Ибо Дьевс - это небо, в какой-то момент осознавшее в себе силы создать целый мир, мир древних балтов.
Мир строился не сразу. Но в итоге, после трудов Белого отца - Белым отцом или Старейшиной величали балты высшее божество - получилось целых три мира:
- Верхний мир, где, собственно, и обитает Дьевс, а вместе с ним и его семейство;
- Средний мир, где живут люди, а также местные боги и богини, такие как Мать реки или Мать холма;
- Нижний мир, куда уходят те, кто покинул средний мир и не поднялся в Верхний. Там живут не только души людей, но и некоторые другие существа.
Но обо всём по порядку.
Дьевс и Мара
Vecais tēvs mežā brauca
Svētajā rītiņā.
Čīkst ragavas, zviedz zirdziņš,
Sāk vecajs gavilēt.
(Lazdona, 709-1)
Едет Старый отче лесом
Во святое утро.
Скрипят сани, лошадь ржет,
И ликует Старый.
Netīšām es iegāju
Mīļas Māras istabā;
Mīļa Māra man pacēla
Sievas krēslu apsēsties.
Nesēdēšu, mīļa Māra,
Man nav sievas padomiņa.
-Sēd', meitiņa, būsi sieva,
Došu sievas padomiņu.
(Ezere, 17889-24)
Ненароком оказалось -
Мара в комнату вошла;
Мара милая сажала
В кресло женское меня.
- Я не сяду, дорогая,
Слишком молода сейчас.
- Девочка, садись, садись,
Женскую науку дам.
Завтракали на свежем воздухе.
Дьевс закончил трапезу, удовлетворённо вздохнул, поставил на стол чашку и огладил свою длинную белую бороду. Жест оставался неизменным буквально с сотворения мира. Во-первых, он терпеть не мог неопрятности, и наличие крошки в бороде, несомненно, никуда не годилось. Во-вторых, поглаживание бороды носило символический смысл. Означая, что одно дело завершено, и можно приступать к следующему.
Мара издавна знала за ним эту привычку.
Вот и сейчас она споро убрала остатки завтрака и привычно присела рядом, ожидая продолжения.
- Ну что, посмотрим? - глаза, с хитрым прищуром смотревшие на неё, были синими-синими, как небо в ясный полдень.
Сколько бы лет ни прошло, Мара никак не могла привыкнуть к этой бездонной синеве. Вот и сейчас невольно залюбовалась и улыбнулась:
- Конечно, посмотрим.
Начали супруги с очевидного.
Яблони цвели вовсю, источая благоухание, пчелы вкусно жужжали, трудясь над цветами, Сауле в своей золотой лодочке, как и положено, поднималась в небо. Вдалеке погромыхивал с утра уже на что-то сердитый Перконс, обещая грозу. Словом, Верхний, надземный мир, как и положено, радовал глаз и веселил сердце.
- Давай вниз глянем? Тебе же нравится!
Мара знала, что Дьевс непременно спросит.
Собственно говоря, он несколько лукавил сам с собой, переводя, что называется, стрелки на Мару. Кому, как не ему было знать, что они - не просто супруги, но две половинки единой личности, объединявшей как его, Дьевса - бога-творца, так и Мару - мать всего сущего.
И уж если чего-то хотела Мара, то и он сам желал того же в неменьшей степени. Просто было гораздо удобней приписать некоторые капризы женщине.
Он вспомнил, как в начале времён был один, и никакой Мары не было.
Да и ничего не было, кроме него самого - синих бескрайних небес, осознавших себя Богом-творцом.
Уж кто-кто, а он прекрасно отдавал себе отчёт, что разделение на мужское и женское начало было лучшим из его творений. Остальное они вершили вместе.
Сначала - Верхний мир, ибо Маре хотелось дома и детей.
Затем - Средний, земной мир. Ибо детям нужно место для игры. А какое же место может быть лучше собственного мира?
Ну а потом уже, после всего, пришлось создавать Нижний мир, ибо неудавшиеся или нелюбимые творения тоже где-то должны обитать.
Так возник Божий мир.
И так появилась земля балтов, называвших Дьевса Белым Отцом.
Натуральный блондин с ярко-голубыми глазами, как же ещё должны были его называть, - усмехнулся он собственным мыслям.
По правде сказать, люди оказались существами столь занятными, что, когда дети выросли и перестали требовать постоянного пригляда, они с Марой оба пристрастились к разглядыванию творений их творений.
Правда, прежде они - редко вместе, чаще порознь - спускались вниз. Белого отца на белом же жеребце любили и ждали. И не напрасно. В давние времена он бывал частым гостем как в священных дубовых рощах, так и в любом, самом скромном и маленьком домишке. Он смотрел, наставлял, советовал, поддерживал, помогал.
Маре же нравились пешие прогулки. Так она могла не спеша пообщаться с Матерью реки или Матерью поля, а то и леса. Много было у неё подопечных - Матерей, хранивших поля и леса. Да и человеческие матери тоже нуждались в пригляде. Помочь разрешиться от бремени, перевязать пуповину малышу, проверить, чтобы хватало молока, - много было забот.
Так было.
А потом пришли они. Воины с крестами на плащах, с крестами на шее и с крестом в руке главного из крестоносцев, того, кто отдавал приказы.
Они воздвигали крепость за крепостью, храм за храмом, разрушая и разнося в прах старинные капища. Несогласных рубили мечами. Согласных же вели в храм и заставляли признать нового, угодного им бога.
Так, крестом, мечом и кирпичом за недолгое, в сущности, время, они поселили на земле балтов нового бога.
Поначалу Дьевс, как приличествует хорошему хозяину, пригласил пришельца в гости. Но приглашение было отвергнуто.
Тогда он воспротивился. И люди восставали то здесь, то там.
Но балты умели ловить рыбу. Но не других людей.
Они умели пахать, сеять, доить и охотиться. Но - не на людей.
И вот, всего лишь пара-другая сотен лет - и не осталось никого, кто мог бы пойти в священную рощу и позвать Белого Отца спуститься к людям.
А без приглашения он спускаться не желал.
Так истончилась пуповина, некогда прочно связывавшая народ балтов с их создателем.
Истончилась, но не разорвалась.
Ибо кто, как не Мара, помогала роженице разрешиться от бремени?
Кто, как не дети, несмотря ни на что, продолжали заботиться о сотворённой Белым Отцом земле и племени балтов?
Так оно и шло.
Мир внизу менялся. Люди, у которых на плащах горели кресты, ушли.
Приходили и уходили другие.
С каждым новым веком пришельцы являлись, вооружённые всё более смертоносными орудиями; стрелы, копья и мечи сменялись мушкетами, а там - пушки, танки...
Неспокойно жила земля балтов.
Конечно, не она одна. Но одно дело, когда войны, как это было, например, на Курукшетре, затевают боги. И совсем иное, когда воюют сами люди.
Правда, в последнее время они, кажется, научились договариваться.
Во всяком случае так казалось сверху.
Кстати, наблюдать сверху оказалось очень даже интересно. Особенно благодаря тому, что люди в простоте своей именовали техническим прогрессом. Не то чтобы Старый Отец вдруг затруднился разглядеть что-то самостоятельно. Но всякие фейсбуки, телеграмы и прочие позволяли почувствовать на вкус каждый нюанс. Интернет, как шутили они с Марой, - потрясающая приправа к основному блюду. Это все равно, как если бы традиционную картошку с мясом щедро сдобрить специями, как делают поклонники Тримурти, Будды или наследники страны Кетцалькоатля, Пернатого Змея.
Вроде обычная еда, но столько разных оттенков вкуса!
Так и тут, вроде те же балты, но они сами фотографируют, снимают видео, говорят и пишут столько, что и спускаться не надо, и так видно все, как на ладони.
Мара тоже в последнее время спускалась все реже.
Не то чтобы обленилась или не хотела. В дело вмешался тот же технический прогресс.
Какой смысл опекать роженицу, если с этим прекрасно справляются врачи?
Что она может дать Матери реки, если саму реку давно сковали стены и турбины ГЭС?
К чему ее помощь Матери поля, по которому ездят гигантские жёлтые комбайны?
Так и вышло, что божественная пара взирала на суетливый Средний мир свысока.
Рига
Rīga skani, Rīga skani,
Kas to Rīgu skandināja?
Tai meitiņai kroni kala,
Kam deviņi bāleliņi.
(Zaļenieki, 6174-6)
Звуки Риги, звуки Риги,
Кто же Ригу славит?
У той девицы корона,
У которой девять братьев.
Дьевс аккуратно, двумя пальцами, раздвинул пространство, приближая то ли землю к себе, то ли себя к ней.
Выше всех, естественно, торчали шпили Риги. Они и впрямь выглядели, как зубцы короны, украшающие столицу. Внизу, сквозь дымку из облаков приближалась островерхая антенна телебашни. За нею практически одновременно показались шпиль церкви Петра, увенчанный петушком, и стеклянное, отсвечивающее на солнце здание Солнечный камень. За ними стремительно приближались верхушка пилона вантового моста и шпиль Академии наук, а чуть вдали и сбоку - крыши ещё двух высоток.
Да и народу там было гораздо больше, чем в остальных городах.
Хотя и в других местах было на что посмотреть.
Маре, например, очень нравилось, когда из Риги в Вентспилс шла большая регата. Великолепные яхты, барки, сверкая под солнцем белыми парусами, шли, гордо рассекая Рижский залив. Жаль, что случалось это не часто.
А Дьевс с удовольствием ждал Праздника песни. Особенно хорошо смотрелся праздник в последний раз, когда открылась большая эстрада в Межапарке. Да и выступления танцоров на стадионе Даугава он готов был смотреть бесконечно.
Перконс, сын, предпочитал ютюб, где все записано, и можно смотреть хоть каждый день. Но Старому Отцу больше нравилось, когда вживую.
Или вот, дни зимнего солнцестояния.
Дьевс терпеть не мог, когда это время называли Рождеством. Рождество в его мир принесли чужеземцы с крестом. И изменили традиции. Однако название прижилось, да и ёлки, красиво наряженные лампочками и игрушками, глаз радовали. На фоне рано наступающей ночи смотреть было - одно удовольствие. Даже против музыки, ежегодно звучащей со всех экранов, он не особенно возражал. Однако - Мара знала - больше всего Белого Отца радовало, когда молодые сильные парни брались таскать вокруг дома тяжёлое, скованное морозом бревно, отгоняя злых вышедших на охоту духов. А потом плавили оловянные фигурки и, глядя на застывший металл, толковали, каким будет следующий год.
Она сама по традиции ставила на стол в эту пору запечённую свиную голову, пирожки со шпеком и серый горох.
А Перконс никогда не ленился выстроить молодых богов и пропахать бревном землю вокруг двора. Другое дело, что ни один злой дух не то что не явится, но даже на мгновение не подумает о том, чтобы явиться в Верхний мир. Но если вдруг подумает, то икать ему неделю, не меньше, а такого и злому духу не пожелаешь.
Дети - в смысле, молодые боги - родителей тоже не забывали. Какая проблема навестить стариков? Особенно, если ты можешь одновременно побывать и в Верхнем мире, и на любом празднике. И даже полюбоваться вместе с родителями на свои собственные художества там, внизу.
В целом, несмотря на то что священные рощи по-прежнему оставались вырубленными, и никто из ныне живущих людей уже не помнил, как именно нужно обращаться к Богу-создателю, несмотря на храмы с разной формой крестами, раскинувшиеся по всей земле балтов, всё шло своим чередом.
Ну, или почти всё.
Дети
Раз уж мы заговорили о семье и детях, пусть они даже и боги, неплохо бы представить хотя бы некоторых из них. Всех - точно не получится, но познакомиться со старшими, главными, непременно нужно.
Лайма
Laima sēd kalniņā,
Nelaimīte lejiņā.
Svied, Laimiņa, Nelaimei
Ar akmeni mugurā.
(Sēlpils, 1220-0)
На пригорке встала Лайма,
Льёт несчастье под уклон.
Лайма милая, ты лучше
Горе с камнем утопи.
Ne visiem Laima taisa
Labu vietu maliņā;
Citam Dievs, Laima taisa,
Citam taisa Veļu māte.
(Valmiera, 9246-0)
Не всем Лайма создаёт
Место доброе у края,
Одной Дьевса Лайма даст,
Другой - место в Нижнем мире.
Такова судьба богини счастья - видеть чужие судьбы, будь они радостными, или полными несчастий.
С одной стороны, такое умение у многих бы вызвало зависть. Ещё бы, знать, что будет, когда будет и как, да с кем. А с другой стороны, было однажды сказано: "Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь". Имело бы смысл предположить, что саму Лайму далеко не всегда радовали её знания.
Хотя об этом гордая красавица умалчивала. Всегда ухоженная, прекрасно одетая, она шла по жизни, уверенно постукивая каблучками золотых туфелек.
Ну а то, что время от времени почему-то превращалась в курицу, хоть в белую, хоть в черную, а то и в змею, так что же? У каждого свои недостатки, как говорится. Впрочем, подобное умение, как и способность держать язык за зубами, многим бы не помешало.
И кстати, если видишь Лайму с берёзовым веником, это вовсе не значит, что она пошла в баню париться. То есть в баню, да. Но не париться, а роды принимать. Когда же ещё наделять новорожденного судьбой, как не при рождении.
Правда, в последнее время веник и баня используются все реже. А у Лаймы в арсенале появились белый халат, маска и латексные перчатки.
Перконс
Pērkons veda vedekliņu
No Vāczemes šai zemē;
Dieva dēli pūru veda,
Visus mežus veltīdami.
Liepai lika zelta kroni,
Ozolami sudrabiņa,
Sīkajiem kārkliņiem
Uzmauc zelta gredzeniņus.
(Krustpils, 34039-10)
С запада нагнал нам Перконс
Тучи с дождиком и громом.
Это божий сын старался
Нарядить леса и пашни.
Липе - золото соцветий,
Дубу - листья серебрёны,
А для маленькой для ивы
Позолочены колечки.
Старший брат, защитник и небесный кузнец.
А заодно - ответственный за Верхний мир, владыка огня и воздуха.
Выглядит, конечно, внушительно: сам здоровый, как конь, а конь у него - ещё здоровее. Одно отличие, конь черный, а всадник-то, как папа, натуральный блондин, и тоже - с бородой. А бицепсы, да и фигура - любой атлет позавидует. Но ведь добрейшей души бог!
Вон, в своё время, пока Сауле совсем ещё подростком была, как девка чудила! Чуть небеса не сожгла, не говоря уже о Среднем мире. Так мальчик жара не побоялся, укротил несмышлёную. А после сам же и выковал ей золотую лодочку для небесных-то прогулок. Сестра как-никак, хоть и с характером. Ну и против её брака с Менессом тоже ни слова против.
Ну да чего только в семье не случается. Главное, помирились дети, каждый своё место знает.
А что до Перконса, гневить его и вправду не надо, парень с характером, вспыльчивый. Хорошо хоть, отходчивый. Погремит-погремит, да и отойдёт в сторону, успокоится.
Да, вот ещё. Очень уж он в последнее время кузнечным делом увлёкся. Бывало, запрётся в кузнице и только слышно, как молот стучит. Дьевс обоснованно полагал, что причина того, что люди в небо полезли, его, - Перконса работа. Не только, конечно. Все они, - боги-кузнецы, Гефест, Тваштар, Сварог, Ильмаринен, всех и не перечислишь, - к этому руку и молот приложили.
Но в последнее время как-то особенно стал заметен этот самый прогресс.
Поначалу, когда только появились эти самобеглые коляски, дирижабли и аэропланы, Мара с Дьевсом удивлялись. Позже, когда их сменили самолёты, как-то привыкли. Ракеты, спутники и всё такое прочее уже воспринимались, как нормальная часть мира. Поначалу Маре, правда, казалось, что вот-вот какая-нибудь летательная техника может упасть к ним во двор.
Но как-то за кружечкой пива Перконс объяснил родителям, почему в среднем мире действуют другие, земные законы природы, и почему никакая ракета и никакой спутник физически, - он так и сказал, "физически", - не могут не только попасть во что-то в Верхнем мире, но даже его увидеть.
По крайней мере в отношении Верхнего мира богам волноваться не приходилось.
Юмис
Kas tie divi skūpstījās
Mūsu nama pakaļā?
Miežu jumis skūpstījās
Ar apiņa cekuliņu.
(Krustpils, 19689-0)
На дворе на нашем заднем
Целовались как-то двое.
Это Юмис целовался
С хмеля юною лозою.
У Юмиса все просто. Весь смысл жизни - в продолжении рода. Неважно, чьего. Ячмень - значит ячмень. Рожь - значит рожь. Главное, чтобы народилось много. Даже примета появилась: если на поле найдётся двойной "близнецовый" колос, побывал здесь Юмис, благословил урожай.
Ну и со скотиной то же. Народилась у коровы двойня - Юмиса работа. Уж о курах-утках, а тем более о яйцах и говорить не приходится.
Люди Юмиса любят.
Вон, даже обычай придумали: как дом под стропила подведут - праздник, Юмиса славить будут. Венок над стропилами вознесут и давай веселиться, пиво пить. А ещё резными конскими головами коньки крыш украшать стали. Тоже в честь Юмиса. А как же иначе? Дом - это семья. А семья - значит дети. Какой же нормальный мужчина не позаботится, чтобы его мужские стати процветали, жену радовали, деток зачинали? Снова Юмису слава.
Бог плодородия, что тут скажешь.
Надо и ему отдать должное, по части плодородия парень и сам не дурак. Даром, что не женат. Да и зачем жениться, уж богу-то женщина всегда найдётся.
Словом, парень не промах.
Но, тем не менее, с начала веков и по сей день ни разу ни единого конфликта, ни одной сцены ревности. И как умудряется?
Ходок тот ещё, а мужики от него - без ума. Восхищаются, радуются. Но, с другой стороны, кто же добровольно буром на бога плодородия попрёт? Себе же проблем не оберёшься.
Остаётся только радоваться.
Усиньш
Ūsiņš zirgu nojādīja,
Pieguļnieku meklēdams;
Gudri bija pieguļnieki,
Neguļ ceļa maliņā.
(Krustpils, 30084-0)
Как верхами ехал Усиньш
Пастухов в ночном искал.
Пастухи - народ не глупый,
У дороги не сидели.
Увидишь верхового с жёлтыми усами, не ошибёшься - самого Усиньша встретил.
А кого же ещё? Кто из богов за лошадей в Среднем мире отвечает, если не Усиньш? Об этом каждый знает.
Хотя сам он - скромняга из скромняг. Пока не спрашивают, сам первый слова не скажет. Ну, если ты, конечно, не конь. Зато с конями готов с утра до ночи и с ночи до утра возиться. Одно слово, лошадиный бог.
Правда, не совсем понятно, почему на крыше лошадиные головы в честь Юмиса вырубают. Теоретически лошади всё-таки ближе к Усиньшу.