Аннотация: Глава 22, в которой за допрос берется профессионал, а главный герой в очередной раз заглядывает в глаза смерти
Ювелир. Тень Серафима.
Глава 22
- Так значит, вы работаете на господина Лукреция Севира? - Винсент провел посреди листа длинную ровную черту, словно подводя неутешительный итог.
За последние три с половиной часа, пока длилось дознание, канцлер уже успел задать множество самых различных, крайне неудобных для собеседника вопросов: наводящих и косвенных, зондирующих и уточняющих, зеркальных и контрольных, и даже риторических, умело направляя беседу в нужное русло. Он обращал внимание не только на непосредственные ответы, но и на тон, мимику, длительность и характер пауз, микродвижения глаз и другие признаки, позволяющие проникнуть во внутренний мир допрашиваемого. Теперь же пришел черед вопросов заключительных, которыми глава особой службы неизменно завершал свои допросы, каждый из которых был исключительным, неповторимым произведением следовательского искусства, достойным найти своё место в учебниках.
- Да, господин канцлер, - тяжело выдохнул Стефан, полностью подтверждая обвинение. - Лично на него.
Глядя на измученный вид ювелира, можно было подумать, что его долго и жестоко пытали. Лицо и шею покрывала ледяная испарина, шумное дыхание с трудом вырывалось из груди, в воспаленных от слез глазах застыли отчаяние и печать безысходности непередаваемый. Прикованный к стулу, мужчина был совершенно обездвижен и не мог даже утереть заливающий лоб пот. Тем не менее, это было ложное впечатление: к задержанному и доставленному в Рицианум подозреваемому не притронулись даже пальцем. Однако само это место производило необыкновенно удручающее впечатление. Наземные этажи здания, повергающего в трепет весь Ледум, предназначались для личных кабинетов сотрудников, архивов и служебных помещений, сразу под землей располагались комнаты для допросов, ниже - помещения для пыток, которыми чрезмерно увлекались некоторые молодые следователи, а в самых недрах земли - глухие казематы для содержания задержанных.
В совершенном молчании ювелира переодели в казенную серую одежду с номером, надели кандалы и препроводили к одной из камер, по крутым, уводящим глубоко вниз винтовым лестницам и мрачным коридорам, вдоль рядов идентичных безликих дверей. Все встречающиеся на пути стражники как по команде отворачивались от вновь прибывшего. Стефан понимал, в чем дело, и это повергало в тихий беспомощный ужас. Всякий, кто переступал порог Рицианума, переставал существовать. С ним не разговаривали, на него не смотрели, он становился пустым местом. Одиночество и лишение всякого человеческого контакта было самым страшным наказанием, именно оно оказывало на заключенных сильнейшее воздействие, быстро разрушая волю и психику.
На нижних этажах Рицианума всегда царила тишина.
Запрещены были любые звуки, даже стук шагов заглушался особой обувью и напольным покрытием, а стражи общались между собой системой специально разработанных условных знаков. Все камеры были одиночными, лишенными какой бы то ни было обстановки. В ведомстве особой службы не проводили много времени, поэтому о комфорте задержанных нимало не заботились, и эти несколько часов, дней или недель, без сомнения, могли считаться худшими в жизни несчастных. Пребывание здесь было невыносимо. Условия содержания в обычной камере, независимо от её назначения, были строже, чем в карцере рядовой тюрьмы, а про карцер Рицианума, который также имелся, и вовсе лучше было не думать.
Камера Стефана оказалась крохотной глухой нишей размерами два на два метра, стены которой отсыревали и текли. В кромешной темноте ювелир задохнулся от приступа клаустрофобии, которой раньше, в общем-то, не страдал. На полу едва можно было уместиться лежа, но лучше было этого не делать, конечно, если в списке твоих желаний среди первых пунктов не значится умереть от тюремной чахотки.
Несмотря на всё это, когда к допросу приступил глава особой службы, уже вскоре Стефан сам добровольно и с благодарностью вернулся бы в свою камеру или принял любую пытку, только бы это издевательство кончилось.
Однако ожидания его всё не оправдывались. На столе дознавателя находились небольшие песочные часы - единственное, что давало представление хоть о каком-то движении времени, которое, по всей вероятности, в комнате для допросов застывало напрочь. Песчинки даже не сыпались, а флегматично перетекали, просачивались через узкую витую горловину. И всё бы ничего, только движение происходило из нижнего сосуда в верхний, что в первый миг шокировало и без того надломленную психику собеседников Винсента. Как легко догадаться, это были не обыкновенные часы, а магические: вместо песка в них использовалась сияющая пыль драгоценных минералов - алмазная и рубиновая, смешивающаяся необыкновенно живописно. Некоторое время Стефана даже занимал сей необычный процесс, который длился ровно пятнадцать минут, но постепенно диковинка перестала развлекать его. В какой-то миг ювелир даже начал ненавидеть безделицу, отмерявшую время его мучений. И вот, уже в четырнадцатый раз за сегодня, механическим движением канцлер перевернул часы, а это означало, что невыносимая пытка разговором с канцлером вновь была продлена.
Вечер определенно переставал быть томным.
- Вы признаете также, что, помимо регулярного сбора сведений для господина Севира, осуществляли профессиональную деятельность ювелира, будучи не зарегистрированным в официальной Гильдии? - Винсент методично перечислял все преступления своей сегодняшней жертвы, постукивая по столу кончиком остро отточенного карандаша.
- Признаю, - обреченно вздохнул Стефан. О, как хотел бы он отвести глаза или даже зажмуриться, - лишь бы не видеть это чудовище, вытянувшее по одной все жилы. Узкие ястребиные скулы и впалые щеки придавали облику Винсента изрядную долю хищности, холодные глаза пронзали насквозь. Проклятый канцлер не отрывал от него взгляд ни на секунду, и металлический блеск монокля уже сводил ювелира с ума. Что ни говори, а человек в этом страшном существе давно кончился. Если вообще когда-то начинался.
- И вы подтверждаете, что принимали непосредственное участие в покушении на правителя Ледума, изготовив на заказ копию украденного черного турмалина, известного как "Глаз Дракона"? - тон канцлера был близок к утвердительному, не являясь, однако, ни обвинительным, ни обличительным - голос был попросту лишен всякой эмоциональной окраски. Так же, как и лицо, похоже, лишенное какой бы то ни было живой мимики. - Вы поставили в известность своего хозяина и получили от него разрешение на выполнение этой работы?
- Подтверждаю, - глухо простонал несчастный, обливаясь холодным потом. - Но, клянусь всем святым, я не имел понятия, для каких целей будет использоваться копия! И имя заказчика мне неизвестно.
Глава особой службы в легком недоумении выслушал эти жалкие оправдания. Если это была попытка вызвать в нем сочувствие, то она провалилась, лишь изрядно повеселив.
Дух пленника сейчас был безоговорочно сломлен, но сломить его оказалось не так-то просто. Эта внешне простая, нарочито заурядная шкатулка имела хитро спрятанное двойное дно. Вопреки всем возможным ожиданиям, внутри скрывались довольно-таки изворотливый ум и сильная воля, которые помогали Стефану неплохо держать удар и сопротивляться давлению, не снимая удобной личины неудачливого чудака, которого никто не принимает всерьез. Великолепная маскировка. Пожалуй, слишком великолепная, чтобы ввести в заблуждение главу особой службы, - но с канцлером вообще мало кто мог потягаться. Хотя, безусловно, ювелир весьма убедительно разыгрывал ни в чем не повинную жертву обстоятельств, не понимающую, чего от нее хотят. Если быть до конца откровенным, Винсент не был уверен в безоговорочной победе: где-то глубоко внутри пленник мог по-прежнему не признавать себя побежденным, лишь временно уступая давлению. Как гибкая ветка, которая легко гнется, но не ломается. Чтобы сокрушить крепость такого духа, нужно было приложить дополнительные усилия, однако канцлер не видел в этом особенной необходимости.
Досадно, что такие дарования придется растратить на выполнение нехитрых обязанностей раба. Что ни говори, весьма нерациональное использование ресурсов. Вроде как гвозди забивать сапфиром.
- Для вас это несущественно, Стефан, - сухо пояснил дознаватель, формальной улыбкой смягчая смысл сказанного. - По законам Ледума вы будете лишены всех прав, если какие-то у вас имелись, и приговорены к пожизненным общественным работам. Вам это должно быть хорошо известно. Если же нет, особая служба не обязана бороться с вашим вопиющим невежеством.
- Да, господин канцлер. Я и не надеялся на снисхождение.
- Очень хорошо, - удовлетворенно кивнул тот. - Пока дело не закрыто, вы будете содержаться под стражей в Рициануме.
По-прежнему не отрывая глаз от пленника, глава особой службы задумчиво чертил на листе бумаги какие-то бесконечно накладывающиеся друг на друга геометрические фигуры. Мозг канцлера ни на секунду не прекращал анализа вновь поступающих данных. Кое-какие части мозаики уже встали на свои места, но кусочков, формирующих основной сюжет всё так же недоставало. Однако Стефан оказался настоящей золотой жилой, которую, к тому же, никто до сей поры не разрабатывал. В особенности был полезен рассказ ювелира о последних днях, битком набитых любопытными событиями.
Теперь в деле прибавилось много новых вопросов и логических нестыковок, - что не могло не радовать. В ближайшее время ум его будет наконец загружен в полном объеме, обеспеченный благотворной пищей для работы мысли.
Пресловутый Серафим, похоже, в своих действиях принципиально отвергал пережитки устаревших схем поиска, вроде логики или здравого смысла. Был в этом, конечно, некий оригинальный почерк и новизна свежих веяний, но всё же... И такому-то сумасброду параллельно с самим Винсентом поручили расследование дела государственной важности! Как будто недоставало того, что в него уже впутали службу ювелиров с новоиспеченным премьером во главе! Сказать, что канцлер был удивлен или раздосадован? Отнюдь. Он лишь не находил рациональных причин для такого поведения правителя, который, ко всему прочему, даже не счет нужным поставить в известность своего главного следователя, будто нарочно стараясь запутать его и усложнить задачу. Еще более странно то, что и Кристофер утаил от него этот немаловажный факт. Словно каждый из них был сам за себя, а конечный результат никого особенно и не волновал. Но черт побери, это не соревнования с выдуманным преступлением на кону, чтобы демонстрировать такой безответственный подход.
Что ж, во всем этом предстоит разобраться в самое ближайшее время. Но сейчас более всего канцлера интересовала юная спутница Себастьяна, Искаженная, явно подосланная организаторами заговора. Вот уж кого следовало искать в первую очередь.
И Винсент имел все основания полагать, что долго искать не потребуется. Как только стало известно последнее местонахождение честной компании, канцлер вызвал помощника и, отдав все необходимые указания, приказал немедля отправить агентов в подпольную церковь. Если ничего экстраординарного не произойдет, уже сегодня и Себастьян, и София окажутся в допросной, а если потребуется, и в пыточной, дабы избежать излишних промедлений.
Вскоре дело будет закрыто, а заговор, наоборот, раскрыт. А пока нужно доложить правителю о промежуточных результатах.
Глава особой службы бросил взгляд на часы, к верхней части которых притянулись последние полупрозрачные крупинки, и молча встал из-за стола.
Допрос был окончен.
***
...Однако бой на этом не прекратился. Увы, инквизиторы были не из тех, кто легко отступается от намеченных целей. Не намереваясь упускать жертву, они незамедлительно пустились в погоню.
Краем глаза Себастьян глянул назад, обозревая сменившуюся диспозицию и подмечая новые детали. Упустив пару мгновений, адепты святой службы отстали, но полученное преимущество было скоротечным. Привычные к суровым боям в Лесах и Пустошах, ликвидаторы могли потягаться в выносливости и скорости с нелюдями, а потому не вызывало сомнений, что вскоре они настигнут беглеца.
Серафим глубоко вдохнул пронизывающий ветер Ледума, ощущая его силу в своих венах. Ветер плескался в прозрачной крови сильфов, делая их похожими на себя, переменчивыми и не совсем реальными. Сильфы были легки, как весенний бриз, который менял направление играючи, не задумываясь и не привязываясь ни к чему на свете. Он увлекал их с собой, подобно ароматным цветам яблони, манящим и недосягаемым, живущим только в полете. Очарование сильфов позволяло им завладевать душами всех мыслящих существ, хоть они и не желали этого, как не желали вообще никакого обладания. Но считалось, что коснуться сердец самих дивных созданий невозможно. Мир улыбался и с нежностью смотрел на своих бесприютных детей, как никто другой понимающих самую сущность свободы. Жестокую, горькую сущность, постичь которую жаждали и одновременно боялись все прочие расы. Свобода - ревнивая спутница, не терпящая компании. Абсолютно свободен был только тот, у кого ничего нет.
Позади раздался одинокий выстрел. Себастьян даже вздрогнул от неожиданности: неужели настолько дорога инквизиторам скромная шкурка сильфа, что ради её добычи они не погнушались воспользоваться благами проклинаемого ими прогресса? Однако звук выстрела был какой-то странный, похожий скорее на хлопок, да и пуля против ожиданий не просвистела поблизости. Ювелир обернулся, уже смутно подозревая подвох, но всё еще не понимая, в чем он состоит.
За его спиной в небо устремилась восходящая звезда сигнальной ракеты. Поднявшись по крутой дуге, она достигла в своей траектории наивысшей точки и, вспыхнув ослепительным ярко-желтым светом, рассыпалась ворохом переливающейся янтарной пыли.
Вот, значит, как. Одна группа не справилась с его поимкой, и Инквизиторы подали знак товарищам, обозначая точное местонахождение жертвы. Ну, сейчас сюда сбежится вся святая братия Ледума, обрадованная подвернувшейся возможностью помахать мечами.
Это означало только одно: неплохо бы испариться отсюда куда подальше.
Намереваясь воплотить своё желание в жизнь, Себастьян постарался отрешиться от окружающей действительности и исчезнуть, но натолкнулся на непредвиденную и неодолимую преграду.
Пространство искрило и словно бы отталкивало его, не пуская в спасительную пустоту. Ювелир затряс головой, будто ударившись лбом о невидимую стену, аж в глазах потемнело. Что еще за напасть?!
Похоже, становится действительно жарко.
Разбираться с этими чудесами не было времени, поэтому, не сбавляя скорости, Себастьян промчался по улице и свернул в ближайшую подворотню. Церковь находилась, конечно, не на самой окраине города, но где-то рядом. В таких старых районах Ледум изобиловал запутанными узкими улочками, темными кривыми проулками и неожиданными тупиками. Вкупе с отсутствием стражей порядка такое положение дел в принципе способствовало благополучному избавлению от погони, однако всё было не так-то просто. Инквизиторы следовали за ювелиром, как привязанные. Хотя их не было видно - слава Изначальному! - прямо за спиной, Себастьян чувствовал, что они безошибочно идут по следу, как свора гончих на лове. Кроме того, в ответ на поданный предводителем ликвидаторов сигнал в разных концах города в небо были запущены еще несколько ракет. Ювелир сразу уловил закономерность их запуска: самая первая ракета выполняла роль центра, а остальные как бы охватывали кольцом некую область вокруг, образовывая сеть.
Снова он оказался в окружении.
Но истинный ужас случившегося дошел до Себастьяна минутой-другой позже, когда, петляя, как заяц в мешанине городских задворок, он вдруг наткнулся сразу на двух человек, корчившихся в судорогах на мостовой. Несчастные задыхались и кашляли, исходя кровью. Тела жертв словно ломала незримая жестокая рука, а на губах обильно выступала странная грязно-желтая пена. Наметанный взгляд ювелира немедленно определил в них Искаженных, - еще издали, еще прежде, чем затихли последние хрипы, - страшные предсмертные хрипы. Его собственное головокружение, которое сильф принял за последствия неудачной попытки изменить сущность, не спешило прекращаться, хуже того - с каждым шагом усиливалось.
Всё встало на свои места - ракеты служили не только и не столько призывом для остальных братьев, ожидающих сигнала. Проклятая желтая пыль, просыпанная над городом щедрой россыпью, содержала в себе некие активные вещества, скорее всего, смесь порошков драгоценных камней и ядовитых растений Виросы. Себастьян и прежде слыхал о секретных разработках Инквизиции, направленных сугубо на борьбу с нелюдями, но эта широкомасштабная демонстрация достигнутых результатов превзошла все мыслимые ожидания. Судя по всему, для чистокровного человека парящая в воздухе желтая дрянь была совершенно безвредна, а вот для остальных... Частицы этой пыли, разносимые ветром, оседали на коже, волосах, проникали в легкие и с кислородом - прямиком в кровь. Для Искаженных полученная доза оказывалась смертельной уже после пары-тройки вдохов. А что же, черт подери, станет с ним? Уже сейчас все особые способности, характерные для расы сильфов, оказались недоступны. Лишившись их, ювелир чувствовал себя так, будто оглох на одно ухо и ослеп на один глаз. А дальше, сомневаться не приходилось, будет только хуже.
Воздух был мутен и непрозрачен от крутящейся в нем золотистой взвеси, бесстыдно лезущей в глаза, нос, уши, за шиворот и под рубаху. Себастьян всё еще пытался спастись бегством, ощущая, что теряет, безнадежно теряет ощущение времени и пространства, реальности и вымысла, материи и энергии, причин и следствий. Сам смысл происходящего утрачивался с каждым мигом.
Густое марево, в которое обратился этот подлый, похожий на лабиринт город, утягивало куда-то вглубь, заставляло закрыть глаза и покорно опрокинуться в подступающее, как прилив, небытие, но ювелир из последних сил сопротивлялся, не переставая бежать - или плестись? - куда-то, куда вело его внутреннее чутье. Бесстыдно смеясь тысячами голосов, город-мираж кружился вокруг в колдовской пляске, в чертовом хороводе, путая следы и сбивая с толку, - а может, это просто кружилась его голова. Соображать в таком состоянии было крайне трудно, но одно не вызывало сомнений - чтобы выжить, нужно вырваться за пределы воздействия токсичного порошка. Учитывая размах проведенной святой службой операции, это однозначно означало - вырваться за пределы Ледума.
На улицах меж тем происходила непередаваемая суматоха и сумбур. Напуганные необычным туманом жители вели себя крайне противоречиво: часть высыпала наружу и беспорядочно металась от дома к дому, сея панику, часть, напротив, пыталась скрыться от загадочной напасти за дверями и ставнями. Всеобщее внимание привлекали несчастные, которые внезапно падали наземь и начинали биться в агонии. В целом, жадные до зрелищ жители Ледума были довольны таким представлением. Зевак не смутили даже внезапно появившиеся инквизиторы, которые хватали и уводили всех, кто им казался подозрительным.
Это была настоящая облава. Себастьян не сомневался, что он, уж конечно, не был единственной причиной творящегося вокруг беспредела. Операция была задумана заранее и лишь "удачно" совпала с его преследованиями. Инквизиторов было много, они сыпались отовсюду, как горох из прогнившего дырявого мешка, прямо на головы несчастных Искаженных. Интересно, переживет ли Альбер этот черный для "Нового мира" день? Не исключено, учитывая его колоссальный опыт выживания. Но наступление светлого будущего, на которое так уповал глава Искаженных, уж точно откладывалось на неопределенный срок: значительная часть его паствы, окончив страдания, отравится сегодня к праотцам. Возможно, и София в том числе. Ювелир хотел было определить своё отношение к такому исходу, но это оказалось невозможно.
Внезапно удача улыбнулась сильфу - так широко и ласково, что тот поначалу не поверил своим глазам. Неподалеку ювелир заметил редкий в этих краях кэб. Похоже, кэбмен и сам не понимал, как его занесло в такую дыру, и теперь пытался как можно скорее убраться подобру-поздорову. Здесь их желания счастливо совпадали. Сунув опешившему мужику золотой и пригрозив для убедительности револьвером, Себастьян прямо-таки ввалился внутрь и велел что есть духу гнать на окраину.
Самое время, потому что уже в следующую минуту силы окончательно оставили его. Жестокие конвульсии выгнули тело ювелира дугой, и большую часть пути сильф даже не осознавал. Сознание заполнило цоканье по мостовой конских копыт, свист кучерского кнута и смутные крики беснующейся толпы.
Придя в себя, Себастьян обнаружил, что кэбмен, как и договаривались, вывез его на самую границу Ледума. Возблагодарив Изначального за благосклонность, сильф выпрыгнул из экипажа и, не заботясь более ни о чем, поспешил прочь из проклятого города. Не сосчитать, сколько раз он уже уносил ноги подобным образом, но чтобы так отчаянно, истекая кровью, скользя по самому краю пропасти - никогда прежде. И если раньше он был уверен, что преследовать его в Пустошах никто не решится, то сегодня всё было иначе. Пустоши для ликвидаторов - дом родной, многие из них живут там всю жизнь и благополучно умирают от старости. Ну, разумеется, не в теплых постелях с одеялком, натянутым до подбородка. По слухам, инквизиторы сами выбирают момент смерти, считая её самым важным моментом и целью земной жизни. Веря в очистительную силу пламени и предчувствуя близкий конец, адепты святой службы добровольно и с молитвой восходят на костер. А тем, у кого не доставало сил или решимости, искупить грехи и соединиться с Творцом помогают добрые собратья. Убитых также предают огню, посмертно. Себастьян не мог не признать силу духа инквизиторов, граничащую с фанатизмом, но он не был уверен, что такие ужасные жертвы угодны Изначальному.
Ледум имел четыре полноценных крепостных стены, возводившихся по мере роста и расширения города и делящих его, как вишневый пирог, на четыре аппетитных слоя. Но и вне четвертой стены давно уже возводились постройки, в основном промышленного характера, заводы опасных и вредных производств, склады, бараки для рабочих, зоны для осужденных на каторжные работы. Сейчас Себастьян находился как раз в этом неблагополучном районе, и впереди оставался последний и самый надежный рубеж, защищающий Ледум от внешнего мира - магические оборонительные башни, построенные лордом Эдвардом. Мимо них и лежал путь ювелира - прямиком в дикие земли Пустошей.
Устройство сторожевых башен было таково, что выйти из города, если бы такое противоестественное желание возникло у кого-нибудь из жителей, можно было беспрепятственно - а вот вернуться обратно тем же путем уже никак. Башни создавали вокруг города энергетический барьер, но он, для более экономного расходования ресурсов, был непроницаем только с одной стороны. По договоренности с лордом правом свободного входа обладали только инквизиторы, причем возможность эту обеспечивало им наличие на теле личной серебряной фибулы. Об этом мало кто знал, но для пущей безопасности фибула должна была быть освящена заранее в особой огненной купели святой службы, оставлявшей на вещице уникальный информационный оттиск, который и служил пропуском. Он сохранялся на металле не более трех суток, что конечно, не исключало полностью возможность незаконного проникновения, но значительно снижало его вероятность.
Миновав линию магической защиты, которая легко угадывалась не только по переменам окружающего пейзажа, но и по внутреннему ощущению, похожему на легкий удар электрическим током, Себастьян вздохнул с облегчением. Видимых причин этому не имелось, однако сильфу было как-то спокойнее вне городских стен. Здесь не было господ и слуг, высокорожденных аристократов и простолюдинов, и жизнь зависела не от чьей-то воли и прихоти, а исключительно от собственных способностей.
Впереди, насколько хватало глаз, простиралась полоса черной земли, траурным кольцом опоясывающей город. Ненависть лорда Эдварда к живой природе, а может, просто осторожность, были столь велики, что долгие годы землю вокруг города выжигали магическим огнем, вытравливая из неё всякую жизнь. Растения сопротивлялись упорно, цепляясь корнями за границы своего мира, заполоняя пепелища всё новыми сочными ростками, но в конце концов отступили.
Так образовалась неформальная пограничная территория, нейтральная земля. Территория ее была сплошь застроена: здесь, на открытой местности хищными спицами устремлялись ввысь вышки ветряных станций, которые, казалось, царапали когтями лопастей небо. Себастьян не имел понятия, сколько их тут точно, но не приходилось сомневаться, что не меньше двух-трех тысяч: унылые ровные ряды тянулись до самого горизонта. Все станции работали безостановочно, по подземной сети кабелей передавая энергию прямиком в прожорливый город. Энергопотребление Ледума было столь велико, что даже потенциала драгоценных минералов не хватало, чтобы полностью удовлетворить его чудовищную потребность, утолить ненасытный, всё растущий голод. От рева этих адских машин, ломавших устоявшиеся розы ветров, напрочь закладывало уши, потому-то их и вынесли за пределы городской черты, что не могло полностью ликвидировать общее шумовое загрязнение Ледума.
Спасаясь от глухоты, зажав уши руками, ювелир с трудом, как во сне, пошел вперед, преодолевая встречное движение воздуха. Конечно же, в этом грохоте невозможно было расслышать ничего, даже звука выстрелов. В этом Себастьян убедился эмпирическим путем, когда первая пуля беззвучно пробила ему бок и вышла с противоположной стороны. На одежде немедленно растеклось огромное красное солнце. Еще пуля одна вскользь задела локоть, а третья - пронеслась совсем рядом с головой, прошив широкое поле шляпы.
Обернувшись, сильф даже не удивился. Ну разумеется, а кого еще он ожидал тут увидеть? Ликвидаторы, черт бы их побрал, были еще далеко, но всё так же уверенно шли по следу. И оружие дальнего действия, как выяснилось, у них всё-таки имелось, так же, как и неплохие навыки стрельбы.
Устало выругавшись, Себастьян в свою очередь достал револьвер. До конца зоны ветряков оставалось не так много, однако это утешало слабо. За ней, как рассвет после долгой ночи, уже забрезжили Пустоши, но в этих предательских землях невозможно скрыться - он будет там, как на ладони. Тем не менее, нужно твердо держаться выбранного курса. Если память не изменяла сильфу, спасительный покров Виросы близко, непростительно близко, чтобы умереть, не добравшись до него каких-то жалких сотен метров.
Развернувшись, ювелир пошел спиной вперед, сосредоточенно отстреливаясь от подступающих врагов. Бушующий ветер сорвал с головы верную шляпу, которую сильф больше не мог придерживать, и рыжее пламя, взметнувшись, заслонило глаза. Ветер резал их, как ножом, сбивая прицел, и по щекам беглеца текли горячие слезы. Ветер был так силен, что нестерпимо было сделать вдох, и каждый шаг давался с трудом. Несмотря на это, один, а затем и другой, и третий ликвидаторы ткнулись лицом в черную землю. Но и сам Себастьян был ранен еще дважды, прежде чем вывалился, наконец, за пределы пограничной территории.
Ступив на мягкую, отчетливо живую землю, сильф ощутил головокружение от нахлынувших на него чувств. Как давно он не был здесь! Как долог был путь. Он уже почти забыл терпкий запах этой земли, ароматный коктейль цветущих диких трав, пьянящих крепче вина.
Весенние Пустоши были прекрасны. Впереди, на необозримо огромных пространствах безбрежным морем разливался верещатник. Здешняя земля не родила ничего, пригодного в пищу, но зато радовала глаз редкого путника обманчиво благостными пейзажами. Единообразные неистребимые заросли вереска нарушали иногда вкрапления кустарников, растущих группками или поодиночке. Вот шевелятся от касаний ветра желтые пуговки низкорослого, тернистого дрока, вот мерцают ярко-розовые звезды эспарцета, обильно усаженного иглами длинных шипов. Тут и там, среди вьющихся ветвей вереска, любопытно выглядывают мелкие цветки бересклета - алые, пурпурные, темно-бордовые. Стелется приземистый багульник, листья которого издают особенно резкий, оглушающий аромат.
Себастьян вздохнул. Вернувшись сюда, он вновь ощущал всё, что с ним происходило в городах, как мимолетный сон. Реальность здесь была словно зримее: достовернее, объемнее, ярче. Однако ювелир не испытывал по этому поводу особых заблуждений или восторгов. Очарование Пустошей было опасно, в особенности опасно своей кажущейся невинностью, ласковой приветливостью. Абсолютно все растения этих коварных земель были ядовиты. Яд был растворен здесь повсюду: в воздухе, в песчаной почве, в листьях, стволах и корнях. Он обладал сильным воздействием на нервную систему, вызывая видения, навязчивые мысли, паралич или глубокий сон, из которого нельзя было выйти самостоятельно. Но самыми страшными плодами Пустошей были меда - отравленные пьяные меда, вкуснее которых не было ничего на свете. Вобравшие силу дурманных растений, они обладали значительными колдовскими свойствами, однако плата за эту силу была непомерно высока.
Отбросив осторожность, ювелир дышал полной грудью, и с каждым вдохом чувствовал усталость. Терять было нечего. Свой запас прочности имелся у всякого, и кажется, его собственный вот-вот подойдет к концу. Измученное тело, отравленное за сегодняшний день уже не первым ядом, отчаянно требовало кислорода и свежей воды. Кровь срочно нуждалась в очищении. Серафим едва держался на ногах от усталости и давно потерял счет ранам, оставляя за собой густой кровавый след. Внезапно он понял, что не успевает. Это понимание обрушилось на него внезапно, как летний ливень, - невероятно жестокое откровение, в которое невыносимо поверить. Яркий весенний день, буйное цветение жизни вокруг... здесь просто невозможна смерть. Нет, нет, она просто нелепа, она не вписывается, не укладывается, не вмещается в эту сияющую, написанную золотыми красками картину...
Но Леса Виросы всё так же отдаленно маячили на горизонте, - как некий призрак, как недосягаемая символ спасения, как протянутая утопающему милосердная рука, дотянуться до которой чуть-чуть не хватало сил.
Очередной выстрел развеял все сомнения, похоронил последние глупые надежды. Пуля прошла насквозь, чудом не задев коленную чашечку, и Серафим рухнул наземь, как подкошенный. Сердце колотилось бешено, будто надеясь за короткое время отбить весь положенный ему ритм, тело сотрясала лихорадка. С трудом повернувшись на спину, ювелир обомлел. Кровь заливала ему глаза, а сильф, как зачарованный, всё смотрел и смотрел наверх, не веря своим глазам.
Никогда прежде не видел он таких облаков. Таких ярких, таких белых облаков. Нет, белый - это совсем не то слово, чтобы отразить этот сверкающий неземной цвет, цвет совершенной чистоты, цвет незапятнанной крахмальной белизны... Все прочие цвета как-то померкли и отдалились, и только безупречные слепящие облака недвижно стояли перед глазами, вливаясь в их зелень.
Мыслей не было никаких. Даже не пытаясь подняться, Серафим лежал на земле, кожей чувствуя её тепло, и впитывал, задыхаясь от блаженства, впитывал эту ошеломляющую красоту. Ах, если бы у него было хотя бы десять, хотя бы пять минут, чтобы налюбоваться власть этими хрупкими творениями эфира, волшебными витражами, сквозь которые он различает уже нечто большее, чем может различить глаз живого. Но этому не суждено было сбыться. Он умирал. Время стремительно утекало, его оставалось совсем мало, совсем недостаточно для всего того, что ювелир хотел бы сделать сейчас. И в то же время сильф чувствовал, что этого времени много, непомерно много для него одного, что оно разворачивается перед ним, как бесконечная ковровая дорожка, уводящая прямиком в вечность.
Это состояние рождало беспомощность - от осознания того, что он не в состоянии отдалить или приблизить этот роковой миг, когда два вектора, направленных в противоположные стороны, соединятся наконец в одной-единственной точке, точке невозврата. Это было похоже на состояние рождения, прихода в мир, которое Серафим внезапно вспомнил и на которое также не мог повлиять.
Неожиданно ювелир уловил какое-то странное движение, отличное от тяжелых человеческих шагов. Оно было подобно скользящему движению змей - травы вокруг плавно зашелестели, зашептались, зашевелились... Сильф чувствовал, как ветви вереска властно потянулись к нему, оплетая каждый сантиметр тела, заковывая в живой прохладный кокон. Бороться не хотелось. Не желая отрываться от созерцания неба, ювелир краем глаза заметил-таки некую фигуру, внезапно выросшую за ним, с той стороны, где незыблемо стоял лес. Фигура подняла руки навстречу раздавшимся выстрелам, словно обнимая весь мир. Предназначенные сильфу пули застряли в сплетении стеблей, которые сделались, казалось, прочнее самого прочного металла.
Более ювелир не видел ничего - лицо его затянула вуаль из листьев и нежных цветов, бледно-лиловых цветов вереска, едва уловимый аромат которых погрузил умирающего в сон.
Уже теряя сознание, Серафим почувствовал, что раны его прорастают этими цветами.