"...Серая завеса этой жизни вдруг разом отдернется, открывая перед тобой большое серебряное окно, и ты увидишь белые берега. А за ними... за ними, зеленые холмы, расстилающиеся до горизонта..."
Гендальф Белый.
Холод. Слабый рассвет еле-еле разгоняет ночную тьму. Но его сил уже не хватает на то, чтобы подарить тепло. Он не способен согреть надеждой сердца, скованные ледяными оковами страха. Высветленная солнцем тьма не исчезла, она лишь потускнела, смазывая день в бесконечную серую пустошь. Плеск волн на мгновение перекрывает крик чайки, птица, согласно естеству, приветствует рождение нового дня. Но туман, накрывший еще с вечера море, глушит все, оставляя лишь монотонный говор холодных волн.
Время безжалостно утекает, отмеряемое боем склянок. Безразлично приближая роковой миг - минуту, после которой уже нельзя будет повернуть назад. Тишина, висящая над Чемульпо, дышит ожиданием скорой трагедии.
Два корабля медленно отходят от пристани. Белые флаги, перечеркнутые из угла в угол синими полосами, хлопают на слабом ветру. Разрывая вату прибрежного тумана, им в след несется музыка - судовые оркестры с кораблей других стран провожают обрекших себя.
Их ждали. Ждали и готовились. Едва ли они успели отойти от порта более чем на десяток миль. Величественно и грозно из-за островов широкой цепочкой показались встречающие. Пятнадцать кораблей, неся смерть, неумолимо надвигались. На крейсере врага взметнулось сигнальное знамя - лечь в дрейф, приготовиться к капитуляции! Но носители Андреевского знамени молча и решительно продолжили свое движение. Первый выстрел вспорол тишину, отсекая прошлое. Секундой позже в мире не останется ничего кроме орудийного грохота, и песни... едва уловимой за начавшейся адской канонадой, но именно из-за этого по-настоящему грозной! Песней смотрящих в глаза смерти, и улыбающихся при этом.
Всего один час, стремительный и нескончаемо долгий. Шестьдесят минут отмеченных бесконечной вереницей освобожденных от земного плена душ. Белоснежными испуганными чайками взмывающих в серое тяжелое зимние небо. Чтобы своими криками там, в высоте, отметить мгновение совершаемого подвига.
Им не дали возможность прорваться, но оставили шанс вернуться. Позволили большому зверю, смертельно раненому, но не сломленному уйти. Уйти, чтобы умереть. Порт Сеула встретил их гробовой тишиной, в которой неразрывно слились скорбь и восхищение.
-- Всеволод Федорович, все матросы корабль покинули. Кингстоны открыты... пора, Всеволод Федорович.
Капитан поднял на вошедшего взгляд усталых серых, будто морская гладь за бортом, глаз. Рука сама собой дотронулась до напитавшейся кровью повязки на голове. Побледневшие губы, тронула едва заметная улыбка.
-- Иди, Гришка. Иди.
-- Всеволод Федорович, как же так, корабль же вот-вот затонет, давайте я вам помогу сойти.
-- Иди, говорю, -- капитан, медленно поднялся, одернул китель. -- Иди-иди, не беспокойся за меня.
-- Всеволод Федорович -- снова было начал упрашивать матрос, но осекся, поймав взгляд гневно темнеющих глаз командира.
Едва за матросом закрылась дверь, Руднев достал пистоль. Вороненая сталь ствола тускло блеснула в свете уцелевшего, каким-то чудом, торшера. Едва он поднял оружие к виску, как пол под ногами ощутимо дрогнул. Пытаясь удержать равновесие, капитан взмахнул рукой, пистолет выскользнул из ослабевших пальцев и, упав на пол, заскользил по накренившемуся полу. Будто неведомой силой его затащило под неподъемный дубовый платяной шкаф.
-- Зачем ты так? Зачем? -- из глаз медленно покатились слезы.
-- Жииииви, -- ответил корабль скрежетом откуда-то из глубин.
-- Я не хочу!
-- Жииииви. -- Корабль вздрогнул, будто его пробила судорога, пол снова резко качнулся. Капитана швырнуло в коридор, в распахнувшуюся дверь.
От удара в глазах потемнело, но корабль не позволил человеку упасть, поддерживая в спину, будто ожившими, стенками, подсовывая под руки поручни, корабль терпеливо вел человека. И лишь, когда капитанская шлюпка отошла на пару десятков метров, он начал, сильно кренясь, тонуть. Будто истратив все силы на спасение последнего покинувшего его члена экипажа.
Уже стоя на пристани, глядя как серые волны медленно будто лаская, вбирают в себя стального гиганта, Руднев едва слышно прошептал:
-- Прости, что не умираю с тобой. -- Силы покинули его, и уже соскальзывая в темноту беспамятства, показалось на мгновение, что ветер донес железный стон:
-- Прощай!
Ночь давно закрыла своими крыльями дневной свет. Тысячей глаз с небес бесстрастно смотря на людей. Они не спешили расходиться, не стремились домой, в тепло. Сомкнув ряды, поддерживая раненых, на причале замерли шеренги - матросы и офицеры уснувшего на век корабля. Продолжая смотреть сквозь непроглядную тьму в море, на бескрайнюю могилу. А из-за их спин, до рассвета лилась в темноту музыка, последний марш. На следующее утро, залив осветил алый рассвет, превратив море в лазурное поле, стирая казалось бы грань между небом и водой.
Говорят, время способно стереть, поглотить все. Возможно, или, скорее всего так и есть, но сто лет спустя, бронзовая бескозырка легла на каменную плиту в Инчхоне, бросая вызов времени в угоду памяти по героям.