Косарев Олег. Алтайский цикл. Стихотворения.
НА ЗАКАТЕ
Округу трòнет густо свежестью закатной,
В лицо дохнёт ночною тиной от реки,
Табун придёт в тот час за девушкой опрятной
На водопой, где берега неглубоки.
Хозяйка пристально глядит, глядит в фигуры
Животных смирных, в сытый норов табуна.
Пускай заржёт в густой тиши вожак-каурый,
Пусть дрогнут травы, на песок плеснёт волна.
К воде склонившись, стал косяк коней послушный.
И грив его - вдоль водной глади стройный ряд.
Бывает, лошадь сронит каплю простодушно,
Сглотнёт, моргнёт, опустит голову назад
Опять к воде, чтоб пить. А капля - упадает.
Упав в теченье, вмиг становится рекой.
И где она в воде - теперь никто не знает:
Нет, не разъять на части сей речной покой.
Да и не надобно сейчас искать ответа.
Полна округа дивно-розовой красой.
Уже чуть-чуть темней, поменьше света в небе,
Уже чуть ярче в водной глади звёздный строй.
Прядут ушами кони. И, гляди, по спинам -
Роса. Прохладой очи девичьи полны.
Блеснёт летящая над речкой паутина.
И запах тины, и закат, и плеск волны.
Ойрот-Тура, 2004
(с) Олег Юрьевич Косарев
В МОЁМ ГОРОДЕ
В моём городе нету трамваев,
В моём городе тихие улицы,
И две фабрики шлют по стране
Сапоги и телеги, а в третьей, -
Я не знаю, что в этой третьей
Производят для нужд народных,
Знаю только: не возят мороженое
В приграничные горные сёла.
В моём городе много туристов.
Бородатые и с рюкзаками,
Они ходят толпами в горы
Отдохнуть там "под Крышей Мира",
Посидеть у костра недолго
И спеть песню об истинной дружбе.
Тем туристам не снится столица,
Ведь туристы поют "Скалолазку".
А взамен едут специалисты
Свой повысить уровень знаний
И везут туда шишки-подарки,
В МГУ для седой профессуры.
И привозят обратно легенды
О вечерней столичной жизни
И подарки жёнам и детям,
Увлечения вегетарьянством.
В моём городе, в Доме Культуры
Обучает детей бальным танцам
Одинокая, с гордой осанкою
Настоящая Балерина.
День-деньской она учит-старается
Быть "культурно": не лузгать семечки.
Есть у нас ресторан. И горсправка.
Посещает народ и музей.
В моём городе лучшие девушки.
Пахнут яблоками и хвоёю,
Оправляют руками платьица,
И играют на щёчках их ямочки.
В моём городе (как и везде)
Не дают продохнуть хулиганы.
Им управы найти не могут.
Доставляют они неприятности:
Обижают они влюблённых,
И ломают цветник в горпарке.
Пожилой участковый Нефёдов
Призван их урезонить при случае,
И назавтра об этом скандале
Все узнают из местной прессы.
В моём городе горный воздух.
В моём городе нет демонстраций,
Не бывает собачьих выставок.
Ветераны не носят медалей.
Ветераны сидят на лавочках
И читают из местной газеты
О ремонте в ветхой больнице,
О директоре средней школы.
Он знакомый им всем и сверстник
Их прошедшей, утекшей жизни.
В моём городе нету трамвая.
В моём городе тихая речка.
Воду пьют из неё коровы.
И никто не стоит, не рыбачит.
Горно-Алтайск, 1996
(с) Олег Юрьевич Косарев
ДОРОЖНЫЕ МОЛИТВЫ
Что вам моя жизнь, мои привычки,
Не проверишь, если и навру.
Я любил прикуривать от спички
И глядеть, как гаснет на ветру.
Всяко было. Многое не помню.
Многое - не тянет вспоминать.
Кой за что платил, бывало, кровью,
Кой на что случалось мне плевать.
На исходе ночи так прохладно,
И спокоен дальний путь, и тих.
Посижу у речки, да и ладно.
И пойду, шепча неслышный стих.
Те слова, чуть слышные - молитва.
В них понятной станет жизнь моя.
Уважал я честную ловитву:
Труд простой и тихий не зазря.
Летом над ночной рекой в потёмках
Скрип уключин лодки рыбака,
Из воды тяжёлый невод тонкий
Выбирает смирная рука.
С завистью порой глядел я, братья,
В смирный труд у дальних берегов,
И подмокшим спичкам слал проклятья,
Что ничем помочь я не готов:
Нету сил порвать мне тьмы объятья,
Потому устало, сквозь дремоту
Мой старательный рыбак приятель
В одиночку делает работу.
Просто мне определило жизнью
В темноте сидеть на берегу.
О себе сейчас - пою я тризну,
С человеком молвить - не могу.
Пусть он ловит рыбы полну лодку,
И с утра назавтра - на базар,
И торгует гордо и в охотку
Честный свой, заслуженный товар.
Я же здесь, средь птичьих плёса бдений,
Среди трав ночных ему спою
Тихий шёпот ивовых свирелей
И глухую грусть-тоску мою.
Я, друзья, дышал без пиетета
Ко всему, о чём князья пекутся:
К позументов глянцу, к эполетам,
К чинопочитанью с лизоблюдством.
Генералий чин, он мне, как в горле кость,
Пусть не заработал ни рубля.
Всё казённое - тоска и безысходность,
Потому далёк от жизни я.
Неспроста претит словцо "зарплата".
Званья - безнадёжны, деньги - злы.
Я терпеть не мог военкоматы
И жалел тюремные дворы.
Иногда, бывало, клял я долю,
Незамысловатую мою,
Радовался утру и раздолью,
Огорчало то, что зелье пью,
Или перебои сердца злые,
Иль возврат метелей в феврале.
Я любил денёчки золотые,
И рыдал на брёвнах в ноябре.
Я шепчу дорожные напевы
И доволен участью вполне.
Моя песня деве-королеве
Ляжет в сердце ныне по луне,
Пусть услышат песнь в полях крестьяне,
Песня даст надежду арестанту,
Из-за песен дети на поляне
Перестанут плакать утром ранним.
Буду я идти певцом-парнягой,
Пусть мне светит ярко солнце дня,
И простой нехитрою отвагой
Наполняет душу у меня.
Я на берегу у ив присяду,
Отражаясь в водных зеркалах.
Удалось добиться с жизнью слада
Стало явью то, что снилось в снах.
Изучил я жизнь, её уроки.
Да сгорел в потоке ярких дней.
Ласковые девичьи упрёки,
Брань пивных и пыльных площадей.
Всё впитал я жадно без остатка.
Шум моторной лодки вдалеке,
Заметают листопады землю сладко,
И вода прозрачная в реке.
Пусть дорога жизни, как скатёрка
Будет гладкой, ровной для удач,
Без остатка смелет, словно тёрка
Все мои невзгоды, злой мой плачь.
В ту дорогу снова по привычке
Выйду пить свободу на ветру.
Посмотрю, как догорает спичка.
Ведь взамен заря пылает по утру!
Ойрот-Тура, 2оо3 г.
(с) Олег Юрьевич Косарев
ЗИМОВЬЕ ЧЕБÁ
1
В час, когда вгорячах громким словом "судьба"
Нарекают иной яркий случай,
Мне на память приходит зимовка Чеба -
Скромный знак той Судьбы неминучей.
Там, в отрогах замшелых Куминских хребтов,
Где струится хрусталь Эдигана ,
Мне осенней порой самый странный из снов
Обернулся вдруг явью нежданно.
2
Я в те дни (так бывает, хандра в сентябре),
Чтобы сердца унять перепалки,
Чтоб не жёг городской листопад на дворе,
Пристрастился спасаться рыбалкой.
Да, осел я там, где самым сладким из снов
Околдует лесная избушка,
Там из всех развлечений - блесна да улов,
Да чайку ароматного кружка.
И жилось - слава Богу - так пару недель.
И была уж пора возвращаться,
Но горячкой простудной свалило в постель:
В речке вдруг довелось искупаться.
(И - в бреду - продолжал сотни раз я крючок
Отцеплять от придонной коряги,
Окунаясь в кошмар - в Эдиганский поток,
Изумляясь своей же отваге.)
А когда разомкнулось у горла кольцо
И кошмар, угасая без следа,
Отпустил, надо мною склонялось лицо
(Я то счёл продолжением бреда),
Но минуту спустя я из ложки отвар,
Уж глотал из руки незнакомой.
(И всё, помню, глядел сквозь горячечный жар
Колдовскими зрачками влекомый.)
Вмиг доверившись свету зрачков тех всерьёз,
Я спасенья искал от напастей
В тонком запахе вьющихся рыжих волос,
В нежном имени девичьем "Настя".
Всю неделю с усердием день ото дня
(Так, как ходят за малым ребёнком),
Чтоб поднять из недуга, лечила меня,
Приезжала к избе та девчонка.
Я покорно болел, получая на грудь
Травяные компрессы-припарки,
И старался исправно поглубже вдохнуть
Пар от трав её бабки-знахарки.
И ни разу заботливый не опоздал
Котелочек с бульоном к обеду.
Я привык к Насте, к смеху и вскоре уж ждал
Шелест спиц её велосипеда.
А однажды под утро, очнувшись от сна,
Я, разбуженный странным волненьем,
Вдруг почувствовал пальцев касанье. Она
Прилегла ко мне робкою тенью.
Была длинной та ночь. Утро встретило нас
Равномерною речью кукушки.
И таёжным покоем дышало на нас,
И молочным туманом с опушки.
И в утехах лесных мы купались одни.
Я смеялся здоровый отныне.
Говорил: "Впереди у нас - яркие дни,
Я так сильно мечтаю о сыне".
Мы на память меж брёвен мой горе-крючок
Положили, смеясь: пусть храниться.
Я, туда же шутя сунув пакли пучок,
Обещал женихом возвратиться.
Шли дела на поправку. Вот отпуска срок
Истекал. Опьянённый удачей,
Я не знал, что судьба преподаст мне урок,
Хмуро взвесив, устроит иначе.
Помню, буря ревела всю ночь напролёт.
Настенька ворковала от счастья:
"Завтра будем в селе, нас там бабушка ждёт.
До утра поутихнет ненастье".
Поздним утром в избушке проснулся в тиши.
На столе у окошка - записка:
"Я уехала баньку топить. Не спеши.
От околицы тропка: так близко".
Я и впрямь не спешил, собирал рюкзачок,
Покидая стоянку, как сказку,
И не знал, что Судьба, свой закинув крючок,
Уже ждёт терпеливо развязки.
Там, в деревне, заметил я люд у двора.
Были лица селян злы да хмуры,
И притихшая жалась к крыльцу детвора,
Санитары курили понуро.
Я мгновенье спустя, забежав внутрь, в дом,
Всё узнал, в дрожи стиснув запястья.
Там в истерике билось бабьё над столом,
На котором на скатертях - Настя.
Её утром в тумане заметил сосед.
Он всё трясся от ужаса синий:
"На тропинке лежал её велосипед -
В проводах, бурей сорванных линий".
3
Каждый год я об осень, собрав свой рюкзак,
Поизбито шагаю к зимовью.
Там кукушка в те дни всё не может никак
Успокоиться. Там - в изголовье -
Мне споёт из-за печки приятель-сверчок.
Там дохнёт мне туманом с опушки.
Там достану из щели рыбацкий крючок.
Он лежит там меж брёвен избушки.
Улала, 2004
(с) Олег Юрьевич Косарев
КОВЫЛЯМ ВЫСОКОГОРИЙ
Помотавшись смолоду в далёких странах,
Повидав причудливость чужих обычаев,
Вдруг вернёшься к дому ты, тогда нежданно
Ты поклон земле отдашь не из приличия.
Праздных мыслей юности пора минует,
И придут часы совсем других историй,
И букета терпкого глоток взволнует
Разряжённым воздухом высокогорий.
Ты поймёшь, что этот край сейчас заставил
Волноваться неспроста, - что дальний предок
Коновязи, идолы, курганы ставил,
Ковылям поклоны клал он напоследок.
До сих пор она стоит, та вера прадедов,
И ведёт негромкий счёт тысячелетиям.
Оттого-то навсегда - вовеки! - дадено
Сохранять отцовых дел тебе наследие.
И пусть здесь во вдохе мало кислорода,
Пусть порой томителен тот недостаток
Но, чем возраст старше, ярче год от года
Ощущаешь: ветер хоть и скуп, но - сладок.
Улала, 2004
(с) Олег Юрьевич Косарев
МОЛЧАНИЕ УЩЕЛИЙ
Молчание горных ущелий
О многом поведать готово.
И стоит задаться лишь целью,
Оно станет внятным что слово.
Чтоб скалы наполнились речью,
Тут нужен пустяк - уваженье.
Забудь суету человечью.
Отбрось-ка пустые сомненья,
И вниз, от души - не предвзято
Вглядись, сердца ритм ускоряя,
Взяв камушек шероховатый,
Подвинься к скалистому краю.
Когда от ладони граниту
Тепло твоё передаётся,
Когда бездна тянет магнитом,
Брось камень в глухие колодцы.
Взамен прозвучат все ответы,
Дохнёт из глубин осторожно:
"Мы б тоже встречали рассветы,
О, если б то было возможно.
Присядь на террасе, трав свежесть
Ладонью, что камень сжимала,
Потрогай: вон вся твоя нежность
Нам и мураве плотью стала".
Ойрот-Тура, 2004
(с) Олег Юрьевич Косарев
НЕОТЛОЖНЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ
Если гул городской да седая макушка
Заставляют всерьёз помышлять о покое,
Отправляйся (брось всё) ты в лесную избушку,
Самый раз нынче нам развлеченье такое.
Односкатным - в горах Улагáнских - уютом
Ты не раз согревался, бывало, в охотах,
С простотой и стараньем глухого закута
Примет нынче хибара стояльца заботы.
Не бери, как бывало, ружья иль картечи,
Оставляй-ка силки да спиртовую флягу:
Пусть лесное зверьё погуляет беспечно.
Припаси лучше, брат, карандаш да бумагу.
Доберись под закат ты, под вечер в сторожку
И ложись спать, едва расшнуруешь обутки.
А назавтра в рассвет осмотрись понемножку
И садись-ка за стол, не теряй ни минутки.
Ты на деле увидишь: не очень-то сложно
Своих мыслей доверить бумаге основы,
Пусть скрипит набелó грифелёк осторожно,
Откровеньем творя твоё каждое слово.
А закончишь когда, выйди, сядь на крылечко,
Глаз заметит у чащ голубиную стаю.
Покроши ей краюху, зажги-ка ей свечку.
И она прилетит, сядет где-нибудь с краю.
С голубями, браток, заведи разговор торовато
Разговор и про жизнь, и про снег на ресницах,
О тоске, подмешавшейся в запахи мяты.
Они смогут понять, они - голуби-птицы.
Ты почувствуешь как почтари-доброхоты
Тебе рады помочь в этом искреннем деле.
Небеса - колыбель сизокрылых полётов.
Они те, кто доставит раздумья до цели.
Пусть по свету летят с голубями депеши,
В них итог и печаль всех долин Ильдугèма .
Пусть прочтут люди всей, всей земли их неспешно.
Будут лица людские торжественно немы.
Будут руки без страсти строк ясных касаться,
От глаголов повеет надеждой, терпеньем,
Будут головы к письмам покойно склоняться,
Будут губы людские шептать одобренье.
А назавтра, покончив с делами, страстями,
Ты в стезю возвратишься свою городскую.
Будет видно: вот жизнь вся - с её скоростями.
Ясно станет, что ты - не желал бы другую.
Улала, 2004
(с) Олег Юрьевич Косарев
В ДЕРЕВНЕ ПОД СУББОТУ
1
От свиной бадьи запахнет суслом.
Это я в деревне, под субботу.
Смех хозяйки ласковый и грустный:
Подоили, кончили работу.
Здесь у стойл свинья, корова, квочки:
Небольшое женское хозяйство.
Тянет тиной от воды, что в бочке,
И в углах от века - постоянство.
На дворе обычная картина:
Будка пса, цепочка, сена стожек,
Кадка, снег, плетёная корзина,
На снегу узоры птичьих стёжек,
Дух от двери: там скот-обитатель
Вкусно хрумкает сенной охапкой,
И с сосулек - с крыши - промельк капель,
И на крышах снег пушистой шапкой.
Крытый сруб, то новенькая баня
Густо пахнет лесом и смолою.
Туча в небе проплывёт, и станет
Вон - луна! - ядрёной, молодою.
Я стою, курю: уже помылся.
"Веники, парок и квас медовый" -
В голове хмельной гуляют мысли.
Сунулся к хозяйке бестолково
В полумрак и в крепкий дух овина.
2
Был, однако, встречен строгой прозой:
"Погляди, вот вся моя скотина.
Не спеши, ну что ты: я ж - в навозе.
Подожди, управлюсь я, и - в баню,
Ну чего - пока шутить без толку,
Вот помоюсь, и любиться станем.
Ты согласен, милый? Я недолго".
Мне отрадно оттого, что мы на равных.
Я кивну, и не было тоски.
В доме, знаю, стол накрыт подавно.
(Но курить там, в хате, - не с руки.
Потому притопал вот покуда
Подымить сюда я на крыльцо.)
Здесь вот-вот ещё и, словно чудо,
Закемарит это горное сельцо.
3
Стукнет баньки дверь. Идёт, помылась.
В лунном свете тень плывёт, как тает,
На губах улыбка, словно милость:
Ей приятно, что я ожидаю.
Ей приятно: я смущён и мил.
"Вот и я. Ну как ты, не промёрз ли?
Постоим-ка малость у перил", -
Словно отголосок детства ль, грёз ли.
Помолчали миг, сдержав горячку.
Чтоб на суете поставить точку,
Мы задобрить нам судьбу-гордячку.
Стук ведёрка где-то, звон цепочки,
Смех. У Клуба мается гармошка,
Мне волнуя душу городскую.
Потому я постою немножко,
Спрячу взгляд, смущённый затоскую.
Сладковатым дымом пахнет тонко,
И глядит в меня моя суббота.
Вон собаки лают, но негромко.
Я в деревне. Кончены заботы.
Я курю и медлю отчего-то.
4
Пригласила ласково хозяйка,
Терпеливо поманила в хату,
После бани. Жарким, без утайки,
Обожгла огнём очей богатым.
Подчиняясь той безмолвной ласке,
Я шагаю тотчас благодарно:
Будет вечер наподобье сказке.
И желанья сбудутся подавно.
В доме - стол, скатёрка для красы,
Брага, сало, огурцы из кадки,
Шепчут чинно ходики-часы,
И неярко греет свет лампадки.
И знакомо нам про "синий иней"
Пропоёт негромко радиола.
Мы за встречу выпьем. И отныне
Мы как будто век уже знакомы.
Мы пьём чай, она припомнит встречу,
Что судьбы подарком стала нам.
Я стараюсь выглядеть беспечным.
5
Прошлый раз я был здесь по делам.
Познакомились в столовой. Там капустой,
Пирожками пахнет сквозь метели.
"В номерах гостиничных так пусто!
Приезжай ко мне в конце недели", -
Так сказала мне в тот раз Наташа.
Я не смог забыть простое имя.
Я не скрыл: женат, и есть детишки,
Говорил, что, мол, живу достойно,
Что давно люблю покой да книжки.
А она смотрела вдумчиво, спокойно.
Вот теперь я здесь: на всю неделю.
Вышла снова мне командировка.
Может мне волшебной канителью
Прописали звёзды: "Остановка"?
6
Фотография на стенке над часами.
Это бывший муж. Усач-красавец.
Глаз спокойных светит взгляд над нами.
"В клубе объявляли "белый" танец.
Мы женились осенью, к покрову,
Мы совсем молоденькие были.
Память мне: вот фото да корова,
Нам её на свадьбу подарили".
И Наташа грусти не скрывает:
"Я ж была такая молодая.
И не знала, что вот так бывает:
Счастье - день, а после - доля злая".
7
Он её лет пять уж как оставил
Вдóвою. С "чеченской" не вернулся.
"Пресмыкаться было против правил:
Не страшился пуль, - на том споткнулся".
"Мне полгода первых было очень скверно,
А потом уж постепенно полегчало".
"Нет, детишек не дал Бог: наверно,
Времени от свадьбы было мало".
8
И немного будто бы неловко
Мне от жарких рук её безмужних
Станет. Долгожданно, без сноровки
Ночь пошлёт нам всё, что будет нужно.
И без лишних слов неосторожных
Заполночь, под грустный звук трехрядки
Незамысловатой и несложной
Мне откроет тайны по порядку
Та (с чьего плеча скользнёт сорочка)
Все свои нехитрые, простые,
Будет шёпот жаркий в изголовье,
Тяжко лягут волосы густые.
9
Я так нынче пьян её речами,
Жаркой нерастраченной любовью,
Старой неизбывною печалью,
Той вон горькой складочкой над бровью.
День окончен. Мы поставим точку.
Ходики, и в печке ровный гул,
И сплеча скользнувшая сорочка,
Речь Наташи, чтоб я не заснул:
"Ты через недельку снова будешь?"
"Да, Наташа, это, статься может".
И в речах застенчивых огонь
Тлеет так негромко и пригоже.
А у Клуба тенькает гармонь.
10
В темноте избы и в белых стенках
Всё так просто. Всё? Да нет, однако.
От печного гула зуд в коленках.
Я так безмятежен: будто плакал.
Рядом счастье: только пальцем тронь.
И не спится в этот поздний час.
Запах сусла, ходики, гармонь:
Странный, нерастраченный запас.
Горно-Алтайск 2004
(с) Олег Юрьевич Косарев
ПОСТОЯННОЕ ЧУВСТВО
Вот пойти бы пешком вверх по Чуйскому Тракту,
По асфальту, шагов своих слушаясь такта,
Чтобы сердце легко подчинял ритм дороги,
Чтобы просто вперёд шли-ступали бы ноги.
Будь то с первым снежком или по первопутку -
Взять с собой рюкзачок, пять рублей на попутку,
И айда-ка, дружок, в дали слушать просторы.
Не сочти за должок: просто ждут тебя горы.
Просто с давней поры они сына заждались,
И пора возвратить эту малую малость.
На ходу сквозь азарт подзабытой сноровки
Опьянит запах трав, шелестящих вдоль бровки.
И расскажет тут тракт не спеша, по порядку,
Чтоб скорее унять все души неполадки,
Свои байки, и вёрст поучительных ясность,
И беспечность степей, и ущелий опасность:
Всё чем вечно полна край великий - дорога.
Нам наука её будет после подмогой,
В суете городской нешутейным подспорьем
Обернётся ещё опыт высокогорий.
И не раз оценить чуть спустя доведётся
Тот чарующий сон, он лишь здесь и найдётся.
Потому иногда набежит, беспокоя,
И на веках замрёт неизменно с тобою
Чувство зоркое глаз, что покуда нередко
Снова "пробует" вёрст столбовые отметки.
Ойрот-Тура, 2004
(с) Олег Юрьевич Косарев
ПРОГУЛКИ НА ОКРАИНАХ
Б. У.
На удивление беспечно
Под выходной, в конце недели,
Мелькнувшей столь же быстротечно,
Сколь длится промельк карусели,
Расставив локти на отлёте,
Как за секунду до порханья,
Он шёл, и вторило субботе
Поэта лёгкое дыханье.
Минуя площадь, сквер, бульвары
(Всех мест присутственных усталость),
Он брёл сквозь город милый старый,
Не то - хозяин, не то - гость.
Миг, открывалось без утайки
Ему всё: рынок, сквер и речка,
Чтоб мог он всласть послушать байки,
Присев на лавке недалечко.
Чтоб странный смог понять прохожий,
Про что рулады птиц шальные,
О чём - в такой денёк погожий
В пивных гудят мастеровые.
Не то блажен, не то намаян,
Следя за каждой сей находкой,
Шагал седой певец окраин
Нетвёрдой царственной походкой
Сквозь грусть-печаль бульваров витых.
Став выше маеты бумажной,
Шёл слушать песню сфер сокрытых,
Он, одинокий, но отважный.
Не жаль, что дальних да великих
По-вавилоньи многоликих
Столиц огни и песни строги.
Пусть блеск столиц едва, немного
Блеснёт в краях окраин тихих,
И нам - милей свои пороги.
Горно-Алтайск, 2003
(с) Олег Юрьевич Косарев
ДЖАЗÁТОРСКАЯ ЗАСТАВА
1
Мне, рождённому в горном далёком селе,
Там где кручи пропитаны дикою силой,
(Видно, делают дело седины в челе)
Довелось побывать на земле, что вскормила.
Да, однажды отмеренный срок нам приходит.
Вот тогда-то в груди что-то больно сжимает.
Так стучится в нас детство и пó кругу водит.
И вконец изведёт, и до чёрта намает.
Я не то чтоб вернулся: скорее - долги
Моей суетной доли тянули к истокам.
Сборы были недолги: рюкзак, сапоги.
Вот и всё, я на родину ехал по сроку.
2
Путь лежал через сушь Кош-Агачских степей,
Край песков, жёстких трав да осок Примонголья .
И водитель спешил, гнал на юг всё верней,
И казалось безмерным и диким раздолье.
Мой водитель - из местных - живой паренёк
(Вышел фарт мне на Тракте подсесть на попутку),
Как узнал, что на родину я на денёк,
Что "земляк", он был рад не на шутку.
Я и сам был взволнован не меньше его,
Находясь в роли гостя по праву и нраву.
Оставалось пути меньше дня одного,
И в начале его, у ущелий, - застава.
3
Молодой лейтенант был там вежлив, но строг:
"Цель приезда? Вот как. Что ж, Вас можно понять".
И окончив досмотр, взял он под козырёк,
И кивнул постовому - шлагбаум поднять.
И мы тронулись в путь, у себя за спиной
Оставляя блокпост, стройность, строгость заставы.
Впереди громоздились гора за горой,
Петли узкой дороги, ручьи, переправы.
Мой водитель упрямо давил на педаль,
Шепотком поминал старый акселератор,
Терпеливо рулил и поглядывал вдаль:
"Не робей, доберёмся в Джазатор".
4
На одном из участков такого пути
(Мы к полудню успели достичь середины)
Мой шофёр на секунду свой руль отпустил,
И рукой показал на ходу из машины.
Он сказал веско: "Всё изначально судьбе
Подчиняется. Вон, те развалины справа,
От их вида всегда как-то не по себе,
Тут была тоже раньше когда-то застава.
Мне её показал как-то раз мой отец,
Он меня наставлял, знаю, не для прикрасы,
Что всему на земле есть свой век, свой конец
У людей, у развалин на горной террасе".
6
Я взглянуть поспешил, той диковинке рад,
Чтоб развеять гипноз нудной тряски дорожной.
Я не думал о мудростях судеб, утрат,
Лишь хотелось взбодриться насколько возможно.
То, что я разглядел, было крайне простым:
Ветром гнутый бурьян у остатков стены,
В запустенье развалин с проёмом пустым,
Нор сурочьих с десяток, да куст бузины.
"Вот и вся - недолга..." - так подумалось мне.
Но на ум вдруг пришло, напросилось сравненье:
То, что в новой заставе живое вполне,
Мёртвым здесь откликается, значится тенью.
7
Я в ответ ничего не сказал. Промолчал.
Но вдруг смутно открылась мне жизнь гарнизона.
А шофёр свой "уазик" на юг гнал и гнал,
Словно кроме той гонки здесь всё вне закона.
Он, шофёр, прикипел к доле сей кочевой,
Словно б и не нужны здесь иные соблазны,
Кроме как всё лететь да лететь по прямой,
Упиваясь стезей монотонно-прекрасной.
И ведь верно, под вечер в родное село
Кропотливое горной дороги теченье
В результате, конечно же, нас привело.
Я ступил по земле, унимая волненье.
8
Здесь в горах мне сознанье пришло: я - бродяга.
Я наверно им стал в суете городов.
Или раньше? Как знать. Я мои передряги
В этой сельской глуши позабыть был готов.
Были встречи с друзьями, с которыми в детстве
Я гонял жеребят напиваться к реке.
Заходил к старикам, в их дома по соседству.
И склонялся губами я к няньки руке.
Что ж, я свиделся с детством, с наградой дорог.
(Может статься, затем и нужны нам дороги.
У истоков, - я понял, - и есть наш итог,
Что венчает всей жизни, всей сути итоги.)
9
До ворот провожала кормилица-няня,
Долго вслед на прощанье махала рукой.
Я в то утро отъезда проснулся поране,
Ясный путь на заре, словно дал ей покой.
10
Словно думала няня: затем и нужны
Все дорожные тяготы, да, может статься,
Чтоб вернуть, подсмотреть позабытые сны,
И тем самым спасать, упасать, и спасаться.
Словно тянет всегда нас вот так за порог
Человечьих дворцов, комнат, хижин, острогов.
Оттого так пьянит пыль да лихо дорог,
Заставляет глядеть в хмарь и дали с порога,
Отрекаясь от сна, бросив взгляд по холмам,
В одночасье себя предавая дороге,
Постоять у ворот, и остывшим домам
Прошептать напослед лет прожитых итоги.
11
И всё чаще на память приходит застава,
Как наследство из детства, в чаду городов.
Будто дадено ей исключительно право
Объяснить, рассказать всё о жизни без слов.
Что и крепость подчас не спасает людей
От их страсти людской к лихорадке кочевий.
Видно, так суждено: до скончания дней
Пить нам яд всех своих отречений.
Что вовек не понять брошенным крепостям
Суету человечьих бродяжьих резонов.
Что уходят, опять встав на марш, там и сям
Из обжитых квартир навсегда гарнизоны.
Ойрот-Тура, 2004
(с) Олег Юрьевич Косарев
ДРЕВНЕЕ НАЗВАНИЕ
То тёплым полуднем на сердце легла
Июльская грусть просто так, средь пути.
Зовёт к берегам у реки Улалá,
И тянет до заводей тихих пойти.
Я мальчиком русским реки Улалы
Прознал одну тайну когда-то давно:
Здесь ив над водою нависли стволы,
Здесь тянет к себе тихий шёпот на дно.
Припомнится тотчас былая пора,
Простая, нехитрая в детстве игра:
Словечко воде нужно молвить одно,
Чтоб тотчас откликнулось сердцу оно.
Над омутом сидя в траве по теплу,
Негромко шепну тростникам водяным
Название ставшее близким, родным,
Алтайское имя реки: "Улалý".
И словно бы что-то проронит вода,
И нежная гладь над немой Улалой
Не морщится зябью, тиха как всегда,
И странно недвижим зенит над землёй.
Горно-Алтайск, 2004
љ Олег Юрьевич Косарев 2006