Аннотация: Публикуется венок сонетов оригинальной формы, посвящённый Иосифу Бродскому
Бродяга
О нём писалась несусветная бодяга,
а парень был не глуп, затейлив и не прост,
не дармоед, не прощелыга, не прохост,
и вовсе не плебей, кому годна сермяга.
Но в жизни шла за предрягой передряга.
Не пел над колыбелью Алконост.
Не бестревожен был его форпост,
и не амброзией его поила фляга.
Ахматова тогда пророчески сказала,
что самый рыжий изо всех её сирот,
отныне в славе всех поэтов превзойдёт,
и бенефиса краше в мире не бывало,
а представление, что было в этот раз,
вполне достойно исполненья на заказ.
1
Хоть дома был клеймён по низменным причинам,
и стал не первым, взятым в жёсткий оборот.
Но верховодил лизоблюдный тёмный сброд.
Страна привыкла к инквизиторским починам.
В великом славном государстве паутинном
всем Пастернакам полагался укорот,
а разношёрстный одураченный народ
вожди держали в послушании едином.
Родился парень пред войною в Ленинграде.
Когда потом на фронт ушёл его отец,
он с матерью жил год в убийственной блокаде.
Лишь чудом выжили, попав в Череповец...
А вырос, всё вокруг, как мох и лебеда,
и балом правила казённая среда.
2.
И балом правила казённая среда,
хмелела без ума в порывах угожденья
глашатаям марксистского ученья,
которое весь век кромсалось без стыда.
На мыслящих была накинута узда.
Цензуровались все досужие творенья,
с чем молодёжь в своём новаторском кипенье
была не в силах примириться никогда.
И наш бродяга, ошалев от школьной дури,
стремился вырваться на волю, на простор,
в таёжные края, в отроги дальних гор.
В стихах бросал упрёк царящей хмури.
И тут над ним вся свора злыдней без труда
добилась подлого неправого суда.
3
Добилась подлого неправого суда
на основании простой казённой справки,
что меж поэтов тот малец - не краше шавки
и, стало быть, всё то, что пишет, ерунда,
и, значит, пусть он сгинет без следа,
а меж писателей не надобны козявки,
так пусть пасётся где-нибудь на травке,
и всем от самозванцев - лишь беда.
Всех власть имущих удивлял тот ленинградец:
порядки не хвалил, вождей не обожал;
за все свои труды копейки получал -
итак, по всем статьям был сущий тунеядец.
Не чудо ли, потом, в году уже былинном,
Он в Петербурге стал Почётным Гражданином ?
4
Он в Петербурге стал Почётным Гражданином,
но в прежние года не чтили знатоков.
Суд был и в спорах и в решеньях бестолков,
и беспардонным, и упрямым, и единым,
и, к удовольствию участников, - не длинным.
сочли, что парень - завсегдатай кабаков,
какой-нибудь дружок картёжных игроков.
А в нём был гордый дух и честная отвага,
наследие его достойного отца,
Фронтовика и патриота-храбреца,
что поспособствовал падению Рейхстага.
Так что то был за суд, без честного лица ?
И для чего предстал и бился до конца
упрямый рифмоплёт, мечтатель и бродяга ?
5
Упрямый рифмоплёт, мечтатель и бродяга,
один из четырёх ахматовских друзей,
не слушал злых речей, как робкий ротозей,
а высказался так, как будто то присяга
пред гордой святостью божественного флага,
что звание "поэт" - и звонче и дерзей,
чем всякая картечь и выстрелы фузей,
и что стихи - совсем не мёртвая бумага:
что это - музыка взволнованных сердец,
симфония святых и самых верных истин
и громкий рупор тех, кто чист и бескорыстен,
что дорог для того, кто честен и не льстец.
Так юноша был прям, не струсивши тогда:
не дрогнул, что пред ним беспутная орда.
6
Не дрогнул, что пред ним беспутная орда.
Когда его специалисты защищали,
тех не расслышали в набитом чернью зале.
Потом им мстили, как пришла их череда.
А Фрида Вигдорова, втиснувшись туда,
почти тайком, внесла в свои скрижали,
о чём и как там люди толковали,
дивясь, за что юнцу такая злая мзда.
В ход действа вникли и в Москве и в Монреале.
Чудовищный итог повсюду освещали.
Дивились сёла и большие города,
и ленинградцы и диковинные дали.
"Что за процесс ?" - повсюду восклицали,
увидев власть, что шлёт поэтов хоть куда.
7
Увидев власть, что шлёт поэтов хоть куда,
вздохнёшь, как вспомнится античная Эллада
и даже вспомнишь древний Рим не без досады.
Бывало, вся страна поэтами горда.
Так вот и там порой грозила им беда.
Учили певунов вести себя, как надо,
какие песни петь в пирушках и с эстрады.
Овидий сослан был поближе к царству льда.
Сурова каждая окрестная земля.
Везде казнили и за дело и без дела.
Когда не казнь, была всегда в ходу тюряга,
а на Руси весьма знакома всем петля,
и были кары, что полегче, чем расстрелы,
будь то хоть ссылка, хоть психушка, хоть шарага.
8
Будь то хоть ссылка, хоть психушка, хоть шарага...,
Так рыжего творца, чтоб стих его азарт,
послали в край без небоскрёбов и мансард,
в совхоз на севере, где славится гриб чага -
такое средство, что не сыщется в Чикаго;
о нём не слыхивал, вскипающий Монмартр.
Не ведали друзья и с ними Жан-Поль Сартр,
поможет ли оно поэту-бедолаге.
А он - всем ведомо - сердечник, неврастеник,
ворочал валуны, вёз брёвна с лесосек.
Трудился ловко - как рабочий человек,
и честно мастерил, притом не ради денег.
Был выше многих по уму да кругозору.
Вся жизнь его была как восхожденье в гору.
9
Вся жизнь его была как восхожденье в гору.
Наметив в жизни цель, он силы не жалел.
Хотя нелёгок был им избранный удел,
он не терял неукротимого задора.
Увидевши в судье невежду-прокурора,
ничуть не струсивши, насмешливо глядел,
хоть трезво понимал уже по ходу дел,
что не было надежд на мягкость приговора.
Подонки, всяких дознавателей мерзее,
судили вовсе не страдальца-ротозея, -
того, кому был дан божественный глагол.
И вдруг увидели, бессовесто глазея,
в нём гладиатора, борца из Колизея.
Он гордо смел плевать на всякий произвол.
10
Он гордо смел плевать на всякий произвол,
но преуспел сильней всего в своём лиризме.
В его поэзии, как в многогранной призме,
он душу в трудных испытаниях извёл,
таких, что нас в любви, как плотный частокол,
стесняя, мучают в нещадном пароксизме,
писал, как жизнь сложна в трагическом трюизме.
Никто ещё не пел, как этот наш щегол.
Но тяжко было плыть по жизни в злую пору.
Тогда печатали в журналах уйму вздору,
но трудно проходил в печать не только сам,
не легче было молодым его друзьям,
да чёрт накликал клеветническую свору.
Казалось, шёл, как арестант по коридору.
Не потакая слишком рьяным менестрелям,
Госаппарат решал: смирим и перемелем !
Кому не нравится топтать родной подзол,
и мать с отцом уже совсем поднадоели,
Отправим танцевать заморский рок-энд-ролл
И с грустью вспоминать аснеженные ели...
Меж тем строптивца ждал сияющий престол.
11
Казалось, шёл, как арестант по коридору.
Два раза шили преопасный коленкор.
Вслед был в газете лживый грозный оговор,
и приговор отштамповали очень скоро
да грязной клеветой облили для позора,
как тунеядца, будто он гнусней, чем вор.
Опять раздвинули завесу плотных штор -
и вольный мир взглянул на ту умору.
Поэт не сдался - знал, что он переборол.
Его вся честная Россия защищала,
до лучших глас ума и совести дошёл,
хотя всех смельчаков-героев было мало,
поэт свободу после всё-таки обрёл
И видел впереди сияющий престол.
12
Он видел впереди сияющий престол.
Увы ! - Не дома, где Синявский с Даниэлем
прибавилсь как раз к другим расстрельным целям.
Упрямец дома от надзора не ушёл
и полной творческой свободы не обрёл.
Не потакая слишком рьяным менестрелям,
Госаппарат решал: смирим и перемелем !
Кому не нравится топтать родной подзол,
и мать с отцом уже совсем поднадоели,
Отправим танцевать заморский рок-энд-ролл
И с грустью вспоминать аснеженные ели...
Меж тем строптивца ждал сияющий престол.
13
Он видел впереди сияющий престол.
Спустя немало лет он стал совсем свободен.
И первым обогрел его на воле Оден,
достойнейший поэт, клеймивший произвол.
Бродяга доказал, что пусть он нищ и гол,
но смелый дух его и впрямь на что-то годен.
Был горд, что он не стал обласкан или моден,
у тех, кто гнал его, как пёсика под стол.
Покинул с горечью Онегу и Печору,
Неву и Мойку, и Фонтанку, и Оку.
Не видя более родительского взора,
в мечтах о Родине не мог избыть тоску.
Но видел много рек на прожитом веку.
В чужих краях пришлось искать cебе опору.
14
В чужих краях пришлось искать себе опору.
(Немалый круг проблем немедленно возник).
Пришлось использовать не только свой язык,
единственный родной, к которому привык,
к его истории, к поэтам и к фольклору,
пришлось прислушаться к чужому разговору
и вникнуть сразу в сотни новых книг,
хоть прибыл за моря не так как ученик,
а как герой в сопротивлении террору.
Он в высшие круги профессорства вошёл.
Учил студентов прогрессивным дисциплинам.
Над пламенным челом зажёгся ореол.
Связав два языка в союзе двуедином,
Он славу лучшего поэта приобрёл,
хоть дома был клеймён по низменным причинам.
15
Пусть дома был клеймён по низменным причинам,
и балом правила казённая среда -
добившись подлого неправого суда
над тем, после стал Почётным Гражданином.
Что ж, вышел на правёж попавшийся бедняга,
упрямый рифмоплёт, мечтатель и бродяга.
Не дрогнул, что пред ним беспутная орда.
Увидел власть, что шлёт поэтов хоть куда,
Будь то хоть ссылка, хоть психушка, хоть шарага.
Вся жизнь его была как восхожденье в гору.
Он гордо смел плевать на всякий произвол.
Казалось, шёл, как арестант по коридору,
но видел впереди сияющий престол.
В чужих краях пришлось искать себе опору.