Снежинки падали из чернильно-синего котла неба разноцветным конфетти, радужно светились луны фонарей, утрамбованный снег парковой дорожки мажорно поскрипывал при каждом шаг, морозный воздух обжигал горло... Мир был полон запахами, звуками, цветами... Майка вдруг вспомнила, как в весьма юном возрасте она наблюдала за работой студента-художника. Дело было в Эрмитаже. Худенький лохматый юноша сидел в уголке Греческого зала и что-то вдохновенно рисовал гуашью. Майка с детской непосредственностью глянула через его плечо и остолбенела. На картине пламенели краски - охряно-желтая, малиново-красная, васильково-синяя. Она огляделась. Ничего подобного в зале не было! Все убранство было выдержано в спокойных, даже скучнватых тонах. Серый, белый, черный, терракота... На цыпочках Майка отошла от художника, и побежала догонять маму. И уже дома, не в силах смириться с увиденным, спросила: "А почему дяденька так странно рисовал?" Мама, не задумываясь, ответила: "Потому что он так видит". Попугайская картина долго всплывала перед глазами девочки, как символ чего-то загадочного и непостижимого. А потом, лет так через десять...
...Это было ясным зимним утром. Майка, как обычно в выходной, бродила по парку на лыжах. Устала немного, прислонилась к заснеженной сосне, закрыла глаза. Голова кружилась, несмотря на мороз от дерева шел нежный смолистый аромат... Это было чудесно... Майка вздохнула и открыла глаза... И тоскливая однтонная поляна перед ней взорвалась фейерверком цветов. Оказывается, снег был не белым. Он состоял из множества разноцветных снежинок: васильково-синих, маково-алых, лимонно-желтых... Причем в тени васильково-синий переходил в индиго, а лимонный становился охрой... И ствол дерева был не коричневым. По золотистому фону бежали апельсиново-оранжевые ручейки и скрывались в зеленоватых прохладных озерах. И хвоя была не просто зеленой. Каждая иголочка переливалсь от нежно-мятного до сумрачного темно-зеленого. "Как же я раньше этого не видела?" - удивилась Майка. Быстро рванула домой, потом в метро. В Эрмитаж она успела буквально за полчаса до закрытия. Греческий зал сиял многобразием красок...
Не в силах вынести вдруг свалившуюся на нее цветовое пиршество Майка попробовала рисовать. Но родственники и друзья скептически хмыкали, глядя на ее "произведения". Мама утверждала, что в них совершенно отсутствует перспектива, а подружка просто сказала, что "таких цветов не бывает".
Другим следствием нового Майкиного мировосприятия стала ее любовь к импрессионистам. Раньше ее на аркане нельзя было затащить на третий этаж Эрмитажа. Картины Ренуара и Сезанна казались ей ненастоящими, слишком яркими, "кривыми" и вообще неправильными. Теперь Майка могла часами торчать перед любой из этих "неправильных" картин. Все остальное ей казалось скучным и плоским. А стенку над рабочим столом она заклеила репродукциями обожаемого Ван-Гога...
- Пошли домой?
Майка вздрогнула. Она совсем забыла про Женьку, хотя он и шел рядом, и даже нежно держал ее за руку.
- Нет, мне сейчас нужно ехать на занятия. Я в среду пропустила урок английского, договорилась на сегодня. Извини, - соврала Майка и быстро побежала на автобусную остановку.
Женька был первой Майкиной любовью. Они познакомились на кафедре в институте. Он был на пару лет старше, умный, талантливый, яркий. Сначала Майка тайно страдала, краснела, встречаясь с ним в коридоре, мечтала о том, как он пригласит ее куда-нибудь. А он как будто и не замечал первокурсницу. Потом они случайно встретились в автобусе. Он проводил ее до дому. Пригласил в кино. Угостил мороженым. Ассорти с сиропом. И смотрел нежно и насмешливо. Майка дурачилась, прикидывалась то совсем маленькой и бестолковой, то умной и язвительной. Он подхватывал ее игру, становясь то умным дядькой, то растерянным юнцом. Им было хорошо вместе. Майка чувствовала это кожей - по его нежным прикосновениям, по легким электрическим разрядам, которые проскакивали, когда он касался ее запястья кончиками пальцев. Она чувствовала это обонянием. Его запах кружил ей голову, был таким родным... таким "её".
Свадьба была многолюдной и веселой. Они танцевали до упаду, пели песни, играли в фанты... Первый год семейной жизни прошел в волшебном угаре. Молодые все делали вместе: ездили в институт, ходили в столовку на обед, потом гуляли по городу, потом ужинали дома чем бог послал... Майка не сильно любила готовить, поэтому ее коронным блюдом были макароны с сыром. Женька не капризничал. Из рук любимой он готов был принять и яд.
Перед сном супруг шептал ей на ушко нежности...
И мир вокруг Майки светился самыми яркими цветами спектра - аж глаза болели. Кружил голову запахами сирени, черемухи, ночных фиалок, увядших листев, мокрой земли, смолы, костра А как пели соловьи! И ночная перекличка элктричек. И шуршанье шин под окном. И голоса ночных гуляк... Никогда после Майка так остро не воспринимала происходящее вокруг.
Жили они бедно. На стипендии. А так хотелось каких-нибудь излишеств... И чтобы позволить себе что-нибудь этакое (они еще не решили что), молодые решили воспользоваться оказией и поехать на лето в стройотряд. Но перед самым отъездом Майка заболела, и Женька уехал один.
Первый месяц они перезванивались раз в неделю, потом звонки стали реже.
К Женькиному приезду Майка тщательно приготовилась. Сделала прическу, приготовила праздничный обед...
Звонок прозвенел резко и хрипло, как... Как предупреждающий сигнал? Или это ощущение опасности возникло потом? Майка долго вспоминала этот звук.
В радостном возбуждении она открыла дверь... И мир рухнул. Нет, за дверью был все тот же Женька. Его лицо, его старенький свитер и выцветший рюкзак. Но вот взгляд... Это было как крохотный укол. Укус комара. В серых Женькиных глазах была пустота. Вернее, в них не было Майки. Он смотрел на нее, и не видел. Майка коснулась губами его щеки. И тишина. Ни единого, даже самого маленького разряда. И запах... Запах чужого мужчины...
Женька бросил рюкзак на пол, поцеловал Майку... И снова ничего... Потом ушел в ванну.
Они стали жить как прежде: вместе ездили в институт, вместе обедали... Вот только по вечерам Женька занудливо рассуждал, что женщина должна уметь готовить. А ночью поворачивался спиной к Майке и засыпал.
Майка делала вид, что все в порядке. Не устраивала сцен, расспрашивала про жизнь в отряде. И постепенно поняла - ее звали Ира. Ту женщину, из-за которой Женька стал чужим. Сначала это были просто слабые ощущения. Как волны на вечернем озере в хорошую погоду. Вроде и есть, а вроде и нет... Нюансы... Вспышки в глубине Женькиных глаз... Интонации Женькиного голоса. И еще запах... Чужой Женькин запах.
Окончательно Майка все поняла, когда встретила Ириного мужа. Он вроде как "случайно" зашел к ней на кафедру. Поздоровался, о чем-то спросил... Майка не слушала. Она... нюхала. Как охотничья собака она принюхивалась к запаху Егора. Он пах как Женька! Нет, у них были разные дезодоранты, но сквозь шлейф парфюма Майка четко ощущала запах мужчины, который любит другую женщину. И Егор, и ее муж пахли любовью к Ирине. Чувствуя возбуждение охотника, увидевшего добычу, Майка спросила Егора об его жене. И увидела, как вспыхнули его глаза, услышала, как изменился голос. Точь-в точь, как у Женьки!
"Любовь, действительно, материальна", - подумала тогда Майка.
Егор ушел, Майка попыталась вернуться к работе, но никак не могла найти методичку. Маленькая красная книжечка только что лежала на столе, и вот - нет ее. Минут через десять, совсем отчаявшись, Майка собралась уходить и стала собирать вещи. А это что за розовая книжица? Методичка?! Но ведь она была красной?
Майка долго не могла привыкнуть к полинявшему миру. Теряла вещи, злилась. Ссорилась с Женькой, который на скупился на эпитеты. Истеричка, дура и прочие нежные слова...
Они продолжали жить вместе. Майка пыталась, но никак не могла понять, почему вдруг Женька разлюбил ее и полюбил другую. Ира была не сильно умна, даже местами глуповата, истерична, да и красой не блистала... Но в общем, все это было не важно, любят не за что-то... Но как мог Женька забыть, причем так быстро, что любил ее, Майку? Как?! Задавать мужу прямые вопросы она не решалась. По косвенным приметам Майка понимала, что любовь Женьки к Ире осталась чисто платонической. Но это ничего не меняло. Майке проще было бы принять физическую измену, чем то, что произошло.
Прошло несколько долгих лет, прежде чем Майкин мир снова обрел краски. Однажды осенью она шла по парку, и вдруг снова увидела и медово- желтый, и багряно-красный, и шоколадно коричневый, и над всем этим голубое-голубое небо...
И вскоре после этого Майка обнаружила, что Женька что-то там лопочет о любви. И смотрит взглядом побитой собаки. Майка стала принюхиваться. Похоже, правда. Ирой тут и не пахнет. И даже больше - сквозь Женькин парфюм снова пробивался тот знакомый давнишний запах - "ее" запах. Но кроме этого...это было так странно, Майка и не думала, что такое возможно! Основной нотой Женькиного аромата - прямо как в сложных и дорогих французских духах - была нестерпимая вонь предательства.
Муж окружал Майку нежной заботой - совсем как раньше. Дарил подарки, водил в кино и на концерты. Но Майка никак не реагировала. Она ждала. Может быть, даже в глубине души надеялась на чудо. И вот прекрасным зимним вечером, когда с неба сыпалсиь конфети снежинок, Майка вдруг поняла - она не сможет простить, и для нее Женька навсегда будет пахнуть предательством. И пусть лучшая подружка говорит, что у предательства нет запаха, и снежинки все белые - Майка знает, это не так.
И убегая от мужа в темноту вечера, Майка отчетливо и радостно (как раб, вырвавшийся на свободу) понимала - их браку пришел конец. Скорее всего ни Женька, ни родители, ни друзья не поймут причин развода. Эти маленькие нюансы, разве их можно объяснить? Взгляды, запахи, звуки... Иногда не нужно слов, чтобы понять. И есть такие "мелочи", которые невозможно простить.