Суинбёрн  Федра
(С английского)
Персонажи: Ипполит, Федра, Хор женщин из города Трезен.

Ипполит.
Не прикасайся; отпусти меня
и не рассматривай бесстыдным взглядом.
Всё множишь отвращенье, чтоб убил ?
Федра.
Нет, я не отпущу; дышать не стану,
пока, Богоподобный, не убьёшь.
Светловолосый ! Бог во всех движеньях !
Достань свой меч и порази меня.
Убить готовы и другие боги.
Чего ж ты ждёшь ?
Хор.
Царица ! Слушай нас.
К чему ведёшь ты пагубные речи ?
Чело повязкой благости накрой,
Вуалью мудрости укрась свой разум.
Федра.
Есть повод у него меня убить -
хоть нынче: обнажит мне грудь и горло,
так брошусь я на меч с безмолвным ртом,
с открытым сердцем... Значит, будь смелее.
От голода скончаться не позволь
между смертями от меча и страсти.
Пусть радуются влажные уста.
В моих ладонях, где синеют вены,
смерть сохранит отрадное питьё
для пересохших губ. Как у оленей -
чем глубже ранил шип, тем легче боль.
Я упилась бы собственною кровью. 
Над поясом под грудь воткни свой меч.
Оставшись жить, я б стала ядовитой.
Дышу, как будто дали белены.
И щёки зелены, и тело побледнело.
Какое бы ты имя ни носил,
о Бог ! - тебя я строго заклинаю:
убей меня: вонзи на всю длину
свой меч - до золочёной рукояти.
Коли смелей. Пронзи меня насквозь.
Сама я по рождению критянка.
Семья и знаменита и знатна.
Моя родительница Пасифая.
А я жена Тесея. Но ни родства,
ни всех письмён, что составляют имя,
не бойся. Не щади. Бери свой меч.
Все пишут это имя чёрной краской.
Мне ненавистно Солнце, тошен свет.
Ипполит.
Пусть бесноватая на мне не виснет.
Не гневаются боги не неё.
Так оторвите прочь, но не поранив.
Хор.
Царица ! Не позорь свой гордый сан.
Спроси богов, о чём и как сказать.
Ипполит.
Теряя стыд, все люди - будто звери.
Федра.
Мужчина ! Что за толки о стыде ?
Есть разница меж мною и богами.
Во мне бунтует смешанная кровь.
Что ты, что боги... - Я ведь не такая.
Все вены спутаны - и я безумна.
С того во мне и горячится плоть.
Я - полуженщина-полубогиня...
Ты пил, родившись, талый снег.
Ты иссечён был из железной матки.
Твоею нянькой меч был, Ипполит.
Отец - с копьём, а шафер нёс топорик.
С водой из благородного ключа
смешалась кровь людей, убитых к свадьбе.
Мать в мыслях о мече носила плод.
Лишь по ошибке ты рождён не богом.
Подай мне руки, раз тебя люблю.
Нет, я не отпущу тебя, желанный.
Ты - сын мой, если я - жена отца.
Тебя всем сердцем жажду, как невеста.
В сосудах всё сильнее бьётся кровь.
Лицо дрожит. Но я тобой наемся.
Так накормлюсь, что досыта дойду.
Я до костей обожжена любовью.
Боль в сердце. Веки давят на глаза.
Не спи, не ешь, не говори ни слова,
покуда не убьёшь ! Мне тяжко жить.
Хор.
Тут зло с неисчислимыми зубами:
любовь сбегает из оков любви.
Ипполит.
Нет ненависти столь же ненавистной !
Федра.
Так ненависть свою нацель в меня.
Тебе же я плохого не желаю.
Девицы ! Как горит его чело.
Ремень меча он отстегнул зачем-то.
Не стал ли хуже смерти ? Что потом ?
Будь столь же сладок, как и самый горький,
как самый скверный, злейший из богов.
Порадуешь ! Чего ещё мне жаждать ?
Пойми. Не милосердия прошу.
Будь тем, что есть. Мне жалости не нужно.
Тебе удобней счесть меня за дичь,
которую в лесу на влажных тропах
твои собаки ринулись загнать.
Сочти меня охотничьей добычей.
Чем хуже я, чем злой мохнатый зверь,
хотя б сравнил с пятнистою пантерой ?
Коль впрямь ты праведен, то я умру.
Ведь ты носил зелёную корону,
что Артемида для тебя сплела.
Но нет ! Ты не убьёшь. Ведь ты не Гадес ?
Для всех людей он - худший из богов.
Не как они - он на дары не падок.
Не любит ни кострищ, ни алтарей...
Поступишь ли теперь ему в угоду ?
Убьёшь без алтаря, не запоют !
Один лишь он из всех владык на небе,
бывает, внемлет пламенным мольбам.
Ты ж - хуже. От моих молитв ты глохнешь,
и всякий раз выходит рикошет.
И кажется как будто я немая.
Нет слов, чтоб приказать тебе могли
меня убить: свершить благое дело.
Предупреждаю: под ноги смотри !
Поберегись, чтоб не попасть в ловушку.
Ипполит.
Чем меньше страха, тем сильнее стыд.
Чего не сделал, было ли из страха.
Не сделаю, чего стыжусь. Живи !
Пусть поскользнусь, лишь не сгубить бы душу.
Федра.
Ты произнёс прекрасные слова,
но опровергнет их моё проклятье.
Хор.
Свои уста он прячет под плащом,
но присмотрись: он явно болен.
Федра.
Действительно, он болен и несчастен.
Глаза его ослеплены огнём.
Хор.
Не говори, что родич твой в несчастье.
Федра.
От сердца сказано. Сужу сама.
Хор.
Не следуй за судьбой, тревожа сердце.
Федра.
Девицы ! Милые мне земляки !
Весь добрый город и твои дороги !
Леса, луга, большие родники;
холмы, где ночью виден свет сквозь кроны;
и ветры, что звучат, а то молчат;
земля и воды - всё, что там бессмертно !
Я всех беру в свидетели мои:
при мне, со мной, есть Бог. Он - будто пламя.
Не ведаю, откуда взялся. Кто б сказал ?
Ему охотничьих успехов мало.
Не увлечён ни мёдом, ни вином;
и ни зерном, ни шерстью, ни плетеньем.
Не превозносит  мудрость стариков.
А я, как мать моя, теперь страдаю.
И пена на губах, как у неё,
от острой той еды из Аматуса,
что нас приводит к смерти от любви.
(И мать забыла милость, помня участь
помогших брату двух её сестёр).
Подхлёстнутая страхом, была стыдлива.
Боялась всех нахмуренных бровей.
Казалось, из-под них несутся стрелы,
как из лука, вселяя в душу страсть.
Казалось ей, что эта страсть взывает,
и жжёт, и всё вокруг горит огнём.
Она в наш дом чуму и боль вселила.
А у неравных пар их связь слаба.
Сперва был бурный брак, потом стал нудным -
обнюханным скотиной фуражом,-
приманчивым, быть может, лишь для тёлки.-
Придёт в косматых жгутиках волос,
начнёт жевать шершавыми губами,
глотать, облизывая мерзкий рот.
Так запахи затоптанной мякины
и поздних ягод гнивших под ногами,
да пенистность на море, да горечь волн
на всех его дорогах невесёлых
царю мешали мыслить о любви.
Но нет ! О ней он думал до финала !
На пылких вёслах шел сквозь лес преград.
Натягивались хлипкие верёвки,
когда во всю вздувались паруса;
но ветер гнал не так, чтоб в хвост и гриву.
Потоки не несли обломков кораблей.
В открытом море не было воронок,
чтоб в них могло втащить и засосать.
Ни мели посреди рычащих рифов.
И волны не крутили там костей...
Тесей там плыл со смертью и за смертью.
Убил, ввязался, взял, что он хотел:
за смерть, за брак и за рожденье сына.
Ему проклятье шлю, взамен меча.
Отдам потом Питфею половину -
отрубленную часть (раз не убил
его, когда тот был и мал и нежен).
В пелёнках был, и стал моей судьбой.
На смерть его взглянуть хотела б первой:
между копыт, от мстительных рогов,
да от зубов задиры Минотавра.
С собой покончу гибельным путём:
Метнусь любви под ноги
с колен самоубийства.

Algernon Charles Swinburne  Phaedra

Hippolytus; Phaedra; Chorus of Troezenian women

HIPPOLYTUS.
Lay not thine hand upon me; let me go;
Take off thine eyes that put the gods to shame;
What, wilt thou turn my loathing to thy death?
PHAEDRA.
Nay, I will never loosen hold nor breathe
Till thou have slain me; godlike for great brows
Thou art, and thewed as gods are, with clear hair:
Draw now thy sword and smite me as thou art god,
For verily I am smitten of other gods,
Why not of thee?
CHORUS.
O queen, take heed of words;
Why wilt thou eat the husk of evil speech?
Wear wisdom for that veil about thy head
And goodness for the binding of thy brows.
PHAEDRA.
Nay, but this god hath cause enow to smite;
If he will slay me, baring breast and throat,
I lean toward the stroke with silent mouth
And a great heart. Come, take thy sword and slay;
Let me not starve between desire and death,
But send me on my way with glad wet lips;
For in the vein-drawn ashen-coloured palm
Death's hollow hand holds water of sweet draught
To dip and slake dried mouths at, as a deer
Specked red from thorns laps deep and loses pain.
Yea, if mine own blood ran upon my mouth,
I would drink that. Nay, but be swift with me;
Set thy sword here between the girdle and breast,
For I shall grow a poison if I live.
Are not my cheeks as grass, my body pale,
And my breath like a dying poisoned man's?
O whatsoever of godlike names thou be,
By thy chief name I charge thee, thou strong god,
And bid thee slay me. Strike, up to the gold,
Up to the hand-grip of the hilt; strike here;
For I am Cretan of my birth; strike now;
For I am Theseus' wife; stab up to the rims,
I am born daughter to Pasiphae.
See thou spare not for greatness of my blood,
Nor for the shining letters of my name:
Make thy sword sure inside thine hand and smite,
For the bright writing of my name is black,
And I am sick with hating the sweet sun.
HIPPOLYTUS.
Let not this woman wail and cleave to me,
That am no part of the gods' wrath with her;
Loose ye her hands from me lest she take hurt.
CHORUS.
Lady, this speech and majesty are twain;
Pure shame is of one counsel with the gods.
HIPPOLYTUS.
Man is as beast when shame stands off from him.
PHAEDRA.
Man, what have I to do with shame or thee?
I am not of one counsel with the gods.
I am their kin, I have strange blood in me,
I am not of their likeness nor of thine:
My veins are mixed, and therefore am I mad,
Yea therefore chafe and turn on mine own flesh,
Half of a woman made with half a god.
But thou wast hewn out of an iron womb
And fed with molten mother-snow for milk.
A sword was nurse of thine; Hippolyta,
That had the spear to father, and the axe
To bridesman, and wet blood of sword-slain men
For wedding-water out of a noble well,
Even she did bear thee, thinking of a sword,
And thou wast made a man mistakingly.
Nay, for I love thee, I will have thy hands,
Nay, for I will not loose thee, thou art sweet,
Thou art my son, I am thy father's wife,
I ache toward thee with a bridal blood,
The pulse is heavy in all my married veins,
My whole face beats, I will feed full of thee,
My body is empty of ease, I will be fed,
I am burnt to the bone with love, thou shalt not go,
I am heartsick, and mine eyelids prick mine eyes,
Thou shalt not sleep nor eat nor say a word
Till thou hast slain me. I am not good to live.
CHORUS.
This is an evil born with all its teeth,
When love is cast out of the bound of love.
HIPPOLYTUS.
There is no hate that is so hateworthy.
PHAEDRA.
I pray thee turn that hate of thine my way,
I hate not it nor anything of thine.
Lo, maidens, how he burns about the brow,
And draws the chafing sword-strap down his hand.
What wilt thou do? wilt thou be worse than death?
Be but as sweet as is the bitterest,
The most dispiteous out of all the gods,
I am well pleased. Lo, do I crave so much?
I do but bid thee be unmerciful,
Even the one thing thou art. Pity me not:
Thou wert not quick to pity. Think of me
As of a thing thy hounds are keen upon
In the wet woods between the windy ways,
And slay me for a spoil. This body of mine
Is worth a wild beast's fell or hide of hair,
And spotted deeper than a panther's grain.
I were but dead if thou wert pure indeed;
I pray thee by thy cold green holy crown
And by the fillet-leaves of Artemis.
Nay, but thou wilt not. Death is not like thee.
Albeit men hold him worst of all the gods.
For of all gods Death only loves not gifts,[1]
Nor with burnt-offering nor blood-sacrifice
Shalt thou do aught to get thee grace of him;
He will have nought of altar and altar-song,
And from him only of all the lords in heaven
Persuasion turns a sweet averted mouth.
But thou art worse: from thee with baffled breath
Back on my lips my prayer falls like a blow,
And beats upon them, dumb. What shall I say?
There is no word I can compel thee with
To do me good and slay me. But take heed;
I say, be wary; look between thy feet,
Lest a snare take them though the ground be good.
HIPPOLYTUS.
Shame may do most where fear is found most weak;
That which for shame's sake yet I have not done,
Shall it be done for fear's? Take thine own way;
Better the foot slip than the whole soul swerve.
PHAEDRA.
The man is choice and exquisite of mouth;
Yet in the end a curse shall curdle it.
CHORUS.
He goes with cloak upgathered to the lip,
Holding his eye as with some ill in sight.
PHAEDRA.
A bitter ill he hath i' the way thereof,
And it shall burn the sight out as with fire.
CHORUS.
Speak no such word whereto mischance is kin.
PHAEDRA.
Out of my heart and by fate's leave I speak.
CHORUS.
Set not thy heart to follow after fate.
PHAEDRA.
O women, O sweet people of this land,
O goodly city and pleasant ways thereof,
And woods with pasturing grass and great well-heads,
And hills with light and night between your leaves,
And winds with sound and silence in your lips,
And earth and water and all immortal things,
I take you to my witness what I am.
There is a god about me like as fire,
Sprung whence, who knoweth, or who hath heart to say?
A god more strong than whom slain beasts can soothe,
Or honey, or any spilth of blood-like wine,
Nor shall one please him with a whitened brow
Nor wheat nor wool nor aught of plaited leaf.
For like my mother am I stung and slain,
And round my cheeks have such red malady
And on my lips such fire and foam as hers.
This is that Ate out of Amathus
That breeds up death and gives it one for love.
She hath slain mercy, and for dead mercy's sake
(Being frighted with this sister that was slain)
Flees from before her fearful-footed shame,
And will not bear the bending of her brows
And long soft arrows flown from under them
As from bows bent. Desire flows out of her
As out of lips doth speech: and over her
Shines fire, and round her and beneath her fire.
She hath sown pain and plague in all our house,
Love loathed of love, and mates unmatchable,
Wild wedlock, and the lusts that bleat or low,
And marriage-fodder snuffed about of kine.
Lo how the heifer runs with leaping flank
Sleek under shaggy and speckled lies of hair,
And chews a horrible lip, and with harsh tongue
Laps alien froth and licks a loathlier mouth.
Alas, a foul first steam of trodden tares,
And fouler of these late grapes underfoot.
A bitter way of waves and clean-cut foam
Over the sad road of sonorous sea
The high gods gave king Theseus for no love,
Nay, but for love, yet to no loving end.
Alas the long thwarts and the fervent oars,
And blown hard sails that straightened the scant rope!
There were no strong pools in the hollow sea
To drag at them and suck down side and beak,
No wind to catch them in the teeth and hair,
No shoal, no shallow among the roaring reefs,
No gulf whereout the straining tides throw spars,
No surf where white bones twist like whirled white fire.
But like to death he came with death, and sought
And slew and spoiled and gat him that he would.
For death, for marriage, and for child-getting,
I set my curse against him as a sword;
Yea, and the severed half thereof I leave
Pittheus, because he slew not (when that face
Was tender, and the life still soft in it)
The small swathed child, but bred him for my fate.
I would I had been the first that took her death
Out from between wet hoofs and reddened teeth,
Splashed horns, fierce fetlocks of the brother bull?
For now shall I take death a deadlier way,
Gathering it up between the feet of love
Or off the knees of murder reaching it.