"Мне это очень не нравится, - думал молодой майор Джордж Вашингтон, командир виргинских ополченцев, нагибаясь в седле, чтобы проехать под нависающими над узкой лесной дорогой ветвями могучих деревьев. - Генерал Брэддок упрям как бык: он считает обучение солдат приёмам войны в лесу "недостойным джентльмена". Он полагает, что к форту Дюкен надо идти парадным строём, под барабанный бой, и надеется устрашить французов и заставить их тут же сложить оружие одним лишь видом своей блестящей армии. И это в лесу, где пушки приходится тащить через прорубленные просеки, и где за нами уже наверняка внимательно следят сотни вражеских глаз! Ох, как мне это всё не нравится...".
Двадцатитрёхлетний виргинец не ошибся: трёхтысячный английский экспедиционный корпус давно уже находился под пристальным вниманием французских союзников-ирокезов. Конрекур, комендант форта Дюкен, был извещён о приближении неприятеля и готовился его встретить, а тем временем "настоящие гадюки" бесшумно шли за англичанами, выжидая удобного момента. Гарнизон форта был невелик, но к солдатам Конрекура присоединилось более тысячи индейцев, жаждавших английских скальпов и богатой добычи. И на подходе к броду через Мононгахелу, у поросшего густым лесом оврага, англичан уже ждала засада.
Насторожённую тишину разорвал воинственный клич, отозвавшийся в лесу звенящим эхом. Среди стволов деревьев тут и там замелькали фигуры индейцев; французский офицер взмахнул шляпой, и отовсюду взвились многочисленные сине-белые клубы порохового дыма - ирокезы открыли беглый огонь. Отстреливаясь, солдаты сорок четвёртого полка начали отходить к просеке - полковник Питер Хэллкет был убит одним из первых, и командование принял подполковник Томас Гейдж.
У просеки отступление грозило уже превратиться в бегство, когда Гейдж развернул орудия и осыпал противника картечью. Французский офицер* был убит, канадцы дрогнули, подались назад и ирокезы, не желая стоять под пушечным огнём. Однако два французских капитана** сумели прекратить панику и ободрить своих солдат и воинов-индейцев. Ирокезы, прячась за стволами деревьев, на выбор били английских солдат, красные мундиры которых ярко выделялись на зелёном фоне леса. Англичане недолго продержались под убийственно меткими выстрелами - мёртвые тела артиллеристов повисли на лафетах замолчавших пушек, и на просеке началась настоящая бойня.
* Капитан Леонард де Бюжо, командир французского отряда
** Жан-Даниэль Дюма и де Линьери
Генерал Брэддок, заслышав отчаянную пальбу, бросил вперёд полк подполковника Бартона, но к этому времени остатки авангарда были уже смяты, и бегущие солдаты Гейджа расстроили ряды солдат Бартона. Конные английские офицеры стали отличной мишенью для индейских стрелков - всадники словно притягивали к себе пули, и скоро некому стало отдавать приказы. Подполковник Бартон упал с простреленным бедром, атака захлебнулась. Ружья ирокезов выкашивали англичан - лесная дорога была завалена убитыми и ранеными.
Брэддок впал в ярость, но все его усилия восстановить порядок и переломить ход боя оказались тщетными. Королевские солдаты, беспощадно расстреливаемые малоуязвимым и почти невидимым противником, были уже небоеспособны, и только виргинцы ещё кое-как отбивались, надеясь продержаться и выжить или хотя бы подороже продать свои скальпы.
К вечеру весь английский корпус оказался в полуокружении, кончались боеприпасы. Генерал Брэддок отказывался признать свое поражение, и только когда две трети его армии были перебиты и переранены и выбыли из строя почти все офицеры, он приказал трубить отход. Это был конец - солдаты, державшиеся на остатках дисциплины, обратились в бегство. И тут самого генерала настигла роковая пуля.
Адъютант Брэддока, капитан Орм, тщетно просил кого-нибудь помочь ему вынести с поля боя раненого командующего. Не помог даже предлагаемый им кошелёк с шестидесятью гинеями - кому нужны деньги, когда за спинами сверкают томагавки ирокезов? Орм был близок к отчаянию и уже готовился принять смерть вместе со своим генералом, когда возле него появились два виргинских ополченца, капитан Стюарт и майор Вашингтон, ведущие в поводу испуганно храпящего коня.
Общими усилиями они погрузили генерала на лошадь, придерживая с двух сторон его бессильно обвисшее тело.*
* Генерал Брэддок был тяжело ранен (пуля пробила лёгкое) и умер вскоре после битвы
- Уходим! - затравлено выдохнул Стюарт.
- Я остаюсь, - спокойно сказал Орм. - Должен же кто-то позаботиться о том, чтобы индейцы не перебили всех наших бегущих солдат. Увозите генерала, капитан.
Стюарт исчез, а Орм с удивлением обнаружил рядом с собой майора Вашингтона.
- Я офицер, - коротко пояснил виргинец, - и не должен бросать своих солдат.
Они отступали последними, собрав вокруг себя человек сорок солдат и ополченцев и сдерживая наседавших индейцев, и уже на закате майор вдруг ахнул, прижал руку к груди и медленно повалился навзничь. Орм разглядел стекленеющие глаза виргинца и понял, что уже ничем не сможет ему помочь. Капитан побежал дальше, пригибаясь при каждом выстреле, а когда обернулся, то увидел, как позади него, у поворота дороги, воин-ирокез приподнял за волосы голову мёртвого Джорджа Вашингтона и сделал круговое движение ножом...
Уцелевшие англичане - большинство из них побросали ружья и даже скинули тесные мундиры, мешавшие бежать, - шли через лес, вздрагивая при каждом шорохе и вслушиваясь в дикие крики, доносившиеся из темноты: победители добивали раненых солдат короля.
- И на смертном одре ужасный индейский вой будет греметь в моих ушах... - тихо сказал один из солдат, оглядываясь назад.*
* Из воспоминаний Мэтью Лесли, участника битвы при Мононгахеле
"Ведь говорили же его превосходительству, что привычная тактика против "голых дикарей", - с горечью думал интендант экспедиционного корпуса, которому повезло выйти из боя живым и даже не раненым, - это то же самое, что заставить корову гоняться за зайцами... "Возможно, вашей американской милиции эти дикари и впрямь кажутся грозным врагом, но смешно думать, будто они представляют опасность для дисциплинированной регулярной королевской армии" - так он мне ответил, когда я высказал ему свои опасения насчёт того, что наше продвижение могут задержать "засады индейцев, они постоянно их устраивают и стали весьма искусны в этом деле; а войска ваши будут растянуты в тонкую нитку длиною около четырех миль и не защищены от нападений с флангов, так что нитка эта может оказаться разрезана на несколько кусков, и они не успеют подтянуться на подмогу друг другу".* И вот результат: полторы тысячи убитых при ничтожных потерях неприятеля, которому достались вся наша артиллерия и обоз. Французы захватили документы с нашими дальнейшими военными планами, и об атаке на форты Ниагара и Карильон можно забыть - там нам приготовят очень тёплую встречу. И что теперь? Ждать генерального наступления врага, воодушевлённого своей блестящей победой, и прорыва огромных индейских орд к нашим незащищенным приграничным поселениям? Какая глупость, какая глупость...".
Этого интенданта разбитой армии звали Бенджамин Франклин.
Европу первой половины восемнадцатого века сотрясали бесконечные династические войны. Англия и Франция беспрерывно воевали друг с другом, и причины этих войн, эхом отзывавшихся вооружёнными столкновениями в Северной Америке, были так сложны и запутаны, так тесно увязаны с династическими спорами королей и королев, что "вряд ли на сотню простых людей находился хоть один, способный разобраться в этих тонкостях".*
Перекраивалась карта, передвигались границы, на престолах сменялись монархи, и к старым участникам большой игры присоединялись новые. Из дремотной берлоги выбрался русский медведь, примерил европейский кафтан и, зализав рану, оставленную ему нарвской рогатиной, порвал пасть шведскому льву, затосковавшему по лаврам завоевателей-викингов. Европа удивилась, с опаской приглядываясь к медведю и тут же прикидывая, какой на него ставить капкан. А тем временем в недрах дряхлевшей и рассыпавшейся Священной Римской империи вырос прусский хищник Фридрих, быстренько причесал Австрию и отобрал у неё Силезию. Фридрих II сумел создать первоклассную армию, на достигнутом останавливаться он отнюдь не собирался, и Британия решила, что король Пруссии - это именно тот, кто сумеет основательно пообломать зубы Франции и отбить у неё охоту посягать на английские владения и оспаривать британские претензии на мировое господство. Туманный Альбион обещал Фридриху денежную помощь - только денежную, так как свои вооружённые силы Англия намеревалась использовать для того, чтобы поставить точку в столетнем споре с Францией за колонии: в первую очередь - за Северную Америку. В Европе завязывался узел войны, которой фактически суждено было стать первой мировой войной, и первые искры этой войны немедленно разгорелись жарким пламенем на североамериканском континенте.
Английский план предусматривал удар по долине реки Огайо - захват этой долины позволял создать плацдарм для дальнейшего продвижения к берегам Великих озёр с тем, чтобы отсечь Канаду от Луизианы и разорвать французское кольцо, окружавшее английские владения. Одновременно готовилось взятие Нуво-Руана, занозой торчавшего между двумя английскими колониями атлантического побережья - Виргинией и Массачусетсом, - а затем высадка в Акадии, которая на английских картах называлась Новой Шотландией. Для этого Англия готовила флот и войска, и в этом ей удалось опередить Францию. По численности населения своих американских колоний соперничавшие державы были примерно равны, однако на стороне французов было одно серьёзное преимущество: давний союз с ирокезами - "римлянами лесов". Отношения же англичан с индейскими племенами оставляли желать лучшего: заносчивые бритты попросту истребляли туземцев, энергично захватывая их земли, и поэтому ко времени решительного столкновения с Францией у англичан уже не было сколько-нибудь многочисленных союзников-индейцев. И именно это обстоятельство стало роковым для экспедиции генерала Брэддока.
Однако война только начиналась...
* * *
1757 год
Над бухтой Мангатан-Бэ растекался пороховой дым.
- Бу-бу-у-х...
Очередное ядро с рокочущим гулом описало пологую дугу и шлёпнулось в воду, не долетев до форта, выстроенного на маленьком островке. Следующее с грохотом врезалось в каменную кладку рядом с амбразурой - внутри орудийного каземата взметнулась белёсая пыль.
"Англичане бьют уже четыре часа, - подумал майор Луи Рембо, отряхивая мундир, - а с внутренних стен всё ещё сыплется извёстка и каменная крошка. Пора бы уже ей и перестать сыпаться, сколько можно?". Мысль эта была нелепой и несвоевременной - об этом ли должен думать комендант форта под огнём? - но она пришла в голову Луи сама по себе, и майор ничего не мог с этим поделать.
Пушки английских фрегатов - более двух сотен стволов - пятый час метали снаряды, чтобы сравнять с землёй упрямый форт или хотя бы заставить замолчать его орудия. Рембо отвечал неприятелю всего из семи двадцатифунтовых пушек - жители Нуво-Руана называли его приземистый округлый форт "семиглазой башней", - но пока стреляла хоть одна из них, бравые британцы не рисковали подставлять под картечь переполненные шлюпки с десантом. Англичане выпустили уже несколько тысяч ядер, однако, несмотря на многочисленные попадания, "семиглазая башня" держалась: толстые стены форта были сложены из прочных каменных глыб, а попасть в амбразуру - это надо очень постараться. За всё время обстрела англичанам всего лишь дважды удалось это сделать: первый раз ядро угодило в амбразурную щёку и выбило из стены веер острых гранитных осколков, поранивших нескольких солдат и оставивших без глаза лейтенанта Бертье; второе ядро скользнуло по телу орудия и оторвало голову канониру, проверявшему прицел.
С лязгом распахнулась дверца калильной печи. Крякнув, усатый солдат длинными щипцами вытащил из неё пышущее жаром чугунное ядро и втолкнул его в жерло орудия; второй солдат, орудуя банником, забил ядро в ствол. Пыхтя от натуги, солдаты подкатили пушку к амбразуре. Майор Рембо проверил наводку и махнул рукой бомбардиру, стоявшему наготове с дымящимся пальником.
- Пли!
Орудие подпрыгнуло. По ушам хлестнул гром выстрела.
На судах неприятеля не единожды вспыхивали пожары, но англичане, стоя на якорях, били и били по упрямому форту. У них просто не было другого выхода: высадку следовало производить прямо в сердце Нуво-Руана - на остров Мангатан, а подход к нему прикрывала "семиглазая башня". Конечно, они могли бы без помех высадиться вне досягаемости пушек островного форта, но на Мангатан всё равно посуху не попасть - так или иначе придётся переправляться через Гудзон. К тому же у англичан была хорошая память: они не забыли, что случилось здесь без малого семьдесят лет назад, и знали, что берега Мангатан-Бэ кишат индейцами-сенека. Осаждавшие Нуво-Руан с суши виргинские и массачусетские ополченцы который день вели с ирокезами перестрелку, но так и не смогли блокировать город.
А майор Рембо знал, что от него и от его солдат зависит сейчас если не всё, то очень многое. Если англичане сокрушат форт, то с транспортов - тех, что маячат за линией боевых кораблей, - высадятся две тысячи шотландских стрелков. И они ворвутся в город - пушки фрегатов проломят стены Нуво-Руана и разнесут наспех сооружённые деревянные палисады. И тогда... Резни, может, и не будет, но уж молодых и красивых француженок эти дикие горцы вниманием явно не обойдут. А там, в городе, - Исабель. Майор Луи Рембо вспомнил, как, внезапно зардевшись, мадемуазель Исабель Шамплен шепнула ему, что ждёт ребёнка, и мысленно поклялся, что англичане пойдут на штурм Нуво-Руана только после того, как в "семиглазой башне" не останется ни крупинки пороха и ни одного живого человека. Он, майор Рембо, должен продержаться - как сообщил гонец, пробравшийся в город, маркиз Монткальм наголову разгромил под Карильоном генерала Аберкромби и форсированным маршем движется на помощь осаждённому Нуво-Руану. Дело за малым - надо выстоять до подхода его корпуса. Но где же, чёрт побери, славный французский флот? Майор Рембо понимал, что корабли нужны и в водах метрополии, и в Средиземном море, и в Ост-Индии, и у берегов Мадагаскара, но неужели у его величества короля Людовика XV не найдётся доброй эскадры для Америки? У англичан корабли нашлись, а флот Франции - Луи Рембо бы свято в этом уверен - ничуть не малочисленнее и не хуже флота короля Георга.
Английские ядра долбили и долбили островной форт. Кое-где в стенах уже появились глубокие язвы; одно из орудий вышло из строя - от непрерывной стрельбы треснул ствол (хорошо ещё, вовремя заметили, и пушку не разорвало при очередном выстреле). Но солдаты майора Луи Рембо, чёрные от усталости и пороховой копоти, снова и снова перезаряжали орудия и стреляли, стреляли, стреляли. И командир "семиглазой башни", командуя боем, не давал воли леденящей душу мысли: а что будет, когда опустеет пороховой погреб?
Ближе к вечеру эта перспектива стала уже вполне реальной, и майор не сразу понял, почему это вдруг его солдаты разразились криками "ура" - ведь ни один английский корабль не был потоплен. Он выглянул в амбразуру, вгляделся в окутанный дымом рейд и увидел...
Чуть кренясь под ветром, в Мангатан-Бэ входили боевые корабли под трёхцветным флагами. Англичане были захвачены врасплох - эскадра командора Сюффрена перекрыла их скученным судам выход в море.
Бой продолжался всю ночь, превратившуюся в день от зарева горящих английских кораблей, и десятки лодок и каноэ сновали среди обломков, вылавливая из воды уцелевших моряков короля Георга.
Две недели спустя Сюффрен атаковал у берегов Акадии вторую английскую эскадру. На этот раз сражение кончилось вничью, однако вскоре после боя британские корабли попали в сильнейший шторм (французские суда отстоялись у Луисбурга), и большинство из них разбилось на скалах Ньюфаундленда. Господство в водах, омывающих атлантическое побережье Северной Америки, перешло к французам.
А ещё три месяца спустя в одной из церквей Нуво-Руана состоялось бракосочетание майора Луи Рембо и мадемуазель Исабель Шамплен. Выступающий животик невесты был уже заметен, но никому и в голову не пришло злословить по этому поводу. Шамплены были знатной фамилией Нуво-Руана, а героем обороны "острова Рембо" восхищались все от мала до велика.
* * *
1759 год
- Вы отважно сражались, генерал, - Луи-Жозеф де Монткальм-Гозон, маркиз де Сен-Веран, главнокомандующий войсками Новой Франции, учтиво поклонился. - Победой над вами можно гордиться: вы достойный противник!
Бригадный генерал Джеймс Вольф отрешенно выслушал эту высокопарную тираду. Он посмотрел на зелёные холмы, густо усеянные телами убитых, на свой разбитый штабной фургон, возле которого лежало опрокинутое набок орудие, и молча вытянул из ножен шпагу. Несколько секунд английский генерал держал её в руках, затем протянул - эфесом вперёд - победителю, но вдруг, словно передумав, резким движением переломил клинок об колено и швырнул обломки под ноги Монткальма.
- Ваша взяла, - произнёс он, пересиливая себя. - Но если бы не эти ваши проклятые ирокезы...
Монткальм ухмыльнулся, наслаждаясь бессильной яростью побеждённого врага. Да, индейцы, конечно, помогли, но и французские пушки тоже кое-чего стоят. И как бы то ни было, войска короля Георга разгромлены, и Сильвания* очищена от виргинских волонтёров, цеплявшихся за каждый кустик. В лесах догорают последние форпосты-блокгаузы англичан; пьяные от крови воины-тускарора** уже устали убивать - уцелевшие английские колонисты, бросая своё добро и спасая свои скальпы, бегут на восток, к побережью, всё ещё на что-то надеясь. Но надеяться им уже не на что - война за Северную Америку скоро увенчается победой французского оружия. Подкреплений англичане не получат: адмирал Сюффрен знает своё дело, да и не может "добрая старая Англия" быть одинаково сильной во всех уголках земного шара - мировая война идёт и в Европе, и в Индии, и в Африке. Полковник Конрекур, только-только получивший генеральский чин и жаждущий его оправдать, ведёт канадских ополченцев на Виргинию - как шутят его солдаты, "наш Пьер-Клод собрался сделать девственницу женщиной***". Ну что ж, пусть делает, а он, Монткальм, поставит последнюю точку в "столетней войне": возьмёт Бостон, то есть Бастонь - так теперь будет называться это пуританское гнездо.
Французские войска шли вперёд, к атлантическому побережью Северной Америки.
* Сильвания - Страна Лесов (французское название Пенсильвании)
** Тускарора - шестое племя Лиги ирокезов (присоединилось к союзу в 1722 году)
*** Игра слов: virgin - девственница (англ.); английская колония была названа так в честь "королевы-девственницы" Елизаветы
* * *
В палатку через приоткрытый полог проникал багровый отсвет - где-то что-то горело. "Значит, не все ещё фермы в округе превратились в пепел, - подумал маркиз Монткальм. - Что поделаешь, война - война, которую пора кончать...".
- Итак, господа, - он посмотрел на двух парламентёров, сидевших за поставленным посередине палатки столом переговоров, - вы пришли обсудить условия сдачи Бастони? Так вот, моё главное условие - капитуляция и признание власти короля Франции!
Одного из двоих бостонцев Луи-Жозеф знал - Бенджамин Франклин был личностью известной, причём не только в американских колониях, - второго парламентёра, молодого человека лет двадцати, маркиз видел впервые, а имя Джон Адамс ему ничего не говорило. Но если Франклин взял этого Джона Адамса с собой, рассудил французский командующий, значит, этот юноша того стоит.
- Да, мы пришли обсудить условия сдачи города, - спокойно сказал Франклин, хотя было заметно, что это спокойствие даётся ему с известным трудом. - Мы не хотим штурма и многочисленных жертв. И мы не хотим, чтобы ваши индейцы, эти кровожадные дикари...
"Да уж, - подумал Монткальм, - ирокезы вам всё припомнят: и пекотскую войну, и ваши бесконечные рейды на индейскую территорию. У "римлян лесов" удивительно цепкая и злая память".
- Мы с вами белые люди и христиане, мсье, несмотря на кое-какие религиозные разногласия, - Франклин словно прочёл мысли маркиза. - Неужели вы допустите массовое избиение невинных христианских душ? Индейцы помогли вам победить, но не боитесь ли вы, что в дальнейшем ирокезы могут и перестать быть вам лояльны? Или король Франции всегда будет терпеть присутствие многочисленных и опасных богопротивных язычников на своих землях?
- Я не решаю за моего короля, - холодно ответил Монткальм, - я только выполняю его волю.
Маркиз де Монткальм лукавил. Кое-что он знал - хотя бы потому, что рядом с ним сидел советник Бюжо, очень хорошо осведомленный о положении дел. Но маркиз не считал нужным обсуждать здесь и сейчас вопросы будущих отношений французов с индейцами - он хотел получить ключи от Бастони. Страх перед ирокезами заставит заносчивых пуритан быть посговорчивее, а будущее - он воин, а не прорицатель.
- Вы собираетесь опустошить земли английских колоний? - вмешался Адамс.
- Бывших английских, - с нажимом поправил его Монткальм.
- Бывших, - легко согласился молодой человек. - Но зачем королю Франции голая пустыня? Трудом поколений английских колонистов здесь построены города и верфи, форты и мастерские, дома и фермы - вы хотите всё это разрушить, чтобы потом начать всё сначала? Не разумнее ли принять под свою руку богатые и процветающие земли?
- Мы готовы сложить оружие, - веско произнёс Франклин, - на следующих условиях: остающееся здесь английское население сохраняет право исповедовать протестантство, право на собственность и неприкосновенность жилищ. Вы окажете медицинскую помощь раненым и больным английским солдатам, а затем доставите их на своих кораблях в Европу, взяв с них обязательство не участвовать более в этой войне. Гражданские лица, которые пожелают уехать, смогут это сделать за деньги, как обычные эмигранты. А здесь останутся ваши верноподданные, маркиз, а не скрытые ваши враги. Что же касается самоуправления бывших колоний короля Георга...
- Самоуправление? Не слишком ли многого вы хотите? - перебил его Монткальм. - Мои войска стоят у ворот Бастони, а не ваши у стен Квебека!
- Подумайте, маркиз де Монткальм, - с еле заметной угрозой в голосе сказал Адамс. - В Массачусетсе и прочих наших провинциях живут сотни тысяч людей, они родились и выросли на этой земле. И они умеют стрелять, господин маркиз, и они будут стрелять, если их взять за горло!
- Самоуправление - это вопрос отдельный, - бесцветным голосом произнёс советник Бюжо. - А прочие ваши требования разумны и могут быть нами рассмотрены. И вы правы, мсье Франклин: королю Франции не нужны ни пустыня, ни бесконечный бунт, хотя мсье Адамсу, - он посмотрел на младшего парламентёра, - не следует нас пугать. Помните об ирокезах, господа колонисты, - теперь только французские штыки смогут оградить вас от их томагавков.
Джон Адамс хотел было возразить, но встретился взглядом с господином советником и осёкся, удивлённо приподняв брови. Маркиз де Сен-Веран молчал, не слишком скрывая своё раздражение.
- Ваши условия разумны, - повторил Бюжо, - и соответствуют рыцарским нормам ведения войн. Резни не будет, господа парламентёры: ни один ирокез не появится на улицах Бастони. С момента подписания акта все земли бывшей Плимутской колонии переходят под юрисдикцию его величества Людовика XV, короля Франции; французский язык станет здесь официальным языком. И мы надеемся, что на этих землях будут царить мир, спокойствие и процветание. Во имя нашего будущего, - добавил он с какой-то странной интонацией, вновь встретившись взглядом с Адамсом. - А если кто-то из уважаемых людей бывших английских колоний пожелает принять посильное участие в управлении этой областью Новой Франции, будучи назначенным - с нашего одобрения, разумеется, - на официальный пост, это будет только приветствоваться.
- Будем считать, что предварительная договорённость нами достигнута, - с видимым облегчением произнёс Франклин, разворачивая приготовленные бумаги, - остаётся уточнить детали. Не будем терять времени, ведь время - деньги.*
* Считается, что этот афоризм принадлежит Бенджамину Франклину
Луи-Жозеф де Монткальм-Гозон углубился в изучение документов, а советник Бюжо и Джон Адамс ещё раз обменялись взглядами.
"Надеюсь, у тебя хватит ума попасть в число тех, кто "пожелает принять посильное участие в управлении" новыми землями его величества Людовика XV, - подумал Бюжо, - за "нашим одобрением" дело не станет. Короли приходят и уходят, а мы - мы остаёмся".
"У меня есть шансы оказаться в числе "одобренных кандидатур", - подумал Адамс. - А имя - моё имя легко можно сменить на Жан Адамо, какая разница? Противостояние наций закончилось, а религиозное противостояние мы выиграем - французы-католики бесследно растворятся в массе английских пуритан и французов-гугенотов. И лет через двадцать..."
Люди Круга умели находить общий язык...
* * *
1762 год
На улицах Нувель Орлеана бушевал праздничный карнавал. Разноязыкий город, родившийся полвека назад из слившихся посёлков, рассыпанных вдоль берегов Миссисипи, праздновал свой день рождения и одновременно - окончание колониальной войны. Где-то там, далеко, за морями, в Европе, Азии и Африке, война ещё продолжалась, но в Северную Америку уже пришёл мир. И горожане всех цветов и оттенков кожи - французы, испанцы, индейцы, негры, метисы, квартероны, - веселились бурно и самозабвенно, опьяняясь вином, музыкой, улыбками женщин и ощущением радости жизни.
Французские земли - земли Новой Франции, - осенённые королевскими лилиями, простирались теперь от скал Ньюфаундленда на севере до границ испанских владений на юге и от побережья Атлантики на востоке до великих прерий на западе. И ждала своей участи прилепившаяся к телу материка испанская Флорида: времена конкистадоров канули в Лету, и только союзный договор Испании с королём Людовиком XV спасал Флориду от захвата её французами - пока ещё спасал.
В Новой Франции проживало больше трёх миллионов человек, и многие из них уже называли себя американцами. И все они - и приехавшие недавно, и местные уроженцы, - были полны кипучей энергии: той, что позволила им сорваться со своих насиженных мест и отправиться в далёкие края навстречу неизведанному. Они жили, сеяли, строили, торговали, воевали, богатели, рожали детей и надеялись, что дети будут жить лучше своих родителей. Разделённые границами колоний великих держав, американцы полтора века смотрели друг на друга с опаской, не выпуская из рук карабинов, но теперь этих границ больше не было: осталась только общность судеб.
И мало-помалу - вроде бы сама по себе - складывалась в общем сознании всех этих людей крамольная мысль: а так ли уж нужна нам теперь жёсткая рука далёкой метрополии?
![Победители []](/img/k/kontrowskij_w_i/tomakar05-1/pobediteli.jpg)