Верите в вещие сны? Нет, не в те сны, увидев в которых мнимый знак, мы заглядываем в сонник, пытаясь отыскать в обычном сновидении мистическое предупреждение. Вещему сну можно вовсе не придать значения, пока он не сбудется с пугающей точностью.
В девятом классе меня как и большинство сверстников мучил вопрос будущей профессии. Я собиралась поступать в медицинский институт, оставалось выбрать специальность: стоматолог, или все-таки хирург? И тут я приезжаю к крестной в заснеженный Брянск поступать в местный университет. Готова даже с кем-нибудь поспорить, что четко видела пейзаж, который буду лицезреть из окна общежития через три года. Поспорить готова, да не с кем. Свидетелей не было. Потому что приезжала я во сне.
Сон немного удивил (Брянск никогда не рассматривался как вариант) и забылся. А через пару лет исполнился. Медиком я не стала, а город, в который я так хотела попасть, так и остался в мечтах.
Легкий холод сковывает пальцы рук и ног. Зеркальные лужи рассыпаются брызгами под ногами, а вокруг, кажется, все цвета блестящего мокрого асфальта, и пылают огоньки уцелевшей еще листвы. Звуки джаза. И запах! Запах дождя. Запах дождя в городе. Запах моего города. Запах моего детства. Таким я помню город, в котором я не живу.
С тех пор, как мы переехали, я приезжала туда трижды. Каждый раз осенью. Каждый раз в дождь. Кажется, Гомель специально встречал меня полузабытым ароматом. Может, потому я так люблю ненастье, что оно вызывает щемящую, неосознанную ностальгию.
Яи сейчас могу мысленно пройтись вокруг своего дома. Я уверена, что не ошибусь и найду все там, где есть, точнее, где было, когда мне исполнилось пять лет. Наш дом напоминал неимоверно вытянутую букву "Г". Крайний подъезд девятиэтажки. Первый этаж налево. Первая квартира. Во дворе детская площадка. В пятистах метрах высокие стены и трубы "Гомсельмаша". Завод вызывал какое-то подобие страха и одновременно восхищение. По дороге к нему была кондитерская. Мама постоянно покупала мне пирожные "Язычок" и "Корзинка". Первые я обожала, а в "Корзинке" дальше крема дело не доходило. Но мама почему-то упорно продолжала мне ее покупать.
Наши окна выходили на дорогу. И, кажется, через эту самую дорогу была тюрьма. Женская. Решетки были точно. Как-то пообщавшись со сверстниками, я переняла "модное" словечко - "зэк". В речи оно употреблялось так же, как "блин", то есть через слово. Мама очень ругалась. Никакие заверения, что так все говорят, на нее не действовали. Оказалось "зэк" - очень нехороший человек, который совершал плохие дела, и ее дочь не должна так говорить. Пришлось отучаться от подозрительного жаргона... Все-таки то была тюрьма.
За телефоном-автоматом рос небольшой яблоневый садик. Не помню там спелых яблок. Мы съедали их еще зелеными и кислыми. За предполагаемым местом лишения свободы в ряд располагались: прачечная (белье из нее удивительно пахло цветами), парикмахерская (она вызывала у меня интерес, но сделать мне модную в те годы "химию" мама отказывалась), швейное ателье (помню только железную спицу, на которую накалывались какие-то бумажки, кажется, это были чеки) и овощной магазин (жуткая вонь пропавшей капусты).
Если идти параллельно дому, можно было попасть: в музыкальную школу (туда меня почти приняли, то есть сказали: "Приходите через год, возьмем, слишком уж она сейчас маленькая"), на маленький овощной рынок, к киоску приема стеклотары, автоматам с газировкой и большому универмагу. О, сколько горестных минут связано с этим магазином! Во-первых, мне приходилось охранять младшую сестру. С видом сотрудника КГБ я внимательно всматривалась в каждого приближавшегося к коляске ближе пяти метров, выискивая злодея, который решил украсть сестренку. Закричать "караул!" я была готова каждую секунду. Отоваривающаяся в магазине мама и не подозревала, какую нелегкую службу мне подкинула. Во-вторых, отдел игрушек. Родители ненавидели его наверняка так же неистово, как любили его дети. Редкий ребенок уходил от туда без слез, но я была в их числе. У мамы был ко мне подход.
Вдесяти минутах ходьбы был детский сад. Не помню имени любимой воспитательницы, но ее сын-школьник Виталик обидел не одного детсадовца. Зимой дорожки не посыпались песком, а поливались водой. Кататься на таких мини-катках - сплошное удовольствие. Самое большое разочарование - Новый год. Дело не в том, что все девочки были снежинками, а все мальчики - зайчиками. Дед Мороз был ненастоящий! - воспитательница старшей группы. Я ее раскусила. Кажется, маме пришлось купить мне шоколадку, чтобы успокоить бурю негодования. А еще на завтрак давали манную кашу. Ну не как не могли понять, что меня от манки тошнит. После получаса бессмысленного ковыряния в тарелке и очередной угрозы вылить мне ее на голову, пришла гениальная идея. Манку на голову я вылила себе сама. Попытка промыть волосы под холодной водой лишь усугубила дело. С тех пор я имела привилегию не есть треклятую кашу.
На углу через дорогу от садика находился театр. Спектакль для дошкольников - гиблое дело. Помню только девицу в красном в белый горошек платье и вращающуюся сцену. Зато, как потерялась, помню очень четко. Засиделась на месте, упустила из виду свою группу, вышла в какую-то дверь и очутилась в круглом зале с большими зеркалами, огромной люстрой и множеством дверей. И за каждой дверью были кресла и куча детей. В зеркальной комнате я потерялась окончательно, пока не появился самый настоящий король, в плаще и с короной. Он отвел блудную дочь к воспитательнице, которая уже одного не досчиталась, но не могла понять кого именно.
Кажется, весь мир находился вокруг моего дома. Только школа была где-то далеко. Меня заверили, что как только мне исполнится пять лет, я туда отправлюсь. На день Рождения счастью не было предела. Мне уже пять, можно сказать, взрослый человек,! А в школу не пустили... Родители удивились моей памяти и согласились хотя бы ее показать, но в первый класс я пошла уже в другом месте.
До сих пор считаю, что самый красивый парк, который я видела - это гомельский. Зеленые деревья-великаны и шустрые белки, которые совершенно не боялись людей. Не успел протянуть руку с печеньем, как на ней уже сидит хвостатая красавица. Над темным водоемом перекинут мостик. Посередине пруда возвышался домик. В нем жили лебеди. Черный лебедь и белая лебедка, как жених и невеста. И не было ничего более завораживающего, доброго и прекрасного чем эта пара, отражающаяся в воде.
Были еще река, мосты и корабли. Первые друзья и подружки. Папа приносил килограммовые "Рыбки" горького шоколада и коробки бисквитных пирожных. Молоко было в треугольных пакетиках. Из приемников пели Розембаум, Леонтьев и Пугачева. По телевизору показывали "Простоквашино".
Как-то получилось, что после нашего переезда вскоре ушла и целая эпоха. СССР распался, и Гомель в моей памяти остался навсегда советским. Мой город - это мои воспоминания.
Последний раз я была в Гомеле десять лет назад. Он изменился, постарел, или это просто я выросла. Сейчас он наверняка похож на все города вместе взятые и не похож ни на один. Но я точно знаю, что воздух там остался прежний, необычный. Какой-то родной, особенно после дождя. Запах города, в котором я не живу.