Глава 4. Через чёртову черту - на сторонушку на ту
Только добрались они до моста, как Гордяй на Явана глянул, и его спрашивает:
- Эй, Ванёк, а куда делся твой перстенёк?
Ванька хвать - нету на руке перстня Праведова! Никак, говорит, обронил его где-то, - когда видно сражался, али может где-нибудь в домике завалялся.
И братьям наказывает:
- Вы меня, братухи, обождите и на ту сторону скакать не спешите! А я мигом оборочуся...
Отошёл он от моста чуть подалее, где битва с богатыркою у них была жаркая, и принялся всё подряд обшаривать. Пошукал Ванюха чуток, поприглядывался, всё вроде осмотрел - ну нету нигде дедова перстня! Начал он даже пыль дорожную ворошить, да где там - пустая затея. Взял тогда Ванюха и доспехи снятые перетряхнул. И тут вдруг слышит - дзинь! - что-то в шеломе звякнуло. Опрокинул он его живо - и что бы вы думали, там было? Не, не искомый перстенёк, и не металлическая заклёпка, а выкатилась Явану на ладонь... девичья серёжка. Была она забавная, золотая да изощрённо сработанная, а в самой её серёдке камешек красненький ярко поблёскивал.
- Ну что, нашёл что ли, Ваня? - Гордяй, зевая, Ванька́ пытает.
А тот головою в ответ качает.
- Не-а, - отвечает, - тут лишь какая-то фигня. Нету перстня.
А сам, не долго смекая, серёжку в кармашек сумки кидает и назад возвращается; после чего уселися они на коней, мосток, торопясь, переехали и дальше себе поехали.
И вот смотрят путешественники окрест, озираются и весьма увиденному удивляются. А и впрямь-то места вокруг дивные пошли да невидальные - сторона ведь сия позадальная. Ну, вроде как на другой очутились они планете. И то сказать - солнышка на небе нету, а светло как днём, да даже ещё и светлее. Оказалося, что сам воздух там светится. Не особо, правда, приветится, да уж какой в аду привет - чай не белый это свет.
Братья головы вверх задрали, посмотрели и вот что там узрели: ни тебе месяца нигде нетути, ни частых звёздочек - желтизна одна яркая. А жарко!.. Долго ли, коротко парубки расейские по тому странному свету ехали, то неведомо. Может быть день, может два, а может статься и долее пробиралися они по энтому нераздолью.
И тут вдруг видят они - буквы какие-то впереди показалися, словно бы в небе висящие и огнём красным горящие. Пригляделись они позорчее, а то ж слово АД там было начертано. И дымный шлейф его собою окутывал. Молча удивлённые витязи под этими буквищами проехали и назад оглянулись. А слово АД в обратную сторону перевернулось и означало теперь ДА с их точки осмотра.
- Выходит, ад - это то, что не да, - заметил Яван, - а то, что не да - это нет. Сплошное, короче, отрицалово.
- Ну мы, братухи, и попали! - добавил своё Гордяй.
А Смиряй угукнул согласно и рожей недовольно сквасился.
- А вон впереди ещё что-то светится, - зоркий Яваха заметил. - Давай туда едем!
Повытянулись у спутников его рожи, но в ответ плечами они лишь пожали, да головами покачали. А там и впрямь что-то вроде как рдело. Сызнова они в путь тронулись, да не дюже много времени проехали, как вдруг видят - дорожка их путеводная на три сторонушки расходится. Перекрёсток! Подъезжают они поближе, глядь - а там по правую руку широкий да удобный тракт был проложен, гладкой брусчаткой выложенный; налево - дорога не дорога, тропа не тропа, а тоже весьма собою широка и ухожена; ну а прямо - можно сказать, и тропиночки путящей нетути: чисто какое-то беспутье.
На самом же на распутье стоймя стоял огромнейший каменище, гладкой и начищенной стороной к дороге обращённый, и на том камне письмена странные были нарисованы, издалека даже зримые, потому как они пугающий вид имели - огнём коптящим зловеще тлели.
Подъехали всадники наши к камню, в ряд перед чудесной штуковиной встали и вот чего на ней прочитали:
Коли ты ещё, уродец,
не прочёл дальнейший текст, -
заворачивай оглобли,
и вали из этих мест!
Ну а если любопытство
победило в тебе всё ж,
то запомни, ангел наглый,
и учти, ядрёна вошь:
Кто налево отселя пойдёт -
тот жизнь и жрачку себе найдёт,
да волю-вольную зато потеряет.
Кто направо отсюда пойдёт -
тот власть и богатство себе найдёт,
да честь и совесть навсегда потеряет.
А кто прямо пойдёт упрямо -
тот свою долю, может, найдёт,
да жизнь с конём за неё потеряет.
И мотай-ка на ус,
коли ты не трус:
здесь ад, а не рай!
Давай-ка, тварь - выбирай!!!
Оглянулись они назад, а позади туман не туман, марево не марево: ни зги, короче, не видать, словно всё за ними растаяло.
Призадумались тогда братья. Долгонько они, надо сказать, думали да про себя прикидывали, - акромя одного Явана, который решение сразу принял, но до поры помалкивал. А для Смиряя с Гордяем задачка сия нелёгкою оказалась, - не хухры им были мухры...
Наконец Смиряй первый решился, да и говорит:
- Я, братаны, налево отсель подамся, а вы как знаете... Мне энтих приключениев да власти-богатства и даром не надобно - как-нибудь худо-бедно и без них проживу. А что касаемо воли-вольной, так - тьфу на неё! Мне и без воли привольно.
- А я, - заявляет тогда Гордяй, - поеду направо. Я ить тоже пожить не дурак, да только не абы как. Всё ж таки, крути не крути, а я царский сын, не отребье какое-нибудь гадское, и с малолетства власть проявлять привык да в довольствии обретаться. В общем... в ту лишь сторонку мне и остаётся податься. Ага!
Вздохнул тут Яван и последним из всей братии слово сказал:
- Ну а я, братовья - прямой путь для себя выбираю! От волюшки-вольной да от чести-совести я отказаться не могу - нету без них ни счастья полного, ни славы достойной. Ну а ежели на той дорожке умереть мне доведётся, то... эх! - чему быть, того не миновать, а семи смертям не бывать!
Поняли тут братья, что придётся им здесь расстаться, и каждому далее в свою сторонушку надлежит отправляться. Договорились они тогда знак особый на камне начертать, ежели кто первый из странствий своих возвертается - чтобы знать... Обнялись они на прощанье, поцеловались, удачи друг другу пожелали, да и разъехались кто куда.
Яван-то прямо поехал. Да вот же напасть, - проехал он вроде самую малость, а совсем уж дороги не стало. Дикий видом местный лес пораскинулся окрест. И такой он был густой и дремучий, что соваться в него - выходом было не лучшим. Яван вскорости это понял, но возвращаться не стал. Чего-чего, а упорства нашему Говяде не занимать было стать, так что во что бы то ни стало решил он по прямому пути пройти.
- Говорила мне мама - иди, Ваня, прямо, - сам себе Яваха наказывает. - Значит, надо идти - хоть и нету пути.
А чаща эта лядащая ещё пуще вокруг сгустилася. Корявые ветвищи над самой Ваниной головой аж переплелись, бурелому и валежнику везде было прям завались, а ещё огромные валунищи валялись поперёк ходу, не давая проходу, да глубокие появились ямищи. Того и гляди долбанёшься обо что-то али куда-то свалишься... Ну и дела! Слез Ваня с коня, под уздцы его взял, вперёд ведёт, а тот нейдёт, упирается, ушами прядёт, да испуганно озирается. И видит тут Ваня - впереди деревья великаньи словно бы чуток расступилися, да и каменья замшелые явно поредели. Неужто, гадает, выход из этого треклятого места наметился?
Вот лезет он через чащобину, кое-как продирается, конягу за собой волокёт буквально, затем вперёд глядь - точно полянка навстречь показалася, а на ней и трава растёт диковинная, и цветы в кустах хоронятся, и вроде как ветки от плодов ломятся...
Но едва лишь на середину поляны он вышел, как вдруг - ш-ш-ш! - что-то липкое и прозрачное на него опустилось. Сеть то была, не сеть, паутина, не паутина, а что-то навроде. И огромная же - человека вместе с конём накрыло, будто мотылёчков каких. Дёрнулся резко Ваня - да куда! - не тут-то было: и он сам, и его конь запутались в ловушке ещё больше.
И в это время захохотало нечто вверху хохотом трескучим нечеловечьим - а потом неясный кто-то зашевелился в ветвях тёмной массой и вниз стал неторопливо спускаться. И дивно стало Явану от вида странного сего создания - пред ним ведь паучище неимоверный предстал, ужасно собою страшный, смердючий да чернющий - да ещё и мохнатый вдобавок. Только глазки многочисленные пламенем красным на орясине его полыхали, и челюсти кривые, точно сабли, в пастище разверстой у него сверкали.
- Ха-ха-ха! - захакал зловеще упырь и хриплым голосом к пленнику своему обратился, - Опять попалась мошка ко мне в сетёшку! Значит, знатно я счас пообедаю да живого мясца поотведаю!
Осерчал Яванище, речи такие неучтивые услыхавши. Собрался он с силами богатырскими, мышцы могучие поднапряг, и хотел было эту сеть в клочья мелкие поразнесть. Да только или силушка на сей раз его подвела, или сетка волшебная слишком прочною была. Затрещала она лишь, заколебалася, но усилиям Явановым не поддалася.
- Не рвись, не рвись, богатырь-дурачина! - вновь заскрипел, шевелясь, паучина. - Не по руке тебе будет сеть мою порвать. Так что ты лучше не силу кажи, а ум да разум прояви. Может тогда и освобожу тебя от пут, жалкий и глупый лилипут...
- Чего тебе надобно, паучара ты жадная? - вскричал тогда Ваня яростно. - Коль сожрать меня хочешь, так жри, а голову мне не дури!
- А-а-а, понял-таки, наконец, что не такой уж ты и молодец? - проворчало членистоногое предовольно. - А хочу я от тебя вот чего: разгадай-ка ты три мои загадки! Угадаешь - идёшь куда пожелаешь, не угадаешь - душу потеряешь! Развлечёмся давай немного...
- Чёрт бы тебя побрал, кровосос кривоногий! - заругался Яваха вновь. - Ну, давай штоль, загадывай свои загадки, паучище ты гадкий - я согласен!
- Хе-хе-хе! - задвигал жвалами урод. - Только я и есть самый настоящий чёрт. А ты думал, я кто? Паучок что ли? Не-е! Те, в пекле которые обитают, тоже себя чертями считают, только это вруны, самозванцы, - не черти они по сути, а зачертанцы. Ха! Зато я - чёрт истинный, в своём роде единственный. Через мою черту запросто не переступают, а которые поумнее, те загодя отступают... Ну, Яван-удалец, покажи - глупец ты али мудрец! Не трусь, будь смелее и ответь мне... хм... а что на свете всего милее?
Усмехнулся Яван загадке гадовой да с простецким выражением на роже тому и отвечает:
- Чего помудрёнее придумать не мог? Всего милее на свете... это... ну... как его?.. того этого... тьфу!.. этого самого... а - вот! - с устатку поспать сладко! Ага! Апосля молодецкой потехи. Что ли, скажешь, нет?
- Ах-хах-ха! - забился паучище в неистовстве. - Нет, не угадал, не угадал! Мой ты теперя, мой! О-о-о!
А Яван чуток помолчал, измерил злорадного паучару язвительным взором да и отчеканил звонким голосом:
- Милее всего на свете - любовь!
Поражённый чёрт аж весь дёрнулся, то услышав, а Ванька плечищи свои, паутиною стянутые, слегка расправил и спокойно этак добавил:
- Любовь, говорю, всего милее... Притяжение частностей ради целого... Или, скажешь, не? Ну чё, подтверждай что ли - али отрицай! Ты не офонарел ли часом?
- Пра-а-а-вильно, - протянул разочарованно его враг. - Ещё как правильно! Без любви ведь и жизнь не в радость, и власть не в сласть, и богатство - лишь пустая напасть... Ну да это только первая задачка была. Вторая будет похитрее: что, ответь мне... м-м-м... всего желаннее?
Подумал малёхи Ваня, лоб в раздумьи нахмурил, а затем лицом просветлел и вот чего прогундел:
- Всего желаннее на свете - поесть да попить сладко! Особливо с устатку. Э-ге? После потехи-то молодецкой?
Паучок учёный после ответа нашего героя даже вроде расстроился. И вздохнул с раздражением неприкрытым.
А потом и говорит:
- Дурак ты, Яван! Я-то думал, в кои-то веки мне разумный человечек попался - ан нет, не так. Опять у меня дурак... Не мудрено, что вы, люди, хоть на свету и живёте, а того не знаете, что желаннее всего во Вселенной...
- Благо! - закончил за нравоучителя-мучителя Ваня и, сощурившись, на него глянул.
Аж в сторону паучище отпрянул.
- Ишь ты! - удивлённее некуда он сказал. - Опять ведь угадал! Да ты, я гляжу, семи пядей во лбу-то - мудрец!.. Хм! Ну да ладно, разумник Говяда, слушай последнюю мою загаду: а что на свете... всего загадочнее?
- А здесь и думать нечего! - сразу ответил Яван. - Самое загадочное на свете - это твои загадки паучьи, которые ты мне в уши тут всучиваешь! Ну что, путаник чернорожий - гоже?
- Врёшь! Врёшь! - обрадовался хитрый убивец и до того возбуждённо на месте забился, что вся его колдовская паутина ходуном заходила. - Ох-хо-хо! Видать, правду говорят, что на каждого мудреца довольно простоты оказывается: загадочка-то моя не отгадывается...
- Воистину так! - восклицает тогда Яван. - Как же её разгадаешь, когда ответ на неё ведом лишь Ра. Всего загадочнее на свете - истина! Всякому познать её неймётся, да только никому она до конца не даётся. Одному лишь Богу то по силам!.. Ну что, мудрован - верно?
Затрясся паучище от ярости, зашипел.
- Пра-а-вильно, - медленно он проскрипел, - Угадал ты, человечишко. С третьей моей загадкой справился. Видно и вправду ума у тебя палата - избежал ты моей расплаты.
- Ну так отпускай меня, коли я прав, - сказал ему Яван. - Чего тянешь-то?
Призамолк хищнище ненадолго, словно раздумывая о чём-то, а потом лапищами зашевелил и вот о чём заявил:
- Пошутил я, мошечка, пошутил! Люблю я шутки шутить, уважаю. А чё делать тут прикажешь? Ску-у-ушно. Развлечений никаких здесь нету, вот и веселюсь как умею. Хе!.. Никуда ты, касатик, отселя не денешься - навеки останешься здесь, хотя и не весь. Ты это... частично в меня перейдёшь, вернее перельёшься. Высосу я тебя, живьём высосу. Ну а кости твёрдые брошу. На кой они мне ляд?.. Такие-то делишечки, брат...
Огляделся вокруг Яван, а по поляне и впрямь костей человеческих немало было навалено. И такая тут грозная ярь в душе Ваниной вдруг обнаружилась, что зашлось сердце ретивое во груди его. Почуял он опять в себе силушки прежней прилив рьяный, да и крикнул гаду в негодовании:
- Слышь ты, кровосос мохноногий - я таких шуточек не люблю! И запомни, мудролюб - звать меня Яван Говяда, и шутить со мною - не надо!!!
Поднапряг освирепевший Яванище свои мышцы - р-раз! - и порвал тенетину липкую, словно тряпицу. А затем на ножки он вскочил, палицу убойную над буйной головой поднял и уж хотел было на тварь эту её обрушить, чтобы на месте порешить...
И тут вдруг музыка чудесная со всех сторон заиграла, колокольчики зазвенели заливисто, и снопище света Явану в глаза брызнул. И всё, что его только что окружало, во мгновение неуловимое пропало: и злой этот паучина, и прочная его паутина, и черепов мёртвые оскалы, и сумрачная поляна колдовская... Видит Ваня - сидит он на коне своём богатырском, а вокруг местность незнакомая открылася: поля да луга, рощицы да перелески...
И вроде даже замаячилось вдалеке жильё человеческое.
'Что за чертовщина?! - удивился перемене богатырь. - Неужели мне этот чёртов паук, любитель наук, померещился?!' Оглядел он себя всесторонне: вроде всё на месте, а потом хвать за бок - ёж твою в рожь! - гусли-то переломаны! 'Это всё паутина проклятая! - догадался Ваня. - Видать, ад веселью не рад - с гуслями сюда не пускают. Ну что ж, меня этим не смутишь - веселье ведь не снаружи творится, а снутри!'