Вечер в канун Сильвестрова дня Бася будет вспоминать еще не раз, мысленно воспроизводя разговоры и лица людей, с которыми ее нежданно свела судьба. Зачастую их значимость человек осознает только спустя время, годы и десятилетия, осмысливая каждое услышанное слово, сопоставляя жесты, взгляды и действия. За поволокой времени что-то теряется, но многие детали порой открываются в ином, каком-то пророческом свете.
В углу гостиной, за пианино, стояла ель в деревянной кадке. Ее принес утром Станислав, объяснив, что пани Гелена лет десять, как наряжает деревце по немецкому примеру. Бася и ранее слышала, что в богатых домах шляхты и магнатов, следуя английским и немецким традициям, устанавливают ели на рождественские праздники и Новый год. Безусловно, ей, проводившей Рождество и Колядки на хуторе дядьки, придерживающегося старых народных обычаев, ближе и роднее казался снопок ржи, но устав спорить со Станиславом, назвавшим символический сноп скирдой гнилой соломы и пережитком старосветчины, да еще помня о недавней ссоре из-за ее своевольного приглашения гостей, она не стала возражать. Ель, так ель. Пусть стоит себе, раз уж принес, тем более, что гостиная сразу же наполнилась запахом хвои и морозной свежестью зимнего леса. Сауле и Станислав украсили зеленые лапки пряниками, конфетами, бумажными гирляндами, и Бася признала в душе, что елочка выглядит довольно мило. Но предпочла промолчать из вредности, когда Сташек поинтересовался, нравится ли ей нарядное деревце.
После откровенного признания Станислава в том, что возможное дитя обернется для них обузой, Бася сникла и появление на пороге гостей более не радовало ее. Возбуждение от предвкушения праздника исчезло, и мысли ее всецело занимала новость, которую ей открыла Сауле. "Как же так! - сокрушалась она, - Как я ничего не смогла сама понять?! Ах, это все вина Сташека. Он слишком часто покидал меня, и я ни о чем другом не могла думать". Стоя в тесной прихожей возле распахнутых настежь входных дверей, в которые под звон колокольчика ввалилась занесенная снегом толпа, Бася в уме прикидывала, как давно у нее не случалось кровей, машинально протягивая руку то одному мужчине то, другому. Она настолько погрузилась в собственные размышления, что не сразу обратила внимание, что знакомые Станислава из числа мужчин, вместо того, чтобы касаться в поцелуе кончиков ее пальцев, просто пожимали ее ладонь. Вернуться к реальности Басю заставил высокий усатый господин в шинели инженерных войск, чересчур горячо потрясший ее за руку.
- Позвольте представиться. Николай Довнар-Залеский. Инженер.
Женщины, пришедшие в компании (а их оказалось три), тоже пожали руки Басе, отчего она совсем уж опешила. Пожалуй, единственным человеком среди собравшихся, проявившим галантность, являлся тот самый пан Калиновский. Он вежливо склонился над ее ручкой, произнеся какой-то неловкий комплимент ее внешнему виду, и попросил называть его просто Костусем или Константином, без всяких приставок "пан".
Покраснев от смущения, Бася согласно кивнула, взглянув на стоявшего подле нее Станислава. Тот и бровью не повел, невозмутимо здороваясь с товарищами. Видно, странности в поведении знакомцев ни сколько его не смущали.
Собралось в квартире восемь человек, включая Басю и Станислава. Четыре дамы и столько же молодых мужчин. Станислав изначально, еще до их появления, предупредил жену, дабы она не попала впросак, что родственных связей меж господами, приглашенными на праздничный ужин, не существует. Они не более чем хорошие приятели, включая и паненок.
Как передать словами ту атмосферу, когда в маленьком помещении собираются люди, которым есть о чем поговорить, но они боятся сболтнуть лишнее, поскольку в их обществе находится личность, чьи уши и голова, абсолютно не сведущи в их делах. Таковой являлась Бася. Она проявила себя радушной хозяйкой, поначалу стремившейся придать маленькому застолью налет непринужденности. Но то ли гости оказались не в духе в тот вечер, то ли она сама чего-то не понимала в человеческой натуре, только ослабить витавшую в воздухе натянутость ей не удавалось. Разглядывая из-под опущенных ресниц всех и каждого по отдельности, она пришла в выводу, что Сташек все же оказался прав - она поспешила с приглашением в дом незнакомых в сущности ей людей.
Калиновский на первый взгляд показался очень серьёзным молодым человеком. Он не обладал мужественной красотой Станислава, но при том, не смотря на невысокий рост, тяжелую, выпирающую вперед челюсть и слегка косящие глаза, выглядел весьма внушительно. Говорил он мало, и по какой-то причине часто поглядывал в сторону хозяина застолья, словно ему не терпелось поведать тому очень важный секрет, не предназначенный для ушей остальных. Справа от Калиновского устроился на шатком стуле его друг Феликс Рожанский, симпатичный малый, но очень молчаливый; слева сидел здоровяк Довнар-Залесский, пожавший недавно до хруста Басины пальцы. Подле Станислава расположилась приятного вида брюнетка лет двадцати, панна Мария Ямант в компании двух приятельниц-однолеток - Софии Зборовской и Леокадии Шелен.
По большей части гости отмалчивались, и в комнате звучал лишь Басин голосок да звон приборов о фарфоровые тарелки. Даже Станислав не делал попытки поддержать беседу. Он только скептично приподнимал бровь, обращая взгляд в сторону жены, точно говоря: "Я тебя предупреждал, что они не те, с кем можно чаи распивать и мазурку танцевать. Ты не прислушалась к моему мнению, вот и получай".
Устав ждать хоть маломальского отклика от мрачной компании, Бася встала из-за стола и предложила тянуть сено. Стрелки настенных часов приближались к двенадцати ночи, а значит, в силу вступал Новый год. На маленьком столике, вынесенном из спальни, лежал пучок сухой осоки, прикрытый скатертью. Обычно подобная забава, заменявшая фанты в сельских хатах и на хуторах бедной шляхты, развлекала детей, которым после дарили подарки. Стремясь расшевелить усевшихся на стульях, как истуканы, молодых людей, Бася махнула рукой на этикет, и буквально каждого принялась вытаскивать из-за стола.
- Панове, что же вы, как неживые, - задорно щебетала она, хотя, видит бог, подобное напускное веселье давалось ей через силу.
Постепенно, шаг за шагом, слово за слово, и вот уже на губах проступили первые улыбки, лица смягчились под жизнерадостным напором очаровательной хозяйки. Смущение и напряженность улетучились, сменяясь оживлением. В сущности, они все были так молоды, что не могли не проникнуться атмосферой праздника. Старший по возрасту среди компании оказался Довнар-Залесский, которому было около тридцати. Остальным не более двадцати пяти. Суета у столика с сухой травой и выпитое недавно за столом вино сыграли свою роль. Молодежь наперебой принялась тянуть тонкие былинки из-под скатерти, тут же хвастаясь своей добычей. Глаза у всех блестели, а лица раскраснелись от возбуждения.
Самую длинную травинку вытянул Рожанский. Под дружный смех и аплодисменты смущенно краснеющему юноше велели исполнить песню. Сев за пианино, он заиграл мелодию "Варшавянки". Поддавшись патриотическому порыву, гости подхватили мотив, и в один голос запели. После наступил черед Баси. Ей досталась еще одна длинная осока, немногим короче той, что была у Рожанского.
- Песню, - потребовал Станислав. За весь вечер он впервые улыбнулся гостям.
- Как?! Еще одну? - воскликнул кто-то из гостей.
- Знаете ли, у моей жены прекрасный голос.
Не дожидаясь, пока его кто-нибудь опередит, он сел за инструмент, совсем, как в тот вечер в Мостовлянах, ожидая от Баси решения, какую песню она выберет.
- Что исполнит наша хозяйка? - поинтересовалась панна Шелен.
- Романс на слова Лермонтова, - ответила Бася, глядя в глаза Станислава.
Несколько человек переглянулось меж собой. Очевидно, в их компании не слишком почитали русскую поэзию, впрочем, как и русских в принципе. Станислав знал об этом, но подначиваемый желанием досадить Калиновскому и его товарищам, с энтузиазмом поддержал идею Баси. Впрочем, никто и не думал возражать. Девушки расселись по своим местам за столом; мужчины остались стоять или же пристроились на подоконнике, а Феликс Рожанский подошёл к пианино, чтобы переворачивать страницы партитуры.
Никогда прежде Бася ни пела настолько хорошо, как в тот вечер. Голос звучал то громко, то замирал до шепота в переливах мелодии, и люди замерли, прислушиваясь к малейшим пассажам ее душевного исполнения, задумались.
За окнами падал снег, а в комнате, наполненной тенями, лилась грустная мелодия. Пахло елью, воск свечей в канделябрах оплывал, как слезы, капая на белую скатерть...
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?
Глядя на замершие, одухотворенные лица молодых людей, слушавших ее голос, на их напряженные позы, Бася не могла знать, что каждого из них, еще немного, и коснется дыхание страшных перемен. Одни падут под безжалостным серпом судьбы, а другие не скоро увидят свет надежды. Усатый великан Довнар-Залесский, инженер-путеец, который украдкой вытирал скупую слезу, растроганный виртуозным исполнением печального романса, всего через год погибнет. Его зарубят казаки на опушке леса у маленькой деревеньки, и тело пролежит до лета, пока его не найдут случайно местные крестьянки, пришедшие в лес за грибами. Мать и отец долго будут оплакивать единственного сына, привезя хоронить его кости в маленьком гробу.
Феликс Рожанский, талантливый поэт, напишет песни для повстанцев. Спустя полтора года, он едва сумеет скрыться от преследования полиции в Кракове, эмигрирует в Париж, где проживет долгую жизнь, тоскуя о родине. Его мемуары послужат богатым источником сведений для историков о ходе восстания в Гродненской губернии.
Леокадия Шелен - панна Лёдзя - повесится в своей квартире в Вильно, не вынеся разочарования, постигшего ее после подавления восстания, а Зося Зборовская, благополучно пережив тяжелые времена, примкнет к рядам "народников". Ее арестуют и после года заключения в остроге, отправят на пожизненное поселение в Иркутск, где она начнет обучить грамоте крестьянских детей; выйдет замуж за такого же, как и сама, политического ссыльного. Только ее внуки, после революции 1917 года вернутся смогут вернуться на историческую родину.
Приятная и милая девушка, Мария Ямонт, образованная умница, знающая несколько иностранных языков, дочь надворного советника Юзефа Ямонта, сидевшая в тот вечер возле Калиновского, чью ладонь он нежно сжимал в своей ладони, обмениваясь с нею нежными взглядами, примет активное участие в восстании. Ее имя оставит свой след в истории благодаря любви нареченного, ее Костуся, которому она была обещана, и которого продолжит любить до последнего вздоха. Она еще не может знать, что через два года ее саму и всю ее семью - отца, мать и троих братьев - ждет ссылка в Тобольск; что вернуться в родные края из Сибири она сможет только спустя десять лет, не молодой и больной женщиной.
Самого Винцента-Константина Калиновского ждет виселица на площади Вильно. Он предпочтёт оставаться в городе до конца, руководя ходом восстания, хотя, наверное, мог бы и сбежать, как поступят некоторые из его соратников. Уже на краю, в каземате, он напишет Марии прощальные строки: "Марыська, черноброва, голубка моя...", как признание в вечной любви, как последнее "прости", и знаменитое "Пiсьмо з-пад шыбенiцы"...
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея
Темный дуб склонялся и шумел.
- Панове, с Новым годом!
Вдалеке на улице раздался треск и свист. В окна гостиной, освещенной свечами и керосиновой лампой, ворвались сполохи сияния. Женщины испуганно взвизгнули, но Калиновский поспешил их успокоить, объяснив с улыбкой:
- Панны, сохраняйте спокойствие. На Замковой горя по приказу губернатора в честь наступления Нового года и Колядок устроили иллюминацию. Дамы, это всего лишь праздничный феейерверк.
Они долго стояли у окон, любуясь красочным зрелищем огня, взмывавшего над верхушками заснеженных старых лип, разбрасывавшего на много саженей вокруг горящие искры. В красные и оранжевые тона окрасилась башня Гедимина, над которой реял флаг с двуглавым орлом, четко различимый в свете фейерверка.
Рожанский сказал несколько слов на ухо панне Зосе, и та, оторвав взгляд от завораживающей картины за окнами квартиры, заявила с хитрой улыбкой на пухлых устах:
- Пани Барбара, что за Коляды без гадания!? Оставим мужчин с их скудным воображение обсуждать неинтересные для женского ума темы, а сами переключимся на куда более веселый досуг. Не хотите ли погадать, пани Бася?!
Бася, прильнувшая к плечу Станислава, обернулась и с удивлением взглянула на панну Зборовскую.
- Я, признаться, не верю в подобную чепуху. Слушать, в какой стороне собаки лают, или лапти кидать через плечо, или кол валять, не хочется. Снегопад за окном. Видите, снег так и валит. К тому же, подобное занятие больше подходит девицам незамужним, как вы, панна Зося или панна Мария.
- Так ведь никто лаптями кидаться не собирается, - вкрадчиво объясняла Леокадия Шелен, мягко беря юную хозяйку дома под руку и увлекая ее на другой конец комнаты, - и в зеркале суженого выглядывать тоже не будем. Зося имела ввиду гадание на картах. Так ведь, Зосенька?!
- Так и есть.
Гостьи во все тяжкие пустились ее уговаривать, и невольно у Баси закралось подозрение, что они хотят ее отвлечь от разговора меж мужчинами, все еще стоящими у окна и тихими голосами обсуждающими нечто важное. Она напрягла слух, но ничего разобрать не смогла, слишком далеко ее увели от окон. И хоть любопытство не давало покоя, постепенно ее заговорили, втянув в странное действо под названием "гадание на картах Таро".
Девушки проворно освободили столик от остатков осоки, поставили на него канделябр со свечами, и расселись кружком. Панна Шелен достала из бархатного кошеля увесистую стопку больших, размером с женскую ладонь, карт с нарисованными на них чудными картинками.
- Ну-с, приступим! Кто хочет быть первой?
- А вы в самом деле умеете гадать? - с сомнением поинтересовалась Бася, глядя, как ловко пальчики девушки тасуют карты в колоде.
- Еще бы. Это наша местная Кассандра, - сказала насмешливо Мария. - Лёдзя и гадать умеет, и по руке читать может, и в лицах видит то, что от других спрятано. Только не всегда соглашается приоткрыть завесу будущего. Видите, нам сегодня повезло. Она в настроении, и смело можно пользоваться ее добротой. Вы первая, пани Барбара.
-Я!?
- Вы хозяйка, вам и начинать, - сказала Леокадия. - На что гадать желаете? На любовь?
- У меня уже есть любовь.
- Тогда на деньги, богатство? Хотите узнать прошлое и настоящее?
- Свое прошлое я и без карт знаю. Да и настоящее яснее-ясного. Что в том интересного?!
- Может будущее вам поведать? Хотя я не люблю это делать. Знаете, можно ведь и судьбу сглазить, заглядывая наперед. Там уже давно все написано, - Леокадия подняла глаза к потолку. - Не стоит читать в книге жизни, забегая на много страниц вперед, ибо знание не всегда приносит удовлетворение.
- А вы себе гадаете?
- Нет, никогда. Меньше знаю - лучше сплю. Так что ж вы решили?
- Гадайте на будущее. Право, любопытно узнать, что вы там нафантазируете.
Леокадия резко подалась навстречу к Басе и схватила ее за руку, впиваясь пальцами в нежную кожу ладони.
- Я никогда не сочиняю, поверьте. Вижу только то, что показывают карты.
- Bien, bien. Je vous crois (Хорошо, хорошо. Я вам верою - фр.).
- Ну же, начинайте. Мне не терпится послушать, что предрекают карты пани Барбаре, - встряла в диалог Зося Зборовская.
Лёдзя еще раз перемешала колоду и подала ее на вытянутой руке Басе.
- Тасуйте теперь вы, пани Барбара.
Бася выполнила указание, и тотчас вопросительно взглянула на панну Шелен.
- Левой рукой, не раздумывая, снимите от себя столько карт, сколько захочется взять.
С внутренним трепетом Бася сняла треть колоды.
-А теперь подложите их под низ оставшихся.
Сделав, как ее просили, Бася и другие девушки с нетерпением принялась ждать, что скажет Лёдзя далее. Они вытянули шеи, пристально наблюдая, как их приятельница выкладывает одну за другой крестообразно карты на скатерти. По горизонтали, а затем и по вертикали ложились картинки со смешными фигурками. Иногда на них мелькали отнюдь не безобидные, зловещие изображения. Лицо доморощенной гадалки выглядело сосредоточенным и крайне серьезным. Когда последняя карта легла на стол, Бася от нетерпения закусила краешек нижней губы. В глазах паны Ямонт играли смешинки, а Зося, упершаяся локтями в столешницу, потирала ладони от предвкушения Лёдзиного "пророчества".
- У вас, пани Барбара, интересный расклад, - произнесла грудным голосом, как и положено "настоящей" гадалке, панна Шелен. - Ваша карта - Дама Жезлов.
Она постучала пальцем по рисунку нарядной женщины в парике Екатерининской эпохи.
- Вы страстная натура. Принадлежность к стихии огня делает вас порывистым человеком, открытым всему новому. Рядом с Дамой легли три Короля. Это главные мужчины вашей жизни.
- Целых три? - прыснула со смеху Зося, - Везет же некоторым. Мне бы хоть одного найти.
Лёдзя посмотрела на нее осуждающе, и девушка насмешливо поджала губы.
- Отчего же так много?! - не без иронии поинтересовалась Бася. Она уже начинала "верить" в столь многообещающее будущее.
- Почему? Не знаю. Это ваша судьба, не моя. Так карты говорят. Видите? Кубок, Жезл и Меч. Но Жезл ушел вниз. Возле него карта Смерти. Эта старший Аркан, предвещающий неизбежный, естественный уход.
- Он умрет?
-Не обязательно. Уход означает не столько смерть, сколько перелом в жизни. Но однозначно - он с вами не останется.
- И что же, его нельзя никак вернуть? - лицо Баси вытянулось, приняв разочарованное выражение. Она внимательно смотрела на карту с нарисованным на ней скелетом и косой на плече. Классическое изображение Костлявой.
- Нельзя, - отрезала Лёдзя. - Вот, смотрите сами, он выпал в ноги. Все. Его нет.
- Кто же это?
- Откуда мне ведомо? Вы сами скоро узнаете, кто этот Король Жезлов. Возможно, однажды вы что-то сможете исправить, потому что Влюбленные и Звезда легли рядом. Вам предстоит выбор, и от него зависит, останется ли у вас надежда на воссоединение. Второй Король тоже уйдет. Рядом с ним Десятка Мечей.
- О, я знаю, что она означает, - воскликнула все та же Зося. Рука Марии, спокойно сидевшей за столом, предостерегающе легла на плечо подруги, но девушка успела со знающим видом выпалить. - Смерть. Этот уж точно отправится к Абраму на пиво.
- Да, это правда, - подтвердила панна Шелен слова Зоси, задумчиво глядя на скрещенные Мечи. - Она несет в себе переживания и насильственный разрыв отношений. Еще я вижу зарождение новой жизни. Панна Бася, у вас вскоре появится дитя. Берегите его, ибо одному ему не выстоять в этой жизни. Луна уже накрыла его, рядом маячит Башня и Сила.
Бася нахмурилась, сердце, стучавшее до того размеренно, сбилось с ритма, пропустив удар.
- Ничего не поняла из того, что вы мне наговорили. Бред какой-то, - воскликнула она, и поддавшись сиюминутному порыву, перемешала на столе разложенные карты. - Луна, Башня, Влюбленные... Это не более, чем рисунки на картоне.
- Влюбленные означают Выбор. Вам предстоит вскоре принять трудное решение. И от того, что вы выберете, будет зависеть ваша дальнейшая судьба и судьба вашего малыша.
- Я ни одному слову не верю. У меня есть муж, которого я люблю больше жизни, а вы мне твердите про каких-то трех Королей.
- Так любовь зачастую и толкает нас делать выбор. Жаль, что вы мне не верите. Вы сами своей рукой запустили механизм, который приведет к необратимым последствиям.
- Вздор, - упрямо покачала головой Бася, начиная сердится. - Я все равно не верю в гадание. Не верю ни единому вашему слову.
- Не верите даже в то, что у вас будет ребенок? - глаза Леокадии блестели, как угли, в свете горящих свечей.
Бася замерла с открытым ртом, ибо на сей раз она не могла утверждать, что не верит. Может все, что несла за столом девица и показалось ей смешным и невозможным, но как она могла столь уверенно утверждать о ее малыше? Откуда она узнала? Ведь Бася сама лишь пару часов, как прозрела, благодаря Сауле. О, наверняка ей служака нашептала на ушко. Вот, маленькая мерзавка. Она ей покажет, куда Макар гусей не гонял!
- Хватит, - раздался голос Марии, - Ты уже достаточно наговорила бреда, чтобы напугать несчастную по потери сознания. Довольно с нас шуток, Лёдзя.
Панна Шелен выпрямилась на стуле, и с равнодушным видом стала собирать перемешанные на столике карты.
- Кто сказал, что это шутка? Моя милая Марыся - это жизни и судьба. Возможно, не слишком приятная, но от нее не убежишь. Пана Бася хотела ее узнать - вот и узнала. Ей не понравилось. По этой причине я никогда не гадаю для себя, да и вам, панны, не советую.
Сколь не храбрилась Бася в душе, сколь ни старалась держаться невозмутимо, однако слова Лёдзи произвели на нее пугающий эффект. В висках стучало, а сердце, казалось, так и выпрыгнет из груди. Она подошла к большому столу и налила себе в бокал холодной воды из графина. Пока пила, увидела что мужчины, столпившиеся у окна, разглядывают какой-то листок, напоминающий газету. Тихонько, придерживая руками юбки, чтобы они не шуршали, волочась по полу, она на цыпочках подошла к Рожанскому, стоявшему, как и остальные, спиной развлекающимся гаданием девушка, и заглянула через его плечо. Простая газета, к тому же маленькая, всего на один лист. Она не читала газеты, считая их нудными, ведь нужные новости всегда можно, если необходимо, узнать от людей. Бася не придала бы значения и этому жалкому, помятому листку, если бы не заголовок, напечатанный латиницей на мужицком говоре. "Мужицкая правда".
Мужчины обернулись. Феликс Рожанский, державший газетный листок в своих руках, сложил его пополам и спрятал во внутреннем кармане сюртука.
- Прошу к столу, - тотчас нашлась Бася, мило улыбаясь.
Калиновский пристально глядел ей в глаза, словно силился понять, что жена Яновского успела услышать из их разговора, и что она видела. Но черные глаза красавицы хранили наивность и чистоту, как у младенца. Откашлявшись, он сказал:
- Боюсь, уже слишком поздно, пани Барбара. Пора и честь знать. Мы очень благодарны вам за гостеприимство и столь прекрасный вечер, но больше не будем злоупотреблять вашей добротой. Пора расходится по домам.
- В самом деле - засиделись, - смущенно пробормотал с высоты своего роста Довнар-Залесский. Он шагнул вперед и нежно взяв в свои большие руки маленькие пальчики Баси, с жаром потряс их.
Проводив последнего гостя, Бася спросила у Станислава, который устало опустился на стул в гостиной, чтобы перевести дух:
- Кем же все таки являются люди, которые сегодня пришли в наш дом?
Под завесой темных ресниц на нее глядели синие глаза, полные горечи и грусти.
- Они те, кто хотят улучшить мир, только не знают, как правильно это сделать.
- Что ты имеешь ввиду? - насторожилась Бася.
Станислав тяжко вздохнул. Ему до чертиков надоела таинственность и игра в молчанку с собственной женой. Почему-то именно сегодня, в начале нового года жизни, ему не хотелось больше врать, отмалчиваться и притворяться. Хотелось искренности и полного доверия между ним и Басей. "Ну и чихать я хотел на их конспирацию. Все равно мы больше здесь не задержимся, и не увидим никого из этих идеалистов. Так почему же мне не сказать ей правду?!" - подумал он.
- Они заговорщики, -медленно растягивая слова, пояснил он, - Ты наверняка знаешь, что ходят слухи о возросшем недовольстве среди шляхты и интеллигенции. Одни хотят вернуть прежний мир. Польское королевство. Другие мечтают о лучшей жизни для крестьян и прочей бедноты. Холопы после земельной реформы тоже грезят о переменах. Вместе же они жаждут взять в руки оружие, изгнать из наших земель русских чиновников, губернаторов, наместника и вернуть независимость Польши.
- Ты с ними?
Лицо Баси потемнело. Она присела на соседний стул и впилась глазами в спокойное лицо мужа в поисках ответа.
- Да, пока я остаюсь в Вильно.
- Тогда нам нужно скорее уехать, - твердо заявила она. Знай она раньше о том, что Станислав замешан в опасных связях с людьми, ходящими каждый день по острию ножа, она не стала бы ни минуты медлить. Не стала бы цепляться за вещи и квартиру, отринув их тотчас, потому что важнее жизни Станислава для нее не существовало ничего на свете. - Давно ли ты с ними знаком?
- Достаточно давно. Заговор не рождается спонтанно на пустом месте. Его готовят очень тщательно, не год, и не два. Я знал об их замыслах еще тогда, когда бывал в Париже. Именно во французской столице, где полно польских эмигрантов, засевших после предыдущих неудачных попыток что либо изменить в истории родного края, родился новый проект. Посещая то один салон, то другой, я часто встречал в обществе польской знати лица людей, которые не переставали говорить о свободе Польши. Не скажу, что я горячий патриот своего отечества и потому увлекся их идеями и планами. Нет. Мне просто было чертовски скучно. Я пил, посещал дорогие рестораны, заводил интрижки с актрисами Гранд Опера, но вскоре мне и это приелось. Надоели переезды, балы и худые, носатые француженки. Я искал чего-то нового и интересного. Душа хотела острых ощущений, чтобы разогнать застоявшуюся в жилах кровь. Беседы с графом Анджеем Замойским, с которым я свел знакомство в доме одной польской аристократки, и которого к тому времени Александр Второй милостиво выдворил за границы своей империи и закрыл его Сельскохозяйственное общество, показались мне заманчивыми. Он настолько пылко высказывался о возможности возврата для Польши независимости, что я невольно поддался на его уговоры и несколько раз по его просьбе перевозил через границу запрещенную корреспонденцию. Мне казалось подобное занятие веселым приключение. Своего рода игрой в шпиона. Да, Бася, я играл, в то время, как для таких людей, как Калиновский и Рожанский, все намного серьезнее. Они не дурачатся, для них идея о свободе и независимости дороже жизни.
- А потом?
- Потом я вернулся по требованию отца в Мостовляны, и подумал, что с меня довольно игр и заговоров, - Станислав на долю секунду замолчал, вспоминая позапрошлую весну. Его лицо смягчилось, а на губах появилась тень легкой улыбки. - Напившись до чертиков, я скакал на лошади по местным полям и огородам. Судьба занесла моего коня, ибо сам я к тому моменту не очень понимал, что делаю, и где нахожусь, в палисадник жены нашего управляющего Бжезинского. Пока лошадь паслась на клумбе с голландскими тюльпанами, я увидел в окне темноволосую девушку. В сумерках ее лицо мне показалось бледным, как у утопленницы или призрака, а глаза - бездонными, как омуты. Она смеялась надо мной и моей лошадью, и честное слово, я думал, что воображение сыграло со мной злую шутку, ибо стоило мне отвернуться на минуту - и она исчезла. Я долго ждал, что она опять появится в окне, расхаживал возле стен дома, но так и не увидел ее больше в тот вечер. А на утро, проспавшись и отрезвев, я решил, что мне приснилось и окно, и темноволосая незнакомка.
- Зато ты помнил о разоренной клумбе.
- О, мне напомнили! Пан Матэуш поутру пожаловался папеньке, а тот не преминул за завтраком упрекнуть меня в недостойном поведении. К тому же Матиевский, глас моей совести, не переставал тыкать испорченной клумбой. Если бы я и хотел забыть, мне просто не дали бы это сделать.
- И ты прислал корзинку с тюльпанами из оранжереи пани Гелены в качестве компенсации за причиненный ущерб. Я помню, Сташек, что земля не успела просохнуть на корнях, а листья оказались примяты. Какое неуважение!
- Я не садовник, чтобы отряхивать грязь с корешков, - возмущенно фыркнул Станислав.
- Наверно, тебе влетело от пани Гелены?
- Еще бы! Матушка злилась несколько дней. Я лишил ее редких и дорогостоящих сортов, которые она специально выписывала из Амстердама. Как бы то ни было, но в то же самое утро, на пыльной дороге, в разгар солнцепёка, я повстречал свое видение во плоти: в селянской одежде, в широкополой соломенной шляпе, с книгой в руках. Она была живой и настоящей, и выглядела еще красивее, чем в моих туманных воспоминаниях. Мне очень захотелось ее поцеловать.
- И ты принял девушку на дороге за селянку, - улыбнулась Бася.
- Нет. Может в первые минуты меня и ввел в заблуждение ее колоритный наряд, но стоило мне взглянуть на ухоженные руки, на манеру держаться, как я сразу догадался, что передо мной настоящая панна, - улыбнулся в ответ жене Станислав.
Бася шутливо погрозила ему пальцем.
- Ясновельможный пан, вы целуете всех встречных девиц на дороге?
- Только тех, что украли мое сердце.
- Да, и поэтому вы, ясновельможный, погнались за бедной напуганной незнакомкой по лугу, по болоту, через крапиву и лопухи к реке! Видно, вам очень хотелось ее поцеловать! Хорошо, что она толкнула того самоуверенного наглеца в воду. Она ни сколько не раскаивается в содеянном.
- А хотел поговорить, протянуть руку помощи, но, увы, вместо благодарности получил холодную ванну в мутной реке и комок грязи в лицо. Merci, madame! Женское коварство не имеет предела.
- И по той причине пан обдал несчастную презрением, когда она впервые появилась в доме его родителей, - приподняла брови Бася, как бы утверждая, что все помнит.
- Вовсе нет. К моменту раута я уже не злился, - глаза Станислава искрились от смеха. - Панна повела себя не слишком приветливо, смотрела на меня, как на букашку, недостойную ее внимания. Я расстроился и слегка перегнул палку.
- Нечего себе, перегнул палку, - возмущённо воскликнула Бася, - Панна боялась, что ясновельможный расскажет друзьям и знакомым о ее похождениях, от того и показалась не слишком любезной.
Станислав опять умолк, и после недолгих раздумий, с внезапным ожесточением сказал:
- Когда я узнал, что ты собираешься венчаться с другим, незнакомым мне человеком, я едва с ума не сошел. Ты обещала ждать, обещала быть моей, и я верил, что так и будет продолжаться. Черт возьми, Бася, я действительно очень верил в твою любовь. Мысли, что однажды я смогу вернуться, и ты будешь меня ждать на хуторе, спасали меня в минуты уныния, когда хотелось выть от тоски. Но потом мне передали весть, что скоро свадьба и моя Бася станет женой другого. Ты не представляешь, что я почувствовал в момент, когда читал коротенькую записку из Мостовлян. Если на свете существует ад, то в те бесконечные минуты его врата разверзлись для меня.
- Кто сообщил о свадьбе? - поникшим голосом спросила она, опустив виноватые глаза на переплетенные в меж собой пальцы рук. - Это был пан Кшиштофф?
- Кшиштофф?! - удивился Станислав, - Я не слышал о нем ничего с тех пор, как уехал. Записку передал отец Калиновского, с которым сын поддерживает переписку. Только благодаря помощи мало знакомого мне человека, я успел вовремя вернуться за той, которую считал своей.
- Что случилось бы, если бы ты опоздал?
Глаза Станислава мрачно сверкнули. Он старался никогда не думать о подобной возможности, ибо и предположить не мог, как бы повел себя, если бы потерял любимую женщину, в чем честно и признался:
- Не знаю.
- Хорошо, что ты приехал. Мне дали настойки дурмана, чтобы усмирить и притупить чувства. От того я и был сама не своя. Твое появление в платке и шляпе, в компании вооруженных личностей самого мрачного вида, наверно, до смерти напугало гостей и тетку Эльжбету.
- Да уж. Старая метелка чуть не ослепла, настолько придирчиво осматривала меня, когда мы уезжали. Как только не захлебнулась собственной желчью.
- Не надо так о ней говорить. - вступилась за родню Бася. - Пусть по своему, вопреки моим желаниям, но они с дядькой в те дни желали мне лучшей доли. Конечно, богатство жениха тоже манило. Всем известно, как пани Бжезинская любит деньги.
Они весело рассмеялись. Когда умолкли последние звуки смеха, Бася коснулась пальцами сложенных на коленях рук Станислава и осторожно спросила:
- Как случилось, что ты опять связался с заговорщиками?
Растянув узел шелкового галстука и повесив его на спинку стула, Станислав принялся рассказывать.
- После бегства из Мостовлян я очутился один на улицах Вильно. Просить помощи у знакомых родителей, родственников или своих приятелей, которых у меня было не много, не имело смысла. Рано или поздно, кто-нибудь из них проговорился бы и меня нашли. Вот тогда я и обратился за помощью к одному человеку, которому должен был передать письмо от Замойского. Он помог мне сделать новые документы, но взамен попросил оказать ряд услуг. Стоит ли говорить, что бесплатный сыр бывает в мышеловке?!
- Это для них ты перевозил те ящики с Лешеком и остальными контрабандистами?
Станислав утвердительно кивнул.
-Что в них лежало?
- Неужели ты не догадалась? О, святая простата. В ящиках находилось оружие. Карабины и сабли. Порох.
- О, Матка Боска!
Бася в ужасе зажала рот ладонью, ощутив внезапный наплыв страха и острое чувство собственной вины, что однажды явилась причиной, сподвигшей мужа на разрушительные изменения в его жизни, о чем и не преминула ему сказать.
- Прекрати вспоминать былое, - сурово заявил он. - Виноват во всем мерзавец Рокотов, и я сам. Мне не следовало слушать уговоры Михала и остальных шляхтичей, подтолкнувших растерянного дурня к бегству. Нужно было остаться и принять судьбу, какой бы она не оказалась. Все лучше, чем век скрываться и жить с оглядкой, что однажды меня упекут в острог. Рокотов после дуэли, если выжил, наверное, давно уже служит и может случиться, его в чине повысили. А я!?...
Бася прикусила язычок, сдерживая рвущееся с губ признание. Сказать или промолчать о встрече с жандармом?! Вспомнив народную мудрость, гласившую, что мужу жена только до колена ножку должна выставлять, она так и не нашла в себе сил признаться. С той встречи в магазинчике часов минули недели, никто не потревожил их покой, и стоило ли ныне ворошить прошлое, воскрешать призраки ради простого признания. Пусть быльем порастет и исчезнет из памяти.
- Ты - это ты! - медленно произнесла Бася. Поднявшись со стула, она зашла к Станиславу сзади и обвила его руками за шею, тесно прижавшись щекой в его щеке. - И я тебя люблю.
В ту новогоднюю ночь, после ухода гостей, они долго лежали без сна, прильнув друг к другу, прислушиваясь к шумам, доносившимся с улицы, наблюдая, как по стенам спальни скользят неясные тени. Снегопад прекратился, и в комнату через окна сочился голубоватый свет от белого покрова, устилавшего улицы и дома погруженного в праздничное безумие города.
- Ну, вот и еще один год ушел в прошлое,- задумчиво говорил Станислав.
- Он не слишком-то оказался счастливым, - ответила Бася. - Столько переживаний и тревог он принес, что я не могу не радовать его уходу.
- Каким бы он ни был, но благодаря ему мы снова оказались вместе. Поэтому не стоит жаловаться, что он не задался. Кто знает, возможно, год, пришедший ему на смену, тоже выпадет не сладким. Давай уедем как можно скорее, подальше отсюда.
- Мы же и так собирались. Только куда, что нас ждет вдали от родины?
-А куда бы ты хотела отправиться?
Бася отрешенно смотрела в окно. Там, за стеклом, она видела не серебристо-синюю виленскую ночь, а совсем иные места, о которых грезила, будучи девочкой, зачитываясь романами о путешествиях по дальним странам.
- Мне хочется поехать туда, где нас никто не знает, и людям безразлично, что я нищая сирота, а ты родовитый шляхтич. Где всегда тепло и светит солнце. И чтобы в тех краях не было осенних туманов и затяжных дождей. Я мечтаю увидеть море, голубое и бескрайнее. Такое, о котором я читала в книгах и выдела на картинах. И еще я хочу свой собственный маленький домик на берегу красивой бухты с садом и цветочной клумбой, усаженной розами. Такими же в точности, какие цвели в оранжерее у твоей матери.
-И горы. И корабли, - дополнил Басе ее слова Станислав, тихо улыбаясь в полумраке, - Я знаю твои мечты, моя милая. Во Франции, на берегу Средиземного моря мы купим дом, и ты обязательно посадишь возле него розы, столько, сколько тебе захочется. А я посажу маленький сад. В нем непременно будет расти груша, наподобие той, что осталась в саду пана Матэуша. И на ней я тоже вырежу наши имена. На память для детей, когда они у нас появятся.
- Они будут есть груши и вспоминать о нас, - рассмеялась Бася.
- Именно, - подтвердил ее слова Станислав, но голос его звучал очень серьезно. - Сегодня ты была очень красивая, Бася. Тебе настолько шло бархатное платье и прическа, что впервые за время нашего знакомства я почувствовал глубокое сожаление, что не могу ввести тебя за руку в Белую залу фольварка и представить собравшимся гостям, как свою жену и хозяйку. Я привык видеть перед собой маленькую девочку, свою любимую вилию, которую воспринимал в большей степени как большого ребенка, нежели взрослую женщину. Но вечером я понял, что ты больше не дитя. У тебя прекрасные манеры, ты умна, обладаешь хорошей фигурой и тебе нужны красивые платья, большой дом и слуги. Ты рождена, чтобы блистать в обществе. Эти ножки должны скользить по натертому до блеска паркету бальной залы в туре вальса, сменяя одного кавалера за другим; чтобы уши твои слушали комплименты поклонников, а женщины провожали тебя завистливыми взглядами. - Станислав поднес Басины пальцы к губам и нежно принялся их целовать. - Я не хочу, что бы эти миниатюрные руки месили тесто и мыли горшки. Они созданы для того, чтобы их украшали самые дорогие и изысканные кольца и браслеты. Ты заслуживаешь все это этого, любовь моя. А я пока ничего не могу тебе предложить.
- Мне достаточно знать, что ты меня любишь, Сташек, - шепнула Бася, проведя пальцами по мягким волнистым волосам мужа. Она очень любила его волосы. Любила его глаза, их глубокий синий цвет на солнце, меняющийся до серой дымки в зависимости от его настроения; любила правильный овал лица и прямой выразительный нос; ей нравился контраст светлых волос и темных бровей и ресниц; и даже две морщинки горечи в уголках его рта она обожала до безумия. Она любила его всего, хорошего и плохого. Почему? Она и сама не знала. Ведь любят ни за какие-то заслуги, а просто потому, что этого хочет сердце.
Тень улыбки скользнула по губам Станислава. Как же ему хотелось дать ей то, о чем сейчас говорил, все, что она заслуживала не по праву рождения, а благодаря своей душе, уму и красоте.
- Мы уедем, и начнем заново жизнь, - звучал его голос в ночи. - Возможно, если не срастётся во Франции, нам даже придется пересечь океан.
Бася затаила дыхание.
- Океан? - переспросила она.
- Ты хотела бы поехать в Северную Америку? Или в Аргентину или Перу. Некоторые из поляков так и поступают. Страны за океаном по европейским меркам очень молоды, в них открываются неограниченные возможности для тех, кто крепок духом, силен и не лишен ума. Может статься, мы отправимся туда. На Юге сейчас идет война, но рано или поздно она закончится, и мы сумеем устроиться в каком-нибудь из штатов. Заведем ферму или купим по дешевке плантацию у разорившихся южан. Что ты об этом думаешь?
Бася понимала, что размышления Станислав, не более чем розовые мечты, но, боже мой, они выглядели настолько прекрасными и заманчивыми. Хотелось верить, что будущее смилостивится над ними и вместе они преодолеют самые невероятные трудности. Ведь они были так молоды, уверены в себе и не лишены авантюрной жилки. Что, если и вправду рискнуть и поехать за океан в поисках новой жизни? Конечно, никто их не ждет там с распростертыми объятиями, чтобы открыть перед парой иностранцев необозримые горизонты и постелить к их ногам богатства мира. Но ведь они и здесь не очень-то нужны. Кроме дядьки никто не обеспокоится о судьбе сироты, а родные Станислава, верно и думать о нем забыли.
- Я поеду туда, Сташек, куда ты меня позовешь. Хоть на край света.
- Я очень тебя люблю, Басенька. Пожалуйста, никогда об этом не забывай.
- Я всегда буду помнить.
Станислав мягко взял лицо Баси в ладони и осторожно его поцеловал. Он был, как никогда прежде нежен с ней, движения его рук повторяли изгибы ее тела. В сером полумраке комнаты его глаза напоминали подернутые молочной поволокой сапфиры, а глаза Баси, широко распахнутые, выглядели бескрайними темными просторами Вселенной. Они любили друг друга долго и страстно, и впервые за время совместной жизни под напором ласк и поцелуев, тело молодой женщины откликнулось, затрепетало, в ней открылись новые глубины чувственности, как случается, когда женское естество достигает высшей точки наслаждения в любви. Уловив перемену и почувствовав неожиданный призыв, Станислав в душе ликовал. Их накрыли волны обоюдного желания, унося в необъятные дали, где не существовало ни страхов, ни тревог о будущем, ни суеты; лишь безграничное счастье, которым они жили сейчас, сегодня, в эти сладостные минуты забвения.
После, когда они обнявшись лежали в постели, Станислав каким-то непостижимым образом ясно почувствовал, что сегодня, в эту новогоднюю ночь, в их жизнях наметился перелом, что закончился еще один этап их жизни, и начинается новый; что возможно впереди их ждет много сложностей, которые им подарит судьба, и что их недолгое пребывание в Вильно - это самые прекрасные мгновения, которые не повторятся уже никогда.
Прошла ночь, миновал день, посвященный торопливым сборам. В углу гостиной стояли два скромных саквояжа, в которые хозяева сложили только самое необходимое в дорогу. Остальное же добро - мебель, посуду и прочие мелочи они оставляли на усмотрение пани Розы, чтобы она что-то продала, а что-то оставила себе в счет оплаты за жилье. Одно лишь пианино с лихвой могло погасить счет, но женщина заявила, что оно ей не нужно.
- Что я стану делать с этой громадиной. Детей у меня нет, чтобы учились на нем играть, сама я тоже не мастер, и гости ко мне почти не приходят. Если получится - продам, а ежели - нет, тогда пусть остается в пользовании новых постояльцев.
Тихо плакала Сауле, перебирая сложенную в стопки одежду Баси. Ее слезы навевали печаль и щемящее чувство одиночества.
Поздним вечером, когда Бася улеглась спать, а Сауле еще копошилась на кухне, чистя кастрюли и посуду, Станислав за несколько минут застыл над мирно уснувшей женой, глядя на нее. Уходить не хотелось, но он должен был забрать готовые бумаги и расплатиться за них. И еще он хотел сыграть в карты в последний раз, чтобы в дороге у них не возникло проблем с деньгами.
Прислушавшись к мирному дыханию Баси, он склонился над ней и поцеловал в висок, где билась синяя жилка. Рука аккуратно, чтобы не потревожить сон жены, взяла прядь черных волос. Он помедлил, рассматривая шелковистый локон гладких волос, точно хотел запечатлеть его в памяти, а после медленно пропустил его сквозь пальцы.
Обернувшись у двери, окинув взглядом темную прихожую, Станислав ушел.
На небе раскинулся звездный шатер. Но мороза, вопреки ожиданиям, не последовало после обильного снегопада. Сырой и пронизывающий ветер завывал в закоулках улиц, неся за собой из-за линии темного горизонта плотные тучи, предвещавшие скорую перемену погоды. Пришла оттепель. С крыш домов свисали сосульки, с них капала вода, раскисший снег таял и расползался под ногами, затрудняя движение. Обилие влаги и близость реки создавали мутную белёсую завесу тумана, стлавшегося по земле.
В кармане сюртука под полушубком лежали документы Баси. Отныне и навсегда она должна стать баронессой Штерн. Сознание, что жене, как и ему самому придется до конца дней носить фальшивое имя и жить по чужим документам, претило самолюбию Станислава, но выбора не оставалось.
Он шел по узкому переулку, расположенному недалеко от набережной Вилии. В этом районе, где жили бедняки, старьёвщики, торговцы краденым, где можно, если захотеть, за сущие гроши предаться самым похабным фантазиям в грязных борделях, среди нечистот и затхлого воздуха, пропахшего дымом и гнилой капустой, находились несколько шинков, в которых всегда находились желающие составить партию в покер. В подобные притоны, ибо по другому их и не назовешь, иногда наведывался Станислав, чтобы за кружкой пива или чаркой дешёвой водки найти азартных любителей перекинуться в картишки.
В пути от дома до кабака Станислава не покидало неприятное, щекочущее нервы чувство, что за ним кто-то идет. Такое случалось с ним не впервой, но никогда прежде он не осязал буквально каждым волоском на кожей чужое присутствие постороннего у себя за спиной. Он то и дело оглядывался, но никого не видел. Только длинные тени от уличных фонарей и припозднившихся прохожих, спешащих попасть домой, и поэтому передвигающихся едва ли не бегом. Но даже если ничего и никого подозрительного не попадалось в поле зрения, Станислав почти был уверен, что за ним следят. Промышляя контрабандой, делом далеко не безобидным, он приучился различать опасность по первым ее тревожным признакам: не затихающим звукам шагов, хрусту снега или веток позади, шипящим и кидающимся в сторону из-под ног кошкам и многому другому. А главное - он научился доверять собственной интуиции. И как раз этой ночью интуиция подсказывала держаться начеку. Район был не безлопастный. Кругом, стоило только стемнеть, шныряло ворье и прочие уголовные личности, от которых можно было ожидать нападения. Нужно оказаться полным идиотом, чтобы разгуливать по трущобам, не имея при себе оружия. За кожаным ремнем бриджей Станислава торчал револьвер, а в голенище сапога он спрятал острый, длинный нож. Со времен пресловутой дуэли избалованный шляхтич вполне сносно научился обращать с оружием, имея для подобного навыка практику. Всякий раз, возвращаясь домой после promenade nocturne (ночной прогулки - фр.), он прятал револьвер и нож в чуланчике для дров за домом, чтобы Бася или Сауле случайно не обнаружили их в квартире во время уборки. Холодок металла, прижатого к телу, как ни что иное, вселяло в него чувство безопасности и уверенности в собственных силах.
Станислав просидел больше двух часов в шинке, но нынешней ночью ему не везло. Он оставался в выигрыше, но партнёров играть по крупному не нашлось. Все, что удалось получить - несколько десятирублёвок. В клубах табачного дыма расхаживали меж столами шлюхи, вызывающе покачивая бедрами, склоняясь к завсегдатаям, чтобы продемонстрировать в глубоких вырезах блузок своих прелести. Нудно звучала расстроенная скрипка, на которой играл старый, полуслепой музыкант, и то и дело, раздавались пьяные возгласы посетителей.
Собираясь уходить, он вежливо сообщил двум полупьяным торговцам лошадьми, приехавшим на праздничную ярмарку из Смаргони, что выбывает из игры. Пересчитав купюры, Станислав собирался положить их в карман серого сюртука, но за спиной кто-то сказал:
- Не желаете ли еще составить партию?
Ударь его по лицу в ту минуту, и он не сумел бы более сильно поразится, нежели при виде стоявшего за ним человека в темном костюме из тонкого сукна, сияющего белизной накрахмаленного воротничка рубашки и переливали шелка на модном галстуке стального цвета. Он выглядел, словно недавно покинул бал или салон какой-нибудь известной аристократки, настолько его нарядный вид не вписывался в обстановку прокурено и вонявшего спиртным и человеческим потом кабака. Станислав успел почти забыть, как выглядит холеное, с нахальной улыбкой, вечно блуждающей на губах, лицо этого человека.
- Так что же, господин Яновский, сыграем? Я вижу, вам не лишком сегодня потфартило. Предлагаю играть по крупному.
Рука Станислава непроизвольно скользнула вниз сюртука, где слегка оттопыривая полу, за поясом он прятал револьвер, но взгляд, которым посмотрел на него этот сукин сын, заставил Станислава передумать. Не стоило горячиться.
- Не ожидал когда-нибудь с вами еще раз свидеться, господин Рокотов. Думал, что вас уже и на земле не существует.
- Ну что вы, ясновельможный пан Станислав, - проговорил вкрадчиво жандарм. - Я очень везучий человек. Так было всегда, и надеюсь, останется впредь. А вот вам, видимо, сегодня не везет. Не ваш день, как говорится. Так как, играете? Ставлю две тысячи.
Больше всего Станиславу хотелось плюнуть в лицо мерзавца, или же съездить тому снова по морде, как когда-то, ибо ничего, кроме глухой неприязни, он в душе у него не вызывал. Сдерживало только сознание, что Рокотов, каким-то фантастическим образом оказавшийся в сей дыре, мог легко позвать полицейских и сдать его в околоток, а там уж...
Станислав подавил закипавшую в глубине души его злость, и думая в первую очередь о Басе, которую оставил дома спящей, думая о завтрашнем дне и их отъезде из Вильно, присел за стол, что бы сыграть. Одна партия, и он уйдет из шинка. Пусть Рокотов посмеет заступить ему путь, путь только опять перейдет ему дорогу, тогда, может статься, что это у него день пойдет наперекосяк и кончится запас везения.
- Ставлю три тысячи, - сказал Станислав.
Это были все наличные , которые он взял с собой, чтобы играть.
- Воля ваша.
Играли молча. В повисшей меж ними напряженной тишине чувствовалось нечто зловещее, нехорошее. Нервы у Станислава разыгрались, совсем как в ночь перед дуэлью. Странно, он почти не знал штабс-капитана, да и видел то его в жизни всего пару раз, мельком, не считая утра поединка, но у него сложилось ныне впечатление, что появление этого человека в его жизни влечет за собой крупные неприятности. Он, как предвестник приближающейся беды. Как та омерзительная птица с лысой головой и голой шеей - гриф, что появляется, едва почует в воздухе запах падали.
- Что вы делаете в Вильно? - спросил Станислав, желая узнать причины пребывания Рокотова в городе.
- Служу, - невозмутимо отвечал тот, уставившись на карты в своих руках.
- Признаться, вы меня удивили. Я решил, что вы не выжили после поединка, а если судьба все же смилостивилась над вами, то коротаете дни где-нибудь на выселках, или вовсе подали в отставку.
- Как много вы пропустили, господин Яновский, пока отсутствовали в Сокольском уезде, - заметил Рокотов со сдержанной улыбкой, - Я честно понес наказание, в отличие от вас, и вернулся на службу. Более того, восстановился в прежнем чине, и на сегодняшний день состою адъютантом при начальнике жандармского управления Вильно. Связи, знаете ли, многое решают. Разве панна Барбара Беланович вам не говорила? Или мне величать ее пани Яновской?
Руки у Станислава задрожали. Кровь толчками билась в висках, путая мысли и лишая выдержки. Нет, он не позавидовал откровенной, бесстыдной удаче русского офицера, хотя мог бы, но его выбили из колеи слова, затронувшие имя жены.
- Причем здесь панна Бася? Вы имя ее не достойны произносить вслух.
- Ой, да бросьте делать вид, что ничего не знаете, - заметил небрежно Рокотов, и взглянув на окаменевшее лицо шляхтича, откровенно рассмеялся. - Так она вам не сказала! Мы встретились случайно в магазинчике, где продаются часы, больше двух недель назад. Пани торопилась, а я оказался настолько любезен, что предложил подвезти ее до дома.
- И?
- Ничего, - Рокотов театрально приложил руку к сердцу, - Я принес ей извинения за доставленные некогда неудобства в личной жизни, и она их приняла. Это все. А вы что подумали?
- Ничего я не подумал, - процедил Станислав.
Его кололо изнутри острыми иглами обиды. Почему, ну, почему она не рассказала ему о встрече с Рокотовым. Он, как последний влюбленный болван вчера еще изливал перед ней душу, делился тем, что не стоило говорить, а она промолчала о жандарме. Сколько еще у не секретов от него? Что она может в дальнейшем скрывать, какие тайны носить в себе? Унизительно, что русский догадался о ее молчании, и, видно, в душе насмехался теперь над ним.
- Вскрываем карты, - пробился в его сознание голос Рокотова.
Станислав почувствовал, как земля уходит из-под ног, а зал кабака вращается перед глазами, как на карусели. Он проиграл.
Рокотов небрежно собрал со стола деньги, и положил их в бумажник.
- Я же говорил, что я везучий.
Станислав, будто пьяный, пошатываясь, встал из-за стола. Его изнутри качало и кидало от потрясения. Перед взором проплывали яркими пятнами юбки кабацких шлюх, раскрасневшиеся лица посетителей, спокойная и удовлетворенная мина Рокотова.
- Момент, господин Яновский, - рука мужчины легла на его плечо. - Дам вам совет. Возвращайтесь домой к жене и в кратчайшие сроки покиньте Вильно. Вы же и так собирались уезжать. Так вот, сделайте это как можно скорее.
- Откуда вы знаете, что мы женаты?
На лице жандарма пробежала тень искреннего изумления.
- Я полицейский. И очень хороший полицейский, скажу я вам. Не составило труда приставить к вам одного из филеров, чтобы за несколько дней узнать все, что меня интересовало. Человек ходил за вами почти две недели, а вы, по собственной беспечности, его не замечали. Ох, уж эта польская самоуверенность.
Рокотов выложил на стол фотокарточки, сделанные недавно в салоне. С маленьких картонных прямоугольников на Станислава глядели их с Басей лица.
- И вы меня отпустите? - вяло поинтересовался Станислав, - Просто отпустите?
Рокотов смерил шляхтича оценивающим взглядом.
- Считайте, что это мое извинение за прошлое. Но не перед вами, а перед вашей женой. Мой долг уплачен, и потому в следующий раз, если мы встретимся, господин Яновский, не забуду о служебном долге. Сегодня ваш последний шанс уехать, так не испытывайте же больше удачу на прочность, тем более, как мне показалось, она вам решила изменить. Уходите.