Корнаков Герман Николаевич : другие произведения.

Чума окаянная

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    АННОТАЦИЯ: Её пока нет, но есть эти строки: Что толку в обезумевшей мечте? Когда забыты красоты изгибы. Когда нельзя парить над краем нивы, Держась крылом за аромат в цветке. Что толку в обезумевшей мечте? Когда забыты утренние зори, Когда купаются в росе стальные кони, И глупость в бубен бьет на шабаше. Что толку в обезумевшей мечте? Когда забыты струны перекатов, Звучат фальшиво гимны и набаты, И листопад распяли хамы на кресте.
  
  Г.Корнаков
   "Чума окаянная"
  роман, фантастика
  
  Оглавление:
  Часть 1. "Случайное небо"
  Главы 1- 21
  Часть 2. "Печеночный паштет для конквистадора"
  Главы 1- 22
  
  
  Часть 1.
  "Случайное небо"
  
  "И те, которые не умерли, поражены были наростами так,что вопль города восходил до небес"
  первая книга Царств (глава 5)
  
  Что толку в обезумевшей мечте?
  Когда забыты красоты изгибы.
  Когда нельзя парить над краем нивы,
  Держась крылом за аромат в цветке.
  Что толку в обезумевшей мечте?
  Когда забыты утренние зори,
  Когда купаются в росе стальные кони,
  И глупость в бубен бьет на шабаше.
  Что толку в обезумевшей мечте?
  Когда забыты струны перекатов,
  Звучат фальшиво гимны и набаты,
  И листопад распяли хамы на кресте.
   (Я)
  
  
  
   Солнце всходило на западе, а садилось на востоке, и это никого не удивляло. Уж так устроен этот мир, что обычное иногда кажется фантастикой, но так было, и с этим ничего не поделаешь. Четыре тысячи лет подряд человечество обустраивало новую планету. Теллус оказалась не так гостеприимна, как показалось в начале. Скудная растительность, неразвитая биосфера, природные катаклизмы и самое главное - отсутствие разума, по крайней мере, так считали переселенцы...
  
  
  Глава 1.
  Стекло, стекло, стекло...
  - Ты как всегда прав, - слышать от Ниргун такие слова, Элохим не привык.
  Черноволосая фурия всегда вкладывала в сказанное двойной смысл. Элохим насторожился, ожидая услышать очередную колкость в свой адрес. Извечные перепалки двух генетиков лишь веселили окружающих. Вот и сейчас, почувствовав назревающий конфликт, все разом замолчали, ожидая выпада Ниргун.
   - Засунуть лабораторию в пустыню, подальше от всех ресурсов - чем не подвиг, достойный славного генетика, - брови Ниргун сдвинулись, предвещая начало упреков.
  За годы работы над проектами, генетический трон десятки раз доставался то одному, то другому. Гении от науки конфликтовали, но продвигали человечество вперед, по пути познания вселенной. В этот раз Элохим был не настроен на словесную баталию. Ничего не ответив, он медленно удалился, чем крайне разочаровал слушателей. Ниргун же расценила его уход, как бегство с поля боя.
  - Бежишь? - бросила она вслед Элохиму. - Смотри, что бы твои мутанты ни разбежались по прериям, а то придется стать у тебя скотоводом и, забыть о науке.
  Она рассмеялась так, как умеют смеяться только женщины, после произнесенной колкости, словно смехом очищая свою душу от налета выплеснутой желчи.
  Собственно, решение о создании генетического центра на окраине плоскогорья Наска, было непонятно и другим. Сложности контроля над мутирующей популяцией, требовали новых инженерных решений, но Элохим был не приклонен. Наблюдать развитие разума в закрытой лаборатории было выше его понимания.
  - Что есть разум? - кипятился он, рассказывая Паньгу о наболевшем. - Разум - всего лишь способность особи запоминать полученный опыт и передавать его потомству. Понимаешь? Обучаться и передавать - вот ключевая фраза. А как можно наблюдать это в клетке, где все условно? Свобода - это мой выбор. Не беда, если пара павианов или крыс бесследно потеряется в этом проклятом месте. Населить Теллус разумными существами используя только лабораторные данные - это бред, присущий недалеким существам, как Ниргун, - Элохим замолчал, ожидая решения.
  Его старый друг и соратник - Паньгу, только что был назначен руководителем генетического проекта "РАБ". Приказ о назначении был подписан главой Верховного совета лично, и это говорило о многом. Амонра шутить не умел. Подбирая людей, он вытягивал из них все до последнего, поднимая на недосягаемую высоту или низвергая в пропасть вечного забвения.
  Коренастый, черноволосый с узкими, внимательными глазами, Паньгу, был типичным представителем переселенцев с Азии. Среди ученого сообщества он никогда не слыл великим генетиком, но вот его организаторский талант признавался всеми без исключения. Это и стало решающим аргументом для Амонра при выборе руководителя генетического проекта, на который он возлагал большие надежды.
  - В сущности, как я понял, нам придется организовать систему воздушного наблюдения и ограничить распространение мутантов по территории. В общем-то, это не такая и сложная задача, - слова Паньгу успокоили и вселили надежду.
  Дружба дружбой, но назначение на пост руководителя проекта, заставило Паньгу несколько по-другому взглянуть на распри гениев:
  - Думаю, что ты будешь рад услышать о моем первом решении, - сказав, Паньгу несколько приосанился. - Думаю, что нам не нужна одна группа генетиков.
  Произнесенные слова поразили Элохима. Первое о чем он подумал:
  "Решили остановить мои исследования... - от этой мысли его бросило в жар, а лицо стало наливаться краской, словно зреющий томат".
   - Что с тобой? Ты не здоров? - в голосе Паньгу легко читалась озабоченность и испуг за состояние друга. - Ты, наверное, меня не понял, - осознав причину состояния Элохима, проговорил он. - Я имел в виду, что нам не нужно иметь одну группу, а нужно иметь несколько. Так будет проще. Каждый из вас займется делом по своему усмотрению, и не будет мешать другому. Ну, и говоря откровенно, я разведу по сторонам тебя и Ниргун, а то ваша грызня уже всем порядком надоела.
  Услышав это, Элохим с облегчением выдохнул, вынырнув на поверхность из глубины своих удручающих размышлений.
  - Я, честно говоря, вначале подумал...
   - Брось. Теперь у тебя есть о чем думать. Так что не трать больше времени на разговоры со мной и начинай творить, а я буду помогать...
   Паньгу дружески обнял генетика, пообещав наведаться в его лабораторию, как только позволят дела. Как говориться "старт дан" и каждый рванулся к финишной линии, но беда была лишь в том, что, ни кто не знал, где она находится. Распри утихли, трибуны не ревели, Верховный совет постоянно требовал отчетов, а в голове "бегунов" царил девственный хаос - прародитель всего живого.
   ***
  На холмах белели корпуса генетического центра, а ниже, на равнине, сколько можно было видеть не вооруженным глазом, простиралась огромная зеленая саванна. В ней кипела земная жизнь, безмятежно благоухая запахами разнотравья, еще не потревоженная человеческим разумом.
  - Что это за темные пятна, - Элохим ткнул пальцем в новые распечатки аэросъемки.
  - Тени от облаков, - поспешил ответить молодой капрал из группы инженерной поддержки.
   - Интересно.
  Элохим еще раз внимательно вгляделся в снимки:
  - Э-э, а вы не могли бы, - он на одну секунду задумался, - да, вы не могли бы как-то из подручных материалов "отрисовать" на поверхности ареалы обитания нужных нам особей?
  Взглянув на капрала, Элохим схематично нарисовал на планшете что-то отдаленно напоминающее крысу.
  - Понимаете, как бы это было удобно при дальнейших наблюдениях с воздуха, - его глаза словно зажглись.
  Так было всегда, когда в его голову внезапно приходила новая идея.
   - Ну и конечно это позволило бы оградить одни виды животных от других. Вы понимаете, о чем я говорю?
  Капрал несколько смутился таким вниманием к своей персоне со стороны матерого ученого:
  - Я постараюсь, - выдавил он из себя.
   Несколько часов спустя над равниной повис гул тяжелой техники, безжалостно вгрызающейся в земную плоть. Маневрируя согласно данным разведки, она возводила невысокую стену из белой гальки, рисуя витиеватую белую линию на зелени равнины. Несколько дней гул не умолкал, наводя страх на обитателей саванны. И вдруг тишина. Она возникла также внезапно, как и пугающий гул, успокаивая бьющиеся в бешеном ритме сердца неразумных созданий.
   Новые данные аэросъемки рассмешили Элохима. На зеленом фоне была запечатлена ужасающих размеров белая крыса, видимая с высоты птичьего полета. Видимо так истолковав пожелания Элохима и имея огромное рвение, молодой инженер решил поразить шефа точностью рисунка.
  - Что это за художества, - недоумевал Паньгу, рассматривающий снимки вместе с генетиком, - не вижу здесь ничего кроме затраченного ресурса, ну а тем более чего-либо смешного. Где этот художник? - он обратился к окружающим.
  Ряды расступились, пропуская вперед капрала с бледным от волнения лицом.
  - Это мое распоряжение, - вступился Элохим, понимая положение молодого инженера. - Посмотри, как легко будет проводить наблюдения с воздуха. Согласись - это чудо, а не рисунок, - и он вновь рассмеялся. - Странные мы создания, все хотим упростить, а вот вам пример творчества, научной обоснованности и красоты одновременно.
  Вновь оказавшись в центре внимания, капрал густо покраснел и попятился в задние ряды.
  - Не прячься, раз так начал, то и остальные ареалы изволь нарисовать в том же духе. Все свободны.
  Пультовый зал быстро опустело, последним шел капрал, гордо подняв голову.
  - А почему собственно крысы? - начал Паньгу, как только за капралом закрылась дверь. - Ведь толк от них чисто теоретический. Ты не находишь?
  - Я так же думал еще несколько дней назад, но вот взгляни, - и Элохим протянул другу последнюю распечатку анализов.
  - Бог ты мой, - воскликнул Паньгу, - да они чуть ли не наша копия. Гему практически нельзя отличить.
  - А ты взгляни на ДНК. Ну, что скажешь?
  - Как ты их вычислил?- Паньгу удивленно смотрел на Элохима.
  - Как вычислил не важно, а вот как они сюда попали - вот вопрос? - генетики разом замолчали, прокручивая в голове версии.
  - Если ты думаешь, что это занос, то хотелось бы понять откуда?
  Человечеству пока не были известны другие формы разумной жизни. Паньгу был явно озадачен. Планируя свою поездку к Элохиму, он даже не представлял, с чем может столкнуться в новом центре, и это его мало обрадовало.
   - Надеюсь, ты не пытался вмонтировать крысам наши гены? - спрашивая, он сразу же понял, что опоздал со своим вопросом, так как Элохим протянул ему следующую распечатку.
  - Встали, как родные. Представляешь? - генетик широко улыбался.
  - И когда ты только все успел? - пытался хмуриться Паньгу, но в душе понимая, что на месте Элохима, сделал бы так же
  - Работаем, как видишь, - не обращая внимания на суровость друга, отмахнулся генетик.
  - Понимаю тебя. Изучать и не экспериментировать не возможно, но во мне сейчас заговорила осторожность. Как-никак, а теперь я обременен властью. - Ну, а что думаешь дальше?
  - Видел, какой вольер построили? - Элохим вновь улыбнулся, вспомнив о нарисованной гигантской крысе, - поживем, понаблюдаем, а там видно будет, а пока займусь приматами. Там тоже просматривается кой-какая перспектива...
  ***
   Тучи серо-рваной простыней заволакивали небо. В огромном загоне творилось что-то не понятное. Сотни крыс сбились в огромную стаю и безудержно пищали.
  - Они оказались не так и глупы, как вы нам рассказывали, - Черноусый сверкнул глазами в сторону собравшихся. - Альбиносы утверждали, что их интеллект крайне не высок, но каким образом тогда им удалось нас отгородить от прерии? Что делали разведчики, когда они огораживали нас огромной стеной? Где был ваш разум? - перепискивание усиливалось.
  В зону телепатической связи ворвался голос Рваного. Находящийся в нескольких километрах от саммита, он надрывался, посылая один за другим сигналы тревоги.
  - Они... они... люди... закрыли проход, - на некоторое время связь прервалась, эфир переполняли голоса чужых мыслеформ, - они... мы в ловушке...
  Сообщение молнией облетело клан, и было передано в соседние поселения. Панические возгласы трусов, вопли матерей, и безудержный писк розовой молодежи, переполнили все доступные частоты. Голова Черноусого раскалывалась от боли. Он крутанулся вокруг своей оси, раз, другой, словно пытаясь сбросить настройки. Рядом с ним точно так же крутились десятки его соплеменников, выкатив в ужасе черные бусины глаз, и до крови вонзая резцы в нижние челюсти.
  Паника. Она пожирает разум, оголяет нервы и бросает всех в общий кавардак, не различая статуса и цвета шкуры. И вот уже самый трусливый несется куда-то, не разбирая дороги, а за ним устремляется толпа, давя и сметая всех, кто встретился на ее пути. Писк раздавленных и порванных когтями тел, стоны умирающих и запах свежей крови, только придает большее ускорение безумному движению. Мелькают пригорки, выбоины, расщелины. Тяжелое дыхание и единственная мысль - добежать и выжить. Она постепенно вытесняет страх, заставляя в бешеном ритме сокращаться сердце и толкать кровь по уставшим от бега мышцам. Выброшенный в кровь адреналин сгорает и тогда приходит дикая усталость, парализующая тело и волю. Ни кто не помнит, куда и зачем бежит, и обессиленный падает, раздавленный сотнями лап бегущих за ним.
  Паника, рожденная трусостью и трусость породившая панику - раздавлены, и лежат в пыли, истекая собственной кровью.
  Черноусый мчался из последних сил, перепрыгивая через соплеменников, разбрасывая всех, кто встречался на его пути.
   "Успеть, успеть, - стучало в голове, как грохот несущегося стада буйволов".
  Прыжок, еще и, он безжалостно впился зубами, в горло самца, бежавшего впереди стаи. Для верности еще раз крутанул мордой, приподнимая безжизненное тело серого труса. Измученная бегом стая, словно по команде замерла, устремив тысячи глаз на растерзанное тело.
  - Безумцы, - прогремел в головах паникеров голос Черноусого, - трусость, глупость и смерть всегда бегут рядом. Нас обложили, но нас не победили и это главное. Включите разум - клан будет думать.
  Еще безумствуют от бега сердца, мокры шкуры и не высохла кровь, но черная стая послушно сбилась в огромную кучу. Все запрокинули головы и погрузились в транс тревожных раздумий.
  - Подкоп под стеной - пробовали, но не выходит...перелезть... пробовали - там смерть, забравшийся на стену внезапно сгорает. Что говорит Альбинос? Он слышит нас?
  - Слышу и советую ждать. Куда мчаться, если мы ничего не знаем об этих тварях. Таких, как я в лаборатории не много, но мы постараемся выяснить намерения людей и сообщить это кланам.
  - Альбинос прав. Территория пока пригодна для жизни. Пищи достаточно. Стоит во всем разобраться, а потом нанести свой удар. Это наша планета и здесь нет места чужакам, - клан усиленно запищал, подтверждая решение коллективного разума.
  Глава 2.
   Белый пластик лабораторного центра, в закатных лучах, казался оранжево-розовым и теплым. В зеркальных окнах отражался вечерний пейзаж и контуры огромных вольеров. На горизонте ветер гнал стаю облаков на запад.
   Ниргун в этот день долго не спала. В последние дни ее преследовали неудачи. Всё валилось из рук и складывалось абсолютно не так, как она задумывала. Эксперименты с животными не получались, генетический материал отторгался. Опыты, пробы и... Со стороны все выглядело обычным и мало заметным для других, но не для Элохима. Она постоянно чувствовала на себе его пристальный взгляд. От такого внимания, Ниргун становилось не по себе, в особенности, когда случайно замечала едва уловимую улыбку генетика.
  Природа Ниргун была так устроена, что она ни в каком виде не могла терпеть конкуренции. Она сметала на своем пути всех, кто только появлялся на научном горизонте. Единственный, кто не поддавался, и мог противостоять напору - Элохим. Очень часто ему удавалось находить решения, которым она по-настоящему завидовала, но об этом она, ни когда и, ни кому не рассказывала. Для всех и всегда, Ниргун слыла вечным оппонентом Элохима.
  Многим, и не раз, хотелось направить усилия гениев в одно русло, но из этого, ни чего хорошего никогда не выходило. Все заканчивалось очередным скандалом, возникающим, казалось, на пустом месте... Кто-кто, а Ниргун хорошо знала, что за этим кроется... Гордость и жажда славы были ее слабым местом. Стоило только прорезаться новому дарованию, как у нее тут же возникало болезненное чувство уязвленности, и панический страх. Даже мысль, о потери свое места на генетическом олимпе, вызывала в душе щемящее ощущение. Но, не смотря на это, ее не осознанно тянуло к Элохиму. Ей не хватало его сарказма, улыбающихся глаз, и просто разговоров с умным и достойным противником.
  "Но почему противник?.. Он красив... Умен...Что говорить - генетик от Бога...".
  Элохим был единственным, про кого она могла так, хотя бы подумать. От этих мыслей лицо Ниргун раскраснелось. Ей захотелось увидеть его именно сейчас, когда все рушится и не получается. Впервые она нуждалась в его поддержке, но сознаться в этом, даже самой себе, не могла. На душе было холодно и противно.
  "Вот если бы... Он случайно проходил мимо...Я бы могла... - разговаривая сама с собой, она не заметила, что в зал, предназначенный для визуального наблюдения за вольерами, тихо вошел Элохим".
  - Работаешь? - его голос, точно разбудил ее и привел в состояние обороны.
  Не удержавшись, Ниргун съязвила:
  - Не то, что некоторые.
  - Можешь не напрягать свое жало, нас ни кто не слышит.
  Элохим сказал это так, что ей вдруг показалось, будто произнес он нечто иное: "Брось, не ершись, ты мне тоже нравишься". От этой мысли ее сердце забилось и, стараясь не выдать своего волнения, она плотно прижала окуляры электронного бинокля к лицу.
  - Как там мои? Не разбежались еще?
  Он стоял рядом так, что она ощущала тепло его тела. Всматриваясь в сторону вольеров, он тихо произнес:
  - Если не сбежали, значит собираются. Сбегут - это точно. Посмотри, как они себя ведут.
   Элохим наблюдал за происходящим в вольере на большом мониторе.
  - Видишь, они сбились в огромную кучу и явно что-то обсуждают.
  Она, как всегда хотела уколоть:
  - Скажи еще, что они...
  Оборвала фразу и почему-то произнесла:
   - Ты хороший генетик.
  Эти слова вырвались неожиданно, от чего она еще больше смутилась.
  Чуть помолчав, продолжила:
   - Я слабо верю в разумность этих тварей и тем более в их способность говорить. Язык это все же принадлежность высшего существа, а не этих грызунов.
  - А кто собственно сказал, что они должны говорить, общаться, думать и жить, как мы? Почему их разум не может иметь каких-то других средств коммуникации, отличных от наших? Ты не задумывалась над этим?
  Он не спорил, он просто рассуждал вслух и приглашал ее принять участие. Ниргун колебалась.
  - Сегодня я выпустил в вольер несколько лабораторных крыс, у которых теперь есть гены человека, - и сказал он это обыденно, как о чем-то очень простом.
  На Ниргун его слова произвели эффект взрыва.
  - Тебе удалось? - практически вскрикнула она.
  - Ты о чем? - он оторвал взгляд от монитора и внимательно посмотрел в её удивленные глаза.
  - О материале конечно.
  - А-а, - протянул он, - об этом. - Я это сделал давно, просто сегодня решил выпустить их, так сказать, на свободу, - он вновь отвлекся на монитор. - Сбегут. Точно сбегу... Что-нибудь придумают и сбегут...
   Она с восхищением смотрела на погрузившегося в раздумья Элохима.
  "Он словно мимоходом сделал очередное открытие и никому не сказал... Сумасшедший гений... Я бы так не смогла... Ему не нужна слава...А мне? - размышляла она".
  - Я на девяносто процентов уверен, что биоэлектромагнитные волны, которые они распространяют - это и есть их коммуникационное средство. Жаль только, что я их совсем пока не понимаю, - в его голосе не было ни иронии, ни желания покрасоваться перед Ниргун, ни чего кроме вечного любопытства исследователя.
  - Ну, а если тебе все же удастся их понять, что собственно это даст?
  Вопрос показался Элохиму, как минимум, странным. Он всегда думал, что всё, что знает и понимает он, должны знать и понимать другие. В жизни он сталкивался чаще с противоположным, от чего считал, что люди просто не хотят уразуметь простых истин.
  - Странно, я думал, что ты должна знать ответ на этот вопрос, - он на всякий случай посмотрел на Ниргун, пытаясь определить, не смеется ли она над ним, но ее лицо было серьезным и не вызывало ни каких подозрений. - Может быть, я не правильно выразился но, не понимая местной жизни, человечество не сможет долго продержаться на этой планете. Понимаешь? Если они разумны, то нам нужно искать способ их понять и научиться, как минимум, не ущемлять их интересов. В противном случае - война, и трудно сейчас даже предположить, кто выйдет из нее победителем.
  - С кем война? С крысами? - Ниргун рассмеялась. - Неужели ты действительно предполагаешь, что крысы могут хоть как-то изменить ход развития человеческой истории?
  - Не только крысы и не только изменить, но предполагаю, что могут даже поставить ее на грань вымирания, вот поэтому я и решил перестраховаться и внедрил им наши гены. Защита не большая, но может когда-то сработать.
  Подобные мысли никогда не посещали Ниргун. Стоя сейчас рядом, она вдруг почувствовала все величие и недосягаемость его гения...
  ***
   Солнце практически скрылось за горизонтом. За стенами вольера темнота. Крысы, сбившиеся в кучу, не разбежались по норам и продолжали нервно перепискиваться. Наступление ночи совсем их не пугало, и даже, наоборот, в темноте активность их резко возросла...
  - Они совершенно разные, - говорил Альбинос, освобожденный сегодня Элохимом. - Среди них есть вполне приличные особи, но самое главное, что им абсолютно наплевать на нас. Они захватили всю Землю...
  Тишину разорвали крики молодых самцов и писк разношерстных самок.
  - На нас и нам подобных они смотрят, как на еду или рабочую силу, для строительства своих нор.
  Писк и цоканье острых зубов разносилось по всему вольеру.
  "Война... Они хотят войны... Будет война... Мы не подопытные твари... Свобода... Смерть пришельцам... Мы должны защищаться... Эта планета наша...".
  - Они не видят в нас разумных существ, пренебрегают нашим присутствием на Земле, думая, что разум это способность говорить на их языке, создавать орудия труда и передавать знания по наследству. Они ошибаются. Разум нечто большее, чем умение ковырять палкой землю, - и вновь слова Альбиноса взорвали тишину.
  - Сей час, путь к свободе закрыт, - заговорил Черноусый, зло сверкая в темноте бусинками глаз. - Нам нужно решить что делать, пока нас всех не пересажали по клеткам. Пусть выскажется каждый из представителей кланов, - одобрительный писк разнесся над головами собравшихся.
  - Бежать на свободу нужно, но мы пытались сделать подкоп, и ничего не вышло, - начал представитель северного клана, - люди заложили камни так, что нам не хватит сил вырыть тоннели.
  - Мы пробовали, как и многие, преодолеть стену, но на верху люди заложили то, что они называют кабель. Любой, кто до него дотронется, превращается в обугленный труп. Мы потеряли десятки лучших бойцов...
   Желающих говорить больше не было. Крысы молчали.
  - Я знаю, как можно вырваться на свободу, но для этого потребуются жертвы, - голос Альбиноса звучал громко и дерзко. - Готовы вы на это?! Стучать зубами и пищать на всю степь - это не храбрость и не заслуга, а вот отдать себя в жертву, ради жизни другого - это подвиг, на который способен только великий разум.
   Его слова поразили новизной и не привычными требованиями. После небольшой паузы из задних рядов послышались робкие голоса, но с каждой минутой они становились все яростнее и отчетливее. К ним присоединялись другие и вот, над вольером уже разносится громкий писк. Десятки лапы тянутся к белой шкуре Альбиноса, пытаясь вонзить в нее свои острые когти.
   "Его подослали к нам люди... Он не такой как мы.... Он хочет нашей смерти... Он заведет нас в ловушку... Смерть предателю...".
  Понимая, чем для него это может закончиться и, не дожидаясь расправы над собой, Альбинос сделал огромный прыжок вверх. По головам собравшихся, он бросился к ближайшей стене вольера.
  Сотни когтей пытались вцепиться в его шкуру. Острые, кривые, они больно ранили, окрашивая шерсть темными пятнами крови, но он бежал, не останавливаясь, напрягая все свои силы. Прыжок и вот он на стене. Хватаясь за каменные выступы, Альбинос из последних сил карабкался вверх. Желающих преследовать его не нашлось. Толпа хорошо запомнила слова о таинственном "кабеле", сжигающем крыс заживо. На виду у всех, Альбинос долго пробирался к тому месту, где на вершине стены лежали обуглившиеся тела черных крыс.
  - Вы не захотели услышать голос разума, - раздался его писк с вершины стены, - но я не в обиде на вас. У меня впереди свобода, а у вас... - он не договорил, прыгнул вперед и исчез в темноте.
  Его поступок был не понятен. Единственный, кто не верил в бессмысленную смерть Альбиноса, был Черноусый. Он почувствовал, что Альбинос действительно знал решение и сумел его претворить в жизнь.
  Едва шум стих, Черноусый выбрал из своего клана трех следопытов, и послал их на стену. Разведчики вернулись быстро, утверждая в один голос, будто бы с той стороны стены, в кустах, они заметили белую шкуру Альбиноса, зализывающего свои раны. Это было как раз то, что хотел услышать вожак, и тут же запищал, созывая новый совет.
  - Мы не поверили белой крысе. Пытались его убить, но он жив и сейчас на свободе, - слова Черноусого били по сознанию и заставляли думать. - Альбинос показал нам дорогу. За это мы должны быть ему благодарны. Я знаю путь к свободе. Собирайте кланы. Сегодня мы покидаем западню...
  ***
  Утром, Элохим просматривал очередную запись видеонаблюдения. На дисплее хорошо было видно, как поток из тысяч и тысяч крыс, черной лентой устремился к стене. Крысы медленно поднимались к вершине, и по собственным трупам преодолевали электрическую преграду, рассеиваясь по свободной саванне...
  - Что я говорил, они сбежали. - Он довольно улыбнулся и отправил видеозапись Ниргун. - На этой планете нам будет теперь трудно... Мы здесь не одни, и с этим придется считаться...
  Глава 3.
   Пытаясь перебороть свои эмоции, Ниргун несколько дней избегала встречи с Элохимом. В ее душе, что-то изменилось, и наперекор здравому смыслу, она постоянно думала о нем. Ей физически не хватало его голоса, взгляда, рассуждений. Иногда, казалось, что в ее генах проснулось то, что прародители называли странным словом - любовь. Удивительно, но именно любовь в древности связывала мужские и женские особи... Медики еще во времена оны разобрались с этим половым инстинктом, и избавили людей от рудимента, засоряющего генетический набор. Со времен колонизации Плеяд, человечество клонирует самих себя, а при необходимости воспроизводит себе подобных в лабораториях. Давно забыты времена, когда миром правили чувства. Конечно, иногда возникали вспышки этой трансгенной заразы, но с ней быстро справлялись, не давая генам мутировать, и вновь о любви забывали на очередные две, три тысячи лет...
  Страх, что ее гены могут быть носителями древних предрассудков, напугал и озадачил.
  "Рассказать о случившемся, как того требуют правила Верховного совета?.. Самой согласиться на преждевременное клонирование?.. Но мой клон еще молод, здоров... Впереди карьера... Так многое хочется постичь... Прервать свою жизнь и все начать с начала?.. Скрыть - поставить под удар свое будущее или... - мысли, мысли, мысли".
  Мучиться в одиночку было тяжело, и она решилась...
   Сумерки были необычные. Распростертые, как крылья, облака подсвечивались заходящим солнцем. Ветер шевелил ярко - малиновые перья, рисуя в сознании иллюзию парящей птицы. В зале, как всегда в этот час, было тихо и безлюдно. Размеренно гудели электронные блоки, подмигивая индикаторами системам наружного наблюдения. Крайне не внимательно просматривая распечатки, Ниргун, краем глаза следила за Элохимом, выжидая удобный момент.
  - Я не хотела никому рассказывать, - начала она.
  Не зная еще, о чем пойдет разговор, он оторвал взгляд от монитора и внимательно посмотрел на нее.
  - Понимаешь. Я хочу просто поговорить, - ее слова были так не обычны и не свойственны её натуре, что Элохим внутренне напрягся, ожидая подвоха.
  - Я хочу поговорить именно с тобой, и все что ты скажешь я... - она сбилась, - я приму, как должное, но только от тебя. Я не хочу, что бы это обсуждали другие.
  Голос Ниргун немного дрожал, но в нем чувствовалась сила, и уже выстраданное и принятое решение.
  - Говори, думаю, что мы сможем разобраться...
  Сейчас не было амбициозного генетика - Ниргун. Перед ним стояла беззащитная и испуганная женщина. Она говорила, словно хотела куда-то успеть. Глядя в ее глаза, ему вдруг, остро захотелось ей помочь. Защитить от навалившихся проблем, а если позволит, то обнять её так, что бы дрожь и страх улетучились, исчезли, словно их и не было.
   - Мне кажется, что... - он замолчал, видя, что его слова сбивают и не дают ей высказаться.
  - Ты сам говорил, что устранение исторического фона в геноме не приводит к правильному решению. Может быть "человеческая любовь" это не генная мутация... - она с надеждой посмотрела в его глаза.
  - Ты шутишь или серьезно? - он хотел, но не мог поверить в ее откровенность. - Прости, но многие годы я знал другую Ниргун... Ты не похожа на всех тех, кто живет бессмысленной жизнью. Ты думаешь и рассуждаешь, как Человек, а не набитый информацией клон. Это меня радует и немного пугает, - сказав, он улыбнулся.
   Ниргун мгновенно почувствовала вокруг себя высокую стену, оградившую их от внешнего мира. Пропал страх и дрожь в голосе, захотелось жить, жить и жить...
  - Когда-то я интересовался этим вопросом и давно пришел к выводу, что пробуждение генетической памяти - это не болезнь, как пытаются представить ее многие наши умники. Это объективная закономерность, напоминающая нам о том, что мы из человеческой расы.
  - Ты так действительно думаешь?
  Признаться было страшно... Надежда найти понимание была минимальна, но... Сейчас она услышала главное - он не думает, как остальные, он...
  - Я верила, что ты меня поймешь и поможешь. Я хочу...
  Элохим заговорил, как всегда отрывисто, когда дело доходило до науки:
  - Думаешь, что просто сумеешь скрыть факт и вернуться к прежней жизни? - Как раньше не получиться. С этим нужно жить так, как жили наши предки. Сможешь ли ты? И самое главное то, что при очередном клонировании обман все равно всплывет. Ты скроешь сейчас, но не сможешь скрыть в лаборатории...
  - Что же делать? - вопрос прозвучал банально, но в нем был весь ее страх и желание найти выход.
  Ощущение, что Ниргун, что-то не договаривает, еще не покинуло Элохима. Сложно в одну минуту пересмотреть свои взгляды и отношение к человеку, но прямота, с какой она говорила, ее ищущие поддержки глаза - все это обезоруживало и настраивало на откровенность.
  - Я до конца не уверен, но сейчас мне кажется, что я все же могу тебе доверять. Давай поговорим серьезно, но не сейчас и не здесь.
  Ниргун разочарованно взглянула на знакомое лицо. Минуту назад ей казалось, что решение рядом, стоит только протянуть руку... Он улыбнется, и... Она надеялась, что получит совет именно сейчас, немедленно. Казалось, что любое промедление, и она не выдержит, не переживет еще одной бесконечной ночи...
   - Я предлагаю, - продолжил он, - встретиться завтра на закате в зале около вольеров. Там ни кто не помешает, и мы сможем все спокойно обсудить...
  "Может зря я так?.. Она ищет защиты, а я отстраняюсь... У нее очень грустные глаза... А может - это ее новая игра?- мысли, мысли, мысли...".
  
   Закатные часы обычно самое красивое время на любой планете. Свет звезды скрывается за горизонтом, раскрашивая небо и облака. Каждый человек хоть однажды заворожено смотрел на уникальную игру красок. Смотрел и удивлялся...
  Узкая полоска горизонта была окрашена в рябиновый цвет. Серо-фиолетовые облака рисовали над головой замысловатые картины. Вечерний ветер, перемешенный с запахами долины, шевелил ее волосы, обостряя чувства и будоража и без того не спокойную душу.
  Ожидание всегда порочно. Порочно по определению, заставляя мучиться, считать часы и минуты. Как вода падает на мельничное колесо и вращает жернова, оно гонит мысли по кругу, перемалывает зерна разума, превращая их в белую пыль веры. Ожидание всегда рядом, оно не выпускает тебя из своих объятий, больно царапая растревоженное сердце. Это - испытание, о котором можно писать стихи. Это - боль, смешенная с каплей надежды и любви.
  В какие-то минуты она не верила в то, что он придет, и наоборот. Ей казалось, что время застыло.
  "Странно, но не уже ли для меня так важно его мнение? Что он может сказать, чего не знаю я? Почему я так волнуюсь, когда вспоминаю о нем? И все же - это болезнь... Но, он говорил... Время стало похожим на непреодолимую стену... - устремив взгляд в закатную даль, она ждала, погруженная в свои мысли, и не слышала когда вошел Элохим".
  Его ладони нежно коснулись ее плеч. Она не испугалась, только сердце затрепетало, а по телу пробежала едва уловимая дрожь.
  - Прости, что опоздал и заставил тебя ждать, - он говорил тихо, почти дотрагиваясь губами до ее волос. - Пришлось отключить видеонаблюдение. Теперь нас ни кто не увидит и не услышит, мы здесь одни, - он обнял ее. Тянувшееся время вспыхнуло и понеслось горящей кометой, превращая часы в секунды...
   - Я такой же, как и ты... Много лет я живу с так называемой генетической ошибкой, но до сегодняшнего дня ни кому, и никогда об этом не говорил.
  - Ты? - резко повернувшись к нему лицом, она посмотрела в его глаза. Мне теперь все равно. Мне хорошо с тобой, - Ниргун прижалась головой к его груди и закрыла глаза, - мне хо-ро-шо...
  - Знаешь, я почему-то верил, что когда-то наступит этот день и я встречу человека, с которым мне будет легко и спокойно. Я ждал, и вот появилась ты. И мне тоже хо-ро-шо..., - он улыбнулся, возможно, впервые не зная, что сказать.
   Солнце скрылось. В наступившей темноте свет из лабораторных окон выплеснулся в ночную долину, привлекая взгляды тысяч настороженных бусинок...
  
  Глава 4.
   Колония поселенцев разрасталась крайне медленно. Развернутое строительство отнимало все силы и материальные ресурсы. Возводить что-либо на поверхности Теллус было сложно и весьма не надежно. Время тянулось, и Верховный совет принял решение основывать многоуровневый город под землей. Галерею за галереей проходчики пробивали в пластах скальных пород, используя тяжелую технику с ковчега. Подобного рода сооружения уже были знакомы человечеству. Опыт колонизации других планет не единожды доказал, что такая технология позволяет экономить на строительных материалах и снижает энергетические затраты, что сейчас было крайне важно для новых хозяев Теллус.
  Решение основной задачи, возложенной на генетиков Верховным советом - создание клона рабов из животных, живущих на планете, зашло в тупик. Первые попытки были не удачными и даже опасными. Стоило вспомнить хотя бы кентавров. Физически мощное животное, имеющее гены лошади, обезьяны и человека, было крайне своенравно и плохо поддавалось обучению. Выпущенное на свободу стадо принесло колонистам только урон, а спустя поколение полностью одичало. Всеобщая строительная суета отстранила научные исследования на задний план и предоставленные самим себе генетики занялись исследованиями местной флоры и фауны, надеясь создать хоть что-то полезное для человека. Паньгу не препятствовал им, и как говорят, отпустил всех в свободное плавание, понимая, что сбор информации о планете не менее важен, чем генетические эксперименты.
  - Кентавры, опять кентавры... Кентавры порвали соединительный кабель... Кентавры вытоптали плантацию посевов, - Паньгу с раздражением бросил на стол отчет видеонаблюдения.
  С некоторых пор ему стало казаться, что генетики только и делают, что создают новые проблемы для переселенцев. Выведенные сорта растений плохо акклиматизируются, в окрестностях бродят кентавры, работа над основным проектом стоит на месте, а между Ниргун и Элохимом установилось устойчивое перемирие, мешающее генетическому прогрессу.
  ***
   Серебреная стрела машины прочертила утреннее небо и, выпустив зеленовато-желтые струи из тормозных сопел, плавно приземлилась рядом с лабораторным корпусом. Отбросив стеклянный фонарь, Паньгу легко спрыгнул на площадку, поправляя на ходу летный комбинезон. Посадочная зона, огороженная с трех сторон зарослями догона с фиолетовыми конусами соцветий на вершине, больше походила на райский уголок, чем на аэротерминал. Во всем чувствовалась рука любящая природную красоту во всех ее проявлениях.
  Дверь шлюза распахнулась, пропуская Элохима, вышедшего встретить прилетевшего.
  - Ты припозднился друг мой, я тебя ждал еще вчера, - начал Элохим, внимательно всматриваясь в суровое лицо своего начальника. - Выглядишь неважно. Что-то случилось?
  Паньгу был явно расстроен и заговорил раздраженным тоном:
  - Это у тебя нужно спросить, что происходит? - Зоосад какой-то, а не научная лаборатория, - ткнул он пальцем в сторону цветущих зарослей.
  - А разве тебе не нравиться? Мне кажется, прекрасный вид и заметь польза.
  Элохим любил не просто красоту, он делал ее привлекательной с точки зрения рационального использования. Вот и догон, усовершенствованное генетиками растение, служило биофильтром, прекрасно поглощающим все токсические выбросы энергетических агрегатов, а его вид создавал эстетически приятную для человеческих глаз форму.
  - Если ты, конечно, возражаешь, то я распоряжусь установить здесь обычную систему очистки, но как понимаешь - это более затратно, и совершенно не красиво. Раньше, мне казалось, ты был сторонником подобных биотехнологий.
  - Раньше... Раньше не бегали по Теллус ваши мутанты и не жрали все подряд...
  - Ах, вот в чем дело, - Элохим улыбнулся, - а как вы себе представляете процесс изучения? Может совсем перестать заниматься генетикой? Не ровен час выведем то, что не соответствует представлениям Верховного совета.
  - Можешь иронизировать сколько тебе угодно, но закон о генетике еще, ни кто не отменял. Все апробации должны проходить в закрытых лабораториях, а не в естественных условиях.
  - Раньше ты думал по-другому и помнится, даже сам агитировал меня. Что собственно изменилось сейчас? Пара кентавров разорило поле, ну и что страшного произошло? Кроме них разве никто не разоряет поля? Или может быть все неудачи человечества вы готовы свалить на стадо слабо мыслящих мутантов?
  Элохим недолюбливал верховную власть за ее потребительское отношение к науке и за то, что среди правящей публики редко встречались те, кто мог понять пытливую душу настоящего исследователя.
   - Надо полагать, что господин Паньгу прибыл к нам с инспекцией. Я угадал? Не иначе великий Амонра рассержен затянувшимися работами и желает срочно получить результат, но вот незадача - мы не знаем, как это сделать. Может быть, он или господин Паньгу подскажут нам необходимое решение.
   Элохим откровенно издевался, зная, что никто кроме генетиков не в состоянии решить задачу по созданию рабов. Знал и Паньгу, что практически весь генетический материал погиб во время аварии на ковчеге, и сейчас группе Элохима приходилось делать все заново.
  - Ну, а если серьезно, то мы действительно зашли в тупик. Ниргун конечно пытается что-то делать с приматами, но я сомневаюсь, что из этого что-то получится стоящее.
  Выплеснув друг на друга эмоции, они шли, молча, плохо представляя, что можно сделать в данной ситуации.
  - Ты думаешь, я не понимаю - все я понимаю. Но что делать?
  - Вот теперь ты стал похожим на самого себя, а то... - Элохим не стал уточняться, а просто по-доброму рассмеялся.
  Не сговариваясь, они обогнули лабораторный корпус и направились к смотровой площадке, где было удобнее разговаривать, да и воздух там был чистый, без примесей лабораторных запахов. Их дружба тянулась уже не один цикл, и они привыкли понимать друг друга с полуслова, а перепалки больше походили на игру для улучшения общего настроения.
  - Ладно, инспектор, рассказывай, зачем пожаловал? - устраиваясь в эргономе, спросил Элохим. - Или дела действительно так плохи, что на тебя наседает верховный совет?
  - Можно сказать и так.
   Паньгу разместился напротив. Его взору открылся потрясающий вид на вольеры, разбросанные по степи до самого горизонта.
  - Амонра рвет и мечет. Техники и людей катастрофически не хватает, а мы все никак не можем с тобой создать рабов. На других планетах...
  - На других планетах у нас с тобой было достаточно материала, а главное были пригодные для репликации местные особи. А здесь? На Теллус все наши знания оказались пустышкой. Репликанты мрут, как мухи, но...- Элохим на мгновение замолчал, - но есть и хорошие новости. Помнишь, я рассказывал о крысах?
  - Я читал твои отчеты.
  - Так вот я все же склонен думать, что здесь мы столкнулись с одной из разумных форм жизни. Как это стало возможным, я не знаю, но вселенная бесконечна и нам малоизвестно о причудах природы.
  - Твои крысы дорогой друг не решают наших проблем - это загадка, которой ты можешь заниматься на досуге, а вот что делать с рабами? Желающих выполнять грязную работу становится все меньше. Все только и говорят, что о новом полете.
  - Это не разумно. Ты же понимаешь, какой там полет...
  - Просто люди устали и хотят во что-то верить. Без надежды и веры наша жизнь становится бессмысленной, хотя многие и понимают не реальность этой затеи. Распрощаться с мечтой сложно, особенно когда миллионы лет потрачено на поиск себе подобных во вселенной, - Паньгу замолчал.
  Было заметно, как он погрузился в воспоминания, откинувшись на спинку эргонома.
  - Поиск? Это ты называешь поиск? - Элохима явно не устраивала эта формулировка. - О каком поиске идет речь, если мы порхаем с планеты на планету, оставляя после себя брошенных на произвол судьбы мутантов и высосанные до предела, когда-то цветущие, земли.
  Эти вечные вопросы всегда глубоко задевали Элохима, в первую очередь потому, что ни он, ни кто другой не мог дать на них вразумительный ответ.
  Солнце поднялось в зенит, и на площадке стало жарко. Элохим щелкнул пультом, и над их головой с привычным хлопком раскрылся белый солнцезащитный купол, скрыв говоривших в тени. Одновременно сработала тепловая защита, и прохладный воздух быстро наполнил террасу. Еще щелчок и на развернувшихся столиках появились стаканы, наполненные разноцветными кубиками ягодного льда и минеральной водой.
  Элохим любил все технические новинки, но недолюбливал цивилизацию их породившую. Это противоречие было его болевой точкой. Стоило только надавить, и он становился похожим на путника потерявшего дорогу. Паньгу знал об этом, но аргументы такого рода пока приберегал.
  - Хорошо, - сделав небольшой глоток, произнес Элохим, - у тебя есть какие-то конкретные предложения?
  - Если бы были, то ты услышал бы о них первым, - Паньгу в свою очередь сделал несколько глотков. - Приятный вкус. Что это?
  - Местные ягоды, ботаники пока еще не придумали им подходящего названия.
  - Вкус действительно превосходный, чем-то напоминает винное дерево на Хорсе. Не находишь?
  - Не хитри, у тебя это плохо получается, - Элохим пристально посмотрел на друга. - Если прилетел, значит, дела действительно дрянь и есть серьезный разговор. Так, что не томи, выкладывай.
  - От тебя не спрячешься, - Паньгу чуть улыбнулся. - Разговор, конечно, есть, но вряд ли он тебе понравится.
  - Начинай.
  - Просто не хотелось сразу портить тебе настроение.
  - Значит, совет все-таки был, - Элохим нахмурился, качая головой в такт произносимым словам.
  - Да. Амонра вчера всех собирал, - в подтверждение сказанному, кивнул головой Паньгу.
  - Ну, и что же решили наши умники? Может они знают то, что не знаю я или... - Элохим нервничал, понимая, что разговор не сулит ни чего хорошего.
  - Зря кипятишься. Они, конечно, многого не знают, но их можно понять. Работы ведутся давно, а результата нет и пока, как я понимаю, не предвидится.
  - Правильно понимаешь. Это не норы копать, - огрызнулся Элохим. - Ладно, они. Но ты? Почему ты не объяснил этим неучам, что такие исследования не делаются быстро. Может теперь, ты считаешь, по-другому? Может, наука должна работать под заказ, и выдавать результат по первому окрику?
  - Думай, что хочешь, - нахмурил брови Паньгу. - Я скажу, что должен. Решение принято и нам с тобой ничего не изменить. Нам дают срок в две лунные фазы - это все, чего я смог добиться.
  - И что дальше?
  - А дальше ничего. Если результатов не будет - твою программу закроют, а группу распустят.
  Оба молча, смотрели друг на друга, как гладиаторы перед решительной схваткой.
  - Ладно, не сверли меня своими глазищами. Я предполагал твою реакцию. И не прилетел бы просто поболтать, - миролюбиво заметил Паньгу, переходя от конфронтации к переговорам. - Про крыс забудем, что сделано, то сделано. Они разумны, как ты говоришь и пусть. Но если они что-то натворят...Спрос с тебя...А вот как выкручиваться с рабами, мысли такие...
  
  
  
  Глава 5.
   Несколько дней подряд шел снег. Он, то падал огромными хлопьями, заваливая улицы и дома, то становился мокрым и липким, и моросил, как осенний дождь. Улицы превращались в сплошной каток, а дома украшались гирляндами сосулек. То он вдруг выстреливал зарядом белого месива, летел, падал, кружился, и засыпал все вокруг. Погода негодовала. Столбик термометра прыгал от минуса к плюсу. Люди маялись головной болью, вспоминая о прошлых зимах, и не находили сравнений. Только синоптики были уверены, что такое бывало и раньше, при "царе Горохе", однако об источнике своих знаний тактично умалчивали, успокаивая публику бодрыми голосами.
  В такие дни бродить по улицам было не безопасно. Без особой нужды никто ни куда и не ходил, ожидая у телевизора очередную метеосводку...
   На окраине города, в маленькой квартирке горел свет. Из приоткрытой кухонной двери вырывались клубы табачного дыма, пахло дешевым кофе и жареной картошкой. На столе сиротливо красовалась банка с одиноко плавающим в мутном рассоле огурцом. Две разнокалиберные чашки с остатками ядовито-черного кофе и огромная пепельница, утыканная еще дымящимися окурками, дорисовывали истинно мужской натюрморт. В открытую форточку отчаянно пытался проникнуть кислород, перемешанный со снежной пылью и городской гарью, но табачный дым вытеснял его, от чего глаза двух собеседников, расположившихся верхом на обшарпанных стульях, слегка слезились.
   - Ты хоть уговаривай, хоть нет, а я не верю в эту затею, - круглолицый парень, одетый в вязаный свитер, глубоко затянулся и затушил очередной окурок в переполненной пепельнице. - Все твои доводы не стоят и гроша. Ну, сам посуди, кому и что ты хочешь доказать? Кому положено всё знают и без тебя, а те, кто не в курсе, так им и так все это по барабану. Вон, - Сергей, так звали круглолицего, ткнул пальцем в сторону бормочущего телевизора, - там для них истина, а ты им пытаешься открыть глаза. Да не хотят они. Им и так хорошо без твоей головной боли. Ну, пойми ты, что основной массе живущей на этой планете дело есть только до себя. Им наплевать на других. У них одна забота - встал, съел, упал, уснул, а завтра все в той же последовательности, а ты тычешь им в нос высокие материи. На кой черт они им сдались? Ты выйди на улицу, спроси и послушай, что они тебе ответят. Хорошо, если не упекут тебя в психушку, вместе с твоей заботой о человечестве, - Сергей горячился, и в такт словам размахивал руками, словно дирижировал не видимым оркестром.
  Под его напором Иван, казалось, несколько сник и поубавил желание доказывать свою правоту. Его высокий лоб прорезала глубокая морщина, от чего он словно в одну секунду состарился. Потертая футболка, в которой ходили, наверное, еще до Рождества Христова, натянулась на груди, прорисовывая накаченные мышцы.
  - Чего ты Ваня собственно добиваешься? Хочешь доказать народу, что твои крысы разумные? Но кто в это поверит? Им проще поверить в марсианскую экспансию, чем в твоих крыс, да и собственно для чего им все это?
  - Я, думаю, что люди имеют право знать.
  - Ваня, что знать? Что Земля круглая? А ты спроси, многих ли это интересует? Им без разницы, круглая она или квадратная, лишь бы жрать не мешало. Чего добился Галилей или Бруно. Одного затаскали по тюрьмам и даже нормально не похоронили, а второго вообще сожгли в Риме на площади Цветов, а ведь они тоже пеклись о просвещении.
  - Ну, загнул, когда это было-то. Сейчас не средние века.
  - Века не средние и не далекие, но люди-то мой дорогой мало в чем изменились. На костер тебя, конечно, не поведут, но психиатрическую клинику я тебе, как врач, гарантирую.
   Сергей несколько остыл и говорил более спокойно:
   - Пойми, что твоя теория отнимает у человека его значимость и трон царя, а этого тебе не простят, - оба вдруг замолчали и как по команде повернулись к плите.
  - О-о, черт. Совсем сгорела. Ну, кто это теперь есть будет? Разве только твои крысы. - Сергей рассмеялся, соскабливая пригоревшую картошку в мусорное ведро, - с тобой Ванька не выпить, не закусить. Одни крысы у тебя на уме.
  - Ладно, кофейку глотнули и хор-рош,- Иван повернулся лицом к телевизору, - смотри, смотри, - он прибавил звук...
  "Согласно сообщению газеты "The Sun", жители Британии напуганы появлением гигантских крыс, размеры которых поражают... Установлено...длина некоторые особей от 60 до 80 сантиметров...крысы-мутанты были пойманы на фабрике Линкольна..." видеокартинка просто потрясала...
  - Вот и началось, а ты не верил, - Иван нервно раскурил очередную сигарету.
  - Ну, испугались. Ну, большие, а дальше-то что? Национальную гвардию подняли? Войну им объявили? Вань, ты остынь и не суетись. Если верить твоим крысам, то войну они нам объявили давно, но что-то у них тоже не больно срослось, раз за столько тысячелетий они не смогли с нами справиться. Хотя, надо отдать им должное, некоторые сражения мы им с треском проиграли. Миллионы трупов от чумы это серьезная заявка на победу.
  - Когда ты так говоришь о смерти, мне хочется просто дать тебе в рожу, ей Богу,- Иван нервно сглотнул, - ты же врач, а говоришь, как убогий мясник.
  - Боже, Боже, какой пафос... Да, я врач, а ты биолог, ну и... А ты ни когда не задумывался, чем мы с тобой собственно отличаемся? А? Я, Ваня, пекусь о здоровье людей, в том числе и твоем, а ты все больше о крысах и их разуме, - Сергей сделал многозначительную паузу. - В любой войне нужно вначале решить за кого ты сам, за белых или за красных, а если, как ты, посередине, то неравен час загрызут, либо те, либо другие. Так-то Ваня. Вижу, ты опять не согласен.
  - Да что толку с тобой говорить. Я тебе об одном, а ты, - Иван махнул рукой. - Ты рассуждаешь, как завоеватель и единственный хозяин на Земле, - он еще раз махнул рукой, словно разрубил шашкой воздух. - Я тебе говорю, что человек должен считаться с тем, что кроме него на земле есть и другие мыслящие существа, и они имеют точно такое же право на жизнь. Надо с ними не воевать, а научиться понимать, говорить и договариваться.
  - С кем договариваться? С крысами?
  - С ними в первую очередь, но и с остальными конечно, - Иван не договорил.
  - Да, батенька, я вижу, ты явно не в своем уме. - Сергей раскатисто расхохотался, - Представляю себе эту картину... Я разговариваю с крысой... ха-ха-ха. Да меня же сразу в лечебницу положат. Бред все это какой-то. Ты вот это мне одному объяснить не можешь, а хочешь, чтобы тебя поняли миллиарды. Ты понимаешь, о чем ты хоть говоришь? Вдумайся. Миллиарды людей должны понять то, что с крысами нужно научиться говорить. Каково звучит?
   - Ладно, не хочешь не верь, только запомни, что все, что я тебе говорил - это реальность, с которой нам скоро придется всем столкнуться. Кстати доказать, что я прав элементарно, просто я хотел посмотреть насколько ты готов это увидеть.
  - Увидеть что?
  - Остальное завтра. Прогуляемся до моей лаборатории. Вот там и поговорим, а то ха-ха-хи-хи. Посмотрим, кто будет смеяться потом, - Иван поднялся со стула, разминая затекшие ноги.
  За окном была ночь, падал хлопьями снег, заваливая двор тоннами белой медицинской ваты. Она летела, цеплялась за ветки деревьев, срывалась и падала на серый штакетник, вновь падала, и ее обрывки ветер гнал вдоль узенькой улицы туда, где за переулком спал большой, заснеженный город.
  Глава 6.
   Серое предрассветное небо, тишина, снег... Белая вата засыпала двор до самой макушки, и Серегина машина превратилась в горбатый сугроб. Заниматься археологией не было настроения:
   - Давай пешком, копать лень...
  Через заносы во дворе пробирались утренние непоседы - энтузиасты, прокладывая первые тропинки. Пройдя несколько шагов, Ивану, идея показалась мало заманчивой. Ноги попеременно проваливались в глубокий снег. Вероятно, со стороны, это больше походила на переправу через трясинистое болото.
  Там, где две тропинки сходились в одну, как цапля, высоко поднимая ноги, медленно продвигался дворник, балансируя на ходу широкой лопатой. Нерешительность читалась в его хмуром взоре. Он поминутно озирался по сторонам, ища место, с которого начать облагораживать целину.
  - Не позавидуешь, - коротко обрисовал свое отношение Серега, - тут экскаватор нужен, да и тому работы на неделю.
  - А мне нравится. - При этих словах Иван погрузился в снежную массу до колена. - Зима и должна быть зимой. Чтоб со снегом, с метелью, с морозом, а не сопливая, когда под ногами чавкает кисель. Посмотри, какое благолепие. Вся грязь и убожество прикрыты... Красота...
  Снежная лепнина радовала непорочностью и чистотой, придавая всему сказочный вид. В душе всплывало что-то из детства...
  Сергей молча, разглядывал белый ковер, и видимо тоже, что-то вспоминал.
  - А это что?
  - Где?
  - Да вон, рисунки на снегу, - показал он на витиеватые узоры.
  - Это, брат, вороны рисовали. Я за ними из окна иной раз наблюдаю, - Иван улыбнулся, - Красота...
  - И когда ты успеваешь? За крысами ходишь, за воронами смотришь... Ох, Ваня, послушаешь тебя, завидно становится. Я вот живу и ни черта вокруг не замечаю. Может, живу не так? Как думаешь?
   - Дальше операционной Серега, ты ничего не видишь - это верно. Поверь, дорогой мой, что жизнь не ограничивается краями операционной раны. Устроена она намного сложнее, чем мышцы и связки, которые ты каждый день латаешь.
  Серега для фасона слегка надулся, но в душе прекрасно понимал, что Иван прав.
   "Я и в правду давно забыл, что такое настоящая жизнь...Работа вчера, работа сегодня, а жизнь проходит мимо... - Сергей отчаянно пытался вспомнить прошлую зиму, и ничего толком не вспоминалось. - Какая она была?.. Снежная?.. Холодная?.. Не помню... Почему-то ничего не помню. Помню новый год, а дальше сразу весна".
   Работа ему давно надоела. Не было былого запала, как у Ивана, а от пациентов и бесконечных жалоб просто тошнило.
  "Какая тут к черту жизнь?.. Так, одно название... - он медленно шагал вслед за Иваном, думая о своем".
  Отряхнув клочья снега с рябины, взлетела галка... В переулке, в огромном сугробе увяз ногой фонарный столб...
  На проспекте снег успели немного разгрести. Друзья пошли рядом, время от времени перебрасываясь фразами. Иван всегда говорил то, что думал и это чувствовали другие:
  - Я рад, что ты ко мне приехал.
  - Перестань. Я приехал потому, что приехал и не более того, - Сергей часто любил изъясняться витиевато и малопонятно.
  Ивану не всегда удавалось распутать хитросплетения его мыслей. За годы дружбы он давно уже понял, что философствовать Серега не любил, прячась за вычурными фразами. За разговорами они подошли к зданию института микробиологии.
  - Вот и пришли. Проходи, - Иван открыл маленькую дверь служебного входа.
  В тусклом свете дежурного освещения, за небольшим столом дремал охранник. Услышав скрип двери, он инстинктивно вскинул голову.
  - А-а, это вы Иван Павлович. Сегодня ж суббота, - он вопросительно взглянул на Ивана, а затем перевел взгляд на стоящего рядом Сергея, - Посторонним...
  - Это не посторонний, а врач. Крыса моя заболела, вот он ее и посмотрит, - Иван врал, как дышал. Не было еще случая, что бы ему кто-то не поверил.
  - Документ доктор давайте. Хоть в журнал вас запишу для порядка, - Сергей покопался в кармане и достал водительское удостоверение.
  - Пойдет?
  - Паспорт бы лучше, - но взглянув на Ивана, охранник медленно стал записывать данные в потрепанный гроссбух. - Вот теперь порядок, - и протянул корки. - Надолго?
  - Как получится, - бросил на ходу Иван.
  В коридорах было пусто. Сильно пахло хлоркой и какой-то гадостью, какой обычно пропитан воздух в лабораториях. Это так же верно, как то, что в каждой больнице когда-то пахло кислыми щами, возбуждая аппетит у вечно голодных студентов.
  - Странно, наврешь три короба, и верят... Как милые верят... А попробуешь сказать правду, тут же обвинят во лжи. Обвинят и заклюют, - рассуждал Иван, ведя друга по лабиринту институтских коридоров.
  У лабораторной двери с надписью "Посторонним в.." сделанной черным маркером, Иван долго возился с ключами. Наконец-то дверь поддалась. Разгоняя субботнюю тишину, сработал ревун сигнализации.
  - Тут с испугу в штаны наложишь, - морщась от резкого звука, прокричал Серега.
  - Здесь утром воет каждая дверь так, что святых выноси. Здание старое и сигнализация еще с тех времен, но как видишь, работает вполне исправно. Говорят, что до войны здесь был какой-то "ящик". Занимались разработкой новых наркотиков для армии. "Ящика" давно нет, а сигнализация жива и до сих пор трезвонит.
  - Ничего не скажешь, делали на века. Умеем когда хотим.
  - Умели всегда, а вот делали только когда заставляли, - уточнил Иван.
  У обоих было не однозначное отношение к советским временам. Да и о чем было рассуждать. Мало чего они помнили из того времени. Остались смутные воспоминания про вкусное мороженое и газировку, но это не те факты, на которых можно построить отношение к прошлому. Ну, а то, что говорят сейчас и пишут, чересчур размазано и диаметрально противоположно.
  - Заходи. Вот тут я и обитаю, - Иван отключил ревун сигнализации и включил верхний свет.
  Лабораторное помещение было большим, и как все лаборатории утыкано всякой всячиной. Стоявшие по периметру письменные столы, ломились под тяжестью папок с бумагами. В углу притулился покосившийся шкаф. Завешенный белыми халатами, он служил гардеробом и одновременно опорой для книжного стеллажа, на вершине которого красовалась колба с увядшим букетом.
  Центр лаборатории занимал внушительных размеров аквариум с искусственным ландшафтом похожим на развалины древнего Карфагена, по которому мирно прогуливались лабораторные крысы. За стеклянной поверхностью просматривались лабиринты искусственных нор, в которых крысы выкармливали розовых детенышей.
  У Сергея возникло ощущение, словно жители покинули город, оставив его на разграбление крысиному семейству. Некоторое время он с любопытством рассматривал суетящихся зверьков, пока Иван настраивал компьютер и соединял проводами металлическую сетку, установленную сверху стеклянного куба. Внезапно в его голове возник хрипловатый голос:
  - Что уставился? Крыс не видел?
  Не понимая его происхождения, он обернулся, а затем вопросительно посмотрел на копошащегося у компьютера Ивана.
  - Кого ищешь? Сюда смотри... Я здесь, - посчитав происходящее за шутку, Сергей слегка усмехнулся.
  - Я уж подумал...ха-ха
  - А чего тебе думать. В голове каша, и все о Наташе тоскуешь. Плюнь, она тебе не пара.
   В этот момент он действительно вспомнил о подруге, которой обещал позвонить, как только доберется до Москвы. Не позвонил, и вспомнил только сейчас... Потянулся в карман за мобильником, а тут этот голос:
  - Да не смотри ты так на Ивана Павловича, он тут не причем. Я с тобой говорю. Я за стеклом, - Сергей повернул голову в сторону аквариума, и чуть не свалил стоящий рядом стул.
  В центре стеклянного куба на задних лапах сидела крыса, явно привлекая к себе внимание.
  - Не веришь, что я могу говорить, а зря. Ты с Иваном Павловичем поговори, он тебе объяснит, - Сергей с недоверием посмотрел на улыбающегося Ивана.
  - Давай знакомиться. Этого парня зовут Семен, - Иван показал в сторону сидящей крысы, - Семен, а это Сергей, он мой друг.
  - Понял уже, - снова раздался в голове хрипловатый голос, - В субботу и то покоя нет от вас. Иван Павлович, мы же договаривались...
  - Сегодня особый случай, - попытался оправдаться Иван.
  - У людей всегда особый случай. Вам, то реки нужно повернуть, то поля дустом засыпать, и все особый случай, - Семен бухтел, как старик, выражая свое недовольство визитерам.
  - Вань, шутка твоя удалась, но не пытайся из меня параноика сделать, - рассмеялся Сергей, - Не выйдет друг. Ты что подумал, что я вот так просто возьму и поверю в этот бред?
  - Началось. Еще один троглодит объявился. Думаешь если мордой уперся в потолок, то и ума у тебя мешок. Иван Павлович, вы ему хоть для начала лекцию какую-нибудь прочитайте, а уж потом знакомьте с разумными особями, - Семен явно забавлялся.
  - Ладно, Ваня, резвись, если еще не наигрался. У меня время навалом, - Сергей начал слегка раздражаться. - Лучше расскажи, зачем сюда привел, а то занялся хреновиной.
  - А этого тебе мало? - в голосе Ивана сквозила обида и некоторое разочарование.
  - Ой, простите дяденька, что не понял сразу, что мышку говорящую показывать будут, - ломаясь, как мальчишка, пролепетал Сергей. - Ребенок ты Ванюша, ей Богу ребенок. - Сейчас уже он говорил серьезно, сожалея в душе, что пришлось тащиться в такую рань по сугробам, ради глупой шутки.
  Глава 7.
  Один за другим в порт заходили корабли: маленькие и большие, старые и новые, военные и торговые. Соленый ветер раскачивал мачты, скрипел рангоутами, напоминая лес потерявший листву. Канаты, бочки, штабеля, пьяная публика в тавернах, грязь и наглые крысы - Лондон...
  - Сэр, разгрузка закончена. В трюмах пусто, сэр. Команда просится на берег, сэр.
  - Вахтенные по местам. Остальным сойти на берег. Смотрите у меня. Лишнего не болтать.
  - Да, сэр. Поговорю с командой, сэр, - боцман был понятлив и, как капитан, не искал приключений на свою голову.
  Узнай кто-то о внезапно скончавшихся на борту от странной болезни матросах и... Корабль лишится пристанища, а груз будет гнить в трюмах. Опасались люди черной оспы, боялись холеры, но больше всего тряслись от рассказов, плывущих с востока... В тавернах рассказывали о Китайских городах, усеянных сотнями обуглившихся трупов. Кто-то смеялся, кто-то верил, и рассказывал о прокаженных портах. Слухов с каждым днем становилось все больше. Шептались о "черной смерти", будоража воображение пугливых горожан.
  Джеймс Скот шагал в развалку по покачивающейся под ногами палубе. На шхуну "Генри" он попал еще юнгой, и вот дослужился. Малоразговорчивый, с увесистым кулаком, наводил он порядок на корабле, как и положено боцману.
   - Что стоишь обалдуй, - лицо боцмана искривила гримаса, вызванная приступом отчаянной боли в паху.
   "Грязная кукла... Наградила заразой... Дернул черт за я... - думал он, проклиная портовую девку, стараясь не показывать своей боли".
  - Драй, драй...
   Спускаясь по трапу, он едва сдерживал шаг, пытаясь пересилить приступ. В порту ждали старые друзья и ром ...
   Надравшись вечером до состояния, когда в голове начался девятибалльный шторм, Джеймс резко надавил, на вздувшийся в паху и покрасневший, как свекла, огромный нарост. Кожа треснула и наружу брызнула гнойная струя вперемешку с кровью. Боль, мучавшая несколько дней, провалилась в ромовый туман. Боцман отчаянно встряхнул головой, уронил ее на руки и утонул в кошмаре, вздрагивая во сне всем телом.
  "Ему снилась страшно развратная мулатка, с которой он провел последнюю ночь в Мале. Она хохотала и кривлялась, тряся огромной, почему-то единственной грудью.. Куда-то его звала... Он бежал, не чувствуя боли в паху, размахивая своими здоровенными кулаками... Падал и опять бежал... Лицо мулатки было похоже на кровавый оскал черной крысы, зарубленной топором на юте... Мулатка с огромной грудью и крысиной мордой извивалась в ужасающем танце, всё маня и маня морехода к себе".
   Джеймс проснулся на рассвете в своем кубрике, обливаясь холодным потом. Его знобило, как под проливным дождем, руки тряслись, сознание путалось, а голова горела, будто бы ее раскалили на углях в жаровне. Тело не хотело слушаться, все мышцы болели так, словно он сам разгружал вчера трюмы шхуны.
  Черноволосый юнга принес кружку рома, но она мало помогла. Джеймс так и не смог оторвать голову от грязной подушки. Он слышал, что кто-то входил и выходил, слышал чьи-то голоса. Иногда, ему казалось, что кто-то его зовет. Тогда он пытался приподняться, от чего начинал надсадно кашлять, кроваво-пенисто сплевывая на пол, и вновь забывался в бредовом полусне. Паутина прожилок покрыла бледно-серое лицо. Боцман тяжело дышал, а рядом, как нахохлившийся мокрый воробей, забился в угол черноволосый юнга.
  "Крысы, крысы, крысы... Они бежали черным потоком, набрасывались, кусали, рвали его тело на части, а одногрудая мулатка все танцевала свой тошнотворный танец..".
  Джеймса замутило и вырвало кровавой кашей. Нос заострился, на полувдохе он вытянулся и замер. Замер навсегда, пугая входящих почерневшим, словно обуглившимся лицом...
   Черная смерть недолго поблуждала по портовым улочкам, и по-хозяйски двинулась в город. Несмотря на засовы, она заходила в дома, и забирала человеческие души. Люди умирали тысячами, отдавая кровавую дань Чуме...
   В 1348 году, на спинах корабельных крыс, она въехала в Европу, где лютовала два года, унеся с собой миллионы жизней.
  Люди умирали повсеместно. Умирали все кроме евреев. Их дома чума обходила стороной... Народ роптал... Ползли слухи о воде отравленной евреями, а по дорогам брели монахи, проповедуя о их преступлениях против католической веры...
   ***
   На глинистом склоне, через заросли репейника, к ручью, вела маленькая тропинка, проложенная ногами престарелого ребе Исраэля. Каждый день он спускался сюда за водой, бормоча молитву. Вечерняя тишина успокаивала тело и освобождала от дневных забот. Молитва заканчивалась, а заботы оставались. В душе зарождался страх за завтрашний день.
  "Для еврея везде дом, - уговаривал он сам себя. - Нет на свете земли, где бы не было еврея, но везде нам плохо... Нас не любят и гонят прочь, как собак... Мы боимся, бежим, и вновь ищем тихое место... Сюда пришел мой отец, здесь выросли мои сыновья, но эта земля так и не стала мне родной. Каждый вечер, душа моя тоскует. Боже, ты требуешь смирения... Мой Бог... За что эти муки? За что, ты наказываешь свой народ?"
  Спустившись к ручью, он долго сидел на мшистом камне и смотрел, как отражается в воде вечернее перевернутое небо.
  "Вот так и наша жизнь, перевернута вверх ногами... Как тучи несет ветер, так разбрасывает она сыновей Израилевых по враждебному миру... Мой Бог..."
  Вечерние сумерки сгущались, вода в ручье стала серой, растворив плывущие облака. Ребе устало поднялся и только сейчас заметил в ивняке маленькое тело. Он вздрогнул и был готов бежать прочь, но успел заметить знакомую одежду. Такая же была на пропавшем сыне соседа. Его искали и вот, безжизненное тело чуть покачивается на воде...
  "Бежать?.. Молчать?.. Рассказать соседям? - стремительные мысли и страх подгоняли Исраэля к дому".
  Он бежал, озираясь, но чей-то зоркий взгляд заметил и узнал его...
  Всю ночь ребе ворочался, не давая спать жене. На рассвете, Исраэля разбудил шум, доносившийся с улицы. Заподозрив неладное он поднял жену и детей, приказав собираться, но было поздно. Поселяне и монахи окружили дом старого еврея...
  - Смерть проклятым... мальчик свят... мор от евреев... жги...
  Крики, грязная брань... минута, ещё... и жилище вспыхнуло с четырех сторон, унося к небесам страшные крики...
   Два следующих года Европа погрязла в погромах, выплеснув на евреев свой страх, гнев и безысходность, порожденные чумой. Их пытали, заживо сжигали, тысячами топили, но чума шла вперед. Она шла, а впереди, указывая путь, бежали черные крысы ...
   К 1352 году "черная смерть" добралась и до Руси, двигаясь с северо-запада через Германию и Польшу, где ежедневно захватывала новые земли и города. Европа отказалась от сопротивления, полагая, что наступил конец света, сдавая свои города на милость победительнице.
  ***
  - Слышал ли ты князь, что натворили татары в Кафе? - Андрей Иванович по привычке пригладил бороду. - Ведь что удумали басурмане. Мертвечину верблюжью через стену бросали в крепость. Каково?
  - А для чего ж это им надобно было? Андрей, как думаешь? - князь Московский Иван Иванович поднялся, опираясь на резной посох. - Не слыханное ведь дело.
  - Я так полагаю, что отравить они их хотели, вот что я думаю. Мне один купец сказывал, что бежали те из крепости на кораблях, а потом все, как один, Богу душу отдали - заживо сгорели. Я всегда говорил, все беды от татар и немцев творятся. Господи, прости и сохрани нас от напасти, - Андрей Иванович трижды перекрестился.
  - Мало, что у немцев и поляков мор, так с Пскову доносят, что язва к ним явилась. Не ровен час и на Москву пожалует. Так-то. Что делать-то будем бояре? - На скамьях зашушукались. - Пошлите за тысяцким Василием, совет держать, а вы бояре думайте, на то и приставлены, - сопровождаемый Андреем Ивановичем, князь вышел из палат.
  - Толку от них совсем не стало, только бороды чесать, что и могут. Одна надежда на Василия, да на тебя брат Андрей Иванович, - молвил князь, усаживаясь в крытые ковром сани.
  "На Волыни резня. Польский король Казимир и князья литовские рвут друг у дружки земли русские... В Константинополе не спокойно... Князья бегают к хану жалобиться, а Симеон смотрит сквозь пальцы, гордыню свою лелеет... Неурожаи вокруг, голод... Моровая язва во Пскове... Митрополит Феогност, говорят, крайне плох и не встает... Некому молиться за Русь... Что делать не ведомо... Игумен Сергий из Москвы уехал... Может и мне в Свято Троицкий монастырь податься, чтоб надоумил...- тяжкие мысли мучили князя Московского".
  На дворе весна, оттаяли зловонье и смрад Московский. Грязь. Чернь голодная меж дворов рыщет.
  - Во Пскове моровая язва прибрала сыновей Симеона, говорят, что и сам князь не хорош, - тысяцкий Василий Вельяминов говорил просто и без затей, за что и любил князь Иван Иванович беседовать с ним.
  Что случись, тут же посылал за ним. С боярами своими, князь Московский бесед мало вел. Кроткая душа его не выносила боярского лукавства и словоблудия.
  - Всегда не понятно чего они хотят.
  - От чего ж не понятно? Им бы мед жрать, да на лавках спать, - тысяцкий, бояр тоже не жаловал. - Им что Русь, что Орда - один хрен.
  - Без Орды мы сами ничего не сможем, - возразил Андрей Иванович, - думаю, что теперь тебе князь в самое время туда собираться. Князь Семион долго не протянет, а кому, как не тебе требовать у хана назначения на великокняжеский престол.
  - Оно-то так, но мор вон к Москве подбирается. Бояре воду мутят, а без меня чего доброго народ подобьют, и вскипит Москва.
  Богобоязненный и миролюбивый по натуре князь Иван Иванович мало разбирался в политике, но к советам прислушивался. Вот и сейчас слова брата и тысяцкого он хорошо запомнил, но решил не спешить.
  - Слышал от верных людей, будто князья русские тяготеют к Суздалю, а не к Москве. Правду ли говорят?
  - Говорят разное... Князь Константин свою столицу из Суздаля в Нижний Новгород перенес и богатеет, а до чужого добра у нас даже собаки охочи, - тысяцкий хитро ухмыльнулся, - возьми хоть наших бояр. Стоит только костью поманить и тут же все сбегутся. Митрополита нам в Москву надо залучить, вот тогда и посмотрим кто кого.
  - Верно, говорит Василий. Денег надобно дать епископу Алексию и поспособствовать ему в Константинополе, - Андрей Иванович понимал, что к Алексию будут прислушиваться и на Руси и в Орде. Умен человек и для Московии просто необходим.
   Весна выдалась теплой и богатой на дурные события. В марте умер митрополит Феогност, передав епископу Алексию знаки своей власти, а уже в апреле пришло известие о кончине от моровой язвы великого князя Симеона.
  Весна... По грязным Московским улицам бегут черные крысы, а вслед за ними ползут и множатся слухи одни страшнее других. В Москву пришел мор...
  Люди падали, как деревья под топором дровосека. Умер брат Андрей, умер тысяцкий Василий, умерли тысячи, а князя Ивана Ивановича судьба пощадила, оставив одного посреди разоренной Москвы.
  "Кто даст силы?.. Кто наставит на путь истинный?.. Господи, помоги..."
  Иван Иванович молился. Молился и не думал, что скоро станет великим князем всея Руси - Иоанном -II, а митрополит Алексий перенесет свою кафедру в Москву...
  ***
   - Кто бы знал, кто бы знал, но... Большие деньги, крысы, слепое везение или воля Всевышнего, но кто-то сделал свое дело. Мнения могут быть, безусловно, разными, но то, что без нас не обошлось - это факт, - хрипловатый голос звучал в голове Сергея, от чего постоянно хотелось ее встряхнуть.
  Было странное ощущение, что грязные улицы Москвы, тысяцкого Василия и митрополита он только что видел собственными глазами. Только ракурс был какой-то не обычный - снизу вверх, словно он подсматривал за ними из маленькой щели.
  - Иван, - тихо позвал Сергей, - я, кажется, заболел, - его лицо действительно было бледным с крупными каплями пота, выступившими на лбу.
  - Все нормально, сейчас пройдет, так бывает со всеми, кто пытается с ними общаться впервые.
  - С кем общаться?
  - Ты еще не понял?
  - Так это не бред? Это реальность?
   Сергей сильно нервничал, и от этого все происходящее казалось ему порождением его расшатавшейся нервной системы. Он врач, материалист... По-другому он мыслить не умеет...
  - Еще, какая реальность, Серега. Реальность позволяющая заглянуть за грань невозможного. Понимаешь?
   На улице вновь шел снег. В ранних зимних сумерках куда-то спешили люди, скользя на укатанных ногами дорожках. Друзья шли, молча вдыхая морозный воздух. Каждый думал о своем. К любой странности мира нужно привыкнуть. Привыкнуть так, что спустя время удивляться... Странно, как мы без этого жили?
  
  
  Глава 8.
   Та же прокуренная квартира на окраине заснеженного города, та же пепельница утыканная окурками, и тот же одинокий огурец... Сегодня здесь тихо. Слышно, как в раковине капает в блюдце вода. За окном завывает ветер, и тяжело вздыхает старый кот, свернувшись на краю дивана в клубок.
  Сергей отчаянно курил, прокручивая в голове события сегодняшнего дня. Фантасмагория в лаборатории выбила его из колеи. Как не пытался, но понять, как такое возможно, не мог. Объяснения Ивана об аппаратуре и научной основе еще больше запутывали. Перед ним был выбор: верить в то, что он видел собственными глазами или не верить.
  "Поверить... Пересмотреть свои взгляды на жизнь?.. Забыть, что вкладывали в голову учителя... Забыть проще ...Как?.. Просто закрыть глаза и забыть... Забыть сегодняшний день, как сон?.. Вычеркнуть его из памяти... Забыть, что показали крысы?.. Тогда срочно к психиатру... Нет еще таких, кого галлюцинации до добра довели...А если поверить?..".
  - Вань, ты знаешь, что я ни когда не был любителем всякой там философии. Я просто жил, оперировал, и особенно не вдавался в проблемы мира. Девиз "Меньше знаешь - лучше спишь" меня всегда выручал. Защищал мою психику от лишних потрясений, особенно там, где я ничего не могу изменить. Так было проще. Что толку перемывать кости премьерам, если сделать ничего не можешь. Ну, высказал свое мнение, а завтра на тебя уже косо смотрят, а через день глядишь, готовы и подножку подставить. А у меня, Ваня, семья, ее кормить надо ... Понимаю, что скажешь...
  Иван и не пытался отвечать. Он смотрел в окно на заснеженный двор и думал о своем.
  - Знаю, скажешь, что такая политика не вызывает восторга. Да, не вызывает, но зато дает возможность выжить... Это в наше время не маловажно, - Сергей словно пытался оправдываться.
  "Как сильно он изменился за эти годы... Лицо вроде тоже, а внутри другой... Нет того Сереги, какого я знал... Есть преуспевающий хирург, дрожащий за свою репутацию...Эх, а ведь когда-то все было по-другому... Спорили до утра... Искали истину... Верили в науку и ей поклонялись...А сейчас?.., - Иван печально вздохнул".
  - Ну, согласись. У нас не любят иноверцев. Народ приучен ходить строем под барабан. Те, кто говорят, что не ходят - врут. Ходят. Только идут в другом строю. Те же, кто реально высунулся поперек, давно гниют на Колыме или, как у нас бывает, "случайно" попали в автокатастрофу.
  "Странный он стал... Говорит вроде все правильно, а вот слушать почему-то тошно...".
  Сергей еще больше распалялся:
  - Есть, конечно, те, кто слинял за бугор, но они больше похожи на собак, которые лают из-под забора. Таких "хозяева жизни" не боятся, они мало чего могут изменить. Героев, готовых броситься с финкой на пулемет - единицы. Все остальные, как я, готовы только чесать языком на кухнях. Время приходит, тут же все тянем ножку под барабанную дробь.
  Иван слушал, молча, не перебивал.
  "Самокритика поперла... Выходит, что все такие... Серега, Серега... Лет бы десять назад кто сказал - не поверил бы... Меняет нас жизнь - вот факт, не требующий доказательств..."
   - Ты думаешь просветить людей... А я вот боюсь закончить свою жизнь в психушке. Да и собственно ради чего? Что бы грязный маргинал плюнул мне в душу? Ты прости, но я не хочу в этом участвовать... В общем, так, я подумал и решил... Так для меня проще... Не обижайся. Я не готов ни чем жертвовать. Ну, а если что, звони... Чем смогу-помогу...
  "Может он прав?.. И окончится все печально?.. Иногда у меня всплывает странное чувство, что это уже со мной было... Не в этой жизни, но я видел, знаю и что-то должен сказать людям... Но что?.. Словно сон... Начало, которого, вспомнить никак не могу...Де-жа-вю...".
  Серега ушел...За окном ветер и снег. Иван стоял у кухонного окна и смотрел. Просто стоял и смотрел... Смотрел на летящий снег, деревья, заснеженный двор... Терять друзей всегда тяжело, особенно если знаешь их не один десяток лет. Вот так же однажды зимой ушла жена, сказав, что он любит своих крыс больше, нежели ее. Ушла и теперь он видит сына только в праздники, и то не всегда.
  "Может бросить все к чертовой матери и рвануть куда-нибудь на юга? Подальше от этого снега и мучающих мыслей - думал он, прислонившись лбом к холодному стеклу. - Вакуум... В душе пустота...".
   Люди, как по команде, сторонились его, оставив в компании крыс. С ними он обсуждал проблемы, им жаловался на жизнь, за них переживал, порой больше, чем за любого человека. Сказать, что крысы его любили - это не правда. Они терпели и позволяли общаться. Единственный, кому он все рассказал, был Сергей, но и тот ушел, оставив его наедине с мыслями.
  "Почему он ушел?.. Я предложил ему стать одним из первых... Заглянуть в другую реальность... Он ушел... Выбрал покой и здоровую нервную систему... Я снова один... один,.. один, - ему хотелось кричать, топать ногами, комок подступал к горлу".
  Впервые в жизни он заплакал. Заплакал от бессилия, от собственной никчемности, от неудачности, которая постоянно его сопровождала. Громко сказано заплакал... Выкатилась одинокая слеза, почувствовав которую он еще больше разозлился на свою несуразную жизнь.
   "Плюнуть на крыс, опубликовать данные и стать известным - чем не привлекательная идея?.. Многие только этого и добиваются... У людей в руках окажется аппарат, способный понимать мысли животных... Беда в том, и я в этом уверен на все сто, что используют они его только в своих интересах... Но я же стану победителем крыс. Человеком, спасшим мир от нашествия... Жаль, что перспектива меня не устраивает...Может пора определиться?.. С кем я?.. Кто мне дороже? Люди или крысы?..".
  - Я один, но это не значит, что я одинок, - произнес он вслух и не раздеваясь, лег на продавленный диван, рядом с котом, оставленным в наследство бывшей супругой.
  Беспорядочные мысли крутились в голове... Почему-то вспомнился один из экспериментов, когда Семен рассказывал в очередной раз о чуме...
  ***
  Говоря это, Афанасий Филимонович мало верил в то, что Фитингоф примет меры. Немцы, заседавшие в коллегии, верили в устав и форпосты, разбросанные по российским дорогам. Они свято были уверены, что чума никогда не доберется до Москвы:
  - Господа, я обязан доложить в Медицинскую коллегию о случаях смерти от "злой лихорадки". - Я русский врач. Мне вверен военный госпиталь. Я не могу умолчать этот факт.
  - Афанасий Филимонович, миленький, да разве ж я против, но поймите, что его сиятельство и слышать ничего не хочет. Вы только беду на себя накличете. Бросьте вы этот рапорт и поезжайте с миром.
  - Я дворянин, а не лакей и поп-ро-шу...
  Расположившись на кровати с высоким балдахином, в ночном колпаке и широком турецком халате, президент Медицинской коллегии рассеянно слушал утренний доклад секретаря, нехотя просматривая почту.
  - Что есть за шум?
  - Ваше сиятельство, рапорт от доктора Шафонского, - Фитингоф взял с подноса бумагу, и бегло на нее взглянул.
  - В Москве ест много плохой врач, он пугайт нарот, - его сиятельство отвратительно говорил по-русски и не любил народ, но когда это касалось поучений, всегда о нем вспоминал.
   Афанасий Филимонович вернулся в госпиталь поздно. На подъезде, путь карете преградил бравый солдат, ссылаясь на его же приказ.
  - Порадовал голубчик. Спасибо за службу.
  - Рад стараться! - гаркнул в ответ усач.
  По периметру горели костры, разнося клубы густого дыма. На заднем дворе повизгивала пила, стучали топоры. Команда строила новый карантинный барак.
  "Это хорошо, - подумал Афанасий Филимонович и тут же решил отписать о случившемся Забелину. - Говорят, что к нему сейчас прислушиваются... Усиливать нужно карантинные меры... Проспим мы с этими немцами Москву... Ей Богу проспим...".
  ***
   Январь выдался холодным, снега выпало мало. За рекой, на Софийской набережной, в желтом трехэтажном доме "Большого суконного двора" светились окна, отбрасывая тусклый свет на внутренние строения. Полтора десятка мужиков суетилось у саней, загружая завернутые в рогожу мертвые тела. Это повторялось каждую ночь. Грузили и везли прочь со двора.
  - Но милл-ая, - седобородый поправил вожжи, - не ровен час и нас так свезут, - он перекрестился. - С Богом. Народ мрет, а им хоть што, - старая кобыла напряглась, скрипнули полозья. Сани медленно двинулись вдоль казенного дома.
  - Федор, погодь. Ешо одного сыскали. Видать недавно помёр, - Федор придержал кобылу. - Клади, клади грешного... Ну, пошел, да смотри не сболтни чего...
  В марте поменял Федор сани на телегу - распутица, грязь. Со счету давно сбился, скольких-то он вот так перевозил за зиму. Начали поговаривать, что на Москве немцы лютуют, в карантинные дома народ хотят упрятать, а пожитки-то сжечь.
  - Не к добру это, прости Господи, не к добру...
  - Бежать надобно, бежать...
  - Куды бежать-то?
  - Да куды хош, если жисть дорога, не то свезет тя Федор в яму...
  На Софийской набережной светятся окна, тихо на мануфактуре, разбежался народ. Все до единого, кто жив остался. Охрана и та сбежала. Ничего не тронули, разбежались, кто куда. Разбежались мастеровые и подмастерья, разбежались все. Стоит теперь казенный дом пустой, как сирота за Москвой-рекой.
  - Говорил я тебе, Иван Петрович, доложить надобно генерал-губернатору, - Герасим Прокопьевич суетился, поминутно оправляя кафтан.
  - Говорил ты, а докладывать мне. Один вон доложил, так что, поверили? Хрен там. Немцы все под себя подмяли, ни пикни, а чуть что... Делать-то, Герасим, что будем? А?
  - Сукно свезти надобно и схоронить до лучших времен. Остальное подпалим, а генерал-губернатору Салтыкову отпиши, что так, мол, и так, бунт. Людишки все пожгли и разбежались, а про мор молчи, авось пронесет.
  - Умно. А коли дознаются?
  - На своем стой. Не знал, мол, ничего, чернь безумствует, - Герасим Прокопьевич приглушил голос, - Бог милостив, может и обойдется...
  
  Глава 9.
   Иван проснулся поздно. Утро обрадовало ярким солнцем, пробивающимся сквозь тюлевые занавески. Перевернувшись на спину, потянулся и еще минут десять лежал, тупо разглядывая ржавые разводы на потолке, оставшиеся с прошлой весны, когда верхние жилтоварищи залили кипятком все пять этажей его сталинки. Сегодня воскресенье, торопиться никуда не нужно... впереди целый день.
   Иван не любил ни воскресений, ни праздников. В эти дни на него наваливалась сосущая пустота. Посему затеивал грандиозную уборку, которая моментально надоедала. Ограничившись ликвидацией залежей мусора, быстро заваливался на диван, прихватив книгу и перемотанный скотчем телевизионный пульт. Сопливые сериалы он тихо ненавидел, а приличные фильмы попадались редко. Иной раз, услышав голос итальянского тенора, замирал, чувствуя, как от восторга, приливает к голове кровь. Неожиданное счастье растворялось, оставляя в душе ощущение нехватки морского воздуха и зелени оливковой рощи. Его взгляд устремлялся на старенькую репродукцию, висевшую над диваном, и на душе вновь становилось тепло и спокойно так, словно сам лежал на разогретых солнцем каменных ступенях и вдыхал аромат виноградной лозы.
   Умывшись, он, долго наблюдая за своим отражением в зеркале, и наконец, произнес вслух:
  - То тебе не так, и это не эдак. Поперечный ты какой-то, Ваня. Здоровый мужик, а живешь черте как. Людей изменить задумал. Да ты на себя посмотри. Кто ты есть такой? - сказал сам себе, а фраза почему-то зацепила и кольнула в пушистое самолюбие.
  "Собственно, что я собой представляю? - думал он. - Первая попытка рассказать о возможности общения с крысами с треском провалилась. И ведь кому рассказал-то... А вместо понимания - потерял друга... А может и не потерял? Ну, а как же это назвать, когда тебя мягко послали? Обидно, чертовски обидно, но это я переживу. А вот что делать дальше? Огромный вопросище...- он еще немного покривлялся у зеркала, состроив противную гримасу, и поплелся выкидывать мусор".
  К мусорным контейнерам вела узкая тропинка, живописно усыпанная обрывками бумаги и прочими отходами человеческой жизни. Иван брезгливо маневрировал между кучками, балансируя увесистыми пластиковыми пакетами, пугая бездомных котов и собак, просяще заглядывающих ему в глаза.
  На краю зеленого мусорного контейнера, абсолютно не реагируя на появление человека, сидела большая серая крыса, внимательно разглядывая мусорное содержимое.
  "Сергей прав. Ну, кто из здравомыслящих сможет поверить в ее разумность?"
  Звук упавших пакетов не испугал крысу. Она только чуть повернула мордочку, и на одну секунду взглянула на визитера.
  - Что бы путного принес, а то тащишь один пластик и всякую дребедень, - прозвучал голос в его голове.
  "Доигрался...Вот вам и глюки, - проткнула сознание шальная мысль".
  - И все-таки люди очень странные создания. Молчишь - за разумного не принимают, говоришь - не нравится.
  Голос звучал отчетливо, от чего Иван рефлекторно затряс головой.
  - Думаешь, что только твоя техника что-то может, а мы так, бесплатное приложение? Молчишь. Семен предупреждал, что ты странный, Иван Павлович.
  Услышав свое имя, Иван вздрогнул, и впервые в жизни почувствовал себя не защищенным, подопытным кроликом.
  - Я...
  Все было, как в эксперименте, но не было ни его лаборатории, ни аппаратуры...
  - Иван Павлович, ты бы лучше чем-нибудь угостил меня, - крыса смотрела на него выжидательно. - Чего смотришь? До сих пор не можешь поверить? А как же ты хотел, чтобы поверили другие? Чудак, право слово чудак.
  - Пошли, - Иван позвал то ли крысу, то ли собственную галлюцинацию. - Пошли, пока кто-нибудь не застукал меня разговаривающим с крысой, - и повернувшись, направился к дому.
  Картина выглядела действительно странно. Иван маневрировал на узенькой тропе, а рядом, то подпрыгивая, то семеня, бежала серая крыса. Оба поминутно оглядывались по сторонам, как заядлые конспираторы, делая вид, что о существовании сотоварища даже и не подозревают.
  В подъездном полумраке Иван нащупал замочную скважину, вставил ключ, и словно пытаясь еще раз в чем-то удостовериться, внимательно посмотрел себе под ноги. Рядом с ботинками, чуть изогнув длинный хвост, сидела на задних лапах крыса и внимательно следила за его движениями.
  - Все еще думаешь, что я тебе приснился? А может, приглашать в дом не хочешь? - такая постановка вопроса несколько отрезвила.
  - Заходи, - щелкнув замком и не вступая в полемику, произнес смущенный биолог.
  Крыса юркнула в приоткрытую дверь, и быстро пробежавшись по квартире, вновь очутилась в прихожей, где Иван переобувался в домашние тапочки.
  - Сума сошел, - взвизгнул в голове голос, - встречу с котами я не планировал.
  - А-а, - протянул Иван, - это Федор, он у меня старый и тихий. До тебя здесь и мыши и хомяки и свинки разные жили, так что ему не до кого нет дела, лишь бы кормили вовремя.
  - Ну, за еду-то мы все обычно тихие. Людей тоже корми чуть получше, и они молчать будут. Сытые, они на всё готовы смотреть сквозь лапы.
  - Да ты оказывается философ. Звать-то тебя как?
  - Как нравиться, так и зови. У нас имен нет. Мне собственно без разницы.
  - Ну, тогда... Кстати, есть то хочешь?
  - Странный ты. Помойка - не ресторан, так что давай, не откажусь.
  Иван извлек из холодильника вчерашний нарезанный сыр и сразу вспомнил о Сергее. Противное ощущение немедленно всплеснуло вверх, как осадок со дна бутылки.
  - Переживаешь? Не стоит. Понять другого человека вам сложно, хотя и говорите на одном языке.
  - Серый, - само собой вырвалось у Ивана.
  - Вот погляди-ка и имя мне придумал. Похоже спорю я с тобой, как твой Серёга... Бывает. Пусть будет Серый. Мне нравится. Ты сыр то мне дай, а то держишь его, словно жаль тебе с ним расставаться.
   - С кем, - не поняв, переспросил Иван.
  - С сыром конечно, а ты все о потерянной дружбе беспокоишься?
  Иван положил кусочки сыра на пол, а сам, устроившись на стуле, закурил.
  - Кстати, вот этого понять я тоже не могу. Жжете траву и дышите. Морда только от этого болит, - Серый дернул носом и, взяв сыр передними лапами, начал его быстро поглощать.
  - Странно, разговариваю с тобой, слышу тебя, а ты даже мои мысли...Как это возможно?
  - Об этом у тебя лучше спросить, ведь аппарат ты, а не я придумал.
  - Аппарат, аппаратом, но сейчас-то как?
  - Чего не знаю, Иван Павлович, того не знаю. Мы экспериментов над людьми не ставили и в клетках их не держали. Знаю только, что некоторые ваши особи могут иногда общаться с разумными тварями, живущими на этой планете, а что и как точно не скажу.
  - Значит, я один из тех, кто может понимать язык животных?
  - Выходит, что так, - Серый говорил, не переставая глотать сыр, - Только скорее не язык, это, пожалуй, можно назвать способностью крыс проникать в сознание некоторых людей и при этом быть вами понятыми.
  - Д-а. И что, есть еще такие же, как я? Вернее есть еще с кем вы можете контактировать?
  - Есть парочка. Один сейчас в тюрьме, его к высшей мере приговорили. Он с крысами разговаривает, а все думают, что он сума сошел от страха. Второй на овощной базе в Майами работает. Наших иногда подкармливает, но о своей способности, ни кому не говорит, боится, что никто не поверит, а его лечиться отправят.
  - Вот, вот и я про то же, - Иван глубоко затянулся. - С одной стороны вроде бы все правильно и понятно, а вот как рассказать кому...
  - А зачем? Ведь все равно не поверят. Вам - людям вообще свойственно не доверять друг другу. Вы всегда ждете подвоха, да и вообще доказать вам что-то крайне сложно, - Серый говорил так, словно знал Ивана много лет и поэтому откровенничал по полной программе:
   - Вы вон до сих пор по столбам лазите, на которых табличка, заметь Иван Павлович, вами же приколочена - "не влезай, убьет". Вы все равно лезете, а потом пытаетесь понять, как же это произошло. Нам проще. Мы привыкли доверять своим соплеменникам. От этого зависит наша жизнь, а вот у людей с этим проблема, - Серый доев сыр, пристроился в углу у холодильника так, что ему хорошо была видна вся маленькая кухня.
  - С тобой не поспоришь.
  - А ты и не спорь, а лучше сырку добавь, холодно на улице, есть постоянно охота.
   В этот день Иван лег поздно, и долго не мог уснуть. В тишине слышал, как в углу копошиться Серый, и лежа в ногах, тяжело вздыхает Федор.
  Мысли о его способности слышать крыс вперемешку с ощущением то ли собственной ущербности, то ли гениальности, приправленные сомнениями по поводу собственного психического здоровья, заставляли ворочаться на скрипучем диване, и накручивать на себя короткое китайское одеяло.
  
  Глава 10.
  - Люди говорят, что за рекой бараки для болящих строят, - едва поздоровавшись, начал с порога Дмитрий Прохорович - человек набожный и отчаянно боявшийся даже незначительных слухов о моровой язве.
  - А ты слушай больше. Врут. В Даниловском монастыре построили их. Туда всех подозрительных свозят. Там у них военный лекарь приставлен. Из Дунайской армии его к нам прислали. Мне это доподлинно известно от Ивана Петровича, у него брат - Андрей Петрович, при Медицинской коллегии служит, - оба немного помолчали.
  - Д-а-а, народ-то мрет, как мухи по осени, пол Москвы почитай в ямы свезли. Иван Петрович сказывал, что сам генерал-губернатор из Москвы сбежал. Что делается а, что де-ла-ется - услышав это, Дмитрий Прохорович начал усиленно креститься.
  - И Юшков - обер-полицмейстер тоже говорят, из Москвы подался. Бегут, все бегут. Им то что, сел в каретку да в свое именьице отбыл, а я вон, на кого все оставлю? Боже милостивый, - Дмитрий Прохорович размашисто перекрестился.
  - Так глядишь, и останемся мы с тобой в Москве одни, Дмитрий Прохорович, с чернью и крысами, их нынче на улицах-то тысячи. И откуда только берутся?
   Колокольный звон, перемешенный с едким дымом костров, плыл над Москвой, поднимаясь к августовскому небу, пугая живых и оплакивая умерших. По городу рыскали шайки грабителей, растаскивая все, что попадалось под руки в зачумленных домах, а по мостовым гремели подводы, нагруженные мертвыми телами, в сопровождении команд из каторжников.
  - Чё уставился, выволакивай.
   Железный крюк впился в детское почерневшее тело, забившееся перед смертью за печку.
  Из дверей домов, поочередно, волоча за собой на длинных крюках изуродованные чумой тела, выходили колодники, облаченные в пропитанные дегтем балахоны, наводя смертельный ужас на оставшихся в живых Москвичей.
   К обедне у Варварских ворот выставили икону Боголюбской богоматери, и народ повалил. Шли толпами, от мала до велика. Плакали, просили пощады. Москва, жаждала исцеления от чудотворного образа, но мор только креп и разрастался. Еще гуще стоял дым, еще больше мертвецов выволакивали из домов.
   Архиепископ Амвросий говорил тихим вкрадчивым голосом:
   - Дабы прекратить поток заразы среди народу, икону оную убрать требую. Приказ исполните ночью. Икону спрячьте подальше, а сами в Даниловском монастыре укройтесь от греха, - поклонившись Амвросию, монахи удалились.
   ***
   Разрывая завесу дыма, через кремлевские зубцы проникли первые солнечные лучи, осветив гудящую в такт набата многотысячную толпу.
  -Икону скрали... Матерь заступница-а...
  - Бей их...
  - Амвросий - ирод ...
  - Спрятал сука...
  - Бей вора...
  Над Москвой гудел набат. У Варварских и Ильинских ворот, потрясая топорами и кольями, ревела разъяренная толпа. Мелькали кафтаны, рубахи, всклокоченные волосы и обезумевшие глаза. Треск, лязг, языки неуверенного пламени, надсадные крики, вперемешку с уличной пылью и дымом. Затрещали двери домов, загорелись чумные бараки, толпа разделилась. Одни двинулись к консистории в поисках Амвросия, а другие, изрыгая проклятия, к Даниловскому монастырю.
  На подходе к Красной площади, путь обезумевшей толпе преградил небольшой отряд генерал-поручика Еронкина. Он был из тех, кто не сбежал из Москвы. Не приученный воевать с народом, он колебался, гарцуя перед шеренгой на рыжем коне, полагая, что вид взятых на изготовку ружей остановит мужиков.
   Завидя его толпа взревела и ринулась вперед.
  В одну секунду осознав, что только вид крови отрезвит взбунтовавшуюся чернь, генерал-поручик перекрестился, и что было сил, прокричал:
  - Первая шеренга! С колена... Це-е-льсь...
  В солдатскую цепь ударили камни. Кто-то взвизгнул, как раненый пес, и с окровавленной головой упал навзничь. Цепь колыхнулась...
  - Пали!
  Залп... Площадь заволокло пороховым дымом. Сотня раненых и убитых упали на булыжную мостовую. Залп... Толпа взвыла, остановилась и отошла, унося с собой окровавленные тела.
  Ветер трепал плюмаж на треуголке генерала. Еронкин опустил шпагу, придерживая разгоряченного коня.
   "Клин клином вышибаем... Надолго ли хватит кровавого страха?.. Страшнее ли картечь моровой язвы? - думал он, вкладывая шпагу в ножны"...
   У Даниловского и Донского монастырей же было все иначе. Одурманенная кровью и болезнью толпа била и рвала, жгла и ломала все, что встречалось на ее пути. Амвросий, напуганный бунтовщиками, пытался скрыться в Донском монастыре, но толпа настигла и безжалостно растерзала архиепископа на куски.
   Кровавый закат. Встревоженное воронье медленно кружит над умирающей Москвой. Зловонье, дым и мертвенная тишина в опустевших дворах. Городом правит Чума....
  ***
   Иван проснулся в холодном поту, затравленно озираясь по сторонам. Чересчур живыми были эти видения. Голоса, голоса... Они до сих пор звучали в голове, а над ними плыл Московский набат. Всё было реальным, словно он был там и видел своими глазами: скорчившихся мертвецов, черные балахоны со страшными прорезями для глаз, чуть дымящуюся кровь на мостовой и истерзанное тело Амвросия.
  "Нет... Так, не пойдет...С этим надо что-то делать...Еще одна такая ночь, и мне точно потребуется психиатр...".
  Он раскурил сигарету. Табачный дым тоненькой струйкой потянулся к потолку, рисуя на стене замысловатый, дрожащий рисунок тени.
  - Вонь по всей квартире, дышать нечем, - голос разбуженного Серого зазвучал в голове и привел Ивана в состояние близкое к панике. - Нежный ты, Иван Павлович, суетишься, делать, что с этим не знаешь. А чего знать-то? В отличие от нас, вы ничего сами о себе не знаете. Предков и тех до седьмого колена не вспомните, не говоря уж об истории. Так что считай, что тебе повезло. Книжки пиши, глядишь, и нам от этого польза будет, а то не верите вы не во что и на нас смотрите, как на заразу. А вот курить, Иван Павлович, ты бросай. Пользы от этого мало, а вреда хоть отбавляй.
  "Писать...Может это и выход....По крайней мере, за идиота не сочтут..".
  Он потушил сигарету и вновь улегся на диван. Вставать было рано, за окном чуть расступалась ночная мгла...
  
  Глава 11.
   Утренний мороз был знатным. Промучившись, минут двадцать, и окончательно посадив аккумулятор, Иван оставил попытки завести заледеневший двигатель машины. На работу пришлось идти пешком. Смысла дожидаться автобуса, дрожа на остановке от холода, а потом трястись в переполненном солонее Пазика, не было.
  "Всего-то пара остановок, - решил он, прибавляя шаг".
   Мороз щипал щеки и нос, забирался за воротник, подгоняя таких же, как он, пешеходов.
  В институтском корпусе попеременно ревела сигнализация, оповещая об открывающихся дверях лабораторий. В кабинете было тихо. В углу, пристроившись рядом с покатым столом, сидел Олег, крепко прижимая к себе огромный грязно-серый бокал с дымящимся чаем. Его железный конь сегодня тоже бастовал, и он добирался на работу, как и Иван, пешкодралом.
  - Чай будешь? Горячий. - Начал он, протянув руку Ивану. - Если б не зарплата, сидел бы сегодня дома, не вылезая на такой мороз. Кстати, сколько там градусов?
  - А кто его знает. - Отозвался Иван, наливая в бокал кипяток. - Синоптики, как всегда слегка промахнулись, - оба хихикнули, потирая раскрасневшиеся от мороза щеки.
  - Обидно, если б не диссертация, бросил бы все к чертовой матери. Понимаешь, Вань, надоело всё. Глаза на эту контору не глядят. Поверишь, зарплату только и жду. У меня семья, кормить чем-то надо, а в этом здании крысы и те полуголодные. Не нужна наша наука ни ко-му. Мы вон вакцины сочиняем, а им наплевать. Купят иностранную фигню, деньги отмоют, и сидят довольные, пузо чешут, - Иван слушал вполуха очередную, как он называл, песню вещего Олега.
  Собственно об этом говорили все и постоянно, но Олег, пожалуй, чаще и злее. Он не любил работу, но и изменить что-то не пытался. Брюзжал целыми днями, как старик, наводя на всех тоску, включая лабораторных крыс.
  - Они даже не представляют, сколько я должен заплатить за ясли, квартиру. Сколько стоит одежда для детей, а накормить... - Олег все говорил и говорил...
  "Он конечно прав... Зарплаты у нас - не позавидуешь,... Да и работа-то, прямо сказать, так себе. Бумажки, мышиная возня, интрижки... Народ стонет. А куда уйдешь? Везде одно и тоже. Везде воюют за денежные знаки... Так устроен весь мир, - рассуждал он, слушая песню Олега".
  - Ну, это ты загнул, Иван Павлович. Положим, не весь мир бьется за ваши деньги, - прозвучал в голове голос Семена. - На кой, например, они мне? Это вы сами себе головную боль придумали, вот и мучаетесь. Товар - деньги - товар, - Ивану даже показалось, что Семен смеется.
  В присутствии Олега, разговаривать с Семеном было нелепо, хотя...
  - Слышь, Олег, - Иван показал рукой на стеклянный куб, - Семен вот тебя поддерживает. Говорит, что денежные знаки - это зло, придуманное людьми.
  - Зло - это для тех, у кого их нет, а для других сплошная сказка, - огрызнулся вещий Олег, приняв сказанное, как прелюдию к началу длинного спора.
  - А вот это ты зря. Скажешь, что у богатых нет проблем? - Иван принял вызов. - У них деньги есть, а толку что? Не спи, трясись, да жди пулю в подъезде. Конечно, едят от пуза, но и риск велик. Вот за него им и платят, - Иван рассмеялся. - А ты хочешь здесь сидеть и миллионами ворочать. Подавайся в рэкетиры, двух трех дружков на тот свет отправь, капитал сколотишь. Там глядишь и нефтяную вышку где нибудь сопрешь. Вот потто-оо-м сиди, ешь, пей да посматривай по сторонам, нет ли еще желающих её у тебя оттяпать... Так что им тоже не позавидуешь.
  - Не все же бандиты, - обиделся Олег. - Есть и вполне приличные люди, заработавшие себе не плохой капитал, - разговор о деньгах, Олега всегда заводил.
  - Ну, назови хоть одного честного, - Иван подзуживал, временами посматривая на то, как реагирует на их словесную перепалку Семен.
  - Художник, - чувствуя в словах Ивана подвох, выпалил Олег, - художник, например, нарисовал картину...
  - Не нарисовал, а написал, - поправил Иван, придавая спору еще большую остроту и тем самым сбивая с мысли собеседника.
  - Да какая на хрен разница: написал, нарисовал. Деньги-то он честно заработал.
  - Ну, это как ещё сказать, - подлила масло в огонь, только что вошедшая в лабораторию сероглазая Наталья.
  Она, продефилировала к своему столу, и водрузила на него огромный пакет.
   - Все не уйметесь, опять спорите.
  - Ты не учи, а лучше аргументируй, - отозвался из своего угла вещий Олег.
  - А что здесь сложного? Хороший художник - мертвый художник. Тот, что угараздился сделать себе состояние при жизни, топтал своих коллег по цеху и активно лизал задницы у тех, чьи парсуны пи´сал. А вот за то, что лизал, ему деньги-то и платили. Поня´л?
  - Грубовато, конечно, для молодой и красивой женщины, но в тему, - Иван явно веселился.
  - Да пошли вы, - Олег даже вскочил со своего места. - По-вашему выходит, что честно заработать нельзя?
  - Да успокойся ты, не кипятись, - Иван заговорил примирительно. - Сам посуди, кто в нашей конторе хорошо получает? То-то... А как они залезли наверх? По головам, в том числе и по нашим... И так было всегда и везде. Есть, конечно, исключения, но они, как сам догадываешься, только подтверждают правило. Мир, Олежек, любит сильных, и они только и выживают - это закон, и тебе его не переломить. А вот, заставить сильных мира сего прислушаться к нам, пожалуй, можно, правда, в это очень мало кто верит, пытаясь просто приспособиться к жизни, - говоря, Иван автоматически вспомнил о разговоре с Сергеем, от чего на душе стало поганенько.
  Постепенно собрался лабораторный народ, нехотя, как всегда бывает после выходных, приступая к своим обычным делам. Спор сам собой затих, звякали в штативах пробирки, вертелись окуляры микроскопов, щелкали аппараты, рисуя причудливые кривые.
  Впервые Иван был занят работой и одновременно мысленно разговаривал с Семеном. Такое общение было не привычным, но нравилось обоим.
  - Да подожди ты тарахтеть, - вырвалось у него вслух. Он обернулся и поймал на себе несколько удивленных взглядов коллег. - Я говорю, - произнес он громко, так что бы все слышали, - Семен вон волнуется. Наталья принесла ему целый пакет харчей и зажала.
  - Ой, я и совсем забыла, - встрепенулась Наташа. - Я тебе Сенечка вкусненького принесла, - и она тут же полезла в пакет, извлекая из него обрезки сыра, колбасы и прочей снеди. - Вчера у Павлика день рождения был, - уточнила она, - вот я и собрала, не выбрасывать же.
  Наташа была доброй и мягкой женщиной, переживающей за каждую крысиную жизнь. Она всегда подкармливала их со своего стола, за что лабораторный народ называл ее "крыса - мать". Она знала и не обижалась. Единственное живое существо, которое она не переваривала, и всегда когда был повод, показывала это, был вещий Олег. Говорят, что несколько лет назад у них был роман, но что-то не срослось. Олег целовал Наталью, но женился на другой, ну, а женившись только и делал, что ныл о нехватке денег. Наталью это выводило из себя, и она ни когда не упускала случая уколоть свою бывшую любовь. Правильно говорят, что нет страшнее врага, чем обиженная женщина.
  - Ешь дорогой, ешь. Кто тебя еще покормит? У них у самих денег детям на штанишки не хватает, - Олег тут же вспылил, быстро сообразив, в чей огород бросила Наталья камень.
  - Да, не хватает, но тебя это не касается, - выпалив, он нарочито медленно направился в коридор, разминая в пальцах сигарету.
  - Касса еще закрыта, да и курить в рабочее время не полагается, - послала Наталья вдогонку ядовитую стрелу.
   К их перебранкам все давно привыкли и не обращали внимания. На Олега подобные выпады всегда действовали, как красная тряпка на быка, но в отличие от последнего, он на нее не бросался, а старался быстро ретироваться, не давая Наталье времени на развитие очередной атаки.
  " - А у вас подобное бывает? - мысленно задал вопрос Иван, провожая взором, раскрасневшегося от волнения Олега. - Или это исключительно человеческая особенность?
  - Ты что думаешь, что только у людей ругаются самки с самцами? В природе все и всегда дерутся за самок, а те иногда показывают свои зубы.
   - Вот именно, что иногда, а у нас это каждый день и практически у всех.
  - Опять преувеличиваешь, Иван Павлович. Если тебе не повезло с женой... - в этот момент Иван оторвал взгляд от рабочего стола и удивленно уставился на Семена, доедавшего очередной кусок Наташкиной колбасы.
  - А про меня-то ты откуда знаешь?
  - А чего тут знать. Живешь один, ешь что попало. Серый говорит, что у тебя от жены только и осталось, что престарелый кот, - и тут Иван только вспомнил, что у него дома остался Серый.
  - Не волнуйся, ничего с ним не случится, - тут же вклинился Семен, - а вот еды прихвати, а то ходят они там с котом, из угла в угол, и даже крошек приличных найти не могут"
  Особой заботливостью Иван не отличался и частенько оставлял Федора без корма, думая, что всегда успеет накормить его вечером. От такого замечания в глубине души шевельнулось некое подобие совести, но тут же улеглась на место, так как было найдено железное оправдание - я занят, я на работе.
  - Вот поэтому и ушла. Кому нужен самец, который вечно занят. Ценятся добытчики и половые гиганты, а такие, как ты, Иван Павлович, живут... - не дослушав, Иван встал и направился в коридор, вслед за Олегом.
  "Дожился - крыса меня жизни учит. Свихнуться можно. Хотя он прав, я абсолютно не уделял ей внимания. Федору сегодня же куплю корм, пусть порадуется старик...".
  Рабочий день подходил к концу, когда в лабораторию заглянуло миленькое личико.
  - Мне бы Ивана Павловича, - пролепетала девушка, при этом страшно стесняясь.
  - Слушаю, - Иван даже не оторвал голову от своих записей.
  - Меня направили к вам, - она запнулась, покраснела и чуть не заплакала.
  - Кто направил? - и только сейчас Иван удостоил ее своим взглядом.
  На него смотрело удивительно красивое лицо. Правильные черты, аккуратно причесанные, как у учительницы из прошлого века, светлые волосы, пронзительно голубые глаза, хрупкие плечи и испуганный вид - это то, что мгновенно подметил Иван.
  Он вопросительно посмотрел на нее из-под вечно взлохмаченной шевелюры.
  - Я к вам на практику. Вот направление, - сказав, она еще больше смутилась, ощущая на себе любопытные взгляды окружающих.
  - Вот радость, - дурашливо воскликнул Иван. - То план им гони, то детский сад воспитывай. Как звать-то?
  - Марина.
  - Главное, что... - он хотел сострить, но вовремя остановился, заметив, как маленькие плечики напряглись, а в глазах засверкали две росинки. - Ты не переживай, садись, все уладим, у нас не кусаются. Это в серпентарии одни змеи, а у нас сплошные крысы, большие в белых халатах, маленькие, в белых шкурках, но все не кусаются и в основном живут мирно, - он даже улыбнулся, представив себе сказанное за удачную шутку. - Понимаешь, Марина, - Иван сделал серьезное лицо. - Сегодня очень важный для нашей лаборатории день.
  Девушка очень внимательно смотрела на него, ловя каждое его слово.
   - Сегодня, у нас долгожданная, - он сделал паузу, а миленькое личико сосредоточилось так, что казалось, что от напряжения лопнет лента, туго затянувшая ее красивые волосы. - Сегодня, Мария, у нас зарплата, и к тому же конец рабочего дня, поэтому прости, отдыхай, а с завтрашнего дня...
  Его слова не обидели, а скорее обрадовали. Девушка облегченно выдохнула, быстро попрощалась и скрылась за дверью, так же внезапно, как и появилась.
   Обычно, после окончания рабочего дня, Иван оставался в лаборатории. В тишине он проводил эксперименты и думал, думал, думал...
  "Нет... Сегодня по магазинам, пополнять запасы, а то и впрямь стыдно...".
  - Правильное решение, - поддержал Семен.
  Как и полагается начальнику, Иван, включил сигнализацию, и прежде, чем дверь щелкнула английским замком, услышал знакомый голос:
  - А она тебе здорово понравилась. Смотри не упусти, Иван Павлович, а то потом пожалеешь...
  
  Глава 12.
   Мороз немного отпустил. Вечерние городские огни, падающий снег, блеск витрин и человеческая суета - вечно куда-то спешащая, бегущая и опаздывающая. До нового года еще целый месяц, а народ уже охвачен всеобщей потребностью стяжать продовольственные блага. Окунувшись в магазинный водоворот, струящийся между переполненных прилавков, Иван, поймал себя на мысли, что и сам тянет руки к красивым упаковкам, набивая тележку, как хомяк нору перед холодной зимой.
   Щелкнула входная дверь, возвестив приход хозяина. Прихожая наполнилась тусклым светом бра и хрустом разноцветных кульков и пакетов. Федор лениво спрыгнул с дивана и опираясь на передние лапы прогнул спину. Проведя полный цикл кошачьей гимнастики, он подошел к Ивану, зацепил его хвостом и вежливо мяукнул.
  - Знал бы, на помойке остался, - не вылезая из угла, прокричал Серый. - Все люди, как люди, а у тебя ни хлеба, ни воды. Тараканы и те ушли к соседям.
  Голос гремел в голове так громко, что Иван рефлекторно сморщился.
  - Да не ори, голова от тебя трещит. Принес я, принес, сейчас всех накормлю, - это заявление почему-то больше подействовало на Федора, тут же проследовавшего к своей плошке.
  - Пока накормишь, лапы скорее протянешь, - не унимался Серый. - Приперлись к нам, а кто вас собственно звал? Жили мы на Земле без вас и ничего, ни кто под лапы асфальт не совал, - он так бы и продолжал, если бы большой кусок сыра не упал рядом с его острой мордой.
  - Ешь, а то раскричался, словно самый голодный на свете.
  В отличие от Серого, Федор, терпеливо прохаживался вокруг миски, ожидая свою порцию мороженой кильки. Но свершилось чудо. В руках Ивана появился пакетик Вискаса, издающий неповторимый запах тушеного мяса. Федор не выдержал и издал звук, чем-то похожий на мя-у-о-о-со..
  Накормив живность, Иван устало вытянулся на диване. Спать вроде рано, но и желания чем-то заняться не было. Он лежал, вспоминая голубые испуганные глаза Марины, прохаживаясь взором по итальянской деревушке на репродукции.
   "...Да, она действительно красива-а... - он перевернулся на бок, скрипнув пружинами дивана, и погрузился в полусонное состояние...".
  ***
  - Гриша, ступай себе с Богом, - персидский ковер приглушил шаги уходящего графа.
   Донесение о лютой смерти Московского архиепископа долетело до Петербурга с дымом костров и печалью приближающейся осени.
  - Слышали? Самого Орлова посылают в Москву...
  - Там же мор... Надоел видать матушке...
  - Вот оно что...
  - Еще не уехал, а по нему говорят, уж заупокойную панихиду готовят... Так-то вот... Одно слово - бывший... Тише, тише господа...идет...
   Колокольный звон, барабанная дробь, трубные звуки, конский топот, скрип подвод и мерная поступь тысяч ног. Четыре полка лейб-гвардии с полной выправкой двинулись на Москву. Впереди семьсот верст, брошенные деревни и моровая язва, пожирающая людей.
   Желтые березняки и кровавые всполохи осин мелькали за окном дорожной кареты. Орлов задумчиво смотрел на убегающий пейзаж и вспоминал:
  "Кажется, совсем недавно записался в шляхетский корпус... Эх, молодость... Армейский пехотный полк... Цорндорфская баталия - там всё было просто и понятно: пруссаки с их Фридрихом II, русское войско с генералом-аншефом и обоюдное желание драться... Кровь, грохот батарей... Трижды ранили, но не дрогнул, устоял... А время-то бежит, и пожелтело, как дерева за окном... Что сейчас-то?..Где супротивник?.. С кем воевать-то посылаешь?... С язвой али с обезумевшим народом?..".
   Низкое серое небо нависло над городом. Едкий дым и всеобщее уныние, разметал набат 26 сентября 1771 года, в Москву входила лейб-гвардия.
  Штаб-квартиру граф Орлов приказал разместить на Остоженке, в доме генерал - поручика Еронкина...
  - Город разбить на квадраты и к каждому приставить лекаря, - граф бегло диктовал, словно набрасывал диспозицию. - Зачумленные дома заколотить и красными крестами пометить. За грабеж казнить немедля на месте. Всех, кто осмелится сокрыть больного али мертвого - ссылать в каторгу навечно, - крупными мазками он рисовал войну с невидимым врагом. - Вокруг города установить крепкие кордоны и заставы, - поручик едва успевал записывать. - В Николо-Угрешском монастыре сколотить бараки, - граф прошелся по кабинету, вслушиваясь в настороженную Московскую тишину. - И целыми днями пусть бьют в колокола так, чтобы чертям тошно стало...
  Колокольный звон стелился над городом, ударялся в краснокаменные стены и уплывал за Москва-реку, гоня прочь обезумевших от звона крыс...
  ***
  Иван проснулся так же быстро, как и уснул.
  - Почему опять чума? - тихо спросил он, понимая, что Серый итак хорошо слышит.
  Серый ответил, как всегда в резкой форме. .
   - Это кажется, что я рассказываю о чуме. На самом деле я говорю о войне. Войне, которую мы ведем с завоевателями нашей Земли. Такая постановка вопроса тебя не устраивает? - В отличие от многих он не стеснялся в выражениях и говорил то, что думает, называя вещи своими именами, не пытаясь что-то приукрасить.
  - Выходит, что Московский бой крысы проиграли.
  - Эта была случайность и не более, - даже сейчас Серый не хотел признавать поражение. - Орлову повезло, но это не конец. Питер еще заплатит за лейб-гвардейские штыки.
  - Что ты имеешь в виду?
  - У нас еще будет время... Как-нибудь расскажу.
  - Странно, знаю тебя второй день, а ощущение, что мы давно знакомы. Вот только никак привыкнуть не могу, что говорю с...
  - С крысой, - перебил Серый. - Если тебе больше нравятся люди - я не против, но что-то их и не видать вокруг. Разбежались, как твой Серега. - В словах Серого промелькнула злая усмешка.
  - Ты неправильно меня понял.
  - Да всё я понял, - Серый повернулся к Ивану хвостом.
  - Для людей моя способность крайне необычна. Для них не естественно говорить, в полном смысле этого слова, с другими живыми существами. Понимаешь?
  Серый сел на задние лапы и заговорил, как прирожденный оратор:
  - Понять человека вообще очень сложно, так же, как понять рыжую крысу. В ваших головах полным-полно не определенных мыслей, и всё смешано в одну кучу. Вы думаете одно, говорите другое, а делаете совершенно противоположное.
  - Может ты и прав. Мы иногда действительно не можем понять друг-друга. Но Бог с этим...
  - Вот еще одно слово, которое я никак не могу уразуметь.
  - Ты о Боге?
  - Ну, о ком же. Молитесь, говорите, просите... У кого? Кого ни когда не видели и не слышали... Это ж смешно... Про Библию не начинай, не нужно....Знаем мы, как ее писали...
  - Эй, хвостатый безбожник, не перегибай палку, - Иван даже рассмеялся тому, что придал крысе такой статус. - Не думаете же вы, что всё созданное в мире - случайность?
  - Ну, и не по мановению Божию...
  Понимая, что разговор может перетечь в другое русло, Иван попытался вернуться к интересующей теме:
  - Оставь кесарю-кесарево, а вот лучше объясни, почему вы стали со мной общаться именно сейчас, когда я сделал аппарат?
  - Это, как раз, очень просто, Иван Павлович. Как бы ты поверил без прибора? Мы пытались, а толку что. Люди себе-то не всегда верят. Ты вон и сейчас по сторонам озираешься. Думаешь постоянно, не сошел ли с ума, - крыса оскалилась, словно пародируя человеческую улыбку. - Жила же у тебя крыса, рассказывать пыталась, а ты что? Всё за кошмарные сны принимал и только.
  - Да, - протянул Иван, - с верой у нас сложно, но и поверить в это - вещь не простая.
  - Вранье, - резко оборвал Серый. - Поверить - значит признать, что кроме вас на Земле есть еще разумные существа. А признав, рассыплется и догма о вашей исключительности. Вам придется с нами считаться. Да и не только с нами, надо заметить.
  - Ты хочешь сказать...
  - Именно. Кроме крыс есть еще много разумных существ, но мы первые, кто решил противостоять человеческому нашествию, а не продать свободу за кусок колбасы, как твой Федор.
  Иван задумался. В сущности, где-то в глубине души он понимал, что разум нечто большее, и он не может принадлежать только человеку, но добровольно отказаться от царского трона...
  Свет луны проник в комнату, выхватив из темноты стену с бумажными обоями, книжные полки и старинные часы. В наступившей тишине было слышно, как десятки маленьких колесиков вращают стрелки, отсчитывают секунды, веселя бронзовых купидонов.
  
  Глава 13.
  Как всегда не написал... Суеверие, а почему бы и нет?..
  Глава 14.
  Утро было прекрасным. Чистое голубое небо, солнце и искрящийся снег. Мороз ослаб и перестал гоняться за одинокими пешеходами.
   Входя в лабораторию, Иван сразу наткнулся на вопросительный взгляд Марины. Пристроившись на краешке стула, она держала в маленькой руке огромный бокал вещего Олега, пытаясь пить обжигающий чай. Эту картину можно было наблюдать всегда, как только в лаборатории появлялось милое женское личико. Новоявленной даме вручалась грязно-серая кружка, а Олег заводил песню о бескорыстной мужской дружбе. Иногда это веселило, иногда раздражало, но в целом давно всем надоело, как старая заезженная пластинка.
  - Охмуряешь? Лучше познакомил бы девушку с программой исследований.
  - Я и хотел. Время просто не хватило, - ничуть не смутился чайный вещун.
  - Я ж все-таки завлаб... к моему приходу мог бы хоть сымитировать творческую деятельность. А то сидят, чаи гоняют, - Олег слушал нотацию с широко открытыми от удивления глазами.
  Ничего похожего Иван раньше себе не позволял. С народом по пустякам не ругался, жизни никого не учил, а тут вдруг сорвался.
  "Что это на меня нашло? - подумал и, обращаясь к Марине, примирительно сказал":
  - Ладно, проехали... Какая у тебя будущая специальность?
  - Нейрофизиолог, - неуверенно ответили дрожащие губы.
  - Ну, и прекрасно. Кто-то же должен кормить Семена. Наталье Александровне помощница давно требуется.
  - Но я... я же на пятом курсе...я...
  - Я, я, а Наталья Александровна лет десять, как кандидат наук. Что ж теперь и Семена не кормить?
  Иван вновь удивился своей новой манере общения. Словно говорил не он, а кто-то другой.
  - Влюбился ты Иван Павлович, влю-бил-ся, - прозвучал в голове голос. - Вот мужики...чуть заметил симпатичную самочку и сразу здрасте - пожалуйста... Один усаживает, чай наливает, байки рассказывает, а другой, словно с перепуга, пары слов связать нормально не может. Смешно наблюдать за вами...
  - Это еще кто за кем наблюдает, - мысленно огрызнулся Иван. - Ты-то хоть не встревай, и без тебя тошно.
  - Я-то могу и помолчать, а вот ты, Иван Павлович, одни и те же ошибки совершаешь. Третью жизнь с одной и той же разобраться не можешь. Приворожила она тебя что ли?
  - Кто? Ты о чем? - не понял Иван.
  - Смотри дыру не просверли у неё на юбке. Кто да что...некогда мне. Наталья вон кормить собирается, - и Семен демонстративно перебежал на другую сторону вольера, где была расположена большая кормушка.
  Лабораторная жизнь шла своим чередом. Научный люд входил и выходил, крутил микроскопы, считал, писал и щелкал клавишами клавиатур. Ближе к обеду, когда из открытых дверей институтской столовой поплыл по коридорам сладковатый запах свежей выпечки, вновь активизировался вещий Олег. Всё утро он только тем и занимался, что разглядывал исподтишка профиль студентки.
  - Ну, как осваиваетесь? - спросил он, вроде невзначай проходя мимо Марины.
  Она хотела что-то ответить, но Наталья ее опередила, заметив горящий взгляд вещего Олега:
  - Ты, Марина, на этого примата внимания не обращай, - произнесла она громко, сделав акцент на примате. - Во всем институте есть только один приличный мужик - это Семен. Ласковый, благодарный и не разговорчивый, жаль только что крыса. Остальные прожорливы и похотливы. Конечно, это не относится к Ивану Павловичу. Он у нас бесполый завлаб, и женщины для него просто рабочие лошадки, которые пашут на научной ниве.
  В обычной ситуации заявление Натальи заставило бы Олега ретироваться в курилку, но бегство на глазах Марины - это уж слишком.
  - Собака умеет только лаять и кусаться, а разума ни на грош, - зло выпалил Вещий, прежде чем за ним закрылась дверь.
  - Он о чем? - Марина непонимающе взглянула на Наталью.
  - Брось... Это игра у нас такая.
  - Ага, "добей примата" называется. - Оторвав взгляд от микроскопа, откликнулась Светлана, и обе женщины дружно рассмеялись.
  - Зря он так. У собак есть и разум и интеллект.
  - Ты действительно так считаешь, - вступил Иван, наблюдавший за перепалкой со стороны.
  Марина смутилась, почувствовав, что стала центром общего внимания. Небольшой румянец проявился на бледных щеках, голос чуть дрогнул, но она быстро справилась и продолжила:
  - Однажды отец рассказал мне историю...
  ***
   После гражданской войны деревня жила плохо: засуха, тиф, коллективизация, продразверстка... Городу зерно нужно и армии нужно, а в деревне лишь лебеда колосится - голод начался. К тридцатому году всех кулаков-мироедов раскулачили, а хлеба не прибавилось. В тридцать первом стали поглядывать на середняков да на тех, кто в коммуны да колхозы не вступил...
  Весна выдалась ранняя половодная. По чавкающему под ногами суглинку нагрянул в деревню продотряд. Комиссар в кожаной тужурке, с маузером в ореховой кобуре на портупее, а с ним красноармейцы на подводах. Забирали последнее, что на весенний сев приберегали. Роптать не могли. У новой власти разговор короткий - чуть что к стенке поставят. Это поначалу в Сибирь ссылали, а нынче пулю не жалели.
  - Собирайся Митрич. Зерно сдай, а сам с семьей и с пожитками на сходное место топай. Да не задерживайся. Неколя нам.
  Мать и жена в слезы, а Митрич сидит на лавке, словно обухом по голове ударили.
  "Сам-то что - пожил, а вот ребятёнок совсем мал и году нету...А ведь не пожалеют..."
  Вырвал у рыдающей жены ребенка, завернул в зипун, положил в большую корзину, да и снес за дом к сараюшке.
  "Авось не найдут супостаты...Уедут, может кто и отыщет...Не бросят чай...Христос с тобой...".
  Жене приказал говорить, что отправили, мол, мальца в город к сродственникам, от голоду подальше...
  Бабы собираются, плачут так, что собаки по всей деревне взвыли...
  - Бросьте всё... На том свете всё одно не снадобится...
  Из избы вышел, перекрестился. У порога старый пес на цепи скулит, к ногам жмётся. Отцепил Митрич цепь, потрепал пса по голове и пошёл со двора...
  За околицей в ракитнике сухо хлестнули винтовочные выстрелы. Над деревней нависла давящая тишина.
  ...В ту ночь во всей округе мало кто спал... Перешептывались и ждали своего часа...
   На выселках, что были в двадцати верстах от деревни, в доме, где у Митрича жила сестра всю ночь выла собака.
  - Шугнул бы...не к добру она скулит...накличет чего...
   Степан не одеваясь, в одних подштанниках вышел на крыльцо, чиркнул спичкой.
   - Матрена, смотри-ка, - крикнул он с порога. - Собака Митрича ребёнка их принесла...Господи помилуй нас...
  ***
  - А еще говорят, что собаки не имеют разума. Еще как имеют. Как она нашла их дом, в котором ни когда не была? Она же не просто спасла ребенка, а еще и принесла к родственникам. Двадцать километров бежала по лесу...на это и человек-то не способен...
  Иван слушал рассказ и удивлялся вместе с лабораторными дамами.
  - Говорил, не упусти, - встрял в размышления Семеныч. - Она с виду только простая... Я ж говорил тебе, что не одни вы тут умные, и поумнее найдутся...
  Рассказ о собаке Митрича надолго вывел всех из рабочего ритма. Тут же вспомнились и другие истории... Только вещий Олег, просидевший в курилке, крутил головой, и ни как не мог понять, о чем идет речь.
  
  Глава 15.
  На автобусной остановке, с которой разъезжался по домам институтский народ, было многолюдно. Сигаретный дым, анекдоты, смех... Чуть в стороне, рядом с заснеженными кустами акаций, стояла Марина, раскрасневшаяся от ветра и декабрьского морозца. Иван долго не решался к ней подойти, наблюдая, как она постукивает каблучками и прячет лицо в пушистый шарф.
  "Почему я собственно не могу просто рядом постоять и поговорить?.. Что здесь криминального?.. Люди у нас, конечно, как всё видящее око....Разговоров потом не оберешься... Ну, и... Я ж не свататься собрался...".
  Закурив сигарету и переступив через сомнения, он подошел, и не найдя ничего более подходящего, чем спросить про очевидное, резко выдохнул:
  - Мерзнешь?
  - Угу...
  - Холодно сегодня.
  - Угу.
  - Да ты, видать, на холоде в филина превратилась. Угу-угу, - он даже рассмеялся. Я собственно чего спросить-то хотел... Мальчишка-то тот, которого собака спасла, кем тебе приходится? Уж не дедом ли?
  - Угу.
  - Угу-угу...Что-то ты совсем расклеилась. Пойдем-ка... Подброшу... У меня здесь машина. Пойдем, пойдем... Живешь-то где? - уже садясь в машину спросил он.
  - В общежитии на Ленина.
  - Ну, это совсем рядом со мной. Соседи значит.
  - Угу.
  - Да что ты заладила? Угу-угу, - и Иван включил печку на полную. Родители-то где живут? В деревне?
  - Да.
  - Это уже лучше, я имею ввиду, что уже не угу, - и сам рассмеялся над этой фразой.
  Марина тоже улыбнулась.
  - Отец говорит, что я вообще мерзлячка.
  - Все такие, когда на улице под тридцать, - многозначительно произнес Иван.
  Повернув с проспекта направо, он сообразил, что едет по привычке к своему дому.
  - Вот черт. Заболтался. К себе нечаянно свернул. А может и хорошо. В гости зайдешь. Чаем отпою.
  Марина вопросительно посмотрела на завлаба.
  "Клеит... Вляпалась...Вот дурр-ра.."
  - Ты чего не подумай, - прервал ее мысли Иван, - я так, по-соседски. Могу и развернуться.
  - Не-ет, - вдруг вырвалось у Марины, - вы не беспокойтесь я...А впрочем, как хотите. Можно и чаю попить, я действительно сильно замерзла.
  Собственно ни он, ни она такого поворота событий не ожидали.
  "Дома грязища...Ладно хоть продукты купил...Серый там по квартире шарахается...".
  - Ты крыс случаем не боишься?
  - Да нет.
  - Вот истинно русский ответ и, да и нет вместе. Только мы это можем уразуметь. Я спросил-то потому, что у меня дома кот и крыса живут.
  - И не дерутся?
  - Да нет, - и тут же вместе рассмеялись.
  Иван припарковал машину на свободном пятачке у подъезда.
  - Вот и приехали. Ты только не пугайся. У меня, как в холостяцкой берлоге. Неудобно конечно перед тобой, но говорю как есть.
  "Странный он какой-то... Жены нет...Чем занимается?.. Спросить?.. Неудобно, вдруг обидится...".
  - Я домой только спать прихожу. Всё больше в лаборатории. Крысы всё время отнимают.
  "Правильно говорят... не нужно торопиться... Он сам ответил... я постеснялась, а он ответил...Но все равно, он очень странный... Что я здесь делаю?.. На приключения потянуло?..Мало мне было...Подвигов захотелось... Авантюристка ты Марина...".
  - Проходи. Вот так и живу.
  Только закрылась дверь, а в прихожей уже материализовался кот.
  - Знакомься - это мой Федор. Старый, ленивый, но ласковый.
  Не смущаясь присутствием гостьи и наплевав на этикет, Федор по-домашнему потянулся. Новый запах чем-то привлекал. Сделав круг почета вокруг ног, он обхватил хвостом ее сапоги.
  - Видишь, признал. Ты б не мешался под ногами. Дай человеку раздеться. Проходи, сейчас чайник поставлю.
  Марина вошла и огляделась. Комната оказалась маленькой и не похожей на современную евро-действительность. Она задержалась в ее детстве, когда все жилища были так похожи друг на друга. Не хватало только кружевных салфеток и семи маленьких слоников, идущих куда-то по книжной полке. Её не покидало ощущение чего-то родного и когда-то уже виденного... Взор остановился на репродукции, и тотчас итальянское солнце ворвалось в комнату, вытеснив из сознания мороз и ветер.
  - Я её тоже люблю, - раздался за спиной голос Ивана. - Иногда мне кажется, что я там жил, и знаю каждый уголок. Может, это было в прошлой жизни?.. Ладно...Пойдем пить чай...
  Стол был аккуратно убран белой скатертью, на которой красовался фарфор с синими цветами, ваза с вишневым вареньем и плетеная корзиночка с сушками и печеньем.
  - Для полной картины купеческого счастья не хватает медного пыхтящего самовара, - обронила она.
  - Ага...и всё это в саду, под цветущими яблонями, - поддержал он.
  Чай пили долго, почти не разговаривая, обмениваясь обрывками фраз и взглядов.
  - А где ваша крыса?
  Она по-прежнему называла его на Вы, а он не сопротивлялся, видя в этом что-то сокровенное из другой жизни.
  - А, правда, где он? - Иван покрутил головой.
  - Спрятался, наверное.
  "- Сейчас, как же, - раздался в голове Ивана голос Серого".
  - Выходи, сыру дам.
  "- Бегу и падаю. Что я лошадь, что бы меня на показ выставляли. Думаешь, самку в дом привел, так я должен от радости джигу на животе танцевать. Федор пусть на задних лапах ходит. Ему не привыкать".
  - Как знаешь.
  - Да нет у вас ни какой крысы. Это вы нарочно придумали...
  "- Приготовься, смотри, чтоб она колготки не испортила от страха".
  В одну секунду огромная серая крыса запрыгнула Ивану на колени... Марина от неожиданности взвизгнула, и поджала под себя ноги... Серый выхватил из руки опешившего Ивана кусок сыра, и молниеносно оказался на полу, смачно поедая добычу.
  "- Нам подачек не нужно...Захотим и сами возьмем... Барышню-то успокой, а то так и будет сидеть скрюченная".
  - Ну, вы и...
  - А говорила, что не боишься, - Иван не знал рассмеяться или пожалеть, но и, то и другое показалось сейчас не уместным.
  - Я и не боюсь, просто испугалась, - сообразив, что сказала чепуху, рассмеялась.
  У Ивана отлегло.
  - Ну, ты, шутник, - он поманил Серого. - Давай без фокусов. Бери сыр, а на людей не бросайся.
  - Большой он какой...
  "- Кормили хорошо, вот и вырос".
  - Говорит, что кормили его хорошо, вот, мол, и вырос, - перевел Иван. - Ты может, напрямую будешь общаться? Без переводчика?
   "- Это мы еще посмотрим".
  Марина улыбнулась.
  - Зря смеешься. Он если захочет, то...
  После появления Серого разговор оживился. Говорили, смеялись, пили чай и снова говорили. За окном гудел ветер, шел снег, а на маленькой кухне было тепло и уютно. Когда в комнате часы пробили полночь, оба от удивления переглянулись.
  - Вот это да. Я и не заметила. Я, пожалуй, пойду...
  Скорее это был вопрос, чем утверждение. Иван посмотрел на нее в нерешительности.
  " - Оставляй, чего мнешься. Она не чета твоей бывшей...Давай, давай".
  - Может, останешься, чай еще есть...
  " - Ну, ты Иван Павлович, и загнул. Ты ей еще скажи, что у тебя в холодильнике вчерашняя картошка есть".
  - Серый вон говорит, что в холодильнике есть вчерашняя картошка...Тьфу ты...чего сказал... Оставайся, если конечно хочешь... Выделю тебе диван, а сам на кресле устроюсь...Ну?
  - Если не стесню...
  - Вот и отлично... Серый, пошли хоромы готовить...
  ***
  "Такого еще со мной не было... Неужели даже не подойдет?"
  Кто-то тихо потянул на себя одеяло и юркнул под него, свернувшись в ногах пушистым клубком.
  Лунный свет проникал через кружево тюли, рисуя на стене дрожащие цветы, освещая резвящихся купидонов.
  Глава 16.
  Гора Синай... Острые камни режут руки, цепляющиеся за выступы скалы, ветер рвет одежды Моисея. Он медленно поднимается по каменным уступам туда, где над нагромождением камней высится только бездонное небо.
  - Господи... Услышь меня...
  И разверзлись небеса, и услышал он голос:
  - Возьми скрижали с заповедями для народа моего... Сделай ковчег из дерева ситтим... Положи в него откровения мои...
  ***
   Сверкая железными доспехами, и подняв пыль боевыми колесницами, Филистимляне ворвались в Палестину... Сокрушено в битве колено Иудино, захвачены трофеи военные... На песчаных холмах средиземноморья, за каменными стенами ликует Ашдод... В тени кипарисов и мирт звучат лютни... Пылает храм в Силоме... К ногам статуи бога Дагона, ковчег завета Господня возложен...
  ...Крысы, крысы, крысы... бегут по каменным плитам... Не спасли каменные ограды и крепостные стены Тель - Мор... Поражен болезнью Ашдод... корчатся филистимляне от боли, покрываясь наростами на теле... На восьмидесяти дунамах лютует смерть... умирают десятки, сотни, тысячи... по реке Лахиш плывут трупы...
  ***
  Марина вздрогнула и проснулась... На кухне шумел чайник, и раздавалось позвякивание...
  - Вставай, скоро на работу... У меня ничего особенного нет, но я приготовил яичницу и бутерброды... Вставай, вставай... молодым специалистам не прилично опаздывать... Ты будешь чай или кофе?
  Иван еще что-то говорил, пока она приводила себя в порядок, закрашивая под глазами ночные кошмары...
  Черный кофе был ужасно горький, а яичница пересоленной и пахла прогорклым маслом. Бутерброды не подвели, но собственно портить там было нечего, и посему, Серый, настойчиво гипнотизировал дыряво-желтый срез, водруженный на краю кухонного стола. Кофе сделал свое дело, разогнав остатки сна.
  - Как спалось? - спросил Иван, восхищаясь самим собой и сноровкой, с какой ему удалось приготовить завтрак, и ожидая услышать от не в ответ что-то типа "ты мой спаситель и век этого не забуду". Но...
  - Отвратительно... Всю ночь снились какие-то кошмары... Иван Павлович, - она вновь назвала его на вы. - Вам никогда не приходилось видеть сны о том, о чем вы ни когда не знали, не видели и не слышали?
  Иван подозрительно покосился на Серого, поглощающего очередной кусок сыра.
  - А что... что собственно снилось-то?
  - Какие-то филистимляне... война... крысы... много крыс ... и трупы, трупы, трупы...
  Марина смутилась, а Иван зло смотрел на Серого.
  - Ну, и зачем ты это все устроил? - обратился он к нему вслух, а Марина расценила это, как попытку перевести все в шутку. - Филистимляне говоришь...ковчег...крепость Тель - Мор...
  Она изумленно смотрела на него, словно он читал ее мысли или присутствовал в ее сне.
  - Как это вам удалось?
  - Что?
  - Узнать о моем сне, конечно.
  - Понимаешь... Это не сон... Или вернее сказать, - он взглянул на часы. - В общем так... Рассказывать об этом долго. Вечером после работы, если захочешь... объясню...
   ...Лабораторное утро началось, как обычно с трезвона сигнализации и утренней церемонии чаепития.
  - Далеко пойдет деточка... Второй день у нас, а на работу уже завлаб подвозит...
  - У них все проще. Это раньше прогулки под луной, а через год первый поцелуй...
  - Ханжество это все. Они взрослые люди, что хотят, то и делают, и не вам их осуждать...
  - Бабоньки, бабоньки... Вы себя-то вспомните в двадцать пять. Я в двадцать-то, в отличие от нее, уж родила...
  Вещий Олег пошленько улыбнулся, когда Иван с Мариной вошли в лабораторию.
  - Как спалось?
  Иван, устремив взгляд в наглые глазки Олега:
  - Ты так не шути, - тихо сказал он.
  - А то?
  - Сложно тебе со мной будет... уж ты поверь. Отчет вчерашний мне на стол неси, а потом поговорим...
  Раскрасневшаяся Марина быстро прошла к столу, и спряталась за нагромождением папок...
   Если не считать выволочки, полученной Олегом от завлаба, то весь день, в общем-то, прошел тихо и спокойно. Марина несколько раз вспоминала утренний разговор и терпеливо ждала обещанных объяснений. Иногда ей казалось, что это все затеяно ради шутки.
  "Решил пошутить... Пусть... Посмеёмся... Моё внимание хочет привлечь... Я не протии - это лучше чем слушать бредни Олега... А с крысой действительно вышел конфуз... Бывает же... Но, как он узнал о моем сне? - эти мысли не раз приходили в ее голову, но быстро улетучивались".
  И хотя она была знакома с Иваном всего лишь день, у неё не сложилось впечатления о нем, как о весельчаке и балагуре. Кто-кто, а он на эту роль явно не подходил. Скорее он был похож на старомодного профессора, интересующегося исключительно наукой и своими крысами...
  - Счастливо оставаться, - устало произнесла Наталья, закрывая за собой дверь, оставляя Ивана с Мариной наедине.
  В лаборатории наступила вечерняя тишина.
  - Иван Павлович, вы обещали, - терпеть Марина больше не намеривалась и хотела немедленно услышать все объяснения.
  - Я сейчас... только аппаратуру настрою...
  - Что без аппарата-то никак? А еще нас спрашивал... Почему это вы разговаривать со мной стали только тогда, когда я прибор сделал?.. Что... боишься, что без твоей техники она не поверит? - ехидничал в голове Ивана голос Семена.
  - Если все знаешь, то чего ж спрашиваешь?
  - Что знаю? - не поняв, переспросила Марина.
  - Да, я не тебе...
  Марина удивленно смотрела на Ивана, подсоединяющего провода и время от времени разговаривающего с собой.
  - Я вам не мешаю?
  - Потерпи, потерпи... я быстро...
  "И все-таки он странный... Сказал бы просто, что пошутил... Может, хочет еще раз пригласить к себе?.. Нет уж... Сегодня я домой...".
  - Ну, вот и готово, - Иван вынырнул из-под стола, где подсоединял очередной шлейф. - Ты говорила, что веришь в разумность животных...
  Иван включил аппаратуру, но ничего не произошло.
  - Семен, ну, что за фокусы?
  - А я разве что-то обещал?
  Марина вздрогнула, услышав в голове незнакомый голос, и резко обернулась.
  - Будет теперь крутить головой, искать, кто тут с ней разговаривает... Да я это, милая, я...
  - Я так и знала, что это будет шутка... Непонятно, как вы это делаете, Иван Павлович, но получается здорово... Вроде никого нет, а голос я слышу... А со сном как у вас получилось?
  Иван грустно смотрел на Марину и о чем-то думал.
  - А ты можешь поверить, что животные могут с нами разговаривать? Я спрашиваю совершенно серьезно.
  - Почему бы и нет... Говорят же попугаи... Я как-то читала, про кошку...
  - Да, нет же. Я имею в виду настоящее общение. Например, с крысами.
  - Опять шутите?
  - Да, уж куда там. С тобой пошутишь, - раздался в её голове голос. - Целый день все шуток ждала, а тут на тебе, пожалуйста, крыса заговорила.
  - Иван Павлович, что происходит? Такое ощущение, что у меня начались слуховые галлюцинации.
  - Успокойся... Ты же хотела услышать ответы на вопросы... Этот прибор... Нет... То есть... Понимаешь... Ну, в общем, дело в том, что крысы могут с нами общаться, - выдохнул он. - Это серьезно и совсем не шутка. Сейчас ты слышишь Семена, а твой сон - дело рук Серого. Все, что он рассказывал - правда. Сам проверял. Можно сказать исторический факт. Он показал тебе одну из первых эпидемий бубонной чумы... Не удивляйся. Крысы абсолютно четко помнят историю, в особенности, что касается войн и болезней.
  - Мы-то помним, не то, что ваши писатели. Крысу от мыши отличить не могут.
  - Семен, ты о чем? - спросил завлаб.
  Марина все слышала и смотрела то на Ивана, то на Семена, широко раскрытыми от удивления глазами.
  Внезапно что-то произошло... замелькали кадры ночного видения так, словно кто-то настраивал в её голове антенну телевизионного приемника. Марину замутило. Кадр, еще... изображение стало устойчивым, прекратилась рябь... подключилась акустическая стерео система... Было ощущение эффекта полного присутствия, только ракурс был странный, снизу вверх, как будто рассматривала всё происходящее, лежа на персидском ковре...
  ... - Тяжела рука их Бога... Гибнет Ашдод, - кто-то одетый в сверкающие доспехи говорил тихо, смотря на колеблющееся пламя масленого светильника. - Жрецы смущены... сегодня на заре они нашли статую Догона лежащей ниц перед ковчегом... О Боги...
  Вечерние сумерки были удушливы. Аромат акаций смешивался с запахом тлена, вытесняя жизнь из каменных лабиринтов верхнего города.
  - Во имя Богов! Сегодня же отправьте ковчег из города...
  Провинция Филистеи еще праздновала победу и не подозревала о колеснице, несущейся по пыльной дороге в сторону одного из городов пентаполиса.
   На границе с коленом Иудиным, на высоком берегу Ха-Эли, закрытый от посторонних глаз осадным рвом, купался в зелени виноградников Геф - город, где давили вино и пели песни далекого Крита.
  - Хвала Богам.. Трофей великий... Он опечатан был звездой Велеса... К ногам царя Анхуса ковчег сегодня брошен, - так говорили люди нынче в Гефе, еще не ведая, что ждет за это кара.
  - Отряд хранителей на утро был в смятении. У всех на коже выросли наросты и боль сдавила волю их и разум. Трофей опять отправлен был в дорогу. Все говорят, что в Аккарон его послали.
  Прошло мало, очень мало времени и Аккарон постигла та же участь, что и другие города Филистеи. "И те, которые не умерли, поражены были наростами так, что вопль города восходил до небес"...
  ...Видения прервались. У Марины немного кружилась голова, и отчетливо звучал голос Семена:
  - Да, да и золотые слитки в виде наростов и пять золотых крыс, по числу городов, а не мышей, как пишут ваши книги, отдали филистимляне израильскому Богу в жертву...
  
  Глава 17.
   Они шли по заснеженным улицам мимо новогодних витрин с разноцветными огнями китайских гирлянд и танцующими Санта Клаусами. У ГУМа, Иван, чуть не потерял Марину в людском потоке. Бурлящая публика завертела и увлекла обоих в услужливо распахнутые двери. Оказавшись внутри, оба рассмеялись, почти столкнувшись лбами у прилавка с плюшевыми крысами.
  - Что... опять?
  - Угу. Вот черт, от тебя научился. Прилипло твоё "угу".
  Вновь смеялись, гладя хвостатых созданий, отдаленно напоминавших помесь плюшевой собаки с утконосом, но породу, однако, выдавали усы и длинный тонкий хвост.
  - Вы, Иван Павлович, не задумывались над странностью: они с нами воюют, а мы смеёмся и готовимся встретить год крысы.
  - Это, пожалуй, не осознанное признание... признание, что у людей есть сильный, и достойный уважения противник. Ты замечала, что мы вообще многое делаем не осознанно? Это потом... мы всему пытаемся придать упорядоченный вид, классифицировать и так далее, но в самом-то начале... Не понимая почему, просто любим: цветы, голубое небо, плывущие облака или вечернюю зарю.
  - Да вы поэт.
  - Что ты... Я о том, что нашими эмоциями во многом руководит подсознание, а это чистейшей воды психофизиология. Ладно, давай отсюда выбираться. Кстати, раз всё так получилось, то предлагаю использовать ситуацию на все сто.
  Марина внимательно посмотрела на завлаба, пытаясь угадать, куда он клонит.
  - Предлагаю отовариться в кондитерском, и прочих вкусных отделах, и...
  - Отправиться ко мне, пить чай с тортом, - опередила его Марина.
  - Можно конечно и так, - немного растерявшись от такого предложения, произнес Иван. - Но у меня не получится. Дома семеро по лавкам и все есть хотят. Так что... могу ответить только встречным предложением, то есть пить чай у меня. Да и Федор звонил, спрашивал о тебе.
  - Какой Федор? - сделав удивленные глаза, спросила Марина, вспомнив старое и ленивое создание.
  - Ну, если уж сам Федор, то конечно...
  Перебрасываясь ничего не значащими фразами, довольные собой и встревоженные собственными чувствами, они двинулись по узкому проходу между стеллажей, прихватывая разную всячину, и наигранно сокрушаясь, что забыли при входе тележку.
   ...Фёдор материализовался в коридоре, как только щелкнула входная дверь. Пройдя по-хозяйски по прихожей, он прошел мимо Ивана и, обняв хвостом Марину, приветливо мяукнул.
  - Вот так здрасте.
  Марина улыбнулась, потрепав кота по голове, от чего он весь прогнулся и стал тереться о её ноги.
  - Какой же ты Фёдор, ты Пушишистик, ласковый когтистик.
  - О, уже стихами заговорила. Смотри, Иван Павлович, скоро сам начнёшь мяукать и выгибать спинку. Женская порода так устроена... чайку попьют, погладят кота, разок хозяина, и... всю оставшуюся жизнь потом требуют, чтобы их за это любили, ласкали и носили на руках. - Философствовал Серый, не выходя из кухни.
  - Умничаешь?
  - Рассуждаю. На голодный желудок приличные мысли в голову не лезут. Вон... приволок из магазина всякой дряни, словно на помойке насобирал. Картинки красивые, а в нутрии ерунда напичкана... сплошняком гербициды, пестицидами и прочая отрава для крысиного организма. А она-то чего молчит, глухая что ли? Или мы ей не компания?
  - Так бы и встала тебе на хвост, что бы научился с людьми вежливо разговаривать.
  - Вот, вот я про это и говорил... раз погладит, а потом на хвост наступит. Сыру лучше дай учи-телка.
  - И где ты только этого понабрался?
  - Учился хорошо... На помойке даже академики норовят матом выразиться... Фи, как дурно пахнет, а сам ведро до бачка донести не в состоянии, валит, где попало - интеллигент хренов. Про твоего не говорю, Иван Павлович - человек с совестью, но уж больно на морали помешанный... Есть-то, сегодня будем?
  Марина ещё не привыкла к такой манере общения. Голос Серого звучал в голове, словно сам по себе и, казалось, не имел ни какого отношения к крысе, мирно грызущей в углу кусок старого сухаря.
  Сегодняшний день был до крайности странным и не обычным. Стоило только представить, что крысы умеют разговаривать, и у Марины сразу начиналась нервная дрожь, как бывает у людей впервые соприкоснувшихся с чем-то не реальным и сверхъестественным. Заметя, что с ней происходит не ладное, Иван сориентировался, и удалился на кухню, заваривать чай с мятой.
  - Ты бы пока не приставал к ней, видишь человеку и так плохо, - бросил он в угол, где устроился Серый.
  - Плохо, так дома сиди, а не шатайся по домам, - отрезала в свою очередь крыса.
  - Ну, уж это не тебе решать. Я сам как-нибудь разберусь.
  - Что ж ты со своей бывшей-то не разобрался? Молчишь. А она говорят уже докторскую по твоим материалам нацарапала. Повторяешься, Иван Павлович, ой повторяешься...
   - Ты о чём?
  - Придет время, расскажу.
  Серый замолчал, как только получил долгожданный кусок сыра.
  Чай пили в тишине. Говорить не хотелось, оба устали, да и мята сделала своё дело. Иван нажал клавишу пульта, и в комнату впорхнули звуки скрипки. Они облетели маленькую кухню, ударились в оконное стекло, и повисли где-то под потолком. Ноты то замирали и падали, то забирались в душу, растекаясь по нервам тревожным пиццикато.
  - Я хотела вас спросить...
  - Давай не сегодня. Я чертовски устал, хотя это может показаться тебе...
  - Нет, нет... я не настаиваю. Сегодня был трудный, но удивительный день. Мне пора возвращаться. Спасибо за чай, он действительно мне помог.
  Обычно, когда говорят "мне пора", человек поднимается с места и начинает собираться, протягивая на прощание руку. Это обычно, а вот она даже не изменила позы. С едва запрокинутой назад головой, Марина, смотрела куда-то вверх, словно пытаясь рассмотреть растворившуюся в домашнем уюте музыку плачущей скрипки.
  - А может, останешься?
  - В холодильнике есть еще вчерашняя картошка... - и она мило улыбнулась.
  В отличие от людей, Серый, слова не выбирал:
   - Да ладно тебе жеманиться. Тоже мне маркиза. Диван свободен, Фёдор ждет, а она всё думает...
  ... Тени, тени, тени... они колеблются, меняют форму, дрожат, убаюкивают и улетают прочь, как только начинают смыкаться отяжелевшие веки...
  ... Скалистый левый берег Роны взметнулся над зеленью садов и виноградников к голубому небу, увенчанный на вершине собором Notre-Dame des Doms. Крепостные стены обняли раскинувшийся на склонах Авиньон, звенящий колоколами тридцати монастырей, и сверкающий шпилями папского дворца.
  Пасхальная месса в Великую пятницу шестого апреля 1327 года...
   Утренний свет проник через витраж церкви Санта-Кьяра, озаряя лик Святой Клары, и разбрызгивая солнечные искры по пределам. Яркий луч осветил золотые локоны мадонны склонившей голову перед Святым распятьем. Будучи в противоположном углу, Франческо, ошеломленный красотой виденья, не отрываясь, следил за каждым ее жестом и вздохом. В её лице он легко угадывал черты присущие только итальянкам. Он любовался грациозными движениями, поворотом головы, изгибом шеи прикрытой тончайшим шелком, боясь пошевелиться и привлечь вниманье.
  - Джакомо, - обратился он к другу, как только мадонна направилась к выходу. - Кто та, что так прекрасна и мила собою?
  - Мой друг, зовут её Лаурой.
  - Лаура, - медленно повторил Франческо. - Какое красивое имя. Отчего я, раньше здесь её не видел?
  - О, вижу, что она тебя пленила. Ты глаз с неё всю мессу не сводил.
  - Сказать пленила - ни сказать и буквы. Она...
  - Не спрашивай. Она давно за мужем, а муж её известный граф де Сад.
  - О, Боже праведный! За что мне эти муки? Джакомо, друг, я красотой повержен и говорю почти стихами.
  - Помилуй Бог тебя Петрарка. Любовь священнику дается в искушенье. Нам не престало грезить об утехах плотских.
  - Быть может так судьба моя желает проверить прочность веры моей в Бога? А может чашу искушенья, в пасхальный день, мне нечестивый подал?
  - Сомненья прочь. Уйдем скорей отсюда. Молитвам предадимся в своих кельях.
  До папского двора Франческо шел по узким улицам Авиньона, тяжело вздыхал и мысленно сочинял сонет.
  "Благословляю год... нет, не так... Благословляю день... да, да... день... чудесный тот...
  "Благословляю день, минуту, доли
  Минуты, время года, месяц, год,
  И место, и придел чудесный тот,
  Где светлый взгляд обрек меня неволе"
  ...Так лучше... Благословляю радость этой боли...".
  С этого дня его жизнь обрела новый смысл. Любовь к Лауре поселилась в его душе, выплескиваясь стихами на бумагу, принося ему известность и славу... Неаполь, Рим, Париж - зовут, спеша увенчать голову Петрарки лавровым венком. А он? Он бежит в Воклюз, пытаясь спрятаться от любви, в предгорьях Альп, и пишет, пишет, пишет: сонеты, мадригалы и эклоги...
  В лета Господне 1342 на престол Святого Петра взошел Климент VI, принеся в Авиньон любовь к искусству и наукам.
  - Отдав доход канониката в Пизе, тебя, Франческо, я благословляю собрать библиотеку на латыни. Увидеть Авиньон мечтаю вскоре пристанищем поэтов и мужей ученых...
  Так и случилось... Петрарка собирает книги, и пишет о своей Лауре. Её в сонетах он боготворит, в любви ей, как богине признается. За годом год, за часом час все двадцать с лишним лет, не меркнет его чувство, не стихает страсть, не покидает пыл любви, не разделенной власть.
  В сорок шестом, с индийских берегов, доносятся ужасные рассказы о Божьем гневе. В Китае, в Индии, в Персии, в Скифии гибнут миллионы людей от страшных язв, умирают и чернеют, как головешки после пожара. Всюду крысы, мор и ужас... В черном списке быстро прибавляются страны: Ливия, Сирия, Фракия, Египет, Италия и вот уже Франция. Болезнь разгорается, как лесной пожар, пожирая один за другим города... пали Генуя, Марсель, Венеция... в Авиньене некому хоронить умерших... от безысходности, папа Климент VI освятил воды Роны... по волнам плывут обезображенные болезнью трупы...
  Петрарка был тогда в Вероне, когда узнал о страшном горе. День в день, час в час и месяц в месяц, когда увидел он впервые, златые локоны Лауры - её не стало. Её душа вернулась снова к Богу, домой, откуда и пришла...
  На смерть мадонны, согнутый от горя, Петрарка пишет ей сонет, надеясь, что услышать сможет, та, уж которой больше нет:
   "Прекрасна жизнь - на вид. Но день единый, -
   Что долгих лет усильем ты воздвиг, -
   Вдруг по ветру развеет паутиной".
  И десять лет потом, что пролетят, как миг, он пишет о Лауре и грустит... Грустит о том, что больше не увидит ее богоподобный лик...
  ... Первое, что увидела Марина, как только открыла глаза - это серое предрассветное небо. Тихо, стараясь не разбудить Иван, она прокралась на кухню.
  - Эта тебе, мерзавец, за чуму, а эта за Лауру, - прошипела она, и метнула в угол, где устроился Серый, подряд две тапочки.
  Серый, словно ожидая нападения, молниеносно отскочил и оскалился.
  - Что не нравится?
  - Посмотрел бы я на тебя, будь ты на моем месте, когда в тебя летит вонючий башмак. У людей всегда так, аргументы кончились, значит, в ход идут кулаки.
  Спокойный голос Серого резанул едва проснувшееся сознание Марины.
  - Философ, - уже примирительно произнесла она. - Но за Лауру всё равно получишь... потом.
  - Выходит так, что за одну "рыжую" можно схлопотать по голове, а за миллионы других даже и не пожурят... Странная у вас, однако, логика... Что-то я не слышал, что бы кто-то в японцев, по такому же поводу, тапочками кидал.
  - Не поняла.
  Марина устроилась на стуле, поджав под себя босые ноги, и приготовилась слушать.
  - Что, про генерала Исии не слышала? Ну, ты даёшь. Как же вы живёте-то? Чего у вас не спроси, ничего не знаете. Словно только вчера к нам на планету свалились.
  - Если я не знаю, это не значит, что другие не знают...
  - Ладно, не оправдывайся... Жил был такой генерал от медицинской службы, в вашу Вторую мировую, и мечтал мир завоевать... и была у него лаборатория за номером 731, рядом с Харбином... Оружие делали биологическое... Вот и сделали они керамическую бомбу, в которую блох посадили чумой зараженных... да таких, что нам и не снилось... в шестьдесят раз сильнее, чем наши... так-то милая... и тапочками в него ни кто не кидал... Вот такая сказка...
  И как бы это не показалось странным, но Марина, пожалуй, впервые в жизни серьезно задумалась.
  Глава 18.
   Приближение новогодних праздников, как собственно и любых других, давно перестало радовать Ивана. В эти дни он начинал остро чувствовать свое одиночество и полное не понимание радости других. Предпраздничная суета раздражала, а звучащий повсеместно "Jingle Вells" он расценивал, как плевок в собственную душу, в укромном уголке которой пряталось детское воспоминание о новогодних подарках и милых песенках.
  "Во что мы превратились?.. Куда идем?.. Чего хотим?.. Может Серый прав, говоря, что люди... О чем это я?.. Признать правоту за крысами. Зачем?.. Мы это мы, а они... В чем они так уж правы?.. В том, что были первыми на этой планете... Ну, и?.. Нам-то теперь куда деваться?.. Искать другое жильё?.. А вдруг там говорящие тараканы или ещё что-то похуже... Тогда как?.. Как мне надоели эти мысли. Сам себе мозги сверлю... А люди спят, едят, к празднику вон готовятся... А крысы к войне... Причем здесь крысы?.. Марина утром ушла и ничего не сказала... Что я сделал не так?.. А может, и нет ни какой войны?.. Может Сергей прав, и я окончательно спятил со своими бреднями?.. А вот Марина - это реальность, и она ушла, ушла, ушла... ".
  - Иван Палыч!
  - Да.
  - Через два дня новый год, - начала издалека Наталья.
  - Вот удивила.
  - Я собственно... Может, мы сегодня закруглимся пораньше. По магазинам бы прошвырнуться.
  - Да идите вы... куда хотите, - Иван дернул рукой, словно отмахнулся от мухи.
  Наталья уже шепотом Светлане:
  - Странный он сегодня. Бухтит, как дед. Весь в себе... Маринка, наверное, отставку дала, вот и бесится. Жаль его, мужик-то хороший.
  - Иван Павлович, нам бы тоже, - загомонили остальные, - отработаем... в следующем году... с нас шампанское... ну, Иван Павлович...
  - Да идите вы все к... куда хотите.
  - Начальство нынче не в духе, начальство переклинило, - подытожила Светлана, собирая сумку.
  Лаборатория опустела. Рабочий люд не спрашивает разрешения по два раза, когда дело касается получения аванса и свалить с работы. Вот если имелась бы нужда задержаться на часок другой, вот тут да... вопросов море, и дебаты - неделю до и неделю после... Иван до последнего надеялся, что Марина останется, и хоть что-то объяснит...
  "Но она ушла, ушла, ушла...".
  Иван шел по вечерним улицам и не мог избавиться от ощущения, что это с ними уже когда-то было. Вот так же он шел, не замечая предновогодней суеты, ощущая себя совершенно одиноким среди тысячной толпы спешащих горожан.
  "Когда это было?.. Может когда ушла бывшая?.. Ну, уж нет. Там я валялся на диване, рассматривая три дня потолок... А может когда уехал Сергей?.. Тошно было, но не так. Не выворачивало наизнанку, не хотелось забиться в угол...".
  Впервые за многие годы ему вдруг захотелось напиться. Да так, что бы из головы вылетели все мысли. Что бы она болела, но не мучили разные "почему" и "зачем". Что бы... Иван свернул к первой попавшейся палатке и долго тупо разглядывал "зелёный яд", упакованный в разнокалиберные бутылки.
  - Долго глазеть-то будешь? Или погреться зарулил? - взвилась не определенного возраста хамоватая блондинка, с пугающей внешностью, выглянув из торговой амбразуры. - Ты мне народ не задерживай. Бери и пшел...Слее-да-ю-щий.
  В обычный день он послал бы её к чертовой матери, наговорив так, что б икала неделю, переваривая куриными мозгами информацию... Иван глубоко вздохнул, пытаясь выдавить слова, но они застряли на полпути, а наружу вылетело:
  - Коньяк, лимон и "Сникерс".
  - Другое дело... А то встал он, как замороженный, - бухтела "красотка", нырнув под прилавок. - Держи крепче малохольный.
  - Да пошла ты.
  - Я тебе поругаюсь. Я тебе...
  Иван раздосадовано хлопнул дверью так, что содрогнулись стекла витрины.
  "Скотская "вещь" эта наша торговля. Куда не приди везде ты лишний. Деньги твои нужны, а ты нет... ты лишний, везде лишний... Марина ушла и ничего не сказала... Почему?"
  Иван медленно брел по улице, сжимая в кармане горлышко коньячной бутылки, натыкался на прохожих, извинялся и брел дальше. Ему казалось, что путь домой стал длиннее на десятки километров и никогда уже не завершится. Родная пятиэтажка появилась на уличном горизонте, как долгожданный порт, маня тусклым светом маяка у парадной двери. Подъезд поглотил Ивана, выпустив на морозный воздух клубы пароходного пара.
  Подниматься к себе не хотелось. Прижавшись к горячему радиатору на лестничной клетке, он почувствовал, что у него нет больше сил бороться. Не размышляя на тему хорошо это или плохо, он извлек из кармана бутылку и большими глотками начал поглощать коньяк. Ни какого облегчения не наступило. Он пил, посасывая лимон, а мысли продолжали стучаться в голове, требуя ответа. Пока капли винной дури медленно перемещались из желудка в кровь, Иван поднялся на свой этаж. У собственной двери алкоголь его догнал, задержав на несколько минут при неудачной попытке попасть ключом в замочную скважину. Перешагивая порог, он зацепился и чуть удержался на ногах, больно ударившись рукой о стену. Боль на одну секунду вырвала сознание из сивушного болота. А дальше его просто рвало. Наружу летел коньяк вперемешку с шоколадом, кусками лимона и надоевшими за день мыслями. Обессиленный он упал на диван и провалился в темноту. Сновидений не было, только в глубоких участках мозга порой всплескивали электрические разряды гибнущих в алкогольной агонии нейронов.
   На рассвете сознание пробудилось от ощущения, что материнская рука гладит его по не послушным волосам, а мягкий голос что-то шепчет на ухо. Иван долго не хотел открывать глаза, боясь потерять почти забытое чувство из далекого детства. Постепенно до него начали доходить отрывки фраз:
  - Надо же так... Иван Павлович!.. Да просыпайся же... Милый... Что ты натворил...
  Иван медленно открыл глаза. Сверху в низ, расплываясь и дрожа, на него смотрело испуганное лицо Марины.
  - Просыпайтесь, просыпайтесь. Уже утро.
  В комнате резко пахло хвоей, перегаром и свежесваренным кофе.
  - Как вы?
  - Я?.. Как ты здесь оказалась? Прости... Мне нужно привести себя в порядок...
  Иван двигался боком, немного пошатываясь и жутко стесняясь сложившейся ситуации. Ежесекундно извиняясь, он пробрался в ванную, где надолго скрылся, смывая с себя следы вчерашнего избиения собственного тела и разума.
  Наконец затворничество завершилось. Омывшись, как паломник перед молитвой, он в новом облике предстал перед Мариной, с перекинутым через плечо полотенцем.
  - Как ты здесь оказалась? - повторил Иван свой вопрос, ответа на который так и не дождался.
  Марина удивленно смотрела на него и молчала.
  - Нет, ты, безусловно, вольный человек и я, вероятно, не вправе требовать от тебя объяснений, но как-то всё это странно выглядит... Сначала уходишь, ничего не сказав, теперь появляешься... Что ты молчишь?
  - Пытаюсь понять, что здесь происходит, - совершенно спокойно произнесла Марин, наблюдая, как Иван нервно теребит махровые кисточки.
  - А ничего здесь и не происходит, - скрежетнул в их сознании голос Серого, о существовании которого они почти забыли, запутавшись в своих проблемах. - Одно слово, всего одно, и вся ваша жизнь может пойти наперекосяк или наоборот приобрести новый смысл. Вы сами даже и не подозреваете, что существование людей зависит от элементарного набора несложных букв. Да - и вот вы расплылись в улыбке и щебечите, как воробьи на заборе. Нет - и вы раскисли, кинулись во все тяжкие, и раздираете свой мозг сомнениями.
  - Так это твоих поганых лап дело? - прошипел Иван, и тут же направился в кухню, а за ним устремилась ничего не понимающая Марина.
  Дальнейшие события могли приобрести истинно военный оборот, если бы не хладнокровие, с каким Серый встретил людей. Крыса, не шевелясь, восседала на кухонном стуле, как на королевском троне, и бусинами глаз спокойно наблюдая за происходящим. Такому самообладанию можно было только позавидовать, особенно когда на тебя движется враг в десятки раз превышающий твой собственный размер.
  - А ну пошел прочь.
  - Вот так и подпрыгнул от испуга. Ты сам-то чего орешь? От страха или от того, что на кого-то нужно выплеснуть свою обиду?
  Теперь оба смотрели друг другу в глаза так, словно гипнотизировали или перетягивали канат.
  - Кто-нибудь мне все же объяснит, что здесь происходит? И хватит пялиться друг на друга, как два барана... Ну, как желаете. Бодайтесь тут хоть до следующего утра, а я ухожу.
  - Марина, подожди я с тобой. С этим негодяем я разберусь потом.
  - Нет уж. Вы оставайтесь. Завтракайте, кормите скотину, а я сама.
  - Марина!
  Но она уже вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
  - Чудак ты, Иван Павлович. Был бы нужен, не ушла. Зря об этом думаешь, сердце рвешь. Ей не ученый нужен, а простой мужик, что б любил, да на руках носил, и думал только о ней, а не о мировых проблемах. А у тебя ж одна любовь - наука. От неё, как известно, дети не рождаются. Зато есть мы. Кстати, кота покорми, а то всю ночь ходил и орал, как ополоумевший.
  Иван, следуя указаниям, машинально насыпал корм в кошачью миску.
  - А вчера-то зря расходился, - продолжил Серый. Она ушла, она ушла... Все бросили, все бросили... Думаешь, что про крыс рассказал, и она растаяла. Побежит за тобой, как собачка. Держи карман шире... И не бросал тебя ни кто. Ты сам всех кинул. Лучше вспомни... Почему от тебя Светка ушла? Некогда было, кандидатскую писал... Почему от тебя жена ушла? Некогда было, докторскую писал... Почему от тебя Марина ушла? Вот вопрос-то. Может, занят был? Прошляпил ты её, Иван Павлович... Про-шля-пил..
  - Ну, это мы еще посмотрим. Оракул доморощенный. Всё-то ты знаешь и понимаешь, а мы такие скудоумные, что и живем-то... Да, что с тобой говорить, - Иван махнул рукой и бросился к выходу.
  "Вчера ушла, а сегодня пришла... Значит ещё не всё потеряно..." - думал он, задыхаясь от бега.
  Он догнал Марину за квартал до института. Когда до неё остались считанные шаги, и можно было дотронуться рукой... Иван набрал в грудь воздух, но тут, в голове мелькнула мысль:
  "Что я делаю?.. Боже, Боже... Зачем я ей такой нужен..."
  Он остановился, тяжело выдохнул и долго провожал Марину взглядом, пока за ней не закрылась входная дверь.
  Глава 19.
   Предновогодний институтский день, как и в любом уважающим себя учреждении, благоухал мандаринами, салатом оливье и яркими ароматами женской косметики. С раннего утра из распахнутых дверей лабораторий доносился звон посуды, смех и музыка. В курилке и коридорах среди наиболее активных участников уже появились первые признаки братания, а в кабинетах начальства слышались первые хлопки шампанских салютов.
  Иван, как и положено завлабу, поднялся на директорский этаж. Запахи выдержанного коньяка и шоколада здесь чуть оттенялись ароматами французского парфюма, чинно распространяясь в тишине, а выражение лица секьюрити Васи было, как у объевшегося упыря, то есть злым, но сытым.
  - Куда? - не поднимая головы, произнес "упырь".
  Не услышав ответа, он нехотя поднял глаза на входящего.
  - А, Иван Павлович, это вы, - внутриутробным басом произнес охранник, вновь погружаясь в состояние полусна.
  В большом холле, напротив дверей конференц-зала, упираясь вершиной в потолок, красовалась пятиметровая ель, подмигивая старинной гирляндой из крашеных лампочек. Эти фонарики, сделанные народными умельцами еще в прошлом веке, наводили на Ивана тоску по былым временам, когда будучи студентом, он впервые, вот так же под новый год, попал на институтский карнавал. В памяти быстро нарисовалась картинка. Самодельные костюмы, бумажные колпаки, маски, разноцветные ленты серпантина, паркет, усыпанный круглыми пистончиками конфетти... музыка, гомон, смех, счастливые лица и всюду танцующие пары. Так хотелось тогда быть там своим... Вот и стал... Музыка и беззаботное веселье где-то потерялось, а осталась только ностальгия.
   - Иван Павлович! Вы чего тут один под елкой делаете? - почти пропела великовозрастная секретарша шефа. - С наступающим вас.
  - И вас, и вас... Марья Дмитриевна, а помните, как раньше мы здесь танцевали? Разрешите пригласить вас на тур вальса? - Иван щелкнул каблуками, галантно подал руку, одновременно сделав быстрый поклон головой.
  Оба рассмеялись, но как-то грустно.
  - Идите к шефу кавалер... Он пару раз уже спрашивал о вас.
  - Вот как. Что ж так? Моя скромная персона заинтересовала высший эшелон?
  Все слухи, сплетни и прочие не точные сведения проверялись Иваном у Марьи Дмитриевны. Кто-кто, а она всегда была в курсе происходящего в институтских стенах, но вот делилась информацией, как и подобает истинной секретарше, далеко не со всеми. Благо, что Иван, входил в когорту тех, кому она, безусловно, доверяла, поэтому, сделав шаг в его сторону, Марья Дмитриевна прошептала ему на ухо:
  - Новое назначение вам светит... Так-то Иван Павлович... Ну, идите, идите...
  Иван сделал удивленные глаза и перешагнул порог приемной. Коньячные запахи усилились, от чего его слегка замутило.
  Пришедший на поклон к шефу народ расступился, пропуская Ивана к массивной двери с золотистой табличкой "директор". Коллеги заискивающе улыбались и поздравляли Ивана Павловича с наступающим праздником. Только Шнайдер, заместитель директора по науке, сделал вид, что ни чего не происходит и демонстративно отвернулся к окну. Их взаимная любовь, естественно в кавычках, была известна в институте абсолютно всем. Шнайдер люто ненавидел гениев, так как на научный олимп вскарабкивался, напрягая все силы и папины связи, а не взлетел, как Иван, мотыльком, даже не опалив крылышки в научных дебатах.
   В кожаном кресле, за массивным столом из красного дерева, Спиридон Аркадьевич выглядел маленьким и уставшим. Новогодние поздравления порядком надоели, хотя любые подношения, в том числе и моральные, он любил и этого никогда не скрывал.
  - А, Иван Павлович... Проходи, проходи... Я грешным делом подумал, что ты совсем забыл старика.
  "Тебя забудешь".
  А вслух:
  - Обижаете Спиридон Аркадьевич. К вам сегодня не прорваться, народ так и валит. В приемной толпа, как на базаре на масленицу. Еле пробился. Думал, порвут.
  Спиридон Аркадьевич довольно улыбнулся. Немного поскрипев креслом, директор выбрался из кожаных объятий, и пригласил завлаба за фуршетный столик, ловко организованный в углу кабинета руками Марьи Дмитриевны.
  - Присаживайся Иван Павлович. Выпьешь?
  - Нет, нет, Спиридон Аркадьевич. Вы же знаете, я не любитель, - а у самого в желудке всё перевернулось, и при упоминании попросилось наружу.
  "Не хватало ещё здесь опозориться".
  - Ну, как знаешь. Собственно у нас с тобой разговор серьезный так, что и без коньяка вполне обойдемся. Не ладите вы со Шнайдером, - начал директор без предисловий. - Не отвечай, сам всё знаю. Он мужик не плохой, но вот научного таланта у него - кот наплакал. Хорош, как администратор, но не более.
  Иван с интересом наблюдал за мимикой шефа, разбирающего Шнайдера на запасные части.
  - Я это собственно вот к чему...
  "Место зама по науке будет сватать... Нет, я не согласен... Пусть он сам свои бумажки перекладывает".
  - Зря вы так, Спиридон Аркадьевич. Я, конечно, не обожаю вашего зама, - решил сразу же выкопать запасной выход Иван, - но и отказать ему в способности управляться с делами, вряд ли кто может.
  - А я про что? Он хороший исполнитель, но не учёный. Брось ломать комедию, а то сам не знаешь. Таких диссертаций, как у него пруд пруди, а вот ты, другое дело...
  "Куда клонит?.. Задумал что-то и прёт, как танк".
  - Тянуть не буду. Принято решение...
  Иван напрягся. Выражение "принято решение" у Спиридона Аркадьевича обсуждению не подлежало. Принято - значит иди, и хоть умри, но делай, и ни какие переговоры тебе уже не помогут. Иван скис, представив уже себя в новой роли.
  "Прощай наука... Да здравствует...".
  - Не переживай, я ещё не сказал тебе самого главного, - директор хитро улыбнулся. - Отвоевал я тебя вчера в министерстве у Шнайдеровского папаши. Так, что слушай теперь внимательно.
  То, что идет подковерная возня Иван подозревал давно, но чтобы министерство интересовалось такими мелкими фигурами, как он - это, пожалуй, было для него открытием.
  - Слышал, наверное, что у нас филиал открывается в Нижнем Новгороде. Так вот. Думали, кого туда поставить...
  От неожиданности Иван раскраснелся.
  - Кандидатуры было две: ты и Шнайдер. Вот и вся история. Поздравляю тебя Иван Павлович. Теперь у тебя будет не лаборатория, которую ты давно перерос, а целый институт. Дерзай. Да не красней ты, как девица, тебе это сейчас не по чину, - и директор, хлопнув Ивана по плечу, разлил по бокалам коньяк. - Ну, давай за тебя. Веселее, Иван Павлович.
  Коньяк приятно согрел горло и мягкой волной растекся по конечностям. Дурнота и нервное напряжение отпустили.
  - А спасибо-то говорить будешь или как? - прищурившись, спросил Спиридон Аркадьевич.
  Все слова словно вылетели у него из головы, и Иван просто с чувством пожал руку шефа.
  - Вот это правильно. Слова что - птицы. Сила в чувствах, главное это понять. В последнее время меня частенько начало потягивать на философию.
  "Может рассказать ему про крыс?.. Нет, нет... Потом, а то останусь без института, и не увижу, как он даже выглядит".
   В лаборатории сдвинули столы и ждали прихода завлаба. Начинать без начальника не рискнули, хотя неоднократные попытки нарушить девственность натюрморта были, но они жестко пресекались Натальей, обещавшей оторвать всем не мытые руки. Спорить не стали, предполагая, что с уходом Ивана Павловича власть может переметнуться в женские руки.
  - Может, заболел, - в который раз высказывала вслух предположение Марина.
  - Мужики в курилке говорили, у шефа он, на поклоне, - сообщил всем вещий Олег. - Большим начальником стал, а нам даже и не намекнул. Мы тут карячиться будем, а он на Волгу подастся... Красота.
  - Что он туда икру едет жрать... Работа, она везде работа.
  - Ну, не скажи. Там он сам себе хозяином будет, а это в наше время дело великое.
  - С такими работничками, как ты только и хозяйничать. За вами глаз да глаз нужен, а он либерал. Сожрут его там, вот помяните моё слово.
  - Кого, Палыча? Да ты его плохо знаешь. Он сам кого хочешь, слопает и не подавится. Это он с виду пушистый ботаник, а приглядись, так и зубки увидишь.
  - То-то и видать, что ты весь покусанный.
  - А мне жалко... Палыч уедет... Новое начальство объявится... Привыкать придется.
  - А чего тебе привыкать. Вон твоё будущее начальство. Всех глазами ест, списки черные в голове составляет. Уж кого теперь сожрут, так это меня. Уходить придется, вот куда только? - сообщил Светлане доверительно вещий Олег, показывая взглядом в сторону Натальи.
  - Ну-у.
  - Вот тебе и ну. Я точно знаю.
  - Мужики что ли в курилке рассказали? - Светлана рассмеялась.
  - А что. Там сведения всегда точные. Ни разу не подводили.
  Светлана, стрельнув глазками в Марину:
  - Брошу вот вас к чертям собачьим и попрошусь к Палычу. На новом месте ему боевая подруга чай не помешает.
  Марина не отреагировала на выпад, продолжая тихо сидеть в углу, не обращая внимания на общую болтовню.
  - Ты чего загрустила-то? - не унималась Светлана. - Расстроилась что ли, что Палыч уходит или как?
  - Да нет. Я так. А об Иване Павловиче я ещё вчера знала. Мне одна крыса рассказала, - произнесла задумчиво Марина, поздно сообразив, что сказала лишнего, но народ уже смеялся, приняв сказанное за шутку.
  Больше всех смеялась Наталья, поняв фразу так, что все мужики не иначе, как крысы и сволочи, а Марина лишний раз это подтвердила.
  Не понимая, над чем все смеются, а в этот раз каждый смеялся над своим. Марина занервничала и быстро выбежала, почти столкнувшись с Иваном, направляющимся в лабораторию.
  - Куда ты всегда убегаешь? - остановил он её, удержав за руку.
  - Я...
  
  Глава 20.
  
  - За все твои выкрутасы тебя следует выдрать, но скажи спасибо вон ей, - объявил с порога Иван серому интригану, пропуская вперед Марину.
  - Давайте хоть сегодня без ругани и политических дебатов, - увешанная, как Иван, пакетами, Марина решила выступить в роли миротворца. - До нового года считанные часы, а мы ещё и не собрались.
  - Куда это на ночь-то? - пискнул из угла Серый.
  - На казнь. Будет много снега, холода и горящие дрова, на которых жарят маленьких усатых негодяев.
  - Да уймитесь же. Иван Павлович, ну вы же человек. Будьте снисходительнее к братьям меньшим.
  - Это кто здесь кому брат? - снова пискнул в их сознании крысиный голос. - Я что ли? И-и-ии-и... - было, похоже, что Серый залился смехом.
  - Ржать будешь потом, когда... - Иван осекся, увидев, что Марина не расположена шутить и, как и любая здравомыслящая женщина, любит определенный порядок во время сборов в дорогу. - Ладно. Пока "брейк". Марин, нам собственно только взять теплые вещи и прихватить хвостатых, вот и всё.
  - Как у вас всё просто. А посуда, а спички, а сменное бельё?
  - Мы же не на неделю, да, и там все есть.
  - О родительском домике никак вспомнил. Вот дает.
  - А ты откуда знаешь? - Иван удивленно посмотрел на Серого.
  - Чего знать-то. В твоей голове только и мыслей, что о нём.
  - Дать бы тебе всё-таки, что бы без спроса в чужих мозгах не ковырялся.
  - Всегда вы так. Чуть что и сразу дать, а аргументы-то у тебя другие есть или вымахал большим и всё можно?
  - Можно подумать, что у вас не так. Крыса крысу жрёт - это у вас нормально, а тут напакостил и аргументы ему подавай.
  - Друзья-товариши, давайте договоримся на месте. Если вы собираетесь, всё время кусаться, то я наотрез отказываюсь куда-либо ехать в такой компании. Новый год, а вы...- Марина в сердцах бросила на диван собранные вещи.
  - Да мы собственно и не ругаемся, - пытаясь установить временное перемирие, произнес Иван. - Просто остались не выясненными пара вопросов, вот мы и дискутируем.
  - Ну, где-то так, - поддержал Серый. - Разминаемся, что б мозги не сохли. Иван Павлович, а она у вас явно дама серьезная. Порядок любит. С ней не забалуешь. Смотри, скоро под барабан по одной половице маршировать будешь.
  На высказанное замечание, Марина, только улыбнувшись, хмыкнула, представив новоявленного директора, почему-то в длинных полосатых трусах, марширующим по институтским коридорам.
  - Вот скажешь, что опять лезу не в своё дело, а знал бы ты, что она сейчас себе представила...
  - Не смей, а то точно получишь.
  - Ну, что и требовалось доказать, и у этой один единственный аргумент - сапогом в рыло.
  Иван рассмеялся.
  - Значит, моё предложение о костре остается в силе, а это уже хорошо. Свои ошибки, Серый, будешь смывать кровью.
  - Сейчас, разбежался. Уж лучше на помойку вернусь, чем с варварами буду делить кров.
  Пока Марина запаковала вещи в спортивную сумку, перепалка то разгоралась, то затихала.
  - Всё, - произнесла она, - можно ехать. - Фёдор! А где Фёдор?
  С набитой до отказа пузатой сумкой, увешанный пакетами и котом на плече, Иван, переваливаясь, как утка, перешагнул порог. За ним семенил Серый, предусмотрительно держась подальше от ботинок сорок пятого размера. Замыкала шествие Марина с изящной дамской сумочкой на плече.
  - Осторожнее, Иван Павлович, там посуда.
  Иван успел только фыркнуть, закачавшись на краю ступеньки.
  - Я же говорю осторожнее.
  - Так, милая, дверь закрыла?
  - Да.
  - Вот и прекрасно. Бери-ка половину и дуй к машине, а мы уж как-нибудь следом.
  - Правильно, Иван Павлович, для женских особей всегда требуется воспитательный момент, а не то сядут на шею, а таки тенденции у данной особы отчетливо просматриваются, - Серый еще хотел что-то сказать, но маленький сапожок, слегка наступил ему на длинный хвост. - Осторожнее, мадам! - не понял намека Серый. - Я говорю, что у вашей спутницы... - он не успел договорить, как повторно прижала ему хвост маленькая ножка. - Серый взвизгнул. - Ошалела!
  - Прости меня Серенький, но если хочешь жить с людьми, то изволь играть по их правилам, - и демонстративно, так сказать, для выработки условного рефлекса, чуть-чуть придавила ему хвост. - Теперь понятно?
  - Понятно, - буркнул Серый, и бросился в открытую дверь.
  Загрузив в машину пожитки, они медленно тронулись со двора.
  - Здесь рядом. Двадцать верст и мы в Тащилово.
  - Ну, и названьеце, - подметила Марина.
  - Лодки таскали волоком с реки, вот и прозвали.
  - Красивая сказка для маленьких, - отозвался из-под кресла Серый. - Вам почему-то всегда хочется свою историю причесать и сделать приятной для слуха. Грабили и тащили все, что плохо лежит в твоем Тащилово, а то лодки, лодки...
   Едва вырвались на трассу, как повалил снег. Небо стало черным. В свете фар на встречу неслись белые комья, превратив машину в космический корабль, летящий среди миллиардов звезд. Лобовое стекло залепило так, что дворники едва справлялись... Размеренный гул двигателя, вокруг не души, и ощущение, что они одни в этом жутко не уютном мире...
  - Дома-то не сиделось, на подвиги потянуло, - не унималась крыса.
  - Может и так. Жизнь без приключений тосклива и однообразна. Правда, Марин?
  - Угу, - но подумала совершенно о другом.
  - Не дрейфь Серый, минут через тридцать будем на месте, если дорогу не переметёт.
  Обещанные тридцать минут затянулись... Буксуя и подпрыгивая на снежных ухабах, Иван, все же пробился к маленькому дому в заснеженном Тащилове. Чему был ужасно рад.
   Ночь, черное небо, падающий хлопьями снег, а на пороге избы встречает поглотившая мир тишина. Свежий воздух разметал в сознании все сомнения. Все зачем, почему и прочее, мгновенно растворились в пушистой белизне, повисшей на крышах и заборах деревенских домов.
  Иван отворил скрипнувшую дверь:
  - Обживайте хоромы, - и спустил Федора с рук на пахнущий деревом и краской пол.
  Весело гудела печь, разогревая заиндевевшие стены. На столе оплывали, играя тенями свечи, отражаясь в пузатом самоваре. Благодать...
  - Не думала, что здесь так хорошо. Я и от родителей-то уехала и в институт поступила только что бы из деревни в город перебраться.
  - Скучаешь?
  - Немного.
  ТВ и прочих благ цивилизации в доме не было так, что новый год встречали под бой ходиков, предусмотрительно запущенных Иваном.
  Суета приготовлений позади. Под первое ку-ку открыли шампанское, а хвостатым налили в блюдечко молока. Дверка на часах еще раз распахнулась, выпуская кукушку, но та замолчала на половине ку-к:
  - Захлебнулась от радости, вот...Бог с ней. Ку-ку-ку-ку. С новым годом!
  - Чего я никогда не мог понять, так это их "с новым годом", - произнес Серый, то ли просто вслух, то ли обращаясь к Федору. - Разговоров месяц. Мечутся по магазинам, скупая всё, что попадется под руки. Режут, варят, парят, а потом садятся за стол и пытаются всё это затолкнуть себе в рот, словно хомяки, перед спячкой... Ну, встретили, а дальше-то что?
  На выпады крысы ни Иван, ни Марина не отреагировали. Они сидели, молча... смотрели, как струйки маленьких пузырьков отрываются от дна бокалов и летят вверх, взрываясь искрами в отраженном пламени свечи.
  
  Глава 21.
  "Природа мстила, засыпая улицы снегом так, что из-под него не было видно первых этажей. Мороз наступал. После первой атаки пали водопровод и отопление, зияя рваными ранами труб. Зима лютовала. Столбики термометров упали до сороковой отметки... Закончилось топливо... Погас свет... В кромешной темноте в город вошел голод, а за ним смерть...
  Печка давно погасла. Холод сковывал тело и забирался под одеяла... из дальнего угла комнаты там, где когда-то стоял мамин комод, на Марину смотрели глаза-бусины. Федор чуть пошевелился, пытаясь выбраться наружу из-под груды одеял. За последние дни он тоже сильно ослаб и исхудал. Марина, бледной рукой погладила кота по голове.
  - Ничего, мы сильные, мы выдержим...
  Надо вставать, но сил нет. Она медленно поднялась на руках. В голове зашумело.
  - Главное не спешить и делать всё медленно.
  Тряска в руках и шум немного улеглись. Теперь одеваться и на улицу... Покачиваясь, как пьяная, она спустилась по лестнице и уже на улице вспомнила, что не закрыла дверь.
  - Вот дурёха. Там же Федор остался, - сказала она сама себе.
  Подниматься вверх было тяжелее. Сердце выпрыгивало из груди, в висках стучало. Марина, тяжело дышала, останавливалась на каждой ступеньке, кладя голову на холодные перила.
  "Вчера почтальонша принесла письмо от Ивана и случайно заметила Фёдора... Надо было видеть ее голодные глаза... В соседней квартире, на прошлой неделе жарили кота. Плакали и ели, говорят, что вкусно... А что сейчас не вкусно?.. Иван пишет, что у него всё хорошо... Как это может быть?.."
  В квартире было тихо и темно. Федор, свернувшись калачиком, лежал на своем месте.
  "Раньше он выходил встречать, терся о ноги...".
  - Живой? Ну и, слава Богу. Я скоро.
  Щелкнув замком, она вновь проделала тот же путь до первого этажа. Вниз легче, только ноги скользят на промороженных ступенях.
  "Дверь в парадную завалило снегом... совсем перестала закрываться... Откопать бы, но сил нет... Вчера я спускалась быстрее...".
  На морозе дышать было трудно. Пустое ведерко мешало идти, постоянно обо что-то ударяясь.
  "Бросить? Нет... Нужна вода... Без неё мы с Федором не выживем".
  На бульваре идущих к реке стало больше. Шли медленно, шатаясь под порывами ветра, падали, поднимались и снова шли.
  - Вы заметили, сегодня теплее, - произнес старик, поравнявшийся с Мариной. - Скоро весна. Дожить бы, - он резко пошатнулся и неловко упал на спину.
   "Не шевелится, значит, умер... Остановиться? Нет... идти, идти... Нужна вода мне и Федору...".
  Пепельно-серое небо над куполом церкви.
  "Сколько это еще продлиться?.. Неделю?.. Месяц?.. Год?.. Когда сгорели продовольственные склады, я думала, что всё как-то образуется, но сейчас уже февраль... Вчера у соседнего дома расстреляли каннибала... Страшно. Мы пожираем себе подобных, как крысы... Боже! Где ты?..".
  К проруби спускаться неудобно. Ступени покрыты ледяной коркой.
  "Только не упасть...".
  - Марина!
  "Кто-то зовет или мне показалось... Иногда я слышу голос Ивана, он доходит до меня издалека и всё время куда-то зовет...".
  - Марина! Слышишь меня?
  "Конечно, слышу... Я всегда слышу... Нужна вода, мне и Федору...".
  Кто-то потянул её за рукав. Марина еле устояла на ногах, уронив маленькое ведерко с водой. От обиды слезы потекли из глаз, замерзая на щеках.
  - Марина, Марина... Посмотри на меня... Это я, - военный в белом полушубке тряс её, прижимал к себе и снова тряс. - Милая, милая... это я...
  Она смотрела на опрокинутое ведро и твердила:
  - Вода... мне нужна вода... мне и Федору...
  Она еще что-то говорила, но он уже не слушал, увлекая её за собой в стоявшую рядом машину.
  - Сеня, жми к институту, она совсем плоха.
  Машину подбрасывало на ухабах. Не чищеные улицы превратились в снежные лабиринты, с замерзшими на обочинах телами, укутанные белокипенным саваном.
  В её сознании, как раненная птица в клетке, билась единственная мысль: "Не спать... не спать... сон - это смерть". И она не спала. Пытаясь понять, где находится, но это не удавалось. Мысль соскальзывала и терялась, сосредотачиваясь только на воротнике военного полушубка с запахом мокрой овчины.
  В институтский коридор Иван внес Марину на руках. Её тело казалось легким и почти безжизненным.
  - Чаю!.. Напоите сладким чаем... Есть, пока не давайте, - распорядился он, укладывая её на кожаный диванчик в своем кабинете.
  ...Разноцветные круги перед глазами исчезли. Сознание медленно возвращалось. Через шерстяные варежки она ощутила тепло кружки, поданной ей женщиной в белом халате.
  - Чай?
   - Пей, пей... тебе это нужно.
  - Откуда в городе чай?
  - Пей, не разговаривай.
  Теплая струя устремилась по пищеводу, заставив весь организм содрогнуться.
  - Он сладкий! - Марина удивленно смотрела на женщину.
  - Да пей же... только не спеши, не спеши.
  Глоток, еще, еще... Изголодавшийся организм дрожал от прилива глюкозы.
  - Ну, хватит, хватит, - женщина потянула кружку к себе.
  - Я ещё глоточек...
  От тепла и выпитого чая усилилась слабость так, словно тело стало тяжелым, а сознание погрузилось в сон, где расплывчатыми мазками рисовался солнечный день.
   ... Открыв глаза, Марина без труда узнала кабинет Ивана, только вот не могла вспомнить, как сюда попала. От раскрасневшейся в углу печки было тепло. Нос щекотал знакомый запах, пробуждая воспоминания: пролитое ведро, машина, воротник... Окончательно проснувшись, поняла, что пахнет овчиной от полушубка, которым ее кто-то заботливо укрыл. Она ещё не понимала, что происходит, но покидать уютное убежище не хотелось, пытаясь впитать тепло каждой клеткой, промерзшей за долгие месяцы жестокой зимы.
  Вначале появился голос и звук приближающихся шагов. Услужливое сознание сопоставило и соединило в одну цепочку: ведро, машина, овчина, голос, от чего Марина вскрикнула:
  - Ваня!
  Он стоял на пороге, немного исхудавший, но главное живой и здоровый, держа на руках спящего Фёдора.
  - Вот и мы...
  ... Долго разговаривали, отвечая друг другу на все почему и как, ещё не веря, что самое страшное позади.
  Через несколько дней, когда Марина начала поправляться, и страх перед холодом и голодом чуть притупился, заговорили о работе.
  - Ты спрашивала, почему меня вернули в город, - сегодня Иван был сосредоточен и говорил только о делах. - В городе новая беда - крысы.
  - Слышала, что они нападают на людей... Соседка говорила, что вечером из-за них невозможно пройти по улицам... Я никуда и не ходила. Зачем?
  - Не удивительно, почти всех кошек в городе съели.
  Услышав это, Марина, прижала к себе пушистую мордочку Федора.
   - Я бы не смогла.
  - С крысами вообще беда. Грабят склады, зверствуют, убивают. Никакая охрана с ними не справляется. В них стреляли, их жгли, давили танками, но всё бес толку, и с каждым днем их становится всё больше и больше. Ума не приложу, что делать? Перепробовали сотни ядов, а они, как чувствуют, даже к приманке не подходят. Может, ты сможешь? Это же твоя тема...
  "Обидно... Подумала, что вся эта суета из-за меня, а тут оказывается главное - крысы... Ладно, за хлеб и тепло я готова поработать... Это лучше, чем одной умирать в холодной квартире...".
  - Быстро действующие?
  - Что?
  - Естественно яды.
  - Ну, конечно, а что не нужно было?
  - Нет смысла, лучше замедленного, но это тоже не спасет. Однократная акция - не более. - Марина размышляла вслух. - А тиф не испытывали? Можно попробовать заразить разгулявшуюся популяцию.
  - Умница, какая ты умница, - Иван тут же бросился к телефону отдавать какие-то распоряжения.
  "Да уж, умница... Но ничего, ничего, здесь нам с Федором будет легче... А Иван изменился или мне это показалось?..".
  Остаток зимы Марина прожила в институте, всё время проводя в лаборатории с крысами.
   В апреле, когда в скверике под окном появились первые проталины, а из окошка запахло весной, Марину безудержно потянуло на улицу, туда, где солнечные лучи разогрели шершавый ствол вековой липы. Быстро одевшись и взяв с собой Федора, вышла на свежий воздух. Опустив кота на ноздреватый снег, она смотрела, как высоко в небе плывут рваные облака. Мимо проходили люди, останавливались, смотрели на Фёдора и удивлённо улыбались".
  ***
  Проснувшись, Марина, долго лежала с закрытыми глазами, боясь увидеть потухшую печку и промерзшие стены своей квартиры. Спрятанный глубоко в сознании страх перед стужей и голодом ожил и зашевелился... Странно. Она четко помнила, как с Иваном приехала в Тащилово, кукушка в часах, новый год...
  "Сон?.. Но всё было чересчур реально и правдоподобно...Что же это?.. Предупреждение о грядущем апокалипсисе?.. Насмотрелась всякой ерунды..."
  Она открыла глаза и с облегчением выдохнула. Ни каких признаков той страшной жизни вокруг не было. В доме было немного прохладно, но Иван уже встал и возился у печки, подкладывая березовые поленья.
  - Иван! - позвала она. - Что это было? - спрашивая, Марина была уверена, что он видел и чувствовал то же самое.
  - Когда-то я прочитал у Ахматовой, - отозвался он. - Помнишь:
  "...Не шумите вокруг - он дышит,
  Он живой еще, он все слышит...
  Как из недр его вопли: "Хлеба!" -
  До седьмого доходят неба...
  Но безжалостна эта твердь.
  И глядит из всех окон - смерть...".
  
  - Это о блокадном Ленинграде. Мы были там... Серый говорит, что это хранится в нашей памяти... Понимаешь... Это наша прошлая жизнь.
  
  - Серый, опять Серый... Сколько можно? Мало им от меня досталось...
  - Глупая ты женщина, Марина. - Раздался в голове знакомый голос. - Ни какая твоя отрава не способна справиться с нами. Людей в Ленинграде спасли только кошки, привезенные из Ярославля и Сибири. Это были настоящие войны, не то, что Фёдор. Он и в прошлой-то жизни всё проспал. Живет себе балбес балбесом, только жрёт и спит. Федор, хоть бы пошевелился, о тебе ведь говорю.
  - Оставь кота в покое, слышишь?!
   Марину в Сером раздражало всё: и его нравоучительный тон, и манера разговаривать, и способность читать чужие мысли, а больше всего - ночные кошмары про чуму, крыс и смерть. Вот и сейчас она злилась от того, что не могла спрятать от него свои размышления.
  Серый внимательно слушал и, не дождавшись от Марины аргументов, произнес:
  - Я понимаю тебя... Конечно, лучше нюхать цветочки и любоваться милой природой, чем вспоминать о голоде, холоде и смерти - это факт. Однако, жизнь такова, что её без смерти не бывает, и ни какого значения твоё мнение тут не имеет. Собственно, как и моё...
  Часть 2.
  "Печеночный паштет для конквистадора"
  А сии злословят то, чего не знают;
  что же по природе, как бессловесные
   животные, знают, тем растлевают себя.
  
   Послание Иуды.
  
  Глава 1.
   Дятловы горы, стрелка и закатное солнце над куполами собора Александра Невского, запечатлела память Ивана ещё в раннем детстве...
  "Где ты, город, по-домашнему уютный, резной и теплый?.. Нижний, красавец Нижний... и до тебя добрались стекло и бетон, нахлобучив на голову клоунский колпак, изуродовав благородный лик купца...".
  Он шел по улицам и не узнавал их.
  "В чьей голове зародилась эта мысль?.. У кого поднялась рука на особнячки?.. Кто искалечил фасады, витринами бутиков, тыча рекламой в глаза прохожих?..".
   Всполохи заходящего солнца, яркими мазками отражались в окнах домов, напоминая о беззаботном детстве и приближающейся весне.
  
   Каждый, кто хоть однажды пережил переезд из дома в дом, тем более из города в город, тот знает, что это сравнимо с небольшим пожаром. В случае с Иваном было иначе. Десяток любимых книг, небольшой чемодан с вещами и кот Федор, вот собственно и всё хозяйство. Марина в Нижний не поехала. Спросите почему? Этот вопрос Иван задавал себе не однократно, но так и не нашел ответа. Видимо женские пути, как и Господни, неисповедимы. Хотя, вероятнее всего, она просто не хотела верить в то, что в прошлой жизни они были вместе, а рассказы Серого про Ленинград, её просто выводили из себя.
  
   Новые институтские владения обживались легко. Всё организовывалось с ноля так, что всецело зависело от воли и желаний Ивана, а того и другого у него было хоть отбавляй. Штат набран, оборудование для лабораторий закуплено и установлено, в приемной сидит длинноногая секретарша, а на двери его кабинета красуется табличка с надписью "директор". Чего собственно ещё хотеть молодому доктору наук, самостоятельно пробившему брешь в научной стене. Кто-то может и успокоился бы, тихо просидев в своем кресле до пенсии, делая при этом умный вид, и регулярно посещая симпозиумы, если они, конечно, проходят за рубежами любимой Родины, но это не про Ивана. Новый завоеванный плацдарм - высота, с которой можно заглянуть подальше на территорию противника, где враг - не познанный человеком мир. Если с институтскими делами всё складывалось, как нельзя лучше, то вот обрастать новыми знакомствами и связями для Ивана было затруднительно. Поднявшись на очередную ступень вверх, он ощутил колючее одиночество, не смотря на то, что вокруг все мило улыбались и подобострастно кланялись. В такие дни, когда тоска пыталась взять над ним верх, он безжалостно душил ее непосильной работой или, что бывало реже, бесцельно бродил по старой части города. Случалось и так, что он часами просиживал на откосе, курил, всматриваясь в заволжскую даль, и думал, думал, думал... Тогда одиночество отступало, прячась за горизонтом, и терпеливо ждало своего часа, чтобы с новой силой впиться колючками в его сердце...
  
  - Иван Павлович, к вам корреспондент из газеты. Говорит, что главный редактор договаривался с вами о встрече. - Голос, Наташи - секретаря, был писклявый, если не сказать противный.
  Произнеся фразу она ждала реакции шефа, наверняка в это время, с едва заметным пренебрежением посматривая на визитера. Как у бывалой секретарши её отношение к посетителю полностью зависело от такового у начальства. Хочешь узнать, как к тебе относится начальник - взгляни на его секретаря. С каким упоением миленькая мордашка произносит - "Зайдите завтра" или "Он занят, принять сегодня не сможет". Всё вроде вежливо, но в глазах промелькнет что-то такое, от чего чувствуешь всем телом, что об тебя вытерли ноги и получили при этом огромное удовольствие. Вампирят девочки, сами порой не подозревая, но это к слову.
  - Пусть проходит, я жду.
  После такой фразы лицо дамы из предбанника, меняется, и на нем появляется льстивая улыбочка, но еще не определенного характера, мол, посмотрим, чем закончится визит.
  - Добрый день, - Иван встал из-за стола и протянул руку.
  Он еще не пустил корни в своем кресле и был легок на подъем. Как и у каждого уважающего себя начальника, в его кабинете помимо массивного т-образного стола, в углу стоял маленький столик и пара удобных кресел, куда он и пригласил вошедшего.
  - Прошу, устраивайтесь. Курите? - и, не успев получить ответ, закурил сам. - Знаю, привычка вредная, но избавиться не могу.
  - Или не хочу, - уточнил корреспондент.
  "Дотошный" - отметил Иван.
  - Звать меня Григорий Алексеевич, фамилия Палвывчев. Многие, правда, считают, что ослышались и пытаются перекрестить в Павлычева.
  - А Палвывчев вам...
  - Вы хотите спросить, не родственник ли мне известный, а ныне покойный, доктор Палвывчев, не правда ли? Отвечу сразу, что нет. Скрывать не буду, был знаком и встречался, но не более, - говоря, он, внимательно смотрел на Ивана, словно изучал. - А вы, прошу прощение за вопрос, не пересекались с доктором Палвывчевым? Спрашиваю потому, что личность была очень не ординарная.
  - Да, каким образом-то? Когда он умер, я только на свет появился, - усмехнулся Иван.
  - Ну, да, ну, да. Это я всех по своему возрасту мерю. Забываю иногда, что я еще в прошлом веке пожил, - теперь усмехнулся собеседник.
  Совсем на древнего старика он конечно не походил. Седые волосы, одет, как и многие его собратья, в старенький костюмчик и хорошо поношенную водолазку.
  - Вероятно, Иван Павлович, вы предполагали, что газета к вам молоденькую интервьюершу направит, а тут вот старый пень появился. Молодежь сейчас не очень-то держится в нашем деле, особенно у нас... Газета провинциальная, тираж маленький, так сказать работа не масштабная, а им ведь, сами знаете, подавай всё и сразу. Согласитесь, что так-то в основном и не бывает. Но это я брюзжу по-стариковски. Вы уж простите.
  "Не так ты и прост старичок-боровичок... Мягко стелешь, но вот чего хочешь-то?.. Взгляд, как рентген, насквозь прошивает... Но надо отдать должное, глаза добрые, не настораживают...".
  За годы работы в научной среде, где публика ведет себя, как скорпионы в банке, норовя друг друга посильнее укусить, Иван, научился неплохо различать людей. Главная хитрость в этом - глаза. Они врать не могут. Хотя...
  - Кстати, как ваша газета называется?
  - "Новое дело". Спросите чьё и почему новое? Можете не спрашивать, сам скажу. Назвали, как назвали, без задней, так сказать, мысли.
  - Хорошо. Верительные грамоты представлены, можно и к делу. Так что вас собственно к нам привело, Григорий Алексеевич? Институт у нас только народился и ничего великого ещё не совершил.
  - Пока, не совершил, - сделав акцент на "пока", уточнил интервьюер. Но кто знает, кто знает, - добавил он многозначительно.
  - Пусть так, возьмем в зачет будущие заслуги. И всё же?
  - Не скрою, заинтересовали ваши крысы.
  - Вот как.
  - Да, да, именно они. Сегодня люди, чем только не занимаются, извлекая из этого прибыль, но про крыс я еще не слышал.
  - Ну, здесь всё просто и нет никакой тайны. Занимаемся мы разработкой новых вакцин, а крысы, в определенном смысле, нам в этом помогают, а походу их изучаем.
  - И всё?
  - Вроде... А вы, что предполагали услышать? Историю о том, как в секретной лаборатории создают бактериологическое оружие? О таких вещах, сами понимаете, ни кто не рассказывает, - рассмеялся Иван.
  - Возникла пауза... Говорить было собственно не о чем. Только вот у Ивана было странное ощущение, что он раньше где-то видел этого седовласого "старика-боровика", общался и даже неплохо знал.
  "Но вот где и когда я его видел?.. И звали его как-то не обычно... Крутится почему-то на Я.. Вроде Ян?.. Да и не корреспондент он вовсе... Морочит мне голову...".
  - Всегда удивлялся вашим способностям, коллега. До сих пор не понимаю, как вам это удается, - визитер приосанился, ещё больше напомнив Ивану кого-то из далекого прошлого. - Слышу, как ваши мозги скрипят, вспоминая, где и когда вы меня видели. Не мучайтесь, я вам напомню. С корреспондентом я конечно переборщил. Сам понимаю, что не убедительно получилось. Артист из меня никудышный. Раз уж всё так сложилось, позвольте вам напомнить моё имя - Ян Генрихович. Не припоминаете?
  "Точно, точно... я был прав... все-таки Ян... Крутилось что-то знакомое, но вспомнить не мог... Почему?.. Проблем с памятью у меня раньше вроде ни когда не наблюдалось...".
  - Вы правы. Проблем с памятью у вас раньше действительно не было, - Ян Генрихович слегка прищурил глаза, как мартовский кот, - но всё это было раньше. Продолжая тему, скажу вам так же, что фамилия моя - Шварц. И теперь не припоминаете?
  - Опять шутка? То вы Палвывчев, то вы профессор Шварц... Для вашего сведения, профессор кафедры психиатрии Ян Генрихович Шварц был расстрелян, как враг народа, в тридцать седьмом. Эта история мне хорошо известна.
  - А уж мне-то как известна... Можете мне поверить, что про себя я знаю всяко больше, чем вы. Согласитесь коллега.
  - Странный у нас с вами разговор, и я не намерен его продолжать, - поднимаясь, произнес Иван.
  - Немножко затянут - это верно, но отнюдь не странный. Я бы сказал даже очень интересный и главное очень поучительный, - не изменив своей позы в кресле, произнес незнакомец. - Время проходит, а вы, Григорий Алексеевич, абсолютно не меняетесь в своих привычках. Всё так же куда-то спешите, и пытаетесь переделать этот мир. Ну, и как, удалось?
  - Думаю, что я четко объяснил вам своё желание прекратить наш разговор. Прошу, покинуть кабинет, у меня много дел, и не заставляйте меня прибегать к силе, - Иван потянулся к кнопке селектора. - Наташа!
  - Коли вы настаиваете, я уйду. Разговаривайте с крысой - это вероятно интереснее, чем беседа с человеком. Да, кстати, Серый вам передавал привет и просил кланяться.
  Иван растерянно посмотрел на седовласого, затем на дверь, в проеме которой застыла Наталья, ожидая распоряжений шефа.
  - Вот что, - после секундного замешательства произнес Иван Павлович, - приготовьте-ка нам кофе, Наташа.
  - Нет, нет, - перебил его визитер, - мне, Наташенька, если можно, чай с лимоном, староват я для крепких напитков, - он обворожительно улыбнулся ей, как умеют делать только светские львы. - Хотя запах хорошего кофе мне очень приятен и настраивает на добрую беседу. У нас ведь такая, не правда ли, Григорий Алексеевич? Вы, коллега, главное не спешите. Для конкистадора вы очень уж темпераментны. Знали бы вы, сколько времени мне понадобилось на ваши поиски, а ведь и у нас оно не безгранично.
  В голове Ивана всё смешалось.
  "Шварц, "гриб-боровик", Григорий Алексеевич, Серый... Конкистадоры... Может он просто псих?.. Сплошные вопросы и ни одного ответа...".
  - Что уж вы так... Ответы, конечно, есть, - в тон его мыслям, произнес седовласый. Проблема в другом... хватит ли у вас терпения их выслушать, вот вопрос?
  Дверь распахнулась и в кабинет, покачивая бедрами, как модель на подиуме, держа поднос на одной руке, вплыла Наталья. Сервируя столик, она ещё раз оценивающе взглянула на гостя, улыбнувшись ему, как давнему знакомому. Дело явно налаживается, ходатая угощают, значит, согласно секретарскому политесу, следует на всякий случай поглубже присесть.
  - Спасибо Наташенька, чаек у вас получился отменный, - ворковал "боровичок".
  - Спасибо Наташа, мы сами, - Иван следил, как Шварц держит чашку, смакуя маленькими глоточками чай.
  "Вот аристократ-то хренов... Ощущение, что и, вправду, из прошлого века сбежал... Ловко это у него получается... Артист, да и только...".
  - Если убрать из ваших рассуждений не нормативные слова, то в целом вы правы, и аристократ и из прошлого, вернее позапрошлого века. Удивлены? Не стоит... Вы же не можете отрицать таковую возможность в принципе, - некое подобие улыбки проскользнуло в уголках его губ. - Меня в отличие от вас удивляет другое. Вам поручена уникальная миссия. Вас посвятили в конкистадоры, отобрали тело, собственное имя - это я ещё как-то могу понять, напоминает постриг у монахов. Но почему нужно у таких, как вы, отбирать память? Вот, чего я никак не могу понять. Может, вы знаете ответ на этот вопрос? А, Григорий Алексеевич?..
  Иван смотрел на Шварца, как на сумасшедшего, но в глубине души понимал, что он в чём-то прав.
  - Григорий Алексеевич, будем припираться дальше или вы всё же меня выслушаете?
  - Чего вы хотите?
  - Ни чего особенного, Григорий Алексеевич, ни чего особенного. Просто хочу рассказать вам о вас, и если позволите, то помочь. Я обязан это сделать, прежде чем вы натворите глупостей. Нечто похожее я однажды говорил Эйнштейну, но он решил, что справится сам. А в результате? Ядерная бомба, Хиросима, Нагасаки, и сотни нацеленных друг в друга ракет. Дорого обходится человечеству - "я сам разберусь". Вы так не полагаете коллега?
  - Я-то тут причём? И перестаньте называть меня Григорием Алексеевичем, у меня есть и своё не плохое имя.
  - Воля ваша, Иван Павлович. Человек имеет право называть себя, как ему заблагорассудится. Вчера Григорий, а сегодня Иван. Может в этом и есть какой-то смысл, но я его не понимаю. Если только не учитывать того, что прятаться под чужим именем гораздо легче... Вы позволите вопрос?
  - Можно подумать, что если я скажу, нет, то вы встанете и уйдете.
  Шварц рассмеялся.
  - Тут вы правы. Столько лет поисков и вдруг я всё брошу и уйду - это будет не справедливо... - он немного помолчал. - Вопрос мой состоит собственно вот в чём, - Шварц внимательно посмотрел в глаза собеседника. - Нет ли у вас желания, Иван Павлович, восстановить утраченную память. Вернуть, так сказать, себе себя, прошу прощения за косноязычие. Поверьте мне, что я, мог бы сделать это, и не спрашивая вашего согласия, но вот последствия тогда могут быть печальными. Представьте только, что жил-был человек и вдруг он осознал, что в прошлой жизни был, ну скажем, Наполеоном. Представляете, чем это для него обернется. Раздвоение личности - это коллега не диагноз - это естественный финал для упрямых конквистадоров не пожелавших прислушаться к разумным советам. Я вас не пугаю. Я просто рисую картину, для полного понимания, так сказать. Выбор-то собственно у вас не богат.
  - Почему я должен вам верить?
  - А вы и не верьте. Тот, кто слепо верит, не требуя доказательств - просто глуп, а вы на такового не похожи. Проверяйте, кто же против. Потрогайте, если так можно выразиться, факты и... Ну, а если что-то не понравится, то вы всегда вправе отказаться.
  - И остаток дней провести в психиатрической клинике, - зло подытожил Иван.
  - Не обессудьте, но это будет ваш выбор. Меня в этом укорить нельзя, я предупреждал. Конечно, можете подумать, поразмышлять денька два, а уж там... - он многозначительно замолчал. Допив остывший чай, Ян Генрихович, начал прощаться. - Всего вам доброго, коллега, надеюсь, что вы сделаете правильный выбор, - он поднялся и протянул на прощание руку.
  - Позвольте, позвольте, а обещанные факты. Намолотили тут с три короба и до скорого свидания. Так дорогой товарищ не пойдет. Предлагаете, так показывайте товар лицом - это, во-первых. Во-вторых, что мне это даст? Ну, и, в-третьих, кто подтвердит, что вы тот, кем представляетесь? В-четвертых, кого вы представляете? Вот перечень вопросов, на которые я хотел бы получить ответ немедленно.
  - Не дурно. - Ян Генрихович взглянул на часы. - Минут десять у меня ещё есть. Что ж извольте. Всем и всегда нужны доказательства, а иначе и верить-то не хотим.
  - Таков человек и ни чего с этим не поделаешь, - Иван напряженно ждал ответов.
  - На все вопросы сейчас отвечать не стану и чудес, коллега, не будет. Все намного проще, - Ян Генрихович достал из папки, лежавшей перед ним на столе, листок, и протянул Ивану. - Прошу ознакомьтесь.
  - Что это?
  - Как видите - заключение, сделанное при исследовании генетического материала Г. А. Палвывчева. Думаю, вы не сомневаетесь, что ДНК индивидуальна?.. - Иван, читая, мотнул головой. - Ну, и хорошо. Сделайте анализ своей ДНК и сравните. Собственно и всё, и ни каких чудес. Если не верите и боитесь подтасовки, то запросите институт, я думаю, что вам не откажут. А теперь простите, но мне пора. Да-с, надеюсь, что скоро увидимся. Был рад новой встречи.
  Ян Генрихович откланялся и быстрым шагом вышел из кабинета.
  В предбаннике, Наталья, провожала гостя стоя. Где это видано, что бы простой человек, так долго мог занимать внимание директора...
  
  Глава 2.
  За окном вечернее небо, в институтских коридорах тишина, а в кабинете директора полная иллюминация. Результат анализа собственной ДНК не удивил. Сто процентное совпадение с тестом Палвывчева, следовательно...
  "Он - это я... Я - это он... Как это возможно?.. Мне неведомо, а вот Шварц может и знает... Рационального объяснения у меня нет... Сопоставить факты... Серый рассказывал о моей прошлой жизни... Почему-то я представлял это по-другому, но в целом-то... Кто ты, Григорий Алексеевич?".
  Называть себя другим именем было не привычно, да и незачем, а вот подробнее узнать о самом себе не терпелось, благо, что интернет и электронные библиотеки всегда под рукой. Прочитав за день практически всё, что было написано о Палвывчеве, Иван, вдруг осознал, что ни один источник информации не может содержать самого главного - собственного отношения. Информация о том, кто и где родился, женился, учился, работал, достигая своих высот - любопытна, но не более. Отождествить это с собой не возможно...
  "Те, кто лишил меня памяти, хорошо это понимал, разделив существование на Земле на жизненные отрезки... Раньше я не задумывался над тем, что идея о триединстве Бога - подсказка, оставленная кем-то для особо любопытных... Могу предположить, что триединство так же верно и для человека... Меняется тело и облик, а бессмертная душа остается... Но почему скрывается от нашего сознания факт предыдущего присутствия в этой жизни?.. Зачем Шварцу понадобилось разыскивать меня среди миллиардов жителей земли?.. Кем и что мне было поручено?.. Почему я конквистадор?.. Если я завоеватель, то чего?..".
  Вопросов, как всегда больше, чем ответов... Струйка сигаретного дыма поднималась к потолку.
  "А нужны ли мне ответы?.. Как только получаешь ответ на один вопрос, тут же возникает следующий, и так до бесконечности... Или пока своими мозгами не упрешься в "собственный потолок"... А дальше?.. Если нет вопросов, то жизнь становится бессмысленной, и вот тогда... Сброс всех настроек, включая память, и можно приступить к новому гейму - задавать вопросы, искать ответы так, словно всё видишь и слышишь впервые... Просто, элементарно, и ни какой возможности добраться до сути и ответить на главный вопрос...".
  Сигаретный пепел "философской кучкой" наполнял пепельницу.
  "Пора остановить бег мыслей, но разве это возможно? Почему бы и нет... Заняться йогой, абстрагироваться от этого мира, удалившись в нирвану, включить в мозгу, как на компьютере, спящий режим, и оловянными глазами смотреть на распускающийся лотос...".
  От размышлений отвлек телефонный звонок.
  - Григорий Алексеевич, или если вам угодно, Иван Павлович, - замурлыкал в трубке голос Шварца. - Я решил осведомиться, как ваши дела?
  - Вашими молитвами, - безразлично ответил Иван.
  - Если нет возможности увидеть Бога - это ещё не повод в него не верить. Вспомните, как в детстве играли. Что в этом было самым интересным?
  - Вероятно подготовка, - вяло поддержал разговор Иван Павлович.
  - Вашей точности определений я не перестаю удивляться. Однозначно, что сама игра может не иметь ни какого смысла, а вот суета вокруг, подготовка, переживания и ожидание чего-то нового и интересного - это всегда наполнено эмоциями и смыслом. В игре можно разочароваться, она быстро надоедает, а вот... Собственно, спросите любого рыбака, что важнее для него, улов или процесс, и я не сомневаюсь в полученном ответе.
   - В два часа ночи вы решили позвонить мне и рассказать о чувствах рыбака?.. К чему вы клоните?
  - О, нет, нет, если бы вы мирно почивали дома, я бы не посмел вас побеспокоить, - мурлыкал Шварц. - Однако вы бодрствуете и ломаете голову над мировыми проблемами, и я счел своим долгом вас успокоить. Так бывает, что нам порой требуется собеседник, а у вас такового, как раз и не наблюдается. Такому человеку, как вы, трудно делиться своими мыслями с другими. Вы особенный и мысли у вас не обычные и многим не понятные.
  - Вас послушать, так я не от мира сего.
  - Опять в точку. Этот мир не ваш. Вы в нем не званый гость, как и я, с той лишь разницей, что я об этом знаю доподлинно, а вы лишь догадываетесь. Пользуясь случаем, хочу спросить, вы не надумали вернуть себе память? Или я тороплю события?
  Ивану был не приятен ночной разговор. Он с детства ненавидел игру в "кошки-мышки", тем более, что мышкой сейчас был сам. Мяукающий голос Шварца убаюкивал, обволакивая сознание. Резко захотелось спать.
  "Бросить бы всё... забиться в какую-нибудь глушь, и забыть о всех Шварцах...".
   - А вот этого я вам делать не советую. Тем более сейчас...
  То, что Ян Генрихович читает мысли, у Ивана сомнений не было, было раздражение...
  "Думать свободно и то не даёте... Чего замолчали? Отвечайте?" - Иван мысленно провоцировал Шварца, дожидаясь ответа по телефону.
  - Не пойму ни как, - мурлыкнула трубка, - чего вы так кипятитесь? Вас интересуют вопросы. Я готов на них ответить, предлагая вам восстановить память.
  - Платы вот только не называете, добрый вы наш...
  - Да, что вы так переживаете, как святой угодник, словно взамен я требую вашу душу. Успокойтесь... Живите, как живете, а взамен только одно - не публикуйте свои работы про крыс.
  - И всё?
  - Абсолютно. Исследованиями занимайтесь сколько угодно. Будет желание обсудить результаты - я всегда к вашим услугам.
  - Почему же так?
  - Вот неугомонный. Поймите же, чудак-человек, что моя задача оградить вас от не правильных поступков, а вы артачитесь, как не разумное дитя. Ложитесь лучше спать и не курите так много - это не на пользу вашему организму. Спокойной вам ночи, Григорий Алексеевич...
  После разговора со Шварцем, спать действительно очень хотелось. Не докурив сигареты, Иван лег на диван.
  "Ещё и спать уложил... не простой, ох не простой ты человек "старичок-боровичок"...".
  Иван уснул. Сон был ровный, глубокий, без сновидений и тревог, такой, словно его разум выключили, а обрадовавшееся свободе тело, раскинувшись на кожаном диване, барствовало, забыв обо всех перипетиях в этом мире.
  В ночном полумраке, на противоположной стороне от институтского здания там, где к автобусной остановке примыкал киоск "Союзпечати", кутаясь в непомерно длинный шарф, и явно прячась от посторонних глаз, топтался коренастый человек, поминутно поглядывая на светящиеся окна директорского кабинета. Его старомодное пальтецо пронизывал ветер, от чего он ёжился и нетерпеливо постукивал ногами.
  "Март-марток, надевай семеро порток...".
  На вид ему было лет пятьдесят. Лицо небрежно выбрито, подглазины, непослушные волосы, торчат из-под кроличьего треуха, какой носили лет пятьдесят назад. Всем своим видом он напоминал бомжа, выбравшегося на ночной промысел по мусорным ящикам.
  Как только свет в кабинете погас, "бомж" осмотрелся, выждал несколько минут и быстрым шагом направился к институту.
  Входная дверь резко хлопнула, от чего дежурный вохр, от испуга подпрыгнул на табурете, оторвав заспанное лицо от конторки. Оглядевшись и не заметив ни чего подозрительного, он выругался вслух:
  - Вот черт, опять дверь забыл закрыть.
  Поднявшись с места, он нехотя побрел к двери, машинально взглянув на большие часы на стене, которые показывали два часа сорок шесть минут. Щелкнув задвижкой, в тишине коридора, он четко различил звук шагов рядом с лестничным маршем. Дежурный резко обернулся и включил полный свет. Шаги были слышны теперь на лестнице но, ни кого не было видно. Пройдя на всякий случай до директорского этажа, останавливаясь и прислушиваясь, он осмотрел каждый угол, но не обнаружил ничего подозрительного.
  "- Привидится же всякая чушь... А этот всё сидит у себя, - мотнул он головой в сторону кабинета Ивана Павловича. - И чего ему дома-то не спится. Говорят, большой ученый, всё работает... А чего работает-то, хрен разберешь... Чего ночью-то сидеть в кабинете?.. Думает он... А о чем?.. Тут кроме крысиного навоза и думать-то не о чем... Вот на складе у меня была работа - так работа... С работы идешь, душа поет... то картошечки, то яблочек прихватишь, а тут... Тьфу, скукотища...".
  Рассуждая, вохр вернулся на своё место и, положив голову на руки, снова задремал.
  Входная дверь еще раз громко хлопнула, выпустив наружу гражданина бомжеватого вида.
  "Ну и институт у тебя Гриша. Доводчик на дверях нормальный поставить и тот не можете...".
  От дверного звука дежурный подпрыгнул, как ужаленный и бросился к входной двери. Задвижка была открыта, а за стеклянной дверью было хорошо видно, как от входа быстрыми шагами удаляется фигура странно одетого коренастого человека.
  - Бомжара, мать твою, погреться решил, я тебе погреюсь, - прокричал он вслед уходящему. - Как же он открыл-то? Вот нечисть...
   Еще раз, щелкнув задвижкой, дежурный для верности потряс дверь, взглянул на настенные часы и замер от удивления. Часы показывали два часа сорок шесть минут. Вохр был не сильно верующим человеком, но на всякий случай не умело перекрестился. Оставшуюся часть ночи он провел стоя за конторкой, судорожно сжимая в потной руке резиновую дубинку.
  ...Иван проснулся по привычке рано. Он сладко потянулся, рывком поднялся с дивана и, встав посередине кабинета начал разминать затекшие руки и ноги. Спать в кабинете, как и любой нормальный человек, он не любил. Такой отдых обычно не приносил удовлетворения от сна, после которого он чувствовал себя уставшим. Однако сегодня он был, как ни когда бодр. Закурив утреннюю сигарету, рука потянулась к стакану с остатками холодного чая. Иван сделал большой глоток и только сейчас увидел на столе лист бумаги, исписанный размашистым не знакомым почерком.
  "Гриша!
  Шварц - реконкист. Он следит за каждым твоим шагом. Пока ты спал, я ввел тебе вакцину. Двенадцать часов он не сможет контролировать твой мозг и не сумеет установить с тобой контакт. Когда он очухается, ты будешь уже далеко. Без лишних рассуждений сегодня же под любым предлогом выезжай в Москву. Меня не ищи, я найду тебя сам. Мобильник оставь в кабинете, иначе запеленгуют. Поверь - это не шутка. Хочешь сохранить честь конквистадора и свою душу - беги. Прости, что тебя не уберёг.
  Записку уничтожь.
  Обнимаю, твой Семеныч".
  Такого поворота событий Иван даже не мог и предположить. На секунду представив себя конспиратором, он сразу вспомнил Штирлица, сжигающего шифровку из центра. От этой мысли захотелось рассмеяться, но вместо этого Иван щелкнул зажигалкой и поджег лист. Почему-то хотелось верить, что неизвестный Семеныч - это его настоящий друг.
  Отправив несколько писем по электронной почте, он быстро оделся, закрыл кабинет и направился к выходу. У выхода он обратил внимание, что дежурный охранник ведет себя не обычно.
  - Вы домой?
  - Естественно, что-то смущает? - Иван подозрительно взглянул на вохра.
  - Я так, для порядка, - отозвался дежурный, сжимая в руках дубинку. - Иван Павлович, скажите, а в здании ещё кто-то остался? - вопрос охранника насторожил.
  Пристально посмотрев на него, Иван заметил бегающие глаза, как у сильно испуганного человека.
  - Вас кто-то напугал? - спросил он в лоб.
  - Да, нет, все в порядке только вот... - по лицу вохра пробежала тень сомнения, - мне может, показалось, но в здание кто-то заходил. Я не уверен но...
  - А вы что же?
  - Всё проверил но, ни кого не нашел... Может правда показалось... Иван Павлович, а время не подскажете?
  - Шесть сорок, - автоматически ответил Иван, взглянув на большие часы на стене. - У тебя ж часы на стене.
  - Я так, проверить хотел...
  Иван посмотрел на ручные часы, и повторил:
  - Шесть сорок.
  Немного постояв у конторки, словно собираясь с духом перед прыжком с трамплина, директор института глубоко вздохнул и быстро вышел на улицу.
  
  Глава 3.
  Утренняя толчея на вокзале... спешащий куда-то народ... эхом под потолком голос диктора... поезд номер 602, Нижний Новгород - Таганрог, отправляется с четвертого пути... снующие таксисты, менялы, каталы и прочий вокзальный сброд... невозмутимые стражи порядка, в форме-фуфайке... очереди в кассах, запах жареных пирогов и шпал, пропитанных креозотом.
  Сделав круг почета по залу, Иван чуть пообвыкся и присмотрелся. Люди, чемоданы, узлы, сине-форменные девушки - РЖД кипит и бурлит, как цыганский табор перед вселенским переселением. Найдя нужную табличку с надписью "vip-зал", направился за билетом. Зал встретил тишиной, приглушенным светом и размеренной жизнью. У кассового окна ни души.
  - Девушка, один купейный до Москвы на ближайший, пожалуйста, - сказал и протянул паспорт.
  - Купе нет. Есть сидячие. Возьмете?
  - Давайте...
  Все время пока блондинка оформляла билет, за спиной Ивана крутился бомжеватого вида мужичок, рассматривая объявления на стекле.
  "Вот и он куда-то... сидел бы дома, - подумал Иван Павлович, расплачиваясь".
  До отхода поезда время было. Решил позавтракать и прикупить чего-нибудь в дорогу. Побродив по привокзальной площади, заглянул в кафе. Сервис потряс до глубины души, хотел уже плюнуть и податься в "Макдональдс", но тут все же объявилась официантка с заплаканными глазами и приняла заказ.
  "Зря ругал, готовят прилично и даже вкусно, если изжога не замучит, как-нибудь загляну еще...".
  Пока пил кофе и курил, пытался думать, но мысли скакали с места на место. Мучить себя размышлениями типа "что происходит?" или крутить в голове про Шварца не хотелось, но мысли всё равно ползли.
  "А вдруг этот Семеныч совсем и не друг?.. Хотел бы навредить, навредил бы, когда ко мне в кабинет залез... Если друг, то почему не разбудил?.. Это-то как раз понятно - проснись я - пробудится мозг, и Шварц всё узнал бы... Пусть так... Чего хотят-то?.. Вляпался, так вляпался...".
  Вот это вот: встал, сел, прошел, купил, покурил - утомляет. Ждать, тем более, когда так развернулась жизнь, вещь ужасно тягомотная. Скорей бы в поезд, но время тянется, как резиновое. На работе полтора, два часа пролетают пулей, а тут: снова встал, снова сел, снова покурил - даже голова разболелась.
  ...Что радует, так это четко выполняемое железнодорожное расписание... Под "Прощание славянки" поезд содрогнулся, скрипнул суставами и тронулся в сторону Москвы.
  В вагоне народа было не много, так что, Иван, расположился с возможным для данной ситуации удобством, водрузив на столик бутылку минералки и купленные на вокзале газеты. Такого рода "чтиво" он не очень уважал, но в дороге сгодится и оно. Как бывает только в поездах, едва тронулись, так публика сразу зашуршала пакетами, полезла в сумки и принялась усиленно уничтожать дорожные припасы. В ход пошли бутерброды, куры-гриль, и прочая снедь, наполнив вагон запахами "вчерашнего праздника".
  В противоположном углу вагона устроился коренастый мужичок, которого Иван заприметил ещё у железнодорожных касс. Расстелив на столике газету, он для начала выложил на нее провизию, как художник, собравшийся писать натюрморт. Коренастый оценивающе посмотрел, и затем долго шевырялся, ища что-то в небольшой сумке, и наконец-то извлек спичечный коробок, вероятно с солью. Иван с любопытством наблюдал картину уничтожения произведения искусства, сглатывая слюну и прикладываясь к минералке, от того, что ел мужик аппетитно и самозабвенно, что больше походило не на дорожную трапезу, а на театральное действо. Завершив завтрак, он сыто улыбнулся, немного отдышался, и с такими же довольными, как и сам, направился курить в тамбур, из которого уже тянуло табачным дымом. Не поесть, так покурить, решил Иван, направляясь следом.
  В заднем тамбуре толпились курильщики. Они не спеша затягивались, выдыхая кубометры сизого дыма. Последний раз такое задымление Иван видел в курилке дворца спорта, на матче "Торпедо - ЦСКА".
  "Вот черти надымили, так надымили, и курить не надо, подышал и свободен...".
  Колеса выстукивали на стыках "ты-ку-да-ты-ку-да-ты-ку-да", вагон слегка покачивало, публика вполглаза смотрела видео или дремала. Читать "желтизну" быстро надоело.
  "Вышла замуж... обожглась... похудела... развелась... Диета от астролога... Консультация звездного гинеколога... Бред, но от мыслей немного отвлекает...".
  Иван смотрел на мелькающий за окном пейзаж и часто выходил курить, мучаясь от не определенности и дорожного безделья.
  "Странная эта штука - дорога. Вроде ни чем не занят, сидишь, смотришь на серенькие деревеньки и поросшие бурьяном заснеженные поля, а ощущение, будто мешки ворочал. Станции, полустанки, столбы, переезды - бегут и бегут, навевая грусть-тоску".
  Одурманив разум очередной порцией никотина, и недолго потоптавшись в тамбуре, Иван вернулся на место. На кресле его ждал свернутый вдвое тетрадный листок.
  Оглянувшись по сторонам, Иван прочитал:
  "Гриша!
  Сейчас будет Владимир. Сходи. На такси доедешь до ЦУМа. Жди у входа.
  Семеныч".
  "Вот конспиратор... Кто ты Семеныч?.. Почему я тебе поверил?.. Детектив сплошной...".
  Иван попытался угадать, всматриваясь в лица пассажиров, но бесполезно. Все были заняты своими делами и, по его мнению, мало подходили на роль конквистадора, хотя ему было совсем не понятно, как в действительности этот завоеватель должен выглядеть.
  "Я же не похож на мускулистого парня, а почему-то стал завоевателем... Ну, это смотря, что завоевывать... Башковитые, а себя я к таким и отношу, везде нужны... Интересно, что меня на это подтолкнуло?.. Надеюсь, что скоро узнаю... Интересно, как там Федор?..".
  Поезд, словно норовистая лошадь, вздрогнул и рванул с места в карьер. Колеса отбивали новый такт "ты-ту-да-ты-ту-да-ты-ту-да", пытаясь нагнать упущенное время...
  ... Маленькие города чем-то неуловимо похожи друг на друга, как родня, собравшаяся за одним столом. Церковки, домики, серый снег на станционной площади и дремлющие за баранкой таксисты.
  До универмага добрался быстро. Встал у входа, закурил и приготовился ждать, но не пришлось.
  - Не удивляйся, в таком виде мне проще, - перед Иваном стоял тот самый мужичок из вагона.
  Ощущение, что его обманули, полезло наружу. Было желание повернуться и уйти, но удержало на месте банальное любопытство. Хотелось услышать объяснения и понять, кто же придумал всю эту игру. С выражением полного безразличия к происходящему Иван произнес:
  - А мне-то что. Как хочешь, так и ходи. Чего хочешь-то от меня, конспиратор?
  - Пойдем внутрь, там будет спокойнее. В толпе им сложно пеленговать отдельно взятый разум.
  Иван немного успокоился. Приглашения, согласно жанру, уединится или проследовать на явочную квартиру, не последовало, поэтому ответил коротко:
  - Пошли.
  В торговом зале шумно и многолюдно. Шопингомания докатилась и до маленьких городов. Желание стяжать блага цивилизации - неотъемлемая черта женской натуры. Умеренность - давно не добродетель, а следствие нехватки денежных средств. По залам перемещаются дамы с озабоченными лицами, охваченные желанием приобретать, а сзади, на шаг от них, следуют грустные и уставшие от прогулки мужики, время от времени норовящие вырваться из торговой трясины. В компании с "бомжеватым", Иван ощутил себя объектом публичного внимания, но высказаться на эту тему не успел. Поравнявшись с отделом мужской одежды, его спутник остановился.
  - Подожди здесь, я быстро, - и Семеныч, понятно, что "бомжеватый" был именно им, юркнул в отдел.
  Минут пятнадцать, может двадцать, Иван задумчиво бродил вдоль блестящих витрин, изображая человека интересующегося швейцарскими часами, произведенными где-то в Китае или в третью смену на заводе "Заря коммунизма", удивляясь ценам и вычурности форм.
  - Приглянулись или так, от скуки?
  Голос был тот же, а вот вид... Семеныч явно преобразился. Черная спортивного покроя куртка, водолазка и джинсы, превратили его во вполне презентабельного гражданина из уездного городка, чем однозначно порадовали Ивана.
  - Маскарад закончен, можно и человеческий вид приобрести. Ну, что, так-то больше нравлюсь. Не отвечай. Так всегда бывает, когда нам приходится встречаться со своими подопечными. Не ты один. Все не верят поначалу и подвоха ждут. Время у нас с тобой не много, так что давай поступим по-умному, объединив приятное с полезным. Предлагаю сесть в кафе, пообедать и заодно поговорим. Как думаешь?
  - Я не против. Пошли.
  Чего-чего, а кафешек, пиццерий и им подобных мест травли желудка сейчас пруд пруди. Экспериментировать не стали, завернув в ближайший ресторан.
  - Может, за знакомство позволим себе, - поинтересовался Иван.
  - Григорий Алексеевич, под хорошую закуску разве, что татарин не пьет, но нынче давай поостережемся. Хотя, чего греха таить, малость пригубил бы. Не помню уж, сколько лет не нюхивал. В теле-то я всего третий день, ещё не обвыкся.
  Иван вопросительно посмотрел на собеседника.
  "На идиота не похож, но городит черте что... Потерплю немного, а там видно будет...".
  - Ты, Григорий, меня глазами-то не жуй. Лучше вон на закуску налегай, а я потихоньку рассказывать стану. Вопросов-то у тебя вижу, скопилось много, - Семеныч чуть откинулся на стуле. Закурил. - Чему радуюсь, так это табачку. Веришь, истосковался... Иной раз так накатит, что душу готов реконкистам заложить. Сильна привычка, нечего сказать... По нашим правилам я и разговаривать-то с тобой не должен. Не положено хранителю с подопечным беседовать. Правил-то они понавыдумывали, а вот, что сними делать советов не дали. Так, что я на свой страх и риск решил поговорить потому, как ситуация сложилась весьма не понятная. Проще было бы тебе сейчас память освежить. Глядишь и сам бы во всем разобрался, но опять же - это против наших правил так, как приказа о твоей депортации нет.
  - Может, как-то попроще, а то...
  - Не серчай, Григорий Алексеевич. Это я так, для форсу туману напустил. Ты птица высокого полета, и нам иной раз охота тебе соответствовать.
  Пока официант расставлял тарелки с горячим, оба молча, курили.
  "И этот туда же - память восстановить... Шварц расшаркивался, и комплементы отвешивал, и этот ему не уступает... На профессора он не похож, но и не дурак... Одно радует мысли читать, похоже, не умеет и это уже хорошо... Курит, курит, словно на всю жизнь накуриться хочет...".
  У хранителя брякнул мобильник, предположил Иван, и оказался не прав.
  - Поесть по-человечески не дадут, - недовольно пробурчал Семеныч, извлекая из кармана нечто похожее на пейджер.
  Прочитав сообщение на экране, он резко изменился в лице.
  - Ну, вот мы с тобой и засыпались. Запеленговали нас реконкисты. Не сработала видать толком вакцина. Твой разум опять в эфире. Часа через два объявятся и предъявят претензию конквистадору Палвывчеву Григорию Алексеевичу.
  - Ну, и чего тут страшного?
  - Минимум депортация.
  - А максиму?
  - Максимум, Григорий Алексеевич, замена личности и пожизненная ссылка на "Родину", но поверь на слово не в Самарскую губернию, а намного дальше, парсек эдак на пятьсот.
  Последнее замечание Ивану сильно не понравилось.
  - Перестаньте называть меня Григорием. Итак, всё в голове перемешалось. Чем вам мое-то имя не нравится? - сказал так, что бы чуть ослабить внутреннее напряжение, прикидывая, как выкрутиться из сложившейся ситуации.
  - Я что, я по привычке, - отозвался Семеныч. - Делать вот что будем?
  - Не знаю, в какие игры вы играете...
  - Не вы, а ты, Иван Павлович. Мы-то как раз только с боку-припёку. Мои мозги для такого не предназначены.
  - Слушай меня внимательно друг сердечный. Повторяю, что я не знаю, в какие игры вы играете, но командировка на историческую "Родину" меня не прельщает. У меня огромное желание забыть о вашем существовании и вернуться к привычной жизни. Понимаешь? К обычной, без конкистов-танкистов и прочих атеистов. Следовательно, мне плевать на ваши правила и на тех, кто их сочинил. И сделаю я сейчас следующее, - Иван поднялся и жестом пригласил официанта. - Посчитайте. Мы уходим.
  - Убегать не имеет смысла. У них техника отличная. Всё равно найдут, - еле успевая шагать за Иваном, проговорил Семеныч. - Да подожди ты. Несёшься, как с цепи сорвался.
  - Хватит. Наигрался. Пока добираемся до вокзала, у тебя есть время мне всё толком рассказать. Будешь молоть околесицу - возьму билет и уеду назад. Всё понял? Начинай.
  Глава 4.
  Черное ночное небо и огромные, кажущиеся совсем близкими, звезды. Серебреный рог луны зацепился за вершину сопки, выплеснув серо-голубой свет в долину. На лужайке перед распахнутым окном протянулись длинные тени. Ад укутала баюкающая тишина, медленно растекаясь по кубрикам. Григорий и молодой врач были единственными, кто в эту ночь не спал. Административный домен видел десятый сон, а эти говоруны всё не могли расстаться. Палвывчеву сложно было вникать в хитросплетения истории. Мозг, Григория, нашпигованный информацией в Раю, словно тормозил, не желая понимать события в новой интерпретации.
  - Эраст, мы говорим не первый день, но понять я тебя не могу. Давай разложим всё по полкам. Причем так, я говорю, а ты поправляй. Иначе век не разберемся.
  - Ну, и накачали они вас, аж оторопь берет. Интересно бы узнать какой дрянью они пользуются, - Эраст почесал в задумчивости затылок. - Григорий Алексеевич, а не может быть так, что они все-таки вытянули из вас формулу? - он настороженно взглянул на Палвывчева. - Представляете, что если это так... Выкрали и с её помощью записали в ваш мозг информацию, как на пустую болванку. Не допускаете? - от этих слов Григорий вздрогнул, явственно представив, что он мог бы натворить, передав кому-то свое изобретение.
  - Нет, нет и нет. Ты думаешь, почему я не отдал препарат вам? Скажу честно - испугался. Испугался, что вы перепишете людям память и лишите их главного - личности. Заметь, я еще все помню, скорее всего, это последствия сильных седатиков, которыми там меня регулярно пичкали.
  - Может и так, но объясните тогда, профессор, как это возможно, что их препарат работает вот уже месяц... Во-первых, как вы понимаете, это просто не реально. Во-вторых, не хочу вас обидеть, но при вашей-то эрудиции и мыслительных способностях, вы сейчас никак не можете разобраться с простейшей информацией. Согласитесь, но что-то должно было повлиять на ваш мозг... Боюсь предполагать, но склеротические процессы явно прогрессируют. Вы хорошо помните далекое прошлое и забываете, что я вам рассказывал вчера, а это уже симптоматика...
  Последнее замечание Эраста сильно взволновало Григория Алексеевича. Припертый фактами к стенке, он сник, злясь на свою беспомощность.
  - Я рад бы ошибиться, - Эраст выдержал паузу, - но мне думается, что они не только узнали формулу, но и смогли её модифицировать для своих целей.
  Слова Эраста были, как пощечина, от которой не так и больно, сколько обидно.
  "Где я ошибся... Как им удалось... Что я натворил... Боже, как гадко...".
  - Не мучайте себя, вы тут не причем, - миролюбиво проговорил Эраст. - Предлагаю прогуляться. Как вы на это?
  ...Ночь была удивительной. В воздухе пахло весной, а над головой мерцали тысячи и тысячи звезд. Григорий, запрокинув голову, вглядывался в ночную бесконечность. Где-то там, в черной глубине космоса, спряталась от человеческих глаз синяя планета, имя которой знает каждый живущий на Земле - "Родина".
  - Такое небо я видел только в детстве. Была зима, морозец... небо черное-черное, такое глубокое, что кружилась голова, и звезды, звезды, звезды... Всегда, когда смотрю на них, начинаю чувствовать себя песчинкой... Скажи, Эраст, ты хотел бы побывать на Родине?
  - О, запахло Райскими кущами и их гнилой политикой. Всё, что делают эти мерзавцы - это только морочат людям головы. Жизнь на Земле, видите ли, не жизнь, а так - временное явление, а вот там... - Эраст принял театральную позу, указывая пальцем в бездонное небо. - На Родину попасть не сложно, этот путь Творец давно открыл, а вот сделать что-то полезное на Земле намного сложнее. Тут нужна воля и убежденность. Творить добро совсем не забавное занятие.
  - Про это я и в Раю наслушался...
  - Болтать можно всё что угодно, - огрызнулся Эраст. - От болтовни ни чего не меняется. Суть не в словах, а в делах... Профессор, неужели вам до сих пор не ясно, что всё, что произошло с вами - дело рук райских реконкистов. Взгляните на всю историю человечества, и вам всё станет понятно.
  - Ладно, не злись, давай попробуем еще раз... Люди попали на Землю случайно. Так?
  - Так, - кивнул Эраст.
  - Их было мало, и создать новую цивилизацию они не могли. Так?
  - У вас сегодня хорошо получается, - улыбнулся Эраст.
  - Не перехвали... Один из генетиков, всё время забываю его имя...э...э...
  - Элохим, - напомнил Эраст.
  - Да, да или, по-вашему, Творец. Он создал РАБов, как говорится по образу и подобию человека. Так?
  - Однозначно.
  - Их руками был построен Рай - первый город на Земле. Их же использовали для войны с мутантами. Так?
  - В точку.
  - Этот ... вот опять вылетело... Элохим поссорился с верховным правителем и его с почестями сослали в административный домен, то есть в Ад. С этого момента и началась собственно борьба Рая и Ада. Правильно?
  - Похоже, что ваш мозг начинает просыпаться и это меня очень радует.
  - А уж меня-то как... А вот дальше, убей не пойму... Ты говоришь, что человек бессмертен... Так клонируй себя потихонечку, наслаждайся жизнью... Под руками тысячи покорных рабов, готовых свернуть для тебя горы... Чего еще нужно? Почему спокойно не жилось-то? - Григорий развел руками.
  - По началу-то, может, и жили, но вот потом, как говорится, вошли во вкус. Власть, как болото, засасывает человека, - Эраст рассказывал не торопливо. - Каждый сам захотел Богом стать. Ну и понеслось. Рассеялись по миру и стали править, кто как мог. Без ругани конечно не обошлось. Между собой драться принялись, рабов своих друг на друга натравливать начали, а главное - погрязли в разврате, лени и собственной исключительности. С рабами совокуплялись, а от них, разумеется, полурабы-получеловеки на свет появляться стали. У них, Григорий Алексеевич, сам понимаешь, душа рабская осталась, а амбиции, как у настоящего человека. Вот где настоящая-то беда началась... Любому стаду пастух хороший требуется, а где его взять... Полукровки сильнее оказались и изворотливее, да и больше их было... Когда "боги-то" сообразили, поздно уже было. Большая часть уже к праотцам отправилась, оставив о себе только память, что жили, мол, когда-то бессмертные на горе Олимп, ну и так далее... Кто в живых остался, спрятался в Раю. В Ад этих прохиндеев не пускали.
  - А дальше что?
  - Дальше думать стали. Управлять-то как-то нужно. Перво-наперво религию придумали, правда, на всякий случай разные варианты. Своих отпрысков "полубогов" на троны рассадили. Время от времени технологии разные и знания начали рабам подбрасывать.
  - Так это ж хорошо, - отозвался Григорий, и тут же оговорился.- Если конечно цель хороша и понятна.
  - А вот тут-то и проблема. Цель у них одна - восстановить ковчег на Селене и убраться подальше с Земли, бросив на произвол судьбы рабов и разоренную техническим прогрессом планету. Вот так и появились райские реконкисты. Слова говорили красивые, разговоры о Боге вели, а в душе мерзость и запустение...
  - А в Аду, что же... одни ангелы собрались? - Григорий попытался подцепить молодого врача.
  - Не иронизируйте, профессор. В Аду живут те же завоеватели космоса. К счастью Творец собрал здесь конквистадоров разума. В основном это ученые, то есть те, кто умеет и любит думать. Мы были вынуждены учить рабов, заботясь об их душах. Создавая хоть какой-то паритет, а чаще просто препятствуя безумцам, не давая разнести им планету в клочья.
  В голове Григория что-то переключилось. Мысли и образы лавиной хлынули, как вода, прорвавшаяся через плотину. Он замедлил шаг, остановился и резко взглянул на Эраста.
  - Не напрягайся, Эраст. Похоже, что дальше я вспомнил всё сам. Да не смотри ты на меня так. Срочно вызывай консула. Мне нужно всё доложить.
  От удивления Эраст просто остолбенел.
  - Передай, что вернулся конквистадор. Группа 1612. Потери - два хранителя, - действуй, действуй, Эраст, а я еще немного подышу. Чертовски трещит голова.
  ***
  ... Да остановись ты, - крикнул Семеныч, задыхаясь от бега. - Иван Павлович, послушай. У нас мало времени. Сейчас сюда нагрянут реконкисты, предъявят обвинение и всё для тебя закончится плачевно. Ты конквистадор, нарушивший все мыслимые и не мыслимые законы и договоренности. У тебя шестое внедрение. Слышишь ты, шестое. Ты единственный кто сбежал из Рая и установил контакт с низшими формами жизни. У тебя по всему миру десятки врагов, начиная с Ватикана и заканчивая кремлём. В твоем послужном списке Халхин-Гол и прорыв Ленинградской блокады, а такое они не прощают.
  - Может я, и нашествие татарской орды остановил, - зло оборвал его Иван.
  - Не веришь, а зря. В ордынские времена ты был не плохим центурионом, но сейчас это не имеет значения.
  - Черт с тобой, пусть будет так, что я тебе поверил. Что дальше... что делать? Молчишь...
  - Прости Григорий Алексеевич, но здесь я тебе не советчик. Я твой хранитель и не мне тебя учить.
  - На кой мне такая охрана, если защитить меня не можешь от какого-то драного Шварца, - Иван кипятился, не зная, что предпринять. - Что им собственно от меня нужно?
  - Элементарно... Первое - они попытаются восстановить тебе память и скопируют её...
  - А второе?
  - Зафиксируют факт незаконного проникновения конквистадора на нейтральную территорию, предъявят любое обвинение и... прощайте Григорий Алексеевич или Иван Павлович, это уж, как вам больше нравится.
  - Если территория нейтральная, то они-то здесь каким боком? Почему мы от них бегаем, а не они от нас?
  - Э-э, всколыхнулся. Да у них всё повязано. По правилам должны играть только мы, а для них они не существуют. Правила, законы и прочая муть придуманы не для порядка.
  - А для чего же, позвольте спросить?
  - Закон, дорогой мой подопечный, нужен для таких прытких, как ты, на место вас ставить... Рассуждаешь, словно первый раз в этот мир попал. Чудно даже, - Семеныч извлек из кармана свой "пейджер", взглянул и расстроено махнул рукой. - Вот и доболтались. У тебя осталось минут пять.
  В критических ситуациях, Иван всегда краснел, как солдат Цезаря. Его мозг начинал работать с потрясающей скоростью, просчитывая все за и против. В такие минуты казалось, что он погружается в транс, ничего не слыша и не видя вокруг. Затем он резко выныривал, держа в руках необходимое решение.
  - Слушай сюда, хранитель. Ты на живца когда-нибудь ловил?
  - Нашел о чем вспомнить. Да я за тобой только и мотаюсь. С тобой порыбачишь...В человеческое тело-то три дня как попал, и то у доходяги какого-то одолжил, а ты рыбалка, охота... Ерунду городишь.
  - Слушай сюда, умник. Прячься и жди, а я пойду пока пивка для храбрости приму. Как только меня повяжут твои коллеги из Рая и восстановят мне память, подсекай, - Семеныч смотрел непонимающе. - Понял, нет? Налетай, предъявляй им обвинение, подтягивай свидетелей, шуми, кричи, делай что хочешь, но скандал раздуй. Кроме тебя хранители рядом есть?
  - Несколько душ всегда на связи.
  - Вот и отлично. Всех их сюда и шуму побольше. Воевать они все равно с вами не станут, им, я полагаю, это сейчас не с руки. Так что не горюй Семеныч, может еще и выкрутимся, а удастся, так и Шварца повяжем. Ну, с Богом или как там у вас говорят. Кстати, где у тебя вакцина?
  - Вот, - хранитель показал Ивану флакон с голубоватым спреем.
  - Вводи, пускай еще маленько наши друзья побегают... - Семеныч не сводил с Ивана восхищенного взора.
  "Вот это человек... вот закалка... не зря я с ним... Эх, рвануть бы сейчас в Завидово, как бывало...".
  
  Глава 5.
  
   Консульский кубрик ничем особенным не отличался, если не считать сейфа у правой стены и круглого стола с развернутой картой, одна сторона которой свешивалась до самого пола. Бернар - третий по счету консул Ада, не уделял внимания своему быту. Он жил, как францисканец в келье, ничем особенным не отличаясь от остальных собратьев. Символ консульской власти - золотой пояс, украшенный голубым сапфиром, пылился в шкафу вместе с мундиром, и одевался один раз в день инаугурации. Бернар целые дни проводил в своей лаборатории или на заседаниях совета, разрабатывая очередную операцию по внедрению конквистадора. Он глубоко верил, что его усилия не напрасны, а в войне с реконкизмом скрыт сакральный смысл бытия на Земле. Предшественники служили ему примером, утверждая в мысли, что жертвы того стоят.
  Когда молодой врач доложил о случившемся, консул не сразу поверил, расценив доклад запыхавшегося Эраста, как не уместную шутку. И его легко понять. Вступивший в орден, ради сохранения бессмертных душ, навсегда терял свой облик и собственное "Я". Конквистадор лишался исторической памяти, и жил, как раб, с той разницей, что его разум был человеческим, сея крошечные зерна знания среди людей. Поверить, что он самостоятельно вспомнил о жизненных циклах - значит потерять веру в идеалы. А поверив... наблюдать, как на твоих глазах разрушается здание, которое ты всю жизнь строил.
   - За подобные ночные шутки, я прикажу...
  Центурион Девил был депортирован в Ад две недели назад. Странную историю о нападении реконкистов, в районе Владимира, рассказал тогда, оставшийся в живых хранитель. Консул ткнул пальцем в карту и задумался...
  "Говорят, что операцией руководил сам Шварц, а Ян Генрихович, в Раю лучший специалист по физиологии души... Странно... Реконкисты всё чаще и чаще стали нападать на след конквистадоров, ввергая планету в хаос безумства... Только за последний год им удалось парализовать разумное начало на ближнем востоке и Европе... Теперь, похоже, добрались и до России... Всё неспроста... Попадись мне Шварц, уж я не упустил бы момент, и вряд ли вернул его в Райские кущи, а он... спокойно депортирует Девила в Ад, зная, что его душа прожила уже шесть жизненных циклов... Для них он находка, подарок судьбы... Что-то тут не так...".
   Консул достал из сейфа личное дело ? 16-12 и начал бегло просматривать...
  Девил.
  Биологические параметры - 377475865746ипа77243нсе386онрку54.
  Колонист.
  Звание - центурион.
   Специальность - генетик-нейрофизиолог.
  Область дополнительных знаний - славянская культура рабов.
  Вступил в орден "Конквистадоров разума" в 1612 году.
  Психически уравновешен.
  Индекс активности мозга 87.
  Клонирование и точка внедрения:
  1612 год - Нижний Новгород... Погиб хранитель из группы сопровождения...
  1812 год - Москва... Группа сопровождения погибла...
  1917 год - Петроград... Группа сопровождения захвачена реконкистами...
  1942 год - Ленинград... Погиб хранитель из группы сопровождения ...
  1996 год - Москва. В мире рабов - Григорий Алексеевич Палвывчев.
  Доктор медицинских наук, профессор, главный врач клиники. Работы в области токсикологии, фармакологии, онкологии. Создал препарат В32. Захвачен реконкистами. Подвергся психологической обработке в Раю. Бежал... Группа сопровождения погибла... После реабилитации возвращен в строй.
  2011 год - Санкт Петербург. В мире рабов - Иван Павлович Колчин.
  Директор института, доктор наук, нейрофизиолог. Работы в области зоофизиологии, психологии и неврологии. Установил контакт с низшим разумом. Захвачен реконкистами. Депортирован... Погиб хранитель из группы сопровождения...
  
  Консул подчеркнул "Группа сопровождения погибла".
  "Странная история... Совпадение?.. Не похоже... Почему я раньше не обратил на это внимание?.. Или... или этого не было, - мысль поразила простотой".
  - Дежурный!
  В дверь постучали, и на пороге появился дежурный офицер.
  - Слушаю.
  - Срочно вызвать экспертную группу. Подготовьте все материалы по Владимирскому нападению: снимки, данные видеонаблюдения, отчеты группы сопровождения. Хранителя из группы 16-12 перевести в материальное состояние и доставить ко мне. Выполняйте.
  "Правила военного времени требуют повышенной бдительности, а её-то мы и утратили... Ищем врагов в кущах, а они бродят среди нас... Возможно ли это?..".
  Ожидая экспертов, он еще раз перечитал рапорт хранителя, подколотый к документам Девила...
  "...в соответствии с требованием устава, я выполнил распоряжение подопечного конквистадора...".
  ***
   Серая масса неприятно чавкала под ногами. Снегом её назвать можно было с большой натяжкой, скорее смесью из песка, городской пыли, соли и еще какой-то дикой химии. Ботинки у Ивана быстро покрылись белыми разводами, а брюки он забрызгал так, словно только что покинул строительную площадку. Вчерашняя щетина на лице и уставший вид дорисовывали картину и не выделяли его из людской толпы. Пробравшись по обочине к вокзальной пристройке, он оглянулся, убедиться, что Семеныч не плетется за ним. Около минуты Иван потоптался у входа в бистро, докуривая сигарету. Щелчком, отправив окурок в переполненную урну, он потянул на себя стеклянную дверь.
  Запах прокисшего пива, перегара, сигаретного дыма и прогорклого жира ударили Ивана в нос, как умелый боксер. Скривившись от рвотного позыва, он все же протолкнулся к стойке и смиренно встал в очередь. Шум разогретой публики и тюремная накипь картавого шансона, страдающего по материнской любви, били по барабанным перепонкам, заставляя Ивана Павловича затравленно озираться. Было ощущение, что он тонет и никак не может подняться на поверхность.
  - Тебе чего?
  Вопрос блондинки, с сардельками вместо пальцев, на которых красовались врезавшиеся в розовую плоть золотые кольца, вернул Ивана к реальности.
  - Немой что ли?
  "Клонированные города... Клонированные люди... Клонированные поступки...".
  - Пиво... Холодное? - спросил просто так, что-то надо было говорить...
  - Из холодильника.
  - Тогда две "Балтики"...
  - Мужик, давай короче. Трубы горят, - просьба была высказана грубыми словами, но просящим голосом, со стоном из глубины страдающего тела.
  Иван и не заметил, что за ним уже выстроился хвост из пятерых жаждущих пивного счастья.
  Устроившись за столиком, он задумался и начал ждать. Голубой спрей видимо все-таки работал, так как реконкистов было пока не видно.
  "Как я их узнаю?.. Да, как?.. Я даже не представляю, как они могут выглядеть... Если только не появится Шварц... его-то точно узнаю...".
  Скучая, по привычке начал всматриваться в лица, пытаясь охарактеризовать людей, представить... рисуя в голове всевозможные картины из их повседневной жизни.
  "Лицо спившегося интеллигента... правильные черты, мешки под глазами, трехдневная щетина на бледных щеках... бегающий взгляд... А этот?.. Вероятно таксист... Пьет чай, лицо не довольное, оценивающий взгляд... Точно - в руке крутит ключи от машины с огромным брелком... с буфетчицей на ты - значит завсегдатай... Странного вида бабуля... Что она здесь забыла?.. Тычет суховатым пальцем в завернутый в целлофан пирожок... Долго набирала мелочь из старомодного кошелька... Вот ведь... как только такую вижу, сразу хочется спросить... а может и помочь... Иногда еле сдерживаюсь, что бы денег не дать... Останавливает опыт - не всё так, как кажется...".
   Иван играл самозабвенно, не заметив, как за соседний столик присела, чуть ближе к выходу, замерзшая компания, трое мужчин и одна женщина, одетых в оранжевые жилеты работников коммунальной службы. Разлив по пластиковым стаканчикам крепленое, оранжевые дружно зажмурили глаза, быстро проглотили содержимое, занюхали, закурили, и продолжили прерванную беседу. Градус повысился... отдельные яркие фразы начали долетать до слуха Ивана.
   - Етит...твою...
  После повтора, "мать" слышалась после каждой фразы, как утверждение, не требующее объяснений и доказательств. Почему-то вспомнился Блок... Помните? "По вечерам над ресторанами... и шляпа с траурными перьями... и в кольцах узкая рука...", от чего стало смешно и досадно...
  Политику и политиков он не жаловал, считая последних жирующими прохиндеями, однако к некоторым историческим личностям относился с уважением, воспринимая их деяния, как личностный подвиг. Тиранов не любил, но и демократов не жаловал... Вспомнил о них потому, что взгляд уперся в потрепанную листовку с изображением лоснящейся физиономии и призывом голосовать только за него. Местная публика этого не одобрила, пририсовав сытому рога, а внизу приписав "мать". Получилось пошловато, но складно.
   Пиво жесткой пеной вздулось в стакане, как стиральный порошок, и оказалось на вкус противно-горьким.
  - Не думал увидеть вас здесь, - раздался за спиной знакомый голос. - Пригласите присесть?
  - А-а, господин Шварц. Какими судьбами?
  Шварц сел напротив, положив руки на стол, как на клавиатуру фортепьяно.
   - Развлекаетесь, людей изучаете - это хорошо, а вот то, что о нашем разговоре забыли - это плохо. Я же предупреждал, что уезжать ни куда не нужно, а вы не послушались - не хорошо это, Иван Павлович, не хорошо. Я плохого вам не желаю, но и вы уж будьте так любезны, не фордыбачьте. Придумали тоже... сорвались куда-то... Что в Нижнем забегаловок не хватает? Да сколько угодно... Сидите себе спокойненько, изучайте низший разум.
  - Уж не вы ли...
  - Если угодно - Ян Генрихович, - вставил Шварц.
  - Не вы ли, Ян Генрихович, будете мне указывать, где мне пить пиво, - достаточно громко произнес Иван.
  - Вот оно что, - Шварц насупился, как обиженный ребенок. - Коллег смотрю, пригласили, - он мельком взглянул на оранжевую группу. - Зря. Каждая душа должна покоиться, а не блуждать по планете, тем более рабская. Не помогут. Умрут без покаяния, а это грех, Иван Павлович, большой грех.
  - Бог мой! Не проповедовать ли пожаловали? Или душу мою спасать?
  - Отчасти. Вы в отличие от них уникальны и бессмертны, как и ваша душа, а вот они...
  Он обернулся в сторону компании в оранжевых жилетах и громко произнес:
  - Пристройте тела и убирайтесь. Даю пять минут.
  - Ты на кого прёшь? - поднимаясь из-за столика, угрожающе прошипел оранжевый мужик.
   - Сидеть! - В голосе Шварца прогремел металл. Вся его слащавая, интеллигентная внешность в секунду изменилась, превратившись в озлобленного ротного начальника. - Пшёл вон мерзавец и дружков прихвати. - Всё это он говорил, не пошевелив даже пальцем. - Жили, как быдло и души такие же. Стыдно, Иван Павлович, всякую дрянь из земли поднимать.
  В это мгновение, бутылка из-под крепленого просвистела над головой Шварца, и ударилась в стеклянную витрину. Блондинка взвизгнула и исчезла за стойкой... таксист еле увернулся от осколков, прикрыв лицо кожаным рукавом куртки... Бабуля сунула пару пирожков с прилавка себе в ридикюль, а бывший интеллигент рванул к выходу, прижимая к груди не допитую бутылку портвейна... Мигнув, погас свет, и в темноте зазвучал металлический голос:
  - Именем Верховного совета приказываю... подвергнуть аннигиляции души падших хранителей... За вмешательство человека в жизненный цикл рабов, подвергнуть депортации...
  ***
  ...центурион Девил доставлен в Ад с полным отсутствием памяти. По данным СМИ известно, что в результате драки в привокзальном кафе города Владимира, от рук неизвестных нападавших погибло четверо, двое получили тяжелые ранения...
  Хранитель группы 16-12 "Семеныч".
  "Больше похоже на плохой детектив... Вопрос: Что за этим кроется?.. Нужно думать, думать и думать...".
  
  Глава 6.
   За вторником ни когда не приходит понедельник, если только ты не проводишь время там, где его нет. Где не пульсирует жизнь, как и нет её самой, в обычном понимании этого слова. Где нет восходов и закатов, цвета и запаха, вкуса и звука - нет ничего, к чему ты так привык, считая неотъемлемой частью своего существования... В этом состоянии бытия нет мироощущений, но есть то, что наполняет душу - это мысли, чувства и переживания о каждой минуте и каждой секунде прожитой тобой на земле... Одни образы сменяются другими, перемешиваются, летят, взмывают к вершинам неземной радости, то вдруг падают в бездну, наполняя бестелесную сущность души нестерпимой болью...
  В ячейке было покойно. Семеныч погрузился в воспоминания, забыв о времени. Последняя вылазка на свет Божий была не совсем удачной. Собственно скитаться в бестелесном состоянии по планете - не самое лучшее занятие, хотя в этом есть и свои прелести. Вспомнилось, как после смерти он был напуган, потеряв связь с физическим телом. Теперь это выглядело смешным, а вот тогда...
  ...Оглушительный взрыв сотряс состав... боль... казалось, что внезапно вздыбились рельсы... Медленно, словно приглушенный ватой, в сознании проник скрежет рвущегося металла... что-то падало... звенело разбитое стекло... пол ушел из-под ног... кренясь и заваливаясь, как в замедленной съемке, раздирая насыпь, сползал под откос грязно-зеленый вагон... нет боли... яркая вспышка, и вся картина просматривается с высоты, словно ты паришь в воздухе, как птица... внизу суетятся люди, кричат, размахивают руками, а где-то вдалеке слышится призывный звук трубы... ещё, ещё... он зовет, манит, как пастух разбежавшееся стадо... первые шаги, первый разворот в вязкой атмосфере... привыкаешь к невесомости и, летишь, летишь...
  Оглянувшись, заметил, что таких, как он, осваивающих азы воздухоплавания, вокруг много. Они неуклюже перебирали руками и ногами, словно пытаясь плыть, и с тоской смотрят на грешную землю. Вот один из новопреставленных сложил руки и камнем пошел к земле. Он не разбился, нет... он упал рядом с чьим-то безжизненным телом и прокричал так, что все души замерли, и вот одна, очнувшись от страшного шока, встрепенулась и полетела к нему. Было хорошо видно, как они, молча, смотрели друг на друга, затем взявшись за руки, медленно поднялись вверх. Звук трубы звал ещё, ещё... Вереницей, как птичья стая, двинулись на звук, содрогаясь от ужаса и толкаемые вперед неистребимым любопытством. Туда, где на горизонте розовела молодая заря...
  Впереди всё ярче и ярче разгорался свет. Осознав, что этим всё может закончиться, и он больше не увидит Землю, Семеныч, пересиливая страх, сопротивляясь неведомой силе, остановился и изо всех сил помчался в противоположную сторону.
  Блуждая в пространстве, он не однократно слышал зов трубы и встречал тех, кто, как мотыльки, летел на свет, расставшись со своей земной жизнью. Искрами догорающего костра они поднимались вверх, растворяясь в молочном свете тоннеля. Иногда ему нестерпимо хотелось последовать за ними, но что-то его удерживало, заставляя лететь дальше.
  - Неприкаянный?.. Эй, душа-путешественница, куда путь-то держим?
  Семёнычу показалось, что с ним заговорили. За всё время полета, он не произнес ни одного слова и не слышал от других.
  Рядом с ним, мерцая в холодном свете луны, колебалось нечто похожее на радужную пленку мыльного пузыря.
   - Не выходит? Не мучайся. Само получиться. Поначалу здесь все не разговорчивые. - Произнесла незнакомая душа. - Чем занят? Или так, от безделья мучаешься?
  Представить себе, что в их положении можно чем-то заниматься - было вне его понимания.
  - Почему не ушел, как все? Испугался? Не стоит. - Было ощущение, что душа разговаривает сама с собой и совершенно не интересуется ответами.
  - Я, - это получилось само собой, как и было обещано. - Я... дела у меня тут не завершенные.
  - Семья?
  - Можно и так сказать.
  - Бывает.
  - Сам-то давно здесь?
  - Не сам, а сама. Правда это значения не имеет.
  - Сама-то здесь давно? - повторил вопрос Семеныч.
  - Не знаю, да и какой в этом смысл. Помню только, как тамплиеры осадили замок... в меня стрела тогда попала...
  - Ух, ты, - только и смог он произнести. Немного подумав, спросил: - Что здесь делают остальные?.. Ну, чем занимаются?
  - Не знаю. Я люблю смотреть на море.
  - Вот так просто сидишь и несколько веков смотришь на воду? И всё?
  - И всё. Хотя нет... Иногда гуляю в садах или сплю.
  - Как спишь? - представить, как это у неё выходит у Семеныча не получилось.
  - Просто закрываю глаза и вижу сны...
  - А почему не уходишь?
  - Мне здесь хорошо. А тебе?
  - Я еще и не понял... Чудно как-то. А что там, - он показал в сторону горизонта.
  - Не знаю, я там еще не была.
  - Мне пора... Рад встречи. Счастливо оставаться, мадонна...
  "Времени у меня, как видно, предостаточно... но для чего?.. Что я здесь забыл?.. Не смотреть же всю жизнь... Бред, о какой жизни я теперь говорю... Не смотреть же всю... Другое слово вместо жизни не подбирается... Хорошо. Пусть будет жизнь... Не смотреть же всю жизнь на море... Б-р-р... тоска зеленая... Да, все-таки, что я здесь забыл?.. Нужно вспомнить что-то важное... вспомнить, вспомнить...".
  Были новые зори и закаты, как в тумане проплывали дни, а он все пытался вспомнить то, ради чего остался на Земле. Он летал над облаками, спускался к земле, вглядывался в лица, встречал таких же неприкаянных, как и сам, и вспоминал, вспоминал, вспоминал...
  Когда понял, что всё бессмысленно, и нет больше сил и желания скитаться, он встал в чужой строй и медленно полетел на звук трубы...
  Перед входом в тоннель, когда осталось сделать последний шаг, его громко окрикнули.
  - Ну, Семеныч, так и не вспомнил?
  Голос был знакомый, но узнать, различить, вспомнить не мог.
  - Притормози, ещё успеешь. У нас ещё здесь есть дела. Долго я тебя ждал. Очнись.
  - Гриша, Григорий Алексеевич... Вспомнил, я вспомнил...
  - Ну и, слава Богу. Пойдем отсюда. Поговорим о деле.
  Из глубины тоннеля раздался призывный звук трубы, заставляя души ускорить шаг, содрогаясь от страха перед неизвестностью.
  - Не дрожи. Я имею право тебя забрать. Я человек и могу быть хозяином любой души, но мне нужен ты...
  ***
   - Почему Девил выбрал именно тебя? - консул смотрел прямо в глаза хранителя, представшего перед ним в облике человека. - Он знал тебя всего несколько часов... странный выбор для конквистадора.
  Семеныч, переминаясь с ноги на ногу, вновь привыкая к новому телу, смотрел на вопрошающего консула, как солдат на вошь - спокойно и слегка презрительно.
  - Милок, ты чего расходился-то так? Али с утра не покормили? Я тебе кто, что ты на меня так глаза-то таращишь? Правильно думаешь - душа, а она, дружок, свободна, как ветер, и не любит, когда в неё нагло лезут.
  Ожидать подобного к себе обращения со стороны хранителя... Даже дежурный офицер подался вперед, что бы лучше разглядеть Семеныча.
  - Хочешь дело говорить, говори, но не изображай из себя царя зверей, не страшно. Я ж бессмертный, сам так учил, а раз так, то и бояться мне нечего. Говорю, что думаю, а что думаю, то и говорю - вот такой каламбур получается, дорогой мой человек.
  Первое желание - пустить в расход, консул едва сумел подавить, но холодный рассудок заставил думать над сказанным...
  "Он не глуп... Хамит, как юродивый, но порой дурак у трона - единственный верный друг... Видимо настало время не только их учить, но и учиться у них... Вот странности бытия... Моё дитя, меня же учит... Не этого ли мы добивались?.. В борьбе за права рабов, мы потеряли главное - самих рабов... Предполагал ли Творец, создавая непослушное стадо, что так всё получится?.. Может он в чем-то и прав?..".
  - Не в чем-то, а по сути. Врагов среди своих искать начал, значит, дело совсем швах. Покопайся в себе, может, там чего сыщется... Да не жги глазищами-то. Ты что думал, дашь рабам свободу, а они в благодарность тебе пятки чесать примутся. Нет, мил человек, мы теперь умные и хотим жить, как ты. А царить... царить будешь над зверьем, если они тебе позволят... Молчишь, ну думай, думай... Центурион! Проводи меня до ячейки. Понадоблюсь, позовешь.
  Сказать, что консул был растерян, это не сказать ни чего. Он был раздавлен простейшей логикой, отнимающей у него право лидера даже в Аду.
  "Только такой упрямец, не признающий авторитетов, кроме тех которые выбрал сам, мог остаться в живых и вытащить Девила... За его грубостью скрывается прямота суждений и полная откровенность, а этого нельзя добиться даже пытками... Я-то хорош... разнервничался, как балерина... Интересно причем здесь балерина?.. Мозг подбрасывает сравнения, но не понятно почему...".
  Разговаривать в тоне "подать такого-сякого" расхотелось. Требовалось время осознать, что произошло нечто не ординарное, переворачивающее представления о жизни, долге, идеалах...
  ***
  В ячейке было покойно, и Семеныч вновь погрузился в воспоминания...
  - Гриш, зачем я тебе понадобился? Я уж того, в тоннель собрался. Кстати, а там что?
  - Вопросы, вопросы... даже здесь они мучают тебя. Иногда мне кажется, что ты человек... Не обижайся... У нас есть с тобой одно общее - душа, а твоя, поверь, мне даже очень нравится...
  - Ты мне зубы-то не заговаривай... Дело говори.
  - Торопишься?
  - Дык, может, мне твои байки не интересны и меня к свету тянет. Вон народ туда строем прёт, может, там мое счастье...
  - Вот слово, которое тысячи лет будоражит человеческий разум. На десятках планет искали и не нашли, а ты говоришь... счастье. Где оно? Как выглядит? Где на него можно посмотреть, хоть одним глазом?
  - Не перегибай, Григорий Алексеевич. Оно есть, только вот у всех оно разное. Свое, как увижу, сразу узнаю.
  - Вот, вот... любовь разная, счастье разное, а есть что-нибудь общее, одинаковое и всем понятное. Мы даже добро от зла отличить порой не в состоянии, не говоря о большем.
  Они медленно плыли вдоль линии горизонта, наблюдая угасающую зарю. Полная тишина, чуть розоватый свет, и свобода движения между звездами и землей.
  - Через тоннель ты можешь пройти только один раз. Назад дороги не будет. Ты спрашиваешь - что там? Там звезды и наша Родина. Но там нет этого заката, нет этого неба. Земля прекрасна и это ты знаешь не хуже меня. И я хочу сделать людей на этой земле по-настоящему счастливыми. В этом деле без помощника не обойтись. Ты можешь отказаться и полететь на Родину или остаться здесь со мной, моим ангелом хранителем. Думаю, что лучшего мне не найти.
  - Я - ангелом? Да на мне грехов больше, чем звезд на небе.
  - У нас называют это просто - хранитель, а по поводу грехов, это не ко мне. Грехи - удел Всевышнего, и не мне о них рассуждать.
  - Так кто ж меня с грехами в Рай-то пустит?
  - А я туда и не приглашаю. Мне на Земле помощник нужен - хранитель конквистадора.
  - Значит я ангелом, а ты архангелом.
  - Нет, Семеныч. Я буду обычным человеком, непомнящим ничего из своей прошлой жизни. И о тебе я знать тоже ничего не буду. Ты будешь тем, кто сохранит мою память. Но главное - не отдать её реконкистам.
  - Это ещё что за звери?
  - О - это длинная история... Одно скажу - надев сутану, святым не станешь - это про них.
  - Ну, раз так, то почему бы и нет. Я мужик свободный, работенка, чую, предстоит не денежная, а так сказать, за идею... Правильно разумею?- Семеныч даже хихикнул так, как может это только душа, пролетая над очередным континентом.
  Внизу проплывали пушистые облака, подсвеченные восходящими лучами солнца. На шпиле собора, подняв трубу к голубому небу, парил золотой ангел, призывая души к покаянию.
  До внедрения конквистадора в новый образ оставалось семь дней.
  
  Глава 7.
   Получить новую квартиру - это радость и горе одновременно. С радостью всё понятно. Радость она и есть радость. Всему новому радуются и дети и старики, если конечно разговор не идет о новых болезнях у последних. Новой квартире с центральным отоплением и собственной ванной, не обрадоваться грех. Представить только, что не нужно больше заготавливать на зиму дрова, а помыться и постирать можно в любую минуту, так сразу же новый дом представляется сказочным дворцом, пусть он даже и построен из серых панелей и стоит на самой окраине города.
   Ордеру на квартиру радовались все, кроме Ваньки. В свои одиннадцать он плохо представлял себе жизнь на новом месте, где под окном нет куста сирени и столетней липы, чуть было не спиленная соседом, за что Ванька разорил ему на огороде все грядки. Переехать из старого дома в новый не так и просто, как может кому-то показаться. С собой не заберешь гору, с которой так здорово кататься зимой на санках. Не поедут в новый дом и твои друзья, с кем втихаря бегал купаться, а потом гонял в футбол. Не будет там крыши сарая, где второй год под раскидистым кленом устроен секретный шалаш, над которым порой вьется синий дымок отцовских сигарет.
  В день смотрин, когда все поехали удивляться новому счастью, Ванька куда-то исчез и появился только поздним вечером, голодный, грязный, в штанах утыканных репьями. На вопросы отвечал вяло, тянул время, ждал, когда отпустят спать. Собственно разбора полетов и не было, так как взрослая часть населения старого дома была полностью поглощена разговорами о газовой плите, чугунной ванне и балконе с видом на монастырь.
  Лето - это всегда долгожданные и очень короткие три месяца, за которые и нагуляться-то, толком не успеваешь. Дел полно: и рыбалка, для которой нужно вырезать новую удочку, и обязательная поездка в пионерский лагерь, да и мало ли дел у человека в одиннадцать лет, когда на дворе солнце и не нужно учить уроки. Вот именно тогда, когда у Ваньки было так много разных дел и, нагрянул переезд.
  В этот раз отвертеться не удалось. На новую квартиру поехали с матерью. Долго пилили на Лиазе по пыльным городским улицам, потом тряслись на трамвае, а еще шли и шли среди новостроек, запинаясь за строительный мусор. Ваньке казалось, что этой дороге не будет конца. Под горячими июньскими лучами бесконечные девятиэтажки сверкали белыми искрами керамической мозаики, не приветливо рассматривая молодого новосёла в рваных сандалях на босу ногу. Единственной радостью в этом многотрудном походе была желтая квасная бочка, приютившаяся под зеленью крошечного скверика. Эх, оценить всю прелесть этого напитка по-настоящему сможет лишь тот, кто в самую жару вот так же пробивался через городские джунгли. Ванька пил жадно, из большой кружки, ощущая, как от прохладной кислой жидкости надувается живот и становятся тяжелыми и не послушными ноги.
  Вот и цель путешествия. Длинный, высокий, изогнутый в конце, как хоккейная клюшка, он стоял чуть на пригорке, среди таких же, как сам, серых собратьев... На первый взгляд это был дом, как дом, но слово "наш" - сразу делало его особенным, выделяя из общей массы. Дом двадцать, квартира сто двадцать один - обычные цифры, но в глазах Ваньки - это была мистика. Сложив цифры номера квартиры и получив в итоге "четыре", он еще раз в этом убедился так, как квартира располагалась не на каком-нибудь, а именно на четвертом этаже. Нумерология - старая потрепанная книжка, которую он нашел недавно в сарае, среди старых журналов и газет, припасенных для растопки, говорила именно об этом, что всю жизнь можно описать цифрами, вот он и пытался...
  Лето пролетело быстро, уступив место желтокленой осени, выглянувшей из-за монастырского забора. Первый раз в новый класс... Это, пожалуй, посерьезнее, чем прыжки с самодельного трамплина - полная не известность.
  Школа, как и дома, новая, из красного блестящего кирпича, такой Ванька ни когда и не видел. Окна огромные, коридоры, как в театре, с колоннами. Один спортивный зал только чего стоил, а стадион, а парк вокруг... На линейке перед школой пенится белыми бантами и фартуками, расцвеченная букетами и красными галстуками учащаяся публика... Шумит, галдит, как стая галок, перед раздачей крошек. Оценивающе рассматривая каждого нового галчонка.
  До внедрения конквистадора осталось четыре дня...
  ***
   Выбор цели для конквистадора - сложная и многоэтапная процедура, разработанная тысячи лет назад и ни разу не менявшаяся за все время существования ордена. Ритуал внедрения в мозг раба человеческого разума начинался с поиска кандидата. Обычный мозг для этого не годился. Требовалось найти того, в ком течет "голубая кровь", а это не так и просто. Отследить допотопные человеческие связи с рабами сложно, поэтому приходилось выкручиваться, придумывая генетические исследования у людей, то под видом профилактических осмотров, то во время лечения болезней.
  - Так может у него повторный анализ взять, раз сомневаешься, - суетился Семеныч, понимая, что до запуска конквистадора, практически не осталось времени.
  - Это целая история получится, а у нас времени кот наплакал. Хотя... Нечего тебе в нематериальном облике вокруг меня порхать. Давай, Семеныч, срочно добывай тело и принеси хоть один волос с его головы. Заодно потренируешься, а то привык летать, так и ходить совсем разучишься, - Девил дружески улыбнулся.
  С Семенычем всё получилось, как нельзя лучше. Быстро усвоив всё, что от него требуется, он с интересом и рвением вникал в дело.
  - Единственное, что я никак не уразумею, так это ваши правила. Ну, придумали их черте когда, ну и что? Так, видите ли, можно, а вот так, ну никак не моги... Что ж за свобода получается, если всегда бьют по рукам. Свобода она ж на то и свобода, что выбор любит, а у вас что? Ты меня, друг Девил, не сбивай, я и сам собьюсь. Я тебе так скажу... вот были у вас правила на ковчеге. Были? Были. Вроде бы для всех одинаковые, а вы возьми да подерись... А теперь что? Одни правила для Ада, а другие для Рая... да еще и грызете друг дружку.
  - А как же иначе?
  - Все просто. Желание одних, не должно противоречить желаниям других... - Семеныча и в жизни-то можно было не кормить, не поить, дай только пофилософствовать, а уж тут...
  - Но это правило хорошо, когда одни могут уступить другим и наоборот, - попытался урезонить его Девил.
  - Вот ты сам правило и высказал - уступайте.
  - Уж не примерить ли меня с реконкистами задумал? - Девил гневно взглянул на парящую душу.
  - Куда уж мне. А то не ровен час из Ада выгонишь, - Семеныч нарывался. Острый разговор его раззадоривал, как хорошее вино, которое чем больше пьешь, тем больше хочется. - Я-то тебе чего? Делай себе что хочешь. Лет через триста своих шишек насобираешь, тогда и меня может, поймешь.
  ***
  Там, где обрывалась монастырская стена, рос старый клён, раскинувший желтую листву на фоне ярко-голубого неба. Ванька с первого дня полюбил его шершавую кору и разлапистую крону, из-под которой проглядывали кусочки неба. Солнце просвечивало сквозь золотисто-резную листву так, словно где-то в вершине пылала не видимая свеча, на которую хочется и хочется смотреть, не отрывая глаз, как на фонарики на новогодней елке.
  - Откуда в нем это? - удивлялась мать.
  - Откуда? - вторил отец.
  И только бабушка хитро улыбалась, словно догадываясь, что все это неспроста.
  Ваньку будто подменили после переезда. Вдруг сел за книги.
  - Читает и читает, - сетует мать.
  - Может, повзрослел. Ученым станет,- радовался отец.
  И только бабушка хитро улыбалась, словно догадываясь, что все это неспроста. Верила, что на Ваньку снизошло что-то свыше. Она верила. Верила, что все в мире от Бога, и молилась за Ваньку и просила Господа, вот он и дал.
  - Опять за книгами, - переживала мать.
  - Перебесится, - решил отец.
  И только бабушка хитро улыбалась, словно догадываясь, что все это неспроста.
  Но Ванька не перебесился... начались проблемы... детвора не любят ботаников... замкнулся...
  - Может, заболел, - переживала мать.
  - Здоровый лось, сам разберется, - твердил отец.
  И только бабушка выслушивала его рассказы о школе и мечте стать биологом.
  - Это ж кто такой, биолог-то? Чего делает-то? - спрашивала, а сама знала, что у Ваньки всё получиться и он станет этим самым биологом.
  Ванька рос, а по ночам ему все чаще и чаще снились странные сны про говорящих крыс и космических пришельцев, зовущих его к себе.
  ***
  В консульском кубрике собралась экспертная группа и усиленно шелестела отчетами, прослушивала и просматривала записи наблюдения за жизнью конквистадора группы 16-12. Ничего особенного, как не старались, найти не удалось. Однако различия существовали - это систематическая гибель хранителей, а самое удивительное - самопроизвольное возвращение памяти к Девилу... Правильнее сказать, что у экспертов были вопросы, а вот ответов на них не было.
  За последнее столетие проблемы у "завоевателей разума" возникали на каждом шагу. Гибли хранители, бесследно исчезали целые группы, провалы просто преследовали конквистадоров. Случалось это и с новоиспеченными, и с успешно адаптированными и, казалось, имеющими все шансы на успех.
  Сеять зерна знаний становилось всё труднее и труднее. У консула порой возникало желание остановить деятельность ордена, так как потери стали чересчур ощутимы. Реконкисты, несомненно, нашли способы борьбы с посланцами Ада и успешно ими пользовались. Останавливало его лишь полное отсутствие альтернативы. Прекратить внедрение - значит признать собственное поражение и сдаться на милость ликующему Раю, и без этого подмявшему под себя большую часть населения планеты.
  Бросая в людское море конквистадора за конквистадором, Бернар, временами терял надежду, и тогда его разум наполняли мысли о суетности жизни и отсутствии, в ней, какого бы то ни было смысла:
   "Разум людей, переполнен сказками, живет надеждой на будущее, совершенно не заботясь о настоящем. И какой смысл, если тебе обещают счастье только после жизни, а завтра, ну, в крайнем случае, совсем скоро, всех ожидает конец света... Вдуматься... жизнь после смерти... счастье после смерти... радость после смерти... и всё потому, что ОН тебя любит... И не спрашивай, что за счастье тебе сулят, главное, что оно будет... И утрут твои слезы и забудутся все твои печали... О каких печалях речь, если нет самой жизни?.. Отдай душу, подчинись судьбе, не ропщи и не ищи ничего другого... терпеливо жди, когда воздастся по делам твоим... Не искушай душу благами Земной жизни, смотри на неё, как на витрину дорогого магазина, в который тебе вход закрыт по определению... А не покоришься - уготованы тебе муки вечные... Всё для раба, всё во благо раба... Бойся, покорись и жди милости, но потом, потом... Может, счастье там, на далекой звезде, а здесь так, черновой вариант жизни?.. Но нет его не там, ни здесь... Есть просто жизнь и мечта...- Размышляя, консул пытался еще и еще раз убедиться в собственных рассуждениях, но чаще бывало так, что он гнал предательские мысли, боясь, что кто-нибудь может их подслушать".
  Подслушать не подслушали, но понимали, что его душа кипит.
  Неудачи делают сильного человека еще сильнее, а слабого подтачивают изнутри, разъедая ржавчиной неверия стержень, на котором держится его характер. И хотя консул южного административного домена был личностью совсем не слабой, но в период неудач его тоже терзали сомнения...
  ... Семеныча вновь оторвали от воспоминаний...
  Представ перед экспертами, он не спешил отвечать на их вопросы, с грустным видом рассматривая собравшийся в кубрике народ.
  - Я так и не дождался твоего ответа, - произнес Бернар, обращаясь к хранителю.
  Обведя взором ученую публику, Семеныч сел на стул, положив ногу на ногу, закурил, и в привычной для него развязной манере ответил вопросом на вопрос:
  - А ты точно уверен, что хочешь услышать ответ?
  Не смотря на то, что в Аду царили панибратские отношения, правила субординации все же существовали - консул, он везде консул. Вертикаль власти - это необходимость, поддерживающая общий порядок вещей, и кто-то всегда заберется на её вершину, а кто-то будет ютиться у подножия. Вот только Семеныча это не устраивало. Анархист по убеждениям, он не признавал над собой любую власть, делая исключения для тех, кого уважал, по причинам понятным только ему.
  - Мы ждем.
  - Нравится - ждите, я не мешаю. Разговора у нас всё равно не получиться. Снизошли, понимаешь до разговора по душам с душой - смех, да и только. На все вопросы могу ответить - ничего не знаю. Да и не желаю. Лучше спросите почему? - Семеныч куда-то клонил...
  - И почему же? - консул передернул плечами. В его взгляде чувствовалась неприязнь, но он терпеливо сдерживал свои эмоции.
  - Отлично, вот это, всегда, пожалуйста, с превеликим удовольствием, - хранителя словно подменили. Он оживился, и в его глазах мелькнули искорки. - Ты ж уверен, что я хам распоследний, вон сидишь весь напрягся, едва терпишь меня. От чего ж так-то? Вы ж все тут борцы за идею и мое счастье. А мне почему-то от этого радости маловато, - Семеныч приосанился. - От этого и говорить-то с вами тошно. Всё загодя за меня решили. Знаете, что для меня хорошо, а что плохо, а сами зарылись в нору и света Божьего боитесь. Разумом решили поделиться, а вы спросили меня - нужен ли он мне? Может, мне и со своим хорошо. Чего хорошего вы людям-то дали? Ну, машин понастроили, аж дышать невозможно стало. Химии там разной нам понатолкали, рыба в реках и та кверху брюхом плавает. Про оружие и гадость разную говорить не буду, и так всё понятно. Бога и того отнять наровите. Так, что ж это за счастливая жизнь получается? Я-то где? Душа-то моя вам почто снадобилась? - Семеныч расходился. - Ну, а про реконкистов-то и не думай даже, они такие же, как вы, только пошустрее маленько оказались. А про Гришу, то есть Девила, я скажу так - не трогай его, он мужик хороший, нечета вам. Так-то, дорогой консул.
  Выражение лиц у присутствующих менялось неоднократно, пока Семеныч резко жестикулируя и вскакивая с места, произносил свою обвинительную речь.
  - И вот так уже четвертый раз подряд. Одни и те же эмоции, один и тот же набор фраз, и полное отсутствие восприятия окружающего мира и новой информации, - произнес Эраст, как только хранитель успокоился и закончил говорить. - Я наблюдаю его вторую неделю и всё без изменений. В физиологическом смысле душа в норме, но вот психология... - врач чуть помедлил. - Психотип, явно изменен. Ощущение, что в сознании сохранена только негативная информация, которая воспроизводится после каждого пробуждения.
  - То есть ты хочешь сказать, - перебил консул, - что если его пригласить снова, то мы услышим приблизительно, то же самое?
  - Именно. И еще один интересный момент - с каждым последующим разом количество негатива увеличивается, а речь становится длиннее и доказательнее. В отличие от хранителя, ситуация с конквистадором более запутанная. Девил абсолютно четко помнит всё с момента своего рождения. Любую операцию по внедрению он в состоянии описать посекундно. Его разум с колоссальной скоростью пожирает любую входящую информацию, как гигантский накопитель. Защищенные участки памяти сами активировались и теперь доступны, что в принципе противоречит работе мозга любого конквистадора.
  - Ты думаешь, что мы столкнулись с...
  - Я до конца не уверен... - молодой врач смутился, не дав консулу завершить фразу. - Мы предполагали такую возможность лишь теоретически, - Эраст сглотнул. - Мне кажется, что это "занос", - выдохнул он. Произнесенные слова прозвучали, как угроза.
  Растерянные лица... общее смятение и подавленность... в консульском кубрике полная тишина... За окном, ни кем не замеченный, зарождается новый день.
  
  Глава 8.
   Июнь - ласковый и сумасшедший... Молочно-розовые шапки взлохмаченных пионов... шум актового зала, мальчишки в новых костюмах... чуть удивленные лица родителей...
  - Выросли... как они выросли...
  Девчонки в бальных платьях... аромат духов...
  - Бог ты мой... совсем невесты...
  Выпускной...
  Чертовски противно ощущать себя не таким, как все. Синяя кофта, в которой Ванька проходил последние два года, словно давила на плечи. Казалось, что крошечные автомобильчики, выдавленные на желтых пуговицах, сигналят клаксонами, обращая на себя внимание собравшихся. Хотелось вжать голову в плечи так, чтобы не видеть ажурные платья, и не чувствовать румянца на своих щеках.
  Ряды кресел... родительские пары... подросшая в одночасье молодежь... помятое похмельем лицо отца... смущенные глаза матери... Сцена... Маришка, из десятого "В" что-то играет на скрипке... залетевший в распахнутое окно ветерок запутывается в белом шелке её платья... дрожащий звук замирает, сдавливая до боли Ванькино сердце... вдох... смычок прижался к натянутым струнам... плавный взмах руки и над притихшим залом проплывает прощальный аккорд...
   Столы, шампанское... под звуки электрогитар кружатся пары, мелькая в окнах спортивного зала...
  Взявшись за руки, они убежали на спящую улицу. Маришкина рука едва подрагивает. Иван, как всегда молчалив, ощущая больше, чем можно выразить словами. Да и зачем они, когда над головой звездное небо. Предутренний ветерок шевелит ее волосы. Иван, молча, снимает синюю кофту и набрасывает ей на плечи...
  "Глупо... всё глупо, как в кино... они идут, она замерзла - он рыцарь... По-дурацки смотрится синяя кофта на белом шелке... Ладно, хоть брюки успели сшить...".
  "Странный он, но добрый и всё понимающий... Не похож на других, ну и что... Он сильный и умный, за это его не любят... У него на всё своё мнение, но это же хорошо... Почему он меня не целует, мы же одни...".
  - Вань, о чем думаешь?
  - О штанах.
  - О каких штанах? - Она удивленно посмотрела на него.
  - Да так... Почему я не как все? Вечно у меня всё, не как у людей, даже штаны... Надоело... Уеду.
  - А я?
  "Почему-то о ней я не подумал?.. Конечно, думал, но не так...".
  - Поедем вместе, - он нежно сжал ее пальцы. - Учиться можно везде. Поедем. А?
  - А как же родители?
  - Им на меня наплевать. Сам проживу.
  - Твоим может, а моим нет. Да и мне без них будет плохо.
  - Сама выбирай. Просто я... вдруг у нас... может... - он сбился.
  Когда Маришка была рядом, он всегда смущался. Больше выводила из равновесия Ивана только её мать, встречая их вечерами у подъезда, удивительно долгим, проникающим в душу взглядом.
  - Может у нас, - он снова сбился.
  "Не уже ли так и не скажет?..".
  Не сказал. Только еще сильнее сжал ее ладонь.
  Серый рассвет с дымкой над рекой... веселые лица, смех, воздушные шары, букеты цветов в руках, постаревших за ночь учителей.
  ***
  - Не такая тебе нужна, - говоривший выглядел странно.
  Худой, седые волосы, как у попа, в потрёпанном костюмчике, какие носили лет десять назад. В руке кожаный портфель и авоська с пустыми бутылками из-под молока. Лицо, вытянутое, с резкими чертами, словно грубо вытесанное из камня. Он остановил Ивана, как знакомого, и заговорил сразу, не дав ему времени понять, что происходит.
  - Тебе учиться нужно, а у неё в голове одна похоть. Страстей людских избегай. Ты не такой, как все...
  "Больной что ли?..".
  Иван, не дослушав полоумного, махнул рукой и пошел своей дорогой.
  История повторилась на следующий день.
  - Зря убегаешь, я дело говорю. Наукой займись, у тебя будущее есть... Слышишь...
  Брошенное небрежной рукой зерно сомнения, проросло... Мысли о Маришке всплывали сами собой, но все меньше волновали. Уезжать она не хотела, да и родители были категорически против. Встречались теперь редко, да и то украдкой. Маришкина мать выставила вокруг неё тройной кордон, постреливая с расстояния тяжелым артиллеристским взглядом в Ивана.
  ...Ласковый и чуть сумасшедший июнь промелькнул за окном уходящего поезда, оставаясь навсегда под кленом у монастырской стены там, где живет детство и из-под резной кроны видны маленькие кусочки голубого неба.
  ***
  - Ты считаешь, что им удалось внедриться в его разум?
   Консул задал вопрос и посмотрел на Эраста. В глубине души он всё же надеялся услышать - нет.
  - Безусловно. Они не только внедрились, но и подчинили его себе. Я теперь полностью уверен, что все случаи раздвоения личности, встречающиеся в психиатрической практике людей - это не удачные попытки внедрения реконкистов. Видимо они раньше нас занялись этой темой.
  - Если это так, то почему они так просто отпустили Девила? Им что, захотелось ткнуть нас носом? Смотрите, мол, чего мы умеем.
  - Нет. Я думаю, что всё на много сложнее. Если позволите, я напомню о странном человеке, с которым Девил встретился перед отъездом. Первоначально мы предположили, что это не санкционированная вылазка хранителя, но оказалось, что Семеныч ни какого отношения к этому контакту не имел. Остаются реконкисты, но они, как известно, ни когда нам не помогали. Конечно, я не исключаю, что в Раю появился человек, разделяющий наши взгляды и желающий помочь, но это мне кажется мало вероятным.
  - По-твоему нужно найти нашего друга. Я правильно тебя понял?
  - Да, консул... А если нам удастся еще и узнать его цель, тогда мы сможем понять, что происходит.
  - И как ты это предполагаешь сделать? - задавая вопросы, Бернар внимательно следил за собеседником, отметив про себя некоторые особенности в его поведении. Во время разговора, Эраст нервничал, пытаясь не умело скрыть свое состояние от консула.
  - Вариантов два, - консул в очередной раз отметил, что руки врача напряжены, а нижняя губа чуть подрагивает, выдавая внутреннее напряжение. - Первый вариант - это препарировать душу хранителя и постараться отыскать интересующую нас информацию. А если не получится...
  - Вскрыть душу конквистадора, - продолжил за него консул, пристально смотря в глаза Эраста. - Я не ошибся?
  - Да, - выдавил из себя врач. - Это не лучшее решение, но другого способа найти "друга" я не вижу.
   Все когда-то бывает в первый раз. Первая встреча, первая любовь и первая подлость, прикрытая красивыми словами о любви, счастье и высоких идеалах - это консул знал лучше, чем кто-либо другой.
  "Отдать на растерзание врачей душу старого друга... Всемогущий Творец! Каких страшных жертв ты от меня требуешь... Да, да, да - Девил смертельно болен... его разум поражен... Его душа гибнет... Но почему я?.. Убить его собственной рукой ради мифического счастья остальных... А как жить потом самому?.. Мы все знаем, на что идем... Без боли и крови ничего в этом мире не бывает... А если Эраст ошибся?..".
  - Нет, - после размышлений, коротко ответил консул. - Пока ты мне не ответишь на вопрос, почему реконкисты вернули Девила, ни о каких вскрытиях речи быть не может.
  "Отсрочка... Эраст это понял, как и понял то, что прежде чем я скажу "ДА" - мне нужно уговорить свою совесть... пусть так, но я ещё не готов, не го-то-в...".
  ***
  Он стоял в тамбуре, прижавшись к оконному стеклу, грустно смотря на убегающий пейзаж...
   "Вот так, наверное, все уезжающие смотрят на обычные поля и перелески... Поезда, как и люди, всегда куда-то спешат. Стучат колеса, проходящим коллегам привет на ходу и... вперед, вперед, по железной колее. Иногда маленьким паровозикам хочется на юг, к теплу, но дорога упрямо ведет на север, не спрашивая их мнения и не рассуждая о пользе ультрафиолета. Порой взбрыкнет молодой локомотив, вздыбится, пустит искры из-под колес, и тут же свалится под откос, обесточенный корчась на гравии. Потом, конечно, поднимут, поставят на рельсы, и он, искореженный и униженный, хромая и скрипя, медленно покатится туда, куда ведут рельсы. Спросите, куда ведёт дорога? Ну, это совсем просто - о дороге всё знает лишь тот, кто рельсы укладывал или хотя бы один раз прошел пешком по шпалам...".
  - Любопытные мысли, если учесть возраст. - Иван обернулся на голос.
  Тот же поношенный костюм, кожаный портфель и высеченное точно из камня вытянутое лицо. Он разговаривал с Иваном, как со старым знакомым, на всякий случай, перекрыв ему путь для отступления.
  - Частично ты прав. Жизнь бежит по рельсам или развивается по определенному сценарию - это, как тебе больше нравится. Ассоциации разные, но суть одна.
  - Что вы здесь делаете?
  - Пустой вопрос. Согласись, тебе хочется узнать, кто я и чего хочу. Не правда ли? - на каменном лице прорезалась понимающая улыбка. - Миллионы и миллионы людей живут по писаным и не писаным законам, но вот кто-то вдруг решает их нарушить - идти не как все. Поверь, но и этот путь должен кто-то для тебя проложить.
  Ивану был неприятен взгляд серых глаз. Он даже подумал, чтобы силой проложить себе путь к свободе, но... В тамбур входили люди. Они курили, разговаривали, и возвращались в вагон, не обращая ни какого внимания на странного гражданина и молодого человека так, будто бы их и не было.
  - Ты о них? - он посмотрел в сторону куривших. - Они нас и не видят и не слышат... Не удивляйся - это не самый потрясающий фокус в нашей жизни.
  Вагон чуть покачивало, колеса отбивали такт на стыках, за окном всё так же мелькал пейзаж. Как себя должен повести молодой парень, только что оторвавшийся от родительского дома, не любящий чудеса в принципе, так как в них не видел рационального зерна, и мало ещё чего понимающий в этой жизни? Он рванулся вперед и, как через пустое место прошел сквозь своего собеседника, не почувствовав и малейшей преграды.
  - Ты только с поезда от меня не сигани, - рассмеялось каменное лицо, почему-то оказавшись вновь впереди Ивана. - Я с тобой, как с человеком разговариваю, а ты прыгаешь по вагону, как орангутанг. Как же ты науку-то будешь двигать, если банального любопытства не имеешь? Послал же мне Бог попутчика. Ладно, мораль читать не стану, не мое дело. Им сверху виднее. Хочешь, бегай, хочешь крыс своих изучай, мне все равно. - Странный собеседник произнес вслух сокровенную мечту Ивана, при этом подтверждающее похлопал рукой по портфелю, словно в нем лежало полное досье на подопечного. Перехватив взгляд юноши, он хитро сощурился и тут же продолжил. - Ты прав, здесь твоё будущее - проект, так сказать...
  Иван рефлекторно протянул руку. Вряд ли найдется много людей живущих на грешной земле, не пожелавших узнать, что их ждет впереди. К гадалкам в очередь стоят, без гороскопа из дома не выходят, а тут вдруг...
  - О-о, нет, нет. Сначала уладим небольшие формальности. Курьер, конечно, персона не великая, но в нашей работе, сам понимаешь, должен быть порядок.
  - Чей курьер? - Иван словно очнулся от наваждения.
  Не ответив, попутчик просто указал пальцем в потолок.
  - Подписывать ничего не стану, - сурово произнес Иван, видом и голосом стараясь показать свое отношение.
  - А и не надо. У нас всё на доверии...
  
  Глава 9.
  - Где, где я спрашиваю вас, наши славные победы? - оратор говорил с жаром, постоянно обращаясь в сторону представителей кланов. - Многовековая борьба, миллионные потери, а результата нет. - По задним рядам прокатился одобрительный гул. - Не скрою, ваша теория "симбиоза" показалась нам привлекательной - они работают и производят, а мы потребляем - вот красота. Всё просто, здорово, гениально, ура, ура! Но к чему мы пришли, спрашиваю я вас? Они всё меньше производят натуральных продуктов. Их трансгенные технологии стали отражаться на нашем здоровье. Тысячи обезумевших мутантов бродят по планете, создавая угрозу не только им, но и нам. Мы стали заложниками собственной лени. Миллионы сородичей разучились добывать себе пропитание, только и дожидаясь их подачек.
  Главы кланов молча, переглядывались, не пытаясь перебивать - не тот случай. Где-нибудь у себя на задворках, они порвали бы в клочья такого говоруна, посмей он только открыть свой рот. Здесь же приходится терпеть и слушать. Съезд дает право высказаться каждому, а решения будет принимать большинство.
  "Демократия - мать её... Удержим власть - первого разорву... Фортуна похоже не на нашей стороне, если так и пойдет дальше, то стану "козлом отпущения"... Надо что-то срочно предпринять...".
  Овации, гул галерки...
  - Великая и беспощадная война - вот выход! - выкрикнул оратор, под одобрительный рёв толпы. - Требую смены власти, как не оправдавшей нашего доверия!.. Самые достойные из нас должны стать новыми лидерами!..
  "Уж не ты ли?..".
  - Свобода, демократия, победа, - Вот наши лозунги!
  Уже ощущалось давление задних рядов, а в воздухе чудился запах крови... крики напирающей толпы:
  - Война...
  - Победа...
  - Свобода... Долой...
  "Можно подождать, когда тебя разорвут, а можно...".
   Молниеносно прорвавшись к оратору, Серый, одним движением рассек его горло так, что с последними словами на передние ряды брызнула алая кровь.
  - Так будет с каждым, кто нарушит молчание, - выкрикнул он, бросив в толпу растерзанное тело.
  Ряды пошатнулись и отступили.
  - Война - вот она. Этого хотите? По падали соскучились? - Серый высматривал не согласных.
  В задних рядах кто-то пискнул. Может от страха, а может, это просто ему показалось... Прокладывая себе дорогу когтями и зубами через разношерстную массу, он рвал и метал, не разбирая чинов и званий, цвета шкуры и возраста. Обезумевшая толпа расступилась, оставив Серого один на один с дрожащим юнцом, впервые попавшим на съезд и не понимающим, что происходит. Остановиться и сделать шаг к примирению - несет за собой не менее пугающее воздействие, чем первая кровь. Только сильный духом может позволить себе такую роскошь.
  - Иди за мной, - внезапно остановившись, прохрипел Серый. - Орать из-за спины горазды все, а ты попробуй сказать это с трибуны, глядя всем в глаза.
  Юнец на трясущихся от страха лапах семенил сзади, еще не осознавая, что чудом остался в живых. Взобравшись на возвышенность, Серый развернулся мордой к притихшему съезду и произнес:
  - Я не против войны, но если ты знаешь, как её вести, - обратился он к выжившему. - Дай рецепт, и мы все пойдем за тобой. Говори, что надо делать? Я первый разорву горло тому, кто нам помешает. - В тишине было хорошо слышно, как бьются испуганные сердца. - Он молчит или не знает. Может, знаешь ты? - он ткнул лапой в пегую морду, не сводившую с него глаз. Пегий опустил взгляд и попятился назад.
  Страх перед разъяренной толпой, еще несколько минут назад ютившийся в душе Серого, полностью исчез. Сердце билось ровно, наполненное мужеством и отвагой.
  ...Спустя годы, рассказывая об этом дне, кто-то скажет, что так, мол, погибла молодая демократия, а кто-то с дрожью в голосе будет вспоминать страх, парализовавший серую толпу. Будут и те, кто примажется к славе победителя, и так далее, и тому подобное, но это все потом...
  Великие подвиги иной раз свершают совсем не герои, а испуганные личности, загнанные в угол разными обстоятельствами. Собственно говоря, что есть подвиг, если не преодоление собственного страха.
  - Какой смысла воевать с тем, кто ежедневно и ежечасно убивает сам себя.
  Слова Серого транслировались делегатами, доходя до сознания каждой крысы живущей на планете. В катакомбах метрополитена, на мусорных свалках, и в подвалах слушали нового лидера. Кровавый переворот для черно-серого сообщества не новость. Во все века находился тот, кто зубами прогрызал себе путь к трону.
  
  - Люди сами выполняют грязную работу, - гремел тысячекратно усиленный голос. - Они травят и уничтожают друг друга, создают оружие и убивают. Наступит тот день, когда на земле не останется ни одного пришельца, а нам остается только дождаться этого часа...
  Подобных разговоров, что вот-вот всё изменится, надо лишь набраться терпения - крысы слышали сотни раз. Менялись лидеры, а обещания оставались прежними, с той разницей, что одни обещали светлое будущее скоро, а иные очень скоро. Крысиное сообщество давно перестало верить в будущее, живя сегодняшним днем.
  - Так могли думать только придурки, не желающие ни чего менять в своей жизни.
  В словах Серого прозвучало что-то новое, заставляя крыс вслушиваться... Не трудно догадаться, что слушать и слышать - понятия весьма разные, как смотреть и видеть.
   - Вспомните, даже всемирный потоп не избавил землю от человеческой цивилизации. Не думаете ли вы, что мы сильнее природы. Нам не нужна война - она бессмысленна. Нам нужны новые решения... Подчинить разум людей - это наш путь к победе и господству на земле...
  ...Для ученых разных стран так и осталось загадкой странное и не объяснимое поведение крыс в этот день...
  ***
   Большие города похожи друг на друга только своими задворками. Лица у них разные, обветренные временем и изувеченные историей. Булыжная мостовая, потрескавшаяся стена, чугунная решетка - помнят всё: и взлёты славы, и годы забвения, и каждый рассветный час прожитых лет. Иван прикоснулся ладонью к граниту и ощутил холод и что-то уходящее корнями вглубь далеких веков.
  "На крепостной стене слышится канонада и звон мечей... на развалинах - стоны и плачь... под церковными сводами - молитва... Что это? Связь с прошлым или разыгравшееся воображение?..".
  - И то и другое, - колеблющаяся фигура в потертом костюме возникла внезапно. - Не пугайся. Последнее уточнение. Ты действительно не хочешь исправить свою судьбу?
  - Нет, - коротко ответил Иван. - В помощи не нуждаюсь.
  - Все так говорят когда всё хорошо и нет проблем. Ну, как знаешь. Не буду настаивать. Счастливо оставаться. - И фигура исчезла точно так же, как и появилась.
  ...Цвели липы, ветер разогнал облака. На шпиле собора, подняв трубу к голубому небу, парил золотой ангел, призывая души к покаянию.
  "Где я это видел?.. Может во сне?..".
  Иван шагал по улицам, рассматривая старинные фасады, и совершенно забыл о странной встрече. Остановившись у здания медицинской академии, он долго о чем-то размышлял, глядя на фронтон.
  "Так будет лучше...- он резко развернулся и пошел искать приемную комиссию".
  "Ну, вот и, слава Богу, а говорил, что ничего менять не будешь... Глаз и глаз за вами нужен... Эх, молодежь... - незнакомец поправил старенький пиджак, и растворился в утренней дымке".
  ***
  Что должен чувствовать человек, пытаясь разобраться в чужой душе? Что чувствует душа, когда в ней находится чужое сознание? Что станет с конквистадором после? Сможет ли он быть человеком, в полном понимании этого слова? Эти вопросы мучили Эраста, не давая покоя ни днем, ни ночью. Добро от консула получено, а он всё тянет, уговаривая себя. Человеческая душа сложна и неустойчива. Любое неверное действие, любая не оправданная мысль может искалечить душу простого РАБА, не говоря о человеческой. Мысль возникла спонтанно...
  "Кто знает о душе всё, если не сама душа... Семеныч... Точно... Не сговорчив, агрессивно настроен, но по-прежнему ощущает себя хранителем... Ломать, так первоначально его..."...
  - В хранилище, - ответил Эраст дежурному центуриону, едва тот попытался задать вопрос. - Ячейка 16-12. Подготовьте хранителя к электронному опросу. Протокол буду вести лично.
  Расположившись в кресле дежурного, Эраст еще раз продумал схему опроса и медленно повернул регулятор визуализатора.
  - Добрый день, - начал врач, понимая, что эта фраза для хранителя сейчас пустой звук.
  "В конце концов, нужно с чего-то начинать разговор, пусть даже и с душой, - думал он, подстраивая частотные сигналы".
  - У тебя может и добрый, - отозвался хранитель.
  На мониторе заморгало окно "связь установлена".
  - Не сердись. Я просто поговорить. Всего пара вопросов. Не возражаешь.
  - Ещё как возражаю.
  "Ну, начинает...".
  - Я обращаюсь к тебе, как к хранителю и прошу ответить на несколько вопросов, - Эраст не любил бестолковых разговоров, но приходилось терпеть. - Дело касается Девила, - мягко надавил он на болевую точку Семеныча.
  - По мне хоть про господа Бога спрашивай, но я сказал тебе, что не настроен - значит, не настроен.
  "Поговорили... Пень упрямый...".
  - Хорошо. Что нужно, что бы ты поменял своё решение? - Эраст произнес эту фразу с расстановкой, давая понять хранителю, что готов пойти на уступки.
  - За что я всегда любил ученых, так это за их понятливость. Записывай или так запомнишь? - Семеныч хохотнул. Первое - дай мне тело. Второе - накорми. Третье - напои. Четвертое... Успеваешь? Четвертое - дай закурить, а вот потом и обращайся с вопросами. Понял или повторить?
  - Семеныч, пойми меня... Это не официальный разговор...
  - Тем более. Короче... Или да, или нет. Решай, а то отключаюсь.
  "Вот старый пень...Так своё и гнет... Черт с ним...".
  - Центурион! Переведите хранителя 16-12 в физическое состояние к 18 часам.
  - До вечера, провокатор... - бросил он Семенычу, выходя из хранилища.
  "Попробуй только у меня не заговори... Первого отправлю на вскрытие...".
  
  Глава 10.
  - Не о том ты всё, - Семеныч затянулся и, запрокинув голову, медленно выпустил струйку табачного дыма. - Хочешь уразуметь то, что сам ни когда не чувствовал... Так нельзя. Ну, пойми ты - дурья голова, не может корова понять прелесть сиреневого тумана... Ладно, ладно, - Семеныч махнул рукой, - не пыхти, хочешь разобраться, так слушай, а не пузыри пускай. - Он, как всегда, был в своём репертуаре.
  Перебравшись в новое тело, хранитель баловал душу физическими ощущениями. Он запивал беседу холодным пивом, поглощал никотин чужими легкими, и не чувствовал при этом ни каких угрызений совести. Как человека не интересует будущее фрака взятого на прокат, так и его душу не интересовала интоксикация, убивающая временную оболочку.
  Насытив душу плотскими эмоциями, Семеныч откинулся на спинку стула и по ковбойски забросил ноги на стол.
   - Вот теперь давай, валяй по делу. Не смотреть же на меня пришел. Что там тебе про Девила-то нужно знать? - Семеныч, впервые за вечер, внимательно посмотрел на Эраста. - Ты на ноги-то мне не смотри - это я так, шучу... Душа, понимаешь, дама ветреная. Пока в теле живет - рвется в небо к звездам, а как только выпорхнет - тут же на землю её тянет, к телесным удовольствиям. Так-то... ну, начинай или разохотился?
  Наблюдавший за поведением хранителя Эраст медлил. Вспомнилось последнее клонирование, когда он хотел бросить всё и удалиться к звездам, как это сделал Творец.
  "Что собственно меня держит на Земле?.. Чего я хочу?.. Чего добиваюсь?.. Неужели меня так сильно интересует судьба души какого-нибудь Семеныча?.. - почему-то именно сейчас он остро почувствовал, что всё происходящее очень похоже на игру. - Играет хранитель, играю я, играют все вокруг, но для чего? Что изменится на Земле, в галактике или во вселенной, если на Родину улетит на одну душу больше или меньше?.. Ни-че-го...".
  - Странный ты человек, Эраст. Сначала куда-то спешишь, а теперь молчишь, словно в рот воды набрал. Ну, я-то не в накладе. Развлекусь и опять на боковую, а вот ты-то так и будешь мучиться сомнениями.
  - Ни-че-го, - произнес вслух доктор.
  - Что ничего? Ты о чем?
  - Так, мысли вслух. Я хотел понять, но чем больше тебя слушаю, тем больше запутываюсь.
  - А чего сложного-то? Ну, не можешь ты понять, как болит душа, но это не говорит о том, что она не болит. Вот как-то помню рубил я дрова, - Семеныч пустился в рассуждения, - и представляешь, промахнулся... топором себе по ноге, как хрястну...
  Эраст ярко представил картину, как будто сам себя рубанул топором:
  - Эх, ё... - скорчил он гримасу и рефлекторно поджал под себя ногу.
  - То-то, а мне каково было? Ты только вообразил, а я потом целый год мучился. Так-то, а говоришь ду-шаа-а... Я бы прогулялся. Ты как?
  Погода для прогулки была не лучшая. Моросил дождь, земля парила. Едва заметный туман поднимался вверх, смешиваясь с крошечными каплями, падающими с пепельно-серого неба. Во всем чувствовались уныние и грусть, перемешенные с желанием быстрее покинуть неуютную сырость.
  Эраст, едва вступив на мокрую дорожку, щелкнул клавишей электронного зонтика, спрятавшись от непогоды под купол.
  "Не сиделось в тепле?.. Чудак он... Стоит под дождем и улыбается... Чему?".
  - Эх, Эраст, скучный ты человек. Не можешь ты радоваться простым вещам, а мне их сейчас ох, как не хватает. Душа, мил человек, только тем и жива, что питается эмоциями. Вот капля упала на лицо - это хорошо или плохо?
  - Чего же хорошего?
  - Ничего, просто ощущаю, что живу, и это мне приятно...
  - Зачем ты остался на Земле? Почему стал хранителем? - Вопрос для Семеныча прозвучал несколько неожиданно. Интонация с этим удивительным нажимом на последнюю букву, чем-то напоминающая древний телеграф, показалась очень знакомой.
  - У тебя же всё записано или хочешь что-то другое от меня услышать? - Семеныч слегка задумался. - Я и сам толком не знаю, может просто испугался... Что там? Ты ведь то же не знаешь или... - внезапно в глазах хранителя мелькнула догадка. - Милый, а ведь это ты был тогда вместе с профессором-то Швар...
  - Молчи, - перебил его Эраст. Зря ты это вспомнил, - он злобно смотрел на хранителя. - Я чувствовал, что ничем хорошим наша встреча не закончится.
  - Боже мой, какие эмоции. Что, испугался разоблачения? Не бойся, не выдам. Ваши игры меня не касаются. Мне глубоко наплевать, что на Рай, что на Ад. Я не идейный.
  Взгляд врача изменился и теперь он смотрел на Семеныча с любопытством.
  - На Земле я задержался из-за друга, но тебе этого не понять... не мучайся доктор.
  - А Девил?
  - Вот те раа-з. Девила испугался... Решил от свидетеля избавиться... Глупо, Эраст. Глупо. Я же все записи встреч-то скопировал... А ты, что предполагал... Не такие мы и дураки, как могли тебе показаться. Девил - парень умный, за тобой который год хвостом ходит. Понять тебя пытается, а ты прыгаешь, то в одно обличие, то в другое, за тобой и не угонишься. Нет бы, сел и поговорил по-человечески, может, и договорились бы до чего.
   Если Эраст и предполагал подобный поворот событий, то уж во всяком случае, не сегодня. Получалось, что охотник-то совсем и не он...
  "Вляпался... Райский рябчик, попался в силок конквистадора... Удивительно... Узколобые выследили реконкиста... Бред... Такого просто не бывает...".
   - Опять в себя ушел... Что за манера у вас такая - чуть что произойдет, так сразу начинаете в своих мозгах ковыряться. Ты же исследователь... тебя чужие мысли и взгляды должны интересовать. Ну, спросил бы лучше, как это я тебя вычислил, всяко полезнее, чем умишком-то попусту скрипеть.
  - Ну, и как? - Вяло отозвался Эраст, продолжая прокручивать в голове сложившуюся ситуацию:
  "Тебе всё равно никто не поверит... О моем внедрении даже в Раю знают единицы... Я четыре цикла прожил в Аду и ни у кого не было сомнений на мой счет, а тут какой-то хранитель... Неужели ты думаешь, что я так легко сдамся...".
  - Не спеши. Я лучше напомню тебе одну историю...
  ***
  Мать кормящая - особый мир, где юность встречается с мудростью веков, зерна которой разбросаны по миллиардам книжных страниц. Их собирают седовласые профессора и сеют на целинных просторах молодых умов, в надежде, что когда-то и там расцветут сады.
  От сессии до сессии жилось Ивану весело... Быстро пролетел семестр, и на улицах снова выросли сугробы. На стеклах общежития кто-то вечерами рисует белоснежные цветы, а студенческая братия судорожно штудирует фолианты, трясясь от одной мысли - скоро экзамены.
  - Мать твою... Ванька, взгляни, они нам первым анатомию ввалили. Вот блин, - Володька тряхнул кучерявой головой. - Короче так... или сдаем, или армейские сапоги наденем...
  - У него сдашь, держи карман шире. В прошлом году говорят, почти всех завалил.
  Легенды и кафедральные байки, перемешенные с латынью и страхом, бродили по узким коридорам старой анатомки.
  - "Здесь мертвые помогают живым", а из студента делают солдата, - грустно пошутил Володька, чувствуя надвигающуюся расплату за прогулянные лекции и свой "длинный язык".
  - Пошли учить, авось пронесёт.
  - После клизмы обязательно, - Володька зло хихикнул.
  Три дня и три ночи жили, как в Аду. Ели лежа, спали стоя, и не выпускали из рук анатомический атлас. К исходу третьих суток соображали с трудом, но четко выговаривали латинские названия бугорков и отверстий, мышц и связок, органов и сосудов. В кошмарных снах приходил профессор, спрашивал и долго смеялся. Иван тут же просыпался и мутными глазами тупо смотрел в учебник, пытаясь вспомнить заданный вопрос.
  На экзамен пошли в первых рядах, с красными от бессонницы глазами. Трясущимися руками взяли билеты, набрали в латки человеческие останки и сели готовиться друг напротив друга за длинный стол.
  Иван прочитал первый вопрос, похолодел и написал на листочке первую римскую цифру.
  - Вань, - Володькин шепот, казалось, прогремел в тишине. Забыл, выручай... - Иван смотрел на товарища, пытаясь по губам понять смысл вопроса.
  - Это...
  - Ко мне идите, - раздался за спиной голос профессора.
  "Уже приглашает, мы же только сели, - подумал Иван, видя, как со своего места поднялся Володька и направился к преподавательскому столу".
  - А вам особое приглашение требуется?
  "Кому это он?".
  - Я к вам обращаюсь.
  "Кто здесь такой борзый? - Иван обернулся взглянуть на неслуха".
  Профессор восседал за столом, накрытым белой простыней и манил его к себе указательным пальцем. Остальное произошло очень быстро... Уже стоя в коридоре с раскрытой зачеткой в руках, где на месте оценки зияла пустота, Иван пытался осознать, что произошло...
  - Ну, что? Как там? - суетились вокруг одногруппики.
  - Выгнал... взял и выгнал...
  - Обалдеть... Вот дает... Зверствует...
  "Сол-да-туш-ки, бравы ребятуу-шки...- звенело в голове"...
  У выхода стоял преподаватель анатомии, переписывая в маленький блокнотик всех неудачников, приговаривая при этом:
  - Не расстраивайся. Завтра к восьми на кафедру. Всё решим...
   Утро выдалось серым и морозным. Ёжась от холода и потягивая табачный дым, у дверей анатомического театра постепенно собралась небольшая толпа. Оказалось, что все мало-мальски здоровые парни из параллельных групп оказались здесь. Явно намечалась какая-то работенка. Ждать долго не пришлось. Во двор, урча движком, вкатил грузовик, с большими деревянными контейнерами в кузове. Дверка кабины распахнулась, и из неё молодцевато выпрыгнул Василий Павлович - старший преподаватель кафедры.
  - Замерзли? Ну, ничего... сейчас согреетесь. Распорядок будет такой: первое - работаем, второе - работаем, третье - быстро сдаем экзамены, получаем зачетки и по домам. Всё понятно?
  Что сегодня всё утрясется, и не надеялись, но всё начинало потихоньку улаживаться. Отлегло... Народ заулыбался и весело загоготал.
  - Что построили новый анатомический корпус, вы знаете. Пора переезжать. Хорошие препараты уже отвезли, а здесь осталось всё, что подлежит захоронению. Этим сегодня и займемся. Контейнеров всего два и несколько гробов так, что набивайте все под завязку. Пойдемте, выдам пилы.
  В металлических ваннах с формалином плавали коричневые тела, издавая тошнотворный запах, к которому, наверное, ни когда нельзя привыкнуть. В тусклом свете сороковки набивали человеческими останками не струганные гробы, засовывая россыпью всё, что может убраться. С контейнерами оказалось сложнее. Их всего два, а человеческих тел много. Пришлось их пилить на мелкие части.
  "Расчленять человеческое тело не так и сложно, была бы под руками пила, другое дело, что противно это делать и осознавать...".
  Часа через два, задыхаясь от вони и мерзости происходящего, потянулись курить на свежий воздух. Контейнеры доверху заполнены и с гробами еле-еле подняты в кузов машины. Натянули тент... вроде всё.
  - Ну, поехали.
  Грузовик трясется впереди, автобус с похоронной командой сзади. До кладбища путь не близкий. Особо не зубоскалили, больше курили и думали о своём, иногда перебрасываясь дежурными фразами. Володька, отвернувшись, смотрел в окно, не пытаясь поддерживать общий разговор.
  - Смотри, - ткнул он Ивана в бок.
  На повороте, обогнав автобус, за грузовиком пристроился белый "жигулёнок". Дорога была неровная, снежные кочки. Грузовик здорово тряхнуло. Гвозди на одном из гробов не выдержали, и из приподнявшейся крышки наружу выставилась коричневая рука, помахав на ходу "жигулям"... Визг тормозов, и белая машина резко выскочив на обочину, уперлась бампером в сугроб, вызвав нервный хохот в автобусе.
   Кладбищенское поле было одно из новых еще не обустроенных и плохо обжитых своими постояльцами. Снежную равнину рассекала небольшая тропинка, ведущая от сторожки к окраине кладбища, где предусматривалось захоронение. Машине туда не пробраться. Василий Павлович оказался сноровистым мужиком, быстро соорудив из старых листов железа и веревки несколько салазок, на которые и выгрузили привезенное.
  - Эх, взяли... ещё взяли... поехали, поехали... Рули...
  "Бурлаки на Волге... мать вашу...".
  Рядом с березняком зияла огромная яма, больше похожая на котлован под фундамент небольшого дома, нежели на могилу. Двое могильщиков рубили промерзлый грунт огромными ломами, выравнивая ее края.
  - Вот это да. На улице минус тридцать, а они по пояс голые. Вот дают.
  - Помаши вон тем карандашиком, может, и сам оголишься.
  - И так же глотни, - при этих словах один из работяг потянулся к бутылке с водкой, в три глотка осушил её, и шумно выдохнул.
  - Говорят, он по шесть бутылок в день в себя заливает.
  - Ого... И жив еще... сума сойти...
  - Не долго...
  Не смотря на внушительные размеры ямы, привезенный груз в нее ни каким образом не убирался. Варианта было два: ждать на морозе часа три-четыре, пока расширят могилу или...
  Василий Павлович и здесь оказался сообразительным, предложив разобрать контейнеры. Ломать, не строить - это всем известно, но сделать это аккуратно на морозе, когда пальцы практически ничего не чувствуют... Хрр-р и человеческие останки градом посыпались на стоящих в яме могильщиков. Не до, ни после, Иван не видел подобного прыжка, каким оба кладбищенских преодолели высоту, со скоростью зайцев рванув по заснеженному полю...
  Вечером в кармане лежала зачетка с оценкой по анатомии, но радости не было. Было ощущение, что руки испачканы, и отмыть их уже ни когда не удастся.
  ***
  - Ну, как? Вспоминаешь?
  - Я-то тут причем?
  - Вот, так... таа-к. А кто же всё это устроил?
  - Что-то ты путаешь, хранитель, - Эраст изобразил подобие улыбки. - Реконкисты ни чем таким не занимаются. Мы не создаем образов, не планируем жизнь людей, не подстраиваем ситуаций.
  - Ну, вы прямо ангелы. Что ж ты в Аду-то потерял? Или так, просто в гости заглянул?
  - Это не для твоего ума, - доктор метнул злой взгляд на собеседника.
  - Точно, точно. Душе, нет ни какого дела до человеческих проблем. Мы же всего на всего дополнительное устройство шлюза автоматики так, кажется, вы нас когда-то назвали.
  Лицо Эраста менялось с каждой секундой, выражая все оттенки разочарования и обиды.
  - Напрасно дуешься. Я тебе не враг. Мы созданы разными, и с этим ничего не поделаешь, но цель-то у нас одна - стяжать... Человек призван собирать знания, а душа эмоции... Для чего вот, пока не знаю. Да собственно, какая разница... Всевышний решил так, значит надо, уж ему-то всяк виднее... С нами-то понятно, а вот с людьми - дело другое... Элохим, пожалуй, перемудрил, дав им и разум и душу. Бедняги с той поры мучаются, раздирая себя на части, и помочь им не сможет ни Рай, ни Ад.
  Выражение лица у Эраста вновь изменилось. В глазах промелькнуло удивление, смешанное с надеждой и искрой радости.
  - Так чего тебя в Ад-то забросили? - Семеныч рассматривал реконкиста, словно подкованную блоху. Не прикрытое любопытство выглядывало даже из ушей. - Смущаешься что ли? Раскраснелся-то вон, как девка в первую ночь. Я ж к тебе с открытой душой... всё, как на духу говорю, а ты молчишь, да затылок чешешь.
  - Крысы...
  - Где? - хранитель закрутил головой.
  - Брось дурить... Из-за крыс я здесь.
  - Вона как. Значит, в Раю подумали, что чума, метровые мутанты и прочие крысиные страсти дело рук конквистадоров, - Семеныч рассмеялся.
  - Можешь смеяться, сколько влезет, но я до сих пор не очень-то уверен в обратном.
  - Вот значит, для чего тебе Девил-то понадобился. А я-то никак в толк не возьму, чего ты всё вокруг него вьешься. Эх, Эраст, Эраст... чудаки же вы все, как я погляжу, что в Раю, что в Аду. С виду вроде умные, а приглядишься... Наговаривают друг на друга всякую всячину - смех, да и только. В Аду, сам знаешь, от одного слова "занос" - всех сразу прошибает понос, - хранитель закашлялся от смеха, - а в Раю, видать, всем крысы мерещатся. Хороши, нечего сказать.
  - А ты, - доктор непонимающе смотрел на Семеныча, - выходит и не тут и не там.
  - В точку. Я, дорогой товарищ, просто сторонний наблюдатель. Ни в чьи дела не лезу, в партиях не состою, и не за кого не агитирую. Я сам по себе.
  - Выходит, что свободный художник...
  - Можно и так сказать.
  - А как же Девил? Ты же его хранитель. От реконкистов его оберегаешь, таскаешься за ним, как за родным.
  - Это так, для забавы. Скучно одному, да вдобавок без тела...
  "Что-то не складывается... То он мне про товарища вещает, то про скуку... Ощущение, будто говорю с разными сущностями... Раздвоение души - это что-то новое...".
  - Ну, как знаешь, для забавы, так для забавы. - После небольшого размышления продолжил Эраст. - Делать-то что будем, художник?
  - А ничего.
  - То есть?
  - Вот тебе и то есть. Живи, как жил, только Девила не трогай и мне тело оставь, надоело без плоти летать.
  - Но консул...
  - Это не моя проблема, - перебил его Семеныч. - С консулом утрясай, как хочешь... Славно мы с тобой погуляли, будет потом что вспомнить... Эх, не чувствуете вы всей прелести жизни... воюете... а зачем, спрашивается? - хранитель запрокинул голову, подставляя лицо под мелкие капли дождя.
  
  Глава 11.
  - Я хотел бы поинтересоваться, что за переполох был устроен в Англии? Какому придурку пришла в голову мысль запугивать людей мутантами? Вы чего добиваетесь, чтобы завтра на вас охотились, как на крокодилов, или выращивали ради шкуры? Британцы только и говорят, что о крысах-мутантах, готовясь к атаке на наши убежища.
  - Мы думали...
  - Убогие. Мировое господство не завоевывается размерами, иначе на Земле давно бы царствовали слоны.
  - Мы хотели...
  - Молчать, - Серый окинул взором собравшихся на саммите. Думать позволено только объединенному разуму, а ваши мыслишки ни кого не должны касаться.
  Работающие телевизионные и радиостанции создавали активные помехи при трансляции речи лидера. Всё крысиное сообщество планеты люто ненавидело эти излучения, болью отдающиеся в каждой голове.
  - Грызите кабели, пожирайте запасы, люди с этим давно смирились, но не пугайте их. Испуганный народ - страшнее любого зверя. Они берут в руки оружие и мстят, а это уже война. В открытой драке нам не победить. Лучше уж пусть пашут, сеют и кормят нас, чем дырявят наши шкуры.
  ***
  Это только кажется, что семь лет это большой срок. Годы учебы пролетают быстро. Ивана пугала мысль, что завтра он станет дипломированным врачом...
  "...Стану, а самого главного ещё не успел узнать... Чего я хочу? Что готов для этого сделать?.. Я хочу... - но определить свое желание оказалось не так и просто".
  Он любил размышлять, когда смотрел на звездное небо, или стоял под сводами храма, рассматривая темные лики. Думал о смысле жизни, о будущем, мечтал об экспериментах...
  "Да, я хочу материальных благ, но вряд ли готов за них страдать... Духовные ценности хороши, но мучиться - это не для меня... Так чего же я хочу? Ради чего я буду преодолевать преграды? Казалось бы, простой вопрос, а ставит в тупик. Проще простого сказать, что хочу машину, квартиру, дом, но суть вопроса не в этом. Что я готов отдать взамен?.. Не знаю... Чаще всего люди хотят денег. Будут деньги, все купим - вранье! За деньги не купишь любовь, здоровье, а соответственно и счастье. Трудно представить себе никем не любимого, корчащегося от болей счастливчика. Если это так, то, наверное, каждый хотел бы быть здоровым и любимым - вот истина... Значит, я хочу счастья. Простого человеческого счастья... Хотеть-то хотим, но что нам мешает быть счастливыми? Почему миллионы людей несчастны? Что они делают не так? Почему, не смотря на их усилия, жизнь им преподносит только разочарования?"
  ***
  - Психология крыс - странный выбор, вам так не кажется? Из вас получился не плохой врач. Хорошая специальность, нужная обществу, а тут вдруг крысы. Ну, какой прок от этих исследований? Поймите, что тратить государственные деньги нужно с умом, - профессор снисходительно посмотрел на молодого аспиранта.
  "Не читал... Значит, обоснование даже не открывал... Академику читать вредно, и так всё знает, - размышлял Иван, тупо разглядывая массивную оправу очков".
  - Думаю, что я вас убедил, - профессор вздохнул. - Эх, молодежь, молодежь... Ну, вы согласны... тему однозначно следует поменять.
  - Извините, но я готов вас убедить в обратном.
  Профессор с удивлением посмотрел на юношу.
  - Ну-с, убеждайте, только не долго, у меня маловато времени.
  - По статистике, - Иван начал сходу, без лишних предисловий. - Девяносто процентов всех пожаров происходит от короткого замыкания, так говорят сами пожарные.
  - Бог с ними, хоть все сто, вам-то, что до этого?
  - Так вот по этой же статистике известно, что пятьдесят процентов этих замыканий совершают крысы, перегрызающие кабели.
  Профессор внимательно следил, как Иван, расставив широко ноги, жестикулирует правой рукой в такт словам.
  - И это еще не всё. На этих пожарах гибнут люди. Число этих жертв сравнимо с потерями наших войск в Афганистане.
   - Всё? - профессор встал, желая прекратить дискуссию.
  - Нет, - Ивана понесло. - Крысы уничтожают ежегодно до трети собранного урожая, - он сыпал цифрами, показывал графики и сводки статуправления. - А вы говорите, что нет прока. До сегодняшнего дня нам мало чего известно...
  - Достаточно, - профессор махнул рукой. - Занимайтесь хоть крысами, хоть сурками, мне всё равно, но только не у меня на кафедре. Я не собираюсь тратить своё время на ваших крыс, - он раздраженно прошелся по кабинету. - Передумаете, приходите, а сейчас всё, у меня больше нет времени. Прощайте.
  ***
  - Решил уехать? Может, передумаешь, а Вань? - Серега похлопал друга по плечу. - Да не переживай ты так.
  - А как надо? Смотреть поросячьими от счастья глазами и радоваться, что пустили к кормушке... Нет уж, увольте... Не получилось здесь, буду искать в другом месте. Не может быть, чтобы в целой стране не нашлось хоть одного трезвомыслящего человека. Я ему, люди гибнут, а он мечется, как тигр по клетке, и слушать не хочет. Ну, скажи, где логика? Такие исследования могут...
  - Не начинай.
  - Вот и ты туда же.
  - На меня-то не злись. А профессора понять можно. У него свои резоны, а от тебя только головная боль.
  - Ну, вот и спасибо. По крайней мере, всё понятно. Давай прощаться... Может, когда-нибудь увидимся. - Иван резко оборвал разговор, протянул проводнице билет, и поднялся в вагон. - Пока...
  Колеса стучали на стыках... ты-за-чем, ты-за-чем, ты-за-чем... в тамбуре клубился дым, а за окном мелькали ельники и березняки, серые домики и полосатые столбы...
  "Домой... А есть ли он у тебя?.. Сколько ты там не был?.. Зачем едешь?.. Интересно, а клен еще стоит у монастырской стены?.. Мать конечно обрадуется... Предупредить нужно было... Маришка говорят, вышла замуж и родила сына, надо же... Мать писала, что отец пьет безбожно... Полечить бы...".
  ...Ты-за-чем, ты-за-чем, ты-за-чем...
  - Домой. Это правильно.
  Иван оторвал взгляд от окна. Напротив него покачивался седой гражданин с каменным выражением лица, в старомодном костюме и кожаном портфелем в руке.
  "Курьер... - всплыло из глубин памяти".
  - Узнали. Вижу, что узнали. Прошу прощения, Иван Павлович, служба.
  Четко вспомнилась последняя встреча, разговор, документы...
  "Почему я ни разу о нем не вспомнил?".
  - О, если бы все помнили, что с ними в этой жизни происходит то, пожалуй... впрочем, сейчас разговор не об этом. Дело у меня весьма спешное и не требует и малейшего отлагательства. Так, что уделите мне немного времени.
  Иван сильно изменился за годы учебы. Исчез юношеский максимализм, упрямство переродилась в упорство, а любопытство заменила жажда познания. Курьер вызывал у него теперь не малый интерес, а необычность ситуации только его подогревала.
  - Я собственно к вам по поводу профессора.
  Не приятные воспоминания и осадок, оставшийся после разговора о теме диссертации, подступили комом к горлу. Сложно было не заметить, как Иван изменился в лице.
  - Понимаю, понимаю, что эта тема не лучшая для разговора, но так сложилась ситуация. Вы уж меня простите.
  - Что вы хотите узнать?
  - Не обратили ли вы внимания, Иван Павлович, на то, что профессор разговаривал с вами как-то не так... Ну, скажем, слегка не обычно? Может как-то отличалось его поведение? Может быть, вы подметили еще что-то не стандартное или не характерное для него?
  - Если не считать, что он всё время куда-то торопился и совершенно не желал слушать мои доводы то, пожалуй, ничего не обычного в его поведении не было. - Ивану было совершенно не понятно, куда клонит так называемый курьер, но с другой стороны было приятно, что кто-то проявляет не поддельный интерес к его персоне
  - А скажите, Иван Павлович, не знаком ли вам некто по фамилии Шварц?
  - А причем здесь профессор и Шварц?
  Колеса отбивали ритм... ш-вар-ц, ш-вар-ц, ш-вар-ц... память ничего не подсказывала... в тамбур входили и выходили пассажиры, абсолютно не замечая разговаривающего с Иваном человека с кожаным портфелем... клубился табачный дым, а за окном мелькали деревеньки.
  - Порой так получается, что самая откровенная беседа складывается с незнакомым человеком, а лучшего места, чем поезд, просто не найти, - курьер извлек из кармана жилетки старинный хронометр, и приподняв серебряную крышечку украшенную вензелями, взглянул на циферблат. - Что ж, время у нас предостаточно так, что могу удовлетворить ваше любопытство. Только предупреждаю заранее, что проку от моего рассказа будет мало. Всё, что я вам расскажу, вы забудете, как только мы расстанемся.
  - Скрытные вы уж больно. В жизнь людей лезете, не спрашивая разрешения, а о себе-то помалкиваете, да еще и памяти лишаете. Прямо масоны новоявленные.
   От такого сравнения курьер рассмеялся.
  - Если это так, то верно не лишено смысла. Представьте, что все тайны жизни вдруг стали вам известны. Что будете делать дальше? В чем будет смысл вашей жизни?
  Иван задумался, такой постановки вопроса он не ожидал, представив на секунду жизнь, в которой всё понятно, но лишено смысла...
  - Кто же вы все-таки? - Спрашивая, он полагал, что услышит о Боге или что-то в этом роде, но...
  - Нет, нет, что вы. О Создателе я знаю ничуть не больше, чем вы о крысах... Как бы это вам попроще объяснить... Понимаете, меня, в сущности, и не существует. Даже мой образ, прошу прощения, позаимствован у вашего разума.
  Иван резко тряхнул головой, словно пытаясь выгнать из нее все мысли вместе с курьером.
  - А вот трясти головой, и стучать себя по затылку бессмысленно, - наставительно сообщил гражданин с портфелем. Вот ведь незадача. Говорите, что хотите знать, а чуть я открыл рот, вы себе голову норовите повредить. Вот и выходит, что и рассказывать-то вам, Иван Павлович, нет ни какого смысла. Единственное скажу, что не всё в этом мире выглядит так, как мы видим, и не всё, что мы видим, поддается осмыслению разумом человека.
  - И всё же? - Справившись с ситуацией, произнес про себя Иван.
  - Я тот, кто пытается исправить свои ошибки. Когда-то меня хорошо знали на этой планете, но сейчас моё имя вам ничего не скажет.
  - И всё же? - Настойчиво повторил Иван.
  - Элохим, - прозвучало в сознании.
  "Одно из имен Бога... - всплыло в памяти".
  - К Всевышнему, поверьте, я не имею ни какого отношения. Скорее я ваш коллега, натворивший много глупостей в своей жизни. Что же касаемо Шварца, то я очень рад, что вы с ним не знакомы. Со своей стороны могу только пообещать вам, сделать всё от меня зависящее, что бы эта встреча никогда не состоялась, - визитер вновь взглянул на свой хронометр. - Извините, что так случилось, но вам отчасти тоже предстоит исправить ряд моих ошибок, за что я вам заранее благодарен. Запомните лишь одно - вселенная наполнена разумными существами, уж я-то теперь это знаю доподлинно, и не человеку всё и за всех решать.
  - А профессор?
  - Ну, да, профессор... Забудьте... Считайте, что вам просто не повезло. На новом месте всё устроится, как нельзя лучше. И помните, что человек - это только часть целого.
  Колеса отбивали ритм... ты-ку-да, ты-ку-да, ты-ку-да... покачивало вагон... входили и выходили пассажиры... суетилась проводница, а за окном проплывал бесконечный, земной пейзаж...
  Глава 12.
   В кубрике было душно. По не понятной никому причине считалось, что жилище конквистадоров должно напоминать кельи монахов, в которых аскетизм присущий Аду доводился до крайней степени. Стол, стул, железная кровать и гвоздь в стене для одежды - вот собственно и вся обстановка. Серые стены и тусклый свет дорисовывали картину временного пристанища. Девил лежал на кровати и тупо разглядывал шершавый потолок, когда в дверь постучали.
  - Гриш, я на минутку. Позволишь?
  - Семеныч, заходи, я не сплю, - что это он, можно было не сомневаться.
  Только Семеныч продолжал упорно называть его Григорием. Сам Девил с трудом привыкал к своему настоящему имени. Иван Павлович, казалось ему, звучит роднее и привычнее. Его мозг еще полностью не адоптировался к реальности и его "я" время от времени возвращалось к знакомому образу и мыслям Ивана.
  "Григорий, Иван, Федор, Кузьма... сколько их было... И все наследили в моих мозгах, - отчего-то грустно подумал конквистадор. - Придется с этим мириться... Я единственный из всех, кто помнит всё... Плохо это или хорошо?.. Кто ж его знает... Для человека раздвоение личности уже беда, а тут расчленение какое-то... Сам иной раз не понимаю, кто во мне говорит, толи тот, толи другой...".
  - Гриш, может, на меня все-таки взглянешь... да перестань ты пялиться в потолок. Как ни как, а я в гости пришел. Пивка вон тебе принес. Да и сам видишь при новом теле. Неудобно вот только, но ничего пообвыкнусь.
  - Ничего, растопчешь, как новые ботинки, - отозвался Девил, не отрывая взгляда от потолка.
  - Да чего там? Картины что ли? - Семеныч взглянул на потолок, но ничего, кроме выщербленного бетона не заметил. - Будет тебе хандрить. Вставай, належишься еще в хранилище.
  - В каком это еще хранилище? - Взвился конквистадор, одним движением сев на кровати.
   - Да ты не ори так. Людей перебулгачишь. Они спросонья-то тебя быстрее туда упекут.
  "Да он же пьян...".
  - По какому же поводу ты так набрался?
  - Да брось ты. Просто подсунули паршивенькое тельце, - Семеныч выдохнул вместе со словами облако перегара. - Две бутылки пива и залил-то в него, а оно, как ватное, будто ни разу и не пивало. Вот дает...
  "Какое амбре... смрад, просто не продохнуть... ни окна, ни вытяжки... понастроили хрен знает чего...".
  - Семеныч, ты дверь хоть открой, а то дышать уже нечем...
  - Вот я тебе и говорю, что тельце-то так себе, второй сорт. Эраст - паразит пожадничал.
  - Шел бы ты к себе вместе с пьяным телом. Завтра поговорим, - Девил удерживая Семеныча за плечи, пытался направить его к выходу.
  - Какое там завтра, - вцепившись руками в косяк, затараторил хранитель. - Завтра-то может у тебя совсем и не будет.
  От удивления Девил расслабил руки, от чего Семеныч медленно сполз на пол, и устроился у стены, явно не собираясь расставаться.
  - Григорий Алексеевич, ты уж прости нас. Я сам-то хоть куда, а вот оно - зараза, подводит. Може, сидя-то и лучше. Мне тебя и так видать. Я ж это чего... А ну, да... предупредить я тебя хотел... Но вот о чем? Убей Бог, уже не помню. Провал какой-то, - Семеныч позевнул. - Пожалуй ты прав... я пойду к себе, штормит меня что-то... - Словно сопротивляясь ураганным порывам ветра, он медленно поднялся на ноги. - Я не-е на-пи-вал-ся... слышишь... Гри-ша, я не на... - шатаясь и опираясь о стену, Семеныч медленно удалился, оставляя за собой пивной шлейф.
  "Ну, да... молока перебрал, я так и понял... Что он там о завтрашнем дне?.. Эраст зря его напоил... Может и мне хлебнуть и забыться?..".
   Легкий нажим и пробка поддалась. Пиво было пенистым и противно-теплым.
  "Как он такую дрянь только пил?..".
  Понять, что наступило утро, в кубрике, где нет ни одного окна и часов, так же сложно, как осознать само время. Доносившийся из коридоров шум жизни был единственным указанием на то, что Ад не спит. Мысли в голове Девила шевелились медленно, наталкиваясь друг на друга, как слепые котята. Голова раскалывалась от тошнотворной боли, а перед глазами струился туман, размывая очертания окружающих предметов. Попытка приподняться на кровати привела к включению в голове адской центрифуги, отбросившей ослабевшее тело конквистадора назад.
  "Я что, пьян? - мысль просочилась из глубины сознания не получив ни какого подтверждения от памяти".
  Единственное, что удалось вспомнить - это теплое пиво и Семеныча, покидающего кубрик, как подгулявший боцман таверну, еле держась на ногах и определяя курс только по внутреннему компАсу. Осмотревшись, насколько позволяло состояние, Девил не обнаружил пивной бутылки, из которой вчера сделал единственный глоток, сыгравший с ним злую шутку. Предполагать, что её утилизировал робот-уборщик, было не серьезно, так как послушные механизмы ничего не делают без разрешения человека.
  "А я-то, как раз, ни кого и ни чего не просил... Кому она понадобилась?..".
  Какое-то время он ещё провел в кровати, борясь с тошнотой и головной болью. Постепенно разум включился в работу, возвратив конквистадору способность здраво рассуждать. Медицинские знания и опыт двух последних внедрений рисовали четкую картину отравления сильно действующими...
  "От глотка пива такого уж точно не бывает... Значит... А Семеныч?".
  Он нажал клавишу вызова на коммуникаторе.
  - Слушаю тебя Девил, - вместо хранителя ответил Эраст.
  Что-то неприятное кольнуло сознание конквистадора. Стараясь говорить, как можно спокойнее, он демонстративно позевнул и чуть наиграно произнес:
   - Привет Эраст. Где хранитель-то мой? Спит что ли? Мне бы перекинуться с ним парой слов.
  - К несчастью, - Эраст говорил холодно и без интонации. - Твоего хранителя пришлось сегодня аннигилировать.
  - Как?! - Вскрикнул от неожиданности Девил.
  - Подтвержденный "занос" с признаками распространения на окружающих. Пострадала дежурная смена охраны хранилища. Пришлось произвести экстренную дезинфекцию.
  "Говорит явно под запись регистратора... Дьявольщина... Что происходит?..".
  - Я срочно хочу встретиться с консулом, - конквистадор попытался надавить на последнее слово.
  - Извини, Девил, но нельзя. Я был обязан объявить карантин.
  - А...
  - После, Девил, после...
  Эраст прервал разговор, оставив конквистадора один на один со своими мыслями.
  "Эраст... За что он расправился с Семенычем?.. Хранитель хотел меня предупредить... О чем?.. Он говорил... Идиот... Как я не догадался... Теперь же моя очередь...".
  Только сейчас он обратил внимание, что дверь в кубрике закрыта.
  "Ха-ха-ха. В лагере борцов за идеалы оказалась грязно и неуютно, как и везде... Как быстро пристанище превратилось в камеру, а друзья в тюремную стражу... Семеныч - лесная душа, что ж ты не уберёгся-то?.. То, что я сам попал в клетку - не страшно, а вот ты... Сам умирал, а приполз предупредить... Тоска... Боже, какая тоска... Эх, Семеныч, Семеныч...".
  - Гриш, ну не убивайся ты так... сердце-то уж не рви.
  Девил чуть не подпрыгнул на койке.
  - Жив старый пень. Я-то...
  - Началось... То Семеныч, какая тоска, а тут нате, пожалуйста, и сразу пень. Обидно это мне слышать, Григорий Алексеевич, - хранитель, как всегда балагурил.
  - Ты где?
  - Где ж мне быть... У тебя. Сам понимаешь, где-то надо было прятаться. Тесновато, правда, у тебя в мозгах, как селедка в бочку разные сущности понапиханы, но мне-то что оставалось делать. Ты ж не в себе был, спросить некого...
  - Черт ты старый... Как я тебе рад. Давай по порядку, а то тарахтишь, аж голова вспухла.
  - Ну, коли рад, дело другое, тогда слушай, - и Семеныч подробно рассказал о разговоре с Эрастом. - А потом, понимаешь, подсунул мне этот гаденыш свою отраву, ясное дело меня и развезло. Как до тебя добрался, помню смутно.
  - Я ведь грешным делом подумал, что ты перебрал.
  - Угу, того и смотри. Где это видано, что бы меня бутылка пива с ног свалила... А потом они меня в лабораторию приволокли.
  - Кто они-то?
  - Эраст и его подручные... Очухался я только на кресле аннигилятора. Они суетятся, бегают. Чую конец приходит.
  - Ну... да не тяни ты.
  - В самый последний момент я из тела выскочил. Они так торопились, что зачистку не проверили. Я ждать и не стал, деру дал. Послонялся немного. Делать нечего, к тебе в мозги залез. Прятаться надо же где-то, а без тела, сам знаешь, враз застукают. Кстати, представляешь, он всю смену охраны хранилища на тот свет отправил. Вот стервец.
  - Влипли мы с тобой.
  - Это ещё посмотрим, кто влип, - петушился Семеныч. - Ты давай оклёмывайся, да делом займёмся. Мыслишки кой какие у меня есть. Ты спи, а я тут с народонаселением твоим пока пошушукаюсь, может чего и придумаем.
  "Живой... Это хорошо... а то я уж в панику ударился... Эраст подлец, кто бы мог подумать...".
  - Заканчивай причитать. Спи, давай...
  Глава 13.
  Такой главы нет, и не будет. Суеверия заели...
  Глава 14.
  Для кого-то может и в тягость бродить по чужому разуму, но вот Семенычу совсем не привыкать. Сколько уж лет прошло, как он лишился своего тела.
  - Вот так и скитаюсь, как не прикаянный. Ну, вы-то тут как?
  - Ты особо-то не шуми, чай не в лесу. Вишь горластый нашелся, люди почивают, а он гогочет.
  "По выговору, явно, Козьма из своего угла отозвался. Он тут, можно сказать, сторожил, если не считать самого Девила. Крепкий купчина, из Нижегородских будет. Он с Девилом с первой вылазки. Помнит еще, как поляков под Москвой гоняли в 1612...".
  - Ты Кузя не бузи, а давай поднимай всех помаленьку. Дело есть, потолковать надобно, - урезонил его Семеныч. - Времени у нас в обрез.
  - Ну-с, кто тут рас-ко-ман-н-довал-ся?
  "Это, надо полагать, господин полевой генерал-штаб-доктор Николай Филиппович изволили подняться... Драку под Смоленском и Бородино частенько вспоминает... Говорят, был пожалован орденом Святой Анны... Бравый вояка, ничего не скажешь... Французов, правда, слегка недолюбливает, а так мужик свойский, не смотря, что немец по крови...".
  - Вы, господин генерал, на горло меня не берите, а лучше присоединяйтесь. Разговор серьезный будет.
  - Григорий Алексеевич! Иван Павлович! - Позвал хранитель. Вы-то чего? Как ни как, а старые знакомые. Подгребайте. Остальных постояльцев прошу сильно не беспокоиться, хотя...
  В сознании конквистадора промелькнула странная тень...
  "Может, показалось?.."
  - Секундочку, господа...
  Семеныч мгновенно проскочил несколько сотен нейронных переходов и заглянул в спайку свода гиппокампа. Здесь обычно не любят появляться человеческие сущности. Место стыковки эмоций и памяти не лучший уголок мозга, где можно спокойно провести время.
  - Вот так встреча. Кого-кого, а тебя всяк не предполагал здесь увидеть.
  Потревоженная крыса, сверкнув злыми глазками, в долю секунды исчезла в сплетении нейронов.
  "Гоняться за Серым по мозгу... Нет уж, увольте...".
  - Всех поднял, а сам черт знает, где лазишь. - Выговорил Григорий Алексеевич.
  - Да-с, не прилично себя ведете молодой человек, не порядочно. Собрали целый совет, как в Филях, а сами исчезли.
  - В глаз бы тебе дать для схожести, - подытожил Козьма.
  - Тихо, тихо. Всё оказалось сложнее, чем я предполагал, но давайте по порядку...
   Рассказ Семеныча весьма расстроил собравшихся. Третий час подряд они спорили, пытаясь придумать план спасения конквистадора.
  - Что толку спорить, если мы никак не можем повлиять на Эраста. Он загнал нас в ловушку и вот-вот уничтожит.
  - Не можем или не знаем как? А это, замечу, вещи абсолютно разные.
  - Генералу виднее.
  - Умничаешь. Ты лучше сам что-то предложи. Семеныч дело говорит...
  "Разговаривают, разговаривают - одна болтовня... Тысячи слов произносят, а информацию передать ума не хватает... Трещат, как сороки, а понять друг друга не могут... В материальном образе, давно передрались бы... Еще про нас судачат... Тоже мне, низшую форму жизни нашли... Слушать противно... Пропадешь с ними..."
  - Иван Павлович, представляешь, я в гиппокампе Серого видел. Он, похоже, здесь, как и я, без приглашения обитает. Может пригласить, авось чего подскажет.
  - Семеныч, ты о ком?
  - Это он о моей крысе.
  "Как же не твоей... Гляди-ка, хозяин нашелся... Держи карман шире...".
  - Господа, да вы совсем сума посходили. Здесь серьезный разговор, а у вас шутки.
  - Не переживай генерал, всё серьезно. Поверь мне, крысы не такие и глупые, как тебе кажется.
  "Другое дело... При такой постановке вопроса, отчего ж не поговорить...".
  - Серый, - позвал Семеныч. - Знаю, что слышишь, давай присоединяйся...
  ***
  Поднявшись на небольшую возвышенность, они долго рассматривали долину, стараясь скрыть свое присутствие от посторонних глаз.
  - Вон там на холме главный корпус, а чуть правее лаборатория.
  - Видно плохо, бликует. Поближе бы подойти.
  - Нельзя, у них везде камеры видеонаблюдения понатыканы. Дождемся лучше ночи.
  - Бестолку. Взгляни... Что я тебе говорил... радар у них там.
  - Да... сюда и ночью не сунешься... давай в обход... вероятно, что они только долину контролируют.
  - Можно попробовать...
  Словно от порыва ветра вздрогнула веточка вереска и две тени быстро растворились в вечерних сумерках.
  По склону двигались быстро, почти не прячась.
  - Держись ближе к кустам.
  - Да ладно, не паникуй.
  - Не выделывайся. Риск должен быть оправдан, - бросил на ходу старший. - Разведка любит тишину и скрытность. Кто его знает, что они еще для охраны приспособили.
  Разведчики, сделав большой крюк, вышли на южный склон, когда солнце почти скрылось за сопками. Оказавшись в противоположной стороне от долины, оба упали в траву и шумно выдохнули.
  - Ну, ты как?
  - Голова почти прошла, здесь не чувствуется сильного излучения.
  - По себе знаю, поначалу всем тяжело бывает. Без привычки всегда так. Давай немного отдохнем.
  В полукилометре от них белели строения административного домена со сторожевыми вышками по периметру.
  - Поскорей бы найти этот генератор.
  - Да уж. Хорошо если не под землей его соорудили, а то намучаемся.
  Тыл домена, как и предположили, практически не охранялся, не считая нескольких рядов колючей проволоки и двух лазерных датчиков, которые удалось быстро обесточить. Путь был теперь открыт.
  - Сообщи координаты основной группе. Пусть выдвигаются, а мы пока поищем генератор.
  - Вот это всегда, пожалуйста.
  Кабель, идущий к лаборатории, нашли быстро, а вот с генератором возникла неувязка...
  - Не ковыряйся ты...
  - Сам попробуй.
  - Черт, да здесь броня.
  - Тихо... замри...
  Лабораторный шлюз засопел, распахивая двойные створки. Мгновенно сработали датчики движения, включая уличные фонари, залившие синеватым светом узкую дорожку, ведущую к главному корпусу. Разведчики вжались в землю...
  - Я благодарю тебя, - консул протянул руку Эрасту, - за бдительность и своевременно принятые меры. Кто бы мог подумать, что всё так обернется. Конечно, мне жаль Девила, но в данном случае это продиктовано жизненной необходимостью. Не надо не провожай. Я хочу немного прогуляться, а с аннигиляцией не затягивай, пусть это произойдет не позднее завтрашнего утра.
  - Как скажете, консул, - за уходящим Эрастом сомкнулись створки шлюза.
  Несколько секунд консул стоял на месте и смотрел на звездное небо.
  "Кто бы мог подумать... Кто бы мог подумать... Следует немедленно отозвать всех конквистадоров... Да... Ничего уже не исправишь, - он повернулся и медленно пошел по гравию, показавшимся ему, влажным от вечернего тумана, росы, или стоявших в глазах слез".
  - Какие тонкие натуры - театр, да и только.
  - Не бубни, копай. Придется справляться самим, наши не успеют сюда добраться.
  - Подожди, - молодой выпрямился. - Не думаю, что весь кабель в бронированной оплетке. В здании-то он наверняка не защищен... не от кого...
  Рвать обшивку корпуса оказалось ничуть не легче. Она едва поддавалась. Мышцы сводило от напряжения, но отступать некуда. Кроме них уже помочь Девилу больше ни кто не может.
  - Есть, поддается... тяни...
  В образовавшийся лаз едва можно было втиснуть тело.
  - Ничего и не такое видели. Давай потихоньку.
  За обшивкой было душно. Некоторое время пришлось ждать, пока глаза привыкну к темноте. Кабель тянулся вдоль стены вверх и везде, где можно было достать, прощупывалась холодная металлическая оплетка.
  - Может выше. Где-то должна быть муфта.
  Они не ошиблись. Место спайки было заизолировано сырой резиной.
  - Ну, вот и добрались. Осталось только разорвать, - оба замолчали, понимая, чего это будет им стоить.
  - Скоро рассвет.
  - Да.
  - Боишься?
  - Не то что бы... Жить, конечно, веселее, чем обугливаться на высоковольтном... - он не договорил.
  - Ты прав, у нас нет шанса спастись, но есть шанс спасти - вот, такой, брат, жизненный каламбур получается.
  - Ты готов? Начали...
  Острые зубы впились в оплетку, разрывая ее на части...
  ***
  - Девил, внимание! Мне сообщили, что сейчас будет обесточен лабораторный корпус. Приготовься. Пока они включат резервный генератор у нас будет не более трех минут, - Серый говорил, понимая, что за эти минуты будут заплачено жизнью двух отчаянных крыс.
  Внезапно мигнуло и погасло освещение.
  - Электронный замок отключен. Пошли.
  Девил осторожно толкнул дверь, но она не открылась.
  - Фиксатор подними, - командовал Семеныч. - Спокойно. Вот так. Пробуй.
  Дверь легко распахнулась.
  - Не спеши. Опусти фиксатор и закрой дверь. Когда подключат энергию, она автоматически закроется.
  Управлять телом конквистадора было ничуть не сложнее, чем любым другим. Семеныч без труда раздавал команды, хорошо ориентируясь в лабораторном лабиринте.
  - Держись рукой за стену и медленно иди по коридору вдоль правой стены.
  - Там же аннигиляционная камера.
  - Правильно. Нам туда и нужно. Где-где, а там нас искать не будут.
  Лоб Девила покрылся липким потом.
  - Чего-нибудь поприятнее придумать не могли?
   - Не суетись, сейчас не время. Где там этот поворот?
  Девил нащупал рукой вход.
  - Кажется здесь.
  - Раздвигай и входи. Чего ждешь?
  Едва за конквистадором сомкнулись металлические створки, как в помещении загорелось дежурное освещение. В коридорах слышалась беготня и крики дежурной смены.
  - А дальше что? Похоже, что поменяли шило на мыло. Эта дверь теперь тоже заперта.
  - Девил, не морочь голову...
  - Хорошо тебе рассуждать, когда её у тебя нет. Может, объясните всё до конца?
  - На дебаты времени нет, - Семеныч не преувеличивал. В коридоре заревела сирена. - Слышишь, как всполошились. Тебя ищут.
  - Значит...
   - Ничего не значит. Посмотри лучше в углу, у них там реанимационная стойка была.
   - Ну, есть.
  - Вот и славно. Теперь слушайте меня внимательно, - Николай Филиппович, без предисловий принял эстафету у Семеныча. - Варианта у нас два: сдаться без боя и второй - удрать, а уж потом, даст Бог, дать бой. Думаю, что вы выберете последний. - Генерал рассуждал просто и без затей. - Не тяните, голубчик, времени мало.
  - Ясно, что второй, - быстро отозвался Девил.
  - Тогда надобно умереть, - со свойственной ему простотой, произнес генерал.
  - Но как?
  - Это уже к Григорию Алексеевичу. Он научит.
  - У нас тут, понимаешь ли, бригадный подряд, - не удержавшись, хихикнул Семеныч.
  - Всё просто, следуй моим инструкциям, - Григорий Алексеевич торопился. Попадать в руки Эраста, явно, не входило в его планы. - ...После того, как нажмешь на дефибрилляторе разряд, твоё сердце остановится, и мы все беспрепятственно сможем покинуть твоё тело и соответственно Ад.
  "Как-то это всё не..."
  - Девил, не тяни. Давай...
  Характерный щелчок... запах обожженной кожи... на полу бездыханное тело конквистадора.
  - Вот, собственно и всё, а ты боялся. Все в сборе? Григорий Алексеевич, Иван Павлович, вы здесь?
  - Порядок, Семеныч.
  - Девил, ты-то жив?
  - Вопрос философский, - грустно откликнулся конквистадор, рассматривая из-под потолка собственное тело.
  - Ничего, привыкнешь. Господин генерал, вы как?
  - Помню под Смоленском, прижали нас французы...
  - Всё понял, не продолжайте, - веселился Семеныч.
  - Серый, а где наш богомолец? Кузьма-то где? Неужели застрял. Говорил дурню, что б меня держался, а он...
  - За дурня-то я те счас навешу...
  - Ну, слава Богу, видать все живы. Ну, господа-товарищи, тогда в путь...
  В предрассветных сумерках было хорошо заметно, как над лабораторным корпусом поднялась стайка фосфорно-зеленых светлячков, устремившихся к розовеющему небу.
  "И кому только на ум пришла эта шальная идея?.."
  
   Глава 15.
  - ... Кто сможет заменить тебе ушедших из жизни?
  - Глупый вопрос. Никто и никого не заменит. Каждый индивидуален.
  - Не скажи... Какая к черту индивидуальность... Посмотри-ка, тело-то у всех устроено принципиально одинаково. Душа тоже... Иван Павлович, ты-то хоть поддержи меня.
  - Чем же мы тогда отличаемся? - перебил Семеныча Серый.
  - А ни чем.
  - Эк куда хватил. Это вы сударь, однако, погорячились. По-вашему выходит, что...
  - Ваше превосходительство, не путайте меня ради Бога, сам собьюсь... Я ж о физическом смысле толкую. А вот содержание-то у нас разное. У одного душа всякую грязь приемлет, а другая только святостью и живет.
  - А-а, вон ты куда гнешь...
  - Чаще, конечно, смешанные варианты встречаются, что-то вроде меня. За жизнь, как говорится, и хорошего и плохого понабралось с лихвой... Души-то они, как пчелы, собирают пыльцу и несут каждая в свой улей.
  - Узнать бы, где мой.
  - Придет время, найдешь.
  - А хорошо здесь, однако...
  Ветер гнал на восток молочно-белые корабли облаков, на одном из которых устроились семеро новопреставленных.
  - Далеко ли собрались, православные? - Перепрыгивая с облака на облако, к ним приближался гражданин в старомодном костюме и кожаным портфелем в руке...
  "ЧуднО... идет, как по земле, даже ноги в облаке не вязнут... Да это же Элохим... Любопытная вещь, как зовут, знаю, а вот откуда... совсем не помню...".
  - Смотрю, привыкаете понемногу. Это хорошо, - гражданин без лишних разговоров извлек из портфеля пачку бумаг. - Вот ваши документы и ордера. Разбирайте.
  - Что... и здесь бюрократия? - Поморщился Иван Павлович.
  - Бюрократия, не бюрократия, а пристраивать вас на жительство как-то нужно. Не ютиться же вам вечно на пересыльном пункте. В измененной реальности...
  - Какой реальности? - Переспросил Семеныч.
  - Измененной, измененной... Если не нравиться можете называть по-другому.
  - Это как же?
  - Вариантов хоть отбавляй, - начал перечислять гражданин с портфелем, - зазеркалье, потусторонний мир, другое измерение, тот свет, загробный мир...
  - Гриш, смотри, смотри, - Семеныч вскочил и замахал руками. - Михалыч! Давай сюда... Греби к нам! Гриша, это ж Михалыч - агроном из Завидова... Помнишь?
  Среди колосящейся на облаке пшеницы, метался агроном, и с остервенением выдирал беспрерывно прорастающие то тут, то там васильки и ромашки.
  - Михалыч, да брось ты их.
  - Некогда, некогда... видишь прут недуром... весь урожай загубят....
  Пшеничное облако исчезло, как мираж, а на его месте появилось другое, с покачивающимися под ветром соснами, речонкой и, рубленым пятистенком на краю молодого березняка. Сосновый бор медленно причалил, наполнив воздух ароматом осенней листвы.
  "Что-то похожее я не раз видел во сне...".
  Тишину нарушил собачий лай.
  - Бонька?! Я ж её по голосу...
  Из перелеска навстречу Семенычу уже мчалась здоровенная лайка.
  - Ко мне девочка, ко мне!
  Мохнатая зверюга в несколько прыжков преодолела поляну и прыгнула егерю на грудь.
  - Моя, моя... - Семеныч трепал собаку, а та лизала ему руки и лицо, виляя свернутым, как крендель, хвостом. - Ну, вот и встретились...
  - Прощайся с попутчиками и переселяйся. Держи вот свой ордер, - Элохим протянул документ.
  - Э-э, мил человек, так не пойдет. Выходит, что теперь все порознь, - Семеныч насупился.
  - Ну, это уж вы как хотите. Вон, Кузьма, с твоего дома глаз не сводит. Желаете, так вместе живите.
  - Значит, разъедемся мы на своих облаках, и поминай, как звали. Я по лесу буду до одури лазить, Палыч в лаборатории засядет, крысам хвосты крутить, а генерала на Бородино отправим, и все при деле... красота...
  - Что же вас не устраивает? - Элохим улыбнулся.
  - Это ты у народа спроси, я тут не оракул. Может, их-то, как раз, всё и устраивает.
  Пока разговаривали, к пересыльному пункту пришвартовывались новые облака...
  - Чего зря лясы точить. Коли положено, надобно брать.
  - Проснулся, купчина. Тебе только мошну и набивать. Хоть облако в свой карман, но засунуть.
  - Зря ты душу обижаешь. У каждого свой интерес.
  - Какой? - Обозлился егерь. - В бирюльки на облачке играть? Душу тешить? А смысл-то в чем? Ради чего? Поброжу я этак по лесу, воздухом грибным подышу, от скуки к Семену в гости загляну, посмотреть, как он свою нору роет... Так что ли? Это и есть ваше хваленое счастье? Да плевал я на такую радость. Они как знают, а я на землю хочу. У меня еще там дела не все обстряпаны. С Эрастом ещё требуется поквитаться... Уж лучше там под аннигилятор, чем здесь с ума сходить от тоски. Григорий Алексеевич, чего молчишь? Может, махнем назад, а? Генерал, а ты как, или курей на облаке разводить будешь?
  Николай Филиппович ярко представил себе, как он в домашнем халате и ночном колпаке кормит кур на заднем дворе усадьбы... От такой картины генерал скривился:
  - Тьфу, на тебя, эдакий ты пустомеля. Язык у тебя, как помело.
  - Что, Филиппыч, не понравилась перспектива, - Семеныч расхохотался. - Как представлю тебя при эполетах да в курятнике, ажно живот от смеха сводит. Разве мы с тобой о таком мечтали...
  - Не скрою, и про кур тоже было, но это так, промежду прочим, забавы ради, - уточнил генерал.
  - Я понимаю так, что нас ни кто не торопит, - Иван Павлович говорил, как всегда обдуманно, взвешивая слова. - А раз так, то будем думать.
  - Может для нас другие варианты найдутся? - Обратился Григорий Алексеевич к гражданину с портфелем. - Если уж на облаках деревья растут то, следовательно... - он замолчал, ожидая ответа.
  Элохим широко улыбался, смотря, как припираются новопреставленные.
  "Сколько прошло через мои руки вот таких искателей справедливости, счастья и высшего смысла?.. Где они теперь?..".
   - Вынужден огорчить, но выбор не богат. Можете остаться здесь, или вернуться на землю и начать всё с самого начала.
  Григорий разочарованно выдохнул: - И все?
  - Отчего же, можно попытать своё счастье на Родине, но в этом случае я вам не могу ничего гарантировать.
  - А и не надо. В нашем положении любые гарантии мало чего стоят...
  - Элохим, от чего такая не справедливость-то? Помниться мне, когда я в первый раз преставился, то мне дома с видом на березняк ни кто не предлагал, - нашел новую тему для рассуждений Семеныч. Или нам за какие-то заслуги курорт полагается?
  - Матерь Божья, - вскрикнул Иван Павлович, - Я всё вспомнил... Это же курьер...
  - Что ж ты так орешь-то. Я чуть подштанники с испугу не потерял... Эка невидаль курьера узнал, - добродушно рассмеялся егерь.
  - Господа, прошу внимания, - приосанившись, изрек Николай Филиппович. - Предлагаю следующую диспозицию...
  - Филиппыч, брось ты эти замашки...
  - Поп-ро-шу не перебивать... Вас, сударь, и так слишком долго слушали, - от неожиданности Семеныч притих. Доморощенный балагур с удивлением смотрел на генерала, любившего больше слушать, нежели высказывать свои мысли. Не секрет, что зубоскалить позволительно только с молчаливого согласия сильных.
  - Господа, с вашего позволения я продолжу. На мой взгляд, следует ответить на главный вопрос. - Генерал выдержал паузу. - Мы остаемся вместе или каждый выбирает собственный путь?
  Единственный, кто не принимал ни какого участия в обсуждении - это Девил. Он, молча, наблюдал за всеми и наконец, тихо произнес:
   - Согласен, но с одной поправкой. Пусть все немного отдохнут на своих облаках. Тот, кто захочет, вернется, и тогда мы решим, что делать дальше.
  Души одобрительно загудели...
  ***
   - Как это могло произойти? Предупреждаю, я не верю в сказки и случайности. Мне не нужны ваши рассуждения. Мне нужны ответы. - Консул бушевал не в силах больше слушать доклад Эраста.
  "Негодяй... Пытается всё свалить на крыс... Его самого следует посадить... Вот тогда и посмотрим, помогут ли ему крысы... Разум у крыс - бред...".
  
  Глава 16.
  Семеныч решительно шагнул вперед.
  - Всё, хватит болтать, - он осмотрелся и протянул руку к сосне.
   Она была теплая, с трещинами на коре, и испускала смолистый запах.
  "Все, как в моем лесу... жаль, что на облаке... да какая разница...".
  Он шел по просеке, а лес всё не кончался и не кончался. Бонька бежала рядом, радуясь долгожданной прогулке. Лес расступился, и за березняком показалась черная лента асфальта, а за ней сплошной стеной вновь стояли деревья.
  "Что-то моему облаку и края не видно... Может это совсем и не облако... уж чересчур всё настоящее...".
  Семеныч остановился, проверил на ощупь землю...
  "Земля, как земля... прошлогодние листья, сосновые иголки, суглинок... Где же я? Неужели вернули?..".
  С порывом осеннего ветра до слуха долетело урчание приближающейся машины.
  "Значит, все же вернули... Вот черти...".
  Егерь торопливым шагом направился к трассе.
  Старенький молоковоз он узнал сразу, едва тот показался из-за поворота, но...
  "Не вернули, - промелькнуло в голове".
  На седушке, упираясь животом в баранку, громоздился Леха-бугай, лет десять назад отдавший Богу душу по пьянке, где-то на этой дороге.
  Машина скрипнула тормозами и остановилась рядом. Распахнув дверь кабины, бугай ухмыльнулся:
  - Видать у нас прибавление... Народу нынче мрё-ёт... жуть... Давно преставился?.. Дома-то еще не был? Подвезти, али как?.. - Закидал он вопросами Семеныча. - Я тут частенько наших подбираю. Бродят тут по окрестностям, как призраки, - Леха хмыкнул. - Ну, чего стоишь? Бери собаку, да залезай, в поселок подброшу, с покойничками хоть поздоровкаешься... - и тут он не выдержав, расхохотался. - Чего молчишь-то... язык проглотил?.. Давай спрашивай, что тут, да как, а то ж вы без этого не можете...
  "Ну, и пусть так...".
  Егерь не спеша сел в кабину. Бонька прыгнула следом и устроилась между ног, положив морду ему на колени.
  - Тошно ей тут без тебя было, вон, как жмется. Народ её, конечно, подкармливал, но она всё одно на кордон убегала, тебя ждала... Собака, собака, а всё понимает...
  От этих слов у Семеныча комок подступил к горлу.
  - Девочка моя... скучала...- Он ласково потрепал Боньку, в ответ она лизнула ему руку.
   Всю дорогу Леха не закрывал рта. Рассказывал то про одних, то про других, то как всем поселком бабку Матрену ловили...
  - Никак старая верить не хотела, что на другом свет-то ей опять бок о бок с соседями жить придется. Представляешь, в ельнике три дня пряталась. Еле выманили.
  Семеныч слушал Леху, и всё больше убеждался, что надул их этот гражданин с портфелем.
  - А бывало так, что отсюда люди куда-нибудь уходили?
  Бугай непонимающе посмотрел на егеря.
  - Это ж куда?
  - Ну, может, опять на землю возвращались или еще куда...
  - А-а, - протянул он. - Помнишь, у магазина, Митяй - дурачок жил, так вот он всё край облака ищет. Говорит, что как только найдет, то обратно на землю спрыгнет. Не хочу, говорит, ждать, когда мать сюда придет, сам к ней пойду. Дурак и есть дурак.
  - А люди-то тут вечно что ли живут, не умирают?
  - А кто его знает, - пожал плечами Бугай. Вот не болеют - это точно. Доктор-то наш, Иван Сергеевич, от безделья просто мучается. Целыми днями на берегу с удочкой сидит.
  - Иван здесь, - обрадовался Семеныч, - вот хорошо.
  "Будет с кем поговорить... Интересно знать, а Иван Павлович, а Гриша, а Серый... они-то сейчас где?..".
  - Послушай, Леха, а в другие города люди тут ездят?
  - Это запросто. Езжай куда хошь. Хоть в Москву, хоть в Питер...
  - Так что ж и деньги здесь у народа есть?
  - Не-е. Денег нет, да и откуда, никто ж не работает...
  - Как так?
  - А так. Живем, как на курорте, - только произнес это Леха почему-то очень грустно.
  - А сам-то чего ж не отдыхаешь, а баранку на молоковозе крутишь? - поинтересовался егерь.
  Леха насупился:
  - Это не твоё дело... Кручу, значит надо.
  - Ну, как знаешь.
  Леха больше ничего не рассказывал, надулся, словно его смертельно обидели. На все вопросы он теперь отвечал односложно, а в основном молчал.
  "Странный он... То хохочет, то молчит, как сыч... Не больно-то у них тут и весело, как я погляжу...".
  За окном мелькала медно-бурая листва берез, подпаленная алыми красками осиновых костров. Вдоль реки вкривь и вкось разбросанные по косогору виднелись домишки поселка. Леха резко тормознул, и молоковоз круто развернуло на влажном асфальте.
  - Приехали. Дальше давай сам, а мне возвращаться пора.
  Семеныч, чуть не спросил куда, но... хлопнул дверкой и махнул на прощание рукой.
  "По дороге большой крюк получится... напрямки быстрее выйдет...".
  - Пошли.
  Собака словно поняла хозяина и тут же свернула с дороги на тропинку, петляющую между репьев и пожухлых кустов. Семеныч шел легко абсолютно не чувствуя усталости в теле.
  "Это хорошо... В прошлой жизни так бы не разбежался... Закурить бы...".
  Автоматически сунул руку в карман куртки.
  - Матерь Божья! Бонька, да это ж сигареты... Если так пойдет, то значит, еще поживем...
  Собака залаяла, как бы поддерживая хозяйскую радость и села у ног, понимая, что предстоит перекур. Недолго раздумывая, Семеныч сел на березовый пень, непонятно каким образом оказавшийся здесь. С этого места весь поселок, упиравшийся огородами в излучину реки, виден был, как на ладони. Осеннее солнце напомнило о бабьем лете, слегка припекая, и искрясь там, где пробегала по воде мелкая рябь. Семеныч сладко затянулся и выпустил вверх седую струйку дыма.
  "Благодать... Живи, не хочу... С Иваном бы надо потолковать, что тут да как...".
  Он и раньше любил вот так посидеть и посмотреть на мир.
   Погладив Боньку по голове, он придавил окурок каблуком сапога и направился к дому доктора. В поселке встречались всё больше пожилые люди. С расспросами к Семенычу они не лезли, тихо кланялись издали и шли дальше своей дорогой. В прошлой жизни всё выглядело бы иначе. Не обошлось бы без разговоров о погоде, природе, ожидаемой прибавке к пенсии и страшном наводнении в Германии, а тут тишина, полная тишина, как на кладбище.
  "Бог с ними... Какой смысл их тревожить... они сами себя превращают в покойников... Интересная мысль, а ты-то сам кто?.. Ладно, что-то сегодня удивляться никакого желания нет...".
  Дверь в доме у Ивана Сергеевича оказалась нараспашку.
  "Заходите, гости дорогие, берите, что хотите... Может, здесь и не воруют?.. А чего брать-то... У них и так всего в избытке... Вот жизнь: ни замков, ни ключей, ни начальства, ни правительств... Мечта, а не жизнь...".
  - На рыбалке он, - голос скрипнул из-за изгороди и тут же затих.
  - Агафья, - окликнул Семеныч, но она не отозвалась. Еще в той жизни старуха не жаловала егеря. Её сын попался на браконьерстве, вот она зло с тех пор и затаила.
  "Видно до сих пор не простила... Жизнь другая, мир другой, а обиды прежние... Да уж... Испачкаться легко, а вот отмыться...".
  Егерь заметил Ивана Сергеевича издалека. Собственно говоря, на берегу ни одной души больше и не было. Доктор был в белой панаме, синем спортивном костюме, и огромных болотниках, как у заправского рыболова. Бамбуковую трехколенку он держал в руках, полностью сосредоточившись на поклевке. Появление егеря его нисколько не удивило, а скорее расстроило.
  - Бог в помощь! - Радостно прокричал Семеныч.
  В ответ, доктор, едва кивнул головой, словно они расстались пару часов назад. И тут же выговорил:
  - Не ори, рыбу перепугаешь.
  - Вот так встреча... - От удивления Семеныч даже присел, и начал хлопать себя по карманам ища сигареты.
  "А ты что хотел-то?.. Встречу с оркестром?.. Парад в честь твоего прибытия?.. Орудийный салют и цветы у ног?.. Не дождешься... Они, видишь ли, рыбы ловить изволят... Как же тут... им не до нас...".
  Поплавок еще раз неуверенно дрогнул и резко нырнул в глубину. Привычным движением Иван Сергеевич подсек и вывел на свет Божий красноперку. Подержал ее в руке, оценивающе посмотрел, подумал и отпустил в воду.
  - Пусть растет.
  Наживив свежего червя, доктор забросил снасть снова, пристроил удилище на рогульки и, не отрывая взгляда от поплавка, закурил.
  - Может, поговорим?
  - Говори, ты мне не мешаешь, - соврал доктор.
  Удивляться такому приему или расстраиваться Семеныч не знал.
  "Как реагировать, когда старый друг повернулся к тебе спиной и спокойно ловит рыбу?.. В параллельном мире-то, как я погляжу, тоже не всё гладко...".
  - Я вот хотел спросить тебя... Скажи-ка мне Ваня - друг сердешный, какой это белены вы тут все объелись? Ходите, словно аршин проглотили, молчите, на вопросы не отвечаете, смотрите друг на друга, как упыри на кровянку... Ну, может, чего ответишь или так и будешь в поплавок глазенками стрелять?
  - А не пошел бы ты со своими расспросами куда подальше... А впрочем, приходи-ка вечером, вот там и потолкуем, - особенно последнюю фразу доктор произнес так, что у видавшего виды Семеныча мороз пробежал по коже.
  Бонька, которая крутилась постоянно у ног хозяина, насторожила уши и злобно ощерилась на Ивана Сергеевича, но тот не обратил на неё внимания и даже, как показалось егерю, противненько улыбнулся.
  "Ага... Сейчас... уже бегу...".
  А вслух:
  - Да я собственно ненадолго, на кордон хочу сегодня вернуться так, что уж до следующего раза отложим. Кстати, машину не одолжишь?
  - Отчего же нет, бери.
  - А ключи?
  - В бардачке.
  - Ну, тоды прощавайте Иван Сергеевич, до свиданьица вам. Спасибо на добром слове... - Семеныч еще хотел что-то сказать, но плюнул и направился в поселок.
  "Иди, иди уже...".
  Всю обратную дорогу егерь только и думал, как о странной встрече.
  "Неужели люди здесь так меняются?.. Иван - добрейшей души человек, превратился черте знает во что... И это его: "приходи-ка вечерком" - жуть какая-то... Приеду домой, первым делом карабин отыщу... не нравится мне здесь... ой, как не нравится... Надул нас этот з...ц с портфелем... Попадешься ты мне ещё... я тебе устрою курорт..."
  К дому Семеныч подрулил засветло. Всё было так, словно вчера только уехал, даже капустная грядка зеленела увесистыми кочанами. Обойдя дом, егерь открыл дверь, и немного постояв на пороге, прошел внутрь.
  "Да... Везде порядок, словно я вчера убирался... Или кто-то меня ждал?.. Тоже кстати не исключено... Карабин висит на своем месте, патроны в подсумке... На столе чистая скатерть... Холодильник забит провизией... Чудно... Сказка, да и только...".
   Отдохнуть бы с дороги, да Семенычу никак не сидится на месте, всё крутится в голове фраза: "приходи-ка вечерком".
  "Может и вправду, взглянуть потихоньку, что у них там вечером-то творится?..".
  Едва возникшая мысль определила цель и всё расставила по местам.
  Семеныч тут же засобирался. Побросав кое-какие пожитки в рюкзак, перекинул через плечо ремень карабина и направился к выходу. Собака, как и хозяин, тоже суетилась, радостно виляя хвостом.
  - Нет, моя ладушка, тебя сегодня не возьму. Знаю, что одной сидеть не хочется, но придется. Ты уж давай избу стереги, а я скоро. Вот посмотрю одним глазком на этих придурков, да и назад вернусь, - он погладил псину и вышел.
  ...В поселок решил не въезжать. Машину оставил в ельнике у поворота, а сам огородами, пригибаясь, как вор, двинулся в сторону центральной улицы. Поселок словно вымер. Ни души, тишина, даже собаки молчат.
  Едва Семеныч успел свернуть в проулок, как разрезая фарами ночную темноту, по улице прогремели молоковоз и хлебный фургон, больше напомнивший милицейский "воронок", чем средство доставки хлебобулочных изделий. Обе машины одновременно остановились у клуба, единственного строения в поселке, в окнах которого горел свет. Было хорошо видно, что из молоковоза вылез Леха-бугай, его фигуру даже ночью ни с кем не перепутаешь, а из хлебного фургона выпрыгнули трое рослых парней в странных балахонах или рясах, темно очень, разобрать сложно.
  "Поближе нужно подобраться... Параллельный мир, мать вашу...".
  Минут десять егерь медленно, стараясь не шуметь, пробирался к клубу, постоянно спотыкаясь то о какие-то пеньки торчащие из земли, то о камни.
  "Не переулок, а минное поле... Мусор убрать некому, а митингуют... Чего собрались-то?.. Может подойти и спросить?.. Нет, шалишь, мы стрелянные... издали посмотрим, что к чему, а там уж и видно будет...".
  Подобраться незаметно к зданию можно было только с одной стороны, но там стеной стояли кусты боярышника с острыми, как иглы, длинными шипами.
  "Тут не прорваться... Да милок, твоё любопытство вперед тебя родилось... Вот уж точно про меня... и хочется и колется...".
  Короткими перебежками Семеныч обогнул живую изгородь и подобрался почти под окна так, что из-за липы, за которой он спрятался, было хорошо видно часть зала и сцену. Недоброе он почувствовал сразу же, как только из открытого настежь окна стали долетать до его слуха голоса говорящих, мгновенно убедив его, что партизанит он не зря...
  На сцене за столом президиума, накрытого белой простыней сидели трое в черном облачении. Рядом, упираясь животом в трибуну, стоял Леха-бугай, нервно вытирая платком потное лицо.
  "А говорил паразит, что власти нет... Видать есть, только не понятно какая... Ничего разберемся... и не такое видели...".
  - Из доклада Алексея Михайловича следует, что вами была нарушена инструкция. Как же так получилось, Иван Сергеевич? - говорил один из молодых парней облаченный в черную рясу, разглядеть которую для Семеныча теперь не составляло труда.
  - Доктор, вы же знаете правило, что о любом вероотступнике или самоубийце следует немедленно подать рапорт в префектуру района. И лично представить душу на первую исповедь. Вы же понимаете, что ежедневно умирают тысячи, и мы не можем контролировать каждого новопреставленного лично, - продолжил разговор представитель власти.
  "Похоже, что пока тут до Бога доберешься, все ноги о попов переломаешь...".
  - Да... конечно... понимаю... Однако есть исключение из правил.
  - Какое же, позвольте у вас полюбопытствовать?
  - Во второй части "Уложения о мироздании" глава 177, пункт 4 говориться, что любой новоприбывший, без исключения, имеет право на трехдневную отсрочку от исповеди или обмену её на три смертных греха, - процитировал Иван Сергеевич. - Замечу так же, что в комментариях к "Третьему Вселенскому Собору" сказано о порядке представлении душам свиданий с родственниками на девятый и сороковой день после кончины, а далее не реже одного раза в год.
  Произнесенная доктором речь вызвала в зале бурю негодования, а у молодых людей в рясах от удивления даже вытянулись шеи.
  После недолгого замешательства, синод, так их теперь окрестил Семеныч, принял решение, которое и зачитал сразу на три голоса:
  - Именем... за чтение запрещенной литературы... за... за... приговорить...
  "Мать вашу, что творят... Это ж выходит, что из-за меня Ивану три года чистилища впаяли... И здесь законами вертят, как хотят... Ну, я вам...".
  ***
  Светало, когда осужденного доктора, как самого распоследнего бандита, вывели из клуба под охраной и посадили в "воронок".
  - Алексей Михайлович, - чернорясные одновременно обратились к Бугаю. - Сегодня отдыхай, а послезавтра лично доставишь новопреставленного егеря на исповедь в префектуру.
  - Будет сделано.
  Машина фыркнула, и только основательно прокашлявшись, словно чахоточная, завелась.
  - Куды ж касатика-то повезут? - скрипела голосовыми связками Агафья.
  - Ясное дело куда, - усмехнулся Бугай, закрывая дверцу с решеткой вместо окна.
  "А глазки-то, глазки у старой бестии как горят... Вот же зараза...- кипятился про себя Семеныч. - Гордость из-под кофтенки выпирает, словно подвиг, какой совершила, а не донос написала...".
  Тем временем из клуба народ потянулся, так сказать, проводить доктора в последний путь. Фургон скрипнул рессорами, развернулся, переваливаясь с боку на бок, и скрылся в проулке.
  - Тебе, Агафья, велено передать благодарность, - громко так, что бы все слышали, пропел Леха.
  - Слава Всевышнему! Долгих вам лет Алексей Михайлович,- Агафья трижды осенила себя крестным знамением и выжидающе смотрела на Бугая.
  Тот в свою очередь улыбнувшись:
  - Правильно, Агафья, мыслишь, благодарность в карман не положишь. Держи вот купон на скидку грехов.
  Старуха трясущимися руками схватила бумажку, и быстро спрятала её за пазуху и, не оборачиваясь, посеменила в сторону дома, ощущая спиной завистливые взгляды соседей.
   "Матерь Божья, да тут индульгенции раздают... Бугай-то чувствуется при делах... Не иначе в большие начальники выбился... Вот уж точно, пути Господни неисповедимы... Делать-то теперь чего?..".
  Рука Семеныча автоматически нащупала затвор карабина.
  "Эх, пулей их не возьмешь... В души стрелять бестолку... И чего я попер его с собой, вот чудак... Возвращаться нужно... Жаль наших-то здесь нет, посоветоваться бы...".
  ***
  - Богоугодными делами по ночам не занимаются. Бонька, правильно я мыслю? Молчишь... вот так всегда, когда поговорить надо, так не с кем, - Семеныч приласкал собаку, единственного друга в непонятном ему мире. - Вздремнуть бы... Ты как? Ну, как хочешь, а я полежу чуток.
  Сон навалился сразу. Семеныч, словно провалился в глубокий колодец...
  - Ругаешь меня, - гражданин с портфелем, похоже, смеялся. - Зря ты так...
  Егерь хотел дотянуться до него рукой, схватить за шиворот и хорошенько встряхнуть, но гражданин почему-то все время ускользал и появлялся в другом месте.
  - Друг пропадает, а ты время теряешь. Не хорошо это, не по Божески, - он точно издевался, видя бессилие Семеныча.
  Где-то в глубине сознания шевелилась мысль, что это всего-навсего сон, но он упорно пытался поймать курьера, раздвигая руками густой, как кисель воздух.
   Добравшись до карабина, егерь передернул затвор, и закричал... курьер с портфелем растворились, а он проснулся, чувствуя, как по спине течет струйка холодного пота...
  Бонька сидела рядом с кроватью и пристально смотрела ему в глаза, будто пытаясь что-то сказать.
  - Ну, что ты так смотришь? А? Тоже думаешь, что нужно Ивана выручать.
  Собака завиляла хвостом и лизнула его в щеку.
  - Прыткая, как я погляжу. А как мы это делать-то будем, знаешь? Нет. Вот то-то, а туда же. Знал бы как, не валялся бы на боку.
  Он поднялся с кровати и медленно прошелся по комнате.
  - Что делать... делать-то что спрашивается...
  Только сейчас егерь заметил на столе синий фирменный бланк телеграммы.
  - Это еще что?
   "Новопреставленному... тчк Прибыть на исповедь тчк... в Свято Троицкий монастырь тчк Неявка карается отлучением тчк Подпись Архидиакон Фома тчк".
  "Как я её вчера-то не заметил... Значит, говорите в монастырь явиться... Ивана-то верно туда же свезли... Ладно, чему быть, того видно никак не объедешь...".
  ***
  Осеннее солнце сквозило через поредевшею листву берез. Черно-серая лента старого асфальта тянулась вдоль лесополосы, за которой виднелись поросшие бурьяном поля, а дальше, насколько видели глаза Семеныча, раскинулись леса, леса и леса. Вид у егеря был, надо сказать прямо, не воинственный. Длиннополый выцветший дождевик, за плечами котомка с пожитками, в руке суковатый посох и всклокоченные ветром седые волосы рисовали однозначную картину странствующего горемыки. Семеныч медленно шел по тропинке вдоль трассы, любуясь красками осени, время от времени прислушиваясь к доносящимся звукам. Рядом бежала его собака, успевшая уже нацеплять репьёв себе на загривок. Егерь почти добрел до гнилиц, когда ветер донес знакомый звук приближающегося молоковоза.
  "Взыскался видать голубь... Ну, ничего, ничего... Поищи мальца, с тебя не убудет, еже ли охота есть... Не всё старухам голову-то пудрить...".
  Приближающийся звук теперь удалялся.
  "На кордон свернул... Ну-ну, давай... Покатайся милок, покатайся, а мы покамест покурим...".
  - Правильно я думаю, а Бонька? Иди сюда, репьи тебе немного выщиплю...
  Присев у молодой сосенки, егерь развязал котомку и, чем Бог послал, перекусил.
  - Ух, хорошо, - облокотившись на ствол, он закурил, прикрыв от удовольствия глаза.
   - Время у нас есть, подождем, так что ли, - разговаривал он с собакой, не спеша, затягиваясь табачным дымком.
  Время шло, а молоковоза так и не было слышно.
  "Украли его, что ли?.. Может меня там ждет... Черт его разберет... Пущай ищет, а мы пойдем в прятки играть... - с этими мыслями Семеныч поднялся и пошел в сторону монастыря... - Ясное дело, что на машине-то оно проще было бы, но ничего не попишешь, придется держать фасон...".
  Часа через полтора, когда егерь успел отмахать уже порядочное количество верст, вновь послышался шум мотора.
  "Наконец-то... Давай, поторапливайся...".
  Леха удивился и одновременно обрадовался, заметив за очередным поворотом, идущего вдоль обочины егеря. Поравнявшись с Семенычем, он притормозил и распахнул дверь кабины.
  - Далеко ли собрался?
  - А, это ты, - нехотя отозвался егерь, словно его оторвали от очень важного дела.
  - Говорю, далеко ли собрался, на ночь-то глядя? Места здесь, сам знаешь, глухие, никто сюда не заглядывает.
  - А кого мне бояться-то, особливо, когда уже помер. Я так полагаю, что бояться должен тот, кто в голове всякие распутные мысли держит.
  Бугай настороженно взглянул на егеря, перевел взгляд на суковатый посох, затем на собаку и заговорил без нажима, миролюбиво:
  - Я же тебя целый день ищу... мне же...
  - А что стряслось-то?
  - Так ведь тебе же в район нужно срочно прибыть. Встать на учет, то да сё...
  - Нее -т, - протянул Семеныч. - Это я до смерти был всем обязан, а сейчас... Я, Лёшенька, новую жизнь решил начать. В прошлой-то, как я жил...ужас... форменное безобразие, распутство и прочая грязь. Подумать и то страшно. Хочу я, Леша, грехи свои отмыть.
  Бугай довольно заулыбался, аж глазки зажмурил, как кот на завалинке.
  "Вот мурло... Вечером увидишь, всю жизнь потом заикаться будешь... Улыбайся, улыбайся...".
  - Я, Лешенька, так себе рассудил, что коли я - душа, так о душе надобно мне и подумать. Пойду-ка, думаю, помолюсь, да попрошу у Бога милости. По церквам пойду, по монастырям, как калика перехожий. Буду утешения искать у матери церкви, да просить святых отцов, что бы меня на путь истинный наставили.
  От таких слов Бугай просто разомлел.
  - Так чего же время тянуть. Садись, подвезу. Там тебя давно заждались.
  - Э-э, нет... Я, Лешенька, сам. Пойду потихонечку, стану молиться. Так с Божьей помощью до обители и доберусь. А ты...
  - Да не мудри. Давай подвезу, - начал настаивать Бугай.
  - Ты, Лешенька, не греши. Поперек моей молитвы не вставай. Езжай себе с Богом, а я уж сам как-нибудь доберусь.
  Видно было, что Бугай нервничает и не знает, как поступить. Не выполнить приказ страшно, но и лезть на рожон тоже не хотелось.
  - Может все же со мной? Быстрее в монастырь попадешь, быстрее твоя молитва до Бога дойдет, - решил схитрить он.
  Семеныч и сам не знал, как лучше устроить дело, но всё же, решил проявить характер.
  "Так достовернее будет... Пусть думает, что я совсем на Божьей почве спятил...".
  - Ступай себе, а я помолюсь и тоже в путь, - Семеныч перекрестился, встал на колени и начал бубнить себе под нос.
  Поняв, что егеря не переупрямить, Леха хлопнул дверкой, посигналил на прощание, как мордвин некрещеный и, дав газу, укатил.
  "Видно на доклад торопится... Ну-ну, давай, сообщай... Пущай к встречи готовятся...".
  ***
   Монастырь стоял на острове, окруженном со всех сторон озерами и не проходимыми болотами. Единственная дорога шла в обход. Сделав крюк в пятнадцать верст, она упиралась в старую насыпь, соединяющую монастырские земли с внешним миром.
  Как только молоковоз скрылся из вида, Семеныч поднялся с колен и, направился к болоту. Напрямую здесь было всего с километр. Путь через трясину он нашел еще в прошлой жизни, когда ходил на уток.
   Собственно на Монастырском острове егерь бывал частенько. Что-то постоянно тянуло его в это место... Семеныч приходил сюда, просто посидеть, поразмышлять о жизни, вглядываясь в лики святых, проступающие из-под облупившейся штукатурки. Обитель-то была совсем заброшена... Иногда, правда, наезжали чиновники от архитектуры, охали, ахали часа два, да обратно в город возвращались. Место говорили, неперспективное, от центра далеко, да и... Стену на кирпич разобрали еще в тридцатых. В храме склад сделали, а во дворе пилораму установили, да видно что-то у них не пошло, ну и бросили. С годами монастырь превратился в развалины, пропадая без человеческой заботы и тепла. На покосившейся колокольне вороны свили гнезда, в кельях гулял ветер, а местные людишки обходил монастырь стороной, боясь его, как прокаженного. Дурная слава шла об этих местах... Рассказывали разное: кто говорил, что черных монахов видел идущих по воде, кто пугал молодежь приведениями, стонущими по ночам, а кто-то и всерьез полагал, что на острове поселилась нечисть.
  Выйдя к насыпи, Семеныч вновь встал на колени, раскачиваясь и бубня что-то себе под нос. Леха увидев егеря на обочине, от удивления и испуга резко дал по тормозам так, что машина метров пять шла юзом.
   - Ты ли? - Заикаясь, выдавил Бугай, едва приоткрыв дверцу. - Матерь Божья, как это?
  Семеныч, словно его и не слышал. Продолжал бить земные поклоны, крестился и что-то нараспев шептал.
  - Э-эй, ты ли, спрашиваю?
  Егерь медленно поднял глаза, огляделся, и изобразил на лице глубокое удивление.
  - Я это, Лёшенька, но вот где никак не пойму.
  - Поп-пал-то сюда как?
  - Помилуй Бог, драгоценный мой, не помню. Молился вроде, вот и всё.
  - М-да, - Бугай насупился. - Странно это. Ну, да ладно, пойдем.
  - Куда это, милый?
  - Естественно в монастырь, больше некуда.
  - Не-ет, дорогой, ты уж без меня ступай, а мне еще помолиться нужно. Я сам дойду. Здесь совсем близко.
  Леха перечить не стал. Оставил машину на обочине и, быстрым шагом пошел по насыпи к монастырю. Семеныч же сызнова принялся бить поклоны и читать молитву. Пару раз Бугай останавливался. Резко обернувшись, он внимательно смотрел на егеря, будто проверяя, потом плюнул, ускорил шаг и почему-то сразу захромал.
  "Ножку что ли подвернул касатик-то... Беги, беги, доложись... А мы пойдем другим путем...".
  Едва Бугай скрылся за воротами, Семеныч, будто агент Моссада, растворился в лесу. Минуту переждал, отдышался и только ему известной тропой устремился через болото в обход острова, к узенькой косе.
  "Пущай поищут... Нам теперь терять нечего, окромя души, конечно...".
  Удивительно, но выйдя из ивняка, Семеныч увидел, что монастырская стена разрушена, как и в прошлой жизни, да и постройки не похожи на обжитые. Перейдя озеро вброд, егерь оказался на Монастырском острове, почти не замочив ноги.
  "Обмелело, совсем обмелело здесь... курица перейдет... Где же обитатели-то?.. Тишина, какая тишина... Куда они подевались... Иван-то где?..".
   Последние несколько часов, ломая комедию перед Лехой, он совершенно забыл о собаке, которая постоянно следовала за ним.
  - Бони, девочка, ищи Ивана.
  Собака крутилась на месте, не понимая, что от нее хотят.
  - Ну, что же ты? Ну, давай ищи...
  Егерь внимательно осмотрелся. Развалины монастыря... уходящее за горизонт солнце и звенящая в ушах тишина, и ни каких признаков жизни...
  "Похоже, что не я с ними шутки шучу, а они со мной... К кому же Леха-то бегал?..".
  Медленно, стараясь не шуметь, егерь направился к воротам. Это единственное, что уцелело от монастыря с былых времен. Стояли себе на своем месте уже несколько веков так, словно время обошло их стороной.
  "На совесть делали, ничего не скажешь... Дерево-то ставили не бросовое..."
  Под ногами хрустела пожухлая трава и битый кирпич. Семеныч вышел на насыпь, скрипнув низенькой калиткой, сделанной в массивной, дубовой створке ворот, и еще раз осмотрелся. Все было по-прежнему: легкая рябь на зеркале озера, заходящее солнце и тишина.
  "Да... Чудны твои дела Господи...".
  Он растерянно присел на валун и закурил. Прятаться смысла больше не было. Собака легла к ногам, положив голову на лапы, и было похоже, что тоже о чем-то задумалась.
  "Возвращаться через болото, глядя на ночь - это перебор, а в обход далеко... Придется устраиваться здесь...".
  - Ну, что, моя хорошая, пойдем искать пристанище. - Похлопав собаку по боку, он бросил сигарету и встал на ноги.
  Бооо-м... бооо-м... д-бооо-м... - ударил по тишине монастырский колокол. Ноги сами собой подогнулись, и Семеныч оказался вновь сидящим на валуне. Гудящий звук плыл над островом...
  "Дьявольщина... Проще было бы с нечистью повстречаться... Это же не возможно... Конечно смотря для кого...".
  Первый испуг прошел, и егерь устремился к воротам, подгоняемый нетерпением и любопытством. Он не успел открыть калитку, как створки ворот начали медленно раскрываться. В образовавшемся проеме Семеныч увидел совершенно неожиданную картину...
  Монастырь жил своей размеренной жизнью. Чистота, порядок, клумбы с отцветающими георгинами, мощеная площадь... черные рясы... зеленые крыши, синие купола и золоченые кресты на маковках так, словно не было лихолетья, и обитель всегда процветала.
  "Вот так да... Без чудес здесь не могут...".
  Со стороны хозяйственных построек вначале послышался характерный звук чихающего двигателя, а потом появился и сам "хлебный" фургон. Отскочив в сторону, что бы разогнавшийся "воронок" не прижал его в воротах, Семеныч с любопытством наблюдал, как этим раритетом лихо управляли сразу трое молодых парней.
  - Бог в помощь, - раздался за спиной егеря знакомый голос.
  По привычке Семеныч хотел ввернуть какое-то перченое словцо, но обернувшись, выдал только:
  - Здрасте вам... - остальные слова застыли в горле. Понять какие эмоции возникли в этот момент в его душе, сложно, однако просто удивлением это не назовешь - это уж факт.
  Молча переварив увиденное, егерь добавил:
  - Ваня, мать честная, ну как же так... объясни...
  - Дороги, Семеныч, в жизни бывают разными, но путь всегда один... Пойдем к игумену, чадо, он тебя заждался. - Иван Сергеевич улыбнулся.
  В храме полумрак... пламя свечей едва колеблется перед темными ликами Святых... в тишине под сводами эхом раздаются шаги... с хоров доносится еле слышное пение...
  "Поют или мне кажется... Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, по-мии-луу-й наа-с...".
  На амвоне возвышался игумен, облаченный в черное одеяние. Едва приблизившись так, что можно было рассмотреть лицо, Семеныч с досадой подытожил: "Это ж курьер... Выходит так, что наш пострел везде поспел...".
  - Матерь Божья! Надо же какая встреча. Всё в игрушки играем ваше преподобие? Портфель-то, где потерял?
  - Не дерзи в храме Божьем!
  - Вот испужал, так испужал... Ты чернявых вон учи... Ваньку, в балахон нарядил, на него и блажи, коли он позволяет, а на меня рот раскрывать нечего. Я птица вольная, сам горлопанить могу.
  - Ох, Семеныч, Семеныч - душа неугомонная. Всё воюешь, чего-то выискиваешь. А чего ищешь-то, раб Божий, сам не знаешь. Назад спешишь. А зачем? Счеты свести? Ну, рассчитаешься с одним, другой появится. Так и будешь то туда, то сюда бегать? А о себе-то, когда подумаешь?
  - Ну, запричитал. Думаешь, что клобук нацепил и к Богу стал ближе.
  - Злой ты стал, егерь, ей Богу злой, - вмешался Иван Сергеевич. - Никто тебя тут учить не собирается. Сам себя научишь.
  - Злой говоришь, это ты, Ваня, правильно подметил. А как же иначе? В той жизни неразбериха, здесь черте что творится, а вы тут умные рожи строите, словно всё знаете, но рассказывать не торопитесь.
  - Интересно, - игумен спустился с амвона к Семенычу. - Значит, у тебя есть вопрос. Интересно... Чего знать-то хочешь, раб Божий?
  - Строение мира, шифр ДНК и телефон господа Бога, пара вопросов к нему есть.
  - Экий ты балагур. - Разговор игумена явно развлекал, чего не скажешь о Семеныче. - Ну, и какой же у тебя вопрос к Всевышнему? Не иначе о смысле жизни знать хочешь.
  - А хоть бы и так, - огрызнулся егерь.
  - За таким ответом к Господу можно не ходить. Зачем Его беспокоить по пустякам.
  - Кто так решил? Ты?.. Для тебя может это и чепуха, - Семеныч побагровел, - а для меня наиважнейший вопрос.
   - Ну, если так, - игумен на мгновение задумался, - хорошо, хочешь знать - слушай... Миллионы лет шла война...
  ...Ну, сам посуди, куда Он мог спрятать все знания о вселенной? Любой носитель, ты же понимаешь, не вечен. Бумага, железо, камень - всё тленно, а вот жизнь не подвластна времени... Поняв это, Творец создал человека, спрятав в него все тайны мира...
  - Значит, что Он создал сейф о двух руках и двух ногах, для вечного хранения мудрости, лихо.
  - Именно так. Сделал и спрятал, как ты говоришь, по паре "сейфов" на разных планетах. С тех пор мы храним и передаем информацию из поколения в поколение, в независимости от желаний и настроения.
  - Выходит так, что даже в самом распоследнем дураке скрыто больше, чем во всех библиотеках... Да уж, хитро придумал.
  - Замысел Всевышнего гениален, - игумен перекрестился. - Каждый из нас рожден хранителем Божьих тайн.
  - А когда умирает?
  - А что меняется? Мы были и остаемся хранителями... Вот собственно и всё, что я знаю...
  "Хочешь познать вселенную - познай себя... Хочешь понять Бога - пойми себя... Хочешь приблизиться к Всевышнему - ищи дорогу... прочитай, что написано в тебе... Боже, как это просто, и одновременно сложно, - думал егерь, глядя в глаза Спасителя".
  
  Глава 17.
  Серо-дымчатое небо над Исаакием, мелкий дождь, тоска... Порывистый ветер рванул парчу и через прорехи в осеннем кафтане, проглянула исподняя синь. О золоченый купол разбилось солнце, и хандра отступила, прячась в сырой Питерский подвал... Облако покачнулось, красуясь градом Петра...
  - Григорий Алексеевич, может, на курорт вместе рванем, и Серого прихватим...
  - Полегче на поворотах, приятель. Я тебе не чемодан.
  - Прости, я не хотел обидеть, - извинился Иван Павлович. - Подумал, что вместе веселее. Меня там собственно никто не ждет, так что...
  - Ждет, не ждет - какая разница. Ты ж об итальянках грезил... Смотри, Иван Павлович, твои виноградники к нам плывут, - Серый лапой показал на приближающийся Везувий. - Вот махина... но красив... Пожалуй, не откажусь прогуляться, у меня все равно розовой мечты нет...
  "Вершина спряталась за облаками... солнце, море, зелень садов... аромат апельсиновой рощи и пьянящие звуки итальянской речи... Все, как на той картине... Может я в прошлой жизни был итальянцем?..".
  - Иван Павлович, ты смотри от восторга ума не лишись, а то смотришь, как зачарованный, того и гляди душой повредишься... - оторвал его от размышлений Серый. - Говорят, у них сыр весьма приличный, я бы перепроверил, а то вдруг врут... Смотри, смотри, вон и генеральский курятник причалил... Филипыч, петух у тебя что надо, справный, ни одной хохлатки не пропускает...
  Генерал уже хотел обидеться, но засмотрелся на усадьбу с пушистыми кустами сирени под окном.
  "Не хорошо это... Выставили на показ, словно голого... Да, Бог с ними... петух-то и, правда, хорош, видно кохинхинский...".
  - Кузьма, а твоё-то где? - Григорий Алексеевич осмотрелся.
  С востока надвигалась большая черная туча. Грозовые всполохи, прорезали чернильное тело, освещая электрическими вспышками башни кремля.
  - Боже милостивый, Кузьма, зачем тебе Москва? - Озадаченно спросил Николай Филиппович.
  - Кады ляхов гнали, я ж до Москвы-то не дошел, поранили, а поглядеть охота.
   - СтрашЁн город.
  - Дык война же...
  - И не уговаривай Кузя, не по-е-ду, - ломал комедию Серый. - Я с Иваном под оливковое дерево. Возлежим там кверху пузом, соловьев послушаем, ну и сыр к тому же... Кстати, Иван Павлович, а там соловьи водятся или не знаешь? Лучше конечно, что б водились... Девил, может, с нами на виноградник? Чего ты в космосе-то забыл... на звезды можно и из-под кипариса смотреть... Ну, Иван Павлович, чего тянешь? Пошли что ли... Семеныч вон на своем облаке давно отчалил, а мы всё лясы точим... Постой, а разговаривать-то как там будешь? Ты же по-итальянски-то ни бельмеса... Понял, на переводчицу рассчитываешь, ну тогда другое дело, пошли...
  ...Солнце, солнце, солнце, оно пронизывает тяжелые виноградные грозди, проникает сквозь резную листву и искрится на белых камешках...
  - Три часа ползем по этой жаре и ни одного живого существа.
  Пыльная дорога извивалась между виноградниками, уводя путешественников вниз по склону туда, где темная зелень растворялась в морской бирюзе. Ни звуков, ни дуновения ветра, только солнце.
  - Я не спрашиваю тебя, где сыр, но кроме этой кислятины здесь, похоже, ничего не растет... Все лапы ободрал... ходил бы сейчас с Кузьмой по Москве... красота, брусчатка кругом...
  - В чем дело? Вернись, пока далеко не ушли.
  - По этой дороге вверх, что я - умалишенный. Придется с тобой мучиться. Вот так всегда бывает, наобещают, картинки красивые покажут, приедешь, а там вся экзотика только в солнце.
  - Гляжу ты у нас специалист по туризму.
  - Ага, по параллельному... - оба рассмеялись. - Смотри, кусты вон. Пошли, поваляемся в тенёчке... тошнит уже от виноградного счастья... Ого, да тут и ручьишко имеется, благодать... думал, вся шкура от жары оплавиться...
  Крыса с разбегу бросилась в воду и тут же с визгом выпрыгнула обратно. Стуча зубами от холода:
  - Та-бб-ли-чки ста-вить ну-ж-но, - чуть согревшись, добавил:
   - Что потребно для истинного счастья, так это контраст. Когда чего-то много - это мука. Счастье - маленький кусочек дефицита, но вовремя полученный... Чуешь, Иван Павлович, какую истину я изрек после купели. Пойди-ка занырни, может, сам что-то умное скажешь.
  В тени терновника мелодично журчал ручей. Ласковый ветерок едва шевелил листву, прогоняя мысли о полуденном зное и, настраивал души на философский лад.
  - Созерцание, мой друг, есть не что иное, как способ познания бытия. Поглощая визуальную информацию - я впитываю в себя окружающий мир и становлюсь его носителем...
  - Всего-то надо было умыться, а как заговорил.
  - Угомонись ты, не ерничай... Я озвучиваю вполне серьезную мысль, а тебе всё хиханьки... Мой разум записывает мельчайшие детали, запахи, оттенки цвета, звуки... пока я был жив, мои гены знали об этой планете всё, но воспользоваться этим я не мог... Сейчас же, я поглощаю туже информацию душой и счастлив, что чувствую колебание каждой травинки, запоминаю ощущения и эмоции так, словно с меня сняли кожу, изменив мою чувствительность в тысячи раз...
  Хы-пы-кх, хы-пы-кх, цо-цок, цо-цок, донеслось с дороги. Телега, запряженная мулом, медленно поднималась в гору. Возница казалось, дремал, закрыв голову широкополой шляпой.
  - Ну, вот, а ты говорил, что здесь нет ни души, - обрадовался Иван Павлович.
  Поравнявшись с нашими приятелями, итальянец, так его сходу окрестил Серый, потянул вожжи, останавливая животное.
  - Бон джорно синьоры!
  - И вам не хворать.
  - Думаешь, он тебя понял? - Усомнился Иван.
  - Обижаешь, здесь же язык не к чему. Си, синьор?
  - Си, если разумеешь по-итальянски, а нет, так говори на каком хочешь. Облако твоё, тебе и решать, - итальянец приподнял шляпу в знак приветствия. - С прибытием. Я собственно за вами.
  - Опять театр... Осёл-то хоть настоящий?
  ... Море... апельсиновая роща... дом из белого камня... по стене вьется виноградная лоза... у входа, как часовой, вытянулся кипарис. В вышине медленно плывут бело-пепельные облака. Смеркается.
  Сидя на ступенях, спускающихся к берегу, Иван вслушивался в плеск набегающих волн и пытался сосредоточиться. Мысли проваливались, ускользали, превращаясь в убаюкивающую череду образов о вечернем небе. Он вновь и вновь пробовал настроиться, закрывал глаза, вслушивался в себя, искал, но в сознании тянулись серые облака, словно вся его сущность растворилась под дымчатым куполом и уплывала за линию горизонта.
  "Куда пропал этот чертов итальянец?.. Привез, оставил и провалился... Каждый день одно и то же... Похоже, что Серого это вполне устраивает, жует свой сыр и всем доволен, а меня тоска берет...".
   - Палыч, прекращай мыслЯми скрипеть, аппетит перебиваешь. Ну, жую, а тебе завидно?
  "Кто о чем...".
  - Вот же человек... Сидит, пыхтит... Иван Павлович, что собственно тебя не устраивает? Всё, что хотел, тебе дали, а ты опять не доволен. Чего хочешь-то?
  - Ещё бы знать чего... Тошно мне, Серый, понимаешь... Без дела тошно... Без идеи тошно... Жить хочу, а не созерцать... Переживать хочу, сопереживать... Пусто мне здесь, одиноко...
  - Странные... Просите, плачете, воюете за свой кусок, а получите, тоска заедает, словно без адреналина счастья не бывает, - Серый прислушался.
  
  С дороги долетел знакомый скрип телеги.
  - Накаркал. Собирайся, Палыч, похоже, курорт окончился, а сыр, замечу, у них весьма приличным оказался.
  ... Возница вместо приветствия устало кивнул и без лишних разговоров пригласил друзей в повозку.
  - Куда едем? - поинтересовался Серый.
  Вместо ответа итальянец тронул вожжи. Мул понимающе тряхнул головой и тронулся вперед. Покачиваясь и скрипя, повозка катилась по ночной дороге вдоль моря, убаюкивая Ивана монотонными звуками. Вдоль дороги проплывали силуэты деревьев, звенели цикады, покачивались над головой звезды. Вспомнилось детство...
  "Замученный жизнью ослик плетется по кругу, волоча красный тарантас... Интересно, почему он красный?.. Может это совсем и не осёл... - сонные мысли путаются... Огромная серая крыса улыбаясь, тащит в лапах телегу с маленьким Иваном... Куда она меня?.. - Мама!.. - Спи сынок, - сказала крыса с огромными, как блюдца глазами. - Мама! Где мама?.. Вспомнил... мама на работе, а я один... Под шкафом темно, но не так страшно... Ручонка сжимает рукоятку железного пистолета, направляя ствол на входную дверь... Пистоны... они всегда вкусно пахли... Огромная крыса улыбается и зовет к себе... По кругу мчится красный ослик... Холодно...".
  - Э-э, да ты спишь. Палыч, просыпайся, похоже, что приехали.
  - Где это мы? - Позевывая, Иван встал на ноги и осмотрелся.
  - А кто их разберёт. Город какой-то. Я сам всё проспал, - отозвался Серый. - Эй, народ! Куда попрятались? Есть кто живой?!
  Итальянца не было видно. Мул, привязанный к кованому кольцу на стене дома, время от времени поднимал голову и, перебирал ногами, раскачивая повозку. Светало. Узкая мощеная улица, без людей, выглядела сиротливой и брошенной, как собственно и все на этом облаке.
  - Ну, куда дальше или будем ждать аборигенов?
  Иван пожал плечами. - Можно и прогуляться, когда еще сюда попадем.
  - Тогда вперед.
  Пройдя с сотню метров, Иван вышел на перекресток и остановился.
  - Направо пойдешь... Ну, куда пойдем? Направо или налево?
  - Коня потеряли, так, что шагай прямо, - хихикнула крыса. - Все дороги всё равно ведут в Рим.
  - А может, мы по нему и идем, только пока не знаем, - предположил Иван.
  - У людей всё так. Покажи вам камень и скажи, что на нем стоял апостол, вы и рады верить. Прикладываться начнете, а всех кто не поверит, на костер сведете.
  - Это ты к чему?
  - Да так просто, на Рим твой окрысился. Камней навалом, а сыра невидно. С самой зари шатаюсь с тобой не жрамши.
  Иван рассмеялся.
  - Серый, а если тебя сыра лишить, так у тебя ж вся жизнь смысл потеряет...
  - Можно подумать, что ты святым духом сыт бываешь. С голодухи-то, пожалуй, и меня проглотишь и не подавишься.
  - Ох, и злой же ты на язык. Смотри, вокруг какая красотища. Как строили, а... обзавидуешься.
  - Красота, Иван Павлович - она для сытых, а голодным она непонятна, так как в рот её не положишь.
  Вероятно, они еще долго бы припирались, но вот музыка... она возникла из неоткуда, ворвалась в город, как морской ветер... Звуки органа задрожали, взлетая и падая на каменные плиты улиц. Они говорили, рыдали, стучались в закрытые окна и двери, смеялись на разные голоса и вдруг смолкли, спрятались за дверями собора, словно стесняясь, что их кто-то увидит...
  Сквозь решетки стрельчатых окон проникал утренний свет, бликуя на трубах, и озаряя маленькую фигуру органиста. Его рука коснулась инструмента и под сводами родились новые звуки, заставляя души вошедших под сень собора, трепетать и плакать...
   Органист на мгновение повернулся лицом к Ивану, застывшему у входа.
  - Мы его по всему городу ищем, а он, видишь ли, развлекается..., - Серый не успел договорить. Иван Павлович вложив в действие чувство, наступил крысе на хвост. И шепотом:
  - Не стоит гадить там, где живет музыка. Я этого не переношу.
   Последний аккорд дрогнул и растворился под куполом...
  Глава 18.
  - Что ж, господа, разрешите откланяться, мне пора, - Николай Филиппович по-военному кивнул головой, - честь имею. Надеюсь, что еще свидимся.
  "Генерал, как есть генерал... В мундире, как с картины... Хорош вояка..."...
  ...- Извольте в коляску, ваша светлость, - денщик проворно откинул ступеньку. - С прибытием батюшка. Вас уж заждались все.
  - С Богом... Трогай Федор.
  Синее небо... Одинокое облако в вышине... Стайка стрижей выписывает над головой кренделя, а вокруг поля и березовые перелески... Солнце пригревает по-летнему, весна выдалась ранняя. Коляска пылит по проселку, поскрипывая англицкими рессорами... Благодать... У пруда белой пеной кустится черемуха, купальня с мостками, а на пригорке родная усадьба... Каменный дом с мезонином и деревянный флигель, рядом с овражком поросшим сиренью и резной калиной... Сколько раз он возвращался сюда в своих снах, перебирая все до мелочей...
  - Пожалуйте батюшка, Николай Филиппович, рады, безмерно рады, - прослезилась старая нянька.
  "Вот те так... Самой-то уж лет сорок нет на белом свете, а тут тебе, пожалуйста, и плачет и причитает... Чудно...".
  - Да не вой ты, старая, словно хоронишь.
  - Не буду батюшка, не буду. Я ж на радостях.
  - Вот и славно. В дом лучше веди.
  Ветерок шевелит белые занавесы на окнах, со стен на Николая Филипповича смотрят портреты родни... Дубовый стол убран праздничной скатертью, серебро начищено, как при матушке... севрский фарфор, рубиновые кубки с золотой каймой и хрустальные графины с алмазной гранью выстроились в безупречном порядке, словно полк на царском смотру... Всё вокруг до боли знакомое и родное...
  Вечер Николай Филиппович провел в кресле у камина, листая подшивку старых журналов. Пробовал расспрашивать домочадцев, да бестолку. Никто про облачную жизнь ничего не знает, лишь удивленно смотрят на барина, да головой качают - воевал жеж с хранцузом, видать и зацепило.
  ...В саду вишни цветут, самовар пыхтит, шмель на ветке качается...
  - Николай Филиппович, батюшка, чайку с медком откушать, не желаешь ли?
  - От чего же...
  "Благодать, но какая-то не настоящая, словно лубок - красиво, но всё не так, как в жизни...".
  Халат из китайского шелка, мягкая перина, соловьи за окном, а на душе неспокойно.
  "На побывку приставили, а чего от меня хотят, так и не понятно... Видно согрешил где, что упокою не дают... А может, наоборот, за заслуги милость... Но это зря, мою-то жизнь праведной не назовешь... Бывало, и анисовой перебирал и девками дворовыми не брезговал... Выходит, что за грехи мои курорт этот даден... Боже милостивый, вразуми, чего взамен требуешь?.. Наставь на путь истинный...".
  - Федор!
  - Слушаю, ваша светлость.
  - Запрягай гнедую, голубчик. В церковь поеду...
  "Грехи впереди меня бегут... Только Богу-то свечкой глаза не замажешь... Крестным знамением и земными поклонами супостата из души не выбьешь...".
  - Федор!
  - Слушаю...
  - Распрягай, не поеду. Вели баню истопить, да пожарче. Веники чтоб дубовые запарили, да мяту смотри не забудь.
  "Душу лечить будем... Изболелась окаянная... Парком ее обдам... .Авось хандра пройдет...".
   На полкЕ жар. Федор колдует над барским телом, распластавшимся на липовых досках, усиленно охаживая Николая Филипповича веником. Духмяный аромат витает в клубах пара, гоня прочь назойливые мысли.
  - Э-эх... еще, еще... крепче, Федор... не жалей... кваском поддай... ух, Матерь Божья, хорошо ж...
  - С-с-сукин сын! - Генерал взвыл, как раненый медведь, после ушата ключевой водицы. - Не балуй... Поддай, под-дай...
  В шелковой рубахе, раскрасневшийся, словно девица на выданье, Николай Филиппович отпыхивался на атаманке, отпиваясь яблочным взваром.
  - Потешил... будто заново родился.
  - Ваша светлость, кваску не изволите?
  - Не откажусь.
  "Грех, да и только... видно мое счастье в мыльне на полкЕ живет....Интересно, как наши там?.."..
  ***
  Григорий Алексеевич шел по Питерским улицам, всматриваясь в лица: молодые, пожилые, красивые и уродливые, счастливые и несчастные...
  "Чужие, все чужие... моя родня - наука, а они нет... Они грустят по ушедшему лету, а я люблю осень... В дождь легче думается, ничто не отвлекает, мысли текут не спеша... Что я здесь забыл?.. Зачем вернулся в свое прошлое?.. Чего ищу?..".
  Мелькают лица, дома, мокрые скверы... в лужах плывут кленовые корабли и обрывки облаков...
  "Хотел что-то обдумать, но что?.. Ах, да... зачем вернулся?.. Может, попрощаться, когда еще все это увижу и увижу ли? ".
  Домой не пошел, ноги сами привели к лаборатории. Машины на парковке, здание, вохр на вертушке - все, как всегда, словно вышел на пару минут перекурить. Разум естествоиспытателя постоянно спотыкался о странности в новой для него реальности.
  "Облако - что это?.. Мираж из моей памяти или нечто, не поддающееся пониманию человека?..".
  Удерживать мысль было сложно. Ежесекундно поступающая новая и новая визуальная информация стирает грани реальности. В некоторые мгновения Григорию Алексеевичу казалось, что это - обычный земной мир, так хорошо знакомый с детства.
  "Жизнь на облаке - бред... Какой здравомыслящий может в это поверить?.. А существовать в разуме Девила - это как?.. Хоть бы объяснили, что происходит... Жди... Расскажут... Может и не нужно?.. Ценно лишь то, что сумел понять сам... Вот, вот... Сам задал вопрос, сам и отвечай... Пусть так. Сам, так сам...".
  В лаборатории тихо, на столе бумаги с его последними записями...
  "Всё кажется материальным... Но где грань между материей и не... Если я вижу и ощущаю - значит для меня это материально... И я в это искренне верю, как сумасшедший в свой бредовый сон - значит материальное безгранично, только его формы разные... бред... Но я же...".
  Григорий Алексеевич взял со стола карандаш, переломил и бросил в мусорную корзину.
  "Элементарный опыт доказывает, что на облаке те же законы физики, что и на земле. В чем тогда разница и почему живущие на земле не видят тех, кто проплывает над их головами?.. Опять вопрос...".
  Он поднял трубку и пригласил к себе секретаршу, впорхнувшую незамедлительно в его дверь.
  - Добрый вечер, Григорий Алексеевич, ваша почта, - она протянула пачку писем и журналов. - Кофе приготовить?
  - Пожалуй... Хотя нет. Садись.
  - Есть какие-то вопросы ко мне? - Вкрадчиво спросила она.
  - Постарайся не удивляться. Я вполне серьезно.
  - Как скажете.
  - Марина, как вы думаете, мы на земле?
  Секретарша покраснела и сразу расплакалась. Подобной реакции Григорий Алексеевич явно не ожидал.
  - Вот так здрасте... Это чего такое? А?.. Слышишь? Прекращай...
  - Я, я, - сквозь слезы залепетала она. - Кто вам рассказал... Я только попробовала. Я больше не буду...
  - Что попробовала, что не буду? Ты о чем?
  - Я сразу поняла, что вы все знаете, - она вытирала платочком слезы. - Хотите уволить, увольняйте.
  Догадка промелькнула в голове Григория Алексеевича.
  - Ну, и как ощущения?
  - Дрянь... голова потом болела, и тошнило весь вечер. Хотя вначале все ржали, как лошади.
  - Значит, травкой баловались?
  - Угу, но я больше не буду. Честное слово.
  - Верю, иди... работай... Выходит так, что про облака ты не в курсе...
  - Что? - Переспросила она.
  - Спрашиваю, знаешь ли, что мы с тобой сейчас плывем на облаке?
  - Зачем вы так? Григорий Алексеевич, миленький, поверьте, ну не наркоманка я, - и она вновь заплакала.
  "Что ж, эксперимент не удался... Или удался?... Придется смириться... подсказок видно не будет, а жаль... Она не знает... А меня-то за что этим наградили? Такие знания только жить мешают... Ноосфера, мать её... С ходу и не разберешься...".
  Мысль о разумной оболочке еще некоторое время покрутилась в голове и улетучилась, не найдя доказательной базы.
  "Гипотезы, одни гипотезы... хотя, если предположить, что материя может менять свою природу...- Григорий Алексеевич задумался, - тогда вполне вероятно, что... Ах, черт, как бы еще это проверить?.. Демиургу виднее было, что и как создавать, а мы лишь его загадки разгадываем, да всё бестолку... Какое сегодня число?.. - он взглянул на календарь. - Двадцать второе сентября... Что же было в этот день в моей земной жизни?".
   Григорий Алексеевич внимательно просмотрел последнюю запись в лабораторном журнале.
  22 сентября 11.30
  ... заменил препарат модифицированным аналогом... крыса погибла...
  "Крыса погибла... ну, и... мои соболезнования крысам... Предположить, что они разумны, тогда, я не мог... Что я могу сейчас исправить?.. Осознал, каюсь, но назад-то не вернешь... Или вернешь?..".
  Он поднял трубку:
  - Марина, позвони-ка в виварий и отмени все опыты на ближайшее время.
  "Вот, пожалуй, и все, что я могу сделать...".
  - И этого не мало, - на пороге кабинета стоял Элохим, как всегда в своем старомодном костюме и кожаным портфелем в руке. - Исправлять свои ошибки порой ох, как сложно и дано это не всякому.
  - А мне-то, за какие заслуги такая милость?
  - За заслуги ордена дают, - отозвался Элохим, - а вот исправлять свои ошибки - это участь бессмертного...
  Глава 19.
  "Зело страшен буде на Руси год одна тысяча шестьсот двенадцатый от Рождества Христова. Кровав буде, убо отпали от Бога бояре, токмо о своей мошне пекущиеся... - у иконы Божией Матери, Ермоген, поправил фитиль лампады и перекрестился, - зело страшен буде... Отечество расхищается чужими и свойми... Церковь Христову опановали...".
  - Владыка, беда, - грамотку, что ты послал келарю Авраамию в Троице-Сергиев монастырь, Струсёвы гайдуки перехватили. Беда, Владыка, беда...
  ...К Москве подступило ополчение князя Пожарского, разбив свои станы вокруг кремля...
  За частоколом суета... На земляном валу две пушки смотрят жерлами в сторону Смоленской дороги... Стрельцы и казаки в ожидании неприятеля всматриваются вдаль, где за Москвой-рекой подняло пыль войско гетмана Ходкевича... С кремлевских стен с надеждой на избавление поглядывают осажденные поляки и литвы... Слышно, как на ветру полощутся русские хоругви... Конец августа...
  На Воронцовом поле у Яузских ворот князь Трубецкой разбил два лагеря, прикрывая Замоскворечье. Остатки от первого ополчения устроились надежно с размахом. Костры в стане горят, на Большой Ордынке Клементьевский острог с пушками.
  - Стояти-то мы будем, токмо пущай Ярославские себя покажуть. Спробуют етманских сабелюк.
  - Тю, люди казацкого чину у них боси. Не у си и пищаль имають.
   - Голытьба. Обнищал воинский люд.
  - Не бреши. Нижегородские-то ополченцы справно одеты. Бают, Козьма Минич у них всем заправляет, а князь Дмитрий потакает.
  - Собака брешет. - Григорий Орлов одернул портупею и навалился левой рукой на рукоять сабли.
  "Дворянская кровя в Гришке взыграла, щас орать почнет...".
  - Шведы всю Новгородчину под себя подмяли. До Пскова дошли.
  - Матир Божа. Що робиться.
   - У гетмана-то только казаков тысяч десять наберется, не меньше, да немцы, да венгры. Сам Сигизмунд вот-вот на Москву пожалует. Земли делить будет. А у Пожарского-то что? Стрельцов тыша, да голодранцев тышь пять. Вот и воюй.
  - Дик, мобуть до етману переметнутися?
  Этот разговор на смеси языков тревожил Кузьму. Закрыв глаза, он представлял грядущее сражение... мечтал, как пройдется по Белокаменной... В стан он пришел вчера, вместе с конной сотней из второго ополчения, да так и остался. Лежа у костра слушал, как лаются запорожцы, доброй половине из которых, что гетман, что Пожарский, всё едино.
  - В Кремле сказывали, голод.
  - Та там за солону голову мертвяка три злотих дають. Паны-полковники гайдукив полонёними кормять.
  - Да, ну. Святая Богородица.
  - Ось тоби й ну.
  - Поляки - лихоимцы казну растащили, а жрать-то неча...
  "Говорили, облако, облако, а тут вон что... люди друг дружку грызут, аки звери... человечину в бочках солонят... Нешто на облаках такое бывает?..".
  ... Лагерь пробудился от звука бьющейся в силке огромной птицы... Задрожали и встали на дыбы русские кони... Взвыла земля под копытами гетманских коней... Крылатые гусары жестоким обычаем неслись на русские станы, обагренные утренней зарей... Пики с бело-красными вымпелами на концах... звериные шкуры поверх лат... крылья за спиной бьются, как у разгневанных ангелов... наводя ужас на ополчение...
  Князь Трубецкой не спешил, словно выжидая, чья возьмет...
  -Христопродавцы, люди ж гибнут!
  - Одни отобьются...
  - Эх, злоба боярская, раскудриттов её в коромысло... Православные живота лишаются, а они жидам крест целуют, яко государю... тьфу крысы, бесовское отродье... Матерь Божья, не погуби, а н-ну пошли...
  Несколько казачьих сотен, кинув стан Трубецкова, двинулись на выручку дрогнувшим отрядам Пожарского...
  - Покамест мы с панами рубились, Гришка-то Орлов с сотоварищами гайдуков в Кремль запустил.
  - Вона как...
  "Не нужна им Русь и Москва не надобна... Толстая мошна у них и царь и Бог... Эх... Бог им судья... Как там наши-то...".
  ... Иван Павлович открыл глаза. Пробуждение было легким, словно сбросил с себя тяжесть ночных сновидений, но вот понять с одного взгляда, где находится не смог.
  "Очередные шутки... черт их дери...".
  Последнее, что он отчетливо помнил - это звук органа под сводами итальянского храма, а дальше... дальше темнота, пустота...
  Сев, Иван осмотрелся. Помещение имело сходство с кубриком подводной лодки. Вдоль стен аппаратура и шесть спальных мест чем-то напоминавших ему реанимационные койки. В синеватом свете лица соседей по палате, так он обозначил место своего нахождения, казались безжизненными.
  "Лечебница, - окончательно определившись, подумал Иван, разглядев зафиксированное к кровати тело Кузьмы... Откуда я его знаю?.. Он же из моего сна...".
  Было отчетливо видно, как Кузьма тяжело дышит, вены на его руках набухли, словно он выполнял во сне тяжелую физическую работу... Внезапно черты его лица заострились так, словно он вот-вот должен был отдать Богу душу. На панели в изголовье кровати мгновенно замигал красный индикатор... Кровать зажужжала приводом, приподняв ножной конец... защелкали инфузоматы, впрыскивая в вены страдальца лекарства. Лицо пациента порозовело, веки задрожали, Кузьма открыл глаза, бессмысленно смотря по сторонам.
  Последнее что он помнил это бой с гетманской конницей, а дальше... дальше темнота, пустота и этот непонятный синий свет...
  Фиксирующие устройства открылись, инфузоматы втянули в себя иглы, и он теперь мог свободно пошевелить конечностями. В тело вернулась бодрость. Кузьма сел на кровати и осмотрелся. Напротив него сидел Иван Павлович и внимательно наблюдал за его пробуждением.
  "Точно... Иван Павлович... Ученый из моего сна... Что он делает здесь?.. Я верно болен?..".
  - Лихо они меня упаковали, раздался из угла голос Семеныча. - Вот етить твою мать, все-таки допился... Предупреждали же дурака... Всякая хрень в башку лезет... может какой дури накурился?.. Или того хуже...
  "Допился?.. Наркотики? - мелькнуло в голове Ивана... - Не может быть... Я же не...".
  "Допился?.. Кто допился?.. Несчастный... И его я знаю... - Кузьма непонимающе смотрел на просыпающегося Семеныча".
  - Где это мы? - Григорий Алексеевич поднял голову и внимательно посмотрел на удивленные лица товарищей.
  - Еще бы знать, - пробурчал Кузьма. - Наваждение какое-то. Господи, помилуй нас.
  - Эх, господа, доложу я вам, какой сон мне сейчас расчудесный приснился. Не сон, а сказка. Буд-то парюсь я в своей баньке, и до того мне хорошо, что от удовольствия все мышцы и сейчас прямо ломит.
  То, что это говорит генерал, сомнений у пробудившихся не было.
  "Так... генералы мерещатся, осталось с говорящей крысой поздороваться... Похоже дело совсем дрянь... Где же я так напиться-то угораздился?..".
  - Иван Павлович, милый, да никак и обо мне вспомнил, - прозвучал в голове голос, а потом из-под кровати показалась мордочка Серого.
  "Ну, вот и приехали...".
  - Куда ещё?
  "Всё понятно... видно в лечебницу попал для идиотов... да... дожился...".
  Под потолком что-то щелкнуло и из невидимых динамиков раздалось:
  - Внимание в отсеках! Говорит командир корабля Девил. От имени экипажа приветствую вас на борту "Ковчега-1", - сидевшие на койках переглянулись. - Каждый из вас успешно закончил земные испытания и зачислен в состав отряда конквистадоров.
  Иван Павлович вскочил с койки и окинул взглядом присутствующих, словно пытаясь убедиться в том, что и они это слышат.
  - Опять всё снова-здорово... Но это легче... Я уж думал, что с перепоя в психушку угодил, - словно отвечая на молчаливый вопрос Ивана Павловича, произнес Семеныч.
   - Для создания наших колоний на других планетах...
  "Значит, не приснилось... Выходит так, что ещё поживем...".
  Черный горизонт... тающий за бортом Млечный путь... новые звезды и манящая вперед неизвестность...
  
  Н.Новгород, 2012 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"