Кормильцев Виктор Васильевич : другие произведения.

Судьба. (Василий).

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Семейная мифология

   Судьба. Василий. (Рабочее название).
  
  
   Немного о реке.
  
  
  Река, сама по себе, очень интересное произведение природы. Это, прежде всего, гигантский энергетический поток. Люди до сих пор не разобрались в его сущности, не поняли всех возможностей этого явления.
  Человек - такой маленький сгусток материи, такой скорее преобразователь энергии, чем её генератор, обладает разумом.
  Река непрерывно в течение веков, не иссякая, разумом, по нашему мнению, не обладает. "Она - не живая",- утверждаем мы,- " Она - среда".
  - А что, человеческое тело не является средой обитания?
  Древние, наши предшественники на Земле, считали, что у реки есть душа. Дух реки, нимфа, богиня - может, при необходимости, персонифицироваться, принимать облик, воспринимаемый нашим взглядом и другими органами чувств.
  Человек, родившийся на берегу реки, а также в некотором отдалении, всю свою жизнь находится под её обаянием. Чистота воды, речное здоровье, сказываются на здоровье окружающего населения.
  Гибель реки - смерть народа.
  
  Река Вятка - десятая, по значимости, река европейской части СССР.
  
  Течёт она с Севера. Сестра Камы. Истоки этих двух рек рядышком, в одном лесе, а далее разбегаются, чтобы затем слиться в один поток. И кое-кто говорит, что в том Вятском лесе и есть истинный исток реки Волги. Но упрямые московиты крепко стоят за Валдай.
  У московитов с вятскими старинные разборки и счеты.
  
  Корни этого спора уходят в далёкую старину. Старинное арийское вятское население пришло с того же Севера, с незапамятных времён Гипербореи. Оно всего-то спускалось на Юг под воздействием неблагоприятных климатических изменений. А почему с Севера? Да потому что это кратчайший путь к ближайшему морю-океану.
  Всем, абсолютно, известно, что ранее на планете был иной климат, и северные берега Евразии были также доступны для мореплавателей, как и южные в наше время.
  Талассократия древних - общее место в истории. Неудивительно, что многочисленные уцелевшие представители "атлантид", настойчиво атаковали крупнейший на Земле материк со стороны морей. Это совершенно естественно. И продвигались они вглубь материка, как мы понимаем, по рекам, оседая на их берегах. Автохтонное население тем временем испуганно затаивалось по лесам и болотам.
  И нет ничего удивительного в том, что в скандинавских сагах упоминаются встречи с народом, удивительно напоминающим населени6е Канарских островов. Биармия с её высокими светловолосыми синеглазками, с её удивительными храмами и статуями отцветала ещё всеми красками её чудесной осени в раннем средневековье на севере Руси.
  А расцвет её сказочных городов в верховьях Вятки и Камы был прерван в 492 году да нашей эры невиданным по силе катастрофическим землетрясением. Поселения древних новгородцев, наследников биармийцев и растворивших в своей среде их синеглазых потомков испокон века раскинулись по берегам этих русских великих рек. Но только сейчас местные археологи, наконец-то, начинают их открывать. А то финны да угры!
  Вятская республика дожила до времен московского хана Ивана III, который, собрав своих верных союзников, черемису и татар, захватил вятскую землю и жестоко расправился с её вождями. Но до последнего времени в вятских деревнях и сёлах встречаются коренные новгородские фамилии. Губины, Трусовы - так величались крепкие новгородские роды, из них посадники выходили.
  
  Издалёка течет река-реченька и у поселения Мухино резко поворачивает на юго-восток - Кама притягивает, зовёт сестру. А выше поворота есть перевоз, старинный на торговом купеческом тракте - из Руси к Большому камню и далее в Сибирь.
  Перевозу этому, ой, сколько лет. Отряды Батыя шли здесь на Булгар, желая отомстить народу, истребившему войско Субудая, кровавого победителя в битве при Калке. В последовавшей резне бесследно сгинула вся знать древнего Булгарского царства, все булгары. Осталась чернь, всё та же черемиса да угры, которые в дальнейшем, восприняв ислам, составили основу нации казанских татар.
  Казаки и башкиры Пугачёва прошли здесь, незадолго до того впитав в себя ижевскую рабочую голытьбу вкупе с отличной артиллерией. Разбойник Салават, жадный до добычи, как всякий кочевой башкир, прорвался до Казани, пожог её, пограбил, не щадя ни церквей, ни мечетей - и дёру дал под натиском гвардейцев Михельсона.
  
  .
  
  На правой половине перевоза, на берегу крутом стояло, и доживает ещё, русское село Слудка, на левой половине - село Архангельское. Весёлые многонаселенные были сёла. Шумели ярмарки, шли торговые обозы, с уездного града Малмыжа шли караваны колодников по екатерининскому, обсаженному вековыми берёзами, тракту. И были в тех караванах и декабристы, и петрашевцы, и народовольцы, и большевистские вожди, и просто рядовые колодники-уголовники.
  По отдалённым и недостоверным слухам кто-то из них отстал от каравана, был укрыт сушинскими, второе название села Архангельского - Суши, староверами и влился в семейство Трусовых, крепкую, зажиточную семью - иначе у староверов не бывает.
  
  Кстати: до "революции" Вятская губерния по населённости занимала второе место в России после Киевской
  
  Семья Ивана Ефимовича.
  
  Село Суши, поэтому Суши и называется, что весною в половодье вода его не достаёт. Все его улицы с прилегающими угодьями не заливает, и когда лёд пройдёт, то жители на больших многовёсельных лодках-завознях ходят на правый берег за керосином, пряниками, мануфактурой и т. д. А как вода сойдёт, и старица и озеро Казанское отделятся от Вятки-матушки, то начинается рыбацкая пора. Пора артелей. Щуки и сомы - обычная добыча рыбаков.
  А так, всю позднюю весну и лето скрипят телеги, движется народ, снует между деревнями. Сухая Река, два Матана, Верхний и Нижний, Виноградово - всё рядом, везде свои, знакомые родня. Тысяч пять не меньше в округе населения - Россия.
  Дома везде с тесовыя вороты, каменные кладовые, дворы выложены всё тем же камнем, который добывается тут же недалеко в самделишних карьерах при помощи лопат и деревянных клиньев - известняк.
  Дома часто новые, как следствие частых пожаров, пахнут сосной. Но что интересно, с какой бы стороны села не шёл огонь, а как дойдёт до церкви, то ни-ни. Как поставили лет триста, а может более, ни скобки, ни гвоздя - архитектура. А как по праздникам звонят колокола! Как весело на Пасху возле церкви бегать ребятишкам.
  И все народ идёт и едет в сторону Сибирь. Здесь никогда бар не было, население приписано спокон веку к Воткинскому заводу. Народец своевольный, промысловый, живицу гонят, благо лес сосновый, строевой, деревья нумерные. Порядок при царях - Империя.
  
   Три девки народилось в семье Ивана Ефимовича, одна краше другой, Ольга, Мария и Анна, круглолицые, румяные, да непутёвый сын Иван Иванович, любимчик трёх сестёр.
   Жена Авдотья Ивановна, скромница, богобоязненная, мужу послушная, староверка, ведёт хозяйство, чисто, подметено. Еды -полная печь. Корова, козы, овцы, боров и свинья. Собака с загнутым хвостом. Само собой лошадка - и запряжет и разнуздает. А для души содержит голубей, каких мастей их только нет. Души отдушина - голубиная стая. А как они хозяйку свою любят, как гулят около неё, воркуют, то сядут на плечо, то на руку, то на голову. Божья птица. Всё мир и благодать - да тут война.
   Ивана Ефимовича не взяли, то ли как отца семейства, то ли по возрасту, то ли богатый папа откупил. Ефим Трусов в сушах был не последний человек.
   Сколько парней и мужиков пошли на фронт. У соседа
  Губина Антона Прохоровича старшой сын в кавалерии до офицера дослужился, и ещё, Фёдор сбирается, по кличке Белый, рослый, стройный, волос как спелый лён, во флот на Балтику, к царю поближе. Завидный парень, хоть и не богат. Рассудителен не по годам, за такого и дочь отдать, хотя и мирской.
  
  Марьюшка.
  
  Как Ольгу выдали в далёкую Сосновку, за старовера Евлампия, так старшая в дому, после родителей, помощница у мамки незаменимая, и лошадей запрячь, и сена накосить, траву сполоть, щи изготовить. И прясть умеет, и ткать ковры, и полотенца вышивать. Зимой на канатный завод бежит работать за рубли, приданое сбирает, о судьбе думает. Дай бог ей мужика, не пьющего да работящего, дай бог.
  Чуть спели петухи, Мария уж проснулась. Под утро от стен кладовой тянуло прохладой. Да так, что завернулась с головой в тулуп, что вместо одеяла. Глаза протёрла, накинула кофтёнку, поправила косу и шасть во двор, а там уж мать, ни свет, ни заря, скотину кормит, кур кличет. Надо успеть корову подоить, да выгнать за ворота к пастуху, что гонит стадо деревенское в луга, где нагуливается такое молоко, что половина от надоя, чистые сливки. Управившись с коровой, Мария прибралась, накинула платочек, а как же староверке без платка, носочки натянула, лапотки, вчера сплела, ну новые совсем. Заела хлебом кружку молока.
  - Мам я пойду!
  - Куды?
  - По ягоды в луга. Мы с Панькой вчерась договорились на сегодня. Нынче ягода хорошая пошла, баска. Поспела вся, только сбирай.
  - Возьми лукошко, Марьюшка.
  - Возьму.
  Положила два крупных туеса, берёзовой коры, в пестерь, закинула за плечи, лукошко в руки и бежать.
  Панька, девчонка с Марьей одних лет, и две её подружки уже вертелись перед домом.
  - Что, Маря, проспала?
  
  - Коровушку доила.
  - Тебя саму пора доить, коровушку.
  - Вот я тебя.
  И ну бегом до самой околицы, - и в луга.
  В те времена, не боязно, везде народ, никто не злобится. Такой простор, когда тебе пятнадцать.
  
  На кочке грелся уж. А там, где уж там нет ядовитых змей. А ягоды, а ягоды, только сбирай, ядрёна, сладка, крупна. Как ляжешь на траву, как глянешь под листочки, что зелены, и солнце своим лучом их делает прозрачными на свет - под каждым листиком по ягодке - бери, не выберешь. И наберёшь, и наберёшься до сыта. И вот уж полны и туеса, и полное лукошко, а руки всё берут, берут, берут.
  - Марь, почто те столько?
  - Пойду, продам.
  - Куды?
  - На мост.
  - Я с тобой.
  - Айда.
  
  В стране война, почти два года, а строительство железных дорого не прекратилось. Мост через Вятку близок к завершению. Рабочие стучат, стучат, стучат. Всё на заклёпках, на века, лет так на полтораста, а то и боле. Рабочие стучат, а мастер ходит, посматривает, проверяет. Но более всего гарантом служит честь рабочего человека, его совесть, а как же иначе для верующего.
  - Дмитрий Иванович, там девушки пришли, клубнику продают. Не глянешь?
  - Мне больше земляника поглянись. Да, сейчас спущусь.
  - Спускайтеся. Девчонки хороши, на загляденье.
  - Иду, иду.
  Мастер по дощатому настилу, как по трапу, сбежал на гравий насыпи и быстро пошёл навстречу к девушкам. Камушки из-под сапог так и брызгали в разные стороны.
  Девчонки стали в ряд, выставив свой свежий урожай перед собой. Рабочие, крутившиеся рядом, больше разглядывали их, чем клубничные россыпи.
  Одна из них чернявая и круглолицая, выделялась не деревенской красотой, казалось, молоденькая купчиха вышла из лесу на белый свет. И только лапотки выдавали её сословную принадлежность.
  Хороша.
  - Как звать? - мастер спросил, желая завязать пристойный разговор.
  - Маря, а чо?
  - Земляника у тебя есть.
  - Быват. Возьмите клубнички, спела. Сама брала.
  Из-под платочка, под черными бровями - два тёмно-карих глаза-камушка. Стук-стук. Стучат по сердцу - хошь, не хошь - открой.
   - Тебя самого как по батюшке.
   - Иванович. Дмитрий.
   - Хорошо. Берите что ль, - под юбкой от нетерпенья топнула нога.
   Дмитрий отсыпал ягоды в ладонь, попробовал и насладился вкусом. Как передать оттенки вкуса клубники луговой, на солнце вызревшей! Вся полная такая, красная, как девушка!
   И вот, она стоит.
   - Беру, - отсыпал серебра, - Неси ещё.
   - Что далеко ходить, - достала туес с пестеря. Он полон весь.
   - Ты чья?
   - Трусовы они, сушинские, - встряла Прасковья, которая живо прислушивалась к разговору между молодыми людьми.
   - Вот я тебя, лихоманка, - Мария набросилась на подружку с кулаками.
  
   Обратный путь, куда быстрей. Девчонки, хохоча и взвизгивая, бежали на перегонки, прятались друг от друга за кустами шиповника, кидались желудями, уцелевшими с прошлого лета, кружились вкруг дубов.
   Мария всю дорогу проверяла, сохранность серебра, завернутого бережно в платок. К приданому. Она тогда не знала, что очень скоро придет воровская власть, и деньги все народа пропадут.
  
   Этот поход был не без последствий.
  
  Сватовство.
  
   Воскресный день. Нарядные бабы расходятся от заутрени. Мужики степенно проходятся, стоят группами. Иван Ефимович в хороших сапогах, с цепочкой от часов, при новом картузе стоит с Антоном Прохоровичем Губиным. Разговаривают.
   - Что Федьку проводил?
   - Да повезли в Малмыж, а дале в Уржум, на Котлас, там на машине в Питербурх, тьфу, Петроград.
   - В столицу значит. Это хорошо, что не на фронт. На фронте дело гиблое. Чуть что - кирдык. От Петра вестей не было.
   - Недавно весточку прислал с фотокарточкой. Глянь, он впереду сидит. Каков!
   - И шашка.
   - Да сабля знатная, офицерска, а портупея - понимашь.
   - Плохое дело - эта война. К хорошему не приведёт. Предсказания есть. Смута будет вселенска.
   - Да, не дай бог. И что там у вас, у староверов говорят?
   - Брат пойдет на брата, отец на сына. После будет глад и блуд.
   - Строгий же вы народ.
   - Каки уж есть.
   - А в церковь, почему не ходите?
   - Не велено. В Сосновку ездим, в Заструги. У нас своё. Свои попы. Всё - чин по чину.
   - И кто такое учинил.
   - Неладной памяти Никон. Еретик. Яков, племянничек твой всё книжками, какими-то балует.
   - Так в армию пойдёт, исправится, коль не убьют. Ух, ты! Кто ж это в тарантасе-то таком. Не деревенские. К вашему двору, однако.
   - Пойду, взгляну, - Иван Ефимович поспешно зашагал в сторону своёго дома, к которому подкатил изрядный тарантас с нарядными гостями.
  
   -Здесь Трусовы живут? - спросил один из них, посановитей, в городском пиджаке и с тросточкой.
   - Здесь, здесь, - наперебой, опережая друг друга, загалдела деревенская ребятня, сбежавшаяся на погляд.
   Со всех сторон подтягивались бабы и мужики - кто там до Трусовых приехал. Такие фильтиперсовые - прямо с города.
   - С моста, с моста они. Глянь - мастер, самый мастер и есть, - прошелестело по толпе.
   - Да, за Машкой они.
   - Жених завидный.
   - Как-то Иван Ефимович.
   - Он гордой!.
   - Что за дело? - спросил Иван Ефимович
   - Мы к вам, Иван Ефимович, может, пустите во двор.
   - И на двор, и в сени, и в горницу. Авдотья! К нам гости, негаданные. Накрой на стол. Особых разносолов нет, картошечка, огурчики, грибочки.
   - Мы водочки прихватили, вы не против?.
   - Так, как же, наливайте, пейте гости дорогие. И извиняйте, я не употребляю. Зелье бесовское.
   - Так вы почто к нам. Дело есть?
   Который посолидней, встал с лавки и, обращаясь в сторону хозяина сказал:
   - По делу мы, по важному, что ни на есть. Дмитрий Иванович, давно, как водится. Ну, ваша дочь Мария ему по сердцу, приглянулась знать. И он как человек серьезный и основательный хотел бы попросить руки.
   - Что, так, давно. Евдокия, куда ты смотрела. Тут дочь кому попало нравится.
   - Да не кому попало, - смутился гость, - он мастер, за ним весь мост, такие деньги хорошие. И право не ругайте вы жену. У него с Марией ничего...
   - Ничего оно и есть ничего. Что не босяк - приятно. Что по закону - принимаю. Но, малость, не вовремя. Раненько, стало быть. Машка моя ещё не в поре. Да и по хозяйству она мне пока нужна. Корову подоить, лошадку отвести, да мало ли чего. Анютка, младшая моя ещё не может ничего - дитя. Ванюшка ещё моложе, через палочку скакать. Не отдам. Матери помощница нужна, за младшими присматривать. Коли не шутите, так года через два, пожалуйте. Не взыщите. Милости прошу.
   Дмитрий спал с лица, замял картуз, встал и первый вышел во двор, сел в тарантас. Еще через несколько минут его товарищи, раскланявшись с хозяевами, присоединились к нему - и поезд со сватами легко, по езженой дороге, покатился восвояси.
   Иван Ефимович и гневный, и довольный собой, прикрикнул:
   - Мать, ты, что девиц мне распускашь!
   - Маша, по торговой части. Ягоды, за серебро, овощи какие, приданое сбират.
   - Приданое, я дам приданое! Не за мирского!
   - Где она.
   - К бабке побегла.
   - К которой!
   - Ко своей.
   - Я ей задам!
   - Уймись, Иван Ефимович, Я - голубей кормить.
  
   Мария шла по сушинской улице, подружки так и вились вкруг её.
   - Чего?
   - Ни чо - тятя не отдал. Я молода ишо. Мне скотину кормить. Приданое добрать. Наткать, напрясть - какое замуж. Хотя он городской. С усами.
   - Но без бороды.
   - Он же не старой веры, как может тятя разрешить, упаси Господи.
  
  Авдотья Ивановна возилась со своими птицами, меняла воду, сыпала зерно. Голуби, воркуя, наблюдали за хозяйкой.
  - Маманя, и как тебе охота, за ними убирать, столько сору, - Мария подошла тихонько из хлева.
  - Скотину покормила, корову загнала? - отозвалась Авдотья.
  - Всё сделала, я баю, какой от этой птицы толк.
  - Ты что, у каждой божьей твари есть душа, у птицы то ж. Глянь, турман, разве он не баский. Он меня любит - и я его. Он утром полетат, а всё равно дорогу знат. Домой прилетит откуда хош. То на плечо мне сядет, то на голову и никогда не гадит на платок. Всю стаю водит за собой. Он у них голова. Они его слушаются. А сизари - оне мне всю дорогу рассказывают.
  - Та уж и бают!
  - Глупая ты, Маш, - Авдотья Ивановна поцеловала голубка в прелестный носик, осторожно поставила на жердочку. Закрыла дверку голубятни. Спустилась вниз и села на скамью.
  - Присмирели.
  - Им скоро спать, вон солнце на излёте.
  За Вяткой солнце шло упрямо на закат, ни тучки.
  - Завтра вёдро, - Евдокия сложила на колени тяжёлые натруженные руки.
  - Мамань, а как тятя за тебя сватался, - Мария примостилась рядом на скамью, покачивая левою ногой.
  Евдокия задумалась, молчала несколько минут, вздохнула и глядя перед собой произнесла:
  - Какие сваты, родители учинили сговор. Нас под венец. Как в омут. Как в петлю. Вот и ношу хомут. Как Бог велит. Если б не вы да голуби мои, то б удавилась. Ой, грех. Идём-ка в избу.... Соловей! Распелся.
  Евдокии припомнилось, какими горькими были её первые брачные ночи, как её Ванька бегал к полюбовнице, как рвали её грудь непрошенные слёзы, как вынашивала Оленьку свою. Та уродилась на удивление тихой, кроткой. Как будто бог послал напоминание о том, что надо претерпеть, смиряя сердце, принять весь этот грешный мир каким он есть.
  
  
  Поминки
  В Сушах неладно. Накануне привезли письмо из части. Пётр Губин был убит. Геройски пал на поле боя. Александра, его мать, зашлась, рыдая над памятью по первенце своём. Антон Прохорович в растерянности мерил двор неровными и быстрыми шагами. Хромал, ногу-то в карьере придавило, как белый камень добывал. Меньшие сыновья: Иван, Михаил, Григорий - присмирели. Две младшие сестры Лизанька и Дуня от матери не отходили, время от времени, впадая в рёв. Петра любили все. А карточка его стояла на столе. Он как живой, коренастый, широкоплечий в окружении собратьев офицеров однополчан.
  За Родину стояли офицеры, за Родину, которой оставалось жить едва ли больше года. Когда б не забрала вас ненасытная война.
  В церкви заказали молебен. Петра отпели всем народом. Явились даже староверы. Всех единило горе. Никто плохого слова не сказал.
  - Федору надо отписать, пусть знат, - Антон Прохорович, смахнул слезу, - Знат и служит Отечеству, царю, как надо, как Пётр служил.
  А 1916 году в деревне на селе ещё все помнили присягу, ещё стояли за царя. Но налетал уже неладный ветер. Порывы его были всё сильней.
  
  Колдун.
  
  Сибирский тракт, на левом берегу реки обсаженный берёзами со времён Екатерины ведёт в удмуртские дремучие леса. Уже тайга, но встречаются участки леса сплошь сосны или березняк. Такая красота. Заходится дыхание, захватывает дух, среди берёз неведомые силы с древнейших праязыческих времён здесь царствуют, творят свою игру, игру стихий. Белая заманчивая глушь. Грибы спиралью - ведьмины круги. Кто в центр, зачатие спирали проникнет, постоит, тот либо силу обретёт, или зачахнет медленною смертью.
  Колдуньи, колдуны по тем лесам живут одни в избушках одиноких, к ним редко кто заходит, а они людей почти не посещают, обходятся без них. Их кормит лес, прокорм даёт и воду, насыщенною удалью лесной.
  Берёза - медвежье дерево. Священная берёзовая роща хранила и хранит сокровища - от сокровенных знаний до первобытной мощи. Кто пил сок дерева, тот навсегда запомнил вкус. Напиток богатырский от богов.
  Колдун пришёл, ещё совсем не старый, молодой колдун. Сел на лавку перед воротами, развязал мешок, достал ломоть посыпал густо солью, закусил, запил колодезной водой, смахнул хлебные крошки и капли с бороды. Сложил припасы, завязал мешок и постучал в ворота.
  - Что пришёл? - спросил Иван Ефимович, открывая.
  - Что, дело у меня к тебе, вернуть должок не думаешь, Ванюша.
  - Взаймы не брал, не должен я тебе, - Иван Ефимович стоял в воротах, заслонив проход непрошенному гостю.
  - Что Марья подросла? Весной ещё приметил я её. В ней есть порода, наша масть, она моя добыча. Отдай Иван Марию за меня, отдай, не пожалеешь, отплачу.
   Черны глаза, бездонные колодца. Что в глубине на самом дне лежит?
  - Не дам, за нехристя дитя, не дам, - сам напрягся, угадывалось мощное упрямство, во всей фигуре Машина отца.
  - А не придётся воротить слова, как наложу заклятье на весь твой род.
  - Что твоё слово супротив креста.
  - Ничто, коль он в душе. Другое дело, что как медяк болтается на шее. Держись креста. Прощайте - я ушёл.
  И быстро скрылся, будто растворился в звенящем полуденном зное.
  - Кто там, Иван?
  - Авдотья, никого.
  - А мне чего-то покажись.
  - Креститься надо. Где у нас святая вода.
  - Под образами.
  -Окропи меня. Свози Марию в церковь, в нашу, помолись.
  - Сбираемся. А что стряслось?
  - Что-то непокойно.
  - Выпей настою, я валерьяны набрала в лугах.
  - Давай, - Иван Ефимович поднялся со двора в избу.
  
  Экипаж
  
  Фёдор Губин уже вполне освоился на месте. Вместо лаптей обулся в казённые ботинки. Брюки добротного сукна, форменка, бескозырка с надписью "1-й Флотский экипаж". Уже есть фотокарточка - стоят втроём, сам Фёдор и матанские ребята-земляки. Фёдор в шеренге справа, вытянулся во весь свой истинно гвардейский рост.
  Дисциплина в экипажа крепкая, я бы сказал железная дисциплина. Николай Васильевич Стронский известен по всему Балтфлоту своею строгостью. И мичман весь в него. Уже не раз кулак младшего офицера гостил под носом Фёдора, правил ему скулу. Не всем та дисциплина по душе, не всем.
  Всё не так плохо, только весть о гибели Петра смущает душу. Не встретится блестящий кавалерийский офицер со своим братом, моряком - балтийцем. А так хотелось показаться брату, блеснуть своей выправкой. Вот я каков, не лыком шит.
  
  Весь нынешний февраль в столице было неспокойно. Рабочие собрались бастовать. Солдаты Петроградского гарнизона митинговали, к ним пристраивались зеваки студенты, белошвейки, голытьба. Как бы сказал Карл Маркс люмпен пролетариат. По улицам шатались возбужденные проститутки - им то что. Не ведали бедолаги, что скоро отменят деньги и будут их пользовать товарищи бесплатно. А некоторые сделают карьеру, повступают в партии, получат официальные посты, пайки. С их природным талантом в том будущем все двери им открыты.
  
  Первого марта Николай Васильевич Стронский встретился с командиром 2-го флотского экипажа генерал-майором Гирсом Александром Константиновичем и поделился с ним своими опасениями.
  - Всю прошлую неделю и сейчас, Александр Константинович, я места себе не нахожу, там, в ставке что-то затевают, а весною наступать. И Балтфлот будет играть в этом, надеюсь, генеральном наступлении не последнюю роль. Его Величество покинул Могилёв и сейчас где-то в районе Пскова. Надеюсь, приведёт надёжные войска и усмирит этих столичных злодеев. Подумать только, преображенский полк бунтует. Дожили. Идёт война - и бунтовать. Зачинщиков необходимо расстрелять. Иначе, Александр Константинович, они нас всех перестреляют. И так уже матросы волком смотрят.
  - Ну что вы, Николай Васильевич, вы и так их держите в ежовых рукавицах. Они не смеют.
  - Какие-то тёмные личности снуют возле нижних чинов. Я запрещаю, но они находят какие-то ходы и делают своё чёрное дело.
  Николай Васильевич щелкнул крышкой наградного портсигара, нервно затянулся.
  - Демонстрации в Кронштадте! Сейчас здесь хуже, чем в Порт-Артуре, тревожнее, Александр Константинович, тревожнее.
  - Ну, что вы, Николай Васильевич, не так страшен чёрт. Завтра выйдем к экипажам, споём "Боже царя храни" с матросами, и, помяните моё слово, всё обойдётся.
  - Дай то Бог. Я домой.
  - А я ещё загляну в клуб. До завтра.
  - До свидания Александр Константинович.
  
  Отречение.
  
  Загнанный в угол, лишенный личного конвоя, совершенно дезориентированный император, окруженный лицемерами заговорщиками, которым он прежде безоговорочно доверял, подписал-таки отречение. Ни он, ни окружающие его люди не представляли всей глубины пропасти, которая разверзлась перед ними, в которую провалятся не только они и их близкие, обрушится Великая Россия. И с этого момента и всё последующее столетие - всего лишь агония некогда могучего организма, заражённого смертельным вирусом.
  Имена заговорщиков-предателей известны. Это: командующий Северным фронтом генерал-адъютант Рузский Н. В., начальник штаба Верховного главнокомандующего Алексеев М. В., председатель Государственной думы Родзянко М. В., командующий Кавказским фронтом великий князь Николай Николаевич, командующий Юго-западным фронтом Брусилов А.А., командующий Западным фронтом генерал-адъютант Эверт А. Е., командующий Румынским фронтом генерал от кавалерии Сахаров В. В.. За их спинами трусливо прятались Гучковы и Терещенки. Им, видите ли, казалось, что монархия в двадцатом веке анахронизм. То было следствие поверхностного образования, отсутствия политического чутья, элементарного незнания традиций, излишней самонадеянности, зависти, наконец.
  Изолировав императора, они воспользовались его минутной слабостью. Откажись он, и они не знали бы, что делать.
  Они и только они являются подлинными цареубийцами. Что ж и это вполне в русских традициях.
  Рузский срочно разослал телеграмму об отречении государя-императора, он более всего боялся, что Николай оправится от шока и вся, их так лихо закрученная, интрига потерпит крах.
  Что ж он честно заслужил кинжал Артабекова.
  
  2-го марта.
  
  Второго марта началось с пения гимна. Личный состав экипажа в привычных робах был выстроен в обычном порядке. Затем все разошлись.
  Но в одиннадцать утра, вдруг началось.
  - Бей немцев! Кончай офицерьё, попили крови, продали Россию!
  Разоружили часового, сбили замки у оружейной, разобрали винтовки.
  - Прекратить! Под трибунал! Разойтись! - Стронский был вне себя, с таким явным неповиновением он сталкивался впервые.
  - Бей гада! Немецкая сволочь! Кончай его!
  Какой-то рыжий маленький матрос, сорвался и с разбегу вонзил в живот Стронского примкнутый штык. Тот охнул, согнулся, закрывая рану руками. Но подскочили, отбросили дежурных офицеров, ударили прикладом, разрядили в упор несколько стволов.
  Опьяненные первой пролитой кровью мятежники кинулись вперёд, стреляя и коля перед собой. Ошеломлённые офицеры, спасались бегством, отстреливаясь из личного оружия. Им не хватало неистовства разнузданной толпы, их убивали тупо и жестоко.
  -За что?
  Никто из матросни ещё не знал об отречении. Но гражданская казнь самодержавия, как будто выпустила демонов зла. Люди зверели и в озверелости своей не ведали предела. Никто и никогда не может объяснить, что послужило причиной казни офицеров в Кронштадте и Гельсингфорсе второго марта 1917 года.
  Фёдор носился с заряженной винтовкой, стрелял не прицеливаясь. Он отмстит за брата. Он за Россию отомстит. Вдруг перед ним стал офицер, бледный без фуражки, Фёдор направил винтовку ему в грудь, нажал курок - осечка. Вдруг руки затряслись, живая христианская душа смотрела ему в глаза.
  - Беги!
  Тот прыгнул влево, развернулся, побежал и Фёдор три раза выстрелил поверх бегущего.
  - Молодец, Федька, следующий раз не промахнись. Слышь, скинули царя, - подошли знакомые ребята. По всему Кронштадту мы их бьём, белую кость.
  - Как без царя?
  - Республика, лапоть. Свобода. Делай что хошь.
  В этот день убили барона Вирена, героя Порт-Артура, его растерзанное тело облили керосином и сожгли на Якорной площади. Также убили Гирса Александра Константиновича, командующего Балтийским флотом адмирала Неленина. Последний в своей телеграмме накануне просил Николая II об отречении, возмездие его настигло на следующий день.
  
  Демобилизация.
  
  - Федь, подотри там, сдвинь кровати, подай мне спирт. Сделай компресс Захару. Ты молодец. Чтоб я без тебя делал. Весь лазарет сияет чистотой, - доктор в белом халате и в очках хвалил своего добровольного помощника.
  - Слушай Федор, как вашу деревню кличут.
  - Не деревню, а село. У нас церковь стоит, Михаила Архангела.
  - Вы все из Чёрной сотни, значит.
  - Какая чёрная сотня, царя давно нет.
  - Фёдор, тут ваши собираются в Петроград. Пароходы подогнали. Десант. Ты Фёдор не ходи, убьют за милую душу. Я запишу, что ты болен, недолеченное воспаление лёгких. А ты за больными пригляди, у тебя это хорошо получается. Согласен?
  - Да, не больно я охоч до смертоубийства.
  - Вот и договорились.
  
  Поправившись, Фёдор засобирался уезжать. Какая служба, кончилась служба, революция его .... В общем - домой и точка. Капитан третьего ранга, которого избрали командиром после убийства Стронского, за то, что родом был из матросов, осиротел и был воспитан в семье офицера, советовал ему остаться в Петрограде.
  - Фёдор, ты талант, у тебя голос. Тебя в Мариинку берут. Учись.
  - Нет. У меня тятя, братья. Землю обещают. Невеста!
  - Что в Петрограде не сыскать? Здесь такие крали.
  - Как ты не понимаш, там речка.
  - Здесь море.
  - Серое оно. Мне скучно тут. Опять стреляют.
  - Лапоть ты был, лаптем ты и остался. Подай бумагу, подпишу.
  
  Свадьба
  
  Всю зиму Мария работала на канатном заводе в Застругах. Платили по тем меркам хорошо. Копеечка к копеечке рос капитал. Во взрослую жизнь девушка вступала при достатке. Кто хорошо работал, любил трудиться, тот в России не пропадал. В Вятской губернии достаточное количество различных промыслов обеспечивало работой всю деятельную часть населения. Конечно, были и такие, которые всю зиму лежали на печке, жаловались на судьбу - у тех и крыша худая. Вятка - богатству мать.
  Смеркалось. Девчонки и молодые бабы шли по лесной тропинке. До Сушей оставалось всего ничего. Деревья кончились и впереди маячили силуэты изб. Рукой подать до околицы. Вдруг из-за ближайшего сугроба выскочило пять или шесть парней. С визгом и хохотом девчонки кинулись врассыпную. Но далеко не убежишь по глубокому снегу. Парни хватали орущих девушек, поднимали их высоко и со всего размаха сажали на сугроб. Потеха. И смех, и слёзы. Хоть и не одна юбка на девушке, но под ними нагое тело, и никаких штанов и рейтуз.
  Маша вбежала в избу - и к печи, согреться. Румяная, замерзшая, шальная, со сбившимся платком.
  - Та откуда такая, бешеная, - спросила Авдотья Ивановна дочь.
  - С мороза, - Маша стянула варежки и стала дуть на замерзшие ладошки.
  - На работе всё путём?
  - Путём. Нам выдали расчёт. Меня хвалили.
  - Есть за что?
  - А то.
  - Фёдор из армии пришёл.
  - Какой?
  - Губин. Такой флотский. В ботинках. Штаны новы. Бушлат. Ты далеко.
  - До Лизки.
  - Ну-ну. Не надолго.
  
  Две пары новых суконных брюк, ботинки и другие "морские" причиндалы делали Фёдора, если и не завидным, то, по крайней мере, заметным женихом. За время, хотя и непродолжительной, службы он приобрёл особый "столичный" лоск, который отличает людей, поживших, или проживающих в крупных городах, от остального населения страны.
  Антон Прохорович устроил вечер по случаю возвращения сына, после гибели Петра ставшим старшим в роду после отца.
  Гости сидели за длинным столом, заставленным нехитрым угощением, на лавках.
  После двух первых тостов "с благополучным возвращением" и "за здоровье родителей" Фёдор запел всем известную:
   " Чудный месяц плывёт над рекою,
  Всё объято его красотой.
  Ничего мне на свете не надо,
  Только видеть тебя милый мой"
  Присутствующие дружно подхватили вторыми голосами:
  " Только видеть тебя бесконечно,
  Любоваться твоёй красотой".
  Это было не пение - кто во что горазд, это был стройный народный хор, каждый знал свою роль, время и своё место. Голос Фёдора на редкость высокий и сильный, стёкла в окнах подрагивали, наполнял собою всю избу и уходил далеко за окна по всему селу.
  - Белый, поёт!
  
  " Ты моряк, красивый сам собою,
  Тебе от роду двадцать лет,
  Полюбил девицу всей душою...."
  
  Пел Фёдор, вспоминал Кронштадт, красиво одетых барышень, серые воды Балтики, суровые силуэты кораблей, невинно убиенных офицеров - как это было далеко.
  
  -Какую юбку надеваешь, Маря, - спросила Анна сестру.
  -Пяту, - откликнулась она.
  - А сколько будет?
  - Двенадцать.
  - Зачем?
  - Чтоб басше было.
  - И далеко пойдёшь?
  - Нюра, что тебе за дело?
  - Сегодня кадрили танцуют, - хитро улыбнулась младшая сестра. - Ты с кем будешь?
  - С Федькой.
  - Он же бедняк.
  - Зато флотский.
  
  На ближайшей службе Фёдор солировал в церковном хоре, церковь была полна, сушинским нравилось церковное пение. Революция еще не успела разложить сельское общество, не распустила ещё свои ядовитые метастазы "классовой" ненависти.
  
  - Что собираешься делать, Федя?- спросил сына Антон Прохорович.
  - Жениться хочу, - ответил тот, немного подумав.
  - И кого думаешь взять, - отец с интересом взглянул в сторону Фёдора.
  - Марью Трусову.
  - Не высоко берёшь? Потом они староверы. Иван Ефимович сердит на нашего брата.
  - Не такой он сердитый, как показывает. Марья тоже не против. С попами я договорюсь, окрутят.
  
  Иван Ефимович, на диво, согласие дал.
  - За Фёдора, пущай идёт, благославляю. Мирскую веру принимат. Время такое. Приданое, какое есть, даю.
  Венчали пару сразу три попа, как же их торжество. Народу на венчание нахлынуло со всех окрестных деревень. Всем было интересно, как девушка из староверов из богатой семьи выходит замуж за простого православного парня.
  На обзаведение Антон Прохорович от всех щедрот подарил молодым деревянную ложку. И на том спасибо.
  Машенька, гордая мужем, сказала Фёдору:
  - Береги тятино благословление. Оно дорогого стоит.
  На часть Машиного приданого приобрели молодые дом и стали заниматься хозяйством. Вскорости Мария понесла. Но на Вятскую землю нахлынула Гражданская война.
  
  Взятие Казани
  
  Москва в марте 1918 года дождалась, таки, своего часа. Большевики нахлынули в белокаменную, тайно, в затемнённых вагонах и обосновались в Кремле. Тогда в начале Восемнадцатого по городу кое-где ещё работал водопровод, канализация, в некоторых домах ещё функционировало отопление, дымились трубы домовых котельных. Но очень скоро всё это отойдёт в далёкое прошлое, станет непозволительной роскошью. Обслуживающий персонал будет распущен. Работа в сфере обслуживания будет признана унижающей человеческое достоинство. Люди, причисляющие себя к пролетариям, возомнили себе хозяевами жизни. Не хозяевами в смысле вершителями своей собственной судьбы и судьбами страны, а в смысле - я ничего не буду делать, а ты мне подай - типичная рабская психология. И полетели трубы, встала канализация и в Метрополе детвора из избранных с восторгом делала на богатые ковры в прямом и переносном смысле. Политика военного коммунизма - дурак, тот, кто работает, придет чекист и отберет всё подчистую.
  Московское население, которое вовремя ноябрьских событий, отсиживалось по квартирам и не оказало никакой действенной помощи молодняку из юнкерских училищ, на своей шкуре почувствовало, что такое трудовая повинность.
  
  А тем временем недалеко на Востоке сгущались тучи. Седьмого августа Владимир Оскарович Каппель взял Казань небольшими силами, разгромив хваленых латышей. В Москве среди информированной части большевиков царило нечто вроде паники.
  
  Владимир Ленин срочно пригласил к себе Якова Свердлова, попозже к ним присоединился Лев Троцкий.
  - Я думаю, что необходимо иметь дело только с надёжными швейцарскими банками. Средства должны перправляться по проверенным каналам, - Ленин откинулся на спинку кресла.
  - Хорошо, Владимир Ильич, а что делать с партийным активом, - задал вопрос Свердлов.
  - Партийные активисты в основном уйдут в подполье, мы же, как обычно за границу, через Финляндию и Швецию. Уверен - вполне надежный вариант. Там сохранились наши крепкие связи. Что будете делать вы, Лев Давыдович, учтите евреев в России не очень-то и любят. У Якова Михайловича, я слышал, мачеха из русских. Правда, Яков Михайлович?
  - Правда, правда. Мария Александровна Кормильцева, но это совершенно не имеет к делу никакого отношения, - недовольно поморщился Яков Михайлович.
  - Впрочем, её, конечно же, не тронут. Зиновий на другой стороне, насколько я знаю. Нельзя класть яйца в одну корзину, кажется так - и здесь вы не промахнулись, - Владимир Ильич пытливо посмотрел в глаза Свердлову.
  - По-моему, Владимир Ильич, вы излишне драматизируете ситуацию, у самарских повстанцев, не так уж много сил, и чехи на Москву не пойдут, у нас недалеко от Казани значительные силы красноармейцев, им не хватает некоторой организованности, которую мы и привнесём в их ряды. Я лично отправляюсь на бронепоезде в район Казани. Со мною отличные агитаторы, лётный дивизион. Мы отобьём царское золото, - вступил в разговор Лев Давыдович.
  - Пусть будет так, как вы говорите. Надо не только взять Казань, но продолжить наступление второй и пятой армий на Ижевск, где, какое безобразие, восстали рабочие. Против диктатуры пролетариата, перестрелять всех к чёртовой матери. Какая подлая измена!
  Ленин поднялся из кресла и прошелся по кабинету.
  - Чтоб другим неповадно было, неповадно было!
  - Хорошо, Владимир Ильич, всё будет сделано. Позвольте отбыть на фронт.
  - Езжайте, Лев Давыдович. Мы здесь с Яковом Михайловичем ещё немного поболтаем. Есть о чём.
  
  Троцкий вышел из кабинета, спустился по лестнице, уселся в ждавший его автомобиль и выехал на Казанский вокзал. Там под парами его ожидал прекрасно оборудованный бронепоезд. Лев Давыдович поднялся в пассажирский, царский вагон, приказал подать себе чаю и попросил собраться командиров.
  
  Под мерное постукивание колёс дремал на полке Яков Блюмкин один из адъютантов Троцкого, проверенный испытанный боец революции, рядом на соседней полке отдыхал Моисей - Миша Шварц.
  - Послушай, Миша, что ты думаешь про Казань? Что означает это слово. Оно, конечно, татарское, - вдруг, после долгого молчания, спросил Яков.
  - Не знаю, Яша, какое оно татарское, видишь ли, в древности по всей Волге, тогда Итиль, ездили и торговали еврейские купцы. Товары шли из Хорезма, Багдада, Китая. Хазария, которая управляла, тогда булгарским царством, исповедовала иудаизм. Слово "хазан" по-еврейски то же самое, что кантор. А где поёт кантор? Правильно, Яша, в синагоге. Теперь ты понимаешь, что в древности на месте Казани располагался крупный еврейский религиозный центр.
  - Миша, ты это сам придумал или услышал и прочел?
  - Яша, совершенно точно, Казань, образовали еврейские купцы, впрочем, как и Киев и Новгород, а возможно и Москву. Сейчас идёт возврат нашего приоритета над местными землями.
  - Ты фантазёр, спи, завтра воевать.
  
  - Свияжск! Вашескоб... товарищ Троцкий, Свияжск. Приехали стало быть, - человек из старой ещё обслуги царского вагона почтительно доложил Льву Давыдовичу.
  Лев вышел из вагона пружинистой походкой, ступая на носок. Его встречал Вацетис.
  - Товарищ, наркомвоенмор, разрешите доложить, враг остановлен, войска готовы штурмовать Казань.
  - Яким Якимович, прекрасно. Что сдали город? У вас же десять тысяч штыков.
  - Внезапный фланговый удар, чехи и сербы. Мой пятый латышский полк уничтожен вчистую,- Иоаким Иоакимович Вацетис сохранял полное самообладание.
  - Честно говоря, если бы Каппель, не остановился, а двинулся вперёд на Нижний, то трудно сказать, что бы могло произойти. Но на наше счастье, он встал как вкопанный. И по данным разведки чехи отводят свои силы из Казани.
  - Они совершили ошибку коммунаров. Версаль необходимо брать, не теряя ни минуты, - оживился Троцкий. Какие части на острие атаки?
  - Некто Вальдемар Мартинович Азинс, его отряд, - отреагировал Вацетис.
  - Садитесь ко мне в машину, Яким Якимович, поедем к этому Владимиру Азину, надеюсь, так его сейчас зовут.
  Автомобиль Троцкого, уже съехал с грузовой платформы, и подрагивал всем своим железным телом, ожидая командующих. На секунду он замер, затем дернулся и покатил. Вокруг шли на рыси всадники охраны. Наркомвоенмор, голубоглазая краса и надежда революции, катил на передовую.
  
  - Солдаты, товарищи, красноармейцы! - Троцкий говорил прямо с автомобиля. Перед вами волжская торговая столица! Купеческая, разжиревшая Казань! Забитая товарами. Мануфактура, бабы, наконец! - Троцкий был неудержим.
  Солдатский гогот был ему в ответ.
  - Там, золотой запас, его необходимо вернуть Республике. Возьмете город, три дня он ваш.
  - Ура! Ура! Ура!
  - Во имя всемирной революции!
  - Даешь Казань!
  
  И цепь за цепью пошли на город красноармейцы Азина.
  -Кого вы сейчас цитировали, Лев Давыдович, - спросил Вацетис, - Наполеона?
  - Нет, Суворова. Он отдал солдатам Измаил на неделю.
  - Да, хрестоматия.
  
  Атака захлебнулась, артиллерия белых била точно по цепям, каждый залп уносил десятки жизней. Азин на взбешенном коне с обнаженной шашкой носился вдоль дрогнувших цепей и рубил наотмашь бегущих вспять красноармейцев.
  - Каков, зверь, - Вацетис усаживался в автомобиль рядом с водителем.
  - Жестковат, его следует принять в партию, - коротко заметил Троцкий.
  -Его?
  -Да именно - такие революции сейчас нужны.
  - А после?
  Троцкий ненадолго задумался:
  - Расстреляем.
  
  Каппель и Савинков между тем не теряли времени даром. Сформировав небольшой подвижный отряд, состоящий из двух конных батарей, полутора сотен сабель и подогнав подводы для пехоты, они решили нанести фланговый удар по позициям красных. Их план был дерзким, но если бы он удался, то судьба Казани, а может быть, и России была бы решена. А пока отряд отдыхал, набираясь сил перед решительным броском в неизвестность.
  - Пётр, вы действительно видели Ленина? - обратился молоденький прапорщик к старшему по званию офицеру.
  Оба они лежали на подводе застланной сеном. Сверху на них смотрели безмолвные звёзды, и не будь войны, всё это напоминало бы обычный отдых уставших сельских жителей.
  - Не только Ленина, но и Троцкого. У него удивительно голубые глаза, говорят, такие же были у Чингисхана. Если сложить голубые глаза Троцкого и рыжую бороду Ленина, да поставить этих господ друг на друга, то получится Чингисхан в натуральную величину. Тот промышлял в своих степях грабежом и разбоем, как и нынешние большевики. Братья по духу. Вокруг него с самого начала собирались изгои и проходимцы. В его армии всегда был тумен, сформированный из разбойного элемента покоряемых народов. Куда бы не приходил Чингисхан и его потомки, везде они находили опору среди местных разбойников, которым выделялась часть награбленного. Высшие же благородные сословия ими безжалостно истреблялись.
  - Так что же, история постоянно повторяется?
  - Похоже, что да.
  - Татары они и есть татары.
  - От булгар пошли.
  - Ну, уж нет. Никакие Булгары не тюрки. Болгар привёл на Дунай хан Аспарух. Чисто Иранское имя. Аспа - лошадь, конь, т.е. всадник. Сравните Гидасп и подобное. Но какой-то средневековый умник записал их в тюрки. И что интересно через какие-то лет десять - двадцать эти якобы тюрки без следа растворились в славянском окружении. Сейчас болгары один из основных славянских народов.
  А турки, придя в заселенную славянами, галлами, греками кавказцами Малую Азию, не только не подумали ассимилироваться, но вся Малая Азия говорит сейчас на турецком. Болгары были изначально славяне.
  - А как же здесь на Волге?
  - Здесь вся болгарская знать с её языком была уничтожена захватчиками.
  - И ещё я думаю, что революция - это чума.
  - Как?
  - Играет в истории ту же роль. Чума уничтожает всё и вся, и жизнь, и культуру, и носителей культуры - революция делает то же самое. И сколько же лет должно пройти, чтобы человечество вернулось к тому культурному уровню, который был до революции, чтобы возродились все александрийские библиотеки. Часть знаний будет безвозвратно утеряна. Нравы огрубеют, нравственность.... Что говорить.
  - Это вы зря. С нами два Бориса, Савинков и Фортунатов, революционеры.
  - С нами то они с нами....
  
  Бронепоезд "Свободная Россия", покрытый бронёй, вооруженный морскими орудиями красовался на путях возле станции Шиханы. Команда отсыпалась по вагонам. Боевое охранение, выдвинутое далеко вперед, подрёмывало перед рассветом.
  Белые вынырнули из тумана, на полном скаку развернули орудия и стали бить прямой наводкой по паровозам, стоявшим по обоим концам бронепоезда, затем перенесли огонь на орудийные башни и платформы с пулемётами. Очумевшая команда, моряки-краснофлотцы, ничего не успела сделать, и просто погибала под безжалостным огнем. Командир бронепоезда на дрезине, каким-то чудом вырвался из огня и понесся в сторону Свияжска.
  Каппель снарядов не жалел. Вскоре только обгоревший бесформенный остов чернел на путях.
  Пленных не брали. Кто уцелел от огня, тот погиб под пулемётным огнём.
  Весь вечер Лев Давыдович провёл в компании Розенгольца и Межлаука. А наутро всё окружающее пространство пришло в неистовое броуновское движение. Шум, гвалт, бегающие в разные стороны бойцы.
  -Лев Давыдович, всё кончено, необходимо отходить, бежать. Они взяли Шиханы. Сожгли "Свободную Россию". Вся команда бронепоезда уничтожена, - растрепанный и растерянный командир бронепоезда беспорядочно пытался что-то доложить, размахивая руками и заикаясь.
  - Вы живы. Бросили команду на произвол судьбы?
  - Я не знал что делать. Они вышли из ночи, как призраки. Расстреляли паровозы в упор из орудий. Лишили нас маневра. Рельсы заклинило. Я еле вырвался.
  - Расстрелять, - Троцкий даже не вышел из себя. И сразу после отдачи рокового для командира бронепоезда распоряжения, как будто забыл об этом несчастном.
  - Лев Давыдович необходимо срочно отозвать части.
  - Что? Прекратить штурм. Ни за что. Все наличные силы, всех с моего бронепоезда на позицию. За пулемёты. Аэропланы в воздух. Бомбардировать. Огонь из всех орудий. Ни шагу назад.
  - Лариса, - обратился он к стоявшей недалеко Рейснер, - Вам лучше держаться реки. В случае чего уйдёте на миноносце.
  
  Отряд Каппеля несся на Свияжск. Еще полчаса, час - и всё будет кончено, и не будет ни Троцкого, ни его перманентной революции.
  Но.
  Отряд натолкнулся на сплошную стену пулемётного огня, на орудийный гвалт орудий бронепоезда, наверное лучшего из бронепоездов, действовавших на железных дорогах России. В небо были подняты аэропланы.
  - Владимир Оскарович, снаряды на исходе, - прозвучало как приговор.
  - Отходим.
  Так был проигран Восемнадцатый год. Демократическая Россия уступила диктатуре пролетариата, организационному гению, непоколебимости Льва Давидовича Троцкого.
  
  Троцкий шел в окружении, прибывших с ним военспецов, шёл походкой римского консула, императора, шел к построенным войскам. Перед ним выстроился, бежавший из-под Шихан, полк, ссаженный с захваченного во время панического бегства парохода.
  Комиссар и командир полка покорно ожидали своей участи.
   Троцкий оглядел ряды построившихся красноармейцев:
  - Расстрелять каждого десятого!
  И, указав на командира с комиссаром:
  - Этих в первую очередь.
  По рядам военспецов, прокатился гул:
  - Кого это он повторяет?
  - Марка Красса.
  
  
  - Лев Давыдович, тут, это царя споймали.
  Троцкий от неожиданности вздрогнул.
  - Какого царя? Вы в своём уме?
  - Самого настоящего.
  Ввели молодого мужчину без сапог, видимо недавно снятых. Он действительно отдалённо напоминал Николая Александровича Романова, особенно усами и бородой.
  - Что за чушь! Как звать. Фамилия?
  - Кормильцев Александр Васильевич.
  - Как звать отца?
  - Кормильцев Василий Александрович?
  -Кем тебе приходится Кормильцева Мария Александровна?
  -Теткой.
  -Идиоты. Можете быть свободны, - обратился к красноармейцам Предреввоенсовета Республики.
  - Почему без сапог?
  - Ваши сняли.
  - Александр Васильевич, сейчас вас запишут в красную армию, вам выдадут сапоги. Побрейтесь.
  И обращаясь к стоявшему рядом интенданту:
  - Сапоги и обмундирование выдать. По прибытию в часть доложить. Троцкий.
  
  Призыв
  
  
  У Фёдора и Марии Губиных все дни проходили в хлопотах по дому, в полях. Дел было много, как и у всякой крестьянской семьи. Два трудолюбивых человека всегда найдут, куда себя деть. Поспевал урожай, подрастал живот у Марии.
  Где-то происходили роковые для страны события. Но всё это шло мимо Сушей, катилось по тракту, стучало по железке. Деревне некогда митинговать, ей надобно трудиться. Нехотя мужик отрывался от земли-матушки.
  
  - Фёдор, тебя комиссар в Поляны вызывает.
  Федя глянул на посланца:
  - Принесла нелёгкая. Некогда мне.
  - Так и передать?
  
  Вятские Поляны, после того, как через них прошла железная дорога, стали важной узловой станцией. В восемнадцатом году там располагался армейский штаб, со всеми причитающимися причиндалами, включая ЧК.
  
  -Это хорошо, что ты Фёдор балтийский матрос. Мы сейчас формируем команду парохода. Будете на нём представителем красной революционной Балтики. Сражаться за установление советской власти на Волге и Каме. Не член партии?
  - Нет.
  - Жаль. Нам нужны крепкие партийцы, проверенные революцией. Собирайся. На всё тебе два дня.
  - Никуда я не поеду.
  - Что?
  - У меня жене рожать скоро, в поле работы....
  - Революция в опасности - ему в поле рожать!
  - Пошел ты ....
  - Контра. Арестовать! Под трибунал!
  
  Мария была у матери, дожидаясь мужа, когда раздался стук в окно.
  - Кто там?
  - Маря здесь?
  - Да.
  - Скажите ей, что Федю в чеку забрали.
  - Ой, господи!
  
  Весть о том, что Федю Белого забрали в Полянскую ЧК, быстро разбежалась по селу. Молодые бабы, беспокоились за своих мужей, сочувствовали Марии. Русские люди ещё только начинали привыкать к перманентному террору новых властей. Террор - это то, что заменит божественный принцип самодержавия, цементировавший земли и народы великой империи. Страх террора сковал, в конечном счете, державу в единое целое. И, кажется, это было единственно верным решением большевиков на тот период.
  Иван Ефимович послал жену за сыном, и когда парень явился, он велел ему запрягать:
  - Свезёшь Машу до Полянского перевоза, сам на другой берег не переезжай - лошадь отберут за милую душу.
  Иван младший проверил гужи на хомуте, надел на лошадку узду, вставил удила, надел седелку, перевернул хомут и просунул его через голову животного, вывел лошадь из конюшни, поставил её между оглобель, приладил дугу, закрепил оглобли. Закончив, бросил солому на телегу.
  - Сестра, садись, поехали.
  - Поедем, Ванюшка. С богом, - Мария привычно уселась на солому и всю дорогу до полянского перевоза шептала Богородицу, любимую женскую молитву.
  - Успеху, Маша - сказал ей брат, усаживая её в большую лодку.
  Не более десяти минут длилась переправа. На правом берегу, толпился народ, всё больше военный. По перевозной улице Мария поднялась в гору, и повернула к церкви. Пройдя ещё немного, миновав дом купцов Зайцевых, она отыскала знакомую калитку, ведущую к гостеприимцу Ивана Ефимовича, Петру Злобину. Жена Злобина женщина средних лет, стала хлопотать по размещению нечаянной гостьи. Усадила её на лавку, поставила самовар. Тем временем явился хозяин, перекрестился, поздоровался с Марией. Уселся рядом.
  - Слышь-ко, от Фёдора передали, как поведут его кончать, их водят каждую ночь человек по пятнадцать, выводят на берег, и после в речку. Ты чо, побледнела вся. Жена пригляди за гостьей, а то не дай бог. Ну, он, когда их поведут, свистнет. Там место есть - пойдёшь со мной, не пропустим.
  Мария поджала губы, стянула концы головного платка, тихо застонала. Хозяйка обняла её за плечи, прижала к себе и стала тихо покачивать, успокаивая как ребёнка.
  
  Три ночи просидела молодуха в своей засаде. Три ночи расстрельная команда выводила обречённых на Вятский берег, Три ночи принимала река-матушка тела невинно-убиенных русских людей, зачисленных злой волей в классовые враги.
  А Фёдор сидел в тесном дровяном сарае у деревянного просторного дома, с резными наличниками. Здесь размещалась ЧК. Публика была разнообразная, многие из арестованных были просто сняты с проходящих поездов, бдительными защитниками новой власти по всяким непонятным причинам: у кого очки, у кого сапоги, у кого шинель офицерская, а кто-то, на свою беду, оказался при багаже. Контрреволюция!
  - Как звать тебя, матросик? - обратился к Фёдору чернявый, с офицерской выправкой мужчина.
  - Федор, коли не шутишь, - ответил тот , поправляя открытый ворот рубашки, из-под которого выглядывала тельняшка.
  - А по отцу?
  - Антонович.
  - Серьезно. За что попался?
  - Работать захотел.
  - Им нынче работяги не нужны, им подавай солдат. Откуда сам?
  - С балтфлота, из Кронштадта.
  - Ваши все на фронте.
  - А хлеб кто будет жать, помрём с голодухи.
  - Ты хозяйственный.
  - Я на земле рождён.
  - Как думаешь, расстреляют?
  - Кто знат.
  -Нам бы ночки две-три.
  - А там, что?
  - Комиссия с уезда.
  - Вас как величают?
  - Сергей Каплун.
  - Из городских?
  - Не без того.
  
  То ли Федора забыли, то ли что, но на четвёртый день за Каплуном явилась губернская комиссия, он оказался не последним человеком - и был освобождён. Вместе с ним освободили и Фёдора под честное слово пойти в Красную армию.
  На сборы день, обнял жену, поцеловал и оказался в одном вагоне с Каплуном.
  До Ижевска поезд дошел без приключений. Каплуна ожидала пролётка, от самого Берзина. Он пригласил с собой Фёдора, у которого стал командиром, и определил того по хозяйственной части, за его основательность и расторопность.
   На постой определился Федор в хороший дом, при баньке, с палисадом. Хозяйская дочка, Татьяна, поглядывала на него. Как по воду пойдёт, качнет плечом и коромыслом, ведром заденет, зардеется. Спелая девка. Прижать её в хозяйственном дворе.
  
  Из Сушей забрали не одного Фёдора, набралось десятка два молодых мужиков. Всех отправили по железке в Ижевский. На баб, пожилых людей да подростков свалилась вся забота за урожай. Мария поспевала везде и дома, и в поле, и во дворе. Ребёнок давал о себе знать, но это ей нисколько не мешало. Скучала по Феде, очень хотелось его увидеть, поговорить, обнять, взять за руку, взглянуть в глаза.
  Пару раз ходила Маша на разъезд Ямное, надеясь получить весточку от мужа. Не зря ходила, передал Фёдор через знакомого машиниста, что устроился хорошо.
  Мария напекла пирогов, ватрушек да всякой всячины и, прихватив с собой соседку Фёклу, уговорившись с тем же машинистом, решилась ехать на свидание с мужем.
  За пироги никакой машинист не против.
  Летели леса и перелески, пел паровоз, стучали колёса, постукивало сердце.
  
  Ижевск. Суета железнодорожного квартала. Переплетение путей, бестолковщина отцепленных вагонов. Фёдор вдруг натолкнулся в тупике на вагоны с обмундированием.
  - Ничего себе. Необходимо доложить командиру, - подумал он и поспешил отыскать Каплуна.
  Каплун, спокойно выслушав сбивчивый рассказ своего завхоза, заметил:
  - Ты видел?
  - Да.
  - Что ты видел?
  - Вагоны с шинелями и сапогами.
  - Забудь.
  - Пошто?
  - Жить хочешь?
  - ??
  - Помалкивай. Целее будешь. Что ты застыл, как пень. Иди домой, опрокинь стопочку, закуси, - Каплун похлопал Фёдора по-дружески по плечу и пошёл по своим делам.
  
  
  - Федя, объясни мне старику, - спросил за ужином хозяин дома, где Губин расположился на постое, старый ижевский рабочий, - почему раньше, чтобы был порядок, достаточно было одного околоточного, а сейчас нагнали цельную армию с пулемётами и пушками?
  - Так чехи мятеж подняли, - Фёдор особенно не был расположен к разговору.
  - Рабочих опять же поувольняли, несколько тысяч. Власть, говорят, рабочая, а они зарплату не платят, да и ничего уже нигде не купишь. Любой торговец - спекулянт. В ЧК одни нерусские, грабят, бьют, насильничают. Как это понимать? Война против русского рабочего народа?
  - Я же русский.
  - Ты, Федя, молодой ещё, да глупой, - хозяин покачал головой, - многое не понимаешь. В армию добровольно пошёл?
  - Ружьё к башке приставят - побежишь вприпрыжку.
  - То-то.
  Доужинали молча. В наступившей тишине было слышно, как поленья потрескивают в подтопке.
  - Федя, ты, случай, хозяев менять не собираешься?
  - Я верной.
  - Присягал что ли?
  - Вроде того.
  - А царю?
  - Отвяжись.
  - Ну, смотри, не прошибись.
  - Утро вечера мудренее.
  
  В полночь в кладовую, где Фёдор отдыхал, пробралась Дашка, хозяйская дочка. Ночь пролетела как одна минута. Как спели петухи, так зачастили гудки паровозов - ожил привокзальный район, застучали колеса подвод. Фёдор отправился на склад, чего-то выдавать, чего-то принимать, чего-то списывать. Строжайший учёт и контроль, наравне с всеобщей трудовой повинностью - основа военного коммунизма. Но странное дело - именно с отменой частной собственности начинается тотальное воровство.
  
  Жена приехала.
  
   Медленно подкатил паровоз к Ижевску. Где-то справа маячила водонапорная башня, во все стороны разбегались пути. Помощник машиниста помог Марии сойти со ступенек на перрон, передал ей пестерь со стряпнёй. Спустилась Фёкла, и обе медленно двинулись по направлению к вокзальным помещениям.
  Мария спрашивала у каждого встречного поперечного о Феде Белом, и, наконец, один из встреченных солдат вспомнил, что видел такого человека на армейском складе. Женщины медленно побрели по указанному адресу. Лапоточки запинывались о камушки, рельсы и шпалы. Впереди показались ряды пакгаузов. В одном из них царствовал Фёдор, роль завсклада ему удалась. Увидев жену, он поначалу растерялся.
  - Маря, ты что? Как можно, ты ж на сносях?
  - А мы на машине, тут недалече. Я тебе пирогов с грибами привезла, а то тут разве покормят, - стала развязывать узел, стягивающий крышку пестеря.
  - Ты погоди, сейчас пойдём домой, там хозяева хорошие, там и покормишь.
  Фёдор оставил вместо себя заместителя, и вместе с женщинами отправился к месту своего постоя. Он пользовался своим фавором у командира части, его безграничным доверием.
  
  Дарья с удивлением взглянула на идущую с Фёдором беременную Марию.
  - Кто это? - спросила она у Фёдора.
  - Я его сестра, - неожиданно для себя сказала гостья, - и покраснела.
  - Се -е -стра? - переспросила Дарья.
  - Ну, да, приехала брата навестить, проведать как он тут, - подтвердила Мария. Привет привезла от тятеньки, гостинца.
  - Проходите, проходите, гостями будете.
  Мария с интересом поглядывала то на Фёдора, то на Дарью. Природная сметливость подсказывала ей, что здесь что-то неладно. Но она виду не показывала и на конфликт не шла.
  - А не хотят ли гости дорогие в баньке помыться. Пыль дорожную смыть, - спросила Дарья.
  - Ой, хорошо бы. Только не жарко топи - за дитё боюсь, - откликнулась Мария.
  - Не плохо было бы, - поддакнул Фёдор, - я пойду, помогу с дровами, - поднялся с лавки и прошёл во двор к поленнице.
  Русская банька по белому - обязательная принадлежность любого мало-мальски приличного домового хозяйства на Руси с незапамятных времён. Небольшой крепенький сруб, чистенький предбанник с развешанными по стенам дубовыми, берёзовыми, пихтовыми вениками - их неповторимые запахи; печка - каменка, тесовые пол и полок, ушаты и тазики, баки с холодной колодезной водой и, наконец, пар густой и горячий. Кто из нас не бывал в этом сказочном русском раю? Кто не испытывал послебанной былинной истомы Ивана-царевича? Чьи белы косточки не расправлялись на горячих полках под ударами ароматного веника? Как вдохну, так и выдохну. Ни римские термы, ни финские сушилки рядом не стоят!
  - А у нас брат и сестра в баню завсегда вместе ходят, - заявила Мария.
  - Как? - удивлённо воскликнула Дарья.
  Правда простая, но и беспощадная открывалась перед ней, как раскрытая церковная книга. Вот тебе и сестра!
  Фёдор же нисколько не смутился - то-то кронштадтские и петербургские белошвейки, столичный революционный опыт. Золотом по красному - песня на века.
  
  Как у нас под окном
  Расцветала сирень,
  Расцветали душистыя розы,
  В моём сердце больном
  Расцветала любовь,
  Расцветали счастливыя грёзы.
  
  Послебанное застолье, красивый Федин голос - не столько пьём, сколько поём, помирили всех.
  
  Спать улеглись чистые, хмельные, молодые, весёлые. Что сзади, что впереди - судьба!
  Обратный путь до Ямного был скор. Сновали поезда, везли военный скарб, припасы для армейской группировки, сосредоточенной в Ижевске и Воткинске. В частях всё больше инородцев - слетались стервятники.
  
  Марии время подходило рожать, суетилась мамка.
  Да не тут-то было.
  
  Анастасия.
  
  Анастасия Кормильцева, урожденная Медведкова спускалась по высокой лестнице из кукморского вокзала на перрон к поезду, идущему в Казань. Рядом семенила крохотная Катенька, первенец. Суровый свёкор Василий Александрович Кормильцев отправил сына губернский город постигать искусство скорняка. Сам Василий имел небольшое предприятие, где шились шубы и тулупы на заказ и для продажи, и он считал, что сын его Александр должен досконально знать весь процесс производства от а до я. И где, как не в Казани, постигать эти секреты и истины. Семейное дело требовало основательности и профессионализма. Война войной, а дело делом. Послав сына в подмастерья, глава семейства как бы перевёл его в рабочее сословие, что наступавшей смуте классовой борьбы увеличивало шанс Александра на выживание.
  В вагоне было тесно и шумно, но Анастасия отвоевала места возле столика и сейчас подкармливала Катеньку пирожками с мясом, собственного приготовления. Катенька их очень любила, как и всю маменькину стряпню.
  - Мамочка, а мы скоро к папе приедем? - спросила девочка.
  - Сегодня, бог даст. Да ты ешь, Катюша. Ехать ещё долго.
  - Паровозик ту-ту?
  - Ту-ту, ту-ту, кукареку.
  
  Иштуган, Шемордан, Арск, Высокая гора и, наконец, Казань - далеко не последний город бывшей Российской империи.
  
  Вокзал города Казани, одно из самых красивых зданий, стоящих вдоль бесконечных российских железных дорог. Летом восемнадцатого года, его ещё не заплевали, ещё не довели до скотского плачевного состояния, времени не хватило. И пусть исчезли нарядные дамы и блестящие офицеры, рельефные стены красного кирпича, массивные дубовые двери ещё хранили печать былого величия.
  
  - Как красиво! Правда, мама, - пролепетала Катенька.
  - Красиво, красиво. Уймись, - Анастасия оглядывала привокзальную площадь в поисках извозчика.
  - Эй, братец, подвези до Мокрой.
  - Извольте. Ну, пошёл!
  
  - Куда? Кто едет? - два огромных латыша загородили дорогу, шаря по Анастасии плотоядными взглядами.
  - Не видишь - бабу везу. Пролетарка, - пояснил извозчик.
  - Что на извозчике?
  - Муж шубы шьёт.
  - На продажу?
  - Нет, на обмен, - Анастасия смерила красноармейцев таким неуютным взглядом, что у тех отпала охота для дальнейших разговоров.
  - Езжай.
  
  Каппель ворвался на рассвете, как ураган. Красные разбегались тараканами по всему Арскому полю, по окраинам, скакали на одной ноге обутой в сапог и на другой - босой. Кому как повезёт, а если очень, то до Свияжска. В самой Казани схватились с одной стороны латыши, с другой чехи и сербы. В самом сердце европейской России чужие воины дрались за право её грызть, владеть её угодьями, что текли молоком и мёдом - Гражданская война!
  
  - Настасья! Бежим скорее на улицу, там деньги раздают!
  - Какие деньги, Пелагея, ты тронулась!
  - Да, нет же, правда - деньги! Бежим.
  
  По улице медленно проезжала пролетка, в ней сидел офицер и раздавал набегавшим казанцам толстые пачки николаевских различного достоинства рублей.
  - Бери, не жалко? Богатей, православные! Помните нас! Такого больше никогда не будет!
  - Уходят родимые, - вздохнула Пелагея, - Бросают нас.
  - Весь золотой запас с собой забрали, - проговорил стоявший рядом мужичок. - Краснопузые вернутся, запоём!
  - Идем, Палаша, в дом - что на воле-то делать, - Анастасия потянула подругу за рукав.
  Уже который день жила она в Казани у родни, где столовался Александр, но тот всё не возвращался, как уехал по заданию хозяина за овчиной, так словно пропал. А тут пальба, того гляди подстрелят ненароком.
  Гром пушек прекратился, Каппель ушёл на пароходах. Вползали красные, расстрелы, мордобой. Вернулся Александр. Заскочил на минутку, в фуражке со звездой, армейских сапогах, в шинели.
  - Антихрист! - запричитала Настя
  - Прости, забрали. Забежал проститься. Езжай домой! Отцу привет. Ты Катенька не плачь, авось вернусь живым и не калекой. Вот грамота - сам Троцкий написал, покажешь, если что.
  - Храни тебя Господь!
  - И тебя, Настасьюшка. Побереги детей. Прости.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"