Корман Владимир Михайлович : другие произведения.

604 Роберт Фрост Стихи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Публикуются переводы стихотворений американского поэта Роберта Фроста из разных сборников, в том числе стихи Фроста, переведённые на русский язык впервые.

  Роберт Фрост Место для третьей
  (С английского).
  
  Что толку говорить об этих браках !
  По три у каждого. Был равный счёт.
  Она три раза выходила замуж,
  а перед смертью стала размышлять.
  Казалось ей, что будет очень горько
  в ряду с тремя умершими детьми
  и так же - с парой жён живого мужа.
  Она и не таила тех тревог,
  и Лейбану сказала: "Ты обычно
  разумен, и сейчас не ошибись.
  Не положи меня к покойным жёнам".
  
  Муж сам решил её похоронить
  лишь с теми, с кем она сама захочет,
  кто ей по нраву. Твёрдо обещал
  исполнить просьбу. Но, заметив
  Элизин строгий и тревожный взгляд,
  решил, что сделает всё то, что в силах
  и даже больше, чем он ей поклялся.
  Надеялся, что он на то способен.
  Хвалил усопших ближних сверх заслуг
  и ждал, кого из них жена одобрит.
  Сам думал о могиле для себя,
  теперь был должен заказать обоим.
  Велик ли будет камень, он не знал:
  решил продать ярмо, чтоб были деньги.
  Подумал о кладбищенских цветах.
  Цветы среди могил смягчают горе.
  Пока растут, и горе не умрёт:
  нет позабывших, нет и позабытых.
  Пренебрегать цветами неумно,
  но выбрал бы невянущую зелень.
  И вот возникли мысли поценней -
  не сыщется ли вдруг могила парня,
  что с ней венчался больше для забав,
  чем как с хозяйкой. Знавшие смеялись.
  Захочет ли с ним лечь в последнем сне ?
  Где ж та могила ? Как тот парень звался ?
  
  Надгробье было в ближнем городке.
  Читалось: "Джону, Нежному Супругу".
  С ним рядом было место для сестры,
  живой, но одинокой старой девы.
  Сестра решала, положить ли здесь
  Элизу, рядом с самым первым мужем.
  Что ж ! Лейбан тут же посетил сестру,
  но не сказал, что сам решил зарыть
  Элизу вместе с первою любовью.
  О том, с кем лечь не хочет, умолчал.
  Лицо сестрицы сморщилось при этом.
  Ей задан был ответственный вопрос.
  Боясь ошибки, порешила думать.
  Заботлив Лейбан, но бедняк и стар.
  Она сама - такая же старуха.
  Уставила в него унылый взор.
  Сказала, чтоб прошёлся по делам,
  не уезжал и подождал ответа,
  пока она прикинет что к чему
  и отчего тот Лейбан так взволнован.
  (Хотела рассмотреть его насквозь).
  
  Она ещё раз видела Элизу,
  когда та снова сделалась вдовой,
  и пригласила в дом, чтоб отдохнула,
  пока не вышла вновь за бедняка,
  чтоб стать в его жилье домохозяйкой.
  Она с Элизою была дружна.
  И смела ли она судить о браках,
  когда о них и в Библии - лишь мрак ?
  Спор с Лейбаном сестра не затевала.
  Того и так уж выгладила жизнь.
  Ей не хотелось, чтоб он ждал напрасно
  с момента смерти и до похорон.
  Едва его снаружи увидала,
  поторопилась дать ему ответ
  и встретила, как он пришёл, у двери.
  И Лейбан угадал, что он услышит.
  Она скривила жалкий старый рот,
  чтоб выдать справедливое решенье,
  
  как сквозь экран, не открывая дверь:
  "Нет-нет ! Не с Джоном. Я не вижу смысла.
  Элиза знала вдоволь и других".
  
  И Лейбан должен был вернуться к плану
  похоронить жену без никого.
  У самого ж теперь мог быть свой выбор,
  когда настанет время умереть.
  
  Robert Frost Place for a Third
  
  Nothing to say to all those marriages!
  She had made three herself to three of his.
  The score was even for them, three to three.
  But come to die she found she cared so much:
  She thought of children in a burial row;
  Three children in a burial row were sad.
  One man"s three women in a burial row -
  Somehow made her impatient with the man.
  And so she said to Laban, "You have done
  A good deal right: don"t do the last thing wrong.
  Don"t make me lie with those two other women."
  
  Laban said, No, he would not make her lie
  With any one but that she had a mind to.
  If that was how she felt, of course, he said.
  She went her way. But Laban having caught
  This glimpse of lingering person in Eliza,
  And anxious to make all he could of it
  With something he remembered in himself,
  Tried to think how he could exceed his promise,
  And give good measure to the dead, though thankless.
  If that was how she felt, he kept repeating.
  is first thought under pressure was a grave
  In a new boughten grave plot by herself,
  Under he didn"t care how great a stone:
  He"d sell a yoke of steers to pay for it.
  And weren"t there special cemetery flowers,
  That once grief sets to growing, grief may rest:
  The flowers will go on with grief awhile,
  And no one seem neglecting or neglected?
  A prudent grief will not despise such aids.
  He thought of evergreen and everlasting.
  And then he had a thought worth many of these.
  Somewhere must be the grave of the young boy
  Who married her for playmate more than helpmate,
  And sometimes laughed at what it was between them
  How would she like to sleep her last with him?
  Where was his grave? Did Laban know his name?
  
  He found the grave a town or two away,
  The headstone cut with John, Beloved Husband,
  Beside it room reserved, the say a sister"s,
  A never-married sister"s of that husband,
  Whether Eliza would be welcome there.
  The dead was bound to silence: ask the sister.
  So Laban saw the sister, and, saying nothing
  Of where Eliza wanted not to lie,
  And who had thought to lay her with her first love,
  Begged simply for the grave. The sister"s face
  Fell all in wrinkles of responsibility.
  She wanted to do right. She"d have to think.
  Laban was old and poor, yet seemed to care;
  And she was old and poor-but she cared, too.
  They sat. She cast one dull, old look at him,
  Then turned him out to go on other errands
  She said he might attend to in the village,
  While she made up her mind how much she cared-
  And how much Laban cared-and why he cared.
  (She made shrewd eyes to see where he came in).
  
  She"d looked Eliza up her second time,
  A widow at her second husband"s grave,
  And offered her a home to rest awhile.
  Before she went the poor man"s widow"s way,
  Housekeeping for the next man out of wedlock.
  She and Eliza had been friends through all.
  Who was she to judge marriage in a world
  Whose Bible"s so confused up in marriage counsel?
  The sister had not come across this Laban;
  A decent product of life"s ironing-out;
  She must not keep him waiting. Time would press
  Between the death day and the funeral day.
  So when she saw him coming in the street
  She hurried her decision to be ready
  To meet him with his answer at the door.
  Laban had known about what it would be
  From the way she had set her poor old mouth,
  To do, as she had put it, what was right.
  
  She gave it through the screen door closed between them
  "No, not with John. There wouldn"t be no sense.
  Eliza"s had too many other men."
  
  Laban was forced to fall back on his plan
  To buy Eliza a plot to lie alone in:
  Which gives him for himself a choice of lots
  When his time comes to die and settle down.
  1923 "New Hampshire".
  
  Примечание.
  Русских переводов стихотворения Place for a Third в Интернете не обнаружено.
  
  
  Роберт Фрост Топорище
  (С английского).
  
  Порой взнесёшь топор над головой,
  как он уж схвачен там ольховой веткой.
  Со мной такое было уж в лесу.
  Теперь, когда рубил ольховый комель,
  решил, что вновь мешается ольха,
  но это мой сосед Батист подкрался
  ко мне в моём заснеженном дворе,
  пока я обрабатывал колоду,
  и я тут ничего не мог поделать.
  Топор схватил он ловко, на лету.
  Увидев, что меня он пересилил,
  он мой топор уже не отпускал,
  а после заграбастал без помехи.
  Я знал его не слишком хорошо,
  чтоб угадать, в чём дело. Он, возможно,
  хотел меня сперва разоружить,
  а после в чём-то упрекнуть соседа.
  Винил он не меня. "Плохой топор !" -
  сказал он на французисто-английском.
  Ему был не по нраву инструмент -
  мне продали дурное топорище.
  "Токарная работа" - он сказал,
  царапнув ногтем гладкую поверхность.
  На ней остался штрих, как след змеи,
  как символ доллара в любой банкноте.
  "В миг треснет, только крепенько ударь.
  Разрезаны древесные волокна".
  Пусть даже так. Но он то здесь при чём ?
  
  "Зайди ко мне. Я дам тебе другое -
  из гикори, чтоб гнулась рукоять.
  Сам вырежу, и будет крепкой-крепкой".
  
  Хотел продать ? Об этом речь не шла.
  
  "Когда зайдёшь ? Я сделаю бесплатно.
  Сегодня ?"
  
  "Да, сегодня вечерком".
  
  У перегретых кухонных конфорок
  я поздоровался, когда вошёл.
  Батист не спрашивал, зачем явился,
  хоть запоздал, он помнил уговор.
  Я не считал: приду - доставлю радость.
  (Какая радость ? - Речь о топоре !).
  Откуда было знать, что в этом деле
  он эрудированней всех других.
  По мне он был обычнейшим соседом,
  но в окруженье янки - как француз -
  он тщился получить высокий рейтинг.
  
  Его жена крутилась, суетясь,
  как весь наш мир, в её качалке-кресле:
  назад - вперёд, из тени - в тень.
  Она была попеременно всюду.
  Боками чуть не упиралась в печь.
  Её всё время стерегла опасность.
  Могла со всей качалкой пострадать,
  но всё не прекрщала обороты.
  "Она в английском очень не сильна".
  А я боялся, что пойдут вопросы
  к обоим, потому что поняла,
  что мы решаем некую проблему.
  Батист слегка был этим раздражён,
  но больше думая, что не успеет
  исполнить утреннее обещанье,
  а я начну его подозревать,
  что он и не желает это сделать.
  
  Но тут он вынул кучку топорищ
  из своего запаса, чтобы выбрать
  такое, чтоб сгодилось для меня.
  В мою задачу вовсе не входило
  судить о красоте и про размер.
  Но демонстрация была на пользу.
  Батист ценил отсутствие сучков
  и, как в мече, что гнётся о колено,
  изящный и пружинистый изгиб.
  Такой был в образцовых топорищах.
  Он узнавал, где резалось ножом,
  не признавал станочного точенья.
  Ценил естественную кривизну -
  чтоб топорище было понадёжней.
  Он резал рукоять суровою рукой
  и проверял, годна ли для насадки.
  "Ну-ну ! - решал. - Подходит в аккурат".
  Батист затягивал свою работу -
  ему был по сердцу и сам процесс.
  
  Беседа шла о школьном обученье.
  Батист стремился уберечь детей -
  забрать их всех, о чём всегда старался,
  не сомневаясь, изо всяких школ,
  где обучают их изготовленью
  фальшивых плохо сделанных вещиц
  и прививают этим вредный навык.
  Подделками забиты все дома...
  Я дружелюбно выслушал всё это.
  В сомнениях он был частично прав.
  Как реагировать на все упрёки,
  зависит от ответственных людей.
  
  Потом он отряхнул с колен всю стружку.
  Топор в копытце укрепил стоймя.
  Тот был прямым, но с небольшим изгибом,
  как Змей, что злобно встал на хвост в Раю:
  тяжёлый сверху на коротком утолщенье,
  блестел ручной отделкой. Синела сталь.
  Батист отпрянул и сказал с акцентом,
  прищурясь и довольный образцом:
  "Ну, вот и посадили кочетка !"
  
  Robert Frost The Ax-Helve
  
  I"ve known ere now an interfering branch
  Of alder catch my lifted ax behind me.
  But that was in the woods, to hold my hand
  From striking at another alder"s roots,
  And that was, as I say, an alder branch.
  This was a man, Baptiste, who stole one day
  Behind me on the snow in my own yard
  Where I was working at the chopping-block,
  And cutting nothing not cut down already.
  He caught my ax expertly on the rise,
  When all my strength put forth was in his favor,
  Held it a moment where it was, to calm me,
  Then took it from me-and I let him take it.
  I didn"t know him well enough to know
  What it was all about. There might be something
  He had in mind to say to a bad neighbor
  He might prefer to say to him disarmed.
  But all he had to tell me in French-English
  Was what he thought of-not me, but my ax,
  Me only as I took my ax to heart.
  It was the bad ax-helve someone had sold me -
  "Made on machine," he said, plowing the grain
  With a think thumbnail to show how it ran
  Across the handle"s long-drawn serpentine -
  Like the two strokes across a dollar sign.
  "You give her one good crack, she"s snap raght off.
  Den where"s your hax-ead flying t"rough de hair?"
  Admitted; and yet, what was that to him?
  
  "Come on my house and I put you one in
  What"s las" awhile-good hick"ry what"s grow crooked.
  De second growt" I cut myself-tough, tough!"
  
  Something to sell? That wasn"t how it sounded.
  
  "Den when you say you come? It"s cost you nothing.
  Tonaght?
  
  As well tonight as any night.
  Beyond an over-warmth of kitchen stove
  My welcome differed from no other welcome.
  Baptiste knew best why I was where I was.
  So long as he would leave enough unsaid,
  I shouldn"t mind his being overjoyed
  (If overjoyed he was) at having got me
  Where I must judge if what he knew about an ax
  That not everybody else knew was to count
  For nothing in the measure of a neighbor.
  Hard if, though cast away for life "mid Yankee,
  A Frenchman couldn"t get his human rating!
  
  Mrs. Baptiste came in and rocked a chair
  That had as many motions as the world:
  One back and forward, in and out of shadow,
  That got her nowhere; one more gradual,
  Sideways, that would have run her on the stove
  In time, had she not realized her danger
  And caught herself up bodily, chair and all,
  And set herself back where she started from.
  "She ain"t spick too much Henglish-dat"s too bad."
  I was afraid, in brightening first on me,
  Then on Baptiste, as if she understood
  What passed between us, she was only feigning.
  Baptiste was anxious for her; but no more
  Than for himself, so placed he couldn"t hope
  To keep his bargain of the morning with me
  In time to keep me from suspecting him
  Of really never having meant to keep it.
  
  Needlessly soon he had his ax-helves out,
  A quiverful to choose from, since he wished me
  To have the best he had, or had to spare-
  Not for me to ask which, when what he took
  Had beauties he had to point me out at length
  To insure their not being wasted on me.
  He liked to have it slender as a whipstock,
  Free from the least knot, equal to the strain
  Of bending like a sword across the knee.
  He showed me that the lines of a good helve
  Were native to the grain before the knife
  Expressed them, and its curves were no false curves
  Put on it from without. And there its strength lay
  For the hard work. He chafed its long white body
  From end to end with his rough hand shut round it.
  He tried it at the eye-hole in the ax-head.
  "Hahn, hahn," he mused, "don"t need much taking down."
  Baptiste knew how to make a short job long
  For love of it, and yet not waste time either.
  
  Do you know, what we talked about was knowledge?
  Baptiste on his defense about the children
  He kept from school, or did his best to keep-
  Whatever school and children and our doubts
  Of laid-on education had to do
  With the curves of his ax-helves and his having
  Used these unscrupulously to bring me
  To see for once the inside of his house.
  Was I desired in friendship, partly as someone
  To leave it to, whether the right to hold
  Such doubts of education should depend
  Upon the education of those who held them?
  
  But now he brushed the shavings from his knee
  And stood the ax there on its horse"s hoof,
  Erect, but not without its waves, as when
  The snake stood up for evil in the Garden, -
  Top-heavy with a heaviness his short,
  Thick hand made light of, steel-blue chin drawn down
  And in a little - a French touch in that.
  Baptiste drew back and squinted at it, pleased;
  "See how she"s cock her head!"
  (1917) 1923 "New Hampshire"
  
  Переводов стихотворения Ax-Helve на русский язык в Интернете не обнаружено.
  
  
  Роберт Фрост Голубика (Blueberries)
  (С английского).
  
  "Представь себе, что нынче видел я вокруг,
  дорогою в село сквозь Мортенсонов* луг:
  какая вызрела - в полпальца - голубика.
  Возьми собой ведёрко да взгляни-ка.
  Туда посыплется небесно-синий град,
  забарабаня, будто движется парад.
  Она вся спелая - ни ягодки зелёной.
  Кто будет первым, тот с наградою законной".
  
  "Жаль, я не знаю той поляны потаённой ?"
  
  "Ты помнишь вырубку, где года два назад -
  никак не более - губили всё подряд.
  Потом, когда закончили то дело,
  был осенью пожар - почти что всё горело".
  
  "Там ни единый куст не вырос в этот срок,
  и голубичник тоже бы не смог.
  Его там не было в тени сосновой рощи.
  Ни признака. Там почвы были тощи.
  Теперь там выжжен весь былой сосняк,
  и папоротник тоже там иссяк.
  Ни травки нет. Нет зелени. Всё чисто.
  Вдруг - presto - ягодки трезвонят, как мониста.
  Почти иллюзион, как в цирке. Трюк артиста".
  
  "Вняв запах ягод ты почуещь дух золы.
  Там пеплом с сажею забиты все углы.
  Плоды земли приобретают цвет эбена,
  а ветер, их синя, туманит постепенно.
  На пальцах всех, что предлагают тот товар,
  всегда налёт, похожий на загар".
  
  "Не жаль ли Мортенсону этого богатства ?"
  
  "Нет, он не скупердяй, не любит жаться.
  Ему что ягоды, что шумные вьюрки.
  И то и это для него лишь пустяки.
  (Он подражает добрякам-аборигенам)".
  
  "А я дивлюсь, что ты не встретился с Лореном".
  
  "Нет. Слава Богу ! Увидал. Пустился в путь
  затем, чтоб с края пастбища взглянуть
  за изгородь и дальше - на дорогу.
  Лоренов юных, с разным грузом, было много.
  Там и Лорен-папаша стал на страже,
  но нынче почему-то без поклажи".
  
  "Увидел ли тебя ? Что сделал ? Был ли зол ?"
  
  "Он много раз кивнул мне - снизошёл.
  Он очень вежлив, кто бы ни был рядом,
  но о себе он мнит. Легко понять по взглядам.
  По ним легко и размышления понять:
  "Я уйму ягод не собрал опять.
  Оставил зреть. Должно быть, сделал промах".
  
  "Он первый скопидом из всех знакомых".
  
  "Скорее бережлив, но он живёт в нужде.
  Семья большая. Все заботы - о еде.
  Он всех на ягодник приводит для жировки,
  как птиц - клевать и делать заготовки.
  Запас - на целый год, для кучи едоков,
  а часть - в продажу, на покупку башмаков".
  
  "Пусть скажут что хотят ! Но дивная метода -
  жить только тем, что нам даёт Природа,
  не угнетённая сохой и бороной".
  
  "Увы ! Всегда с согнутою спиной.
  Ещё юнцы, а труд у них батрацкий
  и странный вид, торжественно-дурацкий".
  
  "Зато известно им всегда наперечёт,
  какая ягода когда и где растёт:
  в трясинах - клюква, алая малина -
  на каменистых склонах, у вершины.
  Однажды шли они, и каждый нёс цветок,
  воткнутый в полный свежих ягод туесок.
  "А что за ягоды ?" - спросил, стыдясь незнанья.
  Ответили про них, что без названья".
  
  "А как-то раз я приложил старанье,
  чтоб спровоцировать Лорена-старика.
  Сказал, что все вокруг, признав за знатока,
  желают вызнать у него места для сбора.
  Вот, думал я, получится умора.
  Польщённый плут на то ответил скоро -
  пообещал помочь, а год был очень плох:
  росла одна трава да жёсткий серый мох.
  Уж всё немногое, что вызрело, собрали.
  Лорен однако говорил в запале,
  как вежливый радушный мажордом:
  "Да, я уверен. Я уверен, что найдём.
  И заключил с серьёзным важным видом:
  "Мадам, не даст солгать ! Я все секреты выдам".
  
  "Он счёл своими все природные дары.
  Давай докажем, что всё это - до поры.
  С утра, настроившись решительно и бодро,
  пойдём на этот луг, лишь только было б вёдро.
  Когда с зарёй роса рассыплет серебро,
  в кустах теряешься, как поезд в тьме метро.
  Мы бегали туда с тобой для сбора ягод,
  ещё не ведая ни горестей, ни тягот.
  Случалось там в кустах надолго скрыться
  и, лишь увидев спугнутую птицу,
  летевшую с гнезда через кусты,
  я оттого угадывал, где ты.
  А птица эта не сходила с ближних трасс,
  взволнованно крича: "Вот здесь один из вас".
  Порой казалось - ты удрал уже на милю.
  Мне те исчезновения претили.
  Раз, помню, выдал громкий-громкий крик,
  а отклик тут же рядышком возник.
  Ты вовсе никуда и не девался:
  кусты густы, а не сбивался с галса".
  
  Мы не захватим этот Рай, чтоб наслаждаться:
  Лорены прибегут - сестрички, братцы.
  Вся эта милая компания резва.
  Не станут драться, но кивнут едва-едва.
  Они считают, что имеют все права.
  Займутся сбором. Мы тогда уйдём.
  Но видели бы вы то место под дождём !
  В листве все ягоды - блестящее виденье,
  приманка для воров, как редкие каменья.
  
  Robert Frost Blueberries
  
  "You ought to have seen what I saw on my way
  To the village, through Mortenson*'s pasture to-day:
  Blueberries as big as the end of your thumb,
  Real sky-blue, and heavy, and ready to drum
  In the cavernous pail of the first one to come!
  And all ripe together, not some of them green
  And some of them ripe! You ought to have seen!"
  "I don't know what part of the pasture you mean."
  "You know where they cut off the woods - let me see -
  It was two years ago - or no! - can it be
  No longer than that? - and the following fall
  The fire ran and burned it all up but the wall."
  "Why, there hasn't been time for the bushes to grow.
  That's always the way with the blueberries, though:
  There may not have been the ghost of a sign
  Of them anywhere under the shade of the pine,
  But get the pine out of the way, you may burn
  The pasture all over until not a fern
  Or grass-blade is left, not to mention a stick,
  And presto, they're up all around you as thick
  And hard to explain as a conjuror's tri
  ck."
  "It must be on charcoal they fatten their fruit.
  I taste in them sometimes the flavour of soot.
  And after all really they're ebony skinned:
  The blue's but a mist from the breath of the wind,
  A tarnish that goes at a touch of the hand,
  And less than the tan with which pickers are tanned."
  "Does Mortenson* know what he has, do you think?"
  "He may and not care and so leave the chewink
  To gather them for him--you know what he is.
  He won't make the fact that they're rightfully his
  An excuse for keeping us other folk out."
  "I wonder you didn't see Loren about."
  "The best of it was that I did. Do you know,
  I was just getting through what the field had to show
  And over the wall and into the road,
  When who should come by, with a democrat-load
  Of all the young chattering Lorens alive,
  But Loren, the fatherly, out for a drive."
  "He saw you, then? What did he do? Did he frown?"
  "He just kept nodding his head up and down.
  You know how politely he always goes by.
  But he thought a big thought--I could tell by his eye--
  Which being expressed, might be this in effect:
  'I have left those there berries, I shrewdly suspect,
  To ripen too long. I am greatly to blame.'"
  "He's a thriftier person than some I could name."
  "He seems to be thrifty; and hasn't he need,
  With the mouths of all those young Lorens to feed?
  He has brought them all up on wild berries, they say,
  Like birds. They store a great many away.
  They eat them the year round, and those they don't eat
  They sell in the store and buy shoes for their feet."
  "Who cares what they say? It's a nice way to live,
  Just taking what Nature is willing to give,
  Not forcing her hand with harrow and plow."
  "I wish you had seen his perpetual bow -
  And the air of the youngsters! Not one of them turned,
  And they looked so solemn-absurdly concerned."
  "I wish I knew half what the flock of them know
  Of where all the berries and other things grow,
  Cranberries in bogs and raspberries on top
  Of the boulder-strewn mountain, and when they will crop.
  I met them one day and each had a flower
  Stuck into his berries as fresh as a shower;
  Some strange kind - they told me it hadn't a name."
  "I've told you how once not long after we came,
  I almost provoked poor Loren to mirth
  By going to him of all people on earth
  To ask if he knew any fruit to be had
  For the picking. The rascal, he said he'd be glad
  To tell if he knew. But the year had been bad.
  There had been some berries - but those were all gone.
  He didn't say where they had been. He went on:
  'I'm sure - I'm sure' - as polite as could be.
  He spoke to his wife in the door, 'Let me see,
  Mame, we don't know any good berrying place?'
  It was all he could do to keep a straight face.
  "If he thinks all the fruit that grows wild is for him,
  He'll find he's mistaken. See here, for a whim,
  We'll pick in the Mortensons' pasture this year.
  We'll go in the morning, that is, if it's clear,
  And the sun shines out warm: the vines must be wet.
  It's so long since I picked I almost forget
  How we used to pick berries: we took one look round,
  Then sank out of sight like trolls underground,
  And saw nothing more of each other, or heard,
  Unless when you said I was keeping a bird
  Away from its nest, and I said it was you.
  'Well, one of us is.' For complaining it flew
  Around and around us. And then for a while
  We picked, till I feared you had wandered a mile,
  And I thought I had lost you. I lifted a shout
  Too loud for the distance you were, it turned out,
  For when you made answer, your voice was as low
  As talking - you stood up beside me, you know."
  "We sha'n't have the place to ourselves to enjoy -
  Not likely, when all the young Lorens deploy.
  They'll be there to-morrow, or even to-night.
  They won't be too friendly - they may be polite -
  To people they look on as having no right
  To pick where they're picking. But we won't complain.
  You ought to have seen how it looked in the rain,
  The fruit mixed with water in layers of leaves,
  Like two kinds of jewels, a vision for thieves."
  1914 "North of Boston"
  
  Примечание.
  В русском переводе Вячеслава Толстова первая половина стихотворения
  Blueberries публикована в Интернете на сайте Стихи.Ру.
  *В другом варианте этого стихотворения фамилия владельца пастбища Patterson.
  
  
  Роберт Фрост
  Родник, бутыль, ишачьи уши, книги.
  (С английского).
  
  Близ Дэлтона* у Дэвиса открылась копь.
  Старик за счёт неё мог сделаться богатым.
  Сыскались бостонцы, хотевшие взглянуть:
  по заключению, внутри горы, под толщей,
  слюда в пластах была размерами с окно.
  Так Дэвис и меня стал приглашать туда же.
  
  "Да, я слыхал про те места. Ты не забыл,
  ведь сам рассказывал, что, двигаясь на Запад,
  в горах мормоны основали городок
  с открытой солнцу каменной купелью,
  но Смит, не то другой вожак, увёл их с гор
  вперёд, в сраженье с западной пустыней.
  Ты говорил, что видел ту купель.
  Так покажи и мне".
  
  "Когда-нибудь".
  
  "Сегодня".
  
  "Остатки старой ванны. Что там смотреть ?
  Обсудим здесь".
  
  "Нет, только там, на месте".
  
  "Что ж, успокойся. Расскажу, что стану делать:
  сыщу родник. Надеюсь, он течёт и летом.
  Объединимся, будем действовать вдвоём".
  
  "Так он потерян ?"
  "Я надеюсь обнаружить.
  Наверняка вокруг разросся лес.
  Его я видел в восемьдесят пятом.
  Возможно, он завален ".
  "Немало лет прошло".
  
  "Как помню, если не подводит память,
  родник взыграл, и ванна протекла, теперь пуста.
  За сорок лет расселась каменная кладка.
  Мормона в ванне нам не увидать.
  Родник укрылся - нужно обнаружить.
  Я как старик, охотно уступаю
  тебе теперь права руководить.
  Ведь по натуре ты вожак".
  
  "Согласен".
  
  "Такому было б неприлично отказать".
  
  Мы на день отрываемся от мира.
  Идём туда, где то подъём, то спуск.
  Старик отнёсся к поискам серьёзно.
  В сомнительных местах старался подсказать.
  
  В обзорном месте встретились с утёсом.
  Раскрашенная в яркий цвет,
  не то обросшая зелёным мохом,
  вверху стояла там немалая бутыль -
  на погляденье удивлённому туристу.
  
  "Хоть я и не довёл тебя до родника,
  но вот стоит небезызвестная бутылка".
  
  "Замены не приму. Она пуста".
  
  "Но всё же что-то".
  
  "Мне надобен источник".
  
  "Когда б нашли родник, - он был бы так же сух.
  Теперь, однако, всё же ясно, где мы".
  
  "Так долго сомневался, туда ли мы пришли ?"
  
  "Ты понял ? Мы вблизи мормонского селенья.
  Нет, лучше отнесись ко мне как к вожаку,
  не то придётся ночевать под небом.
  Ручаюсь, мы сейчас невдалеке
  от пары смежных склонов, где грозят лавины.
  Вершина Маршалл - и крута, и высока,
  а спуски - будто два ослиных уха.
  Пойдём, посмотрим, так и день не пропадёт".
  
  "Трясти ушами ради двух ослиных ?"
  
  "Ах, ради Бога ! У тебя природа не в чести.
  Не жалуешь ландшафты ! Ты любишь книги.
  Зачем тебе ишачьи уши и бутыль ?
  Живая красота! - Тебе ж подай лишь книги !
  Отлично. Прямо здесь исполню твой заказ.
  Ступай-ка прямо вниз с горы да быстро,
  чтоб не свалиться - прыгая да вскок.
  Достанется и коже и коленкам.
  
  Готовься. Я задумал и кое-что ещё".
  
  Мы двинулись отвратной мне дорогой.
  Мне снова выпал случай, чтоб вывалять в пыли
  мои ботинки. Прошагали милю.
  В конце той мили увидали прочный дом,
  обшитый крепкою широкою панелью.
  Я никогда там не был и не видел
  таких добротных брошенных строений.
  
  "Прости, что я зову тебя к окну,
  оно проломано, - сказал мне Дэвис. -
  А дверь снаружи нам пока не отомкнуть.
  Хочу сказать о прежних постояльцах.
  Здесь Робинсоны жили. Была семья.
  О Кларе Робинсон ты, верно, слышал.
  Она писала интересные стихи.
  Был издан сборник этой поэтессы.
  Писала о цветах, стоявших на окне,
  и птицах, певших за её окошком.
  О том, как были те ухожены при ней,
  хотя уходом были заняты другие.
  Сама была лежачею больной,
  всегда в постели и оторванной от жизни.
  Я покажу тебе, какой ей для цветов
  устроили широкий подоконник.
  Она оттуда наблюдала птиц.
  В мансарде все её оставшиеся книги.
  
  Мы шли, ступая на стеклянный бой.
  Там, в доме было совершенно пусто.
  Казалось, сохранились лишь стихи.
  Но книги - не секрет - меня и занимали.
  Из рога изобилия текла,
  как будто бы из сердца поэтессы,
  вся в нём накопленная нежная любовь.
  Все книги россыпью лежали у окошка.
  Раскрытый чемодан подставил их дождям.
  Хватило бы снабдить в селе библиотеку,
  когда б то были разные тома.
  Их все привёз из города издатель,
  затем, чтобы вручить тираж семье.
  Мальчишки и досужий сброд лупили -
  на меткость - в беззащитное стекло.
  Все этажи засыпали осколки.
  Могла ль обиженная лирика спастись
  вдали от тех, кому она нужна ?
  Когда стихи и их читатели в разлуке,
  так некому избавить книгу от вреда.
  А искусительная откровенность книги
  летит по ветру из мансардного окна,
  выходит из своей тугой обложки,
  пытаясь развернуть не парус, так крыло,
  летит, как птица (молчаливая в полёте,
  но вся внутри настроенная петь).
  Вот вслед и падает подстреленною птицей,
  чтоб лечь в кустах, где нет прохода, и в камнях.
  Всем этим книгам было надобно вниманье.
  Они лежали там, покуда кто-нибудь
  не выберет одну, посмотрит и положит,
  опять на место, где их обрекли лежать.
  В них содержалась жизнь угасшей поэтессы,
  что не успела их продать или раздать.
  
  "Возьми одну" - сказал радушный старый Дэвис.
  
  "Но почему не две, не три ?"
  
  "Бери хоть все.
  Отлично выглядят". Он дал одну получше
  в нетронутой обёртке, достав со дна.
  Потом её погладил ласковым движеньем.
  Он почитал одну, а я другую.
  Мы выглядели оба, как будто что-то там нашли.
  
  Мансардная оса промчалась будто пуля.
  
  Я время там провёл совсем не зря.
  
  Дорогой к дому я всё время помнил
  о томике в моём кармане. Он был цел.
  А поэтесса в небесах - я знал - вздохнула.
  Ведь сердце облегчилось ещё на экземпляр.
  Вполне по праву. И моё вниманье
  пришлось ей по душе. Её давил буксир.
  Она б охотно сразу отдала все книжки.
  
  
  Robert Frost
  A Fountain, a Bottle, a Donkey's Ears, and Some Books
  
  Old Davis owned a solid mica mountain
  In Dalton that would someday make his fortune.
  There'd been some Boston people out to see it:
  And experts said that deep down in the mountain
  The mica sheets were big as plate-glass windows.
  He'd like to take me there and show it to me.
  
  "I'll tell you what you show me. You remember
  You said you knew the place where once, on Kinsman,
  The early Mormons made a settlement
  And built a stone baptismal font outdoors -
  But Smith, or someone, called them off the mountain
  To go West to a worse fight with the desert.
  You said you'd seen the stone baptismal font.
  Well, take me there."
  
  Someday I will."
  
  "Today."
  
  "Huh, that old bathtub, what is that to see?
  Let's talk about it."
  
  "Let's go see the place."
  
  "To shut you up I'll tell you what I'll do:
  I'll find that fountain if it takes all summer,
  And both of our united strengths, to do it."
  
  "You've lost it, then?"
  
  "Not so but I can find it.
  No doubt it's grown up some to woods around it.
  The mountain may have shifted since I saw it
  In eighty-five."
  
  "As long ago as that?"
  
  "If I remember rightly, it had sprung
  A leak and emptied then. And forty years
  Can do a good deal to bad masonry.
  You won't see any Mormon swimming in it.
  But you have said it, and we're off to find it.
  Old as I am, I'm going to let myself
  Be dragged by you all over everywhere -"
  "I thought you were a guide."
  
  "I am a guide,
  And that's why I can't decently refuse you."
  
  We made a day of it out of the world,
  Ascending to descend to reascend.
  The old man seriously took his bearings,
  And spoke his doubts in every open place.
  
  We came out on a look-off where we faced
  A cliff, and on the cliff a bottle painted,
  Or stained by vegetation from above,
  A likeness to surprise the thrilly tourist.
  
  "Well, if I haven't brought you to the fountain,
  At least I've brought you to the famous Bottle."
  
  "I won't accept the substitute. It's empty."
  
  "So's everything."
  
  "I want my fountain."
  
  "I guess you'd find the fountain just as empty.
  And anyway this tells me where I am."
  
  "Hadn't you long suspected where you were?"
  
  "You mean miles from that Mormon settlement?
  Look here, you treat your guide with due respect
  If you don't want to spend the night outdoors.
  I vow we must be near the place from where
  The two converging slides, the avalanches,
  On Marshall, look like donkey's ears.
  We may as well see that and save the day."
  
  "Don't donkey's ears suggest we shake our own?"
  
  "For God's sake, aren't you fond of viewing nature?
  You don't like nature. All you like is books.
  What signify a donkey's cars and bottle,
  However natural? Give you your books!
  Well then, right here is where I show you books.
  Come straight down off this mountain just as fast
  As we can fall and keep a-bouncing on our feet.
  It's hell for knees unless done hell-for-leather."
  
  Be ready, I thought, for almost anything.
  
  We struck a road I didn't recognize,
  But welcomed for the chance to lave my shoes
  In dust once more. We followed this a mile,
  Perhaps, to where it ended at a house
  I didn't know was there. It was the kind
  To bring me to for broad-board paneling.
  I never saw so good a house deserted.
  
  "Excuse me if I ask you in a window
  That happens to be broken, Davis said.
  "The outside doors as yet have held against us.
  I want to introduce you to the people
  Who used to live here. They were Robinsons.
  You must have heard of Clara Robinson,
  The poetess who wrote the book of verses
  And had it published. It was all about
  The posies on her inner windowsill,
  And the birds on her outer windowsill,
  And how she tended both, or had them tended:
  She never tended anything herself.
  She was 'shut in' for life. She lived her whole
  Life long in bed, and wrote her things in bed.
  I'll show You how she had her sills extended
  To entertain the birds and hold the flowers.
  Our business first's up attic with her books."
  
  We trod uncomfortably on crunching glass
  Through a house stripped of everything
  Except, it seemed, the poetess's poems.
  Books, I should say! - if books are what is needed.
  A whole edition in a packing case
  That, overflowing like a horn of plenty,
  Or like the poetess's heart of love,
  Had spilled them near the window, toward the light
  Where driven rain had wet and swollen them.
  Enough to stock a village library -
  Unfortunately all of one kind, though.
  They bad been brought home from some publisher
  And taken thus into the family.
  Boys and bad hunters had known what to do
  With stone and lead to unprotected glass:
  Shatter it inward on the unswept floors.
  How had the tender verse escaped their outrage?
  By being invisible for what it was,
  Or else by some remoteness that defied them
  To find out what to do to hurt a poem.
  Yet oh! the tempting flatness of a book,
  To send it sailing out the attic window
  Till it caught wind and, opening out its covers,
  Tried to improve on sailing like a tile
  By flying like a bird (silent in flight,
  But all the burden of its body song),
  Only to tumble like a stricken bird,
  And lie in stones and bushes unretrieved.
  Books were not thrown irreverently about.
  They simply lay where someone now and then,
  Having tried one, had dropped it at his feet
  And left it lying where it fell rejected.
  Here were all those the poetess's life
  Had been too short to sell or give away.
  
  "Take one," Old Davis bade me graciously.
  
  "Why not take two or three?"
  
  "Take all you want."
  Good-looking books like that." He picked one fresh
  In virgin wrapper from deep in the box,
  And stroked it with a horny-handed kindness.
  He read in one and I read in another,
  Both either looking for or finding something.
  
  The attic wasps went missing by like bullets.
  
  I was soon satisfied for the time being.
  
  All the way home I kept remembering
  The small book in my pocket. It was there.
  The poetess had sighed, I knew, in heaven
  At having eased her heart of one more copy -
  Legitimately. My demand upon her,
  Though slight, was a demand. She felt the tug.
  In time she would be rid of all her books.
  1923 "New Hampshire"
  
  Примечание.
  Переводов этого стихотворения (A Fountain, a Bottle, a Donkey's Ears, and Some Books) на русский язык в Интернете не обнаружено. Рассказывается о том, как два друга разыскивали горный родник, а нашли забытые в заброшенном доме сборники стихов.
  *Дэлтон - название многих городов и городков в США, Англии, Канаде. В том
  числе в Массачусеттсе (около 7 тысяч жителей) и в Нью Хэмпшире (около одной
  тысячи жителей), есть деревушка Дэлтон в штате Нью-Йорк...
  
  
  Роберт Фрост Начитанный фермер и планета Венера.
  (С английского).
  
  Научно-популярная мешанина по поводу таинственного света,
  который недавно наблюдался по вечерам в западной стороне неба.
  
  Я стукнул в дверь, в ответ на этот шум
  нежданно загремел шурум-бурум.
  Стучали стулья, зазвенели склянки.
  Крик вспыхнул, как в сенатской перебранке.
  Здоровый фермер вышел на порог,
  подобный мне, и с ним детей с пяток.
  Я выбрал час удобный для визита.
  Хозяин вышел к гостю не сердито.
  
  "Я к вам пришёл поздравить со звездой,
  чью красоту мы видим над собой.
  Мне кажется, то Солнце, всё в сиянье,
  блеснувшее пред нами в час прощанья,
  которое не хочет затонуть,
  а уменьшается, собравшись в путь, -
  сжимается до малого размера,
  а вслед за тем темнеет атмосфера.
  Но перед смертью Солнце смотрит вслед:
  как встречен был уход: грустят иль нет ?
  Закат прошёл. Неужто Солнце село ?
  Ручаться в этом было б слишком смело.
  И о другом: нельзя ль к Вам на ночь в дом ?
  А нет - хоть напоите молоком".
  
  "Я, путник, с этой темою знаком.
  Ты сам постиг, её решают ложно,
  а разобраться в ней довольно сложно,
  но надобно - детально и всерьёз.
  То глас судьбы внушил тебе вопрос:
  объект, чей свет сегодня необычен, -
  серьёзен, важен, очень непривычен,
  схож со звездой, но от неё отличен.
  Он светит нам уже не перыый год,
  хоть думали - недолго проживёт.
  То включена техническая схема -
  её зовут "звездою Вифлеема".
  Что ж это за звезда с бейзбольный мячик,
  хитрее всяких умственных задачек ?
  Там нет звезды особенного свойства -
  там патентованное вновь устройство.
  То просто электрическая сеть,
  что призвана без устали гореть, -
  одна из самых перспективных версий,
  придуманная парнем из Нью Джерси.
  Когда не шутит этот чудодей,
  мы превратимся в новый вид людей.
  Труд Дарвина о предках человека
  отвергнут за последние полвека.
  Считаю, уж пора предусмотреть,
  во что должны мы превратиться впредь".
  
  "Мы - либералы, значит, мы не будем
  помехой жить любым приличным людям.
  Цвет кожи впредь не будем брать в расчёт.
  (И раса белых пусть себе живёт !).
  Пуэбло, различаясь по культуре,
  продвинулись в своей архитектуре.
  И лектор, восхвалявший племена,
  взывал, чтоб та была сохранена.
  (Но первым делом адвокат народа
  просил скорей покрыть его расходы).
  Ушёл бы тот "Мэйфлауэр" назад,
  и краснокожих не загнали б в ад !
  Пусть вправду обновятся поколенья.
  Но почему же это излученье
  не свет звезды ?"
  
  "Ты должен верить мне.
  Посмотришь и уверишься вполне.
  В безоблачную ночь глянь вверх, взирая
  на пункт вблизи от западного края.
  Потом спусти глаза тихонько вниз.
  Из города не видно, где повис
  светильник - тот, что здесь я наблюдаю.
  Ты ж горожанин, как подозреваю.
  Придуман сверхполезный инвентарь,
  чтоб ночь нам освещал один фонарь.
  При помощи единого баллонца
  достигнется эффект дневного Солнца".
  
  "Но ведь без звёзд у неба нет лица,
  в них - суть небес в оценке мудреца.
  Они священней всяких ламп и дуг.
  Они оберегают наш досуг,
  мерцая и искря во тьме вокруг.
  Прерывистое звёздное свеченье
  снимает с наших нервов напряженье
  и обрывает мысли на лету,
  когда раздумья нам невмоготу".
  
  "Сентиментальные больные речи !
  Ты не добьёшься истины, переча.
  В тебе не возникает интрес
  к тому, что обеспечит нам прогресс.
  Невежда под невинной маской !
  Тебя потом пробудят крепкой встряской.
  Не жди добра, освободив раба.
  Натура их нелепа и груба".
  
  "Вы думаете, мир спасётся под плафоном,
  придуманным великим Эдисоном".
  
  "Вот это верно. Спорить нет причин.
  Есть в Джерси старикан - сказал мне сын -
  в котором тяга к сну легко пропала
  от света ламп высокого накала.
  С прогрессом всё доступней быстрота.
  Теперь нужна нам анти-темнота -
  дешёвый свет на протяженье суток,
  чтоб не терять напрасно ни минуток.
  Чтоб был скачок в грядущее свершён,
  изгоним прочь медлительность и сон.
  Старик, не ставший спать, твердил особо:
  от сна мы пухнем, только копим злобу.
  Нам нужно, чтоб уродами не стать,
  привычка и умение вставать.
  Как стал не с той ноги, так беспокойно.
  Тогда мы злы и даже непристойны.
  Быть может, оттого все наши войны.
  Удачно встав, мы - злобе вопреки -
  избавимся от горя и тоски.
  Сама судьба дала нам две руки,
  чтоб мы могли любить и ненавидеть:
  на выбор - помогать, не то обидеть.
  Нельзя чрезмерно злобствовать, резвясь.
  Обиды разрывают нашу связь.
  Там, где лишь раз повздорили буяны,
  часты незаживающие раны.
  Нам очень важен правильный подъём -
  тогда наш день не кончится битьём.
  Такое средство было б очень кстати,
  да нет надёжной стороны в кровати.
  Ты хочешь, чтоб любовь цвела в груди -
  кровать подводит, как ни подойди,
  а сон обманет: раз, и два, и двадцать.
  Один лишь выход - с ним совсем расстаться.
  Конечно, в ситуации такой
  все раскладушки обретут покой.
  Кровати проживут ещё с полвека.
  Лишь стулья и столы для человека
  ещё изволит делать лесосека.
  Но думать обо всём должны не мы.
  На это есть великие умы.
  Мы обсуждаем близкие нам темы,
  но есть и прочие неясные проблемы:
  какой огонь взлетит до небосвода
  от трения брусков о старую колоду
  и что за птица мчалась на свободу
  из мрачных нор пещерного народа"...
  
  "О этот дивный свет нам выпавшего года !"
  
  
  Robert Frost The Literate Farmer And The Planet Venus
  
  A Dated Popular-Science Medley
  on a Mysterious Light Recently Observed in the
  Western Sky at Evening
  
  My unexpected knocking at the door
  Started chairs thundering on the kitchen floor,
  Knives and forks ringing on the supper plates,
  Voices conflicting like the candidates.
  A mighty farmer flung the house door wide,
  
  He and a lot of children came outside,
  And there on an equality we stood.
  That's the time knocking at a door did good.
  
  'I stopped to compliment you on this star
  You get the beauty of from where you are.
  To see it so, the bright and only one
  In sunset light, you'd think it was the sun
  That hadn't sunk the way it should have sunk,
  But right in heaven was slowly being shrunk
  So small as to be virtually gone,
  Yet there to watch the darkness coming on -
  Like someone dead permitted to exist
  Enough to see if he was greatly missed.
  I didn't see the sun set. Did it set ?
  Will anybody swear that isn't it ?
  And will you give me shelter for the night ?
  If not, a glass of milk will be all right.'
  
  'Traveler, I'm glad you asked about that light.
  Your mind mistrusted there was something wrong,
  And naturally you couldn't go along
  Without inquiring if 'twas serious.
  'Twas providential you applied to us,
  Who were just on the subject when you came.
  There is a star that's Serious by name
  And nature too, but this is not the same.
  This light's been going on for several years,
  Although at times we think it disappears.
  You'll hear all sorts of things. You'll meet with them
  Will tell you it's the star of Bethlehem
  Above some more religion in a manger.
  But put that down to superstition, Stranger.
  What's a star doing big as a baseball ?
  Between us two it's not a star at all.
  It's a new patented electric light,
  Put up on trial by that Jerseyite
  So much is being now expected of,
  To give developments the final shove
  And turn us into the next specie folks
  Are going to be, unless these monkey jokes
  Of the last fifty years are all a libel,
  And Darwin's proved mistaken, not the Bible.
  I s'pose you have your notions on the vexed
  Question of what we're turning into next.'
  
  'As liberals we're willing to give place
  To any demonstrably better race,
  No matter what the color of its skin.
  (But what a human race the white has been !)
  I heard a fellow in a public lecture
  On Pueblo Indians and their architecture
  Declare that if such Indians inherited
  The condemned world the legacy was merited.
  So far as he, the speaker, was concerned
  He had his ticket bought, his passage earned,
  To take the Mayflower back where he belonged
  Before the Indian race was further wronged.
  But come, enlightened as in talk you seem,
  You don't believe that that first-water gleam
  Is not a star ?'
  
  'Believe it? Why, I know it.
  Its actions any cloudless night will show it.
  You'll see it be allowed up just so high,
  Say about halfway up the western sky,
  And then get slowly, slowly pulled back down.
  You might not notice if you've lived in town,
  As I suspect you have. A town debars
  Much notice of what's going on in stars.
  The idea is no doubt to make one job
  Of lighting the whole night with one big blob
  Of electricity in bulk the way
  The sun sets the example in the day.'
  
  'Here come more stars to character the skies,
  And they in the estimation of the wise
  Are more divine than any bulb or arc,
  Because their purpose is to flash and spark,
  But not to take away the precious dark.
  We need the interruption of the night
  To ease attention off when overtight,
  To break our logic in too long a flight,
  And ask us if our premises are right.'
  
  'Sick talk, sick talk, sick sentimental talk!
  It doesn't do you any good to walk.
  I see what you are: can't get you excited
  With hopes of getting mankind unbenighted.
  Some ignorance takes rank as innocence.
  Have it for all of me and have it dense.
  The slave will never thank his manumitter ;
  Which often makes the manumitter bitter.'
  
  'In short, you think that star a patent medicine
  Put up to cure the world by Mr. Edison.'
  
  'You said it-that's exactly what it is.
  My son in Jersey says a friend of his
  Knows the old man and nobody's so deep
  In incandescent lamps and ending sleep.
  The old man argues science cheapened speed.
  A good cheap anti-dark is now the need.
  Give us a good cheap twenty-four-hour day,
  No part of which we'd have to waste, I say,
  And who knows where we can't get! Wasting time
  In sleep or slowness is the deadly crime.
  He gave up sleep himself some time ago,
  It puffs the face and brutalizes so.
  You take the ugliness all so much dread,
  Called getting out of the wrong side of bed
  That is the source perhaps of human hate,
  And weIl may be where wars originate.
  Get rid of that and there'd be left no great
  Of either murder or war in any land.
  You know how cunningly mankind is planned :
  We have one loving and one hating hand.
  The loving's made to hold each other like,
  While with the hating other hand we strike.
  
  The blow can be no stronger than the clutch,
  Or soon we'd bat each other out of touch,
  And the fray wouldn't last a single round.
  And still it's bad enough to badly wound,
  And if our getting up to start the day
  On the right side of bed would end the fray,
  We'd hail the remedy. But it's been tried
  And found, he says, a bed has no right side.
  The trouble is, with that receipt for love,
  A bed's got no right side to get out of.
  We can't be trusted to the sleep we take,
  And simply must evolve to stay awake.
  He thinks that chairs and tables will endure,
  But beds-in less than fifty years he's sure
  There will be no such piece of furniture.
  He's surely got it in for cots and beds.
  No need for us to rack our common heads
  About it, though. We haven't got the mind.
  It best be left to great men of his kind
  Who have no other object than our good.
  There's a lot yet that isn't understood.
  Ain't it a caution to us not to fix
  No limits to what rose in rubbing sticks
  On fire to scare away the pterodix
  When man first lived in caves along the creeks ?'
  
  'Marvelous world in nineteen-twenty-six.'
  (1926) 1942 "A Witness Tree"
  
  Примечание.
  Ни один русский перевод стихотворения The Literate Farmer And The Planet Venus в Интернете не обнаружен. Автор предполагал, что сочиняет в своих стихах рождественскую историю.
  
  Роберт Фрост Жена Пола
  (С английского).
  
  Чтоб выгнать Пола из посёлка,
  бывало нужно лишь ему сказать:
  "Пол, как твоя жена ?" - он исчезал.
  Одни считали - нет жены у Пола;
  такой вопрос его лишь раздражал.
  Другие думали - завёл когда-то,
  да ненадолго и теперь оставил.
  Ещё твердили, что была хорошей,
  но убежала с кем-то. Он - один.
  Теперь я слышу - разыскал другую,
  и, если кто-нибудь хоть что-то скажет,
  он вспоминает тотчас же свой долг:
  несётся прямиком её проведать,
  как бы подумав: "Впрямь, как там моя жена ?
  Надеюсь, что беды не приключилось".
  Но Пола гнать никто и не желал.
  В лесном посёлке он прослыл героем,
  когда с изрядной лиственницы целиком
  снял всю кору затем, чтобы похвастать.
  Так мальчуганы ивовый пруток,
  бывает, очищают в воскресенье,
  в апреле на лужайке у ручья,
  чтоб вышла звонкая свистулька.
  Привыкли, встретив, задавать ему вопрос:
  "Пол, как твоя жена ?" - и он скрывался.
  Другой бы за такой вопрос убил,
  а Пол предпочитал исчезнуть.
  Но вот куда, никто того не знал,
  хотя обычно, раньше или позже,
  его могли найти в другом посёлке -
  того же Пола, лесоруба-удальца.
  Повсюду головы ломали над загадкой.
  чем был обиден тот учтивейший вопрос,
  Какая в нём скрывается подначка:
  четыре кратких слова. В чём секрет ?
  Возможно, что-то есть постыдное для Пола:
  не заключил ли он неравный брак
  и этим угнетён. Такому молодчаге
  положена была геройская жена;
  а он себе, взамен, взял сквау из метисов.
  Но, если быль, что Мерфи рассказал, верна,
  то не было причин, чтоб Пол стыдился.
  
  Пол был из тех, что совершают чудеса.
  Бывало, лошади упрямились под грузом,
  так Пол их усмирял, не дав им лечь:
  подтягивал расслабленную упряжь;
  умел стянуть все сыромятные ремни.
  И босса уверял, что всё в порядке:
  "Ваш груз потянет Солнце !" - Он не лгал.
  Он знал, как следует грузить большую тяжесть.
  Свой способ называл распялкой. Сверх того
  никто, как он, не прыгал.
  Подскок с земли - и пара ног у потолка,
  затем надёжно приземлялся на пол.
  Пускай не правда, но почти что правда.
  И есть такая байка: будто выпилил жену
  из белого бревна. А Мерфи был там.
  Сам видел, так сказать, как леди родилась.
  Пол подрядился в этот раз на пилораму,
  был занят там тасканием досок.
  Забыл сказать, там был упрямый пильщик -
  всё пробовал взвалить на Пола груз,
  чтоб Пол от тяжести взмолился о пощаде.
  Вдруг пильщику пришлось послать каретку вспять,
  когда пилили ствол с громадным комлем.
  Конец столкнулся с зубьями пилы.
  Представить трудно, как те двое устояли,
  когда увидели, что сделалось с бревном.
  Винить ли их, что вдруг оцепенели,
  когда раздался аварийный стук.
  Возникла чёрная полоска смазки
  по всей длине пилёного бревна,
  за исключением, пожалуй, только комля.
  Когда же Пол потрогал пальцем, что течёт,
  то течи никакой не оказалось.
  В бревне был паз, в средине - пусто.
  "Впервые вижу полую сосну.
  Всё оттого, что этот Пол вокруг вертелся.-
  Воскрикнул пильщик. - Чтоб он убрался в Ад."
  Все те, что были там, сказали Полу,
  как поступить. (Он был для них своим).
  "Вооружись ножом и поработай.
  Расширишь полость - и получится челнок.
  А дальше отправляйся на рыбалку.
  Была та полость чистой, гулкой и пустой.
  В ней не селились птицы, звери или пчёлы.
  Чтоб те проникли, не имелось дыр.
  Дупло казалось Полу необычным.
  Он понял: лучше потрудиться в нём с ножом.
  Вернулся вечером, закончивши работу.
  Стал резать, чтоб в дупле был свет
  и убедиться, что дупло пустое.
  Он выскреб с горсть чего-то, но не знал,
  то сердцевина или клок змеиной кожи.
  Змея ушла, а этот клок остался.
  Должно быть, дерево росло сто лет.
  А он дорежет и, обняв покрепче,
  снесёт челнок на ближний пруд.
  Пол представлял себе уже в воде ту лодку.
  Её не ветер, просто воздух там обдаст...
  И Пол несёт её тихонько ближе к пляжу,
  где ветер просто рвёт её из рук.
  Пол ставит лодку у воды, чтоб напилась.
  Один глоток, она шуршит, как обессилев.
  Второй глоток - и стала невидна.
  Пол пальцами прочёсывает отмель.
  Челнок растаял. Нет его, исчез...
  Вот за открытою водой, за тучей мошек,
  прижалось к бону то плавучее бревно...
  И вырос кто-то, девушка явилась !
  Груз смоченных волос лежал на ней как шлем.
  Она смотрела, обхватив на бревно, на Пола.
  Пол обернулся, чтоб проверить за спиной,
  кто там стоит и на кого глядит девица.
  (Там был всё время Мерфи - наблюдал,
  стоял в сарае, так что был невиден).
  Она ждала с тревогой.
  Она - как родилась.
  Казалось, будто ожила коряга.
  Сперва с трудом, но стала вдруг дышать,
  затем, смеясь, решила подниматься,
  пошла, заговорив - не с Полом, так с собой,
  как аллигатора, перешагнула лодку.
  Пол двинулся за ней вокруг пруда.
  
  На следующий вечер Мерфи, выпив,
  отправился с компанией друзей
  искать ту парочку на склонах Катамаунт*.
  Оттуда с высоты был чудный вид
  на дальние холмы за скрюченной долиной.
  Как Мерфи рассказал, когда стемнело,
  они увидели там Пола и созданье -
  грядущую хозяйку. Увидели лишь раз,
  с тех пор, как Мерфи подглядел их встречу
  в туманной полумгле на мельничном пруду.
  Та пара щла сквозь пустошь больше мили.
  На полпути вдвоём сидели на скале,
  в малюсенькой пещерке, и девица
  там воссияла ярче, чем звезда,
  а Пол был с нею рядом вроде тени.
  И свет шёл от девицы - не от звёзд.
  Так стало ясно из того, что было после.
  Хулиганьё соединило все их глотки.
  Они издали вопль и бросили бутылку -
  как грубую их дань почтенья красоте.
  Бутылка, ясно, далеко не улетела,
  а крик дошёл. Девица уняла свой свет.
  Она, как светлячок погасла.
  
  Итак, свидетели, что Пол женат, нашлись.
  И очень многим стало стыдно.
  Судя о Поле, разносили болтовню.
  Но Мерфи мне сказал, что Пол их и не слушал.
  Жену завёл он только для себя.
  Пол был, что называют "хищный обладатель".
  Хотел её держать в своих руках,
  и чтоб никто не вмешивался в дело,
  чтоб не хвалили и не вспоминали,
  и был бы рад, чтоб и не думали о ней.
  А Мерфи говорил о людях вроде Пола,
  пускай они всегда молчат о жёнах,
  всем без того известно, что о них сказать.
  
  Robert Frost Paul's Wife
  
  To drive Paul out of any lumber camp
  All that was needed was to say to him,
  "How is the wife, Paul?" - and he'd disappear.
  Some said it was because be had no wife,
  And hated to be twitted on the subject;
  Others because he'd come within a day
  Or so of having one, and then been jilted;
  Others because he'd had one once, a good one,
  Who'd run away with someone else and left him;
  And others still because he had one now
  He only had to be reminded of -
  He was all duty to her in a minute:
  He had to run right off to look her up,
  As if to say, "That's so, how is my wife?
  I hope she isn't getting into mischief."
  No one was anxious to get rid of Pau.
  He'd been the hero of the mountain camps
  Ever since, just to show them, he bad slipped
  The bark of a whole tamarack off whole
  As clean as boys do off a willow twig
  To make a willow whistle on a Sunday
  April by subsiding meadow brooks.
  They seemed to ask him just to see him go,
  "How is the wife, Paul?" and he always went.
  He never stopped to murder anyone
  Who asked the question. He just disappeared -
  Nobody knew in what direction,
  Although it wasn't usually long
  Before they beard of him in some new camp,
  The same Paul at the same old feats of logging.
  The question everywhere was why should Paul
  Object to being asked a civil question -
  A man you could say almost anything to
  Short of a fighting word. You have the answers.
  And there was one more not so fair to Paul:
  That Paul had married a wife not his equal.
  Paul was ashamed of her. To match a hero
  She would have had to be a heroine;
  Instead of which she was some half-breed squaw.
  But if the story Murphy told was true,
  She wasn't anything to be ashamed of.
  
  You know Paul could do wonders. Everyone's
  Heard how he thrashed the horses on a load
  That wouldn't budge, until they simply stretched
  Their rawhide harness from the load to camp.
  Paul told the boss the load would be all right,
  "The sun will bring your load in" - and it did -
  By shrinking the rawhide to natural length.
  That's what is called a stretcher. But I guess
  The one about his jumping so's to land
  With both his feet at once against the ceiling,
  And then land safely right side up again,
  Back on the floor, is fact or pretty near fact.
  Well, this is such a yarn. Paul sawed his wife
  Out of a white-pine log. Murphy was there
  And, as you might say, saw the lady born.
  Paul worked at anything in lumbering.
  He'd been hard at it taking boards away
  For - I forget - the last ambitious sawyer
  To want to find out if he couldn't pile
  The lumber on Paul till Paul begged for mercy.
  They'd sliced the first slab off a big butt log,
  And the sawyer had slammed the carriage back
  To slam end-on again against the saw teeth.
  To judge them by the way they caught themselves
  When they saw what had happened to the log,
  They must have had a guilty expectation
  Something was going to go with their slambanging.
  Something bad left a broad black streak of grease
  On the new wood the whole length of the log
  Except, perhaps, a foot at either end.
  But when Paul put his finger in the grease,
  It wasn't grease at all, but a long slot.
  The log was hollow. They were sawing pine.
  "First time I ever saw a hollow pine.
  That comes of having Paul around the place.
  Take it to hell for me," the sawyer said.
  Everyone had to have a look at it
  And tell Paul what he ought to do about it.
  (They treated it as his.) "You take a jackknife,
  And spread the opening, and you've got a dugout
  All dug to go a-fishing in." To Paul
  The hollow looked too sound and clean and empty
  Ever to have housed birds or beasts or bees.
  There was no entrance for them to get in by.
  It looked to him like some new kind of hollow
  He thought he'd better take his jackknife to.
  So after work that evening be came back
  And let enough light into it by cutting
  To see if it was empty. He made out in there
  A slender length of pith, or was it pith?
  It might have been the skin a snake had cast
  And left stood up on end inside the tree
  The hundred years the tree must have been growing.
  More cutting and he had this in both hands,
  And looking from it to the pond nearby,
  Paul wondered how it would respond to water.
  Not a breeze stirred, but just the breath of air
  He made in walking slowly to the beach
  Blew it once off his hands and almost broke it.
  He laid it at the edge, where it could drink.
  At the first drink it rustled and grew limp.
  At the next drink it grew invisible.
  Paul dragged the shallows for it with his fingers,
  And thought it must have melted. It was gone.
  And then beyond the open water, dim with midges,
  Where the log drive lay pressed against the boom,
  It slowly rose a person, rose a girl,
  Her wet hair heavy on her like a helmet,
  Who, leaning on a log, looked back at Paul.
  And that made Paul in turn look back
  To see if it was anyone behind him
  That she was looking at instead of him.
  (Murphy had been there watching all the time,
  But from a shed where neither of them could see him.)
  There was a moment of suspense in birth
  When the girl seemed too waterlogged to live,
  Before she caught her first breath with a gasp
  And laughed. Then she climbed slowly to her feet,
  And walked off, talking to herself or Paul,
  Across the logs like backs of alligators,
  Paul taking after her around the pond.
  
  Next evening Murphy and some other fellows
  Got drunk, and tracked the pair up Catamount,
  From the bare top of which there is a view
  TO other hills across a kettle valley.
  And there, well after dark, let Murphy tell it,
  They saw Paul and his creature keeping house.
  It was the only glimpse that anyone
  Has had of Paul and her since Murphy saw them
  Falling in love across the twilight millpond.
  More than a mile across the wilderness
  They sat together halfway up a cliff
  In a small niche let into it, the girl
  Brightly, as if a star played on the place,
  Paul darkly, like her shadow. All the light
  Was from the girl herself, though, not from a star,
  As was apparent from what happened next.
  All those great ruffians put their throats together,
  And let out a loud yell, and threw a bottle,
  As a brute tribute of respect to beauty.
  Of course the bottle fell short by a mile,
  But the shout reached the girl and put her light out.
  She went out like a firefly, and that was all.
  
  So there were witnesses that Paul was married
  And not to anyone to be ashamed of
  Everyone had been wrong in judging Paul.
  Murphy told me Paul put on all those airs
  About his wife to keep her to himself.
  Paul was what's called a terrible possessor.
  Owning a wife with him meant owning her.
  She wasn't anybody else's business,
  Either to praise her or much as name her,
  And he'd thank people not to think of her.
  Murphy's idea was that a man like Paul
  Wouldn't be spoken to about a wife
  In any way the world knew how to speak.
  1923 "New Hampshire".
  
  Примечание.
  В Интернете переводов стихотворения Paul's Wife на русский язык обнаружить не удалось.
  *Catamount - известное место горных лыжных катаний на стыке двух штатов, близ
  городков Хиллсдэйл (штат Нью Йорк) и Эгремонт (Массачусеттс).
  
  
  Роберт Фрост Клён.
  Robert Frost Maple.
  (С английского).
  
  Учительница заявила Мейпл,
  что есть лишь имя Мейбл, а Мейпл - не имя.
  Девчушка бросилась к отцу. Он подтвердил:
  "Мейпл - правильно".
  "Учительница в школе
  не согласилась".
  "Но родителям видней,
  чем педагогам, как назвать ребёнка.
  Скажи ей чётко и по буквам: M-A-P-L-E.
  Спроси: знакомы ль ей деревья клёны.
  Тебе дала такое имя мать.
  Сюда по лестнице мы входим:
  одна по ней вступает в жизнь,
  другая покидает - поняла ли ?
  О ней ты будешь знать всего чуть-чуть.
  Она тебе вдавила палец в щёку.
  Там ямка и теперь, должно быть, оттого...
  Сказала: "Клён". Добавила: "Чем вам не имя ?"
  Потом кивнула мне: хотела подтвердить.
  Не знаю, что она держала в мыслях,
  возможно, что желала завещать
  быть доброй девочкой - такой как эти клёны:
  предполагаю, доброй к людям, как они.
  Чтоб в будущем переняла у них хоть что-то.
  Сейчас, пока мала, я многого не жду.
  Я постепенно расскажу, что знаю:
  и о деревьях и о всяком, о другом,
  да и о матери, всё то, что будет нужно". -
  То был опасный сев у девочки душе.
  Тогда же, к счастью, ей хотелось
  всего лишь дать, со слов отца, отпор
  своей учительнице в следующий день.
  Другое было для неё пока излишне.
  Отец пытался не винить себя ни в чём.
  Считал, что дочь про всё забудет, но напрасно.
  Всё то, что сеял, в ней сперва заснёт,
  чтоб дальше мучить долго - вплоть до смерти.
  Потом всё сказанное будет оживать,
  дав разные цветы от давнего посева,
  представ, колеблясь в зеркалах любого дня,
  когда придётся называться вслух
  и нежно подтверждать, что скажет,
  при этом всё же опустив глаза.
  Что ж было в имени её ? Оно имело
  гораздо более значений, чем иные.
  Вот Мэрджори, вот Лесли, Кэрол, Ирма -
  слова без смысла. Вот у Розы - смысл простой.
  (Она знавала Роз. Быть Розой не хотела).
  Но странным было имя Мейпл,
  и на неё глядели с пристальным вниманьем.
  (Но смысла имени всем было не понять).
  Сама хотела разгадать загадку:
  касалось ли оно костюма и манер ?
  Что мать могла в ней разглядеть когда-то ?
  Ведь та хотела лишь добра и красоты,
  к каким сама привыкла в отчем доме:
  по фронту лишь с одним высоким этажом,
  но с трёхэтажным блоком у дороги.
  (Там был приятно освещённым даже погреб).
  Отец не тронул материнской спальни,
  и можно было посмотреть, где умерла.
  И дочь сыскала в Библии закладку -
  кленовый лист, положенный туда,
  возможно, для неё. И дочка прочитала
  дословно две страницы, где был зажат листок.
  Как будто это мать с ней говорила.
  Но позабыла положить листок обратно,
  и место, где взяла, уж было не найти.
  Но помнила, что ничего там не узнала.
  
  Она глядела на себя извне,
  как все, что смотрят на себя снаружи.
  Ища саму себя по временам, хоть иногда,
  она всё больше приобщалась к чтенью,
  старалась размышлять, пошла учиться в город.
  И выучилась на стенографистку,
  решив, что так быстрей решит и свой вопрос.
  А вслед за этим оказалась в странном месте,
  попав на девятнадцатый этаж.
  Там Мейпл, держа блокнот, фиксировала речи,
  а в паузах, подняв свои глаза,
  могла увидеть приближенье дирижабля,
  чудно плывущего по небу корабля
  с его тревожащим неясным рёвом
  над высочайшим городом земли...
  Вдруг кто-то ей сказал обычным тоном,
  пока она вносила фразу в свой блокнот:
  "Ну, до чего же вы на деревце похожи -
  на клён".
  "По имени я - Мейпл. Секрет простой".
  
  "Но вы же Мейбл ? Вы - Мейбл. Я это знаю !"
  
  "Здесь в офисе меня перекрестили в Мейбл.
  Я им позволила, раз это им по нраву".
  
  Они дивились, как сумел он разгадать,
  не зная имени, с ним связанную тайну.
  Им показалось - в этом что-то есть.
  Часть тайны ей открылась. Они венчались.
  В совместную их жизнь вошёл секрет.
  
  Они наведались в отцовское жилище.
  (по фронту лишь с одним высоким этажом,
  но с трёхэтажным блоком у дороги).
  Хотели глянуть на деревья, нет ли там
  такого, что она забыла. Не сыскали.
  Ни одиночки, чтоб давало тень,
  ни купы клёнов в роли сахарного сада.
  Она сказала мужу про листок,
  закладку в книге Ветхого Завета.
  Она запомнила в прочтённом пару слов
  о непонятном "приношенье ревнованья*".
  
  "Ты не спросила ли об этом у отца?"
  
  "Хотела, было, но чего-то испугалась".
  (Она забыла, память подвела.
  Спросила, но отец не дал ответа).
  
  "Отец смолчал, должно быть, оттого,
  что все их нелады нас не касались.
  Он их таил от всех".
  "И, значит, от меня ?
  А справедливо ль было дать мне имя,
  чтоб с ним я прожила всю жизнь,
  не зная тайны ?"
  "У него была причина.
  Есть что-то, что отец был должен утаить,
  в точь так же, как и мать. К тому же
  они ошибочно вдвоём вообразили,
  что ни к чему ему о чём-то сожалеть,
  когда он станет слишком старым.
  Отцу не удаётся нас сдержать,
  когда он видит, как мы что-то ищем.
  Он, видимо, не знает, что малая деталь,
  в любой момент откроет нам всю правду.
  По поводу пути, что предложил тебе, -
  он руководствовался чем-то личным.
  Конечно, он не мог тебе сказать
  хоть что-нибудь плохое о супруге".
  
  "Когда бы поняла, что ты подозреваешь,
  сдалась бы". - Но и знала б, так без пользы.
  Их поиск был на время прекращён.
  Они приглядывались только лишь друг к дружке -
  по вдохновенью, и не зря.
  Им вспомнилась не та пора, когда на клёны
  навешивают вёдра и струится пар
  от снега с соком, где выпаривают сахар.
  Они соотносили Мейпл и клён,
  горящий пламенем осеннего пожара,
  в блестящей кожистой листве,
  с корой, ещё не почерневшею от дыма.
  Они в любую осень брали отпуска.
  Однажды были возле клёна на поляне,
  воздевшего над ними ветви вверх.
  Собравши алые и розовые листья,
  она сложила их у ног.
  Но возраст помешал им любоваться.
  На четверть века вспять её назвали Мейпл.
  Там было не сыскать следа сидевшей пары.
  Корова с пастбища его слизала б в миг.
  Речь шла, должно быть, не об этом клёне.
  Они, возможно, натолкнулись на ответ,
  воображаемый, почти что символичный.
  Но как не верить, что с какими-то людьми
  в иное время нечто здесь могло случиться ?
  Их мысль могла касаться брачных уз,
  но далеко не шла из уваженья к старшим.
  И Мейпл укрыла под ладонями глаза.
  Та истина пред ней открылась слишком поздно.
  "Не бывши тут, мы не раскрыли бы секрет.
  Отныне больше мы его не ищем".
  
  Так имя помогло устроить брак
  и управляло всей девичьей жизнью,
  способствовало в том, чтоб строже воспитать,
  хоть смысл его, казался ей неясным.
  Но, видя малышей в родительских руках,
  я имена бы назначал им без значенья,
  с простым расчётом на счастливый шанс.
  Давайте нарекать детей, подумав.
  
  Robert Frost Maple
  
  Her teacher's certainty it must be Mabel
  Made Maple first take notice of her name.
  She asked her father and he told her, "Maple -
  Maple is right."
  "But teacher told the school
  There's no such name."
  "Teachers don't know as much
  As fathers about children, you tell teacher.
  You tell her that it's M-A-P-L-E.
  You ask her if she knows a maple tree.
  Well, you were named after a maple tree.
  Your mother named you. You and she just saw
  Each other in passing in the room upstairs,
  One coming this way into life, and one
  Going the other out of life-you know?
  So you can't have much recollection of her.
  She had been having a long look at you.
  She put her finger in your cheek so hard
  It must have made your dimple there, and said,
  'Maple.' I said it too: 'Yes, for her name.'
  She nodded. So we're sure there's no mistake.
  I don't know what she wanted it to mean,
  But it seems like some word she left to bid you
  Be a good girl-be like a maple tree.
  How like a maple tree's for us to guess.
  Or for a little girl to guess sometime.
  Not now-at least I shouldn't try too hard now.
  By and by I will tell you all I know
  About the different trees, and something, too,
  About your mother that perhaps may help."
  Dangerous self-arousing words to sow.
  Luckily all she wanted of her name then
  Was to rebuke her teacher with it next day,
  And give the teacher a scare as from her father.
  Anything further had been wasted on her,
  Or so he tried to think to avoid blame.
  She would forget it. She all but forgot it.
  What he sowed with her slept so long a sleep,
  And came so near death in the dark of years,
  That when it woke and came to life again
  The flower was different from the parent seed.
  It carne back vaguely at the glass one day,
  As she stood saying her name over aloud,
  Striking it gently across her lowered eyes
  To make it go well with the way she looked.
  What was it about her name? Its strangeness lay
  In having too much meaning. Other names,
  As Lesley, Carol, Irma, Marjorie,
  Signified nothing. Rose could have a meaning,
  But hadn't as it went. (She knew a Rose.)
  This difference from other names it was
  Made people notice it-and notice her.
  (They either noticed it, or got it wrong.)
  Her problem was to find out what it asked
  In dress or manner of the girl who bore it.
  If she could form some notion of her mother -
  What she bad thought was lovely, and what good.
  This was her mother's childhood home;
  The house one story high in front, three stories
  On the end it presented to the road.
  (The arrangement made a pleasant sunny cellar.)
  Her mother's bedroom was her father's still,
  Where she could watch her mother's picture fading.
  Once she found for a bookmark in the Bible
  A maple leaf she thought must have been laid
  In wait for her there. She read every word
  Of the two pages it was pressed between,
  As if it was her mother speaking to her.
  But forgot to put the leaf back in closing
  And lost the place never to read again.
  She was sure, though, there had been nothing in it.
  
  So she looked for herself, as everyone
  Looks for himself, more or less outwardly.
  And her self-seeking, fitful though it was,
  May still have been what led her on to read,
  And think a little, and get some city schooling.
  She learned shorthand, whatever shorthand may
  Have had to do with it--she sometimes wondered.
  So, till she found herself in a strange place
  For the name Maple to have brought her to,
  Taking dictation on a paper pad
  And, in the pauses when she raised her eyes,
  Watching out of a nineteenth story window
  An airship laboring with unshiplike motion
  And a vague all-disturbing roar above the river
  Beyond the highest city built with hands.
  Someone was saying in such natural tones
  She almost wrote the words down on her knee,
  "Do you know you remind me of a tree -
  A maple tree?"
  
  "Because my name is Maple?"
  "Isn't it Mabel? I thought it was Mabel."
  
  "No doubt you've heard the office call me Mabel.
  I have to let them call me what they like."
  
  They were both stirred that he should have divined
  Without the name her personal mystery.
  It made it seem as if there must be something
  She must have missed herself. So they were married,
  And took the fancy home with them to live by.
  
  They went on pilgrimage once to her father's
  (The house one story high in front, three stories
  On the side it presented to the road)
  To see if there was not some special tree
  She might have overlooked. They could find none,
  Not so much as a single tree for shade,
  Let alone grove of trees for sugar orchard.
  She told him of the bookmark maple leaf
  In the big Bible, and all she remembered
  of the place marked with it-"Wave offering*,
  Something about wave offering*, it said."
  
  "You've never asked your father outright, have you?"
  
  "I have, and been Put off sometime, I think."
  (This was her faded memory of the way
  Once long ago her father had put himself off.)
  "Because no telling but it may have been
  Something between your father and your mother
  Not meant for us at all."
  "Not meant for me?
  Where would the fairness be in giving me
  A name to carry for life and never know
  The secret of?"
  "And then it may have been
  Something a father couldn't tell a daughter
  As well as could a mother. And again
  It may have been their one lapse into fancy
  'Twould be too bad to make him sorry for
  By bringing it up to him when be was too old.
  Your father feels us round him with our questing,
  And holds us off unnecessarily,
  As if he didn't know what little thing
  Might lead us on to a discovery.
  It was as personal as be could be
  About the way he saw it was with you
  To say your mother, bad she lived, would be
  As far again as from being born to bearing."
  
  "Just one look more with what you say in mind,
  And I give up"; which last look came to nothing.
  But though they now gave up the search forever,
  They clung to what one had seen in the other
  By inspiration. It proved there was something.
  They kept their thoughts away from when the maples
  Stood uniform in buckets, and the steam
  Of sap and snow rolled off the sugarhouse.
  When they made her related to the maples,
  It was the tree the autumn fire ran through
  And swept of leathern leaves, but left the bark
  Unscorched, unblackened, even, by any smoke.
  They always took their holidays in autumn.
  Once they came on a maple in a glade,
  Standing alone with smooth arms lifted up,
  And every leaf of foliage she'd worn
  Laid scarlet and pale pink about her feet.
  But its age kept them from considering this one.
  Twenty-five years ago at Maple's naming
  It hardly could have been a two-leaved seedling
  The next cow might have licked up out at pasture.
  Could it have been another maple like it?
  They hovered for a moment near discovery,
  Figurative enough to see the symbol,
  But lacking faith in anything to mean
  The same at different times to different people.
  Perhaps a filial diffidence partly kept them
  From thinking it could be a thing so bridal.
  And anyway it came too late for Maple.
  She used her hands to cover up her eyes.
  
  "We would not see the secret if we could now:
  We are not looking for it any more."
  
  Thus had a name with meaning, given in death,
  Made a girl's marriage, and ruled in her life.
  No matter that the meaning was not clear.
  A name with meaning could bring up a child,
  Taking the child out of the parents' hands.
  Better a meaningless name, I should say,
  As leaving more to nature and happy chance.
  Name children some names and see what you do.
  1923 "New Hampshire".
  
  Примечание.
  Переводов малой поэмы "Maple" на русский язык в Интернете не обнаружено.
  *Словосочетание "wave offering" встречается В Ветхом Завете около тридцати раз и в разном сакральном значении. Как правило это различные жреческие подношения Богу. Для случая, описанного Р.Фростом, как считают комментаторы,
  подходит текст из Книги Чисел 5.25. "Войдёт в неё вода, наводящая проклятие,
  ко вреду её. И возьмёт священник из рук жены хлебное ПРИНОШЕНИЕ РЕВНОВАНИЯ и
  вознесёт сие ПРИНОШЕНИЕ". Речь идёт о разбирательстве, в случае, если женщина обвинена в супружеской измене.
  
  
  Роберт Фрост В доме на финишной черте
  In the Home Stretch
  (С английского).
  
  Она стояла в кухне перед грязным сливом,
  смотря поверх, сквозь запылённое окно,
  на рослую траву, вспоённую тем стоком.
  Надела плащ, в руке держала шляпу.
  За нею в комнате был полный кавардак.
  На стулья сели стулья вниз сиденьем,
  как люди-седоки. Любой домашний скарб -
  в её гостиной, в спальне и в столовой,
  теснился вперемешку, как на кухне.
  В двери, из-за спины хозяйки, возникало
  кругом намазанное адское лицо.
  Тогда хозяйка отвечала на вопросы,
  не повернув к прислуге даже головы.
  
  "Как быть с ореховой конторкой, леди ?"
  "Поставь её на верх чего-нибудь, что сверху".
  Смеясь, добавила: "Поставь, где сможешь.
  Уж вечер, отдыхай. Почти стемнело.
  Пора тебе быстрей собраться в город".
  
  Другое смуглое лицо явилось,
  взглянуло и сказало мягко, со смешком:
  "Что вы такое видите в окошке, леди ?"
  
  "До сей поры я леди не была.
  Заладили, заледили...
  Быть может, раз меня назвали леди
  так много раз, и впрямь я стала леди,
  вполне по праву. Удивляюсь".
  "Но я спросил,
  что вы такое видите в окошке, леди ?"
  
  "Смотрю, что нового увижу через годы,
  здесь стоя и ходя по многу раз вокруг
  бесчисленных тарелок и салфеток".
  
  "Но всё же что ? Вы не хотите мне сказать".
  
  "Там сорняки, что любят воду из лохани
  сильнее, Джо, чем женщины саму лохань;
  немного выкосить - вот для тебя и дело;
  совсем немножечко, пока не вырос лес.
  Скоси тот угол, чтоб вид стал лучше".
  
  "И что ж, здесь станет вам по нраву, дорогая ?"
  
  "Ты хочешь знать ? Надеешься на то,
  что я здесь рада. - А стук, что всюду слышен,
  идущий с верхотуры. Та топотня парней,
  такая, что ломается каркас
  всего домишки. Как будем здесь одни,
  мой милый, ты да я, по лестницам вверх-вниз
  ступать полегче станем, как и по комнатам.
  И лишь внезапный ветер начнёт стучать дверьми,
  выхватывая их из наших рук".
  "Я думаю,
  вы видите побольше, чем видно из окна".
  
  "Нет. Просто говорю не о предметах -
  о том, что будет через годы. Года идут,
  изменятся трава, луга и лес".
  "Какие ж годы ?"
  "Все те, что впереди -
  отличные от прежних".
  "И я их вижу.
  А вы их подсчитали ?"
  "Нет, в дальнейшем
  они пойдут все скопом, мне не счесть.
  Возможно даже, будет их немного.
  Мы б знать хотели, ведь не молоды теперь.
  Но гром гремит покамест далеко...
  Бывает люди терпят крах при неудачах,
  как загрохочут - кто-то не вернётся
  под свет на городских проспектах; мы-то знаем;
  потом сдаются сельской темноте".
  
  "Вы застоялись у окошка, отойдите,
  и глянем вместе на живой пейзаж над нами.
  Смотрите на тягучее роенье
  над колесом вверху в небесном кресле.
  И кто-то курит трубку, двинув книзу нос,
  а пламя хлещет, как он дунет".
  
  "Действительно, как раздувает ноздри,
  и тьма кругом. Но не луна ли там ?
  Который час ? Да ! Новая луна !
  Что за плечо над нею сверху ? И нет плеча...
  Блестят серебряные провода.
  Но свет её не будет длиться долго,
  хотя я знаю, неизвестно как, что станет,
  за ночью ночь, светить для нас всё ярче,
  чтоб видеть нас в две первые недели.
  Но, Джо, - плита ! Пред тем, как те придут...
  Вот стукнут и попросят поставить к их ногам.
  А мы мечтаем. Спешно ! Зови их всех назад !"
  
  "Они же не ушли ещё".
  "Плита необходима.
  И прочее, что нужно, что хотим. И свет.
  Найдётся ли свечной огарок, если лампу
  и масла здесь никак не разыскать ?"
  Тут снова
  в наставшей тьме весь дом наполнил топот.
  Ввалились в двери люди, чтоб взяться за плиту.
  Проделали дыру в стене, как жерло пушки,
  хоть целься сквозь неё глазами.
  Настал черёд и составного дымохода.
  Он был из лёгких прочных ёмких труб,
  как бы взлетевший на воздушном шаре
  из неуклюжих рук, прицелясь к потолку.
  "Сойдёт !" - вскричал один, ударив по железу.
  "Удача, если кто-нибудь, переезжая,
  начнёт устройство дома с дымохода.
  В деревне жить не так уж плохо.
  Понравится. Здесь можно преуспеть".
  А Джо сказал: "Вы все большие парни.
  Берите ферму. Изучите дело.
  А в городе работы всем не хватит.
  В деревне всё иначе".
  
  "О Господи !" - сказал один довольно резко.
  Скажите это Джимми. Он-то взял бы ферму.
  Но Джимми, сжавши зубы, прикусил язык,
  с дурацким видом завращал глазами,
  как будто тот французский парень хотел сказать,
  с серьёзностью, что повлекла бы общий смех:
  "Нет, друг мой, ты не понял, что ты мне предложил !"
  Он снял фуражку и поднял двумя руками
  над грудью, сделав шутовской поклон:
  "Мы дарим вам наш шанс владеть такою фермой".
  Все повернулись, застучали сапогами
  и выбрались долой, таща с собой друг друга.
  
  "Что ж, с Богом ! Мы запутали ребят. Я знаю,
  что они могли подумать, решив от нас уйти.
  Склон пастбища похож на согнутую спину.
  Вся ферма им напоминает нас. В лесах,
  что к северу от вашего окна за стоком,
  теряется любой наш шаг, куда б ни шли,
  куда бы и на что б ни посмотрели,
  как у детей в игре ten-step".
  
  "Ребята ладные, но, видно, любят город.
  Когда ты предложил им фермерами стать, -
  "О Господи !" - ответить мог любой".
  
  "Они тоскливым делом не займутся.
  Они бы тут ввели вас только в хворь -
  в итоге всякой нашей сделки. Ушли,
  оставив нас своей судьбе. А их словами
  я просто потрясён".
  "Но это всё, как раз,
  чего мы так всегда желали. Признаюсь,
  сейчас нам кажется, что дело плохо,
  а дальше - хуже, но утром, утром, утром -
  нормализуется. Нас бросили впотьмах.
  Всегда страдала, если люди уходили.
  В ту ночь, когда уходят гости, то мне снится -
  дом полон привидений и распахнут.
  Так я стараюсь тотчас запереться.
  Но вскоре все те странности проходят".
  
  Джо отыскал замызганный фонарь за дверью.
  "Нет. Мы его не потеряли. И кстати...".
  Он распечатал также спички. "Пища есть, -
  ведь то, что было, забрать никто не мог.
  Хотел бы, чтобы всё всегда и всюду
  хранилось так надёжно, как у нас,
  да были всюду блюда и помимо наших.
  Итак, давайте, приложите ваши руки".
  
  "Хлеб мы купили по дороге в лавке.
  И масло есть здесь про запас".
  "Преломим хлеб.
  Я свет зажгу для вас и для себя.
  Другой компании у вас не будет,
  пока не выберется Эд на воскресенье
  взглянуть на нас и высказать идеи
  по поводу обрезки, кровли и поломок.
  Он скажет нам, что делал бы на нашем месте.
  Всё сразу. Всё по плану Всё распишет
  для нас и сам себе: как нам помочь,
  но это выкинет потом из плана...
  Отлично, можно накрывать наш стол с ковригой.
  Взгляну, как нравится вам хлеб. Зажгу огонь
  и полюбуюсь стульями на стульях,
  не уступающими леди".
  "Ты снова, Джо !
  Небось, устал ?".
  "Бесчувственно-хмельно устал.
  Мелю без смысла. Ведь был рабочий день.
  Освобождал ваш дом от всякого добра,
  и все пятнадцать миль возил сюда другое,
  а вы лишь только всё спускали вниз".
  
  "Валя всё вниз, мы счастливы и как в раю".
  
  "Вот этого и я всегда желал.
  Не мог поверить, что и вы того хотели".
  
  "Так не хотел и знать ?"
  
  "Нет, знать-то я хотел,
  но, если вы желали, то как при этом
  учитывался я".
  
  "Встревоженная совесть !
  Не хочешь мне сказать: 'вот, если б я не знал'".
  
  "Я не допытывался до запретных мыслей.
  Кто должен был открыться первым ?"
  
  "Мой дорогой,
  тот первый, кто задумал. Ты ищешь, Джо,
  несуществующий предмет - начало.
  Концы с началами - их нет в природе.
  Есть серединки".
  
  "И что же это ? Эта жизнь ?
  Сиденье наше здесь при свете фонаря
  среди развалин старенького дома ?
  Не отрицайте, что фонарь не новый.
  И нет плиты. И вы - не для меня.
  Ни я - для вас"
  
  "Быть может, не был прежде ?"
  
  "Я это декламировал бы вечно.
  Ничто не ново там где мы живём.
  Есть дурни в городах, что полагают,
  что можно где-то преуспеть,
  меняя стиль одежды.
  Я слушал вас, вы многое сказали.
  Нет, это не начало"
  "Тогда конец ?"
  
  "Конец - отчаянное слово".
  "Жаль, очень поздно
  тащить тебя внимать ночным звучаньям
  к бугру, где персиковый сад, и там на ощупь
  под звёздами искать в траве последний персик,
  не взятый, может быть, соседями, ведь в доме
  никто не жил. Я посмотрела, только вряд ли
  они оставили нам много фруктов.
  Когда мы только утвердимся в доме,
  то первым делом, утром, обойдём по кругу
  и яблони, и персики, и вишни,
  сосняк, ольшаник, пастбище, покос,
  пойдём к колодцу и ручью,
  посмотрим ферму".
  
  "Здесь всего немало.
  Но я пойду - поставлю вам кровать сначала.
  Я должен вам её соорудить. Пойдёмте, свет мой".
  
  Когда из кухни унесли фонарь,
  то выглянул огонь из щёлок в печке
  и заплясал свой жёлтый твист на потолке,
  как прежде в доме, как плясал всегда.
  
  
  Robert Frost In the Home Stretch
  
  She stood against the kitchen sink, and looked
  Over the sink out through a dusty window
  At weeds the water from the sink ma,de tall.
  She wore her cape; her hat was in her hand.
  Behind her was confusion in the room,
  Of chairs turned upside down to sit like people
  In other chairs, and something, come to look,
  For every room a house has-parlor, bed-"room,
  And dining-room-thrown pell-mell in the kitchen.
  And now and then a smudged, infernal face
  Looked in a door behind her and addressed
  Her back. She always answered without turning.
  
  "Where will I put this walnut bureau, lady?"
  "Put it on top of something that"s on top
  Of something else," she laughed. "Oh, put it where
  You can to-night, and go. It"s almost dark;
  You must be getting started back to town."
  Another blackened face thrust in and looked
  And smiled, and when she did not turn, spoke gently,
  "What are you seeing out the window, lady?"
  
  "Never was I beladied so before.
  Would evidence of having been called lady
  More than so many times make me a lady
  In common law, I wonder."
  
  "But I ask,
  What are you seeing out the window, lady?"
  
  "What I"ll be seeing more of in the years
  To come as here I stand and go the round
  Of many plates with towels many times."
  
  "And what is that? You only put me off."
  
  "Rank weeds that love the water from the dish-pan
  More than some women like the dish-pan, Joe;
  A little stretch of mowing-field for you;
  Not much of that until I come to woods
  That end all. And it"s scarce enough to call
  A view."
  
  "And yet you think you like it, dear?"
  
  "That"s what you"re so concerned to know! You hope
  I like it. Bang goes something big away
  Off there upstairs. The very tread of men
  As great as those is shattering to the frame
  Of such a little house. Once left alone,
  You and I, dear, will go with softer steps
  Up and down stairs and through the rooms, and none
  But sudden winds that snatch them from our hands
  Will ever slam the doors."
  
  "I think you see
  More than you like to own to out that window."
  
  "No; for besides the things I tell you of,
  I only see the years. They come and go
  In alternation with the weeds, the field,
  The wood."
  
  "What kind of years?"
  "Why, latter years-
  Different from early years."
  "I see them, too.
  You didn"t count them?"
  "No, the further off
  So ran together that I didn"t try to.
  It can scarce be that they would be in number
  We"d care to know, for we are not young now.
  And bang goes something else away off there.
  It sounds as if it were the men went down,
  And every crash meant one less to return
  To lighted city streets we, too, have known,
  But now are giving up for country darkness."
  
  "Come from that window where you see too much for me,
  And take a livelier view of things from here.
  They"re going. Watch this husky swarming up
  Over the wheel into the sky-high seat,
  Lighting his pipe now, squinting down his nose
  At the flame burning downward as he sucks it."
  
  "See how it makes his nose-side bright, a proof
  How dark it"s getting. Can you tell what time
  It is by that? Or by the moon? The new moon!
  What shoulder did I see her over? Neither.
  A wire she is of silver, as new as we
  To everything. Her light won"t last us long.
  It"s something, though, to know we"re going to have her
  Night after night and stronger every night
  To see us through our first two weeks. But, Joe,
  The stove! Before they go! Knock on the window;
  Ask them to help you get it on its feet.
  We stand here dreaming. Hurry! Call them back!"
  
  "They"re not gone yet."
  
  "We"ve got to have the stove,
  Whatever else we want for. And a light.
  Have we a piece of candle if the lamp
  And oil are buried out of reach?"
  Again
  The house was full of tramping, and the dark,
  Door-filling men burst in and seized the stove.
  A cannon-mouth-like hole was in the wall,
  To which they set it true by eye; and then
  Came up the jointed stovepipe in their hands,
  So much too light and airy for their strength
  It almost seemed to come ballooning up,
  Slipping from clumsy clutches toward the ceiling.
  "A fit!" said one, and banged a stovepipe shoulder.
  "It"s good luck when you move in to begin
  With good luck with your stovepipe. Never mind,
  It"s not so bad in the country, settled down,
  When people "re getting on in life, You"ll like it."
  Joe said: "You big boys ought to find a farm,
  And make good farmers, and leave other fellows
  The city work to do. There"s not enough
  For everybody as it is in there."
  "God!" one said wildly, and, when no one spoke:
  "Say that to Jimmy here. He needs a farm."
  But Jimmy only made his jaw recede
  Fool-like, and rolled his eyes as if to say
  He saw himself a farmer. Then there was a French boy
  Who said with seriousness that made them laugh,
  "Ma friend, you ain"t know what it is you"re ask."
  He doffed his cap and held it with both hands
  Across his chest to make as "twere a bow:
  "We"re giving you our chances on de farm."
  And then they all turned to with deafening boots
  And put each other bodily out of the house.
  "Goodby to them! We puzzle them. They think-
  I don"t know what they think we see in what
  They leave us to: that pasture slope that seems
  The back some farm presents us; and your woods
  To northward from your window at the sink,
  Waiting to steal a step on us whenever
  We drop our eyes or turn to other things,
  As in the game "Ten-step" the children play."
  
  "Good boys they seemed, and let them love the city.
  All they could say was "God!" when you proposed
  Their coming out and making useful farmers."
  
  "Did they make something lonesome go through you?
  It would take more than them to sicken you-
  Us of our bargain. But they left us so
  As to our fate, like fools past reasoning with.
  They almost shook me."
  
  "It"s all so much
  What we have always wanted, I confess
  It"s seeming bad for a moment makes it seem
  Even worse still, and so on down, down, down.
  It"s nothing; it"s their leaving us at dusk.
  I never bore it well when people went.
  The first night after guests have gone, the house
  Seems haunted or exposed. I always take
  A personal interest in the locking up
  At bedtime; but the strangeness soon wears off."
  He fetched a dingy lantern from behind
  A door. "There"s that we didn"t lose! And these!"-
  Some matches he unpocketed. "For food-
  The meals we"ve had no one can take from us.
  I wish that everything on earth were just
  As certain as the meals we"ve had. I wish
  The meals we haven"t had were, anyway.
  What have you you know where to lay your hands on?"
  
  "The bread we bought in passing at the store.
  There"s butter somewhere, too."
  
  "Let"s rend the bread.
  I"ll light the fire for company for you;
  You"ll not have any other company
  Till Ed begins to get out on a Sunday
  To look us over and give us his idea
  Of what wants pruning, shingling, breaking up.
  He"ll know what he would do if he were we,
  And all at once. He"ll plan for us and plan
  To help us, but he"ll take it out in planning.
  Well, you can set the table with the loaf.
  Let"s see you find your loaf. I"ll light the fire.
  I like chairs occupying other chairs
  Not offering a lady -"
  
  "There again, Joe!
  You"re tired."
  
  "I"m drunk-nonsensical tired out;
  Don"t mind a word I say. It"s a day"s work
  To empty one house of all household goods
  And fill another with "em fifteen miles away,
  Although you do no more than dump them down."
  
  "Dumped down in paradise we are and happy."
  
  "It"s all so much what I have always wanted,
  I can"t believe it"s what you wanted, too."
  
  "Shouldn"t you like to know?"
  
  "I"d like to know
  If it is what you wanted, then how much
  You wanted it for me."
  
  "A troubled conscience!
  You don"t want me to tell if I don"t know."
  
  "I don"t want to find out what can"t be known.
  
  But who first said the word to come?"
  
  "My dear,
  It"s who first thought the thought. You"re searching, Joe,
  For things that don"t exist; I mean beginnings.
  Ends and beginnings-there are no such things.
  There are only middles."
  
  "What is this?"
  "This life?
  Our sitting here by lantern-light together
  Amid the wreckage of a former home?
  You won"t deny the lantern isn"t new.
  The stove is not, and you are not to me,
  Nor I to you."
  
  "Perhaps you never were?"
  
  "It would take me forever to recite
  All that"s not new in where we find ourselves.
  New is a word for fools in towns who think
  Style upon style in dress and thought at last
  Must get somewhere. I"ve heard you say as much.
  No, this is no beginning."
  
  "Then an end?"
  
  "End is a gloomy word."
  "Is it too late
  To drag you out for just a good-night call
  On the old peach trees on the knoll to grope
  By starlight in the grass for a last peach
  The neighbors may not have taken as their right
  When the house wasn"t lived in? I"ve been looking:
  I doubt if they have left us many grapes.
  Before we set ourselves to right the house,
  The first thing in the morning, out we go
  To go the round of apple, cherry, peach,
  Pine, alder, pasture, mowing, well, and brook.
  All of a farm it is."
  
  "I know this much:
  I"m going to put you in your bed, if first
  I have to make you build it. Come, the light."
  
  When there was no more lantern in the kitchen,
  The fire got out through crannies in the stove
  And danced in yellow wrigglers on the ceiling,
  As much at home as if they"d always danced there.
  1916 "Mountain Interval"
  
  Примечание.
  В Интернете русских переводов этого призведения Р.Фроста не найдено.
  
  
  Роберт Фрост Поколения людей
  (С английского).
  
  Когда в Нью Хемпшире был назван день,
  чтоб сообща отметить память предков,
  так обещался быть там даже губернатор.
  Все Старки созывались в город Боу. -
  Там было много скал, а фермерство - в упадке;
  на вырубках цвела лишь дикая трава.
  Народ сходился у подвальной ямы;
  садились все буквально на земле,
  вблизи дороги. У истока рода.
  Оттуда вышло многочисленное племя,
  и кое-кто ещё сберёг свои домишки.
  Не жили в них, а всё же подновляли,
  держа, взамен палаток, в рощах и садах.
  Для них собраться в Боу было мало.
  Хотелось как-нибудь отметить этот день.
  Они стояли возле кратера вулкана,
  что выплеснул их в мир. Хотели испытать
  всё прошлое со всем для них неясным.
  Но дело портил дождь. С утра была неясность.
  Спустились облака, порой чуть крапал дождь.
  Юнцы старались подбодрить друг друга.
  К полудню стало лучше. Шторм улёгся,
  теперь свистел в траве. "Эх, всем бы нам сюда
  собраться ! - говорили. - Дождя не будет".
  Парнишка с фермы, что была неподалёку,
  пошёл, гуляючи, совсем не ожидая
  кого-то повстречать, но был ничем не занят.
  Вот встретил бы кого - была бы пара.
  Вдруг, на втором кругу пути с холма
  увидел девушку, - она посторонилась,
  чтоб разгадать, - напрячь свой ум и память,
  попристальней взглянуть, кто ж он такой,
  возможно, услыхать, что скажет о погоде.
  Он был неведомый ей Старк. И вот кивнул.
  Сказал: "Не праздничный денёк, как видно".
  Она взглянула в небеса и повернулась:
  "А я с утра не на работе".
  "Я - тоже".
  Случайность вышла будто специально -
  для встречи двух плодов на родословном древе,
  что вытащены из ветвистой схемы,
  где всё представлено наглядно и подробно,
  как в рьяно сделанном дотошном документе.
  Она внезапно тронула свой лиф,
  как будто сжала сердце. Оба рассмеялись.
  
  Он молвил: "Ты из Старков. Видно сразу".
  "Да, Старк. А ты ?"
  "Я - Старк". Он протянул свой паспорт.
  
  "Ты знаешь, мы - родня, а, может быть, и нет:
  наш город полон Чейзов, Лоусов и Бейли.
  И все не больно как гостеприимны.
  Вот мать моя - из Лейнов. Замуж вышла б
  хоть за кого, а дети стать могли б
  хоть Старками, и были б, нынче здесь".
  
  "Ты ошарашишь родословной,
  как та Виола*. Я на это не способен".
  
  "Суть в том, что мать носила имя Старк
  не раз, а выйдя замуж за отца
  она вернула нам опять то имя".
  
  "Давай не будем усложнять и путать
  при объяснении взаимоотношений.
  Пытаюсь вникнуть - закружилась голова.
  Вручаю карту - вижу: в них ты дока,
  и разберись, что между нами за родство.
  Но не пора ль нам сесть на стенку у подвала
  да поболтать ногами посреди малины".
  
  "Под сенью нашей родословной ?"
  
  "Вот именно, она - хорошая защита".
  
  "Увы ! Не от дождя. Смекаю - быть дождю".
  
  "Дождит".
  "Точней сказать, покуда лишь туман.
  Не студит ли глаза ? Так кажется, что дождь ?"
  
  А дело обстояло так: дорога
  бежала полпути на гору вверх,
  там исчезала, и финиш был невдалеке.
  Никто не возвращался. И один лишь домик
  вблизи дороги был как лопнувший стручок.
  Внизу шумел ручей, укрывшийся в деревьях,
  Здесь этот звук казался тишиной.
  Они присели там поговорить.
  
  "Со стороны отца, мы оба... Я смотрю...".
  
  "Не будь лишь формалисткой. Есть три справки".
  
  "Четыре: вот твоя, вот три моих (о каждой
  из веток моего семейства Старков)".
  
  "Не знаешь ли кого-то из родни,
  кто б слыл безумным?"
  "Верно только я"
  
  "Ты выглядишь такой, усевшись под дождём
  и занимаясь здесь со мною родословной,
  которой прежде не знавала вовсе.
  Как возгордилась тем, что мы из янки ?
  Никак мы все безумны. Почему мы все,
  здесь в городе с утра вблизи подвальной ямы,
  как гуси, что сидят, нахохлясь, перед штормом ?
  Дивлюсь, что можем мы увидеть в этой яме".
  
  "Я вспомнила индейский миф про Чикамозток,
  что означает Семь-Пещер-Откуда-Все-Мы-Вышли.
  Здесь тот карьер, откуда выкопали Старков".
  
  "Ты - дока ! Значит, вот, что ты там разглядела ?"
  
  "А ты что видишь ?"
  "Да, а что ж там вижу я ?
  Дай посмотреть. Вокруг малиновые стебли..."
  
  "Пока глядишь, трудя свои глаза, послушай,
  что вижу я. Там маленький мальчишка,
  столь бледненький, как пламя спички перед солнцем.
  И он наощупь выбирается, застряв,
  Он думает здесь тьма, а здесь потоки света".
  
  "Нет, то - пустяк. Послушай. Я вгляжусь -
  могу отчётливо увидеть Предка Старков.
  Он с трубкою во рту, с коричневым кувшином.
  Господь, прости! Не Предок Старков - там Бабуля.
  Но курит. Точно, с трубкой и с кувшином.
  Уж сидром напилась - старушке мало.
  Опять дорвётся до питья - и на здоровье".
  
  "Скажи о ней. Похожа ль на меня ?"
  
  "Она должна. Должна ли, впрочем ? - Между вами
  прошло немало поколений. Но всё же верю,
  что вы похожи. Стой так, как ты стоишь.
  Такой же точно нос. Такой же подбородок -
  с едва заметной должною поправкой".
  
  "Ах, ты, бедняга ! Ах, великая бабуля !"
  
  "Её величие ты верно оценила".
  
  "Как не ценить ! За сходство не задразнят.
  Но только посмотри, как я промокла".
  
  "Тебе пора уйти. Нельзя здесь оставаться.
  Но подожди, когда тебе подам я руку.
  Чуть больше бусинок серебряной воды
  в причёске - внешность станет только краше.
  Я захотел воспользоваться шумом,
  что издаёт ручей в пустой долине.
  Вслед за виденьями - услышим голоса.
  Я кое-что узнал, катаясь в поездах,
  ещё юнцом. Я вслушивался в шум и рёв,
  пытаясь различить в них голоса,
  и разговор, и пение, и звук оркестров.
  Возможно, и в тебе живёт такой талант.
  Но я ещё не вслушивался в звуки,
  что в диком спуске издаёт ручей.
  Вот где отыщется естественный оракул".
  
  "Но это выйдет как рисунок на экране:
  весь смысл его исходит от тебя,
  а в голосах поймёшь, что хочешь слышать".
  
  "Нет, хоть и странно, что они хотят".
  
  "Тогда не знаю, но и вправду странно.
  Решу, что то - твоя инсценировка.
  Как думаешь, что б ты хотел услышать нынче ?".
  
  "Учтём хотя бы то, что мы сегодня вместе -
  не будем брать в расчёт, что я хотел бы слышать.
  Озвучу то, что скажут сами голоса.
  Но правильно, что ты немного медлишь.
  Я не хотел бы, чтобы время поджимало.
  Иначе не смогу расслышать голосов".
  
  "Ты должен, видимо, войти в какой-то транс ?"
  
  "Ты будь спокойна и не говори".
  
  "Едва дышу".
  "Заговорили голоса..."
  
  "Я жду".
  "Молчок ! Мне голоса сказали:
  По поводу неиспугавшейся знакомой -
  зови её неустрашимой Навзикаей**.
  
  "Да, я подумала и разрешаю".
  
  "Не знаю точно, как могла бы ты помочь.
  Ты хочешь правды. Голосам известно,
  что я не знаю даже, как тебя зовут,
  хоть в имени суть наших отношений...".
  
  "Есть подозренье...".
  "Голоса сказали:
  Ты с Навзикаей должен взять лесину,
  горелую, что там лежит в подвале,
  среди малины. Обруби. Придай ей форму
  порожка у двери, не то другой детали
  для нового коттеджа в старом месте,
  чтоб жизнь ещё не вся ушла оттуда.
  Устрой жильё на лето, приезжай.
  Быть может, и она придёт, неустрашимо,
  присядет у открытой двери пред тобой,
  с цветами на коленях - пусть не вянут -
  заветный же порог не переступит...".
  
  "Мне удивительно, куда оракул клонит.
  Ты видишь сам, здесь что-то с ним не так.
  Какой-то местный диалект. Чей голос
  мог это высказать ? Не Предок Старков,
  и не Бабуля. Будь то один из них,
  они имели б право, чтоб им внимали".
  
  "А ты неравнодушна к своей прабабке.
  (Сменилось девять поколений. Не так ли ?).
  Ты расценила бы, должно быть, как святыню,
  что б нам она ни объявила. Позволь сказать:
  в её-то времена народ бывал доверчив.
  Так, мыслишь, что сама б ты не клюнула на ложь ?"
  
  "Всегда от нас зависит, что нам слушать".
  
  "Отлично. А Бабуля говорит: "Не знаю !
  Быть может, я и не права во всём,
  раз вовсе нет идей во всём подобных старым,
  так никогда вполне, как я хочу, не будет.
  Не нужно жёстко относиться к новизне.
  Иное новое несёт нам облегченье.
  Я буду чувствовать себя удобней, увидав
  побольше смысла там, где нужен смысл.
  Потомок ! Выполняй совет: бери лесину -
  она прочна, как в день, когда спилили, -
  и начинай. Она должна там стать.
  Ты видишь, чем обеспокоена Бабуля.
  Не думаешь ли ты, что слишком много
  берём из старого запаса ? Разумней те,
  что про него не забывают".
  
  "Смотрю: мы можем стать хорошими друзьями".
  
  "Приятное мне "можем стать !". Но ты сказала,
  что будет дождь".
  "Так он и был.
  Я всё услышала. Теперь должна уйти".
  
  "Позволила сказать. Обдумала ль всё это ?
  Так как же можем мы теперь проститься ?"
  
  "Что ж делать ?"
  "Не забыть ко мне дорогу".
  
  "Нет, что-то я твоим глазам не доверяю.
  Дай руку на прощанье. - Сорви мне тот цветок".
  
  "Где ж встретимся опять ?"
  "Нигде. Лишь здесь -
  хоть раз до встречи в новом месте".
  "Под дождиком ?"
  
  "Должно быть, будет дождь. Ещё раз - под дождём.
  И, если будет дождь, то завтра под дождём.
  Дождя не будет - так под солнцем". Она ушла.
  
  
  Robert Frost The Generations of Men
  
  A governor it was proclaimed this time,
  When all who would come seeking in New Hampshire
  Ancestral memories might come together.
  And those of the name Stark gathered in Bow,
  A rock-strewn town where farming has fallen off,
  And sprout-lands flourish where the axe has gone.
  Someone had literally run to earth
  In an old cellar hole in a by-road
  The origin of all the family there.
  Thence they were sprung, so numerous a tribe
  That now not all the houses left in town
  Made shift to shelter them without the help
  Of here and there a tent in grove and orchard.
  They were at Bow, but that was not enough:
  Nothing would do but they must fix a day
  To stand together on the crater's verge
  That turned them on the world, and try to fathom
  The past and get some strangeness out of it.
  But rain spoiled all. The day began uncertain,
  With clouds low trailing and moments of rain that misted.
  The young folk held some hope out to each other
  Till well toward noon when the storm settled down
  With a swish in the grass. "What if the others
  Are there," they said. "It isn't going to rain."
  Only one from a farm not far away
  Strolled thither, not expecting he would find
  Anyone else, but out of idleness.
  One, and one other, yes, for there were two.
  The second round the curving hillside road
  Was a girl; and she halted some way off
  To reconnoitre, and then made up her mind
  At least to pass by and see who he was,
  And perhaps hear some word about the weather.
  This was some Stark she didn't know. He nodded.
  "No fete to-day," he said.
  "It looks that way."
  She swept the heavens, turning on her heel.
  "I only idled down."
  "I idled down."
  Provision there had been for just such meeting
  Of stranger cousins, in a family tree
  Drawn on a sort of passport with the branch
  Of the one bearing it done in detail -
  Some zealous one's laborious device.
  She made a sudden movement toward her bodice,
  As one who clasps her heart. They laughed together.
  "Stark?" he inquired. "No matter for the proof."
  "Yes, Stark. And you?"
  "I'm Stark." He drew his passport.
  "You know we might not be and still be cousins:
  The town is full of Chases, Lowes, and Baileys,
  All claiming some priority in Starkness.
  My mother was a Lane, yet might have married
  Anyone upon earth and still her children
  Would have been Starks, and doubtless here to-day."
  "You riddle with your genealogy
  Like a Viola. I don't follow you."
  "I only mean my mother was a Stark
  Several times over, and by marrying father
  No more than brought us back into the name."
  "One ought not to be thrown into confusion
  By a plain statement of relationship,
  But I own what you say makes my head spin.
  You take my card - you seem so good at such things -
  And see if you can reckon our cousinship.
  Why not take seats here on the cellar wall
  And dangle feet among the raspberry vines?"
  "Under the shelter of the family tree."
  "Just so--that ought to be enough protection."
  "Not from the rain. I think it's going to rain."
  "It's raining."
  "No, it's misting; let's be fair.
  Does the rain seem to you to cool the eyes?"
  The situation was like this: the road
  Bowed outward on the mountain half-way up,
  And disappeared and ended not far off.
  No one went home that way. The only house
  Beyond where they were was a shattered seedpod.
  And below roared a brook hidden in trees,
  The sound of which was silence for the place.
  This he sat listening to till she gave judgment.
  "On father's side, it seems, we're - let me see...."
  "Don't be too technical. - You have three cards."
  "Four cards, one yours, three mine, one for each branch
  Of the Stark family I'm a member of."
  "D'you know a person so related to herself
  Is supposed to be mad."
  "I may be mad."
  "You look so, sitting out here in the rain
  Studying genealogy with me
  You never saw before. What will we come to
  With all this pride of ancestry, we Yankees?
  I think we're all mad. Tell me why we're here
  Drawn into town about this cellar hole
  Like wild geese on a lake before a storm?
  What do we see in such a hole, I wonder."
  "The Indians had a myth of Chicamoztoc,
  Which means The Seven Caves that We Came out of.
  This is the pit from which we Starks were digged."
  "You must be learned. That's what you see in it?"
  "And what do you see?"
  "Yes, what do I see?
  First let me look. I see raspberry vines...."
  "Oh, if you're going to use your eyes, just hear
  What I see. It's a little, little boy,
  As pale and dim as a match flame in the sun;
  He's groping in the cellar after jam,
  He thinks it's dark and it's flooded with daylight."
  "He's nothing. Listen. When I lean like this
  I can make out old Grandsir Stark distinctly, -
  With his pipe in his mouth and his brown jug -
  Bless you, it isn't Grandsir Stark, it's Granny,
  But the pipe's there and smoking and the jug.
  She's after cider, the old girl, she's thirsty;
  Here's hoping she gets her drink and gets out safely."
  "Tell me about her. Does she look like me?"
  "She should, shouldn't she, you're so many times
  Over descended from her. I believe
  She does look like you. Stay the way you are.
  The nose is just the same, and so's the chin -
  Making allowance, making due allowance."
  "You poor, dear, great, great, great, great Granny!"
  "See that you get her greatness right. Don't stint her."
  "Yes, it's important, though you think it isn't.
  I won't be teased. But see how wet I am."
  "Yes, you must go; we can't stay here for ever.
  But wait until I give you a hand up.
  A bead of silver water more or less
  Strung on your hair won't hurt your summer looks.
  I wanted to try something with the noise
  That the brook raises in the empty valley.
  We have seen visions--now consult the voices.
  Something I must have learned riding in trains
  When I was young. I used the roar
  To set the voices speaking out of it,
  Speaking or singing, and the band-music playing.
  Perhaps you have the art of what I mean.
  I've never listened in among the sounds
  That a brook makes in such a wild descent.
  It ought to give a purer oracle."
  "It's as you throw a picture on a screen:
  The meaning of it all is out of you;
  The voices give you what you wish to hear."
  "Strangely, it's anything they wish to give."
  "Then I don't know. It must be strange enough.
  I wonder if it's not your make-believe.
  What do you think you're like to hear to-day?"
  "From the sense of our having been together -
  But why take time for what I'm like to hear?
  I'll tell you what the voices really say.
  You will do very well right where you are
  A little longer. I mustn't feel too hurried,
  Or I can't give myself to hear the voices."
  "Is this some trance you are withdrawing into?"
  "You must be very still; you mustn't talk."
  "I'll hardly breathe."
  "The voices seem to say...."
  "I'm waiting."
  "Don't! The voices seem to say:
  Call her Nausicaa, the unafraid
  Of an acquaintance made adventurously."
  "I let you say that - on consideration."
  "I don't see very well how you can help it.
  You want the truth. I speak but by the voices.
  You see they know I haven't had your name,
  Though what a name should matter between us...."
  "I shall suspect...."
  "Be good. The voices say:
  Call her Nausicaa, and take a timber
  That you shall find lies in the cellar charred
  Among the raspberries, and hew and shape it
  For a door-sill or other corner piece
  In a new cottage on the ancient spot.
  The life is not yet all gone out of it.
  And come and make your summer dwelling here,
  And perhaps she will come, still unafraid,
  And sit before you in the open door
  With flowers in her lap until they fade,
  But not come in across the sacred sill...."
  "I wonder where your oracle is tending.
  You can see that there's something wrong with it,
  Or it would speak in dialect. Whose voice
  Does it purport to speak in? Not old Grandsir's
  Nor Granny's, surely. Call up one of them.
  They have best right to be heard in this place."
  "You seem so partial to our great-grandmother
  (Nine times removed. Correct me if I err.)
  You will be likely to regard as sacred
  Anything she may say. But let me warn you,
  Folks in her day were given to plain speaking.
  You think you'd best tempt her at such a time?"
  "It rests with us always to cut her off."
  "Well then, it's Granny speaking: 'I dunnow!
  Mebbe I'm wrong to take it as I do.
  There ain't no names quite like the old ones though,
  Nor never will be to my way of thinking.
  One mustn't bear too hard on the new comers,
  But there's a dite too many of them for comfort.
  I should feel easier if I could see
  More of the salt wherewith they're to be salted.
  Son, you do as you're told! You take the timber -
  It's as sound as the day when it was cut -
  And begin over...' There, she'd better stop.
  You can see what is troubling Granny, though.
  But don't you think we sometimes make too much
  Of the old stock? What counts is the ideals,
  And those will bear some keeping still about."
  "I can see we are going to be good friends."
  "I like your 'going to be.' You said just now
  It's going to rain."
  "I know, and it was raining.
  I let you say all that. But I must go now."
  "You let me say it? on consideration?
  How shall we say good-bye in such a case?"
  "How shall we?"
  "Will you leave the way to me?"
  "No, I don't trust your eyes. You've said enough.
  Now give me your hand up.--Pick me that flower."
  "Where shall we meet again?"
  "Nowhere but here
  Once more before we meet elsewhere."
  "In rain?"
  "It ought to be in rain. Sometime in rain.
  In rain to-morrow, shall we, if it rains?
  But if we must, in sunshine." So she went.
  1914 "North of Boston"
  
  Примечания.
  В Интернете на сайте Stihi.Ru опубликован автоматический машинный перевод
  этого произведения на русский язык.
  *Виола - сестра-близнец Себастьяно, она же Цезарио, героиня пьесы У.Шекспира "Двенадцатая ночь, или Что вам угодно ?".
  **Навзикая - персонаж из гомеровской "Одиссеи, дочь царя феаков Алкиноя.
  Отыскав на берегу спасшегося после кораблекрушения Одиссея, покрытого грязью и тиной, не устрашилась, а приказала дать ему одежду, накормить, напоить и
  помогла советом. По одному из вариантов мифа впоследствии стала женой сына
  Одиссея - Телемака.
  
  
  
  Роберт Фрост Ключница
  (The Housekeeper)
  (С английского).
  
  Рискнул войти сквозь кухонную дверь.
  Она сказала: "Не встаю. Прости меня,
  что не сумела выйти на звонок.
  Я не встречаю и не провожаю.
  Стара я стала для своих объёмов.
  Испольэую теперь лишь только пальцы,
  и в них всё утешенье. Способна шить,
  умею вещь стеклярусом украсить".
  
  "Вот пара бисером расшитых туфель -
  шик-блеск, а для чего ?"
  "Девицам для танцулек.
  Мне за чужими дочерьми не уследить.
  О Господи ! Дай мне припомнить всех,
  кому расшила обувь !"
  "А где же Джон ?"
  
  "Неуж не увидал ? Чудно вас развело.
  Вот ты - к нему, а он к тебе поехал
  Навстречу двигались - не видели друг друга.
  Он, верно, к Гарландам свернул.
  Раз так - вернётся скоро. Ты можешь подождать.
  Тебе не к спеху, а у друга
  дела плохи. Слыхал ли ? Ведь Эстель сбежала".
  
  "Да, в чём причина ? И когда ж она ушла ?"
  
  "Минуло две недели".
  "И что, неуж всерьёз ?"
  
  "Уверена, что насовсем. Куда-то скрылась.
  Куда - сама не знаю, а Джон не верит.
  Он думает, лишь я скажу словечко -
  она вернётся, но, ей-богу, я, мать её, -
  а не могу ей приказать, Господь - свидетель !"
  
  "Удар для Джона. Что ж он будет делать ?
  Взамен неё другой не отыскать".
  
  "О, ты спросил меня, что будет делать Джон ?
  Навалит булочек, чтоб выспросить меня
  за трапезой; захочет вызнать,
  чего желает дочь и где она.
  Когда уйду - мне здесь нельзя остаться -
  Эстель возьмёт меня туда, где будет.
  Друг другу я и Джон теперь помеха.
  Хоть я и говорю, что взять меня отсюда
  сквозь дверь не выйдет, как орган из церкви.
  Я здесь пятнадцать лет".
  "Немаленькое время
  вы вместе прожили, чтоб вдруг расстаться.
  Как он здесь будет жить без вас обеих ?
  Когда уйдёте, дом останется пустым".
  
  "А я его и так не вижу много лет.
  Со мною здесь одна лишь только мебель.
  Об этом месте мне и думать ненавистно -
  с его ручьём, бегущим за двором,
  где никого, лишь квохчущие куры.
  Когда б он мог продать участок - но нельзя.
  Никто не станет жить тут снова.
  Тут изнеможешь. Это самый худший.
  Что станет делать ? - Пусть он всё разрушит.
  Он проклянёт что было. Он ужасен !
  Ещё ни у кого семейные проблемы
  так не влияли на дела в хозяйстве.
  Он всё забросил, он - как малое дитя.
  Его неправильно воспитывала мать.
  Он трижды вымочил всё сено под дождём.
  Я видела, как он вчера мотыжил.
  Решила этот труд ему полезен.
  Не тут-то было. Бросил прочь мотыгу.
  Метнул обеими руками вверх. Смотри.
  Я покажу тебе - вот в эту яблоню.
  Идёт ли это человеку в его годах:
  полвека и ещё пять лет. Ты знаешь".
  
  "А вам не страшно с ним. Что это за ружьё ?"
  
  Он отгонял с ним ястребов от кур.
  Джон Холл не тронет ни меня, ни друга.
  Скажу любому, Джон совсем не грозен.
  Не как другие. Джона не боятся.
  Он думает, бывает, что не стерпит,
  но может всё перетерпеть".
  "Но где ж Эстель ?"
  Нельзя ли с ней поговорить ? Что скажет ?
  Неуж не знаете".
  "И не желаю энать !"
  Раз думает, что жить с ним скверно,
  имеет право и покинуть".
  "Не имеет !"
  
  "Он должен был на ней жениться".
  "Я знаю".
  "Она жила в огромном напряженье:
  я не могу сказать об этом по-другому.
  Мужчине легче, в том числе и Джону:
  он может быть помягче, не мучая других.
  Желал прожить без брака так же хорошо,
  как в браке - вот что он твердил.
  В нём было чувство, но решенья не менял".
  
  "Я удивляюсь, почему он не венчался
  и не покончил с этим".
  "А теперь уж поздно.
  Он дал ей время, чтоб подумать о другом.
  Вот в чём ошибся, а я, мой друг, хотела
  хоть как-то удержать их от разрыва.
  Здесь славный дом, мне лучшего не нужно.
  Когда пытала, отчего б им не жениться,
  он отвечал: "К чему нам ?" - и больше ничего".
  
  "Так почему же, наконец ? Ведь Джон был честен.
  Я так считаю. С нею всем делился.
  Из-за имущества здесь споров не бывало".
  
  "Причины были, а имущество - ни в грош.
  Хороший друг, ну, два, - ценней подобной фермы,
  а эту даже не заложишь".
  
  "А я считал, все деньги были у Эстели".
  
  "Права на это было нужно заслужить.
  Так мы с Эстелью наполняли кошелёк.
  Не он давал нам деньги - мы ему.
  Джон - скверный фермер, хоть его я не виню.
  Из года в год он не имел успеха.
  Мы здесь осели ради дома для меня.
  Эстель вела домашнее хозяйство,
  чтоб обе жили и кормились. Что же вышло:
  она всё делала здесь в доме, а сверх того
  и половину всех работ на ферме.
  Так Джон сказал - ей нравится работа в поле.
  Всё ценное у нас, в итоге, - на дворе:
  у нас коровы, свиньи, куры лучше,
  в сравнении с другими здесь в округе.
  У фермеров, что дважды нас богаче,
  таких не водится. Там дело не идёт.
  Но есть черта, что ухудшает облик Джона.
  Он ценит наши достиженья чересчур.
  Эстель не жалуется. Это ей приятно.
  Желает разводить лишь самых лучших кур.
  Жаль, ты здесь перед выставкою не был.
  Набралось множество дрожащих длинных птиц,
  в отдельных клетках, всяческих плюмажах.
  Как пахло пухом и пером в жарище !
  Ты спрашивал, не страшно ли вдвоём со Джоном.
  Когда б ты видел, что за нежными мы были:
  Боялись сделать курам больно. Ты б видел нас,
  когда перемещали стадо кур куда-то.
  Нам не велели их носить вниз головой.
  Носили бережно, беря под ножки,
  по две одновременно и по одной в руке.
  Неважно, сколько нужно было ходок
  и далеко ли".
  "Выходит, так задумал Джон".
  
  "Да, мы такие правила блюдём. Не знаю,
  уж не ребячество ли им руководит.
  Он умудряется держать над всеми верх
  на ферме. Он хозяин. А что до кур,
  то мы огородили там от них цветы.
  На птиц не угодишь, но окупаются.
  Джон любит говорить нам о заказах:
  по двадцать - двадцать пять за петуха.
  Но денег не берёт. Предпочитает,
  раз столько стоят при продаже,
  то лучше сохранить их для себя в хозяйстве.
  Спаси тебя Господь. Одни расходы.
  Хотя подай мне с полочки коробку.
  Коробочку из жести с верхней полки.
  Я покажу тебе".
  "Что это ?"
  "Билль -
  проект постановления властей
  платить полсотни долларов за петуха
  Лангшан* - но птицу оставлять владельцу".
  
  "Не для витрины, всё же ?"
  "Высокая нужна:
  Он мог бы, стоя на земле, клевать из бочки.
  В витрине он уж был, в Дворце из Хрусталя -
  приплыл из Лондона по нашему заказу.
  Счёт был оплачен Джоном деньгами за бисер.
  А петуху дала я имя "Вампум".
  Не жалуюсь, и мы заботимся о нём".
  
  "Всё славно. А дела пошли лишь хуже".
  
  "Да так, и он беспомощен впридачу.
  Мне даже трудно рассказать об этом.
  Он стал внимательно рассматривать счета.
  Решил, что деньги исчезают слишком быстро.
  Сам знаешь, как порой смешны бывают люди.
  Хоть смейся, увидав, как он увяз,
  неаккуратен, неопрятен, что с ним будет...?"
  
  "От этого всё портится. Вы просто слепы".
  
  "Эстель одна. Что толку говорить со мной ?
  
  "Смогли бы ль вы да я раскрыть причины ?
  Чем недовольна ? Как её нам успокоить ?"
  
  "Так я скажу. Она от Джона отвернулась".
  
  "Но почему ? Жизнь славная. Вокруг соседи.
  Осталась без друзей ?"
  "Друзья за нас.
  Не в них причина. Нас не обижают".
  
  "Она волнуется. В семействе нелады.
  Но вы же мать".
  "Но не всегда влияю.
  Не радовалась ссорам и прежде, и потом,
  но стала привыкать, а сверх того...
  Джон мне сказал, что я стара быть бабкой.
  Да и о чём судачить, когда она ушла ?
  Уж не вернётся, даже хуже - и не может".
  
  "Зачем вы так сказали ? Что вам известно ?
  На что намёк ? Не навредила ли себе ?"
  
  "Я думаю, что вышла замуж за другого".
  
  "Ого !"
  "Ты мне не веришь".
  "Поверил,
  ошарашен вестью, хоть сам подозревал !
  Так вот что крылось ! Она - дурная, вот и всё !"
  
  "Неужто дурно выйти замуж, когда есть шанс ?"
  
  "Немыслимо ! Что натворила ! За кого же... ?"
  
  "И впрямь, кто б взял её из этого бедлама ?
  Скажи в глаза, хоть я ей мать !
  Нашёлся человек. А кто - я промолчу.
  И Джон не представляет, кто такой".
  
  "Что ж, дело кончено. Пойду куда подальше.
  Вы ждёте Джона. Я сочувствую Эстели.
  Она достойна жалости, конечно.
  Вам нужно заводить себе другую кухню.
  Его - разрушена. Ищите чем заняться".
  
  "Не вздумай поскорей уйти.
  Джон скоро будет. Как я отсюда вижу,
  с холма спускается мужчина, должно быть, он.
  А вот и он. Припрячь коробку с биллем".
  
  "Куда спешить ? Привязывает лошадь".
  
  "Нет, вовсе нет. Он просто бросил вожжи,
  снял удила и повернул пастись.
  С колёсами она далёко не уйдёт.
  Вреда не будет. Вот заходит.
  Ой ! Смотрит так, как будто нас подслушал !"
  
  Джон стал в распахнутой двери, но не вошёл.
  "Эй, как живёшь сосед ? А я тебя искал.
  "Ну, разве тут не Ад ? Хотел бы я узнать.
  Давай-ка выйдем, если хочешь слушать. -
  С тобой, старуха, я поговорю потом. -
  Услышал новость, хоть для вас она не новость.
  Что собрались мне сделать эти двое ?"
  
  "Иди-ка с ним и сделай так, чтоб не кричал !"
  Потом сказала громче за закрытой дверью:
  "Кому ты нужен со своими новостями,
  страшный дурень ?"
  
  
  Robert Frost The Housekeeper
  
  I let myself in at the kitchen door.
  "It's you," she said. "I can't get up. Forgive me
  Not answering your knock. I can no more
  Let people in than I can keep them out.
  I'm getting too old for my size, I tell them.
  
  My fingers are about all I've the use of
  So's to take any comfort. I can sew:
  I help out with this beadwork what I can."
  "That's a smart pair of pumps you're beading there.
  
  Who are they for?"
  "You mean? - oh, for some miss.
  I can't keep track of other people's daughters.
  Lord, if I were to dream of everyone
  Whose shoes I primped to dance in!"
  "And where's John?"
  "Haven't you seen him? Strange what set you off
  To come to his house when he's gone to yours.
  You can't have passed each other. I know what:
  He must have changed his mind and gone to Garlands.
  He won't be long in that case. You can wait.
  Though what good you can be, or anyone--
  It's gone so far. You've heard? Estelle's run off."
  "Yes, what's it all about? When did she go?"
  "Two weeks since."
  "She's in earnest, it appears."
  "I'm sure she won't come back. She's hiding somewhere.
  I don't know where myself. John thinks I do.
  He thinks I only have to say the word,
  And she'll come back. But, bless you, I'm her mother--
  I can't talk to her, and, Lord, if I could!"
  "It will go hard with John. What will he do?
  He can't find anyone to take her place."
  "Oh, if you ask me that, what will he do?
  He gets some sort of bakeshop meals together,
  With me to sit and tell him everything,
  What's wanted and how much and where it is.
  But when I'm gone - of course I can't stay here:
  Estelle's to take me when she's settled down.
  He and I only hinder one another.
  I tell them they can't get me through the door, though:
  I've been built in here like a big church organ.
  We've been here fifteen years."
  "That's a long time
  To live together and then pull apart.
  How do you see him living when you're gone?
  Two of you out will leave an empty house."
  "I don't just see him living many years,
  Left here with nothing but the furniture.
  I hate to think of the old place when we're gone,
  With the brook going by below the yard,
  And no one here but hens blowing about.
  If he could sell the place, but then, he can't:
  No one will ever live on it again.
  It's too run down. This is the last of it.
  What I think he will do, is let things smash.
  He'll sort of swear the time away. He's awful!
  I never saw a man let family troubles
  Make so much difference in his man's affairs.
  He's just dropped everything. He's like a child.
  I blame his being brought up by his mother.
  He's got hay down that's been rained on three times.
  He hoed a little yesterday for me:
  I thought the growing things would do him good.
  Something went wrong. I saw him throw the hoe
  Sky-high with both hands. I can see it now--
  Come here - I'll show you--in that apple tree.
  That's no way for a man to do at his age:
  He's fifty-five, you know, if he's a day."
  "Aren't you afraid of him? What's that gun for?"
  "Oh, that's been there for hawks since chicken-time.
  John Hall touch me! Not if he knows his friends.
  I'll say that for him, John's no threatener
  Like some men folk. No one's afraid of him;
  All is, he's made up his mind not to stand
  What he has got to stand."
  "Where is Estelle?
  Couldn't one talk to her? What does she say?
  You say you don't know where she is."
  "Nor want to!
  She thinks if it was bad to live with him,
  It must be right to leave him."
  "Which is wrong!"
  "Yes, but he should have married her."
  "I know."
  "The strain's been too much for her all these years:
  I can't explain it any other way.
  It's different with a man, at least with John:
  He knows he's kinder than the run of men.
  Better than married ought to be as good
  As married - that's what he has always said.
  I know the way he's felt--but all the same!"
  "I wonder why he doesn't marry her
  And end it."
  "Too late now: she wouldn't have him.
  He's given her time to think of something else.
  That's his mistake. The dear knows my interest
  Has been to keep the thing from breaking up.
  This is a good home: I don't ask for better.
  But when I've said, 'Why shouldn't they be married,'
  He'd say, 'Why should they?' no more words than that."
  "And after all why should they? John's been fair
  I take it. What was his was always hers.
  There was no quarrel about property."
  "Reason enough, there was no property.
  A friend or two as good as own the farm,
  Such as it is. It isn't worth the mortgage."
  "I mean Estelle has always held the purse."
  "The rights of that are harder to get at.
  I guess Estelle and I have filled the purse.
  'Twas we let him have money, not he us.
  John's a bad farmer. I'm not blaming him.
  Take it year in, year out, he doesn't make much.
  We came here for a home for me, you know,
  Estelle to do the housework for the board
  Of both of us. But look how it turns out:
  She seems to have the housework, and besides,
  Half of the outdoor work, though as for that,
  He'd say she does it more because she likes it.
  You see our pretty things are all outdoors.
  Our hens and cows and pigs are always better
  Than folks like us have any business with.
  Farmers around twice as well off as we
  Haven't as good. They don't go with the farm.
  One thing you can't help liking about John,
  He's fond of nice things - too fond, some would say.
  But Estelle don't complain: she's like him there.
  She wants our hens to be the best there are.
  You never saw this room before a show,
  Full of lank, shivery, half-drowned birds
  In separate coops, having their plumage done.
  The smell of the wet feathers in the heat!
  You spoke of John's not being safe to stay with.
  You don't know what a gentle lot we are:
  We wouldn't hurt a hen! You ought to see us
  Moving a flock of hens from place to place.
  We're not allowed to take them upside down,
  All we can hold together by the legs.
  Two at a time's the rule, one on each arm,
  No matter how far and how many times
  We have to go."
  "You mean that's John's idea."
  "And we live up to it; or I don't know
  What childishness he wouldn't give way to.
  He manages to keep the upper hand
  On his own farm. He's boss. But as to hens:
  We fence our flowers in and the hens range.
  Nothing's too good for them. We say it pays.
  John likes to tell the offers he has had,
  Twenty for this cock, twenty-five for that.
  He never takes the money. If they're worth
  That much to sell, they're worth as much to keep.
  Bless you, it's all expense, though. Reach me down
  The little tin box on the cupboard shelf,
  The upper shelf, the tin box. That's the one.
  I'll show you. Here you are."
  "What's this?"
  "A bill--
  For fifty dollars for one Langshang* cock--
  Receipted. And the cock is in the yard."
  "Not in a glass case, then?"
  "He'd need a tall one:
  He can eat off a barrel from the ground.
  He's been in a glass case, as you may say,
  The Crystal Palace, London. He's imported.
  John bought him, and we paid the bill with beads--
  Wampum, I call it. Mind, we don't complain.
  But you see, don't you, we take care of him."
  "And like it, too. It makes it all the worse."
  "It seems as if. And that's not all: he's helpless
  In ways that I can hardly tell you of.
  Sometimes he gets possessed to keep accounts
  To see where all the money goes so fast.
  You know how men will be ridiculous.
  But it's just fun the way he gets bedeviled--
  If he's untidy now, what will he be----?
  "It makes it all the worse. You must be blind."
  "Estelle's the one. You needn't talk to me."
  "Can't you and I get to the root of it?
  What's the real trouble? What will satisfy her?"
  "It's as I say: she's turned from him, that's all."
  "But why, when she's well off? Is it the neighbours,
  Being cut off from friends?"
  "We have our friends.
  That isn't it. Folks aren't afraid of us."
  "She's let it worry her. You stood the strain,
  And you're her mother."
  "But I didn't always.
  I didn't relish it along at first.
  But I got wonted to it. And besides--
  John said I was too old to have grandchildren.
  But what's the use of talking when it's done?
  She won't come back - it's worse than that - she can't."
  "Why do you speak like that? What do you know?
  What do you mean? - she's done harm to herself?"
  "I mean she's married - married someone else."
  "Oho, oho!"
  "You don't believe me."
  "Yes, I do,
  Only too well. I knew there must be something!
  So that was what was back. She's bad, that's all!"
  "Bad to get married when she had the chance?"
  "Nonsense! See what's she done! But who, who----"
  "Who'd marry her straight out of such a mess?
  Say it right out - no matter for her mother.
  The man was found. I'd better name no names.
  John himself won't imagine who he is."
  "Then it's all up. I think I'll get away.
  You'll be expecting John. I pity Estelle;
  I suppose she deserves some pity, too.
  You ought to have the kitchen to yourself
  To break it to him. You may have the job."
  "You needn't think you're going to get away.
  John's almost here. I've had my eye on someone
  Coming down Ryan's Hill. I thought 'twas him.
  Here he is now. This box! Put it away.
  And this bill."
  "What's the hurry? He'll unhitch."
  "No, he won't, either. He'll just drop the reins
  And turn Doll out to pasture, rig and all.
  She won't get far before the wheels hang up
  On something--there's no harm. See, there he is!
  My, but he looks as if he must have heard!"
  John threw the door wide but he didn't enter.
  "How are you, neighbour? Just the man I'm after.
  Isn't it Hell," he said. "I want to know.
  Come out here if you want to hear me talk.
  I'll talk to you, old woman, afterward.
  I've got some news that maybe isn't news.
  What are they trying to do to me, these two?"
  "Do go along with him and stop his shouting."
  She raised her voice against the closing door:
  "Who wants to hear your news, you - dreadful fool?"
  1914 "North of Boston".
  
  Примечание.
  Переводов стихотворения "The Housekeeper" на русский язык в Интернете
  обнаружить не удалось. По сути это стихотворение представляет собой одноактную пьесу, что-то вроде маленькой трагедии из сельской жизни на
  ферме, где пожилая женшина (Рут) беседует с соседом по ферме (Чарлзом) о причинах разрыва своей дочери Эстели с хозяином фермы Джоном.
  Возможные варианты русского заглавия этого стихотворения: "Экономка" или "Домоправительница".
  *Лонгшан - редкостная и в разных отношениях ценная порода красивых крупных
  домашних кур, происходящая из Китая, чьё разведение связано с различными трудностями.
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"