Аннотация: Раненый пытался сопротивляться, но корникуларий Клодиан, вольноотпущенник Парфения Максим, декурион спальников Сатур и кто-то из гладиаторов набросились на него и добили семью ударами.
1
- Ветер можно ловить в сети, как рыбу. А потом выпускать, когда море спокойно и парус не может выпятить грудь.
- Но разве можно поймать ветер сетью? - мальчик с сомнением посмотрел на бороду своего собеседника, в которой барахтался маленький паучок.
- Поймать ветер не сложно, он легко цепляется за сеть своими крыльями, как рыба плавниками и жабрами. Сложнее его удержать. Для этого нужны крепкие руки и молчаливые губы. Потому что, если ты поймал ветер, то тебе нужно молчать. Как только ты произнесешь слово, ветер устремится за ним и полетит туда, куда оно укажет.
- А я смогу поймать ветер?
- Сможешь, когда вырастешь. Потому что один ветер уже пойман в тебе. А два ветра не могут быть рядом.
- Ветер во мне? - мальчик обошел себя взглядом и даже заглянул под рубашку, но ничего не обнаружил.
Старик усмехнулся.
- Ты его не видишь, но чувствуешь, когда бежишь. Он свистит в твоих ушах и подталкивает твои пятки. А когда ты станешь взрослым, он улетит в последнюю детскую ночь и будет кружить по свету, пока не залетит в какую-нибудь женщину, которая родит его в новом ребенке.
2
Глаза его блестели, как голубые звезды, отмытые после снежных бурь. Завитки пепельных волос на его лбу складывались в приветствие с многократным звуком "о-о-о".
Он так и сказал, словно протянул нитку с бубликами:
- Здо-ро-во!
Ничего другого я от него не ожидала. Он всегда разговаривал со мной грубо, по-мальчишечьи. Прищуривал левый глаз с острым кошачьим зрачком, напрягал бескровные губы и выстреливал в меня неожиданным словом. В начале меня это раздражало. Мне хотелось телячьей нежности, ароматных роз и белых блузок с ажурными воротничками. Вместо этого я получала от него пиликающие мобильники и компакт-диски с металлическим грохотом.
Он сел на диван, закинул ногу на ногу и стал молча листать мой фотоальбом. Там было сто страниц с одним и тем же снимком. Раньше у меня было, как у всех - несколько заполненных наполовину альбомов, каждый для разного периода жизни. А потом я решила, что не стоит воевать с пустотой. Победить ее можно только одним махом, затяжные битвы она всегда выигрывает. Я выбрала самую красивую свою фотографию и размножила ее. Таким образом, я избавила себя от бесконечного общения с фотоаппаратом, походов в "Кодак" и испорченного настроения из-за неудачного снимка.
Он с любопытством пролистал альбом от начала до конца. Я спросила, какая фотография понравилась ему больше других? Он усмехнулся. Краешек его губ скользнул вверх, дотянулся до ресниц и благополучно вернулся на место.
- Вот эта, и эта, - он ткнул пальцем в два фотоснимка на соседних страницах.
- А почему именно эти?
- На эту фотографию падает свет из окна, а на ту от торшера. На этой у тебя глаза, как богемский хрусталь, а на той, как два серебряных денария.
Я склонилась над альбомом. И вправду, на первой фотографии я рассмотрела в своих зрачках мелкий рифленый узор и этикетку с надписью Bohemia, а на второй профиль горбоносого мужчины в лавровом венке.
- Ты очень внимателен, даже я этого раньше не замечала!
3
- Собирайся, старик! Тебя хочет видеть император! - центурион Марк Цедий поморщился.
Еще бы! Его, одного из лучших римских воинов, Домициан отправил на поиски полубезумного старика. Но, когда тебе отдает приказ сам император, который не церемонится даже с весталками, то раздумывать не приходится.
Полдня потратил Марк Цедий и его легионеры на поиски стариковской лачуги. Сначала они топали по пыльной дороге, потом продирались сквозь заросли дикого винограда и карабкались по каменистому склону. Пот на их телах слипся с пылью, руки и ноги были изодраны колючками, а пустые желудки недовольно ворчали. Наконец, они встретили одинокого пастуха и тот, отирая кровь с разбитой губы, тут же показал незаметную тропинку, которая привела к жилищу отшельника.
Однако старик не спешил принять императорское приглашение. Тогда правая нога Марка Цедия вежливо попросила его поторопиться, и они тронулись в обратный путь. Старик еле поспевал за легионерами, которые давно привыкли к быстрым пешим переходам в полном боевом снаряжении. Сейчас же они шли налегке - только кожаные доспехи и неизменный гладий. И совсем не усталость выступала крупными каплями на лицах воинов, а досада на бездарно потраченный день.
Когда они, наконец, вошли в Рим через Эквилинские ворота, темная латинская ночь уже выткалась из звездного неба черным карфагенским плащом. Марк Цедий устроил старика до утра в казарме, а чтобы тот не сбежал, приказал смотровому не сводить с него пристальных глаз.
4
Я проснулась с ужасной головной болью. Вообще, у меня редко болит голова. Я не очень чувствительна к физической боли, да и душевная боль, с некоторых пор, доставляет мне скорее горькое рябиновое наслаждение, чем сладкую малиновую грусть.
Потолок моей спальни колыхался, как простыня на ветру. Комната выворачивалась наизнанку и колола меня своими острыми углами. Кое-как я добрела до комода, где хранилась аптечка. Выпила кружочек анальгина и забралась обратно в постель. Одеяло было горячим и тяжелым, как раненый буйвол. Красный квадрат его атласа высовывался из пододеяльника, как плоть из распоротой кожи. Казалось, одеяло страдает вместе со мной.
За окном какая-то девочка звала подружку:
- Света-а-а!
Подружка не откликалась, и это выводило девочку из себя. В ее крике засквозило раздражение, и постепенно он превратился в истеричный вопль ребенка, которому не купили любимую игрушку. У девочки сдавали нервы. У меня тоже. Хотелось встать и сбросить ей на голову цветочный горшок с моей любимой орхидеей. Но тут, у меня в мозгу открылась невидимая дверца и я вспомнила, что видела этой ночью сон, в котором меня звал какой-то голос. Само содержание сна уже ускользнуло от меня, но голос остался. Он разливался в пространстве сновидения подобно молодому вину, заполняя все закоулки и этажи. Он просил и требовал меня явиться к нему...
5
Как любой властитель, Тит Флавий Домициан мечтал о бессмертии и безграничной власти. Как любой разумный человек он понимал, что все его попытки сравняться с богами, как и недавний указ, повелевавший именовать его "господин и бог", по крайней мере смешны. К тому же, еще в ранней молодости халдеи предсказали Домициану, когда и как он погибнет. И час этот приближался. Поэтому взгляд императора был сер, как капитолийская мышь, а брови сталкивались, как две грозовые тучи, высекая молнию из вертикальной морщинки над переносицей. Придворные в страхе разбегались, а Домициан, закутавшись в мантию из тирского пурпура, одиноким привидением бродил по гулким мраморным залам.
Можно ли изменить свою судьбу, стать ее властителем, а не покорным мулом, плетущимся вслед за хозяйкой? Этот вопрос мучил Домициана уже давно, и, чем старше становился император, тем чаще обращался к магам и чародеям. Но большинство из них оказывались обыкновенными шарлатанами, а остальные лишь огорченно разводили руками, не в силах изменить предначертанное Домициану будущее. Император даже предпринял несколько тайных путешествий за пределы империи, но и они оказались бесплодными, как и его любимая кобылица с гривой нежной, словно пена Эгейского моря.
Очередной слух о старике, который может усмирить бурю и вылечить любого больного, Домициан воспринял с горькой усмешкой. Если уж великие азиатские кудесники не смогли помочь императору, то где уж нищему старику тягаться с всемогущей судьбой? Но пренебречь даже этим шансом Домициан не мог - как всякий утопающий, он хватался уже за любую соломинку.
6
- Сначала, я хочу проверить, так ли ты искусен в магии, как говорят о тебе люди. Скажи мне, что я видел сегодня во сне? - вопрос был с подвохом, так как минувшей ночью император спал крепко, без сновидений.
Старик задумался. Домициан вглядывался в его лицо, пытаясь разглядеть испуг или лихорадочную работу мысли. Но лицо старика оставалось спокойным. Казалось, что он давно знает ответ, а медлит только потому, что размышляет, как деликатней ответить императору.
- Предмет вашего сна у вас под подушкой, - наконец промолвил старик, - Это дорогая вещь украшенная драгоценными камнями...
Домициан вздрогнул. С тех пор, как он стал императором, он не расставался с оружием. Даже под подушкой он хранил кинжал искусной кельтской работы. Но испугало императора не то, что старик знает, что именно спрятано под подушкой, а то, что одновременно с ответом старика, Домициан вспомнил свой сон.
Так бывает со всеми. Мы просыпаемся и, ослепленные новым днем, начинаем его в полной уверенности, что ночь прошла без сновидений. Но, спустя несколько часов, какой-то случайный предмет или слово вдруг сдувает невидимую завесу, и наш недавний сон предстает перед нами ясно и зримо.
Домициан вспомнил, что этой ночью он опять видел кошмар, который преследовал его вот уже несколько лет - горящие факелы, хоровод человеческих лиц и рукоять кинжала, торчащую из собственной груди...
Император вдруг почувствовал себя жалким и беспомощным. Он сделал знак, и все, кроме старца, тотчас удалились из зала.
Взгляд императора померк. Домициан склонил голову и молча рассматривал складки на своей тунике. Император вдруг понял, что в лице этого старика перед ним стоит та самая судьба, от которой он безуспешно бежал все эти годы. И ответ старика - только лишнее напоминание, что все давно уже предрешено! Так есть ли смысл просить милости?
- Я знаю, зачем ты пригласил меня во дворец, - тихо сказал старик.
От голоса старика в горле императора моментально пересохло. Он хотел протянуть руку к чаше с вином, но не посмел двинуться.
- Судьба слепа, она идет дорогой, которую ей когда-то указали, - не спеша продолжал старик, - Но, как всякий путник, она может заблудиться и прийти к своей цели намного позже. Единственное, что ты можешь сделать, это запутать свою судьбу. Прикажи изготовить глиняную пластину с сотней углублений. Положи в каждое из них по одному серебряному динарию со своим портретом и каждый день собственноручно меняй их местами. Судьба слетит с кончиков твоих пальцев, кинется в погоню за твоим изображением и заблудится. Только так ты сможешь отдалить свой конец, но все же однажды судьба найдет выход из лабиринта и цепко схватит тебя за руки. И бежать будет уже некуда.
7
Когда я очнулась, то ни боли, ни головокружения уже не было. Мое сознание было ясным и спокойным. Казалось, что я лежу на берегу моря. Мне даже показалось, что я слышу шум прибоя. Мне так не хотелось расставаться с этой иллюзией, что я не спешила открыть глаза.
Не знаю, сколько бы я смогла так пролежать, если бы внезапно не почувствовало, что тело мое затекло. Я попробовала пошевелиться и не смогла. "Наверное, я запуталась в одеяле", - подумала я и снова погрузилась в дремоту.
Когда я, наконец, решилась открыть глаза, то вместо потолка собственной спальни увидела яркое голубое небо. Я попробовала поднять голову, но безуспешно. Единственное, что мне удалось, так это склонить ее на бок. Я увидела перед своими глазам несколько травинок, серый камень и, кажется, кусочек настоящего моря вдалеке.
- Эй, кто-нибудь! - робко позвала я на помощь.
Где-то внизу послышался звук осыпающихся камней и надо мной возникло лицо юноши, обрамленное светлыми кудрями. Он удивленно и радостно смотрел на меня, словно рыбак, в сети которого попалась настоящая золотая рыбка. Я попыталась улыбнуться ему и ласково спросила:
- Где я? Что со мной случилось?
Глаза юноши вспыхнули, но он ничего не ответил, а только молча улыбнулся.
8
18 сентября 86 г. Тит Флавий Домициан погиб в результате заговора ближайших родственников и вольноотпущенников. Вот как описывает Гай Светоний Транквилл это покушение:
"Заговорщики ещё колебались, когда и как на него напасть - в бане или за обедом; наконец, им предложил совет и помощь Стефан управляющий Домициллы, который в это время был под судом за растрату. Во избежание подозрения он притворился, будто у него болит левая рука, и несколько дней подряд обматывал её шерстью и повязками, а к назначенному часу спрятал в них кинжал. Обещав раскрыть заговор, он был допущен к императору; и пока тот в недоумении читал его записку, он нанёс ему удар в пах.
Раненый пытался сопротивляться, но корникуларий Клодиан, вольноотпущенник Парфения Максим, декурион спальников Сатур и кто-то из гладиаторов набросились на него и добили семью ударами. При убийстве присутствовал мальчик-раб, обычно служивший спальным ларам: он рассказывал, что при первом ударе Домициан ему крикнул подать из-под подушки кинжал и позвать рабов, но под изголовьем лежали только пустые ножны, и все двери оказались на запоре; а тем временем император, сцепившись со Стефаном, долго боролся с ним на земле, стараясь то вырвать у него кинжал, то выцарапать ему глаза окровавленными пальцами"
9
Другой древнеримский летописец Гай Фурий Марцилл повествуя об убийстве Домициана пишет, что после его смерти в одном из покоев была обнаружена странная конструкция - пластина из обожженной глины с деревянным каркасом, представляющая собой квадрат с сотней небольших углублений. В эти углубления были уложены сто серебряных динариев. Назначение этой конструкции так и не удалось выяснить.
