?
  - Знаю, он пригласил меня на свадьбу. Я как раз за этим и пришёл.
  Аня посмотрела на него с какой-то смутной надеждой. Если бы Весницкий мог прочитать её мысли, он бы узнал - девушка желала, чтобы Павел Андреевич вернул приглашение и сказал, что не сможет прийти.
  - Мне нужно поговорить с тобой о Глебе, рассказать кое-что такое, чего ты о нём не знаешь. Но сперва ответь, чем ты болела, как чувствуешь себя сейчас?
  - Я же сказала, все хорошо. Вас точно папа пустил?
  - Ну а болезнь какая, что за диагноз тебе врачи поставили?
  - Пап!- крикнула Аня, не обращая внимания на слова Весницкого. - Папа!
  Никто не отозвался. Аня с тревогой посмотрела на Весницого.
  - Вы соврали, его нет дома. Он говорил, что никогда больше вас не пустит.
  Она побледнела, снова отпрянула назад.
  - Аня, послушай меня! - Весницкий, до того державшийся у проёма, пересёк комнату и оказался у кровати. Аня завизжала.
  - Уходите! Папа! Помоги!
  - Аня, прошу тебя, успокойся, выслушай меня! - взмолился Весницкий. - Речь о Глебе, о твоём будущем муже, ты должна понять, он не человек. Он хочет тебя убить!
  - Вы настраиваете меня против него! Ничего у вас не получится! - мстительно бросила девушка. - Немедленно уходите отсюда, или я даю слова, обо всём расскажу отцу, и он на вас живого места не оставит.
  - Глеб тебе смерти желает, пойми ты! Это из-за него ты заболела! Он уже избавился от двух человек - старика и пьяницы. Ты следующая!
  - Вы сошли с ума, уходите! - Аня запаниковала, согнула ноги в коленях, а затем резко распрямила, со всей силы ударив пятками подошедшего слишком близко учителя по лицу. Не сумев удержать равновесия, Весницкий рухнул на спину. Аня вскочила с постели, бросилась бежать, выскочила на улицу, стала звать отца. Астахов появился неизвестно откуда, подобно ветру ворвался на двор, увидел перепуганную заплаканную дочь.
  - Что случилось? - спросил он.
  - Там... в доме...- пыталась говорить сквозь слёзы Аня.
  Убедившись, что с дочерью всё в порядке, Астахов неторопливо направился в Анину спальню и в коридоре столкнулся с Весницким. Нос учителя съехал на бок, из него хлестала кровь. Сам Весницкий выглядел сбитым с толку, не сразу понял, кто перед ним стоит.
  - Залез ко мне... опять про Глеба... - заикаясь, говорила Аня.
  Услышанного хватило. Астахов с размаха ударил Весницкого головой, тот мешком грохнулся на пол.
  - Ты с прошлого раза не понял? Тебе голову пробить надо?! - вспыхнул Астахов. - Чего ты от моей дочери добиваешься, старый козёл?!
  Он наклонился, схватил Весницокго за шиворот, небрежно поволок его к выходу и выбросил с крыльца.
  - Проваливай с моего двора, чтобы я тебя здесь больше не видел!
  Вытирая струящуюся кровь, Весницкий кое-как поднялся, уселся на земле.
  - Выслушай меня, - задыхаясь, произнёс Павел Андреевич. - Твоей дочери грозит опасность. Этот Глеб, он не тот, за кого себя выдает. Он упырь!
  Астахов застыл, не до конца понимая Весницкого.
  - Он всё продумал. Сам посуди - сначала Игнатий помирает, сразу после того, как рассказал мне, что видел, как Глеба убили в начале века. А перед самой смертью-то? Что было? Тоже поговорить со мной хотел, да я не стал, спешил. А он точно подозревал, может быть, даже догадался. Вот Глебушка его и убрал. Потом в лесополосе находят замерзшего, никто сказать не может, от чего он умер. Ножки кровати прибиты, боится, что кто-то повернёт её, тогда упырь встать не сможет, прикован к своему ложу окажется. Книжки старинные, да таких нигде не найдёшь. А зерно, зерно-то! Рассыпаешь на земле, а он давай его пересчитывать. У дочери спроси, она точно знает. Ты хотя бы понимаешь, что это означает? Он всё продумал, до мельчайших деталей. Знаешь, почему вылетел из той школы? Там мальчишка пропал, такой же молодой, как твоя Аня. Он разобрался с ним, а потом нужно было езжать, боялся, наверное, попасться с поличным. Милиция уже начала докапываться до истины. По детдому ничего толком не нашёл, кто такой выяснить не удалось. Подумай, как красиво придумано. Сколько лет он дурачит людей, сколько невинных душ он загубил! Теперь положил глаз на твою Аню. Уже началось, подбирается. Не знаю, почему он не избавился от неё сразу, подозреваю, хочет сделать подобной себе, упырицей. Если ты сейчас меня не послушаешь, беды не миновать. Нужно что-то делать с ним, как-то бороться. Я пока не знаю как, но вместе мы точно придумаем.
  Закончив тираду, Весницкий неожиданно понял, что его сочтут безумцем. Астахов не отводил от него глаз, до Дмитрия так и не дошёл смысл сказанного. Павел Андреевич встал на ноги, провёл пальцами под носом - кровь остановилась, засохла и покрыла корочкой усы и верхнюю губу.
  - Ты слышал меня? Понял меня? Глеб - упырь, если мы его не остановим, твоя дочь умрет, - настойчиво повторил Весницкий.
  Астахов стоял на крыльце в нерешительности, неожиданно его лицо перекосилось от гнева, он перепрыгнул через ступени, подскочил к учителю, и вытолкал его со двора.
  - Увижу рядом с моей дочерью - убью, - проревел Астахов. - Обратись к врачу, дебил, у тебя крыша совсем того!
  Он плотно закрыл калитку. Попытка Весницкого спасти Аню потерпела полный крах.
  ...
  Вечером к Павлу Андреевичу пожаловал нежданный гость - Глеб.
  'Он всё знает, я пропал', - заключил Весницкий, тем не менее, впустил Свиридова.
  - Добрый вечер, - поприветствовал его Глеб. - Мне нужно с вами серьёзно поговорить, Павел Андреевич.
  - Ну, - недоброжелательно отозвался Весницкий.
  - Может быть, пойдём в дом?
  - Нет.
  - Понятно, - Глеб вздохнул. - Я по поводу сегодняшнего инцидента. Мне обо всём рассказали. Скажите, вы на полном серьезе считаете меня, - Глеб запнулся, - упырем или говорили в переносном смысле?
  'Вот оно! Что отвечать?' - задался вопросом Весницкий. Не найдя на него ответ, он молчал.
  - Ясно, - заключил Глеб. - Мне нужно с вами поговорить. Очень прошу вас, давайте зайдём в дом. Даю слово не пить вашу кровь, - Глеб слабо улыбнулся.
  Весницкий смотрел на него и думал. А что, если ошибка? Не может быть, Весницкий сам видел, как этот упырь собирал зерно. Но ведь Глеб болеет. Хорошее оправдание для того, чтобы скрыть свою тайну.
  - Хотите, я угадаю, что происходит, - оборвал внутренний диалог Весницкого Глеб. - Вы общаетесь с голосами, они дают вам советы, и вы к ним прислушиваетесь. Так? Неужели не понимаете, что с вами не всё в порядке?
   'Что, если Глеб прав? Господи, неужели я и правда сошёл с ума?' - с ужасом подумал Весницкий.
  - Пожалуйста, Павел Андреевич, давайте поговорим у вас дома, - Глеб подошёл к нему ближе. - Я знаю, каково вам сейчас, сам когда-то был в таком же положении. Вы можете мне обо всём рассказать, клянусь, от меня никто ничего не узнает.
  Весницкий кивнул, проводил Глеба к себе в дом, усадил его в кресло, сам устроился на табуретке, поближе к выходу. Свиридов сомкнул руки, скрестил пальцы, стараясь не смотреть Весницкому в глаза, начал говорить, глухо и отстранённо:
  - Я не специалист, но кое-что смыслю в психиатрии, сам ведь с этим столкнулся. Шизофрения вопреки распространённому заблуждению не является тем заболеванием, с которым человека на всю жизнь закрывают в больнице. Напротив, правильное лечение быстро позволит успешно влиться обратно в общество. Пациентам гарантирована абсолютная анонимность.
  Произнеся это, Глеб посмотрел, наконец, на Весницкого.
  - Навязчивые мысли, сверхценные идеи, внутренние голоса, ощущение того, будто бы мысли кто-то читает или вкладывает в голову - всё это симптомы шизофрении, Павел Андреевич. Вот здесь, - Глеб достал из кармана свернутый листок, положил его на подоконник, я записал телефон одной клиники, позвоните, проконсультируйтесь. Я прошу вас об этом ни как коллега или случайный знакомый, а как человек, которому вы не безразличны. Может быть, я ошибаюсь, может быть, ваше поведение имеет под собой рациональную основу, тогда врачи помогут разобраться вам в этом. Главное, никакого вреда они не причинят. Просто поймите, ваши сегодняшние слова, они абсолютно бессмысленны. Простите, если сказал что-то обидное. До свидания.
  Глеб молча встал и торопливо ушёл, оставив Весницкого наедине с собой. Павел Андреевич подкрался к окну, убедился, что Свиридов покинул двор, взял с подоконника листок, развернул. Обессиленный, Весницкий рухнул на то самое место, где сидел Глеб.
  Безумен ли он? Вероятно. Как с этим быть? Весницкий не знал.
  Вспомнилась поездка с женой в Таллин. Они только отыграли свадьбу, у обоих отпуск, Весницкий и предложил махнуть куда-нибудь на подаренные деньги, устроить своего рода медовый месяц. Жена поддержала. Тогда границы не было, в Эстонскую ССР было легко попасть, а выглядел Таллин непривычно для русского глаза. Создавалась своего рода иллюзия пребывания за границей.
  Само собой, они бродили не только по старым улицам, кафе и кинотеатрам, но посещали и музеи, один из которых запомнился Весницкому особенно. То была церковь святого Николая, где сохранился фрагмент известной картины средневекового художника Берндта Нотке 'Пляска смерти'.
  Даже сейчас, за тысячи километром и десятки лет от Таллина, Павел Андреевич содрогнулся, вспомнив сюжет картины, такое невообразимо глубокое впечатление она произвела на него. Люди стоят в ряд промеж ужасных, отвратительных скелетов с отсутствующим выражением лиц. Мертвецы фамильярничают, беззастенчиво хватают несчастных за руки, выплясывают под волынку, на которой играет ещё один кадавр, стыдливо прикрывающийся саваном. Покойники словно бы пытаются втянуть живых в их жуткий танец под какафонию звуков, стонов и рыданий. Бесполые, мертвецы, тем не менее, подражают живым, пытаясь изобразить женщин и мужчин, кутаясь в саван то наподобие косынки, то словно бы в пышные облачения лиц высших сословий. Зазывая живых вслед за собой, мертвецы кривляются, всячески выгибаются, разбрасывая свои уродливые черные конечности во все стороны.
  Но страшнее всего в этой картине не мертвые, а реакция живых. Они словно бы не замечают покойников, ведут себя так, будто бы их не хватают жуткие кадавры и не втягивают в пляску, за которой последует неминуемое превращение в точно такое же чудовище.
  Это воспоминание показалось Весницкому важным.
  - Репродукция! - загорелся он. - У меня были репродукции!
  В одном из книжных магазинов Таллина они купили тогда и альбом, посвященный пляске смерти и художникам, изображавшим её. Павлу Андреевичу казалось, что если он увидит картину теперь, то ему откроется какая-то важная тайна, до того сокрытый ото всех, может быть даже от самого художника.
  Он бросился к книжному шкафу, сначала старался откладывать книги в стороны, но вскоре, под влиянием жгучего нетерпения, стал просто выбрасывать их, не заботясь о сохранности переплета. Наконец, он отыскал нужную книгу, растолкал ногами рассыпанные по полу книги, ухватил валявшийся неподалеку стул, сел и принялся листать, разглядывая жуткие, вызывавшие дрожь картины торжества смерти, скелетов, нагло провозглашавших свою победу, осыпавших живых градом стрел, болезней и других напастей.
  В середине книги, на развороте сложенные вчетверо страницы скрывали репродукцию 'Пляски смерти' Нотке. Трясущимися руками Весницкий развернул лист и во второй раз пережил момент знакомства с этим полотном.
  'Почему, ну почему они их не видят!' - гадал Павел Андреевич и не находил ответа. В голове крутилась история о пёстром дудочнике, прогнавшем крыс и отнявшем детей, чуме, свирепствовавшей в средневековье, мертвецах, встающих из могил. Он не мог проследить связь, понять, в чем же дело, пока его взгляд не упал на скелета, стоявшего на одной ноге, вторую кокетливо подгибавшего к бедру, закутавшегося в саван с головой и обнимавшего императрицу.
  'Лицедеи', - проскользнуло в голове.
  Гамельнский крысолов тоже лицедей. И пляшущие кадавры лицедеи. И упыри лицедеи. Нужно изобразить жизнь там, где её нет. Попробуй-ка так сыграй. Да ни одному живому артисту это не под силу. А мертвецы справляются. Потому что лицедействуют так хорошо, что им верят все. Глаза видят мертвеца, но его манера, поведение, голос, движения - все заставляет считать мертвого живым. А тех, кто разглядит истинную натуру, считают сумасшедшими.
  'Крысолов увёл детей! - вспыхнул Весницкий. - Играл на дудке, они плясали. Такой же мертвец, как и эти'.
  И когда взгляд Павла Андреевича упал на репродукцию картины Нотке, он содрогнулся, ведь на месте ужасных лиц мертвецов с пустыми глазницами, голыми зубами и дырками вместо носа он отчётливо различил лицо Глеба Свиридова, который играл на волынке, а вся деревня танцевала. Он втянул в жуткий танец живых, стал учителем, уводя за собой детей, взял в жены Аню, чтобы погубить.
  Никаких сомнений не осталось. Несчастные безумцы, плясавшие под руку с мертвецами, они ничего не видят, не могут видеть, их глаза застилает игра мертвеца. Но Весницкого больше не обмануть. Он спасёт Аню, обязательно спасёт Аню.
  'Только бы не было поздно, только бы не поздно!' - молился Павел Андреевич, набрасывая на себя легкую куртку и подхватывая топор.
  'Думал, задурить мне голову, - размышлял Весницкий по дороге к лесополосе. - Не на того напал. Их ты обманешь, но не меня. Чтобы на первом же уроке так внимательно слушали, даже двоечники отвечали - да быть такого не может! Уже тогда нужно было догадаться, да не смог. До сих пор сомневался, но теперь эта гадина от меня никуда не денется'.
  Там он выбрал молодую не слишком высокую осину, срубил верхушку, кое-как заострил конец, удовлетворенно хмыкнул, засунул импровизированный кол ремнем, накрыв его рубашкой, после чего с топором на перевес направился прямиком к дому Глеба. Добравшись туда, Весницкий вошёл на двор, стал звать Глеба, нервно покачивая топором из стороны в сторону. Никто не отзывался, зато крики привлекли внимания пожилой соседки, прибиравшейся у себя на дворе. Она подошла к забору и стала всматриваться слабыми глазами.
  - А вы к кому? - признала она учителя.
  - К хозяину. Где он?
  - Убежал часа пол назад. Весь взмыленный, бледный. А топор-то вам зачем?
  Но Весницкий уже не слушал её, пошёл прочь. Он знал, куда убежал Глеб и не сомневался зачем. Будь что будет, а Аню он спасет. И пускай потом его ненавидит вся деревня, пускай считаются сумасшедшим, пускай сама девочка проклинает его, он один будет тем, кто знает правду - Глеб упырь, паразит, избавить мир от которого значит совершить подвиг.
  Осознание этого придавало Павлу Андреевичу сил - как будто бы за спиной не было шестидесяти с лишним лет, он несся вперёд без устали. Таким бодрым и живым Весницкий не ощущал себя никогда.
  'Сомнений быть не может, я избранный, мне открылась правда!' - повторял он снова и снова по дороге к дому Астаховых.
  Впереди замаячил белый шифер крыши, забор-сетка и какой-то довольно крупный автомобиль. Оказавшись ближе, Весницкий понял - то была скорая.
  'Опоздал', - пронеслось у него в голове.
  Из дома Астаховых на носилках волокли бесчувственную Аню, Глеб и Дмитрий шли вслед за санитарами. Даже в темноте можно было разглядеть, насколько бледным сделался обычно краснолицый Свиридов. Сейчас он не походил на мужчину, скорее на напуганного мальчишку. Его глаза покраснели, он был близок к тому, чтобы зарыдать, но пока сдерживался. Астахов же дал волю чувствам. Он заливался слезами, согнулся над носилками
  - Доченька, не умирай, доченька, не умирай! - доносились его истеричные вопли.
  Павел Андреевич снова посмотрел на Глеба, сощурился, дабы лучше разглядеть выражение лица молодого человека. Глубочайшее отчаяние, ужас, подавляемая боль -страдание было настолько живым, человеческим.
  Руки Весницкого задрожали, топор выпал, подняв придорожную пыль. Он пытался успокоить себя, собраться с мыслями, но ничего не выходило. Решимость снова покинула его. Стало тяжело дышать, в глазах потемнело. Это продолжалось до тех самых пор, пока машина скорой не уехала прочь, увозя Аню и двух самых близких ей мужчин - отца и будущего мужа.
  - Нужно возвращаться домой, - произнёс Весницкий вслух. - Домой и поскорее.
  Он разучился думать молча, стал проговаривать мысли, бессвязно бормоча себе под нос.
  - Безумие... не мог ошибаться, сам видел... нет, ты не видел... видел... а что видел, сам-то знаешь, - урывками выплевывал он. Мысли перемешались, соображать было просто невозможно, усталость, о которой ещё недавно он позабыл, навалилась на него, настроение мигом переменилось, он хоть и прибывал в нервном возбуждении, но иного рода. Тоска и отчаяние охватили Весницкого. Теперь он ощущал себя на девяносто с хвостиком, хотелось вернуться домой, свалиться и упасть. Домой вернулся в половине десятого, сел за стол, зажёг настольную лампу, снова достал книгу с репродукциями, открыл 'Пляску смерти', стал вглядываться в рожи мертвецов, но Глеба там больше не видел. Эмоции притупились, голова сделалась тяжелой, но Весницкий не позволял себе уснуть, пялился и пялился на дикий, безумный танец живых и мертвых, стараясь ни о чём не думать, переводил взгляд от фигуры к фигуре. Так он просидел почти пять часов - в одной позе, не шевелясь, не вставая с места, только лишь водя глазами по длинному полотну, глядя то на лица, то на рожи, наблюдая за чудовищными превращениями живых в мертвых.
  Облизав пересохшие губы, он вышел из транса, удивленно посмотрел на часы, спохватился, выключил лампу, кое-как добрался до кровати и завалился спать, продолжая представлять картину мысленным взором. Вместо того, чтобы считать овец, он пересчитывал мертвецов. Неудивительно, что сон не шёл и в легкую дрему Весницкий погрузился лишь под утро, провалившись на несколько минут. Но этого времени вполне хватило, чтобы погрузиться в кошмарную иллюзию, навеянную картиной и мыслями о Глебе.
  Он снова был в Таллине, вблизи церкви Нигулисте. Острый шпиль, совсем не похожий на витиеватые луковицы православных храмов, устремлялся ввысь, словно намереваясь проколоть небо. Особенно ярко он выделялся на фоне приземистых домишек, что окружали церковь. Сам Весницкий стоял на одной из узеньких улиц Таллина. Он был не один - с ним стояла Аня. Она была страшно бледна, лишь её губы сделались необычайно яркими и контрастно выступали кроваво-красным пятном на белом лице. Девушка держала Весницкого за руку и тащила вслед за собой, к церкви Николая. Откуда не возьмись, появился и её отец, выглядел он испуганным, непохожим на себя, озирался по сторонам, лишь увидев дочь, несколько успокоился.
  Весницкий почему-то упирался, не хотел идти за Аней. Тогда она его поцеловала в губы крепко-крепко. Весницкикого охватило вожделение без малейшей примеси стыда - во сне вообще не бывает стыдно - он ухватил Аню за руку и позволил увлечь себя. Астахов же семенил следом, не смея подойти ближе.
  Чем ближе они подходили к церкви, тем хуже делалась погода: тучи медленно заволакивали небо, а рядом с солнцем светила бледная-бледная луна. Это тоже нисколько не удивило Весницкого, сейчас он мог думать только о том, как бы уединиться с Аней. Им навстречу шли люди, среди них был и Игнатий Платонович, сгорбленный и уродливый, каковым он никогда не был при жизни. Тело старика словно прогнило изнутри, губы сморщились, глаза впали, невозможно было понять человек ли, мертвец ли он. Ребятня, семенившая за ним, хохотала, ткала в его сторону пальцами, а он огрызался:
  - Чего смеетесь - сами такими станете!
  Весницкий проследил за Игнатием Платоновичем, пока тот не скрылся за углом, затем мысли учителя вернулись к своей ученице. Она влекла его, а отец продолжал семенить следом, не придавая значения тому, что Весницкий позволял себе ласкать его дочь.
  Повеяло холодом, у одного из домов валялся полупьяный мужик, скрестивший руки на груди и энергично потиравший ладонями плечи. Он отчего-то стонал, словно испытывал страшную боль, звал кого-то, но никто не обращал на несчастного внимания. Поскольку валялся пьяница в тени шпиля, Весницкий не разглядел черт его лица, видно было лишь то, что мужчина весь в грязи, руки его безвольно болтались, словно бы жилы на них подрезали, а ног не было видно вообще, будто несчастный был по пояс зарыт в землю.
  Они прошли мимо и крики стихли. Солнце спряталось, на небе осталась лишь луна, но своим блеском она теперь ничуть не уступала дневному светилу. Люди перестали попадаться, на улице остались лишь Астахов, его дочь и Весницкий. Вот вход в церковь. Двери распахнулись, наружу выскочил нарядно одетый Глеб. Увидев Аню, он всплеснул руками.
  - Как же так! - воскликнул он. - Ты не готова. Никто из вас никогда не готов. Скорее.
  Он спустился вниз, выхватил Аню из рук Весницкого и увёл в церковь. Астахов пошёл следом, лишь Весницкий остался стоять один и, хлопая глазами, глядел, как забирают его любимую ученицу. Обида и злость охватили его, но войти в церковь он отчего-то не решался. Лишь когда набежавшие тучи затянули луну, Весницкий отыскал в себе силы переступить порог храма.
  Неф, в котором оказался Весницкий, был необычайно длинным, стройные ряды колонн казалось, уходили в бесконечность. Там, вдалеке, на границе существующей Вселенной, был различим иконостас и трое - Дмитрий, продолжавший держаться в стороне, Глеб и Аня, обнимавшиеся друг с другом. Весницкий догадался, что они женятся, побежал к ним, решив предотвратить свадьбу, но на его пути возникли скамьи, которых он поначалу просто не видел.
  Пока Весницкий старался преодолеть препятствие, Глеб впился своими губами в губы Ани, словно в чашу церковного вина, после чего куда-то исчез. Весницкому стало по-настоящему страшно, он суетился, перескакивал через скамьи, падал, снова поднимался, несколько раз подвернул ногу, при этом ощущая физическую боль, но никак не мог добраться до иконостаса. А Глеб уже возвращался. На своем плече он волочил громадный гроб из красного дерева, небрежно швырнул его прямо перед иконами, с вызовом посмотрел на христианский крест, а потом отбросил крышку гроба. Подобно жутким многоножкам оттуда вылезли почерневшие, полусгнившие руки, следом показались желтовато-белые черепушки, а затем отвратительные, сделавшиеся зелеными от времени тела. Мерзкое подобие музыки стало доноситься со всех сторон, мертвецы стали дергаться в такт, продолжая карабкаться из гроба, заполняя церковь. Появились и простые прихожане, но живые трупы их не пугали, люди смотрели на покойников и ничего не замечали. Один лишь Весницкий морщился от отвращения и ужаса. Более того, прихожане стали пританцовывать, принимали приглашения мертвецов, плясали в парах, кружились в чудовищном вальсе до тех самых пор, пока их ноги и лицо не покрывались язвами, силы покидали утратившие гибкость мускулы и они не падали на землю замертво. Но лежать оставались недолго - какофония звуков заставляла подниматься умерших и принимать участие в чудовищной, бессмысленной пляске живых и мертвых. Не в силах смотреть на весь этот ужас, творившийся под крышей божьего храма, Весницкий отвёл взгляд, пялился себе под ноги и продолжал перескакивать с одной лавки на другую, в надежде добраться-таки до иконостаса.
  Но когда ему это удалось, было поздно. Глеб кружил безвольно болтавшуюся в руках Аню, теперь напоминавшую тряпичную куклу. Губы и щеки Свиридова были неестественно красными. Приглядевшись, Весницкий понял, что это не румянец, а кровь. Стоявший рядом Астахов следил за происходящим, а по его щекам катились крупные слезы.
  - Да останови же его! - крикнул Весницкий Дмитрию.
  Вместо ответа Астахов закопался в свои ладони, отказываясь верить в происходящее. А Глеб продолжал кружить с покойницей, изредка поглядывая в сторону Весницкого.
  - Ты забрал у меня работу, забрал Аню, так чего же тебе ещё надо?! - от бессильной ярости завопил Весницкий.
  - Тебе нужен этот мешок с мысом? - спросил Глеб, окинув взглядом мертвую Аню. - Так забирай, теперь она мне ни к чему.
  Он небрежно бросил труп на землю и растворился. Весницкий упал на колени, схватил Анино запястье, стал растирать его, стараясь вернуть остывающему телу тепло, но ничего не выходило.
  Какофония звуков набрала громкость и силу, тело покойницы дернулось, её глаза открылись, она хищно посмотрела на Весницкого, отстранила его теплые ладони.
  - Не надо, - попросила она.
  Весницкий, решивший, что ему удалось каким-то чудом вернуть девушку к жизни, подчинился, рыдая от счастья. Она встала, покачнулась, распрямилась, протянула свою бледную, холодную руку Весницкому.
  - Потанцуйте со мной, Павел Андреевич.
  - Что скажут люди? -спросил Весницкий.
  - Есть повод - у меня выпускной,- и она улыбнулась притягательно-жуткой улыбкой, сделавшей её одновременно и красивее, и уродливее.
  Весницкий не смог отказать, обхватил девушку за талию, закружил в вальсе, стараясь подстроиться под отвратительную, богопротивную мелодию. Они вращались всё быстрее и быстрее, Павел Андреевич не поспевал за девушкой, спотыкался, наступал ей на ноги, но она продолжала благодушно улыбаться, её губы и щеки снова наливались румянцем, сильно контрастировавшим с бледностью лба и подбородка, синевой отека под впавшими глазами. Поначалу Весницкий радовался - Анечка шла на поправку. Но в какой-то момент головокружение стало не выносимым, а румянец превратился в капли, стекающие по подбородку и шее девушки. И тогда Павел Андреевич понял, что на лице у Ани его кровь. Глеб сделал её такой же, каковым был сам. Но осознание пришло слишком поздно, Весницкий уже не мог сопротивляться и на автомате продолжал двигаться под невыносимо громкую какофонию. Он бы давно упал, да Аня придерживала старика, кружила его и хохотала. Когда Весницкий не чувствовал ни рук, ни ног, его, наконец, бросили на землю, рядом с другими мертвецами. В тот момент хотелось лишь одного - заснуть навеки и никогда не открывать глаза, но чудовищные звуки подобно плетям заставляли его тело содрогаться. Он каким-то образом поднялся, хотел закричать, да не смог, скривился в мерзком оскале, лишь приблизительно напоминавшем улыбку, не имея возможности кричать от чудовищной боли, начинавшей пульсировать после каждого движения, он хохотал, вовлекая в танец всё новых и новых прихожан. Казалось, мука будет продолжаться вечно, но снопы солнечного света ворвались в окна церкви, Весницкий зажмурился и рухнул на землю, чтобы открыть глаза и обнаружить себя дома, ослепленным солнечными лучами, беззастенчиво ворвавшимися в южное окно его комнаты. За ночь он умудрился скомкать простынь и одеяло, забросить подушку в угол комнаты, свалиться вместе с матрацем на пол.
  Он взглянул сначала на часы - была половина девятого - потом на стол, где всё ещё лежала книга с репродукциями, открытая на странице с 'Пляской смерти'. Содрогнувшись от отвращения и пугающе живых впечатлений ото сна, он свернул вкладку и закрыл книгу. Кое-как отыскав листок, на котором Глеб написал номер, Весницкий, погрузившись в мрачные размышления, всматривался в цифры.
  Месть.
  Вечером Ане неожиданно стало хуже. Сначала у неё начались боли в желудке и головокружение, язык стал ярко-красным, а кожа пожелтела, потом начались приступы рвоты, кожа покрылась пятнами, из носа пошла кровь. Симптомы следовали дружно, один за другим, приводя Астахова в ужас. Аня выглядела так плохо, что казалось, вот-вот умрет. Дмитрий запаниковал, бросился к Глебу домой.
  'Он умный, знает, как поступить, сразу нужно было его звать, может не вышло бы такого! - отчитывал себя Дмитрий. - Не да бог это из-за Весницкого! Сука, не дай бог! Если это из-за тебя, слово даю, недолго тебе по земле ходить осталось!'
  Это мысли отчего-то успокоили Астахова, до того он буквально не знал как быть, куда идти и что делать, зато теперь сформировалось подобие плана, нашёлся и виноватый. Глеб возился у себя в сарае, когда к нему прибежал Астахов. Выслушав Дмитрия, Глеб отбросил работу.
  - Вы дозвонились в скорую или нет? - перво-наперво спросил он.
  Астахов отрицательно мотнул головой.
  - Нет, побежал к тебе.
  - Нужно позвонить, - сказал Глеб.
  Они выбрались с Ульянова и попросили разрешения позвонить в первом доме с телефонной связью. Вызвав скорую сразу же отправились домой к Астаховым. За время отсутствия отца Аня немного пришла в себя. Увидев Глеба, она слабо улыбнулась.
  - Видишь, как всё вышло. Думала, свадьбу сыграем, детей тебе нарожаю. А до свадьбы-то я не доживу, - промямлила она и лишилась чувств. Слова девушки буквально разорвали душу отца.
  - Анечка, Анюточка, говори, пожалуйста, девочка моя, поговори с папой! - Он рыдал, убивался, не знал, куда себя деть.
  Если дочь, его сокровище, его продолжение, единственная, ради кого он жил, умрёт, что тогда ему останется? Астахов ощущал себя беспомощным, как когда-то давно в детстве, когда упал в речку и чуть не утонул. Течение не пускало его, затягивало вниз, потом швыряло вверх, ребенку не хватало сил побороть его, оставалось барахтаться и надеяться на чудо.
  Теперь он снова ощущал себя точно так же, отданный на волю течению судьбы. Вся его жизнь разрешалась сейчас, в это самое мгновение. Он никак не мог повлиять на процесс выздоровления дочери, знал, что сейчас имеет дело не с хулиганами, которые хотят обидеть её, а с явлением иного рода. Вдруг скорая не успеет, его любимая девочка умрёт прямо сейчас на его руках? Мысль эта настолько напугала Астахова, что он впал в ступор.
  Скорая успела. Эти волшебники в белых халатах явились вовремя. Увидев их, Астахов отчего-то обрадовался, поверил, что теперь дочь обязательно спасут и заплакал, но на этот раз от счастья. Врач поверхностно осмотрел Аню, велел уносить её в машину. Пока санитары ходили за носилками, Дмитрий жал доктору руку и нёс всякие благоглупости. Видимо, сболтнул и что-то лишнее, потому что Глеб отвёл его в сторону и напоил водой с валерьянкой.
  После все вместе они отправились к машине. Аню занесли в скорую, следом залезли остальные, после чего автомобиль дернулся и, набирая скорость, поехал в больницу. Девушку отвезли в инфекционное. Астахов мотался по коридору из стороны в сторону, Глеб сидел, уткнувшись в пол. Бездействие делалось невыносимым, Дмитрий не выдержал и решил подняться к дочери, но его не пустили.
  - Мы подозреваем гепатит, - успокоила отца врач, - но пока ничего нельзя утверждать наверняка.
  - Был тут один, говорил у нее анемия, - сквозь зубы процедил Астахов, однако, спорить не стал, вернулся обратно, где Глеб уже общался с дармоедом, который разрешил забрать Аню. Астахов вышел из себя, твердым шагом направился к доктору, ухватил его за шкирку и, не вникая в смысл слов, которые выкрикивал врач, ударил его прямо в челюсть. Тот рухнул как подкошенный и, лежа на холодном грязном полу, заскулил почти по-собачьи.
  - Что вы наделали? - перепугался Глеб.
  - Я этого так не оставлю, - бормотал оскорблённый доктор. - Я подам на вас в суд.
  - Если дочка не переживёт, суд тебе не поможет! - рявкнул Астахов. - Я тебя... -тут он грязно выругался, - понял?
  Глеб пытался как-то сгладить конфликт, но ничего не вышло. Доктор посмотрел на Астахова, не выдержав пылающего взгляда Дмитрия, благоразумно отвел глаза, и чуть ли не на карачках покинул отделение.
  - Он извиняться пришёл, - сказал Глеб. - Говорит, такого никогда не случалось, чтобы железодефицитную анемию с гепатитом перепутали. Понять, говорит, ничего не может, заболевания различной природы.
  - Я этого шарлатана слушать не собираюсь! - отмахнулся Астахов и снова принялся нарезать круги.
  - Дмитрий Леонидович, поймите, Ане не поставили диагноз, и, боюсь, в ближайшее время не поставят. Нам нужно, чтобы врачи помогали нам из сочувствия к ней, а не из страха перед вами. Они ведь как учителя - народ мстительный, - заверил Глеб. - Я бы и сам врезал ему с превеликим удовольствием, но нужно держаться. В первую очередь это нужно Ане. Прошу вас, больше никого не бейте, сдерживайте себя.
  Астахов секунду поразмыслил над его словами, затем кивнул, в который раз отметив про себя, что парнишка соображает. И тут же вспомнились последние дни его жены. Он тогда тоже вспылил, бросился в драку с одним врачишкой, который посмел усомниться в необходимости продолжения курса лечения.
  - Вы останетесь без средств к существованию с дочерью, которую нужно кормить, а жену всё равно не спасёте, - сказал этот высокомерный очкарик с холодностью и безразличием. Астахов бросился в драку и пару раз задел врачишку, но как следует ударить не смог - успели разнять, да и сам доктор оказался вертлявым. Зато после к его жене боялись подходить, Астахова засыпали термина, значения которых он не понимал и отказывали в помощи, а его любимая страдала из-за его, дурака, несдержанности. А что если и теперь его действия приведут к тому, что Аня умрет?
  'Не думай об этом, даже не смей!' - пронеслось у Астахова в голове.
  Она совсем молодая, такие не умирают. Всё должно быть наоборот - он уступит место дочери и внукам, он подвинется, чтобы им было где жить. Она не может, просто не может умереть. А потом снова вспомнил жену. Ей не было и тридцати пяти, а она погибла - в страшных муках, проклиная себя, дочь, мужа, весь белый свет, корчась и требуя очередную порцию наркотиков, которые запретили давать часто. А теперь та же участь постигнет Аню.
  'Нет! - твердо решил про себя Астахов. - Я найду любые средства, влезу в долги, продамся в рабство, но спасу тебя, доченька, спасу'.
  Та уверенность в выздоровлении дочери, с которой он выезжал из дома, окончательно растворилась. После слов Глеба о том, что диагноза Ане так и не поставили, безотчетный страх перерос в осознаваемый ужас лишиться последнего родного человека. Думать об этом было нельзя, иначе сойдёшь с ума, не думать об этом невозможно, другие мысли просто не умещались в голове. Хотелось одного - определенности.
  - Дмитрий Леонидович, - погрузившийся в свои мрачные мысли Астахов не заметил, как к нему подошёл Глеб.
  - А, - он посмотрел на учителя дикими, полными животной боли глазами.
  - Я тут позвонил одному своему давешнему приятелю, у него есть друг, который работает в районном центре врачом. Объяснил ситуацию и так вышло, что нам готовы выделить место в центральной больнице. Сами понимаете, здесь её лечить дело гиблое, после того диагноза и... - Глеб запнулся, - и вообще, там врачи лучше.
  Астахов догадался, что Глеб хотел упомянуть драку, но одернул себя. За это Дмитрий был ему признателен.
  - Конечно, так будет лучше, - согласился Астахов.
  - Просто понимаете, нужны будут деньги. Боюсь, я один не потяну.
  - Деньги? - Астахов сначала не понял, а когда дошло, о какой мелочи идёт речь, чуть не засмеялся. - Конечно, я достану деньги, любые деньги, прямо так и передай своему другу.
  Глеб кивнул.
  - Любые не понадобятся, не волнуйтесь. Тогда я всё устрою, - сказав это, Глеб куда-то ушёл. Дмитрий проводил его взглядом и в который раз поблагодарил небеса(а ведь раньше считал себя убежденным атеистом), за то что послали его дочери такого парня. Робкая надежда снова затеплилась в душе. Немного успокоившись, он задремал прямо на лавочке, тихонько похрапывая.
  Через три часа его растолкал Глеб.
  - Дмитрий Леонидович, с нами хочет поговорить врач.
  Астахов разлепил глаза, зевнул, сонно осмотрелся и вопросительно уставился на Глеба.
  - Врач нас позвала, - сказал Глеб.
  Астахов кивнул, не до конца понимая, что от него хотят, встал и пошёл следом за Глебом. На улице уже совсем стемнело, в больнице почти никого не было, лишь изредка попадались санитарки, наводившие порядок. Врач встретила их у входа в инфекционное отделение, отвела в сторонку и усадила на установленные в ряд кресла.
  - Первые анализы обнадеживающие - гепатита у Ани нет. На лицо все признаки злокачественного малокровия. Иногда это является симптомом рака желудка или указывает на другие заболевания желудочно-кишечные заболевания, но анализы не подтверждают ни того, ни другого. Основной остается версия проблем с печенью. Есть подозрение, что это лекарственный гепатит. Вы ведь лечились от железодефицитного малокровия. Возможно, некоторые препараты могли вызвать такую реакцию печени. Но если быть до конца честным, мы не знаем, чем больна ваша дочь, - закончила врач.
  - А какой прогноз? - спросил Глеб.
  - Сейчас ей ничего не угрожает. Нужно провести ряд дополнительных анализов, но скорее всего мы переведем её из инфекционного отделения. Часы посещения уже закончились, но я понимаю вашу ситуацию и могу вас провести к Ане, если хотите. Правда, она спит и тревожить её не стоит.
  - Просто посмотреть, - попросил Астахов.
  Врач кивнула.
  - Пойдемте.
  Она проводила их к палате. Последняя была полупустая, голые сетчатые кровати и бледно-голубые стены, освещаемые холодным люминесцентным светом из коридора, навевали мрачные мысли, запах лекарств витал в воздухе. Не смотря на то, что внутри пациентов было немного, Астахов не сразу увидел свою дочь. Врач, приложив палец к губам, взяла Дмитрия за руку и на цыпочках прокралась к кровати у окна. Аня крепко спала. По блуждавшей на её лице улыбке было понятно, что ей видятся приятные грезы. Она была уже не такой бледной, как дома, но казалась сильно похудевшей. Дмитрий наклонился и тихонько поцеловал дочь в щеку. Оказалось, жар тоже спал.
  Они простояли у кровати несколько минут, после чего врач постучала указательным пальцем по запястью левой руки, намекая, что пора уходить. Астахов кивнул, прикоснулся ладонью к соломенным волосам дочери и направился к выходу. Врач вывела их с Глебом из отделения, закрыв двери, развернулась к ним и сказала:
  - Сейчас вам нужно отдохнуть. Понимаю, домой вы не поедете, поэтому я договорилась устроить вас в одной из свободных палат.
  - Спасибо вам! - Дмитрий был искреннее признателен врачу.
  Глеб отмалчивался. Врач отвела их в палату на другом этаже, помогла устроиться и ушла. Они с Глебом немного поговорили и, пожелав друг другу доброй ночи, легли спать. Дмитрий думал, что будет долго ворочаться, но словно загипнотизированный, он провалился в сон сразу же, как только коснулся головой подушки. Глеб разбудил его днём, солнце уже светило во все окна палаты.
  - Который час? - спросил Дмитрий.
  - Половина двенадцатого.
  - Вот это я соснул! - разминая затекшие конечности, протянул Дмитрий. Чувствовал он себя хорошо и не сразу вспомнил, по какому поводу в больнице. А вспомнив, резко переменился в лице. - А Аня? - посмотрел он на Глеба.
  - Я из-за этого вас и разбудил, - сказал Свиридов. - Пошла на поправку, сегодня обещали перевести из инфекционного. С врачом я уже поговорил, она утверждает, что это почти наверняка лекарственный гепатит и Аня поправится. Я пока другу в центр больше не звонил, но всё равно считаю, после того, как ей станет лучше, нужно будет пройти обследование там.
  Астахов кивнул в знак согласия.
  - Аня уже проснулась, поэтому если хотите, можем её навестить, - сказал Глеб.
  - Конечно, хочу.
  Астахов подхватился и, ведомый Глебом, направился в палату к дочери.
  Вчера он не заметил окружение, между тем как сегодня больничная обстановка додавливала его - грязно-серые стены, резкие запах моющих средств и лекарств, понурые лица пациентов, бродивших в коридоре, наконец, вход в палату дочери. Аню устроили на койке у окна, рядом с батареей. Дочь выглядела ужасно - бледная, со сморщившимся, сделавшимся похожим на яму ртом( 'Могильную яму', - пронеслось в голове Дмитрия), черно-жёлтыми синяками под глазами, заострившимся носом, впалыми щеками, неаккуратно разбросанными во все стороны пожухлыми волосами цвета осенней, умирающей травы. Она пыталась улыбаться, но улыбкаэта вызывала только жалость и боль. Пытавшийся крепиться Дмитрий сломался. Он пересёк палату, коленями упал на мытый, но всё равно нечистый пол, обхватил дочь за ноги, укрытые протёртой простынкой и куценьким одеялом, от которых прямо-таки несло цветочным ароматом отбеливателя, обнял её голени, изо всех своих немалых сил прижал крошечные ступни дочери к своей широченной груди и зарыдал.
  События двухлетней давности встали перед глазами так, словно бы они произошли только вчера. Жена умирала, такая же бледная, потерянная, напуганная, а он - огромный глупый истукан - не знал, что делать, стоял и смотрел, даже реветь боялся. И вот все снова повторялось, только хуже, во сто крат хуже. Тогда уходила женщина, а теперь девочка. Она должна была жить, у неё должен был быть муж, дети, внуки, в конце-то концов. А если бы она поступила в университет, стала бы юристом, программистом, экономистом - черт его знает, кем сейчас хотят стать молодые - устроилась бы, построила карьеру, разбогатела бы, уехала куда подальше из деревни, в город, в столицу, а то и за границу, зажила бы там в своё удовольствие. Но нет, ничему этому не суждено сбыться. Она утекала от Дмитрия, казалось, ослабь хватку, и дочь выскользнет, умрет в следующую же секунду. В висках стучали молотки, душу раздирало от страха, хотелось самому умереть, чтобы не видеть гибели дочери - молодой, красивой, сильной, любимой...
  Он не знал, как быть, не знал, что делать, куда податься, кого молить. Всю жизнь был атеистом, а после смерти жены в конец разуверился. Не в знахарей и ворожей, в чудеса и избавления он не верил. Потому твердо знал - дочь умрёт, это данность и ничто её не изменит, потому и рыдал, впервые жизни заливался слезами так, как никогда прежде. Всю жизнь терпел - когда его порол отец за мелкую провинность, когда старшие ребята лупили и окунали головой в сугроб, когда мать отвесила пощечину на людях - но больше терпеть не мог и не пытался. Это было унизительно, неправильно, подло по отношению к дочери, и Дмитрий всё это понимал, но ничего поделать не мог. Нужно было дать слезам волю.
  В палате зашептались, некоторые больные открыто возмущались, Аня просила его успокоиться, Глеб наклонился и невнятно шептал что-то на ухо, а потом чья-то сухая костлявая рука прошлась по его волосам, цепкие пальцы подобно разъяренной змее вцепились в его ухо. Подействовало - Дмитрий оторвался от ног дочери, попытался обернуться и посмотреть, кто схватил его за ухо. Позади стояла старая санитарка, брезгливо, с укоризной смотрела на Астахова.
  - Ишь ты, здоровый мужик, а разнюнился. Здесь тебе не дом плача, а больница. Иди вон-то на улицу, там и заливайся, а здесь чтоб порядок не нарушал, больных не пугал, - строго, без тени жалости потребовала она.
  Астахову стало стыдно, он вытер растекшиеся по щекам слезы и кивнул.
  - Простите, - прошептал он.
  Санитарка ничего не сказала, только одарила его ещё одним строгим взглядом, который почему-то напомнил Дмитрию о матери, и ушла. Больные излишне торопливо вернулись к своим делам, будто бы и не рыдал только что двухметровый детина с сединой в башке. Растерянный Глеб застыл у стены и не шевелился, не зная, куда податься.
  - Доченька, ты прости, это я от радости, - выдавил Астахов. - Вчера ты меня так напугала. Он ведь, доктор этот, обещал, что ты на поправку пойдёшь, а тут такое. Может с тобой такая напасть из-за Пал Андреича приключилась? Ты только скажи, я с ним поговорю, он к тебе больше не сунется, - вспомнив о Весницком, Астахов начал закипать.
  Дочь снова попыталась улыбнуться, но, видимо заметив какие-то перемены в лице отца - а Дмитрию действительно стало не по себе, когда её рот-яма стал растягиваться и обнажать зубы, от чего лицо девочки становилось похожим на череп - опустила уголки губ.
  - Нет, папа, не злись на него, я много передумала и поняла, он просто меня любит какой-то своей, особенной любовью, тоже заботится обо мне, как и вы. Ему непросто, очень непросто, мне даже жалко его. Поэтому не злись на Павла Андреевича, он всегда был добр ко мне.
  - Не буду, доченька, не буду! - пообещал Астахов. - Главное, ты поправляйся, а я для этого сделаю всё, что требуется.
  Аня поманила отца едва заметным жестом, он озадачено посмотрел на Глеба, по-прежнему стоявшего у стены, тот пожал плечами. Тогда Дмитрий подошёл ближе, наклонился над постелью дочери. Она приподнялась с подушки, ткнулась своим острым носом в его гриву и прошептала ему в ухо:
  - Прости, папочка, я не поправлюсь.
  В голове снова зашумело, от копчика вверх по спине к самой шее прошла дрожь. Чтобы не рухнуть, Дмитрий ухватился руками за койку, застыл на месте и не шевелился. Дочь затихла, было слышно её дыхание - оно напоминало легкий ветерок, каковой пробегал над степью поздно вечером после засушливого дня, возвещая о приближении ночи.
  'Дыхание мертвеца', - подумал Астахов.
  На этот раз сумел сдержаться, обнял дочь за голову и прошептал ей в ответ:
  - Нет, доченька, нет. Ты поправишься, я тебя не отпущу. Я отпустил маму, но тебя не отпущу. Слышишь меня, не отпущу?
  Дочь всхлипнула, обняла его.
  - Я тебе верю, папочка. Просто мне страшно, - ответила девочка.
  - И мне страшно, и я боюсь, но не смотря ни на что, буду держать тебя, не отпущу. Ты моё золотце, моё сокровище, только ради тебя я и живу, только ради тебя работаю, а понадобится - так и умру ради тебя. Люблю больше жизни, потому не отпущу.
  Он не знал, сколько они с дочерью пробыли в объятиях, но когда Дмитрий отстранился, то Глеба у стены не обнаружил - тот куда пропал, видимо, из деликатности ушёл.
  - Когда вчера мне стало совсем плохо, - заговорила Аня, - вспомнила маму. А потом она мне приснилась. В школе девчонки говорили - когда снятся покойники, сам скоро умрешь. Вот я и подумала, что умру.
  - Глупости, доченька, - Дмитрий положил её кисть в свои большие мягкие ладони. - Глеб обо всем договорился, скоро тебя переведут в другую больницу, тобой займутся хорошие врачи и ты обязательно пойдёшь на поправку.
  Аня улыбнулась и на этот раз улыбка её украсила, потому что была искренней.
  - Он замечательный, правда? - спросила она.
  - Кто?
  - Глеб.
  Дмитрий улыбнулся в ответ. Свиридов нравился ему всё больше и больше.
  - Да, замечательный. За тебя горой, как будто вы уже женаты. Другой бы посмотрел на такое дело, сказал бы 'Нафиг оно мне', да смотал бы удочки, а он слово держит. Настоящий мужик. Вон сколько историй рассказывают, как уходят из семей. У них дети маленькие, им плевать. А тут парень, прости за выражение, молокосос, никакими обязательствами с тобой не связан, только пообещал жениться. Рискует работой и репутацией, день и ночь у твоей постели кружится. Я к нему поначалу холоден был, а теперь смотрю, ты с выбором не прогадала. Будешь за ним, как за каменной стеной. Главное, поскорее поправляйся, а там закатим такую свадьбу - вся деревня обзавидуется.
   Анино лицо будто бы озарилось: на щеках появился румянец, губки порозовели, глаза сделались живыми, смотрели вдаль, словно заглядывали в будущее. Увидев дочь такой, Дмитрий снова поверил - Аня обязательно поправится. И благодарить за это нужно Глеба. Она любит парня, она хочет быть с ним, а значит, хочет жить.
  Воодушевленный Астахов продолжал:
  - А там, как знать, переберётесь вместе в город. Он устроится в какой-нибудь школе, ты поступишь, куда хотела, поработаешь немного по профессии, детьми обзаведёшься на радость старику-отцу. Сначала жилье снимать будете, а там накопите, сколько нужно и в свою собственную квартиру переберётесь. Уж я помогу, чем смогу. Доживешь до самой старости, внуков-правнуков нанянчишься, главное перетерпеть эти тяжелые дни, через год о них и не вспомнишь.
  Аня кивнула.
  - Да, я тебе верю, папа, я поправлюсь. Ты так говоришь, а мне уже лучше становится.
  - Тогда пошли выписываться, - усмехнулся Астахов. - Раз тебе лучше.
  Аня прильнула к отцу, как в детстве, нежно поцеловала его в щеку. После они болтали о всякой всячине, пока в палату не вернулся Глеб с шоколадом в руках.
  - Вот, сбегал в буфет за сладким, - сообщил он, протягивая плитку Ане. - Говорят, поднимает настроение.
  - Спасибо, Глеб, - поблагодарила девушка.
  - Ещё с врачом разговаривал. Она сказала, что результаты анализов будут днём, но скорее всего у Ани не гепатит и её переведут в общее отделение.
  - Глеб, посиди со мной, - попросила Аня, отодвигаясь от отца, который понял намёк и встал с койки.
  Свиридов смущённо улыбнулся, извинительно посмотрел на Астахова. Тот пожал плечами, мол, ничего, я понимаю, и вышел из палаты.
  ...
  Павел Андреевич не находил себе места весь день. Он метался из угла в угол, ходил по кругу, мотался в ванную, пил много воды, постоянно перекусывал, время от времени возвращаясь к письменному столику, на котором валялся номер телефона, которые ему дал Глеб.
  'Я не сумасшедший!' - твердил себе Весницкий.
  Однажды он бывал в психиатрической больнице, но не как пациент. Никаких впечатлений от посещения того места Весницкий не сохранил, помнил лишь некоторые детали, напуган не был. Но тогда речь шла о неблизком приятеле, а сейчас о нём самом. Набравшись смелости, он подхватил листок и набрал на телефоне нужные номер. Гудки, трубку на том конце подняли, Весницкий дрогнул, нажал рычаг. Нет, он не станет туда ложиться.
  'Ты сам видел, всё видел своими глазами!' - твердил он, а в голове всплыли детали пугающего сна о Таллине.
  'Даже если я прав, - рассуждал он, - как быть? Мне никто не поверит, я ничего не могу поделать!'
  Это сущая правда. Даже он сам порой сомневался в верности своей догадки. Вспоминая последний визит Глеба, Весницкий понял, что не заметил притворства в поведении парня.
  'Не стану ничего предпринимать, посмотрю, подумаю, может и правда выдумал', - рассудив так, Павел Андреевич на некоторое время успокоился и стал ждать новостей из дома Астаховых.
  ...
  - Тихий час, папочка, - окликнула Дмитрия санитарка.
  Астахов, сидевший с Аней и пересказывавший ей разговор со знакомым Глеба, улыбнулся дочери.
  - Так что ты не волнуйся. Завтра отсюда переведут в общее, а там мы договоримся и отправим тебя в новую больницу. Уже получше себя чувствуешь?
  - Да, - ответила порозовевшая под вечер Аня.
  - Ну и хорошо. Добрых снов.
  - Спасибо, папочка. И поблагодари Глеба.
  - Завтра сама поблагодаришь.
  Они чмокнулись и Дмитрий ушёл. Глеб встретил его у выхода.
  - Не успел!- всплеснул руками он.
  - Не расстраивайся, завтра увидишься.
  - Поедемте домой, - предложил Глеб. - И нам нужно отдохнуть - завтра много мотаться придётся.
  Дмитрий кивнул. Глеб провел его к своей машине, застыл на месте.
  - Знаете что, вы садитесь, а я все-таки сбегаю, вдруг пустят.
  - Смотри их не разозли, - предупредил Дмитрий, устраиваясь на пассажирском сиденье.
  - Не разозлю, - пообещал Глеб и побежал обратно, к больнице. Вернулся он минут через десять.
  - Ну что, пустили?
  - Да. Я на уши присел, мол, поздно с работы, пустил в ход всё своё обаяние, дежурная медсестра разжалобилась.
  Глеб завёл машину, и они уехали обратно в деревню. Астахов не знал, что видел дочь в последний раз. Наутро девушка умерла.
  ...
  Впоследствии Дмитрий часто рассуждал над тем, какой смысл люди вкладывают в простую фразу 'как в тумане'. До дня смерти Ани для Дмитрия это была лишенная смысла фигура речи. После - наиболее точное выражение собственных ощущений, испытанных им в тот период.
  Когда его пустили в больничный морг, и он увидел свою белую, холодную дочь на столе, внутри всё сломалось. Дмитрий рыдал, выкрикивал проклятья, рвал на себе волосы. Его попытались увести, выволокли в коридор, там медсестра вколола ему какую-то гадость, от которой голова пошла кругом, а мысли стали путанными. Потом ему подсунули стакан, от которого несло валерьянкой. Глеб куда-то пропал, но по правде говоря, Астахов о нём и не вспоминал.
  'Умерла, не вернуть. Жена, теперь дочь', - свербело в его мозгу.
  Нужно было готовиться к похоронам, покупать гроб, венки, нанимать людей копать могилу, но у Астахова не было сил. Он утратил волю, позволил лекарствам затуманить рассудок, сидел на лавочке и пялился в стену. Именно белая больничная стена будет всплывать у него в памяти всякий раз, когда он будет пытаться вспомнить о смерти дочери. Он не знал, сколько он просидел, но видом своим Астахов напоминал умалишенного - пустые глаза, приоткрытый рот, слюна стекает по щеке, поникшие плечи. К нему подходили врачи, что-то говорили, он умудрялся отвечать впопад, но смысла слов не улавливал.
  Расшевелил его Глеб. Бледный, испуганный он явился в больницу после полудня. О чём-то переговорил с врачами, Дмитрию сделали ещё один укол и заставили выпить вторую порцию валерьянки. Сонному Астахову помогли добраться до 'Москвича', положили на заднее сиденье, где он, упираясь спиной и коленями в плотно закрытые дверцы, и задремал.
  Когда его повезли, как довезли и вывели, он вспомнить не мог. В себя пришёл уже дома, лежа на постели, поздним вечером того же дня. Аню тоже привезли, она лежала в своей комнате на широкой лавке, которую Глеб достал неизвестно откуда. Со стороны могло показаться, что девочка спит. И если бы не громоздкий гроб, стоявший чуть поодаль, у стены, иллюзия была бы правдоподобной.
  На этот раз Астахов не стал заливаться горючими слезами, просто сел над телом дочери, взял её руку, как день тому назад в больнице, стал поглаживать своими пальцами, целовать, тереться щекой. Девочку уже переодели в белое, поэтому Дмитрий старался не смотреть на неё. Он хотел обмануть сам себя, глядя на нагретую им ручку, поверить хотя бы на мгновение, что дочь спит. Ему это удалось, он слабо улыбался и не отводил глаз от крошечных пальчиков Анечки.
  Вот сейчас она пошевелит ручкой, расчешет его непослушные волосы, обовьется вокруг шеи, прильнет к груди, сожмётся в комочек, снова станет маленькой, невинной девочкой, больше всего на свете любившей своего отца. Ему стал слышаться голос Ани, он отзывался, разговаривал с ней, рассказывал какие-то несуразности, неинтересные, сто раз слышанные дочерью истории из своей жизни.
  Потом к нему кто-то подошёл из-за спины, положил руку на плечо.
  - Митя, хватит, не мучай себя, - донёсся голос сестры. Когда она успела приехать, кто её пригласил, так и осталось для Дмитрия загадкой.
  Сестра увела его от тела дочери, сунула третий стакан с тридцатью каплями валерьянки, заставила выпить и, поцеловав в губы, уложила в постель, попросила постараться уснуть. Беспомощный, как ребёнок, Дмитрий слабо кивнул и закрыл глаза.
  Снова тот же сон - он с запеленатым ребёнком в руках, качает, напевает колыбельную. Вдруг роняет комочек, простыни оказываются пустыми, а внутри них всё залито кровью - яркой, насыщенно-красной. Это был первый цветной сон, который видел Астахов.
  Он проснулся рано утром, около пяти, резко подхватившись на кровати. В сторонке на раскладушке дремал отец, сестра спала сидя в кресле рядом с кроватью. Дмитрий не стал их будить, сразу пошёл в комнату к дочери. Девочку уже уложили в гроб, мать Астахова сидела над телом и заливалась горькими слезами. Когда вошёл Дмитрий, она подняла заплаканные глаза.
  - Митенька, да как же так, - прошептала она.
  Астахов подошёл ближе, заглянул внутрь. Гроб был чересчур просторным, из-за этого Аня казалась совсем маленькой. Увидев её на темно-красной ткани в свадебной фате, Астахов понял, что теряет рассудок.
  - Нет, нет, нет, - затараторил он. - Не будет этого. Этого не будет. Нет, нет, нет...
   Он повторял и повторял, мать подхватилась с места, хотела подойти и успокоить сына, но Астахов так поглядел в её сторону, что женщина испугалась и бухнулась обратно на стул. Дмитрий говорил всё громче и громче, потом наклонился и выхватил дочь из гроба, прижал к груди, бросился к выходу.
  - Я им тебя не отдам! - заголосил он.
  - Лёня! - позвала мать.
  - Что такое?! - донесся голос отца, но Дмитрий не обращал внимания, он выскочил на кухню, добрался до выхода открыл дверь и застыл на месте - в проёме стоял Глеб.
  - Отдайте мне её, Дмитрий Леонидович,- попросил он. В голосе юноши чувствовалась сила и властность, нехарактерная для человека его возраста. По глазам было видно, что он невероятно устал и с трудом держится на ногах, от него пахло алкоголем, но в тот момент он один - ни мать, ни отец, ни сестра - мальчишка, которого Астахов почти не знал, сумел подчинить себе Дмитрия. Двухметровый мужчина отступил на два шага назад, парень, который был меньше его на двадцать сантиметров, прошёл вперёд на эти же два шага.
  - Отдайте мне её, - повторил Глеб. - Или отнесите обратно сами.
  Лицо Дмитрия скривилось, по щекам потекли слёзы, он передал тело дочери Глебу. К тому моменту в кухню уже прибежали родственники и молча наблюдали за этой сценой. Глеб попросил их дать пройти, отнёс девушку обратно в гроб.
  - Димочка, бедненький мой, - захныкала мать, обнимая Астахова. Едва сдерживал слёзы отец, беззвучно плакала сестра, а на лице Глеба, вернувшегося обратно в кухню, застыло мрачное, но спокойное выражение. Ему каким-то образом удавалось сохранять присутствие духа.
  - Дмитрий Леонидович, - обратился он к Астахову. - Соберитесь, пожалуйста. Я всё устроил, обо всём договорился и всё подготовил. Вам осталось одно, самое главное -собраться с духом и проводить дочь в последний путь. Сделать это нужно не ради меня или себя, а ради неё.
  Он отвёл взгляд в сторону, вздохнул, а когда снова заговорил, голос его предательски дрожал:
  - Я любил её, может и греховной любовью, но искренней. Мне тоже тяжело. Очень тяжело. Я понимаю, вам во сто крат хуже - она ваша дочь. Но как раз поэтому именно вы должны собраться. Ваша дочь заслужила уйти достойно, без скандалов и истерик. Прошу вас, возьмите себя в руки.
  Договорив, Глеб ушёл, Леонид Астахов, проводил его взглядом, посмотрел на сына и сказал:
  - Дело парень говорит, Дима. Нам сплотиться нужно и пережить беду.
  Дмитрий кивнул, крепко обнял мать и заплакал. Отец побежал куда-то и вернулся со стаканом валерьянки, а когда вернулся, то рыдал не только Митя, но и жена с дочерью.
  ...
  Когда гроб вынесли на улицу и поставили в теньке под старой яблоней, Дмитрий, заставивший себя успокоиться, рассеяно кивал людям, выражавшим соболезнования, держался достойно. Но когда к нему подошёл старый бортник с женой, когда их взгляды встретились и в выражении его лица Астахов прочитал немой укор - не уберёг мою дочь, а теперь внучку - Дмитрий снова заплакал.
  - Крепись, - только и сказал бортник.
  - Как же так, как же так, - причитал его жена. - Сначала Таня, а теперь и Анечка. Димочка, как же так вышло?
  Астахов не знал, что сказать. Они ушли к гробу и сели рядом с родителями Дмитрия. Астахов подходить туда не решался. После того, как он пытался вынести Аню из дому, Дмитрий старался не подходить к дочери близко, боялся снова обезуметь от горя. В самом конце панихиды на дворе появился Весницкий. Взмыленный, возбуждённый, он целеустремленно направился к Астахову. Взгляд Дмитрия пересёкся с его безумным взглядом. Глеб, крутившийся у гроба, заметил это, чуть ли не бегом засеменил к Дмитрию.
  - Я тебя предупреждал? - подойдя вплотную, негромко спросил Весницкий. - Теперь ты мне веришь?
  Астахов непонимающе смотрел на него. Вспомнилось, как Весницкий напугал дочь.
  - Если бы ты меня послушал, она бы осталась живой, - продолжал Павел Андреевич.
  Смысл слов медленно доходил до Астахова, он набычился.
  - Здравствуйте, Павел Андреевич, - вовремя подоспел Глеб. - Пойдёмте в сторонку.
  - Не прикасайся ко мне! - приказал Весницкий, зыркнув в сторону Глеба, но тот и не подумал подчиниться.
  - Я вас прошу, Павел Андреевич, отойдёмте, - одной рукой Глеб приобнял его за плечо, второй схватил за запястье и мягко, но настойчиво стал отводить в сторону.
  Когда они ушли Астахов, наконец, догадался, что Весницкий обвинил его в смерти дочери. Дмитрий хотел догнать подлеца и выбить из него всю дурь, но подавил это желание, вспомнив то, о чём говорил Глеб - нужно держаться ради умершей дочери.
  Разобравшись с Весницким и каким-то образом сумев выпроводить его, Глеб вернулся к Астахову.
  - Пора, - сказал он.
  Дмитрий кивнул, подошёл к гробу, поцеловал Аню в холодную щёку. Обе бабушки стали рыдать, отец Астахова кое-как держался, бортник опустил голову, и его глаз не было видно. Гроб накрыли крышкой, собрались было поднимать, но тут откуда не возьмись - после говорили, что прямо из-под гроба - выскочила кошка, перепрыгнула через гроб и серой стрелой умчалась прочь, напугав своим появлением всех присутствовавших. Из-за этой случайности по деревне ещё долго ползали нелепицы о душе, выскочившей из девушки в виде зверька.
  Немного посудачив между собой, мужики подняли гроб и отнесли его в прицеп, сами сели по сторонам и поехали. Дмитрия Глеб отвёл в автобус, сел рядом с ним. Внутри оказалось полно молодежи - одноклассники Ани, просто соседские ребята.
  Доехали. Церемония двинулась по кладбищу. Могила была готова, чумазые землекопы держались в стороне. Гроб поставили на землю, подняли крышку. Бабушки стали заливаться слезами, театрально заламывать руки. Леонида Астахова трясло, он закрывал лицо ладонями. По щекам бортника текли слезы. Дмитрий же, утративший способность чувствовать что-либо, отметил про себя нереальность происходящего. Всё слишком картинно, неестественно. Молодая девочка умирает, а старики её оплакивают. Всё должно быть наоборот, не так, неправильно. В гробу Аня, его Аня. Но этого не может быть. Она женится, как же сыграть свадьбу без невесты? Вон и фата готова.
  Время как будто бы застыло, перестав бежать с привычной скоростью, а степенно перетекало, подобно густому студню. Казалось, если ничего не делать, оно совсем остановится и будет Дмитрий вечно стоять рядом с гробом дочери.
  'Должно быть, так себя ощущает человек, перед тем, как обезуметь', - заключил Астахов.
  И стоило только этой мысли возникнуть у него в голове, как движение времени возобновилось.
  - Будешь прощаться? - спросил мужик с молотком и гвоздями. Астахов кивнул, но остался на месте.
  - Мы накрываем, - предупредил мужик. Астахов никак не отреагировал.
  Попросив бабушек раздвинуться, мужик кивнул своему напарнику, они накрыли гроб крышкой, стали забивать гвозди. Обмотав его веревками, стали опускать вниз. Когда с этим было кончено, землекопы подошли к самой могиле, окинули взглядом родственников, мол, мы готовы, начинать?
  Глеб, до того куда-то запропастившийся, отделился от толпы и кивнул им. Зачерпнув землю лопатой, один из землекопов бросил её вниз. Комок глухо ударился о крышку гроба.
  'А там ведь моя дочь',- подумал Астахов, почувствовал, как сердце сжалось в комок. Смотреть на это он не мог, отвернулся и отошёл. Заметив в руках у кого-то бутылку водки, выхватил её, открутил крышку и стал пить с горла.
  Спустя двадцать минут на месте ямы вырос холмик, а пьяный Дмитрий с заплаканными глазами не держался на ногах.
  ...
  О смерти Ани Павел Андреевич узнал случайно из разговора двух старушек, сплетничавших прямо на улице и не заметивших невольного слушателя.
  - Учитель-то, которого все нахваливают, знаешь что вычудил?
  - Ну?
  - Свою ученицу, - старушка употребила грубое ругательство. Оно прозвучало настолько неожиданно, что Павел Андреевич аж вздрогнул. - Она то ли забеременела и на сносях была, то ли подцепила от него какую гадость, но вчера померла, а хоронить завтра собираются.
  Произнесено это было буднично и как бы между прочим - старушки тут же стали обсуждать другую тему - отчего Весницкий не сразу уловил смысл сказанного. Но довольно быстро сообразил, что речь шла об Ане. Он не поверил, побежал к дому Астаховых. У калитки стояло несколько машин, кружились люди.
  'Бабка не врала', - понял Весницкий.
  В этот момент какое-то безразличие, отстраненность охватили его. Он проиграл - Ани больше не было, его никто не послушал, да ещё вышвырнули из школы, Глеб останется учить.
  'Он же упырь, - с мрачной веселостью подумал Весницкий. - Ну, упырь и упырь. Упырь ни человек что ли?'
  Он думал, если с Аней приключится беда, ему станет плохо. Но нет - ничего. Ни сожаления, ни горечи, ни раздражения. Глеб придёт и за ним, обязательно придёт, ведь Весницкий знает его тайну. Но какая теперь разница? Игнатия Платоновича нет, Ани нет, никого нет. Ради чего Павлу Андреевичу жить на свете?
  'Ради мести', - ответил он на поставленный вопрос. Глеба можно было застать врасплох и...
  Так Аню не вернуть. И с головой у него, похоже, вправду не всё в порядке.
  Павел Андреевич завалился спать, хоть на улице стоял день. Всю предыдущую ночь он шарахался от теней, ему казалось, что у дверей кто-то стоит, постоянно слышался стук в окно, из-за скрипа балок на крыши казалось, там кто-то есть. Теперь же, только положив голову на подушку, провалился.
  Проснулся поздно вечером, открыл глаза и пялился в потолок, вслушиваясь в звуки ночи. Шелестели листья, хрустели ветки, на крыше кто-то скрёбся, из-под половиц доносилось чьё-то дыхание - Глеб подбирался к нему. Мысль была абсурдна и в то же время правдоподобна. Весницкий не мог выкинуть её из головы. И чем больше об этом думал, тем сильнее злился: на себя - за то что не настоял, не увёл Аню, на Астахова - за то, что тот не послушался, погубил свою дочь, на Игнатия Платоновича - за то, что вовремя не предупредил, на Кулакову - за то, что уволила. Получись всё чуточку иначе и Весницкий сумел бы спасти девочку. Но все сложилось, как сложилось и теперь ничего не исправить. Нужно просто прийти на похороны, попрощаться с Аней и поскорее уехать из деревни куда-нибудь. От греха подальше.
  На следующее утро он оделся в свой единственный серый костюм ещё советских времен и собирался отправиться на похороны, да уже выходя из дома столкнулся со своей бывшей ученицей - Катей Белкиной.
  - Здравствуйте, Пал Андреич, - произнесла девушка. Выглядела она подавленной, глаза красные, напуганные, растерянные.
  - Здравствуй, - поприветствовал её Весницкий, а потом вспомнил, что она с семьей недавно переехала в Москву. - А что ты здесь делаешь?
  - Да я... к Ане... к Ане приехала, - проговорила Катя, сильно запинаясь.
  Она старалась не смотреть ему в лицо, блуждала взглядом по сторонам, а глаза блестели от влаги. Повисло неловкое молчание - Весницкий не понимал, зачем она к нему пришла, а Катя не знала, как себя вести.
  - Знаешь что, пойдём ко мне, посидишь, успокоишься.
  Катя кивнула в знак согласия.
  Весницкий отвёл её в комнату, сбегал на кухню, набрал вишнёвого компота и отнёс его Кате.
  - Если хочешь, сейчас чаю нагрею.
  Она отрицательно мотнула головой, сделала два глотка, потом сжала граненый стакан двумя руками, опустила его вниз, упёрлась локтями в колени и заговорила:
  - Я как узнала, сразу решила ехать. Мы ведь с ней лучшими подругами были, с детства вместе, - всхлипнула. - Больше всего не хотела переводиться в другую школу из-за Ани, мечтала вместе отпраздновать выпускной, а оно вон как вышло. Родители поддержали меня, но сами ехать не собирались - отец весь в работе, мать пытается устроиться. Дали денег на дорогу, договорились в школе, отправили на три дня. А я ехала и вспоминала, и думала, почему так получилось? Добралась, сразу к себе домой, а там пусто, никто до сих пор не вселился. Дай, думаю, наведаюсь в гости. Дверь оказалась не заперта, я вошла, стала комнаты обходить. Так уныло стало, страшно, на душе противно. Одна быть не могла, а куда ещё идти не знала. С Томой мы в последнее время не ладили, да и близкой она мне никогда не была. А делиться с посторонним человеком не хотелось. Тут вспомнила о вас - вы Ане всегда нравились. Вы ведь не знаете, когда Глеб Максимыч приехал, мы шпионили у него под окнами. Он нас заметил, пригласил к себе. Мы болтали, разговор случайно зашёл о вас, Тома и, - Катя покраснела, - я стали вас обсуждать, а Аня заступалась до последнего. Вот и решила к вам прийти, больше некуда.
  История девочки тронула Весницкого. Он притих и вслушивался в мягкую, тихую Катину речь. Она отхлебнула немного компота, продолжила.
  - Из-за этого Аня с Томой поссорились. Тома ей гадостей наговорила, а я ей пощечину отвесила.
  - Ане? - удивился Весницкий.
  Катя мотнула головой.
  - Нет, Томе. Потом мы помирились, но дружить перестали. Тома от нас отбилась, а мы стали гулять вдвоём, - произнеся это, девушка заплакала.
  Весницкий отвёл взгляд в сторону, мрачно посмотрел в окно. Погода как на зло была великолепной: рыхлые перистые облака бежали по поверхности неба, как пена по прибрежной воде, довольно сильный порывистый ветер качал верхушки берез и разгонял духоту конца мая, склонял по-весеннему зеленую траву к самой земле, а затем, отступая, давал стебелькам вытянуться вверх, но только затем, чтобы пойти на новый приступ и снова пригнуть их. В воздухе кружилась мошкара, по дорогам бегала ребятня, настроение которых испортить похоронами молодой девушки не выйдет - тут нужна причина существеннее.
  - А Глеб Максимович, - внезапно продолжила Катя, - поначалу нравился. Но потом я стала замечать.
  - Что замечать? - насторожился Весницкий.
  - Знаете, я человек суеверный и в другой день не решилась бы рассказать. Аня стала проводить с ним слишком много времени. В классе это заметили, девчонки, втюрившиеся в Глеба даже стали завидовать, а я нет. Пару раз я оказывалась вместе с Глебом Максимовичем одна в кабинете, и мне отчего-то становилось страшно. Казалось, он сейчас бросится на меня и перегрызёт горло. Сама не знаю, откуда это бралось. И нелепость, а жутко до дрожи. Потому я и стала тревожиться за Аню. Он же ей поначалу не нравился, она открыто выступала против, хотела, чтобы у нас остались вы, а тут вдруг потянулась к Глебу, словно околдованная. Я старалась не придавать этому значению, но после похорон Игнатия Платоновича взяла моду гулять по кладбищу. Мне отец как раз тогда сказал, что мы переезжаем в Москву, было грустно, потому чуть ли не каждый день я ходила на могилу к бабушке. И однажды, перед самым отъездом, столкнулась с Глебом Максимовичем, - до того румяная девочка стала бледнее белого. - Он шёл, как неживой - ноги в коленях не гнутся, спина прямая, зубы скрипят, глаза стеклянные. Головой по сторонам ворочает, зыркает и что-то нашёптывает. Я перепугалась, спряталась за могилку бабушку, а он тут как тут. Идёт тихо-тихо, никакого шума, словно и не дышит вовсе, только шёпот. Я разобрала - он считал могилы. Прошёл мимо, я из-за надгробия выглянула - как сквозь землю провалился. Так перепугалась, вы не представляете. Зачем он это делал, до сих пор не могу понять. А лицо, какое у него в тот момент было лицо - каменное, кожа на череп натянута, словно и нет её вовсе. И выглядел он не на двадцать четыре, а на сто двадцать четыре - страшный, деревянный, белый.
  Катя ожидала, что Весницкий начнёт разубеждать её, на худой конец посмеётся, но Павел Андреевич оставался серьёзен, кивал.
  - Тогда я и испугалась за Аню по-настоящему. В конце ноября позвала погулять, но рассказывать о Глебе не стала - боялась, что она меня за сумасшедшую примет. Просто предупредила о плохом предчувствии, попросила её беречь себя. Теперь вот гадаю, как бы сама беду не накликала.
  Катя всхлипнула.
  - Они же с Глебом жениться собирались, - неожиданно для самого себя рассказал Весницкий.
  Катя удивленно посмотрела на него так, словно бы беззвучно спрашивала: 'Да ладно?'
  - Вся деревня осуждала Глеба, но ему было наплевать.
  - А как же Дмитрий Леонидович? Он же к ней никого не подпускал.
  - Этого подпустил, - мрачно сказал Весницкий. - Так что ты себя не вини. Может и не обманули тебя чувства насчёт Глеба. Не стоило с ним Ане связываться.
  Делиться своими подозрениями Весницкий не стал, но рассказ девочки снова убедил его в собственной правоте.
  - Ладно, давай собираться, уже пора идти. Ночевать-то ты где собираешься? - спросил Весницкий у Кати.
  - Да я вечером уезжать планировала.
  - После такого на ночь глядя ехать не стоит. У меня дом большой, комнат полно, оставайся до утра, а уж завтра поедешь.
  Катя не стала спорить, допила свой компот и они отправились на похороны. Разделились возле дома Астаховых - девушка увидела бывших одноклассников и побежала к ним поболтать, Весницкий же направился прямиком во двор - ему хотелось посмотреть на умершую.
  Гроб поставили у яблони. Стараясь не попадаться на глаза Глебу или Митьке, Весницкий подобрался туда, но и тут увидел знакомые лица - старый бортник с женой, родители Астахова. Они заливались слезами и на Павла Андреевича внимания не обратили.
  Девочка, казалось, и не умирала вовсе. Щечки чуть-чуть румяные, носик острый, бледненький, глазки закрыты, словно во сне. Только позови - и сразу проснётся.
  'А если проснётся, польётся кровь', - пронеслось в голове Весницкого.
  Он ускользнул от гроба так же бесшумно, как и подкрался. Хотел выйти незамеченным, но тут его взгляд остановился на Астахове. Весницкий вспомнил тот день, когда он во главе своры других подлецов бил мальчишку. Павел Андреевич не стал лезть, но не потому что испугался, просто посчитал, что вмешательство в такие дела учителя излишне. Зато потом жалел об этом и теперь, спустя много лет, решил отомстить Астахову за избитого. Весницкий подлетел к Астахову и стал его попрекать, явно провоцируя на драку. Вмешался Глеб, уволок его в сторону.
  - Павел Андреевич, что вы творите? - раздражённо спросил он. - У; человека умерла дочь, а вы подливаете масла в огонь!
  Весницкий смерил его презрительным взглядом, но потом вдруг изменился в лице.
  - Ты прав, Глеб. Просто смерть Ани для меня полная неожиданность. Попроси у Мити прощения. А я ухожу.
  Глеб кивнул.
  - Так будет лучше,- добавил он.
  - Да и ты прости, если чего ляпнул с дуру, - сказал Весницкий. - Я ведь знаю, какие у вас с Аней были отношения.
  - Спасибо, - поблагодарил Глеб.
  Павел Андреевич кивнул и ушёл. По дороге он думал о школе, Мите и Ане Астаховых. От этих мыслей распалялся. Домой он вернулся озлобленным, сразу же выпил водки, которую купил по дороге, но напиваться не стал. До вечера он ждал Катю, однако та не пришла - видать переговорила с друзьями, те облили Весницкого помоями, вот она и передумала возвращаться. Тем лучше. Весницкий налил рюмку водки, стал пить сам на сам. Для себя Павел Андреевич решил: если кроме него некому, то он готов избавить мир от гадины.
  ...
  В конце июня, примерно через месяц после похорон, Глеб позвонил Кулаковой и договорился о встрече в школе. Окончание года окончательно выбило Лидию Лаврентьевну из колеи и она совсем забыла о том, что собиралась избавиться от историка как можно скорее, поэтому охотно согласилась на встречу. После того, как вскрылась связь Свиридов и его ученицы, Кулакову просто заели родители, требовавшие его увольнения. Даже из района звонили, поэтому деваться было некуда. Кулакова не знала, кого поставит на место Глеба. Вероятно, придётся звать Весницкого обратно, но неизвестно, согласится ли он. На худой конец, на историю можно поставить другого гуманитария.
  Свиридов явился в назначенное время, весь всклокоченный, румяный и мрачный.
  - Здравствуйте, Лидия Лаврентьевна, - поприветствовал он директора. - Я пришёл обсудить с вами одно важное решение. Поймите меня правильно, оно далось мне нелегко, но продолжать здесь работать после всего случившегося я не могу. Прошу подписать моё заявление об увольнении. Простите, что так вышло, - он положил на стол Кулаковой лист, где ровным, аккуратным почерком была выведена просьба освободить его от занимаемой должности по семейным обстоятельствам.
  Кулакова не верила своим глазам.
  'Так бы все мои проблемы разрешались', - с облегчением подумала она.
  - Надеюсь, - продолжил Глеб, - вы войдёте в моё положение и поймёте, что после смерти Ани... - он запнулся, но нашёл в себе силы закончить,- я не смогу здесь работать.
  - Конечно, Глеб Максимович, я все понимаю и претензий к вам не имею. За трудовую не переживайте.
  - Спасибо, - Глеб слабо улыбнулся.
  - Само собой вы понимаете, что дом придётся вернуть?
  - Без вопросов, - кивнул Глеб. - Я и сам собирался уехать из деревни, уже в начале июля меня здесь не будет.
  Кулакова кивнула.
  - Ну, всё, - Глеб встал. - Уж не знаю, увидимся ли мы снова, поэтому желаю вам удачи и ещё раз извиняюсь за неудобства, которые вам доставил.
  'Извинений мало, Глебушка', - подумала Кулакова, а вслух сказала:
  - Очень жаль, что вы уезжаете. Берегите себя.
  - До свидания, - Глеб направился к выходу, но у самых дверей вдруг замер. - Чуть не забыл, Лидия Лаврентьевна. По поводу моих книг. Я долго собирал эту коллекцию, но сейчас не хочу таскать её за собой по всему свету. Не знаю, где устроюсь и буду жить, а тут ещё возить с собой несколько связок толстых фолиантов. Поэтому я решил подарить их школьной библиотеке. Попросите мальчишек прийти и перенести их.
  - Могу ли я принять такой подарок? - иронично заметила Кулакова, удержавшись употребить слово макулатуру. Глеб, похоже, заметил насмешку.
  - Книги и правда ценные. Попросите Павла Андреевича в них разобраться, он знает им цену. Настаивать не буду, просто оставлю их в шкафах, поступайте, как знаете.
  - Спасибо вам ещё раз, Глеб Максимович.
  Глеба задел тон Кулаковой, он ничего не ответил и ушёл. Оставшись одна, Лидия Лаврентьевна облегченно вздохнула. Одна проблемой меньше. Теперь нужно поговорить с Весницким. Решив не откладывать дело в долгий ящик, Кулакова сама направилась домой к бывшему историку.
  Весницкого она застала у себя на дворе, затачивавшим топором какие-то колья.
  - Павел Андреевич! - окликнула она его, встав у калитки. - Здравствуйте.
  Весницкий посмотрел в её сторону, отложил топор, подошёл ближе.
  - Добрый день, - ответил он и вопросительно посмотрел на Кулакову.
  Повисла неловкая пауза. Кулакова растерялась и не знала, как попросить Весницкого вернуться. Долго молчать было нельзя, поэтому выпалила первое пришедшее в голову:
  - Понимаете, Глеб Максимович уезжает из деревни и нам нужен историк, подменить его на время. Я вспомнила, что вы не хотели уходить, держались за работу, вот и решила, а почему бы вам не выручить школу?
  Весницкий презрительно усмехнулся.
  - Не навсегда, только на время, - продолжила Кулакова. - Я просто не успею отыскать учителя за оставшиеся два месяца.
  - А не вы ли, Лидия Лаврентьевна, мечтали избавиться от меня? - прямо спросил Весницкий.
  Кулакова нахмурилась. Оправдываться перед полоумным стариком она не собиралась.
  - Если не хотите, так и скажите. Значит, историю будет вести кто-нибудь ещё. Всего доброго, Павел Андреевич, - категорично заявила она и собралась уходить. Весницкий, однако, окликнул её.
  - Погодите. Я не сказал нет. Конечно, я помогу школе, но хотелось бы внести ясность в наши будущие профессиональные отношения. А Глеб Максимович куда податься решил?
  - Заявил, что уезжает, - ответила удовлетворенная Кулакова. - Значит, я могу на вас рассчитывать?
  - Можете, - кивнул Весницкий.
  - Тогда жду вас в конце августа в школе.
  - Обязательно, - подтвердил Весницкий.
  - И ещё по поводу каких-то книг. Глеб решил оставить их нам и сказал, что вы разберётесь с тем, куда их пристроить.
  - Он оставляет книги?
  - Да, библиотеке. А они точно нужны или очередная порция макулатуры?
  - Нет, книги и правда редкие, нужно будет забрать, - заявил Весницкий. - В любом случае, я поговорю с Глебом Максимовичем перед отъездом.
  - Вот и славно, решите этот вопрос самостоятельно, - сказала Кулакова и, распрощавшись с историком, ушла.
  Весницкий вернулся к своим кольям, выбрал самый острый и продолжил его затачивать. Как он и ожидал, Глеб уезжает. Времени у Весницкого меньше, чем он думал. Звук ударов топора доносился со двора Павла Андреевича до самого вечера.
  ...
  - Привет Глеб.
  - Павел Андреевич? Я вас со дня похорон не видел.
  - Близкими друзьями нас не назовешь.
  - Простите, что не навещал. Вы позвонили по телефону, который я вам дал?
  - Нет, Глеб, не позвонил. Когда приключилась бед,а все сам понял. Ты прости, это помутнение какое-то было.
  - Вы точно сейчас чувствуете себя хорошо?
  - Точно-точно. Говорю же, помутнение. Начитался журналов, которые ты мне дал. Я человек впечатлительный, всякая ерунда в голову лезла. В общем, теперь не хочу это обсуждать. Да и не о себе поговорить пришёл. Слышал, ты уезжаешь?
  - Да, собираюсь?
  - А когда?
  - Сегодня-завтра планировал.
  - А можешь подождать числа до второго-третьего?
  - В принципе могу. А вам зачем?
  - Да по поводу твоих книг. Директриса-то наша ко мне приходила, просила пока она тебе замену не подыщет временно занять прежнюю должность, ну я и согласился. И про книги рассказала, которые ты решил школе подарить. Я ребят собирался взять да их перенести, но лучше при тебе это сделать, чтобы ничего не потерялось, и можно было составить хоть какой-то список.
  - Если это так необходимо, я задержусь.
  - Вот спасибо. Тогда до встречи.
  - До свидания, Павел Андреевич.
  ...
  Весницкий закончил точить мясницкий нож, слегка прикоснулся к лезвию, боли не почувствовал, но из разреза заструилась тоненькая капелька крови. Он облизал палец, удовлетворенно хмыкнул, завернул нож в газеты.
  Он вышел на улицу и направился по просёлочной грунтовой дороге, ведущей к лесу. Молодежь любила отдыхать в этих местах на каникулах. Чем тут занимались, догадаться было не сложно, глядя на кострища, валявшиеся у опушки битые бутылки и использованные презервативы. Подходить близко к лесу Весницкий не стал, остановился у кизилового дерева, под которым рос мелкий кустарник. Там он и спрятал сверток. Чтобы не забыть место, ухватил широкий плоский камень и установил рядом с кустом. Дело сделано, оставалось дождаться завтрашнего дня.
  ...
  Глеб оставил себе только самые дорогие вещи - альбом с фотографиями, томик стихов Некрасова и 'Происхождение крепостного права...' Ключевского. Помимо этого он забрал одежду и обувь, уместившиеся в двух небольших коробках, матрац и подушку. Разобравшись с книгами, он уложил свои пожитки в 'Москвич' и собирался уже уезжать, когда Весницкий, дававший указания ребятам, вернулся к воротам его дома.
  - Погоди, Глеб Максимыч! - крикнул Весницкий. - Вылезай из машины. В самом деле, уезжаешь, как неродной. Пошли, выпьем, провожу тебя как следует.
  - Извините, но мне ехать надо.
  - Не по-людски это, Глеб. Как будто от нас убегаешь. С Митькой Астаховым не попрощался, меня обижаешь. Не дело это. Не заставляй тебя упрашивать.
  - Если я выпью, ехать сегодня нельзя будет.
  - Так у меня переночуешь.
  - Я уже хозяйке пообещал, что сегодня буду.
  - Какой ещё хозяйке?
  - У которой квартиру снимать собираюсь.
  Весницкий цокнул и махнул рукой в сторону.
  - Да ничего с твоей хозяйкой не станется, пойдём.
  Глеб вздохнул.
  - Ну ладно, только по рюмочке.
  - А я большего и не прошу.
  ...
  - Я на секунду! - крикнул Весницкий порядком охмелевшему Глебу. Павел Андреевич выскочил на двор, достал из хлева заранее заготовленное зерно, спрятал у себя в кармане, после выглянул за калитку - вокруг никого. Набрав полные легкие воздуха, Весницкий шумно выдохнул. Он старался пить меньше Глеба, но все равно набрался лишнего. Нужно поскорее прийти в порядок, избавиться от предательского головокружения и довершить задуманное.
  Весницкий вернулся в кухню.
  - Ну, давай, Глеб, по последней, за Аню, да поведу тебя, покажу её любимое место в деревне.
  - Павел Андреевич, я лучше пойду, - воспротивился Глеб.
  - Хватит, никаких глупостей, - Весницкий налил две рюмки, одну опрокинул сам, другую на силу заставил опрокинуть Глеба, схватил его под руку и буквально выволок на двор. Он вёл его прямо к лесу, к тому самому кустарнику, где был спрятан нож. Делать это у себя дома Весницкий не хотел, да и крики могли у слышать, а вот в паре километров от деревни он спокойно успеет кончить Глеба.
  Когда впереди показался кизил, Весницкий переменился в лице, враждебно посмотрел на Глеба.
  - Скажи, до Ани сколько у тебя было?
  - Я не понимаю, - удивился Глеб резкому повороту разговора.
  - Сколько ещё молодых было до Ани.
  - Что за грязные намёки! - возмутился Свиридов.
  - Ты не так меня понял. Я спрашиваю, скольких ты до Ани свёл со свету? Живешь-то ты куда дольше людей, за свой век многих успел погубить.
  - Вы опять за своё?! - Глеб попытался вырвать руку, но Весницкий подобно псу вцепился в его локоть.
  - Мы здесь вдвоём, Глеб, не к чему отпираться и дальше. Их ты обманул - Митьку, директоршу, Аню. Но меня и Игната не сумел, мы-то тебя сразу на чистую воду вывели.
  Кизил был всё ближе.
  - Убил его, потому что он тебя признал, так? Не ожидал встретить кого-то, кто знал тебя молодым?
  - Пусти меня, старый дурак, - брыкался Глеб. - Ты совсем из ума выжил.
  - Не смей отпираться, нежить. Я вижу, вижу твоё настоящее лицо. Мертвые, вы искусно притворяетесь живыми, но не всё удается. И если кто-то разглядит ваше истинное лицо, вам не скрыться от этого человека. И много вас бродит по свету?
  Вот он и куст.
  - Порядком! - рявкнул Глеб, осклабившись. - Сейчас и ты старый дурак, своё получишь. Лез не в свое дело, так поплатись!
  Он сумел-таки освободиться, кое-как удержал равновесие и угрожающе стал надвигаться на Весницкого. Павел Андреевич запустил руку в карман, и выбросил на землю щепотку зерна. Стоило ей брызгами рассыпаться на земле, как лицо Глеба исказилось, прохудилось. Выступили скулы, глаза глубоко впали, пальцы рук задрожали. Перед Весницким стоял живой мертвец, отвратительное подобие человека, упырь одним словом!
  Перепугавшийся Павел Андреевич отшатнулся, оступился, неуклюже упал на спину.
  - Зачем ты это делаешь? - проскрежетал Глеб, глядя на зерна. - Что ты задумал?
  А потом силы покинули его, он повалился на колени, изогнулся над землей, выставил вперед свой костлявый указательный палец и быстро стал считать зерна. Настало время действовать. Весницкий вытащил кол из-за пазухи, схватил камень, которым пометил куст, зашел к Глебу со спины, наступил ногой на поясницу, заставив парня распластаться на земле.
  - Что ты творишь! - сквозь непрерывный счет выдавил Глеб. - Опомнись, дурак, тебя посадят!
  Но Весницкий не обращал внимания на его слова. Он приложил острие кола к левой половине спины, занёс руку с зажатым в ней камнем и нанёс сильный удар. Глеб вскрикнул, но кол не пробил кожу. Весницкий ударил снова, снова, снова... Глеб вопил благим матом, пытался вырваться, но не хватало сил. С четвертого или пятого удара Весницкому удалось пробить кожу и слой мышц. Брызнула кровь, несколько капелек попало на лицо и кисти Весницого. В этот момент ему стало по-настоящему страшно, впервые промелькнула мысль: 'Да что же я делаю?!' Но останавливаться было поздно.
  - Умоляю, я хочу жить! - заливался слезами напуганный Глеб.
  После следующих двух ударов кол достиг сердца. Глеб вздрогнул, уставился своими покрасневшими глазами куда-то вдаль, из его рта потекла кровь, руки подлетели вверх, будто крылья, на мгновение застыли в воздухе и опали. Весницкий встал, пошатываясь двинулся к кустам, его взгляд упал на свою куртку, заляпанную кровью Глеба, затем на руки, усеянные мелкими алыми капельками. Чтобы упырь уснул навеки, следовало подрезать жилы и отрезать трупу голову. До того казалось, сделать это будет просто, но теперь, когда в стороне валялся труп, а сам Весницкий словно мясник измазан человеческой кровью, решимость куда-то подевалась.
  Он робко обернулся. Нет, не сон, Глеб и правда мертв, лежит на животе, совсем не похож на упыря. Обычный парень, убитый психом. На секунду Весницкий пришёл в ужас от содеянного. Он подскочил к трупу, стал вопить, просил его прекратить притворяться и встать, молотил по нему кулаками, но чуда не произошло, сделанного было не воротить. Глеб убит.
  - Они решат, что я псих, псих! Но я-то знаю правду, он был упырём, он убил деда, убил Аню, меня бы убил, если бы я не оказался проворнее, убил бы, убил, убил! - бормотал Весницкий себе под нос и плакал. А потом лёг на землю и зажмурился, умоляя себя проснуться. Но всякий раз открывая глаза, он видел кровь на своих руках и труп Глеба у дороги.
  Карточка.
  Когда сердцебиение успокоилось и пришло осознание реальности происходящего, Павел Андреевич видел только небо. Барашки облаков неторопливо перетекали в воздушной реке, по-девичьи скромно из-за серой тучки выглядывало солнце. Идиллию беззастенчиво нарушил пронзительный крик, до неприятного тихое перешептывание. Павел Андреевич лениво повернул голову направо, отвлекаясь от белоснежно-чистых небесных сугробов. Красно-серая масса односельчан толпилась в стороне. Они глупо моргали глазами, шевелили своими губами, подталкивали друг друга в спину. А на лицах застыло бездумно уродливое выражение страха. Павел Андреевич не знал, за кого уцепиться своим блуждающим взглядом, снова посмотрел на небо. Там, наверху, лучше. Стать бы облаком, плыть себе неторопливо, поплевывать на букашек людей.
  - Паша, Паша, ты меня слышишь? - грубый, злобно-суровый голос вернул Павла Андреевича на землю. - Ты понимаешь, что натворил?
  То был Дмитрий Астахов, отец Ани. Павел Андреевич предупреждал его, просил помочь. Белокурая, некрасивая, но очень обаятельная, веселая, общительная. А он предал родную дочь. Испугался, волновало его мнение односельчан, размазанной неприлично глупой массы. Должно быть, когда узнают, из-за чего случилась беда, станут хохотать своим бесчувственно сухим лошадиным смехом. Скажут: 'Старый дурак, и как мы ему детей доверяли-то?'
  Нестерпимо больно переживать моральные терзания теперь, когда и сам начнешь сомневаться, правильно ли поступил. Пускай лучше не трогают его, позволят вернуться обратно, на небо, полетать ещё чуть-чуть в синеватой дымке, набрать полную грудь свежего воздуха. Свободно мыслить, наслаждаться волей, может в последний раз в жизни. И вправду, умереть сейчас лучше всего. Пусть так, чём услышать вердикт врачей, официально-пустым тоном объявляющих несправедливый, незаслуженный приговор.
  - Паша, Паша! - Астахов орал.
  - У-у-у-бери руки, - заикаясь, Павел Андреевич упёрся коленями в землю, оттолкнул Дмитрия Астахова. Тот отпрянул, глаза его широко открылись, зрачки растеклись и безжалостно глотали солнечные лучи, образовав в белках Астахова две глубокие ямы. Анин отец боялся Павла Андреевича. Дурак, он так ничего и не понял. Сельский учитель посмотрел на толпу за спиной Астахова, такие же чёрные глаза, бледные лица.
  - Ты это, угомонись, - выдавил из себя Астахов. - Погляди, что натворил. Обернись, обернись, полюбуйся!
  Павел Андреевич конечно же знал, что ожидало его, стоило только повернуть голову направо. Но требовательность, с которой Астахов выпалил свою тираду, заставила учителя подчиниться. На поляне у опушки осинового леса валялся измазанный кровью труп Глеба. Молодой двадцатипятилетний учитель лежал на животе, воткнулся головой в землю, широко расставил руки. Из левой части спины торчал кол. Неповадно будет по ночам кровь молодых девушек пить. Но Аня, она ведь тоже теперь...
  Надо бы раскопать могилу, и отрубить ей голову. Недолго думая, Павел Андреевич повернулся к толпе и озвучил эту свою мысль. Всё изменилось. До того безразлично-трусливая толпа пришла в возбуждение, несколько мужиков отделились, подбежали к Астахову. Павел Андреевич хотел было добавить несколько высокопарных фраз, но не успел, цепкие пальцы впились в его плечи, тяжелые кулаки опустились на его худое бледное лицо.
  ...
  Каждый июль я ездил навестить бабушку. В детстве этот обычай был приятным времяпрепровождением, но с возрастом он превращался в обременительную обязанность. В этом году, возможно, последнее безответственное лето в своей жизни проводить в деревне не хотелось. Однако, я был не в том положении, чтобы ссориться с матерью из-за пустяка. Она и так расстроилась, узнав о том, что её сын осенью пополнит ряды Российской армии. Я ведь после школы слово дал - поступлю ни в этом году, так в следующем. Не срослось. Вступительные экзамены провалил дважды, а мама, рассердившись, не упускала случая попрекнуть меня этим. Поэтому пришлось восемнадцатилетнему лбу ехать в деревню.
  На дворе был двухтысячный, июнь выдался дождливым, седые тучи на горизонте предвещали такую же погоду в июле. Я и так не знал, чем себя занять, дошло до того, что сам напрашивался на работу. Если задождит, мне суждено умереть от скуки. Бабушка моя, божий одуванчик, казалось, только тем и развлекается, что глядит в окно, спит, да по вечерам судачит со старухами. Молодежь, как правило, по вечерам собиралась в другой деревне, за десять километров от бабушкиного дома. Мопеда у меня не было, а как всякий изнеженный общественным транспортом городской житель, пилить такое расстояние пешком я не собирался. Приходилось ложиться спать засветло. А дни, как назло тянулись нестерпимо медленно. Я словно попал в Советский Союз шестидесятых и вынужден был проживать один и тот же день неограниченное количество раз. Чем не ад?
  Поэтому нет ничего удивительного в том, что письмо профессора Яковлева послужило чем-то вроде индульгенции, благодаря которой одиннадцатая египетская казнь скукой могла быть отменена. Пару слов о том, как я познакомился с профессором. Яковлев - человек, мягко говоря, эксцентричный. Сам себя он называл помешанным. В свободное от преподавательской деятельности время он занимался изучением фольклора европейских стран, и, как говорила его племянница Саша, красавица, притом далеко неглупая, 'повернулся' на этой теме. Увы, но в данном вопросе я склонен с Сашей согласиться. Профессор зачастую буквально воспринимал мифы и легенды, предания и сказки. Пару раз привлекал меня к своим безумным расследованиям. Собственно, благодаря одному загадочному происшествию мы и познакомились. С тех пор он решил возложить на меня роль доктора Ватсона, и я не то, чтобы сильно возражал.
  Как говорилось в письме, Яковлев позвонил мне домой, мать объяснила, куда я уехал, и дала бабушкин адрес. В конверт профессор вложил газетную вырезку, в которой рассказывалось об убийстве молодого сельского учителя его коллегой. Душегуб выбрал необычный способ наказать свою жертву - вогнал в спину молодому парню осиновый кол. Убитый - сирота, воспитывался в детдоме, совсем молодой. Единственным близким ему человеком оказался односельчанин Астахов, отец девушки, на которой убитый собирался жениться. Она умерла за месяц до этого события. Душегуб - пожилой учитель, лишившийся рассудка. 'Может быть, пустышка, но прошу тебя, Слава, проверь. Поговори с Астаховым', - этими словами профессор заканчивал своё письмо. Удивительно, но убийство произошло в соседнем селе, куда можно доехать на автобусе. Толком не понимая, что нужно проверять, на следующий день я всё-таки поднялся в семь утра, заскочил в автобус и отправился на место преступления.
  По сравнению с бабушкиной деревенькой, село казалось прямо-таки культурным центром. На главной улице пешеходные дорожки асфальтовые, возле школы площадка, игравшая роль дискотеки. Довольно часто попадались не только грузные невеселые лица зрелых мужиков, но и молодые, улыбчивые ребята, симпатичные девочки. Одним словом, мне здесь понравилось. Завидев меня, местные жители делались мрачнее тучи. На вопросы отвечали отрывисто, а один, узнав, кого я ищу, рявкнул, посоветовал мне уносить свои ноги подобру-поздорову. К дому Астахову всё-таки удалось добраться.
  Крыша из белого шифера, стены из красного кирпича, неаккуратно пристроенное крыльцо, деревянные ступеньки. Хорошее такое сельское жилище. Дом окружал невысокий забор, да пушисто-овальные кусты. Я подошел к калитке, замер в нерешительности. Хоть часы и показывали только полвосьмого, сельские мужики давно разбежались, Астахов, должно быть, тоже ушёл на работу. К счастью, мои опасения не оправдались. Дверь дома со скрипом открылась, и в узком проеме появился свирепого вида мужчина, с всклокоченными волосами, заспанными глазами, длинными ручищами. Поломанный нос и до колкости острый взгляд сигнализировали об опасности, исходившей от хозяина.
  - Чего тебе надо?! - с вызовом в голосе бросил он.
  - Я хотел расспросить вас по поводу, - слова застряли у меня в горле. Если сейчас прямо спрошу о дочери, он меня здесь и изобьет.
  - По поводу! А без повода спрашивать не хочешь? - он спустился с крыльца, подошел к заборчику, сжал кулаки, вынудил меня попятиться. - Значит так, бумагомарака, я твоим уже сказал - ещё раз здесь объявитесь, решите на костях моей дочери да её жениха танцевать, я вам ... - мужчина выругался матом. - Так что катись отсюда и больше не показывайся.
  - Но я не журналист, - хорошо, что в автобусе мне пришло в голову продумать разговор с Астаховым. - Покойный, Глеб Свиридов - мой однокашник. Мы с ним в школьные годы большими друзьями были.
  Астахов по-бараньи посмотрел на меня, опустил голову.
  - Ты это, парень, того, - он снова посмотрел на меня. - Не обижайся. Сам понимаешь, какое дело...
  - Ничего страшного. Я всё понимаю, - не думал, что придется успокаивать Астахова.
  - Зайти хочешь, чаю выпить?
  - Да, спасибо.
  - Ну, пошли.
  Астахов впустил меня в дом. Я оказался в маленькой темной прихожей, сразу переходившей в кухню. На стене справа прибито несколько крючков для одежды, слева выключатель света. Я стал разуваться, но Астахов меня остановил.
  - Заходи так, на кухне грязно.
  Я пошёл прямо, окинул взглядом по спартански обставленную кухню. Стол, три табуретки да обшарпанная газовая плита в углу. Я не сразу заметил раковину, которая оказалась у меня за спиной, в небольшом углублении в стене.
  - Присаживайся, - предложил Астахов. Я оккупировал скамейку, хозяин ушел куда-то вглубь дома, вернулся с бутылкой водки. Я хотел было отказаться, но потом вспомнил, что изображаю двадцатипятилетнего мужика. Нужно соответствовать.
  - Что уже знаешь? - спросил Астахов, налив две рюмки водки.
  - Знаю, что убили, зарезали вроде.
  - Пригуби, - скомандовал Астахов. Я подчинился. Обжигающе горько. Легкий рвотный позыв. Полегчало. - Без закуски, молодец, - он опрокинул свою рюмку. - Кол ему в спину вбили. Насквозь, представляешь? - Астахов вздохнул, налил ещё. - Учителем работал.
  - Я знаю.
  - Да не твой друг, псих этот. Павел Андреевич. Дочка у меня болела, он заявился. Сначале к девочке приставал, да я его выставил, потом мне говорит, дело нечисто. Жених Ани - упырь. Я ничего не понял. Он отвечает, мол, в прямом. Не до шуток мне тогда было. Хотел наподдать ему ещё разок. А он всё талдонит, - Астахов вздохнул, опрокинул рюмку, я последовал примеру хозяина. Он долил, продолжил рассказ. - Этот гад чокнутый, вся деревня знает. Я лучше всех. Три года он у меня классным руководителем был. На всю голову больной. Дебильные шуточки, ухмылочка чудика. Дети его не любили, да его вообще никто не любил. Но вреда он до поры до времени никому не причинял, вот я его слова всерьёз и не воспринял. Думаю, завидует Глебу. Какой парень погиб... Его школьники обожали, на уроках тиши воды, ниже травы сидели. А этот козёл бесился. Да ещё видать на Анюту глаз тоже положил. Видит, я ему к доченьки пальцем притронуться не дам, решил, как собака на сене, потявкать на Глеба. Знал бы, как Аня его любила, как Глеб убивался у неё на похоронах. Мать твою, как же противно-то на душе, - он опрокинул третью рюмку, я тоже. Водка оказалась крепкая. Да и я не то, чтобы мастер выпивать.
  - После смерти Ани он озверел, - продолжил Астахов.
  - Кто?
  - Да Павел этот, Андреич, будь он неладен. Не знаю, сколько он вынашивал эту мысль. Напоил Глеба, отвёл к лесу, на землю свалил спиною вверх и кол вбил. Сам лег рядом с трупом, да на небо смотрит. Я к нему подошёл, говорю - погляди, что наделал. Он голову повернул туда, снова на меня посмотрел и деловито так заявляет: 'Анне голову отрубить нужно'. Клянусь тебе, я человек добрый, но когда услышал эти слова, словно мне глаза запеленали. Ничего не помню, только вот как сельские мужики меня оттягивали. Измесил эту скотину. Убил бы, да не дали. Правда, он в первую же ночь в тюряге себя и порешил - лезвием горло порезал. Есть Бог на свете!
  Выслушав историю, я уже жалел, что приехал. Не стоило мне вмешиваться в настолько интимные дела. Астахов говорил очень медленно, из-за этого детали чудовищного происшествия отпечатались у меня в памяти. Нужно было найти предлог и скорее покинуть это село. Если Астахов узнает о моей лжи, мокрого места от меня не оставит.
  - Оно знаешь как, всё разом наваливается. Сначала дочь связалась с учителем, Глебом. Вся деревня косо смотрела. Но оказалось, парень он неплохой, даже замечательный. Дело к свадьбе шло, а тут такое, - Астахов вздрогнул, - Умерла почти как жена. Давай по последней и пойдём.
  - Куда?
  - На кладбище. Ты ж Глеба повидать приехал?
  - Да, - я не на шутку разволновался. Мысли путались, как бы ни ляпнуть чего лишнего. С четвертой рюмкой я справился подозрительно легко, хорошо захмелел.
  Астахов встал из-за стола, я последовал его примеру. Мы отправились на кладбище, которое располагалось в трех километрах от села по живописной дороге, с обеих сторон окруженной полями. Астахов долго распинался о своем горе, но я его уже не слушал, любовался. Колоски пшеницы по-партизански тихо шептались друг с другом. Я пытался разобрать их разговоры. Наверняка болтали о погоде. С запада надвигались черные тучи. Скоро должен был пойти дождь, может быть, с грозой.
  Вдоль поля мы шли около получаса. Кладбищенский забор внезапно вырос из-под земли. Унылый пейзаж серых плит и склонившихся над ними рябин загородил собой золотой океан. Анну Астахову и её жениха похоронили рядом друг с другом, недалеко от входа на кладбище. Увидев топорщащиеся кучки земли, я почувствовал себя неуютно. Свежие могилы всегда пугали. В землю вбиты два деревянных креста, к ним приставлены портреты. Аня некрасивая блондинка с широким лицом и маленькими глазами. Глеб оказался улыбчивым веснушчатым скуластым парнем с искрящимися голубыми глазами, светлыми волосами. Откровенно говоря, он мог бы найти себе невесту получше. Я попытался изобразить скорбь, склонил голову. В этот момент меня шатнуло, я чуть было не рухнул прямо на кучу земли. Астахов меня придержал.
  - Слабые вы горожане. С четырех рюмок захмелел, - заметил он.
  Я снова посмотрел на портрет Свиридова, на даты, значившиеся на кресте: 20. III 1975 - 3. VII 2000. И вправду грустно, сумасшедший погубил молодого парня, которому жить да жить. А что, если бы на его месте оказался я?
  - Ладно, парень, пошли. Гляди, сколько червей повылезало, не иначе к грозе, - Астахов взял меня под руку, потащил к выходу с кладбища. Я шёл спиной вперед, смотрел на два креста, а глаза мои наполнились слезами.
  По дороге назад Астахов молчал, мне тоже сказать было нечего. Поле больше не вдохновляло. Перед глазами стояли два креста с портретами у их основания. Никогда не забуду этого зрелища. Два молодых, пышущих здоровьем человека мертвы. Как же так можно-то? В голову лезли страшные мысли. Вот сейчас вернусь, а бабушки уже нет в живых. Или вернусь в город, а мама умерла. Или не доеду до деревни, автобус в аварию попадет, я насмерть расшибусь, и похоронят меня рядом с этой парочкой, так и не успевшей обручиться. Пытался всячески отогнать такие мысли, да ничего не получалось. Быстрее бы вернуться домой и позабыть о сегодняшнем дне. Скука меня деревенская не устраивала. Ишь какой выискался. Весело теперь?
  Мы подошли к дому Астахова, когда на улице стало темно, как ночью. Я к этому времени протрезвел, сделался злым и раздражительным.
  - Зовут-то тебя как, парень? - спросил Астахов, остановившись у калитки.
  - Вячеслав, - представился я.
  - Молчаливый ты, мне это нравится. Хочешь, заходи, ещё выпьем, дождь переждёшь.
  - Нет, спасибо, я поеду.
  - Как знаешь. Вижу, не на шутку расстроился. Хорошими друзьями были?
  - Да. Вы примите мои соболезнования. Очень жаль вашу дочь.
  Астахов кивнул, протянул мне руку, я её пожал.
  - Погоди минутку, - сказал он и убежал в дом. Погода портилась стремительно, ветер крепчал, дорожная пыль попадала в глаза и рот. Я хотел уже уходить, когда Астахов выскочил из дома, сжимая в руке какой-то пакет.
  - Вот, - он протянул мне пакет.
  - Что это?
  - Память о Глебе. Тебе нужней, я его плохо знал, а вы друзья. Тебе нужнее.
  Я начал было отказываться, но Астахов настаивал, пришлось взять пожитки незнакомого мне человека.
  - Глеб был хорошим парнем, ты такой же. Удачи тебе, Славик, - крикнул мне в след Астахов. - Благослови тебя Бог!
  - Вам того же, - отозвался я. На том мы и распрощались.
  Мне повезло, автобус как раз отходил, когда я добрался до остановки. Водитель остановился, открыл двери, я прошёл по салону мимо группы женщин с тяпками в руках, пьяно пошатываясь, добрался до сиденья, свалился туда. Качаясь, как лодка во время шторма, автобус отправился в путь. Через полчаса я буду у бабушки. В окна автобуса ничего нельзя было разглядеть. Чем-то напоминало песчаную бурю. Водитель ругался отборными матами, доставалось автобусу, погоде, дороге и чьей-то матери. Мне предстояло осмыслить трагедию, невольным участником которой я стал. Но что можно добавить к сказанному Астаховым? Я открыл пакет, высыпал на колени его содержимое. Документы, книги, альбом с толстым твердым переплетом буквально топорщился от фотографий. Я открыл его. Глеб и вправду хороший парень. Везде улыбается, и не постановочной искусственной улыбкой, а искренне. Дети любили с ним фотографироваться. Особенно мне понравилась фотография с выпускного. Глеб в несколько старомодном пиджаке и таких же брюках, вокруг него толпятся ребята, а у них за спиной встает солнце. Веснушки так и переливаются на лице учителя, лица выпускников сияют, даже внешне некрасивые ребята на этой фотографии вышли замечательно. Не соврал Астахов.
  Я пролистал альбом до конца, автобус сильно качнулся, книжка чуть не выпала у меня из рук, фотографии рассыпались по салону. Пришлось наклоняться, собирать их, вкладывать обратно. Альбом пострадал, обложка надорвалась. Нужно будет приехать домой, заклеить скотчем. Или ещё что-то придумать. Снова кочка, на этот раз альбом вырвался из обложки с корнем. Водитель выругался, я отозвался эхом. Снова пришлось собирать фотографии с пола. Хотел засунуть альбом на место, но тут заметил полость в обеих половинах обложки.
  Внутри оказались ещё фотографии. Чёрно-белые. Особенно запомнилась карточка, где Глеб с другими ребятами в своём старомодном костюме. Школьники льнули к любимому учителю. Он улыбчивый, веснушчатый, позитивный, как и всегда. А на обороте карточки надпись: 10 'Б', выпуск 1932 года.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"