Алексей чуть улыбнулся и спокойно, на выдохе произнес:
- Я могу убить тебя прямо сейчас.
Он сделал паузу, прислушиваясь к напряженному дыханию в трубке.
- Но пока - не стану.
Feci, quod potui, faciant meliora potentes.
КОНФЕРЕНЦИЯ НАЧАЛАСЬ ровно в десять. Тик в тик. Ни минутой раньше, ни минутой позже.
Купер идти на это сомнительное мероприятие не хотел, и не только потому, что туда обязательно следовало явиться при галстуке. Ему было не интересно слушать, что будут говорить по бумажке специально прибывшие из Вашингтона министр юстиции, генеральный судья и новоиспеченный директор ФБР. Директора он видеть вообще не имел ни малейшего желания - всего два дня назад, согласно приказу, подписанному его рукой, Эрик был отстранен от дела, которое только и оставалось, что передать в суд. Директор всея ФБР, естественно, не снизошел до того, чтобы объяснить какому-то там агенту Куперу причину его отстранения. Дэн Кинг, его непосредственный начальник, немало удивленный таким, мягко говоря, неожиданным развитием событий, звонил в Вашингтон. Неизменно вежливый, дежурно-любезный голос идеально выдрессированной секретарши каждый раз также неизменно сообщал, что господин директор в данный момент отсутствует и, к сожалению, не может побеседовать с ним. Не затруднит ли мистера Кинга позвонить попозже? А лучше... Лучше даже завтра.
Дэн звонил на следующий день и слышал те же самые слова, произносимые тем же самым голосом. Разговаривать с одним из своих многочисленных подчиненных директор не желал. А спустя сутки после первого звонка, к Кингу в кабинет явился помощник директора с парой ребят, обладавших непроницаемыми лицами, и изъял всю документацию по делу, из-за которого медленно, но неотвратимо разгорался сыр-бор. Четыре коробки со справками, протоколами, фотографиями, видео и аудиозаписями покинули здание штаб-квартиры регионального Бюро и исчезли в неизвестном направлении. Впрочем, и Дэн, и Эрик тут же здраво предположили, что направление это указывает аккурат на восток, на побережье Атлантического океана. Найти искомую точку на географической карте было проще простого - штат Вирджиния, город Вашингтон, округ Колумбия. Без комментариев.
Конференция была посвящена профилактике преступлений и методам ведения борьбы с оными. Все молча, с благоговением, внимали тому, что говорят, чему поучают, что повелевают главные фигуры на далеко неоднозначной черно-белой доске под названием "Правосудие". Министр, судья и директор возвышались над остальными, сидя на сцене за длинным столом. За тем же самым столом, чуть в стороне, сиротливо приютился Кинг.
Статистика мягкой вязкой ватой забивала уши, потом, ни на мгновение не оседая в мозгах, проскальзывала сквозь голову, как кусок сала проскользнул в свое время через уток барона Мюнхгаузена. Следом за статистикой по тому же самому пути, без промежуточных остановок, следовали и обтекаемо-неконкретные фразы, что произносятся на любой конференции.
Эрик, нахмурив брови, мрачно разглядывал директора. Лет 50-т ему, высокий, лысоватый, но подтянутый и все еще достаточно крепкий. Как пить дать, до сих пор каждый день бывает в спортзале. С таким, если столкнешься, просто так, вежливо извинившись, не разойдешься. Особенно, если столкнуться с ним придется на его территории. А разве Бюро - это не его территория? Его. Как раз его. И он познал свою территорию в совершенстве, ибо получил главное кресло конторы. А это нельзя сделать, не зная, как выйти чистеньким из политических дрязг и интриг Вашингтона, и при этом не напороться на несколько замаскированных пехотных мин на последней ступеньке федеральной карьерной лестницы.
И все же... Зачем ему понадобилось это несчастное дело о продажных судьях? Чтобы развалить его?.. Взгляд соскользнул с лица директора на физиономию сидевшего рядом с ним судьи. Тот так и светился какой-то неуместной, несовместимой с темой конференции радостью. Купер криво усмехнулся - жизнь, черт возьми, удалась!
Дело о продажных судьях... Интересно, а новый директор, часом, не приходится старинным другом генеральному, в подчинении которого и находились любители дополнительного заработка?.. Кто знает... вполне может быть... И, может, сам судья что-то с этого имеет... В конце концов, Вашингтон просто так дела не изымает. Тем более, ничего ни-ко-му не объясняя. Основанием для такого поведения должны служить крайне веские причины.
- Слушай, Лес, - он повернул голову к сидевшему рядом напарнику, - ты не в курсе, директор с генсудьей не водит дружбы? Такой, основательной, спаянной годами?
- Понятия не имею. А что?
- Да так, ничего... Просто все пытаюсь понять, почему меня от дела отстранили. Думаю, может, они вдвоем тоже что-нибудь имели со взяточников...
- Святоша, я надеюсь, это шутка? - спросил Роделло голосом, в котором, тем не менее, надежда не подавала никаких признаков жизни.
- Не надейся. Я серьезно. Копнул я где-то там, где как раз собака и зарыта, потому и забрали все документы. Так что, Лес, не удивляйся, если меня вдруг уберут.
Роделло посмотрел на него как на ненормального, не зная, что сказать. Подходящего комментария все никак не находилось.
- И другим передай, чтоб не удивлялись, - продолжал Эрик, сосредоточенно глядя на директора. - А Глории я сам скажу.
- Не, ну ты вообще дурак! - яростно зашипел на него Лесли, пустив в ход первую подвернувшуюся фразу. - Что с тобой? Что за дурь у тебя в башке?!
- Эй, ребята, помолчите, - наклонился к ним Холт. - Мы в третьем ряду, между прочим. Сейчас нам пистон вставят за поведение.
Его мудрое предупреждение опоздало буквально на пару секунд. Директор с высоты своего трона заметил проявление жизни в третьем ряду и, вежливо перебив говорившего министра, спросил:
- Я извиняюсь... Агент Купер, мы вам не мешаем? Нет?
Вик успел опередить моментально вздернувшего подбородок Эрика и, поднявшись со своего места, извинился:
- Мы просим прощения, господин директор.
Купер как-то не услышал, что сказал директор на извинение Холта. Он не видел реакции шефа на замечание вышестоящего начальства. Главная фигура конторы обратилась именно к нему... Фамилию знает... Перед этим кто-то задавал ему вопрос, и он без подсказки не мог вспомнить ни одной фамилии ни одного агента регионального Бюро. Значит, директору совершенно точно известен человек, занимавшийся делом о судьях. Он знает, знает, знает... Что же так заело его в этом деле?.. Что за скелет он прячет в своем шкафу?
От слов перешли к делу и принялись обсуждать методы борьбы с преступностью в данном, отдельно взятом штате. Наступило время обожаемого всеми разбора полетов. С первых же слов, произнесенных в застывшую, почти мертвую атмосферу зала, стало ясно - в этом штате бороться с преступностью не умеют. Не умеют, несмотря на все указы и чуткое руководство Вашингтона. Говоря обыкновенными словами, высокое начальство гнало и наезжало на подчиненных со страшной силой. Дэн сидел, смотрел в зал и устало прислушивался к произносимым фразам - надо было быть начеку, если вдруг ему зададут какой-то вопрос. Подобные конференции всегда нагоняли на него скуку, и он с тоской думал, что пока они здесь сотрясают воздух пустыми разговорами, работа не сдвигается ни на дюйм. Сколько на все это времени гробится...
Министр был недоволен. В недовольстве его целиком и полностью поддерживал судья. Директор был с ними солидарен. Они приводили какие-то проценты раскрываемости, вспоминали прошлый год и в три голоса утверждали, что год назад Кинг и его отделение работали лучше. И не просто, а гораздо лучше. Министр и судья на фоне собственного, весьма раздутого величия хотели продемонстрировать федералам ничтожность их регионального начальника. Главным образом, интеллектуальную ничтожность. Директор же просто красовался в новой должности и единственным доступным способом показывал, кто в доме хозяин. Акции данного трио на местной федеральной бирже падали со скоростью света. Подчиненные молчали, но играли на понижение.
В конце концов, вся эта пустая болтовня и едва прикрытое самолюбование начали действовать Куперу на нервы. Было совершенно ясно, что у кого-то из этой тройки имеется здоровенный зуб на Кинга. Ему только что в открытую не приказывали: "В отставку! Твое место нам нужно для нашего человека". Своего человека. Который без указаний Вашингтона и шагу не сделает, который целиком и полностью будет находиться под их контролем, будет есть с их руки и пить из той миски, что ему пододвинут. И который не создает команд, что абсолютно не подчиняются округу Колумбия.
Кстати, о командах... Дошел черед и до "Косаток", и на Эрика волной накатило раздражение. Да какого лешего?! У них раскрываемость - самая высокая в этом штате. Какие могут быть претензии?!
Оказалось, что даже к ним претензий предостаточно. И методы работы у них не соответствуют общепринятой политике ФБР, и на устав им наплевать, и вообще это не дело - бороться с преступниками их же методами. Да и к тому же при таких полномочиях от "Косаток" Вашингтон ожидал большего.
- Вот придурки! - не выдержал Купер. - Идиоты недоделанные! И как только такие кретины занимают подобные посты?..
Роделло, услышав его слова, невольно усмехнулся:
- Тут нужен особый талант... У нас с тобой его нет...
- Да... Эти вверх лезут в той же позе, что и ползают.
Однако выяснилось, что и директор желает ознакомиться с тем, что было сказано все в том же выбивающемся из строя третьем ряду. Он внушительно придвинулся к микрофону и, оборвав самого себя, спросил:
- Агент Купер, вы, кажется, что-то сказали? Может, поделитесь своими наблюдениями с нами?
Эрик резко повернул к нему голову. Да что ты привязался?! Я уже пять лет, как "агент Купер"! А просто "Купер" так вообще почти 30-ть!
- Благодарю вас, агент... э... э... - главный федерал быстро заглянул в какую-то бумажку, - агент Холт, но я обращаюсь к агенту Куперу и не в чьих других объяснениях не нуждаюсь.
После такого довольно жесткого заявления Вику единственное, что оставалось, это молча сесть обратно на свое место и бросить беспомощный взгляд на застывшего шефа.
- Агент Купер, - директор, потеряв к Холту интерес, опять уставился на виновника беспорядков, - так вы поделитесь с нами своими... возмущениями?.. - он едва заметно усмехнулся. По-хозяйски усмехнулся, с полным осознанием того, что он может себе это позволить.
Да задолбал уже! Дело забрал, так еще все успокоиться никак не может! На шефа бочки катит... Ззззараза!..
- Охотно, сэр, - Эрик пружинисто поднялся. Казалось, что он рад любому случаю размять ноги, но Роделло прекрасно видел, как напарник зло стиснул зубы, и понял - сейчас рванет так, что никакая профилактика преступлений не поможет.
- Эрик, не дури...
Но Купер его даже не услышал.
- К чему же, в итоге, сводятся ваши наблюдения? - директор смотрел на него не мигая.
- К фразе одного английского священника по имени Сирил Гарбетт, сэр.
- Да? И что же такого сказал этот святоша? Видимо, его слова имеют непосредственное отношение к данной встрече...
- Имеют, сэр.
Головы всех сидевших в зале федералов повернулись к их коллеге. В миг воцарилась оглушающая плотная тишина. Воздух застыл, превратившись в невидимое стекло. Роделло не отрываясь смотрел на напарника и почему-то боялся пошевелиться.
- Он сказал, - от первого легкого, словно предупреждающего удара стекло пугливо задребезжало, - "Критиковать может любой дурак, и многие из них именно этим и занимаются".
Второго удара стекло не выдержало. Дрогнув, оно дало ломанные трещины и, дробясь на миллионы осколков, оглушительной волной грохнулось куда-то вниз, к ногам. Мелкие куски стекла, словно дождь, дробно застучали по полу и отлетели в пустую мертвую тишину. И лишь когда смолкло эхо их рикошета, Купер услышал негромкий голос Мендозы - первого, кто осознал весь масштаб произошедшей катастрофы:
- Господи, Эрик... Что же ты наделал?.. Что ты наделал...
ПОД НОГАМИ хрустело битое стекло. Оно было разбито уже давно, но вряд ли стало менее острым за сроком давности. Прислушиваясь к его сухому, хрипловатому скрежету, от которого у многих по спине начинают бегать мурашки, я порадовался, что надел все-таки кроссовки, а не одни из этих дурацких летних шлепанцев, в которые вечно набиваются песок, грязь и мелкие камешки.
Здание было старое. Даже старинное. Старожилы деревушки, находившейся неподалеку, утверждали, что когда-то этот разбитый дом был одной из усадеб то ли Голицыных, то ли Шереметевых. Может, в этом и была какая-то, самая ничтожная доля правды, но я предпочитал относиться к этому скептично. У нас как только заброшенный дом с колонами - так усадьба. Памятник архитектуры неизменно XVIII века, на которой государство наплевало с высокой колокольни невозможности финансировать реставрационные работы.
Но если быть до конца честным, то этот дом все же напоминал усадьбу. Колонны были на месте, а что-то вроде сильно запущенного парка вокруг, напоминало о тех далеких временах, когда в моде были кринолины и шпанские мушки. Пол здания, некогда, видимо, покрытый паркетом, ныне, согласно духу времени, устилали осколки стекла и красного кирпича, обрывки газет и пучки то ли шерсти, то ли чьих-то волос, еще какой-то мусор... А потом со всего этого ты переводил взгляд на окна - облезлые, некрашеные, - и замечал, что из них открывается безумно красивый вид на находившийся на другом берегу реки монастырь. Ощущение охватывало такое, будто ты смотришь на прекрасную картину, обрамленную в жалкую, грязную раму, недостойную этой картины.
Запрокинув голову, я изучил хмуро и неодобрительно смотревших на меня лепных купидонов и амуров. Их суровые гипсовые взгляды с успехом заменяли стрелы. Странный и болезненный диссонанс былого великолепия и нынешней разоренности вызывал острую жалость. Если это место и было когда-то поместьем, то его постигла печальная судьба одной из многих усадеб, разбросанных по всей нашей необъятной матушке-России.
Может, сказать Лешке, пускай купит этот дом? Починит... Будет подарок Ире к свадьбе... Хотя... кто ж теперь тут жить захочет, даже если его вычистить до блеска? Его теперь можно сбагрить только тем, кто ничего не знает.
У одного из окон без стекол стоял местный участковый и, глядя на монастырь, нервно курил.
- Слушай, Сергеич, бросай ты курить, - посоветовал я, подходя поближе. - И так худой, как щепка.
Ему было лет 35-ть, вряд ли больше. Среднего роста, темноволосый, он чем-то смахивал на Сергея Безрукова, за что и удостоился прозвища "Белый". Сперва он всячески брыкался и грозил пытками Великой инквизиции всякому, кто так назовет его, но мал-помалу привык, успокоился и смирился, только иногда морщился, слыша такое обращение. Я старался звать его либо по имени, либо по отчеству. Ну чего над человеком издеваться!
- Брошу. Когда-нибудь, - отрывисто сказал он и снова затянулся. А потом возмущенно обрушился на меня: - Нет, ну вот скажи, ну какого черта он сюда притащился?!
- Видимо, надо было, вот и притащился. Вообще же этот вопрос вон, к твоим товарищам по пистолету и погонам, - я кивнул на соседнее помещение, где возились оперативник, эксперт, два санитара и патанатом. Эксперт щелкал затвором своего "Зенита", опер - негромко матерился, медики молчали. Классический пример трудового процесса, украшенного привычными эпитетами. Я терпеливо ждал, пока они разберутся с трупом, и опер явится по мою душу задавать вопросы.
- Стас, как думаешь, он сам... приложился или его... того?..
- Опять вопрос не по адресу - я журналист, а не сыскарь.
- Да ладно тебе! - махнул он рукой с сигаретой. - Пишешь-то ты на криминальные темы! И ни за что не поверю, что у тебя нет никаких идей. Да, да, я, между прочим, почитываю твои побасенки.
- И что? Нравится?
- Ничего, с пивом потянет.
Это, пожалуй, была самая оригинальная оценка моего "творчества". Впрочем, речь, вроде как, шла вовсе не об этом...
- Не знаю... - я качнул головой и привалился плечом к холодной стенке. - Похоже, что он сам... Камни там с острыми гранями... Шел, оступился и грохнулся виском прямо на тот булыжник, что теперь у него под головой... Нет, сам, точно.
Мой голос прозвучал очень даже уверенно. Вот только Сергеич, по-моему, не шибко-то мне поверил. Видимо, этот неповторимый скептицизм - неотъемлемая часть профессии человека в погонах. Я знаю, о чем говорю - всем моим знакомым сыскарям был присущ подобный скептицизм.
- Сам, сам! - беззлобно передразнил участковый. - Сам с усам! Не нравится мне все это...
- Ну заладил! Еще ничего не ясно, а он уже паникует! Сергеич, ты с такими паршивыми нервами на пенсию отправишься раньше срока!
- Да я уже хочу на пенсию! Этот еще... - он мотнул головой на помещение, откуда по-прежнему доносилась мышиная возня, - раб божий... преставился...
- Единственная странность... - начал я, и Сергеич тут же вытянул шею:
- Да?..
- Не знаю... просто думаю... Впрочем, ты уже задавал этот вопрос... - я посмотрел на монастырь. - А что вообще монах делал в этом месте?
- Ну а ты-то сам, что здесь делал?
Я даже и не заметил, когда это опер успел переместиться к окну. Переместиться и даже расслышать, что я сказал. Теперь он, зажав под мышкой папку и широко расставив ноги, стоял напротив меня, и вид у него был весьма и весьма решительный. Я посмотрел ему в глаза и понял - зрительно он уже представляет такой образ: я обритый и в наручниках.
- Я-то? Совершал что-то вроде культпохода. На развалины эти пришел посмотреть.
Объяснение, хоть и было чистейшей правдой, прозвучало как-то глуповато. Мой обритый образ в наручниках отразился в глазах оперативника еще ярче и отчетливей. Представителя правопорядка я не в коем случае не убедил. Фраза Достоевского "Настоящая правда всегда неправдоподобна" испарилась с горизонта моего подсознания в силу своей неактуальности.
- Паспорт есть? - воинственно спросил он и тут же протянул руку, будто на моей физиономии неоновым светом мигала надпись: "У меня в кармане валяется паспорт!" Откуда только такая уверенность?! Тоже, наверно, профессиональная...
Я молча извлек документ из нагрудного кармана безрукавки и также молча положил его на раскрытую ладонь. Моя паспортина тут же подверглась досмотру с пристрастием, который начался с установления Ф.И.О. и сверения фотографии с оригиналом. Дабы "фейс-контроль" прошел без заминок, я стянул с головы кепку с изображением шайбы и двух скрещенных хоккейных клюшек.
Опер метнул на меня взгляд и чуть кивнул - фаилы в формате JPEG совпали. Он снова глянул в паспорт. Потом хмыкнул, и я понял - споткнулся об фамилию. Это нормально, я уже привык.
Опер повернул голову к Сергеичу и криво ухмыльнулся:
- Он что, правда, Буре?
- А что, думаешь, паспорт фальшивка? - участковый вдавил окурок в зазор между двумя кирпичами.
- Родственник? - внимание снова было обращено на меня.
- Однофамилец.
Еще одна чистейшая правда - ко всемирно известной "Русской ракете" я не имею никакого отношения. Видимо, к сожалению. Хотя многие утверждают, что я на него похож. Врут, не похож ни капли. Ксения, моя невеста, вообще бескомпромиссно заявила как-то, что фасад у меня симпатичней. Может быть, не знаю, сравнительным анализом я как-то не занимался - времени нет.
- Значит, говоришь, культпоход? - об свою ладонь он стал выколачивать из моего паспорта пыль, которой там не было.
- Именно. Я прошел вон по тому коридору, - в направлении объекта я протянул руку с кепкой. О, тоже мне, Ленин нашелся... - Вышел в этот зал, остановился рядом вон с той глыбой и осмотрелся. Потом шагнул туда, - я кивнул на дверной проем, - и увидел парня. Сами понимаете, что, естественно, я ничего не трогал. Только подошел поближе, чтобы убедиться, что он действительно мертв. Убедился и помчался в Петровку-1 к участковому.
- Сам из Питера, смотрю? - прищурился опер. - А здесь что? В гости приехал?
- Можно и так сказать. В отпуске я. Живу в Простоквашино... То есть в Петровке-2, у матери.
- Ну и названия! - он недоуменно покачал головой. - Всегда хотел узнать - какой, блин, придурок их придумал?
- Простоквашино придумал Эдуард Успенский, - с невинным видом ответил я. - Который папа Чебурашки.
- Слушай, однофамилец, - тут же отреагировал оперативник, - ты не думай, что самый умный, да?
- Короче, сначала появилась деревня, - быстренько встрял Сергеич. - Назвали ее в честь самого уважаемого жителя по фамилии Петров, а вовсе не в честь Петровки, 38 в Москве. А потом уже, много лет спустя, неподалеку организовался дачный поселок. Над названием голову ломать не стали и окрестили его "Петровка два". Иногда их даже не разделяют и говорят просто: "Петровки". Либо вот жители поселка, - он кивнул на меня, - еще называют его "Простоквашино".
- Ну, блин, фантазия! Зашибись! - выразив таким образом то ли одобрение, то ли возмущение, опер вернулся к делам насущным: - Ладно... Короче, товарищ-господин Буре... А, кстати, чем по жизни занимаешься?
- Журналистом работаю. Так что мы с вами схожи, по крайней мере, в одном: вы представляете собой в какой-то мере исполнительную власть, я - четвертую. "Петербургское время", отдел криминала.
- Да-а? Статью, небось, накатаешь?
- Не уверен, что стоит.
- Да хватит гнать-то! - презрительно скривившись, посоветовал он. - То я не знаю вашу братию!
Судя по гримасе, он, если и знал нашу братию, то только и исключительно с отрицательной стороны. Вот так и создаются стереотипы, которые липнут еще покрепче банных листов.
- Белый, - опер крутанулся в сторону участкового, - ты вообще чего нас вызвал-то? Там чистый несчастный случай. Никакого криминала.
- У него на физиономии не написано, несчастный или счастливый. А райцентр это ты. Вот и оформляй свой несчастный случай. Труп-то все равно тебе забирать.
- Поня-ятно, - протянул он. - Бумажной волокитой меня завалить хочешь. Ладно... Труп тебе точно хранить негде. Если только дома, в холодильнике...
- Не обольщайся, - спокойно посоветовал участковый. - У меня не такой большой холодильник.
Оперативник, оттеснив Сергеича, уселся на подоконнике, положил папку на колено и, выудив из нее какой-то бланк, что-то борзо в нем застрочил. "Пишет, смотрите! Ильф и Петров!", - вспомнилась мне фраза Паниковского-Гердта из "Золотого теленка".
В зале появился эксперт. "Зенит" со вспышкой болтался у него на шее.
- Макс, слышь? - обратился он к оперу. - Я закончил. Жду в машине.
- Да, я сейчас... - ответил хомо сапиенс, имя которого лично я узнал только что.
Вслед за экспертом показались два санитара и патанатом. Санитары несли носилки, накрытые безупречно белой простыней. Из-под светлой ткани темным мертвым крылом свисал уголок черной монашеской рясы. Мы с участковым проводили эту мрачную процессию взглядом.
Макс спрыгнул с подоконника и буквально силком впихнул мне в руку паспорт с вложенным в него бланком.
- Завтра, в 11-ть, ко мне в райцентр по повестке, для дачи показаний, - как пулемет отстрочил он и внушительно поставил точку: - Под протокол.
- В одиннадцать?.. А я не могу. У меня завтра брат прилетает, мне его встретить надо, сюда привезти.
- Такси возьмет, - отрезал он.
- Кто ж сюда из "Пулково" поедет!
- Рейс во сколько?
- В час сорок пять...
- Успеешь!
И, не попрощавшись, он лишил нас с Сергеичем своего общества. Мы переглянулись, и я изучил повестку. Такой документ, да еще оформленный на собственное имя, мне приходилось держать впервые. Я прочитал все надписи самым внимательным и тщательным образом и вдруг хмыкнул.
- Слушай, Андрей, ты, часом, не заметил, он оглянулся посмотреть, не оглянулись ли мы, чтоб посмотреть, не оглянулся ли он?
- Не понял?.. - честное лицо участкового недоуменно вытянулось. - Еще раз и по-русски, пожалуйста.
- Вот, кто б ерничал по поводу моей фамилии! - я протянул повестку Сергеичу. - Смотри, как его самого-то зовут!
В графе, где указывалось имя того, к кому мне следовало явиться, значилось: "Старший лейтенант Максим Леонидов".
ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ФБР - здание Гувера - огромная коробка из бетона и бронированного стекла. Под низким серым небом, обещавшим сильнейший дождь, оно выглядело еще огромней. Красно-сине-белая рябь десятков национальных флагов по периметру. Импровизированный защитный барьер от бомб и взрывчатки в виде старых автомобилей, стоящих вокруг всего здания. Такой же барьер нес свою вахту и вокруг штаб-квартиры в Хай-Корде. Но здесь - не Хай-Корд. Это Вашингтон.
Эрик посмотрел по сторонам, проверяя поблизости наличие уже движущихся автомобилей, и вместе с Дэном пересек улицу. Они подошли поближе к "барьерным" машинам, и Купер двумя пальцами подцепил штрафную квитанцию, пришпиленную "дворником" к лобовому стеклу одной из них.
- Смотри, шеф, а местная полиция от нашей-то вовсе не отличается, - в его голосе ясно звучала нотка презрения. - Тоже придурков хватает.
В здании Гувера Эрик был всего один раз - когда-то давным-давно, когда его курс окончил Академию ФБР, их пригласили сюда для получения порции начальственных поздравлений. Все это торжественное мероприятие происходило на седьмом, административном этаже главного управления. Именно сюда теперь уже вместе с Дэном они и направлялись. Но отнюдь не за поздравлениями. Оскорбление директора ФБР, генерального судьи и министра юстиции оставлять безнаказанным последние не собирались.
Дэн, шедший рядом, выглядел постаревшим и осунувшимся. Он не орал на подчиненного из-за тех слов, что тот произнес, и последствий, которые они повлекли за собой. Он не имел на это никакого права, потому что прекрасно понимал, почему Купер поступил именно так. В том, что произошло, виноват был только Дэн. Один. И теперь, зная, что не в его власти чем-либо помочь Эрику, он чувствовал себя подлецом и ничтожеством.
Кинг посмотрел на Купера. Черты лица решительно заострились, глаза смотрят непримиримо и упрямо, а где-то в их глубине мерцает злой огонек. Внешне выглядит уверенно и спокойно, предельно внимателен и сосредоточен, но предательский румянец на щеках выдает внутреннее волнение.
Эрик лучше шефа знал, что волнуется. Но совершенно точно он был уверен еще в одной вещи - стоит ему только увидеть тех, кого он якобы оскорбил, и он моментально успокоится. Это как в хоккее: пока сидишь на скамейке - кусаешь губы, а как выскочил на лед, так на площадке уже не существует никакого волнения. Там остаются только противник и игра. В хоккей он играл очень даже неплохо... Постарается и сейчас... По крайней мере, не проиграть.
Они подошли к дверям приемной директора, и Дэн, не вытерпев, остановился. Купер встал напротив, и директор посмотрел ему в глаза. Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга, потом Кинг пожал Эрику руку и тихо шепнул:
- Спасибо тебе...
Они вошли в приемную, представились, и секретарша тут же впустила их в кабинет директора. Там уже все и всё было готово к их появлению. Но прежде людей их встретил аромат дорогих сигар. Густой, высокий ворс ковра под ногами. Глубокие кожаные кресла по обе стороны длинного стола заседаний, портрет президента на стене, по углам распиханы два флага: один национальный, другой - с эмблемой ФБР. Сплошная показуха, как в клубе с претензией на аристократизм. При прежнем директоре, с которым Дэн был дружен, все было намного солидней. Тогда здесь не находилось места для кричащего яркого ярлыка дешевой распродажи.
Когда Купер и Кинг вошли в кабинет, из пяти сидевших в креслах мужчин поднялись только двое: представитель Совета по работе с кадрами и инспектор из Инспекции личного состава. Трое остальных - директор, судья и министр - остались сидеть, снизойдя только до небрежного кивка головой в качестве приветствия.
Перешагнув порог кабинета и увидев, как их встретили, Эрик моментально понял - Дэна отсюда выставят. На суде Линча свидетелей не бывает - там есть место только палачам.
- Мистер Кинг, вас же просили не беспокоиться, - директору почти удалось скрыть недовольство.
- Сэр, я являюсь непосредственным начальником агента Купера, поэтому счел свое присутствие на данном слушании обязательным.
- Однако вашим начальником являюсь непосредственно я. Я вам приказываю... Слышите? Приказываю подождать Купера в коридоре.
Видимо, по выражению лица Дэна, утратившего всякие признаки уважения, он понял, что зашел слишком далеко.
- Мы, конечно же, будем вам весьма признательны за любое участие, - гораздо мягче снова заговорил он. - Но только после того, как побеседуем с агентом Купером наедине. Я хотел бы, чтобы вы были где-нибудь неподалеку. Вас обязательно позовут.
- Сэр, я бы хотел сказать...
- Шеф, не стоит, - негромко прервал его Эрик. - Подожди меня на улице. Я скоро.
- Идите, мистер Кинг, - в голосе директора послышалось нетерпение.
Дэн покинул кабинет - метать перед свиньями бисер, действительно, не стоило.
Оставшемуся в одиночестве Эрику предложили садиться и указали на стул, повернутый к окну. Стул для допросов. Федерал подчинился, хотя на таком стуле ему приходилось сидеть впервые.
После этого его попросили назвать имя и должность. Эту просьбу он встретил контрвопросом:
- Это для протокола? Он будет?
- Протокола не будет.
- Тогда я не вижу смысла...
- А вас и не просят видеть, - министр не дал ему договорить. - Назовите имя и должность.
Федерал даже не взглянул на него - он не спускал глаз с директора, одновременно пытаясь понять: Совет по кадрам и инспектор за него или против. Впрочем... Стоит ли полагаться на пешки? Ведь они делают то, что им велят.
Потом он произнес медленно, с чувством, вдумчиво, жалея лишь об одном - что у него такое короткое имя:
- Специальный агент Федерального бюро расследований Соединенных Штатов Америки Эрик Н. Купер.
Он по-прежнему смотрел прямо и только на директора.
Пауза. Они, видимо, рассчитывали, что он испугается после оказанного ему приема. Но он напротив - только что успокоился, взял себя в руки и пугаться не собирался, окунувшись в то восхитительно пьянящее, холодное, почти обжигающее чувство уравновешенной и полностью контролируемой здоровой злости. Такое бывает только в одном-единственном случае - когда ты совершенно точно готов к драке. В такие моменты место в голове, внутри тебя самого остается только для злости и расчета. Потрясающее ощущение - оно завораживает, как вода, пенящаяся за бортом, как острый клинок, отражающий солнце...
Они не стали ходить вокруг да около, и сразу же повели наступление по заранее запланированному сценарию.
Они хотели заставить его поверить в их благие намерения. Но он прекрасно помнил, что подобными намерениями вымощена дорога в ад.
Они хотели, чтобы он поверил, что им будет вполне достаточно извинений. А он видел, что на его извинения им наплевать.
Они предъявляли претензии лично ему. А он понимал, что весь данный спектакль преследует только одну цель - свалить Дэна и расформировать "Косаток".
Они утверждали, что заботятся об общем имидже Бюро. А он полагал, что таким способом они просто хотят избавиться от элемента, который мешает идеально вращаться идеальным шестеренкам их идеальной системы.
Они говорили, что не хотят выносить сор из избы. А он знал, что будь это слушание официальным, его бы вызвали в Департамент юстиции.
Он слушал внимательно, по привычке чуть наклонив голову на бок, словно в ожидании ответа на вопрос. И у него был вопрос, который мысленно он уже задал: "Когда же вы ударите по-настоящему?" В памяти как-то в тон вопросу возникла другая фраза: "Ну, шавка, ты долго тявкать будешь или, наконец, укусишь?" Странный, противоречивый фильм Тарантино "Бешеные псы". Но эти... Хоть и смотрят как голодные собаки, на самом деле не больше, чем стайка обыкновенных шакалов. Падальщики...
Они произносили какие-то общие слова: бесформенные и бессмысленные. По началу было даже непонятно, почему они, собственно, говорят это все именно ему. Однако им, видимо, просто некого было притащить в Вашингтон по официальному обвинению.
Потом они стали конкретней, и директор выразил свое недовольство в связи с несоответствием Купера системе. Он предъявил ему целый список нарушений правил, и представитель инспекции по личному составу угодливо покивал головой.
- За вами, агент Купер, неоднократно замечалось нарушение правил и инструкций, которыми в своей работе руководствуется каждый наш сотрудник.
- Да? - он не выказал особого удивления. Скорее даже был просто равнодушен. - Но наша команда имеет о-фи-ци-аль-но-е, - звонко произнес он по слогам, - право не при-дер-жи-вать-ся правил и инструкций. Конечно, преступникам сложно смириться с этим, но это их проблемы. Иначе с ними бороться нельзя. Вам, как директору данного учреждения, это должно быть очевидно.
- Для меня лично, - встрял судья, хотя его никто не просил, - очевидно одно - вы не из тех людей, которые подходят системе нашего правосудия.
- Да... - Эрик не удержался от ироничной усмешки. - Я заметил, что для вас только это и очевидно.
Приглядываться, играть с ними в бесперспективную игру "кошки-мышки" стало бессмысленно с того самого момента, как он во всеуслышание процитировал Сирила Гарбетта. Они все равно отправят Дэна в отставку. Через неделю, месяц, год... Неважно! Но спустя какое-то время Кинг больше не будет руководить отделением в Хай-Корде. А не будет его - не останется и "Косаток". Купер был готов работать просто в Бюро, даже если не останется команды, но при том единственном условии, что во главе их отделения по-прежнему будет стоять Дэн. И ерунда все это, что все, что случилось, произошло из-за его несдержанности. Правду они использовали в качестве удобного официального предлога. Не подвернись он так кстати под руку, они бы придумали другой. Они уже стали его придумывать, отобрав у него дело. Свалить Дэна и избавиться от его команды они хотели любой ценой. Цена для них не имела значения. Конечно... Какая им, собственно, разница, если платит все равно государство?..
- Скажите, агент Купер, как вы можете объяснить тот факт, - снова заговорил директор, - что в распоряжение Отдела по внутренним расследованиям попало вот это любопытное заявление...
Он открыл лежавшую перед ним черную кожаную папку и с легким шелестом вытянул оттуда лист бумаги. Посмотрел на него, словно проверяя, не написано ли там еще невидимыми чернилами чего-нибудь помимо основного текста. Потом положил лист на гладкий отполированный стол и подтолкнул бумагу в направлении Эрика. Лист скользнул вперед и застрял напротив представителя Совета по работе с кадрами. Тот передал его федералу.
Действительно, заявление... Форменная "телега", написанная неким Джоном Мортоном.
Мортон, Мортон...
На пару мгновений, вспоминая, кто это такой, он забыл, что находится под прицелом.
Мортон... Бедный племянник богатой тетушки, уперевший из ее коллекции картину Ван Гога, попутно завалив застукавшего его дворецкого, и горевший желанием остаться кристально чистым после всего этого. Дело было несложным и чисто техническим. Сколько там получил этот племянник? То ли 15-ть, то ли 20-ть лет, что ли?..
- Агент Купер!
Голос директора дулом ткнулся в спину и заставил вспомнить, что прицел никуда не делся.
- Мистер Мортон в своем заявлении утверждает, что вы, агент Купер, вымогали у него деньги за развал дела. Конкретно - 100 тысяч долларов.
Сколько?! Ну вы, ребята, совсем с головой не дружите...
- Да-а? - он нагнулся, положил лист на стол и оттолкнул его от себя. - Там одного нуля не хватает. Я миллион просил.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я не говорю, я спрашиваю - и что, я получил эти деньги?
- На ваше имя открыт счет в одном из банков Хай-Корда...
- Ситуация классическая. Вам известно больше, чем мне. А я, как оказывается, богатый человек! Что я делаю на этой работе?!
- Агент Купер, ваше поведение выходит за всякие рамки... - директор выглядел откровенно удивленным.
- Мое поведение уже давно выходит за всякие ваши рамки, - в открытую огрызнулся Эрик. - И сегодня вы об этом не преминули напомнить. Вы спрашивали, что я хочу сказать? Так вот, я хочу сказать, что все это вранье, причем не самого высокого уровня. Это, во-первых. Если эта бумага попала в руки Отдела внутренних расследований, то почему здесь нет никого из его представителей? Это, во-вторых. Почему Мортон зашевелился только сейчас, а не сразу же после того, как я, якобы, стал требовать с него денег? Это, в-третьих. Я полагаю, что вы сами написали это, так называемое, заявление. Это, в-четвертых. И делаете вы это все с одной целью - отправить Дэна Кинга в отставку и развалить "Косаток". Кому-то из вас мы стоим поперек горла. Это, в-пятых.
- Вам, Купер, повезло, - процедил сквозь зубы министр, - что вы не под присягой.
- Я готов присягнуть! - вдруг неожиданно даже для себя самого рявкнул Эрик, и министр вздрогнул. - Приведите меня к присяге и присягните сами! Или прикажите притащить сюда детектор лжи, и я пройду на нем проверку!
Присягать они не захотели. И ему не позволили. Они тупо гнули свою линию, хотя и должны были понять, что человек, сидевший перед ними, видит их игру так, будто сам придумал ее правила. Они повернулись к этому очевидному факту спиной. Им важно было достигнуть своей цели. Непременно. Во что бы то ни стало.
Директор поднялся из своего удобного кресла и заложил руки за спину. С минуту он молчал, придавая ответственному моменту вескость и солидность.
- Отдел внутренних расследований займется этим заявлением, - заявил он. - А до того момента, пока они не объявят окончательный результат своего расследования, вы, агент Купер, находитесь в административном отпуске. Вам запрещен доступ в служебные помещения, кроме тех, куда допускаются посетители. Вам запрещен доступ к оборудованию ФБР. Вы не имеете права обсуждать с кем-либо дела, к расследованию которых вы имели отношение, и методы работы ФБР. Вы не имеете права представляться агентом ФБР.
Чего-чего, а эту "панихидную" речь он знал на "отлично". Что и не замедлил продемонстрировать. Однако впечатления на подчиненного этим не произвел.
- Сдайте оружие и удостоверение. Если у вас имеется какое-то другое снаряжение, сдадите его и служебный мобильный телефон мистеру Кингу по возвращению на место службы.
Высоко занесенный топор резко опустился и с глухим мертвым звуком ткнулся в плаху.
- Административный отпуск - это не так уж и плохо, - неожиданно подал голос инспектор. - Просто отдохнете. При этом сохраните за собой зарплату, страховки и медицинские льготы.
Эрик покосился на него, и инспектор почему-то сразу же умолк, проглотив последние слова своего то ли издевательства, то ли сочувствия. Купер не нуждался ни в том, ни в другом и, судя по реакции, инспектор это понял.
Эрик поднялся со своего места и шагнул к столу. Из внутреннего кармана пиджака он достал удостоверение, потом потянулся за пистолетом. Он знал, что дело закончится именно этим - в данном сюжете не были предусмотрены непредсказуемые моменты. Потому и в кобуре на поясе у него находился табельный "ЗИГ-Зауэр", а не неизменная "беретта".
Сухо щелкнув, на ладонь выскользнула обойма. Ткнулась в руку, и он положил ее на стол. Потом передернул затвор. Патрон из ствола, звонко стукнув об гладкую столешницу, отлетел куда-то на пол и мгновенно утонул в глубоком ворсе ковра. Купер не стал его поднимать - еще не хватало им кланяться.
Он положил оружие рядом с удостоверением и немного отошел назад, поочередно глядя на тех, кто сидел за столом. Директор по-прежнему стоял возле своего кресла, остальные все продолжали сидеть, чинно сложив ручки. Ну просто консилиум учителей средних школ, не иначе. Но на самом деле они тут, в своем девственном штате, не так уж и невинны...
- Если расследование подтвердит факт вымогательства, - директор посмотрел на черный пистолет, лежавший на столе, - то дело пойдет по линии уголовной ответственности. Его передадут в Отдел профессионального соответствия Департамента юстиции...
Купер успел заметить, как при этих словах судья быстро улыбнулся и тут же спрятал свою улыбку. "Если подтвердит..." Да подтвердит, конечно! Было бы дело, а доказательства найдутся.
- А отдел, в свою очередь, передаст дело в суд. Вас предупредят, мистер Купер, чтобы вы могли подготовиться.
Эрик, глядя в упор на директора, с явным удовольствием растянул галстук, расстегнул воротничок рубашки, сделал глубокий вдох и внезапно легко улыбнулся. Господи, как же они все любят белые нитки! И шьют ими, немало не смущаясь.
- Хотите что-то сказать? - директор все с нараставшим удивлением наблюдал его реакцию.
- Хочу, - он сунул руки в карманы брюк, а потом произнес четко, с расстановкой и по-русски:
- Да пошли вы все.
За свою службу здесь и за сегодняшний день, он повидал столько, что сейчас ему было абсолютно все равно.
Пять вытянувшихся, глупых шакальих рож доставили ему удовольствие никак не меньше, чем развязанный галстук. Они не поняли смысла фразы, прозвучавшей для них околесицей, но по интонации догадались, что их только что искренне послали далеко и надолго.
После этого прощального аккорда, Купер повернулся к ним спиной и вышел в приемную. Секретарша подняла на него глаза и дежурно улыбнулась. В улыбке любой гипсовой статуи в Музее зарубежного искусства в Хай-Корде тепла было гораздо больше.
Он приблизился к ее столу, наклонился и уперся ладонью в папку, лежавшую на его поверхности.
- Мой вам совет, дорогая мисс. Бросайте вы своего начальника. И его друзьям больше не готовьте кофе, - серьезно сказал Эрик. - Они очень плохие люди.
Она бессмысленно похлопала густо накрашенными ресницами, и он посмотрел на нее с сожалением. Тут, похоже, мозговой центр не восприимчив к важным сигналам... Тут только и умеют, что говорить: "Позвоните завтра, директор в данный момент не может уделить вам внимания".
У самого выхода в коридор взгляд зацепился за небольшой бюстик, стоявший у стены. Тоже, что ли, нововведение?.. Ему не надо было читать табличку под ним. Все федералы - даже бывшие - знают, как выглядит первый директор ФБР Джон Эдгар Гувер.
Прищурившись, Купер изучающе посмотрел на него. Затем снял с шеи галстук, накинул его петлю на Гувера и прицепил вместо булавки свой пропуск с фотографией и большими яркими синими буквами "FBI". Он фамильярно похлопал бюстик по щеке и сказал: