Корман Владимир Михайлович : другие произведения.

006 М.Роллина "Неврозы", 57-67

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение книги "Неврозы"
  --------------------------------------------------------------------------------
  
   Морис Роллина Кошачья ревность, 57-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Андре Слому*
  
   Когда, избрав себе местечко на тахте,
   ворчливый жёлтый кот высказывал мне пени
   и аромат духов сгустился в тесноте,
  
   я Милую лобзал, став возле на колени,
   и поцелуи слал, как стайки мотыльков,
   чтоб падали на грудь, где трепетали тени.
  
   Не знавшие ещё вампиров-сосунков,
   казалось, два холма на яблоки похожи
   и краше лебедей с привольных бережков.
  
   А Милой сладкий сон пригрезился на ложе.
   За губками блестел весёлый ряд зубков,
   и я на них глядел без страха и без дрожи.
  
   Ночной халат лежал, как груда облаков,
   и с саваном был схож, пошитым из гипюра,
   зато обнажена была чета сосков.
  
   А пламя очага посвечивало хмуро
   туда, где жёлтый кот с ума сходил со зла,
   в упор смотря на ту греховную фактуру...
  
   Но как она была прекрасна и светла !
   В ней, в Милой, и во сне блистало превосходство.
   Она меня к себе магически влекла.
  
   Я принял за пустяк кошачье сумасбродство:
   всю ласковость ко мне громадного кота.
   Не думалось, во что она мне обойдётся,
  
   когда вдруг злобой он нальётся неспроста.
   Я не сберёг себя от ревности звериной,
   а нужно было с ним давно свести счета,
  
   когда он пялил взор с недружелюбной миной,
   когда бесился он и шумно скрежетал,
   как флюгер в бурный день над башенкой старинной.
  
   А я себя с котом держал, как либерал,
   и пьян был от любви - в беспамятном экстазе
   от пары бугорков, чей вид, как кровь, был ал.
  
   Я просто засыпал. Я спутался во фразе,
   увидевши, как кот ползёт, свой хвост поджав -
   так может жаба лезть в болотной непролази !
  
   Взъерошенная шерсть, взъярённый дикий мяв !
   И стало вдруг темно. Всё будто заходило...
   И в том кошмаре я заснул, с колен не встав.
  
   Мне чудилось - меня взяла живьём могила.
   Но сразу внял, восстав из рокового сна,
   сверхчеловечий крик ужасной дикой силы...
  
   Проклятье Солнцу ! Сгинь ! Будь проклята Луна !
   Да провались, Земля со всем гнильём и гарью !
   Мне б лучше вечно спать ! И смерть не так страшна.
  
   Превозмогая боль, как будто киноварью
   облитая, в крови, и жизни в ней чуть-чуть,
   Рашель вилась в борьбе под бешеною тварью,
  
   а та, во всю урча, ей разрывала грудь !
  
  
   Maurice Rollinat Jalousie feline, 57-e.
   A Andre Slom*.
  
   Cependant que juche sur l"un des hauts divans
   Le chat jaune poussait de ronronnantes plaintes,
   Dans un boudoir gorge de parfums enervants,
  
   Je veillais la trиs chere a genoux et mains jointes,
   Et mon baiser rodeur, papillon de ses seins,
   Effleurait leurs contours et vibrait a leurs pointes.
  
   Vierges des nourrissons, vampires assassins,
   Ils etaient froids et durs comme des pommes vertes
   Et plus blancs que le cygne errant sur les bassins.
  
   Voluptueusement elle dormait, et certes,
   Jamais femme n"aura, pour mordiller l"amant,
   Les dents que laissaient voir ses levres entrouvertes.
  
   Tres blanche, comme pour un enlinceulement,
   Sa robe la couvrait d"un brouillard de guipure,
   En sorte que les seins etaient nus seulement.
  
   Et les reflets de l"atre en livide jaspure
   Rampaient sur le divan d"ou le chat regardait
   Cette gorge d"amour aussi belle qu"impure.
  
   Meme dans le sommeil profond elle gardait
   Sa morgue ! et telle etait sa magique attirance
   Qu"irresistiblement tout mon etre y tendait.
  
   Voilаa pourquoi je vis avec indifference
   L"oeil toujours si calin du gigantesque chat
   Se charger tout a coup de haine et de souffrance
  
   O langueur criminelle indigne de rachat !
   Je ne pris nulle garde a la jalouse bete,
   Quand il aurait fallu que ma main l"ecorchat !
  
   En vain, il se tordait les yeux hors de la tete,
   En vain, il ecumait fou de rage, en grincant
   Comme une girouette au fort de la tempete ;
  
   Je fus aveugle et sourd pour lui ! tout languissant
   D"amour et de sommeil, j"accrochais mon extase
   A ces deux bouts de seins plus rouges que du sang.
  
   Et je baillais, ralant je ne sais quelle phrase,
   Lorsque soudain je vis le chat jaune vers nous
   Ramper lentement comme un crapaud dans la vase.
  
   Oh ! ces poils herisses ! ces miaulements fous !
   - Mais la chambre devint tenebreuse et mouvante,
   Puis, plus rien ! et je dus m"endormir a genoux.
  
   Et la paix du cercueil hantait ma chair vivante
   Lorsque je fus tire de ce fatal sommeil
   Par un cri surhumain d"horreur et d"epouvante !
  
   Oh ! maudite la lune et maudit le soleil !
   Que sous l"homme a jamais la terre se derobe !
   Pourquoi donc pas la mort, plutot que ce reveil !
  
   - La, hurlant de douleur, pale dans une robe
   De pourpre, ensanglantant la neige des coussins,
   Rachel se debattait sous la bete hydrophobe
  
   Qui miaulait en lui dechiquetant les seins !
  
   Справка.
   *Андре Слом, иначе Slomszinski (1844-1909) - французский художник, в 1877 г. работал
   в качестве ученика в мастерской Гюстава Курбе. Был иллюстратором в "Suisse illustre".
   Известен своими гравюрами (виды Парижа к Всемирной выставке 1889 г., промывка золота в бассейне Амазонки и др.).
   В 1901 г. сделал рисунок Олимпийского Диплома с изображением спортсменов под
   афинским акрополем, увиденным сквозь пролёт Эйфелевой башни.
  
  
   Морис Роллина Песня о глазах, 58-е.
   (Перевод с французского).
  
   Люблю твои глаза с их блеском золотым,
   горящие лазурным светом,
   и все мои мечты, которыми томим,
   покоятся в сиянье этом.
  
   Их взоры так умны, милы и хороши !
   Ты с ними женственнее вдвое.
   В них отраженье всей твоей большой души.
   Они сроднили нас с тобою.
  
   Они чаруют всех, кто б их увидеть смог,
   на улице, в кафе, в пассаже.
   Они - твои цветы, и краше чем цветок,
   что вянет на твоём корсаже.
  
   Под дужками бровей они всегда горят.
   И мысль приходит машинально:
   присущ ли также им достойный аромат -
   глазам твоим, цветам миндальным ?
  
   Но в светской суете взгляд глаз твоих иной:
   рассеян, даже сардоничен,
   и мне не говорит о радости земной,
   а отвлечён и безразличен.
  
   Зато наедине, в тени дрожащих штор,
   велит забыть печаль и лихо !
   Объятый парой рук, ловлю твой милый взор -
   и он мне шепчет, тихо-тихо...
  
  
   Maurice Rollinat La Chanson des yeux, 58-e.
  
   J"aime tes yeux d"azur qui, tout pailletes d"or,
   Ont une lueur bleue et blonde,
   Tes yeux calins et clairs ou le reve s"endort,
   Tes grands yeux bougeurs comme l"onde.
  
   Jusque dans leurs regards savants et nuances,
   Si doux qu"ils te font deux fois femme,
   Ils refletent le vol de tes moindres pensers
   Et sont les vitres de ton ame.
  
   Dans la rue on subit leur charme ensorceleur ;
   Ils etonnent sur ton passage,
   Car ils sont plus jolis et plus fleurs que la fleur
   Que tu piques a ton corsage.
  
   Oui, tes yeux sont si frais sous ton large sourcil,
   Qu"en les voyant on se demande
   S"ils n"ont pas un arome harmonieux aussi,
   Tes longs yeux fendus en amande.
  
   Dans le monde on les voit pleins de morosite,
   Ils sont distraits ou sardoniques
   Et n"ont pour me parler amour et volupte
   Que des oeillades platoniques ;
  
   Mais, tout seuls avec moi sous les rideaux tremblants,
   Ils me font te demander grace,
   Et j"aspire, enlace par tes petits bras blancs,
   Ce qu"ils me disent a voix basse.
  
   Морис Роллина Девичьи взоры, 59-е.
   (Перевод с французского).
   Посвящено Ашилю Меландри*.
  
   Особый свет в девичьих взорах -
   то отблеск трепетного сна,
   и зелень в нём, и белизна,
   он чист, как лилии в озёрах.
  
   Амур, коварный в разговорах,
   нальёт пьянейшего вина.
   Особый свет в девичьих взорах -
   то отблеск трепетного сна.
  
   Услада! Вспыхнешь, будто порох, -
   и вся душа упоена !
   Тут быстро гасится сполна,
   как свечка на церковных хорах,
   особый свет в девичьих взорах !
  
   Maurice Rollinat Les Yeux des vierges, 59-e.
   A Achille Melandri*.
  
   Ce qui luit dans les yeux des vierges
   C"est un songe vague et tremblant,
   Un songe vegetal et blanc
   Comme le nenuphar des berges.
  
   Tant que l"Amour, dans ses auberges,
   Ne leur sert que du vin troublant,
   Ce qui luit dans les yeux des vierges
   C"est un songe vague et tremblant.
  
   Mais du jour ou tu les heberges,
   O Plaisir, hotelier brulant,
   Ton souffle humide, acre et dolent
   Eteint, comme on eteint des cierges,
   Ce qui luit dans les yeux des vierges !
  
   Справка.
   *Ашиль (Ахилл) Меландри (1845-1905) - один из колоритнейших представителей
   парижскойй артистической богемы 70-80 гг. XIX века. Новеллист, поэт, изобретательный
   фотограф, мечтавший анимировать это искусство. Начинал литературную карьеру,
   помещая юмористические новеллы в журнале "Tintamarre". Использовал псевдоним M.Irland. Путешествовал по Италии и Англии. Был активным участником поэтических
   кружков фюмистов и гидропатов. Будучи завсегдатаем кабаре "Chat Noir", прославился среди заядлых курильщиков (как "Tete de Pipe") и сочинителей песенных текстов.
   Одна из этих песенок "Le Petit Trottin" (композитор Dihau). Его новеллы удачно иллюстрировал художник Francois-Clement Sommier (1844-1907) -выступавший под псевдонимом Henry Somm и увлекавшийся японской тематикой. Полукомический король Араукании и Патагонии Ашиль I назначил Ашиля Маландри своим пресс-атташе. Среди книг Маландри: "Lady Venus", 1884 г., возможно, он автор книги "Etoile Bleue. Absinthe-Vermouth", 1912 г.
   Eму принадлежит юмористический рассказ "La Lumiere Electrique de Charles Cros",
   где забавно излагается история якобы имевшей место встречи Шарля Кро и русского изобретателя Павла Николаевича Яблочкова (1847-1894) на электротехнической выставке в Париже. В этом рассказе Шарль Кро дивит русского гостя, показав ему наэлектризованного кота и другие фокусы.
  
   Морис Роллина Проклятая дева, 60-е.
   (Перевод с французского).
  
   Он обнажал меня, когда глядел в упор,
   и рушилась моя защитная куртина.
   Мне с жаром предлагал его жестокий взор
   в смеси людскую страсть с бесстыдством бабуина.
  
   Тот взор мне говорил: "Судьба твоя лиха.
   Пусть девственность твоя готовится к закланью.
   Я всех вожу стезёй содомского греха,
   и ты не избежишь при всём твоём старанье.
  
   Итак, не прекословь ! Другой дороги нет.
   Я прикажу тебе, и ты мне дашь обет.
   Моя любовь - закон. Тобой я завладею !"
  
   Он истину сказал. Я вся горю в огне.
   Не в силах отказать пленённому Злодею,
   я нынче в ночь должна отдаться Сатане.
  
  
   Maurice Rollinat Vierge damnee, 60-e.
  
   Il m"a dеshabillee avec ses chauds regards,
   Et j"ai senti crouler tout mon rempart de linge,
   Lorsque ses yeux si clairs sur les miens si hagards
   Versaient l"amour de l"homme et l"impudeur du singe.
  
   Ses regards me disaient : " Que ta virginite
   Frissonne de terreur et s"apprete au martyre ;
   Je suis le chuchoteur de la perversite,
   Et mon aspect corrompt, comme le gouffre attire.
  
   " Ma passion qui rode autour de tes cheveux
   T"insuffle mes desirs et pompe tes aveux :
   Donc, c"est fatal ! Il faut qu"un jour je te possede. "
  
   Horreur ! il a dit vrai : tout mon corps haletant
   Obeit d"heure en heure au charme qui l"obsede,
   Et je vais, cette nuit, me donner a Satan.
  
  
   Морис Роллина Реликвия, 61-е.
   (Перевод с французского).
  
   Перед венцом с другим - О как же я ревную ! -
   она мне принесла рубашку кружевную,
   что одевала в вечерок,
   когда пришла ко мне и первый раз несмело,
   слезам и просьбам вняв, ко мне поближе села -
   в постель - как в тёплый уголок.
  
   Реликвия моя струила нежный запах
   невинной красоты, не бывшей в грубых лапах.
   Желаннейший прощальный дар !
   Картина из таких, что стоило обрамить !
   И Берта молвила: "Храни святую память,
   как сладок был нам тот угар !
  
   Не любовался ль ты изящной вязкой кружев,
   под платьем у меня их сетку обнаружив,
   когда ты мною овладел ?
   Когда ты будто пел и, полный нежной ласки,
   молил, чтоб я к тебе прильнула без опаски,
   увидев в этом наш удел ?
  
   Рубашка день и ночь слыхала все печали,
   что две мои груди друг дружке поверяли.
   Она о том хранит молчок.
   Рубашке не забыть, как вдруг девичьи ножки
   начнут дрожать, когда их тронут по оплошке, -
   дрожат, и под чулком - ожог.
  
   От жарких губ твоих, от каждого касанья,
   была я как в огне и в сладком содроганье.
   Свидетели - гипюр да бязь.
   И явные следы горячего лобзанья
   скрывались от очей под кружевною тканью.
   В её волнах я отдалась.
  
   Рубашку сохрани. Пусть станет на досуге
   таящейся в шкафу заменою подруги,
   и чти её как свой кумир.
   Под голову клади и бред шепчи бессонный,
   целуй её в мечтах о деве обнажённой,
   с кам разделял свой плотский пир.
  
   В ней запах мой живёт, вся амбра нежной кожи,
   чтоб мысли у тебя всегда бывали тоже
   и сладострастны, и чисты.
   Рубашка сохранит следы моей фигуры,
   а я даю наказ проказнику Амуру,
   чтоб в ней витал, будя мечты.
  
   Я помню плоть моя дрожала от угрозы
   и девственность лила невидимые слёзы,
   учуяв злого палача.
   В блаженстве ль я была ? Шептала ли проклятья,
   когда ты крепко взял меня в твои объятья,
   своим лобзаньем горяча ?
  
   Рубашка знает всё и, спев немые оды
   о всех ночах любви, напомнит эпизоды,
   чтоб ты их вновь вообразил.
   тогда твоя мечта помчит за мною следом
   и понесёт в края, куда нам путь неведом,
   в неудержимом махе крыл.
  
   Прощай". - Я сохранил ту милую рубашку
   и, отворив свой ящик-каталажку,
   её расцеловать готов.
   Мне память не даёт расстаться с тем романом.
   Припомнив о былом, стаю почти что пьяным.
   Мне не забыть её духов.
  
   Она - передо мной, как в нимбе, на помосте.
   сирена в белизне резной слоновой кости,
   всеобщих идолов святей.
   Язычница в душе, исполненная чувства,
   зажёгшая во мне без хитростей искусства
   горнило истинных страстей !
  
   Из Греции - красой, по живости - креолка,
   Неистова порой, а после глаже шёлка.
   Ценительница сладких нег.
   Порою, как змея, гибка в укромной нише -
   и не заставишь быть смирнее и потише.
   И распалит - на целый век.
  
   Душисты и влажны уста её - кораллы.
   Причёска, как волна, вдоль тела побежала.
   Большие очи - чернь да синь.
   Соски - тверды, остры. Круты и крепки бёдра.
   И ноги - Хоть танцуй ! - идут легко и бодро
   со львиной поступью богинь.
  
   Пред этой красотой, пред этим превосходством,
   мне горько одному со всем моим сиротством.
   И я зажжён. И я зову:
   "О Берта ! Обними скорей меня плотнее !"
   Мне кажется в мечте, что вновь я вместе с нею -
   как будто это наяву !
  
  
   Maurice Rollinat La Relique, 61-e.
  
   A Michel Menard.
  
   Avant son mariage, - o souffrance mortelle ! -
   Elle me la donna sa chemise en dentelle,
   Celle qu"elle avait le doux soir
   Ou, cedant a mes pleurs qui lui disaient : " Viens, Berthe ! "
   Pres de moi haletant sur la couche entrouverte,
   Fremissante elle vint s"asseoir.
  
   Ce linge immacule qu"embaumait son corps vierge,
   Quand elle vint me faire, aussi pale qu"un cierge,
   Ses chers adieux si redoutes,
   Elle me le tendit d"un air melancolique
   En soupirant : " Voici la supreme relique
   De nos defuntes voluptes.
  
   " Je te la donne, ami, ma chemise brodee :
   Car, la premiere fois que tu m"as possedee,
   Je la portais, t"en souviens-tu ?
   Elle seule a connu les brulantes ivresses
   Que ta voix musicale et pleine de caresses
   Faisait courir dans ma vertu.
  
   " Elle seule entendit les aveux reciproques
   Que, jour et nuit, mes seins, dans leurs gentils colloques,
   Echangeaient tout bas en tremblant ;
   Elle seule a pu voir comme une vierge flambe
   Quand le genou d"un homme ose effleurer sa jambe
   Qui tressaille dans son bas blanc.
  
   " Des l"heure ou sur mon cou fremit ta levre ardente,
   Tout mon corps anxieux a pris pour confidente
   Cette chemise en tulle fin ;
   Et ses sensations aussi neuves qu"impures,
   Voluptueusement, dans le flot des guipures,
   Ont dit qu"il se donnait enfin.
  
   " Conserve-la toujours ! Qu"elle soit pour ton ame
   La chair mysterieuse et vague de la femme
   Qui te voue un culte eternel ;
   Qu"elle soit l"oreiller de tes regrets moroses ;
   Quand tu la baiseras, songe aux nudites roses
   Qui furent ton festin charnel !
  
   " Que les parfums ambres de ma peau qui l"impregnent,
   Pour l"odorat subtil de tes reves, y regnent
   Candides et luxurieux !
   Qu"elle garde a jamais l"empreinte de mes formes !
   J"ai dit a mon amour : " J"exige que tu dormes
   " Entre ses plis mysterieux. "
  
   " Les chaleurs, les frissons de ma chair en alarmes,
   Quand ma virginite rouge et buvant ses larmes
   Te fuyait comme un assassin,
   Ce que j"ai ressenti de bonheur et de crainte
   Quand tu m"as attiree et que tu m"as etreinte
   En collant ta bouche a mon sein :
  
   " Elle t"apprendra tout ! Dans ses muettes odes,
   Elle rappellera d"amoureux episodes
   A ton hallucination ;
   Et ton reve, y trouvant mes bien-aimes vestiges,
   Benira, l"aile ouverte au milieu des vertiges,
   Sa chere fascination.
  
   " Adieu ! " - J"ai conserve la mignonne chemise
   Je l"exhume parfois du coffre ou je l"ai mise,
   Et je la baise avec ferveur ;
   Et mon reve est si chaud, qu"en elle il fait revivre
   Ce corps si capiteux dont je suis encore ivre,
   Car il m"en reste la saveur.
  
   Alors, je la revois dans un nimbe de gloire,
   La sirene aux pieds blancs comme du jeune ivoire,
   Mon ancienne adoration,
   Qui, moderne paienne, ingenue et lascive,
   Allumait d"un regard dans mon ame pensive
   Des fournaises de passion.
  
   Son corps de Grecque, ayant l"ardeur de la Creole,
   Tour a tour delirant et plein de langueur molle,
   Toujours affame de plaisir,
   Et qui, reptile humain, se tordait dans l"alcove,
   Bouillant d"une hysterie irresistible et fauve
   Pour eterniser mon desir ;
  
   Sa bouche de corail, humide et parfumee,
   Ses petits pieds d"enfant, ses deux jambes d"almee,
   Sa chevelure aux flots houleux,
   Sa gorge aigue et ferme, et ses robustes hanches,
   Ses secretes beautes purpurines et blanches,
   Ses yeux immenses, noirs et bleus ;
  
   Tous ces mille rayons d"une chair si feline
   Embrasent ma chair froide et toujours orpheline
   Depuis que l"amour m"a quitte ;
   Et lui criant : " Ma Berthe ! enlacons-nous sans treve ! "
   Je la possede encor dans l"extase du reve
   Comme dans la realite !
  
  
   Морис Роллина Перси, 62-е.
   (Перевод с французского).
  
   Пусть слог мой заблестит подобно изумруду,
   чтоб славу на века пропеть твоей груди,
   к которой страсть моя бурлит всегда и всюду.
  
   Пусть грудь твоя цветёт, когда ни погляди
   и прелестью блестят два пика белоснежных,
   хоть и страшны года, что грянут впереди.
  
   Когда заметит глаз, что грудь в касаньях нежных
   трёт блузку в двух местах и блузка там белей,
   так я уж сам не свой в мечтаниях мятежных.
  
   Осмелюсь ли ? Твой взор подскажет мне: "Смелей !
   Ведь перси страстно ждут, чтоб их ожгли устами.
   Так сладких слёз любви, лобзая, не жалей !"
  
   Я их не вижу днём. Верни ж ущерб ночами,
   и грудь во тьме прикрой густыми - вроде лоз,
   любимой пищи коз, - своими волосами.
  
   Я буду упоён осуществленьем грёз,
   и пальцы смогут грудь ласкать неторопливо,
   и жаркие уста - лобзать её взасос.
  
   А губы задрожат довольно и счастливо
   стрекозами любви в саду весенних роз,
   и заалеют там два венчика на диво !
  
   Рубины персей ! Вы - шиповник меж берёз.
   Ох ! Как же вы остры ! Вы начали ретиво
   мне щёки протыкать, как шалый дубонос.
  
   Ты скорчила лицо ! Сегодня ты игрива.
   Браслетами звеня, резвится пара рук.
   Забавой стала им моя густая грива.
  
   Напрасно ветер взвыл, беря нас на испуг !
   Ты мирно на софе лежишь в изнеможенье,
   и пламя в очаге смирилось без потуг.
  
   А мне покоя нет. Я весь горю в волненье.
   В желаниях вхожу заранее во вкус
   и с нетерпеньем жду себе вознагражденья.
  
   И ты бросаешь прочь дразнящий твой бурнус,
   нагая, мне крича, подобно деве рая:
   "Давай с тобой любить друг друга без обуз !"
  
   О ! Как ликуем мы, тот возглас повторяя !
   Мы отдаём себя своей любви во власть,
   как клешни, всё, что есть подвижного, сплетая.
  
   Теперь-то, наконец, и утолится страсть !
   Пусть губы и глаза потрудятся как судьи.
   Я расцелую всё в тебе, подруга, всласть.
  
   И налюбуюсь всласть твоей прекрасной грудью.
  
  
   Maurice Rollinat Les Seins, 62-e.
  
   J"ai fait ces vers subtils, polis comme des bagues,
   Pour immortaliser la gloire de tes seins
   Que mon houleux desir bat toujours de ses vagues.
  
   Qu"ils y fleurissent donc eternellement sains,
   Et que dans la roideur fiere des pics de glace
   Ils narguent a jamais les siecles assassins !
  
   Sur ta chemise, enfant, mon oeil baise la place
   Qu"use le frottement de leurs boutons roses,
   Et voila que deja le vertige m"enlace.
  
   Si j"osais ! Tu souris, semblant me dire : " Osez !
   Mes seins voluptueux sont friands de vos levres
   Et de larmes d"amour veulent etre arroses. "
  
   Et pour m"indemniser des nuits ou tu m"en sevres,
   Tu ne les caches plus que sous tes noirs cheveux
   Drus comme les buissons que mordillent les chevres.
  
   Ivresse ! Ils sont alors a moi tant que je veux :
   Car mes doigts chatouilleurs ont des caresses lentes
   S"entrecoupant d"arrets et de frissons nerveux.
  
   Et quand vibrent sur vous mes levres harcelantes,
   Libellules d"amour dont vous etes les fleurs,
   Votre incarnat rougit, pointes ensorcelantes !
  
   Rubis des seins, vous en rehaussez les paleurs
   Et vous vous aiguisez, jusqu"a piquer ma joue
   Comme le bec lutin des oiselets siffleurs.
  
   Et tu fremis avec une adorable moue
   Tandis qu"au cliquetis de tes bracelets d"or
   Ta main dans ma criniere indomptable se joue !
  
   En vain la bise hurle au fond du corridor,
   Tu souris de langueur sur le sopha d"ebene
   Devant l"atre paisible oщ la flamme s"endort.
  
   Moi, je brule affole, je me contiens a peine ;
   Et pourtant mon desir qui rampe a tes genoux
   Sait que sa patience a toujours bonne aubaine.
  
   Mais tu laisses tomber ton provocant burnous,
   Et, moderne houri des paradis arabes,
   Tu bondis toute nue en criant : " Aimons-nous ! "
  
   Oh ! comme nous ralons ces magiques syllabes,
   Dans la chere seconde ou, pour mieux s"enlacer,
   Nos jambes et nos bras sont des pinces de crabes !
  
   Ma convoitise enfin peut donc se harasser !
   Pas un coin de ton corps ou mes levres ne paissent
   Tu me bois, je t"aspire ! et, pour me delasser,
  
   J"admire tes beaux seins qui s"enflent et s"abaissent.
  
  
   Морис Роллина Кошмар аскета, 63-е.
   (Перевод с французского).
  
   На стоптанный башмак вскарабкалась гадюка.
   Заворожив мой взор, наверх взметнулась вмиг.
   Скользнула с головы и, будто воротник,
   вкруг шеи мне легла - холодная змеюка !
  
   Потом сползла на торс, шурша, почти без звука.
   Из пасти вылезал карминовый язык.
   И панцирь из колец вокруг меня возник.
   Какая мне была в объятьях этих мука !
  
   Но, как по волшебству, змея вдруг стала дамой -
   с комплектом рук и ног, обыкновенной самой:
   причёска, грудь и рот: "Люби меня, милуй !".
  
   Нет ! Снова стань змеёй ! Пусть даже буду распят !
   Уж раз суждён мне яд - чем женский поцелуй,
   пусть лучше сотню раз меня ужалит аспид !
  
  
   Maurice Rollinat Le Cauchemar d"un ascеte, 63-e.
  
   La vipere se tint debout sur ma savate,
   Me fascina, fondit sur moi du premier coup,
   Et se laissant glisser de ma tete a mon cou,
   Me fit une onduleuse et sifflante cravate.
  
   Puis elle deroula ses longs anneaux ; et fou,
   Tout mon corps, possede du monstre a tete plate,
   Ressentit au milieu d"une brume ecarlate
   La froide ubiquite d"un enlacement mou.
  
   Mais voila que la bete, humectant son oeil louche,
   Prit des seins, des cheveux, des membres, une bouche,
   Et resserra ses noeuds d"un air passionne :
  
   " Oh ! redeviens serpent ! hurlai-je, horrible dame,
   J"aime mieux, si je dois mourir empoisonne,
   Cent morsures d"aspic qu"un seul baiser de femme ! "
  
  
   Морис Роллина Пытка, 64-е.
   (Перевод с французского).
  
   Мой череп - будто печь, откуда сыплет пламя.
   Страданья каждый миг меня лишают сил.
   По органам моим, по членам с их костями
   неврозы, как огни, несутся без удил.
  
   Я - как корабль в беде, с разбитыми снастями.
   Страдаю и томлюсь над пропастью могил.
   Былое - далеко, но память вечно с нами.
   Я пальцы в кулаках, кусая их, сдавил.
  
   Беру свой пистолет. И - Ужас ! - сразу трушу.
   Боязнь небытия остуживает душу.
   Пасусь среди девиц - барашком в гуще трав -
  
   чтоб быть среди живых, с бессмертием в задатке.
   А нервный жар всё злей вонзает свой бурав,
   жестоко изощрясь, мне в тело аж по пятки.
  
  
  
   Maurice Rollinat La Torture, 64-e.
  
   Mon crane est un fourneau d"ou la flamme deborde :
   Martyre opiniatre et lent comme un remords !
   Et je sens dans mes os l"epouvantable horde
   Des nevroses de feu qui galopent sans mors.
  
   Comme un vaisseau brise, sans espoir qu"il aborde,
   Mon coeur va s"enfoncant dans le gouffre des morts,
   Loin du passe qui raille et que le regret borde ;
   Et je grince en serrant mes deux poings que je mords !
  
   Je prends un pistolet. Horreur ! ma main le lache,
   Et la peur du neant rend mon ame si lache,
   Que pour me sentir vivre, - oh ! l"immortalite !
  
   Je me livre en pature aux ventouses des filles !
   Mais, raffinant alors sa tortuosite,
   La Fievre tourne en moi ses plus creusantes vrilles.
  
  
   Морис Роллина Современной Цирцее, 65-е.
   (Перевод с французского).
  
   Какой-то колдовской манок
   и магнетизм волшебной кожи -
   твой лучезарный дар похоже
   меня на весь мой век завлёк.
   Чтоб выбор мой не стал ошибкой,
   гони печаль и скуку прочь
   и освещай любую ночь
   своей пленительной улыбкой.
  
   Тогда - Никто мешать не смей ! -
   мы в поцелуях демоничных,
   в перипетиях наших личных
   сплетёмся, будто пара змей.
   Мой падший ангел шаловливый,
   сластолюбивая пчела !
   Дай мне обнять твой стан красивый !
   Взамен ты душу забрала.
  
   Как вьётся плющ вокруг ствола -
   карабкаясь, любя, кусая -
   вот так и я всегда лобзаю
   твой мрамор тела и чела.
   В твоей причёске - тьма ночная
   и запахи духов сильны.
   Глаза циничности полны,
   но после в них тоска сплошная.
  
   Цирцея дней моих ! Твой яд
   сгубил бы сердце Одиссея,
   но я стерплю твои затеи,
   хоть изменяй сто раз подряд.
   Шпыняя, не гляди с опаской.
   Не вздумай лишь отвергнуть страсть...
   В конце концов я должен пасть
   отравленным твоею лаской.
  
  
   Maurice Rollinat A la Circe moderne, 65-e.
  
   Puisqu"un irresistible appeau
   Attire a toi toute mon ame,
   Et que toute ma chair proclame
   Le magnetisme de ta peau :
   Irrite, mais sans le proscrire,
   Le desir qui me ronge, et puis
   Viens emparadiser mes nuits,
   Ensorceleuse au froid sourire.
  
   Aux bruits mouilles, tendres et fous
   De nos baisers demoniaques,
   Comme deux serpents maniaques
   Dans le mystere enlacons-nous !
   Chere onduleuse, mauvais ange,
   Abeille de la volupte,
   Donne-moi ton corps enchante
   Et recois mon ame en echange !
  
   Mon desir s"enroule et se tord
   Autour de ton beau corps de marbre,
   - Ainsi le lierre autour de l"arbre -
   Horrible et doux, il rampe et mord.
   Tes grands yeux caves et funebres
   Sont si libertins quand tu veux,
   Et j"aspire dans tes cheveux
   Tant de parfums et de tenebres !
  
   Moderne Circe, tes poisons
   Auraient perdu le coeur d"Ulysse ;
   Harcele-moi de ta malice,
   Salis-moi de tes trahisons !
   Insulte-moi ! mais, ma maitresse,
   Laisse-moi repaitre ma faim,
   Dusse-je mourir а la fin,
   Empoisonne par ta caresse !
  
  
   Морис Роллина Новобрачная, 66-е.
   (Перевод с французского).
  
   Молодая побледнела.
   Бледно выглядел букет.
   Но закончился банкет.
   Время танцев отгремело.
  
   Хоть папаша смотрит смело,
   но в мамаше форсу нет.
   Молодая побледнела.
   Бледно выглядел букет.
  
   Мебель жалобно скрипело
   беспрерывной гонке вслед.
   Утро всё в игривый цвет -
   в розы да в опал - одело.
   Молодая побледнела.
  
  
   Maurice Rollinat La Mariee, 66-e.
  
   La mariee est toute pale,
   Aussi pale que son bouquet,
   Lorsque la danse et le banquet
   Ont cesse dans la grande salle.
  
   Le pere sourit d"un air male,
   Et la mere a l"oeil inquiet.
   La mariee est toute pale,
   Aussi pale que son bouquet.
  
   - Plainte exquise, harmonieux rale,
   Interminable et doux hoquet ! -
   Aussi, quand le matin coquet
   Montre sa rose et son opale,
   La mariee est toute pale.
  
  
   Морис Роллина Кот, 67-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Леону Кладелю*.
  
   Нет чуда в том, что кот мог удивить Бодлера:
   и магией в глазах, едва они зажглись;
   и тем, как у него изящны все манеры.
   Загадочный, как Сфинкс; и зоркий, будто рысь, -
   нет чуда в том, что кот мог удивить Бодлера.
  
   Подвижный - как змея, как голубь, как мартышка, -
   то ласков, то взбрыкнёт на крепеньких ногах;
   и телом разжирел: под шкурой - будто пышка;
   пластичный, весь в меху, красивый вертопрах;
   подвижный - как змея, как голубь, как мартышка.
  
   Он любит полумрак, в котором молкнут звуки.
   Он - будто печь внутри - пыхтит всё время сам.
   И общество кота в часы сиротской скуки
   даёт моей душе целительный бальзам.
   Он любит полумрак, в котором молкнут звуки.
  
   То в полусне, то бодр; то резв, то в лапах сплина,
   он - будто домовой - обжил мою кровать,
   и комнатку - всю сплошь - от двери до камина.
   Он бродит меж вещей, не пробуя марать.
   То в полусне, то бодр; то резв, то в лапах сплина.
  
   А на бюро, где я - в восторгах и в обидах,
   томя свой мозг, палю в лампадах фитильки,
   кот скачет по листкам, как ветерок, как выдох,
   и взмахами хвоста сбивает огоньки
   среди томов, где мысль - в восторгах и в обидах...
  
   Когда он языком слюнит свою ладошку,
   чтоб мордочку себе надраить или грудь,
   он смотрит на меня, мигая понарошку,
   и я его зову, чтоб мог ко мне прильнуть,
   когда он языком слюнит свою ладошку.
  
   Уставившись в камин, где адски пышет пламя,
   когда в окне - декабрь, мороз и тоже ад,
   должно быть, в мыслях он железными когтями
   повыловил в моём жилище всех мышат.
   Но нет ! Навряд ! Не то подсказывает пламя.
  
   Меж двух печных скульптур, стоящих на порожке -
   монашек с пресмешной объёмностью фигур -
   он грезит о любви к такой ангорской кошке,
   что в мире нет милей и краше креатур -
   (Вар. ЧТОБ ПРЕВЗОШЛА САМУ МАРКИЗУ ПОМПАДУР) -
   такие вот мечты у печки, на порожке !
  
   Ах ! Как он счастлив был июльскими ночами !
   Как кошечку одну любил он под луной !
   Подобной не сыскать теперь под небесами:
   пушистее, чем снег, и горячей, чем зной.
   Ах ! Как он счастлив был июльскими ночами !
  
   В нём возбуждают страсть шумы внутри алькова.
   Когда оттуда мы выходим, не остыв,
   на нас он смотрит зло, глазищами хмельного.
   Когда у нас восторг и радостный порыв,
   в нём возбуждают страсть шумы внутри алькова.
  
   И кот бежит собрать былинки наслаждений,
   забравшись в тот же миг в раскрытую постель.
   И страсть из глаз кота летит снопом искрений,
   и похоть льёт из глаз, как ягодный кисель,
   и кот бежит собрать былинки наслаждений.
  
   Спеша на аромат, оставленный подружкой,
   кот впадину найдёт от тел среди белья,
   свернётся там клубком, пошарит под подушкой,
   и утолит алчбу кошачьего чутья,
   спеша на аромат, оставленный подружкой.
  
   Потом мяучит он; урча, оближет ротик,
   потянется, зевнёт и в обморок готов.
   Дух страсти на него влияет как наркотик.
   Нанюхавшись, мой кот - пьянее всех котов.
   Потом мяучит он; урча, оближет ротик.
  
   И в памяти его воскреснет вновь канава,
   где кошек он вводил в неистовый экстаз,
   ночами напролёт отстаивая славу
   свою меж всех котов - как ловкий ловелас.
   И в памяти его воскреснет вновь канава.
  
   Миниатюрный барс ! Тигрёнок у камина !
   Любезный сердцу друг. Ты мал, но ты велик.
   Ещё никто, как ты, - не знаю, в чём причина, -
   всей странности моей доселе не постиг.
   Миниатюрный барс ! Тигрёнок у камина !
  
  
   Maurice Rollinat Le Chat, 67-e.
   A Leon Cladel*.
  
   Je comprends que le chat ait frappe Baudelaire
   Par son etre magique oщ s"incarne le sphinx ;
   Par le charme calin de la lueur si claire
   Qui s"echappe a longs jets de ses deux yeux de lynx,
   Je comprends que le chat ait frappe Baudelaire.
  
   Femme, serpent, colombe et singe par la grace,
   Il ondule, se cambre et regimbe aux doigts lourds ;
   Et lorsque sa fourrure abrite une chair grasse,
   C"est la beaute plastique en robe de velours :
   Femme, serpent, colombe et singe par la grace,
  
   Vivant dans la penombre et le silence austere
   Ou ronfle son ennui comme un poele enchante,
   Sa compagnie apporte a l"homme solitaire
   Le baume consolant de la mysticite
   Vivant dans la penombre et le silence austere.
  
   Tour a tour triste et gai, somnolent et folatre,
   C"est bien l"ame du gite ou je me tiens sous cle ;
   De la table a l"armoire et du fauteuil a l"atre,
   Il vague, sans salir l"objet qu"il a frole,
   Tour a tour triste et gai, somnolent et folatre.
  
   Sur le bureau couvert de taches d"encre bleue
   Ou livres et cahiers gisent ouverts ou clos,
   Il passe comme un souffle, effleurant de sa queue
   La feuille ou ma pensee allume ses falots,
   Sur le bureau couvert de taches d"encre bleue.
  
   Quand il mouille sa patte avec sa langue rose
   Pour lustrer son poitrail et son minois si doux,
   Il me cligne de l"oeil en faisant une pause,
   Et je voudrais toujours l"avoir sur mes genoux
   Quand il mouille sa patte avec sa langue rose.
  
   Accroupi chaudement aux temps noirs de decembre
   Devant le feu qui flambe, ardent comme un enfer,
   Pense-t-il aux souris dont il purge ma chambre
   Avec ses crocs de nacre et ses ongles de fer ?
   Non ! assis devant l"atre aux temps noirs de decembre,
  
   Entre les vieux chenets qui figurent deux nonnes
   A la face bizarre, aux tetons monstrueux,
   Il songe a l"angora, mignonne des mignonnes,
   Qu"il voudrait bien avoir, le beau voluptueux,
   Entre les vieux chenets qui figurent deux nonnes.
  
   Il se dit que l"ete, par les bons clairs de lune,
   Il possedait sa chatte aux membres si velus ;
   Et qu"aujourd"hui, pendant la saison froide et brune,
   Il doit pleurer l"amour qui ne renaitra plus
   Que le prochain ete, par les bons clairs de lune.
  
   Sa luxure s"aiguise aux rales de l"alcфve,
   Et quand nous en sortons encor pleins de desir,
   Il nous jette un regard jaloux et presque fauve,
   Car tandis que nos corps s"enivrent de plaisir,
   Sa luxure s"aiguise aux rales de l"alcove.
  
   Quand il bondit enfin sur la couche entrouverte,
   Comme pour y cueillir un brin de volupte,
   La passion reluit dans sa prunelle verte :
   Il est beau de mollesse et de lubricite
   Quand il bondit enfin sur la couche entrouverte.
  
   Pour humer les parfums qu"y laisse mon amante,
   Dans le creux ou son corps a fremi dans mes bras,
   Il se roule en pelote, et sa tete charmante
   Tourne de droite a gauche en flairant les deux draps,
   Pour humer les parfums qu"y laisse mon amante.
  
   Alors il se pourleche, il ronronne et miaule,
   Et quand il s"est grise de la senteur d"amour,
   Il s"etire en baillant avec un air si drole,
   Que l"on dirait qu"il va se pamer a son tour ;
   Alors il se pourleche, il ronronne et miaule.
  
   Son passe ressuscite, il revoit ses gouttieres
   Ou, matou lovelace et toujours triomphant,
   Il s"amuse a courir pendant des nuits entieres
   Les chattes qu"il enjole avec ses cris d"enfant :
   Son passe ressuscite, il revoit ses gouttieres.
  
   Panthere du foyer, tigre en miniature,
   Tu me plais par ton vague et ton amenite,
   Et je suis ton ami, car nulle creature
   N"a compris mieux que toi ma sombre etrangete,
   Panthere du foyer, tigre en miniature.
  
   Справка:
   *Леон Кладель (1835-1892) - французский региональный писатель, романист, новеллист и поэт. Его литературным учителем стал Шарль Бодлер, написавший предисловие к первой книге Л.Кладеля "Les Martyrs Ridicules" ("Смешные мученики"). Л.Кладель переписывался с В.Гюго.
   Известен скульптурный портрет Л.Кладеля работы Эмиля-Антуана Бурделя. Проза Л.Кладеля выходила в свет в издательстве Альфонса Лемерра.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"