Аннотация: И представлялось ему, засранцу краснорожему с пустышкой резиновой в беззубом рту, что будет он, то ли спасителем мира, то ли деятелем великим культуры, то ли иного рода вершителем судеб человеческих.
Чиновник средней руки Аполлон Соломонович Миротворец, с детства мечтал стать великим. Еще в глубоком младенчестве, отходя ко сну в укачиваемой заботливыми родительскими руками коляске, видел он себя хоть и смутно, но уже весьма осмысленно, человеком большим и важным, с самой что ни наесть наизаглавнейшей буквы. И представлялось ему, засранцу краснорожему с пустышкой резиновой в беззубом рту, что будет он, то ли спасителем мира, то ли деятелем великим культуры, то ли иного рода вершителем судеб человеческих.
От дум этих, младенцам несвойственным, рос он дитем спокойным, не особливо крикливым и гоношащимся. Родители нарадоваться не могли спокойствию такому необыкновенному, хотя поначалу думали, что нездоровится мальчику - к педиатрам на приемы водили, микстурками отвратными пичкали, но потом как-то попривыкли. А когда Аполлоша в первый класс пошел, то и за радость почитали, что ребенок у них такой усидчивый, учителями в пример ставленый, не по годам задумчивый и прилежанием к учебе отличающийся.
В тайне, даже надеялись, что вот-вот вундеркинд из него получится. С этой целью и в школу специальную пристроили, с уклоном научно-практическим, англоязычно-математическим. Но Аполлоша, хотя задания все и старательно выполнял, оценок ниже четверошных в дом никогда не носил, все же вундеркиндом становиться совсем не торопился. Сделает уроки, и в уголочке диванчика тихонечко сядет. Голову белобрысую кулачком костлявым подопрет и за окошко в даль синюшную уставится.
И грезились ему дела великие и важные, с легкостью шутейно-естественной им свершаемые. Кем только не виделся он себе в этих думах мечтательных! И Ломоносовым крепкозадым науку расейскую подымающим, и императором-брадобреем окно в Европу табако-кофейную прорубающим, а иногда, по секрету сказать, даже вождем жилетно-кепчатым, верхом на краснознаменном броневике.
Но, вот закончил Аполлоша школу англоязычно-уклончивую, в университет поступил, а бронзово-мраморное величие надвигаться все как-то не спешило. Да, и думы о делах глобальных, заботах мировых, постепенно празднично-букетно завяли и изюмообразно скукожились.
Побежало время-времечко и превратился худенький взглядо-мечтательный юноша Аполлоша в скоропостижно лысеющего пухлозадого Аполлона Соломоновича. Обзавелся женой тёщепридаточной, детьми гнусаво-крикливыми, должностью административно-управленческой и другими атрибутами благопристойного быта и счастья семейного. И стало у Аполлона Соломоновича все, как у людей. Днем - работа кабинетно-начальственная с "Волгою" служебною и совещаниями аппаратными, вечером - ужины званые с людьми солидными и чинами генеральскими, а в выходные - дача коттеджно-яблочная и круг узкий, семейный.
Ну, еще командировки всякие, до зарезу необходимые - преимущественно, заграничные. То во Флориду американскую к начальству пляжно-гостиничному - квалификацию управленческую повышать, то в Париж французский - посмотреть, чего у них там, на полях елисейских сеют и как урожай собирают.
И, вроде бы, все хорошо сложилось у Аполлона Соломоновича - удалась жизнь колбасно-икорная и мечта детская, хоть и в измененном виде, но все ж осуществилась - пусть не особо великим, но все же стал Аполлон Соломонович настоящим вершителем судеб человеческих - подпишет бумажку и одарит человека квартирой внеочередной, наложит визу, и целый жилой квартал площадкой детской осчастливит или тротуаром свежеасфальтированным порадует.
Но, все же, где-то, в одной из комнат дальних пространства сердечного, с обоями облезшими и заскорузлыми, и дверями крест-накрест заколоченными, ворочалась мыслишка бессонная - что мол, не то все это! Не к этому он стремился, не об этом мечтал в грезах детско-юношеских!
И, чем больше годков хронометр жизненный Аполлону Соломоновичу отстукивал, тем более зудела мыслишка эта. А потом вдруг разрастаться стала безудержно, и обратно отвоевывать пространство черепно-мозговое, креветочным соусом заполненное. И была эта мыслишка уже несколько иного рода, чем в младенчестве, умом неокрепшим рожденная. Деятельная была такая, подвижная - требовала выхода и рукоприкладства немедленного!
И стал Аполлон Соломонович грустен и задумчив, совсем как в былые времена отороческие. И кабинет дубово-кожаный его уже не радует, и салат крабовый не жуется, и даже в командировку круизно-средиземноморскую совсем не тянет. Похудел Аполлон Соломонович, посерел и осунулся. Даже начальство вышестоящее заметило и насильно в отпуск внеочередной отправило - вдруг, по рассеянности болезненной, еще какую-нибудь вредную бумажку подпишет...
Перебрался Аполлон Соломонович на дачу жить, подальше от жены ворчливой и детей неугомонных. Наказал, строго-настрого, не тревожить, разве только продовольственный минимум какой подвезти или по делу - важному, неотложно-необходимому.
Первые дни, все в думах беспросветных проводил. Выйдет во дворик цветочный, сядет на лавочку, в даль небесную уставится, да так и просидит до явления звездно-лунного. Лишь, когда холодом ночным повеет, опомнится, перекусит чего-нибудь съестное, а потом, вскорости, и спать отправится. А на другой день, опять все повторяется.
Только, думы - они ведь тоже отдыха требуют - и у них свое вместилище имеется, которое от долгих размышлений переполняется и в доступе дальнейшем, до поры до времени, отказывает. Так вот, и у Аполлона Соломоновича случилось. Вышел он на седьмой день своего дачного отшельничества, сел на лавочку и понял, что думать-то и не о чем больше. Не то, чтобы он все уже передумал, а просто не думается больше и все тут!
Встряхнулся Аполлон Соломонович, огляделся вокруг, и как-будто в первый раз на мир свой, близ дачи лежащий, поглядел. Сначала на небо лохматое, где облака белесые, ветерком июньским подталкиваемые, по невидимым рельсам нехотя скользили. Затем на холмы окрестные, как щетиной многодневной, лесом сосновым поросшие. Потом на дома соседние петушиноверхие, а следом, и на дворик свой дачный - на скамейки-тропиночки, клумбы-грядочки и прочие посадочки. И не было в голове у Аполлона Соломоновича мыслей никаких - только спокойствие какое-то потустороннее и остатки печали давешней.
А потом вдруг, из безмыслия этого и успокоения мистического, родилось нечто - удивительное и всеобъемлющее. Как-будто треснула внутри Аполлона Соломоновича скорлупа какая-то, надломилась и разлетелась вдребезги по углам-закоулкам, освободив в одночасье то, что доселе тенью неуловимой лишь в дальних лабиринтах ума проскальзывало. Понял вдруг Аполлон Соломонович, что глух был и слеп, как зародыш яйцеклеточный, что владел не владея, и творил, ничего о том не ведая. Открылся Аполлону Соломоновичу замысел божий в долю мгновения - как обухом по темечку редковолосому бухнул. И осознал себя Аполлон Соломонович не жалким человечешкой, в глобус по пояс утоптанным, а самым настоящим подобием Господа нашего, вседержителя, только в размерах слегка уменьшенным.
Узрел Аполлон Соломонович, что вокруг - и в воздухе от солнца дрожащем, и на земле, грядками облагороженной, и в любом предмете самом наиобычнейшем - мириады миров микроскопических таятся, глазу простому невидимые, а потому огрубевшей душой человеческой, до сей поры непрочувствованные. И пусть миры эти совсем крохотные, но все же настоящие они - со своими вселенными и галактиками, системами солнечными и катаклизмами всепланетными!
Понял Аполлон Соломонович, что не электроны это, вокруг атомов вертятся, а свои марсы и венеры, вокруг светила солнцеобразного обращаются. И что, на планетах этих, глазу человеческому без приборов специальных невидимых, свои цивилизации и империи римские имеются, со своими Клеопатрами египетскими и Александрами Македонскими. А он, Аполлон Соломонович, для них, вроде Бога всеобъемлющего, и каждое движение его - будь то прогулка пешая или листание газеты общественно-политической, есть акт жизни и смерти ихнего вселенского масштаба.
Что, вот например, стоит сейчас Аполлон Соломонович, в лучах рассветных греется, а позади него тень длинная, солнечным лучам препятствующая. Но для миров этих, в тени скрывающихся, это есть не иначе, как глобальное галактическое похолодание, на миллионы градусов по их шкале, да и, вообще - конец света всевселенского! А, шагнет Аполлон Соломонович чуть-чуть вправо, и вот уже снова изменилось что-то в тех мирах - закипела жизнь, забурлила и новый жизнезарождающий виток закрутила.
Посветлел Аполлон Соломонович от прозрения такого - от того, что прочувствовал наконец миссию свою великую и может теперь предназначение свое осмысленно исполнять, и, причем, в любое время, и в любом месте. В то же утро, с дачи съехал и на службу вернулся. Начальник вышестоящий в коридоре встретил, не узнал - чуть больше недели прошло, а Аполлон Соломонович видоизменился весь - посвежел как-то, приосанился, облагородился внешне и внутренне; даже чиновничья, нагловатая, безразличная уверенность, сквозившая в выражении прежнем его лица, вдруг приобрела явный, духовно-метафизический оттенок.
И завертелась, заструилась жизнь Аполлона Соломоновича в новом миротворческом русле, расцветилась красками яркими и оттенками тонкодисперсными. Для взгляда стороннего, вроде изменений никаких и не случилось, может, только, слегка странности кое-какие проявляться стали. Но, для самого Аполлона Соломоновича, каждое движение его, каждая минута прожитая - новым, немеркнущим смыслом наполнились.
Скажем, наливает ему жена утренний кофе, ну и на стол случайно кипяточку плеснет. А Аполлон Соломонович вытирать пятно это мокрое, ни в какую не разрешает! Жена плечами пожмет и невдомек ей, что за мысли в этот момент в голове у Аполлона Соломоновича роятся. А там, где супруга лишь мокроту ненавистную видит, Аполлону Соломоновичу совсем другое представляется - пробуждение жизни вселенской, моря и океаны жизнепорождающие, инфузории и амебы, в существа более совершенные трансформирующиеся, ихтиандры в глубинах шныряющие и диплодоки длинношеие, морскую капусту на отмелях обрывающие. И понимает Аполлон Соломонович, что негоже процесс эволюционный из-за чистоплотности мнимой прерывать - нужно, чтоб переварилось все, перестроилось, до кондиции нужной дошло. И, в тайне, горд Аполлон Соломонович, что мир новорожденный от уничтожения преждевременного защитил, и там, где прежде пустыня была, ядовитым пемосом да кометом вычищенная, теперь целые галактики жизнью развитой обзавелись. Ведь в тех мирах, не только масштабы другие, но и время иначе течет - в миллиарды раз здешнего порезвее - у нас лишь секунда прошла, а там в эту секунду уже миллионы лет пронеслись. И пропорции эти временные, нужно особливо тонко чувствовать и срок мирам подопечным отмеривать такой, какой положено - не более и не менее, а сколько именно - это одному только Аполлону Соломоновичу ведомо.
А, прибудет Аполлон Соломонович на службу, и там забот своих новоприобретенных не оставляет. На столе рабочем у него все тщательно разложено-переложено и не дай бог, уборщице или секретарше, вещицу какую передвинуть или пылинку случайную смахнуть! Потому как, для Аполлона Соломоновича, это не просто стол канцелярский, а самый любимый и обожаемый из всех подопечных миров. И только он один знает и чувствует, что за казенщиной этой административной на самом деле кроется - где-какие цивилизации сосредоточены, по каким путям меж собой сообщаются и которой из них, в срок положенный, надлежит погибель принять или в более благоприятственную зону передислоцироваться.
Даже во встречах деловых и банкетах коньячно-икорных, стал Аполлон Соломонович новый смысл и провидение божественное угадывать. Со стороны - вроде как беспечность и забывчивость проявлять стал - то папку в кресле забудет, то платок носовой случайно обронит, а на деле - способом таким хитроумным границы миров своих расширяет - вроде как рассаду в огороде сеет - тоесть жизнь микрогалактическую, в теплице зачатую, в иные пространства десантом подпольным высаживает.
Детишкам своим, на лето, путевки кругосветные купил, чтоб и их значит, как курьеров-осеменителей использовать и через сувениры подарочные владения приумножать. Сам же, далеко от мест насиженных отлучаться уже побаивался - потому как, люди вокруг все больше дикие, непросвещенные и в делах божественных несведущие - то и дело норовят в процесс филигранный вмешаться и кощунство какое-нибудь свершить. А, кому другому, кроме себя, надзор доверить, тоже затея сомнительная - на пальцах сути не объяснишь, а просветления божественного и вовсе ждать не приходится. Поэтому все в своих руках и держал - так оно надежней и для дела полезнее.
Так вот и сбылась мечта давняя Аполлона Соломоновича, только все равно, с некоторых пор, с тоской неизбывной на небо посматривает - увидел по ящику телевизионному, что миллионерша какая-то американская - по завещанию мужниному - прах его в космос отправила, чтоб его там из капсулы специальной вытрясли и в пыли межзвездной развеяли. Ну, для миллионера усопшего, акт сей не иначе, как бахвальство пустозвонное, а вот, если б Аполлону Соломоновичу случай такой представился, то это уже глобализация всех идей его и переход миров подопечных на уровень метагалактический! Но - дело это дорогостоящее - на сотни тысяч долларов американских, а где ж простому смертному этакую уйму деньжищ взять?