А спать и не хочется. И такой пол холодный в ванной комнате, и воду горячую как назло от-ключили. Господи, я тут вспомнил твои прикосновения, тёплые, какие-то туманные, улы-бающееся - вьющейся, прикосновения. А какие мои к тебе прикосновенья? Робкие? Так приятно думать, что в сознании твоём задержатся. Нахальные?
Пусть твои скулы всегда плачут без меня, а со мной смеются. Не могу не быть единолични-ком к тебе. Но как-то приходится...
Моя кошка выворачивает двери ванной комнаты - думает я в суицидах. Но мне нельзя - я в суицидах по тебе. Так хочется, чтобы Небесные Ангелы ставили памятники из белого мра-мора тем, кто по настоящему любил.
Я помню, как ты смеёшься, и твои одежды, и обуви летние твои, помню.
А вокруг всё стало так асоциально, что я схожу с ума. Я чаще только из-за тебя выезжаю. Хочется уладить все дела и остаться дома. Только утром за сигаретами, good morning - маме, кошки - вискас. И всё. Сидеть и думать о тебе. Говорить иногда с тобой, нарушая спокойст-вие телефонных счетов. Может быть, ты заедешь? Буду так говорить тебе. Представляешь, какая безнадежность? И что это происходит? Но всё так приятно и с ума бросится. А время идёт и как с этим бороться?
Ты иногда мне так протяжно снишься, и всё вкруг блестит, и исчезает за дверьми и окнами.
Мне сейчас трудно писать, у меня горячеют ладони и мёрзнут ступни. Я в ночи буду тебе шептать послания. Во снах и ночью, я могу называть тебя по имени. Только там. И ещё чуть-чуть вдалеке самой далёкой мысли.
Я в подушки...
Но утром никакие сны не помнятся. Всё исчезает и какие-то утренние поездки. И ещё про-блематичней дома курить стало, и курить хочется постоянно. Всегда о тебе, думаю или гово-рю тебе, что-то рассказываю, когда курю. Постоянно хочется курить. И солнце поблёскивает и маячит что-то и всё так нереально и призрачно, не то, что мои чувства к тебе.
Настойчивый такой слух идёт, что публично отражаться в зеркалах не модно, и фотографии с зеркалами больше не имеют эстетической ценности - избито. Я солидарен. В некоторых книгах пишут про войну, в некоторых рисуют. Война такое безумие. Мы и так постоянно в саморазрушении. Сами собой в войне вечной. А во мне ты.
Иногда кажется, что каждые минуты последние. Но не понятно как последние, и набрасыва-ет, и швыряет, и тонкие искорки через буквенные параграфы проходят светом и как-то влияют на тьму. Убей меня скорее, я видел череп на переломе Куринной лапки.
Все звуки называются музыкой, все. Даже звуки пальцев. Всё музыкой.
Всё время длинные в твоём направленье, иногда короткие и частые, но потом опять длин-ные - это ужасные звуки, такие звуки преступны в тишине, эти протяжные с бесконечной паузой, это самые страшные звуки в мире. И нет ничего после, и ничего не было до. Просто страх.
Я рассыплюсь, не дождавшись звонка, натянулись нервы виска.
Не много потанцую в тишине. Не много, так остаётся мало времени и мне кажется, что я вот-вот растворюсь. Запивать обязательно надо со своего стакана, и красивого.
Если вычесть все минуты и промежутки, то можно отыскать путь. Путь к чему-то другому, не являющемуся частью этой жизни, и даже не появляющейся в чьих-то представленьях. Слова находят на слова, руки в путах. На улице вечереет, и огни рассыпаются по поверхно-сти-земле. Скрипка в ушах и колонках. Не плачь, ты слышишь, не плачь. Пальцы нежные, ночи длинные, растворимся где-то здесь. Не плачь, слышишь, не плачь. Я научу его быть другом для тебя, я научу, если ты попросишь. Очень обязательно выкурить тихую, спокой-ную сигарету, стоять и тихо курить, размышляя о равнобедренных треугольниках, о том, как снизу проходящие люди, образуют собой углы и пересечения. Может быть, и правда вез-де математика, а может быть и не правда.
У меня тонкая кожа у меня очень тонкая кожа, у меня такая же кожа, которая похожа на все эти кожи из книжек про французов. У меня даже на пальцах вены видны. И я рассмат-риваю иногда все эти свои внутренние реки и думаю, думаю, думаю...
Иногда, кажется, что всё надо закончить у меня не хватит сил вести эту партию, меня не ос-танется после этого, меня уже не осталось. Если ты не сидел на обезболивающих, то умирать дороже, потому что доза нужна как минимум в два раза сильней, и очень верные и чёткие движения и ходы должны быть. Очень. Иначе психиатрическая клиника. Я драматизирую, и не держу тебя за руку. И я опять боюсь, что если допустить эту возможность - совместность, что тогда?
Может быть, когда ни будь я и соберусь с собой и постараюсь, просто выжить, начать что-то делать, ведь впереди многие годы, и время, и ситуации, и может быть в какое-то, это время мы станем вместе. И даже если это случится, когда ничего подобного не должно случиться, если это разобьёт калию жизни и чьи-то сердца. Это может случиться, потому что это что-то - любовь.