Коровин Николай : другие произведения.

Тв Байки или Исповедь журналиста

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Автор предупреждает, данное повествование не является документально-хронологическим изложением. Фамилии некоторых действующих лиц изменены, а описываемые события лишь отдаленно напоминают то, что происходило в Главной редакции программы для детей и юношества Центрального Телевидения на Шаболовке. Автор приносит извинения за наличие в повествовании ненормативной лексики. Без её использования передать атмосферу детской редакции Центрального Телевидения не представлялось возможным.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 1.
  
  1996 год - накануне президентских выборов.
  
  В начале я увидел только ноги, затянутые в бутылочного цвета колготки или чулки, черт их разберет. Взгляд буквально напоролся на эти две палки, когда, уставившись в ступеньки подземного перехода, я выбирался на свет божий из чрева московской подземки на Пушкинской площади. Социологи утверждают: находясь в общественных местах, в метро например, мы создаем вокруг себя некий энергетический кокон, как бы ограждаясь от собратьев по разуму. И действительно, через 10-15 минут вы даже не вспомните лица того козла, который наступил вам на ногу или пихнул локтем под ребра. Вполне вероятно, не будь этого кокона, вместо монотонного перемещения людской массы, в переходах, в вагонах на станциях ежеминутно вспыхивали бы очаги мордобоя: небритые перегарные мужики в черных китайских пуховиках дубасили бледных очкариков в кашемировых пальто их же собственными, очкариковыми ноутбуками, а дородные тетки в поддельных шубах таскали за волосья, якобы загорелых девиц втиснутых в узкие джинсы и сапоги. Так вот, если этот кокон и есть на самом деле, то аккурат им я и долбанулся в огромную банку пива, гарцующую на тонких зеленых ножках.
  Банка матерно выругалась и плюнула комочком жевательной резинки из живота. Оправившись от секундного шока я обнаружил, что в банке сидит мужик, его щетинистая и явно похмельное мурло зримо вырисовывалось сквозь маленькое окошко на баночном брюхе.
  - Куда прешь, мудак, не видишь - реклама?"
  - Извините, - хотел сказать я -, но вместо этого вылетело, - а в ухо?
  - Извините, - сразу же ответила банка, хотя надо полагать мысли у нее были совершенно иные.
  - Что, говорю, хреново?
  - Да не то слово, денег ни копья, вот. Надо с семи утра до обеда достоять, тогда заплатят.
  - И много дадут?
  - Да какой там, на опохмел хватит и ладно!
   И тут, ни с того ни с сего, в голове моей стал вызревать план. То есть в начале возникло робкое, почти невесомое очертание чего-то неопределенного, но небесполезного. Потом оно сложилось во что-то более-менее определенное и нужное, и уже через мгновение окончательно сформировалось в весьма конкретное и совершенно необходимое. Я осознал, если этого не сделать, день будет совершенно бездарно погублен.
  - Слушай, друг, а давай я тебя прямо сейчас похмелю, да ещё и денег дам, но ты за это в этой банке явишься по одному адресу и сделаешь то, что я тебе сообщу. Ну что, по рукам?
  Два джин тоника и пять сотенных пришлось пропихивать в окошко на баночном животе. И лишь, когда все это перекочевало в глубины чужого энергетического кокона, банка спросила :
  - А куда ехать-то?
  - Шаболовка 37, детская редакция телевидения.
  
  
  
  От Пушки до Шаболовской на метро ехать минут пятнадцать, но мужик-банка наотрез отказался спускаться в подземку со своей амуницией. Пришлось ему, подлецу, давать денег и на мотор. Но дело того стоило.
  Я работаю на телевидении, как раз на Шаболовке, в должности шеф-редактора юношеских программ. Накануне, всю нашу телебратию собрал в кабинете Генеральный директор Андрей Викторович Мельников и упавшим голосом объявил:
  - Наше будущее под угрозой! Коммунисты рвутся к власти. Если на ближайших президентских выборах победит Зюганов, то нас, как главных растлителей юных душ, разгонят к чёртовой матери в первый же день. А кое-кто, при этом шеф почему-то посмотрел на меня и моего друга журналиста Максима Мельникова, отправится делать телевидение в Магаданскую область.
  Отправляться в Магаданскую область нам с Максом совершенно не улыбалось.
  - А вы? - робко спросил я шефа.
  - А меня, так просто повесят - вон на этом столбе,- сказал он и грустно кивнул на окно, в котором отчетливо виднелся одинокий фонарный столб.
  - Короче! Мы, как передовые бойцы идеологического фронта, должны сплотить свои ряды перед лицом нависшей красно-коричневой угрозы.
  Тут Макс зашептал мне на ухо:
  - Придётся бежать в магазин.
  - Мы должны приложить максимум усилий, - шеф набирал обороты.
  - Чего брать-то?
  - Чтобы не допустить реванша уже стёртых со страниц современной истории коммунистических сил!..
  - Значит коньяк!
  
  Совещание продолжалось ещё час. А через полтора, крякнув и закусив лимончиком, главный режиссёр студии Коля Сверкаев сказал:
  - Короче, всё ясно! Рейтинг у Бори никакой. Люмпены и совки за него ни в жизнь не проголосуют. А за Зюзю пойдут все. Вот тут нам и пиздец!
  - А мы-то здесь причём? - Макс тоже махнул коньячку.
  - Да тебя, только за то, что вставил в детскую передачу садо-мазо клип Салтыковой, будут гнать вилами по Тверской, а затем публично утопят в Москве-реке.
  - Да уж! - вздохнул Макс и незамедлительно выпил ещё.
  - До выборов время ещё есть. Необходимо за эти рекордно короткие сроки сформировать у наших зрителей ощущение полного ужаса и безнадёги в случае победы коммуняк. Всё, что сейчас есть: дискотеки, музыка, джинсы, жвачка, кока-кола,
  - Плей Бой! - добавил редактор Щавельев.
  - Так вот всего этого больше не будет! Опять субботники, линейки, телогрейки и пионерский, мать его, салют!
  - "Салют" у меня есть. В монтажке две бутылки в холодильнике стоят,- режиссёр монтажа Володя Граненко решил внести вклад в общий мозговой штурм.
  - Тащи! Сидеть долго!
   Сидели до глубокой ночи. После трёх коньяку и двух "Салютов", набросали сценарии коротких роликов под слоганом "Голосуй, а то проиграешь!"
  По одному из них мальчик в бандане, косухе и заклёпках, с плеером в ушах, как бы случайно заходит в комнату родителей. Открывает старый шкаф, а из него, прямо на голову высыпаются старый пионерский барабан, горн, дырявые "треники" за семь рублей, выцветшая клетчатая рубашка и рваный пионерский галстук. Мальчик вырубает Эй-си-ди-си в плейре, и в полной тишине, среди облака пыли, дебильно долбит сломанной палкой по дырявому барабану. Над ним появляется титр: "Голосуй, а то проиграешь!"
  Или, к примеру. Такой сюжетещ:
  Группа яркой, разношёрстной молодежи: рокеры, панки, качки, ботаники и прочие представители славного племени тинэйджеров идут, все вместе, по дороге в поле. Кто целуется, кто хохочет, кто музыку слушает - короче свобода и расколбас. Тут бац! А дорога разбегается на множество других, поменьше, а те, что влево уходят, ведут, аккурат, на свалку и помойку. Вот они, типа, встали и думают- куда свернуть? А тут в небе титр загорается: "Так много дорог, выбери верную!"
   Ну, вообщем, напридумывали такой лабуды на пять или шесть роликов. И их решено было крутить в эфире целый день, перед каждой программой нашей студии. Снимать решили прямо на следующий день, не откладывая. И, где-то, часа в два ночи разъехались по домам. Вот в этот самый наступивший день я и ехал на Шаболовку, надо отметить, в весьма скверном расположении духа. На Пушкинской вышел с единственной только целью, забежать в Макдоналдс и хватить кофейку, но столкнулся с пивной банкой.
  Я знал, что Макс уже на Шаболовке и что ему плохо. Я отчётливо представлял, как он одиноко стоит перед окном в редакции и, расплющив нос об стекло, грустно смотрит на фонарный столб на котором, в скором времени, коммунисты должны будут повесить нашего шефа.
  Как и следовало ожидать, на метро на Шаболовскую площадь я приехал гораздо быстрее мужика-банки. Тот, кряхтя и матерясь, выбрался из такси, затем выволок огромную сумку, в которой, надо полагать, был упакован его костюм.
  - Ну и чё? - беззлобно спросил мужик.
  Судя по всему, в такси он успел прикончить джин тоник.
  - Слушай сюда, считай сегодняшний день для тебя сложился удачно. Видишь, через трамвайные пути проходная. Это телевидение. А за проходной сразу стоит первый корпус, вон с круглым окном на втором этаже. Видишь?
  - Ну!
  - Ну, ну! Так вот. Сейчас в это окно смотрит один человек и ему очень грустно! Ты одеваешься в свою банку, берешь в руки две упаковки "Будвайзера" и прёшь прямо на проходную.
  - Так там же менты!
  - Слушай дальше. С ментами я договорюсь. Тебя сначала пускать не будут, но потом пропустят на территорию. Когда из первого корпуса выйдет человек, ты спросишь: "Вы Максим Мельников? Вот, вам подарок от фирмы. Пейте на здоровье!" И тут же свалишь.
  - Понял?
  - Понял! Ещё косарь!
  - А если в ухо и вообще ничего!
  - Тогда пятихатка.
  - Ладно, триста! Минут через десять выдвигайся!
  На проходной дежурил милиционер Мишаня, с которым я быстро договорился.
  Вбежав по лестнице на второй этаж нашего корпуса и войдя в редакторскую, я увидел собственно то, что и ожидал: журналист детской редакции максим Мельников болел. Но болел не паскудно, не по-хамски. Он превозмогал свой недуг только так, как умеют русские интеллигенты. С болью в душе, с затаённой слезой и режущим сознание вопросом: А хорошо ли я себя вёл вчера? А не обидел ли кого? И что же теперь делать-то, может пива выпить холодного? Будвайзеру, например!
  - Что, Макс, хреново?
  - Ой, Колюня, и не говори. Сверкаеву тоже не хорошо. Ну его на фиг эту съёмку, говорит, завтра поедем. А сегодня всё хорошенько обмозгуем.
  - Вот это меня и пугает!
  Тут глаза Максима округлились, он приблизился, было, к окну поближе, но стукнулся лбом о стекло. Несколько раз он, словно трансфокатор на камере, то приближался, то отдалялся от окна. Потом затряс головой и потёр ладонями виски.
  - Что это? - прошептал Макс.
  Перед его воспалённым взором предстала абсолютно очевидная, но в тоже время совершенно нереальная, картина. Сквозь Шаболовскую проходную пыталась прорваться огромная банка пива на тоненьких зелёных ножках. Поначалу её, банку, не пропускал милиционер, видимо спрашивал удостоверение личности или пропуск. Банка размахивала ручками, в которых опытный глаз мог зафиксировать две упаковки Будвайзера со стекающей по стеклу слезой.
  Дебаты с милиционером закончились и банка оказалась на территории.
  - Пиво! - прошептал Макс. Он кубарем скатился на первый этаж и выскочил на свежий воздух. Банка, подпрыгивая и кривляясь поскакала прямохонько к нему.
  - Вы Максим Мельников?
  - Да!
  - Это вам! Пейте на здоровье! - сказала она и вложила в руки совершенно обалдевшего Максима упаковки с Будвайзером.
  Я подмигнул мужику и, незаметно для Макса, всучил ему три сотенных бумажки.
  Для Максима банка исчезла так же внезапно, как и появилась. Если бы не явственная материальная тяжесть бутылок и их ощутимая прохлада, он бы ни за что не поверил в то, что это только что произошло на самом деле.
  - Что это было?
  - Понятия не имею, откуда мне знать.
  - Оно меня по имени называло!
  - Ну, так и ты его по имени звал! Пиво! Пиво!
  - Прекрати валять дурака! Так не бывает!
  - Вот придут коммунисты к власти и тогда точно ничего этого не будет. А уж Будвайзера сто процентов !
  - Да иди ты в жопу со своими коммунистами!
  Максим ещё крепче прижал к себе упаковки с пивом.
  - Признавайся, гад, это ты всё подстроил?
  Молниеносным, отточенным движением, при помощи другой бутылки он сковырнул пробку. Та, издав веселый "чпок" отскочила в сторону, выпустив на свободу дымок пивного духа. Через секунду кадык редактора Мельникова конвульсивно задергался. В его раскаленную глотку хлынуло янтарное божество. Макс закрыл глаза, и из-под его века потекла скупая соленая слеза:
  - Господи! Как же хорошо в нашей Детской редакции!
  
  
  Глава 2.
  
  Газетчики утверждают, что только пишущая братия способна создать в кабинете истинную атмосферу редакции, радийщики гомерически смеются над этим утверждением в свои радийные микрофоны, телевизионщики плюют и на шелкоперов и на микрофонщиков с высокой колокольни, вернее с высоты старушки Шуховской башни, ибо понимают, что настоящая редакция может быть только на телевидении, а из всех телевизионных редакций самые телевизионные находятся в старом, первом Советском телецентре на Шаболовке. Шаболовские коридоры подобно закопченным стенам древних замков навечно впитали в себя дым тысячи выкуренных папирос и сигарет, коньчных и водочных выхлопов, шуток, приколов и анекдотов, как обычных, так и великих гостей эфира: космонавтов, летчиков, полярников, шахматистов, писателей, артистов кино и эстрады. Старый буфет на Шаболовке и его добрейшая работница мама Галя, которой сейчас уже далеко за восемьдесят, до сих пор помнят, как заказывали здесь "соточку с лимончиком" Валерий Чкалов, Николай Утесов, Муслим Магомаев и даже Валентина Леонтьева. Неповторимая, неподдающаяся клонированию атмосфера телевидения тех лет, когда соседи целыми семьями собирались у маленького приемника КВН с огромной водяной линзой перед экраном, для того, чтобы посмотреть "Голубой огонек", она сохранилась на Шаболовке и по сей день. Ни многочисленные технические переоснащения, ни капитальные ремонты не смогли истребить этот налет изначального таинства телевизионного ремесла. Шаболовские операторы всегда, даже внешне, отличались от Останкинских, Шаболовские режиссеры откровенно сами себя называли корифеями эфира, а литсотрудники или журналисты пребывали в непоколебимой уверенности в том, что только они дают по-настоящему качественный телепродукт. И ещё, на Шаболовке всегда пили, в Останкино пили тоже, но на Шаболовке пьянка была возведена в ранг неотъемлемой части телепроизводства, а потому была свята и обязательна для всех сотрудников.
  Конечно никто здесь не надирался в стельку с утра пораньше, не орал благим матом похабные частушки и не бил стекла, но с наступлением обеденного времени сотрудники телецентра, особенно мужская, а следовательно доминирующая его часть, начинали хлопать себя по карманам, щелкать замочками кошельков, шлепать кожей лопатников, одним словом - гоножиться.
  Во втором часу по полудни, первые гонцы тянулись сквозь проходную на Шаболовскую площадь. И через каких-то 20-30 минут возвращались обратно с таинственным блеском в глазах и с оттопыренными внутренними карманами курток. Параллельным ходом, с первого этажа на второй, из буфета в аппаратные монтажа доставлялись бутерброды, капуста и яблоки. Начало священнодействию клали видеоинженеры - экстра мастера своего дела, как в плане телевидения, так и в смысле поддать.
  За огромным, стеноподобным аппаратом "КАДР", на котором, словно турбины Днепрогэс, вращались видеорулоны, перманентно стоял столик с закуской и стаканами. Обитатели аппаратной периодически выходили за "КАДР" и через минуту появлялись оттуда с сияющими физиономиями, почему-то делая вид, что абсолютно ничего не произошло. Надо ли говорить, что после двух-трех походов за "КАДР" атмосфера в аппаратной приобретала неповторимый творческий колорит, а процесс монтажа становился до чрезвычайности захватывающим и талантливым действием. Какие только шедевры не рождались на свет в подобные минуты. Так, однажды, году в 88-ом, собирая передачу о влиянии алкоголя на неокрепшие подростковые души и о необходимости прививать народу культуру пития, режиссер в начале дал кадры штурма винных магазинов и побоищ в очередях во времена Горбачевского сухого закона и тут же, напрямую, вклеил сцену из фильма "Ленин в октябре", где Ильич, на конспиративной квартире, спрашивает у своего охранника:
  -А у соседей нельзя достать?
  - Нет, Владимир Ильич, невозможно!
  - Ну ладно, раз такое дело, будем ложиться спать, - резюмировал вождь пролетариата и растянулся на полу.
  Слава Богу до эфира этот полет творческой фантазии не дошел, вовремя спохватились - вырезали.
  Согласно рабочему расписанию дневная смена монтажа заканчивалась в 22 часа, после этого начиналась ночная. Частенько случалось так, что одна плавно перетекала в другую. С наступлением ночного регламента, проверяющим пожарным и милиционерам наливалось по стаканчику, затем аппаратная закрывалась на ключ. Вот тогда-то и начиналось самое интересное. Можно было курить и выпивать не таясь. В то время, когда миллионы обывателей, прильнув к голубым экранам в своих квартирах, затаив дыхание в массовом порядке, потребляли телепродукт, здесь, в замкнутом пространстве, словно алхимики в замке творили в ночи кудесники монтажа и спецэффекта, маэстро репортажа и телеочерка, волшебники крупного плана и панорам, все, надо отметить, в изрядном подпитии.
  Что удивительно, передачи на Шаболовке, во всяком случае те, что выпускала Детская редакция в конце 80-х, а это более 10 программ от "Спокойных ночей" до "До 16-ти и старше" всегда получались отменного качества. Они постоянно забирали всевозможные призы на самых различных международных конкурсах, неизменно пользовались зрительским интересом и имели довольно большую аудиторию. Справедливости ради надо сказать, что в то время и смотреть-то особенно было нечего, но с профессиональной точки зрения программы были что надо!
  Случались, правда, время от времени, казусы, но на общую картину они не влияли. Однажды, собирая очередной выпуск "До 16-ти и старше" уже под утро, необходимо было набрать "финальный барабан" - список всех тех, кто работал над программой. Инженер за титровальной машинкой Вовка Скорлупкин, спрашивает у редактора Леши Колова:
  - Слышь, Лех, а кто у вас этот, как его, ассистент режиссера?
  А Леха-то, как раз в этот момент стоял за "КАДРОМ", прикладывался , стало быть, и визуализировать Скорлупкина при всем желании никак не мог, ну и ляпнул :
  - Баба Пуня! Была в редакции такая старая сводница Лариса Пушнегова.
  Вовик-то, ясное дело, шутливости в словах Лехи не уловил и впечатал в барабан : "Над передачей работал ассистент режиссера Баба Пуня" и вот ведь какое дело, ни главный редактор, ни цензор, никто такого фортеля не обнаружил. Так и пошло в эфир! В общем, лажанулись сотруднички, но, слава Богу, пронесло!
  Другой случай был посерьезней и тогда не пронесло. В 1988 году, где-то, в Московской области, в болотах под Ельней, поисковики обнаружили упавший самолет летчика французской эскадрильи Нормандия Неман. Покопались в архивах, подняли документы, сверили какие-то бумаги и пришли к выводу, что это самолет барона Дэ Форжа, боевого летчика дивизии Нормандии Неман. Решено было осушать болото и доставать останки. На место работ выехал корреспондент детской редакции программы "До 16-ти и старше". Две недели оператор и журналист жили в болоте, две недели вместе с поисковиками черпали ведрами грязь и болотную жижу. Наконец докопались до фюзеляжа и до останков летчика. Съемки закончились, оставалось дело за монтажем. Монтировали вдохновенно и в основном ночью. Тут надо заметить, что в то время, когда мелодии и ритмы зарубежной эстрады были пределом желаний телемеломанов нашей страны, по аппаратным на Шаболовке ходил спецрулон с буржуазной начинкой. Чего в нем только не было: клипы Битлз и Ролинг Стоунз. Дип Перпл и Квин, западные рекламные ролики и прочая-прочая недоступная простому советскому зрителю роскошь. Так вот, в перерывах между часами ночного монтажа и походами "ЗА КАДР", создатели изредка ублажали себя просмотром идеологической чуждой видеопродукции. В заключительную ночь монтажа программы про французского летчика коллеги случайно наткнулись на клип какой-то французской рок-группы. Там что-то взрывалось и ухало, но главное - по небу летали самолеты и стреляли из пулеметов. Это оказалось решающим фактором для вкрапления фрагментов клипа в передачу о французском самолете, так сказать для пущей наглядности и понту.
  И на словах: "Вот именно на этих самых самолетах, французские летчики наводили ужас на фашистских асов" режиссер вклеил кадры стреляющих самолетов из клипа.
  Передачу приняли на "Ура"! Похвалили на большой летучке в Останкино. Ребята из отряда "Поиск" отыскали даже родственников барона Дэ Форжа во Франции и отправили им кассету с выпуском программы. Каково же было изумление творцов, когда "из самого городу Парижу" пришло письмо : дескать, гран мерси за ваш труд, только вот, неувязочка вышла, камрады, самолетики-то вы вставили фашистские из клипа каких-то третьесортных французских придурков!
  Чудо видеорулон не только ублажал слух и зрение, допущенных к его бабине избранных, но и порой служил делу модернизации отечественного молодежного телевидения.
  Как-то раз, под новый 1989 год, тогдашний Главный редактор Главной редакции программ для детей и юношества Центрально Телевидения Сиренов Борис Григорьевич вызывает молодого, подающего надежды сотрудника, Вадима Белкова и говорит весьма строгим голосом:
  - Нам дали час эфира. Наверху есть мнение, что молодежная новогодняя программа должна быть свежей, яркой, не банальной. Ну, в общем, сам понимаешь, это твой шанс!
  Вадик, в ту пору, был просто редактором с окладом в сто тридцать рэ, так что перескочить на должность старшего редактора, на сто пятьдесят рэ, дело было совсем не лишним. Взялся за работу он всерьез и по-крупному. Режиссером назначили Клару Хашмуловну Маркееву, далеко немолодую, чернокосую татарку, выкуривающую по две пачки "Дымка" в день, с которой никто больше в редакции работать не мог. Программу они назвали "Детки и предки" и посвятили её взаимоотношению родителей и детей. Передача получилась задорная и яркая: добродушный рокер-саксофонист Петрович Пресняков-старший таскал за космы младшего Володечку, экстравагантный Вячеслав Зайцев трепал по щетинистой щеке байкера Егорку Зайцева, а знаменитый каратист Тадеуш Касьянов, во время семейного чаепития, навешивал ногой в голову любимой дочурке Сонюшке. И все было здорово, но чего-то не хватало. Тут на глаза Кларе Хашмуловне попался вышеописанный видеорулон, а на нем клип группы Твистед Систерс, где волосатые страшные музыканты приучают детишек к рок-н-роллу, а те, в свою очередь, выкидывают своих предков в окошко.
  -Вот что нам нужно, - рубанула в воздух Клара и в две затяжки уничтожила очередной "Дымок".
  - Сиренов костьми ляжет, но это не пропустит, - возразил Вадик.
  - Не ссы, авось проскочим, - резюмировала Клара, насыпаю четвертую ложку кофе в кружку.
  Программу сдавали 30-го декабря, 31 она должна была быть в эфире. Тянули до последнего, но главный сказал, что 31-го не намерен приезжать на Шаболовку, чтобы посмотреть эту "долбанную передачу", поэтому "идите в жопу, сдавать будете 30-го!"
  Накануне волновались все. Мандражировали видеоинженеры, посвященную в тайну идеологической диверсии, ощутимо очковал редактор Белков, только чернокосая татарка Клара Хашмуловна хранила скифско-азиатское спокойствие, игриво улыбаясь раскосыми и жадными глазами.
  - Поехали! - по-гагарински просто скомандовал Сиренов и взмахнул рукой.
  Но тут, совершенно неожиданно, в его ладонь, как-то сам собой легко опустился граненый стаканчик. Клара Хашмуловна словно Амаяк Акопян, извлекла из-под стола бутылку коньяку и голосом Шехерезады пропела: "А за новый год?"
  Главный ошалело уставился сначала на Клару, затем на стакан и на коньяк, выдержал паузу и по-шпионски, не разжимая губ, прочревовещал:
  - Дверь закрой!
  Спустя два часа, когда под столом стояло две пустых коньячных бутылки, шеф встал, взял за уши Вадика Белкова, поцеловал в лоб и, прослезившись, сказал:
  - М-молодцы, не п-подвели!
  Потом, уже после новогодних каникул, цензура бесновалась: как могло получится, что западные волосатики прорвались в молодежный, новогодний дневной эфир?!
  Но поезд, как говорится, уже ушел, а рейтинги у программы были запредельные.
  
   Успешный новогодний эфир решено было отметить всем, так сказать, молодежным творческим коллективом. Пить в редакции, прятаться от Сиренова и милиционеров посчиталось постыдным свинством, а посему решено было нарезаться на квартире у редактора музыкальной программы "50 на 50" Марины Бирюковой.
  Маринкин муж был издателем популярнейшего журнала того времени про извращенцев, лесбиянок и прочих пидорасов и постоянно находился не то в Нью-Йорке, не то в Париже, а она жила в двухкомнатной квартире с четырёхлетним сыном, который ходил на пятидневку в детский сад. Лучшего места для проведения коллективной пьянки сыскать было трудно, да и сама Маринка, надо заметить, выпить была не дура!
  Несмотря на довольно пёстрый состав женской половины редакции были в ней отдельные, прямо-таки выдающиеся личности, к которым несомненно принадлежала и Марина Бирюкова. Как-то раз, в эпоху Горбачевского сухого закона, в редакционный кабинет ввалилась администратор программы "Спокойной ночи, малыши" Трегорова Катя, девушка довольно крупных габаритов, с внушительным бюстом и постоянно выпученными глазами, к тому же Катька слегка шепелявела и говорила очень быстро:
  - Девки, фули сидите, на Павла Андреева "Арбатское" и "Свадебное" завезли - надо брать!
  Винный магазин на улице Павла Андреева всегда пользовался особенной любовью у Шаболовских сотрудников. Но, в связи с государственной линией по борьбе с пьянством и алкоголизмом, попасть туда без боя было делом нереальным. В стометровой очереди собиралась вся местная алкашня и порой попадались такие рожи, что хоть всех святых выноси. Вот в эдакие райские кущи и призвала окунуться подруг администратор Катя Трегорова. Подруги, в лице кнопки Машки Кольцовой и Марины Бирюковой, с которой, вероятно, и была слеплена Волгоградская Родина-мать, моментально откликнулись на призыв и рванули на улицу Павла Андреева.
  Режиссер программы "Церковь и молодежь" Машка Кольцова и впрямь была самой настоящей кнопкой. Ростом метр пятьдесят, с хорошеньким личиком и круглой, крепкой как теннисные мячики попой. Машка умела материться так, что строители на стройплощадках бросали свои оранжевые каски и писали заявление об уходе. Она обладала способностью организовать любой съемочный процесс, достать для съемки все, что нужно и уговорить сниматься кого угодно. Как-то раз режиссеру понадобилось снять поливальную машину, созидающую радугу над утренним московским асфальтом. В день съемок к пяти утра на площадку приехал весь поливальный автопарк Центрального административного округа столицы. Маня явно переусердствовала.
  Подойдя к извивающейся очереди-змее, состоящей из сотен человеческих тел и дышащей сотнями перегарных ртов, Катя Трегорова скомандовала:
  - Ты, Маня, стой в хвосте, а мы с Маринкой пойдем пробираться.
  Колыхнув, как волнами цунами, бюстом и пробив тем самым брешь в толпе алкашей, Катерина углубилась в чрево магазина. За ней, словно линкор прикрытия, вплыла Марина Бирюкова. Человеческая масса, жаждущая "Аратского" и "Свадебного" сомкнулась за ними, предоставляя возможность для обладателей творческой фантазии дорисовать то, что происходило внутри.
  На улице же бедная маленькая Маша Кольцова, режиссер программы "Молодежь и церковь", стояла среди десятков небритых и неопохмеленных мужиков.
  - Что ж такая хорошенькая, милая девушка у винного делает?
  Кто-то из жаждущих попытался пошутить, как будто стоять в очереди в винный магазин можно ещё и затем, чтобы купить абонемент в Ленинскую библиотеку.
  -Что-что, вот у мамы с папой золотая свадьба, - быстренько нашлась Маша, - хотела им бутылочку "Свадебного" подарить на юбилей, а тут вот такая давка.
  Вообще-то московские алкаши - народ не злобный. Если, к примеру, знают они, что водки и вина в магазин завезли достаточно, то могут и постоять спокойно и языком почесать, драться и рвать глотки не будут.
  - Слышь, мужики, что мы - нелюди какие? Девчонке всего одну бутылочку для родителей, а она тут с нами стоит - матюки слушает! Иди, милая, пропустим!
  -Пропустим, пропустим, - загудела очередь, и грубые рабочие ладони с черными, потрескавшимися ногтями стали бережно подталкивать Машу Кольцову ко входу в магазин.
  И вот, когда до заветной двери оставалось каких-то пару метров, толпа внезапно разверзлась, как Красное море под рукой Моисея, и в образовавшейся пустоте сначала нарисовался Катькин бюст, потом сама Катя с ещё больше выпученными глазами, а за ней материализовалась монументально-неприступная фигура Марины Бирюковой. В руках девочки несли ящик полусладкого "Свадебного" вина.
  - Маня, двадцать взяли, наверное хватит! Хули стоять с этими алкашами - валим отсюда! - громко, на всю улицу Павла Андреева крикнула Катя Трегорова.
  С этими словами три грации из Детской редакции гордо удалились, игриво позванивая на каждом шаге светлым бутылочным стеклом.
  Вечер у Марины Бирюковой удался на славу! До глубокой ночи все смеялись, пели песни, обсуждали телевизионное ремесло, невероятно много курили и ещё больше пили. Круче всех, на правах автора новогодней передачи нарезался редактор Вадим Белков. Будучи довольно крепким парнем, перворазрядником по вольной борьбе, Вадик ещё со студенческой скамьи научился не напиваться до беспамятства, то есть выкушать мог много, но в обморок не падал. Правда и особо сознательным его поведение в такие моменты назвать было трудно. Он начинал нести околесицу, беспричинно, по-театральному громко хохотать, нарываться на неприятности. Тут особенно нужно отметить, что внешне Вадим был вылитой копией молодого Кобзона. Если бы Иосифу Давыдовичу предъявили личность Белова с требованием признать отцовство, думается, суровый исполнитель песни про мгновения, не стал бы отпираться и, даже вероятно, пустил скупую слезу.
  -Да, - дескать, - был грешок!
  Как-то раз, по пьянки, Белкова забрали в отделение милиции, где он со свойственной ему позитивностью обратился к стражам правопорядка:
  - Вы чё, козлы, не в свое стойло въехали?! Базар фильтруйте! Я сын Кобзона, со всех погоны посрываю!
  Проведя мгновенную идентификацию личности, доблестные сотрудники поняли, как ужасно они лажанулись и под белы рученьки выпустили в дребадан пьяного Белкова на свободу.
  С тех пор фраза эта прочно зацементировалась в богатом словарном запасе журналиста Белкова. Что бы с ним не происходило, какая бы, пусть даже мнимая угроза, не нависала над ним, из его уст вылетало неизменное: " Фильтруй базар, не в свое стойло въехал, я - сын Кобзона".
  Где-то во втором часу ночи вся веселая компания, наоравшись песен и изрядно приняв на грудь, завалилась спать. Спальных мест у Маринки было немного: два дивана, да кушетка, поэтому рухнули вповалку кто с кем. Приморилась и хозяйка party Родина-мать Марина Бирюкова. Лишь один редактор Белков бродил меж сопящих, свистящих и стонущих тел коллег, тщетно пытаясь найти место падения. В конце концов, уже под утро, он, к великой своей радости, обнаружил в углу комнаты деревянную кроватку, в которой ангельским сном почевал Маринкин четырёхлетний сын. Белков не был гигантом и посчитав, что им вдвоем хватит места, перевалился через перила. Ребенок проснулся, но вопреки логике, не испугался и не заорал, а с удовольствием принял веселого дядю. Далее, надо полагать, между ними произошла довольно содержательная беседа! Во всяком случае, через два дня Марине позвонили из детского садика и попросили обязательно зайти к директору. Сын её посещал элитное и дорогое дошкольное учреждение, и какого же было удивление мамаши, когда директриса садика рассказала, что Бирюков-младший на прогулгке гонял лопаткой отпрысков директоров магазинов и коммерческих фирм с криками:
  - Вы, чё, козлы, не в свое стойло въехали? Фильтруйте базар - у меня сын Кобзона лучший кореш!
  
  
   - Ну чего ты там сидишь?
  - Че,че, не видишь, застрял! - режиссер Саня Никифоро дейтсвительно застрял в кроне большого, раскидистого дуба. Никого не предупредив он, ни с того ни с сего, с обезъяньей ловкостью начал взбираться на дерево, лез, лез, да и застрял. Я все-таки попытался выяснить мотивы столь стремительного подъема.
  - А за каким хреном ты вообще туда полез?
  - За таким! Верхний план как снять? Вертолетов у нас нет.
  - А нафига верхний план, ежели мы еще нижний не сняли? Да и как ты собирался снимать без камеры?
  - А ты хотел, чтобы я еще и с камерой сюда полез?
  - Хрен вы куда без меня пойдете! Снимать-то кто будет? Давай сюда кого-нибудь. Мне бы только было на что опереться и ногу поставить. А тут вот, сучок обломился, я и не могу ни вздохнуть, ни перднуть.
  Весь молодежный состав нашей студии выехал на натурные съемки. "Наверху" утвердили сценарии социальных роликов "Голосуй, а то проиграешь!" и мы приступили к съемкам первого клипа "Как много дорог, выбери верную!"
  Макс сказал, что у него в Битцевском парке есть чудное местечко с массой лесных дорожек и тропинок - наверняка что-нибудь подойдет. И действительно, приехав на место, и пройдя метров пятьсот в лесо-парковую зону, мы обнаружили как раз то, что нужно. Широкая, утоптанная дорога выходила из парка в поле и явственно разбегалась на пять-шесть дорожек поменьше. Причем, те, что уходили направо, тянулись к горизонту, а те, что сворачивали влево, упирались в нечто вроде свалки. Согласно сценарию, веселая и яркая группа разных представителей подрастающего поколения должна была дружно топать общей дорогой, дойти до развилки, остановиться и задуматься. А в этом месте, уже на монтаже, режиссер Никифоров, он же видеоинженер, он же оператор, поместил бы на небе горящую надпись: "Так много дорог, выбери верную!" Короче, проголосуешь за комуняк, все, трындец тебе и твоим придуркам-друзьям и вашим размалеванным телкам!
   В то время в нашей редакции, в подростковом отделе "Юность", тусовалось несметное количество народу. Постоянно приходили какие-то металлисты, панки, наркоманы, рокеры, байкеры, питерские ботаники и прочая чешуя...Творческая атмосфера и воздух свободы притягивал эту разношерстную братию. Они то появлялись, то исчезали, то приводили своих друзей, периодически занимали у нас денег и выводили корреспондентов на потрясные, закрытые для обычных глаз, тусовки . Жить было весело.
  Как только был брошен клич: нужна массовка для ролика на природе! - вся эта неформальная братва ломанулась на съемки. Переодевать и гримировать никого не надо. Все, что и в самом ужасном сне не смогло бы привидеться какой-нибудь училке из семидесятых годов, все это воочию ожило и двигалось по лесной дороге, распугивая местных старух. Зрелище было впечатляющее. Впереди шли здоровенные байкеры-рокеры Стефан и Даллас, все с ног до головы затянутые в черную кожу, увешанные цепями, браслетами и перстнями с черепами и драконами. Из-под заклепанных жилеток вылезали накачанные ручищи, сплошь покрытые разноцветными тату.
  - Слышь, Даллас, я че-то не въехал, кто должен мафон нести, а кто Нюрку за сиськи хватать?
  - А че Колян с Максом по сценарию-то раскинули?
  - А им-то какая, нахрен, разница? Давай сами с тобой прикинем?
  - А мне по-барабану! Слышь, Стефа, короче, достала меня эта Нюрка, ну ее нафиг, пусть вон ее Ботан мацает, а мы с тобой музон понесем.
  У каждого была своя роль - вышеупомянутые байкеры тащат огромный магнитофон и при этом тискают разбитную деваху, тоже в заклепках и коже. Панки, рокеры и гопники, в знак единения перед признаком коммунизма, идут вместе рука об руку. Следом студенты-ботаники в костюмчиках и галстуках братаются с рэпперами и металлистами, а вертлявые рокабиллы пьют из горла кока-колу совместно с парнями из ПТУ. Здравствуй племя молодое, незнакомое!
  И вот, когда был отрепетирован первый совместный проход, режиссер Саня Никифоров и полез на дуб.
  - Ну скажи, ну с какого бодуна тебя понесло наверх? Мы же хотели сейчас снимать общий проход группы с нижней точки.
  -Да я подумал, отстреляем сразу этих мудаков сверху, чтоб потом не корячиться. Ты, вот, поднимись, посмотри, какая тут красота! И дорожки разбегаются прямо как по сценарию.
  Мы с Максимом, как загипнотизированные, поползли наверх и в скором времени скрылись в ветвях лесного великана.
  Оставшись без руководящего состава и без скрепляющего всех творческого рабочего ритма, наша массовка потихоньку начала расслабляться. Вскоре выяснилось, что в двухлитровой бутылке была вовсе не кола, а самогон, привезенный Стэфаном из деревни.
  - Стэф, а че это наши режиссеры на дуб-то полезли?
  - А хрен их разберет? Может, курнули чего и поперло!
  - А у тебя есть?
  - Не, на-ка, вот, хлебни, бабаня снабдила, враз башня отлетит.
  Даллас ухватил ручищей бутыль и приложился к горлышку, задвигав кадыком, словно питон из мультика про Маугли.
  Панк Валерик сглотнул слюну и прогундосил:
  - Эй, бычара, оставь другим-то! Пипл тоже желает заглотнуть.
  - Сосать! - отрезал Даллас.
  - Че, кому сосать? - спортивного вида рэппер Вэлл стал агрессивно надвигаться на байкера.
  - Да вот тебе и сосать, ниггер!
  - Ребята, ребята, ну что вы, право же, мы же все вместе, давайте не ссориться,- белобрысый ботаник Стасик попытался было робко залить занявшийся было огонь. Но струя его голоса оказалась слишком тонка по сравнению со струей заливающейся в глотку рокеров-байкеров.
  - Завянь, додик! - рявкнул Стефан и толкнул Стасика в лоб. Тот, округлив глаза, попятился назад и врезался затылком в голову Нюрки, которая в этот момент прикуривала у рэппера. Нюрка толкнула сигаретой вперед, но промахнулась и напоролась на тлеющий рэпперский чинарик.
  - А, блядь! - завопила она, одной рукой схватилась за обожженную щеку, а другой смачно влепила в ухо ботанику. Тот полыхнул молнией из-под очков и моментально выписал Нюрке боковой. Однако, ушлая девица успела увернуться и крюк пришелся точняком рэпперу в шнопак. Спортсмен Вэлл очумело свел глаза к переносице и начал вращать зрачками попеременно в разные стороны.
  - Гы-гы-гы,- зареготал, было, Стэфан. Но, очухавшийся после секундного замешательства, рэппер лягнул его ногой по коленке.
  - У-сука! - Стэфан пошел волчком, зацепил ногой бутыль с самогоном и повалился наземь.
  Осознав безвозвратность потерянного, Даллас затряс бошкой, сорвал с себя бандану и принялся мочить всех подряд. К тому моменту, когда мы втроем, налюбовавшись видом сверху, стали спускаться на тропинку, на земле уже шло ристалище. Представители неформальных молодежных течений окучивали друг друга кулаками, дубасили ботинками, таскали за волосья и пихали мордой в дорожную пыль.
  Обалдевший от такого поворота событий, Саня Никифоров только крякнул и промолвил:
  - Вот чего снимать-то надо!
  А Макс добавил:
  - А в небе надпись: "Так много дорог, выбери верную!" Помолчал и добавил - Бля!
  Помимо запахов табака и алкогольных выхлопов старая добрая Шаболовка хранит в себе и звуки. Нет, речь идет не о записях студийных фонограмм и не о съемках живых концертов, это звуки иного рода. Они подобно табачному дыму впитались в стены и в мебель Шаболовских кабинетов, комнат, подсобок и предбанников. Это звуки любви страсти, томные вздохи, вскрики, завывания и всхлипы. Это звуки тысяч соитий, произошедших за многие десятилетия в лабиринтах Шаболовки,в ее укромных местах. Молоденькие журналистки и опытные корреспонденты, операторы и режиссеры, секретари и руководители отделов, гримеры и милиционеры, бог мой, кто только не предавался сладостному греху в рабочее и нерабочее время, закрывшись в одной из Шаболовских келий. Естественно, молодые, здоровые и нелишенные привлекательности сотрудники детской редакции совокуплялись регулярно, активно и с большим удовольствием. Чаще всего это происходило на квартирах счастливых обладателей собственных квадратных метров, но и нередко в редакционных стенах. Для интимных целей идеально подходили два помещения: комната для прослушивания фонограмм на первом этаже и аппаратная линейного монтажа на пятом. Фонограмка была крохотной комнаткой пеналом размером два на два метра. В ней помещались только магнитофон и два стула. Для того чтобы попасть туда, необходимо было оформить заявку на получение бабины с музыкой для прослушивания с целью подбора музыкального оформления к передаче. Расписавшись за катушку с пленкой, творческий работник получал ключик от заветной комнатушки. Теперь оставалось дело за малым: сообщить объекту страсти во сколько и в какой комнате состоится прослушивание. Дело в том, что таких комнатенок было пять или шесть, а желающих послушать фонограмму в разы больше, можно было случайно забрести не в ту кабинку. Когда же ожидаемая и желаемая персона оказывалась в замкнутом пространстве, дверь закрывалась на ключ, включалась музыка, гасился свет и только стенки из звукопоглощающего материала впитывали волшебные звуки любви, смешанные с чарующими нотами Энио Морриконе или Пинк Флойд.
  На пятом этаже все происходило приблизительно так же, с той лишь разницей, что монтажки были побольше и посветлее, да и на монтажном столе заниматься любовью было поудобнее.
  Как-то большой проказник и шалун журналист Максим Мельников собирал на линейке очередную информационно-развлекаетльную передачу для детей "Продленка". Вдруг в монтажку врывается режиссер программы "Молодежь и церковь" Кольцова Машка.
  - Максик, - кричит, - Катастрофа! Вечером эфир, а мне четыре плана переклеить надо, цензура зарубила. Пусти Христа ради на полчаса!
  - Не, Мань, не есть возможно! Сам горю, не успеваю!
  -Ну ладно, ты же талант, все успеешь, пусти! Чего хочешь проси! Только дай перемонтировать, а то меня с эфира снимут.
  При словах "проси чего хочешь" шалун и проказник Максим Мельников подошел к двери монтажки и повернул ключ. Через несколько минут пытливое ухо могло расслышать, как из аппаратной доносились малиновые перезвоны церковных колоколов, изредка прерываемые повизгиванием режиссера Машки Кольцовой.
  Макс Мельников - это отдельная песня детской редакции. Небольшого росточка, кругленький, как болюс хуато. Он был обаятелен, хорошо воспитан, всегда со вкусом одевался в импортные вещи, был страшным матершинником, любителем выпивки и женщин, словом, гусар, только в уменьшенном масштабе.
  Будучи родом из интелигентнейшей семьи: его бабка была главным редактором на советском радио, отец - режиссером первых КВН-ов и популярнейших программ советского ТВ "А ну-ка девушки", "А ну-ка парни" и руководителем целого отдела в нашей редакции. Максик, как бы это помягче выразиться, со школьной скамьи не принял ботанического пути развития своей личности и вкус портвейна "Три семерки" познал, как и положено нормальному пацану из рабочей семьи, в восьмом классе. Несмотря на то, что читал он много и с удовольствием, отличника из него не получилось и в положенный срок Родина призвала его в ряды своих бравых защитников. Правда при этом режиссер-отец сделал все, чтобы по возможности облегчить полные тягот и лишений солдатские будни любимого чада.
  Макс попал служить в спорт-роту. А по причине веселого нрава и покладистого характера быстро пришелся по душе грозному дембелю, мастеру спорта по боксу по кличке Пробитый.
  Пробитый целый день играл на баяне, пил водку и вправлял мозги другим, по его словам в конец оборзевшим дедам и черпакам. Делал он это довольно незатейливым способом: просто окучивал всех подряд своими кулачищами-гирями, а потом уходил к себе в каптерку играть на баяне. Макс был единственным человеком, кто мог в любое время подойти к Пробитому без боязни, тут же получить в бубен и отправиться в медсанчасть вправлять челюсть. Близость к могучему деду укрепила авторитет Макса и даже после дембеля Пробитого, его тень продолжала хранить Максима Мельникова вплоть до приказа об увольнении в запас из рядов вооруженных сил СССР.
  К тому времени перед папой Макса встал серьезнейший вопрос: куда пойти учиться, вернее, куда определить двадцатилетнего сынка, уже почти готового свернуть на неверную дорожку.
  Это был 1986 год, на телевидении возрождался прикрытый ранее коммунистами КВН. Отец Максима, естественно, стал режиссером - фигурой весьма значительной. И вот эта фигура двинула прямиком к декану факультета журналистики Московского Государственного Университета им. М.В.Ломоносова, с предложением от которого нельзя было отказаться: "Мы принимаем команду журфака в КВН, а вы....ну сами понимаете".
  Так, собственно и произошел исторический переход Максима Мельникова со скользкой неверной дороги на живую, трепещущую стезю журналистского творчества.
  В тот момент я с ним и познакомился. Когда Макс поступил на журфак, я уже учился на пятом курсе и, собственно, ни общих знакомых, ни друзей, ни занятий мы иметь просто не могли. Однако, встреча наша все-таки состоялась, причем в месте куда я приходил исключительно по зову души и тела, а Макс только из-за своей врожденной хитрожопости и лени. Одним из самых страшных предметов на факультете журналистики была не история партии, не зарубежная литература и даже не политэкономия, а физкультура.
  Вы могли прекрасно успевать по всем предметам, но если у вас получался незачет по физ-ре, можно было сразу идти в деканат и забирать документы. Главным цербером-хранителем физкультурно-оздоровительного движения студенческих масс была старший преподаватель кафедры физвоспитания Светлана Михайловна Гришина. Её совершенно невозможно было обмануть, уболтать, подкупить, разжалобить, а посему весь журфак стройными рядами бегал на лыжах, играл в баскетбол, плавал, прыгал в высоту и длину и сдавал кроссы.
  Оправданием для не сдачи нормативов по физ-ре могла быть только личная смерть студента или же война с Соединенными Штатами, хотя, в последнем случае, бегать и прыгать пришлось бы все равно. Был, правда, один способ избежать рабства у Светланы: записаться в альтернативную спортивную секцию. На журфаке это была секция самбо. Прочухав возможность спастись от кроссов и заплывов, Макс ни секунды не раздумывая закатился в факультетский зал борьбы, да ещё прихватил с собой приятеля Сашку Холодного - такого же шланга и раздолбая. По росту и телосложению они были абсолютно одиковыми, похожие на круглые сдобные булочки со шкодливыми глазками. Тренер по самбо, Илья Иванович Белкин, человеком был душевным, спокойным и совершенно не злобным. Он с удовольствием занимался со спортсменами разрядниками, готовил их к соревнованиям и грядущим победам на вузовских коврах. На остальных же ему было решительным образом наплевать. Блаженству Макса и Холодного не было предела. Два раза в неделю, в то время пока остальная студенческая братия корчилась в предсмертных муках на беговых дорожках и захлебывалась в бассейнах, они преспокойно перекатывались друг по другу два часа, а затем отправлялись пить пиво в сосисочную на Петровке. Но в один день в их бастион хитрожопости ударила молния. Дело в том, что я тоже ходил в зал борьбы, но не два раза в неделю, а каждый день. Два дня занимался самбо, поскольку был кандидатом в мастера спорта, а в остальные дни, пользуясь покровительством Ильи Ивановича, вел подпольную секцию каратэ, так как официально преподавание каратэ в СССР в 1987 году было запрещено.
  И вот однажды Илья Иванович вынужден был уехать в длительную командировку. Он попросил меня на пару недель заменить его на тренировках. Для Макса и Холодного наступили ужасные дни. После первых занятий они с трудом, на карачках, выползали из зала, подталкивая друг друга головами в зад. Потом, опять же по причине чрезвычайной хитрожопости они приспособились и стали договариваться во время борьбы, кто лежит сверху, а кто снизу, потом переворачивались, создавая видимость активности. Усыпив мою бдительность, эти два великих пехлевана вновь приобрели возможность травить друг другу анекдоты во время борьбы, но ненадолго.
  Однажды, увлеченно рассказывая студентам какой-то очередной миф о древних мастерах Востока, я, вдруг, заметил, что эти двое нифига не слушают.
  - А кому не интересно, - обрушился я на них, - кому все по барабану, тот может катиться отсюда к чертовой матери.
  Я был абсолютно уверен, что после такой гневной тирады они в раз превратятся в одно большое ухо, одетое в куртку самбовку.
  - Да, честное слово, можно? Вот спасибочки! - прошелестели Маск и Холодный и словно кегельные шары выкатились из зала. Через полчаса они уже пили пиво в сосисочной на Петровке, а я, видимо, так и стоял посреди борцовского ковра с открытым ртом.
  И вот, спустя год, в 1988 году, когда я уже работал младшим редактором Главной редакции программ для детей и юношества Центрального телевидения на Шаболовке, как-то в один из светлых мартовских дней меня вызывает руководитель отдела Андрей Викторович Мельников и говорит:
  - Слушай, старик, тут такое дело. У мня сынок на журфаке учится, ну распиздяй, конечно, но парень хороший. Возьми его с собой на съемку, пусть посмотрит на работу профессионала.
  Никаким профессионалом я тогда конечно не был, но брошенное семя легло на благодатную почву и дало немедленные всходы.
  -Да, о чем речь, - говорю, - конечно! Завтра и поедем!
  
  На следующий день, возле проходной на Шаболовке, меня поджидал небольшого росточка, кругленький молодой человек с застенчивой улыбкой и румянцем на пухлых щечках. Я поначалу даже и не признал его. Но едва только взглянул в глумливые черные бусинки его глаз - как обалдел. Это ж тот самый раздолбай из секции самбо, это ж надо, прикатил, ну, думаю, я тебе устрою журналистскую практику - дня ты у меня не продержишься!
  С тех пор мы с Максом дружим уже более двадцати лет.
  
  Глава.
  
  Надо сказать зарабатывали мы в то время неплохо. Младший редактор получал 80 рублей, старший - 150, ну а спецкор и вовсе 180, сумма для конца восьмидесятых прошлого века весьма внушительная. Прибавить к этому 100-120 рэ гонорара за каждую передачу, так и вовсе получалось целое состояние. В восемьдесят восьмом, восемьдесят девятом на телевидении стали появляться первые видеоклипы, нашего, совкового производства. Для создателей молодежных программ наступили золотые времена. Ежедневно в редакцию приходили продюсеры всеразличных Стелл,Стрел, Каролин, Афродит, Магдолин и либо предлагали снять клип, либо вставить уже готовый в эфир программы. Расценки в Детской редакции были божеские. В Останкино, в Молодежке драли нещадно. У нас же поставить клипчик - стоило пятьсот целковых, произвести - тысячу.
  Однажды администратор Серега приволок в редакцию VHS кассету с каким-то видео.
  - Вот, - говорит, - мужик один передал, спрашивает нельзя ли прокрутить в "До 16 и старше" дочку его, певицу, стало быть, начинающую. Ну, мы с Максом глянули - говно страшное. Вызываю Серегу, говорю нет это не может быть показано категорически и ни при каких условиях, потому что это за гранью добра и зла, а мы себя, как известно, не на помойке нашли и нельзя же, в конце концов, все мерить одними деньгами. Ну и дальше в том же духе начинаю заводиться. Тут Серега шепчет:
  -Да погоди ты орать-то, вон её папаша в коридоре ждет, может поговорим?
  -Да какого хрена! Буду я разговаривать с каким-то папашей какой-то провинциальной коровы, возомнившей себя певицей.
  - Да не кипятись ты, он не просто папаша, он секретарь ихнего райкома или обкома, хрен его знает, но мужик солидный.
  -Ладно, - говорю, - зови, посмотрим!
  Входит в нашу комнату мужик. Костюм дорогущий, рубашка белоснежная, галстук итальянский и ботинки лаковые. Садится напротив меня в кресло. Бряцает бриллиантовой запонкой о редакторский стол и говорит:
  - Я, конечно, понимаю, что клип так себе и далек от совершенства и дочура моя, ну, как бы, не Ванесса Паради, но день рождения у неё скоро, 16 лет исполняется, чего не сделаешь для любимой дочи. Так может, это, решим вопрос?
  На этих словах секретарь райкома достает из кармана пиджака три плотных пачки, по тысяче рубликов в каждой и эдак ненавязчиво продвигает их в мою сторону.
  - Товарищ, - говорю, - где ж вы раньше то были? А у нас в программе как раз недобор 3 минуты! Мы тут с ног сбились, кого найти, что поставить, да вы для нас просто находка! Передайте доче, пусть подруги завидуют!
  
  Но был один случай, когда мы с Максом обмишурились по-взрослому. Помнится, поддали накануне на квартире у Машки Кольцовой и поутру приехали в редакцию в довольно сумрачном расположении духа. Тут ловит нас в коридоре корифей детского музыкального вещания, режиссер Валерий Палыч Лукин.
  - Вот они, лучшие люди! Здорово раздолбаи, опять вчера нажрались?
  - Да что вы, Валерий Палыч! Как можно-с, все в радениях о нравственности и идеологиеской подкованности нашей подрастающей молодежи проводим дни свои и ночи.
  - Ладно, хорош трендеть, знаю я, где вы свои ночи проводите! Дело у меня к вам на сто миллионов! Помогите озвучить на два голоса программу о юных исполнителях.
  - А позвольте поинтересоваться - в реальном эквиваленте сто миллионов - это сколько?
  - По две сотки на рыло получите, больше не могу!
  - Окей, - говорим, - пошли в озвучку!
  - Только, чур, матом не ругаться, девок не обсуждать. Тут продюсер одной певички захотел на озвучке поприсутствовать, он, кстати, и бабки приволок!
  Идем в студию, садимся за пульт, перед нами два микрофона и монитор: по экрану скачут молоденькие певички и певцы. Нам и надо только перед началом песни ляпнуть какую-нибудь фигню: типа вот, дескать, молодой, да ранний Вася Чижик из Мухосранска, у парня явно звездное будущее под звездным небом. Кстати, именно так и называется его песня - звездное небо! Ну и так далее...
  Подходит время выступления той девки, про которую Палыч предупреждал, что продюсер хочет на озвучке поприсутствовать..
  Мы с Максом за пультом в одной половине студии, режиссеры, звукачи и этот продюсер - в другой за толстым звуконепроницаемым стеклом.
  Мы нажимаем кнопку - говорим в микрофон, они слышат, одобряют. Отжимаем кнопку - они ни хрена нас не слышат. Мы отдыхаем, идет музыка. Тут Макс и начинает:
   - А это, друзья, наша восходящая звезда Анжелина Пономаренко!
  Я его игриво так подхватываю:
  - Ну пока она ещё только звездочка, но у неё есть все шансы стать настоящей звездой эстрады, если она будет хорошо учиться, слушаться маму, папу и своего продюсера. Тут мне, по логике озвучания, кнопочку бы и отжать, поскольку дальше начиналась непосредственно песня этой самой Анжелины Пономаренко. Но я почему-то забыл это сделать. Будучи абсолютно уверенным, что нас уже никто не слышит, Макс вальяжно откинулся в кресле и изрёк:
  - В общем поёт-то она хуёво! Да и зачем ей петь. На что я весело поддакнул, - вон попка какая и сиськи классные, прыг продюсеру в койку и, пиздец, - новая звезда на небосклоне советской попсы!
   Поначалу мы вообще-то ничего не поняли, потом подумали, что звукачей и режиссеров, за стеклом стали травить каким-то страшным газом. Лица их исказились и вытянулись, они беззвучно, словно рыбы, разевали рты, размахивали руками и что-то показывали. Потом об толстое, звуконепроницаемое стекло расплющилась красная рожа продюсера восходящей звезды Анжелины Пономаренко и дико вращая глазами, стала выкрикивать в наш адрес, что-то весьма эмоциональное, причем, явно не похвальные оды. Бедный Валерий Палыч судорожно охлопывал карманы пиджака, то ли искал валидол, то ли ощупывал места, куда должен был лечь гонорар за эту передачу...
  Наконец, осознав весь ужас произошедшего, мы с Максом решили не выходить на аплодисменты и смылись из студии через запасную дверь. Благо, деньги на пиво у нас ещё были.
  
  
  
  
  1996 год, накануне президентских выборов.
  
  
  Социальный ролик "Так много дорог, выбери верную!" мы все-таки досняли. Финальная часть получилась особенно впечатляющей. В конце концов, удалось унять и растащить в разные стороны матерящихся и лягающихся неформалов. Клубы пыли улеглись, и вдруг обнаружилось, что у всех: и у рокеров, и у ботаника, и даже у девицы Нюрки в пылу сражения наиболее явственно пострадала правая часть лица. А посему, дабы скрыть фингалы и ссадины, на развилке дорог все смотрели в правую сторону, повернувшись левой щекой к камере. Получилось очень торжественно, словно профили декабристов, нарисованные рукой Пушкина или же вырубленные в скале лица американских президентов.
  - Коль, ты посмотри на наших идиотов. Жаль, что зритель не увидит их справа, - Макс, согнувшись пополам, заходился от смеха и вытирал слезы.
  - Вот дебилы! Ой, не могу! Дорогу они выбирать приперлись , а сами пережрались самогону, да морды друг дружке поразбивали. Не, ну глянь! Хороши, а!
  Картина действительно была живописная. Пока Саня Никифоров снимал вдохновенные лица молодых, они, молодые, стояли не шелохнувшись. Уже, начавшее свой закат, солнце позолотило их юные лица с левой стороны и оттенило набухающие и наливающиеся фиолетом шишки и синяки с правой.
  - Нехорошо как-то получилось! - сквозь зубы процедил Стэфан, пытаясь сохранить торжественное выражение лица.
  - Да уж! Чего ты забыковал-то! Ну заглотнули бы все по сто пятьдесят и делов, - ответил ему помятый Даллас, пристально вглядываясь в даль.
  Ботаник Стасик вклинился в переговоры:
  - Щас закончат снимать и заглотнем. Я знаю, у Нюрки бабки есть.
  - Нюр, а Нюр, дашь стольник на примочки?
  Разбитая деваха Нюрка повернула на них совершенно заплывший синий правый глаз и улыбнулась : "А то! Куда ж я денусь, милые вы мои мальчики!"
  
   Буквально на следующий день отснятый ролик был смонтирован и озвучен, а через два дня запущен в эфир. Когда до президентских выборов оставалась всего лишь неделя, мне позвонил чрезвычайно взволнованный Макс и заорал в трубку:
  - Ты видел? Ты видел это блядство?
  - Что случилось? Говори толком!
  - А чего тут говорить-то! Мы усираемся, можно сказать здоровье свое и мозги гробим. А все, оказывается, зря. Все впустую! Выходит, и делать-то нечего не надо. Можно просто взять и кого-нибудь и все стереть!
  - Что, что стереть-то? Объяснишь ты, в конце концов?
  Оказалось, что накануне Макс, переключаясь с канала на канал, случайно наткнулся на, до боли, знакомые кадры. Группа молодых людей весело и дружно шагала по дороге, натыкалась на развилку и останавливалась перед выбором - куда свернуть? При этом лица их были повернуты налево, а голос Геннадия Зюганова за кадром говорил: "Пока молод, не сбейся с дороги! Нам с тобой, товарищ, по пути!"
  Идея, сценарий, даже раскадровка по крупным планам - все было наше, только рожи чужие и место другое.
  - Сперли, товарищи коммунисты, идейку-то нашу! - кричал Максим в трубку. - И мы теперь, с нашими дорогами, как мудаки!
  - Почему это мы, может они?
  Ну да! Они-то свой ролик, небось, по десять раз на дню крутят, а наш, вон, всего два раза показали.
  На утро следующего дня все собрались в редакции и устроили боевую антикоммунистическую летучку.
  Первым держал речь главреж Николай Сверкаев.
  - Надо выяснить, кто продал краснопузым идею ролика и линчевать гада прилюдно!
  - Да какая теперь разница! Клипы-то крутятся в эфире. А народ голову ломает. Что за хрень такая!
  Саня Никифоров отчаянно рубанул воздух.
  - Да ни фига он не ломает. У меня дома все видели и наш и коммунистический ролик и все думают, что это одно и тоже!
  - Оба-на! - закричал журналист Валерка Щавельев,- это что же мы, выходит, на товарищей работаем?
  Щавель, после развода с женой, жил в Подмосковной Балашихе, в крохотной квартирке в абсолютно пролетарском районе. Сверкаев ему и посоветовал: "Ты,- говорит,- теперь ходи по свеой Балашихе и всем втирай , что это ты ролик сделал. А когда комуняки придут к власти, тебе, глядишь, и фатерку какаую никакую выделят".
  - Вот тебе бы, Николай, всё зубоскалить, а я за общее дело болею, - заныл было Щавель.
  - Знаю я, от чего ты болеешь! Мне за вас, мудаков, шеф чуть было башку не открутил.
  - А что, что такого!
  - Нет. вы полюбуйтесь, люди добрые! Эти два великих творца - Щавель и режиссер Вова Граненко пригласили к себе в программму Ларису Долину. Та, как известно, нашего брата, телевизионщика, на дух не переносит, но придти все-таки согласилась. Эти красавцы, пока её ждали, все прикладывались и прикладывались к живительному источнику, да так наприкладывались, что к приезду всенародно известной звезды уже друг- друга узнавать перестали.
  Долина ворвалась в редакцию, вся такая стремительная: "Давайте, говорит, по-быстрому, а то я на концерт опаздываю". Вовик ей на это6 "Сей момент, щас все будет, только камеру настрою."
  - Ты, Щавель, - подкати к Ларисе, типа невзначай, ну и это, спроси чего-нибудь для разгону.
  Валера сделал жалостливую гримасу, подплыл к Долиной, обдал её амбрэ, и, путаясь в буквах с трудом построил вопрос:
  - С-ска-ж-жи-те, Ралиса, п-прос-ти-те, Лариса, вы хорошая же-н-щ-ина?
  Та, естесвенно, очумела, но отвечает:
  - Да вроде ничего!
  А Валерик прямо в микрофон:
  - А вот моя жена - с-с-у-к-а!
  - Ну звезда, естественно, в крик. Всех матом обложила, хлопнула дверью уехала. А продюссер ейный прямиком к нашему шефу. - Так, мол, и так, оскорбили и унизили всенародно любимую певицу, довели, практически, до сердечного приступа. Требую покарать виновных и выплатить компенсацию морального ущерба.
  Ну, с ущербом это они облокотятся, а вот покарать тебя, Валерик, и режиссера твоего придется! Лишаететсь оба премии и должны будете в своих программах два раза клип Долиной бесплатно прокрутить, что бы хоть как-то этот скандал замять.
   Увлеченные речью Сверкаева, мы как-то отвлеклись от главной темы собрания. Я попытался вернуть коллег к животрепещущей проблеме:
  - Надо звонить в Московский Комсомолец, Капитолине Деловой. Девка она хваткая и до таких вещиц дюже охочая. И ей есть повод позлословить, и нам выгода. опять же, засветиться в многомиллионной газете - не хило!
  Капитолина Деловая приехала в редакцию на следующий день. Она оказалась действительно чрезвычайо деловой и серьезной. Чем-то напоминала бобриху в круглых очках. Сжав крепко губы, не проронив ни слова, просмотрела наш ролик, коммунистический она уже видела раньше и процедила:
  - Да, клипчик-то у вас того, спионерили, точнее скоммуниздили!
  Довольная найденным словцом, Капа укатила к себе в редакцию МК.
  На следующий день в её колонке появилась заметка о том, что накануне, перед выборами, левые не брезгуют ничем, даже воруют сценарии и раскадровки у сотрудников Детской Редакции на Шаболовке, которые, в рамках проекта "Голосуй, а то проиграешь!" призывают молодежь принять самое активнейшее участие в выборах президента страны.
  Наш шеф, Андрей Викторович, был очень доволен. Похвалил и за ролик, и за статью.
  - Вот молодцы! Можете-же, когда захотите. Эта идея с Комсомольцем вообще класс! Эх, братцы! - вздохнул генеральный директор и, посмотрев в окно, в даль ясную, мечтательно прошептал, - Вот победим на выборах, такая жизнь начнется! Замечательная, надо отметить, жизнь! Ну и про наш вклад, разумеется, не забудут.
  - Дай-то Бог! - вздохнули и мы с Максом, - Дай-то Бог!
  
  
  Глава
  
   Погожим сентябрьским утром 1988 года в редакции ждали великого детского композитора Владимира Яковлевича Шаинского. Он должен был принять участие в съемках подросткового ток-шоу, посвященного современной молодежной музыке.
  В студии первого корпуса на Шаболовке набилось полным полно тинейджеров. Все они безумно галдели, гоготали, придуривались, кадрили своих девок, вообщем полностью оправдывали прозвище, которое этому сословию дал один мой знакомый директор элитный спецшколы: каждый день перед началом занятий, он собирал педагогический коллектив и после утренней раздачи слонов говорил, ну а теперь, коллеги, к падонкам!
  Шаинский появился с опозданием и был то ли просто не в духе, то ли с бодуна! Совершенно явственно ощущалось, что вся эта хрень с молодежью с её музыкальными пристрастиями ему глубоко по-барабану.
  Надо сказать, что при визуальном контакте Владимир Яковлевич вызывает довольно смешанные чувства. Проще говоря он похож на Карлу Черномора из фильма-сказки "Руслан и Людмила". Только без бороды. Отсутствие вторичных половых признаков на лице композитор с лихвой компенсировал волосяным покровом на теле, Шаинский волосат, как бабуин.
  При этом Владимир Яковлевич нисколько не стеснялся ни своих лет, ни своей внешности. На съемку в студию он причухал в модных джинсах, кроссовках, майке, футболке из-под которой выбивались клочья рыжей шерсти.
  На протяжении двух часов записи он пел свои новые песни, прыгал, гримасничал, даже пытался изобразить лунную походку Майкла Джексона и рэперскую волну. Помимо всего прочего, Владимир Яковлевич постоянно отвечал на идиотские вопросы подростковой аудитории: типа, как вы пишите свои песни и как стать композитором, короче, замотался по-взрослому.
  И вот, когда прозвучала команда "Стоп! Снято!",а режиссер оставил тинейджеров в студии доснимать крупняки и аплодисменты, Владимир Яковлевич, ни секунды не раздумывая, выкатился из студии в холл. А в холле 1 корпуса стоял неплохой немецкий рояль. Вот за него-то и присел передохнуть детский композитор.
  Он откинул крышку рояля, закрыл глаза и, плавно опустив руки на клавиатуру, заиграл какую-то чарующую мелодию. Постепенно музыка захватила маэстро, его пальцы словно итальянские мальчишки-разносчики пиццы, носились по клавиатуре, перепрыгивая с черных на белые клавиши. Через несколько минут он вообще растворился в мелодии и окончательно забыл где и зачем находится.
  В это время из студии стали выходить подростки. Они плотным кольцом окружили Владимира Яковлевича, сначала просто слушали минут десять, а потом стали поднимать руки, видимо пытаясь опять спросить какую-нибудь глупость. Шаинский ничего не замечал, закрыв глаза, он продолжал витать в волшебном мире гармонии. Дети тянули руки, Шаинский играл.
  Тут его помощница не выдержала, подошла к нему со спины и, склонившись над ухом, прошептала:
  - Владимир Яковлевич, Владимир Яковлевич, там к вам дети!
  - А? - приоткрыл глаза маэстро.
  - Дети к вам, руки тянут.
  - Вот что, милочка, гоните-ка их на хуй, - сказал великий детский композитор и бросил пальцы на клавиатуру немецкого рояля.
  
  
  
  Глава
  
  Вообще-то, откровенно говоря, настоящие звезды не баловали Детскую редакцию ежедневными визитами, гораздо чаще их можно было увидеть в Останкино. У нас же, на Шаболовке, то и дело появлялись никому неизвестные, нищие и голодные музыканты, певцы, певицы и прочие артисты оригинального жанра.
  Примерно раз в неделю в дверном проеме нашей комнаты на четвертом этаже нарисовывался обаятельнейший, скромнейший толстячок, руководитель группы "Шляпа" Александр Цекало. Иногда вместе с ним приходила долговязая девица Лолита, но она была лишена права голоса и молчала, обо всем договаривался Саша. Денег у них не было, поэтому никто из телевизионщиков не хотел их вставлять в свои программы, однако у нас, в Детской редакции, Саше удавалось периодически впихивать в эфир одну-две песенки.
  Зимой 1988 -го , мне предложили поехать на гастроли, или, как говорят артисты, на "чёс". Дело это было для нас новое, неизвестное, но заманчивое. Срубить по-легкому бабок за несколько концертов, why not? Чесать предстояло по городам Поволжья: Чебоксары, Казань, Уфа. В то время там вовсю полыхали пожары подростковых уличных побоищ. Татарские, русские, башкирские конкретные пацаны, поделив города на свои районы, сколачивали банды по 100-200 человек, и, накачав кулаки парафином, по вечерам метелили друг-друга вплоть до смертоубийства. О подростковых войнах в Поволжье ежедневно писали в прессе, для решения этого вопроса собирались всевозможные комиссии и комитеты, но бойня не утихала. И вот в такой веселенький вояж предстояло отправиться мне - корреспонденту "До 16-ти и старше", Володе Мукусеву - ведущему программы "Взгляд" и группе "Море" во главе с солисткой викой Цыгановой, естественно никому в то время неизвестной.
  Накануне, перед отъездом, я приехал в гости к Вике и ее мужу и продюсеру Вадиму Цыганову, чтобы обсудить подробности выступления, так сказать детали конферанса. Жили ребята в однокомнатной квартире, где-то у черта на рогах, то ли в Чертаново, то ли в Медведково, убей не помню. Просто сказать, что они не шиковали, значит многократно скрасить ту атмосферу полуголодного бытия молодого провинциального артиста, начинающего прокладывать свой путь в столичной тусовке. Короче, жрать в доме было нечего, но водка была. Мы тяпнули по рюмке и тут Вадик Цыганов, видимо посчитав меня богатеньким московским журналюгой-телевизионщиком, робко предложил купить потрясные зимние кожаные ботинки австрийской фирмы "Даштейн". Как сейчас помню, стоили они двести рублей, короче всю мою месячную зарплату. Ботинки эти и по сей день хранятся где-то у меня на антресолях.
  И вот, в новых высоких ботинках "Даштейн" из обалденной серой кожи, я вылетел в славный город Чебоксары.
  Концерты проходили в каких-то затрапезных домах культуры, в кошмарных районах, где как раз и находились очаги и эпицентры гопнических войн. Публика собиралась соответствующая. Пару раз за время выступления стреляли в потолок, по-видимому из обрезов, шесть раз кого-то били. Но в остальном все было более-менее цивилизованно. Первое отделение откатывала группа "Море" и Вика Цыганова, потом Владимир Мукусев делился тайнами создания программы "Взгляд" с Чебоксарской молодежью, после чего опять пела Вика. Ну и под занавес, уже совершенно пьяную публику развлекал я, рассказывая разные телевизионные байки. Так прошло пять или шесть концертов. Все это время Мукусев не пил, держал сухой закон. По окончании первой части гастролей нам выдали деньги. Я получил тысячу рублей, Вова, надо полагать по-более, потому как буквально через полчаса он, нарезавшись в хлам, разгуливал по гостинице, зажав в одной руке початую бутылку с французским коньяком, в другой - ворох радужных червонцев и требовал такси, чтобы ехать обозревать красоты ночных Чебоксар. Естественно одного его в таком приподнятом состоянии я оставить не мог. Мы поймали такси и принялись нарезать круги по городу. Дело было зимой, холод стоял лютый, тьма над жилыми кварталами лежала Египетская и поэтому, как-то совершенно незаметно, мы приехали на пустырь, где машину окружило, по меньшей мере десятка два мальчиков в телогрейках, черных шапках, сдвинутых на затылок, с палками и велосипедными цепями в руках.
  - Пиздец! Докатались! - недвусмысленно оценил ситуацию водитель такси и заблокировал свою дверь. Но популярного ведущего программы "Взгляд" было не остановить.
  - Вы чё, мужики, оборзели? - Володя Мукусев в распахнутой канадской дубленке за тысячу долларов практически выпал из салона - Своих не узнаете?
  На словах "своих" выкарабкался на свежий воздух и я, отразив звезды Чебоксарского неба в кожаных мысах ботинок фирмы "Дарштайн".
  Увидев пьяного Мукусева и меня, гопнички слегка оторопели.
  - Оба-на, какие люди! Москва приехала. Неужто к нам?
  У меня зародилась надежда, что в гостиницу мы все-таки вернемся, и вполне возможно не голыми и живыми.
  Это было самое незабываемое общение со зрителями за все поволжские гастроли. Часа два мы пили водку, ржали, рассказывали анекдоты, обсуждали проблемы Чебоксарской молодежи, материли ментов и городские власти, комсомол и народную дружину. Все это время бедный водитель покорно ждал, пока закончится незапланированная встреча с молодежью.
  Где-то в два часа ночи, вконец опьянев и задубев на морозе, мы стали обниматься и брататься со славными чебоксарскими парнями. Пожимая мне руку на прощание один их них вдруг цыркнул слюной сквозь выбитые зубы и процедил:
  - Клёвые шузы, в Москве купил?
  - Не, - говорю, - в Москве таких нет, за гарницей!
  - А, ну тады ладно!
  Что означало это "ладно" я так до сих пор и не понял.
  
  
  Глава.
  
  Как-то, году в 1989, мне довелось брать интервью у пропавшего с экранов и канувшего в безвестность солиста группы Земляне Алексея Романова. После записи он сказал, что есть у него один приятель, молодой поэт.
  -Повстречайтесь с ним, поговорите, очень интересный парень , зовут Саша, фамилия Шаганов.
  Я записал телефон интересного парня по имени Саша, мы созвонились и договорились встретиться на станции метро Пушкинская. Так мы и плзнакомились с молодым поэтом-песенником Александром Шагановым, в последствии, в середине девяностых не раз становившимся лучшим поэтом года. Но тогда он был просто Сашей, удивительно скромным парнеьком с тихим голосом, русыми волосами и большими синими глазами - ни дать, ни взять Сергей Есенин. Записав с Саней большое интервью, мы захотели снять совершенно бесплатно, так сказать искусства ради, несколько простейших клипов на его песни. Дело оставалось за исполнителями.
  - Ну у меня, это, есть несколько ребят, только они пока не известные, - краснея и смущаясь пролепетал Саша Шаганов.
  - Да какая нафиг разница, - рубанул великий и ужасный режиссер Валерий Палыч Лукин, - давай своих неизвестных, отстреляем в лучшем виде.
  Первым неизвестным исполнителем Шагановских шедевров оказался молодой студент консерватории Дима Маликов, который прикатил на съемку в сопровождении папы - главного самоцвета Советского Союза Юрия Владимировича Маликова.
  По сценарию Дима играл на синтезаторе, писал ноты, рвал нотные листы, снова писал, короче, испытывал муки творчества и все под веселую песенку про студента, которому горе не беда и про то, что вольному - воля, а спасенным - рай.
  В то время, пока режиссер Валерий Палыч колдовал над очередным дублем Диминой песни, в предбаннике, перед студией своей очереди дождался ещё один неизвестный исполнитель Коля Расторгуев, лидер какой-то группы со странным названием Любэ.
  После того, как Лукин отщелкал за три дубля Маликова, он практически без перерыва принялся за Колю. Правда тот испросил разрешения сгонять в буфет за бутербродами с колбасой.
  Коля пел какую-то маловыразительную песню про возраст юниора и про головную боль для жильцов макрорайона, но главное там были слова: " ...в 16 лет вся жизнь моя - причина для нотаций". Ну и поскольку передача наша называлсь "До 16-ти и старше", то песня эта была как нельзя кстати...И вообще все было ужасно весело и просто клёво. И мне исренне жаль, что вот так уже никогда не будет.
  
  Глава....
  Гриша Штоба был редакционной достопримечательностью. Он служил администратором в музыкальном отделе. Если бы на планете проводились Чемпионаты Мира по раздолбайству, Гришу туда обязательно послали бы и он там непременно занял последнее место, потому что Гриша Штоба был последним раздолбаем. Ежедневно по редакционным кабинетам носились перевозбужденные режиссеры и редакторы музотдела, которые накануне поручили Грише что-то сделать и что он либо забыл сделать, либо перепутал, либо просто на это забил.
  Внешность у Гришы была колоритной. Он был толстым очкариком. Однако, несмотря на внушительные объемы, Гриня был необычайно подвижен и весьма похотлив. Все его мысли концентрировались в одном, вернее в двух направлениях - где бы красиво поддать и кого бы трахнуть.
  Выпить Гриша Штоба любил с пионерского детства и любовь эта была единственной до тех пор пока созревающие половые гормоны не привели его к открытию, что помимо портвейна есть еще одна вещь на которую стоит тратить время и деньги - это девушки.
  Родился Гриша в семье телевизионщиков. Отец его, Олег Григорьевич Штоба, был крупным режиссером в Останкино. Он ваял эпохальные военно-патриотические программы , безраздельно царил в этой области эфира и был знаком со всеми маршалами , генералами и прочими полковниками Советской военной элиты. Виду Олег Григорьевич был самого что ни на есть генеральского или даже генерал-губернаторского. Под два метра ростом, с огромным животом, пудовыми кулаками и громоподобным голосом. Возражений он не терпел категорически и все проблемы решал сразу и молниеносно. Если бы для съемок его программы возникла необходимость ввести в Москву Таманскую танковую дивизию или сбросить на Красную Площадь рязанских десантников, Олег Григорьевич жахнул бы по столу кулачищем и танки пошли бы сами собой, а вслед за ними с небес на кремлевские звезды повалились бравые гвардейцы-парашютисты.
  Гришина мама, Татьяна Васильевна, работала помощником Олега Григорьевича, всегда была рядом с мужем и полностью соответствовала имиджу телевизионной женщины. Она курила американские сигареты, пила литрами кофе, и не только, и виртуозно материлась.
  С молодых ногтей Грине была уготована участь работать на телевидении. В их доме на Ленинском Проспекте еженедельно случались шумные и веселые застолья с участием лиц, постоянно мелькавших на советских голубых экранах. Разговоры велись исключительно о телевидении, театре, кино и о войне. Гришу постоянно брали с собой на съемки. В Останкино он проводил времени больше, чем дома. Летом Гриню отправляли в пионерский лагерь работников радио и тлелевидения в подмосковное местечко Софрино, но оттуда его постоянно выгоняли то за драку, то за приставания к девочкам, а однажды за попытку распития портвейна в подсобке местного храма.
  Олег Григорьевич отвесил непутевому чаду оплеух, на этом карательно-воспитательный процесс и закончился. Сына он любил. Гриша и в школьные годы был толстым, он носил совковые очки в пластмассовой оправе, причем дужка на переносице всегда была обмотана синей изолентой. Школьная форма ему была маловата, рукава короткие, брюки возвышались над ботинками, как у киношного Шурика, а пальцы всегда были в пятнах от шариковой ручки, как, впрочем, и вся форма.
  Ботаником Гриша не был.Он знался со все дворовой шпаной, никогда не уходил от драк, участвовал во многих детских авантюрах, как то: побеги из дома, катание на плотах и смертельные зимние спуски на картонных коробках по отвесным склонам железнодорожной насыпи прямиком на рельсы, под колеса товарников.
  Когда Гриня закончил десятый класс, вопрос от поступлении в институт даже не стоял. И вовсе не потому, что особой тяги к учебе он абсолютно не демонстрировал, а потому что отец в очередной раз ударил кулаком и сказал:
  -Пойдешь Родине послужишь!
  Служить Родине Гриню определили в конный полк Мосфильма, опять же не без протекции папаши. В этом полку служила почти половина оболтусов советской творческой элиты, из тех, кто не смог откосить от армии. Другая половина служила в воинской части театра Советской армии.
  В части Гриша занимал почетную должность говновоза. И по его собственному выражению, вся его служба только в том и заключалась, чтобы посылать всех на хуй.
  Однажды, когда бравые молодцы-кавалеристы стояли стройными рядами на плацу перед командиром полка, Гриша, на своем Мерине транспортировал вдоль плаца очередную порцию конского навоза.
  -Орлы! - громко в микрофон поприветствовал полковник конников.
  И эхо разнесло: "Орлы!Орлы! Орлы!"
  Тут он увидел Гришу и добавил : "Есть Орлы, которые в небе летают, а есть.....и после короткой паузы добавил: которые говно клюют!
  На службе Гриша выпивал и делал это, опять же по его собственным словам, чуть ли не с самим Федором Бондарчуком, который тоже тащил армейскую лямку в конном полку.
  На пьянке Гриня и сгорел. Его поймали и в двадцать четыре часа под зад турнули в какую-то забытую Богом глушь, откуда он благополучно и джембельнулся, шагнув во взрослую, самостоятельную жизнь на гражданке, в Детскую, стало быть, редакцию на Шаболовке.
  
  
  Глава...
  В этот день я с самого утра сидел в отделе и писал отработку. Так называется обязательный для каждого редактора процесс ответа на письма телезрителей. А писем этих приходило на адрес одной только программы "До 16-ти и старше", по несколько тысяч ежедневно и каждый сотрудник, в зависимости от ранга и оклада, должен был ответить на определенное количество, в противном случае сумма месячного жалования могла быть существенно снижена.
  Ну так вот, сижу я в утреннем одиночестве, отвечаю на письма трудящихся, вдруг дверь в кабинет распахивается, на пороге нарисовывается в усмерть перепуганный Гриша Штоба и ни слова не говоря лезет под стол.
  -Что с тобой, - говорю, - с дуба рухнул?
  - Христом богом прошу, спрячь меня куда-нибудь, а то мне пиздец! - надо сказать, что фразу эту Гриша произносил довольно часто, но судя по тому как резво он бегал в магазин за Арбатским красным, этот финал никак не наступал.
  -Да что случилось-то? Объясни толком!
  -Танька Борцова меня ищет, поймает - убьет. Я там какие-то заявки на какие-то декорации перепутал, короче вместо, мать их, веселых качелей в студии дуб с золотой цепью поставили.Прикинь!
  Мне Танюха говорит : Гриша, ты что - мудак! А я ей, минуточку, почему сразу мудак? Пусть ваши дети на этой цепи и качаются и песни поют!
  В общем, старик, выручай! Я тут под столом перекантуюсь.
  Скрыть Гришу под редакционным столом, учитывая его весовую категорию свыше ста килограммов, оказалось делом весьма затруднительным. Кое как, забросав его сумками и мешками с письмами, я застыл в ожидании дальнейшего хода событий.
  Через минуту в коридоре послышался тяжелый топот ног, словно на фестивале в итальянском городе Памплона, когда сотни пьяных итальяшек, повязав красные платки, драпают по узким улочкам от разъяренных быков.
  Дверь в редакцию в очередной раз распахнулась от могучего удара редактора отдела музыкальных программ Татьяны Борцовой.
  Сходство с разъяренным Памплонским быком было почти полным. Не хватало толко хлещущего по дверным косякам хвоста и пара из раздутых ноздрей.
  - Где эта сволочь? - страшным голосом вопросила она?
  - Ты о ком?
  - О ком, о ком? О Штобе. Не видел его?
  - А чего на него смотреть. Вон он у меня под столом сидит!
  На этих словах Борцова обожгла меня презрительным взглядом, взрыла каблуками линолеум и, развернувшись, хлопнула дверью.
  В редакции повисла гробовая тишина! Я вдруг подумал, что Гриша помер! Потом мешки с почтой зашевелились и из-под них показалась Гришина физиономия с застывшим выраженим вселенского ужаса на челе. Гриша, как был на чествереньках так и пополз к двери. И уже на выходе повернулся и тихо сказал:
  - Шутить изволите!
  Спустя час Гриню все-таки поймали и отымели за этот и ещё за какие-то грехи по полной программе.
  Вконец опустошенный и выжатый он уныло брел по коридорам мимо стенда "Лучшие сотрудники редакции". В этот момент его окликнул заблудившийся гость, который не мог найти нужную студию.
  - Простите пожалуйста, молодой человек, вы не скажете где здесь снимается передача "Звериное царство"?
  Гриша смерил его презрительным взглядом и выдал:
  -Да тут, блядь, вся редакция "Звериное царство"!
  
  1996 год. После Президентских выборов.
  
  
  
  3 июля 1996 года выборы Президента Российской Федерации состоялись. Согласно официальным результатам, озвученным СМИ, убедительную победу одержали демократические силы во главе с Борисом Николаевичем Ельциным. Призрак коммунизма заметно подтаял и побледнел, сквозь него отчетливо проявились сытые и довольные лица новых обитателей Кремлевских кабинетов и корридоров. Значительную, если не большую, часть электората составили молодые люди в возрасте от 18 до 25 лет. Мы в редакции пребывали в полной уверенности, что это наши призывы отозвались в сердцах и душах молодежи и что именно наш вклад позволил исторической чаше весов склониться в сторону светлого демократического будущего.
  Шеф был на седьмом небе.
  - Ну, поздравляю! Мы победили! Всё-таки стоило ради этого жить и бороться. Даже страшно подумать, что случилось бы, если бы победили они.
  Коля Сверкаев решил подыграть боссу и ляпнул:
  - Сейчас бы за окном раздавалась барабанная дробь и вам, вон под этим самым столбом, надевали петлю на шею.
  - Дурак! - незлобно сказал шеф. - Типун тебе на язык. В общем, впереди море серьезной работы. И самео главное: буквально на днях к нам на Шаболовку должен приехать всенародно избранный Президент. Пообщаться, так сказать, с народом и поблагодарить сотрудников за информационную поддержку в предвыборной борьбе. Так что, смотрите! Чтоб в отделах была чистота и порядок. И, не дай Бог! Шеф недвусмысленно постучал пальцем по горлу и посмотрел на Щавельева.
  - А чего сразу я! - запречитал Щавель. Хотя, буквально за десять минут до собрания, таинственно перемигивался с режиссером Граненко и шелестел рублями.
  - И ты, и все остальные, смотрите у меня! В редакции ни-ни!
  Мы вышли из кабинета генерального и, спускаясь по лестнице, Макс выпалил:
  - Не, та не пойдет, где ж это видано, что бы факт победы демократических сил прошёл на сухую. Это дело надо взбрызнуть.
  - В редакции нельзя,- напомнил Сверкаев.
  - А чего в редакции,- я выступил с рациональным предложением. Всё равно в магазин на Октябрьскую площадь пойдем, наш, местный-то, закрыт. А там в десяти метрах трамвайное депо Апакова и тупик. Засядем в пустом трамвае - весело и романтично. Поехали!
  Идею взбрызнуть победу поддрежали все только оказалось, что у Щавельева и Граненко - монтаж. К тому же у них уже было. Саня Никифоров был за рулём и машину бросать не мог, поэтому в Апаковское трамвайное депо мы отправились втроем: Макс, Сверкаев и я.
  Придя на место, обнаружилось, что идея распития спиртных напитковв пустом трамвайном вагоне приглянулась не только нам, но и какой-то местной шпане. эти бабуины аккупировали трамвай ещё до нашего прихода и располагаться рядом с ними совершенно не было желания.
  Мы отошли вглубь трамвайного тупика и предались спокойныи возлияниям и тихой интеллигентной беседе на телевизионные темы. Через полчаса Макс захотел по малой нужде и, в поисках подходящего местечка, двинул мимо трамвайного вагона. Внезапно из вагонного окна высунулась веснушчатая огромная шишковатая башка:
  - Слышь, козёл! Ты чё тут шлёндраешь! Не видишь, люди отдыхают. В бубен захотел?
  Макс, забыв зачем шёл, тут же повернул обратно.
  - Коль, а Коль, там в трамвае какие-то уроды.
  - Ну и фиг с ними!
  - Нет, уже, не фиг. они меня обидели и козлом обозвали.
  Максима я любил, как младшего брата. Всучив Сверкаеву бейсболку и очки, кототко бросил: "Пошли" и направился в вагон. Макс засеменил за сной. Коля остался охранять стол и выпивку. В вагоне сидели два придурка. Мне почему-то казалось, что их, вроде, было больше. Пацаны "под мухой" громко матерились, гоняли из одного угла рта в другой жёваные беломорины и постоянно цыркали слюной на пол вагона.
  - Эти?
  Макс молча кивнул. Надо признаться, виду я был довольно грозного, почти двадцать лет занятий единоборствами отложили заметный отпечаток на внешний облик, да и лысая, как бильярдный шар, голова гармонично дополняла общую картину. Ни слова не говоря. я впечатал подошву левой кроссовки прямо в улыбающуюся физиономию одного, затем, ухватившись за трамвайные верхние поручни, подтянулся и вогнал сразу две пятки в лоб второго. Всё было кончено в секунды. Бабуины, размазывая кровавые сопли, сбились в угол вагона и, округлив глаза, беззвучно таращились на меня, как на терминатора.
  - Всё, пошли отсюда! - я подтолкнул ошалевшего Макса к выходу из вагона. Гнев мгновенно сошёл, становилось даже жалко избитых и напуганных хулиганов.
  Настроение было безвозвратно испорчено, пить не хотелось.
  - Пошли отсюда! Делать здесь больше нечего!
  - Не, Колюня! Это так оставлять нельзя, за это надо выпить!
  Макс распушил хвост, глаза его горели - он подталкивал Сверкаева, наскакивал на него и дергал ногой, показывал, как лихо мы разбили гопников.
  - Да хватит тебе, говорю же, поехали по домам.
  - Ты чего, обалдел? У нас вон, еще почти целая, - Максим поднял за горлышко бутылку коньяка "Московский".
  - Ну как хотите, а мне пора.
  Я распрощался с дружбанами-собутыльниками и уехал.
  Но оказалось, это не конец истории, да собственно, она и не могла закончиться так тривиально.
  Как только я покинул территорию трамвайного депо имени Апакова, к месту, где дислоцировались Макс и Сверкаев, стали плотным кольцом стягиваться хмурые личности, потирая, синие от татуировок, кулаки.
  - Ну че, суки! Уехал ваш лысый! А?
  Оказалось, что наличие в вагоне только двух уродов было явлением временным. То-то мне подумалось, что их должно быть больше. Остальные четверо просто отлучились по каким-то своим гопническим надобностям, видать грабили школьников. И вот, когда они вернулись, то увидели лишь разбитые в кровь физии своих братков. Настроение, с которым ребятки окружали двоих телевизионщиков, описывать даже не стоит.
  Ни Макс, ни Сверкаев, трусами не были. Но тут силы противника были явно превосходящими. Николай понял, что их сейчас будут не просто бить, а бить зверски, возможно даже убивать.
  - Братья! Господь с вами! Мы же все православные. - Достав из-за пазухи дорогущей джинсовой рубахи "Ливайс" золотой крест на массивной цепи, Сверкаев вытянул его вперед, навстречу сужающемуся кругу.
  Московское оранжевое солнце упало на червонное золото креста и ослепительными зайчиками прыгнуло на злобные морды пьяных гопников.
  - Все, Колюня! Нам пиздец! - Макс был весьма не далек от истины. Но тут, в нем, перед лицом близкой бесславной кончины, проснулся медийщик-движитель народных масс.
  - Братцы, погодите быковать! Ваши же первые начали, вот лысый и ответил. Он уехал, его все равно нет. А вы нас рвать собираетесь. А мы за вас, между прочим, за вашу жизнь, за то, чтобы вы вот так вот спокойно могли бухать в чистых и светлых трамваях, а не вкалывать с комсомольскими речевками на БАМе или где-нибудь на целине, мы души и сердца свои отдаем. Ведь это мы авторы и режиссеры роликов, которые крутили по телеку перед выборами. Это мы обеспечили президенту победу и сделали невозможной красно-коричневую реставрацию истории. Вы только представьте - чтобы было с вами, если б победили коммунисты. Сейчас здесь уже стоял бы воронок и всех бы взяли за распитие на улице. А тут свобода! "Ария", "Наутилус Помпилиус", "...скованные одной цепью". При этом Максим выкидывал вперед руку в кулаке, в международном знаке "Рот Фронт".
  Блестящее выступление журналиста Мельникова было оценено по достоинству.
  - О, бля! Башня поехала! - сказал, судя по всему, главный гопник. Ладно, пацаны, пошли отсюда, ну их нахер, этих рекламщиков.
  После того, как злобная стая угрюмых городских хищников схлынула и засосалась обратно в трамвайный вагон продолжать пьянку, Макс и Коля еще минут пять стояли молча. Они никак не могли поверить в счастливое избавление от побоев и ограбления. Наконец Сверкаев вздохнул и промолвил:
  - Вот она, волшебная сила телевидения!
  - Да уж, и не говори, - прошептал Максим, вытирая платочком пот со лба!
  
  
  Глава....Осень 1989 года.
  
  Шаболовский воздух стал звонок и прозрачен, как хрустальный перезвон. Иногда он и правда звенел так, словно знающая хозяйка, выбирая в магазине подарочный набор на пятидесятилетие подруги щелкала ногтем по краю резной гравированной рюмки.
  По Шаболовке разливался звон колоколов Донского монастыря. Московская осень вообще явление загадочное, а для творческого человека еще и губительное, ибо нет ничего прекрасней, чем раздавить с коллегами бутылочку-другую под сенью желтеющих тополей, где-нибудь в московском дворике, желательно рядом с песочницей и качелями.
  В Детской редакции активно вызревала идея проведения большой коллективной пьянки по поводу прихода золотой осени в Первопрестольную. После отсеивания несущественных проектов решено было детально рассмотреть лишь два основных: катание на плотах и акция "Пельмень". В финале, после долгих прений и дебатов, катание на плотах ввиду ярковыраженной алкогольной направленности мероприятия пришлось отложить из-за боязни, что все это, в конце концов, перерастет, по выражению Максима Мельникова, в "платание на котах", а вот акцию "Пельмень" решено было воплотить в жизнь без волокиты и бюрократии.
  Сверхзадача акции была ностальгической: вспомнить далекие студенческие времена, когда все мы с двумя-тремя рублями в кармане ошивались по пельменным и рюмочным.
  - Значится так! - как всегда режиссер Сверкаев обозначил свою руководящую роль, - Просто так бухать в вонючих пельменных и рабоче-крестьянских рюмочных не интересно. Все кончится тем, что Макс нажрется, облюется и начнет требовать администратора Инку Фуратову.
  - Вот Коль, зачем ты так? - возмутился Максим, - почему сразу нажрется, облюется. И потом, почему Инку? Ну с чего ты это взял?
  - А с чего ты каждый раз норовишь ее за задницу ущипнуть, когда она по редакции бегает?
  - Ой, да ладно. А ты не норовишь?
  - Сейчас не об этом! Нужен сценарий.
  - Правильно, - подхватил Валерик Щавельев, - давайте напишем сценарий акции и будем отмечать все пункты, по мере прохождения. А в конце....
  - А в конце Макс обблюется и потребует Инку!
  - Коль, ну перестань!
  Итак, по сценарию, в планы организаторов входило не только банальное посещение рабоче-крестьянских общепитовских точек вокруг Шаболовки, но и распитие портвейна во дворе, близ детской площадки, потребление оного напитка в подъезде на подоконнике. Заключительный этап - в сквере городского парка с обязательным дождем из опавших желтых листьев.
  Причем важнейшая деталь предстоящего мероприятия заключалась не в маршруте и не в пунктах остановки, а в форме одежды участников. Дресс код строгий. Все подавшие заявки на участие в акции "Пельмень" должны были явиться к 10 утра на утреннюю летучку в деловых костюмах, белых рубашках, дорогих галстуках и в надраенных до блеска ботинках. При отсутствии хотя бы одного компонента лицо до участия в акции не допускалось.
  С самого утра, пришедшие на летучку сотрудники детской редакции, были немного удивлены довольно необычной картиной. Те, кого они привыкли видеть в драных джинсах, кроссовках и затрапезных ветровках вдруг стали поочередно появляться пред их взорами разодетые словно члены английского клуба.
  Режиссер Коля Сверкаев, поскрипывая изумительными итальянскими туфлями, задумчиво изрек сам себе:
  - Вот, блядь, ботинки новые купил, помолчал и добавил, - наверное сегодня потеряю.
  Из редакции вышли около часу дня.
  Состав участников был довольно пестрый: редактор Максим Мельников, режиссер монтажа Александр Никифоров, журналист Щавельев и ассистент режиссера Андрюха Костин, режиссер программы Николай Сверкаев, ну и ваш покорный слуга.
  Поначалу двинули в пельменную на улицу Павла Андреева, потом отметились в сосисочной и в рюмочной неподалеку. Надо сказать, что во всех местах, где появлялась наша компания , почему-то сразу воцарялась зловещая тишина, а мирно выпивающие пролетарии переставали материться и мгновенно растворялись в пространстве. Администрация заведений тоже была в растерянности, они никак не могли понять кто пьет портвейн у них в тошниловке, то ли проверяющие, то ли гэбисты, то ли кто еще пострашней. Поэтому веселье наше и кураж с каждым часом все нарастали и нарастали.
  После того, как мы побывали в рюмочной и в пельменной, согласно утвержденному заранее графику мероприятия, всем следовало двигать в московский дворик и в подъезд, что и было успешно проделано.
  В подъезде жилого дома, где-то между пятым и четвертым этажом были аккуратно постелены газетки, порезаны плавленые сырки "Дружба", заранее приобретенные в ближайшем магазине и вскрыты консервные банки с бычками в томате.
  Саня Никифоров освободил от обертки фольги плавленый сырок "Дружба" и прилепил его к стене.
  - Смертельный номер! Кто без помощи рук откусит кусочек и не уронит сам сырок - тот мужик!
  - Как не фига делать! - Валерик Щавельев скрестил руки за спиной и, вытянув вперед бородянку, попытался укусить висящий на стене сырок.
  Когда до закуски оставалось несколько сантиметров, Никифоров дал Щавелю поджопник и тот, своим чрезвычайно длинным и острым Гоголевским клювом угодил прямохонько в середину сырка. Желтый квадрат повис на Щавельевском носу.
  "Га-га-га! Гы-гы-гы!" - всем стало ужасно весело.
  К этому времени участники акции начали достигать соответствующей кондиции, бычки в томате падали на дорогие деловые костюмы, итальянские галстуки успешно покрывались пятнами от портвейна, а кожаные туфли держали на себе плотный слой грязи и пепла от сигарет. Короче всем было хорошо и дело оставалось за малым - выпить в городском сквере и устроить финальный желто-красный салют из опавших листьев.
  Повыползав из подъезда уже в довольно неприглядном виде мы вдруг начали ошалело носиться по аллее сквера и, распугивая прохожих, осыпать друг друга каким-то мусором, в котором изредка попадались и листья. Окурки, обертки от мороженого, фантики, прочая дрянь - все это почему-то не опадало, а чудесным образом задерживалось на финских плащах и наших шевелюрах, и через каких-то пятнадцать минут все были похожи на пьяных в дугу, разогнанных бывших членов государственной думы, превратившихся в бомжей.
  Дело близилось к финалу и согласно логическому закону любой мужской пьянки разговор зашел о бабах. Тут Макса стошнило и он спросил а где Инна? А я возьми, да и ляпни, что во время летней командировки на море на мыс Казантип, мы с Сашкой Никифоровым вступили в интимную связь с администратором Инной Фуратовой, причем сразу вдвоем.
  После этого Макс заявил нам, что мы суки и ломанулся на Шаболовку. Штормило его ужасно, да и соображать он уже, видимо, не мог.
  Ввалившись в редакционную комнату, усыпанный окурками, сучками, грязными листьями и обрывками газет, Макс прорычал:
  - Где эта блядь? - и рухнул на пол.
  Мы с трудом положили его на стулья. Затем вырезали из белой бумаги ангельские крылышки и нимб и приклеили ему на спину. Увидев спящего Максима, администратор Инна Фуратова в ужасе убежала домой.
   День завершался в ресторане, где режиссер Николай Сверкаев, находясь в состоянии распада личности, пытался забросить ноги в безобразно грязных итальянских ботинках на белоснежную скатерть стола и при этом крыл матом руководителей этого гребаного государства, руководителей этого долбанного телевидения и руководителей этого засранного ресторана.
  Подошедший официант сделал ему замечание:
  - Вы не могли бы вести себя потише и не ругаться, - вежливо попросил он.
  - А? Пошел вон хам, за те деньги, что я заплатил вашему сраному ресторану я могу ругаться сколько угодно и где захочу.
  - Ну вот и ругайтесь у себя дома, - официант пытался вразумить Николая.
  Тот вдруг внезапно сник и тихо спросил:
  - Это где, на Ленинском?
  
  
  Глава.
  
  Откровенно говоря Коля Сверкаев был хам. У всех, кто его не знал, после первых пяти минут общения появлялось желание или убить его самому или позвать друзей. Но, странное дело, на шестой минуте человек начинал притягиваться к Колиной личности, а на десятой уже любил его по гроб жизни. Мы, кто работали с ним в детской редакции уважали его за то, что Колька, что касается телевидения, был профи. Монтировал Сверкаев как-то по-особенному, по-американски, в то время еще никто так монтировать не умел. Коля Сверкаев был американофил, антисоветчик и негроненавистник. Да и внешность у него была такая, что с первого взгляда можно было определить - вот идет человек, который ненавидит негров, коммунистов и обожает Америку. Лицом Колька получился абсолютной копией французского артиста Жана Рено, с таким же горбатым носом-клювом и хитрыми, немного печальными глазами. Волосы у него были русые и на лице всегда присутствовала короткая Хэмингуэевская бородка. Колька любил Хэмингуэя, знал его книги, да и к тому же сам в детстве жил с родителями на Кубе, даже бывал в доме знаменитого бабника, пьяницы и рыбака.
  Сверкаев ввел в редакции моду на джинсы Ливайс, зажигалки зиппо и американские и французские сигареты без фильтра.
  Все мы, журналисты, редакторы, режиссеры и администраторы щеголяли в добротной голубой Джинсе, беспрестанно щелкали на ветру тяжелыми металлическими зажигалками и выбивали щелчком из пачки крепкий "Житан" или "Лаки страйк".
  Жил Колька действительно на Ленинском Проспекте в старом сталинском доме в огромной трехкомнатной квартире, куда мы частенько закатывались всей компанией, где устраивали великолепные пьянки.
  Жена его, Зина, работала с нами в редакции и знала нас, как облупленных и воспрепятствовать этим наездам не могла. Николай вырос в семье крупного советского врача-хирурга, мама его, Галина Николаевна, тоже была врач. В их доме всегда царил достаток и частенько собирались шумные и интеллигентные компании медиков, музыкантов и режиссеров с обязательными анекдотами про Брежнева и песнями Окуджавы под гитару.
  На кухне обставленной Чешской мебелью, стояла огромная клетка с попугаихой Чикой, привезенной Колькиными родителями с Кубы.. Чика обладала внушительными размерами , здоровенным клювом и паскудным характером. С самого утра , ровно в шесть часов, она принималась горланить гимн Советского Союза, слава богу, без слов. К тому же птичка пребольно кусалась и у мела воровать пельмени прямо из тарелки.
  Как-то во время очередного выпивона у Кольки на квартире, с нами в компании оказался Евгений Маргулис из "Машины времени". Убей не помню, как он появился среди нас, помню только, что нетрезвый Женька все время пытался починить сломанный видеомагнитофон, а из кухни пьяный Сверкаев орал:
  - Маргулис! Брось ты его нахер, иди лучше водку пить!
  Потом машинист Маргулис играл на гитаре и пел нам только что написанный "Блюз Шанхай", мы все млели, вспоминали портвейновое дворовое детство, материли страну советов. Внезапно Чика сперла у меня из тарелки пельмень и поволокла его по столу. Уличив птицу в наглом воровстве, я хлопнул ее по хвосту. Кубинская бестия цапнула меня за палец и заголосила мелодию гимна про нерушимый Союз свободных республик.
   Совок Сверкаев ненавидел утробно и всячески гнобил любые его проявления. Во втором корпусе на Шаболовке на первом этаже располагались студии, буфет, гримерки и костюмерные, на втором же находились аппаратные видеомонтажа. Целый коридор из одних аппаратных. Во всех монтажках работали в основном молодые, веселые парни - видеоинженеры, которые, как правило, ладили с представителями редакции, или же просто механически делали то, что им говорили режиссеры. Но в одной из аппаратной работал мелкий и злобный мужичонка неопределенного возраста. Он постоянно на всех и на все ворчал, ему не нравились ни молодежные передачи, ни музыка, ни те, кто эти передачи создает и эту музыку пишет. Ходил он в темно-синем застиранном халате, коричневых, не знакомых с утюгом штанах и в кожаных шлепанцах. Складывалось ощущение, что это и есть его постоянная одежда. А ещё казалось, что у него обязательно должна быть своя тайная коморка, обклеенная портретами Сталина, в которой хранятся пожелтевшие списки врагов народа, расстрелянных его дедом или отцом, а может и им самим. Короче, Совок был еще тот.
  Однажды смена монтажа Сверкаева и этого мужичка совпали. С первых же минут стало ясно, что добром дело не кончится!
  Николай принялся цинично и методично уничтожать классового врача, как таракана.
  - Что бледный такой, небось доносы на соседей писал всю ночь!
  Мужик откровенно не понимал, что от него хотят, но возражать не пытался, Сверкаева побаивались.
  - Пацаном-то папаше патроны подносил?
  - Какие патроны?
  - Знамо дело какие, когда в войну большевиков расстреливали!
  - Ды вы что, как вы смеете?
  - А че! Испугался! Жалеешь, небось, что немцы-то войну проиграли! Жил бы сейчас как барон, а так вон даже на брюки новые денег нет!
  - Ну знаете!
  - Ладно, не ссы! Давай вон тот рулон ставь на пост!
  Мужик стоически терпел все издевательства на протяжении смены, под конец не выдержал:
  - Вот берите сами и ставьте свой рулон!
  Сверкаев только этого и ждал.
  Он схватил тщедушного инженеришку за плечи халата, приподнял и повесил за ворот на крючок для верхней одежды. Мужик принялся сучить ножками и блажить. При этом штиблеты с его ног упали и Сверкаевскому взору предстали старые носки с дырками на больших пальцах.
  - Тьфу! - сказал Николай, - вот и виси здесь, как Буратино!
  На следующий день на редакционном собрании его журило начальство. При зачитывании деталей произошедшего инцидента, главный редактор Сиренов тайно прыскал в кулак. На этом все и закончилось бы, но ровно через два дня произошел другой случай.
  
  Сверкаев любил курить в аппаратной. Он искренне возмущался : "Почему, мазафака, в Америке все полицейские и режиссеры курят за рабочим столом, а у нас, в мать его, государстве он, работник телевидения, вынужден смолить в обосранном коридоре, как последний негр!
  Каждый раз, приходя на монтаж, Николай надевал на лоб темные очки американских вертолетчиков Сикорский, клал ноги в желтых тяжелых ботинках Рибок на монтажный стол и, откинувшись в кресле, затягивался Лаки Страйк без фильтра.
  "Куня, петакль!" -произносил он магическое заклинание, которое, вероятно, в первозданном звучании отображало качество какого-то спектакля, ну а потом стало означать вообще все что угодно.
  Монтировать Колька любил и умел. Сначала он прорисовывал музыкальный ряд из кассет, коих у него дома были несметные залежи, потом уже на музыку, на сильные и слабые доли клеил картинку.
  Помнится, собирая сюжет о жизни молодежи в каком-то Усть-жопинске, где все местные гопники только и делали, что собирались вокруг памятника Ленину, пили горькую и метелили друг друга Сверкаев прописал сначала известную тему Дип Перпл "Смоук он зе уотер" : Пам-пам-пам, пара-пам-пам, пам-пам-пам-пара" и на каждый "Пам" вклеил то глаз Ильича, то его палец, то ботинок, то побитый кроссовок местного мачо, то фингал под глазом, то руку со стаканом! Получилось клево, тогда, в 1989 году, это было очень необычно и свежо!
  И вот, стало быть, когда творческий процесс целиком захватил режиссера Николая Сверкаева, в аппаратную зашел пожарный. Был у нас один рыжий таракан, другого слова для него подобрать невозможно! Казалось, что он родился на свет, ходил в детский сад и школу, отслужил армию и одел форму пожарного офицера с единственной целью - ловить курящих в аппаратных сотрудников. Целыми днями он, подобно рыжему лису, крадущемуся вдоль курятника, пробирался вдоль закрытых дверей монтажных и редакционных кабинетов, принюхивался - не тянет ли зловещим дымом. Подобно акуле, чувствующей каплю крови в воде на расстоянии в несколько километров, рыжий мог уловить в воздухе ничтожные флюиды табачного дыма и тогда он весь преображался. Его красные усы вздымались резко вверх и в стороны, в глазах зажигался опять таки красный огонь, а его фуражка с красным околышем сама поднималась над огненными погонами на плечах.
  В эти секунды Шаболовский огнеборец становился похож на демона огня и если бы вблизи действительно полыхнуло, если бы завыли сирены и его сотоварищи, рискую жизнью, потащили к очагу возгорания брезентовые рукава с водой, то и тогда рыжий не отвлекся бы ни на минуту от объекта слежки, и сцапал бы нарушителя на месте преступления!
  Так вот, в тот момент, когда Коля Сверкаев совершил очередную затяжку, в аппаратную вошел торжествующий Рыжий.
  - Та-а-к!- протянул он, - покуриваем, значит!
  Это вполне добродушная фраза в его устах звучала как: "Ну все, сволочь! Пиздец тебе!
  - Кто покуривает? - спокойно спросил Сверкаев.
  - Да вот, вы, товарищ режиссер и покуриваете.
  - Да бросьте, вам, наверное, померещилось с устатку, - сказал Николай и, затушив сигарету о подошву башмака Рибок, выбросил бычок в форточку.
  - Шутить изволите,- торжествовал победу Рыжий, - я прекрасно видел как ы\вы здесь курили, вот и все здесь присутствующие видели, правда?
  - Нет, товарищ офицер, мы ничего не видели, да и не курил здесь никто!
  - Вы что, мать вашу, издеваться вздумали! Сейчас же составлю протокол. Дайте сюда ваше удостоверение!
  Сверкаев порядки знал:
  - Протокол, пожалуйста, составляйте, а вот удостоверение у меня может забрать только сотрудник Шаболовской милиции.
  - Ах так! - Рыжий и вовсе стал походить на раскаленную печку-буржуйку. Казалось еще немного и огненные веснушки начнут сами по себе отстреливаться от его щек и разить нас наповал, словно пули.
  - Ну ладно, суки, я вам покажу!
  Рыжий выскочил из аппаратной, но ровно через минуту вернулся, ведя под руку старшего сержанта милиции Мишаню, которого все мы прекрасно знали и любили.
  - Вот, полюбуйтесь, устроили здесь бардак! Курят в аппаратной еще и пьют, наверное.
  На этих словах старший сержант Мишаня нехорошо крякнул!
  - А кто курит-то, - спросил он бдительного пожарного.
  - Да вот этот, с бородой в очках!
  - Я не курил! - улыбнулся Сверкаев.
  - Как это не курил? Да еще удостоверение давать не хочет!
  - Да не курил я, вон у меня и свидетели есть.
  Мы все вместе закивали головами, да, дескать, подтверждаем, не курил!
  - Да! - закричал Рыжий, а у меня тоже есть свидетели.
  - Кто? - спросил милиционер Мишаня.
  - А вот! А вот, - таракан не знал что сказать, поскольку свидетелей у него не было - Да вот хоть администратор второго корпуса! - победоносно возопил он.
  Все знали, что администратор сидит на первом этаже и днем с огнем его не сыщешь.
  - Ну послушайте, какую хуйню говорит человек, спокойно произнес Сверкаев и ушел из аппаратной.
  На этом история вроде бы и закончилась, только таракан все равно настучал нашему руководству. И опять в редакции велось собрание, на повестке дня стоял вопрос и поведении на рабочем месте режиссера Николая Сверкаева, и опять, при оглашении подробностей, главный редактор тайно прыскал в кулак.
  
  
  
  1997 год.
  
  С утра Детскую редакцию штормило. Стены, полы, потолки ходили ходуном. Во всяком случае так казалось. По коридорам, лестницам и кабинетам то и дело, шумно проносились отдельные группы людей. Сначала были люди в штатском. Серой, сплоченной массой они прокатились по корпусу, заглянули во все умывальники и унитазы, проверили все форточки и подоконники, похлопали всеми тумбочками и шкафами. После них на этажи хлынули уборщицы. Совершенно не теряя скорости, они, задрав кверху зады, словно роботы-чистильщики, мыли, драили, скоблили все что попадается под руки. В воздухе густо висели матюки. Матерились ополоумевшие сотрудники, которые повсеместно натыкались то на серые спины людей в штатском, то на синие, обтянутые халатами зады тёток уборщиц. Сотрудники тоже носились взад вперед по всему корпусу, но делали это без всякой цели, просто потому, что бегали все.
  На Шаболовке ждали Президента.
  Отглаженный, накрахмаленный шеф Андрей Викторович сиял словно языческий бог Ярило, испуская солнечные лучи дужками золотой оправы очков.
  - Вот! Что я вам говорил! Не зря боролись. Будет и на нашей улице праздник. Это ведь только дурак не понимает, что деньги нужно вкладывать сюда. Детское и юношеское телевидение это всё. Это инвестиции в будущее страны. Всё светлое будущее .
  - Что, и зарплату поднимут? - тихо спросил журналист Щавельев.
  - Всё может быть,- сказал шеф,- но врядли. Нам бы бюджет приличный на декорации, на аппаратуру, на производство новых программ - это главное.
  - Для кого как,- процедил Щавель сквозь зубы.
  - Не боись, Валерик,- режиссер Сверкаев хлопнул его по спине,- ты дождись пока президент в корпус войдет, да и брякнись в обморок, глаза в потолок и пену изо рта и ори: "Зарплата маленькая, спиздить нечего, жена на сносях, семеро по лавкам..."
  - Да хватит тебе, я же понимаю, дело государственное.
  - Государственнее некуда! Посмотрит президент сколько здесь мудаков штаны протирают и деньги за это получают и скажет: "А закройте-ка, к чёртовой матери, эту лавочку! Лучше мы здесь макаронную фабрику оборудуем. Всё равно лапшу на уши вешают.
  - Но, но, разболтались! Шеф прервал Сверкаевские откровения. Идите, работайте. И смотрите у меня! - он опять посмотрел на Щевелёва.
  - Да почему опять я?
  - По качану!
  Ожидание главы государства продлилось до середины дня. После обеда стало ясно, что никто не приедет. Все успокоились, напряжение спало.
  - А чегой-то он не приехал? - спросил режиссёр Граненко.
  - А фигли ему здесь делать? - смачно зевнул Макс. То-то он сидит сейчас и думает, как же это я ещё на Шаболовку не заглянул, с Щавелевым да Граненко не перетёр. Считай весь день кобыле под хвост.
  - Может ещё заедет?
  - Смотри, накаркаешь!
  - Падонки! Ублюдки! Однозначно! - внезапно затихшую было атмосферу в редакции разрезали гортанные выкрики. В зеркальный коридор первого этажа ворвался Жириновский. Многократно отразившись в огромных настенных зеркалах, Вольфович размножился и стало казаться, что целая буйная ватага Жириновских в малиновых пиджаках завалила в первый корпус. Впрочем, и одного было более чем достаточно.
  - Главное не дать им дорваться до эфирного рупора. А то будет вам пионерская зорька с утра до вечера. Очевидно, вождь либерал-демократов без устали костерил коммунистов.
  Внезапно он наткнулся на уборщицу, вылезшую из подсобки поглазеть на популярного крикуна. Столкнувшись с живым Жириновским, баба перепугалась, остолбенела и не смога убежать.
  - Вот,- закричал вождь,- простая рабочая женщина. Скажи, мать, у тебя есть телевизор?
  Та, думая, что он спрашивает про комнатёнку на Шаболовке, покачала головой:
  - Нет, касатик, откудова? Там, родимый, только ведра, да швабры.
  - Полюбуйтесь! На телевидении работает, а у самой даже телевизора нет. Падонки!
  Касатик достал из внутреннего кармана малинового пиджака внушительный лопатник, отслюнявил несколько купюр и скомандовал охраннику:
  - Пулей! Одна нога здесь, другая там! Купишь женщине цветной телевизор.
  Охранник испарился, купюры так и остались в пальцах у Владимира Вольфовича. Однако, буквально через десять минут, в первый корпус Шаболовского телецентра ввалился шкафообразный бодигард, неся в руках коробку с надписью TOSHIBA. Охранник поставил подарок у ног в конец обалдевшей уборщицы. После чего вся компания во главе с лидером покинула территорию Детской редакции. На улице захлопали чёрные лакированные дверцы иномарок и все, со свистом, укатили прочь по своим элдэпээровским делам.
   В зловещей тишине повисшей в холле первого корпуса раздался тихий голос шефа:
  - Ну вот и всё!
  - В каком смысле? - переспросил Макс, - Больше никто не приедет?
  - Больше ничего не дадут!
  - А как же инвестиции в будущее, детское телевидение. За что боролись?
  - Всё! Идите, работайте.
  На этих словах Щавельев и Граненко бочком протиснулись сквозь остальных сотрудников, обогнули стоящую на полу коробку с телевизором и направились на площадь в направлении магазина "Продукты".
  В спину им раздался плач уборщицы:
  - Как же я эту махину до дому-то понесу?
  
  
  
  Глава...
  
  
  Осенью 1988 года меня и молодого стажера редакции Серегу Супонева, того самого, который стал известным и популярным ведущих многих детских программ на телевидении конца девяностых годов и затем разбился на своём снегокате, вызвало руководство редакции в лице Бориса Григорьевича Сиренова и Михаила Александровича Широва:
  - Вот, - говорят, - мы тут посовещались и пришли к выводу - вы у нас сотрудники молодые, перспективные, так сказать наше будущее, наши надежды. Короче, если хотите расти дальше и ездить в заграницу - вступайте в партию, а нет - сидите на жопе и сосите!
  - Есть мнение отправить тебя в Болгарию на Софийское телевидение в молодежную редакцию!
  И не успел я грохнутья о земь от счастья, главный добавил:
  - Но сначала поедешь под Можайск в деревню, снимешь передачу о юных тружениках села! Все! - сказал и зачем-то добавил, - Не хера здесь!
  Что собственно здесь было "не хера", можно было только догадываться:
  И так я поехал под Можайск, вполне возможно в то самое место, куда пресловутый Макар телят еще не гонял.
  
  
  Глава
  
  
  Командировка в Детской Редакции всегда была событием выделяющимся из обыденной череды встреч, съемок, монтажей и озвучек. Отправляясь в командировку сотрудники начинали выпивать сразу после получения суточных, проездных и прожиточных и заканчивали только по возвращении, вываливаясь из вагонов-купе на платформы московских вокзалов.
  Командировки конца 80-х и начала 90-х отличались еще и тем, что все крупные и мелкие руководители парткомов, обкомов, фабрик, совхозов и прочих предприятий телевидение боялись и уважали. Отправляясь в поездку, пусть даже в какой-нибудь затрапезный городишко, мы обязаны были поставить в известность местные власти, а поскольку власти эти повсюду, где только было можно и там, где нельзя, активно разворовывали госимущество, то, естественно, первоочередной задачей ответственных работников было сделать так, чтобы "эти долбаные телевизионщики" не пронюхали чего-нибудь эдакое!
  Сделать это можно было единственным способом. С самых первых минут пребывания корреспондента и оператора на территории принимающей стороны, к ним приклепляся специально обученный человек, в задачу которого входило заливать глаза творческим работникам. Чтобы уже через полчаса после прибытия в пункт назначения, они могли замечать только улыбающиеся лица местных начальников и слышать их сладостные речи.
  Как правило сценарий у таких поездок был один: встреча на вокзале: "Здравствуйте - я Вася, Коля, Володя... Как добрались? Все ли нормально?" Здесь, дабы хоть как-то реабилитироваться в глазах встречающего и объяснить некую помятость физиономий прибывших персон, выдвигалась довольно сомнительная версия: "Мы, знаете ли, с ночного монтажа, всю ночь монтировали, стало быть передачу, так что вот, дескать, сами понимаете!" Что интересно, понимали сразу:
  - Конечно, конечно, не извольте беспокоится, что мы - нелюди? Сейчас только заедем к Сан Иванычу, Михал Федорычу или какому-нибудь Пал Лексеечу, обсудить так сказать, план действий и в гостиничку. Там отдохнете, потом обедик в нашей столовой местной, как говорится, чем Бог послал, перекусим, ну а потом как сами пожелаете?
  - А можно к этому, как его, Михал Федорычу, не ездить? А то после ночного монтажа как-то совсем хреново?
  - Понимаем, понимаем, но без Михал Федорыча никак нельзя. Не извольте беспокоится тут у нас уазик на площади так, в раз домчимся, не пожалеете.
  В уазике ушлый Коля, Вася, Вова ловко щелкал замочками пластмассового дипломата и доставал из его недр бутылку коньяка, купленную, надо полагать, на народные деньги.
  Ксан Иваныч, он же Пал Алексеич, он же Михалфедорыч- глава местной администрации встречал телегруппу в своем кабинете в стандартном сельском здании, жал руки оператору и журналисту и излучал почти вселенскую радость от того, что наконец-то в их Богом забытую глушь приехали такие уважаемые люди!
  Уважаемые люди тем временем косились на заранее уставленный на столе партийного руководителя поднос.
  На нем, как на волшебном ковре Алладина возвышались стройные стеклянные фигурки бутылок, вокруг которых словно пешки вокруг королевы дислоцировались хрустальные рюмочки. Завершала натюрморт блюдечко с нарезанными обсыпанными сахарным песком дольками лимона...
  - Ну-с! С приездом! Благовещал Михалфедорыч и все, как бы исключительно ради уважения, разбирали рюмки с коньяком. При этом пробухавший всю ночь в поезде оператор Миша усилиями сродни попыткам Гарри Гуддини освободиться от замков и цепей, пытался унять тремолло в кистях обеих рук.
   - Какие планы? Чем интересуетесь, если не секрет? - елейным голосом вопрошал начальник.
  - Да какие планы, мы же в ваших краях отродясь не бывали, но передача наша молодежная, так что хотелось бы рассказать зрителю, чем живет, чем дышит молодежь в российской глубинке.
  На этих словах руководитель оживился.
  - Молодежь-то, да хрен ее знает, чем она живет, а дышит, преимущественно "Моментом"!
  - Ну этого добра и у нас в городе навалом. Вы нам колорит подайте, чтобы девица-красавица, чтобы добрый молодец с балалайкой, коровки там всякие. Вот, дескать, сохраняем традиции старины глубокой.
  - Балалайку мы найдем. С красавицей посложнее, а вот добра-молодца надо с утра ловить, потому как после обеда они у нас уже лыка не вяжут. Значит так, вы сейчас отдыхайте, потом едем на ферму, там у нас девчонки-школьницы подрабатывают, ну а вечерком милости просим отужинать.
  Услышав о том, что нам придется ехать на ферму, я успокоился. Отличный сюжет, думаю, снимем девок, в смысле как они в школе учатся, как на дискотеках задницами крутят, ну а потом на контрасте - в коровнике сидит эдакая Аленушка в платочке и знай ручками буренку за вымя дергает.
   - Не, не получится, - прервал меня Михалфедорыч, - там у них аппараты доильные, прицепила на сиськи и пошла.
   - Как на сиськи? - восхищенно воскликнул оператор Миша.
   - Да вот так, раз и поехало сосать.
  - Н-да, - сладостно протянул Мишаня.
  - Вот что, а давайте мы их в лес отведем, - я снова насел на руководителя.
  - В каком смысле?
  - Ну, переоденем их в сарафаны, посадим на скамеечки рядом с березками и пусть они себе дергают этих коров за сиськи, но своими руками, как в старину.
  - А что,- улыбнулся Михалфедорыч,- красиво. Главное, что на ферме, ато там, если честно, говна по колено!
  Как стопроцентный дитя мегаполиса, на ферме я бывал от силы раза три за свою двадцатисемилетнюю жизнь. Последний раз это случилось зимой в лютый подмосковный мороз. Мы с Максимом Мельниковым решили сделать программу, в которой осуществлялись бы самые разные детские мечты наших зрителей : ну, к примеру, какая-нибудь девушка десятиклассница с горшка мечтала стать стюардессой, мы ее раз и в самолет или же парень до смерти хотел поработать на высотном кране - пожалуйста, будьте любезны.
  Задумано было красиво, но на самом деле все пятнадцатилетние дуры мечтали стать певицами и моделями, а усатые акселераты дальше актеров кино и летчиков международных линий не заходили.
  Тогда мы стали придумывать героям их детские мечты. Получалось очень живо: дрессировщики, таксисты, пожарные, гаишники, ветеринары, официанты. На весь съемочный день мы погружали участников в профессию и устраивали им различные подставы, о которых они и не подозревали.
  Парня, который по-нашему наущенью, мечтал в детстве поработать таксистом, естественно после курса подготовки, посадили в настоящее московское такси, спрятали в салоне микрокамеру и задали маршрут. По всему пути были расставлены наши люди. К примеру, садится к нему совершенно невменяемая тетка с огромной собакой, просит довезти до Ботанического сада, там уже поджидает наш подставной "браток" ужасного вида со всеми атрибутами: болтами на пальцах, пудовой голдой и волыной под мышкой.
  После шока от брателлы, таксист принимает еще одного пассажира, тот едет в цирк с мешком, из которого по пути достает трехметрового питона, дескать, он дрессировщик, на представление спешит. Ну и так далее.
  Так вот, одна из девушек школьниц вдруг прислала нам письмо в редакцию, в котором сообщила, что с детства мечтала поработать дояркой.
  Встретились, поговорили. Девчонка оказалась необычайно милой, светлой столичной отличницей. Программа складывалась и рванули на подмосковную ферму. Мороз, как я уже упомянул, был жуткий, градусов сорок, не меньше.
  Картинка на ферме получалась изумительная: белые с черным буренки, розовые огромные носы, синий пар из ноздрей, серебряный иней на стеклах и наша городская девчушка с пшеничными косами и яблочным румянцем.
  Оператором поехал гигантский мужик, убей, не помню, как его звали, кличка у него была Змееголов.
  На его стадвадцатикилограммовом теле имелось две достопримечательности - это огромная задница и несоразмерно маленькая голова. Змееголов отличался еще и тем, что мог выпить пол литра водки из горлышка, раскрутив бутылку и создав в ней завихрение огненной воды, что, собственно говоря, он и собирался проделать перед съемкой.
  Героине мы подсказали, что коровы лучше дают молоко, если им петь хорошую песню. Девчонка-ботаничка поверила нам, дуракам, и давай ходить между буренками, цеплять им на вымя доильные аппараты и петь хрустальным голосом: "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина, голову склоняя, до самого тына...."
  Коровы, видимо почувствовав чистую, незамутненную душу юной героини, начали с удовольствием отдавать ей молоко и даже мычать в такт песни.
  Змееголов достал из-за пазухи пол-литровку, сорвал зубами жестяной козырек, раскрутил ее против часовой стрелки и разом вылил в организм все содержимое. После этого он довольно крякнул, занюхал выпитое рукавом и взял камеру.
  - Надо снять снизу! - сказал он, намереваясь сесть на корточки и взять нижний план.
  - Окей!
  Раскорячившись, как борец сумо, он стал опускать вниз и вдруг во всем коровнике раздался сухой треск. Брюки и трусы Змееголова разлетелись по серединному шву и на сорокоградусный мороз вывалилась огромная, красная жопа, от которой мгновенно повалил пар.
  Песня нашей героини захлебнулась, коровы перестали мычать и давать молоко. Наступила немая сцена!
  
  
  
  На ферме, куда приволок нас глава местной администрации, дерьма действительно хватало. Зато коровки были на загляденье почищенные, с огромными лиловыми глазами и с длиннющими ресницами.
  Школьницы-доярки, по правде сказать, оказались дуры дурами. При нашем появлении они начали глупо хихикать, подталкивать друг друга локтями, отворачиваться в сторону и закрывать лицо ладонями: "Ой, не надо, не надо меня снимать, я не накрашенная". Хотя было и ежу понятно, что Михалфедорыч ещё часа два назад позонил на ферму и предупредил, что едут телевизионщики и чтоб все было ого-го-го!
  Девки, естественно, размалевались как солистки ансамбля "Березка".
  Лично меня, в данный момент, колхозные молодухи интересовали мало. Гораздо пристальнее я оглядывал буренок.
  Накануне, перед отъездом в эту командировку, мне на глаза попался номер американского журнала "Newsweek", где я с большим воодушевлением прочел заметку о том, что некий фермер из Техаса постоянно давал лизать свою лысую голову одной из коров. Какова же была его радость, когда однажды он обнаружил бурные волосатые всходы на поверхности не знавшей растительности лет сорок.
  Памятуя об этих чудесных метаморфозах, я приглядывал себе коровку посимпатичнее, поскольку был лысым чуть ли не с десятого класса. В девятом классе, в знак протеста на строжайший запрет носить в школе длинные волосы, я пошел в парикмахерскую и побрился налысо. От чего у исторички случился микроинсульт. С тех пор волосы мои стали редеть и в доблестные ряды защитников Родины я уходил уже с уставной лысиной.
  Закончив обход фермы, Михалфедорыч, которому уже нетерпелось нас напоить, стал торопить.
  - Ну вот и все посмотрели. Теперь по коням, поедем поужинаем, а завтра с Божьей помощью и за съемочку!
  - Да, да,- говорю,- вы идите, а я сейчас, мне еще нужно поразмыслить над режиссерским ходом, так сказать на месте события.
  - Ну ладно, разочарованно протянул руководитель, только вы недолго, а то все остынет, а что холодное, то нагреется.
  - Да я недолго, вы только на улице подождите. Процесс, сами понимаете, творческий, почти интимный.
  Как только вся компания во главе с Михал Федорычем удалилась за пределы коровника, я, воровато озираясь, подошел в приглянувшейся корове и нежно потянулся к ней головой, то бишь лысиной.
  Проклятая скотина возмущенно мукнула и отвернула рогатую морду.
  - А ну,- говорю,- давай, дура, лижи!
  Неровен час, кто зайдет, сраму не оберешься. Поди, потом, объясняй, с какого это бодуна полез я к корове.
  Я опять подалсявперед, тыкая головой прямо в розовый коровий нос.
  - Ну, пожалуйста, Буренушка, Матренушка, Ромашечка, мать твою, как тебя там!
  Раз десять совал я лысину корове в морду, но эта сволочь наотрез отказывалась ее лизать.
  Тут мне на глаза попалась горстка комбикорма, лежащая возле коровьего загончика.
  - Ага, - думаю,- вот ты и попалась!
  С осторожностью циркового эквилибриста, я соорудил на голове пирамиду из коровьей жрачки, и, присевши на корточки, стал потихоньку, гусиным шагом приближаться к бессовестной скотине.
  Расчет был прост и гениален.
  Сожрет, думаю, она комбикорм, заодно и лысину лизнет. А там, глядишь, вернусь в Первопрестольную с ежиком свежих волос.
  Однако, увы, надеждам моим на приобретение шевелюры сбыться было не суждено. В самый ответственный момент, когда проклятая скотина уже принюхивалась к горке комбикорма, дрожащей и осыпающейся на моей голове, дверь в коровник распахнулась и в помещение вошел Михалфедорыч.
  - Николай, голубчик, ну что ж вы так долго, ехать же пора, - начал было он, но осекся. Взору его предстала довольно живописная картина: перед здоровенной телкой на корточках стоял корреспондент центрального телевидения, почти старший редактор Главной Редакции программы для детей и юношества, ведущий молодежной информационно-публицистической передачи "До 16-ти и старше", а на голове у него, словно колпак звездочета, возвышалась горка комбикорма - вид при этом был наиглупейший.
  - Ничего, ничего, продолжайте, мы подождем,- пролепетал глава администрации и пятясь задом, толкнул дверь, которая громко хлопнула за ним. Аккурат в этот самый момент комбикормовая пирамида рухнула, осыпав меня с головы до ног.
  - Н-да, облом-с! - подумал я.
  О чем подумал Михалфедорыч, одному Богу известно!
  Вечером в сельской столовой была устроена русская пьянка с претензиями на бомонд. Вот, мол, мы тоже не пальцем деланные и щи лаптем не хлебаем. У нас и икорка, и балычок, и салатик из крабов, - не побрезгуйте. А вот водочка нашего местного разлива, слеза, а не водка. Наливайте, не стесняйтесь. Опять же, огурчик-молодчик, мы его на вилочку и под водочку, хрясь! Истинное райское наслаждение.
  Наслаждались мы часов до двух ночи, так, что оператора Мишаню пришлось тащить в номер, как раненого бойца в фильмах про Великую Отечественную войну.
  
  На утро, с трудом продрав глаза и махнув по пол-литровой кружке растворимого кофе, мы отправились в школу, дабы отснять девок-доярок на занятиях. Потом снимали в коровнике, где я нарочито игнорировал продинамившую меня корову. Я так и сказал Мишке: - Вот эту рогатую б..дь не снимаем! И даже не спрашивай почему!
  После съемок на ферме мы отправились в березовую рощу воплощать в жизнь режиссерский замысел о связи времен и сохранении традиций.
  В костюмерной местного клуба отыскали два русских сарафана, изъеденных молью и два дурацких пожелтевших кокошника, склеенных то ли из пластмассы, то ли из папье-маше.
  Во все это богатство обрядили девиц - красавиц, намалевав им щеки чуть ли не свеклой, как в фильме-сказке "Морозко".
  По замыслу автора девицы в домотканых русских сарафанах, свесив русы косы на плечико, должны были восседать у буренушек возле стройных березок и доить их под звуки балалайки.
  На роль балалаечника отловили какого-то местного придурка, который слонялся возле школы и был относительно трезв. Его обрядили в скоморошью рубаху в крупный красный горох, обвязали вокруг талии веревкой, а драные грязнющие джинсы заправили в сапоги, так же обнаруженные в сельском клубе.
  Балалайку приволок на уазике похмельный Михалфедорыч, который постоянно подмигивал глазом, дескать в машине все имеется!
  Прозвучала команда "Мотор! Поехали!", но не тут то было. Коровы, приученные к загонам в ферме и к доильным аппаратам, отказывались доиться вручную и как чумные разбегались от размалеванных девиц-красавиц. Они, растопырив руки, носились за буренками по поляне, путаясь в подолах безразмерных сарафанов. Деревенский дурак наяривал на балалайке: "Светит месяц, светит ясный! - ему все безумно нравилось!
  После нескольких безуспешных попыток решено было привязать коров веревками к березам. Тут за дело взялся сам Михал Федорыч. Примотав очумевших животных к стволам, глава района отошел на несколько метров и скомандовал: "Девок запускайте!"
  Девицы-красавицы боязливо приблизились к коровам и начали потихоньку дергать их за титьки. Дурачок- балалаечник в очередной раз врезал по струнам, оператор Мишаня начал панорамный обход объекта со спины и так увлекся, что оказался в непосредственной близости от коровьего хвоста.
  И без того насмерть перепуганная скотина не выдержала приближения чужого мужика и что было силы, махнула тяжелым навозным хвостом. Половина хвоста угодила в дорогущий объектив камеры, другая половина легла прямохонько в лоб Мишане. В довершение ко всем произведенным злодействам, корова начала активно гадить. Памятуя всех родных до третьего колена и этой коровы, и этого колхоза, и вообще всех на свете, Миша побежал к Уазику и, не дожидаясь никого, начал пить подку. Михал Федорыч обреченно махнул рукой и последовал за ним. Девки остервенело принялись дергать коров за вымя и доить с удвоенной силой. Лишь деревенский дурачок как долбил пятерней по струнам балалайки так и продолжал долбить. Над всей дивной русской поляной обрамленной стройными фигурками берез разносилось звонкое, залихватское: "Светит месяц, светит ясный, светит полная луна!"
  
  
  
  ГЛАВА...
  
  
  
  
  Не считая разбитого объектива и подорванного алкоголем здоровья оператора Мишани, командировка под Можайск прошла успешно. Сюжет про доярок-десятиклассниц получился на удивление свежим и ярким, в него вошла даже драматическая сцена доения буренок на лужайке среди березок, естественно до момента первого взмаха коровьего хвоста. В общем, руководство было доволько и, как результат, я во второй раз в жизни отправился заграницу. Первый был на факультете журналистику в МГУ, мы - студенты, по культурному обмену ездили в Чехословакию в 1985 году. В то время это был шок. Европа, хоть и социалистическая, оставалась Европой. Злата Прага, Карлов мост, плавучие баньки на Влтаве, Староместкая площадь и, наконец, великолепное чешское пиво со шпикачками, не говоря уже о чешских студентках.
  " Окинчита виступ а наступ пщешне станица Малостранска!" - так в пражском метро объявляют следующую станцию. На Малостранской я покупал цветы, идя на свидание к какой-ниубдь Хеленкой. Помнится, купив букетик фиалок и желая сказать приятные слова продавщице, я смачно понюхал цветы и воскликнул:
  - Ах, как пахнет!
  - Нэ пахнэ, вони! - осекла меня цветочница.
  Я изумился и еще раз вдохнул дивный запах:
  - Да нет,- говорю, - вроде не воняют!
  - Вони, вони! - настаивала продавщица!
  Ну, думаю, ладно, раз вони, значит вони- хозяин - барин! Позже до меня дошло, что по-чешски "вони" - это пахнет хорошо, а "пахнэ" - вовсе даже наоборот - воняет!
  Так же в этот день умудрился я лохануться во второй раз. Зажав в кулаке букетик прекрасновоняющих фиалок я припустил бегом к своей девушке, опаздывал.
  Дойдя до пешеходного перехода, увидел ее на противоположной стороне и, не дожидаясь зеленого сигнала светофора, вожделенно ломанулся к ней навстречу.
  - Позор!Позор! - резанул уши крик.
  Вот, думаю, незадачка какая, надо же было облажаться еще и на подходе к объекту. Оказалось, что по-чешски "Позор" - это "Внимание! Осторожно!". Моя иностранная подружка оберегала меня от дорожно-транспортного происшествия!
  Как-то вечером нас пригласили на студенческую вечеринку в пражский университетский городок. Все веселились, танцевали, пили пиво и свободно общались. Совершенно случайно я познакомился со студентом из Нью-Йорка Джорджем. Мы поболтали минут сорок на самые безобидные темы, практикуясь, он в русском, я в английском. По возвращении в Москву после этой поездки мне позвонил кто надо и металлическим голосом оповестил, что в почтовом ящике меня дожидается повестка куда надо, а точнее в одно веселое заведение на площади Дзержинского!
  Явившись по указанному адресу, я был препровожден в небольшой кабинет, где офицер КГБ часа два выпытывал о подробностях - о чем, конкретно, беседовали мы со студентом Джоржем из Нью-Йорка, что его особенно интересовало и не передавал ли он мне каких-нибудь предметов.
  Ну, я как на духу и выложил, что во всех подробностях американца интересовало: дают ли русские студентки в первый день после знакомства и как лучше пить водку, чтобы не блевать! А передал он мне пачку китайских презервативов, которые я, при всём уважении, к комитету государственной безопасности выдать уже не смогу.
  В Болгарию я ехал в качестве старшего редактора программы "До 16-ти и старше!". Поселившись в гостинице Софья в самом центре болгарской столицы в первый же день к удивлению обнаружил, что на первом этаже отеля в рецепции по телевизору почему-то показывают нашу программу "До 16-ти..." и как раз выпуск с сюжетом про Можайских доярок. Подбежал к портье и начал тыкать пальцем в экран:
  - Вот,- говорю,- смотрите, я там, в телевизоре! Передача моя, видите?
  Мужик посмотрел рыбьими глазами на меня, потом на экран и промолвил словно Фантомас без единой эмоции:
  - Молодец, братушка!
  После этого он переключил телевизор на Болгарский канал и пошел по своим портьерским делам.
  София была, конечно, хоть и не Прага, но все же и не Варшава. В ту пору ходила поговорка: "Курица - не птица, Польша - не заграница". Так вот Болгария была все же заграница. На мощеных улицах города было непривычно чисто. В центре на каждом шагу работали маленькие, уютные и совершенно пустые кафешки, в которых варили до двадцати сортов кофе. В магазинах было достаточно много продуктов, что, после обдуваемых ветрами московских прилавков с консервированной морской капустой, казалось почти изобилием. Зайдя в торговый центр я оторопело уставился на свободно висящий белый джинсовый костюм фирмы Lee, за который у нас прямо в магазине разгорелась бы Куликовская битва. Опасаясь, как бы кто не опередил, с дрожью в руках отслюнявил положенную сумму и, прижав к груди драгоценную покупку, рванул в гостиницу мерить.
  Костюмчик оказался как на заказ и еще долго, года три, служил мне добрую службу на ниве охмурения девичьих сердец и запудривания мозгов.
  Придя в молодежную редакцию Болгарского телевидения, я представился местному боссу и стал просить дать мне оператора, чтобы снять пару-тройку сюжетов для своей программы.
  - Никаких проблем! У нас в новом районе открылось молодежное кафе, и там устраиваются ночные дискотеки. Довольно интересно. Будешь снимать?
  Что такое молодежное кафе и ночные дискотеки в новых районах я представление имел. Каждый выезд на подобное мероприятие куда-нибудь в Чертаново или в Люберцы обязательно заканчивался массовым мордобоем и облеванными сортирами.
  - Конечно буду!
  - Ну вот и отлично. Вот адрес, оператор приедет прямо на место!
  В назначенный час, к договоренному заранее месту, куда я добирался городским транспортом, подкатил бежевый жигуленок четвертой модели. Из водительского места вылез молодой парень:
  - Филипп! - представился он.
  - Киркоров? - почему-то обрадовался я.
  - Нет, Стоичев!
  - А где,- говорю,- оператор, осветитель, инженер?
  - Так это я и есть. Пошли работать!
  Оказалось, что в Софийской молодежке разрешено совмещать работу и Филиппок с удовольствием крутил баранку, снимал панорамы и крупные планы и к тому же сам таскал и чинил камеру и осветительные приборы.
  Первый свой репортаж из Болгарской столицы с ночной молодежной дискотеки я начал из туалета. Стерильные чистые полы, идеально вымытые унитазы, целые, не разбитые зеркала, стены без матершины и похабной настенной живописи. Все это было так необычно и не привычно, что просто било по глазам. Передо мной то и дело вставали картины московских заведений, и сравнение было явно не в нашу пользу. Я так и обратился к зрителям:
  - Представьте себе на минуту, что вы оказались в туалете после окончания ночной дискотеки где-нибудь в Дмитрове или в Ульяновске, в Ленинграде или же в Москве.... Сейчас наверняка с этого места злые уборщицы швабрами смывали бы кровь, выносили мешками бутылки и окурки, а то и шприцы. А здесь, обратите внимание и простите за подробности, есть даже туалетная бумага, причем неземного фиолетового цвета. И пахнет, вы не поверите, сиренью!
  Дискотека была удивительно хороша! Чистые и красиво одетые молодые люди от души веселились и оттягивались на полную катушку. Несмотря на свободную продажу спиртного, пьяных видно не было. Но самое главное отсутствовала атмосфера агрессивной напряженности, царящая на наших танцульках.
  Здесь не нужно было постоянно быть на стороже, ожидая наезда от очередного гопника и чувствуя, как начинает сосать под ложечкой от того, что через секунду придется бить морду. Здесь было свободно и легко. Отснявши все, что нужно, взяв у болгарских тинэйджеров интервью и записав бойкие стендапы, мы с Филиппом пошли вдарить по пивку и около стойки столкнулись с молоденькой симпатичной болгаркой.
  - Привет! Знакомься: Стэфка Трифонова - наш редактор. Специально приехала сюда, узнав, что коллега из Москвы будет здесь работать.
  - Дурак! - улыбнулась Стэфка и протянула руку, - я здесь с подружкой, она танцует!
  - А вы? - говорю.
  - А я, вот, пью пиво!
  - Вот и мы тоже решили промочить горло, так что давайте вместе.
  Дискотека закончилась под утро, где-то часов в пять. Тут Филиппок и предложил поехать встречать рассвет на знаменитую гору Витошу, что на окраине Софии.
  Стэфка с подружкой и я попрыгали к нему в четверку и помчались по свежим, абсолютно безлюдным улицам города. Слава Богу, Болгарские гаишники не прервали нашего путешествия, в утробе Филиппа булькало, по меньшей мере, литра два пива, да и в моей тоже. До Витоши добрались без происшествий.
  Гора оказалась волшебной. Покрытая неестественно зленным мхом она казалась специально сооруженной декорацией для съемок какого-нибудь исторического фильма фэнтези. Аккуратные, заботливо проложенные тропинки змеились по всей территории, манили, зазывали, уводили все дальше и дальше в сказочную чащу, покрывающую всю гору.
  Повсеместно то там, то тут загорались фонарики, как будто специально развешанные на деревьях заботливыми гномами. От их подсветки листва в чаще становилась и вовсе неправдоподобно изумрудной и прозрачной.
  Постепенно мы поднимались всё выше. Лирическое настроение было прервано тревожными сигналами организма - пиво просилось наружу. В этот самый момент, когда я уже готов был, извинившись, спрятаться за ближайший дубок, Стэфка вдруг вскрикнула и упала. "Матерь божья! Змея!" - почему-то подумал я и только сейчас обнаружил, что мы остались вдвоем, бойкий Филиппок умудрился уединиться со Стэфкиной подружкой и уже, наверняка, расстегивал на ней кофточку.
  На счастье оказалось, что причиной падения моей спутницы была не змея, а ее европейская сексуальная раскрепощенность. Хитрая болгарка специально бухнулась оземь, чтобы я взял ее на руки.
  - Больно? - спрашиваю, а сам думаю, - ну вот, еще пара шагов и случится непоправимое. Поди потом оправдываться - почему у тебя мокрые штаны!
  - Нет, не больно,- прожурчала мне прямо в губы редактор молодежной редакции Стэфка Трифонофа.
  - У тебя такие крепкие руки, поцелуй меня!
  Ну вот, думаю, как же я тебя, милочка, поцелую, ежели прямо сейчас обмочусь!
  - Ну что же ты? - Стэфка ещё сильнее обвила меня своими лебедиными крылами и черт меня дернул заметить, что под мышками у нее справа и слева кустится целая поросль темных волос. "Это у них так принято!" - вспомнил я какие-то отдельные обрывки обсуждений в Шаболовской курилке разного типа женщин.
  Тут из-за вершин деревьев брызнул первый золотой луч восходящего над Витошей солнца. Как будто кто-то янтарным клинком рассек сиреневый воздух и высыпал на гору мешок золотой пыли.
  Стэфка, как вампирша, впилась в меня губами и с ужасом почувствовал, как там, в джинсах, стало тепло!
  С трудом оторвав болгарскую чаровницу от себя, я с ревом бросился в чащу и через мгновение с неземным восторгом выпалил в хрустальный утренний воздух: "Уф! Кайф!"
  Спустя некоторое время мы уже лежали на чудесном изумрудном ковре волшебной горы Витоши, и по нашим блаженным лицам скользил теплый лучик Болгарского солнца!
  - Хорошо, правда? - спросила Стэфка.
  - Да не то слово! - ответил я, жмурясь как кот.
  
  
  
  
  Лето 1998 года.
  
  - Держи, держи его, гада!
  - Хватай, ато убежит! Потом не сыщешь!
  - Да куда, куда ты? Чего ноги подставляешь, руками хватать надо!
  - Тьфу, твою мать, упустили!
  Случайный прохожий, окажись он на территории Шаболовского телецентра, наверняка подумал бы, что промахнулся и вместо Шаболовки проехал на несколько трамвайных остановок дальше, в больницу имени Кащенко. Но случайные прохожие, слава богу, сюда не забредали, а милиционеры на проходной и не такое видывали.
  На Шаболовке несколько сотрудников Детской редакции ловили котов и подбрасывали их в небо. Делали они это не потехи ради, а исключительно с серьёзными намерениями, о чём свидетельствовала работающая камера "Бетакам" в руках у старейшего оператора редакции дяди Миши.
  - Ну чего, снял? - с надеждой обратился я к нему.
  - Да хрен его снимешь. Ты его так запулил, что он из кадра вылетел! Надо ещё дубль и совсем с нижней точки.
  - Ты чего, Мишаня, издеваешься? Где же я тебе столько котов возьму? Думаешь они приземляются и ждут, когда же это дядя Миша второй дубль снимать будет?
  Последний рыжий разбойник, впрочем как и два предыдущих, чёрный и серый, после того, как его запустили в голубое Шаболовское небо, шлёпнулся на асфальт и моментально, истошно оря и задрав хвост трубой, со всех лап, бросился в кусты.
  За 12 часов до этого события по столице пронёсся страшный ураган. Говорят такого в Первопрестольной не было лет двести. Стихия вырывала с корнем московские тополя, швыряла их на припаркованные авто, срывала рекламные щиты и растяжки.
  На Шаболовке ураган повалил деревья, оборвал провода и погнул фонарные столбы. Милиционеры, застигнутые бурей в своей каморке на проходной, морально уже были готовы к тому, что их унесёт если не в Канзас, как сказочную героиню, то хотя бы на Рублёвку. А ещё, по словам очевидцев, страшный ветер подхватил несколько котов, коих на Шаболовке великое множество, и зашвырнул на территорию соседней школы.
  Придя в понедельник на работу, мы застали родную Шаболовку в состоянии ужасной разрухи и погрома. Сразу же было принято решение снять об этом сюжет и выдать в дневном выпуске детских "Там-там новостей". Снять поваленные деревья и оборванные провода оказалось делом пустяковым. А вот для того, чтобы придать динамику и "живинку" решено было воссоздать картину летающих в небе котов.
  Мы высыпали на улицу из корпуса и изловили двух кошаков. Одного держал я, другого Макс. Дядя Миша командовал:
  - Давай первого, для пробы. Посмотрим, как полетит.
  Максим немного присел для разгонку и, выпрямившись, кинул котика ввысь.
  - Надо выше,- скорректировал действия дядя Миша, - очень мало парит.
  Второго я запустил на совесть. Зверюга, взревев словно Боинг, взмыла в небеса и ушла в точку.
  - Тьфу! Ну куда ты его так зафигачил? Он у меня из кадра словно воробей вылетел,- дядя Миша констатировал в морду неудачную попытку.
  Само собой разумеется, павшие коты, долбанувшись оземь, тут же делали ноги. И, надо полагать, сообщали местной кошачей братве, что по Шаболовке ходят какие-то придурки и запускают котов в небо.
  После трёх подкидываний мы не смогли отловить ни одного кошака.
  Я, на правах шеф-редактора, вызвал на улицу ошивающихся в корпусе бездельников.
  - Вот вам деньги, бегите срочно в магазин!
  Большой и страшно ленивый администратор Лёха по прозвищу Медведюшка, сгреб купюры и пробасил:
  - Сколько брать?
  - Дурак,- говорю,- сейчас не об этом. Купите сосисок, разбейтесь на группы и поймайте трёх-четырёх котов. С одного дубля никак не снять.
  В течении последующих двух часов по всей территории Шаболовки бегали администраторы Детской редакции и вытянув вперед руки с зажатыми сосисками голосили: "Кис! Кис! Кис!" После чего, Медведюшка отобрал у всех сосиски и сожрал. А на сэкономленные деньги купил портвейну.
  Совершенно отчаявшись, я уж было решил отказаться от съемок сюжета про ураган и лихорадочно соображал, чем залепить дырку в эфире Детских новостей, до выпуска которых оставался всего час.
  Но тут из второго корпуса вышла сияющая буфетчица мама Галя. В руках она несла роскошного, огромного, серо-серебристого котяру, с потрясающими синими глазами.
  - Нет, ну надо же! Заходясь от смеха, проговорила она,- бывает же такое!
  Оказалось, что с утра в студии второго корпуса снималось шоу кошек Юрия Куклачева. После окончания съёмок выяснилось, что один артист, а именно кот Василий сбежал. Дезертира долго звали и пытались отловить, но безрезультатно. В конце концов, Куклачёв вспомнил, что он опаздывает на представление и сказал: "Поймаете, позвоните. Придёт человек, заберёт"
  Сразу же за кошками снималось политическое ток-шоу "Демократия". За круглым столом собрались, естественно, известные политики и демократы. В самый острый момент дискуссии о будущем России за декорациями раздалось "Мяу" и через мгновение на стол участников дискуссии прыгнул здоровенный серый кот Василий и принялся истошно орать.
  До приезда человека из Куклачёвского театра было время и мы, не раздумывая, выхватили Василия из рук мамы Гали, и давай запускать его в небо.
  Семнадцатичасовые "Там-там новости" начались с сюжета про ураган. Мальчик-ведущий Боря Корчевников - будущая звезда телесериала "Кадеты" стоял перед покосившимся фонарным столбом и вещал:
  - Вы смотрите "Там-там новости". Этот выпуск оказался под угрозой срыва.
  Накануне над Шаболовкой, как и над всей Москвой, пронёсся страшной силы ураган. Ветер был такой, что даже Шаболовские коты взлетали в небо!
  На этих словах в кадре появлялся парящий кот Василий, который дико орал и вращал хвостом, как пропеллером.
  После эфира, шеф Андрей Викторович сказал:
  - Хороший выпуск получился и с котом вышло удачно, живо. Вот только, похоже, над нами действительно сгущаются тучи. Как бы нам с вами, словно вот этот кот, не вылететь отсюда к чёртовой матери.
  - А что случилось-то? - мы не на шутку встревожились.
  - да пока, собственно, ничего. Нам объём эфира сократили. Все передачи, которые выходили хронометражём по двадцать шесть минут, будут выходить по тринадцать.
  Впрочем скоро к нам придёт новый председатель компании, Эдуард Михайлович Сагалаев, он-то всё и разъяснит. А пока давайте работать!
  
  
  
  Глава.....
  
  Новый председатель Всероссийской Радиовещательной Компании Эдуард Михайлович Сагалаев, в прошлом неизменный руководитель Останкинской молодёжки, мною был возведён в ранг телебожества ещё с тех времён, когда в 1986 году он выступал в МГУ перед нами, студентами телевизионного отделения факультета журналистики.
  - Запомните, на вас ложится огромная ответственность,- говорил он в аудитории. Телевидение - это конвейер, но конвейер творческий. Можно каждый день показывать по телевизору голую задницу - рейтинги будут запредельные. Но это уже не телевидение, это деградация общества!
  И вот этот бог приехал на Шаболовку, чтобы пообщаться с народом. Мы с самого начала не понимали озабоченности шефа. Раз "сам" прикатил, значит не всё так плохо. Хотели бы закрыть, так сразу бы и закрыли. А тут, будьте любезны, давайте поговорим.
  Говорил Эдуард Михайлович довольно долго, убедительно и непонятно о чём. Из всего выступления мы так и не поняли, что же ожидает Детскую редакцию.
  - В современной реальности телевидение поставлено в жесточайшие условия выживания. Творческим объединениям необходимо более активно привлекать рекламодателей. Увеличивать рейтинги программ, их зрелищность и информационную насыщенность!
  Сотрудники молча внимали выступлению Сагалаева, однако наиболее активная, женская половина редакции, не выдержала.
  - Детские передачи, по закону, не могут идти в вечернее время, а на дневное спонсоров не затащишь,- констатировала режиссёр Мила Сукач, - детское телевидение нельзя рассматривать, как коммерчески выгодное. Мы ни пиво, ни прокладки, ни средство для увеличения груди рекламировать не можем!
  - Ну почему?- тихонько возразил Макс, - пиво я бы запросто отрекламировал.
  - Зачем обязательно прокладки?- парировал Сагалаев,- есть же детские товары, обувь, одежда, напитки.
  - Ну не идут спонсоры на детский дневной эфир, хоть убей.
  - А почему нам эфир сократили? Некоторые передачи просто не могут уложиться в 13 минут.
  Сагалаев стал вдруг похож на Австралийскую белую акулу. Хищно улыбнувшись и сверкнув чёрными маслинами зрачков, он произнёс:
  - Нет такой передачи, которую нельзя было бы сократить.
  - А что же с нами будет? Тоже сократят?
  - Телевидение - это конвейер,- ушёл от вопроса председатель,- но конвейер творческий. Можно, извините, и жопу каждый вечер показывать, народ будет с удовольствием смотреть. Но это уже не телевидение!- почти слово в слово повторил он сказанную двенадцать лет назад фразу, - Так что творите!
  - Хорошо хоть сразу на хер не послал, - прошептал режиссёр Граненко.
  - Значит, и зарплату сократят, - высказал общее опасение Щавельев.
  - Ладно,- я попытался поднять настроение коллег,- поживём, увидим!
  При этом взгляд мой упал на одну из стен кабинета Андрея Викторовича. Там висел яркий плакат, изображающий современную молодёжь. Какой-то волосатый рокер рвал струны электрогитары, а из его рта вылетала алая надпись: "Выбирай, а то проиграешь!"
  
  Глава.....
  
  
  Летом 1990 года расширенный состав сотрудников Детской редакции вылетел в Черноморский город Анапа, для создания передачи о буднях и праздниках звонкой пионерской страны. В Анапе, как ни в каком другом городе мира, наблюдалось наиболее плотное скопление пионерских лагерей на один квадратный километр. Чего стоил один только Пионерский Проспект. Более сотни Светлячков, Колокольчиков, Чаек и прочих Маяков, прилепившись один к другому, тянулись на расстоянии километров в сорок вдоль морского побережья.
  В один из таких лагерей и суждено было нагрянуть представителям нашей телевизионной творческой интеллигенции. Название у него было, самое что ни на есть радостное и светлое: "Родничок". Прямо у ворот лагеря, на территории постоянно стояла титанических размеров бочка с холодной минеральной водой. Из ее железных боков в разные стороны торчали краники-сосцы, к которым в ранний предподъемный час жадно падали красноглазые труженики лагерного быта: физруки, музработники, радисты и дворники. До ближайшего рынка было минут пятнадцать ходу, так что утренний глоток минералки был как бы своеобразной заправкой перед рывком на базар за крымским домашним вином.
  Все это нам только предстояло увидеть, а пока, перед вылетом всей группы в Анапу отправлены были квартирьеры, которые по студенческой стройотрядовской традиции, должны были подготовить плацдарм для высадки основного десанта: проверить корпуса и комнаты проживания, познакомиться с руководителем объекта, наладить нужные связи, подружиться с аборигенами, ну и, конечно, же организовать торжественную встречу основной группы.
  В группе этой сплотились лучшие силы редакции, получившие возможность за госсчет, стало быть, нахаляву, мотануть на десять дней на Черное море.
  Два режиссера: Валерий Палыч Лукин и Сверкаев Коля, два журналиста: Максим Мельников и я, два режиссера монтажа, два оператора, два звукорежиссера и видеоинженера, осветитель и два администратора: Гриша Штоба и Игорь Беляков. Вот эти последние в списке двое персонажей и были отправлены в Анапу в качестве квартирьеров.
  Приземлившись в Анапском аэропорту, минут через сорок мы осознали, что вместе с исчезающим потоком пассажиров исчезают и радужные надежды на то, что нас вообще хоть кто-нибудь встретит. Сверкаев выбил из пачки сигарету Кэмэл без фильтра и молвил:
  -Грише пиздец!
  На этих словах на территорию, прилегающую к аэропорту, ворвалось пыльное облако, рев движка и скрип тормозов разорвали Анапскую курортную тишь и у нашего брошенного на асфальт багажа, как лист перед травой, встал Рафик с надписью "П\л "Родничок" на лобовом стекле.
  Из открывшихся дверей вывалил Гриша Штоба и Игорь Беляков:
  - Как же здесь охуительно! - сказал Гриша.
  При этом даже находящемуся метров за сто стороннему наблюдателю было бы видно, что под правым глазом у Штобы и под левым у Белякова, переливаясь чернильно-фиолетовыми цветами, полыхали два здоровенных фонаря.
  У Гриши была такая счастливая рожа, что можно было подумать, именно за этим фингалом он и летел из серой, вонючей Москвы в солнечную и благоухающую Анапу. "Человек обретший счастье" - личина его так и просилась на праздничную открытку с такой надписью.
  Как выяснилось, накануне Гриша решил окончательно прокутить квартирерские командировочные и уговорил Белякова пойти в ресторан. Надо сказать, что особенно уговаривать того не пришлось, поскольку поддать администратор Беляков был далеко не дурак.
  Игорь был похож на революционера-разночинца или же студента-марксиста, посещяющего тайный кружок и вполне готового метнуть бомбу в карету государя-императора. Лицо у него было бледным и худым, на носу всегда висели очки в тонкой металлической оправе и с треснутым стеклом. Для полноты картины не доставало только фирменной студенческой фуражки со сломанным козырьком и затертого на локтях кителя без опознавательных знаков, но с пуговицами и с двуглавым орлом. Зато у Белякова была старая джинсовая куртка из-под которой по ощущению обязательно должны были вывалиться либо том "Капитала", либо топор. Однако, гораздо чаще оттуда, из-под куртки, появлялась бутылка портвейна.
  Итак, заманив Белякова в ресторан, Гриша пустился во все тяжкие. Умению кутить Штоба поднабрался у своего родителя Олега Григорьевича- тот не мыслил застолья без цыган и моря водки.
  Приблизительно по такой же схеме пошел и Гриня.
  
  Водки в ресторане было немеренно, а вот цыган, увы, не оказалось. Зато имелся в наличии музыкальный коллектив, лабающий какую-то грустную попсово-блатную шнягу. Этого тонкая творческая натура Гриши вынести была не в силах. Приняв уже около пол-литра на грудь, Гриша пошел вразнос. Он стал требовать от музыкантов исполнения русских романсов и песни про драгоценную женщину. При этом постоянно вызывал администратора и намекал ему, что они с Беляковым не просто гости, а очень большие гости, ну а завтра приедут такие люди, что и вымолвить-то страшно и что он, администратор, должен сейчас целовать его, Гриню, чуть ли не в задницу за то, что они с Беляковым соизволили посетить их убогое, сраное заведение, в котором собирается одно хамье.
  Постепенно граждане квартирьеры дошли до такого состояния, когда рассудок и их бренные тела стали находиться по разные стороны баррикад попросту говоря урюхались в хлам.
  Тут-то Гриша и начал хватать за что ни попадя местных матрон, невзирая на их протесты и злобные взгляды небритых кавалеров в джинсах варенках. В конце концов Гришу стали бить. Пьяный Беляков попытался было повлиять на исторический ход событий, тогда стали бить и его!
  Судя по всему били их не сильно, поскольку внутренних повреждений и переломов обнаружено впоследствии не было. Но, по образному выражению Гриши: "Этот блядский ресторан надолго запомнит ту южную ночь"
  Фонари же под глазами у Белякова и у Гриши горели ещё целую неделю.
  Удивительно, но, в основном, с возложенными на них обязанностями квартирьеры справились! Прямо из аэропорта мы понеслись в лагерь с веселым названием "Родничок", где нас, без промедлений, поселили в приличном корпусе с вполне приемлемыми условиями. Короче все, даже Сверкаев, остались довольны.
  Гриша был на седьмом небе. Он чувствовал себя хозяином положения и раздавал ключи от комнат, говорил кому где селиться. Режиссерам и корреспондентам указывал в каком направлении баня, столовая, пляж, всех же остальных посылал в другом направлении, на три буквы: "Не баре, сами разберетесь!"
  Все Гришу хвалили и даже заискивали перед ним.
  Вдруг Сверкаев сказа:
  - Григорий, а где выпивка?
  Гриша так и обомлел.
  - Так это, как его, тут в полукилометре от лагеря рынок...
  - Базар,- попытался вставить свое слово Беляков.
  - Нет, рынок,- настаивал Гриша.
  -Короче,- взревел Сверкаев,- я вас как филолог филологов спрашиваю: где выпивка? Берите руки в ноги и чешите на этот рынок или базар, мать его. И чтоб через двадцать минут все было!
  Тут-то и выяснилось, что казенные деньги Гриня с Беляковым пропили до копейки и они, конечно, были бы рады смотаться на рынок, но результативного возвращения гарантировать не могут.
  В результате идти на рынок-базар изъявили желание Макс, режиссер монтажа, Саня Никифоров и сам Николай Сверкаев. Гриша же был послан туда, куда он ещё пять минут назад активно посылал нижестоящих в табели о рангах сотрудников. Что, впрочем, не помешало ему увязаться ему вслед за двинувшей за вином группой, правда, на безопасном расстоянии. Беляков моментально испарился, скрылся в неизвестном направлении, и как впоследствии выяснилось, материализовался в лагерном медпункте, где его похотливо глумливый глаз накануне заприметил хорошеньких медсестричек-хохлушек.
  Сославшись на усталость, я решил остаться у себя в номере, тем более, что винный десант обещал вернуться буквально через полчаса. Одна нога здесь, другая - там.
  Прошел час, другой, третий. Постепенно пряная южная ночь, словно кошка на мягких лапах прыгнула на подоконник, а в огромный черный бархат неба кто-то натыкал снаружи мириады золотых гвоздиков. Цикады сходили с ума, неведомые ночные птахи вплетали свои акапэлла в их брачные рулады.
  Сумасшедшая черноморская ночь!
  И вдруг, откуда-то издалека, словно гудок пригородной электрички, которую еще и не видно вовсе, из глубины южного ночного пространства раздались нестройные голоса. Постепенно звук нарастал. Где-то пели! Песней назвать это можно было с большой натяжкой, но где-то, кто-то очень хотел петь и при этом петь громко! Через пять минут уже можно было различить отдельные слова: "Он мне дорог с детских лет и его роднее нет - московских окон негасимый свет!"
  Пьяные в дугу сотрудники детской редакции, обнявшись, словно в греческом танце Сертаки, передвигались по совершенно немыслимой траектории и орали, что есть мочи: "Здесь живут мои друзья и дыханье затая, в ночные окна вглядываюсь я!"
   Позади всех шел Гриша, посылая сигналы далеким мирам, горящим фиолетовым фонарем под глазом. Гриша тоже пел. Причем пытался орать громче всех! Судя по тому, что в руках у каждого исполнителя присутствовала авоська с полной трехлитровой банкой, закрытой пластиковой крышкой, поход на рынок-базар был более чем успешным.
  Где-то в первом часу ночи вожатые пионерлагеря "Родничок", надо сказать сами изрядно подогретые, совершали обязательный обход территории. Внезапно в свете фонаря нарисовалась небольшая фигура. Судя по росту это мог быть только пионер!
  - А ну иди сюда! Ты что здесь делаешь?
  В ответ фигура промычала что-то нечленораздельно, из чего стало совершенно ясно - пионер в стельку пьян!
  - Ты гляди, да он в жопу!
  - Из какого отряда? К нам телевизионщики приехали, а тут пионеры пьяные ходят! Срочно спрятать!
  Нетрезвые вожатые попытались схватить пьяного пионера, но тот вдруг ловко вывернулся, отскочил на безопасное расстояние, довольно резко выдернул из-за спины какой-то странный предмет и щелкнул кнопкой. Внезапно в скопление вожатых, разрезая ночь, словно раскаленный нож масло, ударил луч света.
  В руках у пионера оказался мощный переносной телевизионный осветительный прибор.
  - А, обосрались! - зловеще захохотал пьяный пионер. Через секунду выяснилось, что это никакой не пионер, а осветитель Димка Обухов или просто Димон.
  Росточком Обухов был и впрямь небольшого, наружность же имел самую что ни наесть детскую. Он был чем-то похож на вождя Краснокожих из экранизированной новеллы О. Генри, во всяком случае раздолбаем был точно таким же.
  Обрадованные фактом отсутствия на территории лагеря пьяных пионеров, дежурные вожатые схватили Димона под белы рученьки и поволокли в свою вожатскую нору, надо полагать пить дальше.
  Для пущей помпезности и придания международного статуса проводимым лагерным мероприятиям, властные структуры города Анапа пригласили в "Родничок" самую настоящую певицу из Великобритании Санди Найн. Звезда не звезда, но где-то в третьем или четвертом эшелоне английской попсы девушка фигурировала. Хотя девушкой ее назвать можно было с большой натяжкой. Мадам было под сорок, но! Это "Но" заставило многих из нас, в том числе и меня, глотая слюни, смотреть на гостью из туманного Альбиона. Санди Найна была похожа на Ким Бесинджер,а , следовательно и в 40 лет была хороша!
  Как-то раз предприимчивый и ушлый в делах халявной выпивки Григорий Штоба познакомился со спонсорами, пригласившими Санди в Анапу. Он уломал их организовать дружескую вечеринку с участием суперпрофи Центрального Телевидения и, естественно, самой английской поп-дивы.
  Идея была простой, как маятник Фуко: вы нам поляну, мы вам - клип! По рукам!
  В назначенный вечерний час в лагерном кафе, расцвеченном разноцветными лампочками, были накрыты столы с выпивкой и закуской. Все шло как нельзя лучше: телевизионщики, вожатые и спонсоры потихоньку выпивали и закусывали. Единственной неувязочкой было то, что не было самой Санди Найн, которой никто ничего и не сказал.
  Непременно сходить за гостьей изъявили желание Гриша, осветитель Димон ну и я.
  Придя в лагерную гостиницу для особо важных персон, мы стали звонить в закрытую дверь, чем с самого начала разозлили и без того паскудную тетку-консьержку.
  - Какого хрена надо? Что людей беспокоите, пьяницы проклятые, все спят уже, пошли вон!
  - Вы, мамаша, чего орете-то,- как можно вежливее сказал я,- мы по делу пришли. Нам эту, как ее...Сандру!
  - Санди, - поправил Гриша.
  - Во-во, Санди Найн надо на пати пригласить.
  - Какая-такая пати, я вам покажу, вашу мать! Щас милицию позову.
  - Так вы поднимитесь к ней в номер, скажите мол, так и эдак, гости к ней.
  - Ну смотрите, я вас предупредила.
  На этих словах тетка скрылась в коридоре гостиницы, а мы прошмыгнули в открытую дверь.
  Тут Димон озвучил мысль, терзающую всех:
  - Надо бы отлить!
  Втроем мы двинулись вглубь коридора по первому этажу, справедливо предполагая, что здесь должен быть сортир.
  Вскоре мы действительно отыскали нужную дверь с писающим мальчиком на табличке. Справив малую нужду, Гриша и Димон облегченно вздохнули, меня же неудержимо потянуло на большие дела. Наскоро отбомбившись я вдруг с ужасом обнаружил, что в кабине нет ни клочка бумаги. Гриша с Обуховым обследовали соседние кабинки - так же с нулевым результатом.
  - Слышь, Колян! Тут умывальник есть, ты под него зад-то поставь и все дела! - разум Гришу ещё не оставил.
  Я как стреноженный жеребец доскакал до умывальника и попытался задрать корму. Кран находился слишком высоко. Ситуация подходила к отметке "критическая", но тут Димон отыскал в углу туалета небольшую табуретку, видимо доставленную сюда для решения подобных задач.
  Взгромоздившись на табуретку, я со все душой углубился в процесс гигиенической обработки. В этот момент дверь в сортир с грохотом распахнулась, и на пороге нарисовались милиционер, старший вожатый, врач лагеря, певица Санди Найн и тетка-косьержка.
  - Вот они, подлецы, - запричитала, было, противная баба, но осеклась.
  Картина перед прибывшими товарищами открылась живописная: посередине, словно древнегреческий Атлант, стоя на табуретке со спущенными штанами, я с блаженной улыбкой намывал пятую точку. По краям, как деревянные солдаты Урфина Джуса, замерли Гриша и Димон с совершенно дебильными выражениями лиц!
  1 Wow! - завопила Санди, - Super!
  2 There is no paper! - "Бумаги нет",- посчитал своим долгом пояснить я.
  3 No problem!- подвела черту английская дива, так похожая на Ким Бесинджер.
  Потом нам все же удалось затащить ее на вечеринку. И там, среди сияния разноцветных лампочек мы много пили, смеялись, танцевали тесно прижавшись бедрами, что-то кричали в уши друг другу, пытаясь переорать чересчур громкие, как на всех советских дискотеках звуки Boney M. А когда сквозь задвинутые шторы в ее номере в гостинице для важных персон стал протискиваться первый утренний лучик южного солнца, я прошептал ей на ушко:
  3 Wow! It was greate!
  4 Thank you! - улыбнулась Санди и добавила,- If you wont there is a paper in the water closet.
  Наступил новый день. Телевизионный десант Детской редакции продолжал активно творить на тему лета в пионерском галстуке, снимая работу кружков, самодеятельных коллективов и прочих лагерных увлечений, изобретенных специально для того, чтобы детки не курили, не бегали на базар за вином и не обжимались в беседках.
  Режиссер Валерий Палыч Лукин, как командир пробега, взял на себя наиболее ответственную и трудоемкую часть творческого процесса, а именно съемки видеороликов артистов, приглашенных в лагерь для галла концерта. Признаться, дело это было, неподъемным, поскольку поднять перманентно-пьяных и обдолбанных звезд эстрады было практически нереально. Валерий Палыч решил эту проблему кардинально:
  - На кой хер нам эти доходяги!- выпалил он, опрокинув стаканчик "анапского", - будем снимать жанровые сцены со статистами, а потом просто вклеим их на монтаже в концертное исполнение. Уж на концерт их, блядей, точно соберут!
  - А статистов-то где возьмем? - робко поинтересовался оператор Эдик.
  - Где, где...в Караганде! Будут вам статисты!- пояснил Валерий Палыч и заржал, как артист Папанов в фильме Бриллиантовая рука.
  К полудню на территорию "Родничка" въехал микроавтобус, из которого одна за другой выпорхнули три длинноногие девицы в коротеньких юбчонках и пикантных маечках. Тут же, буквально из воздуха материализовались нетрезвые Гриша с Беляковым и принялись нести околесицу:
  - Ба! Какие жемчуга! - воскликнул Гриша.
  - Дивные фемины! - заключил Беляков и хищно сверкнул синяком из-под треснувшего стекла очков.
  - Пошли вон! - рявкнул на них Валерий Палыч и двое тут же испарились так же внезапно, как и нарисовались.
  Девиц привез какой-то ушлый, полууголовный тип не то Заур, не то Зураб. Он являлся помощником крупного местного авторитета, с которым Валерий Палыч знался и к которому обратился с просьбой прислать в лагерь статистов, желательно статисток, для съемок красивых жанровых сцен.
  Повеление своего босса Заур-Зураб исполнил без промедлений, набрав в анапском модельном агентстве рослых и стройных блондинок.
  -Одна моя, двум другим нет восемнадцати!- предупредил он и принялся отколупывать с головы здоровенные куски мертвой кожи. Накануне Заур напоролся на оголенный провод и его долбануло током так, что вся башка покрылась коркой, которая начинала отпадать.
  - А на хрена же ты нам малолеток привез! Возмутился Валерий Палыч!
  - Да уж какие были! Лето в разгаре - всех моделей братва растащила, ну а эти вот, не при делах! Да и не малолетки они вовсе. Опытные уже.
  - Ладно, поехали на съемку!
  Часть Анапы лежала на территории древнего греческого поселения Горгипия, священные руины которого сохранились и по сей день.
  Валерий Палыч, дабы придать художественно-историческую значимость всей этой пионерской бодяге, решил снимать отдельные сцены на древнегреческую тему.
  Из белых простыней с фиолетовым штампом "П\л Родничок" были сделаны легкие туники, девицам из агентства закрутили на бигуди золотые локоны и дали в руки какие-то горшки, судя по всему, амфоры с вином или оливковым маслом.
  Оставалось получить разрешение на съемку у хранителя музея Горгипия, которого конечно же, не было на месте. Зато присутствовал, а вернее спал за деревянным столом при входе, древний старец, смотритель и сторож раскопок. Вид у деда был такой, что мы даже поначалу обеспокоились, уж не перевез ли его душу через речку Стикс проводник царства теней Харон. Снимать решили так, без разрешения, тем более что на развалинах не было ни единой души и, похоже, их вообще никто не посещал с тех пор, как они развалились.
  - Значит так, тебя, как зовут? - обратился Лукин к одной из моделек.
  - Вика! - пролепетала прелестница и сделала вид, что застеснялась.
  - Отлично, Вика! Слушай сюда! Ты богиня зари. "Вышла из мрака младая с пурпами перстурными Эос!" - Валерий Палыч перешел на гомеровский гекзаметр.
  - С перстами пурпурными, - поправил его оператор Эдик.
  - Какая на хер, разница! Вот ты, Вика, типа, вышла из мрака и тянешь руки к солнцу, стремишься, нафиг, к свету и теплу. Ферштейн?
  Тут Валерий Палыч уставился на фигуру модели Вики, потом в упор на Эдика и молвил:
  - Почему в трусах?
  - Кто, я? - растерялся оператор.
  - Да на кой хрен ты мне сдался!
  - Эос, почему в трусах? Где ты видел богиню зари в трусах и в лифчике?
  Сквозь тунику-простыню богини действительно просвечивало бежевое белье отечественного производства.
  - Снять! К чертовой матери!
  - Я трусы снимать не буду! - попыталась подать голос анапская модель.
  - Тогда иди в жопу, - беззлобно резюмировал Лукин.
  Через секунду голая богиня зари, едва прикрытая белой туникой, была готова к съемкам.
  - Эдик! Берешь нижний план, панораму по ногам вверх, на руки. Ты, Вика, тянешь руки к солнцу, мы так снимем, что солнце будет прямо у тебя в ладонях. Тянешься, тянешься к свету, к теплу, вся дрожишь и трепещешь!
   - Не получится! - вдруг прервал полет режиссерской мысли Эдик.
  - Это почему?
  - Расстояния не хватает, чтобы и ноги снять и солнце в ладонях.
  - Ложись сам на землю и снимай без штатива.
  - Без штатива нельзя - руки трясутся!
  - Тогда берите вот эту каменюку, катите сюда.
  Помощники Валерия Палыча выковыряли из земли какую-то здоровенную плиту и прикантовали ее к указанному перстом режиссера месту.
  - Вот, Вика, тянись к солнцу на этой хреновине и дрожи от счастья. А ты, Эдик, опускай камеру на штативе на максимум. Всё, по местам!
  Валерий Палыч посмотрел в глазок камеры на картинку:
  - Класс! Только вот что, срочно найдите стремянку, посадите на нее какого-нибудь мудака, пусть он сверху на Вику брызгает водой - это будет утренняя роса! Итак, репетиция!
  - Эдик, раздвигай ноги, - кричал Лукин, имея ввиду треногу штатива, - Вика пошла, пошла, Вика!Лезь на камень! Тянись к солнцу! Эдик, мать твою, раздвигай ноги! Мочите Вику! На этих словах из царства теней вернулся сторож музея. Увидев творившееся на священной земле святовство, он воздел руки к небу и словно Лаокоон воскликнул:
  - Опомнитесь, что вы делаете, варвары! Эти камни пролежали здесь тысячи лет и никто, слышите, никто не посмел двигать их!
  - Ладно, дед, не ссы! Сейчас отснимемся и на место положим - дружелюбно успокоил его оператор Эдик.
  Ближе к закату, уже в режиме, снимали выходящую из пены морской Афродиту. Потом, ступающую по кромке прибоя нагую Ариадну. Потом Заур-Зураб жарил умопомрачительный шашлык и угощал всех Абрау Дюрсо.
  Когда же, в темноте угли мангала стали отбрасывать малиновые отблески на лица веселой компании, оператор Эдик положил руку на талию Вике, придвинулся вплотную и прошептал как в микрофон, в святящуюся на фоне костра мочку ха:
  - Богиня! Вы великолепны! Вам надо в Москву, у вас такие данные!
  Услышав слово Москва, богиня зари, откинула голову назад и положила ручку на колено Эдика.
  "Йес! Йес!" - в глазах у оператора запрыгали веселые гномы с эрогированными детородными органами.
  Но тут ночную идиллию разорвали истеричные женские крики:
  - Вика! Вика! Ты где?
  На площадке перед мангалом образовалась запыхавшаяся дородная мадам, за ней присеменил тщедушный мужичок.
  - Вика, доча! Вот ты где! А мы уж с папой с ног сбилися, чуть с ума не посходили.
  Вика отскочила от возбужденного Эдика, который так и остался сидеть с закругленной рукой, как будто обнимал человека невидимку!
  - Вот, мама, это телевидение из Москвы, мы тут шашлыки жарим после съемки. А меня по телевизору покажут!
  - Пойдем, доча, домой, а то папа волнуется!
  Тетка подтолкнула объект Эдиковой страсти в спину, и Вика упала в темноту. Как только девушку поглотила южная ночь, словно из-за чёрного занавеса вновь вынырнула мамаша и погрозила честной компании внушительным кулаком.
  - Я вам, блядь, покажу телевизор! - зловеще прошептала она и исчезла впотьмах, как ниндзя-воин тени.
  
  
  В то время, пока режиссер Лукин, воплощал в жизнь свои художественно-эстетические замыслы, второй режиссер Сверкаев рубил жесткую документалистику, фиксировал, так сказать, будни пионерской республики. От рассвета до заката таскалась его съемочная бригада по отрядам, спортгородкам, местам проведния лагерных мероприятий, пляжам и костровым площадкам. Надо отметить, что все пионеры в лагере строго подчинялись железному распорядку, ходили строем, кричали речевки, по свисту забегали в море и каждого взрослого встречали громким криком, который имел несколько вариантов, в зависимости от времени дня.
  Если, идя в столовую на обед вы натыкались на отряд пионеров, тут же двадцать луженых глоток орали: "Всем, всем добрый день!"
  Вечером, по дороге в клуб: "Всем, всем добрый вечер!", ну и так далее.
  Как то утром, едва продрав глаза после обильных ночных возлияний, чертыхаясь и матерясь, Сверкаев в одних трусах вышел на балкон своего номера, который находился на первом этаже. Жмурясь на уже взошедшее солнышко, он зевнул, смачно почесал волосатый живот, потянулся и стал писать через перила, радуясь образуемой им же самим радуге. Внезапно из-за зарослей можжевельника, как раз из того места, куда опускалась мощная янтарная струя, выскочил пионер и заорал, что есть мочи:
  - Всем, всем доброе утро!
  - Тьфу! Б...дь! - испугался режиссер Сверкаев, - мальчик, пошел на хуй!
  Указав вектор движения пионеру, Николай пошел готовиться к трудовому дню.
  Начать передачу про анапское пионерское лето, мы с Максом решили в точке отсчета, с нулевого километра самого длинного в мире пионерского проспекта. Встав на нулевой отметке, мы должны были записать стендап, начальные слова, что-то типа: "Сейчас мы находимся на точке отсчета, откуда начинается радость и смех, романтика и песни под гитару у костра, настоящая дружба и первая любовь. Здесь берет начало лето в пионерском галстуке."
  - Гениально! - сказал Сверкаев, - только надо, чтобы на последних ваших словах мальчик и девочка в галстуках, белых рубашках, шортах и пилотках, резко выбросили рукой пионерский салют.
  - Раз, два! Как в фильме "Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен". Будет смешно!
  Как назло, в самом начале пионерского проспекта не было ни одного пионера в галстуке, да и без галстука тоже. Здесь ошивались паскудного вида мужики, предлагавшие дешевое домашнее вино в банках.
  - Вот что, Гриня, дуй в ближайший лагерь, быстренько отлови там двух пионеров и пинком под жопу гони их сюда. Да смотри, чтоб были в шортах, в пилотках, с галстуками.
  - Бу сделано! - отчеканил Григорий и порыл в лагерь ловить пионеров.
  Меж тем, черноморское солнце уже взгромоздилось на свой раскаленный небесный трон и палило нещадно.
  - Вина, чтоль, купить? - как бы между прочим прогудел себе под нос Максим.
  - Мысль интересная, -услышал сигнал Сверкаев,- Вот что, любезный, почем бишь, у тебя винцо-то?
  Уловив искреннюю заинтересованность, а не просто праздный интерес, виноторговцы бросились наперебой расхваливать свой товар.
  - Вот у меня, у меня возьми! Вино высший сорт, свой виноград, домашний!
  - С табаком, небось, пойло-то?
  - Да Господь с вами! Отведайте, за уши не оттянешь.
  - Ладно, хрен с тобой, отведаем.
  - Сколько вам, литрик-два?
  Сверкаев посмотрел на меня, Макса, на изнывающего оператора и почти мертвого осветителя Димона.
  - Шесть! - подсчитал он.
  Тем временем Гриня добрался до ближайшего лагеря, рванул прямиком к начальнику и, открыв дверь ногой, с порога выдал:
  - Центральное телевидение, исполнительный директор Григорий Олегович Штоба. Нужны пионеры! Да смотрите, программа правительственная. Сам смотреть будет.
  При этом Гриня закатил глаза наверх и стал тыкать пальцем в потолок, намекая то ли на руководителя Гостелерадио, то ли на Господа Бога.
  В пункте ожидания Гриши с пионерами события развивались, как им и положено было развиваться.
  Шесть литров ушли неожиданно быстро, а пионеров все не было, пришлось брать ещё шесть!
  В самом же лагере, руководство, оправившись от первого шока, вызванного Гришиным появлением, решило действовать по давно укоренившейся схеме: высокого гостя нужно сначала накормить и напоить. А там, глядишь, гроза стороной и пройдет. Никакой угрозы Григорий собой не представлял, но слова "Центральное телевидение" и "Москва" произвели нужный эффект. Гришу принялись ублажать.
  Накатив по двести в кабинете начальника лагеря, важного визитера, под белы рученьки препроводили в вожатскую столовую, где к моменту прихода, уже волшебным образом был накрыт стол с жареной хрустящей курочкой, молодой золотистой картошечкой посыпанной юным зеленым лучком. Натюрморт венчал запотевший штофчик "Столичной", из которого тягуче, словно чистейший сахарный сироп, потекла в серебряные рюмочки холоднющая водка. Через полчаса Григорий вообще забыл, зачем пришел в лагерь.
  Через три часа после ухода Гриши, Сверкаев влил в себя очередной стаканчик и спокойно изрек свою любимую фразу:
  - Грине пиздец!
  Слова эти за последние дни он произносил столь часто, что они уже не могли нести в себе агрессивно-угрожающего оттенка и являлись скорее междометием.
  - Коль, ну их в жопу, этих пионеров, поехали нафиг отсюда! - Макс высказал общий настрой группы.
  - Сейчас допьем и поедем!
  Видимо аккурат в этот момент в вожатской столовой нарисовался старший пионер-вожатый лагеря и что-то прошептал на ухо начальнику.
  - Ну-с, Григорий Олегович! - начальник хлопнул в ладоши и разведя руки в сторону пытался обнять разомлевшего Гришу, - как вы и просили - пионеры готовы.
  - Какие пионеры! - искренне изумился Штоба.
  - Самые что ни есть пионерские!
  Начальник вывел Гришу на террасу столовой, которая в сою очередь выходила на трибуну лагерной линейки.
  Пред замасленным Гришиным взором возникла поистине феерическая картина. Весь личный состав лагеря от первого отряда старшеклассников до малышового девятого, стройным карэ, стоял на плацу. Белоснежные сорочки были заправлены в отутюженные темные шорты, а красные галстуки и пилотки, словно капли крови подчеркивали особую важность и торжественность момента.
  - Ребята! - рявкнул в микрофон начальник лагеря,- нам выпала необычайная честь! Участвовать в правительственной программе, которую освещает центральное телевидение! Сейчас мы, по-пионерски, организованно идем на место съемки. Ура!
  - Ура-а-а! - счастливо воскликнули сто пятьдесят детских ртов.
  - Равняйсь! Смирно! Напра-налево! Песню запевай!
  
  
  Огулявшая двенадцать литров домашнего вина, съемочная бригада, в благостном расположении духа грузилась в Рафик. Впереди ожидал ужин, купание в вечернем теплом море и традиционные ночные шашлыки.
  Вдруг издалека, из-за опускающегося в перспективе вниз Пионерского Проспекта послышалось стройное пение:
  - Взвейтесь кострами синие ночи, мы - пионеры, дети рабочих!
  Самих поющих еще не было видно из-за перепада высоты дороги. Теплый воздух, поднимающийся от раскаленного за день асфальта, струился зигзагами. Постепенно в этих прозрачных змейках показались красные пилотки. Вслед за пилотками стали вырастать плывущие из стороны в сторону фигуры пионеров. Словно древнегреческие воины, проросшие из драконьих зубов, появились над асфальтом юные ленинцы. Впереди всех ослепительно сияла физиономия администратора Григория Штобы.
  - О, бля! Появилось наше солнце красное!- заметил Сверкаев,- поехали отсюда на хер!
  Рафик рванул по Пионерскому Проспекту, оставляя за собой клубы желтой пыли, удивительно гармонирующей с белоснежными рубашками и алыми галстуками.
  "Близится эра светлых годов! Клич пионера - всегда будь готов!" - неслось вслед стремительно удаляющемуся микроавтобусу с надписью "Телегруппа" на стекле.
  Гриша Штоба, открыв рот, проводил взглядом превратившийся в точку транспорт и обреченно вздохнул: "Похоже, действительно п.....ц!"
  
  
  
  До "Родничка" Григорий добирался на своих двоих и изрядно обгорел по дороге. Его белые, рыхлые телеса к ужину приобрели цвет задницы павиана, обещая их обладателю в ближайшем будущем невыносимые страдания.
  Дабы избежать мучений Гриша решил прибегнуть к дедовскому, вернее к бабовскому способу. Он подошел к столу за которым ужинала съемочная группа, зачерпнул целую пригоршню сметаны из общей банки и принялся обмазывать свои сгоревшие плечи, сиськи и живот. При этом он кряхтел, охал и стонал, всячески пытаясь вызвать сочувствие. Зрелище было настолько отвратительным, что даже режиссер Сверкаев позабыл о своих намерениях отыметь Гришу за косяк с пионерами.
  Немного успокоившись и убедившись, что небеса не разверзнутся и кара небесная его не постигнет, Гриша, словно гигантский пельмень в сметане, отвалился в сторону, сел на скамеечку и сник.
  Его стало жалко.
  - Ладно, Гриндос! Не парься, ты же хотел как лучше, - я попытался успокоить и подбодрить его,- Хрен с ними, с этими пионерами, итак все сняли, без них.
  - Да облокотились бы эти пионеры, - вздохнул Гриша,- Старик, я влюбился!
  - В кого? В Пионерку?
  - Нет, в женщину! Когда обратно в лагерь шкандыбал, по дороге познакомился. Колян, я знаю, это судьба! Ты обязан мне помочь!
  - Чем?
  - Пойдем со мной вечером к ней в гости.
  - Я то тебе зачем?
  - Понимаешь, она тут с подружкой отдыхает через дорогу в пансионате. Ну мы посидим, потрындим, дескать, хуё моё, как дела? Ну а там, как пойдет.
  - Хрен с тобою,- говорю,- только, сам понимаешь, на сухую такие дела не делаются.
  - Базару нет!- обрадовался Гриша и исчез за кустами можжевельника. Через пять минут он появился оттуда же куда нырнул, неся в руках авоську с тремя бутылками красного игристого и коньяком.
  - Это нам с тобой, так сказать, для куражу, а вино - женщинам. Я договорился, они ждут к десяти перед дискотекой, так что часик у нас есть.
  - Ладно, давай за любовь!
  На этих словах перед нами предстал тихо улыбающийся Беляков.
  К концу означенного часа выяснилось, что у Гриши была припрятана ещё одна бутылка коньяку, которую мы казнили без сожалений, после чего Беляков опять растворился. В гости к Гришиной возлюбленной заявились хорошенько под мухой к 10:30. Девушки приняли нас открыто и радостно, видимо южное солнце уже успело подогреть их кровь и они ждали романтических приключений.
  Гришину пассию звали Кася, она была действительно симпатичной и отчего-то напоминала польскую княжну. Касина подруга Таня не напоминала никого, зато отличалась стоящей грудью и крепкими острыми сосками, просящимися наружу из-под футболки.
  В двенадцатом часу ночи, когда черные силуэты стрекоз и летучих мышей стали перечеркивать медовый диск луны на бархатно-черном небе, я поволок Таню в другую комнату, Гриша и Кася остались ворковать вдвоем. Последнее, что я услышал это то, как Гриня жаловался своей любви как сильно он обгорел на солнце и при этом пытался стянуть с себя рубашку, чтобы показать пораженное ультрафиолетом тело.
  Таня оказалась полной дурой. Она постоянно хохотала, жеманничала и мягко упиралась мне в грудь ладошкой всякий раз, когда я пытался прижать ее к себе. При этом после каждой попытки у меня в руках оставалась одна из деталей ее одежды, которой, надо сказать, и так было не густо. Когда же, совершенно голую мне удалось затащить ее в койку, девушка, даже не пытаясь прикрыться, пролепетала:
  - Знаешь, милый, Я не могу с тобой быть!
  - В каком смысле? - изумился я, искренне полагая, что то, что она подразумевает под словом "быть" , уже давно происходит, причем с обоюдного согласия.
  - У меня парень в армии и я обещала его дождаться, - пояснила мисс верность, колыхнув при этом роскошной грудью с торчащими словно патроны от автомата Калашникова сосками.
  "Голяком-то оно, конечно, дожидаться сподручней!" - продумал я.
  - Ну тогда привет парню! Покидал Таню я без капли сожаления.
  Что же происходило с Гришей, выяснилось лишь под утро.
  Окончательно одурев от выпитого алкоголя и женской близости, Гриша решил произвести впечатление на свою избранницу. Скинув рубашку и оголив свою обгоревшую плоть, он выпрыгнул в окно, благо жила девушка в одноэтажном бунгало. Причина столь отважного прыжка была самая что ни наесть рыцарская. Накануне Гриня заприметил под окном Каси клумбу с красными розами и вот теперь вознамерился вернуться в номер с охапкой роз и осыпать лепестками возлюбленную. Мягкого приземления не получилось. Гришины сто с лишним кило, помноженных на пол литра коньку и граммов шестьсот красного игристого со всего маху долбанулись о землю. На мгновение, потеряв сознание, Гриша помнил только то, что ему нужны цветы. Встать он уже не мог. Пополз по-пластунски, чувствуя, как чернозем клумбы приятно холодит живот. Наткнувшись на первый цветок, Гриня осознал, что руками сорвать его не сможет, розы пребольно кололись. Решил грызть зубами. Так, ползая по черной земле, словно огромны жирный мотыль, Гриня срезал челюстями цветок за цветком и вконец умаявшись, уснул. На утро совершенно пьяного и грязного с ног до головы Гришу, с зажатой в окровавленных губах розой, обнаружила спящим на клумбе сторожиха и погнала его матюками. Добравшись до "Родничка" бедный Гриша первым делом ломанулся к титанической железной бочке с минералкой, стоящей у входа в лагерь и жадно припав к одному из краников пил минуты две, стеная и охая! После этого он начал ломиться ко мне в номер.
  - Колян, выручай!
  Видок у него был еще тот. Обгоревшая кожа свисала лоскутами, засохшая черноземная корка покрывала живот и колени. Исцарапанный цветочными шипами рот был вымазан кровью, которую Гриня растер по всей роже.
  - Ты, что, ее сожрал?
  - Кого?
  - Касю свою, кого же?
  - Почему сожрал?
  - Я ее еще сильнее люблю! Пойдем сегодня опять в гости!
  - Не,- говорю,- Гриндольеро, прости! Брат, но это без меня, а тебе - удачи!
  Через год, уже в Москве они с Касей поженились и живут вместе до сих пор, воспитывая двоих детей.
  
  На шестой день пребывания в лагере "Родничок" Макс Мельников тайно сходил на телеграф и позвонил своей жене Ирине в Москву.
  - Умоляю и заклинаю тебя всеми святыми угодниками, - взмолился он в черную безразличную трубку, обмотанную изолентой, - приезжай поскорее или найдешь мое хладное тело в местном морге, да еще и перепутанной биркой на ноге.
  - Почему с перепутанной? - удивилась трубка.
  - Да потому что тут все пьяные, - крикнул Макс так сильно, что на него устремили взоры все посетители телеграфа, большая часть которых и впрямь была не трезва.
  - Тут все квасят с утра до вечера, - зашептал он в трубку, - и я тоже квашу! Приезжай, спасай своего котика!
  - Вылетаю! - отчеканила трубка и Максу показалось, что вслед за этими словами раздался рев взлетающего лайнера.
  Весьма довольный успешно проведенными переговорами и своей хитростью, Максим возвращался в лагерь. Дело в том, что вся акция была задумана и осуществлена с одной только целью - ускорить приезд своей половинки, дабы иметь возможность заниматься сексом в любое время на законных основаниях. Гонятся по жаре за анапскими шлюхами было лень, а дрочить в душе надоело. Зная органическое неприятие алкоголя супружницей, он и решил разыграть "пьяную" карту.
  Придя в свой номер на первом этаже, куда в скором временем должна была прибыть жена Ирина, Макс принялся наводить в нем чистоту. Делом это оказалось совсем непростым. За шесть дней он умудрился так засрать комнату, что на наведение только видимости порядка потребовалось около двух часов. Убрать с глаз долой грязные носки и трусы было самой простой задачей. Гораздо сложнее оказалось собрать с пола все окурки, пустые пачки от сигарет, пивные и портвейновые бутылки, обглоданные рыбьи скелеты, консервные банки из-под шпрот, опять же с раздавленными в них окурками, и прочую мелочь составляющую неотъемлемую часть холостяцкой жизни командировочных мужчин.
  На следующий день, тщательно выбритый и трезвый Максим, ждал свою женушку в чисто убранном номере на первом этаже гостевого корпуса пионерского лагеря "Родничок".
  - Ну и бардак у тебя! Это ж надо так загадить комнату, - первое, что сказала прилетевшая половина.
  Через каких-то полчаса номер преобразился неузнаваемо, словно в иллюзионном цирковом аттракционе. В ванне повисли свежие благоухающие полотенца, стеклянные полки над раковиной заполнились разноцветными пузырьками с парфюмом и тюбиками с кремами. Сама раковина, избавившись от засохшей мыльной пены с зацементированными в ней щетинками, засияла альпийской белизной. В зеркале стали узнаваться человеческие лица. В комнате на стенах появились акварельные миниатюры с изображением васильков и ландышей. Само жилое пространство заполнилось чудным запахом свежести и чистоты. В завершении ко всем чудесным превращениям, на окнах повисли чистейшие белые занавесочки с вышитыми красными петушками.
  - Ну вот! Можно же жить не по-свински, - проговорила супруга.
  - Можно! - согласился Максим.
  - Какие люди! - внезапно в окне появились Сверкаев, Гриша и Беляков.
  Они несли деревянную скамью.
  - Шалом, Ирина! - сказал Сверкаев и добавил, обращаясь уже к Максу, - Куня, петакль!
  - Что стоишь, мудила? Давай ставь сюда!
  Гриша и Беляков стали пристраивать скамейку к столу.
  Вслед за ними в оконном проеме начали появляться радостные, возбуждённые люди. Занавески с петушками стали похожи на театральный занавес из-за которого, один за другим на сцену выходят новые и новые действующие лица. Операторы, осветители, видеоинженеры, звукорежиссер Заур с девками-моделями, какие-то совершенно незнакомые лица - около пятнадцати человек в миг заполнили номер. Каждый нес в руках отнюдь не бутафорский реквизит, а самые настоящие бутылки с водкой, банки с анапским вином, копченую колбасу, сало, вареную кукурузу, шпроты, помидоры-огурцы-редиску. Последним в окно попытался пролезть совершенно пьяный сторож лагеря, но был коллективно послан в известном направлении. За все время появления незваных гостей, вновь прибывшая жена Ирина, не смогла произнести ни слова. Она обалдело смотрела на то, как со стола смахнули ее вазу с цветочками, как постелили газеты и принялись на них шинковать колбасу и сало, как звонко, со смаком, расставлял Гриша украденные в столовой граненые стаканы, и как моментально эти стаканы наполнялись водкой.
  Осветитель Димон спер со стола шпротину и засветил ею в Белякова, но промахнулся и попал точно в красного петушка на занавеске. Пропитанная маслом рыбешка поползла по ткани, оставляя на ней жирные, пахучие пятна.
  - О, бля! Вильгельм Телль! - обрадовался Беляков.
  - Ну, за приезд! - сказал Сверкаев и незамедлительно выпил.
  Ровно через пятнадцать минут комната приобрела свой прежний вид. В воздухе сизыми клубами повис сигаретный дым, в пустые банки из-под шпрот натолкали бычков, а разлитое на полу анапское загнали ногами под кровать. А еще через двадцать я уже рвал струны гитары и орал дурным голосом: "И капитан был опытный и все моря обплавал он, он силы был недюжинной - дубы валил плечом".... "И никакая буря нипочем!" - подхватили припев пятнадцать глоток так, что со стен попадали акварельки с васильками и ландышами.
  - Дорогая, как же я по тебе соскучился! Правда же здесь чудесно? - прошептал Макс на ушко своей благоверной и попытался положить руку ей на грудь.
  - Да просто рай! - прошипела Ирина и коротко, без замаха, врезала Максу поддых.
  
  
  
  Когда до конца анапской командировки оставалось каких-то два дня, я пролил воду на мельницу империализма и совершил идеологическую диверсию, направленную на подрыв непоколебимой веры подрастающего поколения в торжество коммунистических идей, партии и правительства Советского государства.
  А дело было так....
  С самого утра, когда я уже было собрался покинуть свой номер и отправиться на море, на пороге образовалось глумливое мурло Белякова:
  - Старик, ты должен это видеть!
  По причине отстранения от работы Беляков все время кобелился в лагерном медпункте. Стоит отметить, что и в данный момент был он нетрезв и взволнован. На вопрос, что именно я должен видеть, предлагалось только два варианта ответа: либо девку-медичку, либо бутылку. Как оказалось любой выбранный вариант оказался бы правильным. Сверкнув бутылочным стеклом, Беляков приподнял за горлышко из внутреннего кармана джинсовки бутылку красного сладкого.
  - Пошли, не пожалеешь, в медчасть прибыл новый контингент! Такие фемины!
  - Не, - говорю, - ну его нафиг, я купаться хотел, на море.
  - Напгасно, батенька, напгасно! - Беляков перешел на Ленинскую манеру говорить чуть картавя, - Чгезвычайно любопытные экземплягы имеются!
  - Ладно, хрен с тобой, пошли.
  Фемины чисто внешне были действительно милы. В белых медсестринских халатиках, надо полагать на почти голое тело, выглядели они гиперсексуально. Их было трое - практикантки из Херсонского медучилища приехали на вторую и третью смены.
  - А давайте будем пить вино! - радостно осклабившись, заявил Беляков с порога, как только мы вошли в медпункт.
  Время было ранее, часов одиннадцать и, откровенно говоря, я подумал, что в ответ на несуразное предложение девицы скажут хором:"А не пошли бы вы, мальчики..."
  - Давайте, давайте, - весело прощебетали практикантки.
  А я сразу подумал: "Жалко, что Беляков не крикнул ещё с улицы - а давайте будем трахаться!"
  - Это Ник, - представил он меня дамам, - популярный ведущий суперпопулярной программы.
  - Ой,- взвизгнула одна из девиц, - а я вас признала! Мы вас дома по телеку видели.
  - А вы что, правда, на телевидении работаете?
  - Нет, - говорю, - это мой брат близнец, а я вот Белякову за вином бегаю!
  - Ой, ну вы прямо скажете! А вы что же и артистов разных видели? И Преснякова, и Глызина?
  Тут Беляков махнул стакан красного и буквально расцвел как пион.
  - Да они, артисты эти, к нам в очередь стоят, а нам маяться - выбирать, кого вставить в программу с клипом, а у кого так, только синхрон взять.
  При слове "синхрон" девки чуть не попрыгали со стульев и не побежали раздеваться, чтобы тут же Белякову и отдаться.
  Все это время галдели и трещали только две медички. Третья же сидела тихо и вина не пила. Я поначалу и внимания на нее не обратил. Беляков же, аки бес - искуситель, приобнял двух порядком захмелевших медсестер за талии и принялся нашептывать им на ушко какие-то скабрезности. Девицы то и дело прыскали в ладошки и льнули к небритым Беляковским щекам. Что-то, а кадрить девок он умел, и надо сказать, любил это дело до чрезвычайности. Я же, в плане кабележа, был "absolutely zero". Во время съемок, с микрофоном в руках, мог разговорить, уболтать, рассмешить любую, самую холодную стерву-модель, а в обычной обстановке сразу сникал и терялся.
  Несколькими днями раньше режиссер монтажа Сашка Никифоров раздобыл армейский бинокль и пристрастился подолгу романтично всматриваться в морские дали, во всяком случае так это выглядело со стороны. Реальность же оказалась куда прозаичнее - он просто выцеливал отдыхающих на пляже девок. Однажды он аж присвистнул.
  - Ну нифига себе! Смотри, смотри, две телки совсем голые! Лежат, загорают!
  Я посмотрел в бинокль - великолепная оптика многократно увеличила каучуковые попки строго обрисованные демаркационной линией отсутствующих трусиков.
  - Мама родная! - выдохнул я, - красота-то какая!
  - Пойдем! - Никифоров взял высокий старт.
  - Ну как, как ты себе это представляешь? Лежат голые девки, а тут мы из-за камней с похотливыми рожами: "Зрасьте девочки!". Сразу же понятно, что мы сюда не на рыбалку пришли.
  - Так этож и хорошо!
  - Да чего хорошего? Как гопота какая-то! А девчонкам-то как неудобно.
  - Чего же им неудобного, раз они сами разделись?
  - Ну так не для нас же с тобой?
  - Дурак, а может они специально легли там и ждут.
  - Ага, - говорю, - заждались, аж стонут: "Чтой-то Никифор в свою биноклю смотрит, а к нам не идет никак?"
  - Тьфу ты! Смотри, упустим!
  - Ладно, пойдем потихоньку пройдем мимо, посмотрим поближе, авось чего-нибудь придумаем.
  - А чего тут думать-то! - Саня потерял терпение.
  - Ну как что? Не подойдешь же к ним и не скажешь мудацким голосом : "А чой-то вы тут делаете? Загораете?". Надо придумать что-нибудь романтичное, не банальное.
  - Давай тоже голыми пойдем и по ромашке в жопу вставим?
  Мы осторожно двинулись по направлению в обнаженным наядам. По дороге я все не переставал гундеть, что это все неудобно, что надо как-то по-особому, не банально! Раза три или четыре мы проходили мимо девиц всё сокращая и сокращая расстояние. Чаровницы явно заметили наши маневры, но даже и не подумали прикрывать и прятать свои прелести. Их шоколадные тела с белыми попками и грудками излучали такое количество сексуальных флюид, что наши вздыбившиеся плавки наверняка уже были видны с противоположного турецкого берега. В конце концов, на пятом проходе, я выдохнул воздух, подошел к красоткам и , стараясь не смотреть на роскошные сиськи, совершенно мудацким голосом сказал:
  - Здрасьте девочки! Что, загораете?
  - Нет, блин, так просто задницами камни нагреваем, - в унисон ответили наяды.
  - Ааа, понятно, - промямлил я уже было ломанулся прочь.
  - А можно мы с вами, - из-за моей спины, как черт из табакерки, выскочил Никифор.
  - Да не вопрос, места навалом!
  - Вот тебе и не банально! - прогоготал Саня и тут же поволок одну из девиц купаться.
  Итак, в тот раз я конкретно обломался, и ничего с этим поделать было нельзя.
  Вот и сейчас, глядя на то, как Беляков тискает медсесетр, я с ужасом подумал, что вот сейчас он их двоих утащит в изолятор, а я останусь с молчаливой девушкой один на один и тогда вообще - финиш! Впрочем выход был! Разбежаться, вышибить башкой стекло, вертанув сальто, как ниндзя, приземлиться на одно колено и моментально растаять, бросив в девку для верности горсть фиолетовой пыли.
  - Вам не стыдно? - неожиданно спросила девушка. "О чем это она, про ниндзя что-ли?"
  - Это вы о чем?
  - Да все о том же. Вы что же думаете: провинциальные дуры, сейчас мы им мозги запудрим, мол телевидение, звезды, все такое... Да еще с вином пришли!
  - Это не я, - говорю, - с вином, это Беляков!
  - Да все вы, москвичи, одним миром мазаны.
  - Вообщем-то вы правы, все мы мазаны одним миром. А вас как зовут?
  Она подняла на меня огромные, чистейшие, как воды озера Байкал глаза, на мгновение прикрыла их ресницами и сказала:
  - Света!
  Тут меня ударила молния, как молодого Дона Корлеоне при виде сицилийской деревенской девушки. Я схватил Белякова за шиворот и, не извинившись, не без труда уволок из медпункта на улицу.
  - Ты что, охренел? У меня уже все на мази было! - гнев Белякова был понятен и совершенно оправдан.
  - Слушай, Игорь, уговори их сегодня вечером на дискотеку придти. Вечером сподручнее. Ну там танцы, музыка. А то сейчас как-то неловко.
  - Ну ты даешь! Да они уже готовые были!
  - Да я не про этих двух. Ты третью, Свету уговори, только обязательно. С меня бутыль красного.
  Весь оставшийся день я провел как алкоголик в больнице, которому только к вечеру друзья обещали привезти выпивку. Мучения были невыносимы. Съемки закончились, заняться было нечем. Все свободное время я ждал вечерних танцев и встречи со Светой. Я влюбился! Не могу точно знать, но наверное именно такое чувство испытывает молодой, полный сил жеребец, когда носясь по сочным лугам случайно сталкивается с белоснежной юной кобылицей и буквально утопает в ее гриве, глазах, запахах. Каждый волосок на его горячем хвосте начинает вибрировать при звуках ее ржания, каждый жгут мускулов под его горячей кожей наливается силой и энергией. Трепетное, волнующее ожидание новой встречи, новой страсти.
  Как всегда на юге вечер упал на лагерь внезапно как десант и тут же превратился в ночь. Я шел по аллее нашего корпуса к танцплощадке, откуда уже доносились звуки Boney M. Цикады, спрятавшиеся в кипарисах, подпевали Лиз Митчелл -"Санни, ай лав ю!". И мне казалось, что я действительно как сказочный конь, уже лечу, едва нагибая стопами кончики травинок на лагерной аллее. Внезапно лунный свет, усиленный беспредельным южным разгулом звезд на небе, выхватил из темноты, далеко, метров за двести, одинокую фигуру. Бог мой! Это была она, Света! Она одна шла к танцплощадке со стороны корпуса медчасти. Окончательно потеряв рассудок, я понесся к ней навстречу. Теперь я и впрямь ощущал себя жеребцом, ибо силы мои были беспредельны, и не было на свете преграды, способной остановить или просто замедлить мой полет. Звезды на небе смазались в единую дорожку, как бывает при ускорении космического шаттла в фантастических фильмах. Я несся сквозь кипарисы навстречу своей возлюбленой, не видя никого и ничего вокруг! Внезапно небо взорвалось миллионами разноцветных брызг и осколков, звездный купол перевернулся и кинулся вниз. Кто-то огромный и могучий вдарил в гигантские литавры и мир перестал существовать.
  Меня нашел пьяный и счастливый Беляков, который возвращался поздно ночью из изолятора, умудрившись-таки трахнуть обеих медсестричек. Я был без сознания! На следующее утро на общей лагерной линейке директор трагическим голосом диктора Левитана сообщил ужасную новость: "Сегодня ночью неизвестными вандалами-антисоветчиками была снесена, буквально вырвана с корнем из бетонного основания памятная стелла, установленная в 1978 году, в честь посещения нашего лагеря "Родничок" Леонидом Ильичом Брежневым!
  Святое место, которому вот уже много лет ежедневно отдавали салют пионеры (Мы-то под ним все время писали) было осквернено и в страшной злобе изуродована теми, кто попытался омрачить наше пионерское лето!"
  Вот она сила любви. Оказалось, что я в порыве страсти, неистово разогнавшись, снес нахер эту долбанную стелу и при этом сам чуть было не стал жертвой разыгравшихся гормонов.
  Вечером того же дня, взъерошенный, как пьяный гриф, сверкая очами и воздевая руки к небу, на площадку перед костром заявился режиссер Сверкаев.
  - Свершилось, - громогласно возвестил он, - слава тебе Господи! - задрав бороду он троекратно осенил себя крестным знамением.
  - А что случилось-то? Говори толком.
  - Только что по радио передали - СССР больше нет! Там наши руководители наверху перетерли и решили все, пиздец! Совок кончился! Видать не зря ты, Колян, вчера стелу-то Брежнего снес, Бог не фраер! Он все знает!
  Так заканчивалась наша командировка в Анапу, мы уезжали совсем в другую редакцию, совсем в другую Москву, совсем в другую страну!
  
  Глава.
  
  
  В 91-ом детское и юношеское телевидение новой страны, со странным названием СНГ, разделилось. Большая часть сотрудников Главной редакции программ для детей, во главе с Сиреновым Борисом Григорьевичем, переехала в Останкино и стала называться "Детской редакцией первого канала".
  На Шаболовке была сформирована другая команда под руководством Андрея Викторовича Мельникова. Коля Сверкаев, Никифоров Саня, Шраменко Володя, Мельников Максим ну и я в Останкино не поехали. Звонким и солнечным осенним деньком, на стене первого корпуса Шаболовского телецентра появился Российский триколор, который под наши искренние аплодисменты самолично водрузил новый руководитель студии .
  Теперь мы стали называться: "Творческое производственное объединение "РОСТ" Всероссийской Телерадиовещательной компании".
  Во всех редакционных комнатах самым главным словом стала "Свобода!". Мы, как кубинские революционеры, с придыханием и горящими глазами выкрикивали это слово, разве что не выбрасывали вперед руку, сжатую в кулак.
  Следует заметить, что никто из нас особенно не пострадал ни от коммунистического режима, ни от цензуры, ни от КГБ. Напротив, мы принадлежали к избранной прослойке общества, получали приличные зарплаты и очень приличные гонорары.
  Будущая карьера, при приобретенных навыках прогибаться и маневрировать, была вполне определена и практически ясна до пенсии. Так что жаловаться было нечего. Ну поснимали пару программ с эфира по идеологическим соображениям, ну запретили вставить в передачу зарубежный клип, на этом, в общем-то, все препоны и ужасы советской цензуры и заканчивались. Тем не менее, с образованием новой редакции мы все, как зачумленные, носились по коридорам и ежедневно коллективно расправляли крылья свободы по два-три раза за день, бегая в винный.
  Больше всех радовался падению коммунистического режима режиссер Сверкаев. Ощущение было такое, что он отмотал, по меньшей мере, пятерик в лагере для политзаключенных, а после освобождения еще года два тайно ночью посещал Солженицина в деревне Троице-Лыково.
  Сверкаева назначили главным режиссером нашего творческого производственного объединения, и он с первых же дней приступил к своим обязанностям самым активным образом. Едва появившись в редакции, часам к 10 утра, он начал орать, что вокруг одни бездари, что все программы абсолютное говно и что всех новых сотрудников нужно гнать с телевидения ссаными тряпками.
  В это время Андрей Викторович, человек творческий и, как сейчас сказали, креативный, придумал новую программу: "Кто на новенького?". Идея была проста и трогательна, собрать все дворовые игры, в какие чуть ли не со времен царя-гороха девчонки и пацаны во всех городах нашей необъятной Родины. Прятки, салки, казаки-разбойники, вышибалы, классики-хренасики -дворовых забав набралась около полусотни и про каждую нужно было сделать отдельную динамичную передачу. Именно такое задание и получил главный режиссер Сверкаев от Главного редактора Мельникова.
  В этот день особых дел на Шаболовке не было, и я решил смотаться с работы пораньше. Навострив, было, лыжи с территории телецентра, прямо на проходной, лоб в лоб, столкнулся с режиссером Сашкой Никифоровым:
  - Ты куда?
  - Да вот, линяю потихоньку, - машинально ответил я, - правда вот куда, сам еще не решил.
  - Брось, сегодня Сверкаев у себя во дворе снимает "Кто на новенького?", будет весело.
  Мы поймали такси и рванули на Ленинский, благо от Шаболовки до Колькиного дома добираться было всего минут десять-пятнадцать. Через положенный промежуток времени мы расплатились с таксистом и вошли в арку большого сталинского дома, за которой, собственно, и начиналось пространство, именуемое Сверкаевским двором.
  Судя по обилию шныряющей по двору ребятни и по выражению ужаса в глазах первой появившейся навстречу бабки, можно было догадаться - работа идет!
  Совершенно неожиданно к нам с Саней подошел фиолетово-зеленый монстр с кровавыми глазами и треснутым черепом .
  - Огоньку не найдется? - спокойно спросил он, и, прикурив, почапал в глубину двора.
  Там, во дворе, бегало, суетилось, кричало и волновалось не менее двух десятков человек. В самом центре двора, возвышаясь над песочницей и качелями, громоздилась гигантская металлическая ажурная конструкция - концертная ферма, почти такая же, как устанавливается на Красной площади во время открытых концертов поп и рок-звезд. По периметру черными блоками монолитно высились колонки, усилители и прочая звуковая аппаратура. Наличие двух автобусов ПТС, передвижных телевизионных станций недвусмысленно говорило - дело идет нешуточное. Всюду стояли камеры, от которых черными удавами тянулись к автобусам жгуты кабелей. Между автобусами, камерами, софитами и колонками деловито сновали рабочие, осветители, звуковики и еще какие-то нетрезвые люди. Причем, по всем законам движения они должны были обязательно сталкиваться друг с другом, но в последний момент каждый из них ловко уворачивался и продолжал бежать дальше. Внезапно, посреди всей этой сутолоки, снова возник монстр с расколотой башкой. Правда, на сей раз, он был не один. Вслед за ним, лихо виляя бедрами и подпрыгивая, бежала тетка с кабаньими клыками, с которых капала кровь. За женщиной-вепрем, подвывая и подергиваясь скакали еще три упыря с омерзительными харями. Вся эта компания притрехала на импровизированную сцену под концертной фермой и, похватав гитары и синтезаторы, завыла какую-то околесицу, из которой можно было разобрать лишь два слова: "Ночь кошмаров, ночь кошмаров! А-а-а-а! У-у-у-у!".
  Видя мое замешательство Никифоров спокойно пояснил:
  - Это Колькин друг - Саня Шкуратов и его шок-рок-группа монстров!
  - Аааа,- говорю,- понятно! А они зачем?
  - А хрен его знает,- ответил режиссер Никифоров.
  Похоже, его этот вопрос совершенно не волновал.
  Меж тем шок-рок-монстры перестали выть и кривляться и покинули сцену. Им на смен пришли не менее колоритные персонажи: группа волосатых качков, по всей видимости, в париках. Огромные раскаченные мужики были одеты в садомазохистские костюмы из кожи и латекса. Лица их почему-то были скрыты дурацкими полумасками. Вся эта гоп-компания тоже похватала гитары и начала дергаться, трясти башками и синхронно качаться вперед-назад, чуть ли не доставая грифами гитар до земли.
  - КРИМ,- сказал Саня Никифоров.
  - Сливки, что ли,- обалдел я.
  - Да нет, КРИМ. Корона Российской Империи - новая группа типа "Manowar".
  В этом вопросе Саня оказался подковал гораздо лучше меня.
  - Вот, гляди, музыка престижн класса.
  Он протянул мне аудиокассету, видимо с записью рокеров-качков. Действительно, на обложке было написано "Музыка престижн класса" и дальше дополнение: "В тексты песен специально заложены несколько грамматических ошибок. Кто найдет все, тот получит в подарок джип внедорожник!"
  Тем временем качки разошлись не на шутку. Солист, продолжая трясти косматой гривой, орал в микрафон дурным тоном. Остальные музыканты носились по сцене и норовили лягнуть ногами колонки и усилители, но не доставали. Еще немного, подумал я, и она разнесут нафиг всю сцену, ажурную форму, а потом примутся крушить песочницу и детские качельки. Стало ясно, что внедорожник все равно не отдадут, даже если прослушать эту хрень до конца. Внезапно, посреди всего этого бедлама раздался голос Сверкаева. Николай, повернув бейсболку козырьком к затылку и водрузив на лоб очки "Ray Ban", надрывно кричал в рацию:
  - Леха! Леха! Мать твою, ты где? Почему группы поют, а никто не снимает? Леха! Леха! Твою мать, ты где? Прием! Прием!
  Рация ответила голосом администратора Алексея Иванникова:
  - Коля! Коля! Ответь, ты где? Я тебя везде ищу! Коля! Тут вообще пиздец! Группы уже поют, а никто не снимает!
  Сверкаев вытянул рацию в руке перед собой и, глядя на нее красными от бешенства глазами, заорал, словно держал за горло самого Иванникова:
  - Ты что, блять, не слышишь? Я говорю ты где?
  Рация тотчас отозвалась:
  - Коля! Коля! Нихера не слышно! Коля, ты где? Я между сценой и ПТС!
   Сверкаев почесал бороду и гаркнул:
  - Это я между сценой и ПТС!
  - Коля! Я здесь стою между сценой и автобусом! Коля! Прием!
  Тут Николай догадался повернуться на 180 градусов. Оказалось, что администратор Иванников стоит у него за спиной, действительно дислоцируясь между сценой и ПТС. - Леха! Тут уже все поют. Надо сказать операторам, чтоб начинали съемку! А где водка?
  - Водка в автобусе!
  - Слушай, Коль, сейчас на очереди девки-модели. Они в русских кольчугах по сцене скакать будут и задницами крутить. Так вот, просили передать операторам, чтобы близко их не снимали, потому что они без трусов.
  - Кто? Операторы?
  - Да нет же, девки эти, модели. А через кольчугу все видно!
  - Да иди ты, - оживился Сверкаев, - неужто все? Так где, говоришь, водка?
  Итак, Сверкаев творил. Стало ясно, что, получив задание от главрежа Мельникова снять яркую молодежную программу, он решил живописать крупными мазками. Администратор Леха за два обзвонил все знакомые музыкальные коллективы и предложил за толику малую, баксов за пятьсот, сняться в необычном концерте во дворе жилого дома.
  Режиссерское решение было мудрым. Отснять одним махом концерт, потом прямо в этом же дворе отшарашить разные дворовые игры и на монтаже все то перемешать. Дело оставалось за ведущим. Но столь ничтожная проблема никак не могла повлиять на творческие планы великого режиссера. И на перспективу срубить по-легкому деньжат. Ведущим назначили соседа - Леху Малкова, парня лет пятнадцати, который частенько бегал Николаю за пивом и сигаретами, а за это ему дозволялось курить на Сверкаевской кухне. Леха обладал забавной внешностью, он был одновременно похож и на ботаника, и на двоечника - признаться, довольно редкое сочетание, и, в общем-то, вполне подходил на отведенную ему роль, тем более, что ему и делать-то ничего не нужно было. Задача его, как ведущего, была минимализирована крайности: раза три за всю программу появиться в кадре и проорать: "Кто на новенького?"
  Поначалу все складывалось идеально. На Иванниковский призыв откликнулось четыре музыкальных коллектива плюс модельер-кольчужник и его голые девки. Таким образом, три касаря уже активно маячили на творческом горизонте режиссера. За день до съемок, рабочие, распугав всех местных старух, установили во дворе концертную форму. С Шаболовки прикатили две пэтээски и дизель. Все было на мази, осталось только отснять музыкальные номера. Но тут, в стройный ход подотовительино-съемочного процесса вмешался алкоголь! В день съемок водки купили много. К моменту нашего с Никифоровым прибытия, нарезались уже все. Операторы, инженеры, осветители, звукорежиссеры, музыканты, певцы, не говоря уже о самом режиссере и его администраторе - все были в дугаря!
  Однако, как это не редко бывает на телевидении, процесс шел. Все происходило, как бы само собой, камеры включались, операторы брали нужные ракурсы и планы, мониторы в ПТС исправно показывали картинку. И кто-то неведомый переключал кнопки на режиссерском пульте.
  Внезапно из моего поля зрения выпал Никифоров. То есть, вот только что был, и тут же не стало. Оказалось, что сметливый Саня, быстренько просек, что трезвым среди этой вакханалии оставаться, не гоже и нырнул в ближайший микроавтобус. Как оказалось - не зря. В салоне пили! Рафии был под завязку забит смазливыми девчонками из подтанцовки какой-то звезды, то ли Ромы Жукова, то ли Лехи Щукина из группы "Комиссар". Режиссер Никифоров захлопнул за собой дверь и оказался в нужное время, в нужном месте. Где-то через час, когда все музыканты уже отыграли, а певцы отпели, потерялся Сверкаев. То с одной, то с другой стороны съемочной площадки раздавались тевожные возгласы: "Где режиссер? Сверкаева не видели?
  Оказалось, что Сверкаева, как и администратора Иванникова, не видели уже давно.
  Я решил подняться к нему в квартиру на седьмой этаж, ибо путь этот был мне знаком и чрезвычайно близок моему сердцу. Входная дверь оказалась не заперта и, войдя в прихожую, я увидел весьма трогательную картину. Посередине коридора стоял совершенно пьяный Иванников, он плакал, точнее не плакал, а рыдал навзрыд. Как впоследствии оказалось от счастья, что все закончилось. В соседней комнате, на четвереньках ползал Сверкаев в белой сорочке, галстуке и в семейных трусах. Его супружница Зинаида бегала за ним и пыталась поймать брючинами от костюмных штанов мужнины ноги. Впереди их ожидал семейный выход то ли в театр, то ли в гости и Зина предпринимала отчаянные попытки одеть мужа прилично. Заловить штанами Сверкаевские ноги было совсем не просто, поскольку режиссер очень быстро перебирал конечностями и, отбивая коленками дробь по паркету, ускользал от жены. Коля был не просто не трезв, он был в лоскуты. Причем это совершенно не помешало ему периодически подхихикивать и громогласно возвещать: "Куня, петакль!"
  Но, как оказалось, главное действие было еще впереди. Оно развернулось не в Сверкаевской квартире и даже не во дворе. Через неделю после эпохальных съемок, Главный изъявил желание отсмотреть первый выпуск новой программы. По правде сказать сделал он это зря.
  После окончания просмотра Андрей Викторович, человек интеллигентный и особо богатырским здоровьем не отличавшийся, как-то весь уменьшился, побледнел и попросил у секретарши таблетку валидола.
  Через минуту нас всех пригласили в кабинет уже для коллективного просмотра Сверкаевской нетленки.
  Андрей Викторович щелкнул пультом своего Панасоника и на экране появилась довольно глупая физиономия Лехи Мелкова, ведущего программы. Он секунд десять пялился в камеру, потом приблизил лицо к объективу, отчего стал похож на дебила-неандертальца и заорал:"Кто на новенького!". После этого в кадре в ускоренном режиме стали носиться дети. Они играли в "вышибалу" и "классики", лупили по мячу и прыгали через "козла", носились друг за другом и крутили бутылочку - в общем демонстрировали весь набор дворовых забав. После этого опять, как черт из мешка выскочил Малков и опять проорал в камеру "Кто на новенького?!". На новенького оказались рокеры "престижн класса", которые тут же начали трясти волосатыми башками и дергаться словно в пляске святого Витта.
  Внезапно на экране промелькнула умиленно-пьяная рожа администратора Иванникова - видимо случайно влез в кадр. Он глупо улыбался, тря руками, показывая рокерскую "козу", потом внезапно исчез, зато появилась тетка с клыками и мужик с расколотым черепом, после них сразу же возник Малков, в третий раз прокричал: "Кто на новенького?!". На этом все и закончилось!
  Панасоник погас, в кабинете повисла нехорошая тишина.
  - А что, по-моему, динамично, - Сверкаев попытался взять инициативу, - Ярко, современно!
  Андрей Викторович начал постепенно багроветь. Тут дверь в кабинет распахнулась и в кабинет почти вбежал наш старейший оператор дядя Миша. Ему наконец-то доверили делать свою собственную передачу про романтику и путешествия, "пятнадцатилетний капитан" называлась. Дядя Миша то и дело волочил Мельникову каких-то летчиков, полярников, капитанов дальнего плавания и строил рискованные и безумные проекты о путешествиях, то ли в Антарктиду, то ли в Арктику.
  Вот и на сей раз, дядя Миша прямо с порога заголосил: - На острова! На Белое море! Туда поездом до Нюхчи, а потом на ботах по воде!!!
  Андрей Викторович не выдержал и взорвался.
  - Миша! - закричал он в полный голос - Иди в жопу со своей Нюхчей и со своими ботами!
  Тут Макс мне и Никифорову шепчет: - Представляете, дядя Миша возьми, после слов шефа, возьми, да и застрелись прямо в кабинете. Но промахнулся и попал в ногу. Упал, кровища хлещет, а он блажит - Аааа, блядь! Окопались! Жируете! Концерты волосатиков во дворах снимаете, а романтизьму-то, стало быть, ходу нету!!!
  А Андрей Викторович перешагнул через него и говорит так спокойно, - Ну, полноте, дядя Миша, стыдитесь. Что это Вы, голубчик, учудили. Стреляться вот вздумали, да еще всякую хуйню несете...
  Ну тут я, естественно, и не выдержал, прыснул. А шеф молвит: - Ничего смешного я здесь не наблюдаю. Картина весьма и весьма печальная.
  На этих словах посинел Макс!
  - И не просто печальная, а прямо-таки удручающая картина! Это что ж получается, если у нас свобода, так и всяких мудаков на экран тащить можно!
  Здесь затрясся Никифоров. И через мгновение кабинет главного редактора содрогнулся от взрыва гусарского гогота!
  Макс согнулся пополам, схватился за живот и почти задыхаясь, дал фальцетом:
  - А дядя Миша тут и говорит, - Ах, так! Ну, тогда прощайте! И со всего маху башкою об окно, но тут же отлетел назад и заорал, как поэт Иван Бездомный:
  - Ах, вот вы какие стеклышки у себя завели!
  Андрей Викторович дико завращал глазными яблоками, метнул сквозь стекла золотых очков молнию и закричал в голос: - Вооон!
  На этом, собственно говоря, все и закончилось.
  Передача, с небольшими переделками вышла в эфир и даже имела продолжение, еще три или четыре выпуска.
  Андрей Викторович остыл, Леху Малкова стали узнавать на улице, Иванников купил себе новые джинсы "Ливайс", а режиссер Сверкаев поменял резину на своей "Волге".
  Детская редакция жила своей жизнью и жизнь эта продолжалась!
  
  
  Глава
  
  В 1992 году случилось событие, разделившее мою жизнь на "до" и "после". До него я был простым советским, пардон, Российским гражданином, ну разве что, работающим на телевидении, а после - стал Российским гражданином, побывавшим в Соединенных Штатах Америки.
  В советские времена это была особая каста людей. Шлейф избранности тянулся за ними и в постсоветские, девяностые годы. Эти люди в разговоре небрежно называли Лос Анжелес, просто Эл Эй, вместо ФлорИда говорили ФлОрида и утверждали, что Бульвар Звезд в Голливуде - полное говно!
  Итак, в сентябре девяносто второго, мы вылетели в Америку. Мы - это руководитель творческого производственного объединения "РОСТ" Андрей Викторович Мельников, его единокровный сынуля и мой лучший дружбан Макс, старейший оператор редакции дядя Миша, я и двое персон не из телевизионного мира - трехкратный Олимпийский чемпион по плаванию Владимир Сальников и всемирно известный космонавт Александр Серебров или просто Сан Саныч.
  Поводом для сбора столь пестрой компании были проводимые в штате Флорида, в волшебном мире Уолта Диснея игры Гуффи - "Guffy Games". Это такое веселое раздолбайское мероприятие, на которое ежегодно съезжаются знаменитые спортсмены, актеры и прочие звезды со всего мира для того, чтобы бегать в мешках, скакать с завязанными глазами, лупить друг друга надувными подушками и гоняться на индейских пирогах, короче, отрываться на полную катушку, при этом, попутно, рекламируя сказочный мир Диснея. Все это дело снимает телевидение, как местная компания Дисней ТВ Продакшн, так и ТВ-группы стран-участниц.
  На это безумство руководство Уолт Дисней Уорлд тратит несколько миллиардов долларов, но дело того стоит. Поскольку имидж, как известно, штука дорогостоящая, ну а после "Guffy Games" образ мира Диснея сияет во всех странах, как огромная золотая медаль с изображением символа ДиснейЛенда - Микки Мауса!
  Андрей Викторович был знаком с представителями телевидения Дисней ТВ Продакшн и они-то и предложили ему, как руководителю Детского телевидения новой России привезти во Флориду свою команду. Владимир Сальников и Сан Саныч Серебров были, в свое время, героями наших с Максом передач и при выборе обязательных в каждой команде звезд, мы, естественно, остановились на них.
  Андрей Викторович, Сан Саныч и Володя Сальников в Америке уже бывали. Мы с Максом из заграниц отметились только в Польше, Чехословакии и Италии, дядя Миша не был нигде. Для нас поездка в Штаты была сродни полету на другую планету, впрочем, так оно и оказалось!
  Приключения начались еще в аэропорту Франкфурта-на-Майне, где Боинг авиакомпании "Дельта" делал первую посадку.
  - Колян! - в транзитной зоне ко мне подбежал Макс с выпученными глазами, - Беда! Дядю Мишу повязали!
  - Как повязали? Кто?
  - Кто-кто! Конь в пальто! Полиция! Он в сумке бомбу вез!
  - Ты что уже принял? А где шеф?
  - Я не знаю, они с Сан Санычем куда-то смылись. Я не принял!!! А дядю Мишу арестовали и уже сейчас, наверное, расстреляли. Короче, там по-английски надо, а я, сам понимаешь, не очень.
  Когда мы пришли в департамент полиции аэропорта, в комнате для задержанных я увидел совершенно растерянного дядю Мишу., который будучи не в ладах с английским, пытался объясняться по-немецки.
  - Их бин, русишь телевизьон Камермен! Арбайтен! Натюрлих!
  Увидев меня, он обрадовался и закричал, - Колюня! Слава Богу! Объясни этим пидорасам, что мы - русские!
  - Успокойся, - говорю, - Это они уже наверняка поняли!
  Вскоре все разрешилось. В Америке другое напряжение электрического тока и американские розетки для зарядки наших аккумуляторов не подходят. Узнав сей вопиющий факт, дядя Миша в домашних условиях замастырил самодельный прибор-переходник, который с виду, честно признаться, действительно походил на бомбу. Две черные, прямоугольные батареи были обмотаны по краям синей изолентой, а по бокам, в разные стороны торчали зеленые и красные провода.
  Когда дяди Мишина авоська проезжала через рентген в транзитной зоне Франкфуртского аэропорта, фуражки у местных полисменов и таможенников сами по себе полезли на лоб, а глаза повыскакивали из орбит.
  На мониторе, среди зубной щетки, сигарет и носков совершенно явственно чернел контур самодельной адской машины. Несколько таможенников тут же бросились на пол, закрыв затылки руками, а бдительный полицейский выхватил табельный пистолет и заорал дяде Мише: "Freeze! Don"t move!". После чего, очумевшего старейшего оператора редакции увели в обезьянник на глазах Максима.
  Около двадцати минут мне пришлось объяснять сотрудникам полиции, что за зверский агрегат пытался провезти в ручной клади дядя Миша. Тупые фрицы никак не могли понять, зачем нужно обматывать изолентой две чудовищных батареи, когда в любом супермаркете можно за два доллара купить переходник.
  Однако, дядю Мишу все же отпустили и даже извинились. Тут объявили посадку на наш рейс до Орландо и нашлись, изрядно повеселевшие Андрей Викторович и Сан Саныч. Узнав о случившемся, шеф повторил тот же вопрос: - На кой хер тебе эта бандура, когда в Америке можно на каждом углу купить маленький компактный переходник за два доллара?
  - Хуюшки! - сказал дядя Миша, - Что бы я два доллара на какую-то хрень истратил! Я лучше на них водочки выпью!
  
  Аэропорт города Орландо, конечная точка нашего полета, казался воротами в рай! Литературному описанию, то чувство, которое я испытал, попав в его здание, просто не поддается! Это была действительно другая планета! Мы ехали по движущемуся тротуару с места посадки самолета до зоны таможенного контроля и выдачи багажа. Чистота и красота поражали. Все было залито солнечным светом и насыщено свежестью и прохладой. На пальмах и каких-то других, диковинных деревьях, растущих прямо в холле, восседали огромные, живые, синие, красные и оранжевые попугаи.
  "Welcome to Orlando City", - волшебный женский голос из динамика, казалось, говорил это только нам и оставалось лишь догадываться, как офигительно выглядит его обладательница наяву. Мимо нас, в противоположном направлении проплыла группа ослепительных девчонок, в белых футболках, коротеньких юбочках и белоснежных кроссовках. Все они синхронно повернули головы в нашу сторону и улыбнулись, естественно, только нам!
  - Где мы? - прошептал Макс.
  - В Караганде!!! - бросил дядя Миша и побежал по движущемуся тротуару догонять Андрея Викторовича и Сан Саныча.
  Мы. С открытыми ртами, покинули прохладную сказку аэропорта, и тут же рты пришлось захлопнуть. Субтропическая погода, влажность и жара, как в сауне не позволяют расхаживать по улице с открытыми зевалами.
  Встречал нас служащий компании Walt Disney World, молодой, весьма симпатичный и общительный паренек. Впрочем, других здесь наверное и не держат.
  - Чип, - представился он, приглашая нас загрузиться в золотистый минивэн. На его груди висел пластиковый бэйджик, на котором было написано "Chip".
  - Тебя действительно так зовут? - спросил я нашего встречающего.
  - Нет, это мое рабочее имя. Все служащие Дисней Лэнда имеют свой псевдоним по именам героев мультфильмов. У нас есть Микки, Том, Джерри, Плуто, Пиноккио, ну и так далее.
  - Прикольно! - обрадовался Максим, - Прикинь, если бы мы его встречали в Москве от Союзмультфильма, то ты бы ему - Привет, я Крокодил Гена! А я - Чебурашка!
  - Мы бы его напоили, а утром он бы стонал, - О, маза фака, Чебьюражка, как мне хреново!
  - Смешно! - согласился Макс.
  
  Нас поселили в роскошном пятизвездочном отеле "Holiday Inn" на территории парка Диснея. Первым делом, придя в свой одноместный номер и, дождавшись пока служащий бой доставит багаж, я ломанулся в душ. Раздевшись, вошел в небесного цвета bathroom, скрутил голову бутылочке геля с золотой надписью Holiday Inn и вылил ее содержимое на себя. Как только я встал под душ, сразу же, сама по себе, полилась приятная, теплая вода. Растертый по всему телу гель превратился в благоухающую, неописуемого розового цвета пену, которая огромными шапками покрыла меня с ног до головы. Внезапно перестала течь вода. То есть, самым, что ни на есть банальным, совковым образом, ЗАКОНЧИЛАСЬ! Я покрутил туда-сюда сияющие, хромированные ручки, постучал по смесителю кулаком, дунул в отверстие молчащего крана - безрезультатно.
  Надо что-то делать! Звать на помощь - глупо. Да и как? Выскочить в голом виде в коридор и кричать "Help me!" Позвонить на ресепшен? Но я, пока даже не знаю, как. Выход один. В комнате, в баре есть минералка. Надо обмыть лицо, вытереть пену полотенцем, а уж потом идти к администратору гостиницы.
  Весь залепленный розовой пеной, оставляя на лазурной ковровой дорожке мокрые следы, я направился из ванной в комнату, к холодильнику. В этот момент в дверь постучали.
  - Moment! - испуганно закричал я - Who is there?
  - Сыночка мать будила! Вставай, вставай, мудила! - за дверью стоял сияющий Макс!
  - Что, вода кончилась?
  - Ну, а ты, что такой радостный?
  - А я все рассчитал! Думаю, сейчас ты придешь в номер, бросишь вещи и, первым делом, полезешь в душ. Смотрю, а здесь система такая же, как у меня в номере, в Италии была. Вода включается от датчика, как только ты встаешь под душ. Регулировать горячую-холодную можно ручками. Но она, зараза, через минуту выключается - экономия у них, капиталистов. А чтобы включить снова, нужно нажать вот на эту плитку. Макс позвал меня к душевой кабинке и слегка надавил на синий керамический квадрат. Тут же сверху полилась замечательная теплая водичка.
  - А датчик тогда зачем?
  - А он включается и выключается когда ты заходишь и выходишь из ванной комнаты!
  - Даааа, - протянул я - Не у Пронькиных! Под стол на насеришь!
  
  На следующий день наша команда ринулась в бой. Хотя, слово "бой" здесь не подходит. Это были развеселые, бесшабашные, дурные, прикольные игры взрослых людей, попавших в мир бесшабашного детства.
  Команды из Америки, Франции, Италии, Японии, Англии, Бразилии, Канады, Германии и России участвовали в самых невероятных состязаниях, как то: гонки по реке на настоящих индейских пирогах, причем, участники должны были собрать, как можно больше пчелиных ульев, плавающих на воде и забросить их в норку Кролика, не сбавляя скорости. Гуффи Гольф - отличается от реальной игры миллионеров только тем, что проходит состязание на поле, в виде огромной головы Микки Мауса и вместо обычных клюшек игрокам выдаются гигантские, надувные. Членам команды одевают на головы мешки, в виде маски Гуффи и, следовательно, они ни черта не видят. По команде, на поле высыпаются мячи для гольфа. Один, ползая на карачках должен собрать как можно больше мячиков и закинуть их в корзину, которую держит второй игрок. Они постоянно сталкиваются, падают, мешают друг другу. Смешно невероятно!!!
  Вот таких забавных контестов, организаторы напридумывали великое множество. Все участники с удовольствием играли в эти игры. Вечером выяснилось, что все происходящее снималось на видео, и на общем evening party, на большом экране демонстрировались самые нелепые и смешные моменты соревнований, смонтированные под какую-нибудь прикольную музыку. Народ просто умирал от смеха и буквально валился со стульев.
  Третий день выдался свободным от игр и мы с Максимом пошли гулять по Дисней Лэнду. Описывать все прелести Волшебного Королевства Уолта Диснея нет никакой возможности, на это ушла бы вся книга. Скажу лишь то, что тогда я поклялся - если у меня когда-нибудь будут дети, независимо от того, буду ли я зарабатывать много денег или же буду безработным, - накопить, занять, украсть, расшибиться в доску, но ОБЯЗАТЕЛЬНО свозить сюда своего ребенка! Дети до того, пока они не превратились в паскудных и злых мужиков и теток, непременно должны это видеть! Тогда, возможно, процент превратившихся, заметно снизится.
  Поглазев на уличный Парад героев фильмов Диснея, побывав в сказочном замке с вальсирующими привидениями, мы подошли к горе всплесков "Splash mountains". Аттракцион - что надо! Вы садитесь в лодку-бревно, и по проложенным под водой рельсам, въезжаете в подножье огромной горы. Ощущение такое, что вас просто несет течение и затягивает внутрь. Внутри горы река, петляя между сталактитов, столбов и выбоин, постепенно начинает подниматься по спирали к вершине. То и дело, из каких-то смрадных пещерок и нор, на вас выскакивают всевозможные тролли, гоблины и прочие завсегдатаи подземного мира. Все это сопровождается шипением пара и замогильным воем. Макс, который, мягко говоря, недолюбливал подобного рода утехи, сидел в бревне позади меня и время от времени механически повторял: "Хорошо! Правда!". Река забирала все выше и выше, становилось совершенно очевидно, что одним только подъемом аттракцион уже не закончится. Внезапно, прямо перед нашим бревном из стены выскочил огромный механический гриф с изогнутым клювом и горящими глазами. Он дико захохотал и проговорил, естественно по-английски: "Дескать, зря вы, братцы сюда пожаловали! Теперь, хана! Обратной дороги нет!"
  - Чегой-то он? А. Коль?! - неестественно задорно спросил Максим.
  Ответить я не успел. Внезапно каменные стены раздвинулись и река, а вместе с ней и нами бревно, ухнули в пропасть с тридцатиметровой высоты.
  Конечно же, мы просто летели по рельсам, но тогда об этом не думалось вовсе. Мы орали от ужаса, намертво вцепившись в поручни лодки-бревна. Splash! Бревно упало в небольшое озеро у подножия горы, вызвав могучий всплеск и миллионы брызг. На выходе нам выдали фотографии, на которых мы, раскрыв рты и выпучив глаза летели в водопаде вниз! Рожи были еще те! Макс вылез из лодки, отряхнулся, как кот и промолвил, - Ну, и гад! Хрен ты меня еще раз затащишь хоть на один из этих долбанных аттракционов. Так мечтал побывать в Америке! Думал, что вот теперь здесь и погибну!!!.
  Вечером этого дня нас ожидал конкурс караоке. Тогда, в 92-ом, мы понятия не имели, что это такое, но виду не подавали. Оказалось, все довольно просто. Каждой команде выдавался один и тот же набор маек, юбок, шорт, платков, рубах и прочих тряпок. Необходимо было за короткое время соорудить себе костюмы и пропеть в них песню под фонограмму. Нам досталась песня "Secret agent men" - Секретный агент. Слов в ней было немного, но мы, естественно и этих не знали. Мы с Максимом надули шарики и засунули себе под майки, а так же повязались красными косынками. Получились две сисястые бабищи.
  Сан Саныч раскопал где-то здоровенную, красную рубаху, приклеил себе черную бородищу и усы и стал похож нетто на палача, не то на Гришку Распутина. Володя Сальников в этом безобразии не участвовал.
  Когда началась фонограмма, я и Максим выскочили на сцену и пустились вприсядку, периодически потрясая надувными сиськами. Во время припева, состоящего всего из трех слов "Secret agent men", бородатый Сан Саныч выдавал коленца, подпрыгивал, наяривал на воображаемой балалайке и ревел в микрофон "Малинка моя!". Макс подскочил к другому микрофону и пояснил: - Поет космонавт Серебров! Мне пришлось переводить.
  - Ladies and gentlemen - mister Serebrov - the famous Russian cosmonaut. На этих словах у нас выскочили из-за пазухи шарики-сиськи и полетели в зрителей. Публика была в экстазе! В конкурсе караоке мы заняли первое место!
  На следующий день, мне все же удалось обманным путем затащить Макса на еще один аттракцион. Дело было так.
  Мы прогуливались по совершенно необъятной земле Уолта Диснея и оказались территории "Эпкот центра". Это огромная площадь, на которой представлены все последние достижения человечества в области научно-технического прогресса. Ну, и аттракционы там соответствующие.
  Проходя мимо очередного чудо-строения, я прочитал: "Волшебный космический полет!". Убедительно рекомендуем лицам со слабой психикой и сердечно-сосудистыми заболеваниями, отказаться от посещения этого аттракциона!
  - Чего там написано? - поинтересовался Максим.
  _ Да вот, - говорю, - детский аттракцион "Волшебный полет". Создается полная иллюзия полета в невесомости при том, что сами пассажиры сидят не двигаясь. Пойдем, прокатимся!
  - Ни за что! - отрезал Макс
  - Да, ладно! Вот написано - "Совершенно безопасно!". Приедешь домой, хоть расскажешь жене, что в космос летал. Пошли, не ссы!
  - А точно не страшно?
  - Говорю же, детский!
  Мы шагнули в гигантский ангар "Magiс Space Fly". Через мгновение, к нам подкатила на рельсах сверкающая капсула с откидным прозрачным верхом. Как только мы уселись в нее, опустилась металлическая рама и прижала наши чресла довольно крепко к сиденьям.
  - Это еще зачем? - заволновался Максим
  - Для полноты ощущений!
  Потом нам на головы одели специальные шлемы с проекционным стеклом перед глазами.
  - Вот видишь, - я попытался успокоить Макса, - сюда на стеклышко будут подаваться картинки, а мы с тобой и двигаться-то не будем.
  - Аааа, ну тогда ладнооо!!!
  Внезапно наша капсула рванула вперед с настоящей космической скоростью и..., мама родная, что тут началось!
  В кромешной темноте, на бешеной скорости мы летели вертикально вверх. Наш шатл трясся и вибрировал, как бубен шамана. Потом мы ринулись вниз, закладывая такие виражи, что сердце проваливалось в прямую кишку. Все это время, прямо нас летели обломки космических кораблей, астероиды, какие-то мерзкие рожи пришельцев - все это проецировалось на экранчики перед нашими носами и создавалась полная иллюзия, что куски астероидов разбиваются о наши блестящие шлемы.
  В общем, ужас был запредельный и длился он целую вечность, как мне показалось. Когда наш челнок, в облаках фиолетового дыма, вылетел на финишные рельсы, я был на грани помутнения сознания. Внезапно мы остановились. Пластиковый верх откинулся, и стальные рамы ослабили свою хватку. Первым из шаттла вышел я. О том, что там с Максом, даже не хотелось думать. Осторожно повернулся на 180 градусов. Максим как сидел, так и оставался сидеть в ракете. Взгляд его остекленел и был направлен куда-то ввысь. Мой друг, один в один, напоминал каменного идола с острова Пасхи. Нос его посинел и вытянулся вверх, а уши покраснели и обвисли до плеч.
  Я потихоньку снял с него шлем. Волосы под ним стояли дыбом. Абсолютно молча, со взором, устремленным в небо, Макс встал и мелкими шагами пошел прочь, мимо меня. Пройдя в тишине метров пять, медленно повернулся всем телом и процедил - Ну, лысый! Этого я тебе никогда не прощу!
  
  Через некоторое время на Дисней Лэнд обрушился теплый тропический ливень. Повсюду, буквально через каждые десять метров, появились тележки, на которых веселые парни и девушки бесплатно раздавали посетителям ярко-желтые одноразовые плащи и зонты с изображением Микки Мауса. Мы взяли по четыре! Каждый! Домой, на сувениры!
  
  Заканчивались Игры Гуффи. Потрясающая неделя, проведенная в фантастическом мире Уолта Диснея, пролетела, как один волшебный сон, который близился к завершению. Ночью последнего дня, после умопомрачительной ковбойской вечеринки, для всех участников мы с Максом плавали в подсвеченной воде бассейна нашего пятизвездочного отеля и молчали.
  Внезапно Макс вздохнулю
  - Знаешь, чем МЫ отличаемся от НИХ?
  - От кого?
  - Ну, вот от всех.
  - Чем?
  - Да тем, что им просто хорошо. Хорошо по привычке, потому что так и должно быть. А мы делаем вид, что нам хорошо. А на самом деле думаем: - Да нет, это невозможно! Так быть не может!
  - Ты о чем? Не пойму!
  - Да, все ты понимаешь! Завтра они разъедутся туда, где так же хорошо, как и здесь. Они там живут. Они к этому привыкли. Привыкли к тому, что на улицах чисто, что у них нет обосранных и заплеванных автобусных остановок, нет злобных таксистов, продажных Ментов, нет немытых, нечесаных гостей столицы, нет вонючей, перегарной толпы в метро. Нет зажравшихся чиновников, нет обозленной толпы народа на улицах и длиннющих очередей в поликлиниках и сберкассах. У них нормальная, человеческая жизнь. Вот они все свои зонтики и желтые плащи повыбрасывали после дождика, а мы набрали охапку, и домой везем. А почему? Да потому, что на такой одноразовый плащ или зонтик из Америки, все знакомые сбегутся смотреть, как павианы. Скажи, разве это нормально?
  - Послушай, старик, ну у них тоже не все так гладко и радостно! У них своих проблем хватает.
  - Да, херня все это! Где ты видел эти проблемы? На улицах? В магазинах? В отеле? В аэропорту? Где? Хоть раз нам кто-нибудь нахамил? Хоть кто-нибудь не улыбнулся в ответ? Завтра, Колюня, все они поедут туда, где все так хорошо, как и здесь, поэтому они и веселятся. А мы с тобой молчим и плаваем в этом гребаном бассейне от тоски, потому что завтра мы возвращаемся! Знаешь куда? В жопу!
  
  Наш Боинг компании "Дельта" летел из Орландо в Москву. Почти весь полет, за исключением ночного времени, мы плыли по ярко-голубому, чистому и звонкому небу, оставив под крылом белую, безмолвную равнину облаков.
  При подлете к границе Российской Федерации, небо стало сереть и злиться. Набрякли тяжелые свинцовые тучи, исчезло солнце. Появилось ощущение, что мы влетели в какую-то недобрую, опасную область. Что здесь, в отличие от всего остального неба, всегда пасмурно и серо. "Над границей тучи ходят хмуро" - слова старой песни идеально совпадали с картиной за стеклом иллюминатора. Казалось, что сейчас в небе появятся титанические дирижабли с надписью СССР или РОССИЯ, и в них, суровые пограничники будут пристально разглядывать в бинокли каждого, прилетающего в страну, из вражеского мира.
  Мы, слава Богу, приземлились. Москва встретила слякотью, мерзким дождем и холодным осенним ветром. Отстояв около часа на паспортном контроле, пройдя мимо каменных и неприветливых лиц пограничников, нырнули в толчею и суматоху международного аэропорта Шереметьево.
  - Такси надо? - спросил бандитского вида мужик с небритой рожей и беломориной в зубах.
  - Нет, спасибо. Знаешь, Макс? - я придвинулся к другу поближе, - А ведь ты был прав! Там, в бассейне. Мы действительно вернулись в жопу. Но она наша, родная и мы здесь, дома!
  
  
  
  
  Глава
  
  В сентябре 1993 года в стране случился государственный переворот. До этого события наш народ слово "переворот" слышал только в двух сочетаниях: Октябрьский и Чилийский. И тут - на тебе, переворот в Москве. Какие-то люди на грузовиках въехали в Останкинский телецентр, кто-то в кого-то стрелял, кто-то кого-то захватил. Кто они, откуда взялись, что делали раньше? Большинство населения абсолютно не понимало, что происходит и кто кого переворачивает.
  К нам, на Шаболовку прислали пулеметчика Витька из дивизии Дзержинского. В первом корпусе, круглое окно которого выходило прямо на проходную и на площадь перед метро, установили самый настоящий станковый пулемет, с которого зловеще свисала лента с крупными патронами. Все это казалось каким-то нереальным, киношным. Однако, когда боец Витек распахнул круглое окно в нашей комнате на втором этаже и выставил в него дуло, всем стало как-то не по себе. Дня два или три мы жили в тревожном ожидании штурма. Все это время в окне торчал черный ствол . Постепенно тревога ушла. Стало понятно, что никто в нашу ограду въезжать на грузовиках не собирается. Да и вообще, все как-то само собой улеглось. Про бойца видимо забыли, и он продолжал квартировать у нас в редакции вместе со своим пулеметом.
  Через неделю он уже совершено освоился и даже выполнял мелкие поручения в качестве администратора: относил заявки на съемку, бегал в магазин и отвечал на телефонные звонки.
  - Але! Да, это телевидение. Да, детская редакция. Что показать? Виктора Цоя? Да, Бог с Вами, только вчера показывали, сколько можно!
  - Але! Нет, Мельникова нет, он на съемках. Когда придет? А кто ж его знает! Может к вечеру и нарисуется!
  По прошествии второй недели пребывания пулемета в нашей комнате, все настолько привыкли к его существованию, что стали иногда тушить об него окурки.
  Как-то раз Щавельев Валерик притащил в редакцию скабрезную газетенку с фотографиями голых теток и телефонами девочек по вызову. Тут Макс и предложил:
  - А давайте, - говорит - позвоним сразу в несколько мест, и вызовем шлюх. Вот смеху-то будет, когда они придут, а тут на проходной менты стоят.
  Мы набрали пять или шесть телефонов и вызвали девочек на адрес "Шаболовка-37". Минут через сорок стали прибывать первые жрицы продажной любви и их телохранители. Со второго этажа, в окно, было очень хорошо видно, как к Шаболовской проходной подъезжают "девятки" и старенькие "Ауди" из которых выпрыгивают размалеванные девицы. Вскоре их собралось десять-двенадцать. Девки недоуменно таращились на чугунную ограду территории телецентра, а сутенеры-доставщики пытались прояснить ситуацию у милиционеров на входе.
  Внезапно, на втором этаже самого ближнего к проходной корпуса распахнулось круглое, как амбразура окно. В него просунулось нешуточное дуло боевого пулемета и сияющая рожа Витька.
  - Эй, шлюхи! - закричал он, бросайте свое паскудное ремесло! Родина в опасности! По блядям,, порочащим моральный облик российской молодежи, очередью, огонь!
  Тут Витек припал глазом к прицелу, схватился за поручни, и, поводя дулом направо-налево застрочил голосом: Тра-та-та-та-так! Шлюхи, как ошпаренные муравьи забегали перед проходной, с криками и визгами попрыгали в свои кареты и моментально разъехались в разные стороны.
  На Шаболовке воцарилась привычная тишина и покой. Только в комнате, на втором этаже первого корпуса, мы, под общий гогот, писали благодарственное письмо командованию войсковой части такой-то от руководства Творческого производственного объединения РОСТ Российского телевидения, в котором просили особенно отметить безупречную службу и верность долгу бойца Виктора Такого-то, до конца остававшегося на боевом посту в трудные и опасные для всего Отечества дни.
  
  
  
  Глава
  
  Еще в 1991 году я придумал новую спортивно-развлекательную передачу "Кенгуру" и стал ее автором и ведущим. К девяносто пятому "Кенгуру" стала суперпопулярной, особенно среди молодежи. Программа рассказывала об экстремальных видах спорта и я, как ведущий, делал все вместе со своими героями: прыгал с парашютом, нырял с аквалангом, взбирался на скалы, спускался с гор на сноуборде, рассекал по волнам на виндсерфе.
  В каждом выпуске был обязательный рассказ о каком-нибудь стиле воинских искусств. Многомиллионная армия поклонников каратэ, дзю-дзюцу, айкидо, тэквондо и кик-боксинга с жадностью ждала очередную передачу и я старался не разочаровывать своих зрителей.Первые интервью с Чаком Норрисом, Ван Дамом, гранд мастером Масутатсу Оямой , отцом Советского каратэ Алексеем Штурминым впервые в нашей стране были показаны именно в "Кенгуру". И вот, весной девяносто пятого года в редакцию влетел чрезвычайно радостный Гриша Штоба и с порога заявил:
  - Старый, ты мне должен!
  - С какого это бодуна? - изумился я.
  - А с такого! Отправляю тебя в Грецию!
  - Прямо сейчас, что ли? Уже можно собираться?
  - Напрасно иронизируете, батенька. Я нашел одну контору, вернее туристическое агентство, под названием... - тут Гриня сделал паузу
  - Веселый мудозвон! - быстренько вставил я.
  - А вот и нет! Под названием "Кенгуру". Они специализируются по Греции. Прикинь! Я им позвонил, дескать хуе-мое, давайте, говорю, вы нашу программу туда пошлете, а мы вам рекламу и плюс весь отснятый материал.
  - Ну и что? Послали?
  - Еще как послали! Короче, мы встретились с генеральным, перетерли эту тему. Они согласны оплатить перелет, питание и проживание съемочной группы в составе четырех человек: два корреспондента, режиссер и оператор. Получается: ты с Максом, Сверкаев и Никифоров!
  - А, как же ты?
  - У меня жена вот-вот рожать должна, я не могу!
  - Жаль, - говорю - что не можешь. А вообще - клево!
  - Клево-то оно, конечно, клево, - вдруг замямлил Григорий - но есть одно "НО"!
  - Давай, выкладывай, - насторожился я, наученный многолетним опытом, что ко всем Гришкиным начинаниям и прожектам нужно относиться с большой осторожностью.
  - Да, вот понимаешь, фирма эта, ну турагентство, специализируется на "голубых". И директор, Серега - сам педик, он мне так и сказал, что эта тема - организация отдыха на греческих островах для гомиков и лесбиянок должна пройти красной нитью!
  - Она должна пойти на хер! - вскричал я, - а вместе с ней и ты, Григорий Олегович и Ваш Серега и его гей-контора!
  - Минуточку! Почему сразу на хер? Вот ты всегда так, не дослушаешь и орать начинаешь! Он же, Серега этот, понимает, что в открытую такую рекламу никто не даст, а она им позарез нужна - лето на дворе! Вот он и предлагает - у нас передача спортивная, а Греция, как-никак, Родина олимпийских игр. Вы можете снимать все, что вашей душе угодно в Афинах и на разных островах, а когда приедете на Миконос - это центр международной гей-тусовки, просто покажете, как там педики отдыхают, ну там, типа, плавают, спортом занимаются. А зрители, те, кто в теме, сами своих распознают. Вам и говорить ничего не надо!
  - Ну, смотри, Гриндос! Если что не так, своей жопой ответишь!
  - Во, и ты туда же!
  - Это я , к слову!
  - Кстати, Серега этот с вами полетит. Он на месте все и покажет! - тут Гриша затрясся всем телом, зашелся в беззвучном смехе и перешел на фальцет, - А, то глядите там с Максом, понравится - за уши не оттянешь!
  За что немедленно получил кулаком в пузо!
  
  Директор турагентства "Кенгуру" Серега оказался нормальным парнем, очень симпатичным, с мужественным, волевым лицом и атлетической фигурой.
  - Вот в жизни бы не подумал, что ты - гей! - сказал я ему после знакомства.
  - А, ты что думал, что среди нас одни только кривляющиеся доходяги с женскими манерами? Так это пидорасы!!!
  Вместе с Серегой летел его друг, вернее подруга Александр. Юноша был по-настоящему красив и строен, как молодой греческий бог, но как только он открыл рот, сразу же стало понятно, кто он, и зачем летит с Серегой.
  - Ой, Серень, ну я прям не знаю, какой мне крем от солнца взять. Там ведь пекло страшное. Вот сгорю весь, будешь мне тогда спину молочком мазать.
  - Я тебе смажу, и не только спину! - по-простецки ответил Серега.
  
  Мы прилетели в Афины. Жара на древней земле Эллады была действительно адская! Я почему-то представил, если в такую жарищу, да напялить на себя золотое руно, через пару минут запросто окажешься в царстве теней Аида.
  В аэропорту нас встречала греческая представительница агентства "Кенгуру" и старая знакомая Сереги, Магда. Девушка была совершенно необъятных размеров, абсолютно белая и рыхлая. Одета она была в легкие безразмерные брюки и огромную, полупрозрачную блузку. Ни дать, ни взять - облако в штанах!
  Когда мы подъехали к офису конторы, Магда сказала: "Мне нужно заполнить кое-какие бумаги, через пятнадцать минут вы отправляетесь на корабль и плывете на острова. Тут, рядом магазинчик, можете купить в дорогу все необходимое, так как плыть шесть часов"
  Мы двинули в указанном направлении и быстренько приобрели все необходимое: двадцать банок холодного "Миллера" и четыре литра греческой водки на четверых. Когда Магда вышла из офиса и увидела наши покупки в пластиковых мешках, она удивленно фыркнула: "Я имела в виду фрукты, зубную пасту, воду!"
  - А это для нас и вода, и фрукты и зубная паста! - ничуть не смутившись сказал Коля Сверкаев и улыбнулся Магде своей американской Хэмингуэевской улыбкой.
  
  Магда влюбилась в него сразу, что во многом облегчило наше дальнейшее путешествие.
  
  Корабль оказался огромным, белоснежным лайнером - пассажирским паромом. В его чрево бесконечной лентой загружались пешие пассажиры, велосипедисты и владельцы автомобилей. С виду, он весьма походил на Ноев Ковчег. Не хватало только каждой твари, по паре!
  Через час мы отошли от причала Афинского морского порта и взяли курс на остров Санторини.
  Надо отдать должное, турагентство "Кенгуру" расстаралось на все "СТО"! Мы плыли бизнес-классом на верхней палубе, поближе к изумительному греческому небу. За бортом плескались не менее удивительные воды Эгейского моря, совершенно нереального синего цвета. Можно было подумать, что хитрые греки специально растворяют в своем море синьку, чтобы очаровывать туристов. Нас очаровывать было без надобности, мы и так уже очаровались двумя литрами из купленных в Афинах, четырех. В просторном и светлом салоне бизнес-класса, помимо нас находилась и другая, довольно респектабельная публика. Загорелые греческие миллионеры Папандопулосы и Панайотисы чинно восседали на кожаных диванах, потягивали напитки, читали прессу, переговаривались с дамами. Одеты, естественно, все они были "с иголочки". Многие джентльмены, не смотря на жару на улице, не снимали темно-синих клубных пиджаков с золотой вязью или фамильным гербом на нагрудном кармане. Кремовые брюки-слаксы, голубые шелковые нашейные платки, выглядывающие из-под распахнутых белоснежных сорочек. Желтые крокодиловые туфли, раскачивающиеся, в положении нога-на-ногу, в такт легкой морской качке, в общем, все вокруг говорило о достоинстве и немалом достатке. Тапер в белом фраке играл на рояле Вивальди.
  Мне до жути захотелось испить диковинный коктейль, продававшийся в баре. Купив его за какие-то бешеные деньги, я с наслаждением всосал через трубочку божественный напиток и обнаружил на языке апельсиновую косточку. Девать ее было некуда, глотать не хотелось. И тут я увидел перед собой макушку прикорнувшего Сверкаева. Зажав скользкую косточку между большим и указательным пальцем, я с наслаждением пульнул ее в Колькину черепушку. Однако, в самый последний момент пьяненький режиссер уронил голову на грудь, косточка со свистом пролетела мимо и угодила прямохонько в лысину сидящего дальше, греческого миллионера. Мужик поперхнулся своим кофе, едва не опрокинув его на бежевый блейзер, тысяч эдак за пять баксов. Он стал ошарашено вращать головой, совершенно недоумевая, как же это можно допустить, чтобы его здесь какая-то сволочь косточками расстреливала! Сверкаев спал, я моментально напялив черные очки "Рэй Бэн" смотрел на морские волны. Саня Никифоров и Макс разливали по стаканчикам "Узо". Миллионер поманил пальцем секьюрити и стал что-то долго шептать ему на ухо, после чего встал и гордо ушел из салона, видимо к себе, в каюту "люкс". Что именно сказал он охраннику осталось тайной. Скорее всего что-то вроде: "Я не для того выложил кучу денег за билет в этот долбаный бизнес-класс, чтобы плыть в одном салоне вот с этими придурками в шортах и футболках и, чтобы в меня за мои же "бабки" пуляли апельсиновыми косточками". Но доказательств у Макропулоса не было никаких. А потому мы благополучно плыли дальше к волшебному острову Санторини.
  
   Оранжевое греческое солнце, словно гигантский апельсин, закатывалось в ставшее золотисто-фиолетовым море. Паром подходил к острову.
  Мы сошли с корабля и с удивлением обнаружили, что городские постройки, дома, отели, рестораны, все это находится на самой вершине горы. И сам Санторини - это одна большая гора. Для того, чтобы подняться в жилой сектор можно было воспользоваться такси, а можно, водрузившись на милейших пушистых осликов, потихоньку причапать в город. Мы выбрали такси. Очень уж не терпелось поскорее поселиться в отеле и забраться в бодрящий душ.
  Уже поздно вечером мы гуляли по удивительным улочкам Санторини. Повсеместно, буквально на каждом шагу, работали маленькие магазинчики, кафешки и рестораны, в которых жарились на углях осьминоги и какая-то рыба, распространяя по улицам чумовой запах. Не смотря на позднее время, около часа ночи, темнота не была плотной. Каждое заведение светилось своим желтовато-сиреневым светом, отчего ночь разбавлялась и становилась необычайно уютной и ласковой.
  Заглянув на минутку в один из ресторанов, мы так и остались в нем, ибо добровольно покинуть это место мог только бесчувственный дурак.
  Ресторан находился на самом краю вершины горы. Крайние столики упирались в стометровый обрыв так, что можно было свесить ноги в ночную пропасть, держась за ограничивающую цепь. Сам ресторан был высечен в горе и казалось сами камни источают нежный голубоватый свет - это в скрытых щелях горели лампы-ночники. Повсюду лилась тихая классическая музыка, не то Бетховен, не то Шопен, что впрочем совершенно не важно. Мы сидели на стометровой высоте и пили коктейли, а там внизу светилось огнями ночное море. Роскошные океанские яхты, стоявшие на якорях, были сплошь залиты огнями и сверху казались гигантскими светящимися рыбами, всплывшими на поверхность. Если хорошенько приглядеться, можно было увидеть на палубах маленьких человечков. Там шла ночная жизнь. Миллионеры и миллионерши, хозяева яхт, сидели в шезлонгах, танцевали, выпивали и закусывали.
  - Вот это жизнь! - мечтательно вздохнул Макс, - Эх, сейчас бы туда, вон на ту яхту!
  - Куня, петакль, - сказал Сверкаев и затянулся прихваченной еще из дома здоровенной гаванской сигарой, - Сиди уж здесь и не выпендривайся!
  Так, почти в тишине, мы просидели почти до восхода. И лишь когда на яхтах внизу затихла роскошная жизнь и палубы опустели, отправились в гостиницу спать.
  
  На следующий день, с утра до обеда, снимали волшебные красоты острова, для чего даже спустились вниз к морю и затем заново поднялись, но уже на осликах. Маленький и круглый Макс на своем осле качался из стороны в сторону, дергал толстыми ножками в шортах и ругался, как морской разбойник.
  - Тысяча чертей мне в глотку и в жопу вашему сраному ослику. И за каким хером согласился я на это. Мало того, что я уже отбил себе весь зад, так еще мы с этим ослом непременно сейчас рухнем к чертовой матери, в пропасть. Снимите меня немедленно!
  - Да снимаю, снимаю! - смеялся Саня Никифоров, наводя на Максима объектив камеры Бетакам.
  
  К полудню, когда съемки закончились и солнце уже палило нещадно, Никифор поставил камеру на травку, сладко потянулся и очень громко пукнул, вернее рванул на всю улицу. Прохожие испуганно шарахнулись
  - Пушки с острова палят, кораблю отплыть велят! - процитировал великого русского поэта Саня- Поплыли на Миконос!
  - Между прочим, - мгновенно среагировал Макс, - Здесь категорически запрещено пердеть на улице, еще со времен извержения Везувия. Сейчас тебя арестуют и посадят в греческую кутузку. Мы поплывем на Миконос, а ты будешь трясти решетку и орать: "Не велят меня пущать, чудный остров навещать!"
  
  Директор турагентства "Кенгуру" Сергей, его спутник Александр и греческая Магда на Санторини не ездили. Они встречали нас на Миконосе. Вернее встречал один Серега, который поселил нашу команду в уютных бунгало у моря и затем повел на пляж. Максим побежал было вперед, но вдруг круто развернулся и с ужасом в глазах замахал руками.
  - Поворачивайте! Поворачивайте! Не ходите туда!
  - Что случилось? Там что, чума?!
  -Хуже!!! Там Магда загорает! Голая!!!
  Вид обнаженной женщины на греческих пляжах никого давно не удивляет. То и дело, там и сям, взгляд натыкается на круглые шоколадные попки и точеные фигурки. Но вид обнаженной Магды - это отдельная тема! Девушка была не просто полной, она была огромной! Ее необъятные, рыхлые телеса расползлись по нежному песочку и, казалось собрать все это обратно уже не будет никакой возможности.
  - Hello! Boys! - увидев нас, Магда приветливо замахала рукой.
  Бежать было поздно. Мы быстренько поздоровались, побросали вещи и бросились в море. Сверкаев замешкался и попал в плен. Магда, кокетливо прикрыв чресла полотенцем, полулежа, словно Кустодиевская дива, завела с ним неспешный разговор.
  - Хай, Николас! Как тебе остров?
  - Супер! - ответил Коля, стараясь не смотреть в ее сторону.
  - Оу, йес! Супер! Это мой остров! Я здесь родилась! У меня здесь друзья, приятели, связи!
  - Вери гуд! - поддержал беседу Николай.
  - Здесь можно все! - перейдя вдруг на шепот сказала Магда и колыхнув арбузными грудями, попыталась придвинуться к Сверкаеву поближе.
  - Ноу проблем! - заорал Коля и со всех ног бросился в пучину Эгейского моря.
  
  Остров Миконос действительно оказался жемчужиной греческих островов. Нереально синее море, такое же фантастическое небо, белоснежно-сахарные колоколенки, мельницы, домики на фоне синевы, смотрелись просто потрясающе.
  Кое-где жилые, трех-четырех этажные дома вырастали, чуть ли не из моря и в открытые окна квартир влетали соленые брызги от волн. На улице, прямо перед окнами тянулись бельевые веревки, на которых вместо трусов и лифчиков сушились осьминоги.
  На острове полно пеликанов. Эти живые экскаваторы могут часами сидеть неподвижно, рядом с каким-нибудь ресторанчиком и ждать подачки. В первый же день один такой гад пребольно клюнул меня в руку, когда я попытался протянуть ему микрофон.
  
  Спортивная жизнь острова кипела. Специально выискивать объекты - нужды не было. Повсеместно красивые, загорелые люди купались, рассекали на водных лыжах и гидроциклах, стреляли из луков, играли в большой теннис и баскетбол. Никифоров снимал нон-стоп, только успевали менять кассеты.
  Вместе с Максимом мы заглянули в роскошный фитнес-зал, прямо рядом с пляжем. Белоснежные стены и пол, огромные зеркала, прозрачный стеклянный потолок, несколько небольших бассейнов и джакузи, и целая куча самых изысканных тренажеров. Макс, обливаясь потом, честно потягал блины и гантели, поделал все возможные "разводки" и "пуловеры" в течение десяти минут, потом плюнул:
  - Все! Больше не могу! Хочу пива! Идите в жопу со своим спортом!
  Я схватил микрофон и весело затараторил в камеру:
  - Вот так, здесь на Миконосе вы можете не просто проваляться целый день на пляже, но и довести свою фигуру до форм и стандартов древнегреческих атлетов.
  После этих слов, уже в Москве, мы вклеили кадры из мультфильма "Подвиги Геракла", где величайший герой Греции, потрясая мощными бицепсами и могучей, "трапецией" говорил: "Видать помнят меня, не забыли!"
  
  Ближе к вечеру полупустые улочки города стали заполняться праздным людом. Сам город засветился изнутри - зажглись электрические лампочки и фонарики в ресторанах и открытых кафе. С каждой минутой народу становилось все больше и больше. К постоянному запаху гриля на улице добавились ароматы дорогих дезодорантов и туалетной воды. Веселые, шумные и уже слегка нетрезвые компании втекали в ночную жизнь города. Оказалось, что днем все эти толпы просто отсыпались. Город жил, преимущественно ночью! Сверкаев взглядом хищника выискивал подходящую точку, где можно было бы пропустить первые сто грамм, Никифоров поливал камерой, мы с Максом просто шли к набережной. Будучи выше своего друга на полметра я, для удобства, положил ему руку на плечо, а он приобнял меня за талию. В таком нежном состоянии мы и притопали на какую-то площадь. Внезапно я обнаружил, что вокруг нас одни мужики. Загорелые, накачанные дядьки обнимались, хлопали друг- дружку по задницам, целовались в засос. Сами того не заметив, мы органично вписались в эпицентр гей-тусовки. Я с ужасом отпрыгнул от Макса на два метра, но было поздно. Подлый Никифоров уже снял нас двоих на фоне разгула представителей секс-меньшинств. Он захохотал в голос и закричал:
  - Что, пидарасы, испугались?
  Тут в общей толпе адептов однополой любви нарисовались наш директор турагентства Сергей и его бой-френд Саша. Сергей возбужденно размахивал руками и что-то кричал. Поравнявшись, мы услышали: "Проститутка, блядь! Я тебя за этим сюда вез? Чтобы ты здесь жопой крутил?"
  Оказалось, что смазливый Санек приглянулся Миконовским самцам, и они положили на него глаз. Отвлекшийся на минуту Серега, нашел своего спутника в компании бронзовотелых, крепких мужичков, которые похотливо гладили Шурика по бедрам. Серый взревновал. Вечер был безвозвратно испорчен.
  Зато у нас все только начиналось. Вырвавшись из ореола обитания голубой братии, мы ломанулись в ближайший бар и хорошенько приняли на грудь. Часа через два, пьяненькие и веселые, мы шли к нашим бунгало. На дороге я увидел двух потрясных блондинок.
  - Hi, girls! How are you going? Where are you from?
  - Hi, boys! We are from Australiya!
  - Oh, create! Do you mind to have a fun and to come to our place?
  
  - Привет, девчонки! Как поживаете? Вы откуда?
  - Привет, мальчики! Мы из Австралии.
  - О, классно! Не хотите повеселиться и пойти с нами?
  - Нет, спасибо. Мы - лесбиянки!
  
  - Вот тебе и чудо-остров! - закричал Макс - Нормальному натуралу и податься некуда.
  - Почему некуда? - воскликнул Сверкаев, потрясая литровой бутылкой виски "Red lable" - А это что? Поехали купаться!
  
  Согласно договору с турагентством, на Миконосе Магда взяла для нас на прокат два джипа Судзуки-Самурай с открытым верхом. Вот на одном из них мы вчетвером и рванули на ночной пляж.
  Приехав на абсолютно пустой берег, первым делом окунулись в волшебные воды ласкового Эгейского моря и принялись было, глотнуть по маленькой, но оказалось, что забыли взять тару. Сверкаев преспокойно запустил руку в ближайший мусорный бак и выудил оттуда пластиковый стаканчик.
  - Куня, петакль! - воскликнул он и ополоснув стакан в море добавил, - Здесь все стерильно!
  Литр уговорили довольно быстро, после чего вконец опьяневший Макс прослезился и блеванул прямо в чистейшие воды.
  - Какая здесь красота! - промолвил он патетически, - Божественно!
  Тут его взгляд упал на две огромные, размером с человеческую голову ракушки, стоявшие на мраморных столбах, вкопанных в песок.
  - Морской сувенир! - обрадовался Макс, и его снова стошнило.
  Мы погрузили диковинные раковины в джип и укатили в бунгало, спать!
  
  Последний день пребывания на Миконосе начался скверно. Чугунная башка раскалывалась, во рту весело плясали и пакостно гадили не то коты, не то черти, было опять жарко и уже хотелось домой. В довершение ко всему я обнаружил, что мой обратный билет на самолет пропал, канул в безвестность! В ответ на это известие Серега угрюмо пробубнил, что рейс наш чартерный, сделать дубликат билета будет довольно сложно, но он попробует. Через пару часов он подошел ко мне и вытирая пот со лба доложил:
  - Ну, слава Богу! Дозвонился до Москвы! Сделают они билет. Надо будет доплатить долларов сто, но это не проблема.
  Тут, за его спиной, словно из тени материализовался ангелоподобный Санек. Он опустил длинные ресницы и пропел:
  - Сережа! Сереж! Ой, ну я прямо не знаю, как тебе сказать!
  - Ну, что еще? - Сергей был явно не в духе.
  - Ну, ты обещай, что не будешь кричать.
  - Да говори уже! Давай, не тяни за яйца!
  - Понимаешь, а у меня тоже обратного билета нет!
  - Как это?
  - Я позавчера пошел купаться, а билет в кармашек на плавках положил, чтобы не украли. Ну вот, вылез я из воды, смотрю, а он весь такой мокрый, противный, Ну, я его и выкинул!
  
  Серега захватил воздух ртом, замахал руками и стал покрываться багровыми пятнами. Наконец, когда легкие наполнились до максимума, он заорал:
  - Ты что, мудак?
  - Ну, я же говорил, что ты будешь кричать!
  - Да, на тебя не кричать, тебя убить надо! Прямо здесь, на месте! А ну-ка, пойдем в бунгало!
  
  Некоторое время из их номера периодически раздавались смачные шлепки. Видимо Шурика били не только по лицу, но и по заду.
  
  В обеденное время мы выехали на джипе в город, чтобы перекусить. Оказалось, что все парковочные места были заняты, и Сверкаев поставил машину на обочину, перед рестораном. Выйдя после вкуснейшего обеда и благостно почесывая живот, он вдруг остолбенел. Машины не было. Место, где полчаса назад был припаркован новенький Судзуки-Самурай, было девственно чисто.
  - Все! - обреченно сказал Николай, - Спиздили!
  Я попытался отрицать очевидное:
  - Да, погоди! Когда? Как? Кто? Может ты не здесь его поставил?
  - Я что, дебил?
  - Да, вроде нет! Но кому он нужен? Здесь же остров! Куда его денешь-то?
  - Кому надо, переправят по морю!
  Тут на горизонте появилась сияющая Магда. Мы по телефону договорились с ней встретиться на этом месте.
  - Привет, мальчики! Как дела?
  - Спасибо. Но у нас проблемы!
  Магда залилась веселым смехом счастливого человека:
  - Нет, нет! Тут не может быть проблем, это мой остров! Тут все мои друзья!
  - Магда, у нас джип угнали!
  Тут Магда осеклась.
  - Как угнали? Когда?
  - Ну, вот только что! Пока мы в ресторане сидели.
  - О, май гот! - взревела она и воздела обе руки к небу, - О, маза фака! Это не просто проблема, это очень большая проблема! По правилам Rent a car клиент должен возместить стоимость автомобиля! А он записан на меня! У вас есть двадцать тысяч долларов? Нет? У меня тоже! Это очень большая проблема!
  Тут к ней подошел какой-то мужичонка и стал что-то бойко тараторить по-гречески. На его словах Магда начала буквально расцветать. Она схватила Сверкаева за грудки и впилась в него мощным засосом.
  - Я вам говорила! Это мой остров! Тут проблем быть не может!
  Оказалось, что Николай припарковал машину в неположенном месте. Джип стоял рядом с автобусной остановкой. Водитель автолайна посигналил, посигналил, да и вызвал полицию. Те, в свою очередь, убедившись, что авто взято на прокат, позвонили в Rent a car, приезжайте мол, забирайте. Ну, а последние, естественно и уволокли нашего Самурая на свою стоянку.
  Узнав про все, про это, Николай тяжко вздохнул и промолвил:
  - Все! Надо отсюда линять!
  
  До отплытия парома в Афины оставалось около часа, и мы неторопливо собирали наши манатки в номере. В дверь постучали, вошла Магда.
  - Давайте, мальчики, поживее! Пока доедем до пристани, пока погрузимся. Лучше иметь запас времени!
  Тут она увидела две диковинные ракушки, прихваченные нами вовремя ночной пьянки на пляже. Глаза ее опять округлились и она заголосила:
  - Признавайтесь, мать вашу! Где вы это взяли?
  - Это - сувениры на память! Море вынесло! - робко прошелестел Макс.
  - Не лги, Максим! Эти ракушки стоят только в одном месте, на лучшем в городе пляже! Им по миллиону лет! И их никто не смеет не то, чтобы взять, а даже потрогать! Любой полицейский, как только увидит у вас эти "сувениры", тут же обязан вас арестовать! И одним штрафом уже не отделаться! Если бы вас поймали с этими раковинами в порту, то немедленно посадили бы в тюрьму!
  
  Благополучно, волею судьбы и гречанки Магды, избежав тюремного заключения за контрабанду национальный ценностей, мы погрузились на паром и отплыли в Афины. Путешествие было монотонным, длительным и муторным. Уже не радовали ни VIP-салон в бизнес-классе, ни лазурные воды, ни стройные попутчицы. У нас кончились деньги. А, следовательно, причин для веселья абсолютно не было.
  
  Прибыв через пять часов в Афины, из огромного брюха парома стали выгружаться пассажиры. Человек двести, а то и больше, разом поперли на выход. У парома открылась корма и сплошной людской поток хлынул на пристань. Жара была ужасной. Люди шли вплотную, плечо к плечу. Каждый тащил какую-нибудь кладь, сумки, баулы, клетки с птицами. Кто-то вел на поводке собак, кто-то катил велосипед. Содом и Гоморра! Никифоров шел из нас первым, и помимо спортивной сумки, тащил еще кофр с камерой. Сзади на него напирал мокрый и злой Максим, который взвалил на плечо здоровенную трубу - футляр для штатива. Наступая Сане на пятки, Макс не выдержал и закричал:
  - Саня! Твою мать! Ну, ты можешь идти быстрее?!
  - Да, не могу я быстрее! Тут передо мной какие-то две старые пизды еле кондыбают!
  На этих словах две тетки, одетые в одинаковые черные монашеские балахоны синхронно повернули головы и сказали на чистом русском языке:
  - Мы, молодые люди, не две, как вы позволили выразиться "старые пизды", а русские славянофилки. Приехали в Афины на праздник Кирилла и Мефодия! И нам может неприятно, что вы тут матюгами кроете!
  Мы встали, как сраженные громом небесным, и лишь Колька Сверкаев радостно воскликнул:
  - Куня, петакль! Извините, мамаши! Мы тут одичали, а теперь вот летим домой!
  
  Мы действительно, слава Богу, возвращались домой, в родную Москву, на любимую Шаболовку. На дворе стоял 1995 год. Навстречу нашему лайнеру "ТРАНСАЭРО", разрезающему белоснежным крылом греческие небеса, неумолимо неслись события, уже описанные ранее в этой книге: 1996 год - начало предвыборной президентской гонки и организация кампании "Голосуй, а то проиграешь!", 1997 год - сокращение объема вещания Детской редакции Российского телевидения, 1998 год - общее собрание всех сотрудников и встреча с новым Председателем ВГТРК Эдуардом Сагаллаевым. Далее, все было чрезвычайно просто и лаконично: в 1999 году нам объявили о прекращении деятельности творческого производственного объединения "РОСТ" и в 2000 году уволили всех сотрудников в связи с сокращением штатов.
  
  Спустя некоторое время Колька Сверкаев стал руководителем местной телестудии подмосковного города Красногорск.
  Макс и Гриша до последнего времени работали в частной конторе и производили военно-патриотические телепрограммы. Сейчас без работы.
  Никифоров Саня устроился режиссером в криминальную программу канала ТВЦ "Петровка-38".
  Валера Щавельев творил на Православном канале, где сейчас - я не знаю.
   Володя Граненко умер в одиночестве от пьянки и тоски.
  Андрей Викторович Мельников пишет на даче детские спектакли и мюзиклы.
  Режиссер Мила Сукач умерла от неизлечимой болезни.
  Куда делся редактор программы "До 16 -ти и старше" Вадим Белков не известно.
  Режиссер Клара Хашмуловна уже лет 15 на пенсии, сидит на даче.
  Главный редактор редакции программ для детей и юношества Борис Георгиевич Сиренов одно время занимался организацией детских телефестивалей, сейчас на пенсии.
  Режиссер Мария Кольцова вращается в телевизионных кругах, на вольных хлебах.
  Марина Бирюкова, по-моему, уехала в Америку.
  Администратор Игорь Беляков работает у Сверкаева на Красногорском телевидении.
  
  
  Ну а я? У меня сейчас все хорошо! Два года я был безработным и перебивался случайными съемками клипов и рекламными роликами. В настоящее время делаю передачи про единоборства на спутниковом телеканале "Боец" и безумно этому рад.
  
  
  
  В 1990 году в рамках программы " До 16-ти и старше" вышел документальный сериал " Робинзоны двадцатого века". В нем рассказывалось о том , как несколько молодых парней со всей нашей страны отправились на дикие, непригодные для жизни, необитаемые острова в Белом море. Они, разбившись на пары, должны были, с реальным риском, не только продержаться на островах без контактов с внешним миром, без пищи и огня, не только выжить, но и построить жилище, обустроить свой остров и очистить его от мусора и прочего хлама . Вместе со всеми участниками Робинзонады все прелести отшельничесва пережил и я, автор этого фильма. Сериал взял Гран при на международном конкурсе молодежных телепрограмм в Италии. Его посмотрело несколько миллионов человек. На его создание было потрачено, где-то около тысячи рублей. В 2006 году на 1-ом канале вышло развлекательное Шоу " Последний герой" участники которого старались выживать в теплых водах тропического моря, на зеленых островах с растущими кокосами и бананами. Различные ужасы в виде крокодилов, змей и тарантулов подклеивались позже, на монтаже. Удовольствие обошлось в сумму под миллион долларов. Это шоу позиционировалось как , первое и единственное в России подобное мероприятие.. О "Робинзонах" не вспомнил никто!
  
  
  Где-то году в 2005 или 2006, создатели суперпопулярной нынче передачи "Камеди Клаб" выложили на пляже из голых людей слово "жопа" и минут двадцать обсасывали это знаменательное событие в эфире. Тогда мне вспомнились слова Эдуарда Сагаллаева, произнесенные дважды, один раз в студенческой аудитории на журфаке, второй - перед коллективом нашей детской редакции. Можно, говорил он, каждый вечер и голую задницу по телевизору показывать, рейтинги будут запредельные. Но это уже не телевидение! Это деградация!
  Рейтинги у "Камеди Клаб" действительно были запредельные! Наступала новая телевизионная эра!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"