Посреди комнаты стоит на мольберте портрет молодого человека необыкновенной красоты.
Перед мольбертом, немного поодаль, сидит Бэзил Холлуорд, откинув голову, и любуется своей работой.
Лорд Генри, полулежа на диване, курит одну сигару за другой.
Лорд Генри (лениво). Это лучшая твоя работа, Бэзил, лучшее из всего, что тобой написано. Непременно надо в будущем году послать ее на выставку в Гровенор. В Академию не стоит: Академия слишком обширна и общедоступна. Когда ни придешь, встречаешь там столько людей, что не видишь картин, или столько картин, что не удается людей посмотреть. Первое очень неприятно, второе еще хуже. Нет, единственное подходящее место - это Гровенор.
Бэзил. А я вообще не собираюсь выставлять этот портрет. Нет, никуда я его не пошлю.
Лорд Генри (удивленно подняв брови). Никуда не пошлешь? Это почему же? По какой такой причине, мой милый? Чудаки, право, эти художники! Из кожи вон лезут, чтобы добиться известности, а когда слава приходит, они как будто тяготятся ею. Как это глупо! Если неприятно, когда о тебе много говорят, то еще хуже, когда о тебе совсем не говорят. Этот портрет вознес бы тебя, Бэзил, много выше всех молодых художников Англии, а старым внушил бы сильную зависть, если старики вообще еще способны испытывать какие-либо чувства.
Бэзил. Знаю, ты будешь надо мною смеяться, но я, право, не могу выставить напоказ этот портрет... Я вложил в него слишком много самого себя.
Лорд Генри, расхохотавшись, поудобнее устраивается на диване.
Бэзил. Ну вот, я так и знал, что тебе это покажется смешным. Тем не менее, это истинная правда.
Лорд Генри. Слишком много самого себя? Ей-богу, Бэзил, я не подозревал в тебе такого самомнения. Не вижу ни малейшего сходства между тобой, мой черноволосый, суроволицый друг, и этим юным Адонисом, словно созданным из слоновой кости и розовых лепестков. Пойми, Бэзил, он - Нарцисс, а ты... Ну конечно, лицо у тебя одухотворенное и все такое. Но красота, подлинная красота, исчезает там, где появляется одухотворенность. Высоко развитый интеллект уже сам по себе некоторая аномалия, он нарушает гармонию лица. Как только человек начнет мыслить, у него непропорционально вытягивается нос, или увеличивается лоб, или что-нибудь другое портит его лицо. Посмотри на выдающихся деятелей любой ученой профессии - как они уродливы! Исключение составляют, конечно, наши духовные пастыри, - но эти ведь не утруждают своих мозгов. Епископ в восемьдесят лет продолжает твердить то, что ему внушали, когда он был восемнадцатилетним юнцом, - естественно, что лицо его сохраняет красоту и благообразие. Судя по портрету, твой таинственный молодой приятель, чье имя ты упорно не хочешь назвать, очарователен, - значит, он никогда ни о чем не думает. Я совершенно уверен, он - безмозглое и прелестное божье создание, которое нам следовало бы всегда иметь перед собой: зимой, когда нет цветов, - чтобы радовать глаза, а летом - чтобы освежать разгоряченный мозг. Нет, Бэзил, не льсти себе: ты ничуть на него не похож.
Бэзил. Ты меня не понял, Гарри. Разумеется, между мною и этим мальчиком нет никакого сходства. Я это отлично знаю. Да я бы и не хотел быть таким, как он. Ты пожимаешь плечами, не веришь? А между тем я говорю вполне искренне. В судьбе людей, физически или духовно совершенных, есть что-то роковое - точно такой же рок на протяжении всей истории как будто направлял неверные шаги королей. Гораздо безопаснее ничем не отличаться от других. В этом мире всегда остаются в барыше глупцы и уроды. Они могут сидеть спокойно и смотреть на борьбу других. Им не дано узнать торжество побед, но зато они избавлены от горечи поражений. Они живут так, как следовало бы жить всем нам, - без всяких треволнений, безмятежно, ко всему равнодушные. Они никого не губят и сами не гибнут от вражеской руки... Ты знатен и богат, Гарри, у меня есть интеллект и талант, как бы он ни был мал, у Дориана Грея - его красота. И за все эти дары богов мы расплатимся когда-нибудь, заплатим тяжкими страданиями.
Лорд Генри (подходя к Бэзилу). Дориана Грея? Ага, значит, вот как его зовут?
Бэзил. Да. Я не хотел называть его имя...
Лорд Генри. Но почему же?
Бэзил. Как тебе объяснить... Когда я очень люблю кого-нибудь, я никогда никому не называю его имени. Это все равно что отдать другим какую-то частицу дорогого тебе человека. И знаешь - я стал скрытен, мне нравится иметь от людей тайны. Это, пожалуй, единственное, что может сделать для нас современную жизнь увлекательной и загадочной. Самая обыкновенная безделица приобретает удивительный интерес, как только начинаешь скрывать ее от людей. Уезжая из Лондона, я теперь никогда не говорю своим родственникам, куда еду. Скажи я им - и все удовольствие пропадет. Это смешная прихоть, согласен, но она каким-то образом вносит в мою жизнь изрядную долю романтики. Ты, конечно, скажешь, что это ужасно глупо?
Лорд Генри. Нисколько. Нисколько, дорогой Бэзил! Ты забываешь, что я человек женатый, а в том и состоит единственная прелесть брака, что обеим сторонам неизбежно приходится изощряться во лжи. Я никогда не знаю, где моя жена, и моя жена не знает, чем занят я. При встречах, - а мы с ней иногда встречаемся, когда вместе обедаем в гостях или бываем с визитом у герцога, - мы с самым серьезным видом рассказываем друг другу всякие небылицы. Жена делает это гораздо лучше, чем я. Она никогда не запутается, а со мной это бывает постоянно. Впрочем, если ей случается меня уличить, она не сердится и не устраивает сцен. Иной раз мне это даже досадно. Но она только подшучивает надо мной.
Бэзил. Терпеть не могу, когда ты в таком тоне говоришь о своей семейной жизни, Гарри. Я уверен, что на самом деле ты прекрасный муж, но стыдишься своей добродетели. Удивительный ты человек! Никогда не говоришь ничего нравственного - и никогда не делаешь ничего безнравственного. Твой цинизм - только поза.
Лорд Генри (со смехом). Знаю, что быть естественным - это поза, и самая ненавистная людям поза! (поглядев на часы) Но к сожалению, мне пора, Бэзил. Но раньше, чем я уйду, ты должен ответить мне на вопрос, который я задал тебе.
Бэзил (не поднимая глаз). Какой вопрос?
Лорд Генри. Ты отлично знаешь какой.
Бэзил. Нет, Гарри, не знаю.
Лорд Генри. Хорошо, я тебе напомню. Объясни, пожалуйста, почему ты решил не посылать на выставку портрет Дориана Грея. Я хочу знать правду.
Бэзил. Я и сказал тебе правду.
Лорд Генри. Нет. Ты сказал, что в этом портрете слишком много тебя самого. Но ведь это ребячество!
Бэзил. Пойми, Гарри, - всякий портрет, написанный с любовью, - это, в сущности, портрет самого художника, а не того, кто ему позировал. Не его, а самого себя раскрывает на полотне художник. И я боюсь, что портрет выдаст тайну моей души. Потому и не хочу его выставлять.
Лорд Генри. И что же это за тайна?
Бэзил (смущенно). Так и быть, расскажу тебе.
Лорд Генри. Я сгораю от нетерпения, Бэзил.
Бэзил. Да говорить-то тут почти нечего, Гарри... И вряд ли ты меня поймешь. Пожалуй, даже не поверишь.
Лорд Генри (с усмешкой). Я совершенно уверен, что пойму. А поверить я способен во что угодно, и тем охотнее, чем оно невероятнее.
Бэзил. Ну, так вот... Месяца два назад мне пришлось быть на рауте у леди Брэндон. Ведь нам, бедным художникам, следует время от времени появляться в обществе, хотя бы для того, чтобы показать людям, что мы не дикари. Помню твои слова, что во фраке и белом галстуке кто угодно, даже биржевой маклер, может сойти за цивилизованного человека. В гостиной леди Брэндон я минут десять беседовал с разряженными в пух и прах знатными вдовами и с нудными академиками, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Я оглянулся и тут-то в первый раз увидел Дориана Грея. Глаза наши встретились, и я почувствовал, что бледнею. Меня охватил какой-то инстинктивный страх, и я понял: передо мной человек настолько обаятельный, что, если я поддамся его обаянию, он поглотит меня всего, мою душу и даже мое искусство. А я не хотел никаких посторонних влияний в моей жизни. Ты знаешь, Генри, какой у меня независимый характер. Я всегда был сам себе хозяин... во всяком случае, до встречи с Дорианом Греем. Ну а тут... не знаю, как и объяснить тебе... Внутренний голос говорил мне, что я накануне страшного перелома в жизни. Я смутно предчувствовал, что судьба готовит мне необычайные радости и столь же изощренные мучения. Мне стало жутко, и я уже шагнул было к двери, решив уйти. Сделал я это почти бессознательно, из какой-то трусости. Конечно, попытка сбежать не делает мне чести. По совести говоря...
Лорд Генри. Совесть и трусость, в сущности, одно и то же, Бэзил. "Совесть" - официальное название трусости, вот и все.
Бэзил. Не верю я этому, Генри, да и ты, мне думается, не веришь... Словом, не знаю, из каких побуждений, - быть может, из гордости, так как я очень горд, - я стал пробираться к выходу. Однако у двери меня, конечно, перехватила леди Брэндон. "Уж не намерены ли вы сбежать так рано, мистер Холлуорд?" - закричала она. Знаешь, какой у нее пронзительный голос!
Лорд Генри. Еще бы! Она - настоящий павлин, только без его красоты.
Бэзил. Мне не удалось от нее отделаться. Она представила меня высочайшим особам, потом разным сановникам в звездах и орденах Подвязки и каким-то старым дамам в огромных диадемах и с крючковатыми носами. Всем она рекомендовала меня как своего лучшего друга, хотя видела меня второй раз в жизни. Видно, она забрала себе в голову включить меня в свою коллекцию знаменитостей. Кажется, в ту пору какая-то из моих картин имела большой успех, - во всяком случае, о ней болтали в грошовых газетах, а в наше время это патент на бессмертие. И вдруг я очутился лицом к лицу с тем самым юношей, который с первого взгляда вызвал в моей душе столь странное волнение. Он стоял так близко, что мы почти столкнулись. Глаза наши встретились снова. Тут я безрассудно попросил леди Брэндон познакомить нас. Впрочем, это, пожалуй, было не такое уж безрассудство: все равно, если бы нас и не познакомили, мы неизбежно заговорили бы друг с другом. Я в этом уверен. Это же самое сказал мне потом Дориан. И он тоже сразу почувствовал, что нас свел не случай, а судьба.
Лорд Генри. А что же леди Брэндон сказала тебе об этом очаровательном юноше? Я ведь знаю ее манеру давать беглую характеристику каждому гостю. Помню, как она раз подвела меня к какому-то грозному краснолицему старцу, увешанному орденами и лентами, а по дороге трагическим шепотом - его, наверное, слышали все в гостиной - сообщала мне на ухо самые ошеломительные подробности его биографии. Я просто-напросто сбежал от нее. Я люблю сам, без чужой помощи, разбираться в людях. А леди Брэндон описывает своих гостей точь-в-точь как оценщик на аукционе продающиеся с молотка вещи: она либо рассказывает о них самое сокровенное, либо сообщает вам все, кроме того, что вы хотели бы узнать.
Бэзил (рассеянно). Бедная леди Брэндон! Ты слишком уж строг к ней, Гарри.
Лорд Генри. Дорогой мой, она стремилась создать у себя "салон", но получился попросту ресторан. А ты хочешь, чтобы я ею восхищался? Ну, бог с ней, скажи-ка мне лучше, как она отозвалась о Дориане Грее?
Бэзил. Пробормотала что-то такое вроде: "Прелестный мальчик... мы с его бедной матерью были неразлучны... Забыла, чем он занимается... Боюсь, что ничем... Ах да, играет на рояле... Или на скрипке, дорогой мистер Грей?" Оба мы не могли удержаться от смеха, и это нас как-то сразу сблизило.
Лорд Генри. Недурно, если дружба начинается смехом, и лучше всего, если она им же кончается.
Бэзил (тихо). Ты не знаешь, что такое настоящая дружба, Гарри. Да и вражда настоящая тебе тоже незнакома. Ты любишь всех, а любить всех - значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны.
Лорд Генри. Как ты несправедлив ко мне! Да, да, возмутительно несправедлив! Я далеко не одинаково отношусь к людям. В близкие друзья выбираю себе людей красивых, в приятели - людей с хорошей репутацией, врагов завожу только умных. Тщательнее всего следует выбирать врагов. Среди моих недругов нет ни единого глупца. Все они - люди мыслящие, достаточно интеллигентные и потому умеют меня ценить. Ты скажешь, что мой выбор объясняется тщеславием? Что ж, пожалуй, это верно.
Бэзил. И я так думаю, Гарри. Между прочим, согласно твоей схеме, я тебе не друг, а просто приятель?
Лорд Генри. Дорогой мой Бэзил, ты для меня гораздо больше, чем "просто приятель".
Бэзил. И гораздо меньше, чем друг? Значит, что-то вроде брата, не так ли?
Лорд Генри. Ну, нет! К братьям своим я не питаю нежных чувств. Мой старший брат никак не хочет умереть, а младшие только это и делают.
Бэзил. Гарри!
Лорд Генри. Дружище, это же говорится не совсем всерьез. Но, признаюсь, я действительно не терплю свою родню. Это потому, должно быть, что мы не выносим людей с теми же недостатками, что у нас. Я глубоко сочувствую английским демократам, которые возмущаются так называемыми "пороками высших классов". Люди низшего класса инстинктивно понимают, что пьянство, глупость и безнравственность должны быть их привилегиями, и если кто-либо из нас страдает этими пороками, он тем самым как бы узурпирует их права. Когда бедняга Саусуорк вздумал развестись с женой, негодование масс было прямо-таки великолепно. Между тем я не поручусь за то, что хотя бы десять процентов пролетариев ведет добродетельный образ жизни.
Бэзил. Во всем, что ты тут нагородил, нет ни единого слова, с которым можно согласиться, Гарри! И ты, конечно, сам в это не веришь.
Лорд Генри (похлопывает своей черной тростью с кисточкой по носку лакированного ботинка). Какой ты истый англичанин, Бэзил! Вот уже второй раз я слышу от тебя это замечание. Попробуй высказать какую-нибудь мысль типичному англичанину, - а это большая неосторожность! - так он и не подумает разобраться, верная это мысль или неверная. Его интересует только одно: убежден ли ты сам в том, что говоришь. А между тем важна идея, независимо от того, искренне ли верит в нее тот, кто ее высказывает. Идея, пожалуй, имеет тем большую самостоятельную ценность, чем менее верит в нее тот, от кого она исходит, ибо она тогда не отражает его желаний, нужд и предрассудков... Впрочем, я не собираюсь обсуждать с тобой политические, социологические или метафизические вопросы. Люди меня интересуют больше, чем их принципы, а интереснее всего - люди без принципов. Поговорим о Дориане Грее. Часто вы встречаетесь?
Бэзил. Каждый день. Я чувствовал бы себя несчастным, если бы не виделся с ним ежедневно. Я без него жить не могу.
Лорд Генри. Вот чудеса! А я-то думал, что ты всю жизнь будешь любить только свое искусство.
Бэзил. Дориан для меня теперь - все мое искусство. Видишь ли, Гарри, иногда я думаю, что в истории человечества есть только два важных момента. Первый - это появление в искусстве новых средств выражения, второй - появление в нем нового образа. И лицо Дориана Грея когда-нибудь станет для меня тем, чем было для венецианцев изобретение масляных красок в живописи или для греческой скульптуры - лик Антиноя. Конечно, я пишу Дориана красками, рисую, делаю эскизы... Но дело не только в этом. Он для меня гораздо больше, чем модель или натурщик. Я не говорю, что не удовлетворен своей работой, я не стану тебя уверять, что такую красоту невозможно отобразить в искусстве. Нет ничего такого, чего не могло бы выразить искусство. Я вижу - то, что я написал со времени моего знакомства с Дорианом Греем, написано хорошо, это мои лучшие работы. Не знаю, как это объяснить и поймешь ли ты меня... Встреча с Дорианом словно дала мне ключ к чему-то совсем новому в живописи, открыла мне новую манеру письма. Теперь я вижу вещи в ином свете и все воспринимаю по-иному. Я могу в своем искусстве воссоздавать жизнь средствами, которые прежде были мне неведомы. "Мечта о форме в дни, когда царствует мысль", - кто это сказал? Не помню. И такой мечтой стал для меня Дориан Грей. Одно присутствие этого мальчика - в моих глазах он еще мальчик, хотя ему уже минуло двадцать лет... (воодушевленно) ах, не знаю, можешь ли ты себе представить, что значит для меня его присутствие! Сам того не подозревая, он открывает мне черты какой-то новой школы, школы, которая будет сочетать в себе всю страстность романтизма и все совершенство эллинизма. Гармония духа и тела - как это прекрасно! В безумии своем мы разлучили их, мы изобрели вульгарный реализм и пустой идеализм. Ах, Гарри, если бы ты только знал, что для меня Дориан Грей! Помнишь тот пейзаж, за который Эгнью предлагал мне громадные деньги, а я не захотел с ним расстаться? Это одна из лучших моих картин. А почему? Потому что, когда я ее писал, Дориан Грей сидел рядом. Какое-то его неуловимое влияние на меня помогло мне впервые увидеть в обыкновенном лесном пейзаже чудо, которое я всегда искал и не умел найти.
Лорд Генри. Бэзил, это поразительно! Я должен увидеть Дориана Грея!
Бэзил встает, некоторое ходит по комнате молча и наконец выходит в сад. Лорд Генри следует за ним.
Бэзил (сосредоточенно). Пойми, Гарри, Дориан Грей для меня попросту мотив в искусстве. Ты, быть может, ничего не увидишь в нем, а я вижу все. И в тех моих картинах, на которых Дориан не изображен, его влияние чувствуется всего сильнее. Как я уже тебе сказал, он словно подсказывает мне новую манеру письма. Я нахожу его, как откровение, в изгибах некоторых линий, в нежной прелести иных тонов. Вот и все.
Лорд Генри. Но почему же тогда ты не хочешь выставить его портрет?
Бэзил. Потому что я невольно выразил в этом портрете ту непостижимую влюбленность художника, в которой я, разумеется, никогда не признавался Дориану. Дориан о ней не знает. И никогда не узнает. Это любовь, которая не смеет себя назвать. Но другие люди могли бы отгадать правду, а я не хочу обнажать душу перед их любопытными и близорукими глазами. Никогда я не позволю им рассматривать мое сердце под микроскопом. Понимаешь теперь, Гарри? В это полотно я вложил слишком много души, слишком много самого себя.
Лорд Генри. А вот поэты - те не так стыдливы, как ты. Они прекрасно знают, что о любви писать выгодно, на нее большой спрос. В наше время разбитое сердце выдерживает множество изданий.
Бэзил (горячо). Я презираю таких поэтов! Художник должен создавать прекрасные произведения искусства, не внося в них ничего из своей личной жизни. В наш век люди думают, что произведение искусства должно быть чем-то вроде автобиографии. Мы утратили способность отвлеченно воспринимать красоту. Я надеюсь когда-нибудь показать миру, что такое абстрактное чувство прекрасного, - и потому-то мир никогда не увидит портрет Дориана Грея.
Лорд Генри. По-моему, ты не прав, Бэзил, но не буду с тобой спорить. Спорят только безнадежные кретины. (пауза, обыденным тоном) Скажи, Дориан Грей очень тебя любит?
Бэзил (после недолгого молчания). Дориан ко мне привязан. Знаю, что привязан. Оно и понятно: я ему всячески льщу. Мне доставляет странное удовольствие говорить ему вещи, которые говорить не следовало бы, - хоть я и знаю, что потом пожалею об этом. В общем, он относится ко мне очень хорошо, и мы проводим вдвоем целые дни, беседуя на тысячу тем. Но иногда он бывает ужасно нечуток, и ему как будто очень нравится мучить меня. Тогда я чувствую, Гарри, что отдал душу человеку, для которого она - то же, что цветок в петлице: украшение, которым он будет тешить свое тщеславие только один летний день.
Лорд Генри (вполголоса). Летние дни долги, Бэзил. И, быть может, ты пресытишься раньше, чем Дориан. Как это ни печально, Гений, несомненно, долговечнее Красоты. Потому-то мы так и стремимся сверх всякой меры развивать свой ум. В жестокой борьбе за существование мы хотим сохранить хоть что-нибудь устойчивое, прочное, и начиняем голову фактами и всяким хламом в бессмысленной надежде удержать за собой место в жизни. Высокообразованный, сведущий человек - вот современный идеал. А мозг такого высокообразованного человека - это нечто страшное! Он подобен лавке антиквария, набитой всяким пыльным старьем, где каждая вещь оценена гораздо выше своей настоящей стоимости... Да, Бэзил, я всё- таки думаю, что ты пресытишься первый. В один прекрасный день ты взглянешь на своего друга - и красота его покажется тебе уже немного менее гармоничной, тебе вдруг не понравится тон его кожи или что-нибудь еще. В душе ты горько упрекнешь в этом его и самым серьезным образом начнешь думать, будто он в чем-то виноват перед тобой. При следующем свидании ты будешь уже совершенно холоден и равнодушен. И можно только очень пожалеть об этой будущей перемене в тебе. То, что ты мне сейчас рассказал, - настоящий роман. Можно сказать, страсть на почве искусства. А пережив роман своей прежней жизни, человек - увы! - становится так прозаичен!
Бэзил. Не говори так, Гарри. Я на всю жизнь пленен Дорианом. Тебе меня не понять: ты такой непостоянный.
Лорд Генри. Ах, дорогой Бэзил, именно поэтому я и способен понять твои чувства. Тем, кто верен в любви, доступна лишь ее банальная сущность. Трагедию же любви познают лишь те, кто изменяет. (закурив сигару) Знаешь, я сейчас вспомнил...
Бэзил (напряженно). Что вспомнил, Гарри?
Лорд Генри. Вспомнил, где я слышал про Дориана Грея.
Бэзил. Где же?
Лорд Генри. Не смотри на меня так сердито, Бэзил. Это было у моей тетушки, леди Агаты. Она рассказывала, что нашла премилого молодого человека, который обещал помогать ей в Ист Энде, и зовут его Дориан Грей. Заметь, она и словом не упомянула о его красоте. Женщины, - во всяком случае, добродетельные женщины, - не ценят красоту. Тетушка сказала только, что он юноша серьезный, с прекрасным сердцем, - и я сразу представил себе субъекта в очках, с прямыми волосами, веснушчатой физиономией и огромными ногами. Жаль, я тогда не знал, что этот Дориан - твой друг.
Бэзил. А я очень рад, что ты этого не знал, Гарри.
Лорд Генри. Почему?
Бэзил. Я не хочу, чтобы вы познакомились.
Лорд Генри (с улыбкой). Не хочешь, чтобы мы познакомились?
Бэзил (серьезно). Нет.
Лакей. Мистер Дориан Грей в мастерской, сэр.
Лорд Генри. Ага, теперь тебе волей-неволей придется нас познакомить!
Бэзил (медленно). Дориан Грей - мой лучший друг. У него открытая и светлая душа - твоя тетушка была совершенно права. Прошу, Гарри, не испорти его! Не пытайся на него влиять. Твое влияние будет гибельно для него. Свет велик, в нем много интересных тебе людей. Так не отнимай же у меня единственного человека, который вдохнул в мое искусство то прекрасное, что есть в нем. Все мое будущее художника зависит от него. Я очень прошу тебя, Гарри, я надеюсь на твою совесть!
Лорд Генри (с улыбкой). Что за глупости!
Лорд Генри, взяв Бэзила под руку, почти насильно ведет художника в дом.
В мастерской Дориан Грей сидит за роялем спиной к ним, и перелистывает шумановский альбом "Лесные картинки".
Дориан (не оборачиваясь). Что за прелесть! Я хочу их разучить. Дайте их мне на время, Бэзил.
Бэзил (строго). Дам, если вы сегодня будете хорошо позировать, Дориан.
Дориан (капризно). Ох, надоело мне это! И я вовсе не стремлюсь иметь свой портрет в натуральную величину.
Повернувшись на табурете, Дориан видит лорда Генри. От неожиданности бумаги падают у него из рук на пол. Некоторое время, как завороженный, Дориан глядит лорду Генри прямо в глаза. Опомнившись, принимается неловко собирать рассыпавшиеся листки.
Дориан (смущенно, не поднимая головы). Извините, Бэзил, я не знал, что у вас гость.
Бэзил. Знакомьтесь, Дориан, это лорд Генри Уоттон, мой старый друг еще по Оксфорду. Я только что говорил ему, что вы превосходно позируете, а вы своим брюзжанием все испортили!
Лорд Генри (подходя к Дориану и протягивая ему руку). Но ничуть не испортили мне удовольствия познакомиться с вами, мистер Грей. Я много наслышан о вас от моей тетушки. Вы - ее любимец и, боюсь, одна из ее жертв.
Дориан (поспешно встав). Как раз теперь я у леди Агаты на плохом счету. Я обещал в прошлый вторник поехать с ней на концерт в один уайтчепельский клуб - и совершенно забыл об этом. Мы должны были там играть с ней в четыре руки, - кажется, даже целых три дуэта. Уж не знаю, как она теперь меня встретит. Боюсь показаться ей на глаза.
Лорд Генри. Ничего, я вас помирю. Тетушка Агата вас очень любит. И то, что вы не выступили вместе с нею на концерте, вряд ли так уж важно. Публика, вероятно, думала, что исполняется дуэт, - ведь за роялем тетя Агата вполне может нашуметь за двоих.
Дориан (смеясь). Такое мнение крайне обидно для нее и не очень-то лестно для меня.
Лорд Генри (развалившись на диване). Ну, можно ли такому очаровательному молодому человеку заниматься благотворительностью! Нет, вы для этого слишком красивы, мистер Грей.
Бэзил тем временем готовит кисти и смешивает краски на палитре. На хмуром художника лице заметно сильное беспокойство.
Бэзил (решившись). Гарри, мне хотелось бы окончить сегодня портрет. Ты не обидишься, если я попрошу тебя уйти?
Лорд Генри (с улыбкой). Уйти мне, мистер Грей?
Дориан. Ах нет, лорд Генри, пожалуйста, не уходите! Бэзил, я вижу, сегодня опять в дурном настроении, а я терпеть не могу, когда он сердится. Притом вы еще не объяснили, почему мне не следует заниматься благотворительностью?
Лорд Генри. Стоит ли объяснять это, мистер Грей? На такую скучную тему говорить пришлось бы серьезно. Но я, конечно, не уйду, раз вы меня просите остаться. Ты ведь не будешь возражать, Бэзил? Ты сам не раз говорил мне, что любишь, когда кто-нибудь занимает тех, кто тебе позирует.
Бэзил (закусив губу). Конечно, оставайся, раз Дориан этого хочет. Его прихоти - закон для всех, кроме него самого.
Лорд Генри (взял шляпу и перчатки). Несмотря на твои настояния, Бэзил, я, к сожалению, должен вас покинуть. Я обещал встретиться кое с кем в Орлеанском клубе. До свиданья, мистер Грей. Навестите меня как-нибудь на Мейфер. В пять я почти всегда дома. Но лучше вы сообщите заранее, когда захотите прийти: было бы обидно, если бы вы меня не застали.
Дориан. Бэзил, если лорд Генри уйдет, я тоже уйду! Вы никогда рта не раскрываете во время работы, и мне ужасно надоедает стоять на подмостках и все время мило улыбаться. Попросите его не уходить!
Бэзил (не отводя глаз от картины). Оставайся, Гарри. Дориан будет рад, и меня ты этим очень обяжешь. Я действительно всегда молчу во время работы и не слушаю, что мне говорят, так что моим бедным натурщикам, должно быть, нестерпимо скучно. Пожалуйста, посиди с нами.
Лорд Генри. А как же мое свидание в клубе?
Бэзил (усмехнувшись). Не думаю, чтобы это было так уж важно. Садись, Гарри. Ну а вы, Дориан, станьте на подмостки и поменьше вертитесь. Да не очень-то слушайте лорда Генри - он на всех знакомых, кроме меня, оказывает самое дурное влияние.
Дориан с видом юного мученика всходит на помост и, сделав недовольную гримасу, переглядывается с лордом Генри.
Дориан (с любопытством). Лорд Генри, вы в самом деле так вредно влияете на других?
Лорд Генри. Хорошего влияния не существует, мистер Грей. Всякое влияние уже само по себе безнравственно, - безнравственно с научной точки зрения.
Дориан. Почему же?
Лорд Генри. Потому что влиять на другого человека - это значит передать ему свою душу. Он начнет думать не своими мыслями, пылать не своими страстями. И добродетели у него будут не свои, и грехи, - если предположить, что таковые вообще существуют, - будут заимствованные. Он станет отголоском чужой мелодии, актером, выступающим в роли, которая не для него написана. Цель жизни - самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность - вот для чего мы живем. А в наш век люди стали бояться самих себя. Они забыли, что высший долг - это долг перед самим собой. Разумеется, они милосердны. Они накормят голодного, оденут нищего. Но их собственные души наги и умирают с голоду. Мы утратили мужество. А может быть, его у нас никогда и не было. Боязнь общественного мнения, эта основа морали, и страх перед богом, страх, на котором держится религия, - вот что властвует над нами. Между тем...
Бэзил. Будьте добры, Дориан, поверните-ка голову немного вправо. Я подметил на вашем лице выражение, какого до сих пор никогда не видел.
Лорд Генри. А между тем, мне думается, что, если бы каждый человек мог жить полной жизнью, давая волю каждому чувству и выражение каждой мысли, осуществляя каждую свою мечту, - мир ощутил бы вновь такой мощный порыв к радости, что забыты были бы все болезни средневековья, и мы вернулись бы к идеалам эллинизма, а может быть, и к чему-либо еще более ценному и прекрасному. Но и самый смелый из нас боится самого себя. Самоотречение, этот трагический пережиток тех диких времен, когда люди себя калечили, омрачает нам жизнь. И мы расплачиваемся за это самоограничение. Всякое желание, которое мы стараемся подавить, бродит в нашей душе и отравляет нас. А согрешив, человек избавляется от влечения к греху, ибо осуществление - это путь к очищению. После этого остаются лишь воспоминания о наслаждении или сладострастие раскаяния. Единственный способ отделаться от искушения - уступить ему. А если вздумаешь бороться с ним, душу будет томить влечение к запретному, и тебя измучают желания, которые чудовищный закон, тобой же созданный, признал порочными и преступными. Кто-то сказал, что величайшие события в мире - это те, которые происходят в мозгу у человека. А я скажу, что и величайшие грехи мира рождаются в мозгу, и только в мозгу. Да ведь и в вас, мистер Грей, даже в пору светлого отрочества и бело-розовой юности, уже бродили страсти, пугавшие вас, мысли, которые вас приводили в ужас. Душа ваша уже томилась. Вы знали те мечты и сновидения, при одном воспоминании о которых краснеют от стыда... Вот как вы сейчас...
Дориан (запинаясь). Постойте, постойте!.. Вы смутили меня, лорд Генри, я не знаю, что сказать... С вами можно бы поспорить, но я сейчас не нахожу слов... Не говорите больше ничего! Дайте мне подумать... Впрочем, лучше не думать об этом!..
Молчание.
Дориан. Бэзил, я устал стоять! Мне надо побыть на воздухе, в саду. Здесь очень душно!
Бэзил. Ах, простите, мой друг! Когда я пишу, я забываю обо всем. А вы сегодня стояли, не шелохнувшись. Никогда еще вы так хорошо не позировали. И я поймал то выражение, какое все время искал. Полуоткрытые губы, блеск в глазах... Не знаю, о чем тут разглагольствовал Гарри, но, конечно, это он вызвал на вашем лице такое удивительное выражение. Должно быть, наговорил вам кучу комплиментов? А вы не верьте ни единому его слову.
Дориан. Нет, он говорил мне вещи совсем не лестные. Поэтому я и не склонен ему верить.
Лорд Генри. Ну, ну, в душе вы отлично знаете, что поверили всему. Я, пожалуй, тоже выйду с вами в сад, здесь невыносимо жарко. Бэзил, прикажи подать нам какого-нибудь питья со льдом... и хорошо бы с земляничным соком.
Бэзил. С удовольствием, Гарри. Я приду к вам в сад немного погодя, надо еще подработать фон. Но не задерживай Дориана надолго. Мне сегодня, как никогда, хочется писать. Этот портрет будет моим шедевром. Даже в таком виде, как сейчас, он уже чудо как хорош.
Выйдя в сад, лорд Генри подходит к Дориану вплотную и дотрагивается до его плеча.
Лорд Генри (тихо). Вы - удивительный человек, мистер Грей. Вы знаете больше, чем вам кажется, но меньше, чем хотели бы. Вам надо знать этот великий секрет жизни: лечите душу ощущениями, а ощущения пусть врачует душа.
Дориан, вздрогнув, отступает.
Дориан (отведя глаза). Лорд Генри, я чувствую, что отчего-то боюсь вас. Я сам стыжусь своего страха, ведь вы давний и близкий друг Бэзила. Я понимаю, бояться вас странно и просто глупо. Но с Бэзилом я знаком давно, и наша дружба ничего не изменила во мне. И вдруг являетесь вы - и словно открываете передо мной тайны жизни...
Лорд Генри. Давайте сядем где-нибудь в тени. Вот Паркер уже несет нам питье. А если вы будете стоять на солнцепеке, вы подурнеете, и Бэзил больше не захочет вас писать. Загар будет вам не к лицу.
Дориан. Эка важность, подумаешь!
Лорд Генри. Для вас это очень важно, мистер Грей.
Дориан. Почему же?
Лорд Генри. Да потому, что вам дана чудесная красота молодости, а молодость - единственное богатство, которое стоит беречь.
Дориан. Я этого не думаю, лорд Генри.
Лорд Генри. Теперь вы, конечно, этого не думаете. Но когда вы станете безобразным стариком, когда думы избороздят ваш лоб морщинами, а страсти своим губительным огнем иссушат ваши губы, - вы поймете это с неумолимой ясностью. Теперь, куда бы вы ни пришли, вы всех пленяете. Но разве так будет всегда? Вы удивительно хороши собой, мистер Грей. Не хмурьтесь, это правда. А Красота - один из видов Гения, она еще выше Гения, ибо не требует понимания. Она - одно из великих явлений окружающего нас мира, как солнечный свет, или весна, или отражение в темных водах серебряного щита луны. Красота неоспорима. Она имеет высшее право на власть и делает царями тех, кто ею обладает. Вы улыбаетесь? О, когда вы ее утратите, вы не будете улыбаться... Иные говорят, что Красота - это тщета земная. Быть может. Но, во всяком случае, она не так тщетна, как Мысль. Для меня Красота - чудо из чудес. Только пустые, ограниченные люди не судят по внешности. Подлинная тайна жизни заключена в зримом, а не в сокровенном... Да, мистер Грей, боги к вам милостивы. Но боги скоро отнимают то, что дают.. У вас впереди не много лет для жизни настоящей, полной и прекрасной. Минет молодость, а с нею красота - и вот вам вдруг станет ясно, что время побед прошло, или придется довольствоваться победами столь жалкими, что в сравнении с прошлым они вам будут казаться горше поражений. Каждый уходящий месяц приближает вас к этому тяжкому будущему. Время ревниво, оно покушается на лилии и розы, которыми одарили вас боги. Щеки ваши пожелтеют и ввалятся, глаза потускнеют. Вы будете страдать ужасно... Так пользуйтесь же своей молодостью, пока она не ушла. Не тратьте понапрасну золотые дни, слушая нудных святош, не пытайтесь исправлять то, что неисправимо, не отдавайте свою жизнь невеждам, пошлякам и ничтожествам, следуя ложным идеям и нездоровым стремлениям нашей эпохи. Живите! Живите той чудесной жизнью, что скрыта в вас. Ничего не упускайте, вечно ищите все новых ощущений! Ничего не бойтесь! Новый гедонизм - вот что нужно нашему поколению. И вы могли бы стать его зримым символом. Для такого, как вы, нет ничего невозможного. На короткое время мир принадлежит вам... Я с первого взгляда понял, что вы себя еще не знаете, не знаете, чем вы могли бы быть. Многое в вас меня пленило, и я почувствовал, что должен помочь вам познать самого себя. Я думал: "Как было бы трагично, если бы эта жизнь пропала даром!" Ведь молодость ваша пройдет так быстро! Простые полевые цветы вянут, но опять расцветают. Будущим летом ракитник в июне будет так же сверкать золотом, как сейчас. Через месяц зацветет пурпурными звездами ломонос, и каждый год в зеленой ночи его листьев будут загораться все новые пурпурные звезды. А к нам молодость не возвращается. Слабеет пульс радости, что бьется так сильно в двадцать лет, дряхлеет тело, угасают чувства. Мы превращаемся в отвратительных марионеток с неотвязными воспоминаниями о тех страстях, которых мы слишком боялись, и соблазнах, которым мы не посмели уступить. Молодость! Молодость! В мире нет ничего ей равного!
Дориан слушает с жадным вниманием, широко раскрыв глаза.
Неожиданно в дверях мастерской появляется Бэзил и энергичными жестами зовет своих гостей в дом. Лорд Генри и Дориан переглядываются.
Бэзил. Я жду! Идите же! Освещение сейчас для работы самое подходящее... А пить вы можете и здесь.
Лорд Генри. Ведь вы довольны, что познакомились со мной, мистер Грей?
Дориан. Да, лорд Генри, сейчас я этому рад. Не знаю только, всегда ли так будет.
Лорд Генри. Всегда!.. Какое ужасное слово! Я содрогаюсь, когда слышу его. Его особенно любят женщины. Они портят всякий роман, стремясь, чтобы он длился вечно. Притом "всегда" - это пустое слово. Между капризом и "вечной любовью" разница только та, что каприз длится несколько дольше.
Дориан (шепотом, положив руку на плечо лорда Генри). Если так, пусть наша дружба будет капризом.
Дориан всходит на подмостки и встает в позу.
Бэзил заканчивает работу.
Бэзил (покусывая кончик длинной кисти). Готово!
Лорд Генри (подходит и внимательно рассматривает работу). Дорогой мой Бэзил, поздравляю тебя от всей души. Я не знаю лучшего портрета во всей современной живописи. Сходство поразительное. Подойдите же сюда, мистер Грей, и судите сами.
Дориан. В самом деле кончено?
Бэзил. Да, да. И вы сегодня прекрасно позировали. Я вам за это бесконечно благодарен.
Лорд Генри. За это надо благодарить меня. Правда, мистер Грей?
Дориан, не отвечая, с рассеянным видом, проходит мимо мольберта, поворачивается к нему лицом. При первом взгляде на портрет он невольно делает шаг назад и вспыхивает от удовольствия. Затем мрачнеет и стоит неподвижно, погруженный в созерцание и раздумья.
Лорд Генри (негромко, задумчиво декламирует, с тонкой усмешкой).
Часы! зловещий бог, бесстрастный и жестокий,
Чей перст нам говорит с угрозой: "Близок день!
Тебя охватит страх, и сердце, как мишень,
Пронзит дрожащая стрела тоски глубокой.
Младое счастие сокроется навек,
Как легкий рой сильфид за сень кулисы мчится.
Мгновенье каждое лишит тебя частицы
Сужденных каждому неповторимых нег..."
Бэзил (обращаясь к Дориану). Разве портрет вам не нравится?
Лорд Генри. Ну конечно, нравится. Кому он мог бы не понравиться? Это один из шедевров современной живописи. Я готов отдать за него столько, сколько ты потребуешь. Этот портрет будет принадлежать мне.
Бэзил. Я не могу его продать, Гарри. Он не мой.
Лорд Генри. А чей же?
Бэзил. Дориана, разумеется.
Лорд Генри. Вот счастливец! Но портрет должен принадлежать мне.
Дориан. Как это печально! Как печально! Я состарюсь, стану противным уродом, а мой портрет будет вечно молод. Он никогда не станет старше, чем в этот июньский день... Ах, если бы могло быть наоборот! Если бы старел этот портрет, а я навсегда остался молодым! За это... за это я отдал бы все на свете. Да, ничего не пожалел бы! Душу бы отдал за это!
Лорд Генри (со смехом). Тебе, Бэзил, такой порядок вещей вряд ли понравился бы! Тяжела тогда была бы участь художника!
Бэзил. Да, я горячо протестовал бы против этого
Дориан (раздраженно). О Бэзил, в этом я не сомневаюсь! Свое искусство вы любите больше, чем друзей. Я вам не дороже какой-нибудь позеленевшей бронзовой статуэтки. Нет, пожалуй, ею вы дорожите больше. Я вам не так дорог, как ваш серебряный фавн или Гермес из слоновой кости. Их вы будете любить всегда. А долго ли будете любить меня? Вероятно, до первой морщинки на моем лице. Я теперь знаю - когда человек теряет красоту, он теряет все. Ваша картина мне это подсказала. Лорд Генри совершенно прав: молодость - единственное, что ценно в нашей жизни. Когда я замечу, что старею, я покончу с собой
Бэзил (хватает его за руку). Дориан, Дориан, что вы такое говорите! У меня не было и не будет друга ближе вас. Что это вы вздумали завидовать каким-то неодушевленным предметам? Да вы прекраснее их всех!
Дориан. Я завидую всему, чья красота бессмертна. Завидую этому портрету, который вы с меня написали. Почему он сохранит то, что мне суждено утратить? Каждое уходящее мгновение отнимает что-то у меня и дарит ему. О, если бы было наоборот! Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как сейчас! Зачем вы его написали? Придет время, когда он будет дразнить меня, постоянно насмехаться надо мной!
Дориан вырывает свою руку из руки Бэзила и, упав на диван, прячет лицо в подушки.
Бэзил (с горечью). Это ты наделал, Гарри!
Лорд Генри (пожимая плечами). Это заговорил настоящий Дориан Грей, вот и все.
Бэзил. Неправда!
Лорд Генри. А если нет, при чем же тут я?
Бэзил. Тебе следовало уйти, когда я просил тебя об этом.
Лорд Генри. Я остался по твоей же просьбе.
Бэзил (примиряющее). Гарри, я не хочу поссориться разом с двумя моими самыми близкими друзьями... Но вы оба сделали мне ненавистной мою лучшую картину. Я ее уничтожу. Что ж, ведь это только холст и краски. И я не допущу, чтобы она омрачила жизнь всем нам.
Бэзил ищет на рабочем столе шпатель с тонким стальным лезвием. Поняв, что художник собирается изрезать портрет, Дориан вскакивает с дивана. Вырвав шпатель из рук ошеломленного Бэзила, швыряет его в дальний угол.
Дориан. Не смейте, Бэзил! Не смейте!! Это все равно что убийство!
Бэзил (сухо). Вы, оказывается, все-таки цените мою работу? Очень рад. А я да это уже не надеялся.
Дориан. Ценю ее? Да я в нее влюблен, Бэзил. У меня такое чувство, словно этот портрет - часть меня самого.
Бэзил. Ну и отлично. Как только вы высохнете, вас покроют лаком, вставят в раму и отправят домой. Тогда можете делать с собой, что хотите. Вы, конечно, не откажетесь выпить чаю, Дориан? И ты тоже, Гарри? Или ты не охотник до таких простых удовольствий?
Лорд Генри. Я обожаю простые удовольствия. Они - последнее прибежище для сложных натур. Но драматические сцены я терплю только на театральных подмостках. Какие вы оба нелепые люди! Интересно, кто это выдумал, что человек - разумное животное? Что за скороспелое суждение! У человека есть что угодно, только не разум. И, в сущности, это очень хорошо!.. Однако мне неприятно, что вы ссоритесь из-за портрета. Вы бы лучше отдали его мне, Бэзил! Этому глупому мальчику вовсе не так уж хочется его иметь, а мне очень хочется. А я привык получать то, что хочу.
Дориан. Бэзил, я вам никогда не прощу, если вы его отдадите не мне! И не называйте меня "глупым мальчиком".
Бэзил. Я уже сказал, что дарю портрет вам, Дориан. Я так решил еще прежде, чем начал его писать.
Лорд Генри. А на меня не обижайтесь, мистер Грей. Вы сами знаете, что вели себя довольно глупо. И не так уж вам неприятно, когда вам напоминают, что вы еще мальчик.
Дориан. Еще сегодня утром мне было бы это очень неприятно, лорд Генри.
Лорд Генри. Ах, утром! Надеюсь, тех пор вы многое успели пережить.
Дориан подходит к столу и разливает чай.
Лорд Генри. А не пойти ли нам сегодня вечером в театр? Наверное, где-нибудь идет что-нибудь интересное. Правда, я обещал одному человеку обедать сегодня с ним у Уайта, но это мой старый приятель, ему можно телеграфировать, что я заболел или что мне помешало прийти более позднее приглашение... Пожалуй, такого рода отговорка ему даже больше понравится своей неожиданной откровенностью.
Бэзил. Ох, надевать фрак! Как это скучно! Терпеть не могу фраки!
Лорд Генри. Да. Современные костюмы безобразны, они угнетают своей мрачностью. В нашей жизни не осталось ничего красочного, кроме порока.
Бэзил. Право, Гарри, тебе не следует говорить таких вещей при Дориане!
Лорд Генри. При котором из них? При том, кто наливает нам чай, или том, что на портрете?
Бэзил. И при том, и при другом.
Дориан. Я с удовольствием пошел бы с вами в театр, лорд Генри.
Лорд Генри. Прекрасно. Значит, едем. И вы с нами, Бэзил?
Бэзил. Нет, право, не могу. У меня уйма дел.
Лорд Генри. Ну, так мы пойдем вдвоем - вы и я, мистер Грей.
Дориан. Как я рад, лорд Генри!
Художник, с чашкой в руке подходит к портрету.
Бэзил (грустно). А я останусь с подлинным Дорианом.
Дориан. Так, по-вашему, это - подлинный Дориан? Неужели я в самом деле такой?
Бэзил. Да, именно такой.
Дориан. Как это чудесно, Бэзил!
Бэзил. По крайней мере, внешне вы такой. И на портрете всегда таким останетесь. А это чего-нибудь да стоит.
Лорд Генри. Как люди гонятся за постоянством! Господи, да ведь и в любви верность - это всецело вопрос физиологии, она ничуть не зависит от нашей воли. Люди молодые хотят быть верны - и не бывают, старики хотели бы изменять, но где уж им! Вот и все.
Бэзил. Не ходите сегодня в театр, Дориан. Останьтесь у меня, пообедаем вместе.
Дориан. Не могу, Бэзил.
Бэзил. Почему?
Дориан. Я же обещал лорду Генри пойти с ним.
Бэзил. Думаете, он станет хуже относиться к вам, если вы не сдержите слова? Он сам никогда не выполняет своих обещаний. Я вас очень прошу, не уходите.
Дориан (смеется и качает головой).
Бэзил. Умоляю вас!
Дориан в нерешимости смотрит на лорда Генри, который, сидя за чайным столом, с улыбкой слушает их разговор.
Дориан. Нет, я должен идти, Бэзил.
Бэзил (ставит чашку на поднос). Как знаете. В таком случае не теряйте времени. Уже поздно, а вам еще надо переодеться. До свиданья, Гарри. До свиданья, Дориан. Приходите поскорее - ну, хотя бы завтра. Придете?
Дориан. Непременно.
Бэзил. Не забудете?
Дориан. Нет, конечно, нет!
Бэзил. И вот еще что... Гарри!
Лорд Генри. Что, Бэзил?
Бэзил. Помни то, о чем я просил тебя утром в саду!
Лорд Генри. А я уже забыл, о чем именно.
Бэзил. Смотри! Я тебе доверяю.
Лорд Генри (со смехом). Хотел бы я сам себе доверять! Идемте, мистер Грей, мой кабриолет у ворот, и я могу довезти вас до дому. До свиданья, Бэзил. Мы сегодня очень интересно провели время.
Дверь за гостями закрывается, Бэзил тяжело опускается на табурет у рояля. Перелистывает забытые Дорианом "Лесные картинки". По лицу художника видно, как ему больно.