Аннотация: Очередной фрагмент. По мере готовности новых, фрагменты будут переноситься в основной файл.
***
До угла аллеи, где расположился сводный взвод Охлябьева, звук взрыва докатился глухо - увяз в переулках, затерялся в липах тенистых бульваров Нового города. Даже стёкла не задребезжали- так, громыхнуло что-то вдалеке, так мало ли что бухает сегодня в городе? Ну, мальчишки взорвали праздничный фейерверк; ну, кто-то из смутьянов запалил под окнами полицейского участка самодельную петарду с чёрным порохом. Безобразие, разумеется - так ведь город бурлит третий день, и можно ожидать ещё и не таких хулиганских выходок...
И лишь когда мимо заставы, снеся импровизированный шлагбаум, пронеслась пара караковых жеребцов, волоча на рваных постромках обломки коляски, зауряд-прапорщик встревожился. Команда немедленно была поднята в ружьё. Расчёты заняли место за огнемётами, укрытыми бруствером из цементных мешков; медные, закопченные на дульных срезах трубы слепо уставились в университетскую стену. Пятеро стрелков с карабинами засели за углом дома, фланкируя переулок.
Из засаженной липами уличной перспективы вылетели в громе копыт три конных жандарма. Вид их не судил Охлябьеву и его горе-воякам ничего хорошего: лица остервенелые, рукав мундира у передового, ротмистра, всадника порван. Мундир распахнут на груди, с латунной жандармской гренадой поверх перекрещенных сабель, потерялся бог весть где - ротмистр скачет с непокрытой головой. В левой руке офицера судорожно ходит пистолет, у остальных всадников - голые сабли. Кони дышат тяжело, храпят, норовят подняться на свечку, косят на людей недобрым, в кровавых прожилках, глазом.
- Прапорщик, ко мне, живо! -
Охлябьев, придерживая левой рукой, саблю, кинулся к жандармскому ротмистру. Но не успел он сделать и трёх шагов, как за спиной громыхнуло - да так, что жандармские кони присели на зады, а один из верховых не удержался, полетел на булыжную мостовую, теряя саблю. Зауряд-прапорщик, получивший под зад великанский пинок взрывной волны, кубарем покатился по брусчатке. Комендантских вояк, глазевших на жандармов, как ветром сдуло: попадали за цементные мешки; лишь двое капралов-писарчуков у правого огнемёта остались на местах и принялись со скрипом разворачивать на треноге своё оружие.
Сложенная из тёсанного камня отделявшая аллею от территории Университета, вспучилась пыльно-бурым облаком. По всей улице сыпануло весёлым хрустальным звоном - с фасадов домов водопадом лились осколки стекла, кое-где уже раздавались заполошные женские крики. По брусчатке веером разлетелось каменное крошево; с ближайшей липы ударной волной ободрало листву, и теперь она беспомощно кружила по всей улице. А и из клубящейся пыли пёрло НЕЧТО - угловатое, скрипящее в сочленениях, брызжущее ядовито-пахучим паром из суставов хитиновых конечностей. Штурмовой инрийский "паук" перебрался через груду щебня, в которую превратилась увитая плющом стена университетского городка, и пошёл, высоко задирая суставчатые ходули. Там, где у настоящего, живого паука располагались бы жвала, у этой твари торчали конические трубы метателей. Вот, правая шевельнулась и извергла в направлении позиции огнемёта струю грязно-зелёной пены. Недолёт - "плевок" членистоногой гадины растёкся пузырящейся лужей по брусчатке, по ноздрям шибануло кислотной вонью.
Огнемёт немедленно ответил - Охлябьев успел даже удивиться, как резво эти канцелярские крысы среагировали на угрозу. Дымный язык пиростудня залил передние ходули. Тот взвыл, будто, и правда, был живым существом, и осел на задние конечности, в точности, как жандармские кони несколькими секундами раньше. Человек, по пояс высунувшийся из люка в плоской макушке твари качнулся, едва удержавшись за откинутую крышку, проорал что-то неразборчивое и дважды взмахнул над головой красным флажком. "Паук" повел метателями, ещё выше подняла "головогрудь", осев кормой чуть ли не на брусчатку, и двумя плевками накрыл бруствер, прикрывающий огнемётчиков.