Едва дилижанс въехал в пригород, Бася прильнула к покрытому инеем окошку, в котором дыханием прогрела небольшое отверстие, и принялась рассматривать знакомые виды. Вильно за время ее отсутствия не изменился. По крайней мере, Басе так показалось. Разве полтора года - срок для древнего города? Его старинные улочки и дома столько всего видели и помнили, теряли и находили, что краткое отсутствие одного незначительного человечка ни коим образом не осталось в его вековой памяти. Зато она успела по нему соскучится, как ни странно. Вильно пережил всех литовских и польских правителей, нашествие Наполеона, которому, к слову, пришелся по душе, а ныне невозмутимо созерцал, как меняются на его престоле российские губернаторы. Город помнил каждым камнем и деревом Альгерда, Миндовга и Витовта; хранил в недрах усыпальниц прах князей и княгинь и останки единственного из польских королей, пожелавшего покоится в родной земле; впитал в себя сквозь крыши домов и дымоходов, через шпили соборов и купола церквей влияние востока и запада, смешав в себе как хорошее, так и плохое. Для человека полтора года - срок, а для города - ничто, капля в море вечности.
Только ступив на мостовую из сумрака дилижанса, Бася поняла, как ей на хуторе, в сельской тиши, не хватало знакомой с детства сутолоки большого города. Шума, производимого многоголосой толпой людей, спешащих по своим делам. Криков разносчиков газет, вопящих во всю глотку последние новости. Стука колес по брусчатке проезжающих мимо пешеходов наемных пролеток и ругани извозчиков. Недоставало гуляющих пар вдоль витрин магазинов Старого города, ярких вывесок бакалейных, сапожных и ювелирных лавок, пронзительного свиста городового, газовых фонарей, запаха свежо взбитого крема из кондитерских, звона колоколов и нахального воркования вездесущих виленских голубей.
Среди разношерстой, яркой толпы, обтекающей потоком пассажиров дилижанса, она вдруг почувствовала себя жуткой провинциалкой. Уже не радовали обновки, что купил ей Станислав. У проходивших мимо дам шляпки были красивее, шубки и бурнусы изысканнее, а кринолины в этом году разрослись до невообразимых размеров. Ее скромный дорожный костюм терялся среди обилия фестонов, рюшей и медальонов разных цветов, которые, несмотря на крепкий мороз, не боялись выставлять напоказ виленские женщины.
Уловив внутренним чутьем настроение Баси, завистливо смотрящей на кричащие цветные наряды проходящих перед ними дам, Станислав шутливым тоном сказал:
- Напрасно ты завидуешь безвкусным одеждам этих пани. Они - ни те объекты подражания, на которых стоит ровняться добропорядочным горожанкам.
- Разве посмотреть нельзя? - ощетинилась она. Ей очень захотелось иметь несколько красивых платьев, и шляпок на меху, в которых щеголяли виленки по улице, на которой остановился дилижанс.
Станислав улыбнулся той снисходительной, противной улыбочкой, которая ее вечно злила, потому что означала, что она чего-то не понимает в том, о чем говорит.
- Большинство из этих женщин - брошенные содержанки, или и того хуже, - объяснил он, увлекая Басю за собой в сторону от неспешно прогуливающихся красавиц, туда, где стояли наемные пролетки. - Чем ярче и вызывающе они одеваются, тем больше шансов у них поймать в свои сети приезжего из провинции купца, мелкого чиновника или скучающего пожилого господина.
- Я то думала, они просто совершают вечерний променад! - воскликнула пораженная Бася.
- Ну, да, на таком-то морозе!- хмыкнул Станислав.
Она обернулась, едва не свернув себе шею, несмотря на одергивания Станислава, торопящегося занять одну из колясок, чтобы как можно быстрее уехать их этой части города, где расхаживали в ожидании клиентов не только les prostituées , но и шныряли карманники, готовые в любой момент почистить карманы и кошельки зазевавшимся в сутолоке приезжим господам.
Бася ни разу в жизни не видела дам определенного сорта, хотя доводилось о них слышать. Вот они, жертвы грехопадения. Те самые жалкие существа, которые в погоне за деньгами опустились на самое дно общества, превратив любовь в товар. Несчастные, потакающие собственным страстям и мужским капризам, о которых столько раз твердили монахини. Басю настолько увлекло болезненное любопытство, что она не сразу заметила, что думает трафаретными фразами, которые вдалбливали ей бернардинки, своего же мнения пока не имея на сей вопрос. Она буквально впилась взглядом в одну из них, чтобы получше разглядеть. Справедливости ради, она вынуждена была признать, что жертвенного в даме было мало. Да и несчастной та отнюдь не выглядела. Наоборот, сияла здоровьем и прекрасным цветом лица, а каракулевая шуба на ней сидела изумительно и смотрелась очень дорого. От подобной нарядной вещицы и Бася не отказалась бы.
- Сташек, почему их так много?
- Губернатор Назимов стянул в город два полка из соседних губерний на учебные маневры. Поэтому и женщин прибавилось, - услышала она насмешливое объяснение.
- Что? Прямо в город? И стрелять будут?
- Нет, надеюсь. Просто так принято говорить. На самом деле, офицеров и солдат разместили на зимних квартирах для спокойного сна Его превосходительства.
Бася не совсем поняла, как связан сон виленского губернатора с зимовкой военных и разгуливающими в полной боевой амуниции женщинами сомнительной репутации, но продолжать потерявший для нее интерес разговор не стала. Станислав остановил извозчика, и они отправились в центр Старого города.
- И куда же мы сейчас едем?
- В мои апартаменты.
Апартаментами оказалась тесная двухкомнатная квартира под самой крышей в трехэтажном особняке на Георгиевском проспекте. Единственное ее достоинство составлял прекрасный вид из окон на Кафедральную площадь, часовню и собор святого Станислава, расположившихся у подножия Замковой горы. Вдалеке, в серебристой снежной дымке, окутавшей деревья и кусты, буйно разросшиеся на склонах холма, виднелась развалины Верхнего замка и башня Гедимина.
Окна, хоть и большие, но грязные, пропускали мало света. Поэтому Бася, первым делом подбежавшая к одному из них, чтобы посмотреть на шумевший внизу проспект, гадливо отпрянула. На лицо и плюмаж шляпки налипла паутина.
- Не соблаговолит ли ясновельможный пан объяснить, как он жил в подобном месте? - язвительно поддела она смущенно топтавшегося у двери Станислава. Не каждый день ей доводилось увидеть выражение неловкости у самоуверенного и, порой, высокомерного графского сына.
- Я почти здесь не бывал, - попытался оправдать окружавший молодую жену бедлам Станислав, - Янека моего нет, а другого слугу нанимать я не видел смысла.
- А сам ясновельможный к порядку не приучен! - подвела итог Бася, злорадно сверкнув черными глазами. - Боже мой, что станут делать аристократы, когда их слугам вздумается поднять бунт? Не иначе, придется поменять голубую кровь на красную, чтобы не уронив собственного достоинства, согнуть спину и научится делать обычные для любого простого человека вещи. Хотя бы, протирать пыль и не сорить на полу.
Она поддела кончиком сапожка пустую бутылку, которая с грохотом покатилась под стол.
- Я наперед заплатил квартирной хозяйке за уборку, - начал кипеть Станислав, которому не нравилось, когда его высмеивали. Тем более, когда это делала его Бася. У нее отлично получалось подмечать все его недостатки. Любого, кто посмел бы разговаривать с ним в подобном тоне, он стер бы в порошок, но с ней ничего не мог поделать. Какие бы колкости не слетали с ее губ, он готов был все до единой простить, стоило ей очаровательно улыбнуться, посмотреть в его сторону черными, как ночь глазами, от взгляда которых внутри него душа переворачивалась. - Видно, она не лишком постаралась, пока меня не было.
- О, не то слово.
- И что же делать?
- Что делать!? - возмутилась она, - Не знаю, что Ваша милость собирается предпринять, но я точно не собираюсь оставаться в подобном хлеву, где только свинья не хрюкают.
Стекла в рамах плохо прилегали к рамам, потому сквозняк чувствовался даже на расстоянии. Хозяйка квартиры, деньги которой Станислав уплатил и за проживание, и за уборку, хоть и получила их заблаговременно, но прибраться не посчитала нужным. Уродливый стояк из обмазанного глиной кирпича никто не топил и в комнатах царила сырость и болезненный холод. На обитых дешевым ситцем стенах некого дикого розового оттенка проступили черные пятна плесени и мокрые подтеки, а по углам толстобрюхие пауки-крестовики раскинули свои ажурные сети, словно зимой надеялись поймать мух. "Разве что усатых рыжих прусаков (имеются ввиду тараканы - бел. название)" - подумала Бася, подозрительно поглядывая на притихших животин в четырех углах комнаты.
Под ногами валялись порожние бутылки, окурки сигар и покомканные листы старых газет. Постельное белье на кровати, на которую устало присела Бася, никто давно мне менял, потому от подушек и одеял пахло все той же сыростью, а ткань на ощупь едва не клеилась к пальцам влаги. Судя по разгрому, оставшемуся после отъезда постояльца, жил он весело, не утруждая себя бытовыми хлопотами.
- Сегодня остановимся в гостинице, - сказал Станислав.
С каждой минутой он все неудобнее себя ощущал под придирчивым взглядом молодой жены. Не хотел показаться неряхой, но, видит бог, ему некогда было зацикливаться на мелочах, вроде, валявшихся бутылок. Он приходил в эти комнаты лишь переночевать, да напиться в компании случайных знакомых, когда на душе совсем уж становилось тяжко. Да, и не мужское дело - пыль протирать.
"Видит бог, - думала Бася, заглядывая во все углы и щели неуютного жилища, которому суждено было стать их временным пристанищем до отъезда из Вильно, - Если мне и уготована участь когда-нибудь примерить роль настоящей госпожи Яновской, то случится такая оказия не сегодня".
С феей-крестной, как у Золушки, Басе не повезло встретится. Поэтому, не ожидая, пока произойдет чудо, и пыль и грязь исчезнет с помощью волшебной палочки, она разделась и, засучив рукава дорожного костюма, принялась наводить порядок. На свет божий появились тазики, тряпочки. Деловитым тоном она распорядилась принести дрова и растопить стояк, не слишком рассчитывая на беспрекословное подчинение Станислава. Но он, стоявший по началу с растерянным видом, обескураженно наблюдавший за тем, как хозяйничает Бася в квартире, безмолвно повиновался.
Он не сделал открытие, что племянница бедного шляхтича, к каблукам которого иногда приставал свежий навоз, умет протирать пыль, вытряхивать покрывала и подметать полы, понимая, что жизнь на хуторе среди полей, грядок, и разнообразной живности, запертой в сараях, сама по себе принуждала к труду. Но видеть все воочию было немного странно. Ни одна из знакомых женщин его круга, тем паче, мать или сестра, ни за что в жизни не коснулись бы руками метлы, или грязной посуды. Для подобной работы существовали дворовые, горничные, лакеи. Станислав мог поклясться чем угодно, что окажись они до крайности в затруднительном положении, без гроша в кармане, они лучше предпочли бы умереть с достоинством от холода и голода, чем занять себя черной работой. Ему казалось и смешно, и грешно видеть, как тоненькая, затянутая в корсет фигурка, порхает по комнатам с сосредоточенным, сердитым выражением лица, снимая паутину со стен. А изящные руки с нежной, чуть смуглой кожей, которые он любил целовать, по-селянски грубо и основательно хватают то помело, то кочергу, орудуя предметами не хуже, чем он управлялся саблей или палашом. Когда же эти милые пальчики протянули ему мокрую тряпку, а мелодичный голосок пропел над ухом, что надобно сделать, родовая гордость Яновских не выдержала и возмутилась:
- Нет, пани. То, что вы требуете, ни в какие ворота не лезет! Не стану я мыть пол. Это позорно.
- Ясновельможный пан, позорно оставлять после себя грязь, - безапелляционно заявила Бася. Ее брови недовольно сошлись на переносице, свидетельствуя, что отступать она не намерена.
Если бы кто-нибудь из знакомых видел Станислава, как он ползает на коленях по полу с мокрой тряпкой в руках, превратив пошарпаный паркет в подобие полесских болот, то не поверил бы своим глазам. Потому что делал молодой шляхтич подобный подвиг впервые в жизни, и лишь потому, что его прекрасная дама пригрозила остаться на ночь на улице, если он не поможет прибрать беспорядок в доме. Запрятав подальше ущемленное самолюбие и вековую шляхтянскую гордыню, впитанную с молоком матери, он яростными движениями размазывал грязь по полу в первоклассных хромовых сапогах, пачкая колени штанов из тончайшего английского сукна, шипя сквозь зубы и чертыхаясь. Проку от такой помощи оказалось мало. Пятна и мусор на полу остались, а вот сырости прибавилось.
- Завтра же поутру найму служанку, - заявил Станислав, мрачно любуясь результатом своих трудов. На ум неожиданно пришло, как весенним вечером, поджидая Басю у садовой изгороди, он встретил батраков Бжезинского, и долго рассматривал их лица, покрытые пылью. Вспомнил мозолистые, черные от загара, руки, и то, как сравнивал их со своими руками, изнеженными, холеными, с рождения не знавшими, как держать лопату или соху. Он тогда еще самодовольно думал, что никогда не придется трудиться, потому что повезло появиться на свет в семье дворянина, а не в селянской хате. Как видно, бог услышал его мысли и решил переиграть партию. Жена, которая пыталась просушить у натопленного стояка постельное белье, присела на стульчик и задремала. Ее убаюкало тепло и груз внезапно свалившихся забот. Подняв на руки, Станислав перенес Басю на кровать. Осторожно раздел, чтобы не потревожить ее сон и накрыл одеялом. Прежде свежее лицо, от усталости побледнело, из прически на лоб и щеки выбились пряди волос. Она не проснулась, даже когда Станислав, вспомнив об ужине, разложил на столе остатки снеди, что брали они с собой в дорогу.
Поужинав в одиночестве, и не зная чем себя занять, он сел возле кровати. Бася во сне пошевелилась, тяжело вздохнула, и чтобы не чувствовать внезапно накатившей на него тревоги, Станислав взял ее за руку. Долго глядел, как она спит. То ворочается, то затихает, свернувшись калачиком, как котенок. От усталости на ее лице, которую не сумел стереть даже крепкий сон, у Станислава щемило сердце. Он никогда не предполагал, что женщина может вызывать в нем столько не свойственной его характеру грубоватой нежности и любви. Хотелось мир постелить к ее ногам. Но как это сделать? Им нужны были деньги. Того, что останется у них, после возвращения суммы в Комитет, хватит, чтобы расплатится за документы для Баси и, возможно, останется на разные мелочи и питание. Но разве возможно так жить? Предстоит долгий путь до Гданьска, а оттуда пароходом до Гамбурга. Он хотел уехать как можно скорее из Вильно, предчувствуя скорые изменения в народных настроениях, подогреваемых ярыми сторонниками заговора. Не далек тот час, когда "белые" и "красные" объединятся и с амвонов костелов понесутся не проповеди о спасении души, а глас ксендзов, призывающих верующих поляков и литвинов браться за оружие во имя свободы и независимости Польши. Он, как никто, знал, что в этот раз малой кровь не обойдется. В лесах по всей территории Королевства польского размещены и спрятаны склады оружия. Иностранные инструкторы, эмиссары и отставные военные ведут активную подготовку добровольцев, обучая их правилам обращения с карабинами и саблями. Католические священники усердно собирают пожертвования на нужды борцов за свободу. Помещики и магнаты выделяют средства, отдают лучших лошадей и повозки Центральному комитету в Варшаве. Уже никто не таится. Полиция и губернаторы знают о нарастающей мощи заговорщиков. Каждый день приемную наместника царя Великого князя Константина Николаевича заваливают донесениями об антироссийских настроениях, о перемещении повозок с подозрительным грузом со стороны германской границы, о том, что участились погромы русских кладбищ и угрозы русскоговорящему населению Варшавы. Гражданские власти и полиция видят и понимают, что назревает восстание, но никто ничего не делает. Даже когда в мае произошло покушение на наместника и маркиза Велёпольского (начальник гражданского управления), арестовали и казнили только непосредственных исполнителей, предпочитая замять как можно быстрее инцидент по приказу Государя. Осталось только чиркнуть спичкой, использовать нужный момент, чтобы большая пороховая бочка польского гонару взорвалась. И когда это произойдёт, Станислав хотел быть как можно дальше от заварушки, потому что не верил в счастливый исход безнадежного предприятия.
Он не был трусом, просто здраво мыслил. Если русский медведь выберется из своей берлоги после спячки, от польских орлов полетят только перья. И то, на что нынешняя власть смотрит сквозь пальцы, аукнется многим из причастных к деятельности Комитета. Дуэль давно казалась мелочью, по сравнению с контрабандой оружия и фальшивыми документами. Случись беда, и некоторых господ возьмут за жабры, может всплыть неприятный инцидент на германской границе с его участием, и тогда Сибирь станет для него второй родиной и могилой.
Рука Баси со сне крепко сжала его пальцы. Станислав не смел вырвать их из непроизвольно сильного пожатия, хотя спина затекла от долгого сидения на стуле в неподвижной позе. Он смотрел на жену, и по сердцу разливался приятный трепет. Вот почему он стремится уехать. Из-за нее. Чтобы гроза, которая нависла над горизонтом, ни единой каплей не коснулась ее головы. Чтобы последствия когда-то данного сгоряча слова Вашковскому, не сказались на ее жизни. Он хотел жить. И чтобы она всегда была рядом.
Глядя, как она сладко спит, Станислав решил, что и под пыткой не расскажет своей наивной девочке о том, как в схватке между контрабандистами с пограничным разъездом, на который они наткнулись случайно в лесу, он двумя выстрелами в упор уложил молоденького солдата; о том как жестоко и бесчеловечно расправились с пленными его люди, стремясь замести следы и устранить свидетелей. Как плакал, когда пришлось добивать любимого коня, раненого в живот. И о много еще он не расскажет, потому что ему важно, чтобы она думала о нем хорошо. Чтобы в ее помыслах он оставался тем самым, прежним Яновским, которого она знала в Мостовлянах. Важнее глотка воздуха видеть в ее чистых глазах восхищение и любовь, дающие силы двигаться дальше, надеяться на счастливое будущее.
Разжав наконец руку Баси, он медленно встал со стула, и тихо пройдя в прихожую, снял с вешалки плащ и меховую шапку. Нужны деньги, вертелась в голове Станислава единственная мысль. И он уверял себя, что добудет их , чего бы это ни стоило.
Бесшумно прикрыв за собой входную дверь, он вышел в ночь.
Поутру ним в двери постучались. На пороге появилось худосочное высокое существо в домашнем чепце неопределённого возраста, напомнившее Басе всем своим видом пани Гелену. Женщина оказалась хозяйкой квартиры, проживавшей этажом ниже:
- С возвращением господин Штерн, - приветствовала она выросшего перед ней Станислава, встретившего приход дамы весьма не дружелюбно. Женщина хотела протиснуться между его плечами и дверным косяком, чтобы хотя бы краешком глаза увидеть, что творится в покоях, но дальше порога так и не сумела пройти. - Слышала о вашем возвращении. По делам отлучались, или же другая какая оказия приключилась?
- Очень рад, что вы интересуетесь моими делами, мадам. И еще благодарен за сохранности квартиры в том нетронутом виде, в котором я ее покидал перед отъездом.
- О, прошу меня извинить. Совсем запамятовала об уборке.
- Тогда верните деньги, которые я вам заплатил.
- С радостью бы вернула, но у меня их нет. Расходы, знаете ли, не малые.
Глаза Станислава недобро сверкнули, и любопытная дама собралась ретироваться, жалея в душе, что решилась заглянуть к вечно недовольному, высокомерному постояльцу. Но за его спиной возникла девичья фигурка, и приятный голос сказал:
- Уважаемая, не могли бы вы оказать нам услугу и подыскать в кратчайшие сроки женщину или девицу, которая могла бы помогать мне по хозяйству.
- О! Не знала, что вы женаты! - сказала квартирная хозяйка с большой долей разочарования и удивления. - Что ж, если пани Штерн просит, я помогу. Но сами понимаете, быстро найти толковую прислугу не получится. Смотреть рекомендации надобно.
- Мы будем признательны за помощь, - с нажимом сказала Бася, пристально глядя женщине в глаза.
Они поняли друг друга.
- Хорошо. Я что-нибудь придумаю. И знаете что, милочка,- она доверительно склонилась к самому Басиному лицу, дружеским жестом взяв ее руки в свои, - Я рада, что у господина Штерна такая очаровательная и разумная жена. Смею надеяться, что вы наведёте порядок, и возьмете мужа под свою опеку. Может, тогда к нему перестанут шастать по ночам всякие подозрительные личности, и наконец, прекратится шум, который не дает спать добрым людям.
- Будьте покойны, мадам. Никто не потревожит ваш сон.
Закрыв за посетительницей дверь, Станислав спросил у Баси:
- Ты считаешь хорошей идеей нанять прислугу по рекомендации пани Розы?
- Но у нас нет иного выбора. Мы не задержимся в городе, а поиски приличной служанки занимают время и стоить ее услуги будут не мало. Останется уповать на совесть мадам и на везение. Я могла бы и сама...
- Не стоит о том и говорить, - твердо сказал Станислав. - Моя жена не будут мыть полы и стирать грязное белье.
Дни пролетали незаметно в круговерти повседневных дел и забот, в ожидании скорого отъезда из Вильно. Через два дня пани Роза сдержала обещание и привела к Басе особу лет шестнадцать, неопрятно одетую, худую, с бесцветным лицом и большими натруженными руками. Она представила ее как свою дальнюю родственницу. Но глядя на смущенно переминающуюся у порога девушку, с которой они были почти ровесницами, Бася сомневалась, что квартирная хозяйка состоит хотя бы в условном родстве с той. Скорее всего, предприимчивая дама подобрала сельскую батрачку на улице. После отмены крепостничества и земельных реформ сотни и тысячи бывших крепостных хлынули в города в поисках заработка. Кому-то везло, и они могли устроиться на заводы и фабрики, на ткацкие мануфактуры и верфи, но многие просто не могли по разным причинам найти себе места, жильё и ночлег. Одни возвращались назад в села и панские фольварки, а другие оставались. Они слонялись по улицам, как потерянные дети, прося милостыни на паперти, ночуя на улицах в подворотнях, медленно умирая от голода и болезней. И девушка, которая стояла перед Басей, скорее всего покинула родную деревню или хутор в надежде найти работу в Вильно. Пани Роза толкнула ее в бок, принуждая очнуться от странного оцепенения, в котором та пребывала.
- Скажи, как тебя зовут.
- Сауле. (солнце -лит.)
- Солнечного в ней, пожалуй, мало, - сказала Бася, скептически рассматривая, тряпье, в которое девушка была одета, и ее тусклую, покрытую грязью кожу, - Разве что отмыть и одеть.
- Не смотрите, пани Штерн, что она плохо одета. Сауле умеет готовить, стирать, шить. Поможет хозяйке одеться и раздеться, разбирается в модных прическах. Лучшую прислугу вы не найдете во всем Вильно.
Слушая беззастенчивое вранье пани Розы, Бася не переставала вежливо улыбаться.
- Из какой канавы вы ее вытащили? - оборвала она внезапно длинную тираду женщины.
- Побойтесь бога, - всплеснула та руками, делая поистине негодующее лицо. - Она больше года в городе, и научилась всему, что должна уметь опытная горничная. Так ведь, Сауле?
Девушка сонно кивнула головой.
- Очень странно. Могу поспорить, что эта девочка еще недавно доила коров и кормила свиней на подворье какого-нибудь зажиточного хуторянина. Но, возможно, так лучше. Если она делает все, что должна уметь крестьянка по дому и не станет лениться, я с радостью оставлю ее у себя.
В квартире Бася действительно нуждалась больше в помощнице по хозяйству, чем в капризной прислужнице, привыкшей ухаживать только за персоной госпожи, и не прикасаться к стряпне и уборке. Бася не рассчитывала посещать светские рауты, балы и устраивать званые вечера, как бы о том не мечтала. Потому, умеет ли на самом деле Сауле шнуровать корсет и делать прическу, ее нисколько не интересовало. Намного больше ее волновал вопрос, аккуратно ли та обращается с вещами и насколько хорошо умеет варить каши.
Вознаградив предприимчивую мадам денежным гонораром за ее труды, Бася оставила девушку у себя.
Сауле пришла в город с далекого хутора под Биржами. Она была литовкой, выросшей в большой семье нищего батрака. У отца было десять детей, и кормить из всех он не мог, потому отправил старших в город на заработки. Она могла едва связать пять слов по-польски, а по-русски ничего не понимала. Басе, которая приняла ее скорее по необходимости, чем из симпатии, поначалу девушка пришлась не слишком по душе. Она была неряшлива, медлительна. Добиться от нее хоть одного путного слова не представлялось возможности. Чтобы объяснить, что от нее требуется, приходилось по нескольку раз повторять указание или жестами показывать, чего от нее хотят. Плохо понимая разговоры хозяев, Сауле большую часть времени молчала.
Станислав скептически отнесся к появлению в их квартире Сауле. Его развеселило то, как восхищенно распахнулись глаза и рот деревенской девицы, когда он вечером вошел в маленькую парадную.
- Она улыбается, как шотландский колли, - заметил он после, за ужином, видя, как Сауле не сводит с его обожающего взгляда. - Она немая?
- Нет, просто плохо понимает по-польски, - недовольным тоном ответила Бася. - Если она и дальше продолжит смотреть на тебя такими глазами, боюсь, моего терпения на долго не хватит. Я выставлю ее за порог.
- Смею ли я надеяться, что вы пани Барбара, ревнуете? - невозмутимо заметил он, накалывая на вилку кусочек ветчины.
- Еще чего, - фыркнула Бася, - Ваша милость, не дождетесь от меня, чтобы я опустилась до столь мелочного чувства.
- Ты слышишь, Сауле?! Твоя пани злится, - сказал, обратившись к служанке Станислав, которая ставила на стол самовар. - Не смотри на меня больше, иначе лишишься работы. Ты меня понимаешь?
О, слова о работе Сауле мигом поняла. Подала молоденькой хозяйке чашки, и ее как ветром сдуло из гостиной.
- Прекрати издеваться, - вступилась наконец Бася. Ее и насмешило и разжалобило испуганное выражение, мелькнувшее на лице служанки. Много, видно, та хлебнула, пока оставалась в городе без работы, раз один намек на увольнение привел ее в панику. - Ты до смерти ее напугал. Разве не видишь, что бедная девушка не слишком умна. Я бы сказала, она отсталая. Поэтому и принимает любые шутки за чистую монету.
- Больше не буду. Но признайся, Басенька, тебе ведь не пришлось по вкусу то, как эта малышка на меня заглядывалась. Она хоть и дремучая, и неопрятная, но все таки, женщина!
- Матка Боска, дай мне терпения выносить этого типа!
Бася вскипела, и поднявшись из-за стола, в сердцах, швырнула салфетку в Станислава. Он расхохотался, и подняв кусочек ткани с колен, небрежно промокнул им губы.
- Обожаю, милая, когда ты злишься. Это напоминает мне о тех временах, когда одна маленькая панна забралась на высокую стремянку в библиотеке и не знала, как оттуда спуститься. Кстати, у тебя были замечательные панталоны.
Но ревность из сердца Баси никуда не исчезла. Нет, она не ревновала Станислава к Сауле, потому что глупо было считать, что та хотя бы удостоится его заинтересованного взгляда, хотя ее порой и раздражали взгляды исподтишка, которые бросала служанка на своего хозяина. Басю терзала ревность с тех пор, когда она обнаружила, что Станислав уходит куда-то по ночам. У него не существовало привычки отчитываться в поступках, а она боялась спрашивать о том, куда он ходит и что делает, помня о том, как заглянула в карман плаща. Ей приходило в голову сравнение, что муж - это ящик Пандоры, который лучше держать закрытым для собственного спокойствия. Но как отделаться от неприятного ощущения, что ее водят за нос, она не знала. Занятая каждодневными заботами по дому, она на время отвлекалась и забывала о разъедающих ее изнутри подозрениях. Тем более, что большую часть дня Станислав проводил дома. Он спал, или водил ее по магазинам и лавкам Старого города. В один из вечеров они посетили оперу. Места оказались на галерке, ибо Сташек предупредительно позаботился о том, чтобы не встретить в партере ни единого знакомого лица из прошлой беззаботной жизни. Но Басю, ни когда не видевшую ранее оперной сцены, да и вообще, ни разу не бывшей в театре, переполнял восторг. Она, не отрываясь, с замирающим сердцем, смотрела все три отделения на озаренные светом рампы подмостки, где пели удивительными голосами актеры и актрисы в причудливых костюмах. Остаток пути домой в пролетке она напевала на слух слова "Застольной" Верди:
- Libiamo, libiam ne' lieti calici сhe la bellezza infiora..,- лился чистый голос в морозной ночной тиши.
Извозчик, насмотревшийся на всякое в жизни, удивленно оборачивался, слушая звонкий голос пассажирки, тихонько улыбаясь в пышные седые усы.
Она пела до тех пор, пока Станислав не попросил ей замолчать, боясь, что она простудит горло.
- Пани Яновская, вы ни слова не понимаете о том, про что поете, - смеялся он. - Итальянский не ваш конек, мадам.
- Ну и что, что не понимаю слов. Зато мне нравится музыка, а либретто просто восхитительно. Боже, как наверно интересно стоять на сцене перед публикой и петь такие дивные арии. В жизни актеров столько блеска и ...
Станислав слушал Басю с нарастающим недоверием. Не приведи господь, думал он, чтобы светлую голову его маленькой жены посетила мысль попробовать себя в роли театральной актрисы.
Следующий день Бася уши ему прожужжала о том, что снова хочет посетить театр. А еще, заискивающе смотрела в глаза и мягко намекнула, что замечательно было бы, если б у них появилось пианино.
- Ты с ума сошла? Мы скоро уедем. Я понимаю, что женщине необходимы многие вещи: шляпки, наряды, книги, пяльца и прочая ерунда, но пианино... Извини, но это чересчур. Мы не сможем его с собой взять, а выбрасывать деньги на ненужную вещь не вижу смысла.
Он просто таки кипел от женской дурости. Попроси она купить любой приятный пустяк, который легко можно положить в карман, или упаковать после в дорожный чемодан, он с радостью бы уступил ее уговорам, но пианино с собой не заберешь.
Бася весь день ходила надутая, ибо в душе она себя вообразила великой певицей, и для полного счастья не хватало только музыкального инструмента.
Вечером, засыпая, она подозрительно смотрела, как Станислав опять куда-то собирается и не приглашает ее с собой. Собственно, она сразу поняла, что он ходит играть в карты. Деньги у него не переводились, и с каждым разом ассигнаций прибавлялось. Он, не скупясь, давал ей купюры, чтобы она могла их тратит по своему усмотрению, а часть откладывал в ящик комода, который запирал на ключ. В любой момент Бася могла достать ключ из тайника и взять из толстой кипы бумажек столько, сколько нужно. Но она не хотела влезать в загашник, ибо понимала, что деньги пригодятся на черный день и для отъезда. Ей с лихвой хватало того, что выделал ей Станислав. Но ее беспокоил сам способ, которым муж решился раздобыть средства, и то, что в любой момент переменчивая фортуна могла отвернуться от мужа, и куш превратится в губительный проигрыш. Пока что ему неслыханно везло, но кто мог дать гарантию, что так будет всегда.
- Куда ты уходишь, - не выдержала она, приподнимаясь с подушки.
Станислав поправлял у небольшого, покрытого пятнами старости, зеркала, галстук. Он внимательно посмотрел на севшую в кровати в пеньюаре Басю. Подойдя к ней, он ласково поцеловал ее в висок:
- Есть несколько важных дел, которые необходимо сегодня вечером решить.
- Дела, всегда дела. Всегда слышу одно и то же, -взорвалась она. Копившаяся на протяжении нескольких недель подозрительность, ревность и затаённый страх выплеснулись наружу в потоке слов. - Я знаю, куда ты каждый вечер ходишь. Ты играешь в карты. Бог мой, неужели это так необходимо?! Ты совсем не думаешь обо мне. Пока ты сидишь за партией в покер, я схожу с ума от страха, что однажды ляжет не та карта, или у тебя не останется козырей. Или жулики, которыми кишат притоны, в которых ты бываешь, всадят тебе нож в спину. Остановись, Сташек! Я тебя умоляю. Остановись, пока ты на коне. Карты не довели до добра твоего отца, и я не верю, что они принесут и нам удачу. Я не хочу денег, добытых подобным путем. Они не честные.
Лицо мужа переменилось. В уголках губ появилась злая улыбка. Глаза, которыми он минуту назад смотрел на нее с непередаваемой нежностью, вдруг прищурились и заледенели.
- Не честные? А бывают ли, в принципе, честные деньги, моя милая? Ели я торчу за карточным столом до утра, то лишь потому, что как раз таки, думаю о тебе. Ты отдаешь отчет в том, что я не смог бы тебе купить все мелочи, которые ты любишь: одежду и книги, если бы не играл? Нет. Карты единственный легкий и быстрый путь заработать в моем случае, особенно если в игре понимаешь толк.
- И такой же быстрый путь разорится, -выдохнула Бася, глядя умоляюще в синие, горящие холодным светом, глаза Станислава.
- Как бы то ни было, у меня нет выбора, - равнодушно сказал Станислав. - Не существует такого места в Вильно, где я смог бы приди и устроится на приличную службу. Что я скажу? Прошу любить и жаловать: Станислав Яновский, дворянин и по совместительству, беглец от правосудия? Я даже театр посещал с опаской, потому что слишком многие знают меня в лицо. Притоны и кабаки, единственные места, где возможно играть без риска встретить знакомых отца и моих собственных приятелей.
- Не уходи, - твердила Бася.
Она вскочила с теплой кровати, и босиком подбежала к нему. Привстав на цыпочках, обвила руками шею Станислава, всей душой желая его удержать подле себя. Как часто после его возвращения домой, она чувствовала горьковатый запах табачного дыма, впитавшийся в его светлые волосы. От рубашек и костюма разило дешевыми духами, а глаза туманил не успевший выветрится алкоголь. Женщины и карты занимали его ум ночами, в то время как она, мучаясь от бессонницы, металась по подушке, не находя себе места от раздиравшей ее тревоги и ревности.
Станислав напрягся, укорачиваясь от ее поцелуев и ласк, которые якорем держали его, не позволяя ступить и шагу, и разжав на своей шее женские пальцы, оттолкнул Басю.
- Кажется, ты хотела пианино, моя дрога? Так не причитай напрасно. За все надо платить.
Он ушел, а Бася расплакалась. Наревевшись вдоволь, она пошла в каморку, в которой жила служанка и, растолкав спящую Сауле, попросила заварить себе чаю.
За окном стоял невыносимый холод, хотя по календарю недавно закончился октябрь. Тонкие стекла на окнах разрисовал витиеватыми завитками мороз. Жёлтые пятна горящих на улице газовых фонарей были единственными светочами, засеивающими студеный мрак, царивший в эту ночь. На небе не видно было ни звёзд, ни луны. Только темнота за завывание ветра в дымоходах.
Не надеясь уснуть, Бася села за стол и взяв лист бумаги, принялась писать письмо домой, в Мостовляны. Она ни единожды пробовала известить дядьку о своей жизни, но всякий раз находились поводы отложить нудное занятие до лучших времен. Совесть подсказывала, что дядька давно уже извелся об беспокойства, не зная, где она, и что с ней стало. Но непонятная сила до нынешнего вечера удерживала ее от покаянного признания. Чувствуя себя угнетенной, Бася поняла, что ей просто необходимо излить кому -то душу, пусть даже просто на бумаге. Она вспомнила добрые глаза пана Матэуша, его заботу и любовь, которыми он щедро одаривал маленькую сироту на протяжении многих лет, и быстро начала писать. Да, он поступил не красиво, желая выдать ее замуж без ее согласия. Но искренняя привязанность, жившая в сердце Баси к своему ближайшему родственнику и опекуну, тут же нашла для него тысячу оправданий. В большом городе, в пустой квартире, наполнившейся гудящей тишиной после ухода Станислава, ей захотелось снова очутится на хуторе, среди знакомых стен. Потереться щекой о лацкан пиджака дядьки, вдыхая щекочущий ноздри запах самосада. Чтобы он погладил ее по голове и важно покручивая светлый ус, спросил, как у нее дела. Все этого ей не доставало в Вильно.
Закончив писать за полночь, Бася запечатала письмо воском и положила его под матрац кровати, решив, что утром отправит Сауле снести его на почту.