-- Вы, в самом деле, хотите перенять после меня эту квартиру? -- с некоторым удивлением спросила нас красавица-француженка с двумя маленькими детьми и русским именем Катя. Облегченно вздохнула, посмотрела вдаль на притуманенные высотки делового центра и добавила:
-- Перекресток, правда, шумноват, но если окна закрывать, то очень даже ничего...
Забирать она ничего не стала, и, вручив мне девятьсот долларов компенсации за причинённые неудобства, вылетела с малышами в Монреаль.
Мы поселились с женой в этой -- какая удача! -- просторной и недорогой квартире под самой крышей. Соседи, я понял, француженку недолюбливали -- она не мыла по очереди общую лестницу, и дети сильно шумели.
-- Рады с вами познакомиться. Вы к нам надолго? А то в вашей мансарде жильцы меняются как времена года...
Первые после ремонта дни мы с женой спали, как убитые, а потом в спящее сознание начали входить какие-то звуки, похожие на потрескивания. Подумалось, скрипит измотанная уехавшими детьми мебель.
Из кухни доносились лёгкие металлические постукивания с электронным оттенком.
-- Это холодильник переключается, -- сонно вздохнула жена, сворачиваясь калачиком.
Пару ночей спустя меня разбудило нечёткое бормотание за стеной из двух тонов -- низкого и сильного, перемежающегося звонким и грудным. Сначала показалось, я схожу с ума -- это напоминало мою сегодняшнюю перепалку с женой из-за случайно купленного изящного, но дорогого торшера.
Я прошел в соседнюю комнатку -- пусто. Приложил ухо к стене -- может быть, это телевизор у соседа, любил он в шесть утра вставать под новости. Стена молчала.
Следующей ночью в сознание вошло назойливое, долгое, на все лады, урчание воды в гостевом туалете. Жена проснулась вместе со мной -- оставь, не воры же, просто сброс воды в стояке. Нет, не похоже. Я прошел к туалету, кляня помеху сну и думая о неисправном сливном кране, и, ожидая увидеть потоп, с некоторой опаской открыл дверь.
Кран замолчал сразу. Последние струйки воды с журчанием ушли неведомо куда. Сантехника вызвать -- мелькнула мысль. Попутно справил малую нужду, нажал кран, он работал четко, не заедал.
Соседка, встретив меня на лестнице, спросила:
-- Вы ходите в туалет по ночам?
-- Да, а что? -- ответил я, настораживаясь.
-- А почему вы так долго сливаете воду?
-- Н-ну, так получается, -- промямлил я, ожидая неладное.
-- А может, вы в туалет мусор спускаете, -- сказала соседка, имея в виду, вероятно, неважную репутацию приезжих, -- так для этого есть контейнеры во дворе...
С отвалившейся челюстью я стал расшаркиваться, что прекрасно разбираюсь в разноцветных пластиковых ящиках для отходов, а с водой случайно получилось из-за неисправности.
Она мне не верила.
-- I don't think you've been telling the whole truth here.
Пожилой сантехник сказал по-русски -- пан, кран в порядке, но я сделаю потише.
Следующей ночью в гостевом туалете снова играли вальс водно-бачковых инструментов. Я побежал, чтобы застать кого-то (что-то?). Музыка оборвалась на басовой ноте. Вода отбулькала. Никого не было. Вспомнился Стивен Кинг с его лифтом, который ходил сам по себе, и полтергейст.
Знакомые посоветовали поорать в квартире, и, накручивая себя, я метался по комнатам, используя все выученные за жизнь материки. В самом деле, на пару дней стало тихо. Затем стала постукивать дверь шкафа, как от сквозняка.
Утром, придя на кухню, я увидел валяющиеся на полу все три разномастные пластиковые емкости, имеющиеся у жены. Почему-то подумалось, что ЭТО пожалело фарфоровую посуду.
Миссис Ламбертс из управляющей домом компании в ответ на мои, видимо, невнятные жалобы посоветовала мне наладить отношения с женой, и смотрела на меня с мягким сочувствием.
Иногда сама собой медленно приоткрывалась дверь в гостиную. Интернет периодически зависал. Я шёл к полочке c модемом рядом с угловым диваном, и, чертыхаясь, нажимал кнопку сброса. После этого можно был перезагрузиться. Догадывался -- где-то здесь сидит ОНО.
Ночью, ходя в туалет для себя и для контроля, я услышал в маленькой комнатке, служащей одновременно мастерской, кабинетом и складом, мягкое жужжание компьютера. Он был в режиме Standby. Я выключил его, полагая, что забыл это сделать накануне.
Утром стал просматривать электронную почту и, подчиняясь неясному импульсу, нажал на History -- между тремя и четырьмя часами ночи кто-то смотрел эротические сайты. Я понял, что это -- ОН.
Я назвал его Тимоша.
У него было излюбленное местечко на шкафу в передней. Там он шуршал рисунками дочери, после поступления в университет живущей отдельно. Если я приходил усталым с ночной смены и говорил -- Тимоша, дружок, дай, пожалуйста, поспать, -- он умолкал, и действительно не шуршал, не скрипел, не брякал.
Как-то утром пошёл я на кухню и у раковины едва не поскользнулся. Там оказалась лужица -- я разозлился и прошипел:
-- Чебурашка мокрожо...ая!
Интонации он понимал очень тонко и замолк. Повисла тишина, но это была тяжелая, давящая тишина. И это длилось и день, и два, и неделю, и две... Жена не могла спать -- как ты мог! Грызясь, я ныл-канючил во всех комнатах и писал на бумажках -- Тимоша, прости, меня занесло...
И потихоньку снова зашумело, задвигалось, зажило.
II. Мужчина я или где?
Дружок Тимоша оказался существом деликатным -- в нашу спальню ни ногой, но мог позволить себе включить в гостиной телевизор в качестве будильника. Смелел, все меньше хоронясь. Или просто понемногу давал к нему привыкнуть. Мог дозаправить борщ, если жена не успевала до работы. Выяснилось -- любит свет и свежий воздух, и при любой возможности открывает окна.
Однажды после вечернего телефонного разговора я решил доказать дочери, что стихи писать может каждый. Посмотрел в распахнутое окно на звёздное небо, и как казахские акыны -- что вижу, о том и пою -- взял мягкий карандаш и набросал на листке:
Пало на землю мерцание ночи.
Всё я приемлю холодным умом...
Из-за слов "пало", "приемлю" показалось, что это чистой воды подражание прошедшим векам, махнул рукой и пошел спать. Утром стал собираться на работу, бросил случайный взгляд на листок и едва не подавился -- под моими строками кривыми печатными буквами стояло продолжение:
ВСжЖЕ КАК СОЗДАЛ НИВЕДАМЫ ЗОДЧИ
ГАРМОНИЮ МИРА ВОГНЕ ГАЛУБОМ
Это был вызов. Я нервно черкнул на листе -- "Как меня зовут?" -- и ушёл на работу. Вечером прочёл -- "Мишэль". Несколько фамильярно, но он делал успехи.
"Как зовут мою жену?" Её он, видимо, больше уважал. "Леди Лариса".
Когда жена звонила в дверь, под потолком радостно взвизгивало. Если я приносил ей цветы, что-то мелькало и плясало вокруг них. Работая над учебниками для квалификационного экзамена, она ненадолго ложилась расслабиться; тогда он затихал, наверное, у себя на шкафу, потому что его нигде не ощущалось. Если жена находила мои очки в бельевой корзине, то говорила:
-- Тимоша, дам по попе.
Тимоша счастливо смеялся, и очки больше не пропадали. Буянил он только, когда я был в доме. В мое отсутствие, говорила жена, в квартире тишь да гладь.
Ясным бодрящим утром я искал свои носки для фитнеса и, по недоверию, подозревая коварного Тимошу, бурчал. Он сбросил мне на голову рисунки дочери. Я вскипел, но сдержался:
-- Да пошёл ты!..
-- Михаил коров доил! -- завопил он, и битый час скрежетал как железом по стеклу, давя, видимо, на нервы, пока с улицы не пришла жена и сказала:
-- Мол-чать!
И он заткнулся. Рисунки пришлось перенести. Всё-таки его место.
Он невзлюбил новостные каналы телевидения и, когда показывали кровь, насилие и катастрофы, все норовил вырубить декодер. Зато обожал российский "Ералаш" и американские комедийные и семейные сериалы, и с удовольствием подхихикивал, точнее -- сохихикивал, а расчувствовавшись, бормотал над ухом -- farewell... reason... broken heart... love you... lovely...
По-моему, он шарил по всему компьютеру, некоторые документы я находил в других местах. Но ничего не пропало. Я ввел в систему нового пользователя "Тимоша" и написал: "Тимоша, руки прочь от моих документов!"
Утром я открыл компьютер -- он нарисовал рожицу типа колобка. Колобок вдруг подмигнул, расплылся в улыбке и заржал по-лошадиному. Этот тип добрался уже до программирования. Я ответил недвусмысленным намёком -- пляшущими под лезгинку рисованными кавказцами с кинжалами.
Он не замедлил со встречным -- весёлой взбалмошной вороной со скрипучим фальцетом: "Гуляй, гуляй, Аполлоша Бельведерский..."
Что-то слишком способный малец. Нет, не возьмёшь! Желание взять верх томило меня. Но не стал с ним биться ни в шашки, ни в шахматы, кожей предощущая железную хватку опытного турнирного бойца. Играть решил с ним в буриме -- пишу начало стиха, он продолжает, потом я, и т.д. А ну-ка -- начну под Маяковского, он-то его не читал:
Ученье -- свет, а неученье -- тьма.
Он подхватил:
Учили меня уму-разуму.
Я (не найдя ничего лучшего):
Тут недоучке сойти с ума
Он:
Со всеми Тимошами разными.
М-да... Что-то найти, что ему не по зубам. Взгляд упал на газетный заголовок недельного бульварного таблоида -- "Гражданские свободы ограничиваются!" А вот это годится. Ну гад, держись! Я набрал на клавиатуре:
Свобода каждого человека ограничивается...
-- пошел на кухню напиться, вернулся, и...
...только свободой другого человека!
Все -- надо завязывать. Я сдался.
III. Мелодия для флейты
Подрабатывал я субботней, самой выгодной, доставкой пиццы. Выжатым, далеко за полночь, вваливался в двери.
-- Я, как солдатка, -- расстраивалась жена, -- жду мужа с поля битвы. Не ложись немытым.
Не было ни сил, ни желания, хотелось только есть, тупо смотря телевизор с выключенным звуком, и спать. К тому же я помнил, как во время ночного душа дед снизу стучал тростью в потолок, и жаловался после всему дому. Сами собой смыкались тяжёлые веки -- подождем... утром... будет... мож...
Ночью я услышал звук душа. Пошел было спросонья выключать воду, потом с полпути вернулся в спальню -- жена спала. Я вернулся к закрытой двери ванной, она у нас не запирается, хотел зажечь там свет, но передумал -- вдруг испугается. Согнул палец и хотел даже постучать, но не решился -- может у него интимная гигиена, а тут я... Потоптался и пошёл спать. Сосед не стучал. Вода скоро прекратилась.
Утром я набрал в компьютере:
"Тимоша, будь человеком! Нас же отсюда выгонят..."
Он ответил:
"Yes sir".
Теперь вода лилась коротко между шестью и семью часами утра. Но пол всегда был сухой. При всей любви к воде Тимоша панически боялся наводнений. Если жена ставила набирать воду для мытья пола и отвлекалась другими делами, предусмотрительный Тимоша закрывал кран ровно на половине ведра. Причем с такой силой, что освобождать кран приходилось мне.
-- Тимоша, не усердствуй.
-- Если бы не я, вы бы уже давно пропали.
-- Майкл, -- пожаловалась бабуля-божий-одуванчик с первого этажа, -- мой кот боится выходить во двор. Кто-то обливает его холодной водой. Это не из вашей ли мансарды?
Я вспомнил про водяной пистолет, купленный дочерью во времена стрелятельной эпидемии в школе, и доложился жене. Она спокойно сказала в никуда:
-- Чтобы пистолет был у меня в тумбочке...
Коту для замирения снесли вниз баночку ливера. А пистолет лег в ящик и больше не исчезал.
Жена устроилась менеджером в аптечную сеть и ходила с двумя смартфонами и громоздким служебным ноутбуком.
Он наладился ежедневно посылать ей на смартфон "Доброе Утро" -- картину, пейзаж, жанровое фото или забавный клип. А мне приветствие -- "Bonjour! Как дела, зубрилка?" Нам обоим -- "Ребята, сходите в цирк du Soleil!" Дочери, если она у нас гостила на каникулах -- "Милая пришелица, если вас не очень затруднит, то, пожалуйста, не пользуйтесь голубой чашкой с золотой каёмочкой, она моя".
Когда жена, оживлённая и пахнущая свежим ветром, приходила домой, ноутбук сам собой перекочёвывал на письменный стол, на кухне включался кофейный автомат, а в комнатах празднично зажигался свет. Тимоша выхватывал тарелки из шкафчика, и, накрыв со мною стол, удовлетворённо затихал.
Я послал документы на признание диплома и записался на курсы повышенного английского. Он одобрительно хмыкнул, и по вторникам напоминал -- "yourhomework?" Кроме того следил, чтобы вовремя оплачивались счета, и за продуктами в холодильнике, беспощадно выбрасывая всё просроченное -- мы же не бомжи, чтобы есть такое.
Для разгрузки я перечитывал на ночь "Двенадцать стульев". Он прыскал по-девчоночьи и загодя приподнимал страницу, чтобы перевернуть.
-- Тимоша, не мешай, пожалуйста.
"Одесские рассказы" Бабеля мы читали уже раздельно, я -- по диагонали, потому что уже читал, а он порассказно -- я видел это утром по раскрытым страницам. Когда хочется проверить его на одесский фольклор, я пишу:
-- Тимоша, как на улице атмосфэра?
Он отвечает:
-- Грязь как с дождь, но дождь лично не идёт.
На рождество я поставил по традиции пластмассовую ёлочку. Утром приготовил завтрак, заварил чай и, возвращаясь в гостиную, увидел под ёлочкой знакомую, припорошенную настоящим снегом, музыкальную шкатулку с мелодией "Happy Birthday To You", подаренную когда-то дочери.
Жена, любопытствуя, осторожно подняла крышку -- аккордеонное, тягучее и страстное "Бесаме мучо" вырвалось наружу. Ответственный квартиросъемщик Тимоша скачал музыку, видимо, в интернете. Мы переглянулись. Неловко как-то. Мы чуть о нём не забыли.
По аукциону Ebay я выбил случайно затесавшуюся, почти новую, большую флейту, и положил её на шкаф. Я ждал разогрева -- посвистываний, продуваний, гамм, но не слышал никакой подготовки. Я едва не торжествовал -- ну что, описался, сокол ясный...
А он начал в воскресенье чистым, ликующим, без заминки, потоком -- "Одой к радости" Бетховена... А когда в понедельник я пошёл на работу, флейта проводила меня маршем шотландских стрелков.
Так и живём. Вряд ли мы отсюда переедем. Куда от него денешься.
-- Ты славный малый, Тимоша, -- говорю я. -- И флейта твоя золотая, -- кладёт жена мне руку на плечо. -- Хорошо, что мы все вместе, -- добавляет дочь.
Не стоит спрашивать его с лёгкой досадой -- а "Сороковую симфонию" сможешь?