Аннотация: Небесная кобылица Улуча уже втащила огненную колесницу на перевал, когда войско головы Орохтай-дуна добралось до берега моря...
Алексей Корепанов. Еще до Македонского
Небесная кобылица Улуча уже втащила огненную колесницу на перевал, когда войско головы Орохтай-дуна добралось до берега моря. Повинуясь взмаху руки командира, повторенному сотниками-плечами, всадники придержали коней, начали переглядываться, радостно и хищно скаля зубы - цель их долгого похода была видна как на ладони, она находилась на расстоянии всего нескольких полетов стрелы. В бледно-голубом небе парили почти прозрачные перья облаков, зеленовато-синее море монотонно катило на серую гальку берега волну за волной - точно так же колышутся под ветром степные травы, - и то тут, то там желтели в прозрачной воде пятна отмелей. Тихо было вокруг, тихо и спокойно, как и в Великих степях, когда кончалось время войны и боги битв удалялись в свои звездные шатры, чтобы подкрепиться молоком небесной кобылицы Улучи и отдохнуть перед новыми схватками.
Орохтай-дун вытер лоб краем легкой накидки, обернулся в седле к застывшему чуть позади колену Иштуру. Иштур крепко держал поводья, смуглое плоское лицо его казалось окаменевшим, а в узких глазах хоть и хозяйничал страх, но была там и какая-то удовлетворенность: вот, мол, не соврал я, привел в то самое место. По бокам от него щурились, глядя на ту сторону залива, два бедра - оба низкорослые, крепкие, в старых шрамах. От таких не убежишь. А если и убежишь - стрела догонит, у них ведь луки в детстве были вместо игрушек.
Иштур встретил взгляд головы, молча кивнул: да, это здесь. Орохтай-дун вновь устремил взгляд вперед, туда, куда смотрели все те, кто уместился на вершине холма. Задние растянулись по пологому склону и молча ждали команды продолжить путь. Кто-то цедил воду из фляги, а кто-то наладился вздремнуть прямо в седле - обычное дело, если полночи не спал, а развлекался с напарниками по десятку, то мужчиной был, то женщиной. В походе не в стойбище - можно... У подножия холма, позади колонны, застыли повозки обоза.
Залив дугой лука вдавался в берег. Дальше от воды галька сменялась широкой полосой разнотравья, подступавшего к зеленым деревьям. За деревьями, поднимаясь все выше и уходя к горизонту, вновь простирались травы - высокие, густые, сочные, совсем не похожие на приземистую блеклую поросль Великих степей. А на другом конце дуги залива вздымалась к небу серая, подобная шатру гора с длинными пологими травянистыми склонами. Гора обрывалась в море, волны обращались в белую пену, натыкаясь на торчащие из воды камни, и никакие осадные лестницы не смогли бы дотянуться оттуда, снизу, до крепостной стены. Эта зубчатая, тоже серая, стена тянулась до вершины горы и сбегала вниз по противоположному склону, соединяя стоявшие через равные промежутки квадратные башни с отверстиями бойниц. Самая высокая башня, венчавшая гору, возносилась к небу позади стены, словно соединяя нижний и верхний миры. От угла до угла пересекал ее ряд высоких двойных стрельчатых окон - там, вероятно, размещались покои правителя. Стена охватывала все подножие горы, ее можно было сравнить с налобной золотой лентой главной жены Поднебесного Повелителя, и там, где на лбу Минахти-харам красовался чистейший рубин, тут виднелись пробитые в толще камня арочные ворота, зажатые между двумя мощными башнями. К воротам, выныривая из поросшей густым кустарником низины, вела широкая дорога. Ее было хорошо видно отсюда, с холма, потому что пролегала она через обширную пустошь, подступавшую к каменной преграде. Эта пустошь отлично просматривалась со стены и башен, на ней просто негде было укрыться и, как и говорил колено Иштур, траву там скосили чуть ли не под корень. Именно перед воротами и полегли почти все четыре сотни головы Архишака. Вместе с самим головой. Голова переселился в Небесные степи, а вот колено уцелел. И сумел добраться до стойбища.
Если, конечно, все было именно так, как он рассказывал. Если можно было поверить этому невероятному рассказу...
Почти все окруженное стеной пространство на склонах горы было застроено небольшими домиками с плоскими крышами. Зоркие глаза Орохтай-дуна видели, как там ходят и занимаются какими-то делами люди.
Крепость. Устроенная в очень удобном месте, господствующая над окрестностями. Сколько товаров привозят сюда морем, из дальних стран, о богатстве которых гуляет множество слухов по Великим степям... Сколько искусных изделий делают в самой крепости...
Эти приморцы чувствовали себя в безопасности за прочными стенами, но разве мало крепостей на его, Орохтай-дуна, счету? И стены были потолще, и башни повыше, и защитников побольше. И где теперь эти стены? И где теперь их защитники?
Правда, если верить Иштуру, сильна приморская крепость не стенами. И вовсе не штурмом и не осадой надо ее брать.
Но сначала - проверить.
Орохтай-дун махнул рукой, подавая сигнал трогаться с места, и направил коня вниз по склону. Следом двинулись его воины - колени-рядовые, бедра-охранники, локти-помощники, пояса-десятники, плечи-сотники. Они ведать не ведали о том, что задумал их голова.
* * *
Войско остановилось в полете стрелы от ворот крепости и, повинуясь командам, перестроилось в несколько шеренг. Вопреки ожиданиям, голова Орохтай-дун не приказывал приготовить и вынести в первый ряд штурмовые лестницы, не упоминал о постоянно бывших наготове углях, чтобы поджечь стрелы и осыпать ими городок. Но никто не осмелился задавать вопросы. Голова знает, что делает.
А Орохтай-дун подумал о том, что если колено Иштур говорил правду, то вскоре многим воинам суждено уйти в Небесные степи. Что ж, воины на то и воины, чтобы погибнуть, когда надо. Он должен был своими глазами убедиться в истинности слов Иштура.
В крепости, конечно же, давным-давно заметили подошедшее войско. Наверное, еще тогда, когда оно показалось на холме на той стороне залива. В узких бойницах башен происходило какое-то неторопливое движение.
Орохтай-дун жестом подозвал к себе плечо пятой сотни Кудрушта. Воин подъехал к голове, обхватив правой ладонью рукоятку сабли.
- Два десятка лучников к воротам, - негромко сказал Орохтай-дун. - Бить по бойницам. За ними, в двадцати шагах - сабленосцы, тоже два десятка. - Он пожевал узкими сухими губами и добавил: - Пояса не участвуют, всех поведешь сам.
Узкие глаза Кудрушта стали чуть ли не круглыми, но только на мгновение. Приказ есть приказ. Голова знает, что делает.
Не первый год жил на свете Орохтай-дун, и там, где нужно, имел свои глаза и уши. Высоко собирался вознестись Кудрушт, плечо вынашивало планы стать головой...
Кудрушт вновь кивнул, провел рукой по пластинчатому панцирю под распахнутой накидкой, поправил шлем. Развернулся и медленно поехал к своим, разъяснять задачу. Странную задачу...
И - раздробил на мелкие осколки дневную жаркую тишину топот копыт. Вслед за вскинувшим саблю плечом Кудруштом устремились к крепости приморцев лучники и сабленосцы, гикая на скаку, охаживая плетками коренастых коней. Орохтай-дун напряженно привстал на стременах, вглядываясь в бойницы. Войско за его спиной застыло, все взоры были устремлены на летящие к воротам десятки. Сама небесная кобылица Улуча, казалось, забыла о своей огненной повозке и тоже смотрела с высот на то, что происходило далеко внизу, на земле.
Миг сменялся мигом, и неслась, неслась к воротам неудержимая волна, покачивались луки, блестели сабли...
Стрелы не успели еще сорваться с тетив, когда топот копыт был перекрыт донесшимися из бойниц привратных башен странными звуками.
"Тра-та-та-та-та-та..."
Треск не стихал, непонятный громкий треск, и метались там, в бойницах, языки пламени.
Кони спотыкались и падали на всем скаку, и всадники летели через их головы, и кувыркались по скошенной траве, залитые кровью, выпуская из рук луки и сабли. Азартное гиканье сменилось воплями ужаса.
"Тра-та-та-та-та..." - продолжало трещать из башен.
Орохтай-дун, забыв обо всем, во все глаза смотрел на то, что творилось перед воротами. До них не доскакал ни один всадник. Раскинув руки, вывалился из седла Кудрушт, и остался неподвижно лежать, и по спине его прошелся обезумевший конь, чуть раньше оставшийся без хозяина - колена-лучника. Полыхали, полыхали огоньки в бойницах, и летел оттуда убийственный треск. Прошло совсем немного времени, но уже безнадежно захлебнулась атака. Носились по пустоши кони без седоков, неподвижно лежали убитые, ворочались в траве раненые, а остатки десятков метались у стен, редея на глазах. Наконец, оставшиеся в седлах повернули коней и помчались назад, к ошеломленным шеренгам соратников.
Пыль висела над пустошью. Треск оборвался, и стали слышны стоны раненых и умирающих. Раненых и умирающих... но отчего? Что за неведомое страшное оружие было у приморцев? Где они взяли это неслыханное оружие?
Уцелевшие воины спешились. Кто держался за окровавленное плечо, кто старался приподнять висевшую плетью руку. Их обступили, закрыли от Орохтай-дуна. Он, наконец, опустился в седло.
Семеро. Только семеро осталось от четырех десятков. За несколько мгновений. Орохтай-дун обернулся, нашел взглядом Иштура.
Не соврал колено, так оно и было. Положили всех из бойниц, вместе с головой Архишаком. Только один Иштур и ушел...
Орохтай-дун в последний раз бросил взгляд на затихшие привратные башни, поднял руку и дал знак отходить.
Не по зубам были приморцы лучникам и сабленосцам, и никакие штурмовые лестницы тут не помогли бы.
* * *
Войско расположилось поодаль от крепости, за низиной и рощей, на просторном лугу. Ставили шатры, безжалостно рубили деревья, разводили костры. Потянулся от бронзовых котлов запах похлебки. Кони разбрелись по траве, насыщались неторопливо. Воины сотни Муграхта копали в лощине могилы. Тех, кого накрыло обстрелом, уже беспрепятственно подобрали из-под крепостной стены, привезли в лагерь. Мертвых положили отдельно, над ранеными хлопотали лекари. Орохтай-дун распорядился снять надзор с Иштура, отправил его в шестую сотню. Воины сидели группками, тихо обсуждали кратковременную кровавую бойню. Завидев Орохтай-дуна, умолкали...
Голова молча протянул руку, и лекарь осторожно положил на его ладонь только что извлеченный из раны окровавленный кусочек какого-то металла. Орохтай-дун зажал его между пальцами, поднес к глазам, повертел, рассматривая. Кусочек был гладкий, формой своей походил на шлем. Какая сила заставила его вылететь из бойницы с такой скоростью, что он сделался невидимым в полете? Праща? Да нет, какая там праща... Разве бывают огненные пращи?
Орохтай-дун спрятал убийственную металлическую вещицу в напоясную кожаную сумку, наклонился, вытер пальцы о траву. Бросил через плечо сопровождающим локтям-помощникам:
- Всех плеч ко мне.
Посмотрел на небо и зашагал к своему шатру. Откинул полог, вошел. Снял с пояса трехгранный кинжал с усыпанной драгоценными камнями рукояткой, положил на легкий походный топчан. Вытащил нож из-за голенища мягкого сапога, кинул рядом с кинжалом. Сбросил накидку, расстегнул пряжки и освободился от панциря. Вновь облачился в накидку. Подошел к выходу, выглянул. Десять сотников-плеч торопливо направлялись к шатру с разных концов лагеря. Погибшего Кудрушта уже, по велению головы, заменил один из поясов, Гиршат.
Когда все вошли и встали полукругом у стен, Орохтай-дун негромко сказал:
- Ташкорт.
Рослый воин со старым шрамом через всю щеку сделал шаг вперед, склонил голову:
- Слушаю, мой господин.
- Остаешься за меня. Я с толмачом - туда, - Орохтай-дун повел головой в сторону невидимой из шатра крепости. - Попробую договориться.
Кое-кто из плеч, включая и Ташкорта, не смог скрыть изумления, но ни один не издал ни звука.
Голова знает, что делает...
- Если до утра не вернусь, - неторопливо продолжал Орохтай-дун, - сворачивайте лагерь и уходите домой.
Ташкорт невольно дернулся, и голова с нажимом повторил:
- Уходите домой. Крепость не взять, вы сами всё видели. Если и пытаться, то не сейчас, и не с нашими силами. Это решать Поднебесному Повелителю. - Он обвел взглядом оторопевших воинов и вдруг усмехнулся: - Но я думаю, что вернусь. Уверен, что вернусь, даже если договориться не удастся. Ступайте, обед стынет... Чиндуз, толмача на коня и давай его немедленно сюда. Сопровождать нас в крепость не надо.
- Будет исполнено, мой господин, - торопливо отозвался помощник.
Толмач был средних лет мужчиной с глубокими залысинами и бледным, в оспинах лицом, к которому никак не желал приставать загар. В отличие от коротких черных бородок степняков, его борода была густой, рыжей, неровно подрезанной. Родом он был не из этих краев, но знал языки Приморья, за что и держали его при дворе Поднебесного Повелителя. Взяли его в плен давно, еще молодым, и бежать он ни разу не пытался. Да и разве убежишь из Великих степей? К тому же "стреноженным" - с перерезанным сухожилием на ноге. Впрочем, при дворе жилось ему привольно. Копайся себе в книгах, составляй послания, сопровождай войско - зачем бежать? Чем конина хуже курятины? Чем кумыс хуже вина? Орохтай-дун не зря взял его с собой в этот поход далеко за пределы Великих степей.
Голова взобрался в седло, повернулся к толмачу:
- Едем в гости к приморцам, Альвий. Не трусить, штаны не пачкать.
Толмач вздрогнул, словно получил плетью поперек спины, поскреб бороду, и лицо его, казалось, побледнело еще больше. Но задавать вопросы он не осмелился, хотя и шевельнул губами.
- Убивать нас не будут, - успокоил его голова. - Я с миром еду, безоружный.
...Голова не ошибся: убивать их действительно не стали. Привратные башни молчали, когда два всадника неторопливо приближались к воротам - Орохтай-дун впереди, толмач за ним следом.
"Даже барбакан разобрали, - отметил голова, глядя на каменную кладку вровень с травой. - Настолько в своих силах уверены..."
Он остановил коня в двух десятках шагов от ворот, медленно поднял над головой руки с открытыми ладонями. Громко сказал, переводя взгляд с бойницы на бойницу:
- Высокий подданный Поднебесного Повелителя Орохтай-дун из рода Орохтай просит правителя крепости у моря принять его. У Орохтай-дуна есть предложение к правителю.
Он продолжал держать руки поднятыми, слушая, как за спиной толмач с небольшими запинками переводит его слова на чужой певучий язык.
Небесная кобылица Улуча не сделала еще и двух шагов по своей невидимой дороге, когда ворота с громким шорохом начали открываться.
Легкий холодок пробежал по спине Орохтай-дуна и тут же исчез. Немало прожил на земле кочевник, научился разбираться в людях. Не по их речам, а по их поступкам. Он был уверен, что в этой крепости его жизни ничего не будет угрожать.
В просвете между массивными створками продолжавших открываться ворот показались фигуры в короткой, выше колен, светлой одежде.
* * *
Квадратный зал, расположенный под крышей главной башни, был просторным и солнечным. У одной его стены, уходящей в высоту на три человеческих роста, на возвышении с каменными ступенями, восседал в вычурном кресле с высокой спинкой, украшенном пятнистыми шкурами, правитель города Треадеи Вергоний. Хоть и был он далеко не юн, но не утратил красоты, свойственной жителям Приморья. Живые глаза правителя казались частицами моря, светлое, как у толмача, лицо привлекало тонкими, но не мелкими чертами, а бородка, не в пример зарослям Альвия, была аккуратно подстрижена. Курчавые русые волосы спадали на плечи, голову обхватывала переливчатая лента, подобная радуге. В отличие от украшенных золотым шитьем и драгоценными камнями пышных многоцветных одежд Поднебесного Повелителя, на Вергонии было легкое белое с красной каймой одеяние, не скрывавшее голеней. Просторные рукава не доходили до локтей. Обут был правитель отнюдь не в сапоги, а во что-то невиданное - тонкая подошва и полоска то ли кожи, то ли чего-то еще поперек ступни. Из стены за креслом правителя выступало белое изваяние распахнувшей крылья неведомой птицы. Ее каменная голова с длинным изогнутым клювом склонялась над головой Вергония. ("Покровительница рода", - вскользь подумал Орохтай-дун.) Пол был выложен темными деревянными брусками с едва заметными узорами. Светлая тканая дорожка тянулась от кресла правителя до распахнутых дверей, за которыми виднелись перила широкой лестницы. По одну сторону от дорожки, вдоль стены со стрельчатыми окнами, стоял длинный стол. За ним сидели на массивных стульях семеро мужчин в такой же легкой, как и у Вергония, просторной одежде - кто постарше, кто помоложе, а один совсем юный, со вздернутым носом и пухлыми губами. Он тоже был курчав и длинноволос, и его глаза цвета моря очень походили на глаза правителя Треадеи.
Орохтай-дун сидел в кресле по другую сторону дорожки, вполоборота к Вергонию, и видел в окнах море, уходившее к дымке на горизонте и словно сливавшееся там с небом. Толмач стоял рядом с креслом, по левую руку от высокого подданного Поднебесного Повелителя. У правого подлокотника приткнулся низкий столик - вазы с фруктами, кувшин, бокал с напитком цвета рубина. Голова уже пригубил его - это был виноградный сок.
Первый разговор в тронном зале уже состоялся. Вергоний высказал сожалению по поводу убитых кочевников. "Мы сами нарвались", - ответил Орохтай-дун. Затем правитель Треадеи в сопровождении приближенных провел визитеров по всем этажам башни, включая подземные. И вот теперь они вновь вернулись в зал. Орохтай-дун предложил вести разговор с Вергонием с глазу на глаз, но тот заявил, что у него нет секретов от этой семерки - его однодумцев и помощников. Во всяком случае, именно так это прозвучало в не совсем уверенном переводе Альвия.
Все только что расселись по местам и пока молчали. Перед глазами Орохтай-дуна все еще стояли картины увиденного в этой чудесной башне. Кое-что осталось непонятным, для кое-чего толмач просто не смог подобрать слов - не было таких слов в языке степняков.
Большая чаша из черного мрамора с отверстием на дне, установленная на мраморном столбе в небольшом помещении. Изогнутая трубка, торчащая из стены над ней, чуть ниже овального зеркала. Правитель Треадеи поворачивает колесико на трубке - и оттуда в чашу течет вода, исчезая в отверстии.
"Комната для умывания", - переводит толмач слова Вергония.
Рядом - дверь в другое помещение. Углубление в мраморном полу, отверстие побольше. Вергоний дергает за шарик на цепочке - и вновь льется вода. Тут уж Орохтай-дун понимает без перевода, что это отхожее место...
Длинный подземный зал, уставленный широкими железными столами, над ними нависают огромные молоты. Правитель отводит в сторону какой-то стержень, и один из молотов с грохотом обрушивается на столешницу, отскакивает - и вновь падает вниз. Что за невидимый гигант орудует им?
"Это делает очень сильно нагретый воздух, - ошалело бормочет Альвий, выслушав улыбающегося Вергония. - Здесь, в крепости, многое делает нагретый воздух. Он помогает поднимать воду... перемещать разные грузы... молоть муку... стирать одежду... копать подземные ходы, делать такие залы, как этот... дробить камни... добывать железо... - Толмач замолкает, растерянно разводит руками: - Не знаю, как перевести, мой господин... Устраивать нинимайру..."
"А оружие? - спрашивает голова. - Его заставляет стрелять тоже нагретый воздух?"
Альвий переводит, а Орохтай-дун вынимает из сумы кусочек металла. Правитель Треадеи переглядывается с приближенными, начинает что-то говорить.
"Нет, не воздух, - переводит толмач. - Огненный... огненная самдия... Нет, не понимаю... Он называет это оружие... "быстро метать"... Быстромет?.. Они сами придумали это оружие... У них много таких быстрометов... И много миксилей для них... То, что у тебя в руке, мой господин... Они могут сделать очень много миксилей..."
"Очень много, - про себя повторяет Орохтай-дун и крутит в руке кусочек смертоносного металла. - Очень много быстрометов и миксилей..."
У него захватывает дух.
Голос правителя Треадеи громко прозвучал в тронном зале, разогнав картины недавно увиденного.
- Он говорит, что тебе, мой господин, нет смысла нападать на его владения, - перевел толмач. - И тебе, и другим. Он говорит, что никому не собирается угрожать. Они живут здесь, и занимаются своими делами. Но вражеское войско в крепость не пропустят.
- Я это уже понял, - пробормотал Орохтай-дун и покосился на толмача. - Переводи. Я буду говорить медленно, а ты переводи каждую мою фразу. Как можно точней. Это очень важно, Альвий.
- Я постараюсь, мой господин.
Давно Орохтай-дуну не доводилось произносить таких длинных речей. Он тщательно обдумывал каждое слово, и произносил его, не отводя взгляда от лица правителя Треадеи. Дожидался перевода, и продолжал говорить, стараясь, чтобы голос его звучал с предельной убедительностью. От этой его речи очень многое зависело.
Те воины, которые были здесь до меня, говорил Орохтай-дун, на собственной шкуре почувствовали всю силу твоего оружия, правитель Треадеи. Сегодня это почувствовали и мои воины. Я не буду больше атаковать твои владения, это бесполезно. У тебя очень грозное оружие, Вергоний. Но сидеть за этими стенами, имея такое оружие, все равно, что держать сотню прекрасных наложниц и проводить свои ночи без них. Ты правишь небольшой крепостью, Вергоний. А мог бы править половиной мира. Или даже все миром. Дальше, на западе, и на севере, и на юге, за морем, есть другие страны - мы, в Великих степях, это знаем от купцов и мореплавателей. Эти страны богаты, там много всякого добра, золота, драгоценностей и разных диковин. У меня почти тысяча воинов, и все они далеко не новички, они сильны, выносливы и бесстрашны, и пойдут за мной куда угодно. Присоединяйся к нам со своими быстрометами, и вскоре весь мир будет лежать у наших ног. Мы с тобой станем владыками всех земель, и величие наше будет безмерно...
Толмач едва не поперхнулся, услышав эти слова, но тут же встрепенулся и тщательно перевел. Орохтай-дун смотрел то на правителя, то на внимательно слушавших приближенных Вергония.
- Мы сделаем повозки и поставим на них твои быстрометы, - продолжал кочевник. - Мы будем налетать на вражеские войска и косить их как траву. Зачем тебе сидеть в этой крепости, когда перед тобой весь мир? Весь мир, Вергоний, а не кусочек огороженной стенами земли! Ты ведь ничего не видишь, кроме этого кусочка, а надо идти вперед. Если мы объединим силы и пойдем вместе, никто не сможет устоять против нас! - Он помолчал, впившись взглядом в лицо правителя Треадеи, и закончил вопросом: - Что скажешь на это, Вергоний?
Отзвучали последние, с заминками, слова толмача, и в зале наступила тишина. Взоры всех были обращены к мужчине, сидевшему в кресле на возвышении.
Тишина стояла недолго. Правитель Треадеи легонько усмехнулся и, в свою очередь, заговорил. Орохтай-дун, покусывая сухие губы, слушал перевод Альвия.
Говорил Вергоний не так долго, как степняк, но не менее убедительно.
Ему совершенно не хочется быть владыкой мира. Придуманные и сделанные здесь, в Треадее, быстрометы предназначены вовсе не для того, чтобы с их помощью завоевывать других, неся смерть, а для того, чтобы никто не смог завоевать Треадею. Это не наступательное, а оборонительное оружие, созданное для защиты жителей крепости.
Да, он, Вергоний, не желает никого покорять, не желает ничего разрушать. Познание и созидание гораздо интереснее и угоднее богам, чем покорение и разрушение. Есть множество вещей, достойных самого пристального внимания, есть множество вопросов, на которые стоит найти ответы. Что такое звезды, и почему они светят ночью? Почему уходит за море солнце? Как приручить силу ветра? Можно ли построить подводное судно и побывать на морском дне? Есть ли способ превращать песок в железо?
Мы постоянно пополняем наши знания, говорил Вергоний. Мы постоянно находимся в поиске. И никакие завоевательные походы не могут сравниться с этим поиском. А насчет того, что мы сидим в этой крепости и не видим того, что за горизонтом, то это поправимо. Возможно, нам удастся создать железную птицу - и не одну! - вот тогда-то мы и посмотрим на мир. Не завоюем, а посмотрим. Да, дело это очень сложное, но даже если не успеет довести его до конца он, Вергоний, то доведет его сын.
- Я не намерен идти с тобой, Орохтай-дун, и другого ответа не будет, - перевел толмач последние слова правителя Треадеи.
* * *
Огненная колесница неотвратимо приближалась к краю небес, когда голова и толмач приблизились к лагерю. Было время ужина, воины сидели у костров, и лишь караульные не покидали свои посты - хоть и не предвиделось никакой угрозы, походные правила никто не отменял.
Орохтай-дун сказал несколько слов караульным, расположившимся неподалеку от дороги, ведущей к крепости, и направил коня дальше. Подъехал к своему шатру, легко спрыгнул с коня. Два локтя-помощника, до того сидевших чуть поодаль, бросились было к нему, но голова жестом остановил их: сидите, мол, где сидели. Так же молча, движением руки, отпустил толмача. В шатер заходить не спешил, и ужинать не собирался - правитель Треадеи не поскупился на обильное угощение. За столом о завоевании мира уже не говорили. Все было сказано, и Орохтай-дун понимал, что настаивать бесполезно. Он хорошо знал людей.
Командиры сотен, хоть он и не посылал за ними, уже спешили к нему от костров, придерживая сабли на поясе. Приблизились, застыли в почтительном молчании, ожидая, что скажет голова. А Орохтай-дун не спешил начинать, вдыхал теплый воздух, глядя на темнеющее небо.
- Будем тут ночевать, мой господин? - осмелился, наконец, прервать тишину Ташкорт.
Орохтай-дун медленно кивнул.
- Обстрелять их горящими стрелами? - выскочил новоиспеченный сотник Гиршат. - Подкрасться, когда совсем стемнеет, и...
Голова перевел на него взгляд, усмехнулся:
- Зачем? Они не заслуживают такой незавидной участи. Пусть живут и занимаются своими делами.
Сотники недоуменно воззрились на него, а Орохтай-дун неторопливо продолжил:
- Завтра утром выступаем. И, надеюсь, не назад, а туда, - он кивнул в сторону, противоположную той, откуда пришло войско степняков. - А может быть, и ночью. Всем быть готовыми быстро свернуть лагерь.
Сказал - и скрылся в шатре.
Изумленные командиры сотен некоторое время переминались с ноги на ногу и переглядывались, а потом неуверенным шагом возвратились к кострам.
А Орохтай-дун, не раздеваясь, лежал на топчане, подложив руки под голову, и смотрел в полумрак. Вновь вспоминал все то, что увидел в удивительной крепости приморцев, строил планы на будущее - и ждал.
"Железные птицы... - думал он. - Если бы у меня были железные птицы... Только под силу ли кому-либо создать такое?"
Потом он незаметно уснул, и ему приснились большие железные птицы, похожие на ту, которая распростерла крылья над тронным креслом правителя Треадеи. Птицы подлетали к вражеской крепости, и высокие стены не были им преградой. Они зависали в воздухе, и оттуда на оборонявшихся сыпались стрелы с горящим оперением. Птицы снижались, из их боков вываливались веревочные лестницы, и быстро и ловко спускались по ним на городские улицы степные воины, чтобы вступить в бой уже в самой крепости...
Чутким был сон Орохтай-дуна. Кочевник даже не услышал, а почувствовал приближавшиеся к шатру шаги. Встал с топчана, зажег факел от тлеющих в чугунке углей, воткнул в подставку. И не стал сдерживать довольную усмешку - судя по звукам, к шатру шли двое. Одним из них был тот, кого он ждал.
И когда за пологом раздался несмелый голос караульного: "Мой господин..." - он сразу отозвался:
- Пусть Дориний заходит. Эй, локти, толмача сюда, немедленно! Пусть принесут на носилках! Лагерь - сворачивать!
- Слушаюсь, мой господин! - в один голос отозвались локти-помощники.
Полог колыхнулся, и в шатер вошел юноша. Тот самый, курчавый, светловолосый, со вздернутым носом и пухлыми губами, очень похожий на правителя Треадеи. Дориний. Орохтай-дун хорошо запомнил имя сына Вергония.
Степняк жестом указал на топчан, а сам шагнул к походному столику, налил кумыса в деревянную чашу. Повернулся - юноша продолжал стоять. Орохтай-дун с улыбкой подошел к нему, взял за руку, отвел к топчану, усадил. Подал чашу, жестом показал: "Пей". Дориний кивнул, осторожно сделал глоток, а кочевник пересек шатер, откинул полог, выглянул в ночь. У костров уже началось движение, слышались голоса отдававших команды поясов-десятников. С топотом примчались четверо воинов с носилками, в сопровождении локтей, чуть не вывалили на землю у ног Орохтай-дуна ошарашенного толмача.
- Альвий, сюда. Переводить будешь.
Толмач, прихрамывая, вошел в шатер, и голова тут же обратился к юноше. Тот сразу отставил пиалу и поднялся с топчана.
- Я ждал тебя, Дориний, - сказал степной воин. - Я знал, что ты придешь.
Юноша сделал шаг к нему, остановился, заговорил горячо, прижав руки к груди. Толмач едва успевал переводить. Впрочем, Орохтай-дун не очень-то и нуждался сейчас в услугах Альвия. Он и так знал, что скажет сын правителя Треадеи.
Юному Доринию было тесно в крепости. Но окончательно он осознал это только после речи кочевника в тронном зале. Доринию очень хотелось устремиться вперед, за окоем, увидеть неведомые земли, побывать в далеких краях. Да, это можно было бы сделать с помощью железной птицы, но удастся ли построить такую птицу? А если даже и удастся, то когда? Когда он, Дориний, будет дряхлым, и пропадет у него желание покидать насиженное место? Безусловно, очень интересно вместе с отцом и мастерами заниматься тем, чем они занимались ежедневно, но Доринию хотелось большего. И вот теперь, когда представилась явная возможность отправиться в иные места, он не желает ее упускать. Он готов идти в далекий поход вместе с кочевниками!
Орохтай-дун слушал то, что ему переводил толмач, и усмехался про себя. Еще там, в тронном зале правителя Треадеи, он был уверен, что все так и будет. Уговаривая Вергония вместе отправиться покорять мир, он видел, какими глазами смотрит на него, Орохтай-дуна, юный сын правителя. Кочевник хорошо разбирался в людях.
- Быстромет ты оставил у шатра? - спросил он, когда Дориний замолчал.
Толмач перевел, и юноша кивнул и вновь начал говорить.
Он знает, как сделать новые быстрометы, много быстрометов, и огненную самдию к миксилям, все это у него вот здесь, в голове. Он знает, где раздобыть необходимые материалы. Никто не сможет помешать войску продвигаться все дальше и дальше за горизонт...
- У тебя будет интересная жизнь, Дориний, - пообещал Орохтай-дун. - Ты не пожалеешь. Ты ни о чем не пожалеешь. У твоих ног будет весь мир. Если птенцу тесно в гнезде, нужно покинуть гнездо. - Степняк поднял палец. - Но не разрушать его. Пусть гнездо живет своей жизнью.
...Десять плеч, вызванных головой в шатер, молча слушали его. Дориний тихо сидел на топчане, а под топчаном виднелся быстромет.
Мы идем вперед, сказал Орохтай-дун. У нас будет грозное оружие, такое же, как и у приморцев, и нас ждут большие дела. У всех вас будет то, чего вы пожелаете. Но это не приказ. Это предложение, и каждый из вас может отказаться от него и возвращаться домой. Есть среди вас такие, кто не хочет идти дальше?
- Есть, - ответил одноглазый коренастый Фиртух. - Я так понимаю, мой господин, что Поднебесный Повелитель ничего не знает об этом?
- Ты правильно понимаешь, - кивнул Орохтай-дун. - Вот ты и скажешь ему об этом. Бери десяток колен и отправляйся назад. Расскажешь Поднебесному Повелителю о том, что здесь произошло, что ты видел собственными глазами... И передай ему, что я, голова Орохтай-дун из рода Орохтай, не советую ему больше посылать войска на штурм этой крепости.
- Я все расскажу, мой господин...
- Можешь идти.
Когда плечо Фиртух покинул шатер, Орохтай-дун обвел взглядом оставшихся сотников и растянул в улыбке тонкие губы.
- А мы пойдем дальше...
Он продолжал улыбаться, и на лицах его соратников тоже появились улыбки, и глаза их заблестели в свете факела.
Орохтай-дун хорошо разбирался в людях.
Однако он не был провидцем.
Он не знал, что случится через две сотни дней, когда у него будет уже тридцать быстрометов, поставленных на повозки.
Двигаясь на закат, его войско окажется среди густых лесов и болот. Степняков долго будут сопровождать, оставаясь незамеченными, лесные жители - умелые охотники и воины, расправившиеся в борьбе за богатые зверем и рыбой территории с другими окрестными племенами. Лесные жители нападут внезапно, среди ночи. Осыпав с ветвей деревьев лагерь кочевников стрелами и камнями из пращей, бородатые гиганты, прекрасно видящие в темноте, со всех сторон рванутся к кострам, размахивая огромными боевыми топорами. И бессильными против них окажутся чудесные быстрометы - степняки даже не успеют пустить их в ход. Отдельные группы лесовиков предпримут ложное отступление, заманивая кочевников в непролазные топи, и до самого утра будут раздаваться в лесу обреченные вопли и стоны умирающих жителей Великих степей. Орохтай-дуну с горсткой колен удастся уйти с места бойни - но только затем, чтобы найти свою смерть в болоте. Юный Дориний распрощается с жизнью намного раньше - ему размозжит голову камень, выпущенный из пращи, когда юноша выбежит из шатра.
Еще долго лесовики добивали раненых, по следам отыскивали тех, кому удалось вырваться из лагеря, и расправлялись с ними. Пленные им были не нужны. Резали и лошадей - для завяливания, лишний запас мяса никогда не помешает. Снимали с трупов одежду, стягивали сапоги, собирали чужое оружие, растаскивали обоз. Грузили на повозки шатры - все пригодится в хозяйстве. Забрали с собой и повозки с непонятными железными штуковинами. Но когда лесная рать с богатой добычей вернулась в свое селение, главный колдун племени распорядился утопить эти диковины в болоте, посчитав их чужими идолами. У лесовиков были свои боги.
Несколько десятков степняков, которым удалось избежать участи остальных, разрозненными группами скитались по дремучим лесам. Они так и не увидели дальних стран, и никто из них не вернулся домой, в Великие степи.
Приморская крепость еще долго оставалась неприступной, но правителю Треадеи не удалось создать железную птицу. Вернее, он не успел. Однажды, сорвавшись с небес, рухнула в море огромная огненная глыба, подняв волну выше гор - и Треадею смыло с лица земли, и на том месте не осталось ни единого обломка.
А потом грянул очередной Великий Потоп, и всю эту местность залили морские воды.
И не осталось ни на земле, ни в памяти тех, кто был позже, и следа пребывания в этом мире правителя приморской крепости Треадеи Вергония и высокого подданного Поднебесного Повелителя Орохтай-дуна из рода Орохтай.
Впрочем, такие потопы случались еще не раз - и в те времена, когда на ночном небе слабо светил Фаэтон, и позже, когда в земных небесах появилась Луна...