Шинейд Моррисси Сквозь игольное ушко 
(С английского). 

Сравню с собой, она - короче бёдер, 
зато плотна и тяжелей ведёрка угля. 
Она - с причёской, туго скрученной узлом, 
и в мелких локонах, которых не расчешешь,- 
она - как херувим, с воланами жирка на ягодицах: 
два коренастых ангела проносят руки-ноги, как веера. 
Она играет ими, чтобы обаять резьбой своих костяшек, 
и овевает стан да промежутки. Напудренные руки, 
нахмуренный почти всегда округлый коробок 
 сокровищ: пара сжатых губ да ряд зубов. 
Ещё глаза, что манят ласточек в силки, - 

хотят их, изнурив на лётных трассах, 
заставить впредь вращаться кувырками 
 под черепом в её мозгу - пускай привыкнут 
 к той рухляди, что до того туда понатаскала. 
Она мнёт лютики в руке. И чайник распевает. 
Там пыль да ржавчина. И тень растёт под койкой, 
когда нет ночника. Там голод ею утоляется своим 
 упитанным плодом в рубашке. Под сонною стеной 
 вы - яму - роете - и - можно - там - свернуться, 
где ласточки бросают свой, подобный нити, 
полётный след, как будто отпечаток 
 на крашеном ковре. 


Sinead Morrissey Through the Eye of a Needle 


 Still shorter than my hip 
 but solid, heavy as a scooped-full 
 coal-scuttle, hair so fingerwrapped and knotted 
 it stands in coils about her ears and won"t comb flat, 
 cherubic, with that dimpled roll of fat above the buttocks 
 the stubby painted angels carry brightly, her feet and hands a fan 
 she opens frequently to admire the slotted hinges of her bones, 
 to blow between the gaps, arm-skin like powder down, 
 an almost-constant frown atop a round bright box 
 with treasure in it: seamless lips, even teeth, 
 eyes that loop the swallows up 

 on their traceable tethers 
 to harry them, upside-down, into 
 the huge room of her brain and make them fit 
 the vivid, random furniture pre-assembled there- 
buttercup petals crushed on her palm, the Teapot Song, 
 dust motes and the taste of rust, shadows under her cot that grow 
 vast without a night-light, hunger, always satisfied, 
 its own fat child in a caul and sleepiness a wall 
 you dig-a-hole-and-curl-up under- 
where they leave their threaded 
 flight-path like the imprint 
 on a carpet of a stain. 


Шинейд Моррисси Сигнатуры. 
 (С английского). 

 "Белфаст - место, где сочетаются самоуправляемый город, снабжённый всеми 
 необходимыми средствами, основная гавань, лес и хорошая земля. Рядом - граница..." - 
 - отрывок из письма Тайному Совету от графа Эссекса, 1573 год. 

I 
Где было пусто, стало что-то. Шесть месяцев назад 
 была здесь только грязь; да гангренозный стапель 
 купал больную ногу в море - один заржавленный портал. 
Тут значится лишь малонаселённый городишко, 
но эти протестанты построили корабль с размерами в Эмпайр Стейт Билдинг. 
Сюда ж везут авто со всех неправильных стоянок да утиль. 

II 
Сдирающий всю кожу бриз. Иду с утра по глаженой бетонке, 
вполне подобной взлётной полосе. Весь корпус ярко освещают фары 
 с высокой палубы. Перильца - будто на корме. 
Трава. Сидячие места. Мемориал имён былых хозяев. 
Я не могу никак произнести - Sjostedt, Taussig, Bakstrom - 
и по семь раз читаю их на незапятнанном стекле. 


Sinead Morrissey Signatures 


 Belfaste is a place meet for a corporate town, armed with all 
 commodities, as a principal haven, wood and good ground, 
 standing also upon a border... 

 -extract from a letter to the Privy Council 
 from the Earl of Essex, 1573. 

 I 

 Where nothing was, then something. Six months ago 
 most of this was sludge and a gangrenous slip-way 
 dipping its ruined foot in the sea - a single rusted gantry 
 marking the spot where a small town"s population 
 of Protestant men built a ship the size of the Empire State Building. 
 Smashed cars and wreckers" yards flourished in between. 

 II 

 A skin-stripping wind. This morning I walk on concrete 
 smooth as a runway with a full-scale outline laid in lights 
 of the uppermost deck. Railings as over a stern. 
 Grass. Seating. The memorial for the dead hosts names 
 I can"t pronounce - Sjоstedt, Taussig, Backstrоm - 
in immaculate glass. Once, I count a surname seven times. 


Шинейд Моррисси В - это Ветеран. 
 (С английского). 

Солдат, вернувшийся с войны, - 
таков, как я б его нарисовала в букваре: 

они - калеки, что трясут жестянки для монет 
 в кровавом, в пыльном, после всех имперских свар. 

Позднее я увидела дома, 

стоящие квадратом, оцепивши двор. 
Там комнаты смотрели вниз, 
где был бассейн. 

Калеки полоскали там бельё, отбеливая на свету, 
усердней женщин, 

а те, откинув шляпы, будто крылья, 
им чисто обмывали раны. 

Мой самый первый отчим был из тех, 
кому Вьетнам 

 стал постоянным повторяющимся сном - 
стал джунглями, что тыкались ему усами 

 в глубь лёгких, чтобы стал 
 задохшись, наполовину человеком или веткой. 

Вьетнам, в том слове есть щелчок, 
что вдруг замрёт перед кончиной. 

Там лодки застревают меж деревьев. 
Кто хочет выжить, должен стать тритоном. 

Пока я говорю, вдруг мускулистый 
 и весь кровавый кто-то выплыл в сливе. 

Парнишка мне годится в сыновья. 
И слизь стекает - не могу смотреть. 

Мне не понять, как он попал в мой дом. 
Играет стерео. Я слышу вновь и вновь 

 и много раз: Боб Дилан: "Вёдра слёз"* 

Примечание: 
 *Bob Dylan "Buckets of Rain". 


 Sinead Morrissey V is for Veteran 

 A soldier returned from a war 
 was how my P6 spelling book put it I saw 

 cripples with tin cans for coins 
 in dusty scarlet, back from some spat of Empire. 

 Later I became aware of buildings 
 built in squares around a courtyard 
 where every room looked down 
 to a fountain 

 rinsing and bleaching the light 
 assiduously as the women 

 who in folded hats like wings 
 washed clean their wounds 

 My erstwhile stepfather was one 
 for whom Vietnam 

 was a constantly recurring dream- 
the jungle inching its tendrils 

 into his lungs until he becomes 
 half-man, half-vine, asphyxiating. 

 The word itself has a click in it. 
 It halts before the ending. 

 Boats left stranded in trees. 
 The ones that survive are amphibian. 


 As I speak, there is something muscled 
 and bloody in the sink 

 the boy young enough to be my son 
 spat out and I can"t look. 

 I don"t know how he got inside my house. 
 The stereo is playing Buckets of Rain 

 by Dylan, 
 over and over again. 


Шинейд Моррисси Пазл 
(С английского). 

Однажды умным королевским детям 
 в подарок дали карту всей Европы, 
не нынешней, а восемнадцатого века. 
Была на дереве, с долготами на кромках, 
раскрашенная в разные цвета: 
коричневый, зелёный, красный. 
Увы ! Была разрезана на части, 
на дворики, на мелкие частички, 
рассыпанные на столе, но был и ключ, 
подсказка, как опять сложить все страны 
 и правильно собрать их воедино: 
Тартарию, Лапландию, Россию, 
с её архангельской губернией у моря. 
Пространство разделялось на кусочки. 
Народы строго отделялись друг от друга. 
Всё сочеталось. (Геометрию учли). 
Гравёр на карте расписался - 
 - особый круг, в нём имя и цветок. 
Тот круг был разделён на половинки. 
Взялись три принца и принцесса, что постарше. 
 (Не дипломатия преподавалась - 
и ей позволили играть). В игре был смысл, 
была ирония - опять воссоздавалась, 
раздробленная вдрызг Европа. 
Была разорванная, снова будет целой. 
Сперва взялись за верхний левый угол, 
потом за прочие углы: "Часть Африки" 
и "Азия" - на белой правой половине. 
Пошли от орд, степей и снега дальше. 
Нашли над верхнею границей карты, 
изящно сделанную надпись и подсказку, 
что дальше "Ледовитый океан". 
Так принцы и принцесса целый час 
 смотрели, восклицали, ликовали. 
 (Вот радость !). На границе континента 
 нашли и собственный прекрасный остров, 
в восторге не смутясь, что где-то с краю. 
Есть страны и подальше: Америка и Аотеароа. 


Sinead Morrissey Jigsaw 

 The Royal children have been sent a gift- 
A map of Europe from 1766 
 Complete with longitude, painted onto wood, 
 Like any other map in brown and green and red, 
 But then disfigured: cut up into parts, 
 A disassembly of tiny courts 
 Strewn across the table. There is a key 
 To help the children slot, country by country, 
 The known traversable world in place: 
 Little Tartary, Swedish Lapland, France, 
 The Government of Archangel. The sea 
 Has been divided into squares, crudely, 
 As though the cast-iron sides of nations 
 Still applied (but with more attention 
 To geometry) while the engraver"s signature 
-A circle, his name, a folded flower - 
Has been deftly sawn in half. If successful, 
 The three young princes and the oldest girl 
 (This is not, after all, a lesson in diplomacy 
 So she can play too) will, ironically, 
 Undo the puzzle"s title and its claim: 
 Europe Divided in its Kingdoms 
 Shall be Europe reconfigured, whole. 
 They start in the top left corner with the scale 
 Then fill the other corners in: "Part of Africa", 
A scroll, the blank of simply "Asia" 
Rolling off to hordes and steppes and snow 
 Beyond the boundary. Outlines follow, 
 Aided by exquisite lettering: 
"The Frozen Ocean" solidifies across the map"s ceiling. 
 And so the Royal children spend an hour 
 Staring and exclaiming, clicking together 
 (What joy!) the angled buttress of a continent- 
Their own unlikely island on a slant 
 By its farthest edge, and in their trance ignore 
 What will no longer fit: Aotearoa, America. 


Шинейд Моррисси Балтимор 
(С английского). 

В других шумах я слышу плач моих детей. - 
Когда на улице играют дети что постарше, 
с утра - среди их оживлённых голосов, 
в неровном свете; ещё - на фоне плача бэби 
 за ближней дверью - (Он не спит и раздражён, 
а стены тонки); ещё - на странном фоне 
 сплошных звучаний балтиморского Вестсайда - 
по проводам: с сиренами да с пушечным огнём; 
с сигналами ментов, смиряющих детишек, 
включая шестилеток, чтоб те не напирали 
 на угловых торговцев. Там много чванных 
 и зажигательных речей. Там в перерывах 
 радиовещанья, когда не слышно голосов, 
то раздаётся лишь статичный треск, 
сполна глотающий ребячий крик, 
просящий помощи. При том и в тишине, 
в её ловушках, петлях да изгибах, 
я слышу призрачный ребячий крик и плач. 
Входя по лестнице, остановившись в зале, 
стараюсь вслушаться, с трудом ловлю, 
но лишь не более чем ровное дыханье, 
обычно ж вовсе ничего не слышу. 
Лишь в воздухе чего-то не хватает. 
Лишь пыль, навес из одеял. Корабль 
 на озере в окошке. Младенческие сны. 


Sinead Morissey Baltimore 

 In other noises, I hear my children crying - 
in older children playing on the street 
 past bedtime, their voices buoyant 
 in the staggered light; or in the baby 
 next door, wakeful and petulant 
 through too-thin walls; or in the constant 
 freakish pitch of Westside Baltimore 
 on The Wire, its sirens and rabid gunfire, 
 its beleaguered cops haranguing kids 
 as young as six for propping up 
 the dealers on the corners, their swagger 
 and spitfire speech; or in the white space 
 between radio stations when no voice 
 comes at all and the crackling static 
 might be swallowing whole a child"s 
 slim call for help; even in silence itself, 
 its material loops and folds enveloping 
 a ghost cry, one I"ve made up, but heard, 
 that has me climbing the stairs, pausing 
 in the hall, listening, listening hard, 
 to - at most - rhythmical breathing 
 but more often than not to nothing, the air 
 of the landing thick with something missed, 
 dust motes, the overhang of blankets, a ship 
 on the Lough through the window, infant sleep. 


Шинейд Моррисси 1801 (Из дневника Дороти Уордсуорт). 
 (С английского). 

Безоблачное утро. Зубы не болели. 
Брат взялся за поэму "Коробейник". Гелл-соседка 
 снабдила нас салатом. Я сготовила бобы. 
Как отобедали, отправилась за почтой - 
мне повстречался бывший капитан, просивший подаянья. 

 * 

Тепло, приятный воздух. Писем нет. Домой иду 
 вдоль озера, чей цвет граничит с бирюзовым. 
При встрече с летними гусями испугалась. 
За год совсем истёрлись подмётки башмаков. 
Слыхала плач какой-то жёлтой раненной пичужки. 

 * 

Уильям бледен, изменился, изнурён. 
Сварила груши и добавила гвоздику. 
Вот так на званых вечерах, и любят, и острят. 
Могла б сказать: "Взгляни на Месяц над Грасмиром - 
как сельдь ! - Там старая Луна у Новолуния в охапке". 


Sinead Morrissey 1801 

 A beautiful cloudless morning. My toothache better. 
 William at work on The Pedlar. Miss Gell 
 left a basket of excellent lettuces; I shelled 
 our scarlet beans. Walked out after dinner for letters - 
met a man who had once been a Captain begging for alms. 

 * 

 The afternoon airy & warm. No letters. Came home 
 via the lake, which was near-turquoise 
 & startled by summer geese. 
 The soles on this year"s boots are getting worn. 
 Heard a tiny, wounded yellow bird, sounding its alarm. 

 * 

 William as pale as a basin, exhausted with altering. 
 I boiled up pears with cloves. 
 Such visited evenings are sharp with love 
 I almost said dear, look. Either moonlight on Grasmere 
-like herrings! - 
or the new moon holding the old moon in its arms.