Коржофф Дмитрий : другие произведения.

Истории бара "Das Boot"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Каждый человек, рано или поздно, бредя по улица своего города, видит яркую, цветную вывеску. И теплый свет под ней. Это бары, в которых, за кружкой темного или светлого ведут бесконечные разговоры люди... Самые разные. Порой глупые, часто смешные. Но все-таки люди. Это сборник новелл, привязаных к одним декорациям. Это бар моей мечты. Это Das Boot.

Это произведение посвящается всем моим двоюродным братьям,
 которые всегда были для меня родными.
Без вас я не был бы тем, кто я есть сейчас.
Спасибо.


Дмитрий Коржов.

Истории бара "Das Boot"

История первая

   Стрелки часов слились воедино. Без семнадцати четыре. Ночь. Ни сегодня, ни вчера. Рубеж. Пограничье. Хоть столб полосатый ставь. С двумя табличками. "Вчера" и "Завтра". А сам столб "Сегодня". Так конечно было не везде. Лишь в отдельно взятой комнате. В отдельно взятом районе. В восприятии отдельно взятого человека. А земной шарик большой... И где-то сейчас рабочий полдень. И люди спешат по своим делам.
   Дэн вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой. Затянулся, выпустил струю ароматного дыма в потолок и крутанулся на своем рабочем кресле. Мир слился в единое, размытое пятно. Карусель для одного человека. Кресло сделало несколько оборотов и остановилось. Теперь Дэн сидел лицом к кровати. На кровати, разметав волосы по подушке, спала Лиза. Во сне её ресницы чуть подрагивали. Она дышала ровно, легко, чуть посапывая. Чем дольше Дэн смотрел на Лизу, тем тяжелее ему казался воздух в комнате. Он оттянул пальцем ворот водолазки, вздохнул. А потом подскочил с кресла, сгреб со стола какую-то мелочь, подхватил со спинки стула куртку и тихонько вышел из комнаты. Прикрыв за собой входную дверь, он спустился в темный подъезд. Там, остановившись на миг, покопался в кармане, словно что-то забыл, но потом махнул рукой и открыл скрипучую дверь. В лицо плеснуло ночной прохладой. Воздух улицы приятно заполнил прокуренные легкие, слегка вскружив голову. Дэн моргнул, отгоняя наваждение. Да, после застенок своей квартиры он ощущал легкость и свежесть. Но это ненадолго.
   Достав из карман мобильный телефон, он покрутил его в руках, задумчиво рассматривая серебристую панельку аппарата, нажал неприметную кнопочку на торце мобильника. Экран погас. Дэн положил в карман отключенный телефон и пошел по аллее усаженной низенькими, аккуратно подстриженными кленами. Он шел туда, где все начиналось. Где он обрел свою жизнь. Раньше он думал, что в переносном, но как оказалось в прямом смысле этого слова.
   В столь поздний час на улицах города не было ни души. Даже хулиганье разбрелось по своим норам. Лишь теплый ветер раскачивал тусклые фонари да в дали, светилось одно окно в высотных новостройках. Может, засиделась шумная компания до утра. А может просто хозяева забыли выключить свет...
   Дэн свернул с аллеи в переулок, где старая брусчатка еще помнила подковы конных упряжек. Так, в другом его конце тускло светила лампа и мерцала вывеска: "Das Boot". Можно было не сомневаться, в этот час заведение еще было открыто. Конечно, большинство посетителей уже разъехались по домам, но кое-кто, особенно те, кто на своих машинах, еще сидят, пуская дым в потолок, выпиваю десятую по счету чашку кофе, охрипнув от разговоров... А ещё Лео, как обычно будит стоять за стойкой, потягивая свой чай из маленькой фарфоровой пиалы, наливая, доливая, обновляя, и слушая бесконечные разговоры. Порой Дэну казалось, что Лео вообще не спит. Хотя может он просто никогда не приходил в тот момент, когда Лео не было на рабочем месте.
   Дэн вошел в бар, спустился по ступенькам, огляделся. За столиками людей не осталось совсем. Зато на дальних диванах сидели две большие компании. Он заметил несколько близких знакомых, но подходить не стал. Лишь приветливо махнул рукой, повесил куртку на гвоздь, устроившись за стойкой. Через три стула от него сидел порядком выпивший Профессор. Он тупо пялился на кружку темного пива, подперев голову рукой. Видно было, что Профессор находится в состоянии не стояния. Зато Лео был как всегда бодр и внимателен.
   - Тебе как обычно? - поинтересовался он.
   - Да... - рассеяно ответил Дэн. - То есть, нет...
   Лео вопросительно поднял бровь.
   - Налей чего покрепче - сформулировал свое желание парень. Пробежав глазами по полкам, он резюмировал - Кальвадос подойдет.
   Лео безропотно налил в маленькую, продолговатую рюмку золотистую жидкость. По округе, заглушая даже запах табака разнесся аромат яблок. Дэн задумчиво покрутил в руках рюмку, глядя куда-то за плечо бармена. А потом выпил жидкость. Вздохнул, но не поморщился, хотя это пойло выбивает из колеи даже самых опытных пропоиц. Достал из пачки сигарету, чиркнул спичкой, затянулся, посмотрел на меланхолично читающего какую-то этикетку Лео.
   - Лео, можно вопрос? - обратился Дэн.
   - Да, - рассеяно ответил мужчина, не отрываясь от чтения.
   - Вообще, не сочти за странность, - Дэн потер указательным пальцем висок, - Ты помнишь тот день, когда я впервые зашел в этот бар...
   Потом рассмеялся как-то нервно:
   - Хотя... Откуда тебе помнить, - смущенно сказал он, - У тебя в день по сотне человек бывает...
   - Я помню, - оборвал его Лео, отложив в сторону этикетку, - Был жаркий летний вечер. Душный, безветренный. Так что мы раскрыли все окна и поставили вентиляторы, потому что кондиционеры помогали плохо. Даже никто не курил тогда, потому что всем было жарко, душно, всем хотелось холодного пива. Вот тогда-то ты и пришел. Ты сел за стойку, заказал себе светлого, фисташек и сидел, потягивал пиво, глазел по сторонам. Потом к тебе подсел Лис. Вы с ним разговорились. Ты доверительно сообщил ему, что ты приехал из провинции жить и работать здесь, что ты молодой писатель, журналист, снимаешь квартиру неподалеку отсюда. Потом вы торжественно напились...
   - Да, - улыбнулся Дэн, - Так все и было. Это были мои первые выходные в этом городе. И я решил тогда найти бар поблизости от дома, где можно промочить горло. Вот и набрел на "Лодку". Повтори...
   Парень кивнул на бутылку кальвадоса. Лео безропотно налил, Дэн выпил, с таким же отстраненным выражением лица. Потом вздохнул и спросил:
   - А как давно ты знаешь Лизу?
   - Ну... дольше тебя, - Лео с любопытством взглянул на собеседника. Всем было известно, что Лиза и Дэн встречаются уже довольно давно. Так что вопрос казался странным. - Она приходила с компанией своих коллег-художников. Довольно часто захаживали. Еще до тебя.
   Дэн задумчиво кивнул. Тем временем Профессор обвел окружающих мутным взглядом, достал из кармана пару смятых купюр, аккуратно положил их на стойку, сполз с табурета и нетвердой походкой, как при семибальном шторме побрел к выходу. Дэн проводил Профессора взглядом, потом повернулся к бармену.
   - Я реален? - внезапно спросил он.
   - В каком смысле, - не столько удивленно, сколько в ожидании уточнений вопроса, осведомился Лео.
   - Ты меня видишь? - дрожащим от волнения голосом спросил Дэн.
   Лео с подозрением покосился на бутылку кальвадоса.
   - Я не сошел с ума, и я не пьян, - грустно сказал Дэн, - Просто... Я тебе сейчас все расскажу.
   Дэн закурил последнюю свою сигарету. Чуть склонив голову на бок, он начал.
   - Мы познакомились с Лизой во время моего второго посещения бара. Я до сих пор помню ту встречу. Её желтый сарафан, чуть выше колена, стройные ноги, легкая походка, непринужденная улыбка. Она прошла мимо меня как ветер проносится в степи. Легкая и неудержимая. В тот же вечер я нашел способ познакомиться с ней. Я вклинился в спор между её товарищами. Спорили о том кто лучше: Модильяни или Пикассо. А она лишь сидела и слушала. Потом разговор художников переместился в туалет, а я остался с ней. Она кокетливо грызла соломинку от коктейля, я глупо улыбался. Я открыл, было, рот, сказать какую-то банальную чушь, а она лишь покачала головой, не желая нарушать образ, в который я вошел. Я выдохнул, поднялся и пересел в бар. Она проследовала за мной через несколько минут.
   - Ты заказал у меня экспрессо, а она "Маргариту", - чуть наморщив лоб, сказал Лео. Дэн рассмеялся.
   - Да, - сказал он, - Мы пили и разговаривали. Обо всем сразу. Говорили взахлеб, не находя в себе сил остановиться. Потом мы встали и пошли бродить по улочкам этого города. Мы все ходили и ходили, наши ноги отмеряли километр за километром. Стояли душные летние ночи. Здесь, в городе не видно звезд, но тогда мне казалось, я мог дотянуться до них рукой. В пяти кварталах от бара, между домов раскинулся небольшой, но уютный скверик. Вход в нем перегорожен старыми, коваными воротами, которые никогда не запираются.
   Лео кивнул, в знак того, что знает это место.
   - Мы любили сидеть в нем по ночам. Мы садились на старое бревно, оставшееся от спиленного много лет назад, то ли граба, то ли ясеня. И сидели там. А утром забирались на старые, обитые покрытым налетом ржавчины листовым железом, что бы увидеть, как над старыми крышами домов на западе встает солнце. Я помню эти дни как сейчас. Я помню запахи, краски, звуки...
   Дэн мечтательно закатил глаза, потом тяжело вздохнул и продолжал.
   - Я предложил ей переселиться ко мне, и она с радостью приняла мое предложение. Она помогла мне устроиться на работу помощником редактора в приличном издательстве. По утрам, уходя, я смотрел на нее, спящую, потом целовал её в висок и тихо прикрывал за собой дверь. Она уходила в студию гораздо позже. Но вечером мы непременно встречались у станции метро недалеко отсюда и шли в бар. Ты, наверное, помнишь, что мы приходили в то время каждый день.
   Лео кивнул, налил себе чай в пиалу, отхлебнул. Клиенты начинали потихоньку расходиться. Скоро надо было закрываться. Дэн почувствовал это и начал говорить быстрее.
   - Мы жили, душа в душу. Не было ни раздоров, ни недопонимания, ни мелких бытовых склок. Лишь иногда, просыпаясь по ночам, я ощущал на себе её взгляд. Слегка недоуменный, немного напуганный. Я списывал это на женскую мнительность и впечатлительность. Но время бежит. А время - самое суровое испытание для любых, даже самых безоблачных отношений. Мы не стали исключением. Порой я стал злиться на неё по мелочам. Например, когда она протирала пыльный монитор компьютера жидкостью для мытья окон. Или когда забывала убрать из прихожей свои картины, и я в темноте спотыкался о них. Ну и она не отставала. Выговаривала мне, что я забыл помыть кеды после прогулки по лужам, требовала, что бы я не курил в комнате, во время работы. Любые, даже самые лучшие отношения губит бытовуха. Я понял это в те дни. В первую годовщину нашей встречи я разругался с ней в пух и прах. Потом неделю не появлялся дома, жил у друзей. Но и это было забыто. Мы снова были вместе. До очередной ссоры. Засим пришел сентябрь. Пелена сплошных дождей заволокла город. Я задумчиво хлюпал по лужам, опять в "Лодку". Внезапно мой взгляд привлекла девушка. Она промокла до нитки. Хлюпала носом. Вид у неё был несчастным. Я подошел и спросил, что с ней случилось. Она сказала, что поссорилась с парнем. У нее был абсолютно пустой взгляд и растерянное лицо. Я привел её сюда, что бы напоить кофе, и, если она захочет, выслушать. Мне, почему-то, стало её безумно жалко. Да, жалость плохое чувство, но я ничего не мог с собой поделать. Мы сидели, пили кофе, она говорила о своих проблемах, я слушал. Внезапно в бар вошла Лиза. Её взгляд остановился на мне, потом стремительно перескочил на неё. Она резко развернулась на каблуках и ушла. Я не успел сказать ей ни слова. Она никогда раньше не ревновала меня к другим девушкам. Но в тот раз её прорвало. Она не появлялась дома неделю. Ни у подруг, ни у родителей её не было. "Перебесится и вернется" - сказал я себе. И попытался уйти с головой в работу. И вот сегодня вечером, когда я пытался закончить работу, которую взял на дом, в прихожей скрипнула дверь. Она вошла в комнату, слега растрепанная, с залегшими под глазами тенями, злая и усталая. Она подошла к кровати, села. Наши взгляды встретились. Это было столкновение двух характеров. Схлестнулись две воли. Победитель получал все. Только я не знал, что у неё в рукаве припрятан козырь... "Ты мой", - тихо прошептала она - "Ты только мой. Ты не можешь быть ничьим другим!" "Это слегка банально", - подумал я. Но она прикрыла глаза рукой и произнесла то, чего я не ожидал: "Тебя никогда не существовало прежде. Я придумал тебя. Ты только мой..." "Что за бред..." - растерянно промолвил я. Она покачала головой: "Не бред. Ты продукт моих желаний, обретший плоть и кровь. Ты то, что небо дало мне в обмен на мои мольбы. Я была одинока. Я всегда была одинока. Поэтому я рисовала портрет человека, который сможет быть со мной. Изо дня в день я представляла того, кто станет моей половинкой. Я представляла ТЕБЯ. Я расколола свою душу пополам, что бы вдохнуть в тебя жизнь. Я заранее нарисовала в своей голове каждый миг нашей встречи. Я знала, где ты будишь снимать квартиру, какие вина будишь любить, как будишь целовать меня в висок по утрам. Я ЗНАЛА!!! Потому что отдала половину СВОЕЙ души. Но я не думала, что эта половина будит столь неведома для меня самой..." И она разрыдалась. Я знал, что она не врет. Я знал это всегда. Я просто никогда не задумывался над этим. Почему мои родители никогда не звонит мне? И почему я никогда им не звоню. Почему все воспоминания до момента моего прибытия в город, словно в тумане. Я никогда не задумывался. Но знал ответ. Потому что я НИКОГДА не рождался. Мне подарила жизнь эта девчонка, которая слишком хорошо умела представлять, и слишком верила в чудо. Я тупо рассматривал свои пальцы. А когда поднял взгляд, Лиза уже спала на кровати. Я хотел ударить её. Но поборол в себе это глупое желание. Я встал и вышел...
   Дэн замолчал. Лео посмотрел на него. Грустно так посмотрел. У парня комок стоял в горле. Он все пытался проглотить его, но выходил плохо. Внезапно Лео открыл свое термос, налил душистую, желтоватую жидкость в кофейную чашечку и протянул её Дэну. Тот благодарно кивнул, отпил глоток терпкого, пахнущего медом и жасмином чая. По горлу растеклась волна тепла. Это был первый и последний раз, когда Лео наливал свой чай кому бы то ни было в баре.
   - Знаешь, - задумчиво произнес бармен, глядя в пол, - Порой мне кажется, что вся наша жизнь это один большой сон, который снится неведомому существу, с очень страной логикой. И когда оно проснется, то настанет конец. Придет Армагеддон. Правда, мы его даже не заметим. А оно, это существо проснется, сладко потянется в постели, да и пойдет умываться.
   Дэн горько усмехнулся. Допил чай одним глоткой.
   - Спасибо, - сказал он, вытирая губы платком.
   - Не за что, - ответил Лео,- Куда ты теперь?
   - В путешествие, - сказал Дэн, - В поисках нового мира, где возможно я обрету жизнь. Только вот в туалет загляну.
   Он бодро спрыгнул с табурета, прошагал к двери с буквою "М" и скрылся за ней. Через пару минут бар покинула последняя компания гуляк. Они шумно распрощались с Лео, оставив щедрые чаевые. Обычно Лео не брал чаевых, ему вполне хватало зарплаты, а все лишние деньги он откладывал на покупку свежих дисков, или на оплату различным группам, выступавшим в баре. Но была неписаная традиция, что последние клиенты, покидающие бар оставляли чаевые, которые порой равнялись сумме заказа. Только их Лео и забирал себе. В туалете раздался тихий хлопок. Лео грустно улыбнулся, взял из бара бутылку "Абсолюта", налил в рюмку, выпил одним махом. А потом пошел в туалет.
   Тело Дэна лежало возле зеркала, в которое он очень долго смотрелся. Абсолютно безмятежный, с раскинутыми руками, в которых был зажат револьвер. Тело казалось эфемерным. Оно словно было соткано из воздуха. В правом виске зияла маленькая, раскрасневшаяся по краям дырка. Лео развернулся к выходу, дабы вызвать скорую. Но у двери внезапно остановился. Он оглянулся назад, но тела уже не было. Лишь на белом кафеле остался лежать черный пистолет. Дэн отправился в свое путешествие...
   Лео поднял с пола пистолет, разрядил барабан, потом вышел в зал, достал из стойки отвертку и спусковой механизм. Сложил пистолет в кулек и, выйдя через черный ход, бросил его в мусорный бак. Потом вернулся в бар. На стойке лежало портмоне, забытое Дэном. Лео осторожно взял бумажник из слегка потертой, светло-коричневой кожи, который был и в тот день, когда Дэн впервые заглянул в бар. В бумажнике лежал десяток крупных купюр, и маленькая бумажечка, сложенная вдвое. Лео развернул её. В ней, заостренным косым почерком было написано:
   "Дорогой Лео.
   Прости, если доставил тебе много хлопот, решив отправиться в путешествие в туалете твоего бара. Но иначе я не мог. Я никогда не рождался по-настоящему. Но хотя бы умру... Спасибо тебе за всё. Я буду помнить тебя.
   Дэн.
   P.S. в бумажнике чаевые. Я ведь последний посетитель, покинувший бар сегодня".
   Лео потер виски, вздохнул, сложил записку и поджег её в пепельнице. Пламя вмиг поглотило клочок бумаги. Портмоне Лео положил в карман своих брюк, потом потушил свет над стойкой, и ушел в подсобное помещение за ключами от входной двери...
  
  

История вторая.

   "Есть такое место во Вселенной, где покой душе твоей обещан..." - неслось из наушников молодого человека, шагавшего по старым улочкам центральной части города. Сюда еще не добрались процессы глобализации. Как и некоторые блага цивилизации. Здесь не ставили пластиковых окно, не монтировали на каждом углу видеокамер. Здесь не проносились дорогие иномарки мимо зеркальных витрин. Здесь застыл кусок прошлого. Нет, конечно, это не были средневековые захолустные пасторали, но время в лабиринтах этих улиц текло иначе, чем в большом городе.
   Молодой человек спешил в одно замечательное место. Буквально в двух кварталах от центральной городской улицы. Но если о нем не знать, то набрести на него можно лишь при большом везении, и по чистой случайности. Если в густых, как местный кофе, сумерках разглядеть подсвеченную лампами, дающими желтый, теплый, почти солнечный свет вывеску, то возникнет странное чувство, что мимо проходить уже и не хочется. На первый взгляд вывеска очень простая. Белые, слегка подсвеченные белым светом в темноте буквы, ни каких вензелей, завитков и прочей мишуры. И название: "Das Boot", что в переводе с немецкого означает "Лодка". И маленькая приписка снизу: "Бар". Под вывеской мы увидим небольшое помещение, с широкими, витринного типа, окнами, завешенными тяжелыми багровыми шторами. Ткань их потемнела от времени, но они всегда были чистыми и аккуратно выглаженными, так что упрекнуть хозяев в неопрятности трудно. Дверь в это заведение была старой, массивной, с потертой тысячами ладоней медной ручкой.
   Именно к этой двери и направлялся молодой человек. Шел он уверенной, легкой походкой, совершенно не обращая внимания на мороз, скользкие тротуары и замерзшие ноги. Отряхнув на пороге от налипшего снега ботинки, молодой человек открыл дверь и прошел внутрь "Лодки". Стоит упомянуть о том, как бар выглядел изнутри. Бар находился на добрые полметра ниже уровня земли, а точнее уровня порога. Поскольку следом за дверью вниз шли три ступеньки, на которых не один десяток новичков отбили свои копчики. Завсегдатаи про эту особенность местной архитектуры знали, и проходили в помещение без акробатических кульбитов. Само помещение уходило на пятнадцать метров вглубь здания. Справа от входа, почти посредине примостилась длинная, борная стойка, черного цвета. Вдоль нее стояли высокие, мягкие табуреты, на которых так приятно выпить кружечку другую прохладного, пенистого пива, пощелкивая солеными фисташками, которые хозяева жарили сами, не доверяя покупным продуктам. На стойку всегда стояло три пепельницы. Массивные, бронзовые громадины, в которых тлели окурки посетителей. Курили в баре много и со вкусом. Курили неплохие, в общем, сигареты. Попадались эксцентричные личности, которые курили трубки. Они доставали свои принадлежности, скатывали плотным шариком табак, разминали его в трубке, потом долго, со вкусом раскуривали и наконец, выпускали целые клубы дыма, словно огнедышащие драконы перед шквалом огня. Но таких было не много.
   Стены зала были обшиты темными деревянными панелями снизу и обиты темно красным бархатом снизу. На них висели репродукции картин Пикассо, Модильяни, Ван Гога и даже Дали. В самом дальнем углу бара располагалась невысокая сцена, на которой порой выступали молодые джаз-банды, барды-самоучки, небольшие ска-группы.
   Было в баре и номинальное деление по интересам. В дальней от входа части бара стояли два десятка небольших, мягких диванов, обитых красным плюшем. Между диванами низенькие столики, на которых всегда громоздились пепельницы, рюмки, бутылки, бокалы, кофейники, чашки и чашечки. Там обычно собирались шумные компании, обсуждали последние новости, делились впечатлениями от прочитанного, увиденного, спорили на разные темы, рассказывали истории, и снова начинали обсуждать прочитанное, услышанное. Обычно разговоры сопровождались распитием напитков, всех степеней крепости, выкуриванием нескольких пачек сигарет...
   Другая часть заведения, та, что ближе к входу была уставлена небольшими столиками, за которыми помещалось не больше трех человек. Здесь обычно уединялись для бесед на личные темы.
   Парень, спустившись по лесенке, стянул с себя теплый пуховик, встряхнул его и повесил на одну из вешалок рядом с входом. Уже собирался сделать шаг к стойке, как вдруг вспомнил о чем-то, вернулся к куртке, пошарил в кармане, извлек оттуда небольшую зажигалку "Zippo", рефлекторно (как это бывает у людей, владеющих подобными зажигалками долгое время) открыл-закрыл крышку, и устроился за стойкой бара. К нему, не спеша, подошел бармен, вяло протирающий стаканы. Бармена звали Лео. Полное имя его было толи Леонард, толи Леопольд. Но все звали его просто Лео. Высокий, крепкого телосложения, мужчина, с мягким, чуть полноватым лицом, карими глазами, в которых вечно плескалась тоска, Лео был неотъемлемой частичкой этого бара. Он не был хозяином этого заведения, как это принято по законам жанра. Он просто любил свою работу. Много лет назад он был преподавателем физики и математики в одном из крупных университетов. Он работал над научной диссертацией, без пяти минут кандидат наук. В двадцать пять ему рукоплескали многие профессора. Но внезапно все пошло не так. Жизнь словно потеряла для Лео краску. Он начал пить. Бросил преподавательскую деятельность, пустился во все тяжкие, и покатился по наклонной. Нет, он не ночевал в подворотнях и не гадил в туалетах питейных заведений. Не позволяла врожденная интеллигентность. Но деградация надвигалась неотвратимо. Всё решил случай. Однажды, утром, которое для Лео начиналось в том момент, когда он просыпался и продолжалось до того момента, пока он не опохмелялся, он как раз сидел в этом самом баре, ожидая заказанного пива. Он впервые забрел сюда. Но его не покидало чувство, что здесь он не в последний раз. Бармен наполнил бокал, протянул его посетителю. Потом посмотрел на часы, кашлянул и спросил "Парень, ты за стойкой вместо меня постоять не можешь? Мне минут на сорок надо отойти. Пожалуйста. Очень тебя прошу", - сказа он. Лео согласился. Бармен спешно вышел за дверь, а Лео стал за стойку. Приходили посетители, которым Лео наливал то кофе из кофейного аппарата, то кружку темного или светлого. А бармена все не было. Внезапно к нему подошел молодой мужчина, в неплохом костюме, с расстегнутым воротом белоснежной рубашки. "А где Себастьян?" - спросил он. Лео непонимающе посмотрел на него. "Бармен где?" - поинтересовался мужчина. "Ааа... - протянул Лео - Вышел. Скоро придет". "Мда? Ну ладно" - протянул посетитель и скрылся в подсобном помещении бара. То был хозяин этого заведения Армстронг. Фамилия это или имя, не знал никто. А Лео продолжал обслуживать посетителей. Через час Армстронг вышел из подсобки, задумчиво почесал подбородок и сказал "Себастьян уволился. Будишь работать барменом?" - фраза прозвучала скорее как констатация факта, чем вопрос. Лео кивнул и налил очередному посетителю полную кружку темного. С тех пор прошло много лет. А Лео все продолжал стоять за стойкой. Трудно было вообразить этот бар без него. За ним не замечали "недоливов", он не курил, пил в основном зеленый чай из маленькой пиалы, доливая горячую, ароматную жидкость из небольшого термоса. Он не вел задушевных разговоров с посетителями. Он вообще был неправильным барменом, этот Лео...
   - Как обычно, Лео, - улыбнулся парень, доставая из кармана пачку "Винстона". Щелкнув зажигалкой, парень затянулся, выпустил дым через ноздри и прислушался. В колонках пел какой-то бард под гитару:
  
   Мы строили замок, а выстроили сортир.
   Ошибка в проекте, но нам, как всегда, видней.
   Пускай эта ночь сошьет мне лиловый мундир.
   Я стану Хранителем Времени Сбора Камней.
  
   Парень улыбнулся, прислушиваясь к звукам песни, и стряхнул пепел. В "Лодке" не играли какие-то конкретные направления. Здесь слушали всё. Джаз, рок, блюз, регги, кантри, ска, классику. Все зависело от настроения бармена, который обычно и ставил музыку.
  
   Хорошие парни, но с ними не по пути.
   Нет смысла идти, если главное - не упасть.
   Я знаю, что я никогда не смогу найти
   Все то, что, наверное, можно легко украсть.
  
   Продолжал петь бард. Лео поставил перед парнем чашечку кофе. Тот сделал маленький глоток ароматной, черной жидкости. На кофе здесь никогда не экономили. Оглядевшись по сторонам, парень начал высматривать знакомых посетителей. Нужно сказать, что контингент в "Das Boot"е подобрался совершенно необычный. Здесь собирались люди в возрасте от девятнадцати до сорока пяти лет. Самых разных профессий, вероисповеданий, вкусов и мировоззрений. Но было в них что-то общее. Все они имели свое собственное мнение, не захламленное средствами массовой информации, не отравленное современной культурой и пропагандой. Среди них встречались одаренные люди. Нет, "Лодка" не была Меккой для поэтов, писателей, художников и прочего неприкасаемого отребья, но люди творческие были здесь не в диковинку. Порой сюда забредали и "кузьмичи", бредущие домой после работы, и зашедшие пропустить кружечку пива. Но долго они здесь не выдерживали. Почему, не понятно...
  
   Но я с малых лет не умею стоять в строю.
   Меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг.
   И мне надоело протягивать вам свою открытую руку,
   Чтоб снова пожать кулак.
  
   Гитарные аккорды лились из колонок. Парень все потягивал кофе из чашки. За спиной сидели люди, общаясь на какие-то высокие темы. Парень прислушался.
   - Андеграунд... Чем он стал для меня? Очередным выпендрёжем перед, закисшими в окружающей серости разлагающегося на составные части общества, людьми окружавшими меня. Или чем-то большим, нежели обычное позёрство. Образом жизни не дающим слиться со стадом тупых придурков проповедующих поп культуру, которая, как известно, может опошлить все. Даже незыблемые моральные ценности. Поп-культура, которая размягчает мозги и превращает нормальных людей в идиотов не способных решать за самих себя, что для них лучше. Мой андеграунд стал моим протестом против этого несовершенного, но все, же прекрасного мира. Андеграунд религия одиночек, ибо у каждого он свой. Каждый из нас становится в некотором роде Творцом и одновременно его (то есть Творца) пророками, и в не котором роде его же паствой. Каждый сам возводит для себя высшие постулаты, формирует незыблемые моральные и материальные ценности, указывает дорогу, по которой следует идти. Андеграунд религия неудачников? Не верьте. Нельзя уйти в Андеграунд, не имея банального серого вещества в своём черепе. Ибо нельзя создать новый мир на осколках старого, не имея фундамента из знаний и обычной логики, умения делать выводы. Невозможно принять чужой андеграунд, ибо для каждого человека он уникален, как и его ДНК. Можно перенять какие-то идеи и подогнать их под своё понимание (читай опошлить) но нельзя содрать всё и взять это за основу.
   - Богема, - улыбнулся Лео своим мыслям.
   - Выпендреж, - хмыкнул парень.
   На город ложилась ночь... В баре все горел свет. Под потолком клубился сизый сигаретный дым. Жизнь текла своим чередом...
  

История третья

  
   "Das Boot" слыл в округе чуть ли не круглосуточным заведением. И хотя кухня в нем ограничивалась лишь легкими закусками, в виде салатов, да пирожных, даже днем здесь можно было встретить здесь людей. Бар открывался в полдень, после того, как тощая, похожая на скелет Мерелин Монро, уборщица размазывала по кафельному полу грязь, а Лео, традиционно с ней поругавшись, заставлял её перемыть все заново. После того, как три шустрые официантки поставили на пол перевернутые стулья. После того, как Лео закатывал за барную стойку новую кегу свежего пива, заправлял аппарат кофейными зернами. После всего этого бар начинал свою работу.
   Небольшие, круглые часы, висевшие прямо над входом в заведение продолжали свой бесконечный бег, отмеряя мгновения. Часы вошли в свои права. Они оглашали помещение своим тиканьем. Им нравилось быть заметными. Им нравилось, что время не только видно, но и слышно. Вечером, когда в колонках будут звучать очередные звуки саксофона, флейт, барабанов, или того, на что у Лео будит настроение, а люди будут заняты своими глупыми разговорами, часы не смогут пока перекричать их. А пока...
   Мужчина, сидевший за столиком, бросил взгляд на циферблат. Циферблат показывал пять минут второго. Сидящий напротив него парень перестал копаться в телефоне, захлопнул его и положил на край стола.
   - Вот скажи мне, - сказал мужчина, - В чем смысл существования человечества?
   Парень, отхлебывая кофе из чашечки, поперхнулся, закашлялся, посмотрел на собеседника слезящимися глазами...
   - Предупреждать надо, - сказал он, вытирая рот салфеткой.
   - И все-таки... - улыбнулся мужчина.
   - Смысл существования... - задумчиво протянул парень, разглядывая подставку для салфеток.
   Молодая, рыжеволосая официантка, в клетчатом передничке, от которого она казалась по-домашнему уютной, принесла заказанные салаты и пиццу. Обычно официантки ходили в форменных черных брючках, белых, накрахмаленных рубашках и жилетках, но сейчас еще не было клиентов, и они позволяли себе не одевать униформу.
   Задумчиво пожевав листик салата, парень ответил:
   - Смысл в Цели, - уверенно сказал он.
   - А что является движущей силой? - не унимался собеседник.
   - Эгоизм - уверенно ответил парень, - Эгоизм всегда был двигателем прогресса. Все достижения, полученные человеком, рано или поздно направлены на получение блага. Для себя. Ну и тщеславие, наверное...
   - А я только что понял, что это смерть.
   Самостоятельно повторил выводы Хайдеггера.
   - С чего это? - удивился парень - Не замечал в тебе склонностей к экзистенциализму. Опять же, что в смерти такого, что может сравниться с эгоизмом?
   - Смерть глобальнее. Смерть это совершенно иной уровень величины. Эгоизм, цель и тщеславие ютятся в ее тени, - глубокомысленно изрек мужчина.
   - Нет. Люди по сути своей бессмертны. Ибо живы в данный момент времени. А большее...- прожевав кусок пиццы, парень продолжил - А больше им, по сути, и не надо. Ибо в момент смерти человек становится антисоциальным. Даже скорее внесоциальным... Прошлое - набор фактов. Будущее всего лишь несостоявшийся мир.
   - Ты не прав, - усмехнулся мужчина - Смертность накладывает свой отпечаток на все.
   Как я набрёл на эту мысль. Сейчас перевожу один текст, там упоминается Стоунхендж. Ты ведь знаешь, что сейчас окончательно подтвердили, что Стоунхендж - это древнее кладбище. И я понял, что с давних пор люди боятся смерти, и поэтому возводят Пирамиды, слагают Стоунхенджи.
   Скучающий Лео, опершись на стойку бара, подперев рукой голову, с рассеянным интересом слушал беседу.
   - Человек и смерть - это как муравей и картина, - добавил мужчина.
   - Пирамиды, камни... Это всё нужно живым. Мертвым лишь покой, - возразил парень.
   - Я и не говорю про мертвых. Мертвые - ничто. Набор разлагающихся молекул. Я говори про роль смерти в восприятии жизни. Эта роль первостепенна.
   - Буду банален, но Смерть это только начало, - сказал парень, - А Жизнь это затяжной прыжок из матки в могилу...
   - Знаешь, я, наверное, материалист. Я не верю в жизнь после жизни. Точнее, я верю, что жизнь после смерти - это то, как ты изменил мир своей жизнью, - он жестом подозвал официантку, заказав еще кофе.
   - Родившись, человек уже обречен на смерть. Только осознание к нему приходит не сразу, - продолжал гнуть свое молодой, дожевывая остатки салата, - А тебе, не все ли равно, что будит после смерти. Мне лично пофигу.
   - Мне тоже. Я сейчас не о посмертии говорю. Исключительно о жизни, - улыбнулся мужчина.
   - Живи здесь и сейчас. И не думай о смерти. Смерть не делает нас сильнее. Смерть ничто, по сравнению с жизнью и она не является двигателем прогресса, - продолжил на волне успеха парень, - Так же как и её осознание...
   - Не, ты не понял, - улыбнулся собеседник, словно пожилой дедушка, объясняющий внуку, что такое хорошо, а что такое плохо, - Я не думаю о смерти и не думаю о том, как ее боюсь. Я думаю о том, что смерть определяет восприятие жизни человечеством с самого момента его появления. Это любопытно с точки зрения понимания людей.
   - Не думаю, что Пушкин, Моцарт и Пикассо творили от страха смерти.
   - Нет. Но они творили под его влиянием, - ухмыльнулся мужчина.
   - Видишь ли, с годами я понял, что не согласен с экзистенциалистами, - задумчиво почесав подбородок, сказал парень, - А знаешь почему? Потому что они малодушничали...
   Повисла тишина. Парень вытряхнул из кармана пиджака сигареты. Закурил. Смотря на него, мужчина достал небольшую трубку, вырезанную из какого-то красноватого дерева, скатал комок табака, размял его пальцами внутри трубки и закурил. Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
   - Понимаешь, белый существует только за счет существования черного. Сравнение не совсем правильное, но примерно суть выражает.
  
   - Хайдеггер не был экзистенциалистом. По крайней мере, в классическом понимания. Вроде бы. Только вдохновителем - сказал мужчина, затягиваясь крепким, душистым табаком.
   - Он был предтечи Сартра и Камю, - почему-то грустно вздохнул парень.
   - Да. Он, по сути, говорил то же самое, но вкладывал совершенно другие акценты...
   - Он был фаталистом.
   - Он был христианином.
   - Христианство ввело смерть в ранг неизбежности, - скрипнул зубами молодой. Они выходили на скользкую тропу теологии, которую он старался обходить в последнее время - Вот во времена христианства смерть действительно оказывала влияние на умы паствы. В Исламе смерть - ворота в мир гедонизма. А в буддизме... В буддизме смерть это даже не начало. Это избавление. Хотя, грехи... Понятие греха и кармы всегда было основополагающим...
   Молодой понял, что его уносит от темы и поспешил замолчать. Затянулся сигаретой. Посмотрел на собеседника, ожидая ответной реплики.
   - Все религии создавались, чтобы избавить людей от страха смерти. Христианство в том числе, - был ответ.
   - Разве это хорошо? - молодой неловко стряхнул пепел прямо на скатерть, - Не избавить от страха, но оправдать смерть как факт.
   - Рай, ад, гурии, колесо сансары, Валгалла, Загробный мир и река Стикс, Аид, Элизиум и так далее.
   Может и да. Сложно сказать, КАКУЮ именно эмоцию вызывает смерть. Но она явно негативная, и одна из самых мощных в сознании человека.
   - То есть все деяния человека - продукт смерти? - начал улавливать то, что хочет донести до него собеседник, молодой.
   - В большой степени. Не полностью, но на всем лежит отпечаток. Кстати, по этому поводу - прочитай "Сирен Титана" Воннегута. Обещаю, жестко пропрет. Ключевое слово жесть. Эта такая жестокая антиутопия, что просто слов нет.
   Молодой улыбнулся.
   - Это - фатализм. Не вижу смысла, что бы жить. Мы же все, рано или поздно умрём, - он понимал, что не прав, но он был провокатором... этот молодой...
   - Да нет же, я не говорю, что надо каждую минуту помнить о смерти. Я просто размышляю о сознании людей. От осознания значения смерти мне не стало меньше нравиться жить. Просто разъяснил для кое-какие вещи.
   - За это я и люблю стоиков. "Дорогу осилит идущий." - рассмеялся молодой.
   - Мои размышления - оттенки камня дороги, - грустно сказал мужчина.
   - А оттенки камней... Смотря, под каким углом падает свет... - неопределенно промычал молодой - Философия экзистенциализма - дико опасная штука в руках дураков.
   - К черту экзистенциалистов! Они из подобных мыслей делали далеко идущие выводы, а я вообще не делаю. Это не столько размышление, сколько наблюдение, понимаешь.
   - Понимаю. Только рассуждения без выводов - пустая трата времени - фыркнул молодой, закуривая новую сигарету.
   - Вот ты видишь рассвет. Рассвет красив. Красота рассвета - это не вывод, сделанный тобой на основе размышления над качеством рассвета, а наблюдение, - такое ощущение, что у собеседника молодого были воистину неограниченные запасы терпения.
   - Я вижу рассвет. Мозг получает информацию. И подсознание делает вывод, что он красив. И ты получаешь эстетическое удовольствие.
   - Вот. Сознательно ты ничего не выводишь.
   - Подсознание всё равно элемент человеческого Я.
   - Ладно... Я читаю про Стоунхендж, и мое подсознание выдает мне мысль о значении смерти. Я получаю эстетическое удовольствие. Что еще?
   - Ничего. Все счастливы. А ты до кучи узнаешь, что всем заправляет смерть! Всё просто супер! - засмеялся молодой.
   - Ну, так это ж правда... - улыбнулся мужчина - На мое отношение к жизни это никак не влияет...
   - А на отношение к смерти? - спросил парень.
   - Тоже никак, просто стал лучше понимать человечество... - вздохнул мужчина, очищая трубку от пепла, и набивая новую порцию табака, - Значит КПД наших размышлений равно нулю. А значит это софизм.
   За своей стойкой рассмеялся Лео. Он смеялся от души, так, как смеются над очень хорошим, не пошлым, остроумным анекдотом. Мужчина, обернулся, и они с Лео встретились взглядами. А потом мужчина, печально улыбнулся и сказал:
   - Нет, неправда. Лучше понимать людей - это разве ноль?
   - Да. Потому что люди разные, - ответил молодой, - И мотивы их не понятны друг другу.
   - Как тебе сказать, - вдруг включился в беседу бармен - Небоскреб сильно отличается от панельной девятиэтажки. И фундамент у них разный. Но и у одного, и у другой есть общее: он из бетона!
   - Разных марок. И один рухнет через десять лет, а другой через сто. Если конечно арабские террористы не протаранят, либо того, либо другого, - в тон ему продолжил молодой.
   - Не придирайся к метафорам. Люди разные только по сравнению с другими людьми. А если сравнить людей с деревьями, то видно, что они на одно лицо, - сказал мужчина.
   - Но мы живём в мире людей, а не в мире Людей-и-Деревьев, - ответил парень.
   - Есть некая база, которая у всех людей более-менее одинаковая, - сказал бармен, задумчиво протирая кружку, - Например, у людей две руки и две ноги. И потому они мыслят как двурукие и двуногие существа. Даже урожденные калеки мыслят как двурукие и двуногие существа, лишенные некоего количества конечностей.
   - Да, но люди её не осознают. И им от этого ни тепло, ни холодно...
   - Ты сам сказал. Подсознание это часть Я, - подловил молодого бармен.
   Парень лишь улыбнулся.
   - Да. Ну и что? - рассмеялся молодой.
   - А значит, мои умозаключение не было бесполезным, потому что помогло лучше понять подсознание равно сознание людей.
   А впрочем, к чему лукавить. Это было размышление ради размышления. Я от него получил удовольствие, как от рассвета. Бесполезно? Возможно, - резюмировал мужчина, вставая, и расплачиваясь по принесенному счету. Тем самым он давал понять, что беседа закончена.
   Двое прошагали к выходу, молодой последний раз бросил взгляд на часы. "Тик-так" ошарашено ответили ему ходики, которые тоже прислушивались к этой беседе. Было десять минут третьего.
   Возле бара остановился грузовичок, из которого пара грузчиков уже выкатывала бочки со свежим пивом.
  

История четвертая

Что я скажу своим богам,
Когда предстану перед ними?
Что знал лишь кличку, но не имя?
Что знал не друга, а врага?
Но случай вставший меж двоими,
Обоих поднял на рога...

О. Ладыженский

  
   Армстронг сидел за стойкой своего бара и потягивал вино из высокого хрустального фужера. Таких не было больше в баре. Лишь один стоял в кабинете Армстронга, и как раз из него он мелкими глотками, смакуя, отпивал густую, терпкую жидкость из лучших виноградников Тулузы.
   Бар наполнялся людьми. Часть столиков уже была занята. А на всех диванах уже сидели компании, или по несколько человек, занявших места для тех, кто подтянется попозже, заранее. Лео как обычно крутился, словно белка в колесе. "А он ведь за последние пять лет ни разу не был в отпуске," - промелькнула мысль в голове Армстронга. "Впрочем, старина, ты тоже не был," - промелькнула следом за ней вторая. В бар зашел Лис. Один из первых завсегдатаев этого места. Он скинул легкую ветровку на вешалку, начал пробираться к барной стойке, здороваясь то с одним столиком, то с другим. Его здесь знали все. Подойдя к бару, он поздоровался с Лео, с Армстронгом, присел, заказал "как обычно". Следом, встав из какой-то компании, подошел Эдгар... Эдо, как его звали здесь. В прошлом успешный бизнесмен, которому в один прекрасный день все надоело и он вернулся на родину. Из туалета вышел Профессор, который на самом деле не был профессором, а был обычным вечным аббитурентом. Он поступал в какой-то приглянувшийся ему ВУЗ. Сам. Без копейки. Без знакомств. Тщательно готовясь к экзаменам. Учился там не больше семестра. А потом ему надоедало, и он забирал документы. Так продолжалось много лет подряд. Подходили все новые и новые лица.
   Как обычно начался разговор. Сначала о новостях в мире. Потом о новостях в городе. Постепенно, неведомыми тайными путями разговор перетек в тему, довольно странную. Спорили о рыцарских романах. И о том, стоит ли их воспринимать как памятники литературы.
   - Да все они однотипны, и, я думаю, стереотипны, - вещал Эдгар.
   - Но, тем не менее, я думаю, доля истины есть в них, - сказал Лис, потягивая апельсиновый сок из высокого стакана.
   - Насчет стереотипности, я думаю, выводы преждевременны, - сказал профессор.
   - Ну, сами посудите, романы только о благородстве и доблести рыцарей, - сказал Эдгар.
   - Тогда сии опусы были в ходу, - задумчиво промолвил Профессор
   - А истории любви, в которых рыцари бьются на дуэлях мне вообще кажутся абсурдом.
   - Знаете, - внезапно, даже для самого себя, сказал Армстронг, - Я тут однажды прочитал одну легенд... Очень очень старую. Не легенду, а сказку.
   Спорщики вопросительно посмотрели на него. Армстронг кашлянул в кулак и начал.
  
   - Старый, раскидисты дуб помнил многое. Еще бы. Сотни лет. Сотни лиц. В его тени спали уставшие путники, его густая крона скрывала загулявшихся влюбленных от дождя, в его листьях гулял ветер перемен и моровое поветрие. По ветвям его лазило невесть сколько поколений ребятни. Дуб был мудр и стар. Дуб был всего лишь безмолвным зрителем. Ровесником столетий. Он стоял посреди низенькой рощи. Заросли бересклета обступали дуб, словно море. И в море высилась древняя скала. Дуб - свидетель. Дуб - секундант. Сегодня дуб был зрителем новой сцены.
   В тени древнего исполина скрывалась от палящих лучей полуденного солнца прекрасная дама. Густые кудри, цвета оливкового масла, тяжелыми волнами выбились из-под причудливого головного убора из разноцветных перьев иноземной птицы, переплетенные умелыми мастерами в замысловатый узор. Волосы золотой каймой обрамляли чудесное лицо, с глубокими, словно озера, голубыми точно весеннее небо после грозы, глазами. Молодая, упругая кожа была цвета слоновой кости. От нее исходил легкий запах лаванды и персика. Ухоженные руки, сложенные перед собой, говорили о том, что это не простая девушка, что ей не ведомы грубые работы. Белый корсет стягивал её упругую, высокую грудь и гибкий стан, отчего девушка казалась лебедем. Пышные криналины дополняли картину ангела. Ангела смерти. С холодными глазами...
   Ибо напротив нее стояли двое.
   Они всегда были вместе. Сколько помнили себя. Когда их отцы ездили на охоту, гончие, захлебываясь собственным лаем, рвались по полям, нагоняя оленя, а в их глазах плескался восторг от увиденного, когда впервые им дали в руки мечи, которые они не раз скрестили на ристалищах, не ради соперничества, а по велению мужества и уважения к сопернику, когда давали клятву вассальской верности господину, стоя на одном колене, под развивающимися на ветру штандартами, целуя багровый стяг сюзерена, когда конный строй, в сияющих латах, неумолимо, точно лавина несся на фалангу противника, ощетинившуюся копьями, они скакали плечом к плечу. В их жизни были веселые пиры, в которых кричали они друг другу здравица, поднимая тяжелые кубки. В их жизнях были тихие прогулки по скверам и паркам, в которых они спорили о Боге, об Императоре, о государстве и жизни. А еще в их жизни были женщины. Самые разные женщины. От простых фавориток, до дам сердца.
   И была в их жизни Женщина... Она была всеми сразу. Она была как Грааль. Ей хотели обладать все. И эти двое не были исключением. Каждый из них по очереди подходил к ней, с просьбой стать только его Дамой Сердца. И ни одному, ни второму она не сказала "да". Но и не сказала "нет". Тогда они подошли вместе. И она лишь сказала "посмотрим". И они приняли эту фразу как команду к действию. Они никогда не думали, что найдется в мире вещь, которая могла бы развести их по разные стороны баррикад. Им нечего было делить под этим небом. Кроме Неё... Жребий был брошен. Злодейка-Судьба показала свой кривой оскал. Для них двоих не было места на этой земле. Они знали это. С самого начала. Только бой мог разрешить их спор. Бой до конца.
   Верные боевые кони плясали под седоками. Гнедой "Вихрь" возбужденно грыз удила. Вороной "Шторм" нервно прядал ушами. На гравировке, начищенных до зеркального блеска, доспехов играли солнечные лучи. В ножнах покоились булатными мечи, выкованные под далеким солнцем иных земель, где рыцари исходили не одну дорогу, истоптали не одну пару сапог, забрали не одну жизнь. И вот теперь один должен был забрать жизнь второго. Они повернули голову к Женщине своей мечты. Та стояла в тени дуба, бросая томные взгляды то на одного, то на другого. Они смотрели на неё с последним вопросом в глазах: "Ты выбрала?" Но её глаза оставались без ответа. Лишь томная нега... Лишь легкое любопытство. Один из рыцарей нервно сглотнул. Второй моргнул, точно соринка в глаз попала. Тихий шелест бересклета над ручьем неподалеку... Высокое небо плыло над головой... Там в вышине царили Покой и Свобода. Воздух вспорол клекот орла, простершего над миром крыло. Пора...
   С глухим стуком, словно крышка гроба, захлопнулось забрало одного рыцаря. С резким лязгом, точно свист косы Смерти, забрало второго. Они сомкнули руки, облаченные в латаные перчатки, на эфесах своих мечей. Шпоры вонзились в бока гордых скакунов, и те рванули вперед. Взвыл рассекаемый воздух. Они неслись друг на друга во весь опор. И стук копыт, словно удары сердца отмеряли последние мгновения жизни...
   Они неслись навстречу своей Судьбе...
   Вперед...
   Рассекая воздух...
   Глаза, спрятанные за забралами шлемов, внезапно встретились. Взгляды двух Мужчин. Взгляды тех, кто не привык проигрывать. Они смотрели друг на друга и не видели друг в друге врага. Смысл жизни, как и сама жизнь, затухал в их сознании. Они не могли остановить этот момент, но они могли изменить его ход. Они смотрели друг другу в глаза, и каждый видел в глазах противника свое отражение. Как в зеркале. Они знали, что надо делать. У них был лишь один шанс.
   Они осадили своих, набравших ход жеребцов, на полпути к месту, где должны были со звоном сойтись их клинки. Мановением руки они повернули своих скакунов навстречу прекрасной Даме.
   Девушка подалась навстречу рыцарям, приветствуя их. "Они скачут просить моего благословения," - думала Дама, и простерла руки навстречу всадникам. Снисходительная улыбка озарила её лицо. Всадники неслись галопом навстречу Девушке. Она ни на секунду не сомневалась, что они осадят своих коней в шаге от Неё.
   Пять шагов и стук сердец.
   Три шага и шорох клинков покидающих ножны.
   Шаг и свист воздуха под лезвиями...
   Они проскакали по инерции еще пару метров.
   Глова прекрасной дамы скатилась вниз, к ручью.
   В глазах её застыла лишь тень непонимания. Что-то пошло не так, как всегда...
   Рыцари обтерли багровые капли с мечей своих и вложили их в ножны...
   Они не смотрели назад. Позади было прошлое. Они бросили последний взгляд друг на друга. Они сделали все так, как должно было быть. Один лишь улыбнулся краешками губ. Второй едва заметно кивнул. И они направили своих коней в разные стороны света. Один поскакал на север. Другой на юг. Они разошлись на этом месте. Что бы никогда более не увидеться...
   А старый дуб остался слушать шелест трав, да журчанье листвы. Старый дуб ждал новых героев...
  
   В баре повисла тишина. Будто кто-то накрыл бар ватным покрывалом. Приятная тишина... Добрая. Все смотрели на Армстронга, а он лишь задумчиво разглядывал края своего бокала.
   - Мда, - только и выдавил Профессор.
   Лис посмотрел на часы.
   -Господа, проа и нам разъезжаться, кому на север, а кому на юг, - вздохнул он.
   -Час уже поздний.
   Некоторые посетители уже возвращались к своим разговорам. Лишь Профессор, Лис и Эдгар, расплатившись, оделись и вышли по одному из бара.
   Лео посмотрел на Армстронга и улыбнулся. Армстронг лишь кивнул ему в ответ.
  

История пятая

  
   - Ты снова в "Лодке", брат? - сквозь шуршание телефонных помех слышу я голос в трубке.
   - Снова, - улыбаюсь я, - Заметно?
   - Заметно, - шуршит голос, - Кто-то там отчаянно пытается скопировать Чарли Паркера.
   Я смеюсь, невольно оборачиваясь к низенькой сцене, где молодой, небритый саксофонист старательно раздувает щеки, и приятная мелодия заполняет зал. "И впрямь, не Чарли Паркер," - думаю я, но исполнение мне нравится. Старая мелодия для саксофона наводит на мыли о Нью-Йорке или Чикаго, тридцатых годов. Только вот публика одета не в твидовые пиджаки, и волосы мужчин не зачесаны на затылок.
   - Ну ладно, удачного творчества, брат, - шуршит голос.
   - Спасибо. А ты подъедешь? - спрашиваю я, отпивая кофе из чашки, стоящей передо мной.
   - Нет, у меня самолет через час. В столице дела.
   - Жаль, - вздыхаю я, хотя на самом деле я даже рад. Мне не хочется видеть этим вечером никого, - Тогда, до встречи.
   - До встречи, - короткие гудки и линия разъединяется.
   Я кладу телефон на стол, тупо смотрю в экран ноутбука, пытаясь сообразить, на чем я остановился. Но перед глазами лишь россыпь букв и знаков, и я, вытряхнув из пачки сигарету, подкуриваю её спички и зову официанта.
   - Бакарди с колой, - говорю я, парень кивает, делает пометку в блокноте и уходит.
   Я выпускаю струйку дыма в потолок, стряхиваю пепел и, сохранив документ, выключаю ноутбук. С рабочего стола исчезают все иконки, потом экран темнеет. Официант ставит передо мной бокал с напитком. Я закрываю крышку ноутбука, откидываюсь на спинку стула, отдавая себя во власть музыки, растворяясь в бархатных звуках саксофона. Бокал приятно холодит ладонь. Достаточно терзать клавиши на сегодня.
   Быстрые пальцы порхают по блестящему телу саксофона, чуть прикрыв глаза, парень старательно выводит незамысловатую, но очень приятную мелодию. Вечер обещает быть приятным...
  
   Но так было не всегда. Скажу честно, до тех пор, пока я не приехал сюда, я и мечтать не мог о таких вечерах. Бремя славы не всегда дается просто. Рано или поздно придет момент, когда оно сломает тебя. Или ты пересилишь его. Это уж как повезет. Возможно, мне и повезло. Пока что трудно делать выводы. По крайней мере, я рад, что здесь ко мне не подходят малолетние вертихвостки с писками и визгами, не просят, что бы я подписал им какую-нибудь салфетку. Здесь я могу спокойно смотреть в монитор своего ноутбука, порождая очередного беллетристского монстра, которого примут в свое теплое, скользкое лоно отряды маркетологов, дабы возвести меня на вершины славы. Здесь я могу сидеть на гранитных парапетах, в которые закованы берега реки, словно удар плети рассекающей город пополам. Сидеть, по-турецки сложа ноги, курить, разъедая легкие дымом, а в ушах будут торчать наушники. А в плеере будут играть любимые мелодии. Я могу часами смотреть на то, как темные, хромированные волны лижут скользкий, замшелый камень. Если обернуться, то там, за спиной идут люди. Спешат на работу. По делам. Просто домой. Они спешат, а я сижу, ощущая, как бытовуха теряет власть надо мной. В эти моменты я ощущаю себя по настоящему свободным. А когда ветер с реки становится невыносимо холодным, пронизывая мое драповое полупальто, добирается до тела, я встаю и иду сюда, в небольшое помещение, над которым всегда горит вывеска "Das Boot". Я сажусь за третий столик справа, над которым весит репродукция какого-то абстракциониста (а может быть и не репродукция, а вполне себе оригинал), заказываю бессчетное количество чашек, должен признать, очень хорошего кофе, и пишу, пишу, пишу... До тех пор, пока в глазах не начинает рябить от букв, а пальцы отчаянно мажут по клавишам.
  
   Сюда приходят самые разные люди. Всех возрастов. Всех социальных слоев. Связывает их только одно: они идут сюда, что бы жить. Я наблюдал за многими посетителями. Некоторые, выпив за вечер лишь кружку пива, или чашку кофе, веселились, однако так, как не снилось бы шумной компании, с ящиком горячительных напитков. Они все друг друга знают. А кто не знает, те мигом знакомятся. Здесь все свои. Микрокосмос. Социум в чашке Петри, выращенный на плодородном агаре этого места. Даже я успел обзавестись тут несколькими знакомыми. Всегда серьезный бармен Лео - царь и бог этого места. Авторитет его непререкаем. Он знает всех. Все знают его. Как театр начинается с вешалки, так бар начинается с бармена. И как супермаркет кончается кассой, так же и "Лодка" кончалась Лео. За стойкой перед Лео сидел Профессор - мужчина, совершенно неопределенного возраста, который часто напивался в этом заведении, а выпивши, ударялся в рассуждения на самые абстрактные темы - влияние Дани на кинематограф, личность Ленина в мировой истории, Мерелин Монро как символ 60-х. Он не любил говорить в холостую, ему отчаянно нужны были свободные уши. И поэтому он грузил своими измышлениями всех окружающих. Ко мне он подсел во время моего третьего визита в бар, считая, что если я тут уже третий раз, то уже свой парень. Минут сорок он рассказывал о том, что спартанцы первыми внедряли методы евгеники в развитие социума. Доказывал горячо, приводя факты, абсолютно не интересуясь моим мнением. Он не был депрессивным бытовым алкоголиком. Его болтовню было приятно слушать. Теперь, каждый раз приходя сюда, я кивком здоровался с ним. Так я постепенно освоился в этом месте. Возможно, тут бы родился мой второй роман, на форзаце которого я написал бы благодарность этому уютному месту...
  
   - Привет, - к моему столу подошла девушка. На вид ей было двадцать шесть, может двадцать восемь лет. Довольна симпатичная, заостренные, хищные черты лица смягчали тонкие, почти невесомые очки, в бежевом жакете поверх темно-коричневого платья. Я часто видел её в баре. Она приходила в компании, и одна, пила минералку, но очень много курила. Она сняла очки, очень внимательно посмотрела на меня.
   - Добрый вечер, - приветливо улыбнулся я, разглядывая её в ответ.
   - Вы - Макс Нивал? - не столько вопросительно, сколько утвердительно промолвила она.
   Я печально вздохнул. "Очередная поклонница, " - думал я в тот момент, готовясь давать автограф.
   - Да, это я, - томно прикрыв глаза, ответил я.
   Женщина хмыкнула, склонив голову чуть на бок.
   - Больше не пишите книг, - внезапно промолвила она, - Вообще больше не пишите. Вам это не идет... При всем уважении...
   Она слегка кивнула, развернулась на каблуках и пошла прочь. А я так и остался сидеть за столом, шокированный и не понимающий.
  
   В наше время бестселлеры не пишут, их назначают. Стивен Кинг был прав. И я сошелся с ним во мнении, когда увидел свою книгу на полке огромного книжного универмага. Даже не книгу. Первым был огромный постер с моей фотографией. И подпись: "Ультрафиолетовый мир - мир сквозь призму кайфа". Сын интеллигентных родителей (мама главный редактор одной из крупных газет, отец декан на кафедре политологии) меня всегда тянуло в дебри человеческих пороков. Я не выкалывал котятам глаз, не насиловал своих одноклассниц и не дышал клеем. Для этого я был слишком хорошо воспитан. Но природу пороков я хотел понять всегда. Свои многолетние измышления я излагал на бумаге на протяжении многих лет. Остальное дорисовывало мое воображение. Моя выпускная работа по журналистике была успешно забыта, зато родился вот "Ультрафиолетовый мир"... Я написал свой первый роман в духе лучших фекалистов нашей эпохи. Все было на месте - кокаин, клубы, красивые женщины, дорогие машины, кидалово, драмы. Все в духе беспощадного реализма, к которому неприятно прикасаться даже в резиновых перчатках. Однако люди читают. Что заставляет их наполнять свою, и без того мерзкую, жизнь такими вот "бестселлерами" мне было непонятно. Однако я написал. И нашел людей (хороших знакомых матери), которые сделали из двадцатидвухлетнего лоботряса, прямого кандидата в яппи, писателя нового поколения, человека, прошедшего через многое. Нашлось и несколько критиков, которые, за небольшие "презенты", написали хвалебные отзывы. Хватало, конечно, и тех, кто мои книги всячески поносил, обвиняя меня во всех тяжких, но на них я внимания не обращал, продавался мой роман хорошо, а остальное меня заботило мало. Так я стал писателем. Не от большого ума, не по желанию. Повинуясь минутному порыву души, а потом следуя обстоятельствам. Слава пришла довольно быстро. Гонорары я начал спускать в клубах, и скажу честно, мне это понравилось, если учесть, что большую часть ситуаций из своего романа я выдумал, а ощущения героев черпал из фильмов и книг про наркоманов, то знакомство с предметом моих измышлений было довольно любопытным. Тогда-то я и понял, что в прошлой жизни я, очевидно, был законченным торчком, ибо то, что я представлял в своем воображении, часто соответствовало реальности. Я оброс знакомствами, как еж иголками. Только вот иголки были острием в тело. Благодаря грамотной маркетинговой политике, пиару, многочисленным фото в книжных магазинах и интервью на радио, я стал довольно известным среди любителей мейнстрима. Часто, сидя в модных кафе, ко мне подходили молодые люди, жали руку, брали автографы. По ночам я проводил время со своими дружками... Люди, с которыми ты всю ночь обнимался и клялся в вечной дружбе под феном или после литра виски, на утро казались твоими злейшими врагами, и не хотелось смотреть им в глаза, сам факт их существования жутко раздражал меня. Я медленно, но верно становился одним из героев собственного романа. И, возможно, стал бы, если бы мой издатель, по совместительству мой же литературный агент, однажды утром не позвонил мне, вызвав в свой офис. Страдая жутким похмельем, я выкурил последнюю заначку сканка, побрился, и поехал на встречу. Издатель поведал мне, что роман имел успех, и для закрепления достигнутого мне надо написать что-нибудь еще. Будучи в благодушном настрое я не глядя, подмахнул контракт, приехал домой и сел за компьютер, дабы, как мне тогда казалось, "творить историю". Меня хватило на пару абзацев. После чего работа встала. Я решил развеяться и ушел в трехдневный запой. Так прошло полтора месяца. По одному и тому же сценарию. Я садился, писал пару строк, потом бросал все, напивался. Протрезвев, садился снова. Порочный круг мог длиться вечно... После многочисленного повторения одного действия возникает инерция. Читай - "бытовой алкоголизм". Мама, видя, что сын спивается, поняла, что надо предпринять что-то, и приняла очень мудрое решение, отправить сына подальше от его компании. Я покидал столицу промозглым осенним днем, с одним рюкзаком, в котором лежал все необходимое для жизни - пара сменного белья, ноутбук, несколько книг и десяток хороших компактов. Меня приютил мой брат, работавший в то время в крупной фирме. Его целыми днями не было дома. А я целыми днями сидел и писал. Не столько от новых ощущений и смены места, сколько от скуки. Так прошел месяц...
  
   Я сидел, смотрел вслед уходящей девушке, ничего не понимая. Она выбила меня из колеи. Допив свой ром, я расплатился, затолкал свой ноутбук в рюкзак, натянул пальто, направляясь к выходу. Проходя мимо столика, за которым сидели двое мужчин, один (высокий брюнет, с легкой щетиной, и усталыми, слегка покрасневшими глазами) прихватил полу моего пальто рукой. Я удивленно посмотрел на него и вытащил из ушей наушники. Очевидно, этого жеста с моей стороны он как раз и ожидал.
   - Если бы тебя было двое, кто бы победил? - спросил он, глядя мне прямо в глаза.
   - Эдгар, не уходи от темы, - пытался было вернуть его внимание собеседник.
   Но Эдгар смотрел на меня, ожидая ответа. Ему нельзя было соврать. Ему нельзя было не ответить. Этот ответ был важен для меня самого...
   - Не имеет значения, - сказал я, - Главное, что бы один точно победил.
   Эдгар рассмеялся, хриплым, лающим смехом, а я, надев наушники, вышел на улицу.
  
   Несколько дней я не появлялся в баре. Пару раз проходил мимо, но заставить себя зайти так и не смог. Бродил по городу, сидел в скверах, на набережной, хотя и было холодно. Подсознательно боялся, что открою дверь, а меня - горе писателя - закидают помидорами. Глупо? Возможно, но что я мог с собой поделать? Я понимал, что совершенно не вписываюсь в разношерстную атмосферу этого бара. Я никогда не стану здесь своим. Не потому что я так плох или они так хороши. Просто мы не поймем друг друга. Однако долго это продолжаться не могло. Я зашел в бар, сел на свое любимое место (черт, я уже и любимым местом тут успел обзавестись), достал ноутбук и продолжил писать.
   Она подошла ко мне в начале десятого. На ней был черный джемпер и светлые джинсы, заправленные в высокие бадфорды. Я хмуро посмотрел на женщину, одним махом допив свой кофе.
   - Два кофе, пожалуйста, - сказала она официанту, повернулась ко мне, примирительно улыбаясь.
   Я посмотрел на неё с любопытством. Она решила унижать меня с комфортом? Я улыбнулся своим мыслям. Она восприняла это, как добрый знак, и заговорила:
   - Простите за мою грубость в прошлый раз. У меня выдался трудный день.
   - А когда у вас трудный день вы всегда делаете такие заявления? - ядовито спросил я. Она смущенно заморгала, и я не стал развивать свой сарказм. Женщина и правда раскаивалась в своем поступке.
   - Меня зовут Агата, - представилась она.
   - Очень приятно, а меня вы и так знаете.
   - Знаю, кивнула она. Вы разрешите прочитать то, что вы печатали здесь и сейчас, - спросила она. Я сделал приглашающий жест в сторону своего ноутбука. Она повернула экран к себе и начала читать.
   "Нос Эллен защекотал холодок. Она слегка поморщилась, кончиком указательного пальца вытирая верхнюю губу. Роб тем временем вытащил из шкафчика бутылку скотча, плеснул в не мытые стаканы себе и ей. Они молча выпили. Их взгляды пересеклись, в глазах Роба горел огонь, а глазах Эллен блестел лед. Роб встал, обошел Эллен и обнял её со спины. Его рука медленно спускалась все ниже и ниже, по плоскому, упругому животу девушки. Он уже теребил пуговицу её джинсов, шепча ей на ухо: "Элли, я хочу от тебя детей!"
   Эллен капризно надула губки и сказала:
   - А я хочу покурить еще сканка, а потом делай со мной что хочешь,"
   - Это ваш новый роман? - спросила женщина. Я кивнул. Тем временем принесли наш кофе.
   - А вы никогда не пробовали писать что-нибудь не о наркотиках? - спросила Агата. Я задумался. Да, учась на журналиста, мне доводилось писать самые разные статьи, однако все они были о политике, культуре, обществе.
   - Нет, - наконец ответил я, - Художественного - ничего.
   - Жаль, у вас очень богатый язык, - вздохнула она, - Вот только темы...
   - А что темы? - улыбнулся я.
   - Зачем вам все эти наркотики, проститутки, убийцы... Ведь этого и так полно вокруг нас.
   - Вот поэтому я о них и пишу. Что бы люди знали.
   - Люди и так знают. Ну, будь я преподавателем на кафедре классической литературы, я бы, пожалуй, на вас и внимания не обратила. Просто в тот день один из моих студентов оставил в аудитории вашу книгу. А на форзаце была ваша фотография. Сколько вам лет?
   - Двадцать три, а вам? - откровенно хамил я. Но она мой вопрос проигнорировала.
   - Вы еще так молод, зачем вам это? Зачем вы возводите наркотики в ранг культа. Вы пишите о них так, будто это правильно, будто это хорошо. Вас читают люди. Наши с вами дети, которые через пятьдесят лет будут сидеть рядом с нашими койками, и смотреть на кривую кардиограмм, гадая, жить нам или не жить. Вы хороший человек. Я вижу это в ваших глазах. Но каждому воздастся по делам его. Помните это.
   С этими словами она встала и пошла к своей компании. А я, расплатившись за кофе, закрыл свой ноутбук, и направился к выходу. Здесь мне определенно делать нечего. Эдгар сидел на самом краю барной стойки.
   - Никто не победит. Ибо победитель будить не тобой, а кем-то другим, - сказал он мне, когда я поравнялся с ним. Я посмотрел в его усталые глаза, улыбнулся и уверенной походкой пошел к двери. Я никогда не стану здесь своим...
   До рейса в столицу оставалось еще три часа. Успею...
  

История шестая

У каждой истории есть начало...

   В "Лодке" сегодня играли модные ди-джеи. Меня поражала универсальность этого бара, который раз в месяц становился ночным клубом, джазовым баром, рок-сценой. Всем и сразу. И неизменно собирал публику. Вот и сегодня народ отрывался, с восьми вечера до восьми утра...
   Музыка с танцпола рвала остатки нервов. Глушила все мысли. У каждого есть свой лимит. И когда он его исчерпает, пора остановиться. Я его исчерпал. И это почувствовал не мой мозг, но мой инстинкт самосохранения. В небольшом подвальном помещении, под бешенные ритмы хардкора танцевало три десятка парней и девушек. Отдавая себя самозабвенно этой ночи. Вкладывает в нее все, что имели за душой, дабы утром ощутить дикую пустоту. Страх тишины. Никто о нем не говорит, но все его страшатся. Когда музыка затихает в мозг ударяет звенящая тишина. И это больнее, чем тысячи килотонн звука льющихся из десятка колонок. Это невыносимо. И поэтому все стараются получить от ночи все, что бы провалиться в беспамятство. До утра...
   Нетрезвой походкой я прошел от танцпола, мимо чил-аута в бар. У барной стойки никого не было. Ни единой души. Лишь скучающий Лео, цедящий чай. Он уже выпил пару чашек. И выпьет еще неизвестно сколько. Всем, кто живет ночью, нужна подпитка. Любая. Даже такая слабая, как зеленый чай. Я пододвинул высокий стул, сел за стойку.
   - Мартини есть? - спросил я
   Бармен оглянулся к шкафу с напитками:
   - Какое?
   - Россо, - бармен кивнул, снял со средней полки, подсвеченной красными лампочками бутылку с красной жидкостью. Ловким движением скрутил крышку, снял нависавший над ним коктейльный бокал, ловко насадил на горлышко бутылки дозатор, плеснул красной, прозрачной жидкости в него, протянул мне. Я вытащил из кармана последнюю купюру, положил на стойку.
   Домой я иду пешком. Как бы пугающе это не звучало. Пододвинув бокал к себе я сделал глоток сладкой, слегка горьковатой жидкости. Почему именно мартини? А что б выглядело эстетично. Водка - напиток дебоширов и философов. Пиво - маргинально. Шампанское - пафосное. Коктейли - вычурно. А мартини... Просто вкусная штука. Я вытряхнул из пачки предпоследнюю сигарету. Щелкнул зажигалкой. Прикурил. Затяжка. Белы струйки дыма уходят в потолок. А я ухожу в свои мысли. Мысли просто так. Мысли без смысловой нагрузки. Набор образов без связи.
   За спиной мелькает тень. К стойке подходит девушка. Девочка. Лет шестнадцать на вид. Может даже меньше. Как ее пропустили на контроле? Хотя, что я удивляюсь, сам в свое время умудрялся проскочить. Я бросаю лишь мимолетный взгляд на неё. Платиновые волосы спускаются чуть ниже плеч, обрамляя еще детское, круглое личико, с недетским макияжем. Почему девочки так спешат повзрослеть? Зачем портить кожу с малых лет. Тонкая, обтягивающая майка с капюшоном вырисовывает хрупкие черты её фигурки. Лишь расклешенные брюки, сидящие на ней довольно свободно, позволяют не прийти к ассоциации с анатомическим муляжом для студентов-медиков. Я смутно помню ее. Она тусовалась здесь с какими-то парнями, лет двадцати пяти (клуб маленький, увидеть всех не сложно). Что ж, девочку тянет во взрослую жизнь. Каждый волен сам выбирать свой путь.
   Она садится рядом, нас разделяет всего лишь один стул. Сидя ко мне вполоборота, она не перестает бросать томный взгляд через плечо. А я просто пью мартини, курю и смотрю, что будит дальше. Мне абсолютно наплевать не нее.
   - Девушка, вам что-нибудь налить? - спрашивает бармен.
   - Холодной воды из-под крана, - томно отвечает она слегка косясь на меня.
   Лео кивает, берет стакан, наполняет его водой, не озаботившись бросить туда пару кубиков льда, как есть протягивает стакан девушке. Она берет его, начинает мелкими глоточками цедить воду, не сводя глаз с меня. А меня просто тошнит от еще дешевизны, и от дешевизны ситуации, которую она организовала. Классическая разводка может еще и действует на парней постпубертатного периода, которые все еще видят в женщине кусок мяса. Мне она абсолютно безразлична.
   Она ждала крика: "Шампанского девушке! За мой счет! Коня мне! Доспехи! Я буду сражаться за свою любовь!" А дождалась лишь холодного безразличия.
   Она еще не успела понять, что загнала сама себя в тупик.
   Она все еще верит в то, что её будут всю жизнь водить по клубам на халяву. И поить там дорогими напитками. И все, кто встретится ей в клубе, будит становится в очередь, что бы пообщаться с ней.
   Она все еще жила в этой чудесной иллюзии, которую я безжалостно разбивал в этот самый момент.
   Ничто не бывает бесплатно. Те парни, что выгуливают её здесь далеко не альтруисты. И ближе к утру они скажут ей: "Малышка, раздвигай ноги!"А если она откажется, ей дадут по лицу на отмажь. Тыльной стороной ладони.
   Или же её напоят до такого состояния, что ей станет абсолютно все рано, что с ней будут делать. В наше время невинность не является такой ценностью, за которую стоит трястись. Сексуальная революция свершилась. Оставив в наших неокрепших умах тонны мусора, перемешавшиеся с остатками чести. В наше время девочки быстро становятся женщинами. И кое-кто познает в раннем возрасте такие тайны плотской любви, которые их мамам даже в самых сладких эротических снах не снились. А завсегдатаи баров и клубов, как этот познают эти науки в любом случае. Лишь для маргинального "кузьмича" секс втроем остается красивой сценой из немецкого кинематографа. Многим трудно себе представить, что в одной постели могут оказаться не двое а трое, четверо, пятеро. Для них по-прежнему висит железный занавес. И любое столкновение с побочным в реальной жизни вызывает культурный шок.
   А девочка все не сводила с меня глаз. Но уже не так томно, как в начале. Сейчас во взгляде плескалась обида и недопонимание. Как это так? Посмотри, какая я красивая, молодая, нежная и самая самая, а ты, двадцатиоднолетний дурак тупо смотришь в бокал с мартини. Как это так? Все хотят, а ты нет?!
   Нащупав в кармане мелочь я высыпал её на стойку.
   - Банку спрайта, - обратился я к бармену.
   В глазах девочки взвились знамена победы. "Лучше поздно, чем никогда" - читалось на ее лице. Одним залпом я допил остатки мартини, затушил сигарету в пепельнице. Бармен поставил банку спрайта на стойку, девочка сделала непринужденно-скучающий вид, а я сгреб банку со стойки, встал со стула, развернулся спиной к бару и медленно пошел в сторону танцпола, открывая по пути банку. Я не видел глаз девочки, которые чуть не наполнились слезами обиды, я не видел кривую улыбку Лео, который был невольным зрителем этой пьесы, и оценил её по достоинству. Впереди я видел только огни танцпола.
   В кармане завибрировал мобильник. Старая, приобретенная с годами привычка обитателя мегаполиса, ставить телефон на вибро. Все равно в этом шуме ни один звонок не услышишь. На дисплее сообщение об смс. Какая-то Ольга из моего бесконечного списка номеров телефонов, спрашивала, что я делаю завтра утром. Что делаю? Сплю... Я взглянул на время и положил телефон в карман. Подошел к дивану, где сидела знакомая девушка. Мило перекинулся с ней парой слов, она спросила, сколько времени. И я полез за телефоном в карман, поймав себя на мысли о несовершенстве человеческой памяти. Вроде бы несколько мгновений назад смотрел на телефон. Или это свойство времени такое - когда оно у нас в избытке, мы не обращаем на него внимание. Но стоит получить срок, как время превращается в нечто материальное.
   Шел четвертый час ночи. Скоро "Das boot" закроется, и все расползутся по своим норам. Кто-то заниматься любовью, кто-то отсыпаться, кто-то добивать себя финальными дозами алкоголя! "GREAT!"; "FINISH HIM!!!"; "FATALITY!!!"; "K.O."!!!
   Во мне еще было достаточно сил, чтобы тусоваться еще пару часов. Но почему-то захотелось домой. Не столько из-за усталости, или позднего часа. Просто надоела атмосфера этого заведения. Можно было поехать куда-нибудь, где потише.
   Не прощаясь со знакомыми, нашел свою куртку среди столиков (в "Лодке" никогда не было гардероба, что порой раздражало, не столько из за страха, что вещи украдут, сколько потому, что искать их порой было затруднительно) свою куртку и вышел на улицу. Около клуба, на парапете, сидели двое парней. Один - местный барыга. Толкал колеса, транки, марки и прочую химию. Правда в бар его никогда не пускали. У Армстронга глаз на таких личностей был наметан. Второго я не знал. Обычный такой парень, не примечательный. Оба сидели, курили "Винстон Слим". Дилер задумчиво рассматривал носки своих "Гриндеров". Второй копался в телефоне.
   Холодный осенний воздух, прочистил мозги, выветрил из них лишние мысли. Я вытряхнул из пачки сигарету, покрутил её в пальцах, потом засунул назад. На сегодня хватит никотина. Просто подышу воздухом. В кармане лежала последняя смятая купюра. На такси вполне могло хватить, если очень попросить водителя, но я решил пройтись пешком. Благо дождя не было. Можно никуда не торопиться. Я брел по темным улицам, переулкам, дворам и скверам. Тени, танцевали причудливый танец... Я брел и брел. В мозгах приятно шумел алкоголь. В такие ночи не хочется идти домой. Не потому что так хорошо на улице. Просто дома тебя никто не ждет. А ложиться спать в одиночестве, в тишине, в холодную постель, все равно, что завалиться спать в могилу. Алкоголь делал меня параноиком. А может просто заставлял задуматься о той жизни, которую я так и не начал. Я поднимал неплохие деньги, но только для того, что бы потратить их в клубе. Или пустить струйкой сладкого дыма в потолок. Найти хороший джоинт? Не проблема. Есть деньги. Есть люди. Взорвать его? Всегда пожалуйста. Снять куклу на ночь? Без проблем. При наличие некоторой суммы не обязательно даже общаться. Все продается и покупается. И желание всегда есть. Вопрос в том: есть ли возможность? Потянешь ли ты ту загорелую девушку, с отличными формами и азартным блеском в глазах (за которым прослеживается таблетка Е). Или придется довольствоваться малолетками за стакан "отвертки" и возможность раскурить один вес сканка на двоих. Ассортимент самый широкий, на все вкусы и объем кошелька. Вот только для отношении, длиннее, чем в один вечер искать кого-то здесь не стоит. Вряд ли найдешь. А если найдешь, долго ли протянешь? От этих мыслей у меня разболелась голова. Я с трудом добрался до своего дома. Я все шел и шел по пустынным улицам ночного города, уставший, пьяный, но с конкретной целью - добраться до своей берлоги. Поднимаясь по темным лестницам подъезда, я уже почти засыпал. Стащив с себя майку и джинсы я повалился на кровать. Завтра, а точнее уже сегодня, меня ждало пробуждение...
  
   Сквозь мутную пелену сна я слышал странную трель. Долгую, звонкую трель, которая мешала спать. Это было отвратительно. Сон все еще держал меня в своих липких объятиях. Но мозг уже сообразил, что звонили в дверь. Причем звонили настойчиво. Я смутно различил на маленьком прикроватном будильнике время. 6:00. Кому я понадобился в такую рань? Кому я вообще понадобился этим утром. Кому охота лицезреть мою помятую физиономию. Но звонивший в дверь не уходил, а продолжал настойчиво давить на маленькую серенькую кнопку звонка. Я с трудом сил на кровать. При этом все мышцы в теле отозвались отвратительной, ноющей болью.
   Боль начиналась в области шеи и распространялась во все стороны. Это было ужасно. Словно в шее у меня поселилось маленькое, злое солнце, которое отравляет жизнь всему организму. Я даже не стал нашаривать тапки под кроватью. Ступая босыми ступнями по шершавому полу я тяжело поднялся на ноги. Меня слегка покачивало. Я выпил не много, но отходняк был дай Бог... Слегка пошатываясь из стороны в сторону, я подошел к входной двери и заглянул в глазок. Сквозь мутные стекла оптики я разглядел только смутно знакомые черты человека. Этим утром я с трудом воспринимал объективную реальность. Щелкнув замком, я открыл дверь. На пороге стоял Лекс. Человек, чью рожу я хотел бы видеть этим утром в последнюю очередь.
   Лекс был отъявленным растаманом. Он курил траву с детства. И соответственно его мозг задымился на столько, что парень временами терял связь с действительностью и уходил в темные просторы Вселенной. В эти моменты с ним могло произойти все, что угодно. И от этого могли пострадать люди. Однажды, накурившись, этот отморозок попытался продать свою трехлетнюю сестренку цыганам на органы. Однако не сошелся с ними в цене, закатил скандал. На счастье девочки к ним подскочили менты. Всех приняли в обезьянник. Парня хотели привлечь к статье. Однако по результатам экспертизы он был признан невменяемым. Ему выдали желтый билет и отпустили. Ко всему прочему Лекс барыжил. Не в "Лодке" где я с ним и познакомился. Там он только отдыхал. Он работал на Чупа - местного наркобарона районного масштаба. Удивительное место была эта "Лодка". При всех возможностях стать притоном для местного отребья, бар продолжал сохранять свою чистоту и нейтралитет. На особом месте он, что ли, построен... Не понимаю.
   - Князь! - с порога полез обниматься укурыш, - Как я рад, что ты дома! Я знал, я знал, что ты не спишь. Что у тебя дома всегда кто-то есть. Я это знал! Да! Вот!
   Он тараторил, нес какую-то ахинею. Бурно жестикулируя, и между делом бочком затираясь в прихожую.
   - Какого хрена тебе надо? - спросил я раздраженно - В такую рань!
   - Давай пойдем на кухню, выпьем чаю, я все тебе расскажу! В ногах правды нет! - он уже снял куртку, повесил ее на вешалку и начал расшнуровывать ботинки.
   Я лишь скрипнул зубами. Куда теперь деваться. Придется выслушать. Лекс уже прошел на кухню, пока я закрывал двери. Я последовал за ним. А он уже вовсю хозяйничал по моим шкафам, приговаривая:
   - Надо выпить чаю. Чаю. Да. Чаю. Так. Где у нас чай?
   Открыв дверцу шкафа, он изучал его содержимое. Я подошел к нему, раздраженно захлопнул дверцу шкафа, чуть не прищемив ему пальцы.
   - Что, случилось, мать твою! - рыкнул на него я.
   - Что случилось? - состроил он физиономию дауна, - А ниче не случилось!
   Но, очевидно, по выражению моего лица он прочитал, что если он сейчас не ответит, то я его убью.
   - Я встрял, чувак, - затараторил он, - Я реально попал. Просто залетел на бабки. На большие бабки. И Чупа меня убьет, если я их не отдам. Сидели мы недавно на трубах, на своем обычном месте, такие на приходах. Хорошая шмаль была. Забористая. С пары париков убила...
   Он мечтательно закатил глаза, но я дернул его за рукав.
   - Да, в общем, сидел я и Рыжий на трубах. В кармане пакет с товаром. Мы его как раз опробовали. Вдруг не качественный. Ну и короче едет бобик. В нем двое серых. Мы как обычно на палеве капюшоны подтянули, сидим такие, не палимся. Бобик мимо нас проехал. А Рыжий, урод, возьми и крикни им вдогонку: "Ааа, очканули, суки!!!" И ржет. Они это дело пропалили. Остановились. Мы хотели сорваться, но не успели. Приняли они нас конкретно. Дубинками насували, товар отобрали и уехали. Спасибо, хоть не приняли. Им видать не до нас было. А товара много было. На две штуки гринов.
   Я присвистнул и отпустил его рукав. Попал, так попал.
   - Чупа мне пообещал, что-нибудь отрезать, если я до сегодняшнего утра не верну товар или деньги.
   - Ну а я тут причем? - спросил я, ставя на плиту чайник.
   - Чувак, у тебя есть две тонны гринов? - заискивающе спросил он.
   - Ага, сейчас в кейс для тебя упакую, - съязвил я, - А пока могу привести малолетнюю проститутку, что бы ты не скучал. И на такси еще дам.
   - Не надо, - нахмурился он, - На такси и у меня есть. Тогда можно я хоть у тебя перекантуюсь, а то мою квартиру пасут.
   - Нет! - я налил себе кружку кофе, - Нельзя.
   - Чувак, - заныл он, - Ну мне кранты, если меня Чупа найдет! Он же меня не пожалеет!
   - А мне какое дело? - я отхлебнул кофе.
   - Мне больше не к кому пойти.
   - И поэтому ты решил подставить и мою жопу до кучи?
   - Не, ну я у тебя дня два переночую. Тебе ж не в напряг?
   Он замолчал. Я тоже не отвечал. Я хлебал отвратный растворимы кофе, который пах жженными семечками, смотрел на старый, выцветший кафель над мойкой и думал. Лекс конечно говнюк, но попал он в ситуацию, что не позавидуешь. С другой стороны Чупа человек серьезный. И портить отношения с ним я не хочу. Как и светиться в этой истории. Был еще один вариант: просто выгнать этого козла, со всеми его проблемами на улицу. Но зная его наглость это было бы довольно проблематично.
   - А тебе не холодно так сидеть, чувак? - спросил Лекс.
   Я посмотрел на себя. Я сидел в одних трусах и тапочках. Черт, с этим козлом даже одеться забыл. Я встал, направился в комнату, что бы одеться.
   - А я пока перекушу, ага! - крикнул мне вслед Лекс, открывая мой холодильник.
   МОЙ холодильник! Я не вынесу присутствие этого урода. Даже два дня! И вообще, кто он для меня? И почему я должен за него подставляться сам? Пока я дошел до спальни, я принял решение.
   Нашарив в изголовье кровати свой мобильник я быстро напечатал смску: "Лекс у меня в квартире. Я в курсе, насчет его долга. Приезжай, и забери его." В телефонной книжке нашел номер Чупы. Секунду колебался, но потом нажал кнопку "отправить". Подождав отчета о доставке, бросил телефон на кровать. Вытащил из шкафа чистые джинсы, натянул белую майку с надписью "Hardtrаnce", сел на кровать, стал натягивать носки. Телефон завибрировал. Смс от Чупы была короткой. "Буду через 40 минут". Черные буквы на белом фоне. Черные буквы, за которыми стояло не самое лучшее развитие событий. Но я сделал свой ход. Надеюсь, он будит в этой партии последним.
   Я вышел на кухню. Там Лекс уже ел бутерброд. Растерзанная буханка хлеба, огрызок колбасы и кусок сыра лежали на столе. Лекс энергично жевал, запивая недопитым мною кофем.
   - Ладно, чувак, - сказал я, присаживаясь на табурет, - Через час ко мне придет сантехник, нужно заменить один кран. А потом мы будим решать твои проблемы.
   - Мгм - промычал жующий Лекс, - А чё, у вас так рано сантехники по утрам ходят?
   - Я откуда знаю, - сказал я, удаляясь в комнату. Включил компьютер, начал щелкать пасьянс. Лекс пришел с кухни, встал у меня за спиной, посмотрел пару минут на мои действия, потом сел на кресло, включил телевизор, начал щелкать каналы. Меня раздражало, что он смотрел каждый канал не больше минуты, сразу переключая на другой. Я сидел, клацал, тупо пялясь в монитор, пытаясь отвлечься от мыслей.
   - Чувак, а у тебя контар на компе есть? - спросил Лекс, выключая телевизор.
   - Нет, - сказал я.
   - А НФС?
   - Нет!
   - А чё у тебя есть?
   - Ничего! - огрызнулся я.
   - Ой, ну че ты, а, ну я просто спросил, типа, что б разговор поддержать. Ну хоть приколы какие-нибудь есть?
   - Сядь на кресло, и не делай мне мозги! - рявкнул я.
   Лекс обиженно надулся, сел, достал из кармана мобильник и начал в нем копаться. Я вновь уставился в монитор. Время текло, как вязкая жижа, просачиваясь меж моих нервов. Я ощущал его каждой клеточкой своего тела. Ожидание - вот самый странный враг нашего поколения. Мы разучились ждать. Нам нужен мгновенный результат. Бистро, экспресс-тесты, самолеты, интернет! Время стало для нас слишком расплывчатым термином. Мы престали его ценить.
   Звонок в дверь бритвой полоснул по ушам. Я вздрогнул.
   - Твой сантехник пришел, - сказал Лекс, не отрываясь от телефона.
   Я встал, прикрыл дверь в комнату, вышел в коридор. Руки слегка подрагивали. Предательская дрожь в пальцах. Правильно ли я поступил? А, кому какая разница. Уже поздно менять решения.
   Взглянув в глазок я увидел на лестничной площадке Чупу. С ним было трое парней. Я открыл дверь. Чупа приложил палец к губам и тихо спросил:
   - Где он?
   - В комнате, - я показал жестом на прикрытую дверь.
   Чупа кивнул своим парням, те отодвинули меня в сторону, не разуваясь, прошли в коридор.
   - Только не побейте там ничего! - прошипел я им вслед.
   Они распахнули дверь пинком ноги, влетели в комнату, послышались глухие удары, мат, скрипы. Потом все стихло. Я стоял, вжавшись в стену. Чупа смотрел на меня и улыбался.
   - Спасибо за помощь. Я этого крысеныша замучался бы искать. - потрепал он меня по плечу, - Не беспокойся, больше ты его не увидишь. Дверь распахнулась. Двое парней тащили под руки обмякшее тело Лекса. На лице у него расплывался огромны синяк. Из носа капали на пол алые капельки. Мутным взором Лекс осматривал присутствующих, не до конца осознавая, что произошло. Бугаи быстро вытащили его из квартиры. Последнее, что я успел заметить, Лекс повернул голову в мою сторону. Он ничего не сказал. Но в глазах его был один вопрос: "Зачем? Я ведь мог и сам уйти!"
   - С меня должок, - улыбнулся Чупа на прощанье.
   Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. А я медленно сполз по стене, на пол. Дрожащими руками я достал из кармана сигареты, зажигалка загорелась не сразу. Я нервно затянулся, выпустил дым в потолок. Взгляд упал на красные капли на полу. Кровь. Лекса. Вот он и приплыл... Вот и все. А знаете, почему? Почему так произошло? Потому что, все мы суки! И он... И Чупа... И я...
   Сквозь приоткрытую дверь я видел, как сверху по лестнице спускалась какая-то девушка в красных сапожках и коротенькой юбочке... Это все, что я видел...
  
  

История седьмая

Кензи, спасибо за интересную беседу.

  
   В прокуренном, темном зале было шумно, людно. Под потолком клубился дым, от которого воздух казался ирреальным. На широких, мягких диванах сидели люди, самого разного возраста. От семнадцати до сорока. Они спорили, что-то оживленно рассказывали друг другу, пили, каждый свое, из бокалов, рюмок, чашечек, стаканов, стоящих на низеньких столиках. Это было заведение, куда приходили все "свои". Не столько клуб по интересам, сколько место, с завсегдатаями. Сюда конечно попадали и "люди с улицы", но их было не много. Они растворялись в общей массе людей.
   Сегодня здесь играл джаз. Народ обсуждал современных художников. А я сидел и скучал за стойкой бара. Я мог бы и присоединиться к дискуссии, благо почти всех людей я знал. Но настроения здраво аргументировать свою точку зрения не было. Я сидел уже около получаса, потягивая кофе, куря одну за одной. Моя пачка "Данхила" медленно сходила на нет. Между каждой чашечкой кофе я выпивал по рюмке коньяка. Рядом со мной, на высокий мягкий табурет устроился мой близкий знакомый. Имени его я не знал. В компании его называли Лис. Работал он дизайнером в какой-то конторе. Вот и все что я знал про него. В этом заведении вообще не имело особой роли кто ты и откуда. Если у тебя есть полная пачка сигарет и желание поговорить, то тебя примут в любую компанию, сидящую за десятком столиков.
   - Опять понесло их про Малевича... - улыбнулся я. Последние минут сорок я слушал разглагольствования о том, как ловко он надул людей со своим "Черным квадратом".
   - Эх... - вздохнул он, - Что ли пойти, поспорить...
   - Поспорь, - улыбнулся я - Только чего такое лицо обреченное?
   - Да никто не желает разобраться, - поморщился, как от зубной боли Лис - Все просто говорят, что это раскрученное дерьмо. Историю картины, хотя бы в общих чертах, узнать никто не желает. А ведь если это сделать, то всё становится, очевидно.
   Он заказал кружку пива, сделал несколько глотков, вздохнул и добавил:
   - Ну и вообще, Малевич свои деньги честно отработал.
   - Это всё софистика... - протянул я - Можно сказать, сугубо субъективное понимание картины конкретного шизофреника. А таких шизофреников в мире миллионы.
   - Ну, кому софистика, а кому - руководство... - туманно заявил Лис, склонив голову на бок.
   - У каждого своё восприятие... - задумчиво промолвил я.
   - А что касается восприятия - в одной очень хорошей книге Кандинского, которую я недавно прочитал, рассматриваются в основном устоявшиеся символы, которые человечество использовало на протяжении веков и которые большинством воспринимаются и трактуются однозначно. Я не пытаюсь тебя ни в чем убедить, если что - лишь говорю о том, что именно я вижу в этой книге.
   - Да я понимаю. Просто я воспринимаю мир иначе, - я отпил кофе. Я действительно воспринимал мир иначе. Будучи писателем, для меня мир строился из нагромождения образов и картинок, которые потом ретранслировались в слова и выражения.
   - Можно тогда задать тебе вопрос, пересекающийся с вышесказанным? - спросил Лис, я лишь пожал плечами, мол, валяй - Вот скажи мне, если взять точку, как графическое ли средство выражения, или музыкальное, или же просто типографическое, как ты воспринимаешь этот символ?
   - Я воспринимаю точку концом одного предложения и, возможно, началом второго, - без лишних колебаний придумал я метафору.
   - Это в типографии. А, например, в рисунке? - не унимался Лис.
   Тут я надолго задумался. Вытряхнул из пачки сигарету. Затянулся и посмотрел на каплю кофе на салфетке. Стряхнул пепел и ответил:
   - В рисунке это просто точка. Сгусток краски в одном месте...
   - Конечно технически это всего лишь сгусток краски, - улыбнулся Лис, - Как и в музыке, это всего лишь звук. Только вот в рисунке, как и в музыкальном произведении, не бывает бессмысленных элементов.
   Рассуждая о художественном полотне, важно понимать, что вся его динамика, статика, наполненность, сгущения и разряжения, то, что делает картину - картиной, - картиной, называется словом "композиция". И композиция, чем-то напоминает сложный механизм. Естественно в механизме каждая деталь имеет собственное значение и важно знать это значение, чтобы построить работающую машину. Так же и с композицией, которую гораздо проще собрать, осознавая значение деталей на листе. В живой речи точка является символом разрыва, небытия (негативный элемент), и в то же время она становится мостом между одним бытием и другим (позитивный элемент). Следующее из той же книги. Видишь - трактовка точки в письменном тексте, как её не оформляй, будет одна и та же. Твои слова в другой обертке. Почему бы не допустить, что какие-то законы существуют и для картин и для музыки?
   На этот раз я замолк надолго. Все это требовало осмысления. Механика живописи, как и механика любого иного творчества, были сходны. Конечно, "теория точки" имела под собой мощное основание, но тут возникала неувязка. Писатель не мыслит столь мелкими размерами, как точка, когда пишет роман. Художник, поставив точку посреди холста не выдаст её за шедевр. Даже пресловутый "Черный квадрат" был чем-то большим, чем точка.
   - А тебе не кажется, что мы не задумываемся об этом, творя свои дела? - наконец спросил я.
   - Вообще-то теория художественного искусства (не история, а именно теория), пока развита слабо. В отличие, например от музыки - насколько мне, известно, там существует вполне стройная система. Однако то, что писал Кандинский - одна из тех немногих книг, где действительно серьезно рассматривается композиция и строится нечто вроде научной теории. Есть еще несколько, но мало, мало. Так вот - людям, которые смотрят на картины, разумеется, не обязательно знать все тонкости процесса её создания. Зато художнику, вооруженному не только чутьем, но и некоей теоретической базой, работать над картиной гораздо веселее.
   - Искусство не имеет теории... - горячо запротестовал я.
   - Почему нет? - поднял бровь Лис.
   - Есть лишь общие принципы, так сказать каноны, которым желательно следовать в той или иной сфере, - я затушил сигарету в пепельнице - Но это не делает искусство искусством. Помимо теории нужно иметь еще и талант. Иначе каждый, кому не лень, вызубрив все эти хорей, ямбы, гекзаметры и прочие анапесты начал множить "Евгениев Онегиных" да "Илиады".
   - А попробуй, возьми талант и индивидуальность и заяви о себе, как художник или музыкант, - хитро прищурился Лис, - Сомневаюсь, что что-то из этого выйдет. Нет, талант, безусловно, важен, но важна так, же практика. А еще - искусство не стоит на месте.
   - Не спорю, практика важна, как и опыт, но это лишь вопрос времени! Если есть ТАЛАНТ! - на последнее слово я сделал особый упор.
   - В общем, я хотел сказать, что под многие вещи подводят вполне серьезную теоретическую базу не случайно. Допустим, человек сможет выехать на одном таланте и практике. Однако это потребует неимоверных усилий, а кроме того - он будет ограничен в художественных средствах. Пластическая анатомия, цветоведение, композиция - это та самая теория, знание которой так же важно, как и талант.
   - Писательство без таланта - графомания, - вздохнул я, вспоминая бескрайние ряды книг в магазинах, половину из которых можно было, смело жечь, ибо потомки от этого ничего не потеряли бы.
   - Ну, это да. Однако отличие писательства от прочих видов искусства, в том, что оно не требует специальных навыков. И при этом непременно связано с некими образами реального мира, что тоже ставит его особняком. Разумеется я о прозе. Стихи, тоже отдельный разговор.
   - Навыков? - удивился я - Не думаю! Человек со словарным запасом Эллочки Людоедки писать не сможет, ни при каких обстоятельствах. Нужен не только словарный запас, но и опыт читателя. Любой писатель - в первую очередь состоявшийся читатель.
   - Это всего лишь вопрос эрудиции.
   - Эрудиция конечно нужна, но помимо этого нужно иметь еще... хм... Искру, поверь мне. Отделять зерна от плевел эрудиция не поможет...
   - На слово? Нет, не поверю, - рассмеялся Лис, допивая свое пиво, - СПЕЦИАЛЬНЫЕ знания и навыки для занятия писательством не нужны. Писать может кто угодно.
   - Может... - вздохнул я, - Но писаниной этой неудобно будит даже, извиняюсь, подтираться.
   - Какой "этой"? - ехидно спросил он.
   - Написанной бездарным "кемугодно" - не менее ехидно ответил я.
   - Возьмем, например Фрэнка Герберта. Какие у него были специальные знания, для того чтобы написать Дюну? Вроде никаких. Однако ей не подтираются. Ктоугодно не обязательно бездарен - вот о чем я говорю.
   - Всё зависит от того, как это преподнести.
   - С другой стороны - талант писателя - тоже такое абстрактное понятие, - продолжал вещать Лис, - Можно разобрать книгу на части, оценив сюжет, идею, стиль... Талант же оценить нельзя. Соответственно можно говорить, что талант - совокупность заложенных в произведение вещей)
   - Талант - вещь эфемерная он либо есть, либо его нет, - ухмыльнулся я.
   - Однако оценивая что-либо, будь то картина, или музыка, или же книга, я лично смотрю на идею и форму. То есть я оцениваю некие конкретные вещи, которые мне нравятся в художественном произведении, а затем уже выношу вердикт - талантливо оно или нет. Форму можно всячески совершенствовать на протяжении жизни, а в светлой голове всегда в избытке хороших идей - да жизнь подкинет новых. Бывает изначальное дарование, но если его не совершенствовать - его не заметят на фоне тех, кто работал над собой. Так что то, что мы называем талантом можно развивать и еще он может зачахнуть.
   - Это взгляд потребителя. Но никак не творца, - задумчиво произнес я.
   - Разумеется, я вижу картину и целиком. Другое дело, что варианты оценок "хорошо\плохо", без объяснения причин, меня не устраивают.
   - Ну, каждый волен искать причинно-следственные связи, там, где он желает их увидеть. Правда, орел не ловит мух.
   Мы замолчали. Я выпил свою стандартную "рюмку после чашки". Заказал следующую чашку. Нашарил в кармане куртки початую пачку "Континента", которую я держу на момент окончания основных сигарет. Протянул сигарету лису, затянулся сам. Бармен сменил пепельницу. Посетители сменили тему. Теперь они спорили на тему "Пазолини - искусство или порнография".
   Мысли плавали в моем мозгу, как рыбки в аквариуме... От стенки к стенке. Почему-то накатила усталость.
   - Я живу принципами Бритвы Оккама, - наконец вымолвил я, - Не пложу сущностей без насущной на то необходимости.
   - Главное не отметать очевидные факты... - задумчиво протянул Лис, потягивая из широкого бокала мартини.
   - Главное не вдаваться в излишества, а очевидные факты не отметешь, - безрадостно заметил я.
   - Оккам вроде бы и не просил этого делать, - оживился Лис. Он был похож на старого вояку, бросающегося в новый бой - Иначе можно было бы, не зная школьного курса физики, заявить, что солнце вертится вокруг земли. Ну и не отмахиваться от всего, что не вписывается в стройную картину собственного мировоззрения. Все мы, конечно, этим грешим. Главное априори не называть еретиками таких людей как Галилео и не пытаться сжечь их на кострах.
   - Ньютон, совершенствуя принцип Оккама, сказал, что упрощай, до тех пор, пока это целесообразно, - почему-то возразил я.
   - Что значит "целесообразно"? Я кстати не рекомендую считать бритву Окамма универсальным жизненным ответом, если слово "духовность", для тебя что-то значит. Это всего лишь инструмент для определенных ситуаций. Боюсь если бы человечество бросилось в эту крайность, то развитие науки застопорилось бы намертво. Ибо, зачем строить сложные научные теории, что-то рассчитывать, если можно смело упростить для себя систему мироздания и в ус не дуть?
   - Бритвой я пользуюсь, дабы не вдаваться в ненужные подробности. Как говаривал Шерлок Холмс: "Человеческий мозг - огромный чердак, который не стоит захламлять".
   - Понятно. Ну, мне-то ближе позиция самого Конан Дойла. Боюсь, что если бы мы поступали подобно Холмсу, жизнь была бы порой невыносимо скучной, и нам бы не оставалось ничего, как последовать примеру сыщика и взять в руки шприц с морфием.
   - Многие так и делают... - задумчиво сказал я, оглядываясь за спину. Там сидело пол сотни молодых людей, далеко не Холмсов. И не Конан Дойлов. Но, тем не менее, шприц с морфием стал для них идолом.
   Внезапно телефон в кармане Лиса разразился пиликаньем. Он поднял трубку, что-то выслушал, хлопнул меня по плечу, и скрылся в тумане сизого табачного дыма. Я закурил новую сигарету, допил кофе и посмотрел на мир сквозь бокал с коньяком. Мир был темно-красный и слегка выпуклый. Я прикрыл глаза, дабы запомнить его таким, каким увидел, и залпом опрокинул в себя коньяк....
  

История без номера

  

Благодарю за историю М. Гильтина.

   В тот вечер в "Лодке" было не слишком людно - наверное, потому, что зима была в разгаре, и люди не спешили лишний раз выбираться на лютый мороз. Лео задумчиво протирал фужеры, кивая в так негромкой, красивой мелодии, доносившейся из колонок. Повеяло холодом, и он, бросив взгляд в сторону открывшейся двери, увидел высокого человека, спускающегося по лесенке в веере снежинок. Заметив его, молодой парень, сидевший с небольшой кампанией в дальнем углу бара, махнул рукой:
   - Сол, давай к нам!
   Сол-солнце, отстранено улыбнувшись, помахал ему в ответ и, стянув перчатки, повесил плащ на вешалку. Он был странным человеком - двуликим, как сам Янус. Не задерживаясь на одной работе больше полугода, Сол сам себя считал писателем. Он писал фантастические рассказы и публиковал их в сети, отчасти от того, что считал это правильным, а отчасти от того, что фантастические рассказы давно вышли из моды и никто их не печатал. Он писал изумительные рассказы, поэтому люди, прочитавшие их, становились немного лучше - но таких людей было совсем немного. А жизнь Сола четко делилась на два периода. Когда Сол писал, он был всегда чисто выбрит, аккуратен, интеллигентен и вежлив. Закончив рассказ, он отправлял его в сеть, ждал несколько дней, а потом, видя, что его никто не читает, впадал в депрессию и превращался в злого мизантропа с ядовитым языком и циничным взглядом на жизнь. Лео хватило одного взгляда на многодневную щетину на его лице, чтобы понять, какой лик Януса предстанет перед ним сегодня.
   Кивнув бармену и заказав кружку темного пива, Сол направился в угол и присел за столик, кивнув присутствовавшим. В основном это были молодые люди, дожидавшиеся концерта своей любимой рок-группы. Их одежда так или иначе носила на себе следы соответствующей атрибутики. Сделав глоток пива, он бросил взгляд на парня, махавшего ему рукой, и заметил на его толстовке красную буква "А" в круге.
   - Ты анархист, Фран? - ядовито осведомился он, отпив еще немного.
   - Да, Сол, - улыбнулся его собеседник. - Анархия - единственный вид организации общества, позволяющий личности быть личностью.
   - Почему же?
   - Потому что она делает человека свободным, Сол, - ответил Фран, допивая свою колу.
   - Свобода омерзительна, - фыркнул писатель, откинувшись на спинку кресла.
   - Поясни, - удивленно попросил его собеседник.
   - Это просто, - пожал плечами Сол. - У свободного человека только два пути - стать рабом или стать негодяем. То есть, освободившись от всяких обязательств он может либо добровольно вернуться к ним, тем самым вновь став рабом, либо выбрать стезю эгоиста, а эгоизм - это, как мне кажется, самый очевидный лик зла. Таким образом анархия - это царство злодеев, выражаясь метафорически. Если же говорить практически, то, как только государство как институт будет упразднено, и люди получат свободу, мы тут же скатимся к первобытному строю - сильный будет править слабым. В первую очередь это коснется женщин, - улыбнулся он двум девушкам, сидевшим напротив. - насилие, жестокость, принуждение... думаю, продолжать не стоит.
   Фран не мог сообразить, как бы возразить приятелю, но расставаться с романтической мечтой о свободном обществе ему не хотелось.
   - И какой, по твоему мнению, строй лучше, а? - запальчиво спросил он.
   - Никакой, - не колеблясь, ответил Сол. - Все виды организации общества одинаково отвратительны.
   - Что?! - воскликнул кто-то из друзей Франа, которые с интересом прислушивались к начинающейся беседе.
   - Сол, ты ужасный пессимист, - усмехнулся Фран.
   - Отнюдь, - покачал головой писатель. - Я - реалист.
   - Все пессимисты так говорят! - рассмеялся его собеседник.
   - Ладно, давай я объясню, - вздохнул Сол. - Человечеству известно несколько форм правления. Это, грубо говоря, демократия, тирания и олигархия. Тирания в самой знакомой вам форме - это монархия. Некий лидер, обладающий рядом выдающихся качеств, захватывает всю власть в свои руки и правит страной, исходя из своих соображений - и это чаще всего неплохо.
   - Вот те раз, - усмехнулся Фран. - На ум сразу приходит Гитлер, а, Сол?
   Сол кивнул:
   - Гитлер - пример того, что тирания хороша лишь "чаще всего". Порой те качества, что делают тирана лидером, к сожалению, не соответствуют тем качествам, что необходимы хорошему правителю. Но все же чаще лидер способен сделать свою страну сильной и процветающей, при этом не направив на путь саморазрушения. Пример тому - период тирании в Древней Греции. Практически всем полисам она пошла на пользу.
   - Но? - поинтересовалась одна из девушек.
   - Но лидер рано или поздно старится и умирает. И на смену ему приходит наследник. Которому власть достается просто по праву рождения - или наследования, если мы говорим не о монархии. Но все же остановимся на ней, так как она является самым наглядным примером.
   - Естественный отбор тиранов! - усмехнулся Фран, и Сол кивнул.
   - Точно. При монархии власть получает не тот, кто сумел ее завоевать, а тот, кому она достается по праву рождения. И вот тут начинаются беды, потому что нет никакого механизма отсева недостойных правителей, нет естественного отбора. И на трон попадают слабаки, идиоты и негодяи. И все рушится, люди страдают, умирают, негодуют, восстают. Так что тиранию губит человеческий фактор.
   - Печально, - отозвался Фран. - Но ведь демократия и призвана обеспечить компетентность правителей.
   - Призвана, - отозвался Сол. - Но не работает.
   - Почему?
   - Потому что демократии не существует. Существует только охлократия - власть толпы. А толпа - послушное, безмозглое и по природе своей кровожадное животное, которой негодяи вертят как хотят. Нет ничего омерзительнее толпы. Подумайте сами - демократические выборы это чушь, фикция. Не бывает честных выборов. Побеждает тот кандидат, у кого больше денег на рекламную компанию и больше возможностей совершать подлости из-под полы. И это еще неплохо - потому что наша демократия, это, по сути, та же олигархия. Миром правят злодеи, и это хорошо, потому что злодеи вынуждены притворяться добродетельными людьми, и они, все как один, разумны до ужаса. А вот в той же Греции существовала настоящая демократия, там правил народ, а не выбранные народом правители. И это был кровавый кошмар. Потому что толпа, в отличие от злодеев, начисто лишена разума и тормозов, - он допил свое пиво и развел руками. - Поэтому я и говорю, что нет хорошего государственного строя.
   Его слушатели задумчиво замерли, позабыв о собственных напитках.
   - Ну и страшно же быть тобой, Сол. - покачал головой Фран. - Не верить в людей, не верить в добро... как же жить тогда?
   - Ты не прав, Фран. - вздохнул Сол. - Я верю в людей и добро. Просто... в меньших масштабах. Можно сказать, что я верю в индивидуумов, но не верю в общество.
   - И какой же тогда твой рецепт правильной жизни? Если общество в корне порочно и сделать его лучше нельзя?
   - Все просто, - ответил Сол. - Проще некуда.
   - Не томи! - хмыкнул Фран.
   - Надо быть порядочным человеком, - пожал плечами писатель.
   - И все?!
   - И все. Вокруг порядочных людей возникает островок порядочности. Это самое лучшее и правильное, что может сделать человек.
   Тем временем рок-группа, которой дожидались молодые люди, уже настраивала инструменты на сцене.
   - Ну, удачи, - сказал Сол и, допив свое пиво, поднялся из-за стола.
   Он хотел поскорее попасть домой, потому что в голове у него родилась интереснейшая идея для рассказа. Лео проводил его взглядом и с усмешкой покачал головой, почувствовав изменение настроения завсегдатая. Вот уже несколько дней он обдумывал рецепт коктейля под названием "Сол" - наполовину сладкого, наполовину горького. Вот только все никак не мог решить, должны ли смешиваться слои...
  
  

История восьмая

  
   - Этот вечер был крайне неудачным, по крайней мере, для двух человек, - громко, вслух декламировал Лис. - Для жены генерала С., муж которой, не смотря на все обещания, не смог сопровождать её на премьеру нового спектакля. И для заведующего отделением реанимации В., чьи попытки вернуть к жизни Тома К. ни к чему не привели...
   Алекс смущенно тер подбородок, раскрасневшийся, как и все лицо, от выпитого виски. Сидящий рядом Эдгар ехидно улыбнулся.
   - Очень свежее начало для детективного романа, - хихикнул он, хотя знал, что Алекс давно уже понял, что написал откровенную халтуру, целью которой было исключительное получение прибыли.
   Алекс допил свое пиво, встал из-за стойки и направился к туалету. В
   - Эй, постой, я же пошутил, - крикнул ему вслед Эдгар.
   - Да я не обиделся, - обернувшись, Алекс улыбнулся мужчине. - Просто если я просижу с вами еще пару минут, то просто лопну.
   И он скрылся в дверях с табличкой "М"... Туалет в "Лодке" всегда содержался в идеальной чистоте. Стены и кабинки были того же цвета, которым их выкрасили в последний ремонт. Лишь на крайней стене, почти под самым потолком кто-то размашисто написал четверостишье:

"Писать на стенах туалета,

не мудрено!

Среди г. мы все поэты,

Среди поэтов мы..."

   Возможно, эти строки имели какую-то мистическую силу, которая не позволяла людям творить здесь бесчинства. А может это строгость Лео и Армстрогна держали туалет в такой чистоте. Оглядевшись по сторонам, Алекс не заметил посетителей. В первый раз вышло так, что зайдя в этот туалет, он никого не встретил. Обычно тут всегда есть люди. А сейчас он был один. Лишь вода струилась по трубам, да тихо шуршали лопасти вентилятора. Подойдя к умывальнику, Алекс поднял крышку крана и из отверстия полилась мощная струя воды. Парень плескал в лицо пригоршню за пригоршней, до тех пор, пока лицо не порозовело, а кожа перестала казаться бледным пергаментом, натянутым на череп.
   Вернувшись за стойку, Алекс прислушался к обсуждению собеседников. Они говорили о том, что детективы нынче не столь популярны, как прежде, что их место как в литературе, так и в реальной жизни занял экшен.
   - Кругом стоят камеры наружного наблюдения, подслушка, жучки-маячки, - размахивал руками Лис. - Только подумай, чем бы занимался Шерлок Холмс, если бы у Скотланд-Ярда была такая аппаратура.
   - Ты не прав, - ответил ему Лео. - Такой склад ума был бы полезен в любую эпоху.
   - Но такого склада ума в природе практически нет! Да и детективов таких нет! - сказал Лис. - Мир прозаичен и скучен!
   - Не скажи, - вдруг отозвался Эдгар, и Алекс понял, что сейчас он услышит что-то любопытное и необычное.
   Эдгар встал со своего стула, повернул его задом на перед и уперся грудью в спинку. На, уже не молодом лице мужчины, чьи черты тронули первые морщинки, появилась легкая улыбка, а глаза заволокло туманом воспоминаний.
   - За свою жизнь я успел побывать во многих местах. Некоторые из которых можно назвать гм... мягко говоря, странными. И повстречаться с людьми, которые может и не были людьми. Та история, которую я хочу вам поведать, началась в баре, похожем на этот. Только вот бар был на другом конце земли, в небольшом приморском городке. Каким ветром меня туда занесло, я уже и не помню. Я уже довольно долго скитался по городам, не имея конкретных целей и идей. Так вот. Было раннее осеннее утро, наполненное холодом утреннего бриза, ароматом опадающей листвы и влаги. По разбитым мостовым брели люди. Каждый по своим делам. Я же сидел за столиком бара, глядел в засиженное мухами окно, мечтая о том, что бы оно открывалось меж мыслями и сном. Я становился мистиком, наполняя свою жизнь домыслами, рождая новые сущности, которых быть не должно. Да, когда-то я был таким. Сейчас я думаю, что та история и приключилась со мной только потому, что я был как раз в таком настроении. Помимо меня в баре в то утро не было ни души. Для завсегдатаев слишком рано, а случайные люди здесь бывали крайне редко. Бармен скучал за стойкой, официанток вообще не было видно. Я отхлебывал горячий, горький кофе из чашечки. Знал бы Лео тогда, на какую гадость я променял его фирменный Ирландский крем, он перестал бы здороваться со мной. Правда особого выбора у меня не было, как впрочем и денег. Серое, свинцовое небо за окном должно было разразиться грозой, так что надо было поискать гостиницу подешевле, что бы не пришлось ночевать в подъезде или еще каком не комфортабельном месте. Мысли мои текли вяло, медленно, лениво. Но этого парня я заметил сразу. Он появился из-за угла, в дальнем конце улицы, который хорошо просматривался из окно бара. В старом, потертом джинсовом костюме и выцветшей, черной бейсболке, он шел по тротуару, уверенными, широкими шагами, так, что со стороны он был похож на цаплю. На подпрыгивающую с каждым шагом цаплю. Но я даже не улыбнулся. Мне это казалось естественным, и совсем не смешным. Парень подошел к дверям бара, огляделся по сторонам, слегка прищурив глаза, а потом зашел внутрь. Подойдя к стойке, он заказал бутылку какого-то местного безалкогольного напитка, расплатившись за нее горстью мелочи. Открутив крышку, он запрокинул голову и сделал несколько уверенных глотков, так что было видно, как кадык заходил по его небритой шее. Он громко выдохнул, вытер губы рукавом куртки, а потом встал и подсел за мой столик.
   "Извините", - сказал он. - "Вы не видели тут мужчину в сером спортивном костюме?"
   "Нет", - ответил я. - "Возможно, вам лучше спросить у бармена, он тут работает!"
   Парень обернулся, и внимательно посмотрел на бармена, словно оценивая его.
   "Нет, он его явно не видел. И видеть не мог!" - после некоторого раздумья, сказал он.
   Он сделал еще глоток из своей бутылки. Я отхлебнул кофе. Так мы сидели: он пил подсахаренную воду, я горькую бурду. Я не пытался завязать с ним беседу, как впрочем и он со мной. Но его лицо я рассмотрел. Лицо молодого человека, моего ровесника, худое, уставшее, с залегшими под глазами тенями. По его виду можно было сказать, что он замучен бессонницей, вынужденным голоданием и тоской. Моментами мне казалось, что я смотрю в зеркало. Внезапно он поднялся и скрылся в туалете. Я остался один. От нечего делать я снова начал смотреть в окно. Подошел бармен и долил мне в чашку кофе. На улице по-прежнему было немноголюдною. Бегали тощие бродячие собаки, по карнизу дом напротив крался рыжий кот, с порванным ухом. Мне стало казаться, что парня этого не было. Что никто не заходил в бар. И не скрывался в дверях туалета. Лишь стоящая напротив меня бутылка доказывала обратная. Но и она казалась мне слабым аргументом.
   Тут входная дверь снова распахнулась, и в баре появилась новая личность - мужчина с лицом алкоголика, небритый, с длинными, спутавшимися волосами, одетый в черный, поношенный бушлат и узкие джинсы, почти облегавшие его худые ноги. Он огляделся по сторонам, а потом подошел ко мне.
   "Вы тут е видели мужчину в сером спортивном костюме?" - спросил он меня. От него отчетливо пахло сосной, солью и слегка корицей.
   "Дался он вам", - вздохнул я.
   "В смысле?" - удивился мужчина, обводя взглядом помещение бара.
   "Только что у меня о нем спрашивал один парень", - ответил я, понимая, что эта личность в сером спортивном костюм жутко популярна в этих местах.
   "А куда он пошел?" - спросил мужчина, задумчиво почесав подбородок.
   "Да в туалет", - кивнул я в сторону двери с табличкой "М". - "Если вы о парне. О владельце спортивного костюма я ничего не знаю."
   Мужчина развернулся, и уверенными шагами пошел в туалет. А я задумался, как он умудрился пройти в бар, если я его не видел. Из окон бара хорошо просматривается вся улица, и он непременно должен был пройти мимо. Я списал все на собственную невнимательность. А потом меня разобрало любопытство, чем же сейчас занимаются эти двое в туалете. Мое испорченное воображение сразу нарисовало несколько сценариев. Бармен неодобрительно посмотрел на еще одного посетителя, скрывшегося в дверях туалета, размышляя, очевидно, о качестве подаваемых в его баре напитков.
   То, что я увидел в туалете, не совсем вписывалось в рамки обыденности. Нет, я конечно предполагал, что найду схлестнувшихся не на жизнь а на смерть посетителей этого бара. Так оно и было. Схватив друг друга за лацканы одежды они катались по кафельному полу, словно два кота в подворотне. Вот только у парня в джинсовом костюме за спиной трепетали белые крылья, а у оседлавшего его сверху мужчины, из-под бушлата выбивался длинный, тонкий хвост, похожий на крысиный, только покрытый коротенькой черной шерсткой. Я истовым христианином никогда не был, но тут на лицо была каноническая сцена битвы добра со злом. Причем зло, оседлав добро пока что побеждало. От удивления я чуть склонил голову на бок. Ангел и бес замерли, словно восковые фигуры.
   "Чего тебе, человек?" - глухим, грубым голосом спросил бес.
   "Да собственно ничего", - я понимал, что если потеряю сейчас самообладание, то могу попасть в неприятную историю. - "Я, собственно, руки помыть зашел!"
   Набравшись наглости, я обошел лежащих на полу мифических существ, подошел к раковине, и открыл кран. Тщательно моя руки, я смотрел в зеркало, наблюдая за этой парочкой. Ангел тем временем спихнул с себя замершего мужчину, вскочил на ноги и начал отряхиваться. Крылья за его спиной начали тускнеть, бес заправлял свой хвост под бушлат. Я понимал, что, не смотря на всю свою неуклюжесть и недотепистость, эта парочка могла стереть меня в порошок одним взглядом. Сейчас я ходил по лезвию ножа. Рискуя провалиться в ад, или воспарить к небесам. Лучше всего было не лезть в это дело совсем, однако я не выдержал.
   "Ну и зачем двум таким... существам понадобился человек в сером спортивном костюме?"
   "Он украл..." - начал бес, ангел было шикнул на него, призывая замолчать, но бес все же продолжал, скорее из духа противоречия. - "Он украл Вопрос на Великий Ответ!"
   "Может наоборот?" - спросил я, сопоставляя услышанные факты с нормами логики.
   "Нет", - ангел печально покачал головой, смирившись с тем, что я в курсе событий. - "Тебе не понять. Ответ без вопроса ничто в этом мире. Вопрос без ответа вполне может существовать. А вот ответ без вопроса часто теряет всякий смысл, потому что он статичен и порой выпадает из контекста бытия!"
   "Тот человек, он прошел двенадцать врат Иллюзии!" - продолжил бес. - "А пройдя их он получил возможность получить ответы на любые вопросы, и стать их хранителем, однако он попросил Вопрос. А затем ушел! Мы были посланы, что бы вернуть Вопрос. Я шел за человеком много лет, и вот настиг его тут. Но, очевидно, он опять ушел".
   Тут в дверной проем просунулась голова любопытного бармена, но он ничего предосудительного не узрел. Стоят трое мужчин, беседуют о чем-то. А то, что в туалете... Ну, с кем не бывает. Ангел тем временем направился к выходу, бес скользнул за ним следом. Я вытащил из лотка сухую салфетку и протер ей руки, и тоже покинул туалет. А события принимали новый оборот, потому что внезапно эта парочка прилипла к окну.
   "Вон он!" - закричал ангел указывая на удаляющуюся по улице машину - старый, синий "вольво".
   Отпихивая друг друга руками они выбежали на улицу. Мне стало любопытно, я бросил на столик смятую купюру, и вышел следом. Ангел метался по улице, из стороны в сторону. Бес задумчиво чесал подбородок. Очевидно он размышлял, как догнать уходящего мифического человека. На мой немой взгляд, выражавший в себе фразу: "вы же могущественные силы! Догоните его!" он рассмеялся.
   "На нас наложен запрет пользоваться Силой, пока мы тут, мы уравнены со смертными!" - развел руками он.
   Вот уж не знаю, что на меня тогда нашло, но я выудил из кармана ключи от своего фургона, который выиграл в карты пару недель назад, и протянул их бесу. Тот посмотрел на меня, прищурившись, и я ожидал фразы типа: "Ад тебя не забудет!" Но бес лишь кивнул и побежал к припаркованному недалеко от входа корыту, гордо именуемому машиной.
   Ангел тем временем припустился вдогонку, скрывшемуся за поворотом "вольво". Тем временем бес запрыгнул в мой фургончик, а я, совсем потеряв страх, залез на пассажирское место. Бес посмотрел на меня, хмыкнул и завел машину.
   "И почему вы, люди, такие любопытные?" - пробормотал он.
   Я ничего не ответил, только опустил окно, что бы разбавить запах бензина свежим воздухом. Мы нагнали ангела спустя три квартала. Он бежал уже из последних сил, задыхаясь, жадно хватая ртом воздух. Бес немного притормозил, ангел молча запрыгнул в машину, сел рядом со мной. Они, очевидно, заключили пакт о ненападении, до поры до времени. Я посмотрел по сторонам, и рассмеялся. Я оказался между ангелом и бесом в прямом смысле этого слова. Если бы бес так не гнал, то я бы рассмеялся над иронией жизни, но сейчас я мог лишь затаить дыхание, и ожидать, что он не врежется в первый попавшийся столб. Городок пролетел незаметно, мы вылетели на трассу, которая тянулась вдоль побережья, возвышаясь над прибрежными дюнами.
   Мы ехали уже минут двадцать, но синий бампер "вольво" все еще маячил на приличном расстоянии, хотя бес давил на газ. Грузовичок трясся, скрипел, подпрыгивал на каждой колдобине. "Вольво" внезапно остановился, и бес тоже ударил по тормозам. Он посмотрел на меня. Глаза его налились красным светом, лицо заострилось, а из-под верхней губы пробивались короткие клыки. Я обернулся. Лицо ангела сияло, а за спиной его распростерлись ослепительно белые крылья.
   "Выходи, человек," - мелодичным голосом сказал он. Я послушно вылез из фургона, понимая, что для меня это приключение закончилось. Бес бросил на меня последний взгляд, и удар по газам. Машина сорвалась с места и рванула по направлению к синей легковушке, замершей перед самым поворотом, заросшим густым орешником и деревьями. Они шил на сближение. Сто метров. Пятьдесят. Сорок. Двадцать пять. Внезапно "вольво" сорвалось с места, и проломилось сквозь кусты, за которыми оказался обрыв. В салоне не было водителя. И это я заметил отчетливо. Но этого не заметили ангел и бес, и они последовали за своей целью без лишних раздумий...
   Наверное, это весьма впечатляющее зрелище: падение автомобиля с тридцатиметровой высоты. Но любоваться на это утром на пустынном пляже было некому. Я побежал по дороге, проломился сквозь кусты, и остановился у края обрыва. Внизу, под порывами ветра, поскрипывали искореженные остатки моего фургона. Эти двое... Они не были приспособлены для нашего мира. Они проиграли, едва попав в него. Между небом и подземельем они не были полноправными хозяевами. Они были такими же смертными, как и мы.
   "Что ж, наверное, Максимильян был прав", - раздался голос за моей спиной, - "и я - последний романтик в этом сошедшем с ума мире". Человек в сером спортивном костюме носком кроссовка поддел камень и отправил его в пропасть.
   Мужчина средних лет, с густыми волосами, обрамлявшими округлое лицо, печально улыбнулся. Вот он - знаменитый человек в сером спортивном костюме. Он стоял предо мной, и я хотел его спросить, в чем заключается Великий Вопрос. Но я понимал, что это исключительно его знание, которое он заслужил в честном противостоянии.
   "А что с ними?" - кивнул я вниз, на остатки наших транспортных средств.
   "Их нет с нами!" - неопределенно ответил человек.
   Я отвернулся и пошел прочь. Я знал, что больше никого нет... но только сейчас вспомнил, что знал это всегда...
  
   Эдгар одним махом выпил пиво, которое перед ним поставил Лео, облизав, высохшие от долгой речи, губы.
   - Врешь ты все! - насмешливо бросил Лис.
   -Может и вру,- улыбнулся Эдгар. - А может и не вру. Кто меня знает.
   Алекс, до того момента сидевший с открытым ртом, взволнованно сглотнул, а потом спросил:
   - А можно я это все в рассказе опишу?
   -Валяй, - пренебрежительно махнул рукой Эд.
   Лео налил всем пива, в баре заиграл приятный кантри, атмосфера была проникнута теплом и идиллией. Профессор уже успел набраться, и клевал носом. Лис курил, Алекс что-то строчил в своем блокноте, Эдгар грыз фисташки, задумчиво глядя куда-то в сторону.
   - Хорошую сказку ты придумал, - не унимался Лис.
   Эдгар кивнул, провожая взглядом, проехавший мимо бара синий "Вольво".
  

История девятая

Лишь мертвые увидели конец войны...

Платон

  
  
   Макс курил, сидя у окна. Белые облака дыма разбивались о холодную, чуть влажную поверхность стекла, за которым, вспарывая серую городскую ночь, шёл густой, пушистый снег. Снежинки падали на землю безропотно, подчиняясь силе тяжести. Летели вниз, навстречу совей судьбе, которая была кристально белой, холодной и морозно свежей. Летели, тихо кружась, под едва заметными дуновениями ветра. Но лишь для того, что бы смешаться с жидкой кашей из снега, воды, соли, грязи и копоти.
   "Вот так и люди..." - думал Макс - "Сегодня вроде ты жив, здоров, на коне и вечность впереди, а через миг... Грязь. Подошвы чужих ботинок ложатся сверху. Ты ведь снег. Всего лишь снег."
   Сегодня в "Лодке" был вечер блюза. Какая-то группа музыкантов решила подзаработать денег. Правда, случайные люди, да кабацкие лабухи в "Лодке" не выступали. Сюда приходили профессионалы, которые давно могли бы прославиться, или, возможно еще прославятся в будущем. А пока они играли здесь. Сегодня это были уже мужчины, лет тридцати, тридцати пяти. Интеллигентного вида клавишник все время поправлял сползавшие с переносицы очки. Гитарист, с аккуратной, рыжей бородкой пристроился на высоком табурете. Рядом сидел басист, который очевидно поигрывал еще и в рок-группе, судя по его косухе и длинным волосам. И вокалист... Красивый, высокий мужчина, в элегантном костюме, чуть хриплым, прокуренным, голосом пел бессмертные произведения Криса Риа, Альвина Ли. Сейчас он исполнял песню Гила Пэрриса "A Rainy Night in Georgia".
   От скуки Макс начал рассматривать посетителей бара. За соседним столиком сидело четверо парней, в возрасте от тридцати пяти, до двадцати лет. Весьма неоднородная компания. Но что-то общее было в них. Что-то, что связывало их между собой. Одеты солидно, со вкусом, но на яппи не похожи. Пили Джони-Уокер Грин, закусывая салатами. Негромко переговаривались, улыбались. Это было не похоже на деловой ужин.
   В дверях появился парень, лет двадцати двух. В легком черном полупальто с полами выше колен, черных брюках свободного покроя, белом свитере от Бэна Шермана. На ходу он стянул кожаные перчатки, уверенно направляясь в их сторону. Один из четверых широко улыбнулся, вставая со стула: "Брат!"
   Парень тепло поздоровался со всеми четверыми, отодвинул стул и присел рядом.
   "Братья," - улыбнулся Макс, - "Хорошо иметь братьев." Дверь бара распахнулась повторно, в дверях возникла фигура Сержа. Годы практически не тронули его. Он был, как и раньше худой, высокий, темноволосый. На лице его блуждала такая же рассеянная улыбка, как много лет назад.
   - Привет, Макс, - сказал Серж. Мужчины обменялись рукопожатиями, сели за столик и заказали пива.
   - Ну, как там? - спросил Серж.
   - Там... - Макс тупо уставился в одну точку, - Там, брат мой, хреново. Очень хреново.
   Серж кивнул. Он не торопил своего друга. Макс вздохнул, отпил глоток принесенного официанткой пива и заговорил.
   - Знаешь, я никогда не думал, что попаду в спецназ. Однако за мою живучесть и ловкость мой командир сосватал меня в подразделение, которое зачищало горы. Я повидал все... Война ужасна. Но ужаснее всего человеческий разум, придумавший машины для убийства. Мы шли по хребту в сторону небольшого ущелья, в котором нам предстояло провести разведку. Мы вышли на позицию, когда по рации получили сообщение сначала подождать авиаудара. Мы ждали. Внезапно с севера послышался тяжелый гул бомбардировщика. Через минуту над нами пронеслись пара "ведущий-ведомый". Но предполагаемого удара так и не нанесли. Что-то сбросили, но оно не взорвалось. Связались с центром, но те лишь сказали "ждать". Мы ждали не долго. Минут пятнадцать. Внезапно в центре ущелья что-то вспыхнуло, а потом, будто воздух взорвался. Мы наблюдали за этой картиной с приличной дистанции, но от ударной волны пошатнулись даже мы. Со стороны казалось, что ущелье взорвалось изнутри. Огонь вмиг заполнил его. Это не было похоже на напалм, когда жидкое пламя заливает все в округе. Это было гораздо хуже. Потом я узнал, что это было за оружие. Это были бомбы замедленного действия. Такая сбрасывается посреди долины, где много расщелин, пещер, гротов и прочих схронов, и быстро заполняет его газовой смесью, которая проникает во все эти щели. А потом смесь детонирует. Получается объемный взрыв. Очень удобно "выкуривать" засевших по своим норам "духов". Но тогда, глядя на ад между скал, я аж вздрогнул. Я представил себя на месте тех, кто был там... Страшная учесть...
   Макс замолчал, распечатал пачку сигарет, закурил. Над столиком повисла тишина. На сцене музыканты исполняли Оскара Бентона "Bensonhurst Blues".
   - Это война... - философски развел руками Серж, - Ты убиваешь, тебя убивают...
   - Это мнение обывателей, - перебил его Макс.
   Повисла пауза. Серж сосредоточенно цедил свое пиво, Макс смотрел куда-то в сторону. В его глазах отражались зарницы артиллерийских обстрелов и авиаударов. Война никого не отпускает просто так. Война не любит отдавать свое.
   - Порой оружие, сработавшее однажды, дает нам иллюзию всесилия, - Макс взглянул на Сержа, - Троянцы верили, что стены защитят их от любых врагов. Однако стены не защитили их от хитрости Одиссея. "Прорвемся, если не нарвемся" - любил говорить наш командир. Однажды нарвались. Опять в ущелье скинули бомбу. Рвануло, так рвануло, что горы ходуном заходили. Мы вошли в еще дымившееся, горячее ущелье через пятнадцать минут. Мы надеялись найти там лишь трупы. Шли попарно, прочесывая местность, когда по нам начали стрелять. Тогда-то я и понял, что значит попасть в котел. Противник засел на склонах. Откуда они взялись, я так и не понял. Потом мне сказали, что кто-то в разведке сильно облажался, и прохлопал целую роту бойцов врага. Знаешь, когда стреляют по фронту, ты прячешься за огромный валун, а тут внезапно начинают обстрел с фланга, и камень перестает быть укрытием, на момент тебя охватывает отчаяние. Сначала появляется желание отбросить в сторону автомат, вскочить и бежать, бежать, бежать, прочь отсюда. А если лежишь так под обстрелом минут двадцать, то хочется подтянуть колени к подбородку, то появляется странное желание заснуть в позе эмбриона. Заснуть и не просыпаться, чтобы не видеть этот кошмар. А потом, в десятке метров от меня что-то тихо зазвенело о камни. А дальше шум в ушах. Такой тихий писк, словно в ночной тиши над ухом кружит комар. И темнота. Знаешь, когда приходишь в себя на чьих-то плечах, то ощущение более чем странное. Смотрю я на мир и не понимаю, почему земля находится под странным углом по отношению ко мне. И все время качается. Смотрю налево, а там ночное небо, все в звездах. Смотрю направо, а там земля. Точнее скалы... Смотрю под собой, а там парень. Из моего взвода. Я с ним никогда близок не был. Никогда мы не общались, и не дружили. Просто вместе одну лямку тянули, не более. Однако он меня тащил на плечах тридцать пять километров. По горам тащил, и не жаловался. А потом, когда до своих дотащил, сдал санитарам, автомат перезарядил и снова в горы ушел. А меня эвакуировали. Я о своих потом мало что слышал. Слышал, взвод сильно поредел во время одной из зачисток, когда в селе они попали под обстрел минометов противника. Слышал, что командир получил звезду героя. Посмертно. А у него мать больная осталась, жена да двое детей. А я вот ушел из армии. Хватит с меня.
   - И что будешь делать теперь? - спросил Серж.
   - Жить дальше, - грустно улыбнулся Макс.
   Музыка затихла. Лишь соло саксофона продолжало звенеть в тишине.
  
  

Последняя история

  
   В, наполненном ароматным дымом, запахом дорогого алкоголя, молодости и красоты, зале бара "Das Boot", за столиком, что примостился в трех шагах от входной двери, сидел я, человек, который любил слушать... Старенький, но еще довольно бодрый ноутбук покоился на моих коленях (привычка, которую я получил в те времена, когда в моей маленькой квартирке не было мебели, приличнее чем старый диван). Почтовый ящик загружал корреспонденцию...
   "Ты построил свой тихий мирок, замуровал наглухо все выходы к свету, как делают термиты. Ты свернулся клубком, укрылся в своем обывательском благополучии, в косных привычках, в затхлом провинциальном укладе; ты воздвиг этот убогий оплот и спрятался от ветра, от морского прибоя и звезд. Ты не желаешь утруждать себя великими задачами, тебе и так немалого труда стоило забыть, что ты -- человек. Нет, ты не житель планеты, несущейся в пространстве, ты не задаешься вопросами, на которые нет ответа, -- ты просто-напросто обыватель... никто вовремя не схватил тебя и не удержал, а теперь слишком поздно. Глина, из которой ты слеплен, высохла и затвердела, и уже ничто на свете не сумеет пробудить в тебе уснувшего музыканта, или поэта, или астронома, который, быть может, жил в тебе когда-то."
   Без подписи. Без предисловий. Без постскриптумов.
   Баннеры вокруг письма мигали яркими красками. Они призывали купить все блага мира, дабы ощутить себя чуточку счастливым. Лишь черные буквы на белом фоне, словно маленькие иголки, ранили мое самолюбие. Цитата из Экзюпери адресовалась мне. Она была эпитафией над всей моей жизнью. Она была иллюстрацией к этому отрывку. Я стал слишком прозаичным, слишком меркантильным, слишком... человеком. Личность, словно старая краска, облетела с моей души, оставив после себя лишь набор знаний и воспоминаний, которые пылятся на задворках моего сознания, порабощенного повседневностью.
   Эти строки - укор мне. Реквием по моей мечте. Я больше не смотрел на звезды, и языки огня не будили в моей душе былой страсти. Я остался один, и белая снежная мгла за окном - великолепная рама для моего одиночества. Лишь сухие крылья мотыльков - старые письма - напоминают мне о былом родстве с теми людьми. Порой я смотрю на свои руки. Это то немногое, что осталось от меня прежнего, но даже этим мне осталось наслаждаться не долго. В эту ночь я умирал, заживо убивая себя - извращенная форма суицида. А вокруг плескалась жизнь. Лео наполнял стаканы, Армстронг что-то писал в блокнотике, Профессор, бурно жестикулируя, обсуждал с Эдгаром очередную книгу, Лис обольщал милую девушку. Все текло своим чередом. Лишь я сидел посреди этой реки жизни, отправляя файлы моего ноутбука в корзину. Один за одним.
Фотографии с новогодней вечеринки. Delete. Папка "My best songs". Delete. Архив "Ремарк". Delete.
   Моя прошлая жизнь.
   Delete. Yes/No?
   Ко мне подошла официантка, неся на подносе бокал с темной жидкостью. Не произнося не слова, она поставила бокал мне на стол.
   - Девушка, я ничего не заказывал, - чуть раздраженно сказал я.
   - Это от мистера Лео, - ответила она, удаляясь.
   Я обернулся в сторону барной стойки, но бармен смотрел совсем в другую сторону. Я хотел было встать, что бы отнести бокал назад, я уже взял его в руку, но внезапно замер. В бокале плескалось два слоя жидкости. Темный и светлый. Темный был холодным. Светлый теплым. Это ощущалось даже сквозь толщу стекла. Я посмотрел на необычный коктейль. Потом взял трубочку, и сделал пару осторожных глотков. Темный слой был сладким. Я сделал еще глоток. Светлый оказался горьким. Я провел пальцем по краю бокала. Что хотел сказать этим Лео? Это был не просто коктейль. Это была фраза, обглоданная до мысли, которую мне следовало бы усвоить. Я сделал еще глоток и улыбнулся. За те много лет, что я хожу в этот бар, Лео никогда не делал мне подобных коктейлей. Его даже в меню не было никогда. Я знаю точно.
   Я помню тот день, когда возвращался из школы, а на месте заброшенного помещения на первом этаже появилась ограда, за которой стучали молотки, визжали дрели, о чем-то переговаривались рабочие. И я помню тот день, когда ограда исчезла, а над застекленным входом зажглась вывеска "Das Boot". А еще я помню, как мне в первый раз вошел в это заведение, вдыхая терпкий воздух, подошел к стойке и срывающимся голосом сделал заказ, а пиво свое не получил, потому что мне еще не исполнилось восемнадцати. И пять месяцев ждал, а в день своего совершеннолетия пришел в бар с паспортом и протянул его Лео. Он посмотрел на меня, и налил мне полную кружку темного. За счет заведения. Здесь начинались многие мои истории. Здесь я праздновал окончание института, помолвку, развод, дни рождения. Этот бар на всю жизнь останется местом моей молодости. И люди в баре уже давно стали моими друзьями.
   - До наступления времени изобилия наркотиков, поэты по всему свету были, как правило, пьющие, светлая нам память, - донеслось до меня рассуждение Профессора, допивавшего очередную кружку пива.
   В долгих беседах с этим человеком я понял, что багаж знаний является балластом, если не знать, как им воспользоваться. Он был моим героем, образцом человека, которым я бы никогда не хотел стать, но если бы стал, то не сильно расстроился. Он читал мои журналистские статьи, громко ругаясь на ляпы, так и не прочитал ни одной моей книги до конца, ибо считал их жутко талантливыми, но до ужаса абсурдными. Я посмотрел на компанию, собравшуюся у стойки. Лис, стоявший ближе всех ко мне улыбнулся и сказал:
   - Проигранная борьба с повседневностью -это не конец, а только начало пути. Пути без надежд, без видимой цели... Потому что вечность не может быть целью...
   Одним махом я допил остатки жидкости в бокале. От слов Лиса мне стало не по себе. А еще накатили воспоминания о тех днях, когда повседневность в ужасе забилась темные, пыльные углы моей жизни, ибо я был влюблен. Чувство, захватившее нас было такое горячее, что плавило ткань реальности вокруг. Долго, довольно долго продолжалась эта эпопея. Но ничто не вечно. Даже великие вулканы, извергавшие магму еще до прихода человека на эту планету, рано или поздно затухали. Затухли и мы. В тот вечер мы ни о чем не говорили, просто сидели в гостиной у телевизора, потягивая из высоких стаканов красное вино. Ей нравилось, что мы вели себя как люди, прожившие вместе достаточно долго, для того, что бы примириться друг с другом. Это дарило ей смутную надежду, что когда-нибудь, лет двадцать спустя, мы так же будем сидеть в гостиной за стаканом вина и дружелюбно молчать. Это, возможно, не было счастьем, но очень на него походило. Так думала она - человек с отличным образованием, любопытным мировоззрением, собственными идеалами и мыслями. Так порой думал и я. Но блеск в моих глазах тускнел, я все реже засиживался за ноутбуком, пытаясь написать что-то стоящее.
   Однажды утром я ушел. Ушел, что бы не вернуться. Мой старый мир пал. Но на смену ему не пришло ничего нового. Я оторвал от себя часть, взамен не получив ничего. Пустота в моей душе так и осталась пустотой. Я лишь стал чаще захаживать сюда, не для того, что бы говорить, а для того, что бы слушать. Я заполнял пустоту чужими историями.
   Встав со своего места я подошел к стойке, парни оживленно спорили о роли Чаплина в развитии современного кино. Я посмотрел на Лео, который лишь улыбнулся одними глазами. Я посмотрел на людей, с которыми не был близок, но знал о них больше, чем вся их родня. Посмотрел на стены, которые меня окружали. Посмотрел на этот мир вновь.
   Потом подошел к столику, создал в ноутбуке новый текстовый документ. Пальцы зависли над клавиатурой. А потом пробежались по клавишам, оставляя после себя след:
"Истории бара Das Boot".
   Я посмотрел на название. И дописал:
   "Мир велик... Когда-нибудь я снова встречу вас, и мне будит о чем рассказать. Возможно это опять будут грустные истории. Но я так не думаю...
  
  
  
  
   Выражаю огромную благодарность людям, которые помогли мне написать этот текст, сделать его лучше, правильнее, умнее.
   Михаил Гильтин, спасибо за поддержку, которую ты оказывал мне на протяжении всего моего труда. Благодаря ей я нашел силы не бросить этот текст на середине.
  

Дмитрий Коржов.

Владикавказ-Москва-Новороссийск.

Январь-август 2009

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"