Дешни: другие произведения.
Купить мясорубку Ольга мечтала давно. Это чудо современной домашней техники она видела в одном из городских магазинов. Как благородно стояло оно на стеклянной полке витрины, увенчанное белым овальным лоточком для продуктов! Вот только модный пластмассовый ценник недвусмысленно намекал, что покупку не мешало бы отложить до лучших времен. А так как "лучшие времена" времена в ближайшем будущем явно не намечались, то мечта продолжала оставаться только мечтой.
Старую ручную мясорубку Ольга тихо ненавидела и под всяческими предлогами избегала готовить те блюда, где требовалось применение этого алюминиевого монстра, что норовил своротить с места кухонный стол, когда приходилось всем корпусом налегать на ручку.
Просто так отдать за новую игрушку почти всю зарплату Ольга позволить себе не могла. Нужен был какой-то левый заработок.
Осень подсказала выход: ягоды. Если продать клюкву, то, может быть, хватит денег и на мясорубку.
Раннее субботнее утро, солнечное и тихое, обещало хороший теплый денек. И, распределив между домашними семейные дела, Ольга отправилась в лес.
Сразу за околицей дремало широкое сизовато-седое клеверное поле. Густая отава уже качала плотными розовыми головками, почти доставая до рубчика литых, черных резиновых сапог, блестящих от сбитой росы, что холодила ноги даже сквозь шерстяные носки. Но Ольга упрямо пробивалась через путающий ноги клевер, срезая изрядный крюк полевой дороги, чтоб попасть к лесу именно в том месте, где деревья, чуть расступаясь, открывали узкий просвет тропы-зимника.
В лесу еще немного сумрачно. Плывут, слоятся терпкие осенние запахи, начинает устилать землю пестрая, обожженная первыми заморозками листва.
Тропу уже успели растоптать ягодники-промысловики. Они со своими комбайнами залезают в клюквенники еще с середины августа. Им никакой запрет не запрет. Обдергают зеленцы, больше затопчут, чем выберут. И чего бесятся? Проку в той ягоде никакого: ни лежкости, ни пользы.
Лес всегда жил и живет своей, независимой от людей жизнью. Здесь даже время идет абсолютно по-своему: то тянется бесконечно долго, то летит с невероятной скоростью. И походка в лесу становится особенной: пружинистой, немного стелющейся. Шаг растянут и легок. Руки на ремнях рюкзака. Полтора часа идти до места. Если с хода не сбиваться. А отвлекаться Ольга не собиралась. Не отдыхать пошла - за делом.
Старый, гнетущий, сумрачный ельник, которого не касались рубки ухода, плотно подступал к тропинке. Возраст иных великанов трудновато было определить. Под их густыми лапами не росло даже чахлой травы, лишь покрывал землю толстый слой бурой хвои и старых шишек. А там, где, вздыбив мертвые корни, догнивали буреломные сухары, пытались пробиться к свету тощие березки. Многочисленные грибы показывали свои разноцветные шляпки из-под веток, порой выбегая под ноги. Как чувствовали, что собирать их не будут. Некогда.
За ржавой болотистой речкой царство старого ельника кончалось. Когда - то здесь остановился огонь давнего лесного пожара, и теперь по болотным гривам расселился вездесущий мелкий березняк, в котором терялись правильные ряды сосновых посадок. Здесь было солнечно и весело. К обочинам подползал цветущий лиловый вереск, багровели кисточки мелкой брусники. Ольга на ходу горстями отправляла ее в рот, мягко давя языком терпковатые ягоды.
В ближайшем болоте уже громко аукались дачники. Это лишь горожане начинают с самого утра голосить, едва потеряв друг друга из виду за ближайшим кустом. От этих криков звенит воздух, и начинают суматошно трещать сороки.
Ольга любила ходить в лес одна. И клюквенные меcта у нее были свои: на маленьких болотечках и рукавинках, где большой ягодной бригаде делать нечего, а два-три человека вполне могут наполнить свою тару.
Если у распластанного у обочины рдяного куста бересклета, внимательно следящего за дорогой черными качающимися бусинками-глазками, свернуть на юг, то под ноги ляжет грива.
Здесь у Ольги свой путь. Даже не тропа, а редко приминаемый вересковый покров в направлении на одинокую, странным образом уцелевшую после пожара старую двойную ель. И почему-то, всегда именно на этой гриве выплывало из памяти, ложась на язык растянуто, под шаг: ''из ве-рес-ка на-пи-ток ...за-быт... дав-ным-дав-но.... А был он... сла-ще... ме-да... пья - нее ...чем... ви-но...''
Вот и сейчас еще копошились в сухих лиловых кисточках темные шмели и мелкие лесные пчелы. А у них, где - нибудь в чащобине, в потаенном дупле, зрел, наливаясь благородным темно-золотистым цветом, терпковатый, дурманящий, дикий кипрейно-вересковый мед.
Тихий сухой шелест вплелся в легкое шуршание шагов. Ольга быстро глянула влево. По бурой полегшей осоке, устилающей ложбинку старой тракторной борозды, утекала, струилась черная толстая гадюка.
- Не лежалось тебе на месте-то! - заворчала беззлобно Ольга, - Да не бойся, не трону! Опять, поди, за моими мышами охотилась? Не всех еще приела?
Семейство лесных желтогорлых мышей жило неподалеку под старым пнем-выворотнем, что топорщил сухие корни на самом квартальном прокопе. Ольга сама выволокла его сюда несколько лет назад, когда впервые, наугад, вычисляла дорогу в это болото. С тех пор старый выворотень исправно нес службу ориентира.
Сразу от пня начинался спуск - четырехминутный прорыв сквозь мелкий густой чапыжник, надежно охраняющий клюквенное место.
Болотце, поросшее мелким редким соснячком, было кругло, как блюдечко. Кое-где торчали мертвые сосны-сухары не пережившие большого пожара.
Ольга расположилась по-хозяйски. Она выбрала сухарину повыше и поприметнее, вытянула из кармашка рюкзака белую двухметровую пластиковую ленту и, поднимая руки как можно выше, обвязала ей голый ствол. Потом спустила с плеч рюкзак и проговорила вполголоса:
- Дедушка-болотничек, принимай. Я по ягоду пришла, - можно было и в голос крикнуть - все равно никто чужой не услышит. Людей в этом болоте не бывает. Но рьяные промысловики и сюда успели. Пролетели, как воронье, охватали с кочек самую крупную клюкву и исчезли. Мох уже начал расправляться, скрывая редкие следы.
Ольга, вооруженная только двухлитровым ведерком-побирушкой начала, не торопясь, кружить вокруг приметной сосны, и первые багровые ягоды гулко забрякали в пластмассовое донце.
Она знала, что если прижаться влево, почти к самой границе березово-осиновой черты, клюква будет в форме капельки. На голых высоких кочках в середине болота клюква средняя, ровная. А если нужно, что покрупнее, то справа, из пучков тонкой осоки можно выковырять по нескольку алых бочоночков. Размером такая клюква почти с вишню, но, зачастую, еще белобокая.
Ольга сначала считала ведерки, но после пятого сбилась и бросила это бесполезное занятие.
Где-то в вершинах старательно свистел ветер, а здесь, внизу было тихо, солнечно и спокойно. Зацепишь рукавом ветку багульника и плывет, стелется сладковато-дурманящий запах. Переспелые гоноболинки, сизые и сочные, висят на длинных ножках и падают в поставленную ладонь, только прикоснись.
Когда солнце миновало полуденную отметку, перевалив за крону двойной сосны, в большом болоте на юго-западе начали перекликаться ягодники. Особенно надоел один, вот уже с час орущий: -
- Эге-ей, Коля-я!
Злополучный Коля не отзывался, а мужик, не переставая вопить, смещался к востоку, в глухое безъягодное болото.
- И куда его понесло? - вслух подумала Ольга, высыпая очередное ведерко в изрядно потолстевший рюкзак. Вскоре крики умолкли. То ли друга нашел, то ли укатил слишком далеко.
Ольга перекусила ржаным хлебом и немного помятыми мясистыми помидорами, не забыв оставить корочку на поваленном стволе и высыпать остаток соли из спичечного коробка в лодочку отставшей коры. Может, болотник поужинает, может, зайцы придут полакомиться. Они здесь водятся, их орешки встречаются на кочках периодически.
Крикун объявился часа через полтора. Тут уж он больше никакого Колю не поминал, а надсадно блажил сорванным голосом:
--- Э-э! Люди-и! Лю-ю-ди-и!
Вот теперь стало ясно, что заплутал, даром, что солнце на небе. А то ''Коля, Коля! '' Ори своего Колю, хоть охрипни, никто чужой не отзовется. А тут на отчаянный призыв в большом болоте откликнулось сразу трое, повторяя зов дважды через короткие промежутки, чтоб сумел сориентироваться на голос. Куда там!
Ошалевший крикун забирал все левее и левее, явно возвращаясь туда, откуда пришел. Разночуй, видимо, попался, направления не понимает. Отозвалась ему и Ольга, сложив руки рупором, закричала, насколько позволяло горло:
- Иди на солнышко! Иди на солнышко! Эгей! На солнышко!
Солнце в тот момент находилось как раз у нее за спиной. Крикун, видимо, понял, начал приближаться, не переставая хрипеть:
-Лю-ди-и!
Ольга периодически отвечала ему. И вот, наконец, страдалец выломился из густого чапыжника на болотинку. В молоденьких сосенках замелькали камуфляжный костюм и голубая вязаная шапочка с нелепым помпоном, съехавшим на левое ухо. На сгибе правой руки моталась корзина-боковуша из цветной проволоки. Он рвался через кочки метрах в десяти левее Ольги, ничего уже, похоже, не соображая и не замечая. Она спокойно окликнула бедолагу, не сумев, однако, скрыть усмешку в голосе:
- Чего орешь-то? Притормози малость.
От ее слов крикун опешил, остановился, суматошно оглядываясь. Увидел, наконец, Ольгу и свернул к ней. Красное потное лицо расплылось в глупой улыбке во весь и без того широкий рот, обильно блестящий желтым металлом.
"Лет сорок с хвостиком. - Прикинула Ольга,- а то и все пятьдесят. И явно горожанин. Порастряс, поди, жирок на брюшке-то."
Он подошел почти вплотную и начал торопливо оправдываться:
- Я заблудился, понимаете, заблудился...
- Да поняла уж, - отозвалась Ольга и посоветовала: - Сядь, охолони маленько.
Он покорно опустился на валежину, поставил у ног корзину почти на три четверти наполненную мятыми почерневшими олякишами подосиновиков-переростков и такими же крупными рыжими болотниками. Потом медленно стянул с головы шапочку, вытирая ей мокрое лицо. Некогда черные, а теперь изрядно тронутые сединой волосы слиплись и перепутались, а на самой макушке влажно блестела изрядная плешь. Вид у горожанина был довольно жалкий.
Он добыл из нагрудного кармана пачку "Dallas", вытряхнул оттуда сигаретину, с надеждой заглянул внутрь пачки и, скомкав, отбросил ее. Голубая прозрачная зажигалка ощутимо подрагивала у него в руках, когда прикуривал. Он говорил, говорил, говорил и все никак не мог выговориться.
Ольга сидела метрах в трех от него и деловито очищала от ягод широкую кочку. И ей было все равно, смотрит на нее сейчас этот курильщик или нет. Стыдиться нечего и хвалиться нечем. Не худая и не толстая. Обычное лицо русского типа, каким оно становится у женщины чуть за тридцать, все лето проведшей на солнце: кожа потемнела, а волосы, и без того светлые, выгорели почти до белизны. Даже тонкие брови над серо-голубыми глазами стали почти незаметными.
Когда сигарета догорела до жгущего губы окурка, мужик, видимо основательно пуганый пожарными, тщательно раздавил ее на голом сосновом стволе и довольно жалобно попросил:
- А водички у вас не найдется?
Воду в лес Ольга не брала никогда. От жажды за день еще никто не умирал. Она неторопливо поднялась, подошла и, присев, раздвинула мох у ног нежданного гостя, вдавливая руки во влажную глубину. В этом, обильном на дожди году, болота были буквально напитаны влагой. В сложенные лодочкой ладони начала быстро просачиваться меж пальцами желтоватая вода.
- Вот так цеди и пей сколько влезет.
- Но это же болото! Нельзя некипяченую воду пить!
- Это у вас в городе из-под крана нельзя. А здесь, в торфяниках, никакая зараза не живет. Такой мох в войну на раны клали, лечебный он.
И, для примера, сама поднесла сомкнутые ладони ко рту, медленно отцеживая губами мелкие обломочки белого мха-сфагнума. Вода была прохладной и кисловатой.
Горожанин сначала осторожничал, а потом пил жадно и долго. Когда он немного отдохнул, Ольга указала ему на одинокую ель на северо-востоке.
- Вот на нее и пойдешь. Выйдешь на прокоп - борозда такая тракторная без травы. Если стоять спиной к болоту, то идти нужно влево. Прокоп выведет на дорогу. По ней пойдешь так, чтоб солнце светило в спину и выйдешь как раз к вашей машине, если ваши друзья еще не уехали.
Зеленую "Техпомощь", упяченную в мелкий сосняк, Ольга видела утром, когда сворачивала на свою тропу. Горожанин, слушая, согласно кивал головой, долго благодарил и, наконец, скрылся в зарослях чапыжника, окружающего болото. Но, не успела она облегченно вздохнуть, как он, донельзя смущенный, появился вновь, и стал просить вывести его на дорогу, потому что он обязательно заблудится еще раз.
Ольга плюнула, оставила побирушку рядом с рюкзаком и повела горожанина из болота, чертыхаясь себе под нос и раздраженно ворча, что нужно дома сидеть, если сосну от березы не отличаешь, и пять деревьев уже чаща.
На прокопе страдалец опять долго рассыпался в благодарностях и, наконец, (в самом деле, наконец!) уверенно пошагал в указанном направлении.
-И носит же таких олухов по лесу!
Ольга проводила насмешливым взглядом его мокрую меж лопатками, широкую, пятнистую спину и снова ушла в болото. Длинные концы приметной ленты, охраняющей рюкзак, трепетали на ветру и были видны от самой кромки леса.
Высыпая в рюкзак очередное ведерко, Ольга посмотрела на часы.
- Похоже, пора выходить.
Собралась, застегнула верхний клапан и невольно охнула, отрывая рюкзак от заметно просевшего мха. Ощутимая тяжесть вдавила ремни в плечи. Поясницу ломило. Но это ничего.Пока идешь, эта боль уляжется, зато начнут гудеть ноги и кожу на лице стянет от липкого пота. Ягодка сама домой не ходит...
Ольга приводила ягоду в товарный вид поздно вечером, когда все дела по хозяйству были переделаны и домашние легли спать.
Клюкву легче не перебирать в ладонях, а перекатывать на столе. Приспособление не хитрое. Нужно приподнять две ножки кухонного стола, чтоб столешница образовывала наклонную плоскость, ограниченную с боков двумя полотенцами. На табурет у стола она поставила глубокий пластмассовый таз. Работа пошла привычно и споро.
Горсть ягод, брошенная на стол, с легким шумочком прокатывалась по нему. И весь неизбежный мелкий лесной мусор: сосновые хвоинки, жесткие клюквенные листики, обломочки белого мха, оставался на столе, а клюква сметалась в таз.
Рюкзак вместил в себя два с половиной ведра отборных ягод. Синий таз оказался до краев полным багряным лесным урожаем. Ольга пересыпала добычу в брезентовую сумку и, зевая, побрела спать. Завтра утром с первым автобусом нужно успеть в город.
На Центральном рынке продавцы с клюквой начали попадаться еще у ворот. Но Ольга, помня наставления опытных торгашей-промысловиков, пошла внутрь однотонно гудящего крытого павильона. Там она нашла клюквенный ряд и уверенно встала за прилавок, хотя раньше торговать клюквой не пробовала.
Под глухое ворчание соседки - румяной полнотелой бабенки - вот, мол, еще одну принесло, - молча разостлала на каменный прилавок зеленую ситцевую тряпицу и высыпала на нее часть ягод из сумки. На кучу водрузила стакан. Граненый, но без рубчика сверху. Именно такая мерка была и у всех остальных продавцов. Пока шла к своему месту Ольга спросила у двоих или троих почем сегодня ягода. Не дело сбивать цену, тем более, окинув опытным взглядом ягоду соседей, она убедилась, что ее клюква спелее, хоть, может быть, и не такая крупная. За прилавком в основном стояли те самые промысловики, что безбожно обирают незрелую ягоду уже в начале августа. И вот теперь, в конце сентября вынуждены всячески исхитряться, чтоб придать вялым клюквинам былую упругость и должный цвет. Их и мочат, и кипятком обдают и подкрашивают кто ''Инвайтом'', а кто и крепкой марганцовкой.
Две пожилые покупательницы долго ходили вдоль прилавка, смотрели, спрашивали и, наконец, остановились около Ольги:
- А почему у некоторых ягода мокрая, а у Вас сухая?
На какое-то мгновение Ольга опешила, не говорить же правду - погонят потом из-за прилавка и ягоду по полу раскатают, да и бока намять могут.
Через пару секунд она, широко улыбаясь, заглянула в густо подведенные глаза привередливой покупательницы:
- Вам обязательно мокрой надо? Так вон, рядом кран, сколько стаканов Вам намочить?
И услышала, как сдержанно фыркнула соседка-промысловичка, обладательница большой кучи неестественно ярко-алой, подозрительно мягкой и мокрой ягоды. Дамы прошлись вдоль ряда еще раз и взяли четыре стакана именно у Ольги. В прозрачном пакете эти четыре стакана заняли настолько мало места, что Ольга с трудом подавила в себе желание добавить им еще ягод на эти же деньги и положила в кошелек первую выручку.
Время шло, а клюква из кучи убывали медленно. И как только профессиональные продавцы не умирают от скуки, целый день проводя за прилавком? Покупателей как корова языком слизнула. Нельзя же было назвать покупателями двух бодреньких пенсионерок, которые, вот уже по второму заходу, прогуливались вдоль клюквенного ряда, безошибочно высматривая неопытных торговцев и предлагая скупить всю ягоду ведром за плевую цену. Ольга во второй уже раз отказалась, а парнишка в толстом турецком джемпере не выдержал, махнул отчаянно рукой и высыпал свое ведро в подставленную сумку. Он коротко кивал головой, когда на его широкую, короткопалую ладонь ложилась очередная мелкая купюра, тщательно отсчитываемая довольной бабулькой. Парень, задрав джемпер, положил деньги в нагрудный карман застиранной клетчатой рубашки, изношенный воротник которой одним углом доставал до толстого оттопыренного уха. Хлопнув себя по груди, чтоб притиснуть деньги, парень пошел прочь. Бабулька даже не дождалась, когда он уйдет, тут же заняла его место за прилавком. Теперь она будет стоять тут хоть до зимы, и ни за что на свете ни на копейку не сбавит цену, имея свой навар с каждого стакана.
Дело близилось к полудню, и Ольга, перетаптываясь с ноги на ногу, уже изрядно устала от мелькания перед глазами множества людей и монотонного шума базара, в котором изредка взвивался выкрик грузчика с тележкой заставленной ящиками:
- Па-а-берегись! Да-ар-рогу-у!
Надоело глядеть на сытое голубиное семейство, нагло разгуливающее под ногами у людей.
И тут по ряду пробежал шумок:
- Идут! Идут! Опять пришли!
Головы продавцов дружно повернулись направо, к выходу. Ольга посмотрела туда же и увидела двух парней с одинаково короткой стрижкой в дорогих кожаных куртках. Один из них нес, надев на плечо, большую клетчатую сумку, другой - синее пластмассовое ведро. Они миновали бабку-перекупщицу, подошли к рыжему мужику с корзиной-боковушей, который тоже томился за прилавком с самого утра. Ольга прислушалась.
- Когда ягоду брал? - спросил один из парней.
- Дак во середу кажись... - ощутимо налегая на ,,о,, , пропел мужик.
- Какой район? - продолжил допрос парень.
- Дак, Варнавинской...
Ольга усмехнулась:
- грамотные. Семеновского могильника ядерного боятся.
И точно. В руке у парня-покупателя появился дозиметр. Он поднес прибор к корзине и, видимо, довольный результатом, резко спросил:
-За девяносто ведро отдашь?
-Дак, хоть уж пятерочку-то накинь...
-Девяносто, - отрезал парень.
-Дак, уж ладно, забирайтё, чо поделашь, - развел руками мужик.
,,Повезло,, - подумала Ольга, хотя, если посчитать, потеря - двадцать пять рублей.
Ее ягода парням тоже приглянулась.
Пока Ольга собиралась, сворачивая сумку, соседка ворчала:
- Они уж не первый раз приходят, в какой-то ночной клуб ягоду закупают, похмелье снимать. Вот как тебе везет!
Вот тут Ольга не выдержала:
- Не давилась бы ты от жадности, не драла бы зеленцы, и тебе бы повезло!
И довольная, не слушая несущуюся вслед яростную брань, пошла к выходу.
Приятное ощущение от выполненной работы позволяло веселее глядеть на мир. На улице Ольга побаловала себя мороженым, и не каким-нибудь мятым вафельным стаканчиком, а покрытой инеем твердой глянцевой трубочкой ,,Бородино,,.
Стаканами она наторговала семьдесят пять рублей, сто восемьдесят заплатили парни. И, если учесть имеющиеся в кошельке накопления, то можно вполне рассчитывать на покупку вожделенной мясорубки.
Легонько помахивая в такт шагу, пестрым пластиковым пакетом, в котором скрылась сложенная брезентовая сумка, Ольга направилась к автобусной остановке. Она купила себе проездную карточку, и, затолкав приятно распухший кошелек поглубже в пакет, стала караулить свой автобус. Три желтые махины ,, Икаруса,, , густо обдавшие остановку черным вонючим дымом, ушли по другим маршрутам, и лишь четвертый следовал туда, куда требовалось. Толпа подтолкнула Ольгу к раскрытой середине двери и почти внесла внутрь. Помня наставления о карманниках, Ольга держала пакет перед собой. Далеко в салон забираться не решилась - боялась проехать нужную остановку. Чуть поднявшись на ступени, встала, прижимаясь животом к спинке сиденья, благоразумно разместив свой пакет между собой и сиденьем. Дверь захлопнулась, и автобус тронулся. Не успели проехать и остановки, кто-то тронул Ольгу за плечо.
- Девушка, передайте на билетик.
Она обернулась всем корпусом. Высокий темноволосый парень протягивал ей деньги. Одна монетка упала у него на пол, он наклонился за ней, повторяя:
- Ой, подождите, подождите!
Так и стоя вполоборота, Ольга терпеливо ждала, пока он отыщет на полу денежку. От шофера по рукам поплыл билет, и Ольга снова развернулась назад:
- Кто на билет передавал?
Никто не отозвался. Она стояла с билетом в поднятой руке, вопрошая:
- Так кто передавал на билет-то?
Наконец, кто-то взял-таки билет у нее из руки. Ольга с облегчением отвернулась к окну, за которым мелькала разная реклама, двигалась пестрая толпа.
Вот и нужная остановка. В газетном киоске Ольга увидела отрывной календарь и решила, что вполне может позволить себе и эту покупку. Она полезла за кошельком. И замерла, забыв выдохнуть. На пакете красовались два косых разреза, а кошелька не было. Шумно, коротко выдохнув, Ольга попятилась к желтой стене пятиэтажки и, присев на корточки, быстро вытряхнула содержимое пакета на асфальт. Пустая свернутая сумка, стакан, так и не съеденные три помидорины и никаких следов кошелька. На всякий случай, еще надеясь на какое-то чудо, Ольга развернула сумку и заглянула внутрь. Пусто. Она прикусила нижнюю губу и судорожно сглотнула.
Неужели в такой узкий разрез можно вытащить кошелек? Примерилась. Только-только руку просунуть.
- Здорово! Продала ягоды, называется!
Она кое-как запихала все добро в пакет и медленно побрела по улице. Спешить теперь было некуда. Кошелек бесследно исчез. Со всеми деньгами, проездной карточкой, с обратным билетом на электричку, вместе с двумя очень нужными телефонами, записанными на обрывке газеты, с черной, обшитой рубчатой материей пуговицей от новой юбки, которую она так и не успела пришить. И где теперь найдешь такую пуговицу?
Ольга бессильно опустилась на первую подвернувшуюся грязно-желтую скамейку в скверике. Наверное, в таких случаях положено плакать. А плакать она не умела. Поэтому и сидела, отковыривая ногтем торчащие чешуйки краски со спинки скамейки, постепенно обнаруживая, что раньше она была покрашена в голубой цвет. Такой же голубой, как и ее мечты.
- Прощай, моя мясорубочка!
Она старалась вспомнить тех парней, что стояли на ступеньках автобуса и никак не брали тот злополучный билетик. Но так и не смогла восстановить их лица в памяти. Как отвело.
- Да, влипла, - вздохнула она и неожиданно разозлилась. - Ну и черт с вами! Подавитесь! Нищим давно не подавала!
Она резко поднялась и уверенно пошла прочь от скамейки, направляясь к оживленной торговой улице. У нее было в тот момент такое выражение лица, что группа пестро одетых цыганок, постоянно дежурящих на выходе из сквера в поисках выгодного клиента, быстро расступилась, давая ей дорогу. Они даже не пытались предложить ей свои услуги в предсказании судьбы и счастья.
Очень интересное занятие - гулять по городу без единой копейки в кармане. Заходи в дорогие супермаркеты, приценивайся к роскошным ювелирным изделиям, со знанием дела, рассматривай мягкую мебель и компьютерную технику. Теперь для нее не было ничего невозможного! Только отделы, торгующие бытовой техникой, Ольга обходила стороной. Подкатывала горькая обида, сдавливая горло и заставляя дышать сквозь стиснутые зубы.
Нужно было что-то делать. Если появиться дома вот так, с голыми руками, то не избежать расспросов, притворной и искренней жалости. И на два дня разговоры по всей деревне.
Поехала к городской подруге занимать денег. Не на мясорубку, конечно! На продукты, гостинцы ребятишкам и обратный билет.
В трамвае она стояла на нижней ступеньке и целых три остановки дрожала, пряча глаза от бойкой бабенки-кондуктора, зычно выкрикивающей:
- За проезд передаем! Проездные предъявляем! На линии контроль!
На четвертой остановке, когда из середины салона пробиралась к дверям девушка, задумчиво держащая в руке билет, Ольга, непривыкшая ездить зайцем, решилась. Она собрала всю свою наглость, на какую была способна, и попросила:
-Девушка, подарите, пожалуйста, билетик. У меня кошелек украли.
Девушка удивительно расширила старательно подведенные глаза и, не задавая вопросов, билет отдала. Маленький глянцевый прямоугольничек билета сразу утешил, снял боль стыда. Она почувствовала себя вполне уверенно и оставшиеся сорок минут пути сидела, уткнувшись лбом в холодное вагонное стекло и прикидывая, какие продукты купить, чтоб уложиться в минимальную сумму расходов...
- Ничего, что дом сгорел, зато клопы подохли! Впредь умнее буду! Дома скажу, что деньги оставила у подруги, а нужной мясорубки пока не нашла. Там более что мясо еще до самых морозов будет лениво хрюкать в хлеву. Что новой мясорубке пока зря стоять и пылиться на полке! Да и ягодный сезон не завтра еще кончается. Лес, он не предаст, подлости не сделает и всегда выручит. Руки еще не отвалились, ноги дорогу помнят. Все равно будет к зиме новая мясорубка.