Владимир Перескоков : другие произведения.

Побег в никуда. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Влюбился я, хоть на край света с такой, только бы мамка не видела. Но мамка и сама не прочь приласкаться, муж отказался ехать с ними на солнышке погреться, дома остался. Стал к ним домой приезжать, неудобно такую и вином напоить пригласить. С каждым драться готов, кто хоть слово плохое при ней скажет. Опасался, что Джон на след нападет, в автобусы садился последним, менял по пути; не прямо шел, а по дворам путал. Что особенно привлекало в ней: жена получится идеальная, учиться не желает. Отец ее тоже умное подсказывает: "Жена чтобы рожать - не учиться". Самое последнее дело иметь жену учёную. А такую в Москву или на Луну не отправят, домашняя.
  VP
  ПОБЕГ В НИКУДА Часть 1 Англия проститутствуюшая
   Корабль уходил в глубь, оставляя кружок неба, опоясанного горами волн, то снова выбрасывало на вершину, выказывая грозно темнеющий горизонт.
   Идем пока на "авто", но опытный рулевой матрос уже у руля и ждет команды перехода на "ручное управление".
   - Потреплет прилично, по приметам вижу, - пробурчал матрос.
   - Какие приметы? - заинтересовало меня, я больше верю сводкам погоды.
   - Исчезли черножопые с горизонта, а это наверняка ожидай штормягу. В такую погоду американцы прячутся в портах, пьют виски, - заключил он, потирая нос.
   Они знают, что в дурную погоду наше гидрографическое судно бездействует, боремся за живучесть, прекращают слежение и они.
   В этом году дома в Севастополе я провел только недель... и снова Индийский океан, и снова полгода беспутного плавания. Прошлый раз я хоть пытался собрать морских организмов по подсказке доктора биологических наук Поликарпова, надеялся провести исследования своим физическим методом, который разработал еще в Институте Океанологии. К этому плаванию даже не подготовил новой аппаратуры, а прежнюю старший помощник капитана проиграл в карты "деду" и выбросил из моей каюты за борт вместе с пробами, воспользовавшись моей занятостью в штурманской. На этот раз по указанию начальника экспедиции беру стандартные пробы воды, а кто-то в Москве (еврейчик, наверняка), в свободное от театров время, обработает и получит место ученого в сопровождении с новой квартирой... еще эпштейн-лившиц вылезет в светилы советской науки. А сколько у меня на плечах было таких? Три научных начальника в разных институтах Ленинграда... и все евреи. Один профессор Д.Н. Наследов добродушно подсказал обходить евреев (при этом беспомощно развел руками), получить чистую характеристику и защищаться приезжать к нему на кафедру физики в Политехническом. В Севастополе в Приборостроительном институте завкафедры, мой начальник профессор Фиш, даже жаловался, что на коганов ему дали лимит - пять процентов, но в действительности у него на кафедре было пять процентов русских преподавателей, а остальные, если не коганы, то евреи с русскими именами. Классически обустроились в России, еще Москву, Крым в особые вотчины выделили (не мешай местная шваль! знай новых хозяев!).
   Я чувствовал, что после смерти Сталина все пойдет наизнанку. Физически (с врачами) победившие евреи в Кремле победу русских в войне сведут на нет; немного окрепший после революционных втаптываний в грязь стволик русской нации (всего коренного населения) снова растопчет вонючий сапог интернационала. Тогда я решил уйти со службы военной и, по возможности, спокойно заниматься наукой. Где эта такая-растакая страна, где можно обойти евреев и их партию?
   Где-то читал, что Гитлер хотел всех евреев из Германии переселить на остров Мадагаскар; и я наивно думал: в наказание. Но когда побывал в чудном городке Таматаве, то понял, что место он им подготовил райское, лучшее на Земле, лучше Крыма. Если у чёрного на рынке захотел купить свежих бананов, то он нагибает ветку с гроздьями над головой и отламывает вам, что понравилось. Конечно, банан - не колбаса хохлацкая, но и с голоду не умрешь. Дерево плодовитое и ухода большого не требует.
   Я жалел, что мы в порту Таматаве стояли всего два дня, хотел съездить в их столицу, но меня и в порт отпускали только с партийными, обязательно мне незнакомыми. Как на привязи и ходил - нет доверия русскому человеку. А когда к Москве подпустят нового Гитлера, то снова вспомнят о русских и других коренных жителях; а сегодня, если рожа нееврейская, то и паспорт показывай, булку хлеба не продадут, как бы москвичам мало не оказалось. А мало "москвичам" - в Израиль сбегут, правительство обескровится. Еврейская сказка о коммунизме меня никак не устраивала.
   Вот и в кают-компании обедаю, а с портрета Брежнев на меня глаза вылупил, словно хочет сказать: "С каждым куском отнимаешь у народа избранного!". Да и не коммунисты их избранным народом сделали, а с крещением Руси попы народ готовят делать из пришельцев начальников, создают им ореол исключительности. У них есть стратегия тайная, спору нет, а какая у славян стратегия?! Я никогда не соглашусь с последним, а с кем поделишься? - Сразу и в Заполярье сошлют. Диктатура "пролетариата"... как они гоев за нос водят, а меж собой гоям кукиш выказывают.
   Проходя по коридору жилой палубы, я натолкнулся на растрёпанную химичку (научного сотрудника из лаборатории химии моря), выскочила из каюты чеченца (кегебешника), чеченец пытался ее догнать, но спали штаны ниже колен и чуть не упал. Он зло посмотрел на меня и вернулся в свою каюту, беспомощно держась за предательские штаны; я только заметил, что лысина и задница у него одинаково красные.
   Я подумал, что еще друга нажил на корабле, вернемся домой: на меня настрочит докладик. Я не боюсь, что припишут, но могут сделать так, что меня снова призовут на службу, а тогда и на Север - прощай молодость!
   Только вчера на верхней палубе я мирно беседовал с заместителем командира корабля по политической части капитаном первого ранга (на корабле самый старший по званию!), обсуждали вопрос о строительстве авианосцев... подскочил толстомордый штурман, с которым я успел поссориться, и ляпнул: "А Владимир Федорович не ходил смотреть наше кино 'Ленин в октябре'".
   Думал, думал пожилой политрук и дипломатично сказал: "Нечего удивляться, у нас научные сотрудники несознательные... что поделаешь". Не мог я не заметить его иронической улыбки. Напомнил он мне другого замполита, который однажды пожурил меня за то, что я отказался выписывать газету "Правда". А когда мы с ним сошлись за бутылкой водки, то он рассказал анекдот:
   Приехала комиссия из кремлевских партийных начальников в колхоз. Председатель колхоза знал, как начальство обманывать (иначе не быть бы ему председателем), да только им надоело слушать, все врут стандартными фразами, по-книжному. Они дали ему знак закруглиться и спросили: "А есть у вас в колхозе отсталые элементы, несознательные?"
   Мялся, мялся председатель, а куда денешься? как бы лишнего не соврать, пересластил, думает, и указал на Марфу, которая по глухоте своей, как она говорит, на собрания не ходит.
   - Вот-вот, с такой и следует побеседовать, - обрадовались начальники и поехали к ней. Нашли старушку, морковку полола на огороде, и спросили: "Как, Марфа Ивановна, себе коммунизм представляешь?"
   Испугалась сначала старушка, больно начальство высокое, сам, сукин сын, председатель готов им сапожки лизнуть, вокруг бесом прыгает. Но начальнички ведут себя вежливо (красавцы такие!), разговорилась: "Да вот когда в ларечке у нас будет крупка, чаёк, сахарок, ситчик можно будет купить..." "Вот-вот", - вытягивали из нее начальнички, - верно, Марфа Ивановна, понимаешь, а еще что?".
   - Да что вам, детки, толковать, - разговорилась старая, - будет, как при батюшке царе, вот и коммунизм.
   Мать мне тоже рассказывала, как бабуся пришла в кабинет к Калинину паспорт заграничный просить, внука повидать, а он и говорит по-пословице: "Чево ты едешь? там, матушка, хорошо, где нас нет".
   - Вот-вот, батюшка, там и хорошо, где вас нет, - поддержала словоохотливая старушка.
   Нельзя сказать, что я верь всяким басенкам, но уж книгам и тем более не доверяю - особенно: советским изданиям, все они с еврейским акцентом, а издания царского времени можно было только из-под полы у друзей достать. Внимательно слушаю пожилых людей, а чем меньше грамотны, тем интересней, свое выскажут. Народная мудрость, к сожалению, часто с книжной расходится.
   На судне больше всего не нравилось, что место мне выделили в обшей каюте, где размешалась вся команда гидрологов, человек десять. Каюта большая, но есть курцы, которые ленятся выходить и тайком покуривают, портят воздух. В штормовую погоду кое-кто сблёвывает и отдых в такой вони плохой; тем более, что я люблю перед сном полулежа почитать. Ругал себя, что сразу не договорился об отдельной каюте, хотя бы на двоих с некурящим, мог отказаться от плавания.
   Теперь поздно, вернуться можно только по болезни, но я попробовал настоять на переводе на другое судно, вместо перевода на другое судно меня перевели в другую каюту к трем курсантам. Они клялись, что в каюте не курят. Клятва одно, но ночью курили да под одеялом похихикивали. А что я могу сделать? Убеждать бесполезно, одного бы я проучил, но их трое, все с одного курса.
   Когда после шторма мы пришли в Порт-Луи (остров Маврикий только-что получил независимость) на ремонт, у меня засела идея познакомиться с лабораторией Океанологии, поговорить с сотрудниками и, если есть возможность, остаться у них работать (дело упрощало и то, что я не имел доступа к секретной литературе). Но до окончательного решения начальства нового государства острова всё должно делаться тайно, но как?
   Своего начальника экспедиции, инженера - капитана третьего ранга, я уговорил съездить в лабораторию с визитом дружбы, посмотреть, как они делают измерения. По-английски он не говорил, а для меня это и лучше, был бы ему переводчиком. Он запросил у начальства - отказали, ссылаясь, что для этого нужно особое разрешение из Москвы. Повод для визита оказался не убедительный (думаю, повлиял и кегебешник).
   Первый день я, с командой в несколько человек, знакомился с ботаническим садом острова. Мне очень понравился научный подход к делу: множество аллей разных видов ухоженных пальм, дощечки с названиями, дают брошюрки объяснительные. Можно ходить весь день и всё новое, хотя я и мало разбираюсь в ботанике, не могу оценить по-научному. А тем более сопровождающие меня больше искали встреч с иностранками и киоски со всячиной для туристов, а научную ценность могли осознать по достоинству лишь за обеденным столом.
  
   Получилось так, что с корабля я не мог уходить до последнего дня, отпускали небольшими группами, обязательно с партийным начальством. А в последний день пошли с начальником экспедиции знакомиться и прощаться с островом (нам навязали еще пять человек курсантов). Могло случиться, что на остров больше не попадем, океан велик.
   Сели в автобус и поехали на другой конец острова полюбоваться. Видно было, что люди живут небедно, у берегов много небольших парусных яхт (моя особая страсть). Негры почти не встречаются, но и белых не густо. Население больше из Индии, Китая. Последнее управление было из Англии (начальство еще оставалось английское), а они, как правило, колонии держат в порядке, чего нельзя сказать о Франции с ее демократами (ворами, выражаясь прямо), которая тоже оставила следы: большая часть населения говорит по-французски, хотя официальный язык английский.
   Я подумал, что остров самостоятельно существовать не может, доход от туристов сохранится, но базой обеспечения кораблей без такого хозяина, как Англия, не протянет. Если из Сомали Советский Союз вытеснил американцев (в прошлое плавание я объяснял заместителю министра, что строить заводы в Сомали - глупость, он сказал: "Мы знаем, нам бы только выбить американцев"), то почему бы не закрыть им дорогу и сюда. А к тому времени, если останусь, я получу права гражданина острова и могу пригодиться.
   Остров отдален от материков и владели им все, кто не ленился послать свой флот с большими пушками. Но первоначально его облюбовали пираты, а им государственный флаг большого значения не имеет, свой, пиратский, временно можно припрятывать.
   Из истории известно, что наш Пётр Великий тоже подготовил флотилию, снабдив пушками и порохом, выбрал адмирала для миссии дружбы, который с пиратами мог договариваться (пираты лучше всего понимают людей своей профессии). Но умер царь, а наследники флот раззорили; на том и конец предполагаемого владения в Индийском океане. Фактически, посланники с острова Маврикий сами пожаловали к Петру Великому с просьбой освободить их от Англии. Надеялись, что царь с далекого севера будет помягче. Сами они просились под флаг русских.
   Наши корабли облюбовали Порт-Луи как место ремонта и пополнения продовольствия, воды. Прошлый раз, на другом корабле, с этой же целью мы заходили в Аден, и тоже под контролем Англии. В геополитическом отношении это очень плохо, на случай войны - враждебная зона. С этой проблемой сталкивалась Германия, хотя ее флот вполне мог противостоять английскому, но базы всюду у противника.
   Понравился мне остров, нет спору, заходили и в магазины, но что я мог купить на свою мелочишку? Фотографировал от безделия. Встретил и продавщицу: беленькая, видно, что на солнце редко выглядывает, красная розочка на прозрачной кофточке между грудей заманчиво вставлена. Только мы с ней нашли предмет взаимного понимания... облепила саранча корабельная и шутки плоские, усмешки. Они никто достаточно не знает английского, мне бы только и поговорить с девочкой, но какой сердечный разговор, когда все глаза вылупили. Обозлился на товарищей, как бы всех на корабль отправить, а самому остаться? Не хотел возвращаться, как подумаю о своей каюте с курцами - ноги идти отказываются. А останусь - полиция выловит и под конвоем отправит на корабль, как преступника.
   Года за два до этого мой близкий товарищ Володя, работал он у нас в Институте инженером (я тогда младшим научным сотрудником), сбежал с научного корабля в Гибралтаре, получил политическое убежище.
   А что если и я попробую? Статья подходящая, мне не дали защитить научное звание по той причине, что евреи написали в характеристике: имеет немарксистские взгляды. А с такой характеристикой я и подохну в младших. Правда, пираты тоже в старшие вряд ли переведут (дело их по рукам и ногам в законы запутали, а кому нужда потеть на законников?). Зато розочки буду дарить своей новой симпатии.
   Время подходило к концу и мы пошли к остановке. А вот и посадка: все стараются занять места у окна. Я остаюсь на площадке и пропускаю пожилых дам, да и не очень пожилых... даже совсем непожилых предпочтительней, чего грех таить; они все любят, когда молодой человек им помогает подниматься в автобус; жеманятся, отвечают милой улыбкой и принимают за джентльменство. Посадка окончена, и я на прощание даю знать шофёру, чтобы двигался. Он принял меня за провожающего и, воспользовавшись свободным от транспорта проездом, вырулил и уехал.
   Представляю, какой переполох случился с моей компанией (любопытные на корабле спрашивали о Володе, который остался в Гибралтаре), но никто из них толком не мог объясниться с шофёром, я им был единственным переводчиком, да и шофёру мало дела до того, что кто-то не пожелал ехать. Ответственным был сам начальник экспедиции, а ему еще одно лишнее взыскание на кучу других большого вреда не принесет, тем более, что он собирался уходить в отставку. Да и что он мог сделать? Оружия носить не полагается. А попадет кегебешнику, то так ему и надо - не бегай без штанов за химичками; экзамен заставят пересдать по жидовской библии (Марксизму-Ленинизму)... посидит, это ему на пользу пойдет, больно избегался.
   Сохраняя внешне спокойствие, я подошел к автомобилю, тут же у остановки, и сел, шофёру дал указание ехать к центру города. Он заартачился, указывая, что он не таксист, ждет знакомого. Я, видимо, все же прилично волновался и перепутал машины, пришлось извиниться и тут же пересел в такси. Таксисту дал указание двигаться, а когда проехали до поворота, то сказал, что мне срочно нужно в полицейский участок. Он развернул машину и подъехал почти к той же стоянке. Денег за проезд не взял, но пошел со мной. Должно быть, из любопытства, т.к. я сказал, что с советского судна.
   Сначала меня упорно никто не хотел понимать, а сами позвонили и ждали главного, который смылся пораньше, до большого движения транспорта, и уже прилично нализался; когда он пришёл, то участок провонял, как от бочки с ромом.
   Он сказал, что разбираться в таком гнусном деле уже поздно, поместить меня в камеру заключенных не может, неэтично, не может и оставить без охраны. Подумал и решил до утра определить в соседний отель. Я сразу лег и уснул, а сопровождающий меня полицейский, должно быть, спал на стуле за дверью и видел сон, как женился на дочке губернатора, и ему дают должность главного полицейского.
  --
   Проснулся поздно, прохладно (ложился в духоте); необычно, что не качает. На твёрдой земле! Через щели ставней небольшого окна проникает свет. Я открыл дверь: яркий свет ослепил. Первым увидел того же цветного полицейского (а может и другой, но мне они казались на одно лицо). Все в полицейском участке, как я видел, цветные, исключая главного, а его запомнил: пухлый, породистый с усиками.
   Полицейский (они всегда были в гражданском), который ждал меня у двери, показал ресторан на нижнем этаже и предложил позавтракать, а сам скрылся. Я взял меню и выбрал сосиски, т.к. они самые дешёвые, выпил кофе и хотел заплатить, но официант предупредил, что я гость, денег не взял.
   Откуда-то выскочил мой полицейский и повел меня к главному. Я заметил большую перемену в обращении главного со мной: стал исключительно вежлив, извинился за маленькую комнату, которую мне предложили вчера, спросил, чем я хотел бы заняться до решения губернатора. Я выразил желание погулять в парке. Он услужливо согласился, но предупредил, что, для моей же безопасности, гулять должен в сопровождении одного из его полицейских (в штатском).
   Парк просторный, почти никого, ветерок с океана, постриженные лужайки, дорожки. Мне захотелось пробежаться, полицейский не возражал. Пробежав километра два, я заметил, что мой компаньон задыхается, пошли шагом. Так бегали каждое утро, а в конце главный сказал: "Ты замучил моих людей, но никто не умер, бог миловал, пробежки им полезны". После прогулки меня допрашивали несколько человек.
   На другой день мне сказали, что мой корабль ушел, но со мной желают встретиться товарищи с другого корабля, от встречи могу отказаться; даже понастаивали, что лучше отказаться. Я не занят и почему бы не поговорить с соотечественниками. Пришли два офицера в морской форме: один капитан третьего ранга, а другой старший лейтенант моего возраста.
   Мне предложили пойти на корабль проститься с товарищами, сдать навигационное оборудование: компас, радар и другие судовые приборы. Я пошутил: "А якорь тоже на мне числится? Они не ответили, но шутку поняли. Было видно, что они не в курсе моей работы на корабле, да и не очень хотели, чтобы я послушал и пошел на корабль (какой? мой далеко в океане). Приказ выполнили, сказали, что требовалось от них, не очень то им хотелось арестовать своего человека, который не поладил с жидовской властью (их предупредили, что я прошу политическое убежище). Сегодня арестуют меня, а завтра их очередь. Хорошо знаю мнение людей в их положении, многие годы спал, ел и работал рядом, вместе спасались от ураганов, много раз слышал истории побегов с судов.
   Дня через четыре мне объявили, что губернатор не желает ссориться с властями в Советском Союзе. "Пушки большие на кораблях", - как он выразился; отказывает в политическом убежище, но у меня есть выход: приглашают в Англию, они имеют и больше возможностей устроить на работу по специальности, физиком (я и мечтал получить ученое звание и вернуться в Союз, назло еврейцам-ленинцам). Понял, что меня уже продали, пришлось согласиться. Подумал: хорошо, что не в США, куда слетаются евреи, как мухи на мёд (от такого скопления не жди хорошего).
   Очень скоро меня познакомили с молодой костлявой англичанкой, которая хорошо говорила по-русски. Удивили, не ожидал, что кто-то на острове Маврикий говорит по-русски. Джейн окончила университет в Лондоне по иностранным языкам и работала на острове в управлении. С ней мы сошлись характерами, но предупредила, что она на службе, за ней следят. Она помогла с бумагами, т.к. по-английски я писал с большими ошибками. В конце стала мне другом и давала советы, которые её начальство бы не одобрило, дала и свой адрес в Лондоне (адрес ее замужней сестры), но предупредила, что строго между нами. Когда получу английские документы, то могу зайти к ее сестре в гости, Джейн и сама обещала приехать в отпуск.
   В ресторанчике, при отеле, на обед заказывал по-прежнему сосиски, все уже знали, что я еду в Англию. Главный шеф (говорил он с явным французским акцентом) не выдержал такого кощунства над его кулинарией и заявил: "Что ты одни сосиски, королева богатая, заплатит, позволь мне угостить своим?" Я согласился.
   Официант мне на стол поставил огромный душистый торт из креветок, настоящее произведение искусства. Объедение! Подумал: если так буду питаться, то королева скоро станет беднее Брежнева. Пожалел, что Джейн не пришла к обеду.
   Так дождался и агента из Скотланд-Ярда, он прилетел только для того, чтобы сопровождать; отрекомендовался мне Джоном Манктоном, но потом признался, что настоящее имя по долгу службы сказать не может. Он очень походил на актеров кино, когда играют английских шпионов: высокий, стройный; меня много старше, но, по виду, физически крепкий, по-русски говорил плохо и мы сразу перешли на английский. Позднее мне объяснил, что с русским он познакомился в Москве, где работал при посольстве Великобритании.
   С Джоном сходили в город и купили ботинки, мои летние шлёпанцы он не одобрил, сказал, что в Лондоне довольно прохладно. Нужна была куртка и небольшой чемоданчик, а утром должны вылетать. Не пришлось одному погулять в городе. Южные города так заманчивы ночью, когда смотришь в бинокль с корабля.
   Утром сели на самолет и... прощай остров пиратов! Продали, подлецы! Если продали в Англию, то радуйся, что не в США; если продали в США, то радуйся, что не дьяволу. Почти две недели сидел пленником. Хорошо бы вернуться независимым на своем паруснике (осталось мечтой). Из весны завтра попаду в осень, октябрь 1967 года на исходе.
   В самолете можно свободно ходить, зайти в кабину пилотов. Когда я зашел, то предложили сесть в кресло пилота, сказали, что летим под автоматическим управлением. Сияло солнце, океан с самолета вижу впервые. Красота! но я предпочитаю смотреть с моря, с корабля своей нации.
   Найроби - первая пересадка. Первый раз вижу такое количество негров, страшновато, жара даже ночью. Вторая пересадка в Риме... и Лондон. Я сразу одел куртку. Смеркалось, по временам моросил дождь. Взяли такси (чёрные, как на похоронных процессиях). Джон зарезервировал номер в отеле, но мы сначала поужинали в итальянском ресторанчике, расположенном под землей, он подобрал счёт и сказал: "Оплатят, хозяин у нас богатый".
   Сначала я не придал значения этой фразе, но, когда он позднее сказал, что его начальник еврей, то понял. Значит: всё тайное (секретные службы) у евреев, даже, может быть, больше, чем в Советском Союзе. Их демократия мало отличается от диктатуры так называемого (кем?) пролетариата.
   В отеле одна спальная комната, я предложил Джону в спальне, а сам на диване в передней, но он настоял сделать наоборот. Боялся, что утром он окажется без добычи. Утром поехали в Скотланд-Ярд на допрос. Допрашивали часа два, на этот раз на хорошем русском, один даже из беглых капитанов, кажется, из Ленинграда; отпустили под присмотром Джона.
   Вечером Джон оставил одного, дал одно-фунтовую бумажку на обед. На другой день проснулся полным хозяином. Купил булку с сыром и несколько шиллингов оставил в запас. Джон пришел только на другой день, пошли обедать. На другой день на проверку к врачу. Затем снова на допрос, и снова, и снова... казалось, не будет конца. Иногда увлекался и я рассказами: как в детстве встречал английскую эскадру в Севастополе, как им на футбольном поле забили одиннадцать мячей; или как мой начальник лаборатории с широкими семейными связями в правительстве и узкими знаниями выпрашивал мои научные работы для публикации, но присваивал себе, проделывал это несколько раз, а секретарь партийной организации на это мне сказал: "Вступай в партию, будем слушать". Когда начинал говорить о засилии евреев, то резко обрывали и переходили к другому вопросу. Давали и перерыв на несколько дней, я знакомился с Лондоном, ходил по музеям, картинным галереям, присматривался к англичанкам. Джон давал по одному фунту на обед, иногда забывал, но я уже скопил на случай, если придется бежать. Бежать мог только в Советское посольство.
   Расспрашивали каждую деталь, особенно их интересовали военные секреты, которых у меня, к счастью, не было, после службы во флоте прошло много лет; в научном институте занимался математикой, прибавил (для хвастовства), как удачно использовал метод Ньютона (хотел вызвать симпатию и убедить, что всегда старался уходить от секретности). Один из наших курсантов, еще в курсантские годы на корабле, потерял учебник с грифом "Секретно", - было ему хлопот, я не завидовал, неряшливостью отличался и я. В конце концов не выдержал приставаний с военными вопросами и заявил: "Если бы знал секреты, то, думаете, вам бы выложил? - Никогда, не за этим я согласился ехать в Англию, мог вернуться и на корабль". Хотел прибавить: "Там остался мой друг кегебешник", но воздержался (шутки могли не понять).
   Капитан (бывший), который участвовал в допросе, даже воскликнул: "Вот это верно! Что пристали, если он интересовался чистой наукой". После допроса я с ним даже хотел познакомиться, но не разрешили. На допросах его больше не видел: из комиссии убрали "по собственному желанию". Джон говорил, что ему так и не пришлось снова стать капитаном, но плавал помощником.
   Выгнали и меня из отеля. Джон сказал, что очень дорого. Но он мне нашел комнатушку у своей старой приятельницы, она когда-то тоже работала в Скотланд-Ярде. Ужасно ворчливая старуха, постоянно на кого-то ворчала: то на погоду, то на правительство, но больше на меня. Я быстро проходил прихожую, и мне особенно не мешала. Место возле парка в Ричмонде, где я временно поселился, приятное. Утром можно делать пробежки, попадают хорошенькие девочки, в солнечную погоду они любят помечтать на скамейке. Только солнце в Лондоне явление редкое. Ездить в центр города много не приходилось - дороговат автобусный транспорт, да и часто приходилось ждать Джона с его до тошноты надоедливыми визитами.
   Дома в плохую погоду хозяйка ворчала больше, была своеобразным барометром, но я не обращал внимания. Шмель тоже жужжит, а куда денешься? его лужайка. Стал жужжать и Джон, что я на ее замечания не обращаю внимания. Я настоял на переводе в комнату с отдельным входом. На новом месте он познакомил меня с Юрой Рябовым, паренек ничего, учился в литературном институте, но не окончил, сбежал за границей, работал писакой в еврейской газете "Свобода и Россия" или что-то близкое, но не "Бей жидов - спасай Россию", как он называл свою кормилицу.
   Юра меня познакомил с баптистами. Не потому, что у меня был к ним интерес, а потому, что трудно русскому эмигранту найти сближение в Англии, а тем более в таком огромном городе. Адрес Джейн я держал в запасе, до поры, когда начну работать и приобрету независимость от Джона. С Володей, моим приятелем по работе в Океанологическом институте, встретиться я не мог, Джон не давал адреса (сначала, якобы, не знал, что такой существует, а потом сказал, что Володя не желает меня видеть). Я знал, что Джон врёт, но врет по долгу службы, а без службы мы все голодные. Врёшь - живешь, а не врёшь - голодаешь. Так и вымрет всё нелживое население. Ложь стала почтительной профессией: посмотрите на дипломатов, журналистов, юристов. Может поэтому вымер неандерталец - не успел за этой подлой цивилизацией. По искусству врать Англия первая, чемпион.
   По воскресениям стал ходить на собрания баптистов: послушать, о чем они хлопочут. Юра там познакомил с семейством молодого врача. Они пригласили домой - дружба началась; а когда познакомили с Верочкой из Чехословакии, то и водой не разольешь. Вера пела свои национальные песенки (какие песенки!), а я думал, что нет чудесней девушки. Но у нас с ней был один существенный недостаток: безденежье. Без работы мы могли прекрасно существовать, но без денег нет (проклятый капитализм!).
   Этим воспользовался Джон, сведения до него доходили (через врача?), и каждый раз при встрече рисовал мне блестящие перспективы работы в военно-морской разведке Её Королевского Величества. Убеждал, что работу физиком найти очень трудно, почти невозможно. Мои доводы, что я для разведки не создан: болтлив, влюбчив, пишу стихи, забываю даже свой телефонный номер, а главное - не хочу выполнять глупые приказания; но он настаивал на своем: "Будишь жить корошо!"
   - А если откажусь? - испытывал я своего рабовладельца.
   - Тогда остается одно: застрелиться, - отвечал он, угрожающе насупив брови.
   - В следующий раз принесите пистолет, - заключил я решительно, лукавя.
   На это он ничего не сказал, нахмурился еще больше. Решил, что я безнадежный кандидат в разведчики Её Величества... или всемирного еврейского шпионажа, который из этих двух, при хиреющей роли Великобритании, значительно перевешивает.
   Прошли нудные Рождественские праздники. Мне врач баптист (должно быть, из того же Скотланд-Ярда) подарил библию (столько мне надарили! за мою жизнь в так называемом свободном мире!? я тогда еще не разобрался, от чего он свободен). Но никто не подарил Талмуда. Мало печатают? Родился в стране, оккупированной евреями под шапкой большевиков, и никто не подарил "Карла Маркса". Зато ужасно много пришлось просидеть на их лекциях! (в ущерб точным наукам).
   У каждого свой метод (у каждого ли? не один ли хозяин? и где его золотой теремок?). В детстве мой сосед говорил, что строит золотой теремок Когановичу между Балаклавой и Симеизом (сосед там камешки подвозил). А год был голодный, после войны (даже в героическом городе Севастополе); если краюху хлеба дадут по карточкам, то картошка вылазит, а то и очистки одни в тесто запекут. Зато дворцы строили избранным, от жиру бесились.
   Джон как бы забыл, не принес пистолет, но сказал: "Если ты можешь скрывать свои чувства - будь дипломатом! - то он познакомит с очень богатым хозяином, что-то они могут сделать тебе, чаще обедать будешь". Я понял, что он меня хочет продать новому супербогатому рабовладельцу (за сколько же меня купили от пиратов острова Маврикий?). Легко догадаться, богаче королевы может быть только Их Величество дядя Сэм (Израилевич) с рабски покорными ему поджидками, их еще "большими братьями" прозывают. "Вот нечистая... куда меня завела", - подумал я, а куда денешься? И пообедать хочется, и подарочек Верочке принести, чтобы она песенки пела.
   В центре города под незаметной картинной галереей скрывалось гнёздышко супербогатых, которое прозывалось "Радиостанцией Свободы", "Голосом Америки" и другие сладенькие голоса, они по всей Европе рабов себе кликали. Грешен, и я их голосок подслушивал: сделал, еще дома, приставочку к радиоприёмнику и послушивал вечерком. Но поскольку они от своей замудренной, запудренной еврейской темы далеко не отклоняются, то и интерес у меня быстро пропал, приставочку в мусор выбросил.
   Поднялись мы с Джоном на верхний этаж, у него пропуск был заготовлен. Обступили меня еврейцы, все с московским акцентом, словно в академию политуправленцев попал. Профессором называют, говорят, что меня славят по радио, весь мир знает; первая величина! конечно, после Эйнштейна, Иоффе и других до небес воспетых еврейцев.
   Первым делом я сразу притормозил их чрезмерный энтузиазм: "До профессора, - говорю, - я не дорос, если преподавал в институте, то только в должности младшего преподавателя, не получил даже кандидата наук, т.к. нашли антимарксистские взгляды". (В науке они главную роль играют, "антимарксизм" часто заменял "антисемитизм"). А понравилось мне звание профессора, подумал: "Значит и труды в физике не нужны, достаточно к еврейцам в Лондон перелететь". Не очень то мне хотелось с ними о пустом беседовать (не проболтаются и они, надрессированы); оценил, большая библиотека советской периодики, даже журналы полунаучные получают: для легкого чтения, кто в академиков хочет поиграть (в разговоре стеснительной публики).
   Провели меня в комнатку для начинаюших и книжечку дали, чтобы прочитал и бланк заполнил, где на вопросы должен ответить коротко: да или нет (сочинения гоя не годятся для их статистики). Прочитал быстро и бланк заполнил, чтобы знали еврейцы мое общественное мнение, им ведь обществом управлять, крепче в тиски "свободы" зажимать. Неудобно было сразу за оплатой идти, я и другое посмотрел (Набоков, Солдженицин, Пастернак), книг много на полках. Так и час пролетел - подаю бланк работодатель, еврейка худая, должно быть, от злого характера; крякнула, но бумажкой одной в десять фунтов стерлингов расплатилась (расписаться заставила, не ее же деньги, с американского быдла сдерут).
   Целый капитал для меня! да просила еще заходить. Доброта-то то какая! Ну и повадился волк в овечье стадо ходить... только на следующий раз капканчик подставили. Та же худая мне посочувствовала (слезу пролила), что англичане скверно себя ведут: документы мне не дают, без работы хожу. А у нее как раз связи появились: может мигом израильский паспорт сделать, если я согласен работать в комитете по атомной энергии.
   - Ничего, что ты русский, - успокаивала она, заметив у меня отсутствие радости, - на нас и немцы и русские работают. Поезжай и сразу на должность начальника лаборатории. Ты ведь не антисемит? - испытывала меня кроткая, на вид, американка.
   - Да нет, - говорю, - боже упаси! антисемитов в России всех истребили еще при Сталине. Как вы такое подумать могли? Осталось одно семитолюбивое население (хотел сказать: жидолюбивое, да вспомнил наставление Джона - воздержался). Но дело в том, что климат там у вас жаркий, а холод английский мне как раз врачи советуют, - врал я, довольный выдумке.
   Ей мой отказ явно не понравился, готова была - в душе - до смерти заморить голодом, военный коммунизм спустить, но сдержала себя, виду не подала... и снова десятку получил.
   На третий раз капканчик мне новый поставили (в новом гои всегда путаются, им же не видно, кто подставляет, а еврейцы добычу собирают). После их терапевтического сеанса встретился, как бы случайно, бывший редактор "Правды", "москвич", значит; по фамилии Владимиров, но это его московская, а в Лондоне Гинзбург (?), рубаха-парень. Меня он сразу потащил в пивную, как лучшего друга. От пива я никогда не отказываюсь. Баптисты, друзья мои, селедку едят, а запивают водичкой, а это настоящий еврей нараспашку. "Вот, - думаю, - чудо то!"
   Похвастался он, что молодую жену подцепил, она из Польши сбежала да и потерялась в Лондоне, встретил ее голодную (уже в капкане сидела), пригрел, а теперь в его квартире живет, две ванные - вот как живут на западе! Он хотел показать, но вспомнил: у меня и документов британских нет. "Хоть бы справку на антисемитизм имел", - думает; не положено всяким русским показывать. А в пивной он с любым может беседовать.
   Первую кружку я поднял и провозгласил тост: "За тех, кто в море, на вахте и гауптвахте". А со второй он сразу к делу приступил:
   - Деньги здесь власть имеют, это тебе не рубли советские, ты тоже можешь разбогатеть, если у нас по радио выступишь.
   Я понял, что он мне новую ловушку ставит, но прикидываюсь простачком:
   - Да я в этом деле профан, нужна подготовка особая. Не обучен я искусству актерскому, да и таланта нет. Увольте, не оратор я.
   - Тогда напиши книгу, как плохо в России живут, вон какую Пастернак написал, премией оценили, кинокартину по его роману сняли. Прямо зависть берет, получить бы такие денежки.
   Прочитал я "Доктор Живаго", для меня Пастернак вырос в значительную величину. Думаю, если бы он попал в компанию с моим собеседником (одной национальности), то не задержался, не за премию он писал, шел на большой риск, а премию получать отказался.
   - Забываете, землячок, что я не писатель, а физик, совсем разные области, не слушал профессоров по литературе, - возражал я с полупьяной уверенностью, - читака я, не писака. Врать надо, без вранья никто не опубликует, власти правды не любят; печатают только с условием, если им выгодно.
   - Это верно, - соглашался он, - врать надо умело, напишешь пару страничек, а остальное я сам допишу. Соавторство у нас хорошо оплачивается.
   Вижу, что трудно мне будет от него с предложениями избавиться, да можно и без пива прожить... кроме подлости от них ожидать нечего. Но с врагом нужно терпение иметь - знать его трюки. Пиво пил уже без удовольствия, выжидал, что будет дальше.
   - А знаешь, мы так сделаем, - напирал он после продолжительного молчания, - я напишу, а ты только подпишешься... деньги получишь хорошие, гарантирую.
   - От такого я и совсем отказываюсь - это дело ваше, еврейское, чужие работы подписывать (сначала хотел сказать "марксистское", но попробовал выразиться прямо - испытать).
   - В таком случае к нам на радиостанцию больше не приходи, - заключил он, багровея от ненависти. - Ты здесь даже не студент. Наши в Англии близко не подпустят тебя к физике, будешь мусор возить, туалеты чистить...
   Упоминание о еврействе задело его больше, чем я ожидал. В Москве хоть и власть еврейская (под кодовым названием "марксистская"), но арийцы им фигу показывают (пряча глубоко в кармане, конечно). А родители у него - как он признался - не желают Москву на Лондон менять.
   Как они ненавидят нашего брата! а уж дураками всех считают; ловчее их никто не скрывается, от природы актеры (но алкоголь его выдал). Весь их интеллект одной цели служит - обмануть, самому остаться с прибылью, да еще благодарность за обман получить: новых клиентов поймать на крючок; лески у них во все страны заброшены.
   Не очень то мне и хотелось заходить к ним на радио. Пытался получить адрес Володи, но они его из "Голоса Свободы" тоже с треском прогнали (уловил из разговора), сказали, правда, что где-то в Кембридже. Джон еще больше разгневался, хотя вряд ли он ожидал моего соучастия с этим раззолоченным американским гнездышком евреев, ко мне приходил всегда злой.
   Единственное развлечение стало ходить в публичную библиотеку. Там между строк и узнать кое-что можно. Не верилось, что их марксистская власть в Москве продержится долго. Нет-нет, да сбой слышится. Вспоминал разговор в Ленинграде с одним профессором философии, марксизм-ленинизм преподавал, за бутылкой водки разговорились. "Татарское иго, - говорил он, опьянев, - три сотни лет командовало русскими... и следа не осталось, думаете от этих комиссаров, из Польши да Германии набежавших, что останется?" Еще в начале шестидесятых ждали больших перемен, а как их возьмешь? Крепко окопались, самого Сталина отравили. Всякую организацию, даже семейную, еврейское КГБ просматривает. Один наш старший научный сотрудник в секретной лаборатории, когда убрали из мавзолея тело Сталина, сказал: "Вот второго уберут, и порядок будет". Не побоялся моего присутствия, хотя наше знакомство не выходило за пределы науки.
   Англия тоже под их оккупацией, Джон и сам признавался. Они даже глубже в луже сидят - капитал у евреев. Но не всё покупается, за нацию англичане еще держатся, стерегут Королевство по мере возможностей. Да и капитал не у одних евреев - балансирует. В Союзе баланса этого нет, властью евреи с русскими не делятся. Песенки их о диктатуре пролетариата (куда и русских должны включать) держатся в голове только школьника, пока экзамены сдает, а в сознании взрослого они никак не укладываются.
  
   Весной Джон принес мне хорошие вести: дали мне официально право жить в Англии и очень скоро устроили на работу в Институте Геологии в Лондоне. Омрачили дело тем, что зачислили в сотрудники на имя Виктора Пери. Хотели унизить, напомнить, что я их раб и не имею права на свое имя. Я сказал, что эту их глупость не принимаю, но Джон убеждал: все это временно, для начала. (Он толком не мог объяснить причины замены, т.к. устроили все его начальники). Я согласился, с условием, что зарплату мне будут выдавать на мое настоящее имя. Сотрудники института гражданские и им можно объяснить, что подмена имени не моя прихоть, а причуды начальства. Главное, что связь с Джоном сводится к нулю (так я думал), приобретаю независимость, как гражданин, а гражданства должен ждать пять лет. Но до этого я был совершенно бесправный, "даже не студент", - как выразился бывший москвич Гинзбург, хотя по радио врали и называли меня профессором (показать, что большую рыбку поймали? рыбаки да евреи не стесняются врать даже трезвые). На радостях по случаю выдачи мне документа даже сказал: "Назови хоть горшком, только в печку не ставь". Но Джон не понял и сказал, что там нет печки, здание института новое.
  
  2
   Меня определили в подчинение к доктору наук Беллу (высокий худощавый лет под пятьдесят). Но поскольку ему и самому делать нечего (точнее: в новое здание Геологии он перебрался, опередив сотрудников, с целью удалиться и спокойно закончить труды для публикации), то и меня послал к Черту на нижний этаж. Чертом прозвали инженера, воспользовавшись созвучием с его настоящей фамилией, старшего по годам, говорил с резким шотландским акцентом, который с командой геологов в несколько человек готовил образцы минералов для анализа. Признаюсь, дело для меня было новое, и я с интересом перенимал опыт сотрудников. Минералы со всех концов Земли, но больше из Африки. В перерывах играли в "пинг-понг" (настольный теннис); игрой иногда увлекались, растягивали перерыв, но Черт делал вид, что не замечает. Все меня называли Владимиром, один начальник кадров, бывший губернатор в Индии, называл Виктором.
   С самого начала бывший губернатор, брюзгливый старик, меня невзлюбил (за мой независимый вид?). Об этом меня тихонько предупредила молодая индианка, которая работала секретаршей. Она и родилась в Англии, но цвет кожи выдавал ее происхождение, она сказала: "Он нас всех, из Индии, ненавидит, а тебя за что? ты и выглядишь как англичанин... и к Черту тебя послал он. Ты скажи, что у Черта ты ни черта не понимаешь, переведут снова наверх, с доктором Белл книжки писать".
   - Опять книжки, - рассмеялся я, - геология для меня наука новая, аппаратура для физического анализа остается в старом здании, потерплю. Да и не так страшен черт, как его малюют.
   Я и действительно доволен был тем, что получил. С нетерпением ждал первой получки, экономил и на куске хлеба, брал самый плохой, чтобы не есть много. Изголодался, близкие сотрудники обращали внимание на мою худобу. Но тут новая неприятность: чек пришел на имя Виктора. Я отказался и потребовал новый, в этом помог доктор Белл, который был от души возмущен проделками начальства (подчинение Института государственным чиновникам, не ученым, его раздражало своей нелепостью). Чеки стали присылать на мое имя, небольшую сумму стал откладывать в банке "Вестминстер" (в центре, где делал пересадку при возвращении с работы). Зажил нормальной жизнью, перебрался в более удобную комнату.
  --
   В одно воскресное утро, когда дождь не бил в подоконник моей комнатушки, я быстро позавтракал (кроме сосисок я ничего не готовил, на этом кончались мои кулинарные способности) и поехал на розыски сестры Джейн.
   Город огромный, но карты хорошие, да и язык доведет; спрашивал и продвигался, народ вежливый (на окраине).
   Жили они не так далеко, минут пятнадцать ходьбы, от остановки метро, где электрички уже не прячутся под землей; все дышало сельской жизнью, лужи, грязь на дороге. Правильные ряды двухэтажных домиков, близко отстоящих со стороны улицы, а за домами огороды и следующий ряд домов соседней улицы. Мне сразу понравилась тишина, нет этого противного визга тормозов, чем так богаты проездные улицы Лондона (особенно визжат "Фольксвагены", визжат да ездят; как только, бедные англичане, терпят!).
   Открыла мне молодая женщина, по-деревенски подвязанная передником, в платочке, сказала, что она и есть сестра моей знакомой по острову Маврикий Джейн. Она познакомила с мужем, а детей прогнала в спальную наверху. Оказалось, что Джейн писала обо мне, но в отпуск еще не приезжала. В разговоре упомянула, что их сосед из России, по фамилии Губский, если я интересуюсь, то познакомит. Я спросил: "Не еврей?", она ответила: "Нет, в этом я уверена, из старых эмигрантов".
   Она сказала, что мистер Губский хорошо знал Джейн, говорил с ней по-русски, когда она училась в университете, и будет ему интересно о ней узнать. У него есть и своя дочка, осталась от умершей жены, но давно вышла замуж и живет на другом конце города (добавила: они не в ладах).
   Старик мне понравился тем, что говорил хорошим русским языком, интеллигентный; оказалось, до увольнения на пенсию работал на радиостанции БиБиСи, а в свободное время занимался писательством: написал ряд книг о эмигрантах из России, писал только на английском, но англичане приняли без восторга и быстро забыли. Показал мне полку со своими книгами. Происхождением граф, в раннем возрасте закончил дипломатический корпус в Петербурге и получил назначение на службу при Русском посольстве в Лондоне. После революции в Россию не вернулся - ехать рассоветовал секретарь при Советском посольстве, когда он пришел получать визу (спас коллегу? большевики расстреливать не стеснялись, изгнанники из Египта завоевывали пространство).
   Я ему рассказал, как у нас в Морском училище в Риге начальником был адмирал Беспаличев, которого мы, между собой, называли Графом, т.к. он и был графского происхождения. В революцию молодым мичманом перешёл на сторону большевиков (евреев, другими словами) по той причине, как я думал, что больше некуда было переходить: к ним или за борт корабля. Адмирал мне и действительно нравился (по-юношески был влюблен; может быть, он и был лучший адмирал, каких я знал).
   Разговор затянулся. Он спросил, где живу, и предложил свою пустовавшую комнату наверху. Я согласился переехать, плата меня устраивала, но ездить на работу стало дальше. Понравилась тишина, дружеское расположение соседей.
   Джон долго не знал о моем переезде, заходил иногда ко мне в институт, но когда узнал, то с ним случилась истерика, не мог понять его чрезмерное возбуждение.
   - Как могла Джейн дать адрес ее сестры! это нарушение служебных правил, - выкрикивал он, когда узнал, что я хранил ее адрес. В комнате были одни (у Чёрта больше не работал, занимался с аппаратурой).
   - Успокойтесь, - говорил я, - ничего страшного не случилось, а мистер Губский британский гражданин с заслуженной репутацией. - Хотелось добавить: "Десятилетия промывал мозги англичанам по радио", но сказал: "Если упомянете о Джейн, то начальство узнает и о том, что целый месяц вы не знали, где я живу. Это повредит вашей репутации, разгильдяйство! а с мистером Губским я мог познакомиться и на улице, и в библиотеке".
   Действие совершилось, никто не пострадал. В конце концов я его успокоил и он приходил познакомиться с моим стариком.
   Домой я возвращался поздно, вечером заходил в китайский ресторанчик, где за десять шиллингов можно было хорошо поужинать, а утром спешно завтракал и не имел времени беседовать с хозяином. Если оставался дома, то сидел в своей комнате с книгами, которые неудобно было приносить в лабораторию, да на работе хватало и специальной литературы по анализам. Время шло, а у старика накапливалось мнение, что я его игнорирую, унижаю его дворянское достоинство. Наконец он взбесился (увидел кошмарный сон?) и утром заявил:
   - Я тебя сгною в тюрьме.
   Мне было так неожиданно это слышать, что я попятился и стал его рассматривать, спросил:
   - За что же вы меня хотите в тюрьму?
   - Ты советский шпион и вор, - сказал он, стараясь скрывать припадок бешенства, - все советские воры.
   Я спешил уходить и не хотел разбираться, да и в чем разбираться? старый спятил, надо бежать на другую квартиру. Еще раньше он мне дал телефон дочери, на случай, если с ним что случится, но ее я никогда не встречал, с работы позвонил. Она посоветовала искать другое место, случившееся объясняла его старостью.
   Вернувшись домой пораньше, я собрал свои веши и поехал искать новую комнату. По газете выбрал недорогое чердачное помещение. Комната малюсенькая, но недалеко от Гайд Парка. Место мне понравилось и тем, что Джон с трудом добирался на верхний этаж, задыхался, ругал мой выбор - это сокращало его нежелательные визиты.
   Позднее Джон объяснил поведение старика: после моего ухода утром он позвонил в полицию, но те сразу созвонились со Скотланд-Ярдом и нашли Джона. Джон приехал к старику, как знакомый выяснять дело. Старик жаловался на то, что я украл его простыни (хорошо, что не было бриллиантов), но простыни с одеялом мне подарил Джон, когда я приехал в Лондон, - вопрос с воровством исчерпан, а на заявление о шпионаже Джон сказал: "Мы хорошо знаем, что он шпион, следим со всей бдительностью разведки Ее Королевского Величества, не беспокойтесь".
  
   Джон пожаловал ко мне в лабораторию с новым предложением: купить в рассрочку на 30 лет квартиру. Всякое его предложение - ловушка. Я даже не стал вникать в условия и сказал:
   - А на следующий год вы предложите еврейский "Кадиллак" и все мои деньги будет получать мистер Гольдхенд (Золотая Ручка), а я только расписываться. Вот мне нужно заплатить в агентство - разыскать друга, адрес вы дать отказываетесь.
   Привязать меня к месту - желание Джона, я понимаю, а у меня обратное: найти место, чтобы он не беспокоил своими визитами. (Нашел тихое место у графа - еле ноги унес). В городе трудно встретить одно и то же лицо дважды, жизни не хватит. Создаются агентства по поиску, но с ними надо расплачиваться. У Джона адрес Володи на столе, но не дает.
   - Дайте адрес моего друга, - настаивал я, - тогда будем беседовать о другом.
   - Я постараюсь уговорить начальство, - промямлил он. На этом и расстались.
   В первый нерабочий день после разговора с Джоном засиделся дома, стучатся... Ба! заходит Володя, а за ним, с запозданием, Джон. Мы постарались побыстрее избавиться от компании Джона и на радостях решили посидеть в ближайшем "пабе". Долго беседовали за пивом и на электричке поехали к нему в Кембридж.
   Он не изменился, да и прошло каких-то два года, как он ушел в плавание, остался в Гибралтаре. Перебрали по косточкам общих знакомых по Институту. Я слышал кое-что о его жене, ребенке, которые остались в Севастополе, но ему уже все было известно. А на вопрос: "Почему не хотел встречаться?" Он ответил тем же вопросом. Его "Джон" ему сказал то же самое: "Не хочет встречаться", Володя с первого дня услышал по радио БиБиСи о моем приезде в Лондон и добивался встречи.
   В Кембридже я впервые. Понравился этот античный академический городок (он был учебным уже тогда, когда восточных славян татары учили плетями), много симпатичных и не так симпатичных, даже безобразных, студенток с голыми ляжками. У него маленькая квартирка на первом этаже, близко от здания университета, где он работал над проектом по кибернетике у профессора, немца. Сразу пошли в лабораторию, он показал свою установку, но никого из сотрудников, если не считать китайца, уикенд.
   Одну стену здания украшало огромное мозаичное изображение крокодила. Володя объяснил происхождение мозаики. Петр Леонидович Капица после смерти Резерфорда унаследовал управление Кевендишской лабораторией; в это время строили здание, и он как начальник распорядился таким оригинальным способом запечатлеть память о покойном руководителе, с которым часто был не в ладах. Когда назойливые туристы спрашивают о мозаике, то гиды скрывают происхождение, ссылаясь на незнание; считают, что шутка русского физика над памятью признанного авторитета, физика Англии, неприлична. Петр Капица в кругу своих коллег при жизни Резерфорда звал его Крокодилом. Может быть, шутка не казалась бы английскому слуху столь оскорбительной, останься Капица работать в Англии, не уехал на Родину (где и признают после признания заграницы).
   Мы с Володей, да и все сотрудники, тоже начальника лаборатории в Севастополе называли "Фигаро" (из куплета оперы Моцарта: "Фигаро здесь, Фигаро там..."). Наш начальник часто отсутствовал, иногда месяцами (ему больше нравилось сидеть в своей московской квартире), оставляя научных сотрудников на полный произвол. А мы с Володей беспартийные и не могли вмешиваться в дела высоко посаженного начальника, да и партийные сотрудники млели, т.к. посадили его из самого Кремля, и не за научные заслуги (у него их не было и быть не может, бог и скроил его атлетическим - быками руководить; даже кандидатскую ему "защитили", сам защититься не смог), а за родственные; у коммунистов принято зять дарить не имение, как в прежние времена, а должности (для кормления).
   Я Володю тут же спросил о его начальнике, немце:
   - Как он переживает военное поражение Гитлера?
   - Не так он, как его жена англичанка, - отвечал Володя, чему-то усмехаясь, - она больше поклонница режима нацистов, уверена, что евреи Англию доведут до беды; благодаря нажиму Соединенных Штатов они стали фактическими хозяевами Королевства. В старинных учебных заведениях еще поддерживается традиционный порядок, а в новых порядки американские, кафедрами сплошь еврейцы заведуют. Англичане пердят, да тянут лямку жидовшины... под прикрытием "демократии" и "свободы", конечно; на политической арене евреи под своим именем нигде не выступают, всюду партизанят. Сам Израиль орудует через поджидков Англии и Штатов, всё на продаже; президентов покупают, как мы штаны у "Спенсера"...
   - А кто у вас на кафедре физики твёрдого тела? - полюбопытствовал я, перебив. - Мне бы лучше перейти в университет и заниматься чистой физикой. Неуверенно чувствую в Институте - в любую минуту могут мину подложить, они хотят из меня сделать военно-морского шпиона Ее Величества. Да и еврейцы "Голоса Свободы" мне от физики пророчат обрезание сделать. Говорят, что все кафедры в Англии под их неусыпным оком, как денежные знаки в США.
   - Иоффе... - вспомнил Володя фамилию завкафедры.
   - Не родственник нашего Абраши Иоффе? - уточнял я. - В Питере успел и на него потрудиться. Присосались Иоффе, Лившицы... Шапиры ко всем нациям! Всюду крамолу квасят. Правда, моим прямым начальником был тогда не сам Иоффе (его тогда еле ноги носили), а доктор наук Стильбенс (кажется, родственник Абраши, да они все родственны). Стильбенс мне даже откровенничал, что они тоже только мундир коммунистов носят, согласны со мной (в характеристике мне отметили немарксистские взгляды); должно быть, хотел из меня петушка выкормить - заколоть на Пурим. Хотелось бы знать: сколько таких петушков в Кремле выкормили! А жена Абраши там, у Невы на набережной Кутузова, уверен, и поныне мазу из полупроводников стряпает.
   - Этого я не знаю, но знаю, что завкафедры еврей, - сказал Володя. - Да я с его кафедрой не сталкиваюсь, в дела их не лезу, своих достаточно, на семинары и свои редко хожу. Переводами еще подрабатываю, техническими.
   У него дома я взял адрес переводческой фирмы, где можно лишнюю монету заработать, а вечер провели в студенческом клубе с длинноволосыми.
  
   После работы я зашел в университетскую книжную лавку купить газетку из Советского Союза. Передо мной покупала худенькая блондинка с приятным слегка рыжеватым оттенком, ростом высокая, совсем юная. Она сразу очаровала милой улыбкой на белом личике без признаков косметики (терпеть не могу намазанных). Я решил пошутить, и сказал на английском: "Русские газеты читаются справа налево, если вы незнакомы". Она по-русски: "Вы русский?". Разговорились. Оказалось, она на последнем курсе университета, изучает русский язык. Я предложил услуги помочь с языком (рыжим я помогаю), взяла мой домашний телефон.
   На другой день я услышал ее милый голос, договорились встретиться. Дружба началась. Сразу ко мне принесла кипу домашних заданий со старо-славянскими текстами. Я в поте лица старался разобраться, не опозориться перед красавицей (звали ее Джили, но мне настаивала называть Леночкой, кто-то из русских на корабле уже так называл), но оказался бессильным. Не большой я любитель церковных текстов, но она простила... так и трудились до самого утра, сначала на стульях карячились... и перетрудились... потом беспокоился: как бы чего не вышло?
   Все же я старался ее держать на расстоянии, но нужна, очень нужна и близость женщины, близкого человека. Когда мы ходили вместе, то посторонние оглядывались и меж собой делали замечания: "Какая чудесная пара!". Ей это нравилось. Однажды исчезла на несколько дней, но позвонила и пригласила к ее родителям в Саутхемптон. В родном портовом городке она скучала, встретила меня на вокзале, пролила слёзки радости. (И какой мужчина не теряет рассудок при виде слёзок любимой! когда они с открытой улыбкой, от души). Родители, с другой стороны, большой радости не выказывали, но нам было безразлично и очень весело. Когда показывали по телевизору прилунение первого американского космонавта, то родители нас резко оборвали: "Хватит вам любезничать, лучше посмотрите, что происходит в мире".
   Но очень нам нужен мир! Мы пели: "Провались земля и небо, мы на кочке проживем". Пошли туда, где бесконечным потоком льётся вино в глотки отдыхаюших скитальцев морей. Можно слышать незнакомые языки, но русской речи не слышно. Мы заняли столик на двоих у окна, заказали бутылку вина. Днем посетителей мало и спокойно, а главное, тепло. На улице прижимались друг к другу и грелись, а здесь прижимались и потели, дыша ароматом любимого тела. Джили жалела, что дома родители, - нет нам свободы. Она сетовала на бедность, отец молодым парнем приехал из Ирландии на заработки, да так и остался, живут на пенсию, а ее обучение оплачивает государство.
   Я понял, что если государство, то ей уже подготовили службу - и очень возможно, в разведке. За ней уже наблюдают, с ней занимаются, но она скрывает. Узнал, что преподаватели больше из России, из семей раззоренных большевиками, жаждут реванша, считают всех советских ворами, но она им не верит и любит русских; русские приглашали ее на корабль, угощали, она осталась очень довольна. О евреях в университете говорить запрещено, даже с другом нужно быть осторожным (не потому, что монархия, а потому, что демократия; а в Союзе потому, что диктатура, а чья диктатура? - большой секрет).
   Спать нас устроили в разных комнатах, Джили, как она признавалась, ко мне ночью подходила, но я спал. На другой день мне было нужно уезжать на работу.
   У себя дома заметил: в мое отсутствие кто-то что-то искал, перерыто, но ничего не взяли; копались в бумагах: накопил писем, стихов - пусть читают; может мой персональный Шерлок Холмс (Джон) станет умнее.
   Часто мы с Джили гуляли в Гайд-Парке, на самой окраине парка обнаружили русскую церковь. В воскресение решили сходить и послушать пение. Меня удивило, что она богомольна до истерики, стояла на коленях, крестилась и плакала. Когда после службы спросил: "О чем ты слезы проливала?" Она ответила: "Не знаю... просто чувства". Я хотел узнать ее религию, но она призналась (и я ей верь): не знает; мать протестантка, а отец католик. Думаю, ей безразлично, с кем душу отвести. Сам я в детстве, самом раннем, верил в Деда Мороза, а затем в Сталина... до пятого класса, к тому же верил и в бесов (по произведениям Гоголя). С пятого класса стал с матерью регулярно ходить в церковь (в Севастополе первым делом открыли церковь, когда всё вокруг было разрушено войной), но разочаровалась и она, узнав, что поп коммунист. Конечно, вопрос с религией не такой простой, а смеяться над религиозными чувствами считаю большим грехом перед своей нацией. При марксистах-ленинцах насмешки шли исключительно от людей чужой расы, от врага. Конечно, всякая религия несовершенна, всегда есть место для исправления, но если эти исправления делают люди другой расы, то жди беды. Бог арабов - араб, бог китайцев - китаец... а у белой расы еврей, я имею в виду христианство. Оплошность или лукаво подложена мина?
   Религиозные чувства мы унаследовали от прадедов, прадеды - наше прошлое. Наследовать проще, чем создавать новое... и по этой дорожке катимся. С религией связаны этика, мораль. Выдерни религию и мораль пошатнется. Общество без единой внутренней морали, которая с молоком матери впитывается (не книжная), не общество, а стадо разнородное, оно разбежится. Я хочу сказать, что религия - ценность любого государства, как и полезные ископаемые. Конечно, не каждый может впитывать чувства религиозные (особенно, если много чудес нагорожено), как не каждый может стать алкоголиком, сколько не приучал к вину. Поэтому и религия должна удовлетворять только весомую часть подданных, не всех.
   Любил я задержаться в магазине книги, всегда есть что посмотреть; нашел и книгу по физическим измерениям, которую переводил в Севастополе для русского издания (тогда ученые-глушители в атомиздате из Москвы мне дали отпор, достойный мафии изгнанных из Египта); я обратил внимание Джили, она всегда была рядом, на то, что все книги издаются евреями (берегись Великобритания!), она возразила.
   - Максвелл имя английское, он не еврей, - аргументировала Джили, - почему ты решил, что еврей?
   Конечно, Джили наивна, да и большинство населения наивно или старается находиться в этой девственной зоне сознания, не обременять себя заглядыванием за ту занавеску, что веками торчит перед глазами, скрывая дела творимые, зачастую и очень скверные. Часто от англичан можно слышать пословицу: любопытство привело кота к смерти. Я не стал доказывать свою правоту, а шлёпнул ее по задку, чуть прикрытым юбочкой в клеточку; шлёпнул любя, как святые отцы католической церкви шлёпают мальчиков, которые им особенно нравятся, выражая любовь к ближнему. Она улыбнулась своей открытой на все стороны света улыбкой - признала свое неоконченное образование.
   Я читал, что Максвелл находит братский прием в Москве, они то знают своих близких (рыбак рыбака видит издалека), на все улицы еврейские имена налепили, не зря революцию делали... и еще много раз сделают. Тогда я не знал, что в США у еврейцев специальные институты по революциям (в одном, который я хорошо знал, даже руководил рррусский Александр Керенский), готовили товар и развозили на все страны, как голландцы пряники.
   Стал замечать, что мой Шерлок Холмс (Джон) больше следит за Джили, чем за мной. Визиты Джона совпадали с моментом, когда я, проводив Джили до автобуса, возвращался домой. Она от меня скрывала, что ее допрашивают обо мне (знал я по опыту, каждый мой новый знакомый, если я мог с ним говорить откровенно, подвергался допросу агентов из Скотланд-Ярда, мне об этом давали знать, прямо или намеком).
  
   Всему хорошему рано или поздно приходит конец. Так и с нашим знакомством. Джили однажды сказала, что ей предлагают ехать в Москву по программе обмена студентами. Для меня это пренеприятная новость, не было радостью и ей, мы привыкли друг к другу; понимала, что с отъездом кончаются наши связи. Карьера для нее имела большое значение, как и для меня, я ничего конкретно не предложил - вольные птицы, летите! где корм.
   Все мы ориентируемся по кормёжке. О высоких идеях говорят те, кто имеет достаточно этого корма, чтобы о другом думать; но и они в конечном итоге думы свои сводят к кормлению своей нации или клана, мафии, ради чего даже истребляют соседей, придумывая заумные философии, религии, когда настоящей причиной является то, что соседи голодными глазами поглядывают. Атомную бомбу и создали, чтобы сократить белое население, от которого и сами частично произошли, заткнуть лишние рты, а самим пирамиды строить (ностальгия одолела?), а если не пирамиды, то хотя бы небоскребы, с учетом новых технологий, прогресса, как еще выражаться любят. На вершине и поживать, добра еще больше наживать, оставив землю мулатам - пахать да плоды собирать (самим спускаться с небоскребов брюхо мешает); от грязи подальше в поднебесье устроились; земля грешникам (работать) - небо избранным (руководить, бриллианты коллекционировать).
   Вот и моя красавица в Москву едет, чтобы стаж иметь, а со стажем и рот разевать на заморское кушание (надоело ей в бедности). Ну, я не возражал, проводил ее с богом, остались еше красавицы с короткими юбками. Баба с воза - кобыле легче. Но я так только старался думать, а сам заскучал.
   Правда, скука не долго длилась. Володя пригласил попляжничать в Брайтоне (к югу от Лондона). А там такие милашки на песочке от нечего делать валяются, что пальчики оближешь. Одна только сидела угрюмая, взоры в океан через солнечные очки направила, словно молитву читала. Больно юная мне, думал я, но подошел... и пошли прогуляться по пляжику, молчаливая - могила. Таких стеснительных и в монастырь не пущают... Как от ее мамки за настройку зашли, она крепко в губы меня и поцеловала. Я и ахнуть не успел, как страстно такие школьницы целуются! И чему их воспитатели учат?
   Влюбился я, хоть на край света с такой, только бы мамка не видела. Но мамка и сама не прочь приласкаться, муж отказался ехать с ними на солнышке погреться, дома остался. Стал к ним домой приезжать, неудобно такую и вином напоить пригласить. С каждым драться готов, кто хоть слово плохое при ней скажет. Опасался, что Джон на след нападет, в автобусы садился последним, менял по пути; не прямо шел, а по дворам путал. Что особенно привлекало в ней: жена получится идеальная, учиться не желает. Отец ее тоже умное подсказывает: "Жена чтобы рожать - не учиться". Самое последнее дело иметь жену учёную. А такую в Москву или на Луну не отправят, домашняя.
   Володя и поворчал, что я малолетних совращаю (меня же и совратили, а кто поверит?), он даже адрес проститутки предлагал, но мне нужна одна Руз, прилепился крепко. Иногда мне казалось, что ее видел во сне, когда был еще мальчиком. Больно она русская внешностью, и желанная до помутнения сознания. Жениться сразу не предлагал - надо выдержать, когда хмель первой стадии любви пройдет, осмотреться. Ходил к ним по воскресениям днем, сразу после церковных служб, когда и высплюсь вволю; мы с Руз находили свободные от постороннего взгляда комнаты (родители церковное помещение сторожили, рядом и жили). Занимались и моим произношением. Она мне читала книжечки, а я слушал и на магнитную ленту записывал, потом дома иногда проигрывал - слаще всякой музыки. Значит, приятное с полезным совмещали - мы всегда сидели в обнимочку. Обнимать любимую - чувство блаженное, лишний шаг и ты в пропасти.
  
   На работе закончил писать обзор по активационному анализу, секретарша исправила грамматические ошибки и напечатала. Получился солидный труд, особенно полезный мне самому. Раньше этим методом анализа не занимался, но разрабатывал методы измерения низких уровней радиации, пришлось проработать массу как английской, так и русской литературы.
   Доктор Белл похвалил за работу, хотя дело с измерениями оставалось на месте, медлили с переходом в новое здание, в лаборатории я оставался один; понимал, как трудно переходить, на старом месте всё отработано, чувствительная аппаратура требует кропотливой настройки; если перейдут по приказу, то неизбежен длительный срыв в работе.
   Попросил разрешение встретиться с физиками, которые написали монографию, а я их работу еще в Севастополе переводил для русского издания, но встретить их мне отказали на том основании, что для этого нужен особый допуск (авторы работали в лаборатории оружия, на моем пути всюду эта проклятая секретность). Мой перевод на русский был не случайным, я и сам собирал материал для книги по данной тематике. Каждый, кто сталкивался с этим вопросом, испытывал необходимость в книге, где собран и обобщен материал, там же хотел отразить своп опыт работы в лаборатории Ядерной Физики Моря. Так получилось, что англичане издали раньше, когда я бесплодно воевал со своим Фигаро (начальником). Евреи из атомиздата мне отказали издавать и перевод, сославшись на то, что государству нет такой необходимости (только евреи Москвы знают полезность для государства!), но скоро после официального отказа они экстренно собрали своих одноверцев и напечатали. В Союзе все делалось через фильтр изгнанных из Египта (эх! лучше бы египтяне их держали у себя, не пришлось бы и слышать о побегах русских).
   В старом здании Института Геологии я бывал, но занять рабочее место и делать аппаратуру для измерения с сотрудниками мне не разрешили. Сидя у себя в одиночестве, я завидовал Володе в Кембридже, который работает с коллективом, может ходить на научные семинары, а я словно в тюрьме. Мы часто беседовали по телефону, Володя узнал, что завкафедрой Физики Твердого Тела нуждается в ассистенте и проявляет интерес к моей кандидатуре. Я взял отпускной и поехал в Кембридж.
   Перед разговором с выше упомянутым профессором Иоффе я собрал о нем все возможные сведения: что любит и что не любит. Как обращаться? Спросил у Володи:
   - Называть его по титулу или по имени?
   Володя долго думал и сказал:
   - Никто лордом или сэром его не называет. В Англии любят эти титулы, они выше титула "еврей". Тогда как в Соединенных Штатах титул еврей - выше лорда. Попробуй назвать жидом... посмотрим, что получится.
   Но я постарался пропустить обращение и сразу к делу, показал свое специально составленное резюме.
   Он проявил живой интерес и долго расспрашивал о моей работе в Союзе, особенно о Институте Полупроводников, который организовал его одноверец Абрам Иоффе. Я всячески хотел показать, что его евреев (у них кровная связь со своим племенем всегда выше гражданского долга, где бы они не родились) считаю если не избранными богом, то управителями как христианского мира, так и коммунистического; хотел убедить, что из меня получится хороший поджидок - единственный способ уйти от опеки Скотланд-Ярда (тогда не знал, что в таком случае автоматически попадаешь под контроль ФБР-Моссада, чья жесткая власть для белого человека гораздо больней; не под копыта, так на рога). Незнание и держит мир в состоянии, какой он есть. Но тогда надеялся, что нахожу хоть какой-то выход.
   Работа в университете давала мне много преимуществ: независимость от Скотланд-Ярда; возможность повышать образование, общаясь с учеными; свою научную работу можно опубликовать; изобретение запатентовать и использовать для создания своего предприятия (если найду финансовую поддержку); моя Руз может приходить ко мне в лабораторию; в любое время делать перерыв. Исследовательская работа требует творческого настроения, иногда гораздо продуктивней прокатиться на велосипеде.
   Непрерывность научной работ в одной области имеет большое значение, каждый день дает сдвиги в познании, рост, а когда выйдешь на орбиту, то и помахивай своим флагом заслуженного авторитета. Конечно, если ваши интересы не сталкиваются с интересами еврейцев (большевиков, демократов, "больших братьев" - много у них названий). Позднее я познакомился с Вильямом Шокли, который и заслужил авторитет (изобрел транзистор), но еврейцы демонстративно били ему окна в Стэндфордском университете, саботировали его лекции.
   Стану я в университете снова петушком на еврейский праздник? как в Ленинграде. - Не знаю, но и в государственном институте дело не легче. Там тоже в любой момент могут отрубить голову, если не как поджидку, то как иностранцу. Из университета легче перейти в другое место, работа открытая; из государственного - берут кота в мешке.
   После беседы я был уверен, что проф. Иоффе меня возьмет на кафедру, жить перееду в этот приятный тихий городок. Не будет раздражать давка на транспорте, где каждый тычет локтями и в придачу нагло извиняется, не нужно будет ругаться с соседом из-за противной американской музыки; поблизости друг, единственный в Англии; мы даже обсуждали в будущем построить и держать небольшой парусник, конечно, не на реке Кем, а ближе к заливу, где достаточная глубина.
   Володя познакомил с земляком, которому удалось избежать отсылки в Союз, как предусматривал договор во время войны; не так давно его жене разрешили выезд (многие годы переписывались) и жили они в двухэтажном домике, напоминающем игрушечный. Домик понравился, мал да удал, все необходимое, такие малюсенькие могут строить только в Англии; а земляки страшно запуганы, боятся и разговаривать. Нужно отдать должное Скотланд-Ярду - умеют запугивать, особенно малограмотных.
   Вернувшись домой, снова обнаружил, что кто-то рылся в бумагах, но я уже привык, большого значения не придавал. На работе по-прежнему выполнял поручения, настраивал аппаратуру, но научную литературу больше читал по физике твердого тела - готовился к переходу на кафедру в Кембридж к лорду-жиду (как мы условились называть с Володей).
   Прошла неделя, другая, но на кафедру в Кембридж меня не приглашают. Володя узнал, что они уже взяли другого ассистента. Не очень мне нравилось, а что поделаешь? Джон же позднее сказал: "Нам нужен разведчик Ее Королевского Величества, а не новый Петр Капица". Конечно, если бы Петр Капица оставался в Кембридже, то мой переход мог состояться. Русских профессоров физиков в университете не было. Единственный ближайший "родственник" оставался немец, начальник Володи, но я никогда профессионально не занимался кибернетикой. Так и мыкаемся по бездорожью, в слепую; чем хуже дорога, тем более одиноки; если нащупываем тропинку, то нам капкан подставляют. Но не вздумайте сказать, что это проделки хорошо организованных еврейцев - на этом и конец вашей карьере, сразу обрежут крылья.
   Еще раньше я познакомился с симпатичным русским физиком Владимиром Шлиппе, которого нельзя назвать в полном смысле русским, т.к. из Союза он выехал по немецкой визе, но попал не в Германию, а в Англию. Родился он в России, закончил университет. Возрастом может даже моложе, но в Лондоне успел жениться на русской девушке Марии Киселевой (работала она на радио БиБиСи). Тогда, при первой встрече, у нас состоялось краткое знакомство и я забыл, как всякое незначительное событие.
   После неудачной попытки перейти на работу в Кембридж я вспомнил о Шлиппе (Мария предупреждала, что он не просто Шлиппе, а фон Шлиппе), он работал ассистентом в Королевском Колледже в Лондоне. Я решил, что следует попробовать у них на кафедре найти работу.
   Договорились встретиться, Шлиппе пригласил домой. Жена была занята с детьми, а мы спокойно обсудили дело. Он обещал детально разузнать и мне сообщить. Заведующий кафедрой физики не из евреев и давало надежду.
   Мы всегда на что-то надеемся, и это помогает нам жить, удерживаемся на плаву. Если нас накрыло волной, то карабкаемся, надеемся снова выплывем на поверхность. Когда я впервые столкнулся с зубами огромной акулы в прозрачной воде Красного моря, то надеялся, что она пообедала жирным тунцом и меня оставит несъеденным... и верно надеялся, надежда помогла. В человечьем обществе гораздо сложнее - оно кровожадней; сначала оно подсовывает отраву: алкоголь, табак, опиум, юристов, врачей, библию, марксизм - старается усыпить бдительность, а затем пожирает... и без зубов, и не надо ему быть голодным, а другими словами: оно голодно всегда, всегда ишет жертву.
   Управители общества у европейцев всюду еврейцы (обязательно тайные, они вылазят на поверхность в исключительных случаях) как в коммунистическом, так и в капиталистическом мире, и не потому, что у еврейцев больше капитала (что тоже играет роль), а потому, что это их кредо жизни, у арийцев надежда на самоуправление убивается в самом зародыше. Еврейцы если выбирают петушка из арийцев на видное место (чтобы самим оставаться чистыми), то он откукарекует свой срок и в отставку спешит, а у еврейцев стратегия (план действий) на тысячи лет растянута; революции - их главный промысел.
   После беседы со Шлиппе не прошло и пары недель - услышал, что он для меня ничего сделать не может, исследовательская работа на кафедре очень ограничена; если кто и занимается, то без финансовой поддержки у себя дома, в гараже. Завкафедрой старается что-то найти, ищет на предприятиях... однако, он с интересом прочитал мое резюме (Шлиппе, - думаю, - прибавил и от себя), хочет со мной познакомиться, приглашал встретить в колледже.
   Надежды после такого сообщения угасли, но я поехал познакомиться. Шлиппе меня сразу провел в кабинет и представил заведующему кафедры. Им оказался толстеющий англичанин; молча, как старым знакомым, вытащил свою заветную бутылку вина из шкафа и разлил по рюмкам. Завкафедрой повторил то, что уже говорил Шлиппе, но добавил, когда Шлиппе ушел на лекции, что в будущем имеет виды на правительственный заказ по физике полупроводников, надеется.
   Шлиппе и сам был не прочь подключиться к исследовательской работе, но опыта у него не было, слишком много внимания отдавал преподаванию, добросовестно готовился к лекциям, меня же преподавание интересовало меньше всего - вместе могли составить крепкую команду. А пока Шлиппе внимательно следил за поисками начальника и мне сообшал. Конечно, и в этом мы не чета еврейцам, у которых каждый государственный пост нацелен приносить выгоду исключительно своей нации, кагалу, мафии; где сплоховали мужчины, там не упустят их женщины.
  
   В Пушкинском клубе я познакомился с рядом русских лондонцев, но на постоянно ни с кем не сдружился, многие из бывших дворян. Одной пожилой даме, которая представилась литературным критиком, подарил свои стихи, она после длительного изучения сделала профессиональное заключение: Пушкин писал лучше. Конечно, трудно спорить с таким выводом - я и писал от безделия для развлечения, да для своего Шерлока Холмса (служба принуждала его рыться в чужих бумагах). Меня и мать в детстве предупреждала, что за стихи сажают в тюрьму, дело опасное, "лучше бренчи на балалайке - безопасней". А мать любила читать стихи, выучивала длинные стихотворения. Я тогда возражал: "А как же Лермонтов, Некрасов, Тютчев писали?".
   - Так это до коммунистов было, - отвечала мать.
   - А Маяковский? - настаивал я.
   - Маяковский и был с ними, а когда осознал, что в дурную компанию попал, то и застрелился, совесть замучила. Может и застрелили его, - мать подумала, что лишнее сказала, продолжала: - нам не скажут. Только в школе ни с кем не откровенничай, держи язык за зубами... и отца в тюрьме сгноят за твой болтливый язык; не любят русских новые власти, всех переведут, если никто не остановит. Дядя твой, мой любимый братец Володя, был и конструктором по танкам перед войной, а исчез. Черный ворон подъехал к дому... и был таков, никакая ученость не помогла. Помешал кровопийцам, тоже стишки писал.
   Познакомился и с американцем в клубе, который хорошо говорил по-русски (изучал в Вашингтонском университете, готовился в дипломаты), а в Англии он где-то преподавал историю. По всему было видно, что человек с научной закваской, лезет в корень, где грязь; не собирает облизанной информации, такому не соврешь - не будет, развесив уши, выслушивать; говорил правду, что на душе выбродило, не боялся со мной. Тогда его спросил: "Негры или евреи приносят больший вред Америке?".
   - Трудный это вопрос тем, - отвечал мой знакомый историк, - что тянут в одну сторону: негры за репку, евреи за негров... не поддается пока репка, но вытянут. А не будет репки - не будет и Соединенных Штатов. Другая не вырастет - сельское хозяйство на пределе, капут. Пока добровольные рабы из Мексики выручают да научные фокусы с рук сходят.
   - А потом и других рабов подключат, - соглашался я, - когда мексиканцы выдохнутся. Евреи в вашем конгрессе народ предприимчивый, на другие страны хомут их свободы наденут, на европейцах будут пахать (сначала заем крючкастый подсунут).
   Он сказал, когда его просят дать определение, что такое стопроцентный американец, то верны ответ один: пятьдесят процентов еврея плюс пятьдесят негра - в сумме дают стопроцентного американца. Заметил: "На лекциях я этого говорить не могу ни в Америке, ни в Англии".
   - А вы попробуйте в Москве, - подсказывал я, притворно наивничая.
   - Там ваше КГБ схватит, и рот не успеешь открыть.
   - Это верно, - соглашался я, - власть всюду у них. Лозунги разные, а награбленное в один карман складывают. На это и революции устраивают, укрепляют господство над гоями.
   - Коммунизм и есть царство еврейское, - говорил мой собеседник, - наши Штаты на том же пути. Кажется, даже перегоняют, но у нас они называются демократами. А кто им мешает в выборе названия? Все учебные заведения, все академии под их контролем. Каждому могут антисемитизм приклеить и с пути убрать.
   Сегодня таких людей из свободных (еврейцам и их наемной силе поджидкам) Штатов выкидывают массами, не дают им работать на родине (как и в Союзе). В критический момент, когда "свободой" завалят все отхожие места, другими словами, когда всё разворуют, вспомнят о патриотах, приблизят к власти, но момент должен быть действительно безнадежным.
   Познакомился и с русским физиком Андреем Яблонским, который окончил университет в Сан-Франзиско, но сверхпролазное племя от работы по физике Яблонского оттеснило. Ему пришлось перейти на работу скромным переводчиком, чем он в Лондоне и занимался. (С его могучим сложением сгорбившись сидеть за пишущей машинкой! когда плюгавенькие, связанные кровью и хищной религией, тайно, через поджидков, ворочают государствами, размахивают атомными бомбами.)
   Все русские, которые родились и выросли в стране дяди Сема (Израилевича) подозреваются в антисемитизме и карьера их весьма ограничена (даже те, которые изменили фамилии и ходят в церкви под звездами евреев), но это я узнал значительно позднее. Трудно забыть момент, когда входишь в отдел кадров огромного национального предприятия под звездным флагом, ничего не подозревая, и на вас вперяются глаза с огоньками ненависти; они вас ненавидят за белый цвет кожи, за расовые различия, хотя и придумали, себе в оправдание, погромы, холокосты и, бог знает, что еще. Профессор Прибрам, когда впервые увидел меня, то у него сорвалось с языка: "Он не выглядит как русский, а как настоящий нацист". (Позднее узнал, что он видел "русских" в Москве на научной конференции.)
   Иногда в клубе нас баловали и русской (славянской) музыкой. Гриша Золотухин превосходно играл на балалайке. Родился он в Австралии в русской семье, решил посмотреть большой свет, попробовать европейской культуры; а для этого нанялся помощником кока на судне и переплыл океаны, еще и зарплату какую-то получил.
   Играл он и в ресторанах - как он говорил - часто напивался; но я в чужих государствах по ресторанам не ходок, не был ему компанией; для меня всё равно, что деньги свои отдать врагу на свою погибель. С деньгами в запасе всегда надежнее. А без денег и в шпионаж, и в террористы мигом законтрактуют в Лондоне. Агентура по найму в каждом питейном заведении; контрактик подписал и громи технику, здания, убивай жителей во имя демократии и свободы хозяина.
   Мало я разбираюсь в музыке, плохой критик, но играл он с душой, захватывал внимание и настраивал на русский национальный лад. Такую музыку еще можно слышать в деревне, далеко от столицы. В его игре журчал ручей, колосилась рожь, перекликались птицы - всё вместе. Это был прямой вызов музыке американского желтого шакала, призывающей: "бей палкой по ушам... да лечись у психиатра Гольдберга". Даже простая реклама иногда гораздо выше того, что они выставляют за искусство. Американская музыка нацелена на одно: дурить и превращать в безмозглых рабов. После атомной бомбы американцев в Англии ненавидят за их сногсшибательную музыку; прекрасный рецепт, если задались целью избавиться от соседа. (Многие наживаются: сосед продает в панике за дешёвку.) Однажды в компании мне представился американец, который назвался профессором музыки. Я не удержался и сказал: "Ненавижу американскую музыку". Он улыбнулся, протянул руку и высказался: "Ненавижу и я; стараюсь внушить студентам, что есть и настоящая музыка, но не то, что слушаем по радио, в пивных, на предприятиях для изматывания нервной системы, превращаясь в роботов".
  
   Из дома получил письмо: мать пишет, что украли мой мотоцикл. Севастополь стал открытым городом, каждый может приехать на работу, но с ними и воры. Перед плаванием мы с братом подумывали на мотоцикле сделать пробег от Черного до Белого моря. Однажды мы уже предприняли такое путешествие, но и до Москвы еле-еле добрались. Поехали на его маломощном (0.2 л.), который и скорость набирал только под гору, а в добавок, дорогой стал барахлить. На пути встречались сюрпризы, которые старались обратить в забавные приключения. Например: перед грозой забрались в стог сена и заснули, а проснулись - нас встретили с вилами, сено собирались перевозить. Мой мотоцикл обладал достаточной мощностью, мог подцепить и коляску. Дорогу между морями хотели заснять на плёнку и сделать любительское кино. Важность пути не может отрицать военный, мыслящий в стратегическом плане (мы оба бывшие морские офицеры). Жаль, что я свой мотоцикл не передал брату. Но как я мог знать, что останусь в Индийском океане на острове?!
   Жаль, конечно, что достался ворам. А может и не ворам, как знать? Когда я попросил прислать мне диплом, который получил в Инженерном морском училище, все документы оставлял дома, то мать и отец перерыли все мои веши и не нашли (искали они после посещения органов КГБ). Нечистая взяла на небо? Но зачем им понадобился мой мотоцикл? А может напрасно так думаю. Позднее, в Вашингтоне, меня обчистили те же органы, из другого лагеря (подобрали, должно быть, и статейку закона, еврейцы на это мастеровиты), исчезли веши, ценности и, главное, британские документы, когда я собирался вернуться в Англию - избежать суда тайных правителей иудейской мафии (они же и в ФБР). Названия органов власти разные, а методы так схожи, что возникает мысль: не один ли у нас управитель? Конечно, за такие мысли одни сажают в тюрьму, а другие давят автомобилем. Хрен редьки не слаще. А в глобальном масштабе: одна хреновина стоит другой.
   Воровство в Союзе настолько развито, что на рынке в Питере я мог с рук купить транзистор из категории "секретных", которые шли исключительно на военные заказы. В газете писали о еврейце (советская пресса выделять их не позволяла, но из контекста хорошо понималось; черного кобеля не отмоешь до бела, как бы цензура не выбеливала), который работал на обувной фабрике простым кройщиком и купил дорогой автомобиль, шикарную дачу, завёлся новой женой. А один капитан интендантской службы мне хвастал, под хмельком, что у него столько денег, что может купить корабль. Таланты всегда были в Союзе, но не хватало капиталистической свободы. Воры в тюрьме заявляли, что они пострадали за свободу. Заря счастья, особенно для страны Сэма (Израилевича), засияет при Ельцине. Но это далеко впереди.
   Новости от Володи из Кембриджа: он решил уехать на остров Ямайка; где-то прочитал, что там требуются инженеры по электронике, а климат в Англии из-за редких солнечных дней непривлекательный. Ему, как и мне, осточертел попечитель из Скотланд-Ярда, захотел избавиться. К тому же, он не мог находить интересных связей со студентками, а в Кембридже немало хорошеньких, которые вовсе не прочь разнообразить студенческие дни, да и ночи холодные.
   Остров Ямайка красив на картинках, тепло, даже слишком тепло, но населяют негры. Если есть англичане, то на государственной службе; прогнали... и бежит в Англию (что ему делать с неграми?). Я и сам с удовольствием бы вернулся на остров Маврикий, захватив с собой Руз, но мы все зависимы от работы, от того минимума на пропитание, за который каждый день трудимся или делаем вид, что трудами обременены.
   После ряда безуспешных попыток получить визу Володя пришёл к выводу: Ямайка ему закрыта железным занавесом. Тогда он стал обивать пороги посольств всех стран без разбора, но с английским языком; подавал заявления, все принимали и тут же выбрасывали в мусорный ящик, т.к. имели предупреждение от главного управителя (в странах с демократической подкраской называют большими братьями): "не пускать" (попал в категорию с преступниками, террористами, конечно, неуправляемыми Скотланд-Ярдом, иначе бы так не назывались). Он часто стал приезжать ко мне в Лондон, обсуждали положение. Интересно, что никто не дает определенного ответа причины отказа. Тогда мы договорились попробовать подавать заявления в посольства стран южной Америки, Мексики, где официальный язык испанский: Аргентина, Перу, Чили. Но и тут не имел успеха. После сплошных неудач Володя обратился в посольство Бразилии, а там только спросили: "Сколько имеешь убийств?" - Мой друг ответил: "Не считал". И скоро ему дали документы на въезд в Бразилию. Об убийствах Володя явно соврал, но мы все иногда грешим этим пороком (для большего эффекта в разговоре?).
   Володя купил билет на самолет и стал собираться, часть заказов на переводы передал мне. Платили за переводы хорошо, и он подкопил деньжат. Что его ожидает в стране, о которой он не имеет представления, не знает ни слова по-португальски. Но он надеялся: хуже не будет. Начальник ему дал хорошую характеристику и даже рекомендацию своему знакомому немцу в Сан-Паоло, последнего Володя даже не ожидал.
   За день перед отлетом Володя зашивал две тысячи фунтов стерлингов денег во внутренний карман куртки и подумал, что куртку следует купить новую. По дороге ко мне в Лондоне он зашел в магазин и выбрал себе куртку. Когда примерял, то его старая чудесным образом исчезла, прямо на глазах. Такие фокусы он видел в цирке, но никогда в жизни. О деньгах могли знать только пронырливые агенты из Скотланд-Ярда (у них тайная слежка незаметными электронными приборами). Если это сделал кто-то из секретной полиции, то их долг деньги передать государству. А скорее всего агент подсказал дружку из вольных карманщиков с условием, что деньги поделят. Полиция куртку нашла, но с вырезанным карманом. А на вопрос Володи о деньгах развели руками.
   Ко мне Володя пришел в новой куртке, но с пустым карманом. На работе уже получил расчет, получил за переводы. Положение скверное, чуть не плачет, я даже предложил отложить поездку и заработать денег. Но ему нетерпелось уезжать. Я дал ему небольшую сумму на дорогу, он передал мне неоконченный перевод, за который я получил с фирмы. Расстались и на другой день он улетел. Первое время от него получал письма, восхищался природой, каждый день видит солнце, улыбающихся людей (не продавцов). А работу нашел у немцев на фирме в Сан-Паоло.
  
   Ко мне домой пришел Джон, на этот раз очень злой. Я насторожился, нетерпится узнать причину. Нахально закурил, обычно воздерживался - я предупреждал, пускает дым и молчит. Я открыл двери и окно. Пронизывающий сквознячок. Сквозняки он не любил.
   - Ты тоже собираешься уезжать? - спрашивает.
   - Пока нет, а почему это вас так забеспокоило? - отвечаю вопросом, а сам пересел к самой двери, подальше от дыма.
   - Мой коллега так старался твоего друга устроить на работу, а он сбежал, неблагодарный; получил за него взыскание, - сквозь зубы процедил Джон и раскраснелся. Я понял, что скорый отъезд Володи для Скотланд-Ярда оказался неожиданным.
   - Нашел лучше место и сбежал, в его положении вполне нормально, - стараюсь урезонить Джона.
   - Ему платили на жизнь и что еще надо? - выговаривал Джон.
   - Деньги не решающий фактор, в Рокфеллеры не стремится, жидом надо родиться, вы хотели из него сделать робот, послушную машину, а он имеет чувства, искал самостоятельности, - отвечал я, больше для поддержания разговора.
   - Попробует он без денег, много там нищих, - он что-то вспомнил и злорадно усмехнулся.
   Красноречие Джона, обычно, приходится слушать долго, но сегодня он краток; говорит, конечно, больше не свое, заученными фразами, что начальство сказало (я и звал его Попугаем), но иногда высказывает и от себя.
   Вот и пустобаи от политики, когда свое, то их слушают, а затёртые фразы действуют раздражающе - теряешь время, сразу настраивают против. Хорошо, если слушаешь радио - выключил, а на собраниях приходится сидеть (правда, можно и вздремнуть, если тепло и уютно). Свое может высказывать один хозяин, он и поправки делает (речь на мысли влияет, обратная связь). Халуи от политики сколько не изощряются, но их настоящее лицо всегда выступает корявым, значение их слов обрастает иронией, искаженным до противоположного. Люди откровенные, с другой стороны, говорят кратко, грубо, иногда кодами (при сомнительных обстоятельствах), им нет нужды словоблудить, а их кодовое значение слов, жестов, служит зашитой; тогда как профессионалы лжецы бают красиво, их слушают, рты разевают, слюньки пускают от удовольствия (дурака по этому признаку и отличают, служаки из таких незаменимые).
   Я старался поскорее закончить разговор и выпроводить его за дверь, говорить не хотел. Было ясно, что Джон получил инструкцию и меня выжить из Англии, шпион не получился - ищут нового кандидата. Сколько не хожу по колледжам, но с научной работой ничего не получается, там бы я был независим, решил поторопиться с поиском. Володя предупреждал, что его начальник, давая ему рекомендацию знакомому немцу, сказал, чтобы в Англии об этом помалкивал. В разговорах с Джоном я воздерживался всегда, если приходилось говорить, то пустое, даже Володь предупреждал: "В Англии стены слушают", как и в Союзе.
   В предположении о своей судьбе я оказался прав. Через пару недель почтой получил уведомление, что в Институте Геологии больше не работаю, мой пропуск недействителен. Могли бы сказать во время работы, но, по-видимому, доктор Белл это сделать отказался; не он нанимал, заставили, не его дело и увольнять. Я ему последнее время еще надоедал с предложением отправить меня в экспедицию (готовили в Африку). В тот же день получил отказ и от переводческой фирмы (какое совпадение! чудеса!). Я знал, что директор фирмы еврей, но о столь близкой связи со Скотланд-Ярдом не знал.
   И так я получил самостоятельность, хорошо, что накопил в банке, с голоду не умру. Каждый день буду ходить в поисках работы, теперь любой работы, могу хоть инженером по электронике, могу и в другом городе. Но прежде подыскал дешёвенькую комнату на пару с русским пареньком, который недавно прилетел из Гонконга (везет всяких безделушек для подарков) и думает пожить в Лондоне, а затем собирается вернуться обратно в Австралию к родителям. Пришла ему такая идея повидать свет, сделать кругосветное путешествие. Дома работал на металлургическом заводе и заработал приличную сумму, считает, что на год путешествия ему хватит. Он мне понравился скромностью, не курит, не пьёт, по вечерам читает библию. Вместе мы с ним никуда не ходили; звали его Эдвард, по фамилии Милский.
   Эдвард рассказывал о себе, но я забыл. Помню, что жил он в окрестностях Мельбурна в доме у родителей, родители из России; поехать и посмотреть родину родных, встретить родственников, он боялся. Боязнь каким-то образом связывал с религией, мне не надоедал, как другие, тихо, про себя, искал смысла жизни. Признался, хотел научиться читать по-русски, но имел трудности с "жидовицей" (я тогда поправил: "Не жидовица, а кириллица", как нам ученые жиды толкуют).
   Каждое утро я уезжал на поиски работы, меня принимали, но кроме обещаний ничего не получалось. Так продолжалось много долгих недель. Ездить к Руз стал редко, ей объяснил, что испытываю трудности с поисками новой работы, она обычно отмалчивалась; чувствовал, переживает больше меня.
   Не имея успеха с поисками работы (пытался даже в Институт раковых заболеваний - у евреев есть и такая кормушка в Лондоне, много физиков кормится), я написал письмо на остров Маврикий полицейскому начальнику, который давал мне свой адрес и просил написать. Я написал, что жизнь без работы в Лондоне весьма непривлекательна, хуже собачьей, хотел бы вернуться на остров. Там меня принимал за большую величину, т.к. писали в газетах; теперь он понял, что я попал в скверную историю, стал игрушкой властей и, не ожидая себе выгоды от такого знакомства, не ответил. Не дало успеха и посещение консула нового "независимого" государства острова Маврикий в Лондоне, он по совместительству исполнял и должность дворника (во время беседы чистил волосы от предательских травинок).
   Запасы мои таяли, хотя и тратил очень мало, питался хлебом и луком, чай покупал самый дешевый, должно быть, из листьев кукурузы или других отбросов, отвратительный вкус, наш деревенский из сушеной морковки много лучше (о домашнем квасе оставалось мечтать). А что буду делать, когда истрачу все деньги? Этот вопрос меня подстёгивал действовать.
   Еще раньше я, читая американский журнал по физике, натолкнулся на имя русского автора статьи Вадима Доброва. Написал в редакцию и письмо передали. Удивительно то, что он ответил, мы стали переписываться. В это трудное время я послал свое резюме, он занимал должность начальника физической лаборатории в компании Локхид в Калифорнии. Описал свое скверное положение, готов работать если не в Сибири, то в Калифорнии (в Новосибирске, в свое время, мне предлагали научную работу, но не удовлетворили моих условий с квартирой). Он написал, что работа есть, но как это устроить? Ученые, особенно русские, как мышки, видят только перед носом.
   В русской церкви, которую я посещал еще с Джили, у меня появились знакомые. Оленька всегда привлекала мое внимание, даже голодного, не очень счастлива с англичанином (грешен, люблю и замужних). В церковь она ходила с мамой казачкой (отца англичане выдали и на родине его расстреляли), познакомились. Я рассказал о своей беде: обещают работу в Штатах, но как устроить переезд? Ходить по посольствам бесполезно, русских за людей не считают. Мать Оленьки поговорила со своим знакомым поляком юристом. Он решил просто: в Германии, во Франкфурте, есть общество фонда Толстого, они трудоспособных отсылают в Штаты - гуманитарная помощь, а им платят, как за продажу рабочей силы (рабов, по-старому).
   Стал хлопотать о временном паспорте на выезд из страны, но мне затянули, а тянуть в Англии могут бесконечно, пока не сдохнешь от голода. Тогда я сказал Джону, что иду в Советское посольство просить у них помощи. Джон ничего не сказал, а я пошел в посольство и у них в читальне продолжительное время посидел, перечитал все новые газеты. А на следующий день Джон принес британские документы на выезд (в любую страну, исключая Советский Союз).
  
   Во Франкфурт полетел самолетом, оказалось дешевле поезда; хотелось переплыть залив на пароме, вспомнить дальние плавания, но приходится экономить. В самолете со мной сидел пожилой мужчина, с короткой белой бородкой, я уловил немецкий акцент. Спросил его по-немецки, больше из озорства, он ответил долгим монологом, из которого я ничего не понял, вогнал меня в краску. Тогда я перешел на английский, и на английском он говорил с большим превосходством, сразу меня поставил в положение ученика. Я признался, что немецкий начинал изучать, когда Гитлер шел на Россию, а с его отступлением в школе ввели английский, никогда не был в Германии; поневоле живу в Лондоне, т.к. пираты острова меня продали англичанам, собираюсь бежать в США на работу. Оказалось, и он много лет жил в Штатах. По-отечески предупредил, какие меня ожидают опасности, особенно от врачей и юристов. Если я сбежал от евреев-марксистов, как ему объявил, то евреи юристы выловят и подыщут статью закона меня закабалить, а законов у них - чёрт ногу сломает, паутиной их законов всю землю обкладывают, с времен Вавилона хлопочут. Если хочу работать в физике, то советовал о марксистах помалкивать. "Развитие науки, эксперименты, требуют денег, больших средств, а долларом управляют евреи, как кистью художники", - поучал случайный попутчик.
   Меня заинтересовала его специальность, надеясь в нем встретить коллегу, спросил:
   - А ваша работа в какой области, если не секрет?
   - Врач, - отвечал мой доброжелатель, - как ваш Чехов, но мне приходилось лечить ученых физиков, которые исповедовались, на старости лет не боялись признаний. Это молодежь, как вы, боятся говорить откровенно, хитрят, живут в мире самообмана... и остаются обманутыми, жестоко, на всю жизнь. А когда прозреют, то уже поздно, жизнь пролетела.
   Он рассказал, как евреи манипулируют со страховками, с займами; вся медицина работает на них, они изобретают выгодные им, и только им, законы, ставят губернаторов, президентов и всякий нечистый на руку люд, который по-собачьи готов служить за их доллар. Пираты в сравнении с этим народцем выглядят ангелочками, они руководствуются одной наживой, зарабатывают себе на пенсию, тогда как в Штатах идет колоссальный эксперимент по выращиванию людей новой породы - мулатов, которые наиболее послушны евреям. Как фермер выращивает свиней на колбасу, так и в Штатах идет переделка рас, создают новый народец "без комплексов" - по их выражению. Мулаты признают, что они плод еврейского эксперимента, их творение; и относятся, как к руководящей расе. В мире и соревнуются две системы: коммунизма и "свободы" по-американски (свобода кошерному доллару), чья возьмет? В любом случае оркестранты - евреи, они и останутся в победителях... с их философскими побасенками, конкурентов сегодня нет; толпа, которую называют народом, и пьет два алкогольных напитка одновременно, а победит тот, у кого больше намешано алкоголя, выше градусы, больше обмана.
   - Считается вполне нормальным, - продолжал он, - когда врач в первую очередь интересуется не состоянием больного, а его капиталом, подсчитывает: сколько сделает денег на умирающем. Делать деньги - единственный оправдательный вердикт. Врач может продлить и сократить жизнь больного... и судья ему - тот же всемогущий кошерный доллар.
  
   По пути в Толстовский фонд, во Франкфурте, под влиянием разговора с попутчиком, да и прежних предупреждений людей бывалых, ехать в Штаты я передумал; но и в Англии, если попал на зубок Скотланд-Ярда и теневой, но не менее кровопийской власти еврейского клана, то жизнь сделают невыносимой. А что если остаться в Германии? Должны же быть предприятия, которые нуждаются в физиках, инженерах. Но как остаться? Не могу же просить политическое убежище от английских властей, которые их оккупировали (у победителя в таких случаях другое словечко испечено - "освободили"). А если упомяну о евреях, то почтут за недобитого сторонника идеологии Гитлера. Немцы после войны готовы на каждой улице строить музеи холокоста, синагоги - только бы американские и советские евреи (враждебные на вид, но одинаковые по запаху) оставили их в покое. Меня, как иностранца, первого бросят зубастому Молоху. Позднее мне не раз признавались: "Своих, немцев, не в силах скрывать, а ты русский..."
   Направился я в библиотеку собрать сведения о городских предприятиях, о высших учебных заведениях, где могла быть научно-исследовательская работа моего профиля. В библиотеке еврейка (а может и турчанка) дала мне справочник, а из себя разыгрывала незнающую, а спросить больше не у кого, один в городе. Нашел предприятие, которое дело имеет с электронными приборами, но начальник кадров, пожилой немец, после ознакомления с моей научной работой в Союзе, посоветовал ехать в Эрланген. Я стал объяснять, что мне срочно нужна работа, чтобы остаться; он развел руками, дал понять, что это мое личное дело, а его крыша пока не протекает, терпится. Выкручивайся один! Так и большинство немцев.
   Заныло под ложечкой - один-одинешенек в городе, если останусь совсем без денег, то и подохнуть недолго... И я, свесив голову, как на казнь, направился к толстовцам. Контора у них в центре города, видно, что дело процветает, доходное. Пожилая женщина мне дала советы, как вести себя с американским консулом. Должен сказать при беседе, что шибко религиозный; легко поддаюсь внушению иудо-христианских пастырей и всех, кто у руля так называемого свободного общества (миллиардеры и действительно в нем свободны); а о евреях советовали держать язык за зубами; покусывать, если выскакивает - одно слово и мне не видать США, как своих ушей, как в Советском Союзе признаться, что не веришь в Карла Маркса - дело серьезное: быть или не быть.
   На другой день попал на прием к американскому консулу. Морда цветущая, как у Буденного, только начисто бритая. Я даже подумал: "Приспособился, шельма, тоже кому-то из огня каштаны таскает. В прежние времена такой, - думаю, - рабов в Африке покупал за женские безделушки и в Штаты перевозил на продажу; а сегодня рабы из Европы, белые, сами пачками просятся; вот что значит заменить одно словечко в словарике: 'рабовладельческое' на 'демократическое'..." Меня и оформили по немецкой визе, т.к. молодых немцев перебили в войне, не набрать и на худой парусник для переправы, а на старых, по их подсчетам, много не заработаешь - убытки одни. Сунул мне консул первую попавшую книгу со стола и потребовал на ней дать клятву, что фамилию и имя выдаю верно, не врал толстовцам (все бумаги они подготовили профессионально); сказал мне, что сделает запрос на оформление визы и велел ждать в Англии по старому адресу, пришлют.
  
   В Лондоне ничего не изменилось, да и что может измениться за пару дней, которые я провел во Франкфурте? Они и за пару столетий изменились самую малость. Если улицу называли Липовой, то так и остается, никто не желает менять на звучное "Мойши Урицкого" или "Мойши Володарского". Как зычно не предлагают в парламенте лорды-еврейцы замену сделать, да англичане всё на своем: "Подождать надо". Народ нерешительный. Вот если "большевики" им диктатуру "пролетариата" сделают, то сразу и вывернут их "демократическую" монархию наизнанку. Руки не доходят у иудеев Соединенных Штатов? (Для публики в христианском государстве они христиане). С Вавилоном сначала расчеты сведут? - Нет. Думаю, что оставят Англию как убежище, когда приспичит спасаться от отрезвевших от чада иудейской мистерии американцев.
   На привычной станции метро, когда делал пересадку (где чистят, должно быть, только по очень большим праздникам), стояла всё та же пара пышненькой блондинки (довольно привлекательной внешности) с негром в обнимку и целовались; не так чтобы страстно, как влюбленные, а как на сцене для публики. Я еще раньше, месяца три тому назад, подсчитал: делают один поцелуй в минуту. Проходящие пассажиры привыкли к таким зрелищам и внимания им обращают не больше, чем пожарной башне, которую строили для охраны леса, но не достроили, т.к. лес вырубили, одни пеньки остались.
   Такого зрелища в Германии не замечал, на общественном транспорте чистота. Что касается частных домов, то и англичане грязь не долюбливают. Отчуждение масс от государственного? - Безусловно! Слишком в Англии много законов, она от них задыхается. А оторваться нельзя - попадаешь в категорию нарушителей. Любовь к своей нации, - думаю, - одинакова и у англичан, и у немцев. И неприязнь к евреям тоже, скажу, одинакова. Только в Англии богатых их больше, а к богатым если и есть ненависть (разве можно любить причину своей бедности!), то скрывают - боятся: законом ошпарят (не удивительно, что законами они во всех странах обеспокоены в первую очередь; конечно, не с целью выполнять, а обходить, лазейки выискивать). От богатого можно и взятку взять, и работу получить (даже такую высокооплачиваемую, как место президента), а что с бедного? Англичанка и не питает особой любви к еврею (скорее, наоборот), но богатому и женой станет, если случай прикинется.
   Поцелуи белой девушки с негром и в Лондоне явление не массовое, для показа, гротеск. Уверен, что кто-то им платит, они и отбывают свои часы как актеры, роль которых настолько гнусная, что порядочный актер и за большие деньги не выступит. Кто же им платит? Человеку белой расы подобные сцены отвратительны. Случись такое в Петербурге - не вынесет душа русского... смажет пощечину да и тумака врежет... и Железного Феликса не побоится, как бы он не пугал стройками коммунизма. Да и в Лондоне уверен: заказчик за океаном живет или доходы там высасывает, а в Лондоне эксперименты проделывает. Изучают социологи, университеты этим загажены, а по науке решают: революцию или военную интервенцию тем, кто против свободы кошерного доллара.
   Одной музыкой или телепоказами из льдей можно диких зверей делать (тогда я не знал, в какой зверинец визу себе хлопочу). Многие англичане предупреждали... но и без работы, без дохода, я был обречен на голодную смерть. Шпионить для Англии я отказался бесповоротно, а должность террориста Скотланд-Ярд не предлагал (застрелиться и предлагали, но оружия не дали). Не доверяли? Вакансии все заполнены? Один москвич хвастал, что хорошо у них платят, его друг в Союзе роли Ленина в кино исполнял, а в Лондоне по части террора устроился. Но, - думаю, - и платили ему из фонда Рокфеллера или других американских евреев (английские больше выкладываются на Израиль; они и государство создали как всемирную (но одному хозяину) копилку, где сокровища сваливают, а сорок разбойников Пентагона охраняют).
   Дома Эдвард меня потерял, я не сказал, что уезжаю в Германию, он даже хотел заявить в полицию (но почитал, думаю, библию и успокоился). Я замечал, что библию читает только перед сном, действует как снотворное. И сам я несколько раз засыпал, когда слушал у своих первых в Лондоне знакомых, баптистов, лекции. Сначала думал, что организация к политике нейтральная, для успокоения нервной системы, чтобы жены не баловали на стороне, но когда в Штатах они мне предложили ехать воевать во Вьетнам, то понял, кому они прислуживают. Английские же баптисты после моего увольнения из Института Геологии ко мне резко охладели; дали понять, что чужим стал, никакой от меня выгоды; только Эдвард и оставался верным товарищем. Но его склонность во всем полагаться на бога меня настораживала и отталкивала. Такие люди хороши только как исполнители (воли того, кому верят, одноверцам; уподобляются евреям, людям другой расы, расы враждебной), а случись подумать самостоятельно... и пропал. Я бы не хотел иметь такого офицера в своем подразделении. Конечно, большинство их больше прикидывается, а действуют сознательно, рассуждают логично (особенно там, где опасность для их жизни выступает). Больше того, религия им служит средством прикрытия подлой душонки; без этой маски выглядели бы они много хуже, а научившись маску носить, они выполняют свои подленькие делишки с большим успехом, ловко ссылаясь на бога.
   Еще в детстве мать учила меня не доверять тем, кто больно верующим прикидывается, ханжам от религии. Жили мы в доме у такой православной старушки: обкрадывала она мать; но брала не всё, чтобы было не очень заметно: "по-божески", - как потом соседке хвастала. А такая старушка благочестивая! большой крест носила, все посты соблюдала, рисовалась своей набожностью. Так и у коммунистов, я замечал, чем больше прикидывается веруюшим в их "истины", тем более крамольные мысли вынашивает. Да и все мы боимся открываться, как улитки и прячемся. Кому хочется на себя град камней получать? особенно от властей. Та система, в конечном итоге, и в победителях, которая не боится разнообразия мнений, противоречий. А боится открываться - жди взрыва, разлетится вдребезги. Разлетится система - пострадает нация (даже такая искусственная, на кошерной кухне наспех сваренная, как нация мулатов в США).
   - Как тебя немцы встретили? - спрашивал Эдвард, - мои родители там не задержались, а сразу в Австралию. Отец оставаться боялся, воюют часто.
   - Встретил я и девицу из Австралии, землячку твою, - поделился я, - она немка, хотя и плохо говорит по-немецки; очень довольна, что их семья вернулась в Германию. "Теперь я чувствую себя дома", - говорила мне с облегчением. Родилась она в Сиднее.
   - У меня был школьный приятель немец, - вспоминал Эдвард, - задиристый, в классе был отличником, мечтал стать физиком, не ладил с нашим учителем истории евреем... вряд ли ему дали возможность учиться дальше. Школьников они прозеживаьт, затем и в школах сидят. Я даже думал, что историк коммунист.
   - Хотел бы я сейчас на пляжик в Сидней, - перебил я, - хоть бы душ хозяйка включила.
   - У нас хорошая новость, после твоего исчезновения включили душ, - обрадовал меня Эдвард, - и обещают горячую воду, но горячую только обещают.
   Мы поднимали вопрос о душе, но хозяйка сказала, что в таком случае удвоит плату за комнату. На этом и успокоились. В Лондоне трудно найти дешёвую комнату, где можно нормально мыться; дают воду, но о горячей приходится мечтать. Когда я работал, то по субботам ходил в "турецкую баню". Баня прекрасная, не хуже нашего доброго Таллина (для господ), но безработному не по карману: в десять, а то и в двадцать раз дороже.
   Я обрадовался и этой новости и принял холодный душ. Быстро собрался и поехал к Руз рассказать о поездке.
  
  
   Восточная часть Лондона, где жила Руз, красотой не отличалась. В старые времена на этом месте пролегал морякам путь к центру города, когда их суда останавливались в нижнем течении Темзы... всюду заброшенные трактирчики; местами даже напоминало Смоленскую дорогу, где прошел Наполеон, но здесь французы в кавычках, не настоящие. Прошли века, поумнели моряки, а скорее всего, с развитием транспорта трактирщики потеряли клиентов и разбежались: кто стал банкиром в Лондоне, а кто удрал в США, скрываясь от английских законов (кто и от виселицы), заниматься тем же бизнесом, работорговлей, делами судейскими (паразитическая прослойка часто имеет дело с законами и набили руку, в новой стране стали судьями), а кто и строчить конституцию. Народ бизнеса грязными делами не брезгует и чем больше грязи, больше криминала - тем больше прибыли. Они и моралисты, священники, словом - цвет открытой, до блеска зачищенной стороны демократии. Опустели и англиканские церкви, которых никак не меньше заведений питейных.
   Возле одной из таких церквей и расцветала моя богиня. Отец и мать Руз работали, но заработка хватало лишь на питание. Руз в семье оставалась последней, старшие ушли. Когда я пришел, то мы сразу уединились в пустой церкви, и я рассказал, что скоро уезжаю, жду документы. Сразу утешил, что уезжаю на заработки, а через год вернусь и решим: оставаться в Англии или вместе поедем на обжитое место в Калифорнии.
   Так получилось, что вечер оказался прощальным. Мы сидели и целовались, никуда не пошли, да и вечер холодный с моросящим дождем. Могли бы пойти в кино, но нам приятней было оставаться одним. Домой уехал с последним автобусом.
   Я и по сей день чувствую запах ее тела, её тепло, упругие груди, пушистые светлые волосы, заплаканное лицо. Останься я в Лондоне, получил бы счастье супружеское, но а физика все равно осталась мне недоступной, под запретом тайной власти еврейцев... и здесь и там. Но я шел вслепую (это и представляет главный компонент их всесилия: в мире закрытом - их законы, в мире открытом - их невероятное информационное засорение, выпутаться из которого можно лишь при условии, если знаешь коды, которыми пишут, а кто руководит - главный секрет). Только после того, как завкафедрой Стандфордского университета, профессор Спайсер, мне высказал, сгоряча: "Нас в Штатах (или в Союзе) не интересует твоя физика, а что наши евреи имеют с твоей физики" - я понял, что совершил роковую ошибку, попал в иудейское рабство, которое по привычке еще зовут христианством.
   На другой день ходил по знакомым и хвастал, что уезжаю, Скотланд-Ярд меня там не достанет. А мне говорили: там есть почище Скотланд-Ярда не менее жидо-масонское ФБР. Но что я мог сделать? (Кстати, масоны в Скотланд-Ярде должны объявлять о своем членстве, но что значит - "должны"? Им законы не писаны.)
  Андрей Яблонский хотя и получил диплом физика в университете Сан-Франциско, но возвращаться в Штаты не хотел и оставался в Лондоне переводчиком. Он говорил: "Русскому получить работу по специальности там невозможно, сначала необходимо получить всемогучий титул еврея или хотя бы поджидка. Тебе место физика не светит, но если поможет твой знакомый Добров, то ступай, попытайся". И он был прав. Там не зовут они свою власть - "пролетарской", как в Советском Союзе, а демократией, "свободой", а кому свобода, ради которой проливают кровь безоружных народов? - Догадывайся!
   В Лондоне по первому разговору с новым знакомым можно узнать: свободен или на службе. Если на службе, то врет и говорит то, что в печати или на ТВ (там то знают, что говорить можно, а что нельзя). Боязнь открываться, высказывать свое мнение, характерна и для Питера (где я метался от одного еврея с титулом к другому, пытаясь защитить научную степень), и для Соединенных Штатов тем более. Но при близком знакомстве, при долгом общении, все равно узнаешь настоящие мысли собеседника. Мне и дома говорили: "Держи язык за зубами, если хочешь жить благополучно, не дразни правдой - заклюют, если не посадят за решётку". Мир мазан одним помелом: и у коммунистов, и у капиталистов. В одно время люди поймут и отрекутся от этих картин - и, должно быть, нарисуют мир справедливый. Если найдут общий язык. Для этого нужно терпение.
   В то время американцы добивались, очень добивались, истратили все взрывчатые и отравляющие вещества во Вьетнаме, но, как мы знаем, общий язык не нашли.
   Не было у меня большого оптимизма найти работу в Америке, но, как говорится, утопающий хватается и за соломинку. Только через несколько долгих голодных и холодных недель я получил документы. Схватил чемодан и в аэропорт.
   В аэропорту меня ожидал сюрприз: подошел мой старый "друг" Джон, встречи с которым с момента моего увольнения из института я избегал, а он не настаивал. Он сказал: "Я приехал убедиться, что ты действительно уехал из Англии"; на прощание добавил:
   - Помни! из Соединенных Штатов вылетишь как пробка из бутылки с шампанским.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"