|
|
||
ПУТЬ К УСПЕХУ ГЛАВА 1 Майклу Вяткину лет было двадцать семь (1982). Его пестрая карьера включала работу подсобным рабочим на "Машиностроительном заводе им. 1 Мая" (1999-2000), службу в армии (2000 - 2002), где он получил специальность связиста, работу более-менее по специальности в компании "ВятСвязь Инкорпарейтед" и даже три года в ВятГу (Вятский государственный технический университет). Как вы догадались, Миша Вяткин родился в славном городе Вятка, что раскинулся на правом притоке Камы, реке Вятке, и назывался в большевистскую эпоху городом Киров, а в древние времена городом Хлыновым. Уезжая покорять Москву, Миша, в случае неудачи, предполагал вернуться и доучиться до конца. Тогда он еще был юношей робким, неуверенным в себе, сомневающемся. Столичная жизнь ошеломила провинциального мальчика, едва ли не сломала его, как тростиночку ломает ураганный ветер. Но он как-то сумел зацепиться, устоять и выжить среди вокзального отребья (повторяя про себя как заклинание поговорку: "мы парни вятские - хватские: семеро одного не боимся"), получил бесценный жизненный опыт, без которого никакой писатель не состоится. Впрочем, тогда ни о каком писательстве он и не помышлял. Мечты-планы его были довольно абстрактны. Главной установкой было как-то состояться. А в качестве кого, это уже второй вопрос. Жизнь подскажет. Здесь, на Ярославском вокзале, как от печки, начался танец его новой жизни. Сначала он был на подхвате и на побегушках. Заработанных денег унизительным трудом едва хватало на то, чтобы в день два раза поесть и то не очень сытно. Основную часть денег забирали "бригадир" отряда бомжей, детина по кличке Циклоп со свой командой прихлебателей. Одноглазый, злобный выродок силу имел неимоверную, так что перечить ему никто не смел. Всех держал в страхе, даже милиция предпочитала с ним не связываться, если к нему не вели прямые нити преступлений. Впрочем, Циклоп был парнем законопослушным, как это ни странно звучит. Да и зачем ему нарушать закон, когда бабло можно вышибать из своих товарищей более или менее законным путем. Потом Михаил как-то подружился с одни из стражей порядка, которые их, вокзальную шушеру, частенько шерстили. А все потому, что на счастье Миши, один из милиционеров оказался земляком. Его звали Степан, ну да не смейтесь, дядя Степа-милиционер. У него были белокурые вьющиеся, почти курчавые волосы, загорелая кожа и голубые глаза. Степан предложил помочь земляку поступить на службу в Патрульно-постовой полк. Когда Михаила отмыли да приодели, он смотрелся ничуть не хуже Степана - те же голубые глаза, такие же светлые волосы, только прямые, не вьющиеся, жестковатые. И вот спустя какое-то время он уже опять на вокзале, но уже не в качестве бесправного босяка, а, можно сказать, хозяином явился, одетым в форму стража порядка. Первым делом он, конечно, наказал, и довольно-таки примерно, своих обидчиков. Было противно смотреть, как заносчивые и наглые прихлебатели Циклопа, теперь униженно, заискивающе улыбались щербатыми своими ртами, выплевывая кровавые сгустки своего паршивого нутра. Циклоп умер от болевого шока, вследствие того, что рядовой патрульно-постового полка Михаил Вяткин неосторожно наступил сапогом на его яйца, когда глава бомжей изволил почивать в служебном помещении камеры хранения после сытного обеда. * * * Однажды рядовой ППП Михаил Вяткин задержал на вокзальной площади какого-то подозрительного типа, который все везде высматривал, вынюхивал и что-то записывал в свою записную книжку - дешевый блокнотик. Михаил представился, попросил подозрительного гражданина "предъявить документики". Подозрительный гражданин оказался известным писателем Виталием Пупиковым. Записная книжечка ему нужна для того, чтобы фиксировать все сколько-нибудь достойные описания жизненные ситуации. "Вот, допустим, - объяснил Пупиков, - прохожу я по перрону и меня толкает какой-то грубиян да еще и обхамил. Я спешно, чтобы не забыть, тут же записываю: "толкнул, обхамил". Постепенно из таких вот записей складывается роман. Разумеется, после соответствующей литературной обработки. Таковы вкратце методы работы писателя-реалиста". Милиционер Михаил Вяткин вернул записную книжечку её владельцу, пожелал писателю творческих успехов и отпустил с миром. Потом они частенько встречались в сутолоке вокзального космоса, исполняя каждый свою работу - писатель бытописал, милиционер - охранял порядок. Через какое-то время они даже подружились, насколько могут подружиться мастер пера и работник дубинки. Но вот подружились. Все потому, что Пупиков оказался земляком. Он тоже был родом из вятской земли. - Послушайте, Виталий Игоревич, - спросил как-то милиционер Вяткин писателя Пупикова, - а что нужно для того, что бы стать писателем? - Хм, - глубокомысленно задумался мэтр. - Ну, во-первых, нужен жизненный опыт ( Михаил загнул один палец). Во-вторых, кое-какое образование (Михаил загнул второй палец). Далее, наблюдательность (Вяткин заулыбался и загнул третий палец). Обязательно: трудолюбие, усидчивость. Усидчивость я бы поставил на первое место. Усидчивость надо понимать не в том смысле, что сидишь как дундук и хлопаешь глазами, а умение быть сосредоточенным и работоспособным на длительный период, самое малое - несколько часов кряду. Кстати, это не каждому дано. Здесь-то как раз многие и ломаются. - А талант? - наивно спросил Миша Вяткин, прижимая к ладони четыре загнутых пальца. - Он-то стоит на каком месте в иерархии ценностей писательского мастерства? - Ну, талант, это а priori... - произнес писатель смущенно. (Миша схватил свой большой палец и загнул его до кучи.) - Так, что же я ещё не упомянул? - Пупиков поскреб ногтем густую бровь. - Фантазию, воображение? - подсказал Михаил. - Фантазия, воображение, - брезгливо повторил писатель. - Они часто мешают отражать правду жизни. С дуру-то можно такое вообразить, нафантазировать... Так что лучше - пиши, что видишь и знаешь. - Как говориться, что видишь, о том и поешь, - поддакнул Михаил. - Точно. Народ любит правду. К фантазиям народ относится с подозрением. Его на мякине не проведешь. Народ-то. Его надо кормить сладким клевером правды. Народ-то. Понимаешь, Миша? - Понимаю. - А ты что, писателем решил стать? - Да как вам сказать... - засмущался, зардел щеками Михаил Вяткин. - Ну, что ж, дело хорошее. Не боги горшки, так сказать... Видя поддержку, Михаил оживился и стал разгибать пальцы по одному: - Жизненный опыт у меня уже не малый, повидал такое, ого-го... Образование тоже имеем - неоконченное высшее. Надо будет, закончим. Что там еще? Насчет наблюдательности - это у меня профессиональное. Усидчивость. Это тоже имеем. Однажды по общегородской тревоге три часа просидел в засаде... Ну, короче, усидчивости нам не занимать. Талант... - Михаил сдвинул форменную фуражку на нос, почесал затылок, потом вернул головной убор на место. - Талант - дело наживное... я прав? - Ну... в основном мыслишь правильно... - А вы не могли бы мне в этом помочь? Ну, в смысле овладения некоторыми навыками писательского ремесла... - Что ж, благое дело. Чем могу - помогу. - А с чего вы посоветуете начать? - С чтения книг. Могу дать списочек. - Хорошо бы. Писатель набросал список книг в своей записной книжке, вырвал заполненный листочек, протянул Михаилу: - Прочтете, потом поговорим. - Вот спасибо, - обрадовался милиционер, пробегая глазами верхушку списка: "Паустовский, Джек Лондон - "Мартин Иден"; стихи Блока; Пастернак, "Доктор Живаго"..." ГЛАВА 2 Вселенские песочные часы отмерили пять лет, и Михаил Вяткин стал писателем, да не простым, а довольно-таки модным. Его первый роман "Пристально глядя" снискал благожелательный отзыв рецензента, и спустя какое-то время был выпущен издательством "Гарпиус" пятитысячным тиражом. Поначалу-то рецензент забраковал рукопись. Другой бы писатель умылся бы и продолжил кропать в стол, да так однажды и кончился бы под столом. Но не таков был Михаил. Он всегда помнил - вятские, они хватские.. . Он просто встретил этого рецензента, этого очкарика подслеповатого, этого хлюпика, и поговорил с ним по-мужски. Разговор получился содержательный. Очкарик сложил в карман осколки и погнутую дужку очков (жалко выбрасывать, американские все же), утер платочком разбитый нос, выплюнул два выбитых зуба, плюнул кровью на все, и сказал, конечно, ваша рукопись достойна того, чтобы её выпустило наше вшивое издательство. Потом они выпили за дружбу в каком-то ресторане, Михаил подробности не помнит, на радостях сильно выпил. Даже рецензента потерял, зато нашел какую-то девицу, и всю ночь ей читал свой роман. С каждой новой главой меняли позу. * * * Вскорости вышла вторая книга, затем и третья. Популярность Михаила росла по мере роста тиражей его книг. У него уже появились фанаты, это льстило самолюбие. Распаляло воображение, будировало фантазию. Четвертая книга стремительно пухла в голове, как поставленное в теплую печь дрожжевое тесто. Однажды на Тверском бульваре модный наш писатель нос к носу столкнулся с тем приснопамятным рецензентом. Миша выходил из новенькой "тойоты", чтобы купить в павильоне цветы для своей девушки, а рецензент шел по тротуару, понурив голову. Вид неважный, с похмелья, кажется. Разговорились. Рецензент сказал, что уже нашел другую работу. - Как я в вас ошибся, - все сокрушался он. - Вот так всегда. Не каждому дано разглядеть талант. Я за эту свою литературную слепоту поплатился. После вас рекомендовал какого-то нового русского, а он, не в пример вам, оказался сущей бездарностью. Но у меня были материальные затруднения, я тогда затеял евроремонт... так что сами понимаете... Ремонт-то я закончил. Теперь вот ищу работу... то есть практически уже нашел. * * * Случилось так, что Михаила, как модного писателя, пригласили на телевидение. Да ни куда-нибудь, а на канал "Культура". Сам Архангельский пригласил. Александр Архангельский, похожий на молодого Мефистофеля, при встрече в съемочном павильоне, пожал мужественную руку Михаила, познакомил с коллегами по передаче. Тут случилась неожиданность. - Ба! Ба! Вот так встреча! Они даже обнялись. Молодой начинающий писатель и старый маститый литературный зубр. Пупиков заметно постарел, раздался вширь и от этого как бы стал ниже ростом, но вид еще имел бравый. Они сели за круглый стол и выпили чаю за неимением возможности выпить более крепкого напитка. Потом начались съемки. Оказывается, муторное это дело. Часовую передачу снимали четыре часа. С перерывами, конечно, но все равно это здорово вымотало всех участников. Кроме чертовски выносливого Архангельского. Ему-то что, он привык к такому режиму. Миша, вернее, Майкл Вяткин, ибо под таким именем выходили все его книги, говорил вкрадчивым голосом, пристально, по-милицейски, глядя прямо в глаза телезрителям, то бишь - в стеклянное око телекамеры. Майкл до предела напряг свои мозговые извилины. Ибо от того, что он скажет, будет зависеть, насколько серьезно к нему станут относиться после передачи. Нужно было во что бы то ни стало запомниться телезрителям, а значит, и всякого рода начальству, от которого зависит, быть Майклу наверху жизни или остаться незамеченным, то есть скатиться к подножью общественной пирамиды. Ему был предоставлен уникальный шанс, такого больше не случится. Поэтому говорить надо на интересную народу тему, интригующую, а может и пугающую. Майкл посчитал, что тема убийства - самая подходящая. Тем более, что был повод. Кому же, как не ему, говорить о феномене убийства - бывшему работнику правоохранительных органов, а теперь писателю-детективщику. Но для этого надо ловко направить ведущего в соответствующую сторону. Умный Архангельский уловил его смысловой посыл и вывел разговор как раз на нужную Майклу тему. - Батай утверждал, - сказал Майкл солидно, - что всё, являющееся предметом запрета, становится сакральным, В ТОМ ЧИСЛЕ И УБИЙСТВО. Последние слова он выделил голосом. И продолжил: - Как писал Лео Перуц в своей книге "Мастер Страшного Суда": "Мы носим спящего убийцу в своём мозгу", а тот, кто спит, способен пробудиться. Вопрос в том, что и когда его пробудит, заставив войти в область сакрального". - Чья это пословица: "Не будите спящую собаку", не помните? - сказал Архангельский. - Общечеловеческая, - сказал кто-то из присутствующих за круглым столом. - Английская, - ответил на свой же вопрос умный ведущий. - Я вспомнил её к тому, что, может быть, не стоит будить убийцу в себе. Даже ради сакрального чувства. Вяткин поздравил себя, что не поспешил с ответом и не вякнул, не подумав. Собравшись с мыслями, Майкл ответил: - Собаку в себе, конечно, трогать не стоит. Однако, в экстремальных ситуациях убить может каждый. В тот ужасный миг, когда господин Раскольников вытаскивал из-под пальто топор, у старухи вполне мог оказаться под фартуком револьвер. - Это странно, но вы заставили меня улыбнуться, - улыбнулся Архангельский. - Представил себе старушку-процентщицу в качестве "самой быстрой пушки Запада". Все засмеялись. Браво, Майкл! - похвалил себя Вяткин, - эта фраза запомнится всем. И не важно, что её сказал не ты, но в связи с тобой. Майкл тоже улыбнулся: - Не правда ли, получилось в духе Акунина. Сейчас модно переделывать классику. Постмодернизм. Кстати, в Америке так бы и случилось. Там старушки из ружья могут пальнуть и не зажмуриться. Интересный синоним слова "умереть" - "зажмуриться". - Черный юморок, - засмеялся Архангельский и, с легкостью необыкновенной, перевел мрачноватую тему в более светлое русло. Передал слова другому приглашенному. Который, к радости Майкла, завел скучнейшую морально-нравственную тягомотину. На этом фоне вернее запомнится живое, с юмором выступление Вяткина. ГЛАВА 3 Открытое приятное лицо Майкла Вяткина многие считали красивым, поэтому для него никогда не составляло труда подцепить субботним вечером у кафе "Пушкин" или в подпольном rазино "Федор Михайлович" одинокую особу женского пола. А уж когда он стал модным писателем и его физиономия замелькала не только на обложках книг, но частенько и с телеэкранов, а голос зазвучал в эфире модных радиостанций, -- от женщин не стало отбоя. А еще, и это самое главное, у Вяткина появились деньги. По соображениям Майка, единственной вещью, более естественной, чем смерть, был секс. Где к нему приклеилась Ольга, он и не помнил. Смазливая, разбитная, лет 18-ти. У нее были черные волосы, подстриженные каре. Майклу нравились брюнетки. Они часто умнее, злее, к борьбе за жизнь более приспособленные, чем блондинки. Да уж если на то пошло, и в сексе они темпераментней. Фамилия у нее была Найденова. Ольга говорила, что предки у нее болгары, переселившиеся от турок в Крым, перемещенные потом из Крыма на Урал по воле товарища Сталина. Но она не дура, на Урале жить не захотела, как ее родители, и, как только окрепли крылышки, прилетела сюда в Москву, куда слетаются все пернатые граждане России (и не граждане тоже), клевать сладкие зернышки. В минуты откровения Ольга рассказывала Майклу, как её растлевал отчим, когда умер отец, и мать привела в дом другого. Так что регулярный секс она знала с 12 лет. Ольга состояла в какой-то патриотической экстремистской партии, куда пыталась втянуть и Майкла Вяткина. Но тот пока отнекивался, говоря честно, что не представляет себя партийным функционером. Он, Майкл, художник слова! А все эти митинги-собрания - не для него. - Зря, - сказала Ольга, - к твоим светлым волосам и арийской внешности очень бы подошел черный кожаный плащ до пят. - И черная эсесовская фуражка с лакированным козырьком и с эмблемой черепа... - добавил Майкл, саркастически улыбаясь. - Всех вас пленяет фашистская эстетика. - Ты - еврей? - Я сын земли Вятской. То есть вятич. Вятичи - восточнославянский племенной союз, обитавший в VIII-XII веках в бассейне Верхней и Средней Оки (на территории современных Московской, Калужской, Орловской, Рязанской, Тульской и Липецкой областей). - Тогда ты настоящий русский богатырь, ты должен быть с нами. --------------------------------------- ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
|
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души"
М.Николаев "Вторжение на Землю"