У каждого человека есть детство. Длинное или короткое, яркое, как на глянцевой журнальной картинке или туманное, почти забывшееся, самое разное. Но оно периодически приходит в память и тревожит самые нежные ее струны со вздохом сожаления, в тщетной попытке повернуть время назад, чтобы хотя бы одним глазком...
И сжимается сердце от тщетной невозможности возвратить бесконечно-длинные дни, самое синее небо, потрясающую необъятность и безмятежность окружающего мира, простирающегося далеко за пределы возможности и досягаемости.
Милое, невозвратное мое детство, начавшееся для меня где-то на третьем году жизни четкими фотографическими образами. Высоченное, в несколько ступеней, деревянное крыльцо наших яслей, младшая группа с южной стороны. Разные-разные санки, прислоненные почти вертикально к этому крыльцу. Я знаю - мои с синими железными полозьями и спинкой и ярко-желтыми планочками сиденья. Была еще огромная клетчатая шаль и парадные брючки цвета молодой листвы. А еще первые слезы унижения и обиды, когда воспитатель, в голос, не ограничиваясь в выражениях, отчитывала меня как самого тупого и глупого ребенка, не сумевшего наощупь достать из темного тряпочного мешочка на ее коленях нужный предмет. Бог весть, что там было: кажется, кубик, деревянная катушка от ниток - это точно и маленькая темная игрушка, то ли сидящая резиновая кошечка, то ли еще кто-то, но обидно было очень.
И были полдники за маленькими столиками на четверых. И бесподобные конфеты Чио-чио-сан: под внешним фантиком - серебряная фольга, которая неизменно шла на изготовление волчьих зубов. Этакий серебряный оскал почти у всей группы после такого полдника и встречающий родителей, как нам казалось, настоящий, грозный волчий рык. И были сатиновые пояса с пуговицами на боку и невероятно сложными для меня подтяжками для чулок на четырех тугих резинках.
Наши большие ясельные окна на юго-восток, и радость ожидания похода домой через овражек со странным название Быков с ударением на последнем слоге, абсолютно спокойный, мелкий, заросший травою и бурьяном летом и грозно бушующий в половодье.
Как-то летом, на этом же, третьем году жизни у нас дома свершался грандиозный ремонт - переклеивались обои, и поэтому за мной пришла не бабушка, а кто-то из соседей.
И мы шли домой вдоль высокого полотна железной дороги Москва - Казань, или, как у нас говорили вдоль линии, тогда еще однопутки.
Август, скорее всего был август, потому что по бокам гравийной тропочки у полотна высокой стеной стояла цветущая, пряно пахнущая пижма. Ее желтые таблеточки цветов желтели высоко над моей головой, и предзакатное солнце било в лицо и зажигало красными бликами рельсы. И резко, привычно пахли креозотные черно- бурые маслянистые шпалы и если к ним притронуться руки долго-долго не отмоешь, ни мгновенно въедающуюся черноту ,ни запах.
Мои первые зимы, короткие, быстротечные. Изо всего в памяти моя бело-желтая цигейковая шубка с коричневыми пятнами под леопарда с тремя огромными пуговицами. Шапочка моя тоже из цигейки темно-коричневой основным фоном и с более светлой отделкой надо лбом.
А еще нас второй раз прививали от оспы тоже в яслях. Помню тихий час, смирное лежание на кровати. Я тайком разглядываю свежую ранку на плече. К прививке категорически было запрещено прикасаться, но было интересно смотреть как из царапинок медленно выступает, набухая капелькой сукровица .
А еще был орел, привезенный матерью из поездки на Кавказ. молочно -желтый, с распростертыми крыльями, фосфорно-светящийся в темноте, на крутой подставке, изображающей скалу.Он предназначался в подарок воспитательнице, вероятно, чтоб меня не очень обижали.
И мне было очень жаль его, такого красивого, привязанного к подставке тонкой атласной ленточкой и накрытого сверху высоким колпаком коробки.