Белое небо над головой. Грязно-белое, исчерченное ломаными линиями молний. Почему небо такое белое? Почему молнии такие черные? Что-то изменилось в этом мире?
И почему так тяжело дышать?
Почему язык похож на шершавый камень, а во рту такой привкус, словно ты пил воду из унитаза в общественном туалете на вокзале.
И что за странный писк вдали. Словно маленький таймер отсчитывает время. "Пи". "Пи". "Пи".
Слишком много вопросов для одного раза. Назад. В спасительную тьму.
Глаза закрываются.
Он открыл глаза, когда на старых электронных часах, висевших на посту высветились цифры 3:33. Первое, что он увидел, был потолок. Белый потолок, покрытый замысловатой сетью трещин. Рассеянный свет, выбивавшийся из-под лампы, не давал достаточного обзора. В углах плясали тени.
Он повернул голову на бок, и мир расплылся аляповатым пятном. Мгновения спустя появился шум в ушах, но ему удалось сфокусировать зрение. Ряд кроватей с железными бортиками, вдоль стен шкафы, забитые аппаратурой и склянками, с какими-то жидкостями, решетки на окнах. На соседней койке лежит тело... Впалый живот, четкий рельеф ребер, тяжело вздымающаяся грудь, лицо, заросшее щетиной, изо рта торчит трубка. Тело по пояс закрыто тонкой простыней. Тело недвижимо.
Он невольно поморщился от боли, скосил глаза и увидел над левой ключицей дырку, из которой торчит тонкая трубочка, соединенная еще с одной трубочкой, которая убегает вверх, к штативу. Он попытался пошевелить рукой, но та была привязана к бортику его кровати - скрученный в трубочку бинт кольцом перехватывал запястье.
Во рту было по-прежнему сухо. Он попытался сглотнуть ком, стоящий в горле, но слюны не было. А ком, мерзкий, плотный комок стоял поперек глотки. Он попытался втянуть воздух носом, но не смог. Из ноздрей торчали ватные тампоны, обильно пропитанные чем-то бурым. То ли кровью, то ли лекарством. Медленно, но верно к нему приходило понимание ситуации.
Последнее, что он помнил, была музыка. Какой-то не слишком мелодичный хаус. Он только что вынюхал дорожку какого-то "микса", и теперь сидел в кресле, потирая переносицу, ожидая, когда же его накроет волна эйфории. Но вместо кайфа пришел ужас, которому нет имени. Он как лавина, как черный поток затопил сознание, украл воздух из легких и сжег все мысли до одной. Осталась лишь пустота, в которой не было ничего, кроме белых росчерков молний, жара и тишины. Дрожь в руках, холодный метал телефона. Расплывчатые буквы перед гаснущим взором. Дальше - тишина.
Он повернул голову направо.
На стуле сидела Аня. Привалившись боком к холодной стене, она дремала, в крайне неудобной позе. Веки её чуть подрагивали. Пряди волос, цвета медной проволоки, небрежно спадали на плечи, закрывая лицо. Он попытался улыбнуться, но сухие потрескавшиеся губы, словно стянутые клеем, не разошлись в улыбке. "Моя лисичка" - подумал он, и хотел было коснуться девушки своей правой рукой. Но она, как и левая, была привязана к кровати.
"Аня", - хотел произнести он, но из пересохшего горла вырвался лишь хрип.
Этого хватило. Девушка мгновенно очнулась, словно птица, встрепенулась, протирая пальцами глаза, часто часто заморгала, и вдруг он увидел в уголках глаз девушки слезы.
- Сереженька, - прошептала она. Губы её дрожали, она склонилась над ним. На лоб ему упала капля... Её слеза.
Выздоровление было мучительно долгим. Тот, кто придумал замешать адскую смесь с гидропиритом, был не в своем уме. У Сергея было много времени, что бы поразмышлять об этом. И о многом другом. До больницы он не позволял мыслям надолго задерживаться в своей голове. Он с остервенением работал, ударялся в загулы, временами доводил Аню до истерик (это тоже приносило своеобразное облегчение). Но теперь, когда ему ничего не оставалось, кроме как лежать на кровати, и смотреть в потолок, он лежал и думал.
Семь лет назад мысль о том, что школьные годы были золотым временем его жизни, показалась бы ему абсурдной и глупой. Он всей душой ненавидел школу и шел на все возможные ухищрения, что бы туда не ходить. Он не отличался могучим здоровьем, так что не было никаких сложностей, что бы приболеть и остаться дома. Или просто нагреть градусник на батарее. Оставаясь дома, он читал книги, смотрел фильмы или просто спал. При том, что к одиннадцатому классу его библиотека занимала два огромных шкафа, он не осилил и тридцати процентов школьной программы. Они с Котом состоялись как читатели гораздо раньше, чем хотелось бы их преподавательнице по литературе. Он до сих пор помнит, с какой саркастической ухмылкой сдавал ей сочинение на тему "Книга моего лета" по роману Жана Поля Сартра "Слова". И никогда не забудет не менее ядовитую ухмылку учительницы, которая поставила ему за него "четыре с минусом". Кот, сдавший "Над пропастью во ржи", долго смеялся над выпендрежом Серого. Кот... Где ты сейчас?
Жизнь развела их по разным городам. Жизнь разбросала всю компанию, которая образовалась в те времена. Кто-то сторчался, кто-то свалил из страны. А он остался здесь. У подножья гор, по горло в болотной жиже. Не было причин, что бы задерживаться здесь, но Сергей увяз настолько плотно в патриархальном укладе этого города, что срываться с насиженного места было безумием. Он тосковал. Непонятно по чему. По другим городам? Или по другой жизни? А какую жизнь он знал, кроме той, которой жил сейчас. Казалось бы, чего ему не хватает. Работа, которая оплачивается очень прилично для их провинциального городка, родители, которые не оставят сына голодным, любящая девушка, которая двое суток дежурила в реанимации, ожидая, когда он придет в себя. У него было всё, чего не было у тысяч людей, которым повезло в жизни меньше.
Но этого было мало. В нем давно сгорела микросхема, отвечающая за искренность любых эмоций. Все их проявления казались ему фальшивыми. Он сам себе казался фальшивкой. Аляповатым манекеном на витрине сельпо. И порой было не ясно, что его больше раздражало - его натура манекена, или само сельпо, в пасторальные пейзажи которого он абсолютно не вписывался.
Он любил этот город, ему был дорог этот народ. Но он ненавидел отдельных личностей, которые с презрением и насмешкой смотрели на него. И с каждым годом таких становилось все больше и больше. Сергей понимал, что в других местах не лучше. Везде люди как люди. Со своими темными и светлыми сторонами. Но здесь, в городе, где редко дует ветер, он ощущал это особенно остро.
Может, стоило что-то поменять в своей жизни? Может пора было сделать какой-то шаг, который позволит по новому взглянуть на себя?
Он не умер в этот раз по счастливой случайности. Ему предоставили второй шанс, для того, что бы он попытался изменить свою жизнь. Как бы банально это не звучало, но ему хотелось верить, что это так.
Во время своих дежурств к нему часто забегала Аня, которая работала в этой больнице. Она заботливо поправляла подушку, словно парень тяжело больной, приносила булочки из магазина напротив, целовала в щеку и убегала работать дальше.
Самым трудным испытанием для Сергея была встреча с родителями. Они никогда не думали, что сын, их любимое чадо, их умница и солнце, попадет в реанимацию с передозом. Отец молча смотрел куда-то в окно. Мать плакала. То от счастья, то от горя. То начинала жалеть, то ругала последними словами. Что бы делал он на их месте? Возможно, то же самое.
У него было очень много времени, что бы подумать.
Он думал.
- Вот мы и дома, - Сергей тяжело дыша поставил сумку на пол прихожей. Он и раньше не отличался выдающимися физическими данными, а после недели, проведенной на больничной койке он даже налегке на свой третий этаж поднимался с передышками на лестничной клетке второго.
- Ага, - улыбнулась Аня, разуваясь и проходя на кухню, включила чайник, открыла форточку.
Следом зашел отец, и занес еще одну сумку с больничными принадлежностями Сергея. Парень небрежно стянул с ног кроссовки, задвинул их под обувницу и вытер выступившую на лбу испарину.
- Я звонил к тебе на работу, сказал что ты отравился чем-то на дне рождения, - сказал отец, приглаживая волосы на затылке. Он старался не показывать, насколько сильно волнуется за сына. В отличие от матери, он был уверен в том, что сын не стал наркоманом, и ему не требуется консультация нарколога. "Мать есть мать", - развел он руками, когда та заявила, что Серому стоит лечь в наркологичку, что бы избавиться от вредной привычки. Трудно было ей объяснить, что у него нет физической и психологической зависимости от наркотиков, а тот раз был всего лишь неудачным опытом. Мать есть мать.
- Вы чай будете? - спросила Аня у отца.
Тот отрицательно мотнул головой, нащупал на поясе ключи от машины и приоткрыл входную дверь:
- Мне на работу пора. Мы вечером с мамой заедем, - сказал он, выходя на лестничную клетку, - Береги себя, сын.
С этими словами он устремился вниз по лестницам. Сергей посмотрел ему вслед. Он знал, что разочаровал своего отца. Но поделать с этим ничего не мог. Оставалось лишь на деле доказать, что он не такой плохой сын.
Одев любимые домашние тапочки, он тяжело прошлепал в комнату. Здесь ничего не изменилось за неделю, но все равно Сергею пришлось несколько секунд привыкать к обстановке, отличающейся от больничной. Диван, пара кресел, потертый ковер на полу, стол, на котором стоит его компьютер и аккуратно сложенные Аней бумаги и папки. Он улыбнулся, полной грудью пытаясь вдохнуть такой привычный и родной запах дома. Но в израненном носу больно кольнуло. Что то теплое с кончика носа сорвалось и капнуло на пол. Кровь бурой кляксой растеклась по полу.
- Черт, - буркнул Серый, доставая из кармана платок и прижимая его к ноздрям.
- У тебя опять кровотечение! - обеспокоенно воскликнула Аня, - Пошли.
Она взяла его под руку и повела в ванну. Там она сделал ему ватный тампон, смоченный перекисью водорода.
- Убери руку, - сказала она, отводя ладонь Серого, которой он держал платок.
Зашипела перекись. Окрасив вату в алый цвет. Защипало слизистую. Но кровь прекратила капать. Аня вытащила пропитанный алым тампон, и засунула новый, уже сухой. Бросив взгляд на часы, она засуетилась. Ей пора было возвращаться на работу.
- Я налила тебе чай. В холодильнике есть сыр, колбаса, на нижней полке суп. Покушай обязательно, - сказала она, поцеловала его напоследок и выпорхнула из квартиры.
Он прошел на кухню, открыл холодильник и задумчиво посмотрел на его содержимое. Есть совершенно не хотелось. В шкафу он нашел какое-то шоколадное печенье, взял со стола кружку с чаем, и пошел в комнату. Включил компьютер. На экране появилась полоса загрузки. Сергей задумчиво отхлебнул чай, откусил кусочек черствого печенья. Интернет исправно работал. Загрузилась страница почты. Спам, спам, спам, письмо от Кота.
"Дорогой друг, я на несколько дней наведаюсь в гости в наш город. Встречай.
Кот"
И дата. Как раз тот день, когда он совершил свой первый, чуть не ставший последним наркотирп. Сергей подскочил со стула, огляделся в поисках телефона, набрал номер, который он вспомнил бы, разбуди его среди ночи.
Короткие гудки. Два, три, пять. Наконец трубку подняли.
- Алло, - женский голос. Это была тетя Кости.
- Тетя Лариса! Здравствуйте! Это Сергей! А Костя еще в городе?
- Здравствуй, Сережа. Нет, он уехал три дня назад. Он искал тебя.
- Да, я знаю, я в больнице лежал.
- Что то серьезное? - с напускным беспокойством спросила она.
- Нет, просто отравился.
- Сейчас все нормально?
- Да, спасибо.
- Костя очень сожалел, что не смог повидать тебя, - сказала она.
- Мне тоже жаль. Ну ладно. До свиданья, - с этими словами он повесил трубку. Раздраженно постучал костяшками пальцев по стене.
Если бы он знал раньше, что Кот приедет, он не пошел бы на эту вечеринку. Он бы не стал нюхать эту дрянь. Если бы он знал заранее, они бы встретились, прошлись по любимым заведениям, попили рома.
Если бы...
Да, черт возьми, сплошные "если".
Он несколько раз прошелся по комнате. Открыл шкаф, где на одной из полок стоял его мини бар. Початая бутылка "Саузы", половина бутылки Мартини, вино, ром. Хотелось выпить. Но врачи запретили ему пить.
- Курить они мне не запрещали, - хлопнув дверцей ни в чем неповинного шкафа, сказал в пустоту Сергей. Он нашел в столе пачку сигарет, распахнул дверь на балкон. На улице накрапывал мелкий дождик. Сам по себе он был не столь противен, если бы не отвратительная сырость, которая своими влажными, холодными щупальцами не забралась бы под одежду. Сергей постоял несколько секунд неподвижно, привыкая к погоде, вытащил из пачки сигарету, прикурил, выпустил дым в серое небо.
"В жизни каждого человека должна быть маленькая слабость", - размышлял Сергей, - "Пускай теперь моей будут сигареты. Они не убьют меня так быстро, как хотелось бы многим".
Он улыбнулся своим мыслям, глядя на то, как вдалеке мусоровоз пытается убрать огромную кучу мусора, наваленную возле контейнера. "Сколько грязи от людей!" - с тоской подумал парень, туша сигарету в старом блюдце, найденном в шкафчике на балконе.
Сегодня его уволили с работы. Тот-то прознал про то, что Сергей загремел в больницу не с отравлением, а с передозом. Его заложили, не моргнув глазом. И точно так же, не моргнув глазом, уволили. Потому что директор не хотел что бы в штате были наркоманы. Сергею так и не удалось объяснить, что он не наркоман, что это был неудачный эксперимент. Его не стали слушать. Выдали расчет и указали на дверь.
Возможно, у него бы и получилось вернуться в фирму, может быть он и смог бы убедить директора в том, что всё это недоразумение. Смог бы, если бы не жирная, ехидная бухгалтерша, которая протянула ему расчет и сказала вслед:
- Не потрать на дозу сразу всё. Отложи на завтра, - огляделась по сторонам, самодовольно глядя на то, как хихикают её коллеги, оценившие шутку (а на самом деле просто желающие угодить ей, что бы раньше других получить зарплату). Собиравшийся было уходить Сергей развернулся.
Гнев.
Он не ощущал в себе ничего...
Кроме гнева.
Он сделал шаг, к ничего не понимающей бухгалтерше (старая сука, наворовавшая в свое время денег в детском саду, потом в доме престарелых, а теперь устроившаяся на фирму, потому что зад уже был в тепле). Она не успела испугаться. Она не успела ничего понять. Сергей просто пнул её ногой в живот. Удар получился такой силы, что туша твари, громоздившаяся на кресле с колесиками, на большой скорости отлетела к стене, врезалась в шкаф, и на нее посыпались папки, книги и сверху упала рамка, в которой стоял какой-то сертификат.
Сотрудницы бухгалтерии в ужасе отшатнулись в стороны. Сергей со злобой посмотрел на них, развернулся, не став дождаться развития событий. Напоследок он от души хлопнул дверью.
Он шел по дворам и переулкам города. Города, где нельзя было скрыться от слухов, от взглядов, от людей. Здесь всем было дело до всех. Каждый был готов сунуть свой длинный нос в дела соседа. Большая деревня.
Здесь не нужно создавать базу данных, для нерадивых работников. Здесь все можно узнать в течении часа, позвонив знакомым, или знакомым знакомых, что бы быть в курсе того, что человек из себя представляет. Серый не сомневался, что после сегодняшней выходки бывший шеф точно не охарактеризует его с положительной стороны. Живи он один, не было бы проблем, но сейчас он старался делать все возможное, что бы Аня гордилась им. Он старался не трепать ей нервы. Он впервые в жизни пытался жить не исключительно для себя, но для кого-то еще. Для кого-то близкого, родного. Для того, ради кого стоит жить.
Он пытался отвечать искренностью на искренность. Аня не хватала звезд с неба. Работала врачом в гинекологическом отделении, мечтала о семье и беззаветно любила Сергея. Они были вместе уже несколько лет. Не самые плохие годы в его жизни.
Аня была на дежурстве, вечером Сергей позвонил отцу, и обрисовал ситуацию. Тот вполне ожидаемо побурчал для приличия, но предложил ему поехать в Москву. Стоило попытать счастье в столице. За отсутствием иных альтернатив Сергей согласился.
Ночью он лежал на кровати, глядел в потолок и размышлял над тем, какой причудливый вираж заложила его жизнь. Вчера он строил свою карьеру, скучал вечерами в баре и думал о том, как бы закрутить очередную интрижку на стороне. Сегодня он безработный трезвенник, который не может дождаться возвращения своей девушки.
- Алло, ты спишь.
- Нет, час назад привезли беременную, со странными болями. Оформляю историю болезни.
- Понятно. Я тоже не сплю.
- Почему? У тебя что-то болит? - её взволнованный голос на том конце.
- Нет, просто не спится. Я звоню, что бы сказать тебе, что очень сильно тебя люблю.
- Я знаю, родной, я тоже люблю тебя.
- Правда?
- Правда.
- Не буду тебя отвлекать.
- Ты никогда меня не отвлекаешь.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, любимый.
Сергей отбросил телефон на край кровати, поднялся, в темноте подошел к шкафу и запустил руку за проем между задней стенкой и стеной. Там, удобно устроившись в небольшой нише хранилась его заначка. Он вытащил солидную пачку денег, на ощупь пересчитал купюры, и так зная, какая там сумма. Деньги он сунул в кошелек.
- Братишка, слышишь, закурить есть?
- Нет.
- А чё так дерзко отвечаешь? А если я проверю?
- Эта фраза уже не актуальна!
- Чё?!
Удар в пах заставил наглеца сползти по стенке, хрипя и булькая. Второй удар в грудь отбросил восемнадцатилетнего прыщавого юнца в дешевом спортивном костюме к стене.
"Как мне надоели эти уроды!" -думал Серый, бредя к своему подъезду.
- Сережа, может тебе стоит бросить курить?
- Я тебе мешаю? Я вроде на балкон каждый раз выхожу, - он раздраженно стряхнул пепел.
- Нет, но тебе стоит поберечь свое здоровье. И витамины попить. Я тебе хороший комплекс купила.
- Попью, - хмуро ответил парень, глядя на то, как Аня вновь прибирает у него на столе. Редко доходили руки, что бы разгрести завалы, но после каждой её уборки трудно было найти что-то нужное на столе.
- Оставь, милая, я сам приберу, - сказал Серый, закрывая дверь на балкон.
- Знаю я, как ты прибираешь. Задвинешь всё в один угол и оставишь там до следующей уборки.
- Оставь говорю, я сам.
- Да ну тебя.
- Оставь!!! - заорал Серый, в ярости сметая со стола стопку папок. Аня в ужасе отшатнулась от него.
- Прости, - только и мог выдавить из себя Сергей.
Сегодня он в первый раз за полтора месяца прикоснулся к спиртному. Они с Аней пошли в клуб, потому что целыми днями сидеть дома опротивело даже ей. Он выпил немного. Три или четыре стакана виски, кружку пива. По его меркам совсем не много. Аня с подругой ушла на танцпол, он сидел за столиком, хмуро смотрел по сторонам и размышлял о жизни. За последнее время много изменилось. Он стал безработным, у него появилась куча свободного времени, но счастливее он от этого не стал. Деньги постепенно подходили к концу, нужно было уезжать на заработки в Москву, потому что в этой глухомани подходящей работы не было. Его все чаще и чаще накрывали приступы гнева. С чем это было связано он не понимал. Он научился предугадывать эти приступы, уходить куда-нибудь, что бы не пугать окружающих.
Вот и сейчас. Он резко поднялся из-за стола, сгреб пачку сигарет и поспешил в сторону туалета. Очереди к счастью там не было. Он зашел в пустую комнату, закрылся на щеколду, открыл кран. Набрав пригоршню воды плеснул ею в лицо. Достал сигарету, закурил.
Посмотрел на свое отражение в зеркале. По слипшимся волосам стекала вода, осунувшееся, худое лицо, с синяками под глазами и ввалившимися щеками было похоже на маску. Бледная кожа, горящие глаза. Взгляд его опустился вниз. У самого края зеркала было написано маркером два слов: "На хер!". Он перевел взгляд со слов на отражение.
- Действительно!
- На хер!
- На хер вас, обитатели этого города!
- На хер вас, толстопузые депутаты, наворовавшие столько денег, что теперь они боятся спать по ночам!
- На хер вас, попрошайки возле рынка, грязные, чумазые дети курдов, выдающие себя за цыган. От вас воняет немытым телом и дешевыми чебуреками!
- На хер вас, тупые дуры в мини-юбках, мечтающих лишь о том, что бы поскорее выскочить замуж, учащихся в университетах, куда их устроили сердобольные родители, лишь для того, что бы ни дня не работать по профессии. Вы занимаете места людей, которые могли бы учиться, но которым не так повезло с возможностями!
- На хер вас, реперы, подражающие черным обезьянам с западного и восточного побережья, в мешковатых одеждах, снятых с ближайшего бомжа. Тупак сдох! Сдох и точка!
- На хер вас, продажные менты! Вы отпускаете настоящих преступников, потому что они могут заплатить за себя, но можете подкинуть на карман пакетик с герычем.
- На хер вас, нищая армия, которая всего лишь источник бесплатной рабочей силы. Там служат лишь те, кому не хватило мозгов откосить или попасть в институт!
- На хер вас, мажоры на дорогих машинах, в шмотках по цене равной годовой зарплате инженера! Вы умрете, и после вас останется точно такое же дерьмо, как от лежащего под забором алкаша, в драном пиджаке и трениках.
- На хер вас, дети мечтающие стать банкирами и киллерами. Вы будете влачить свое жалкое существование совсем в ином мире - мире, который созидают сегодня из кучи навоза ваши мамы и папы.
- На хер вас, бизнесмены, нещадно обворовывающие своих работников, проносящиеся на своих лексусах мимо нищих стариков, бредущих по траурам. Обедающих в ресторанах, где цена одного блюда порой превышает зарплату учителя или врача.
- На хер вас, эмо, в ваших отвратительных розово-черных шмотках, с дырками для пирсинга в неожиданных местах, пишущих слезливые посты в своих уютных "жжшечках" о том как их достала жизнь, как никто не понимает их внутренний мир. По вам плачут газовые камеры.
- На хер вас, толпы "братков", слушающих шансон в своих "девятках" и допотопных иномарках. Идите работать на завод, вместо того, что бы протирать спортивные штаны. Вы даже меньше, чем пешки в играх тех, кто круче вас.
- На хер вас, таксисты, накупившие выкидыши советского автопрома, шныряющие по городу в поисках легкого заработка и обдающих с вас три шкуры, даже если ехать не больше трех метров.
- На хер Аню, которая пытается сделать меня лучше, чем я есть!
- На хер Кота, вечно ноющего и страдающего от неразделенной любви. Пускай займется делом!
- На хер вас, люди этого города.
- На хер панельные девятиэтажки, разваливающиеся хрущевки, дворцы из красного кирпича, пентхаусы на набережной и хибары на окраинах.
- На хер этот город!
- На хер тебя, Серый! На хер!
От удара зеркало рассыпалось на тысячи осколков.
Билет на самолет лежал на столе. Рядом лежали паспорт и стопка денег. Утром ему предстояло покинуть родной город, что бы попытать счастья в столице.
Оставалось сделать одно дело. Серый достал из кармана маленькую красную коробочку. Еще раз открыл её. Изящное золотое колечко, с небольшим бриллиантином в центре. Сегодня вечером ему предстояло сделать очень важный шаг в своей жизни. Сегодня вечером он должен был сделать предложение Ане, прежде чем уехать в Москву. Он волновался. Сергей не сомневался в том, что девушка не раздумывая согласится. Но легкое беспокойство не покидало его. Через два часа она должны была вернуться из клиники. Через два часа все решится.
Сигареты кончились. Единственная слабость, которая не убивала его. Единственная маленькая радость его жизни. Он потер ладонями виски, встал, накинул на себя куртку и вышел на улицу. До ближайшего ларька было прилично топать. Но желание курить победило лень. На детской площадке отирались какие-то парни. Среди них он заметил смутно знакомую личность. Где-то он видел этого юнца. Но вот где? А, впрочем, какая ему разница.
- Кент четверку, пожалуйста.
Он взял пачку, сорвал обертку, вытащил сигарету и с наслаждением затянулся горьким, едким дымом. Вот так то лучше.
Смеркалось. Холодало. Серый поспешил домой. Минут через сорок должна была вернуться Аня. Нужно было настроиться на серьезный разговор.
Он бодро пересек двор, вышел на асфальтированную дорожку, ведущую к подъезду, когда сзади его кто-то окликнул.
- Закурить не найдется?
Он нашарил в кармане пачку, привычным движением отодвинул крышку и повернулся к говорившему.
Бейсбольная бита со свистом вспорола воздух. Из глаз брызнули искры. Боли не было, просто взор затянуло красной пеленой. Уже падая он увидел удалявшиеся фигуры в черных спортивных костюмах.
- Валерьевич, ну что там?
- Черепно-мозговая.
Голоса словно пробивались сквозь ватные заслонки. Глухие и далекие, словно говорящий находился в другом помещении. "Неужели опять реанимация?" - с тоской подумал Серый, не в силах открыть глаза.
- Как состояние? - спросил второй голос.
- Хреновое.
"Хреновое..." - пронеслась грустная мысль, - "Жаль что придется делать предложение по..."
- У него началось кровотечение!
- Трепанируй!
- Быстрее...
Дальше тишина...
Колеса
"Холодное лето восемьдесят пятого ознаменовалось захватом самолета палестинскими террористами, запуском первого мусульманина в космос, четырнадцатым Московским кинофестивалем, мораторием на ядерные взрывы, несколькими авиакатастрофами, обнаружением "Титаника" и моим рождением.
Это был светлый момент в моей жизни. Я родился, чему несказанно были рады родители, бабушка (которую через два месяца свалил инсульт) и старший брат (сгинувший в Грозном в девяносто четвертом).
Двадцать седьмое лето моей жизни было не менее холодным. И если о первом я знал лишь по рассказам родных, то прохладу этого августа ощущал на собственной шкуре. Возможно, стоило родиться в какой-нибудь африканской республике, где температура не опускается ниже десяти градусов. Но тогда мне пришлось бы быть черным, как смоль, негром (я не расист, но перспектива весьма малопривлекательная), примкнуть к повстанцам, заболеть СПИДом и быть съеденным львом, где-то на просторах саванны. Но я слишком привык к своей уютной квартире, удобному "Форду" с мягкими, кожаными сидениями, праздному образу жизни. Никогда не задумывались над вопросом: сколько современный абориген каменных джунглей протянет в условиях дикой природы, если его вырвать из привычной среды обитания. С вершины пищевой пирамиды он сверзится чуть ли не к самому её основанию, приравнявшись к овощам, кореньям и червякам. И всегда есть реальная возможность по незнанию отравиться первым попавшимся плодом, либо быть насмерть загрызенным комарами".
Затушив в пепельнице сигарету, молодой человек нажал на кнопку "сохранить", закрыл документ и откинулся на спинку кресла. Устало потирая веки, он поднялся со своего места, разминая затекшую спину.
Лето в этом году приносило сплошные огорчения. Всю весну он ждал, что вот вот распогодится, будет тепло, сухо, как бывало в прошлые годы. Каждое утро, открывая глаза, он с надеждой раздвигал жалюзи, предвкушая, как сегодня пройдется по улице без надоевшей куртки, сможет посидеть в парке на лавочке, пообедать на открытой веранде в любимом летнем кафе, прибежать домой, распахнув окна ощущать на лице теплый ветерок, который будет играть с занавесями. Он верил, что за три месяца наконец настучит десяток авторских листов, отнесет их наконец заждавшемуся издателю, они вместе опрокинут по стаканчику виски, ему дадут пузатый конверт с авансом и он сможет встретить осень в праздности, лени и счастье.
Майские затяжные дожди плавно перетекли в июньские затяжные дожди. Короткий период потепления пролетел незаметно. В июле небо вновь налилось свинцовыми красками а асфальт потемнел от капель. Так продолжалось до самого августа. Он целыми днями сидел в своей тесной квартирке, на отшибе города, глядя в пыльное окно, пил пиво, делал самолетики из старых распечаток и запускал их в прихожую, просиживал ночами в интернете, беззлобно ругаясь с людьми на форумах и тешил себя надеждами, что однажды утром он проснется и... Что тогда? В своих мечтах он вскакивал с постели в одних трусах и майке, одним взмахом руки сбрасывал весь мусор со стола, расчищая себе пространство для работы, заносил над клавиатурой руки... И вот уже роман перед ним. Без сомнения гениальный текст. Критики в восторге, в магазинах не всегда хватает экземпляров...
Но дни сменялись днями, в углу скопилось приличное количество пивных бутылок, которые он так и не удосужился выбросить, почту заполнял сплошной спам, а живой журнал не обновлялся уже много недель. Последняя запись гласила: "Пррррррролил на клаааааавиатурррррррру пппппппиво...... Тепеееерььь ооооонаааа пррррррррррриколььькноооо ттааааак залллллипппает! Гыыыыы!!!"
Клавиатуру он протер спиртом и она исправно функционировала по сей день, а вот он нет. Хотя и промывал спиртом себе внутренности. Задаваясь вопросом о том, в чем же причина его нынешнего застоя, он пытался все свалить на музу, на недостаток свежих впечатлений, не понимая, что главной его проблемой была банальная лень. Она рассматривал и подобный вариант. Полный решимости побороть её, он сел за компьютер, клятвенно пообещав себе не вставать до тех пор, пока не напишет что-то вразумительное. За два часа он написал пять строк. Из которых четыре были абсолютно бессмысленным диалогом.
Глядя в окно, он подумал, что погода сведет его с ума. Мысль о том, что после такого лета его ждет дождливая осень и снежная зима приводила его в отчаяние. Хотелось урвать кусочек лета. Хотелось выйти на улицу, поглазеть на мини-юбки, много чего хотелось.
Сняв последние деньги со счета, он принялся оформлять себе визу, не заботясь о том, что по возвращении ему нечем будет платить за квартиру. Его вообще мало что заботило. Билет до Барселоны, номер в гостинице, список клубов и ресторанов - вот что крутилось в его голове. Он уже представлял себя в Фигерасе, бродящим по театру-музею Дали, наслаждаясь шедеврами безумного каталонца. Затем Малага и Валенсия с её "Городом искусств и наук". Мадрид в его планы не входил, потому что даже издали он производил отталкивающее впечатление. Глядя на фотографии города ему казалось, что среди его старых улочек всё еще витает затхлый запах мракобесия средневековья.
Он повертел в руках билет. Рейс "Аэрофлота" на 10:30. Все формальности улажены. Загранпаспорт, кредитка, немного наличности. Всё это аккуратной кучкой лежало перед ним на столе. Он задумчиво смотрел на те вещи, без которых нынче не проживешь. "Неужели в наше век все решают куски разноцветной бумаги" - размышлял он. Оттолкнувшись ногой от батареи, он прокатился на своем кресле через половину комнаты, обозрев весь грандиозный бардак, который накопился за несколько недель. Пнув ногой маленькую подушечку, валявшуюся на полу, он проследил её полет. Та шлепнулась куда-то за диван. Усмехнувшись своим мыслям он распахнул шкаф, и начал небрежно выгребать из него всё содержимое. Пара маек, рубашки, несколько пар нижнего белья, шорты, легкие летние брюки, джинсы, олимпийки. Из всего этого разнообразия в чемодане окажутся не более десяти-пятнадцати вещей. Порой, наблюдая на вокзалах за отцами больших семейств, увешанных тюками и баулами, отправляющимися со своими чадами и женами на отдых, ему становилось их жаль. Потные, кряхтящие и пыхтящие, с сумкой на каждом плече, они бежали по перрону, в поисках вагона. Следом жены тащили за руки вопящих детей. Не так в его представлении настоящий самец должен был проводить свой отпуск. В такие моменты он очень радовался, что его первый и пока единственный брак не был обременен радостью деторождения и омрачен совместным посещением курортов. Он думал, что завел себе бесплатную домохозяйку. Она - что заполучила безлимитный банкомат. Оба заблуждались.
Внезапно под руку ему подвернулся простой белый пакет из какого-то супермаркета. Он развернул его и изнутри на него посмотрело прошлое. На дне пакета лежало два небрежно свернутых белоснежных халата и зеленые штаны от хирургического костюма.
- А майку от костюма спер тот бомж, - задумчиво пробормотал он, разглядывая содержимое пакета. - Славное было время.
Много лет назад ему казалось, что лишь альтруизм и самопожертвование есть то настоящее и вечное, на чем держатся основы мироздания. Милосердие и самопожертвование. А может он просто начитался "Дневника мотоциклиста" доктора Гевары. Он грезил о поступлении в медицинский институт, видел себя в белом халате, со скальпелем в руке, пересаживающим сердце безнадежно больному ребенку. Видел себя за батареей колб, ретор и пробирок, изобретающего лекарство от рака. Стоило только захотеть. Но таким, как он не было места в медицине. Ильф и Петров в свое время придумали термин "кипучий лентяй". Человек, который загорался энтузиазмом, энергично брался за благое дело, а потом бросал его на половине пути. Сколько начинаний бросил на своем пути он? Не пересчитать.
Он оправдывался тем, что все его достижения рано или поздно сменялись скукой. Стоило ему чего-то достичь, как он понимал, что успех не за горами. Вот он. Осязаем. И, следовательно, не интересен. Так никогда он не признался сам себе, что на самом деле ему просто было лень.
Почему тогда он повесил халат на вешалку? Когда его жизнь стала относительно благополучной и стабильной, он не раз задавал себе этот вопрос. Вспоминая голодные дни интернатуры и бессонные ночи ординатуры, она часто спрашивал себя: "Что двигало мной в тот момент?" Каждый раз, возвращаясь в клинику, он самозабвенно писал кипы историй болезней, бродил из палаты в палату, пальпировал, перкутировал, аускультировал, бегал по семинарам, конференциям и презентациям фармацевтических компаний. Для чего всё это? Для того, что бы в один прекрасный день он сказал медицине: "Прощай!"
У каждого человека свой путь. Такой мыслью он успокаивал себя каждый раз, когда проезжал мимо родного стационара, в котором работал больше пяти лет. Сначала медбратом, затем интерном и ординатором. У каждого свой путь. Купив у соседа по общежитию допотопный ноутбук, он думал, что будет читать на дежурствах медицинскую литературу. Но вместо этого однажды ночью он создал текстовый файл.
"Яркое, режущее глаза, пятно телевизора на фоне абсолютно темно комнаты раздражало нервы не меньше той белиберды, которая из него изливалась. Лицо дикторши, вещавшей об очередных реформах, после которых в нашей стране чудес наступит всеобщее благоденствие, серийных маньяках в деревеньке Большие Бадуны, Переписюевского района и прочей "мировой обстановке", было похоже на погребальную маску. Она казалась какой-то ненастоящей. Кукольная ведущая. Кукольные события. Кукольная страна. И где то сидят кукловоды".
И меня понесло. Я писал везде, где мог. В метро, на дежурствах, запершись в ординаторской, не обращая внимания на крики медсестер, искавших меня, в общежитии, в библиотеке. Везде, где только можно. Так родился мой первый роман о человеке, у которого была мечта - жить по совести, так как хочется ему, а не как решат за него родители, и куда выведет кривая жизни.
Трудно было придумать сюжет, более банальный, чем этот. Начиная от древних греков, кончая Фицджеральдом эксплуатация этой темы не прекращалась. И, пожалуй, читателя уже трудно было уже чем-то удивить. Но на носу была суровая зима, а ему жутко хотелось новое пальто, на которое у него нахватало приличной суммы. Он разослал текст в несколько издательств, надеясь, что хоть в одном его заметят. Заметили во всех сразу.
В этой стране успех любого современного писателя зависел на пятьдесят процентов от таланта самого писателя (да и то не всегда) и на пятьдесят процентов от таланта его пиарщиков, которые его раскручивали. Как-то, после очередного фуршета, он размышлял, кто талантливее - он, или его пиарщики, и как так получилось, что народ начал читать всю ту ахинею, которую он написал однажды ночью. Но он стал талантливым писателе, не глядя подмахнул контракт на следующий роман и женился на смазливой мармозетке, которая училась на журналистку, мечтала об олигархе с нефтедолларами и совершенно не умела готовить.
Второй роман выглядел откровенной халтурой, больше похожей на сборник врачебных баек, но агенты оказались талантливее его и выкидыш писательской мысли выставили в выгодном свете, так что даже самые привередливые критики, скорчив траурные мины признали, что он не лишен новизны и чувства стиля. Потом были работа в модном журнале, богемные тусовки, книжные ярмарки. А потом от "гения" осталась лишь первая буква, эта квартирка на окраине города, многомесячный запой в одиночестве и полное безразличие к жизни.
Он раздраженно швырнул пакет в глубь шкафа и с грохотом захлопнул дверцу.
"Это было давно" - повторял он себе, бродя из угла в угол. Посмотрев в зеркало он увидел человека, с черными кругами вокруг глаз, недельной щетиной, немытыми волосами, топорщившимися во все стороны, худого и изможденного. Холодные серые глаза глубоко запали, и больше не блестели. Все это осталось в прошлом. Вместе с белым халатом, приветливой улыбкой и легкой походкой.
Он отвернулся и начал складывать вещи в аккуратную стопку, что бы хоть как-то отвлечься от мыслей.
Рубашки, брюки, шорты. Одежда превращалась в аккуратную кучу. Чемодан. Вместительный чемодан, который он приобрел несколько лет назад, на смену привычному рюкзаку, что бы добавить себе солидности. Однажды съездив с ним на какую-то конференцию, он забросил его на антресоль и больше не доставал.
Тихо зашуршала молния, открывая бездонные, темные недра, с десятками кармашков и отделений. Он провел рукой по дну чемодана, смахивая пыль, и в самом дальнем углу под резинкой для фиксации вещей натолкнулся на маленький полиэтиленовый пакетик. В нем оказались три желтых кругляшка. Три таблетки, с маркировкой "Х" на каждой. Подняв его над головой, он посмотрел на содержимое сквозь свет, пробивавшийся из окна, усмехнулся и швырнул пакетик через всю комнату на стол. Тот с глухим стуком упал на клавиатуру.
Когда то в своем блоге он писал, о том, что все молодые люди проходят эту школу. Не было тех, кто не пробовал. А кто клянется и божится, что к наркотикам даже не прикасался, нагло врут. Праведников нет. В современном мире трудно оградить себя от соблазна, подобного этому, потому что он доступен. Потому что он манит. Потому что он заставляет рисковать. Потому что с раннего детства все говорят: "Нельзя! Плохо! Смертельно!" И хочется знать, почему плохо, почему вредно.
Его дружба с наркотиками была обрывочной. Были недели задолбов и годы, когда о наркотиках не было даже мыслей. Учеба забирала все свободное время. Так что хотелось прийти домой, упасть на кровать и спать, спать, спать. Беззаботная праздность писательского бытия принесла в его жизнь и наркотики. Он перепробовал всё, по дому были спрятаны заначки. На кухне, в ванной, в прихожей. Трава, порох, колеса. Бесконечные растраты гонораров, несколько дилеров на все случаи жизни. Он завязал, понимая, что это ненадолго. Потом что не бывает бывших наркоманов, алкоголиков и извращенцев.
Сквозь темные шторы он бросил взгляд в окно, выходившее на восток. Над серым городским массивом кружили вороны. Черная стая, в поисках корма. Под окнами, тихо шурша, проехала черная "Audi", тоже в поисках корма - местные дилеры или менты. А может и то и другое в одном лице. Подойдя к столу, он задумчиво покрутил в пальцах пакетик, сел, откинувшись на спинку кресла и прикрыл глаза. Возможно даже задремал. Ему ничего не снилось. Ладонь вспотела. Пакетик выпал на пол. Где-то в глубине его души зрело решение, которое ему очень не нравилось, но было неотвратимо, как понос при дизентерии.
Отменить броню на рейс до Барселоны и купить билет до Симферополя заняло пятнадцать минут.
"Когда ж я повзрослею?" - усмехнулся он, глядя в экран монитора.
На Казантипе он не был никогда, да и не стремился туда прежде. Но глотать таблетки в местных клубах совершенно не хотелось. Он не застал эпоху рейвов, в эру кислоты и техно был слишком молод, в годы драма и хауса слишком занят учебой. Зато каждый школьник мог плясать в полулегальном клубе, наглотавшись колес, если у него завалялась в кармане определенная сумма денег.
"На Ибицу я еще не заработал. А Казантип... Стоит попробовать", - оставил он последнюю запись в своем журнале.
- Мужик, а где здесь бар "Солярис"?
- Хм... - мужчина, лет сорока, в засаленной, серой панаме, коричневых бриджах и сланцах, потер щетину на щеках и протянул уставшим голосом - Помню 10 лет назад я с друзьями сидели на утесе на Казантипе и курили то, что обычно курят на Казантипе. Да вот, курили. Мда... Так вот, курили это мы на утесе, курили, в море носились виндсерферы, а в небе чайки. И счастливы мы были... Да, были... Что то прибило меня доплыть то скалы, которая метрах в десяти от берега, и уж не знаю что там случилось, но когда я плыл обратно, за мною увязалась чайка. Вот плыву я, плыву, все замечательно, виндсерферы носятся неподалеку, но почему то надо мною парит чайка. Здоровая такая, как средних размеров собака - до сих помню. Или не помню? Ну да бог с ней, с собакой, мы тут все-таки про чаек. Тут я пугаюсь, и начинаю плыть эти самые десять метров несколько быстрее, потому как парящая над тобой чайка размером со среднюю собаку, это вам не носящийся в где то в море виндсерфингист... В общем в конце концов, вылез я на берег, а чайка все еще надо мною парит. Подхожу я к друзьям, смотрю - чайка все еще парит, мне дают еще покурить, я курю, чайка... ну вы понимаете. Так это я к чему? Я это к тому, что до сих пор мучает меня этот вопрос - а была ли чайка? А вот где "Солярис" я не знаю. Да, не знаю... Но здоровая такая была чайка!
Дослушав ахинею старого растамана до конца, он развернулся и пошел куда глаза глядят, загребая сланцами горсти песка. Несколько часов в эпицентре крупнейшего сборища наркоманов всех мастей и расцветок не произвели на него впечатления. За гордым названием Казантип ныне скрывался унылый поселок Поповка, и если бы молодые люди взглянули бы фактам в лицо, то разговор бы их выглядел так:
- Где тусовался этим летом?
- В Поповку опять ездил.
- О да, в Поповке лучшие телки и трава.
Казантип двадцать первого века это уже не постаппокалиптическая атомная электростанция. Это такой же курорт, как Сочи и Анапа. И там точно так же продают шаурму и плов потные армяне в засаленных фартуках. С него содрали почти тысячу гривен за "визу" и около двух потребовал таксист, который вез его из аэропорта Симферополя до этой самой Поповки. Дорого это или дешево он не знал, в ценах практически не ориентировался и в какой-то момент пришла в голову мысль, о том, что к концу своего отдыха он мог либо начать попрошайничать, либо жить в президентском люксе.
Таксист привез его в какую-то лачугу, где якобы работал его племянник, и заверил что там лучшие цены и сервис. Хозяин (который, скорее всего, являлся простым рабочим хомячком, ибо у таких оборванцев не хватило бы денег, что бы открыть тут даже туалет) - молодой парень, с жирными дредами на голове, дал ключи от комнаты, и на вопрос о том, куда лучше всего сходить, посоветовал бар "Солярис". Пожав плечами, он поднялся к себе в номер, располагавшийся на втором этаже трехэтажной фанерной халупы, он переоделся в легкие льняные брюки и зеленую рубашку. Выйдя на улицу, он почувствовал себя пижоном, потому что большинство аборигенов щеголяло в плавках. На берегу в абсолютном неглиже загорали девушки от семнадцати до тридцати семи лет, разной степени отвратности - на некоторых можно было смотреть. На некоторых только сквозь слезы. Шел шестой час вечера, и по бескрайней территории пляжа, усеянной различными строениями, которые на фоне друг друга вызывали чудовищный диссонанс, бродили уже не слишком адекватные личности, пошатываясь, глупо хихикая, сверкая расширенными до предела зрачками. Ему надоело бродить в этих психоделических джунглях, и он завернул в первую попавшуюся дверь, решив больше не искать "Солярис". Направившись прямиком к бару, он взял себе стакан виски, поморщившись от обилия приторных коктейлей, которые имелись в ассортименте. Играл приятный хаус. Столики, расставленные вдоль стен, пустовали. Для посетителей еще было слишком рано. На танцполе загорелыми телами, одетыми лишь в купальники, извивались две субтильные пигалицы.
"Стоило ли ехать в такую даль, ради того, что бы увидеть ту же самую картину, что и дома", - пришла в голову противная мысль.
- Ну, раз уже приехал, гори оно всё огнем, - пробормотал он, закрыл глаза, нашарил в кармане таблетку, закинул её в рот и запил виски. Горячий ком ухнул по пищеводу вниз, обжигая желудок. Сев за столик он начал глазеть по сторонам. Стены бара, расписанные причудливыми узорами, сочетали в себе такую цветовую гамму, что Кандинского хватил бы удар. За стойкой стоял бармен в безрукавке, и что-то тряс в шейкере, перебрасываясь фразами с тюленеподобным парнем, с блестящими поросячьими глазками. Бриджи на его необъятный зад налазили с трудом, открывая мерзко висящие жировые складки. "И почему во всём я должен видеть мерзость!" - разозлился он на самого себя.
Тем временем народ начинал собираться возле бара, на танцполе появилось больше извивающихся тел, за диджейский пульт встал какой-то небритый мальчик в безрукавке, который курил одну сигарету за другой и переключал треки на ноутбуке.
Он бросил меланхоличный взгляд на море. Штиль превратил его в ровную, как стол, поверхность, на самом краю которого багровое солнце исчезало за линией горизонта, окрашивая гладь во все оттенки красного. На берегу скучали серфенгисты, которые приехали за ветром и волнами. А в небе парила она... Чайка. Здоровая такая. Размером с собаку. Она мерно взмахивала крыльями, отдавшись на попечение ветру. Чайка задорно кричала, перекрывая звуки музыки. И я понял, как был прав тот мужик, который боялся, что чайка его схватит.
"Отпусти меня, чайка", - прошептал он.
Но чайка схватила его и понесла...
"Кем я стал? К чему я пришел? Потерянный ребенок.
Мне привили честолюбие и эгоцентризм, но не дали ни капли совести. И ни грамма трудолюбия. Я хочу всего, сразу, с наименьшими затратами. Что бы пальцы пробежали по клавиатуре и уже роман. Что бы один раз ударил по мячу и уже в финале Лиги Чемпионов.
Я выстроил Империю Снов. Я сваял Рай для Самого Себя. Безумца. Куда я приду. И зачем? Кто будет ждать меня там?
Я так и не научился ценить жизнь. Не научился принимать людей такими, какие они есть. Жизнь для меня - бурлящий поток лицемерия, в котором, барахтаясь, как котенок, плавает моя душа. Дохлый котенок.
Время убивает меня изнутри. 33 это не аллюзия. Он ушел не потому что Пилат был злой. Это был кризис среднего возраста. Он просто исчерпал себя. Что можно дать миру после тридцати трех? Ничего. А стоит ли жить? Еще один замок, который я брал приступом, не сложил у моих ног штандарты. Почему? Неужели я так и останусь на всю жизнь унылой посредственностью. А стоит ли тогда жить?"
На самом краю сознания пульсировала точка, которая совпадала своим ритмом с битом из колоном. За нее он и цеплялся. Глядя в одну точку уже около часа, он все еще сжимал в руке стакан, с недопитым виски.
"Я не верю в рай. Хотя очень хочу туда попасть.
По пальцам пробегают электротоки. И я свободен в своем ничто.
Так стоит ли загоняться? Ведь были люди в своё время. Крутые мужики типа фараонов. Их по сей день помнят. И Цезаря помнят. А меня кто помнить будет? Да никому я такой не сдался. А кому сдался, тех тоже помнить не будут. Так зачем тогда рыпаться. Будь простым обывателем. Ибо, если все люди внезапно исчезнут, то через десять тысяч лет о них не вспомнит никто. Никто.
НИКТО!!!
СОВСЕМ!"
За его столик подсаживались люди, пили пиво, разговаривали, не обращая на него внимания. Он был для них чем-то вроде восковой фигуры. Здесь все давно привыкли к таким вот персонажам, созерцающим пустоту.
"Тогда зачем мы делаем всё это здесь и сейчас. Для кого, спрашивается, творим историю? Для себя? Лицемерно прикрываясь громкими фразами о ненависти к самому себе. Вот так то.
Все уже сказано до нас. И подумано до нас. И космос это фикция. И сами мы микроны, в атоме молекулы, химического соединения, белковой структуры клетки, которая входит в состав существа исполинского. Которое на самом деле не существо а бактерия, населяющая просвет толстого кишечника вселенского хомячка. А хомячок и есть вселенная. Вот как-то так.
И я тут не причем.
Да?
ДА!
Странная какая-то жизнь. И не угонишься уже за ней. Да я и не собирался вроде. Скорость - удел гордых, мощных животных. А я... Так... Улитка на склоне."
Он встал, посмотрел по сторонам, и пошел в сторону танцпола, на котором по меньшей мере три десятка человек выплясывали, подняв вверх руки, что то кричали девушки, все друг друга лапали, пара геев целовались прямо в центре зала.
"Где-то за тысячи километров люди что-то интересное делают. А где-то день. А где-то в футбол играют. А кто-то рожает. А шарик земной - песчинка на огромном пляже реальности. И сейчас на этот пляж выбегут дети и начнут играть в волейбол, весело прыгая из стороны в сторону, наслаждаясь легким бризом.
Как высечь свое имя на скрижалях вечности. Как стать её любовником. Как синхронизироваться с ней. Да так, что бы время текло сквозь пальцы как песок. А тебе было наплевать. Как жить так, что бы оставаться незаметным и при этом влиять на события. Техника, однако. Раньше умел. Сейчас подводит слишком длинный язык. Он вообще враг мой. Проклятый. Или заклятый. Как и юношеский максимализм. Который на самом то деле и не максимализм а скорее минимализм. Вроде бы. Но это как посмотреть".
Он подошел к бару, заказал то, что первое попало ему на глаза, забрал высокий стакан с зонтиком и сел на свободное место, не глядя по сторонам, сделал глоток, но абсолютно не почувствовал вкуса.
"А я слишком мало делаю и слишком много говорю. Я могу построить воздушный замок для любого человека. А потом взять и сдуть его. И что потом. Чувствовать себя скотиной? Я слаб! Я безумно слаб! Во всем. Может и не стоило мне биться за счастье.