Подхватываемые поземкой крупинки снега искрились фиолетово-синим цветом в лучах заходящего солнца. От поля, раскинувшегося по правую сторону дороги, поднимался пар. Если бы не жуткий мороз, то можно было бы спутать снег с песком и пейзаж восточных районов Иркутской губернии принять за пустыни Средней Азии. Однако наваждение развеивалось, стоило только посмотреть налево - густой лес уныло скрипел от мороза, и иной раз скрипы эти походили на завывания плакальщиц, словно бы сама природа горевала о погибших в страшной братоубийственной войне.
По дороге шли три человека: бывалый красноармеец Чуйкин, начинавший как большевистский агитатор ещё в двенадцатом году, его молодой товарищ Прохор(по простому Прошка), с которым он подружился во время декабрьских боёв в Иркутске, и пленный беляк, время от времени бросавший озлобленные взгляды в сторону своих конвоиров. Судя по измочалённому виду, шла троица целый день, из сил они выбились, а где остановиться на ночь не знали.
- Пристрелить его надо, товарищ Чуйкин, - заявил Прошка, с сомнением поглядев на вяло плетущегося пленника. - Оно как стемнеет, волки осмелеют, караулить нас начнут, так с пленным-то не отобьёмся.
- Сначала допросить, а потом пусть ЧК разбирается, - нехотя ответил Чуйкин, глядя себе под ноги.
Белый презрительно фыркнул, но ничего не сказал.
- А ты не фыркай! - вдруг разозлился Чуйкин. - Думаешь, не узнал тебя, юнкер? Лихо ты тогда Белый дом штурмовал, сейчас удали у тебя поубавилось - лошадей пристрелить получилось, а до всадников не добрался.
- У любого поубавится, когда по русскому городу большевички из артиллерии стреляют. Скажи-ка комиссар, не стыдно перед своим народом, о котором ты якобы печёшься?
- Мне стыдиться нечего - бои в Иркутске развязали не мы, убивать людей начали не мы.
- Казнь предателя не есть убийство, - патетически заявил юнкер.
- А я никого не предавал.
- Все предатели так считали. Да вот только от Брест-Литовска тебе никогда не отмыться, мерзкая красная рожа!
Чуйкин взбесился, развернулся и врезал пленнику в нос:
- А тебе, белогвардейская сволочь, не отмыться от крови рабочих, которую ты проливал в Иркутске и на приисках! Не отмыться за предательство своего народа, которого втянули в войну, жизнями которого его императорское величество жертвовал направо и налево. Пристрелить бы тебя прямо сейчас, чтобы язык твой поганый укоротить!
Упавший на землю белый пренебрежительно смотрел на Чуйкина, когда тот кончил, ответил:
- Иркутск не мы из артиллерии обстреливали, крестьян не мы грабили, рабочих на верную смерть не мы вели, так что стреляй - от руки подлеца вроде тебя умирать не страшно.
Чуйкин сбросил с плеча винтовку, приставил штык к горлу юнкера. Молча наблюдавший за развернувшейся сценой Прошка не вмешивался. Чуйкин и белый с ненавистью смотрели друг на друга: первый вспоминал товарищей, погибших от руки юнкеров, второй думал о том, как мог он промахнуться из засады, почему четверо красноармейцев сумели перебить пятерых его товарищей, самого взять в плен, потеряв при этом только двух человек.
- Ох, и поработают над тобой в ЧК, - сумел взять себя в руки Чуйкин и отвел винтовку в сторону, - лично буду ходатайствовать.
Белый лишь фыркнул.
- Товарищ Чуйкин, не дотопаем мы до деревни до заката, - заметил Прошка, явно разочарованный тем, что пленника не застрелили. - Что делать-то?
- А ты туда посмотри, - Чуйкин кивнул в сторону леса. - Видишь дым? Живёт там кто-то. Может избушка, харчевня какая. Час ходьбы, не больше, вот доберёмся и узнаем.
Заметив белый дым, поднимавшийся над лесом, обнадеженный Прошка прикрикнул на белого, мол, шевелись быстрее, и зашагал с удвоенной энергией. Вскоре они добрались до нужного места.
Домик стоял чуть в стороне от дороги, был надёжно прикрыт плотной грядой деревьев. Если бы не дым из трубы, его не заметить. Невысокий, но просторный, он манил усталых путников веселыми бликами огня в заиндевевшем окошке. Однако шум, доносившийся оттуда, насторожил Чуйкина.
- Стой-ка, Прошка, - приказал он. - Гляди за юнкером в оба глаза, я на разведку.
Чуйкин пытался двигаться бесшумно, однако насколько бы мягко он не наступал, снег предательски громко скрипел под ногами. Хуже того, когда он подобрался к окошку дома, дверь распахнулась и размашистым шагом оттуда вышли три чумазых пьяных мужичка, одетых в дорогущие шубы. Они сразу заметили красного, загоготали.
- Гляди, кто к нам пожаловал. Неужто сам комиссар? - радостно вякнул один из них голосом, похожим на скрежет волчьих зубов.
Чуйкин сразу всё понял, снял было винтовку с плеча, но у одного из бандитов в руке возник наган.
- Не дури, товарищ! Винтовку бросай!
Пришлось подчиниться.
- Дружков своих, что за деревьями шландают, тоже зови, вместе оно веселее, ведь так? - хмыкнул другой бандит с отвратительной рожей.
Чуйкин молчал.
- Так чего, звать не станешь? Лучше пулю тебе в лоб, а потом остальным?
- Вы чего там возитесь? - из домишка вышел ещё один мужчина, по виду отличавшийся от других: во взгляде его чувствовалось нечто благородное, черты лица были правильные, да и ростом он выделялся. - Кто таков? - обратился он к Чуйкину, когда понял, в чём дело.
Большевик продолжал молчать.
Из подлеска раздался выстрел, кто-то заорал:
- Я те кровь пущу, сучий сын! Бросай винтовку и второго волоки сюда!
Спустя минуту на полянку перед домиком под руки привели Прошку и юнкера. Оба затравленно осматривались, красноармеец был сильно напуган. Винтовку разбойники бросили к ногам вышедшего из дома мужчины, судя по всему атамана, Прошку и белого толкнули к Чуйкину.
- Так кто такие? - важно спросил предполагаемый атаман.
Прошка испуганно посмотрел на Чуйкина, тот молчал, юнкер уткнулся глазами в землю.
- Молчите, значит? Приказать вас расстрелять, али как? Могу и пытками язык развязать.
- Я Чуйкин, - представился, наконец, красный, - то, - он кивнул в сторону Прошки, - мой боевой товарищ Прохор. А это, - он небрежно мотнул головой в сторону юнкера, - пленный, единственный выживший из организовавших на нас засаду беляков. Ты мне добрый человек скажи, чего от нас хочешь? Мы, красноармейцы, люди не богатые, с нас кроме одежки взять нечего.
- Двое, значит, из товарищей, один из господ. Ну, смотри, Чуйкин, как дело обстоит: не твоё собачье дело, зачем вы нам нужны. Мы ни за господ, ни за товарищей, а сами за себя, потому жалеть никого не станем. Будете слушаться, всё у вас хорошо сложится. Ты, барин, - он перевёл взгляд на юнкера, - тоже не переживай, есть на твой счёт мыслишка, чай не погубим. А пока будьте гостями дорогими. Вяжи их, Рыжий, - приказал он своему подельнику, - потом в избушку, накормить. Чай проголодались, - сказал он с нескрываемой насмешкой и ушёл.
Разбойники принялись связывать Прошку и Чуйкина. Молодой красноармеец испугано поглядывал в сторону своего старшего товарища, видно было, что он хотел о чём-то поговорить, но не решался. Белогвардеец оставался спокойным, даже флегматичным. Казалось, он морально приготовился к смерти, и она его не пугала. Связали на славу, Чуйкин на какое-то время даже руки чувствовать перестал, потом, правда, путы несколько ослабили, заволокли пленников в домишко. Внутри оказалось грязно, за столом ещё трое порядком выпитых бандитов, атаман же устроился в сторонке с какой-то молодой девицей. Не смотря на невинную внешность, она вела себя распущенно: сидела у разбойника на коленях, позволяла ему многое, громко хохотала в ответ на грубости атамана, то и дело лобзалась с ним. Разбойники, сидевшие за столом, заприметив пленников, оживились.
- Веди сюда, уважим товарищей! - загоготали они дружно.
Заставив пленников стать у стенки, в них стали бросаться обглоданными косточками, отпускать оскорбительные замечания. Самый пьяный из разбойников до того обнаглел, что ухватил жирный окорок, подошёл к Чуйкину, который чем-то ему сильно не понравился, и стал водить окороком по губам и лицу, приговаривая:
- Кушай, большевичёк, кушай.
Чуйкин не выдержал и как только разбойник отвёл окорок в сторону, смачно плюнул в глаз своему обидчику. Лицо пьяницы исказилось, он ощерился, сделавшись похожим на дикого зверя, изо всех сил врезал пленнику. Удар вышёл на славу - Чуйкин упал спиной на стену, сполз по ней на землю. Из носа текла кровь, в глазах сверкали искры.
- Порешу падлу! - буйствовал бандит, побежал к столу за ножом.
- Ну-ка! - рявкнул атаман, небрежно сбросив девку с колен. Веселье стихло. - Забыл, что красные наших в заложниках держат? Хочешь, чтобы их тоже порешили?
Ответа не последовало.
- Мне эту мразь не легче вашего у нас здесь терпеть. Но раз такой шанс представился, глупо не воспользоваться. Выходим в полночь. Их тоже накормите, идти далеко, пусть отдохнут как следует.
- Слышь, Червонец, может, поутру пойдём, - предложил один из разбойников. - Сам знаешь, какие слухи про лес ходют.
- Ну и пусть себе ходют, - передразнил разбойника атаман. - Мы уж не детишки, чтобы в бабкины сказки верить, а днём нас и схватить могут.
- Так что же получается, - оживилась девица, - меня тоже сегодня отведете? - она с надеждой посмотрела на атамана.
- И тебе отведём, Катюха, чего ж по два раза ходить. Но выходить нескоро, а я побаловать хочу, - он мерзко ухмыльнулся и ущипнул девицу за ляжку. - Так что пошли, порадуешь меня напоследок.
- А вы, - он злобно зыркнул на остальных разбойников, стоявших у перегородки, разделявшей комнаты, - глаз с пленников не спускайте, и чтоб без лишних грубостей и жестокостей!
...
Задремавших пленников разбудили в полночь, не дав толком проснуться, вытолкали на улицу. Холод стоял страшный, высокая луна с печалью взирала на уродливые голые деревья, вокруг было тихо. Не переговариваясь, разбойники цепочкой двинулись в путь.
Поначалу идти было очень сложно - снега навалило выше колена. Но потом разбойники вывели пленников на протоптанную тропинку и шествие процессии ускорилось. Мороз щипал щеки, из чащи доносились жуткие звуки, похожие на рык зверей, благодаря тому, что лунный свет отражался от снега, было довольно светло, тропинку и окрестности можно различить.
Разбойники подгоняли пленников, каждый раз, когда слышали какой-то шум из чащи, нервно оглядывались. Чуйкин прислушивался к разговорам бандитов.
- Слыхал-слыхал. Говорят, нашли у опушки, весь обглоданный был.
- Никак шатун?
- А хрен его знает, шатун али какая другая напасть.
Девица, идущая рядом с Чуйкиным, нервно смотрела по сторонам, едва заметно шевелила губами. Чуйкин не сразу понял, что девушка молится.
"Да что же творится в этом лесу?" - гадал он.
Неожиданно процессия остановилась, Чуйкин врезался в караулившего его бандита.
- Куда прёшь! - рявкнул разбойник и отпихнул его от себя, после стал вглядываться в темноту.
- Что случилось? - спросил Чуйкин, но никто ему не ответил.
- Есть там кто? - донёсся до красноармейца голос атамана. - Выходи давай, не то изрешетим тебя.
В стороне среди деревьев возникла фигура человека. Высоченный, широкоплечий, он скрывался в тени.
- Кто таков? - спросил атаман.
Ответа не последовало. Вооруженные винтовками разбойники взяли незнакомца на прицел, остальные достали пистолеты.
- Ещё раз спрашиваю, кто таков? - атаман старался казаться уверенным, но Чуйкин уловил в голосе бандита нотки беспокойства.
Ни слова в ответ. Незнакомец пошёл, направляясь к тропинке. Двигался он как-то странно - ноги словно бы не гнулись в коленях, руки почему-то оставались приподнятыми, прижатыми к груди. Бандиты дали залп без предупреждения. Великан отступил на два шага, но не упал, снова двинулся вперёд.
- Это что ж такое, Пётр Иванович?! - Прошка испуганно посмотрел на Чуйкина.
Разбойники же, казалось, не растерялись, стали палить напропалую. Получив добрую дюжину пуль, жуткая фигура пошатнулась, плашмя упала на спину. После этого стало настолько тихо, что можно было различить шум дыхания напуганных людей, застывших на тропинке. И тут расстрелянный снова зашевелился, поднялся в полный рост. Луч света, проскользнувший в прорехе между веток деревьев, упал на лицо и грудь незнакомца: кожа сморщенная, пергаментного цвета, губы красные, глаза желтые, волосы жидкие, длинные, руки скрещены на груди, пальцы не гнутся, на лице гримаса ярости, зубы оголены, выступают окровавленные клыки. Да перед ними мертвец!
Девица завизжала, те из разбойников, что сохранили самообладание, снова стали стрелять, остальные бросились врассыпную. Пули не принесли упырю никакого вреда - как можно убить того, кто уже мертв?! - он приближался, а когда пальба прекратилась, ускорился.
Чуйкин скомандовал Прошке бежать, они неловко заковыляли в сторону от тропинки, то и дело проваливаясь под снег, никто не обратил на них внимания.
- Развернись скорее! - приказал Чуйкин.
Испуганный Прошка, казалось, не понимал значения слов.
- Вы видели? - твердил он, не переставая.
- Да развернись ты, верёвку развязать нужно.
В этот момент прогремел выстрел, кто-то пронзительно закричал. Буквально в сотне шагов от красноармейцев упырь повалил одного из разбойников на землю, вгрызся в его горло. Умирающий бандит тихонько поскуливал, вскоре совсем затих.
- Мамочка! - Прошка задрожал всем телом, заплакал. Чуйкин больше не повторял приказ, обошёл своего товарища, зубами стал развязывать веревку на руках.
Как же долго он возится! Покончив с разбойником, вурдалак наверняка направится к ним, а узел все никак не поддавался.
Успел!
- Теперь меня развяжи! - потребовал Чуйкин.
Но почувствовав, что руки освободились, напуганный Прошка забыл обо всём на свете, бросился наутёк. Чуйкин выругался. Что же теперь делать?
Побежал кое-как, услышал чей-то истеричный крик, обернулся - упырь настиг сразу двоих разбойников, пытавшихся вскарабкаться на дерево. Мертвец развёл руки в стороны - двигались они словно несмазанные механизмы, рывками, нечеловечески - правой стянул за ногу одного разбойника, левой же подтащил к себе второго, разорвал зубами одежду, впился в плечо, вынудив несчастного завопить от страшной боли.
До смерти напуганный Чуйкин старался бежать что есть мочи, но понимал, со связанными руками далеко не уйдёт, потому скатился в овраг, затаился.
- Это ты, комиссар? - на дне уже прятался юнкер. - Помоги с путами, я один никак не справлюсь.
Наловчившийся Чуйкин быстро развязал узлы на руках юнкера.
- Теперь меня! - потребовал красноармеец.
Вместо благодарности юнкер ударил Чуйкина ногой в лицо.
- Это тебе за моих друзей, падаль!
Произнеся это, убежал. Отчаявшийся Чуйкин зажмурился. Хотелось орать, вопить. Неужели и его кровь выпьют, разорвут на части? Стал пытаться ослабить узы, напрягая заледеневшие руки, ничего не выходило. Снег заскрипел - кто-то приближался к оврагу. Всё, его песенка спета. От страха атеист Чуйкин начал в голос молиться.
- Пётр Иванович, это вы? - в овраг спустился заплаканный Прошка. - Слава богу, живы. Я... вы простите меня... такого не видел никогда.
- Отставить болтовню, развязывай! - потребовал Чуйкин. Прошка принялся помогать своему боевому товарищу, но тут снова донёсся звериный рык - у кромки оврага стоял упырь. Весь забрызганный кровью, он ощерился, казалось, ухмылялся.
- Быстрее кончай! - потребовал Чуйкин.
Дрожащими пальцами Прошка никак не мог поддеть веревку, но на этот раз при виде мертвеца сумел совладать со страхом, продолжил пытаться. Упырь побежал вниз, к красноармейцам. Прошка дернул, снял путы, помог Чуйкину встать. Они рванули вверх. Упырь прыгнул, казалось, ещё пара шагов и он их настигнет, но тут нога мертвеца ушла глубоко под снег, он поскользнулся, покатился вниз. Красноармейцы выбрались из оврага.
- В разные стороны - так сложнее будет догнать, - приказал Чуйкин.
Они разбежались, после изменили направление движения, стараясь перемещаться параллельно друг другу, но очень скоро поняли, что погони за ними нет. Выбившиеся из сил, они добрались до тропинки и сели на землю перевести дыхание. Не прошло и минуты, как сзади подошли. Красноармейцы подскочили, обернулись.
- Стоять! - хромающий атаман, волоча за собой девицу, наставил на них наган. - Быстро к деревне, там вас и разменяем.
- Ты пистолетик-то опусти, - спокойно сказал Чуйкин. - Не время сейчас собачиться.
- Ты мне ещё указывать будешь, паскуда красная! - атаман взбесился. - А знаешь, почему мы вас не пристрелили там, у делянки? Да потому что ваши скоты семью мою в заложники взяли. Сказали, не сдамся, и жену, и деток пристрелят. Плевать, что в этом лесу творится, но свою семью я спасу, чего бы это не стоило!
- А-а-а! - донеслось до стоявших друг напротив друга красноармейцев и бандита с его девкой. Они увидели, как по тропинке несётся человек, а следом за ним мчится упырь. Окостеневшие руки тянутся к несчастному.
- Помогите! Умоляю, - выкрикнул он и Чуйкин узнал голос юнкера. Лапа вцепилась в плечо человека, он потерял равновесие, рухнул на живот. Чудище склонилось над телом, вцепился в шею своими отвратительными звериными клыками. - Умоляю! - выдавил из себя юнкер в последний раз.
- Бежим, скорее! - Чуйкин и Прошка бросились по тропинке, девица рванула было за ними, атаман оттолкнул её.
- Уж нет! Подыхать, так всем вместе! - начал стрелять. Выплюнув две пули, пистолет беспомощно щелкал, а упырь уже разделался с юнкером, надвигался на застывшего атамана. Разбойник начал креститься, попытался побежать, но перебитая нога снова подвернулась. Упал на четвереньки, и в этот момент упырь всем своим немалым весом навалился на него сверху. Он даже не пискнул, когда клыки пронзили шею, впились в яремную вену.
- Товарищи красноармейцы, подождите меня! - взмолилась девица, бросившись вдогонку за Чуйкиным и Прошкой.
Убежавшие на приличное расстояние мужчины обернулись. Что делать? Чуйкин выругался.
- Стой, Прохор. Дождемся девицу, хватай её с собой и уводи в деревню. Я попробую выиграть для вас время.
- Пётр Иванович, как же так-то? - Прошка испугано посмотрел на своего товарища, к которому он привязался, как к родному отцу.
- А вот так, Прошка, вот так!
Когда девица догнала их, фигура упыря уже мелькала среди деревьев.
- Бегите, скорее! - приказал Чуйкин, сам сошёл с тропинки, отломал ветку потолще и когда упырь приблизился, напал на него. Орудуя импровизированной палицей, используя её то как копье, то как биту, Чуйкину удавалось держать живого мертвеца на расстоянии, но недолго. Чудовищная лапа просвистела буквально в сантиметре от его лица, а уже через минуту Прошка и Катерина услышали отчаянный крик. Красноармеец скривился, но знал, что останавливаться нельзя. Будь он один, успел бы убежать, но девица выбилась из сил, еле переставляла ноги. Хоть на улице и стоял страшный мороз, оба вспотели, даже не пытались прикрывать рот, защищая горло и бронхи от обжигающе холодного воздуха. А позади стала слышна тяжелая торопливая поступь. Их нагоняли.
"Не успеем!" - понял Прошка, и отчего-то стало безразлично. Всю семью убили белые, вот теперь и его черёд настал. Но почему такой ужасной смертью?
Звериный рык за спиной, вопль упавшей на колени девицы, Прошка, бормотавший себе под нос "Давай же, Катенька, поднимайся" скорее для себя, чем для своей спутницы, лапа, с длинными почерневшими ногтями(нет, не почерневшими, измазанными землей!), полусгнившими пальцами, отдалённо похожими на человеческие и крик петуха. Деревня!
Прошка не сразу понял, что погоня прекратилась, туша чудовища шмякнулась на тропинку и застыла недвижимо. Но бежать они не перестали и минут через пятнадцать добрались до деревни. Спаслись!
...
Когда к полудню мужики собрались в лес, упыря не нашли, зато отыскали тела убитых. Хоронили следующим днём на кладбище, на окраине которого и обнаружили старую заброшенную могилу, плита которой треснула, а вокруг была рассыпана земля. Вскрыли, раскопали, достали гроб, а внутри обнаружили неистлевшего мужчину, всего распухшего, с румяным лицом и ярко красными губами, будто только вчера умер. Чья могила и кто он таков не знали даже старожилы, но труп решили сжечь. Когда тело пылало, местный юродивый голосил: "Во время войны они просыпаются!"