Полоцкий Спасо-Ефросиньевский монастырь, зима 1495 г.
Сколько Настасья себя помнила, ни разу серьезно не болела. Поэтому горячка, случившаяся после ледяной воды, казалась ей невыносимой, хуже смерти.
Она очнулась на шестой день беспамятства, в котором пребывала, сгорая от лихорадки. Открыв глаза, не сразу узнала тех, кто сидел у ее ложа. Украдкой вытирала платочком слезы добрая Марьюшка Уварова, стоя на коленях под образами. У изголовья сидела Прасковья, читая вслух голосом требник. На столе, возле глиняного кувшина и миски, стояла одинока свеча, озаряя мягким светом каменные стены кельи.
- Пить, - попросила охрипшим голосом Анастасия и обе девицы, подняв одновременно на нее глаза, облегченно перекрестились. Никогда Насте не было так плохо. В груди чувствовалась тяжесть, словно камнем придавили, внутри все хрипело и клекотало от малейшего вздоха, и мучил не прекращающийся кашель.
- Слава богу, Настенька открыла глаза, - сказала Прасковья, пока Мария, приподняв лежачую товарку на ложнице, подала ей берестяной кубок с теплой водой. Настя сделала пару глотков, а потом Марья убрала питье, поставив кубок на грубый стол рядом с постелью.
- Может еще? Игуменья наказывала давать тебе побольше отваров, чтобы через пот хворь выходила.
- Не хочу! Где я? - она чувствовала, какими сухими, потрескавшимися стали ее губы. Невыносимо ныли ступни, прикрытые тонким покрывалом.
- В монастыре, милая. В Спасо-Ефросиньевском монастыре в Полоцке. Монахини тебе келью в паломничьем доме уступили да ходили за тобой каждый день, снадобьями разными лечили. Отварами отпаивали, растирали мазями околевшее тело, чтобы кровь в нем опять по жилам потекла, - пояснила Прасковья, отложив в сторону требник, в котором отпала нужда. Наконец их дружка пришла в себя! Господь услышал молитвы, вернул силы и разум в больное тело. - Шестой день закачивается, как ты без памяти лежишь. Напугала же ты нас! Думали, ехать придется не попрощавшись с тобой, родимая. Княжна сутки молебен стояла в соборе, моля Господа о твоем спасении. Милости просила для тебя, и души утопленников поминала. Горе-то какое! Сколько народу сгинуло напрасно!
Настасья слабо помнила, что было после того, как ее достали из воды. Словно через пелену тумана видела лицо человека, несшего ее на руках, закутанную в дерюгу или конскую попону. Вокруг все казалось белым-бело, слышались чьи-то голоса, крики. Они сливались в единый шум, и вскоре она совсем перестала видеть и слышать, чувствуя только невыносимый холод, который не хотел отпускать.
- Как меня из возка вытащили? - спросила она на пределе сил, глядя на высокий потолок паломничьей кельи. Затем перевела взгляд на свечу, которую поднесла ближе к кровати Марья.
Девицы улыбались.
- Тебя литвин из реки вынул. Тот, что с Высоцким ехал.
- Отблагодарить надо.., - произнесла медленно Настасья. Скорее для себя, чем для подруг. Вот значит, кто спаситель! Несмотря на тяжесть в груди, на боль во всем теле, сердце учащенно забилось от радости. Не оставил, как другие, умирать! Это дорогого стоило.
- Его княжна хотела отблагодарить.
Склонившись к самому уху больной, Марья принялась рассказывать Насте, что говорил шляхтич, когда Елена Ивановна преподнесла ему дар за спасение наперсницы, между делом поправляя спутанные пряди светлых волос девочки.
- Перстень с синим яхонтом, что Великий князь дал Елене в дорогу, она хотела пожаловать литвину. Но тот отказался. Сказал: 'Мне твое слово, ясновельможная, дороже любого сокровища. Благодарствую, но перстень не возьму! У меня свой яхонт имеется - красный. Но если вдруг нужда заставит - обращусь к тебе с просьбой. Не откажи тогда, раз обещала'. Каков, а?! Елена огорчилась, что спаситель не принял ее подарок, но слово сдержать обещала.
Из рассказа Уваровой Анастасия поняла: молодой литвин хитер и горд не в меру. Зачем ему слово княжны? Что с ним делать станет?! Хотя, в жизни всякое может случиться. Может ее помощь когда-нибудь понадобится, заступничество. Вспомнились глаза мужчины и хищно-восхищённое выражение его лица, когда смотрел на нее в возке. Почему его из головы никак выбросить не получается? Наверное потому, что нравится! Нужно было княжну слушаться, и не подглядывать за шляхтичем дни напролет через щель в занавесях... Больше Анастасия думать о литвине не могла. Мысли стали путаться, навалилась усталость, заставившая ее закрыть глаза. Сквозь сонливость, утягивающую все глубже и глубже, ей казалось: она падает в глубокую темную яму. Издалека доносился затихающий голос Прасковьи, говорившей Марьюшке:
- Что-то надумал наш красавец. Неспроста от перстня Елены Ивановны отказался...
До самого утра Настасью с головой накрывала ледяная вода, швыряла из стороны в сторону, кружила в гибельных водоворотах, а сквозь ее толщу смотрели на девушку прозрачные зеленые глаза, хитро подмигивая ей во сне.
Едва забрезжил рассвет, на пороге кельи появилась одетая в теплую шубу и убрус боярыня Федотова. Осторожно ступая, чтобы не разбудить Настасью, она подкралась к ложу, и, склонившись над лицом девушки, принялась вглядываться в осунувшиеся, бледные черты будущей невестки. Боярыня гадала: поправится Ярославская или отдаст богу душу? Еще с вечера монашки, которых приставила игуменья Серафима ухаживать за метавшейся в горячке девицей, доложили, что та очнулась и даже как-будто заговорила. Федотиха не поверила, потому сама лично пришла убедиться в правдивости слов инокинь. И вот результат! Выбралась-таки, паршивка! А ведь одной ногой в могиле стояла! Как у кошки - девять жизней!
Княжеская мамка откинула тихонько одеяло, глядя на тело Настасьи, видневшееся под пропитанной потом мокрой рубахой. Слаба совсем! Куда ее сын глядел, когда из всех московских баб на выданье ухитрился выбрать именно эту?! Еще и свадьбу подгонял ее, Аграфену Семёновну, поскорее справить! Груди совсем нету. Чем дитя кормить стала бы? Да и не разродится она никогда: бедра узкие. Хоть и грех, но в душе боярыня надеялась, что хворь отправит нареченную сына на тот свет. И даже не во внешности было дело. Менее всего Федотиха желала видеть настырную, своевольную Настасью у себя в доме. Слишком нравом она напоминала боярыне саму себя в молодости. Вдруг, этой малявке позже придет в голову мысль оспаривать власть над челядью и привязанность сына к матери?! Нет, Агрофена не хотела иметь ее под боком. Привыкла быть полновластной хозяйкой и госпожой с тех пор, когда овдовела, управляя тяжелой рукой и не женским умом большим двором в Москве и тремя вотчинами в тверских землях. Да и родство с Ярославскими не прельщало. Зная не по слухам отца и мать Анастасии, Федотова от души жалела сына, добродушного, мягкотелого, из которого Ярославское отродье веревки вить начнет. Почти девочка, еще не оперилась, а уже к мужикам тягу имеет. Глаза блестят, стоит на литвина посмотреть и на других молодцев, что в обозе едут. Она, Аграфена Семеновна, все видела и понимала еще с того раза, когда застигла Настьку, повисшей на шее ее Алёненьки! Срам, когда девица сама мужика целует! Это о многом говорит. Того и гляди, не уследишь, она в подоле принесет от кого-нибудь из местных. Да хоть от того же шляхтича, что возле возка крутился, а ныне под воротами монастыря днями околачивается. А все потому, что Ярославское племя, кровь горячая! Таких, как Настасья, под замком держать надо, бить для страху, а лучше вовсе черницей сделать, чтобы потом семья позора не знала!
Жаль, что литвин вытащил ее из ледяной могилы... Придется слово держать, которое дала голубю своему ненаглядному, Алексею Никитичу: глядеть в оба за наречённой. Федотиха тяжело вздохнула. А может, и не поправится?! Лежит белая, с кругами под глазами, усохшая от горячки. Тогда и беспокоиться не о чем будет!
Настасья очнулась. Глаза расширились от удивления, едва она признала в темной фигуре, сопевшей возле уха, старую княжескую мамку.
- С чем пожаловали, Аграфена Семёновна? - спросила, порываясь встать с кровати. Но едва оторвала голову от подушки, сразу уронила ее назад. Сил не оставалось даже на такую малость.
- Утро доброе, Настасья, - елейным голосом пропела Федотиха, присев на край ложа. - Мы уезжаем из Полоцка. Уже поклажа собрана и кони стоят запряженные. Стража готова к отбытию княжны. Пришла тебя проведать напоследок, да вот, думаю, как быть с тобой далее. Тревожно оставлять тебя одну чужой стороне. Вижу, слаба телом. Хворь из тебя пока не вышла. Что делать, ума не приложу?!
Настасья горестно вздохнула. Вспомнила, что накануне Прасковья поведала Марии Уваровой, будто кортеж вскоре должен отправиться. Что делать, она, как и Федотиха, не знала. Ни разу одна не оставалась ни здесь, ни в Москве. Всюду за ней ходили мамки и няньки, приживалки, обитавшие в родительском доме. Если случалось вылезти за тын вотчины, так только через дыру в частоколе, да и то по дурости и малолетству. В остальное же время, ее и младшую сестру Наталью выпускали в город в окружении челяди, или везли в возке, по обе стороны которого ехали отцовских челядинцы. На ярмарку, в храм, в усадьбу под Коломной - всюду ее водили и возили, не на миг не оставляя в одиночестве.
- Ты мира не знаешь, Настасья, - говорила, не переставая, боярыня Федотова. - Людишки злобны и хитры. Так и норовят обмануть. Особливо - мужчины, - седые брови боярыни многозначительно изогнулись. - И особенно - здешний люд. Кругом злыдни и враги. Не думай, что раз меж державами мир, литвины с московитами дружбу заведут. Все это временно, а ненависть постоянна. Ты для здешнего народа, лакомый кусок. А что?! Богатая, красивая, но самое главное - одна остаешься! Тебя обвести вокруг пальца - раз плюнуть! Поэтому к меня тяжко на душе, боязно оставлять тебя без надзора.
Настасья ни чуть не удивилась недоверчивости и застарелой ненависти Федотихи ко всему литвинскому и ляшскому. Тому были причины. Боярыня рано лишилась супружника, не успев даже толком побыть женой. Мужа ее, Никиту Федотова, убили на порубежье литвины, когда он ездил для князя собирать дань. Аграфена Семеновна в шестнадцать годков овдовела, оставшись на руках с новорожденным сыном на руках. Может потому она так пеклась ныне о ней, Настасье?! Или тому есть иные причины?
Федотиха умолкла, задумалась. Не хорошо оставлять Настасью в монастыре. Боязно! Если с ней приключится беда, пропадет, сбежит с мужиком, забрюхатеет, сын Алексей мать не простит. Спросит, почему не уберегла его 'ладу'.
Боярыня нахмурилась, вспомнив, как часто стала встречаться у ворот обители со шляхтичем. Они и прежде виделись: в соборе, на пиру в замке, в дороге. Но к монастырю-то он зачем таскается?! Все крутится, вынюхивает. Что ему надо?! Помог дуре не утонуть, и ладно! Иди, человек, своей дорогой. Так нет же! Монахини рассказывали, что он каждый день приходит, справляется о здоровье Анастасии. Даже пробовал нахрапом вломиться в паломничий дом, якобы желая лично убедиться, что девица идет на поправку. Мда! Вот и оставь ее одну!
- Что, сокол, потерял в этом месте? Заблудился, или как?! Мужская обитель вон там, - поддела шляхтича Федотиха, когда они сегодня поутру случайно сошлись нос к носу у монастырских ворот. Нарочно показала пальцем на стены Спаса-Богоявленской лавры, видневшейся неподалеку.
- Кто знает, матушка: возможно, и потерял, а может быть, нашел, - послышался дерзкий ответ.
Они смотрели друг на друга, зная, кто о чем думает. Аграфена Семёновна подозревала, зачем мужчина ходит к воротам, а шляхтич догадывался о том, что она прекрасно понимает, какую цель он преследует. И это обстоятельство его несказанно веселило, распаляя в душе охотничий азарт.
- Какая я тебе матушка?! - рассердилась Федотиха. - Шел бы ты, мил человек, отседова! Разве не видишь, здесь богу молятся, а не о мирских страстях помышляют!
Литвин вежливо улыбнулся.
- Милостивая пани, позвольте представиться. Людвиг Высоцкий из Черных Водов.
- Хоть из чёрных, хоть из белых, мне нет разницы. В полдень отбываем в дорогу. Тебя, пан, вестимо, уже шляхта ваша обыскалась.
Не желая продолжать беседу, боярыня развернулась, и, подергав за веревку колокольчика, висевшего у ворот, подождала, когда ей откроют калитку, чтобы войти на монастырское подворье. Переступая порог, она смерила мужчину торжествующим взглядом.
Она сомневалась, что он ушел. Стоит, наверное, у входа, зная, что настоятельница рано или поздно отправит к нему одну из послушниц с вестью от здоровье Настасьи. С чего такая забота?! Дивно, что игуменья снизошла до какого-то мелкопоместного панича без роду и племени.
- Знаешь что, Настасья? Я писарю велю письмо твоей родне отправить. Передам, что ты нездорова, слаба и дальше ехать не можешь. Пущай боярин Ярославский людей отправляет забрать тебя в отчий дом. Пока грамота в Московию дойдет, пока за тобой приедет челядь, глядишь, ты и на ноги встанешь. К Наталье своей поедешь, к тятеньке и маменьке. А там и Алексей тебя встретит, свадьбу сыграете. Как думаешь?! Хочешь вернуться к Москву?
"Еще бы!", - едва не крикнула от радости Настасья. Если бы могла с кровати встать, кинулась бы на шею Федотихе и расцеловала ту в обе щеки. Больной, остававшейся в одиночестве в чужом краю, ей в тот момент действительно сильно хотелось вернуться к родителям. Хотела, чтобы пожалели, приласкали...
- Хочу, очень хочу, матушка.
- Ну, вот и ладно, - облегченно вздохнула Аграфена Семёновна. С души будто камень упал. Легонько потрепав Настасью по руке, она пожелала ей скорейшего выздоровления, и, благословив на прощание, покинула покой.
Едва успела закрыться дверь за Федотихой, как в келью дружной стайкой впорхнули боярышни во главе с княжной Еленой. Щеки раскраснелись от мороза, глаза блестели. Все, как одна, оделись в тёплые шубки, готовые в любой момент сесть в новый возок, подаренный полоцким наместником будущей государыне, и тронуться в путь. Первая радость Насти при мысли о возвращении домой, померкла при виде радостного настроения товарок. Сейчас они уедут, а она останется за толстыми стенами, умирая от скуки. Затем отправится в Москву и не увидит ни Вильни, ни венчания, ни литовского двора. И нечего будет на старости рассказать детям и внукам. Шляхтич тоже уедет... Пожалуй, последнее обстоятельство ее огорчило сильнее остальных.
Елена Ивановна ласково погладила Анастасию по щеке.
- Вижу, сегодня тебе лучше, Настенька. Мы в дорогу торопимся, а ты поправляйся. Настигнешь нас после, в Вильне.
Анастасия удивилась. Она-то думала, боярыня ее отъезд в Москву с княжной оговорила. Оказывается, что Елена ни о чем не знает!
- Я к отцу вернусь. Агрофена Семёновна говорит, что я слаба и нездорова. Одной на чужбине оставаться нельзя, поэтому весточку домой пошлет, чтобы за мной приехали и забрали назад. Может, так лучше.
- Я тебя не отпускала! В Москву она ехать надумала! И мыслить о том забудь. Вас и так мало, чтобы разбрасываться по воле какой-то боярыни. Как поправишься, догонишь нас в пути или в Вильне. Киличев по моей просьбе выделил тебе охрану, а наместник даст сани и коней, проводника найдет по первому требованию. Он мне обещал. Еще двух девок оставляю, чтобы тебе прислуживали и помогали монашкам, пока ты не встанешь на ноги. О возвращении в Московию пока забудь, Настасья. Отбудешь год, как князь велел, и потом уже поговорим. Я к тебе, милая, привязалась, поэтому тяжело с тобой нынче расставаться. Но, видно, так Господь распорядился.
Настя тоже душой прикипела к Елене за время пути, словно к родной сестре Наталье. Немного подумав, она кивнула головой в знак согласия, видя, как довольно заулыбалась княжна.
- А что про спасителя моего слышно? Здоров ли? Не шутка, в мороз искупаться в ледяной воде!
Боярышни рассмеялись.
- Здоровью шляхтича можно позавидовать. На днях видела: даже не чихнул, - сказала Уварова.
- Таких, как он, хворь обходит стороной, - заявила Вяземская. - Его в тот же день шляхта медовухой до бесчувствия напоила, а после девки из корчмы брагой ему всю ночи тело растирали.
- Прасковья! Ты что?!..
Наперсницы смутились.
- А что я сказала, чего все не знают?! - возмутилась Вяземская, озираясь на подруг. - Пока мы в соборе сутки стояли, молились за здравие и упокой, литовский почет здорово погулял! Украли любимую камеристку жены наместника. Пока ее нашли в шинке со шляхтичами, весь Полоцк перевернули. А песни похабные ночью, кто пел под окнами горожан? Опять же, с немецкими рыцарями подрались. Кошку на веревке за хвост по трубе спустили в дом ксёндза. Тот едва не умер от страха, решив, что это черти в дымоходе воют. И про растирание брагой тоже слухами земля полнится. Срамота!
- Возможно, наш литвин и был до недавнего здоров, но ныне с ним несчастье случилось. Так ведь, Елена Ивановна? - встряла Ольга Мстиславская.
Княжна подтвердила ее слова.
- Да уж! Дивно это! На заре явился ко мне пан Высоцкий и попросил для пасынка милости, чтобы я позволила ему в городе задержаться, ибо скрутил несчастного какой-то неведомый недуг: жар, тело на пятна побило, глаза открыть не в силах и голову от подушки оторвать не может. Решил отлежаться в замке, пока не поправится. Жаль, что столь благородный кавалер покинет на время мой кортеж.
- Само собой, - в один голос воскликнули девицы, хитро глядя на растерявшуюся Настасью.
- О тебе, Настенька, я не переживаю, - добавила неожиданно княжна. - Лучшей охраны от назойливых посягательств, чем монастырские стены, никто еще не придумал!
Наговорившись вдоволь, расцеловав подругу в бледные щеки, Елена, возглавив женскую свиту, покинула Спаса-Ефросиньевский монастырь.
***
Перед воротами брамы(1), в замке наместника, в котором гостила Елена, выстроились вереницей сани и повозки. Она заполнили все прилегающие к крепости улочки города.
Вдоль стен домов и лавок толпились горожане, желавшие проводить маленькую княжну в дорогу. Бабы и мужики, купцы и ремесленники, служивый люд кричали: 'Славься, Елена Ивановна!' От умиления у Елены струились слезы из глаз.
Проезжая в тесных санях, куда отправила Федотиху княжна, запретив ей сесть в свой возок, Аграфена Семёновна хмуро вглядывалась в лица толпы. Неожиданно среди стоявших в скоплении народа мужчин, она заметила знакомую голову в плоской шапочке с белым пером.
Поймав взгляд привставшей на сиденье боярыни, шляхтич сорвал с темноволосой шевелюры головной убор и, торжествующе улыбнувшись, точно так же, как она ему у монастырских ворот, отвесил церемонный поклон.
- Чтоб тебя громом поразило, стервец! - вырвалось Аграфены Семёновны. Каков жулик! До нее быстро дошло, что пасынок Высоцкого непонятным образом умудрился отколоться от кортежа, и оставался в Полоцке. - Ну, Анастасия, гляди! Случись чего, Алексей мой, хоть и добрый, но голову тебе свернет, как кутенку.
(1)дословно с бел. яз. - врата, вход. Фасадная пристройка в дворцах и замках, служившая входом во внутренний двор. В браме часто располагались караульные помещения и тюремные застенки, пыточная.