Кощеев Дмитрий Александрович : другие произведения.

Мир в руках игрока

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Они живут бесконечно. Они талантливые полководцы. Они игрушки в чьих-то руках.


Кощеев Дмитрий

МИР В РУКАХ ИГРОКА

  

Пробуждение

1

   Там, за бескрайней Восточной долиной, ровной, как накрытый жёлто-зелёной скатертью обеденный стол, чуть восточнее чащоб и болот охотничьего заповедника, зеленеют холмы - вечно молодые, видавшие виды старцы.
   С этими холмами связано много историй. Видели эти холмы и обряды друидов, и жестокие битвы народов. Следы, шрамы, занозы, оставшиеся на память об этих событиях, незаметные непривычному глазу, густо усеяли их склоны.
   Люди обходят эти холмы стороной. Ни зверь, ни птица не устраивают для себя здесь жильё. Холмы одиноки. И только ветер-бродяга, гуляя по склонам, будит траву и с шелестом гоняет зелёные волны.
   Была тихая лунная ночь, когда покой одного из холмов оказался нарушен. Зашелестели, вгрызаясь в землю, лопаты, взрезая кожицу-дёрн на затянувшемся старом шраме. Умолкли цикады в траве и испугано притихли ночные птицы, когда с полсотни землекопов срыли с холма курган-прыщ.
   Заскрипели подводы. Напряглись туго натянутые верёвки. Защелкали бичи и завизжали, чуть не дымясь, подъёмные блоки.
   Десятки конских копыт. Сотня человеческих рук. Голоса. Запах пота. Ругань надсмотрщиков и тяжёлое, сбившееся дыхание простых слуг.
   Потянули. Раз. Два. Давай! Ещё раз. Ещё! Ну давайте! Ни шагу назад. Напрягитесь. Ещё.
   Наконец. Вытянули.
  

2

   Шум битвы. Не сладкий, не громкий, а вязкий, как патока, обволакивающий тебя с головой. Растянувшиеся на вечность мгновения. Странный сон, так похожий на смерть. Крики, вопли, лязг и грохот копыт, звон мечей и скрежет проминающих железо булав. Блеск обагрённых кровью наконечников копий, яркие вымпела и изящный полёт длинных стрел - тонких тростинок, соломинок, влекомых ветром войны.
   Всё застыло. Растянулось. Заросло вечным льдом. Пропиталось туманом. Изъелось песком.
   Память. Вечная память. Отпечаток на снах. И липкая патока воспоминаний, в которой завязли окутанные багровым туманом холмы...
   Сон растянулся и лопнул подобно струне. Дзинь... Лязгнули сталью полки. Дзинь... Ударили друг о друга изъеденные красной влагой мечи... Бом-м... Загремели по склону холма выпущенные из рук полковые трубы, и тяжким стоном отозвался набат колоколов, поддержанный детским хором...
   Он ощутил холод в груди. Большой снежный ком. Подтаявший. Пропитавшийся водой, взятой со дна самых глубоких колодцев. Холодно...
   Груди коснулся огонь. Лизнул языком задубевшую кожу. Обжёг мышцы. Опалил волосы. Жар...
   Две стихии столкнулись. Огонь попал в лёд. Лёд взорвался с замедлением и большой силой.
   Шум битвы затих. Отодвинулся вдаль. Он больше не находился на покрытых кровью холмах. Его сдуло ветром, отнесло прочь и развеяло.
   Мертвецы - а именно они породили шум битвы - застыли, посерели, превратились в картинки на книжных страницах. Страницы прошуршали, и книга закрылась.
   В архив. Из архива. Его извлекли из Архива.
  
   Серые монотонные будни. Дождь за окном. Громыханье грозы. Приятная свежесть и влажность. Он раскрыл свои голубые глаза, и его взору предстало...
   ...Поле. Усыпанное трупами поле. Останки людей. Обломки оружия. Вороньё. Тоска и вечный покой. Поле победы...
   Ничто - кроме проигранного сражения - не может быть печальнее, чем сражение выигранное.
   Он победил. Проиграл? Разве это не одно и то же? Одержал ли он победу или потерпел поражение - неважно. В обоих случаях он погубил немало жизней. Он выиграл битву, но проиграл душу. Свою. А также души многих тысяч людей.
   Он закрыл глаза и увидел...
   ...Камень. Надгробье. Как будто и не просыпался. Как будто по-прежнему лежит в могиле, исходя кровью и гноем...
  

3

   - Изабелла, дорогая моя, я ни о чём более вас не прошу. Только побудьте здесь. Поживите недельку, другую. Понимаете, это очень важно. Я вас очень прошу. Ну в память о нашей дружбе с вашим отцом. Я вас прошу.
   - Ваше сиятельство, я уже месяц не виделась с Сержем. У него увольнительная. У него всегда в конце месяца увольнительная...
   - Дорогая моя, я понимаю. Я всё понимаю. Но будьте добры... Ради человечности. Помогите несчастному. Его разум зыбок, как огонёк горящей свечи. Помогите устоять ему на грани безумия. Я ни о чём более вас не прошу. Просто будьте рядом. Серж поймёт. Ну если хотите, я с ним поговорю.
   - Ваше сиятельство...
   Его сиятельство засмотрелся на надутые алые губки. Красавица, прелесть, алая роза...
   - Ну почему я?
   Его сиятельство позволил себе усмехнуться.
   - Потому что вы идеал милосердия.
   Она польщёно смутилась.
  

4

   Лучи солнца упали в оконный проём, проткнули стекло и растеклись жёлтым пятном по холодному полу. Дождь прекратился. Порывистый ветер крепчал, взлетал в небеса и взрезал своими крыльями тьму дождевых облаков. Пелена расползлась, жалко сморщилась. Солнце, метнув стрелы-лучи, безжалостно ужалило влажную землю сквозь зияющие бреши в небесных доспехах. Битва закончилась. Враг побеждён. В течение нескольких недель солнце будет завершать свой беспощадный разгром, поливая жаром унылую землю и иссушая её.
   Он проснулся. Открыл свои зелёные цвета моря глаза и уставился в потолок.
   ...Небеса. Высоко в них жирными точками парят птицы. Грифы? Орлы? Нет, вороньё. И не так высоко, как показалось вначале. Вот они тучами взлетают с ветвей низкорослых деревьев, делают круг, из-за чего кажется, что они улетают, но вот поворот - и вся стая спускается на поле. Крики, гвалт. И сонная рать оживает...
   - Здравствуйте... Можно войти?
   Он скосил в сторону взгляд ставших серыми глаз. В груди зашевелился знакомый зверёк, высунул мордочку из потаённых уголков заплесневелой души и царапнул коготком.
   Он привстал. Гостья робко вошла.
   Его рассеянный взгляд отметил: вытянутый овал лица; маленький остренький подбородок; тоненький, слегка вздёрнутый носик; россыпь веснушек и большие, цвета неба глаза. Лучик солнца, текущий, живой, скользящий едва слышной походкой. Робость. Кто ты? Зачем ты пришла?
   Она присела в углу на краешек стула.
   Он сел на кровати, подобрав ноги к груди. Взгляды встретились. Она потупилась.
   - Я вижу, вам лучше...
   Он молчал. Его взгляд изучал, нет - ласкал её лоб, щёки, губы.
   Зверёк в груди беспокойно шевельнулся. Память услужливо нащупала в свалке былого знакомое чувство. Перед взором мелькнули полузабытые образы.
   ...Зелень холмов, топот копыт и волнующая близость той, которую он когда-то любил. Девичий смех звонким ручьём журчит в утреннем воздухе. Впереди целый день, и он принадлежит им обоим...
   - Почему вы всё время молчите? Сидите... молчите...
   Он смотрел на неё и видел за ней тень той, другой.
   ...День сменяет ночь. За ночью следует день. Стрелой летит время, и ты не успеваешь отклонить его жало, как бы ни был ты быстр. И не в быстроте тут всё дело. Чем быстрее ты живёшь, тем скоротечнее миг счастья, ниспосланный тебе свыше. Ты мчишься вперёд. Он несётся навстречу. Встретились. Не смогли задержаться. Разлетелись.
   Совет мудрецов славного города Кох вынес решение: Ирия, дочь Гектора Гескона, выйдет замуж за Сифакса Луфасского. Пусть будет крепок их союз, и пусть он послужит на пользу отечеству.
   Приговор. Это был приговор их любви. Священное чувство взяли, в обход обещания, и принесли в жертву политике. Славному, Великому городу требовался сильный союзник. Ты был для них недостаточно могущественен; им боле импонировал Сифакс. Этот моложавый ублюдок. Сын портовой шлюхи и тирана-самодура. Трусливый слабак, повелевающий могучим народом. Ради его денег, его армии, его флота прекрасную Ирию отдали ему в жёны.
   Ненавижу. Ненавижу! Всех. Его. Совет мудрецов. Жестокий город и Гектора Гескона. Ненавижу!!!
   Его глаза стали чёрными. В лице проявилась необычная твёрдость. Губы скривились, обнажив волчий оскал. Пальцы судорожно вцепились в тряпичное одеяло...
   В ужасе вскрикнул отодвигаемый стул. Испуганной бабочкой прошелестели по полу тяжёлые юбки. Коротко хлопнула дверь, и за ней торопливо застучали шаги. Прочь! Прочь отсюда.
   Он вздрогнул, физически ощутив девичий испуг. Она - не она. Эта мысль наполнила его скорбью и беспросветной тоской.
  

5

   -...он меня пугает. Я не могу...
   - Дорогая моя, не беспокойтесь. Он безобиден. Если вас так пугает его персона, то я готов вас сопровождать в ваших редких визитах...
   - Я боюсь... Ваше сиятельство, когда я смогу отсюда уехать?
   - Я думаю, скоро. Ему уже лучше. Возможно, он окончательно придёт в себя через неделю-другую. Вы просто ангел. Одно только ваше присутствие исцеляет.
   Разыгрывая из себя придворного кавалера, его сиятельство покрыл поцелуями её прелестную ручку. Её рука задержалась в его ладони чуть дольше обычного.
   Какая прелестная девочка. Что ей какой-то там Серж? Такие создания надо выводить в высший свет. Может, стоит ей вплотную заняться? Повремени. Кто знает, какие планы насчёт неё у Владыки.
  

6

   Она не приходила несколько дней, и, в конце концов, её отсутствие стало его беспокоить. Он ощущал себя заключённым. Нет, не пленником этих каменных стен, а пленником своей памяти. Он был заключён в скорлупу воспоминаний. Перед его мысленным взором мелькал хоровод полузабытых теней, маячили сцены давно минувших событий. Он разговаривал, не сам с собой, а с оживлёнными его воображением призраками. Он говорил с убийцами и с убитыми. Он терзался бессонницей и видел сны наяву.
   Они приходили. Стояли молча, или же переговаривались хором. Они танцевали вокруг него или бросались вперёд в тщетной надежде поранить его своим нелепым оружием. Он обращал на них мало внимания, но их было столь много, что он ни разу не смог почувствовать себя одиноким.
   Он хотел одиночества. Когда ты один легче всего подвести все итоги и свести счёты с жизнью.
   Но они были вокруг. Они сплели из своих тел невидимую постороннему глазу темницу. Они держали его взаперти, и он не мог вырваться.
   Лишь иногда, лучиком света, просочившимся сквозь узкую щель, появлялась она. Тени призраков отступали, и из самых глубин его тёмной души начали проступать старо-новые воспоминания.
   Это было сладостно больно. Он терпел. Он хотел продолжения этой пытки. Она уходила. Свет мерк, и из тёмных углов, нагло скалясь, выползали мрачные призраки, чтобы закрыть своими телами брешь, пробитую в темнице.
   Он вновь оставался один - не один.
  

7

   Стук каблучков отогнал призраков прочь. Они растворились, со значением кивая друг другу и пряча улыбки. Он в ожидании привстал. Скрипнула дверь, и она наконец появилась. Не одна. С ней был мужчина.
   Ощутив укол в сердце, он сел, испытывая тягучее неприятное чувство по отношению к незнакомцу. Он не любил чужаков. Это был древний инстинкт. Инстинкт хищника, ревниво оберегающего свою территорию.
   На его права посягнули. Кто это такой? Как он посмел к ней приблизиться? Не рассматривая до этого момента девушку как чью-то собственность, он просто любовался ею, созерцал её, как созерцают луч солнца, капли росы, полёт птиц, не заявляя: "Это моё!", но стоило рядом с ней появиться другому мужчине, как он ощутил приступ ревности.
   Нет! Отойди! Не смей смотреть на неё! Не смей прикасаться!
   В чужаке он увидел угрозу. Чужак не просто рядом с ней - он зашёл на ЕГО территорию.
   Незнакомец снял с головы широкополую шляпу и молча раскланялся. После чего застыл как столб, беспокойно держа шляпу в руках.
   Жест примирения? Он вдруг вспомнил, как это бывает в момент драки у волков и собак: более слабый прекращает бороться, отворачивает морду и подставляет врагу незащищенное горло. Сдаюсь. Сдаюсь. Не бейте меня!
   Чего тебе надо? Он некоторое время глядел в глаза незнакомцу, испытывая волчий инстинкт. Но шаг к примирению сделан. Чужак обнажил голову - "подставил гортань". И, несмотря на охватившее тебя возбуждение и жажду крови, его трогать нельзя.
   Отвернувшись от незнакомца, он посмотрел на неё... и улыбнулся. В её лице промелькнул детский испуг.
   - Нет... Я не могу.
   Она вспорхнула вспугнутой птицей и, судорожно толкнув скрипучую дверь, быстро выбежала.
   Его улыбка угасла. Некоторое время он опустошённо глядел на закрытую дверь. Его взгляд потяжелел. Он перенёс его на незнакомца.
   - Массанаса, - произнеся это слово, чужак вздрогнул так, будто его окунули в холодную воду. - Посмотри на меня. Ты не помнишь меня?
  
   Он вглядывался в застывшее напряженное лицо незнакомца.
   Массанаса? Он попробовал это слово на вкус. Да, это было его имя. Но он давно от него отказался. В те далёкие времена, когда он родился, новорождённым давали много имён. Одно для него, ещё одно для богов и ещё несколько для посторонних людей. Массанаса. Это было одно из его имён. Имён для чужаков. Это имя знали многие. Его произносили в храмах, тавернах, на площадях. Его превозносили и проклинали. На него молились и колдовали. И он от него отказался. Когда долгое время носишь одно имя, оно становится твоей сущностью. Нельзя, чтобы твою сущность знали многие. Если знаешь имя сущности - ты ею повелеваешь. Он же хотел быть независимым. Он отказался от знаменитого имени и придумал себе новое.
   ...Толпы призраков сошлись теснее, что-то укрыв от него за своими бесплотными спинами...
   Имя... Какое его настоящее имя?
   Незнакомец перед ним неловко замялся, желая и в то же время боясь отвести от него свой взгляд.
   Тот, кого когда-то звали Массанаса, изучал непривычную для его глаза одежду. Незнакомец был одет в чёрный, затканный золотыми и серебреными цветами камзол с высокой талией и стоячим воротником, в тёмные панталоны с белыми полосами, суживающиеся внизу, подвязанные ленточками чуть ниже колен, и в ботфорты с тупыми носками и широкими раструбами, из некрашеной кожи. На плечах был синий плащ, короткий, расшитый золотистым узором. Вид его был непривычен. Озадачивал. Наводил на нехорошие мысли.
   Где-то он видел его. В памяти всплыли смутные образы.
   ...Тьма и искры звёзд над головой. Круглый, чеканный лик полной луны. Запах конского пота и тяжёлое дыхание десятков людей. Скрипят, прогибаясь под тяжестью саркофага, опорные балки и визжат, прокручиваясь, деревянные блоки.
   Ещё. Ещё раз. Ещё. Саркофаг качнули, подложили под него толстые брёвна. Опустили.
   Зашуршали убираемые верёвки. Зазвенели замки. Множество рук приподняло тяжёлую прозрачную крышку, и над ним, заслоняя любопытные взгляды звёзд, склонилось лицо. Застывшее. Напряжённое.
   Приблизили факел, и яркий огонь ослепил отвыкшие от света глаза. Мир утонул в жёлтой вспышке, стёршей всё, но не слова:
   - С возвращением вас, Генерал...
  
   - Да, я помню тебя. Ты приветствовал меня, когда извлекли саркофаг...
   - Нет же, нет. Вы знали меня до... - он запнулся, видя, как потемнел взгляд безумца.
   Призраки вышли из тёмных углов и вновь замкнули темницу, оградив от мира того, кого его сиятельство назвал Массанасой.
   Чувствуя на себе обжигающий, переполненный болью и яростью взгляд, его сиятельство повернулся к двери.
   Ещё рано. Как он мог только подумать, что этот человек узнает его... Но ведь раньше он мог узнать своих людей в любом из обличий!
   То раньше. Это время прошло. Он ещё не воскрес. Не так просто прийти в себя, когда ты был раньше...
   Его сиятельство смутился, не найдя подходящего слова. Кем был? Тузом, джокером, героем, полубогом? Неважно. Им, более продвинутым, гораздо сложнее, чем простым смертным, прийти в себя после долгой отлёжки в Архиве. Тем более, если тебя и не думали оживлять и хоронили для того, чтобы забыть.

8

   Массанаса. Массанаса. Это имя билось в мозгу, подобно запертой в клетке свободолюбивой птице. Оно не хотело сидеть взаперти. Оно трепетало, стучало о стены темницы.
   Как тяжело задавить в себе свою сущность...
   С этим именем связано многое. Стоит примерить его на себя - и ты, перестав быть безымянным, перенесёшься на столетие (два? три? больше?) в прошлое; станешь тем, кем ты был: воином, полководцем, правителем отважного народа. Сядь на коня. Возьми в руки копьё. Пойди в мстительный поход против вероломного города. Заставь их заплатить. Востребуй с них кровавый долг за Ирию, за себя, за разбитое счастье. Заплати за свою обиду жизнями ни в чём неповинных...
   Гескон был неправ... Не надо было замышлять на него покушение. Прими он его, поговори с ним по душам, пуская чистосердечно слезу и топя горе в вине, Массанаса бы не восстал, не кинулся бы собирать совет свободных племён, не пустил бы по селениям гонцов с измазанной жертвенной кровью стрелою. Он просто упился бы до бесчувствия. Замкнул бы горе в себе. Пошёл бы в разгул. Не он первый, не он и последний. Успокоился бы... Может быть...
   Гескон же собрал полсотни людей и напал на него на дороге. То, что было возможным, стало с этот миг неизбежным. Отныне и навсегда он стал врагом Великому городу.
   Полсотни людей... Это было слишком много. Не бывает бесшумных засад. Бряцанье оружия, хрипы и фырканье лошадей... Даже если в засаде закалённые воины, не терпящие пустых разговоров и понимающие с полуслова своего повелителя, чем их больше, тем труднее сделать нападение сюрпризом. С полсотни воинов... Зачем так много? Хватило бы нескольких опытных лучников. Ведь главная цель - это он. И вовсе необязательно убивать всех сопровождающих. Зачем быть излишне жестоким?
   Его предупредили вовремя. Телохранители рванулись вперёд, прикрывая его, принимая на щиты смазанные ядом лёгкие дротики. Гесконовы головорезы набросились на них с двух сторон, но его отважные воины - двенадцать обречённых на смерть храбрецов - пришпорив коней устремились навстречу. Завязался ожесточённый бой. Они все погибли, но благодаря их жертве он ушёл. Он спасся. Загнав коня и получив лёгкое ранение в спину. Пройдёт всего несколько недель - и он отомстит за этот позор. О, дорого, очень дорого обойдётся эта подлость Великому городу!..
   Массанаса. Массанаса. Ирия звала его по-другому. Так называть его она стала только в последние дни своей жизни.
  

9

   -...я больше так не могу! Я не хочу его видеть. Я его просто боюсь. Он весь какой-то... какой-то... Я хочу отсюда уехать.
   - Дорогая моя, успокойтесь. Он ничего вам не сделает. Не хотите его видеть - не надо. Просто будьте здесь, в этой крепости. Гуляйте по стенам, по дворику. Будет достаточно, если он просто будет видеть вас из окна. Если хотите, я дам вам сопровождающего...
   - Нет, не надо.
   - Ну так как, вы согласны?
   Она натянуто улыбнулась.
   - Вы говорите: неделю? Через неделю я смогу отсюда уехать?
   Он вздохнул.
   - Да, разумеется.
   Надо будет выписать сюда из полка этого проклятого Сержа.
  

10

   Она больше не приходила. Он не знал, к лучшему это иль к худу. Как бы то ни было, он думал о ней. Мысль об этой девушке оказалась подобна глубоко загнанной под кожу занозе: маленькой, незаметной, но неприятно саднящей и шероховатой, стоит лишь провести по этому месту пальцами. А провести очень хотелось. Это зуд. Зуд в мозгу. Чесалось просто до ужаса. Он хотел её видеть. Один только её образ возвращал его в те далёкие, переполненные любовью и негой, счастливые дни, когда он был сам собой, а не Массанасой - кумиром и проклятьем для многих, многих, многих...
   Мысль о ней растопила лёд воспоминаний, смазала образы войн, битв, врагов и героев. Зыбкой рябью обернулись их лица. Кирпич за кирпичиком стала разрушаться темница. Кто они? Пыль. Он может дунуть на них, и они разлетятся.
   Понемногу, шаг за шагом, он начал обретать душевный покой. Равновесие. Его разум вернул равновесие. Он пробудился.
  

Становление

1

   Холодное апрельское утро. Десять часов. Солнце взошло давно, но воздух ещё не прогрелся. Дождей в последнее время почти не было, и почва являлась абсолютно сухой, что удобно для марша. Равнина, избранная для манёвров, ровная как стол, и лишь севернее, где начинались болота, возвышается несколько сопок. Одну из них они и облюбовали. Оставили внизу свиту, коней и поднялись на самый верх.
   Их двое. Один - молод, широкоплеч, имел длинные светлые волосы, голубые глаза и грубые, точно вырубленные из камня и кое-как сглаженные и отшлифованные черты лица северянина. Второй - стар, лет под шестьдесят, но ещё крепок и телом и духом. Его волосы и усы помечены сединой и напоминают по цвету пепел и опалённую землю, остающиеся на месте бивачных костров. Его глаза заключают в себе холод свинца и осеннего неба; в них видится дождь - нити воды и исходящая от горячей земли туманная сырость.
   Оба облачены в воронёные, с золотыми насечками кирасы, в камзолы, шитые по образцу пехотных с небольшими отличиями, в лосинные, белого цвета штаны, в треугольные, с белым пером, чёрные шляпы и в тупоносые, с раструбами, высокими каблуками и железными шпорами, сапоги. Каждый из них вооружён палашом и парой колесцовых пистолетов, уродливые рукояти которых сильно выдаются вперёд.
   Внизу, на равнине, отрабатывая построения и перестроения, маршировало около трёх тысяч людей. Вернее, двух с половиной, потому что остальные 500 были верхом. 1152 пикинера и 1296 мушкетёров, разбитые по взводам и ротам, образовывали идеальные прямоугольники. Чёткие действия на марше и поле боя требовали большого количества офицеров, и их число было беспрецедентно - 570 человек. Никогда ещё такое количество дворян не служило в пехоте. И это только начало. Многие из них, исполняющие сейчас обязанности сержантов и капралов, после манёвров будут произведены в прапорщики, лейтенанты и капитаны.
   Реорганизуемая армия нуждалась в квалифицированном командном составе. Однако не проблемы военного дела волновали сейчас этих двоих. И хотя стороннему наблюдателю, остроглазому, но абсолютно глухому, могло показаться, что всё их внимание поглощено происходящим внизу, на равнине, предметом их разговора было иное.
   - Она похожа. Чертовски похожа, - произнёс пожилой, проводя рукой по усам и одновременно поправляя перекрутившуюся перевязь с палашом.
   - Ты знал её раньше?
   - Видел, как вижу тебя. Это была та ещё девушка. Ради неё стоило умереть.
   - А ради этой?
   - Ради этой? - пожилой усмехнулся. - Мой тебе совет: обходи её стороной. Генерал очень ревнив. То, что она - не она - абсолютно неважно. Она похожа, и этим всё сказано.
   - Значит, мне нужно любой ценой её сторониться.
   - Именно для этого тебя и переселили.
   - А что, нельзя было просто убрать соперника?
   - Слышал что-нибудь о лебединой верности? Генерал, я думаю, не хотел бы, чтобы она всю жизнь убивалась.
   - А он как, в курсе?
   Пожилой на мгновенье задумался. Прищурив глаза, он внимательно изучал солдат на равнине.
   - Я думаю, нет. Его разум ещё неокончательно восстановился. И вряд ли Владыки хотят, чтобы он сейчас волновался. Им нужен расчётливый полководец, а любая досадная мелочь, связанная со старой сентиментальностью, может запросто расколоть на куски его разум.
   - Из-за какой-то там девушки?..
   - Из-за первой любви.
   - Но первая любовь давно уже в прошлом.
   - Вот именно. Всегда наиболее страстно желают именно то, чего невозможно достичь. Тот, кто желает неистово, ищет спасение в иллюзии; и пусть это самообман - это всё-таки шанс на миг, но всё же прикоснуться к мечте.
   - Странные игры.
   - Опасные игры. Странная, неуравновешенная эта штука - человеческий разум. Только Владыки могут касаться её, не боясь повредить. Я боюсь этих игр. Если что-то пойдёт не так, всех дохлых собак понавешают на нас. Так что обходи её стороной!
   - Будет сделано, ваше сиятельство. Но вот что мне интересно...
   - Что?
   Северянин смутился.
   - То, что многие его знают, но под разными именами.
   - Хм... Он сверхчеловек. У таких, как он, много имён.
   - Но одно лицо. Почему Владыки уже столько времени хранят его тело, в то время, как нам сохранили лишь разум?
   - Что, соскучился по своему прежнему облику?
   - Ну, а если серьёзно?
   - Он лидер. Люди его помнят в лицо.
   - Не люди. Мы.
   - Вот о нас речь и идёт. Ты можешь скрывать это от себя, но где-то в глубине души ты привык ему подчиняться. Он твой хозяин. Ты его пёс. Если хозяин потеряет свой запах, разве ты узнаешь его? Подумай над этим.
   - Я подумаю, - молодой посмотрел на пожилого, встретился взглядом с холодом дождевых облаков и, не выдержав, отвёл взгляд в сторону. Это не были глаза Курандо - это вообще было не его тело! - но почему-то, когда он глядел в эту серость, он ощущал силу старого воина, схожую с той, которую он чувствовал, видя его в десятке других обличий, с другими чертами лица, с другим цветом глаз. Запах хозяина. И запах пса. Наверняка именно так Генерал их и узнавал. Потому-то всё и было так сложно с этой девчонкой, и вместо того, чтобы просто и элементарно привести её к Генералу, приходилось играть в эти тонкие игры, плетя сети интриг и маневрируя среди быстрых течений и скрытых рифов человеческой психики.
   - Курандо... - он поперхнулся вопросом, когда пожилой резко и гневно повернул к нему голову. - Константин Барл... Ваше сиятельство. Почему именно он? С момента его последней жизни прошло уже около трёх веков. Мир изменился. Методы войны того времени уже отошли в прошлое. Он некомпетентен. Как можно назначать его полководцем?!..
   - Запомни, сынок, - взгляд Курандо, ныне его сиятельства Константина Барла графа Уездского, полыхнул тусклыми, но опасными молниями. - Важны не знания и навыки - это всё приобретается - а разум, способный приподняться над обыденной реальностью, оценить ситуацию, собрать, обработать и усвоить информацию, проработать тысячи вариантов и выбрать один - тот, что надо. На это способен не каждый. Он сверхчеловек. Он знания последних веков поглотит и усвоит в несколько месяцев. Он отберёт всё ценное и найдёт способ, как это использовать. Он полубог. Он видит дальше, чем простой человек. Это ясно?
   Молодой кивнул.
   - Да... Думаю, да.
   - Молодец. В таком случае можешь идти. И да, обходи её стороной. Ты понял... Серж?
  

2

   Он так и не вспомнил имя, которым его называла она. Впрочем, это абсолютно неважно. Её больше нет, и его, такого, каким он был раньше, нет тоже. Он изменился. И не в лучшую сторону.
   Когда он, поддавшись гневу и ненависти, погрузился в пучину кровавой мести, он пожертвовал наилучшей частью своей души. Когда он собрал войско и вторгся во владения Великого города, он думал, что начал войну против своих врагов. На самом деле он начал войну против неё. Медленно, и потому незаметно, он стал втаптывать в кровавую грязь осколки их любви, вместо того чтобы сохранить их. Это был ЕЁ город. Он пошёл против ЕЁ страны и бросил вызов ЕЁ соотечественникам.
   Их силы были неравны. А его враги - более могущественны. Они вторглись в его страну, и он скрылся в лесах с большим количеством конных воинов.
   Тактика его воинства очень проста, а потому совершенна. Атакуя множеством дротиков, они налетали, отступали и вновь налетали. Вся их битва состояла в бегстве и преследовании. Они были очень выносливы, легко переносили голод и нередко питались травой вместо хлеба. Пили же они только воду. Кони их не знали даже вкуса овса. Трава - вот и всё, что им было надо.
   Сифакс и кохцы намного превосходили его воинство численностью, но отправились в поход с огромным обозом, замедляющим их передвижения. Он же держал только конницу и не имел ни вьючных животных, ни продовольствия. Он легко избегал главных сил и щипал врага понемногу. Часто, будучи окружён, он разделял своё войско на небольшие отряды и легко уходил, не оставляя даже следов.
   Он был неуловим. Что бы он ни захватил - местечко, деревню иль город - всё давало ему возможность получать продовольствие. Грабя, он разделял награбленное между своими. И к нему со всех сторон стекались полчища добровольцев, хотя он и не платил жалованья зачисленным в строй.
   Он стал чумой для враждебной страны. Лесным пожаром, жадным огнём. О, они дорого заплатили. Но ещё большей бедой его ненависть обернулась для них, когда он заключил союз с имперцами, недовольными возрастающим могуществом великого города Кох.
   Он вступил в игру с великими силами. Он согласился принять в себя частицу особого дара, похожего и на благословение, и на проклятье. Но за всё надо платить - и он заплатил огромную цену. Он потерял человечность. Долгое время его это угнетало, пока однажды один из Владык не прочитал ему такие стихи:
   В делах зовут того неблагодарным,
   Кто, получив взаймы из щедрых рук,
   Заём свой неохотно отдаёт.
   А восставать на бога много хуже
   За то, что царственный заём, вам данный,
   У вас потребовал обратно он.
   Да, это так. Но он не назвал бы Владык равными богам. Велика их сила. Но было в ней более демонического, чем божественного.
  

3

   Много недель он и граф Барл игрались в оловянные солдатики.
   Солдатиков много, несколько сотен. Каждый из них, размером с полпальца, искусно отлит и раскрашен. Здесь присутствовали все: пикинеры, мушкетёры, кавалеристы и пушки с орудийной прислугой; враги и свои. Они часами расставляли их на столе. В идеальные линии и терции, проверяя таким образом всё, что он усвоил о военном опыте последних веков.
   Современные армии вновь возвращались к пехоте. Рыцарская конница отошла в тьму веков. Её убил порох. Новое оружие требовало новых способов ведения войн. Прежние отходили в прошлое с катастрофической быстротой. Менять следовало всё, начиная от способов комплектования войск и их организации, и заканчивая способами обучения и тактических построений.
   Владыки подготавливали мир к новой Игре. Копили силы. Создавали новые виды оружия. У них был свой интерес. У него свой. Ну как, попробуем договориться? Но для начала не помешало б добиться встречи с Владыкой.
   - Курандо, - он усмехнулся, увидев, как вздрогнул склонившийся, подобно древнему богу войны, над кучкой павших солдатиков, старый вояка. - Ты думал, я тебя не узнаю?
   Курандо распрямился, вертя в руках маленького мушкетёра. Твёрдый взгляд его свинцовых глаз уставился на него. Как будто навёл ружьё.
   - Ты же знаешь, я не мог даже на это надеяться, Массанаса, - видя, как потемнел его взгляд, Курандо поправился. - Мориц... - он чуть не добавил: "Мориц Оранский", но воздержался. Тяжело знать то, чего не знают другие. Наверно, так же тяжело было и Массанасе, даже не смотря на то, что он родился в этом мире и по идее легко и беспрекословно должен был принять сложившиеся правила Игры.
   - Но тогда ты, будь добр, называй меня Барлом.
   Массанаса-Мориц кивнул. Хорошо, я согласен.
   Они вновь склонились над столом, расставляя, передвигая, убирая и вновь расставляя солдатиков.
   Они имитировали построения и перестроения роты, взвода, полка, их взаимодействия на марше и на поле боя, разрабатывали команды и условные сигналы, которым обучат настоящих солдат. Маленькая армия на убранном зелёным сукном столе перемещалась, изготавливалась к бою, атаковала. Немаловажными вопросами были соотношение количества мушкетёров и пикинеров, протяжённость фронта и глубина построения. Прорабатывалась организация взаимодействия родов войск. Кто, кого, когда и главное как должен прикрывать от вражеских атак? Какая тактика лучше: оборонительная или наступательная? Где следует размещать артиллерию? Какова роль на поле боя тяжёлой конницы, и нужна ли она вообще? Нужно ли иметь резервы, или лучше растянуть фронт, или построить терции в несколько линий? Десятки, сотни вопросов - и они всей своей тяжестью обрушивались на маленькие плечи оловянных солдатиков.
   Ближе к вечеру, на шестнадцатом часу третьего дня оловянной войны, Мориц поднял руку и карающей дланью сокрушил левый фланг побеждающей армии. Глядя на омертвевшее поле боя, на переплетения уже лишённых искры жизни тел, он спросил:
   - Курандо... Барл, скажи мне, зачем это нужно?
   Барл, специальной лопаткой передвигавший отряд конницы, стремящейся осуществить правофланговый манёвр, оторвался от своего занятия и внимательно посмотрел на него.
   - Я мог бы тебе сказать, что войны были, есть и будут всегда, что тот, кто не сражается, не нападает, а лишь заботится об обороне - ставит себя на край пропасти, ибо другие не дадут ему мирной жизни. Я мог бы тебе сказать, что войны двигают всемирный прогресс. Армия и флот на сегодняшний день являются самыми большими потребителями металлов, холста, кожи. Что самое странное и на мой взгляд забавное, так это то, что Молох войны, при всей своей прожорливости, стимулирует целые производства: металлургию, горное дело, ткацкий, сапожный, седельный, кузнечный промыслы и многое другое. В последнее время богу войны стали поклоняться не только правители, оружейники и солдаты, но и учёные: математики, механики, химики и так далее. Всего и не перечислишь. Но, по моему, тебя беспокоит нечто иное. Я прав?
   Мориц взял в руки тонкую тросточку и принялся выборочно опрокидывать выстроенных напротив вражеских пушек солдат.
   - Я хотел сказать: зачем это нужно именно нам? Что нам мешает уйти в тень и зажить своей жизнью?
   Взгляд Курандо на миг затянулся осенней тоской, потом вновь просветлел - как будто ничего и не было, и вопрос пролетел мимо цели.
   - Ты уже раз удалялся в глубокую тень, - произнёс он деланно безразлично, вновь берясь за лопатку и намериваясь продвинуть конный отряд до намеченной цели. - Я думаю, жизнь в гробу тебе не понравилась.
   Шустрым винтом взвилась тросточка в воздух и, скользнув по столу, разбросала в разные стороны конных солдат.
   Курандо распрямился, повертел в руках лопатку и бросил её на стол, смяв стоявших в центре воинства пикинеров и уложив находившийся в резерве целый взвод мушкетёров. Их взгляды встретились. Произошло столкновение осеннего неба с чёрной грозой.
   - Я думаю, ты знаешь больше, чем хочешь сказать, - Мориц с пугающим выражением лица глядел на него. - Мне кажется, ты слишком продвинут для обычного "пса". Ты не простой "переписчик", - Мориц указал рукой на стол, на расстроенное, истерзанное оловянное воинство. - Ты слишком быстро схватываешь суть. У тебя идеальная память. Ты очень подвижен, вынослив. Тебя не мучают мигрень, подагра, ревматические боли, - всё то, что беспокоит людей в твоём возрасте. Обычно "переписчики" получают в наследство всё то, что имел "носитель", но ты, похоже, сумел внести исправления...
   - А может быть, я себя просто очень достойно веду?
   - Нет. Я чувствую. В тебе больше жизни, чем в других "переписчиках". Жар твоего разума обжигает. Ты тоже являешься сверхгероем?
   Курандо усмехнулся и отвёл в сторону взгляд. Наклонившись над столом, он провёл рукой, опрокидывая немногих оставшихся стоять на ногах оловянных бойцов. Теперь всё. На поле боя тишь и покой. Как в царстве мёртвых.
   - Ты не ответил на мой вопрос.
   - Что ты хочешь знать?
   - Когда я увижусь с Владыкой?
   Курандо вздохнул, и Мориц не уловил - то ли облегчённо, то ли тоскливо.
   - Как и все. Владыка явится в твоём сне.
   - Это не ответ.
   - А ты считаешь, что уже готов?
   - Да. Я считаю.
   Курандо усмехнулся и если бы не усы, делающие его похожим на старого филина, Мориц решил бы, что его оскал угрожающ.
   - Я даже уверен, что знаю, какую ты набьёшь цену.
   Мориц уловил в его словах злую насмешку. В глазах старика читался явный намёк. Мориц почувствовал, как в глубине закипает раздражение, и едкая грязная накипь поднимается всё выше и выше, багровой пеленой застилая глаза. Он едва удержался, чтобы не влепить Курандо затрещину. Дуэль. За такие намёки он не прочь сразиться с ним на дуэли.
   Курандо, из старого воина становясь похожим на содержателя ночного притона, давя циничную усмешку, произнёс:
   - Получив такую награду, ты возьмёшь на себя большую ответственность. Ты даже не представляешь, что тебе придётся сделать, чтобы удержать её у себя.
   Мориц, ощущая целую смесь из гнева, упрямства, стыда и раздражения, вновь принялся расставлять на столе оловянных солдат.
   Мысли о девушке туманили ему голову. Он и думать о ней не мог, и не думать не мог. Он любовался ею, как растущим на клумбе цветком, и в то же время одного созерцания ему было мало. Он хотел приблизиться к ней и прикоснуться рукой, хотя понимал, что его прикосновение убивает.
  
   В девять часов они завершили свои детские, но по-взрослому серьёзные игры. Курандо откланялся и ушёл. Мориц, бросил последний взгляд на оловянное воинство, загасив все свечи, кроме одной, перешёл с ней в другую комнату - в библиотеку.
   Там, поставив свечу на заваленный книгами столик и взяв в руки томик стихов, он позволил своему телу провалиться в мягкие подушки кресла.
   Хотелось расслабиться. Душа требовала лирики. Сам он не был любителем поэзии, но с тех пор, как осознал, какую власть над душами и помыслами людей может иметь красное слово, он заставил себя ознакомиться с наилучшими произведениями наиболее превозносимых молвою поэтов, в тщетной попытке понять: почему? Что тут такого? Что в рифмованных строчках пленяет людей? Не понял. Не смог постичь. И только решил с находчивостью прожжённого хитреца: раз слово зажигает сердца, его воины - в лагере, в походе и в битве - должны быть с песней, вселяющей в них гордость и храбрость.
   И только два дня назад, когда Курандо-Барл отправился двигать по ну очень большому столу настоящих солдат, он, испытывая в душе пустоту, которую не могли восполнить книги по истории и военному делу, забредя в библиотеку и случайно найдя там потрёпанный томик стихов, постиг: чтобы понять стихи о любви, нужно чувствовать то же, что и поэт.
   Томик пребывал в очень плохом состоянии. Складывалось впечатление, что его либо зачитали до дыр, либо в течение многих лет швыряли по разным углам, как ненужную вещь. Он был очень сильно затаскан; в нём не хватало многих страниц. Морица это странным образом умиротворяло - этот томик так же потрёпан, как и его жизнь.
   Раскрыв книгу на случайной странице, Мориц погрузился в дремоту рифмованных слов.
   ...Утонул. Опустился на самое дно, испугав стайку рыб и подняв клубы ила, выпустил изо рта пузыри и вдохнул полной грудью...
   Сколько он продремал, он не знал, но ему грезились дивные вещи. Его сознание затуманивали лёгкость движений в воде, мягкость света и переливы теней на самом дне. Создавалась иллюзия чужого присутствия, хотя он был один. Его волос и плечей касались нежные руки, а до ушей доносился шелест одежд. Ирия... Он захотел обернуться, но тень, оброненная кем-то, проплывшим над головой, заставила его всплыть на поверхность...
   Мориц открыл глаза и, поднявшись, чтобы размять затёкшие ноги, оглядел погружённую во мрак библиотеку.
   Всё как всегда, только... Этого здесь раньше не было. Он не мог не заметить. Взяв свечу со стола, приблизился к маленькому лакированному столику. Ещё находясь в тени, столик показался ему странным образом очень знакомым. Приблизившись, он понял - почему.
   Столик предназначался для игры в Сёги - сипангские шахматы. Его поверхность была разделена на 81 клетку. По краям одноцветного игрового поля, на специально предназначенных для этого площадках, лежали фигуры: плоские, одноцветные, похожие на широкие наконечники стрел, одинаковые по форме и различающиеся лишь надписями на них.
   В своё время и столик, и набор вырезанных из слоновой кости фигур прислал ему Сифакс; по его мнению, эта игра идеально отображала реальную жизнь. В течение полутора переполненных смутами и войнами столетий они вели игру по переписке. На каждый ход они затрачивали от двух-трёх месяцев до нескольких лет, а учитывая уникальную особенность Сёги, дающую право любую побитую вражескую фигуру поставить на доску как свою, игра грозила продлиться ещё не одно столетие.
   Они сражались долго и с упоением. Было время, когда он всю свою жизнь приравнивал к этой игре и, сам того не замечая, приурочивал свои нападения на врага к агрессивному ходу, и даже не удивлялся, когда, захватив очередное Сифаксово логово, находил там послание с ответным оборонительным или контратакующим ходом.
   Игра осталась незавершённой. Он сумел покончить со своим врагом до того, как тот смог ответить на его атакующий ход. Он не выслал ему предупреждающий цифренно-буквенный код. Он принёс ему его сам, и сам передвинул фигурку.
   Фигурки у Сифакса были расписаны необычно. Чёрточки, палочки - иероглифы. Хитроумная вязь, странная и загадочная, как и душа у самого Сифакса. Сифакс был загадкой. И умер загадкой. Его смерть оставила в душе Морица-Массанасы едкий осадок. Покончив с Сифаксом, он тем самым покончил с собой. С тех пор его жизнь пошла в разнос. Он утратил цель своей жизни.
   Столько столетий ненавидеть своего врага, преследовать его, объявлять войны, сражаться, предавать и убивать... Сам акт мщения стал для него самоцелью; он уже утратил надежду расправиться с врагом и лишь застарелая клятва-мечта: загнать его в угол и встретиться с ним, наконец, лицом к лицу - наполняла его безудержной энергией.
   Когда та страшная ночь, иссечённая огнями пожаров, лязгом оружия и криками сражающихся и умирающих людей, осталась позади, и Сифакс наконец канул в лету, Массанаса не почувствовал ничего: ни радости, ни восторгов - только огромную опустошенность. В эту ночь он вырвал из своей книги жизни последнюю страничку, на которой сохранились упоминания о тех днях, когда он любил.
   Сифакс был необычным человеком, и не столкнись их интересы, они бы, наверное, вполне могли бы сдружиться.
   Эта мысль оказалась настолько кощунственна, что Мориц почувствовал вину по отношению к Ирии.
   "Прости. Как я мог такое даже подумать? Я покончил с виновником твоей смерти. Я ему ничуть не сочувствую".
   Мориц, подняв свечу высоко над головой и бросив томик стихов на шахматный столик, отправился спать. Экскурс в прошлое переполнил его неприятными воспоминаниями. Он чувствовал, что этой ночью долго не сможет заснуть, а если заснёт, то ему приснятся пылающий город, кривая усмешка Сифакса и заставленное фигурами шахматное поле.
  
   В спальне, поставив свечу на ночной столик, он испытал потрясение, увидев на своей подушке плоскую, похожую на широкий наконечник стрелы, фигурку с затейливой вязью сипангских иероглифов. Взяв её в руку, он почувствовал, что обратная сторона фигурки сошлифована. Перевернув её, он увидел два выполненных чёрной тушью слова, ядом капнувших в его душу: "Я вернулся".
  

4

   Голодные до крови беспощадные звёзды зло смотрели с небес, и внизу, на земле, внимая приказам бесчисленных ночных генералов, тысячи людей, размахивая мечами, алебардами и горящими факелами, не покладая рук приносили им кровавые жертвы. Город пылал. Огонь, родившийся и набравший силу где-то на северных окраинах, заключил союз с ветром и перелетал с кровли на кровлю точно на крыльях, запихивая в жаркое ненасытное брюхо пожара всё новые и новые городские кварталы.
   Сжимая в руке тяжёлый клинок, он стремительным шагом шёл по пустынным залам захваченной цитадели. Его путь лежал туда, где минут пять назад наиболее весомым аргументом в жарком споре громыхали мечи, заглушая крики раненых и решительно прерывая вопли молящих. Теперь там было тихо, как в склепе, да и сама эта крепость превратилась в один большой склеп.
   Он прошёл по отмеченному багровой слюной зверя войны коридору и толкнул дверь. Навстречу ему из-за стола поднялся Сифакс. Спокойный, уравновешенный, с наигранной усмешкой на тонких губах. Его гладко выбритое лицо походило на маску. Движения были дёрганы и нереальны, как у куклы, подвешенной на ниточках в цирковом балагане.
   - Приветствую тебя, Генерал, - произнёс он, приближаясь. - Рад, что время замкнуло кольцо, и наша встреча вновь повторяется. Как в последний раз. Ты помнишь?
   Он помнил. И чувствовал, как реальность неожиданно расслаивается. Он видел: как Сифакс, вдохновляя малочисленных защитников цитадели, яростно оборонял мост через ров; как враги, преодолевая сопротивление обломков и утыканных стрелами мёртвых тел, проталкивали через узкий проём ворот телеги со спиртным, как свистели стрелы, и те, кто пытался воспрепятствовать Сифаксовым воинам, падали пронзёнными в ров.
   Сифакс первым бросил в бочки огонь. Он был точно заговорён от стрел и вражеских копий, но его союзник, обхватив жарким объятием мост, лизнул его своим языком, скрыв от вражеских и дружеских взоров за плотной стеной огня и едкого дыма.
   Его тела потом так и не нашли, и Мориц приказал на месте моста засыпать ров и возвести надгробье...
   Не сводя взгляда с Сифакса, Мориц приблизился к шахматному столику и передвинул фигурку. Когда он сделал это, все воспоминания о смерти Сифакса превратились в сон и тут же забылись, как забываются почти все наши сны. Ничего не было - никаких неудач. Всё свершилось именно так, как он и желал. Он загнал врага в угол и встретился с ним лицом к лицу. Сейчас он свершит правосудие, и в душе больше не будет никакого осадка.
   - Правосудие? - Сифакс рассмеялся. - Что ж, пусть будет суд. Обвинителем я назначаю себя, а судьёй пусть будет она.
   Он указующим жестом протянул руку, и из погружённого во тьму угла вышла она - Ирия, дочь Гектора Гескона, одетая в тёмное традиционное погребальное платье своего народа. Из украшений на ней были большие серьги, коралловое ожерелье, на руках и ногах бесформенные золотые браслеты. Её пальцы унизаны перстнями; рыжие волосы распущенны и неприкрыты. Она была такая же, как и тогда, за миг до того, как погребальный огонь начал пожирать её тело.
   Голос Сифакса прошелестел сухо и зло:
   - Перед тобой та, кого ты сгубил, чьим именем ты пытался оправдать свои злые деянья, и чьи призрачные укоры и по сей день не дают покоя твоей чёрной от запёкшейся крови совести.
   Мориц, чей взгляд словно припёкся к мертвенно бледному лицу Ирии, ощутил как изнутри него, с самого дна тёмной бездны, поднимается, клокоча и разбрызгивая клочья ядовитой пены, застарелая ненависть. Он с трудом отвёл взгляд и обратил его на Сифакса.
   - И это говоришь ты? Ты, который принудил совет мудрецов отдать её тебе в жёны! Ты, который оговорил её перед имперскими военачальниками и тем самым сделал её смерть неизбежной?!
   Если б взгляды могли убивать - Сифакс, погружённый в огонь устремлённых на него чёрных от ненависти глаз, превратился бы в пепел. Но он был совершенно спокоен и стоял по-прежнему твёрдо. Сталью звенел его голос, когда он заговорил:
   - Гибель её неизбежной сделал именно ты. Ты заключил союз с ненавистной её разуму и сердцу Империей, и ты помог имперцам поставить на колени ЕЁ родной город. Ты сокрушил военную мощь её соотечественников. И, наконец, ты передал в руки смерти её душу и тело.
   - Я сделал так потому, что такая смерть была для неё лучше, чем смерть в плену от рук имперцев.
   Сифакс рассмеялся.
   - Нет. Ты сделал так потому, что ты струсил. Всю жизнь ты действовал из одного лишь эгоизма. Она вышла за меня из любви к своему городу. Я сдал её потому, что любил свой народ и хотел избавить его от тягот войны. А из любви к кому действовал ты? Из любви к ней ли ты сгубил её город? И из любви к ней ли ты уступил требованиям имперцев?
   - Ты оклеветал её. Ты сказал, что она сделала тебя из друга Империи другом своего отечества...
   - Но это правда. Ирия неистово любила свой город. Но любил ли её ты?
   - Да, я любил.
   - Тогда почему ты, держа её в своих руках, согласился с требованиями имперцев ничего не брать самовольно из имперской добычи и, отдав её им, покорно просить вернуть её, если можно? Если б ты действительно любил её, ты увёз бы её прочь и начал б борьбу, не ради своих обид, а ради неё. Вместо этого ты тайно принёс ей яд и предложил на выбор: либо рабство имперцев, либо "благородная" смерть. Не я, ты сгубил её жизнь и растоптал всё, что она любила. Я никогда не понимал, почему ты это сделал. Я нахожу одну лишь причину - трусость. Империя была могущественнее Великого города, а после того, как ты ознакомился с её внутренней силой, ты и вовсе растерял остатки своей былой воли.
   - Лжёшь! - Мориц почувствовал, что тонет в захлестнувшем его с головою безумстве. - Ты лжёшь! Я был связан словом. Я - не ты, нарушающий клятвы и предающий даже того, кто делил с тобой твоё ложе. Позавчера ты был с городом, вчера с имерцами, а сегодня ты с кем?!
   - Правителю вредно быть всегда верным слову. Он отвечает за целый народ - он обязан блюсти его интересы, а держа данное кому-то слово, ты блюдёшь интересы кого-то другого.
   - Какой же ты всё же подлец...
   - Клятвы, клятвы... А разве там, на зелёных холмах, ты не клялся её защищать? Впрочем, это не в счёт. Мы, мужчины, часто даём девушкам, вместе с объяснениями в любви, обещания, которые и не думаем выполнять.
   Растеряв остатки разума, Мориц бросился на Сифакса. Позабыв про оброненный меч, он вцепился ему в горло руками. Сифакс рассмеялся, пнул его острым коленом и ударил под рёбра костлявыми кулаками...
  
   Давя и терзая подушку, Мориц грохнулся на пол. Сон улетучился сразу, но ещё долго клокотала в груди безумная ярость, а память пощипывала душу острыми коготками.
  

5

   События развивались как по накатанной колее, столь же безудержно и неоспоримо, как сходящий со стапелей в воду корабль, почти что достроенный, за исключением мачт, оснастки и мелочей по отделке.
   Курандо взялся за своего подопечного вплотную, явно намериваясь вовлечь его в игру посерьёзней расстановки солдатиков.
   С самого утра, после лёгкого и быстрого завтрака, Морица возили по окрестностям, демонстрируя ему укрепления, казармы, плацы, стрельбища и склады, на которых имелось всё то, что требуется для решительной и быстрой победы.
   Склады являлись особой гордостью Курандо, что явно было следствием голодного прошлого, когда всё, абсолютно всё, начиная от обычной гречихи и заканчивая звонкой монетой, приходилось с великим скрипом выбивать из скряг-правителей и местных жителей. Морица часами водили по пыльным сараям, где в стойках, бочках, ящиках, тюках и в мешках хранились оружие, боеприпасы, снаряжение, обмундирование, продовольствие, повозки, сбруя, подковы. Всё в огромных количествах.
   Морица поначалу ошеломило подобное изобилие, но вскоре это всё стало его утомлять.
   День был удивительно солнечным. Небо отсвечивало голубизной и казалось таким же широким, как душа наипоследнейшего выпивохи, растранжирившего ради друзей-собутыльников всё, вплоть до последней рубахи. Было скучно, тоскливо и душно. Хотелось хоть слабенького ветерка. А ещё больше хотелось вернуться в свою конуру и дать отдых уставшим ногам.
   Курандо был неутомим.
   После короткого и столь же лёгкого, как и завтрак, обеда Морица сопроводили на манёвры, полюбоваться стройными колоннами солдат.
   Он стал свидетелем, как по троекратному сигналу горнов расположенные для обеда и полуденного отдыха в укреплённом лагере солдаты свернули и уложили на повозки палатки, навьючили животных и выступили в идеальном походном порядке. В идеальном для тех времён, когда он, Мориц, в последний раз выводил войско в поход.
   В авангарде и арьергарде двигались колонны пикинеров, из-за своих длинных пик походивших издали на больших змееподобных ежей, невероятно длинных и аккуратно причёсанных. В середине походной колонны, окружив небольшой, а потому, по мнению Морица, довольно условный обоз, вышагивали стройные ряды мушкетёров. Далеко впереди, сзади и по флангам передвигались конные разъезды, выполняющие разведывательную и охранную функцию.
   С холмов, где расположились Мориц и его окружение, прекрасно были видны все действия, разворачивающиеся на равнине. Курандо комментировал происходящее, чем надоел просто до ужаса.
   Через час, когда неспешно ползущее войско на две мили удалилось от лагеря, из-за суровых вековечных деревьев Западного лесного массива показалось ещё одно, равное по численности первому, войско.
   Конные разъезды обеих армий съехались и разъехались, без суеты и соперничества по отношению друг к другу.
   Люди на холмах заметно оживились, когда оба воинства неторопливо стали перестраиваться из походных в боевые порядки.
   Морица это действо тоже заинтересовало, в первую очередь тем, что всё это они с Курандо уже неоднократно разыгрывали с помощью оловянных солдатиков, и сейчас, глядя с вершины холма на действия настоящих солдат, он испытывал неудовлетворённость человека, привыкшего повелевать игрушечной армией, молчаливой, неподдающейся воздействиям спешки и паники, не сомневающейся. Оловянную армию он держал твёрдо в руках. Оловянных воинов не надо было воспитывать и обучать, им не следовало разъяснять смысл приказов - он сам был их коллективным разумом, и то, что возникало в его мозгу, они мгновенно принимали к исполнению. Эти же, там, внизу, действовали сами. И не всегда так, как надо, что, мягко говоря, раздражало.
   Мориц пристально следил за тем, как идущие в голове и в хвосте походного порядка колонны пикинеров произвели удваивание рядов: вторая шеренга вступила в первую, четвёртая в третью, шестая в пятую, и так все шеренги, пока два прямоугольника в 10 рядов и 160 шеренг не превратились в прямоугольники 20 на 80.
   Авангард стал забирать чуть правее, в то время как арьергард, обходя мушкетёров и перейдя с тихого на скорый шаг, забрал чуть левее. Удваивание рядов вновь повторилось, из-за чего ощетинившиеся пиками ежи раздались и сплюснулись, будто их раздавили, превратив в большие квадраты.
   Мушкетёры, перестроившись в четыре прямоугольника по 40 рядов и 20 шеренг, тоже перешли на скорый шаг. Два прямоугольника заняли позицию в центре, ещё два расположились на флангах.
   Построения войск теперь напоминали два тонких ломтика слоёного пирога: мушкетёры, пикинеры, мушкетёры, пикинеры и ещё раз мушкетёры.
   Перепостроения произошли относительно быстро, хотя и не без заминок: фронт пикинеров на левом фланге из-за быстрого шага растянулся неравномерно, а построения мушкетёров местами и вовсе смешались, из-за того (как пояснил Курандо), что на марше только каждый десятый солдат держал фитиль зажженным, и его соседи, едва завидев неприятеля поспешили побыстрее "заправиться" огоньком.
   В подзорную трубу прекрасно было видно, как перед смешавшимися построениями носились капралы, крича и раздавая затрещины, чем вносили ещё больше сумятицы.
   Наконец все перепостроения были закончены, и оба воинства двинулись друг другу навстречу.
   "Бой" завязали мушкетёры. В то время, когда первые шеренги окутались клубами порохового дыма, задние, разделившись на две части, совершали контрмарш вперёд, спеша стать впереди отстрелявшихся. Громыхнул ещё один залп, вперёд выдвинулись новые мушкетёры, задние лихорадочно принялись за перезарядку мушкетов. Едва отстрелялись все 20 шеренг, как двинулись остановившиеся было терции пикинеров. Движение начали с тихого шага, незаметно перешли на скорый, а последние десятки ярдов, опустив для атаки пики, преодолели бегом, вновь безбожно растянув строй и нарушив стройность рядов. Приблизившись друг к другу на расстояние двух с половиною пик, терции остановились.
   Потешный бой завершился.
  
   Стоя на вершине холма, они наблюдали за передвижениями войск, вновь перестроившихся в походные колонны и двигавшихся по направлению к лагерю.
   Погода стояла просто прекрасная. Это был один из лучших весенних деньков, когда на небе ни облачка, но солнце ещё светит не испепеляюще жарко.
   Мориц с тоскою подумал, что для истинных военных весна по большей части олицетворяет собой не расцвет жизни, а окончание неблагоприятных для ведения военных действий погодных условий. Именно весной, когда оживает природа, с полей сходят сугробы и из тёплых стран возвращаются певчие птицы, а земля и деревья покрываются зеленью, активизируется та далёкая от ритуалов плодородия деятельность, которая в конечном итоге выливается в огромные опустошения.
   Любая армия - это огромный прожорливый монстр, одно присутствие которого во все времена омертвляло окрестности. Мориц отлично помнил, как он сам, лет 300 назад, заявил манскому императору, приказавшему навербовать армию в пять тысяч, что такое количество человек помрёт с голоду, а вот с 15 тысячами можно отправляться в поход, так как такая численность солдат позволяет на любые завоёванные земли налагать контрибуции, то есть, говоря обычным человеческим языком, осуществлять планомерный грабёж.
   Вербовка давала весьма пёстрый состав наёмников. Нередко в рядах армии скрывались от правосудия разного рода отщепенцы и преступники. Дисциплина внедрялась жестокими методами - дубиной, военным судом и петлёй. Так как жалование выдавалось нерегулярно, то его отсутствие обычно компенсировалось грабежами. Крепость дисциплины всегда была прямо пропорциональна количеству звонкой монеты, которой вечно не хватало. Вот почему все военачальники, набрав войско, стремились побыстрее перенести военные действия в чужие земли. Так как многотысячный, не всегда хорошо контролируемый, всеядный монстр войны вытаптывал, грабил, разорял, насиловал и убивал всё, до чего только мог дотянуться.
   - Мориц, - первым поломал тишину Курандо, шевельнувшись подобно старой ящерице на раскалённом от солнца камне: не потому, что не хватило терпения, а потому, что так было надо - солнце заходит, тепло испаряется, время не ждёт, а жизнь так коротка, что если хочешь что-то успеть, следует поторапливаться. - Тебе продемонстрировали крайне примитивный образец типичного построения современной бригады...
   - Барл, не надо юродствовать, - голос Морица шелестел, как осыпающийся под действием ветра песчаный бархан. Он ощущал тоску. Две пехотные змеи, медленно движущиеся по равнине, вползли в его душу и теперь пытались заполнить бушующую внутри него пустоту своим содержанием. Он ценил такие минуты - когда ему казалось, что смысл его жизни перестаёт быть загадкой. Он их повелитель. Эти люди этого ещё не понимают, но скоро он начнёт их расставлять и двигать по столу, как оловянных солдатиков.
   - Эти люди вымуштрованы неплохо. Надо изменить лишь типы построений и систему команд. Переобучение начнём с высшего командного состава. Сегодня вечером я хочу видеть всех полковников у себя. Сколько их всего?
   - Я точно не знаю, но это можно подсчитать, исходя из общей численности войск. Всего планируется произвести вербовку до 60 тысяч. Это действующая армия. Не считая гарнизонов, которых будет до 40 тысяч.
   Мориц удивлённо дёрнулся. Да, игры Владык приобретают размах. Такая численность войск была невероятна. Скорее всего, это суммарная численность нескольких армий. Объединённые в один ударный кулак 60 тысяч людей являют собой, конечно, внушительную силу, но абсолютно неспособную себя прокормить. Их слишком много. Никакая, даже самая богатая местность, неспособна снабдить всем необходимым такое количество дармоедов. В сутки на одного человека приходится два фунта хлеба и один фунт мяса. На 60 тысяч это... Одного лишь хлеба 3000 пудов! Несколько сотен подвод. Господи, какой у такого войска должен быть обоз?! Ведь помимо как минимум недельного фуража, как для людей, так и для лошадей, требуется везти палатки, инвентарь, для осадных работ, пули, порох, ядра, орудия, походные хлебопекарни и кузницы, котлы, личные вещи солдат и тяжёлое вооружение. Это ещё не говоря о резервных подводах, на которых будут размещаться тяжело больные и раненные. Которые будут... Естественно будут.
   Мориц представил длинную змею из телег. С такой армией не надо будет даже сражаться. Она сама вымрет с голоду.
   Мориц почувствовал, что в его, душе родился червяк беспокойства. Размах войн растёт, а в связи со всё повышающееся убойностью нового оружия потери в людях после каждой битвы будут весьма ощутимы. Перед его взором проплыли припорошенные пылью потроха складов. Раньше война была ремеслом, теперь она стала целой промышленностью.
   Нет, он ошибся. Армия, какой бы численностью она ни обладала, будет жить; голодать же придётся обираемым военными простым людям.
   -...считая численность полка равной около 1200 человек, всего полковников будет около 50.
   -Это будет. А сколько мы имеем сейчас?
   -В этом округе солдат девять с половиною тысяч. Итого семь полковников. Прикажите всех их звать к вам? К какому часу?
   -К девяти. Пусть поужинают, но не напиваются. Их зовут не на сельский праздник.
   Сохраняя на лице суровое выражение, Курандо про себя посмеялся. Да, Генерал, ты всё ещё в прошлом. С тех пор, как ты в последний раз проводил военное совещание, в нравах военных людей кое-что поменялось.
   По крайней мере, у высших чинов...
   -Курандо... Барл, - какие-то нотки в голосе Морица напомнили Курандо о былых временах, конкретно о тех самых минутах, в течение которых решались судьбы целых государств. - По истечении оставшейся части суток, ближе к полуночи, у меня должно быть всё, что мне нужно, а именно: карта мира, описания государств, их политического строя, экономики, войска, религии, наиболее выдающихся деятелей; я должен знать своих врагов и союзников; мне нужна подробнейшая информация об этой стране, а также полный список того, что я получу в своё распоряжение. Кроме того, завтра же пришлёшь ко мне с полдюжины секретарей - предстоит много бумажной работы. Добавишь мне несколько "переписчиков". С завтрашнего дня мы начнём комплектовать штаб.
   Это правильно. В глазах Курандо зажглись одобрительные искорки. Энергичный, деятельный Мориц нравился ему больше, чем тот бесхребетный слизняк, каким он был, последние несколько месяцев. Хватит хандрить. Курандо знал, что свежий воздух и вид марширующих войск произведут на Морица более бодрящее воздействие, чем десяток девчонок, как бы они ни походили на его первую и единственную любовь. Юбки -- это хорошо, но как приправа к основной деятельности. Времена изменились в лучшую сторону. Порох - вот новый бог. В новых условиях победит тот, кто быстрее разберётся, как наиболее эффективно использовать то, что он даёт.
   Курандо позволил себе усмехнуться. Кто мог раньше подумать, что он будет молиться на легковоспламеняющийся порошок?
  

6

   Кипучая энергичность переполняла Морица всего полчаса, пока они спускались с холма и выбирались на дорогу к усадьбе. Мориц скис, и о причине его тоски нетрудно было догадаться. Особенно тому, кто с самой первой минуты воскрешения приглядывал за ним, как за малолетним ребёнком, не давая ему умереть и всячески помогая подняться из бездны безумия.
   Курандо, не в первый уже раз за последнее время, проклял все юбки, какие только есть на свете. Зачем она ему нужна? Массанаса был прекрасный солдат, и за тысячу лет, до последнего его погребения, Курандо не замечал в нём проблесков сентиментальности. Массанаса был как часовой механизм. Совершенный убийца. Хладнокровный, расчётливый. Своими приказами, тщательно продуманными и беспристрастными, он сумел угробить столько врагов, сколько десяток-другой палачей не сгубили бы за сотню лет непрерывной работы.
   Приказы не следует обсуждать, но Курандо не мог приказать своим мыслям застыть, отползти в сторону и не касаться того, чего касаться не стоило. Он не раз ловил себя на том, что мысленно спорит с Владыкой.
   У прежнего Массанасы была в жизни цель, переполняющая его с избытком энергией более десятка столетий. А у нынешнего Морица такая цель разве есть? Думаете, он будет сражаться в награду за девушку? А не увянет ли его любовь через десять, двадцать, тридцать лет, когда она постареет? Думаете, он будет выполнять ваши приказы, если вы ей подарите вечность?
   Нет, навряд ли. Курандо точно знал, что любовь не столь долговечна, как ненависть.
   Ну что ж. Владыкам виднее. А пока он вёз Морица туда, где находился предмет его вожделения. Курандо это не нравилось, но это было необходимо.
  
   Она прогуливалась по центральной аллее любимого парка тётушки Джил, с тоскою подумывая о том, что пожалуй, здесь загостилась. Нет, дело было не в том, что её пребывание у тётушки длится дольше, чем позволяют приличия - тётушка всегда была ей рада. Просто в последнее время здесь стало невыносимо тоскливо.
   Когда около месяца назад она переехала к тётушке, её переполняла тихая радость. Полк Сержа с побережья перевели поближе к старой крепости и теперь они долины были видеться чаще. Должны были, но... вместо радости встреч её ждало разочарование безнадёжного ожидания. Поначалу он заезжал реже, чем хотелось бы и, как ей думалось, мог бы. Позже он перестал заезжать к ней совсем, предпочитая проводить свободное время в компании своих товарищей-офицеров. Слухи о разнузданных пьянках и безрассудствах, творимых офицерами в маленьком городке, расположенном в восьми милях от усадьбы, доходили и до этого захолустья, и её сердце, истерзанное тревогою и сомнениями, каждый раз переполнялось неоправданной ревностью, стоило только в них промелькнуть хотя бы намёку на женщину.
   Неведение мучительно именно своей неопределённостью. Ты гадаешь, выдумывая всё новые и новые ужасы, весьма далёкие от действительности, которая, как правило, гораздо более тиха, сера и убога. Нельзя делать из мухи слона, но избавиться от беспокойства не получалось. Она полностью истерзалась. Вначале она жила ожиданием, потом стала бояться, что он её разлюбил и бросил, постепенно в ней стали пробуждаться обида и тихая злость.
   Уедет она отсюда, уедет. Пусть пишет потом письма, просит о милости и снисхождении. Не получит ответа. Даже в том случае, если сам к ней приедет. Говорят от любви до ненависти один шаг. Нет, любовь и ненависть разделяют всего две недели...
   Порывистый ветерок пронёсся над головой, колыхнув верхушки искусно подстриженных кустов и редких деревьев, коснулся невесомой рукою её высокой причёски, запутался в волосах и бросил в нежное девичье ушко пригоршню звуков, принесённых им со щепоткой пыли от подъездных ворот.
   Она услышала цокот копыт. К ним приехали гости.
   Так как тётушка ещё ранним днём уехала за новым ворохом слухов к своей лучшей подруге, встречать гостей придётся ей. С замирающим от волнения сердцем - а вдруг это он? - она, предупреждая появление спешащего объявить о приезжих дворецкого, пошла им навстречу.
  
   Это было весьма омерзительно. Курандо просто коробило от осознания той роли, которая ему отводилась. Он чувствовал себя сводником. Да он собственно, им и был. И понимание этого делало его колючим и раздражительным.
   Он не сдержался и зло накричал на замешкавшегося слугу, слишком долго возившегося с запором ворот.
   Уловив на себе удивлённый взгляд Морица, Курандо подумал, что надо взять себя в руки. Нельзя дать ему почувствовать свою слабину. Надо себя контролировать.
  
   Это был граф Барл, сослуживец и лучший друг её покойного отца - ещё издали она услышала его громкий голос. Он был вздорным человеком с тяжёлым характером, но также он являлся преданным другом и верным товарищем; её отец о нём много писал и когда он погиб, Барл приехал к ней, чтобы поддержать её в горе. Отец очень ценил этого человека и... и она тоже. Правда, иногда он её пугал. Особенно в последнее время.
   Барл приехал на этот раз не один. Рядом с ним находился ещё человек. Увидев его, она остановилась, даже не сумев огорчиться, что это не Серж.
   Человек был среднего роста. Худощав, но крепок и жилист. Коротко подстрижен, что казалось непривычным для глаза. Одет - просто, но со вкусом. В его костюме более чувствовалось влияние юго-восточной моды, чем столичной, склонной к чрезмерной пышности кружев воротника и манжет. У этого человека явно был вкус. Хотя это выдавало в нём провинциала, так как в метрополии такого понятия, как хороший вкус, не существует.
   Подойдя ближе, она разглядела его лицо. Что-то в нём ей показалось знакомым. Однако когда он заговорил, она поняла: нет, она никогда раньше его не встречала.
   Речь незнакомца оказалась учтива и изобиловала старомодными оборотами, в ней улавливался лёгкий акцент, едва заметный и неопределённый, из-за чего становилось совершенно невозможно определить, кто он: иностранец или просто приезжий из очень далёкой провинции. Эта загадка столь её заинтриговала, что она не обратила особого внимания на то, что он заговорил первым, хотя это было вопиющим нарушением этикета и говорило о недостатке манер. Прежде чем обратиться к незнакомому человеку, следовало дождаться пока тебя ему представят и отрекомендуют.
   Этим, собственно, и занялся вовремя вмешавшийся граф, чем-то весьма недовольный: то ли поспешностью своего компаньона, то ли нерасторопностью слуг у ворот.
   -Изабель, позвольте вам представить моего друга Морица. Он недавно приехал с Восточного побережья и ещё не вполне освоился с местными обычаями... Это, я думаю, его извиняет... - граф был чем-то взволнован. Его речь, обычно гладкая и уверенная, выдавала, что на душе у него неспокойно. Глаза графа бегали. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. - О вас я ему столько рассказывал, что представлять вас ему, я думаю, не имеет особого смысла...
   Возможно, слова графа и вызвали бы у неё удивление, если бы не глаза его друга Морица, то пылающие необычным огнём, то искрящиеся синим льдом. Глубокие, необычные, гипнотизирующие.
   Незаметно граф удалился в сторону, воспользовавшись каким-то ничтожным предлогом, и вскоре вовсе скрылся из виду.
   Она словно ничего не заметила. Мориц был прекрасным собеседником. Он почти ничего не говорил, зато умел слушать, и его редкие вопросы и комментарии проникали в самую душу, растапливая лёд недоверия и пробуждая симпатию и откровенность. Она, сама не зная почему, посвятила его во все свои беды. Она говорила, говорила, а он её слушал и, вроде бы не меняясь в лице, становился угрюмей и злее, не теряя, впрочем, своей привлекательности.
   Непростой человек. Не обычный. Чем-то он был ей знаком. Но чем? И когда память открыла калитку забывчивости, она чуть не задохнулась от ужаса, когда поняла, кто стоит перед ней.
  
   Курандо предпочёл умыть руки. Это не для него. Уж чего-чего, а такую роль он играть не хотел. Да и не умел. Ему не нравилось, что его используют таким образом, хотя разумом понимал, что это смешно. В прошлом он совершил немало убийств и преступлений, и, честно говоря, не испытывал по этому поводу особых угрызений совести. Да и таких сильных по накалу чувств он, творя те деяния, не испытывал. Почему? Кто его знает.
   Может быть потому, что к общей палитре эмоций не примешивалась краска стыда.
   Очень странно. Убивать, обманывать и предавать он не стыдился, и, закрывая глаза на грабежи и насилие, не ощущал чувства вины. Он сам в своё время много шалил и творил такие вещи, какие не в состоянии представить даже самое пошлое воображение, но теперь, почему-то (почему? может быть, исчерпал сам себя и пресытился, подряхлел, состарился духом и стал сердобольным?), он не мог успокоиться. Словно какая-то маленькая соринка попала в глаз и покалывала, против воли вызывая слезу, раздражая и будоража. Так порою бывает. И за самыми толстыми стенами случайная стрела, пущенная нетвёрдой рукой, наугад, сумеет достать закованного в доспех из стали и собственной самоуверенности, умудрённого годами и неверующего в слепой случай солдата.
   Курандо ушёл. Он не мог смотреть, как преображается Мориц, превращаясь в нечто среднее между животным и человеком. Мориц был хищником.
   И любовь его была хищная. Как любовь голодного пса к свиной отбивной.
   Урчанье в желудке. Клыки наизготовку. Слюна изо рта. Как это всё отвратительно! Курандо не хотел этого видеть. Он вернулся к воротам и, так как хотел по возвращении Морица без лишних проволочек побыстрее уехать, приказал вывести назад уведённых слугами лошадей. И приготовился ждать: час, другой, может быть, до позднего вечера. Но, к его удивлению, Мориц пришёл минут через двадцать, молча сел на коня и резко и зло приказал распахнуть пошире ворота.
   Курандо не осмелился спросить, что произошло, но Мориц сам, повернувшись к нему, произнёс:
   - Я не знаю, что вы задумали и что происходит, но я хочу, чтобы она была счастлива, и ты, хочешь того или нет, мне поможешь. Где квартируется 17-й полк? Я хочу видеть этого чёртового Сержа.
   Курандо почувствовал, как сердце в его груди нервно дёрнулось и, провалившись в преисподнюю и уколовшись об вилы чертей, скользнуло обратно.
   Невероятно. Такого никто не ожидал.
   Заглянув Морицу в глаза, Курандо увидел в самой глубине тёмных озёр боль человека, желающего любить, но не умеющего, в течение целого тысячелетия жившего войной и только войной. Грубый, жестокий к врагам человек оказался уязвим перед обаянием девушки. Симпатичной, но не такой уж особенной; слабой, хрупкой и беззащитной. Мориц видел слишком много трагедий, сам творил немало зла; тысячу лет назад душа его дала трещину - и теперь он боялся повторения старой истории.
   Любить очень сложно. Особенно когда жестокость является твоей основной сущностью - и Мориц, как ему кажется, нашёл для себя выход. Проще сделать шаг в сторону и скрыться в тени. Проще обустраивать чужое счастье, потому что оно не твоё. Все мы не знаем, когда дело доходит до выяснения истины, что нужно нам для установления в душе полного счастья, но нам всегда кажется, что мы знаем, что нужно другим.
   Охрипнув от ощущения непоправимого, Курандо, взгромоздившись на лошадь и едва успевая за Морицем, пробормотал:
   -Ты не хочешь её взять?..
   Мориц обжёг его чёрным взглядом, очень похожим на ночь, скрывающую в своём чреве, первобытное зло: обидчивое, метательное, непредсказуемое.
   -Я не собираюсь вмешиваться в её жизнь. Я хочу, чтобы она просто жила. Спокойно, долго и счастливо. И будь я проклят, если это будет не так.
  
   Они уехали. Не попрощавшись. Оставив позади удивлённую и смущённую их визитом Изабеллу.
   Оба молчали. Мориц был хмур. А Курандо ехал с отчётливым чувством, что тишина, плотным сгустком обступившая их, является вестником приближения сильной грозы.

7

   Было без десяти девять вечера. Мориц сидел в библиотеке. В руках он судорожно сжимал потрёпанный томик стихов. На душе скреблись кошки. Было настолько тошно и отвратительно, что он впервые за последнюю пару месяцев подумал о самоубийстве.
   Подумал не как о действии, а как о каком-то абстрактном символе. Олицетворяющем синтез раскаянья и окончания жизни.
   Он - как исконное зло. Одно его присутствие убивает. Одно лишь его дыхание отравляет. Если бы он мог искупить сотворённое им зло своим уходом из жизни, он бы ушёл. Тихо, без проклятий, спокойно и мирно.
   Он сидел в темноте. Его побелевшие от напряжения пальцы, как когти хищной птицы, вцепились в видавшую виды книгу. Как в спасательный круг. Как в соломинку, не дающую утонуть в море вины, подогретом безумием.
   Он сидел и видел кабак, душный, переполненный винными испарениями и запахами потных тел. Крики пьяных, беззлобная перебранка, визги шлюх, стук костей и звон бутылок о края наполняемых кружек плотным шумовым фоном обволакивали всех присутствующих.
   Перед ним сидели трое, в кавалерийских мундирах и пьяные в дым. Один из них был "переписчик". Его Мориц почувствовал ещё до того, как обнаружил, где он сидит. Оглядев кабак и внимательно изучив всех присутствующих, Мориц решил, что Серж - это кто-то из этих троих. Ещё до того, как он об этом спросил, неприятное, посасывающее под ложечкой чувство подсказало - к то именно.
   -17-й кавалерийский? Кто из вас Серж Десерский?
   Из-за стола поднялся блондин. Едва держась на ногах и не сводя с Морица голубых, поблёскивающих в свете чадящих светильников глаз, с трудом ворочая заплетающимся языком, он спросил:
   -А в чё--мм с-со-б-ст-вен-но дело?..
   И упал, под хохот и хрипы столь же нетрезвых товарищей.
   А Мориц стоял над ним и смотрел. И из глаз его струилась мутная ненависть.
   Перед ним лежал "переписчик". Прежний Серж умер, и его место занял некто иной.
   "Переписчик" - человек (существо?) продлевающий своё существование за счёт переселения в другое тело, как правило, более здоровое или же молодое. Личность "носителя" при этом старается и на его место записывается новая "матрица".
   Все "переписчики" занимают ключевые командные места и то, что один из них оказался в теле мало приметного кавалерийского лейтенанта, не было, конечно же, случайностью. Мориц слишком долго прожил на этом свете, чтобы верить в случайности.
   Он вспомнил лицо Изабеллы, и его охватил тихий ужас от осознания того, что он разбил её счастье. Его недавняя клятва, произнесённая при Курандо, показалась ему святотатством, как будто он прошёлся по могиле, приплясывая и нараспев приговаривая: "живи долго и счастливо".
   И именно тогда Мориц впервые подумал об искуплении самоубийством.
   Он - живое проклятье. Одно только его присутствие убивает.
   Он сидел. И руки его, судорожно сжимали переполненный наивными мыслями и сантиментами томик стихов.
  
   Раздвигая тьму с помощью колеблющихся язычков пламени трёх свечей в большом, массивном подсвечнике, Курандо вошёл в библиотеку.
   Тьма испуганно выгнула спину и отступила, разбросав клочьями тени. Курандо поставил подсвечник на стол и, пододвинув кресло, сел рядом с Морицом.
   -Надо поговорить.
   Мориц, напрягшись, сильнее вжался спиной в мягкое кресло. Курандо, напоминая хищную птицу, склонился вперёд. Взор его был также ясен и неподвижен, как у охотничьего сокола, сидящего па защищённой рукавицей руке хозяина и готового взлететь ввысь, чтобы камнем упасть на добычу.
   -Можно посмотреть?
   Курандо протянул руку, и настойчиво и решительно забрал у Морица книгу. Мориц разжал ломившие от напряжения пальцы, не желая отдавать, но и не желая выглядеть глупо. На старой книжной обложке остались вмятины от ногтей и кончиков пальцев. Курандо раскрыл книгу и просмотрел пару страниц.
   -Люди ждут. Полковники уже собрались внизу.
   -Подождут. Я никого не хочу сейчас видеть.
   Курандо отложил в сторону книгу и заглянул Морицу в глаза, в глубину двух тёмных провалов, поражающих своей пустотой и холодностью.
   -Что происходит?
   Мориц с неохотой разлепил пересохшие губы.
   -Ты знаешь. Мне думается, ты в курсе всего, что здесь творится.
   Курандо кивнул и неожиданно выдохнул со злостью:
   -А чего ты хотел? Это вполне естественно, что тебя опекают. Ты очень ценен. В тебя вкладывали средства в течении многих веков.
   -Я всё уже отработал.
   -Нет, не всё! Раз ты жив - значит не всё! И запомни: сколько бы ты ни сделал - этого будет мало. А пока Владыки хотят, чтобы ты был счастлив.
   -Я их не просил...
   -А тебя никто и не спрашивал. Ты сейчас проходишь курс реабилитации после долгой отлёжки. Она - инструмент, помощью которого сумели подцепить твой разум и выволочь на белый свет. Ты в ней нуждаешься. Любое препятствие, разделяющее вас, будет устранено.
   -Позвольте мне самому это решать...
   -Ради бога. Но что сделано, то сделано, и прошлого не вернёшь. Кто знал, что ты решишь оставить всё как было и, как какой-то извращенец, будешь наблюдать за ней со стороны?
   Мориц зло дёрнулся. Его переполненный болью раненного зверя взгляд обвиняюще скользнул по лицу собеседника. Как, Курандо, ты считаешь, что я не способен на великодушие и жалость? Неужели я настолько эгоистичен и беспощаден?
   -Я хочу, чтобы она была счастлива. Я... Мне она нравится.
   Курандо утомлённо склонил переполненную тяжкими думами голову.
   -Ты влюблён, - произнёс он. - А любовь - это болезнь вроде кори. Чем она позднее приходит, тем опаснее. Хочешь, чтобы к ней вернулся Серж?
   В глазах Морица вспыхнул злой огонёк. Уж чего он не хотел, так это того, чтобы ею завладел человек, которому она полностью безразлична.
   -Нет, не думаю, - Курандо пододвинулся ближе. - Она твоя. Владыки специально расчистили тебе путь, чтобы придать твоей жизни новую цель и взять контроль над тобой. Если та вновь откажешься воевать, их гнев падёт не на тебя. Расплачиваться за твоё неповиновение будет она. Ты хочешь, чтобы она была счастлива, или чтобы она навсегда умерла? Делай с ней всё что хочешь: хоть женись на ней сам, хоть ищи ей избранника; но помни: её счастье, её жизнь зависят от твоих военных успехов.
   Мориц молчал. Перед его внутренним взором мелькали обрывки недавнего сна. "Мы часто даём обещания, которые и не думаем выполнять".
   Где-то в глубине, под ворохом опавших листьев мёртвых эмоций, маленьким угольком тлел тихий гнев. Против Владык, которые устами Курандо нашёптывали ему свою волю.
   Мориц чувствовал себя шахматным королём, которого искусный противник с каждым ходом приближал к матовой ситуации. Нельзя ходить другими фигурами, нельзя атаковать, можно лишь прятаться. Но прятаться негде. Противник хитёр, а ты одинок. Он предвидит каждый твой ход, что теперь абсолютно несложно. Всё поле простреливается. Каждая клеточка под контролем, и среди битых полей есть лишь один вариант отступления. Его вели, его контролировали, ему диктовали свою волю. А он не мог сопротивляться и лишь уступал, отступал, уступал...
   У него, как и у неё, не было выбора.
   -Я всё понял, - произнёс он, и в его голосе, звонком как сталь, чувствовалось предвестие будущих пороховых гроз и свинцовых дождей. Он всё понял. Трепещи, враг, так как именно в эту минуту из тьмы веков воскрес Генерал.
  
   Когда во втором часу ночи он вошёл в полутёмную спальню, его взор пал на столик для игры в Сёги, и сердце, внезапно выбившись из привычного ритма, забарабанило быстрый марш. Освещённое лунным светом одноцветное поле было заставлено плоскими костяными фигурами для продолжения прерванной три века назад партии.
  

Вызов

1

   Дни потянулись бесконечной чередой. Днём - плацы, стрельбища, казармы. Вечером - совещания. Ночью - изучение специальной литературы, сводок, отчётности. Поздней ночью и до раннего утра - зыбкий сон без сновидений, или, что ещё хуже, переполненный бестолковыми образами, мало отличающимися от действительности.
   Стройные шеренги солдат и дикие, монотонно повторяющиеся крики капралов, отдающих противоречивые в своей непоследовательности приказы: "Мушкет на плечо! Ровнее шаг! Взять подсошник и оба горящих конца фитиля в левую руку, мушкет в правую! Равняйсь! Заряжай! Пли!".
   И ты сам не чувствуешь, как ноги послушно начинают шагать, комкая простыню и одеяло, в горле глухим урчанием рождаются мёртвые, из-за невнятного произношения, команды, а разум мечется в лабиринте сна от образа к образу, от шеренги к шеренге, от лица к лицу, стремясь найти выход, но не находит, ибо разве можно выйти из жизни? Нет, из жизни можно только уйти.
   Серые, томительные дни. Повелевающие, иссушающие, утомляющие. Бесконечная череда разных, но в тоже время до отвращения похожих будней, переполненных лязгом и грохотом оружия, топотом ног, запахом пороха.
   Дни словно вытянуты в цепочку и туго натянуты. Ни минуты для отдыха. Распорядок дня очень строг. Очень много нужно успеть, но времени на всё никогда не хватает.
   Ограниченное время, напряжённая воля, обнажённые нервы, усталость...
   Лишь в воскресенье можно расслабиться, отряхнуть от казарменном пыли отодвинутые в самый дальний угол эмоции, переодеться в гражданское, лёгкое и изящное (по крайней мере, так кажется когда сменяешь туго обтягивающий грудь мундир и кирасу на свободный, дающий телу возможность дышать, сюртук) и отправиться с визитом к госпоже Изабелле.
   Курандо на подобное времяпровождение смотрит косо, постоянно вертится рядом и хмурится, но помалкивает, храня внутри себя свои беспокойные мысли.
   Мориц вьюном вьётся вокруг девушки, сопровождая её на воскресных прогулках, чем наверняка вызвал немало кривотолков и сплетен у живущих рядом соседей. Его уже записали в суженые Изабеллы, тем более, что "переписчик" в обличье Сержа устроил несколько громких скандалов, чем поверг в шок провинциальную общественность, а Курандо, когда надо изощрённый и невероятно коварный, сумел отвадить всех других кавалеров, желающих приударить за молодой и красивой девушкой.
   Мориц был вне конкуренции. Ему просто не с кем было теперь конкурировать. Это добавляло ещё одну тему в копилку слухов местных сплетников. Ну и чёрт с ними. Главное - чтобы эти сплетни никто не рассказал Изабелле - в этом заключалась ещё одна из забот Курандо, добавляющая ему седины и морщин.
   Вообще-то Курандо стал в последнее время утомлять Морица. Он был как старый чёрт, таскающийся по белому свету вслед за подписавшей дьявольский договор грешной душой. Вроде бы он и нужен, для исполнения различных заковыристых поручений, но в то же время он похож на стервятника, ждущего, когда придёт его время, и таит в себе напоминание, что рано или поздно за купленное дорогой ценой счастье придётся расплачиваться. В аду, переполненном криками сражающихся, пороховым дымом и грохотом выстрелов...
   Изабелла перестала бояться Морица, и это его несказанно радовало. В её присутствии он терялся, так же как терялся в своё время в присутствии Ирии. Он был воином, не поэтом. Он знал, как вести в бой войска и брать города, но он не знал, как следует поступать чтобы покорить сердце девушки. Весь его жизненный опыт, все его знания пасовали перед такой, казалось бы, нехитрой задачей. В своё время с Ирией его познакомил Гёктор Гёскон, при дворе которого юноша Массанаса содержался как почётный заложник, и именно он, найдя юного варвара в достаточной степени образованным и благородным характером, предназначил ему свою дочь в жёны. В те времена все чувства определялись высокой политикой, да и в эти определяются тоже.
   Мориц часто навещал Изабеллу, но всей его смелости не хватало, чтобы сделать решающий шаг и сократить установившуюся между ними дистанцию. Он опасался вновь вселить в её душу страх. Он становился робким и неуклюжим. Он не знал, что говорить. А потому, чувствуя свою слабость, пускал в ход один из своих давних навыков, принятых им наряду с другими и с даром бессмертия от скупо-щедрых Владык, преследующих свои цели. Он пускал в ход то, что позволяло ему вдохновлять на верную службу и самопожертвование толпы людей. Он называл это затуманиванием сознания. Люди называли это обаянием и полководческим авторитетом.
   И Изабелла слушала его, хотя он не произносил даже слова, и проникалась доверием, хотя он ничего и не делал, а просто стоял и смотрел. Влюблённый идиот, желающий её, но боящийся опошлить великое чувство низменными страстями, любующийся ей как цветком, но страстно мечтающий заключить её в свои объятия. И он уходил когда, эмоции достигали своего апогея, а сердце начинало биться в груди как запертая в тесной клетке испуганная птица, с ужасом понимая, что ещё немного - и он не выдержит и, сметая моральные ограничения, даст волю пробуждающемуся внутри него, сгорающему от желания зверю, и тогда вся возвышенность и нежные чувства рухнут в грязь, забрызгивая пошлой жижей идиллию и сводя всю любовь к низменной постельной возне...
   И вновь дни тянулись томительной чередой. Днём - плацы, казармы, стрельбища. Вечером - совещания. Ночью - изучение литературы, сводок, отчётности, и зыбкие сны, переполненные нелепыми образами.
  

2

   В её левой руке полная чаша, в правой блестел пузырёк. Вот пальцы разжались, и бывшее вместилище смерти, выпав из руки, с жалобным звоном раскололось о каменный пол.
   Держа чашу двумя руками, она пригубила, и он всем своим существом ощутил, как отравленное вино, тоненьким ручейком просочившись в желудок, обманчивым живительным жаром согревает нутро. Чаша аккуратно поставлена на стол.
   Она не торопливо, презирая суету и дорого ценя последние мгновения своей жизни, заняла своё место на подготовленном кормилицей ложе закрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям и ожидая приближения смерти.
   Кормилица рядом. Губы старухи едва заметно дрожат, но её сердце сдюжит, и она ещё сможет привести в порядок свою подопечную, оправив на покойной одежду и стерев белую пену в уголках сведённого спазмом рта.
   Он уходит, но эта сцена пылает в его воображении и жестоким ожогом клеймит его навсегда. Вечером он вернётся, чтобы показать группе имперцев мёртвое тело. Его похвалят, говоря, что он избавился от плохой женщины, и утешат дорогими дарами в награду за верность слову. Имперцы уедут, а он чертовски сильно напьётся, топя в вине своё горе и лелея жгучую ненависть. В памяти будет вечно пылать погребальный костер, и не будет ни одного дня в году, когда он не вспомнит о нём. Если... если, конечно, его тело и разум не будут вечно в движении, давя под прессом повседневных забот тягостные воспоминания и пропитанные горечью эмоции.
  
   Сегодня ему приснился сон...
   Кровью богов отсвечивал багровый закат, и злобные яркие звёзды, как сотни хищных глаз, проступали на небосводе. Не сколько расплывчатых облаков застыли между землёю и небом и, истекая красными и темно синими цветами, немыми свидетелями пялились на погребальный костёр, зажигаемый излучающим проклятие человеком.
   Этим человекам был он. А на ложе, из смолистого дерева, лежала, облачённая в тёмное погребальное одеяние, не Ирия, а Изабелла, и живое, жадное пламя, стремительно распространяясь, протянуло к её телу конечности, ухватилось за платье и волосы, лизнуло десятками язычков обнажённую кожу. Искажая, уничтожая, превращая белое в чёрное, а чёрное обращая в ничто.
  
   Нет! Этого не может быть! Он рванулся из сна, как безумец из туго стянутой смирительной рубашки. Душа просилась вон из груди, а тело ей жалко поддакивало, исходя едким потом и слезами из-под опущенных век.
   Но он не проснулся. Он лишь сильнее увяз в липкой патоке сновидения, слава богу, уже лишённой кошмаров, если не считать маячившей перед лицом язвительной усмешки Сифакса.
   "Приветствую тебя, Генерал. Рад, что время замкнуло кольцо, и всё вновь повторяется".
  

3

   На шахматном столике произошла перемена.
   Он это сразу заметил, как только вошёл в библиотеку. В расстановку плоских, одноцветных фигур вмешалась чья-то воля - кто-то взял из резерва костяную фигурку и добавил её в композицию.
   Игра началась.
   Сердце ёкнуло. Разум смутился. А инстинкт приказал не подавать даже вида. Всё как всегда. Ты ничего не заметил. Держи себя в руках. Не дай чёртику из табакерки внести сумятицу в твою душу. Не подходи к столику. Если они будут не уверены, что ты это увидел, у тебя будет время подумать, прежде чем сделанный кем-то ход найдёт своё отражение в жизни.
   Он подошёл к креслу и взял забытое на нём вчера вечером предписание.
   Курандо стоял у дверей.
   - Ну как, нашёл?
   Мориц кивнул, отметив про себя, до чего же пристальным бывает у его советчика, помощника и надзирателя взгляд серых, похожих на плачущее осеннее небо, глаз.
   - Можешь это отослать с адъютантом, и пусть передаст, что на этот раз это требование окончательное. Пусть поймут, что к чему.
   Он отдал Курандо бумагу и покинул библиотеку. Старый чёрт на пару секунд задержался в дверях, и Генерал понял, что от его глаз тоже не укрылась перемена на шахматном поле.
   Можно вычеркнуть его из списка подозреваемых - если бы это он поставил фигурку, то ему не потребовалось бы время, чтобы приглядеться к шахматной композиции, он и так знал бы, что изменения произведены.
   Хотя с другой стороны он мог просто желать убедиться, что всё в порядке и никто не привёл расстановку к первоначальному состоянию.
   Кто-то, чёрт его побери, пытался ему что-то этим сказать. Кто-то таскал этот столик в библиотеку, из библиотеки в спальню и из спальни обратно. Кто-то неизвестный расставил фигуры и поправлял композицию регулярно, стоило только Морицу её смешать. Избавиться от столика не получалось. Генерал один раз в бешенстве выбросил его в окно, а в другой раз поломал, но на следующее утро он снова был целый и невредимый и красовался на своём обычном месте в библиотеке.
   Кто-то... Мориц относил это всё на счёт Владык. Они обожают подобные игры. Это их стиль общения.
   В душе скреблась тревога. Её острые когти оставляли глубокие борозды и не давали забыть ни пришедшую в движение, после трёх с лишнем столетий, игру, ни сновидений, неистово терзавших этой ночью растревоженный разум.
   Мориц не верил в подобные совпадения. Он доверял вещим снам и считал, что если они не ниспосланы нам свыше, то являются своеобразным предупреждением от подсознания, и игнорировать их глупо, если не сказать безрассудно. Правдивы они или нет - не столь важно. Важно то, что, думая о них, ты анализируешь реальность и смотришь на неё с иной точки зрения, отличной от общепринятой. И иногда это помогает. Ибо не всё в этом мире соответствует логике. Некоторые звенья цепи жизни выбиваются из общего ряда и не могут быть объяснены рационально.
   Кроме того, сновидения - вотчина Владык. Мориц понял это давно. Они не являются к своим подопечным во плоти, зато общаются с ними с помощью снов.
   Мориц иногда даже сомневался: а существуют ли Владыки? Не являются ли они плодом разгорячённого воображения? Но реальность жестоко его лечила от крамольных мыслей, наставляя на путь истинный.
   Триста лет в нетленном гробу, поддерживающем в его теле искру жизни, что это, как не доказательство их присутствия?
   Мориц верил в сны и в Владык.
   Надо что-то делать. Беспокойство ядовитой змеёй свернулось в груди и время от времени тихо шипело, роняя с зубов капли яда, воспаляющего воображение и порождающего в нем незаживающие гнойные язвы.
  
   Грохот выстрелов болезненно отдался в мозгу. Шеренга стрелков неторопливо принялась за перезарядку ружей. Через минуту тишины громыхнул новый залп, и вновь застучали об стволы шомпола, утрамбовывая заряды и подготавливая оружие к следующему выстрелу.
   Мориц знал, что к этому рано или поздно они подойдут: золотой ручеёк обмелеет и придётся на всём экономить.
   Сегодня завершающий день двухнедельного испытания двадцати кремневых ружей, предоставленных для этой цели двумя конкурирующими оружейными мастерскими. Чьи ружья окажутся лучше, тот и получит заказ на 600 штук.
   Ружья были не плохи. На дистанции в 50 ярдов пущенная из них тяжёлая свинцовая пуля пробивала 9 кирас и оставляла солидные вмятины ещё в четырёх. Скорострельность составляла приблизительно один выстрел в минуту - это было почти вдвое быстрее стрельбы из мушкета, что достигалось за счёт отсутствия операций с фитилём, который при перезарядке следовало держать подальше от пороха.
   После 14-ти дней, по 12-ть часов непрерывной пальбы, количество выстрелов из каждого ружья перевалило за 10 тысяч. В принципе победитель уже определился. Стволы ружей, изготовленных северянами, оказались прочнее: за две недели испытаний разорвало только один, против 4-х у конкурентов, зато ружейные замки оказались надёжнее изготовлены на востоке - они давали вдвое меньше осечек.
   В общем, решение уж принято: стволы будут заказаны на севере, замки - на востоке, остальные детали и сборку будет производить тот, кто заломит меньшую цену.
   Всю армию следовало вооружить подобным оружием, но его производство ещё плохо налажено и оно слишком дорого стоит. Здесь задействована довольно простая на вид арифметика: либо 4 тысячи мушкетов, либо одна тысяча солдат вооружённых новыми ружьями; и никакая повышенная скорострельность не компенсирует залп в четыре тыщи стволов, если и те и другие сойдутся на поле боя.
   Экономия. Чёртова экономия. Даже средства Владык небезграничны.
   Новый залп гулко отдался в мозгу, смешав стройные мысли и внезапно обнажив тлеющее беспокойство.
   Эмоции Морица подобны пожару на торфяных болотах. Дым, дым, один только дым, и ничего кроме дыма; но где-то в глубине, под тонким слоем горячего земляного покрова, бушуют огромные температуры, способные в одно мгновение испепелить всё живое. Его лучше не трогать. Не дай бог, прорвётся...
   Изабелла...
   Чем ближе медленно поднимающийся раскалённый диск солнца приближался к зениту, тем сильнее в душе Морица разгоралось жаркое пламя. С каждой минутой он всё более убеждал себя, что и сон про погребение, и чей-то атакующий ход ниспосланы ему неспроста. И в том и в другом он улавливал завуалированную угрозу. Не себе. И это переполняло его беспокойством. Ибо неведомый враг замахнулся на единственную его драгоценность.
   Обсуждение технических характеристик оружия завершилось. Солдатам отдали приказ прекратить пальбу. Офицеры разбрелись по стрельбищу. Многие отправились полюбоваться на избитые пулями кирасы, удалённые от линии стрелков на 50, 100 и 200 ярдов.
   Курандо был недоволен. По его словам меткость - отвратительна. На дистанции в 100 ярдов половина пуль прошла мимо, на дистанции 200 в цель попала и того одна треть. Кроме того, он утверждал, что при испытаниях имело место мошенничество: ружья сделали менее 10 тысяч выстрелов. Своё заявление он обосновывал тем, что на стрельбу было выделено четыре с половиною тысяч фунтов пороха, а за две недели пальбы не спалено даже двух третей. Одно из двух: либо цифра выстрелов явно завышена, либо в стволы засыпалось меньше пороха, чем полагалось. В первом случае спрос был с офицеров, во втором с поставщиков, ответственных за изготовление ускоряющих зарядку ружей бумажных патронов.
   Морица эти подробности не интересовали. Выражение его лица было отсутствующим, и взгляд Курандо, холодный и цепкий, с каждой минутой становился всё более пристальным.
   Генерал случайно заглянул в глубину его глаз и словно ошпарился, упав с большой высоты в горячую лаву. Старый чёрт. Он словно в душу заглядывал.
   Чёрт возьми! Мориц внезапно ощутил зов. В мозг пробралась чесотка, и теперь ни днём, ни ночью не будет для него покоя, пока он не сделает того, чего требовала от него воющая диким волком тревога. Он должен убедиться своими глазами: всё ли с Изабеллой в порядке.
   Мориц громко приказал подать ему коня. Курандо сделал тоже самое.
   Нет, так не пойдёт. Требовалось этот хвост отправить куда-нибудь по очень важным делам, да так далеко, насколько это только возможно.
   - Курандо... Тьфу... Барл. Сегодня не помешало б успеть...
   Курандо остановил его на полуслове, так жёстко, словно всадил в него тяжёлую мушкетную пулю, сотрясшую Морицу всё нутро и с силой отшвырнувшую его назад, шагов примерно на пять.
   - Я всё понимаю. Сегодня тебе нужно побыть одному.
  
   Курандо вогнал ему в мозг очередную занозу. Он точно был не простым "переписчиком". Он понимал, знал и умел слишком много. К тому же он был невероятно везучим. Он провоевал с ним бок о бок более тысячи лет и остался в живых, хотя нередко попадал в самую гущу сражений, откуда даже самых крутых здоровяков выносили вперёд ногами. Он был живуч. Совсем как Мориц. Вот только у Морица тело более развито, в то время как он пользовался телами простых смертных.
   "Пепепнсчики-бойцы" долго не живут. Их срок жизни как правило максимум два-три поколения. После чего они либо устают от жизни, либо их выводит из строя случайная прихоть войны, щедро раздающая сильным смерть, а слабым жизнь, вопреки девизу: "да победит сильнейший!".
   Мориц терялся в догадках, какая роль в развивающихся событиях отведена Владыками Курандо. Приставлен ли он к нему только для того, чтобы помочь окрепнуть и встать на ноги после долгой отлёжки в "архиве", или же у него есть ещё несколько тайных приказов, о которых Мориц даже пока не догадывается? Если предположить такое, то доверять Курандо явно не следовало. Он был инструментом, с помощью которого Владыки пытались на него воздействовать.
   Мориц выехал на большую дорогу, умощённую неровными, грубо отёсанными плитами. Копыта коня гулко зацокали, разнося по окрестностям весть о его приближении.
   Был полдень. Солнце стояло в зените. Дорога пролегала через поля, засеянные золотистой пшеницей. До ближайшего городка всего несколько миль и по великому тракту перемещалось к нему множество запылённых, утомлённых повисшей невыносимой жарой путников.
   Мориц скакал мимо них. Цокот копыт коня, предупреждая, заставлял людей отскакивать в сторону. Он обогнал пару телег, груженных мешками, ребятишками и размалёванными цветной тонкой вязью горшками. Его конь чуть не сшиб одного мужика, вовремя не успевшего сойти на обочину, и Мориц мельком заметил его растерянное от испуга лицо и медленно раскрывшийся рот в громком крике:
   - Куда прёшь?!
   Через пятнадцать минут Генерал свернул влево и поскакал по просёлочной дороге. Пронёсся через одну деревушку, где старики и бабки сидели на низеньких скамеечках возле калиток, а маленькие ребятишки возились у дороги в пыли. Проскакал через невысокий подлесок и выехал к одинокой усадьбе.
   Высокий и прочный на вид деревянный забор кольцом охватывал большой парк и одноэтажный и длинный, а потому казалось приземистый белокаменный дом. Витые ворота, из-под окраски которых рыжими пятнами проглядывал ржавый металл, были слегка приоткрыты.
   Испытывая неприятное чувство, остреньким коготком водящее вдоль хребта, из-за чего мурашки вдруг побежали по коже, Мориц въехал в ворота, с трудом раздвинув коленями тяжёлые створки, заставив их со скрипом повернуться в проржавевших петлях.
   Двор был пуст. Солнце, казалось, до бела раскалило застывшую твёрдой коркою землю, и над ней поднималось марево. Слева стояла пустая конюшня. Справа - сторожка. Широкая, усыпанная мелким гравием аллея вела к самому дому.
   Мориц направил коня на аллею. Поражала царившая здесь тишина. Никого не было. Даже собак. Будто всё вымерло, истлело и рассыпалось в прах, не оставив ни малейшего следа.
   Приблизившись к парадному входу , он слез с коня, поднялся по изготовленной из камня под мрамор, тщательно отполированной лестнице и вошёл в дом.
   Никого. Тишина, спокойствие и забвение. Ни намёка на то, куда могли все исчезнуть.
   Ужас прошёлся на цыпочках за спиною Генерала и, игриво прикоснувшись к спине, вызвал озноб, тихой дрожью сотрясший нутро. Похоже, сны проступают в реальность. Мориц познал, что такое отчаянье. Руки и ноги поразила непривычная слабость. Крик родился в душе и прервался, не найдя силы выйти наружу. Не желая верить в происходящее, Генерал пробежался по дому, распахивая настежь все двери. Никого. Никого? Никого!
   Лишь в главном зале он обнаружил несколько засохших капелек крови, причудливой россыпью разбрызганных по паркету. И более ничего. Ни следа, ни намёка.
   - Изабелла! Где ты, Изабелла?!
   Эхо пронеслось по пустынному дому, всколыхнув тишину и заставив занервничать старые стены, которые, словно очнувшись от сна, отозвались тихим перестуком настенных часов и скрипом челюстей древоточцев, прогрызающих извилистые тоннели в деревянных косяках и старых досках, образующих перекрытия между комнатами.
   Мориц обратился в слух, по опыту всей своей жизни зная, что если не видишь и не осязаешь опасность, то следует заглушить самого себя: унять эмоции, страхи, заставить сердце войти в обыденный ритм, а разум уподобить ровной глади пруда в безветренную, мёртвую погоду; и только тогда ты, быть может, сможешь услышать...
   Тишина. Зыбкая, обволакивающая, вздрагивающая под воздействием вполне обычных домашних звуков, порождаемых ветром, насекомыми и грызунами.
   Когда он вышел из дома, разум его уже понимал: если нет ответа в реальности, то искать его следует в снах.
  

4

   Была поздняя ночь. Мориц сидел в библиотеке. На его коленях лежал томик стихов. Свеча на столе, плавясь, плакала и оседала. Огонёк трепетал, оживляя бесформенные тени, похожие и непохожие на смазанные силуэты людей, которых он когда-то знал.
   Тени дёргались, то надвигаясь, то опадая, тихо крались по стенам, полу и потолку. В их устах рождалось беззвучное урчание, а их изломанные на мебели и комнатных украшениях силуэты трансформировались, обрастая клыками, когтями и прочим нелепым оружием. Они бесшумно дышали, и их дыхание, объединяясь в едином порыве, колыхало пламя свечи, что приводило в движение тьму и придавало им ещё больше силы.
   Свеча скоро погаснет. И тогда мир погрузится во мрак, бесконечный и непроглядный. Во мрак, из которого нет возврата...
   Впервые за последние несколько месяцев Мориц, находясь в одиночестве, не ощущал, что он один. Тени из полузабытого прошлого воскресли, благодаря свече и игре взбудораженного трагизмом сегодняшних событий подсознания, и давили на разум, пробуя на прочность его укрепления. Выдержат? Или не выдержат?
   Беспокойство внутри бушевало подобно вулкану, опрокидывающему потоки лавы в океан. Холод и жар. Всплески огня, кипенье воды и плотные клубы горячего пара. Клокотанье стихий.
   Мориц пытался обуздать сам себя, понимая, что всплеск сильных эмоций ничем ему не поможет. А наоборот, внося волнение в тихую гладь пруда душевного равновесия, понапрасну расплёскивает драгоценные силы и время.
   Сегодня он не сможет заснуть. А значит, пропустит возможное разъяснение.
   И Мориц сидел, давя в себе буйство стихий и пытаясь расслабиться...
   Лишь к утру он соскользнул в зыбкую дрёму. Тревоги и призраки прошлого отступили, разжали свои цепкие, острые когти, и он, упав в объятия сна, поплыл по течению в долину тягучих кошмаров.
  
   Сифакс поднялся ему навстречу из-за стола. Его улыбка на бесцветных губах едва заметно дрожала, из-за чего её очертания казались чуть смазанными. Лицо приобрело восковую бледность и выглядело как неживое. И лишь глаза горели безумным зелёным огнём, живя своей собственной, нечеловеческой жизнью.
   - Приветствую тебя, Генерал, - произнёс он с придыханием. В уголке его рта появилась тёмная трещинка, он прикрыл её кончиком языка. Слизнул, наполнил слюной, закрыл складкам восковой кожи. Была трещинка, и вот её нет. Может быть, показалось?
   - Что тебе надо?
   Улыбка Сифакса расползлась шире, из-за чего кожа на щеках пошла складками.
   - Ну почему так враждебно? Мог бы быть и поприветливей. А впрочем, неважно. Можешь на время задвинуть вдаль свои обиды. Ведь сейчас перед тобою буду я не я: моими устами будут с тобой общаться Владыки.
   Сифакс дёргано ухмыльнулся, и его ухмылка рассыпалась в прах. Лицо пошло трещинами (такие языком не слизнёшь) и обвалилось большими, кусками, явив взору Морица новую маску. Синюшную, как лицо висельника. Абсолютно лишённую выражения и признаков пола. Симметричную, однотонную, отталкивающую.
   Тонкая прорезь на месте рта засокращалась, порождая вибрацию и сплетая звуки в слова.
   - Ты знаешь кто я. А я знаю, что тебе нужно. Не буду вилять, скажу тебе прямо: она у меня.
   Мориц чуть подался вперёд и спросил, старательно следя за тем, чтобы голос его не дрожал:
   - Что тебе надо?
   Ответ его не удивил, а лишь подтвердил зародившуюся в нём догадку.
   - Твоя служба.
   - Но я ведь служу...
   - Не мне. Ты служишь другому Владыке.
   Мориц ощутил холодок, запустивший в живот тонкие, беспокойные пальцы.
   Такого раньше никогда не бывало. Существовали определённые правила. Каждый Владыка игрался со своими собственными игрушками, и непосредственно прикасаться к чужим не разрешалось.
   - Ты ведёшь игру не по правилам...
   - А что ты знаешь о правилах?! Тебе не дано даже понять какому конкретно ты служишь Владыке. Мы все для вас одинаковы, и предстаём перед вами без специфических атрибутов и особых опознавательных знаков. Ты бы даже не догадался, что я не твой хозяин, не скажи я об этом.
   - Но ты всё же обмолвился.
   - У вас нет постоянных хозяев. Вас передают с рук на руки. В течение десятка веков ты сменил уже не менее двух десятков Владык.
   Неужели? Очень даже может быть. Мориц давно подозревал нечто подобное. Только этим он мог объяснить то, что нередко "голоса свыше" приказывали ему менять военный лагерь: сегодня он одержал победу за одну сторону, а назавтра к нему приходит приказ сражаться на стороне побежденных.
   - Да, вероятней всего это действительно так. Но я всегда выполняю условия нашего соглашения. Не я отдаю подобные приказы, но каждый принятый мной приказ должен быть выполнен. Я человек слова.
   - Это похвально. Но сейчас твоей силе духа брошен вызов. Готов ли ты пожертвовать тем, что приобрёл? Предупреждаю: на этот раз жертва будет намного болезненнее. Я приоткрою тебе врата ада и дам взглянуть на тот адский огонь, в пекло которого ты бросаешь свою любовь. На этот раз ты не сможешь отвернуться или уйти. Это всегда будет рядом с тобой, внутри тебя, частью тебя. Ты не сможешь вырвать это с корнем, залить вином или завалить тяжким грузом забот. Мука, раздирающая сердце, хуже всего. Она столь, ужасна, что даже самые железные люди и каменные души не выдерживают и ломаются, рассыпаясь в прах и становясь мягче тряпок.
   Мориц напрягся, чувствуя, как внутри него острыми шипами расцветает упрямство.
   - Я не поддаюсь шантажу.
   Маска Владыки неожиданно улыбнулась - узкая щель рта изогнулась дугой, расплёскивая смех.
   - Посмотрим, посмотрим. Железо в огне закаляется. Но даже самая прочная сталь плачет слезами и плавится, стоит лишь поднять до определённой температуры проникающий в неё жар. Посмотрим, насколько крепка твоя воля.
   За спиною Владыки проступили тюремные стены. Запахло заплесневелою сыростью. Свет померк и исходил теперь лишь от двух чадящих настенных светильников, разбрасывающих зловещие тени. Жестокий сквозняк потянул из щелей и узких отдушин, взметнув полы плащей палачей и заставив зазвенеть ржавые, от влаги и крови, подвешенные к потолку железные крючья и цепи.
   - Существует один затасканный афоризм: легко жертвовать собой, но гораздо тяжелее пожертвовать тем, кого ты любишь...
   - Введите девчонку!
   Крик раненной птицей взметнулся в груди Морица, рванулся наружу и, не сумев вырваться, исторгся всего лишь едва слышным хрипом, раздирающим гортань и неконтролируемым, как агония умирающего.
   Ввели Изабеллу. Босую, в тонкой нательной рубахе. В глазах её был дикий страх человека, знающего, что происходит нечто ужасное, но непонимающего с чем это связано. Видеть только эти глаза уже было невероятнейшей мукой.
   - Как ты знаешь, - голос Владыки был академически спокоен - именно таким тоном, абсолютно лишённым эмоции, с кафедр университетов вещают студентам профессора, - любое дознание делится на три фазы. Первая: предварительная. Начинается она, как правило, с угроз и введения жертвы в камеру пыток, чтобы та могла увидеть, что ей предстоит вытерпеть.
   Владыка поднял руку и указующим жестом, поочерёдно, указал на несколько орудий пыток.
   - На этой стадии жертве демонстрируются инструменты и доходчиво объясняется характер причиняемой ими боли.
   - Ты, я думаю, всё это знаешь, поэтому обращаюсь я в первую очередь не к тебе, а к юной даме. Ей, я думаю, это будет весьма интересно. Тем более, что описываю я её близкое будущее.
   - Обратить внимание я, прежде всего, рекомендую на дыбу - наиболее популярное орудие пытки - а так же на тиски для дробления пальцев, на различного вида щипцы и колодки.
   - А вот это мне особенно нравится. Это колодки для ног. Сделаны из нескольких слоев толстой кожи. Туда, естественно, когда в них вставлены ноги, вливают кипяток или расплавленный свинец. Невероятная боль.
   - А вот это... С виду не скажешь, что это предназначено для столь страшных целей. Это обычная, разорванная на полосы, скрученная в узел мягкая тряпка. Предназначена для пытки водой. Её, вместе с водой, вливают в горло пытаемого, вызывая удушие, а затем быстро вытаскивают, что очень опасно - особо нежные внутренности может и разорвать.
   - Ну как, остановимся на лекции? Или будем это всё претворять в жизнь?
   - Не слышу ответа. Эй вы, можете действовать.
   Руки палачей, умелые и ловкие, взялись за дело. Крик Изабеллы бичом щёлкнул по нервам. Мориц, ещё мгновение назад помнивший, что это сон, забыв про всё, прыгнул вперёд. И разбился, пребольно ударившись о незримую стену.
   Он был беспомощен и сам уподоблялся туго связанной и растянутой на дыбе жертве. Через его душу прошли все оттенки причиняемой девушке боли. Разум кипел, слезы застилали глаза, душа рвалась в мелкие клочья, а гордость сникла и сдохла.
   - Прекратите... Прекратите!!! Я... я согласен...
  
   - На первом этапе нашего сотрудничества меня интересует лишь информация. Дело в том, что твой Владыка - не единственный мой противник. Я должен знать о его силах, ресурсах, стратегических планах всё, чтобы, исходя из этих сведений, построить свою собственную стратегию, способную обеспечить мне выживание.
   - Игра входит в новую стадию. Некто могущественный и влиятельный активизировался, чтобы подмять под себя все источники силы. Весь этот мир поделен на отдельные регионы, существование которых поддерживается за счёт этих источников. Кто контролирует силу, тот правит миром.
   - Владеть всем в одиночку, как-то нелепо. Конечно это конечная цель, но за каким-то моментом Игра теряет свой интерес. Играть без соперников - неинтересно. Это противоречит идее.
   - Но мне почему-то кажется, что на карту сейчас поставлено нечто большее, чем обычное удовольствие и желание повысить свой рейтинг.
   - Мир покоряли не раз и не два, но, утратив интерес к пройденной Игре, Верховный Владыка покидал этот мир, оставляя его другим, не столь опытным игрокам. Но сейчас один из прежних Верховных Владык вдруг вернулся. Он знает об Игре всё и вышибает нас из Игры одного за другим в течение вот уже двух веков. Некоторые утверждают, что это не Владыка, а похоже один из Создателей. Но тогда зачем он играет?
   - Как бы то ни было, он уже покорил и отключил пять регионов. Их более не существует. Так, тёмные кляксы на политической карте мира. Кто-то хочет загрузить в "архив" всю Игру.
   - Не знаю, зачем я тебе это всё говорю - твой куцый разум прога не способен постичь подобные вещи - но знай: ты и твои чувства примитивны. Они лишь иллюзия и отражение реальности.
   Мориц, распятый с помощью гвоздей боли и страха на кресте из отчаянья, тем не менее не растратил остатки былого упрямства. Его не интересовали проблемы Владык, у него было много своих.
   - Я хочу убедиться, что с ней всё в порядке...
   - С ней всё хорошо!!! - гневный голос Владыки сотряс мироздание, заставив осыпаться с неба звёзды и выплеснуться на сушу океаны. - Тебя ничего более не интересует, кроме твоих животных желаний!
   - Я хочу убедиться, что с ней всё в порядке...
   - Ты мне не доверяешь?!
   - Я никому не доверяю. Нет уверенности в безопасности девушки - нет информации. И тогда ты хоть изойди желчью и ядом - моя позиция не поменяется.
   - Хорошо. Сегодня в полночь. Будь один на Великом тракте за Руническим кладбищем возле графского заповедника. Тебя направят куда надо.
   - Но помни, - голос Владыки стал жёстким и царапнул слух как грубый наждак. - Сегодня лишь информация. Но потом, во время военной компании, ты заведёшь, куда я укажу, свою армию и совершишь предательство. Привыкай к этой мысли прямо сейчас, человек слова. И не робей. Ведь в награду я верну тебе девушку и устрою вам тихую семейную жизнь, под надёжной крышей, где-нибудь в далёкой провинции...
  

Столкновение

1

   Мориц проснулся с тяжёлым чувством, что самые трудные минуты его жизни ещё впереди.
   Сон рассосался в памяти, как туман в яркий полдень, оставив в мозгу лишь горсточку образов и несколько рваных фраз, тем не менее, достаточно чёткими штрихами обозначивших суть их соглашения. В душе осел чёрный, едкий осадок, вызывающий горечь во рту и провоцирующий приступ отчаянья, переполняющий разум тоской, а волю поражающий томительной слабостью.
   Не раскрывая навстречу краскам дня глаз, Мориц некоторое время неподвижно сидел в кресле, анализируя ситуацию. Он видел два возможных варианта толкования произошедших событий, и оба не сулили ему ничего хорошего. Первый вариант: его провоцировали на измену. И второй: его испытывали, пробуя на прочность волю и верность.
   Как бы то ни было испытание он провалил, чем поставил себя на край пропасти. И теперь от него лишь зависит, сможет ли он остановиться и пойти на попятный, или же предпочтёт сделать решительный шаг вперёд, смело надеясь взлететь, а не разбиться.
   Смотри, не ошибись. Владыки не потерпят измены. Если это провокация, то, поддаваясь, ты приговариваешь и себя, и Изабеллу. Наказание за измену может быть самым что ни на есть замысловатым. В распоряжении у Владык целая вечность, и никто ещё не сумел скрыться от их беспощадного гнева.
   Раскрыв глаза, Мориц вздрогнул, встретившись взглядом с холодом дождевых облаков, вечно роняющих влажные нити в глазах Курандо, ныне его сиятельства Константина Барла, графа Уездского.
   Курандо сидел в кресле напротив и не сводил с него неподвижного, как у охотничьего сокола, взгляда. Его глаза, как два щупа, шарили в потёмках души Морица, старательно подмечая каждую неровность и неестественность в его поведении.
   - Ты кричал во сне. Пригрезилось что-то ужасное?
   Мориц растерянно провёл ладонью по лицу, словно стирая остатки кошмара. Кричал? А что именно?
   - Да, страшный сон. Осколки былого, застрявшие в ране... Так, - Мориц хлопнул руками по подлокотникам кресла. - Что у нас запланировано на день?
   Курандо, глядя на него как-то странно, произнёс, роняя слова как скупой гроши в кружку нищего, не охотно и неторопливо:
   - Я думаю - ничего. Ты скверно выглядишь. Отдохни. Я обо всём позабочусь.

2

   Курандо перестал нравиться ему совершенно. Старый стервятник кружил возле него, постепенно сужая круги. Что он знает? О чём он догадывается? Верный пёс Владык, он нюхом чуял, что что-то неладно. На данный момент для Генерала потенциальным врагом номер один был этот тип. От него исходила опасность. Мориц ощущал это и понимал, что Курандо знает о его отношении. Он был слишком чувствителен. Слишком для обычного "переписчика".
   Весь день за Генералом неотрывно следили. Он улавливал присутствие и внимание "переписчиков". Куда бы он ни пошёл, где бы ни находился, он нигде не был один.
   В течение дня у него было время подумать. Он принял решение и сделал соответствующие выводы. Его не испытывали. Владыка-хозяин не стал бы столь яростно атаковать его разум, боясь вызвать безумие - он слишком долго его оберегал, и риск лишиться полководца не мог входить в его планы.
   Значит основные неприятности ещё впереди. Мориц подозревал, что его завлекают в ловушку. Но у него не было выбора. Он был шахматным королём, неприкрытым фигурами, и его вели через всю доску. Ему не уйти от судьбы. Каждый его ход уже кем-то просчитан. Оставалось только надеяться, что этот кто-то допустил в расчётах ошибку и, тем самым, оставил ему хоть мизерный шанс сорваться с крючка.
   В полночь за Руническим кладбищем возле графского заповедника, быть одному... В первую очередь Мориц решил, как следует вооружиться.
  
   В зале для совещаний по стенам было развешано немало образцов современного оружия. В том числе пара мушкетов, несколько кавалерийских пистолетов и карабинов, парочка шпаг, с десяток сабель, палашей, пять или шесть алебард.
   Арсенал для одного человека был внушителен. Не хватало только пороха и свинца.
   Критически осмотрев пистолеты, Мориц отобрал четыре, отдав предпочтение наиболее маленьким, которые легко умещались в карманах, сильно их оттопыривая.
   Прихватив пришедшийся по руке палаш, Генерал отправился в личный кабинет графа - там на стене, поверх пёстрого восточного ковра, красовались, для услады сиятельского взора, охотничьи принадлежности: парочка длинноствольных кремневых ружей, два кинжала, две больших пороховницы и охотничья сумка со свинцовыми пульками, пыжами и приспособлениями для чистки оружия.
   Устроившись за графским письменным столом, Мориц тщательно отмерил требуемые порции пороха, засыпал их в стволы, уплотнил, прибил сверху пыжом, и только после этого сообразил, что у него нет ни пуль подходящего калибра, ни специальных ключей, требуемых для взвода колесцовых замков пистолетов, без которых они являлись бесполезной грудой железа.
   Обругав себя в душе самыми злыми словами, какие только мог изобрести его разум, Мориц вернулся в зал для совещаний и, более тщательно обследовав всё оружие, обнаружил парочку заряженных пистолетов, пружины которых были уже заведены на боевой взвод.
   Уже на обратном пути в кабинет он почувствовал, как над головой, подобно тучам перед сильной грозой, сгущаются не приятности. Какая-то часть мозга проснулась и теперь тревожно подавала сигналы, предупреждая, что его поджидают.
   Так и есть. Зайдя в кабинет, он увидел Курандо. Тот преспокойно сидел за своим столом. В его руке был, принесённый Морицем ранее, пистолет.
   - Интересное времяпровождение, - Курандо спустил курок, так чтобы туго ввинченный кремень касался стального колеса с насечками, тем самым подготовив оружие к выстрелу, и прицелился в стену, - Похоже ты куда-то собрался, и путь твой будет пролегать через места просто переполненные опасностями.
   Мориц, ощущая как неприятное предчувствие толчками подкатывает к горлу, хмуро поинтересовался:
   - Я не ожидал тебя так скоро увидеть. Что ты здесь делаешь?
   Курандо повернулся к нему и положил пистолет на стол перед собой.
   - Пришлось вернуться с полпути. Мне передали, что ты что-то затеял. А я не хочу, чтобы ты рисковал в одиночку. И да, кстати, я зарядил пистолеты.
   Мориц хмыкнул.
   - Большое спасибо. Буду так же признателен, если ты дашь мне и ключ, которым ты взвёл их замки.
   - Это не для тебя. По крайней мере я надеюсь, что это не так. Скажешь мне, куда ты собрался?
   Мориц покачал головой.
   - Нет, не скажу.
   - Возьмёшь с собою охрану?
   - Нет.
   - Мне не нравится твоё поведение. Что-то здесь не так. Так что я всё равно от тебя не отстану. Что тебе сказали сегодня Владыки?
   - Ничего. Ничего из того, что следовало бы передать тебе.
   В взгляде Курандо, прямом и проницательном, едва заметно проступила насмешка. Он спросил:
   - Странные вещи происходят в округе. Ты случайно не знаешь, где находится девушка?
   Мориц покачал головой.
   - Очень странно. А я думаю - знаешь. Сегодня мне было видение. Владыки сказали: "Любовь разрушительнее ненависти; она источник всех зол, она отравляет душу сильнее чем жажда золота; спроси Генералами если ответ будет неправильным - значит мы в нём ошибались".
   Мориц, вздрогнув, ощутив, как претворяются в жизнь плохие предчувствия. Курандо предстал перед ним как дьявол из ада, уже выторговавший у бога его душу и досконально её изучивший, растянув на операционном столе и прооперировав, отделив от костей плоть, а от мозга мысли, чувства, эмоции. Он знал про него всё и теперь наслаждался, поигрывая с ним когтистою лапою, как кот с мышью.
   - И каков будет вопрос?
   Взгляд Курандо стал неприятным. Немного подумав, он произнес:
   - Знаешь, я думаю, ты уже мне ответил. Какая милая эта привычка - говорить вслух во сне. И вот что я тебе скажу: кто бы на тебя ни давил, ты скорее умрёшь, чем достанешься ему; если девушка у него - ты её уже никогда не увидишь. Ты останешься здесь и никуда не поедешь.
   - Нет, не думаю, - повинуясь внезапному импульсу, порождённому страхом и дремучим инстинктом, Мориц выхватил из ножен палаш и сделал выпад вперёд, прямо в незащищенное, туго стянутое кружевным воротником, бледное горло.
   Рука, кисть, эфес, клинок уподобились змее, метнувшейся вперёд чтобы ужалить. Бросок был стремителен. Граф, стеснённый подлокотниками и спинкой кресла, не мог отклониться - выпустить из рук пистолет было серьёзной ошибкой - но его рука взметнулась вверх, и сильные пальцы сжались, плотно обхватав острое лезвие.
   Сталь прошла на пару дюймов вперёд, до кости рассекая податливую плоть, и остановилась в нескольких волосках от судорожно дёрнувшегося кадыка. Бледный от боли Курандо, не сводя взгляда с эфеса, второй рукой шарил по столу в поисках пистолета.
   На блестящей от лака, красного дерева столешнице алой лужицей растекалась кровь, сочащаяся из порезанных пальцев.
   Мориц схватил за ствол пистолет, вовремя выдернув его у врага из под руки.
   Взмах рукой, и тяжёлая, имеющая утолщение на конце рукоять пистолета саданула Курандо в висок, дробя жизнь и высекая из глаз яркую тьму.
   Курандо откинулся на спинку кресла и обмяк.
   Мориц обшарил карманы графа и извлёк ключ.
   Подсев к столу и торопливо, время от времени поглядывая на бесчувственное (мёртвое?) тело, перезарядил пистолеты, чтобы наверняка быть уверенным в своём оружии.
   Рассовав по карманам оружие, Мориц зачерпнул из охотничьей сумки пригоршню пулек, засунул за пазуху пороховницу, пристегнул к поясу палаш и, бросив прощальный взгляд на тело графа, покинул кабинет, спустился вниз и направился к конюшне.
  

3

   Тёмное, небо было покрыто золотой россыпью звёзд. Луна сверкала над головой как новый пятак. Ветер, порывисто налетая, с шумом качал верхушки придорожных деревьев. В округе царила тишина. Такая, какая бывает лишь ночью, когда все люди спят, и природа не отягощена дневными заботами.
   Мориц вслушивался в говорливую тишину, пытаясь за шорохами ночи различить звуки погони.
   Погоня отстала - за его конём, лучшим из графской конюшни, ей было ни за что не угнаться. Он оторвался. Получив от ночи подтверждение этого, Мориц свернул с дороги и направил коня прямиком, через море пшеницы, к назначенному месту встречи.
  
   Копыта зацокали пугающе громко, когда он выехал на старый тракт, вымощенный в незапамятные времена руками рабов уже несуществующей Великой Империи.
   Стук подков о древние плиты пробудил в душе Морица давно позабытые боевые мотивы. Звуки свирелей, бубнов и медных литавр родились в далёкой, превращённой в свалку долине воспоминаний и пронеслись ветерком, подымая пыль, кружа опавшие листья былого и забивая глаза мельчайшими частицами прошлого. Перед внутренним взором Морица воскресли древние армии. Стройными рядами, идеальными колоннами мимо него прошли призрачные легионы. Сотни тысяч солдат. Все те, кого он водил в бой в течение долгих, переполненных непрерывными войнами веков.
   Ощущение чего-то давно забытого, но в то же время очень знакомого, захлестнуло Морица с головой, и он, повинуясь неконтролируемому импульсу, свернул с дороги, чтобы проехать через старое солдатское кладбище.
   Здесь, среди серых, полуутопленных в землю камней, правили бал тишина, покой и забвение. Это было самое безопасное место, оберегаемое молчанием мёртвых и освящённое таинством смерти, в которое посвящаются лишь уходящие в вечную ночь.
   За триста лет нагромождения покрытых странными письменами камней не изменились. Их бичевали дожди, грызло время, подвергал непрерывным атакам растительный мир, но они не желали меняться. Их упрямое постоянство прозвучало для Морица безмолвным упрёком: "Смотри, человек слова, мы верны своему предназначению и непреклонны".
   - Ну и чёрт с вами, - Мориц пришпорил коня, отметая прочь сомнения и стремясь побыстрее добраться до места встречи.
  
   Сильные крылья совы рассекли ночной воз дух. Взмах, другой и стремительный полёт завершился. Сова присела на камень, сложила крылья и немигающим взглядом уставилась в спину всаднику.
   Всадник стремительно растворялся в ночи.
   Внимание совы привлекло движение теней между больших серых камней. В темноте: сверкнули глаза. Зоркий взгляд птицы разглядел очертания огромного пса, а острый слух различил, как дыхание изготовившегося к прыжку зверя, сменило свой ритм.
   Метнулась живая чёрная молния. Царапнули о камень когти, и острые зубы клацнули, схватив пустоту. Сова, потеряв несколько перьев, увернулась и взлетела, яростно рассекая ночной воздух сильными крыльями.
   Сделав круг над кладбищем, словно поддразнивая пса, сова полетела за всадником.
   Пёс, время от времени задирая голову к небу, отправился следом за ней.
  
   Лунный свет порой творит очень странные вещи. Он туманит человеческий разум, непонятным образом воздействуя на глубины подсознания, пробуждает, поднимая с самого дна, застарелые страхи, волнения и переживания.
   Мориц стоял и смотрел на Сифакса. На его мертвенно бледное, в свете луны, лицо. В мозгу, над восприятием действительности, парило ощущение нереальности. Чувство сна, зыбкого, иррационального, с примесью страшной сказки и неправдоподобности, обволакивало Морица, проникало в него сквозь поры кожи и, парализуя критическое мышление, наполняло тело рассеянной расслабленностью.
   - Ты же умер...
   Сифакс пожал неопределённо плечами.
   -- Ты, вроде, тоже.
   Они находились во внутреннем дворике старого, разрушенного монастыря. Мориц даже не помнил, что побудило его свернуть с дороги и направиться сюда, но он твердо знал -- это неспроста, его направляла чья-то рука. Воля Владык имеет порой весьма необычные проявления.
   Мориц смотрел на Сифакса и не знал, как поступить, что оказать. Время замкнуло кольцо, и их встреча вновь повторилась. Для Морица это было свиданием с прошлым, с зыбким и шатким, хрупким как корочка осеннего льда, схватывающего по ночам в октябре неглубокие лужи. Он боялся моргнуть, как будто это движение могло сбросить с глаз пелену и развеять видение.
   Все чувства -- ненависть, страх, неприязнь, жажда мщения -- отступили на задний план и застыли безмолвно. Осталось лишь ощущение чего-то общего, связующего их воедино. Мститель и жертва, охотник и добыча, проклятый и проклятье.
   -- Что происходит? -- голос прозвучал на удивление хрипло. Мориц вздрогнул, удивляясь своим собственным страхам. Ощущение нереальности натянулось и разорвалось, с хрустом проломив плотину, сдерживающую старые чувства.
   Он зло посмотрел на Сифакса.
   -- Где она?
   -- Кто?
   Этот вопрос, прозвучавший недоумённо, разорвался в душе Генрала словно граната, заставив его обрасти шипами из злости, и всколыхнув затхлое болото неприязни.
   -- Что значит: кто?! Девушка где?!
   Мориц подался вперёд. Сифакс, уловив в этом движении угрозу, отступил на шаг назад, непроизвольно напрягшись и положив руку на рукоять торчащего за поясом уродливого пистолета.
   -- Стой, подожди, не торопись, -- Сифакс примирительно протянул к нему левую руку. -- Я не понимаю чего ты хочешь, но...
   -- Что значит: не понимаешь? -- Мориц опустил руку в карман камзола и извлёк пистолет, -- Если её здесь нет, то ты не жилец.
   Сифакс извлёк из-за пояса свой пистолет -- невероятно солидного калибра, превосходящий как минимум вдвое мушкетный -- и, неуверенно держа его на весу, произнёс:
   -- Нас свели здесь, как пауков в банке. Мы сейчас готовы вцепиться друг другу в глотки им на потеху. Не знаю как у тебя, но у меня есть ощущение, что события развиваются по былому сценарию. Как старая, бесконечная пьеса. Им нужен преследующий, сверхгерой, одержимый жаждой мщения, способный горы свернуть, лишь бы добраться до намеченной жертвы. Ты разве не чувствуешь, не понимаешь, что тобой манипулируют? Неужели ты до сих пор это не понял?!
   Мориц передёрнул плечами, расслабляясь, как перед схваткой.
   -- Я в последний раз тебя спрашиваю: где девушка? 0твечай!
   Сифакс недоумённо пожал плечами.
   -- Это, я думаю, тебе надо спросить у тех, кто назначил тебе это свидание. Я же, клянусь тебе, не имею к ней ни малейшего отношения. Стой, стой! Подожди! Дай мне договорить!
   Мориц опустил поднявшуюся было руку с зажатой в ней смертью.
   -- Я слушаю.
   -- Я перехватил тебя с твоего пути не для того, чтобы мы попытались здесь друг друга убить.
   --Ты?! Перехватил?!
   -- Да. Да. Да. Ты шёл не сюда. Немного практической магии... А твоё сознание было так чем-то затуманено, что не составило большого труда вторгнуться в него и дать указания.
   -- Нас подставляют: тебя и меня. Не знаю, кто они конкретно, но догадываюсь, чего они хотят. Один из них желает, чтобы ты, как и прежде, сражался, другой же хочет тебя нейтрализовать. Один из них: твой и мой хозяин. Другой же, как вор в ночи, пробирается в чужие пределы и заманивает тебя в глушь, на окраину.
   -- Это у него девушка?
   -- Не знаю! Я! Никакой! Девушки! Да пойми же ты! Тот, другой, тебя хочет убить. Ну и ладно. Но ещё хуже поступает наш с тобою хозяин. Он стравил нас уже один раз. Теперь он вновь ставит старую пьесу. Ты ищешь девушку? Ту самую девушку? Которой ты уже раз давал любовные клятвы? Стой, стой!.. Подожди! Да перестань ты мне угрожать пистолетом! Дай закончить... Так значит, они поманили тебя тенью надежды? Как наивно. Но им не нужна твоя любовь. Им нужна твоя ненависть. А на кого ты привык век от века бросаться? На кого у тебя уже выработался определённый рефлекс? На меня! И вуаля! Я снова здесь.
   -- Зачем ты мне это всё говоришь?
   -- Я хочу разорвать этот круг. Я знаю как...
   -- А что же с девушкой?
   -- Что же с девушкой? -- Сифакс задумчиво потёр подбородок. -- Учитывая обстоятельства нашей прежней истории, я бы предположил, что девушка возможно мертва. Но это только возможно. Я не думаю что...
   Крик, пугая Сифакса, мощной струёй исторгся из горла, взлетел к небесам и расколол вселенную пополам.
   Воздушные замки, двое суток назад начавшие осыпаться, рухнули окончательно, раздавив под грудой обломков идиллию, успевшую пустить в душе глубокие корни.
   Мориц не слушал увещеваний своего врага. Он не видел его, не понимал, чего тот от него хочет. Небрежно брошенная, плохо продуманная фраза воспламенила пороховой погреб, и грянул взрыв, в одно мгновение снёсший все бастионы холодной и трезвой логики. Одна единственная фраза, не подтверждённая ни доводами, ни доказательствами... Мориц почувствовал как мир вокруг него, превращаясь в прах, осыпается, ибо эта фраза открыла шлюзы плотины, сдерживающей самый большой его страх. Страх поглотил Морица с головой, сшиб его с ног и лишил надёжной опоры. Его душа, отделённая горем от тела взмыла в высь и рухнула вниз, больно ранясь об монастырские стены. Генерал умер и снова воскрес, перерождённым. Его шестое чувство уловило присутствие "переписчиков". Десятки теней крались меж камней. Ноздри Морица уловили запах зажжённых фитилей у мушкетов и желание убить исходящее от этих людей.
   Он рассмеялся. Звёзды, высоко над его головой, сорвались с мест и, закружились в восторженном хороводе. Перед глазами смешалось всё: Сифакс, синюшные лица Владык и люди с заряженными и изготовленными к стрельбе мушкетами. Его желают убить? Зачем? Ведь они и так уже убили в нём всё человеческое.
   Мориц почувствовал, как сознание переполняет безумие, как из глубины, затмевая всё, что было в нём человеческого, выплывает его новая сущность. Им овладело то, что жители жарких юго-восточных островов называли словом "амок", а северяне "берсеркерством". На него снизошло грубое, лишённое изящества, но в то же время в какой-то степени утончённое чувство, называемое на разных языках в разные времена бешенством героя.
   Его дыхание уподобилось рёву, удары сердца - набату. Все кости смешались и мускулы вздулись, наливаясь беспредельной, нечеловеческой яростью.
   Боевое бешенство существенно расширило его восприятие. Он не видел, не слышал, он ЧУВСТВОВАЛ, как двигаются вокруг него, выбирая наиболее удобную позицию, противники. Он ЗНАЛ, о чём они думают и как они будут действовать.
   Разум его отключился, им правили теперь только инстинкты.
   Обнажив палаш, Мориц с диким воплем метнулся в атаку.
   Грохот выстрелов и вспышки огня сотрясли ночную тьму, скомкав её и разорвав в мелкие клочья. Действительность рассыпалась, утонув в застилающей глаза пелене кровожадности, и лишь изредка всплывала небольшими кусочками, давая разуму оценить, что происходит.
   Уклоняясь корпусом из стороны в сторону, он избежал попаданий, стремительно срезал дистанцию и дал волю своей ярости, рубя, коля, круша всё, что двигалось, кричало, стонало и извивалось, стремясь отползти из-под удара.
   Он кружил по руинам как ходячая смерть, махая окровавленным оружием как безносая своею косой: неистово, с упоением, думая (если можно применить это слово) только о том, как бы подарить окружающим дар стремительной смерти, и не заботясь о мерах защиты. Он наносил лишь удары, не делал финтов, не парировал, не уклонялся, и непонятно было что его оберегает.
   По мере того, как количество жизней вокруг него сокращалось, разум его стал пробуждаться. Над его головою, о чём-то крича, пролетела сова, а его слуха достиг приближающийся стук копыт большого отряда.
   Оставшиеся в живых "переписчики" обратились в поспешное бегство.
   Мориц вернулся к месту, где оставил Сифакса, с явным намереньем в несколько ином тоне возобновить их беседу.
   Сифакс был всё ещё там. Он не шевелился, а просто стоял и смотрел.
   Приблизившись на десять шагов, Мириц бросил к его ногам окровавленный клинок.
   - Ты хотел убить меня?
   - Да, я был бы не против если б ты покинул этот мир. Но эти люди не мои. Я же тебе говорил, что некто желает тебя убить. Тебя поджидали не здесь, и потому слегка припозднились. Я же пришёл сюда, чтобы поговорить. Тебе не помешало бы меня выслушать...
   - У меня нет желания...
   - А у меня нет теперь времени. Наш Владыка задумал хитроумную комбинацию. Он слишком умён, мне не удалось его обойти. Он умеет подбирать своих героев: честных, преданных, глупых. Ты так ничего и не понял. Ну что ж. Тем хуже для тебя. Да будь ты проклят, вечно повторять ошибки прошлого. До встречи. Как-нибудь ещё поговорим. В наших снах.
   Мориц, шагнув вперёд, нацелил на Сифакса пистолет.
   - Нет, ты никуда не пойдёшь!
   - Оглянись, посмотри, что у тебя за спиной. И не вздумай умереть. Мы повязаны. Умрёшь ты - стану бесполезным и я.
   Мориц затылком почувствовал мягкие шаги чьих-то лап. Знакомое ощущение наполнило мозг. Ноздри уловили запах пса.
   Быстро оценив ситуацию и доверившись интуиции, Мориц отвёл взгляд от Сифакса. Он увидел, как к нему большими скачками приближается огромное животное.
   Большой чёрный пёс стремительно набегал на него, зажав в зубах урчащую смерть. Прыжок, второй, третий, и вот их разделяет всего несколько ярдов. Счёт пошёл на мгновения.
   Генрал стремительно вскинул руку, наводя пистолет. Нажал на спуск и ощутил, как в пистолетном замке, освободилась пружина и заработали детали сложного механизма, приводя в движение прижатое к кремню колесо.
   Пёс приземлился на землю, подобрался и прыгнул вновь.
   Кремень, ударяясь об насечки, высек сноп искр, воспламенивший порох на затравочной полке. В глазах пса отразилась маленькая, яркая вспышка, всего на десятые доли секунды предшествующая выстрелу, и Мориц уловил в них почти человеческий страх. Тело пса потеряло свою целеустремлённость, как будто пожелало изменить направление полёта.
   Огонь с полки воспламенил главный заряд и пистолет, оглушительно грохнув, изрыгнул круглую смерть, выворачивая, кисть отдачей и скрывая за клубом дыма результат своего свинцового плевка.
   Тяжёлое тело грузно упало на землю.
   Мориц стремительно повернулся к месту, где всего мгновение назад стоял Сифакс, и с неудовольствием отметил, что того там уже нет.
   Отшвырнув пистолет, он рванулся вдогонку и, выбравшись из руин, увидел, что Сифакс со всех ног улепётывает вниз по пригорку.
   Теперь уже довольно явственно различался шум копыт, и Мориц смог увидеть кто его производит.
   Расходясь полумесяцем, к развалинам монастыря приближалась две сотни драгун. Мориц услышал голос Курандо:
   - По возможности брать всех живыми. Мёртвые бесполезны. Их не разговоришь.
   Не вполне понимая, что происходит, Мориц побежал за Сифаксом, чувствуя на себе пристальный взгляд парящих в небе проницательных глаз.
   Крик совы огласил окрестности, и голос Курандо приблизился, неожиданно рявкнув в спину:
   - Мориц, стой!
   - Только когда доберусь до Сифакса!
   Курандо пришпорил коня и промчался столь близко, что заставил Морица сбиться с ритма, нарушив его размеренный бег.
   - Сифакс, стой! Ты не имеешь права туда направляться! Сделка не состоялась! Договорённость не соблюдена! Стой, я приказываю! Именем Владыки, стой!
   Мориц остановился и, тяжело дыша, наблюдал как Сифакс, пересекши какую то область, провалился в сияние, внезапно вспыхнувшее и погасшее, поглотившее его не оставив следа. Лишь только в воздухе на миг задержались его прощальные слова:
   - Владыки? А какого именно? Назови его имя, и я подчинюсь тебе беспрекословно...
   Курандо вернулся обескураженный.
   Мориц с оттенком иронии смотрел на его перебинтованную голову. В душе странным цветком расцветало недоумение, прикрывшее своими лепестками все остальные эмоции. Душа выгорела дотла, и он подумал, что больше никогда ничего не сможет почувствовать. Все мысли, желания, мечты и надежды смазались и стали похожи на картинки на книжных страницах - такие же примитивные и мало похожие на действительность.
   - Если б ты рассказал мне всю правду - это могло бы избавить тебя от головной боли. Как самочувствие?
   - Бывало и хуже, - Курандо глядел на него хмуро. - Больше никогда такого не делай.
   - Не бить тебя по голове?
   - Нет. Не езди на подобные встречи в одиночку. Мы едва смогли тебя выследить. Пришлось пойти на некоторые нарушения. Правила Игры запрещают переселять в зверей и птиц "переписчиков"... Впрочем, в последнее время в этом мире происходит слишком много не предусмотренных Создателями нарушений.
   - Меня никогда ранее не посвящали в особые правила.
   - В этом не было раньше необходимости.
   - А теперь есть?
   - Над этим стоит подумать.
   - Подумай. И пусть они подумают тоже. Эта ночь переполнила меня сомнениями. Я начинаю подумывать, а зачем мне всё это? За один день я успел потерять всё: девушку, врага, даже уверенность в самом себе.
   - Ну, врага ты не потерял, а вновь приобрёл.
   - Нет. Не думаю, что у меня есть желание вновь бегать за ним, чтобы выместить на нём свою злость.
   - А как насчёт девушки? Что ты скажешь, если её тебе возвратят?
   - Это возможно?
   - Думаю да. Хотя это тоже будет одним из нарушений.
   - Не понимаю.
   - Придётся многое тебе рассказать.
   - Это правда, что девушку приговорили, чтобы подставить Сифакса?
   Курандо вздохнул.
   - Это он тебе об этом сказал?
   Мориц кивнул. Курандо, отводя в сторону взгляд, пробормотал:
   - Он в последнее время стал зарываться... Не нравится мне этот тип. Ну да ладно. Игра складывается так, что скоро представится возможность расквитаться...
   - Ты мне не ответил.
   Курандо, чувствуя себя чертовски неловко и страстно желая оборвать разговор, произнёс:
   - Что ты хочешь узнать?
   - Всё. Но прежде я хочу знать наверняка: где Изабелла? Что вы с нею сделали?
   Курандо хмыкнул, прочищая горло, оттягивая время, но в то же время отчётливо понимая, что объяснения не избежать. Он кожей чувствовал, как напрягся в ожидании ответа Мориц. Тут главное подобрать слова правильно. В исключительных случаях слово тоже может быть оружием. Курандо, в отличие от Генерала, прекрасно знал, что неверно истолкованная сущность убийственна, и что она изменяется в зависимости от слов, которыми передаётся.
   "Иначе расставленные слова приобретут другой смысл, иначе расставленные мысли произведут иное впечатление".
   Курандо не любил подобные игры. Человеческая психика слишком тонкая штука и, как он сегодня убедился, насчёт неё могут ошибаться даже Владыки.
   - Знаешь, Массанаса, мир сотворённый Создателями несовершенен. Иногда в нём встречаются такие явления, которые иначе как ошибками не назовёшь...
   - Курандо, хватит вилять. Я хочу получить однозначный ответ. Что стало с девушкой?
   И Курандо не удержался. Его интеллект отказался анализировать ситуацию и играться со словами. Он сказал то, что знал и принимал за чистую, неприкрытую правду. Он словно прыгнул с обрыва, резко и решительно выдохнув:
   - Её загрузили в "архив". И я не знаю можно ли её оттуда извлечь, ибо мне неведомо кто имеет к нему доступ теперь.
  

Обмен

1

   Вновь в погоне за призраками. Высунув язык вперёд, вперёд, вперёд. Вечный бег, навязанным волей извне, на забаву тем, кто обладает большей властью, чем человек.
   Мориц чувствовал, что его обманули. Его поманили во мглу, и он пошёл вслед за блуждающим огоньком, то тусклым, то ярким, скачущим и недосягаемым, то дразнящим приближением надежды достижения намеченной цели, то вновь исчезающим в глубине моря отчаянья.
   Мориц жил как в тумане. Всё как всегда, та же служба, те же люди, те же заботы, но чего-то уже не хватало. В опустошённой душе шелестел горький пепел, и раны саднили в ожидании, когда же на них наложат целительные повязки.
   Объяснения Курандо пришлись Морицу не по вкусу. Все доводы были стройны, пояснения совершенно логичны, но всё же чего-то в них не хватало, и выглядели они так же безлико, как тёмный силуэт на месте портрета.
   Последние два столетия оказались весьма урожайными на смерти сверхгероев.
   Так уж испокон веков повелось, что исход любого боя, в конечном итоге, решают не генеральский расчёт и субъективные и объективные факторы, а то, как поведут себя люди, брошенные волей богов и правителей в водоворот безумных смертей, поставленные в критические условия и оказавшиеся на грани нервного срыва.
   Организовать людей, убить в них жажду жизни и страх, и уподобить их безумным животным, знающим лишь руку хозяина и не задумываясь подчиняющимся даже самым нелепым приказам, способен лишь сверхчеловек, наделённый для этого особыми свойствами: живучестью, чтобы выживать в самой гуще сражений; силой и ловкостью, чтобы увлекать людей в бой своим личным примером; авторитетом, чтобы вселять в их души преданность, - вот далеко не полный перечень основных свойств, требующихся, от выделенного Владыками полководца.
   Чем дольше такой человек прожил на свете, чем больше он прошёл военных компаний и выиграл кровопролитных сражений, тем больше его опыт и духовная сила, тем эффективнее его руководство и боеспособней вверенное ему войско.
   Каждый Владыка сам подбирал для себя такого героя, оберегал его, обучал, вдохновлял на самосовершенствование и новые подвиги. Чем опытнее герои, тем непобедимей владеющий ими Владыка.
   До поры до времени в мире царило относительное равновесие. Каждый Владыка создал свою армию и выжидал, копя ресурсы и обучая героев, погружая их в жаркий огонь периодически вспыхивающих локальных войн.
   Но вот равновесие пошатнулось. Среди Владык появился Новый Игрок. Он ворвался стремительно, и поразил всех той целеустремлённостью и изяществом нестандартных решений, которая свойственна лишь великим гроссмейстерам. За короткий срок он достиг очень многого, создав огромные армии и воспитав великолепных героев, наделённых невероятными свойствами.
   Новый Игрок выбил всех наиболее сильных сверхполководцев. Кого сразили в бою, кого отравили, кого убили убийцы, а кого и похитили. И вот настал момент, когда почти все Игроки, понеся большие потери, оказались вынуждены обратиться к "архивам" и извлечь на белый свет из земляных курганов и пыльных склепов тех, от кого давно уже отказались, но не убили, а сохранили, просто так, на всякий случай... И вот этот случай настал. Массанаса-Мориц воскрес, и началась реанимация его пошатнувшегося и распавшегося на куски, но когда-то довольно таки сильного разума.
   Морица пробудили и придали его жизни новую цель. Но этого было мало. Требовалось, чтобы он рвался неистово в бой, был нужен толчок, и для этого вернули к жизни его давнего врага - Сифакса.
   У этого парня была непростая судьба. Его воспитывали не как героя, а как своего рода приманку - его уподобили кости, которой дразнят злую собаку. Им помахивали перед носом Массанасы, побуждая того отчаянно бросаться в вихрь жестоких войн, для того чтобы он совершенствовался, совершенствовался, совершенствовался, до тех пор, пока не наступит подходящий момент, чтобы выставить его - уже "прокаченного" до очень мощной фигуры - на шахматную доску, объявив соперникам шах и мат.
   Интрига была задумана гениально, но Сифакс вдруг востал, неожиданно смешав стройные планы. К счастью не только Владыки-хозяина, но и Нового Игрока, сумевшего пробиться в сны Морица и чертовски коварно зашнившего его в засаду на пустошь, которая лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств провалилась.
   Всё это выглядело весьма логично, но Мориц, испытывая скрытую неудовлетворенность, даже месяцы спустя не уставал раз за разом задавать Курандо вопросы, пытаясь уяснить каждую мелочь, чтобы утрясти всё и, подогнав, сгладить все колющие глаз несоответствия.
   - Сифакс сбежал с места встречи. Как понимать его неподчинение?
   - Вы принадлежали одному Владыке и потому, согласно правилам, вооружённый конфликт между вами был исключён. Хозяин договорился передать Сифакса другому Владыке, как не раз уже делалось, но благодаря вмешательству Нового Игрока сделка не состоялась, но договор был заключён, плохо продуманный механизм исполнения пришёл в действие, Сифакс перенёсся и теперь он, чёрт возьми, стоит во главе целого региона и контролирует источник силы, не принадлежащий ни нашему Владыке, так как тот согласно договору его передал, ни тому, другому, которому он предназначался, так как сделка на самом деле не состоялась.
   - Это забавно.
   - Да, это так. Мир, созданный Создателями, несовершенен. Они потрудились над ним спустя рукава, из-за чего в нём встречается слишком много ляпов
   - Вроде воскрешения мертвеца и передачи ему большой власти?
   - Смейся, смейся. Но из-за этого нам будет гораздо труднее. Для Владык это только игра, но для нас это реальность. Мы страдаем, боимся и чувствуем боль по-настоящему.
  
   Всё что ему оставалось - это зло надсмехаться. И хотя ему пообещали исполнение его самых сокровенных желаний - это казалось ещё более призрачной целью, чем в своё время месть над Сифаксом.
   Но надежда жила. Билась в груди. Трепетала. Взвинчивала нервы и доводила его до безумства, тревожа сознание недостижимыми образами. Потому-то он и служил, трудясь не покладая рук над созданием сильного войска.
   Минул год. Игра, наконец, пришла снова в движение. Началась проба сил. Враги зашевелились на дальних границах, производя разведку боем и прибирая к рукам плохо охраняемые регионы.
   Морица особо интересовало, а что же с регионом Сифакса? Но реалии жизни не давали возможности соприкоснуться с этой тайной.
   Мир стоял на грани серьёзной войны. В душе Генерала, рядом с болью, надеждой и пеплом, поселилось волнение, замешанное на предвкушении предстоящей борьбы. Он вновь вспомнил азарт напряжённых дней и бессонных ночей, поглощающих его без остатка, требующих от него всё что он мог и имел, и даже больше.
   Время шло. События развивались. Владыки просчитывали свои хитроумные комбинации, и вот настал тот момент, когда таланты Морица потребовались в значительно большей мере, чем использовались до этого.
   Владыка-хозяин вторгся в его беспокойные сны и, проведя краткий брифинг, разъясняющий ситуацию, отдал приказ приступать.
  

2

   Зал для совещаний был подготовлен к предстоящему бою. В центре установили большой овальный стол, накрытый искусно вышитой на ткани картой театра военных действий. Мориц сидел за столом, и его затуманенный действием наркотика взор скользил вдоль изображённой на карте линии побережья, подмечая необычные мелочи, на которые он никогда не обратил бы внимания находясь в другом состоянии.
   Голос Курандо и лёгкое, монотонное пение медиумов проплывали сквозь сознание, оставляя несмываемый отпечаток, погружая Морица в гипнотический транс и забрасывая его разум в синюю необъятную даль. Он дремал, наблюдал, сосредоточивался расслабляясь.
   Он вновь забавлялся с игрушками: как в своё время солдатиков, по столу передвигали с помощью специальных лопаток небольшие модельки судов - только на этот раз игра была намного серьёзнее; то, что разыгрывалось на столе происходило по настоящему, далеко-далеко, на жарком юге.
   Генерал сидел неподвижно, взгляд его был пуст. Сознание, покинув тело, впитывало в себя, как губка, энергию медиумов и расплывалось, одновременно концентрируясь на новой реальности.
   Складки, выбившиеся нитки и перегибы на карте обрели новые очертания и, уподобившись волнам, заколыхались вокруг моделек судов, которые, в свою очередь, трансформируясь, превратились в идущие на вёслах галеры.
   Внутреннее море едва заметно дышало, поигрывая миллионами солнечных бликов. Прорвав пелену облаков, сознание Морила опустилось ниже и, следуя линии побережья, промчалось со скоростью ветра к месту сражения, ещё толком не начавшегося, но уже вступившего в первую фазу.
   Разум Генерала, свободный от телесных оков, лёгкий и неуловимый, парящий в поднебесье как птица, с лёгкой тревогой отметил несоответствия в диспозиции обоих флотов с их обозначением на карте.
   Торки выглядели значительно более организованно, чем предполагалось. Их боевой порядок из 260 судов, медленно продвигавшихся на вёслах вдоль мыса, состоял из центра, двух крыльев и небольшого резерва. В слаженных действиях нескольких корабельных линий чувствовалась чья-то организующая воля.
   Им противостояли 206 судов подчинённого Морицу союзного флота, по замыслу так же должного состоять из центра, резерва и крыльев, но не успевшего толком построиться из-за катастрофической нехватки времени на развёртывание, плохого взаимодействия отдельных отрядов и личной инициативы некоторых командующих.
   Правое крыло, стремясь выиграть фланг противника, ушло далеко вперёд и оторвалось от центра. Левое крыло ещё только выходило из пролива, а резерв сильно отстал и мог подойти лишь через час. Назревала угроза распыления сил.
   Мориц, проклиная в душе глупость мобов, всегда умудряющихся из двух решений выбрать самое худшее, приготовился принять командование на себя и устремил свою сущность вниз, как можно ближе к поверхности моря и к тёмным телам кораблей, с высоты похожих на насекомых с сотнями лапок-вёсел и маленькими, бесчисленными паразитами-пассажирами на их плоских и изящно выгнутых спинах.
   Командующий флотом, дон Хуан Рийский, с крестом в пуках, поднимая моральный дух команд пламенной речью, переполненной обещаниями отпущения всех грехов и призывами к защите веры, проплывал в маленькой шлюпке вдоль линии изготовленных к бою судов.
   Мориц спустился пониже и прощупал эфир на предмет возмущений, вызываемых выходящими на связь "переписчиками". Удалённый от них на огромное расстояние, он мог лишь наблюдать и отдавать им приказы. Поддержка другими его особыми свойствами в данном случае исключалась. И он испытывал сильное сожаление, что не настолько силён, чтобы, преодолев разделяющее их расстояние, оказать им поддержку, вдохнув в них силу и мужество, а в их врагов слабость и панический ужас.
   Но и этого должно быть достаточно. Успех боя на 70% предопределяет правильное распределение сил и хорошо организованное командование. Соотношение потерь было не столь важно; главное разбить флот противника и не дать ему закрепиться на северном побережье.
   Внутреннее море находилось довольно далеко от главного очага предстоящей войны, но оттягивало на себя немало сил и ресурсов. Силы, концентрирующиеся там, нельзя было проигнорировать, так как сейчас относительно не значительные, они грозили, охватив всё побережье, разрастись до неимоверных размеров. Их следовало угомонить, и только после этого можно было сосредоточиться на основном направлении.
   Быстрее бы. В груди сжался плотный комок из туго скрученных приглушённых эмоций. Быстрее б схватиться и победить. Начать и закончить. Устал он. И кроме того, слишком много он хочет. Быстрее б дойти до конца и убедиться правду иль ложь ему говорили Владыки...
   Вперёд!.. Мориц отдал приказ, и командующий флотом, услышав его, заторопился назад, на свой корабль.
   На палубах кораблей возникло заметное оживление. Надсмотрщики расковали гребцов, а солдаты зажгли фитили у мушкетов и нацепили доспехи.
   Самые крупные, оснащённые артиллерией суда-галеасы вышли вперед. Наступил полный штиль, и оба противоборствующих флота двинулись друг к другу на вёслах.
   Артиллерия галеасов открыла огонь и вызвала замешательство в центре вражеского боевого порядка. Первая кровь пролилась, и открывшийся счёт складывался пока не в пользу торков.
   Союзники обладали большей огневой мощью, а их защитное вооружение - стальные и кожаные панцири - прекрасно защищало их от стрел, дождём сыпавшихся с вражеских кораблей. Торский лучник выпускал в минуту до тридцати стрел, большая часть которых, если и попадала в цель, не могла причинить ей ущерб. Стреле требовалась мягкая податливая плоть, в которую можно было ткнуться своим остриём. Мушкетная пуля была не настолько разборчива - пробивая броню, она намного эффективнее выполняла свою смертоносную функцию.
   При сближении торки понесли значительно большие потери.
   Паря над местом сражения, Мориц наблюдал за ожесточённой борьбой, выискивая слабости неприятеля и управляя распределением сил, посредством внушения своих мыслей капитанам кораблей, являвшихся "переписчиками". Он видел больше чем любой человек и предвидел то, о чём простой капитан, находящийся в самой гуще сражения, не имел времени даже задуматься. Подчиняясь его приказам, "переписчики" приближали союзный флот к победе.
   После боя люди воздадут им хвалу и подивятся, до чего же разумны и гениальны были принятые ими во время жаркой схватки решения.
   Одержав победу на левом фланге, Мориц сосредоточил своё внимание на центре, где скучилось более сотни галер, прижавшись друг к друзу бортами и превратившись в большое и шаткое поле для рукопашного боя.
   Управление боем здесь было фактически невозможно. Абордажная схватка равносильна стихии, подобно лесному пожару пожирающей людей и охватывающей один за другим корабли.
   Мориц взлетел ввысь, чтобы окинуть взглядом всё сражение и на подъёме столкнулся с чем-то бесплотным, тихим и малозаметным, но очень энергетически ёмким, заставившим его замедлиться и завертеться. Столкновение не напоминало столкновение двух твёрдых тел; это скорее было как лёгкое прикосновение осеннего ветерка, метнувшего в лицо солёные брызги, взъерошившего волосы и полосонувшего тело и душу холодной судорогой.
   Генерал на миг забыл обо всём и сосредоточился лишь на своих ощущениях. Было в этом прикосновении нечто знакомое, и он ощутил, как в животе, где-то чуть ниже пупка, зародилось плохое предчувствие, поднялось, вспучилось и разлилось по телу неприятным холодом, заставляющим мышцы и нервы напрячься. Разум, до этого бывший абсолютно спокойным, потерял равновесие и чуть было не вернулся в зал для совещаний, в его бренное тело. Мориц вновь услышал голос Курандо и монотонное пение медиумов, но воспротивился, подался назад и распластался по синему небу.
   Нечто спустилось. Мориц ощущал, как оно пульсирует и сокращается, наполняя небесный эфир неподдающимися расшифровке сигналами.
   Внизу, точно подчиняясь только что прозвучавшей команде, большая часть кораблей левого фланга торков развернулась и, ударив в правый фланг центра, потеснила и смяла его.
   Мориц ринулся вниз, налету отдавая приказы правому флангу, центру и галерам резерва.
   Нечто остановилось, будто в растерянности, наполнило эфир треском помех, чтобы ему воспрепятствовать, и медленно, словно колеблясь и удивляясь что оно не одно в этом месте, принадлежащем ветрам и ему, устремилось навстречу.
   Соперник! Мориц тоже испытывал удивление. Обычно контакты астрального уровня между двумя противоборствующими сторонами были исключены, и то, что произошло, полосонуло по нервам, вызвав целую гамму эмоций. Он вспомнил Курандо, разглагольствующего о скверной работе Создателей. Мир несовершенен, в нём много ляпов, нарушающих общие правила.
   Они вновь столкнулись. На этот раз удар, направленный не по касательной, оказался значительно ощутимей. Их встреча была как столкновение двух встречных волн, взаимно поглощающих друг друга. Они столкнулись не лбами, а сущностями, прошли друг друга насквозь и остановились, смешавшись и спутавшись в единый, замысловатый клубок.
   Морица поразил поток промчавшихся сквозь него чужих мыслей. Он испытал шок, ощутив нечто схожее на раздвоение личности. Знакомое ощущение накрыло его с головой, вызвав страх, беспокойство и удивление. Он содрогнулся, сжался, напрягся, будто оказавшись в переполненном кошмарами странном сне, и почувствовал как душа расползается в клочья, превращаясь в кусочки мозаики, выкладывающейся в необычный орнамент, мешаясь с обломками драгоценных камней и цветного стекла.
   "Приветствую тебя, Генерал..."
   "Ты же умер..."
   "Ты тоже..."
   Они слились в жуткий сплав, подо ретый их общими страхами, неприязнью и ненавистью. Одно существо... Нет, два... Нет, всё же одно!
   Мориц ощутил, что тонет в болоте. Его засосало, втянуло с сытым причмокиванием, поглотило всего с головой и прижало к утопленнику с бледным, ненавистным лицом.
   Сколько они друг с другом боролись, пытаясь размотать этот жуткий клубок, неизвестно, но они всё же почувствовали, по прошествии вечности, что битва внизу наконец-то закончилась. Их позвали назад. Открылись врата, и голоса медиумов нежно запели, колыхая влажный от пота богов остывающий воздух.
   Мориц взревел, испытывая боль разрываемой на куски воображаемой плоти. Сознание померкло. Он перестал быть собой. Их обоих схватили за шиворот и тянули в разные стороны, пытаясь оторвать друг от друга.
   Господи, боже ты мой!.. Какое усилие!.. Кто кого... И кто здесь есть кто?..
   Что-то треснуло, расцепилось. Гром пронёсся над морем. И он, испытав облегчение, зарыдал, проклиная того, другого, кем бы он ни был.
   Домой. После трудного дня его вернули домой.

3

   Мутная, тошнотворная слабость сомкнулась подобно волнам, захлестнув собой его тело, едва он очнулся и раскрыл болящие от переутомления глаза. Бледными мазками перед ним маячило несколько лиц.
   - Ваша светлость, как вы себя чувствуете? - незнакомый голос резанул слух, и Мориц напрягся, чувствуя себя беззащитным перед склонившимся над ним чужаком. Кто это такой, и как он здесь оказался? Где Курандо?
   Преодолев боль в глазах и сфокусировав взгляд, он не узнал никого из склонившихся над его ложем людей.
   - Кто вы такие?
   Вопрос, непроизвольно сорвавшийся с губ, вызвал недоумение на их бледных, до отвращения, лицах.
   - Ваша светлость, как вы себя...
   Мориц попытался подняться. Его поддержали. Тело было словно чужое, и не только потому, что плохо ему подчинялось. Испытывая головокружение из-за резкой попытки встать, он заметил, что одет по-другому, и испытал лёгкий укол паники, не узнав обстановку в роскошно убранной комнате.
   Люди вокруг него излучали заботу. Он чувствовал, что перед ним "переписчики". Мысленно сосредоточившись, он попробовал заглянуть в душу каждого, но усталость подсекла ему ноги, сгубив это намеренье в самом зародыше.
   Он заснул. Его не тревожили. Лишь поздней ночью прошуршали по полу тяжёлые юбки, скрипнул стул у изголовья, и нежные женские руки осторожно коснулись волос, поправив непослушную чёлку.
   Он уловил это сквозь сон и счёл продолжением сна. Он улыбался. В этом сне не было места кошмарам.
   Проснулся он ранним утром. Ещё было темно. Некоторое время он просто лежал, борясь с прокравшимся под одеяло холодом.
   Поднимающееся солнце обелило восток и развеяло царивший в комнате мрак. Мориц встал.
   Босиком, ёжась от холода и удивляясь этому проявлению изнеженности, списывая её на усталость, он прошёлся по комнате в поисках своей привычной одежды. Не нашёл. И это наполнило его беспокойством.
   Он всегда держал у изголовья палаш, и был удивлён, найдя на ночном столике вместо него парочку комбинированных пистолетов.
   У него таких не было. Взяв в руки один, выполненный в виде небольшого кинжала, он внимательно изучил все детали, предварительно убедившись, что он заряжен.
   Пистолет весил чуть более фунта. Слегка изогнутая, отделанная перламутром рукоять непривычно помещалась в ладони. Детали замка были изящны и оригинально украшены. Вдоль ствола тянулось отполированное до зеркального блеска обоюдоострое лезвие, шириною в два пальца и выдающееся за ствол на ладонь. Изящная штучка. Маленькая, смехотворная, но смертоносная.
   Мориц плотнее сжал рукоять, взвёл курок и прицелился. Возникло желание посмотреть на себя в зеркало. Как он смотрится с этой игрушкой? Не слишком ли глупо?
   Пересёк спальню и приблизился к зеркалу, повешенному, почему-то, за ширмой в углу. Один взгляд, и игривое настроение внезапно исчезло, расколовшись в мелкие дребезги. Он поднял руку и выстрелил, не успев сообразить, что стреляет в себя. Изображение перед ним разлетелось и осыпалось на пол со стеклянным жалобным шелестом, а в стене осталась дыра.
   Перед ним лишь на миг промелькнул давний враг, но этот миг оказался опасней укуса змеи. Сознание помутилось, дыхание обилось, а в груди зародилась истерика.
   - Нет, это не я!!!
   Рухнув на колени и зажмурив глаза, он, тем не менее, продолжал лицезреть своё отражение и царапал ногтями лицо за то, что оно было уже не его, а Сифакса.
  

Чужой

1

   Они влетели в спальню подобно испуганным птицам. Одержимые страхом за него. Нет, за Сифакса.
   Мориц ощутил всю глубину разверзшейся перед ним пропасти и понял, что нет дна у безумия и погружение в него - бесконечный процесс. Воспари, упади, разорвись на куски! Вернись туда, откуда пришёл!
   Они упали вокруг него на колени. Вцепились, отводя, от расцарапанного в кровь лица руки и пытаясь унять его беснующееся в припадке тело.
   Кто-то упал на ноги, кто-то поддерживал голову, не давая ей биться об пол, кто-то шептал на ухо успокаивающие, но пронизанные испуганной дрожью слова.
   -Чужие! Чужие!!!
   Генерал рвался из их цепких рук, расплёскивая боль, ярость, и исходя неистовством. Горло саднило от крика. По подбородку стекала слюна. Лица людей мелькали как пролетающие мимо деревья при бешеной скачке. Редко на каком фокусировался взгляд, и тут же соскальзывал, не находя знакомых примет.
   Они были чужими. Он их не знал. Он никогда их раньше не видел, ни в этой, ни в какой-нибудь другой своей жизни.
   Он тоже был здесь чужим. Чужим среди чужаков. И осознание этого стягивало его тугой сетью, перекрывая дыхание и вены, душа его разум. Безумство в безумстве, безумство...
   Нежное прикосновение двух женских рук бросило его в тихую дрожь. Он иссяк, внезапно увидев перед собой знакомое до боли лицо. Отчаянье и бешеный страх в одно мгновение омертвели и рассыпались. Он застыл, не веря глазам, глядя на прекрасный овал лица, маленький, остренький подбородок и тонкий, слегка вздёрнутый носик. Россыпь веснушек и большие , голубые глаза сокрушили его мягким толчком, выбив у него из-под ног ощущение реальности и заставив позабыть обо всём.
   - Изабелла...
   Она удивлённо моргнула. И, стоя возле него на коленях, отерев кружевным платочком его подбородок, припала к его искусанным и липким от крови губам.
   Поцелуй был неистово сладким. Он опьянял сильней чем вино, разгоняя по телу кипящую кровь, сокрушая пульсирующими толчками разум, разжигая огонь сладострастия и воскуривая на нём фимиам из удивления и непонимания.
   Его отпустили и он, тихо млея, ощутив руки свободными, не знал куда их деть, боясь и в то же время желая сомкнуть их на талии склонившейся над ним гибкой фигуры.
   Изабелла... Умирая от счастья, Мориц твердил это имя, краем ещё не померкнувшего сознания понимая, что не сходит, а уже свихнулся с ума.
   Но ему было уже на всё наплевать. Он парил, погружался в себя. Это было сказочно, невероятно, и продлись ещё хоть на миг - разум его скончался бы окончательно.
   Завершилось. Она отпрянула от него, как насытившийся юный вампир от одурманенной чарами жертвы, и поднялась на ноги, принуждая встать и его.
   Мир вокруг стал проступать, вновь обретая реальность. Мориц ощущал себя как во сне - разум его, не устояв под давлением, отказался от критического восприятия действительности и просто принял её как волшебную сказку. Не надо ни о чём беспокоиться. Лови миг счастливой удачи. Живи, дыши, люби вместе с ней. Не надо пытаться объять необъятное.

2

   - Ты меня снова спасла, ещё раз вернув мой разум к жизни, - произнёс он ей, когда минуло три дня.
   Она потянулась, заставив восторженно скрипнуть кровать и ослепив его белозубой улыбкой.
   - Да? И как я это смогла?
   Она притянула его к себе, и мир для него снова померк, смазавшись и отодвинувшись вдаль, когда он погрузился в пучину любовных утех, жарких, сладостных, необузданных.
   О эти ночи и дни! Беспрерывная череда ярких вспышек. Длинный миг счастья, любви, эйфории от неожиданно свершившейся мечты.
   Но ничто не бывает до конца совершенным и даже самое прекрасное вино имеет горький осадок. Мориц стал ощущать его вкус постепенно, не сразу осознав в чём заключается горечь и сладость принятого им необычного яда.
   Он уже не был собой. Трижды был прав его советник Курандо - Создатели схалтурили во время своих трудов над созданием мира, и забыли, или же поленились, устранить "некоторые явления, которые иначе как ошибками не назовёшь".
   Мориц с трудом воспринял переселение. Разум его недоумевал по поводу того, как он, сверхгерой, один из наиболее развитых и продвинутых сверхполководцев, смог уподобиться обычному "переписчику" и "переписаться" в тело другого сверхполководца, защищенного не только своими особыми свойствами, но и большим расстоянием.
   Господи! Если ты существуешь. Да пусть отсохнут неумелые руки Создателей.
   Их перепутали. Во время столкновения в астрале их разумы, соприкоснувшись, сбили друг другу "настройки", и их растянули помощники, не подозревая, кого на самом деле они возвращают.
   Он здесь. А Сифакс должно быть там, в его теле. Или же, может быть, он сгинул, рассосавшись в пространстве? Нет, сомнительно. Наверняка он благополучно вернулся, и теперь обладает всем тем, что Мориц в течение очень долгого времени создавал и отлаживал.
   Невероятно. Их роли перевернулись, и мститель занял место жертвы. Теперь у Сифакса есть возможность за всё поквитаться.
   При мысли об этом Мориц расхохотался.
   Девушка у него под боком с любопытством дёрнулась, выгнулась дугою, освобождаясь от его цепких объятий, и, заглянув ему в лицо, поинтересовалась:
   - Что тут забавного?
   Мориц подавил нервный смешок. Стряхнул с себя все негативные мысли, эмоции, и притянул девушку ближе, покрывая её поцелуями и погружаясь в тёплую, пьянящую вседозволенность. Разум его вновь помутился, удары сердца вошли в новый ритм. Он шептал ей слова: нежные, отрывистые, жаркие; разрушая этим сам себя, отдавая ей свою душу по капельке. Он произнёс её имя, и идиллия вдруг взорвалась, -- он получил несильную, но довольно звонкую пощёчину.
   -- За что? -- недоумённо спросил он, и в ответ получил сцену ревности, удивившую и потрясшую его до глубины души. Он вновь -- в который раз за последнее время! -- почувствовал, как из-под ног уходит твёрдая почва. Он вновь оказался на пустынном пространстве растерянности, в самом сердце трясины неопределённости и неведения.
   Её звали не Изабелла. Где он вообще услышал это вздорное имя?! Её зовут ЮЛИЯ, и чужое имя в его похотливых устах наводит её на нехорошие мысли. С кем он спутался?! Чем он вообще занимается, когда её нет рядом?! Она теперь твердо знает: развратом. Он так погряз в этих делах, что теперь даже не в состоянии разобраться, как зовут ту, которую он в данный момент обнимает.
   Оглушённый открывшимися новыми обстоятельствами Мориц вместо того, чтобы её утешить, успокоить и обнадёжить, ринулся в словесную перепалку, контратакуя множеством стихийно возникших вопросов.
   Откуда она родом? Помнит ли о своём прошлом? Знакома ли с графом Константином Барлом и Морицем? Почему её память исчерпывается только смазанными детскими воспоминаниями и последним неполным годом?
   Он её испугал. Он прочёл это в её внезапно заискрившихся слезами глазах. Ощутив укол совести, он в свою очередь испугался, почувствовав призрачный холод возвращения прошлого, когда он только проснулся от многолетнего сна и один только его вид вызывал в ней... в Изабелле панический ужас.
   Он растерялся, вновь уподобившись старому, очерствевшему, от обилия пролитой им крови, солдату.
   Она убежала. А он остался, придавленный грузом холодного, мёртвого прошлого, накрепко впившегося в него крючьями воспоминаний. Он вновь перебрал в памяти все былые обиды и неудачи, и старая, кипучая ненависть снова всплыла, покалывая его в самое сердце и заставляя волком выть от злобы на мерзавца Сифакса за то, что тот, как и десять столетий назад, вновь украл его девушку, и даже больше -- он прибрал к рукам его тело, подсунув ему свою мерзкую, никчёмную оболочку.
   Мерзавец! Как он ненавидел это лицо!
   Не в силах сдержать свою ярость, Мориц перебил в замке все зеркала, внутренне со злобой желая, чтобы при этом на физиономии Сифакса появилось не меньше ссадин, чем на его разбитых в кровь, об стекло, кулаках.

3

   В этот день он её не нашёл. Она где-то спряталась -- достаточно хорошо, чтобы сбить его с толку, и он, бродя по замку, терялся в догадках, порождающих плохие предчувствия и разжигающих мрачный огонь затаённого страха, запертого за пудовыми замками, но бередящего душу смутными ощущениями.
   Он находился в пугающем положении. Он осознал это только сейчас и чем больше он об этом задумывался, тем острее перед ним представала опасность.
   Он чужой среди чужаков, и если среди "переписчиков" Сифакса есть хоть один, отдалённо напоминающий Курандо, то он недолго сможет скрывать свою сущность. Его быстро раскусят, и как поведут себя докопавшиеся до истины "псы" Сифакса -- можно только догадываться.
   Мориц задался вопросом: а как бы повёл себя он, узнав, что у него внезапно сменился хозяин? Остался бы верен прежнему, или же безразлично воспринял данную перемену?
   Внезапно он остановился как вкопанный. Его поразила промелькнувшая в мозгу аналогия.
   "У нас нет постоянных хозяев. Нас передают с рук на руки. В течение десятка веков я сменил уже не менее двух десятков Владык".
   Он рассмеялся. Нервный смешок пронёсся по пустынным коридорам и залам старого замка. Это забавно: "переписываются" оказывается все -- не только обычные люди, но и Владыки и сверхполководцы.
   Смешок оборвался на пронзительной ноте. Что-то он очень сильно расклеился. Надо взять себя в руки. Нервно массируя виски и лоб, он попытался привести в порядок свои хаотичные мысли.
   Он в стане врага. Но не является ли теперь этот стан его собственностью? Если так, то как следует ему поступить? Стоит ли его присвоить себе, или же, как и прежде: "не брать ничего самовольно из имперской добычи и, отдав её им, покорно просить вернуть её, если можно"?
   Нет! Дикий страх пронзил его острой иглою. Он уже один раз всё им отдал. С него хватит. Ему надоело терять, и не важно как зовут теперь девушку -- Ирия, Изабелла, или же Юлия -- он так просто её не отдаст. Он долго служил верно Владыкам. Он многим пожертвовал. Пора и остановиться. Должно же прийти когда-нибудь время, когда он сможет пожить лишь для себя.

4

   Сны -- это зеркало нашего внутреннего состояния. В снах нет запретов, и то, что глушится, запирается днём, пробуждается ночью и обретает свободу. Сны -- это скопище мыслей, поднятых со дна подсознания страхами, желаниями, совестью.
   Мориц спал. И сон его был глубок и тревожен. Он словно плыл в подземном туннеле, и тяжёлые каменные своды, нависая над головой, дышали угрозой. Он нервничал, зная, что ему предстоит неприятная встреча. Он плыл на свидание с очередным Владыкой и содрогался, как нашкодивший школьник, не желая представать перед его взором, ибо отчётливо осознавал, что дух мятежа уже пустил в его душе свои корни.
   Он нырнул глубже под воду, чтобы стать незаметнее. Какая-то часть его разума твердо знала, что всё, что с ним сейчас происходит -- ненастоящее, но другая, та самая, которая воспаряла из-под гнёта дневной логики, неистово верила, что всё это взаправду.
   Он ощущал внутренний зов и чувствовал, как чужой, преисполненный властной важности взгляд шарит во тьме в поисках его. До его ушей донёсся голос Курандо:
   -- Мориц... Массанаса... Я знаю ты здесь. Отзовись...
   Мориц молчал и голос, отражаясь от каменных сводов медленно наполнялся раздражением и злостью. Слова, словно тяжёлые окаменелости, падали в воду, подымая фонтаны брызг и отравляя её своим едким ядом.
   Мориц молчал. Он был нем даже тогда, когда, вытеснив собой воду, его тела коснулась сильная кислота. Кожа в месте контакта будто нагрелась. Ожоги острой болью полосонули по нервной системе.
   Ужас... Кошмар... Скажи же хоть слово... Нет. Никогда... Теперь уже никогда...
   Голос Курандо, издавая проклятья, поднялся до самой пронзительной ноты.
   --Ты думаешь, тебе это так просто сойдёт? Нет, ошибаешься! Мы с тобой ещё повстречаемся! Нельзя просто так взять и оставить Хозяина? Мы ещё встретимся. Нет пощады предателю!
   Голос затих, удаляясь. Мориц попал в прохладный свежий поток и стремительно поплыл по набирающему силу течению. И только покидая туннель, с водой, с грохотом вырывающейся на свободу, он позволил себе прокричать, ощущая, как в душе сложились вместе все кусочки мозаики, определяющей его поведение:
   -- С меня хватит! Я устал от Владык. Я не игрушка, ибо ощущаю вкус жизни по-настоящему!
  

Игра

1

   -- Изабелла... Юлия... -- он смутился, неверно истолковав её взгляд. Она бросилась к нему и повисла на шее. Её жаркие губы зашептали в самое ухо:
   -- Прости... Я не сразу всё поняла... Я вижу, что с тобой происходит... Я обожаю тебя... Но не надо отчаиваться. Подумаешь флот... Ты построишь другой... Я знаю, ты сможешь...
   Он обнял её -- нежно и осторожно. Мысли нестройной толпой пронеслись в голове. Надо бы рассказать ей правду. Но не всю правду! Он изменился -- да. Но он не хотел бы, чтобы она узнала насколько.
   Юлия-Изабелла продолжала бессвязно шептать, и он не сразу заметил, что она плачет.
   -- Ко мне приходили твои люди... Они говорят, что твоё состояние просто ужасно... Прости, я не заметила... Ты так в эти дни был ко мне ласков.
   -- Из... Дорогая моя, когда я там... был... над морем... кое-что со мной произошло...
   -- Знаю, знаю. Ты проиграл битву.
   -- Проиграл? Нет... Не знаю, -- он растерялся, сомневаясь с какого конца начать рассказывать ей то, что собирался, -- Это неважно.
   -- Но твои люди сказали...
   -- Почему они сразу не явились ко мне?
   -- Ты в последнее время всех пугаешь... Они что-то чувствуют... Я не поняла...
   -- Я потерял память, -- он даже обрадовался, произнеся эти слова, -- наконец он нашёл, что солгать, чтобы ложь более-менее походила на правду. Хотя, с другой стороны, разве это не правда? Нельзя разве сказать, что это тело утратило старую память, заменив её новой?
   Он заглянул в её округлившиеся от испуга глаза.
   -- Как же ты теперь?..
   -- Не знаю, -- он взял её за руки.
   -- Ты не помнишь даже, как встретил меня?
   -- Нет. Но хотел бы узнать... Вспомнить.
   Она припала губами к его холодным рукам, в душевном порыве изливая ему свою жалость.
   -- Это случилось одним летним утром. Ты, по твоим словам, пробовал свой источник силы и перетряхивал имеющиеся в твоём распоряжении архивы...
   -- Я нашёл тебя там?
   -- Да.
   -- А ты не помнишь, как я это делал? Как ими пользоваться и как получить к ним доступ?
   Она печально покачала в ответ головой. Нет, я не знаю. Мориц поник.
   -- Я думаю, тебе стоит просмотреть свои записи.
   -- Записи?
   -- Да. Я видела у тебя на столе много бумаг.
   -- Где?
   -- В твоём маленьком кабинете. В башенке. Ты всегда там уединялся, когда тебе было трудно.

2

   Башенка была угрюмым мрачным сооружением, уродливым наростом возвышающимся над правым крылом замка. Поднявшись по шаткой винтовой лестнице и проникнув в комнатушку через люк в полу, Мориц огляделся, с неудовольствием отмечая, как здесь всё запущено.
   Многолетняя пыль лежала на всём, своим толстым покровом напоминая Генералу старое покрытое малозаметными письменами, послание -- более тонкий слой пыли достаточно чётко указывал на те вещи, которым прежний хозяин уделял больше внимания.
   Обстановка в комнате была замысловата и больше всего напоминала склад старьёвщика. Её площадь была значительно больше, чем показалось Морицу сначала, и за грудами сваленных в общую кучу обломков мебели, картин, связок книг и странных, непонятного назначения, вещей, скрывалось как минимум две трети всего помещения.
   Свободное пространство поделили между собой несколько стульев, тумбочка, шкаф, по большей части заставленный книгами, и письменный стол.
   Мориц оглядел всё и разочаровался, не найдя ничего примечательного. Он сел за стол, поверхность которого была так же чиста, как помыслы у младенца. Недоверчиво проведя по столешнице кончиком носового платка, он убедился, что сравнение правильное. Кто-то на этом столе явно убрался, что было странно -- вряд ли сюда забредали служанки.
   Пыль на полу, на которой красовались лишь отпечатки его башмаков, не могла намекнуть на отгадку.
   Мориц проверил выдвижные ящики стола и нашёл лишь письменные принадлежности и небольшую книгу, странным образом порадовавшую его знакомым тиснением на переплёте.
   Взяв её в руки, он убедился, что это уже знакомый ему томик стихов -- точная копия того, который он в своё время нашёл в библиотеке графа, только в значительно лучшем состоянии. Видно Сифакс оказался большим ценителем поэзии, нежели "переписчики" Курандо.
   Было томительно странно держать в руках частицу его прежнего мира, в котором он являлся сам собой, а не оборотнем, и Мориц отнёсся к находке как к знамению, поддерживающему его в его намереньях.
   Раскрыв томик посередине, Мориц освежился чистотой и прохладой стихотворного слога, прочитав несколько строф. С лёгким чувством, полностью пролистав книгу и уделив особое внимание страницам которые отсутствовали в потрёпанном экземпляре, он взглянул на титульный лист и с удивлением обнаружил, что автором является сам Сифакс. Нахмурившись, Мориц вспомнил, как несколько сотен лет тому назад он, горя лютой ненавистью, уничтожал всё, к чему приложил руку его враг. Возможно, он своей собственной рукой не один подобный томик зашвырнул в жаркий костёр.
   Воспламенённые его слепой яростью, пылали не только книги, но и здания, памятники, города. Сифакс был плохим полководцем, но превзошёл его как созидатель. Впрочем, в этом отношении превзойти его было не сложно, Мориц никогда и ничего не строил, за исключением крепостей и машин разрушения.
   Оглядев более внимательно комнатушку, он узрел обломки былого Сифаксового величия и подумал, что если собрать вместе все мельчайшие осколки рассыпавшегося в прах его, Морица, прошлого, то это скорее всего будут ржавые помятые шлемы, кирасы, мечи, сломанные копья, изрубленные панцири и рваные знамена. Деятельность же Сифакса олицетворяли собранные в этой комнате обгорелые полотна картин, разбитые статуи, старые рваные книги.
   Забавно. Какие они оба разные. И оба, меняя историю, пропахали на этой земле значительный след. Но вот только на память о жизнедеятельности Морица остались лишь всеми позабытые курганы, поросшие бурьяном старые солдатские кладбища, да почерневшие от отбушевавших пожаров, медленно рассыпающиеся в прах развалины. Мёртвое царство. Чего не скажешь о творениях Сифакса, которые, не смотря на то, что многие из них подверглись разрушениям, сохранившись, пустили корни в душах людей и обрели новую жизнь.
   Разрушения и смерть мимолётны. Зёрна созидания вечны.
   Не в силах выносить одного даже вида этой, когда-то прекрасной, но давно превращённой им, Массанасой, в мусор, коллекции, он покинул комнату, с тяжёлым чувством закрыл люк за собой и, сжимая в руке томик стихов, медленно спустился вниз, ощущая, как стонет под его поступью, в такт поскрипывающим старым доскам ступеней, мрачное прошлое.
   Он собрал их в маленьком зале для совещаний, вокруг небольшого накрытого, как скатертью, картой стола.
   Их лица были угрюмо сосредоточены. Он не знал чего от них ожидать, и волновался, строя предположения -- знают ли они, кем теперь является их хозяин, и как себя поведут, если вдруг смогут прикоснуться к неуклюже скрываемой им в эти дни тайне.
   Склонившись над картой и не глядя подчинённым в глаза, Мориц начал приготовленную заранее речь:
   -- Несколько дней назад мы проиграли очень важную битву. Мы потеряли союзников, и теперь враг, не скованный больше на юге, способен перераспределить свои силы и высвободить наиболее боеспособные части для вторжения в наши приделы. Наши войска в достаточной степени многочисленны, но не подготовлены к новым способам ведения боя. Наша задача: маневрируя войсками и избегая прямых столкновений с противником, дотянуть до зимы, чтобы получить тем самым необходимую для успешной реорганизации армии отсрочку, попутно истощив силы противника...
   -- Но, ваша светлость, -- неожиданно прервал его чей-то дерзкий голос, -- наша страна не столь велика, чтобы, маневрируя в её приделах, долго избегать столкновения. К тому же Массанаса славится стремительностью в нападении. Он пройдёт мимо наших крепостей и засад, как нож сквозь масло, нигде значительно не задерживаясь и не утруждая себя штурмами и осадами многочисленных укреплений.
   -- Думаю, что времена изменились, -- Мориц уставился своему оппоненту прямо в глаза, внутренне удивляясь, почему тот так спокойно выдерживает его прямой взгляд. Очевидно Сифакс давал своим подчинённым больше свободы в выражении мнений, пытаясь общим советом компенсировать отсутствие своих полководческих способностей, в то время когда он, Мориц, привык созывать подчинённых только для того чтобы изъявить им свою волю.
   -- По сравнению с прошедшими веками численность армий значительно возросла. Теперь это не разрозненные дружины заносчивых феодалов, не ополчение и не просто наёмная банда. Это нечто большее. Это сложная организация, скреплённая дисциплиной и общевойсковым уставом. И как всякий сложный механизм, она требует ухода и смазки. Армии нужно регулярно выплачивать жалованье и обеспечивать своевременный подвоз продовольствия. Современная армия отягощена не только обозом, но и тяжёлым вооружением. Армия численностью в 10 тысяч бойцов при скоротечном столкновении за полчаса расходует 6000 фунтов свинца и 2000 фунтов пороха, а при серьёзном сражении -- в несколько раз больше. Перерезать коммуникации противника, лишить его войско снабжения, и истощить его силы и пороховые запасы незначительными, но частыми столкновениями -- вот залог нашей победы.
   Мориц оторвал взгляд от карты и взглянул на своих подчиненных. Кто-то недоверчиво хмыкнул, заставив его нервно вздрогнуть:
   -- Звучит так, будто мы с Массанасой поменялись местами. Теперь он будет ползать по нашему краю с огромным обозом, а мы будем тревожить его из лесов, нападая большим числом конных воинов.
   Мориц гневно скривился, не сумев стерпеть такой дерзости. Его переполненный злостью взгляд, наверняка не типичный для милашки Сифакса, мгновенно оборвал начавшееся было ржание.
   -- Да что с вами, чёрт возьми, происходит! Вы что, не видите и не понимаете насколько это серьёзно? Это всё не игра. Встряхнитесь.
   Чёрт возьми. Мориц чувствовал, что не может взять под жёсткий контроль души этих людей -- не хватало тех особых гипнотических свойств, которыми обладал мозг его прежнего тела. Свойства, которыми Владыки наделили тело Сифакса, были другими. Мориц не мог нащупать их проявления, но, похоже, Сифакс правил своими "переписчиками" не силой страха, а с помощью убеждения. Непривычному к различного рода вольностям Морицу это значительно затрудняло общение.
   К концу совещания он уже понимал, что они ЗНАЮТ, или, по крайней мере, ДОГАДЫВАЮТСЯ о том, что он скрывает. Он не походил своим поведением на Сифакса; тот был другим человеком: мягким, уступчивым, способным на компромиссы. Если Мориц в своём прежнем теле вызывал у своих "переписчиков" фанатичную преданность, основывающуюся на слепой вере в незыблемость его полководческого авторитета, то верность подчинённых Сифакса покоилась на совсем ином основании. Они уважали и почитали его как Человека, со всеми вытекающими отсюда достоинствами и недостатками. Как бы то ни было Мориц, осознавая большую эффективность своих способов правления, тем не менее подспудно ощущал собственную неполноценность. Ибо подчинение силе существует лишь до тех пор, пока есть эта сила, любовь же людей -- по крайней мере так утверждают поэты -- более долговечна и не требует ни угроз, ни подачек. Как Сифакс умудрялся управляться со своей своевольной "командой" -- Мориц мог лишь догадываться, но у него созрели сомнения в надёжности подчинённых ему "переписчиков", и как он может даже пытаться бросить вызов Владыкам, когда не уверен в устойчивости своего тыла?
   Завершив совещание, Мориц позволил им удалиться. Когда зал опустел, он некоторое время просто сидел, опустошённо глядя на карту. В душе, как клубок злобных змей, копошились сомнения. Руки опускались при одной только мысли о том, в какой ситуации он оказался, и если бы не три дня беспредельного счастья, полученные им авансом, он пошёл бы навстречу Владыкам, даже не помышляя о том, чтобы сопротивляться. Но он уже принял решение и в этот раз не намеривался расстаться с тем, что приобрёл. В том, что компромисса не будет, он не сомневался -- он прекрасно помнил, что было три века назад, когда он впервые подверг сомнениям правильность приказов Владыки и стал огрызаться. Нет, Владык не беспокоит то, что творится в его душе. Они слишком безразличны к чужим мечтам и желаниям. Их ничего более не интересует, кроме собственных, непонятных простому смертному, целей.
  
   Покинув зал для совещаний, Мориц разглядел поджидающую его во тьме коридора фигуру.
   Ощутив беспокойство, он опустил руку в карман камзола и нащупал затаившийся там пистолет.
   Шаг навстречу. Фигура зашевелилась, точно очнувшись от дрёмы, и неторопливо, как-то раздражающе медленно и напряжённо, двинулась навстречу.
   Приближающийся стук каблуков, особо остро воспринимаемый в темноте, всколыхнул воображение и память, напомнив об обстоятельствах некоторых совершённых в прошлом на него покушений.
   Тьма. Одиночество. Пустынная местность. Он и скрывающий своё истинное лицо незнакомец. А если добавить изобретения последнего времени: маленькие, легко скрываемые в ладони пистолеты -- то подобные, не предусмотренные распорядком дня встречи чреваты большими неприятностями, чем когда бы то ни было. Тем более, что он сейчас в теле Сифакса, более изнеженном и неподготовленном к яростным схваткам.
   Впервые Мориц задумался, а почему замок не переполнен охраной? Его ноздри затрепетали, уловив запах заговора. Рука в кармане, крепко сжимающая рукоять непривычного комбинированного пистолета, нервно дёрнулась, пропоров прокладку протянутым вдоль ствола острым лезвием.
   Чёрт возьми! Повернув пистолет под новым углом, чтобы его легче было извлечь, если будет в этом потребность, Мориц сделал вперёд с полдесятка шагов, стремясь выйти из прямоугольника света, падающего от просвечиваемого луною окна.
   Он разглядел приближающегося человека. Высокий, худой и скуластый, тот напомнил ему Курандо -- не внешностью, а повадками. Вот он подошёл к нему достаточно близко, и сходство внезапно исчезло, впрочем, оставив какое-то особое, несмываемое ощущение.
   -- Стой.
   Незнакомец остановился.
   -- Кто ты?
  
   -- Это неважно, -- голос незнакомца, спокойный и неприятный, царапнул слух, будоража сознание Морица непривычными интонациями. -- Важно не кто я. Важно, что я в своём лице воплощаю.
   -- И?
   -- С прежним Хозяином было заключено соглашение. Я послан узнать, в чём заключаются произошедшие перемены.
   Мориц нахмурился.
   -- Я не вполне понимаю...
   В голосе незнакомца проскользнула наждачная твёрдость:
   -- Нет, ты понимаешь.
   -- Кого ты представляешь? Кто твой хозяин?
   -- И это тоже неважно. Важно то, что он противопоставил себя твоим прежним Хозяевам.
   Испытывая необычную противную сухость во рту, Мориц спросил:
   -- И что он желает?
   -- Продолжения прежнего курса. Этот регион должен по-прежнему остаться отпавшим.
   -- Он таким и останется.
   -- Нам нужно нечто большее, чем простые заверения лояльности. Тем более учитывая твою репутацию.
   Мориц почувствовал, что его лицо заливается краской. Сколько можно? Довольно об этом напоминаний!
   -- И что вы хотите?
   Внезапно ядовитая мысль, змеёю просочившись в сознание, заставила его нервно сжаться. Изабелла! Враг в замке... Что если...
   Захватив её, они получат в свои руки серьёзный козырь. Мориц почувствовал, как стремительно зародившаяся тревога охватила его подобно пожару, выжигающему все мысли, эмоции, и не оставляющему ничего, кроме животного страха. Приобрести и вновь потерять?
   --Только попробуйте! И я вам обещаю!..
   -- Поостынь. Это требование обязательно. Нам нужен контроль...
   -- Нет, никогда! С меня предостаточно чужой воли! Только попробуйте вновь забрать её, и я вам клянусь, что я подожгу даже небо и искрошу в щебень горы, лишь бы добраться до вас...
   -- Успокойся, -- незнакомец отступил на полшага назад с таким выражением на лице, будто на долю секунды заглянул в преисподнюю и отшатнулся, когда ему навстречу поднялась стена жаркого пламени.
   -- Мы не настолько глупы. Если что и побуждает тебя изменить своим прежним Хозяевам, то это только она. Мы только хотим убедиться, что твоё поведение со временем не изменится. Вот, -- он протянул вперёд правую руку, ладонью вверх, и, разжав пальцы, показал Морицу красную капсулу. -- Это медленно действующий яд. Он оседает на стенках желудка и накапливается во всех жизненно важных органах организма. Он не выводится.
   -- А вот это, -- незнакомец показал синюю капсулу, -- нейтрализатор. Он уравновешивает действие яда. Возьми его.
   -- Ты думаешь, что я поверю в эту нелепую сказку? Сейчас ты скажешь, что Сифакс год назад заключая с тобой соглашение, чтобы дать вам гарантии, принял красную капсулу, и теперь я, чтобы не помереть от накопившейся в этом теле отравы, должен плясать под вашу дудку и выслуживаться как цирковое животное, дабы заслужить небольшой кусок сахара, то есть синюю капсулу?
   -- Нет, это не для тебя.
   -- А для кого?
   -- Подумай. Неужели у тебя больше нет никого, кто был бы тебе особенно дорог?
   -- Чёрт возьми!.. -- Мориц потянул пистолет из кармана, но тот зацепился курком за пропоротую прокладку. -- Я же сказал, не смейте трогать её!
   -- Ты не понимаешь...
   Грянул выстрел. Генерал, не извлекая из кармана пистолет, просто навёл его на врага и нажал на спуск.
   В груди незнакомца образовалась дыра, из которой ручьём хлынула, дымящаяся на холодном воздухе, тёмная кровь.
   Не сводя с него глаз, человек от Владыки произнёс:
   -- Ты так ничего и не понял. Ну что ж. Тем хуже для тебя. Сифакс бы сказал: "Да будь ты проклят, вечно ПОВТОРЯТЬ ошибки прошлого". Но я всё же надеюсь, что мои слова достанут тебя, и ты поймёшь, что мир это нечто большее, чем просто машина для исполнения твоих невзрачных желаний. До встречи. Увидимся в наших снах, -- он шагнул навстречу и внезапно растаял, скомкав ставшую нереальной действительность.
   Мориц вздрогнул и, пребольно ударившись о воздух локтем, проснулся, вновь оказавшись в кресле в безлюдном зале для совещаний.
  
   Потирая ушибленный о подлокотник кресла локоть, Мориц, ещё не вполне очнувшись от сна, огляделся по сторонам. Сны -- довольно странная вещь. Иногда они настолько реальны, что даже происходящий в них полный абсурд принимаешь за чистую правду, воспринимая его болезненно и эмоционально.
   Сон -- это как бой с тенью, состязание с самим собой. Разве приснившийся ему диалог не является отображением его внутренних страхов, усиленно игнорируемых в часы бодрствования? Разве не так?
   Мориц решительно встал, будто стряхивая с себя остатки вздорных видений.
   Сны -- это своеобразное предупреждение, и в данном сне имелся скрытый намёк, указание на то, что свобода выбора иногда бывает лишь иллюзорна. Он возжелал быть не зависимым, но не является ли это желание навеянным волей очередного Владыки? Философы утверждают, что свобода -- это осознанная необходимость. Но в таком случае, разве раб, сознательно сделавший выбор между смертью и подчинением, может считаться свободным? И может ли считаться свободным человек, поступки которого предопределены чей-то волей, но который не осознаёт, что находится под контролем?
   Ответов на эти вопросы Мориц не знал, а потому поступил так, как неоднократно поступал раньше, -- он отбросил эти мысли прочь, постаравшись сосредоточиться на чём-то другом. У него было целое море не философских, а вполне реальных проблем, и все они требовали верных и быстрых решений.
   В дверь постучали, и Генерал вздрогнул, когда она приоткрылась, и в зал один за другим вошли "переписчики".
   Они приблизились, и хотя темнота скрывала выражение их лиц, Мориц уловил исходящую от них волну отчуждённости, направленную против него. Он удивился. Их появление было для него неожиданностью и в тоже время особенным образом вписывалось в течение его мыслей, не нарушая их хода и как бы являясь их материальным воплощением - как если бы он спал и грезил, влияя своим подсознанием и эмоциональным настроем на развитие сна.
   Он знал зачем они пришли, и его удивляло лишь то, что они не сделали это раньше. Прежде чем кто-нибудь из них заговорил, Мориц сказал:
   - Я знаю, что вас гнетёт. Вы спрашиваете себя: что изменилось в вашем мире? И не знаете, как произошедшая перемена отразится на течении вашей жизни. Вы долго думали и сомневались, и ваше решение, прийти ко мне и установить истину, оформилось окончательно лишь после нашего совещания. Что ж, не буду от вас больше скрывать. Да, действительно...
   - Он был для нас больше чем Повелителем, - голос, прозвучавший из темноты, резанул Морицу слух, спутав мысли и напомнив ему, что он здесь чужой. Что он лишь случайно забрёл в этот замок, и то, что он был столь дерзок и нагл, чтобы облачиться в одежды хозяина и присвоить себе его собственность, сумев даже залезть в постель к его девушке, не даёт ему право претендовать на преданность и любовь Сифаксовых подчинённых.
   Он здесь чужой и единственное что его бережёт - это "хозяйский костюм", который эти люди не хотели б испортить.
   - Я понимаю. Но, что вы желаете? - он задал этот вопрос, отчётливо понимая, что эти люди не знают ответа. Они были ведомыми, и исчезновение их "проводника" оставило их в темноте и растерянности. Что могут они пожелать, кроме того, чтобы всё вернулось на круги своя. Но как это сделать? Мориц не знал. Но он искренне желал, чтобы всё в их жизни вновь было в порядке. Впервые за десяток с лишним столетий он понял эмоции и чувства других людей и испытал к ним сочувствие.
   - Наш Повелитель имел в жизни мечту, которой он смог увлечь и всех нас. Мы бы хотели, чтобы мечта эта не умерла...
   - Я знаю, что она собой представляет, - Мориц почувствовал, как волнение в груди поднимается, заполняя собою сознание. Да, он знал, ибо за последние несколько дней отголоски этой мечты сумели задеть и его. - Свобода. Право на свой собственный мир, независимый от всяких Владык, жаждущих взять нас под свой контроль.
   - Наш Повелитель был не просто одним из Отмеченных, он был мыслителем. Он осознал, что представляет собой этот мир, и определил его основные законы. Он был не простым человеком...
   - Да, я понимаю. Но что я должен сделать, чтобы не обронить его знамя и если не продолжить, то хотя бы сохранить то, что он начал?
   - Башня в правом крыле замка...
   - Я там уже был.
   - Поднимись туда ещё раз. Сейчас.
  
   Ступеньки возмущённо скрипели под его стремительной поступью, когда он, торопясь и спотыкаясь, на ощупь поднимался наверх. В груди бушевало жаркое пламя, подпитываемое горючей смесью из жажды действия и желания искупления.
   Человек без цели в жизни - просто животное, озабоченное лишь своим существованием и продлением рода. И Мориц в этот миг испытывал чувство, близкое к упоению, из-за того, что в его жизни возродилось стремление к чему-то, что он не мог пощупать, потрогать, но что маячило впереди негасимой звездою, развеивая депрессию и пробуждая волю к жизни.
   Осознав это, он было задумался о том, что вновь пошёл на поводу чужой воли, и в этом свете неважно подчиняется ли он угрозе Владыки или же пожеланиям Сифаксовых "переписчиков". Значит ли это, что его сущность заключается в подчинении чужим целям? Это ли есть осознанная необходимость?
   Люк оказался открыт, а помещение освещено. Проникнув в комнатушку, Мориц был сражён наповал тем, что увидел.
   Посреди комнаты, на том месте, где ранее находился письменный стол, стоял столик для игры в Сёги.
   Не веря глазам и ощущая, как что-то тёмное и очень знакомое шевелится в душе, Мориц обошёл столик кругом, убеждаясь, что да - это тот самый: маленький, изящный, блестящий от прозрачного лака.
   Он прикоснулся рукою к гладкой поверхности, потрогал плоские остроконечные фигуры и сказал себе: да, это тот самый. Лишь расставленная на доске композиция слегка изменилась. Были переставлены несколько фигур, и Мориц, старательно вдумавшись в композицию, распознал последовательность ходов, приведших к данным переменам: атака - защита; подготовка к атаке и слабенький контратакующий ход, не причиняющий противнику серьёзного беспокойства и направленный лишь на завоевание более сильной позиции.
   - Ответный ход мой.
   Голос, прозвучавший из охваченного мраком угла, заставил Морица вздрогнуть. Он обернулся и вперил свой взгляд в незамеченную им ранее, находившуюся за границей круга света, фигуру.
   - Кто ты? Мне кажется я тебя знаю...
   - Ещё бы не знать.
   Человек вышел на свет. И Генерал содрогнулся, узнав в нём себя. Не нынешнего, а такого, каким он привык себя видеть: среднего роста; худощавого, но крепкого и жилистого; коротко подстриженного. Одет он был в гладкий бархатный камзол, лишённый вышивок и лент, с короткими, не доходящими до локтя рукавами, из-под которых выступала рубашка, большой кружевной воротник которой более соответствовал вкусам Сифакса, чем Морица.
   - Что ты уставился?
   - Смотрю, как ты разоделся.
   - Не нравится?
   Мориц сощурился.
   - Нет. Этот костюм мне не идёт.
   - Тебе?
   - Да. Не забывай, что ты в моём теле.
   - А ты в моём, - Сифакс, подойдя ближе, пододвинул к столику кресло и сел. - Может сыграем?
   Мориц остался стоять, размышляя над тем, что происходит. Было до ужаса странно смотреть на своё тело со стороны и понимать, что оно тебе более не принадлежит.
   Сифакс простёр над доской руку, потом посмотрел на него.
   - Я советую тебе присоединиться. У тебя много вопросов. А вот здесь, - он указал рукой на доску. - Закодированы все ответы. Игра - это имитация жизни. Слепок с реальности. Посмотри, - Сифакс взял из резерва, за пределами расчерченной на квадраты доски, фигуру и показал её Морицу. - Это ты. Или я. Сёги - игра не типичная. Как в Колесе Жизни ничто из неё не выбывает безвозвратно. Меняются только хозяева.
   Мориц понял намёк. В данной игре правилами разрешалось побитые фигуры ставить на доску как свои. Потому и были они одноцветными, и их принадлежность определялась лишь ориентацией. В голову тут же пришла аналогия: в течение своей жизни он несколько раз менял своих хозяев. Неужели он столько раз бывал бит?
   Он сел.
   - Ну что ж, сыграем. Вот только... - он наклонился вперёд и, приподняв столик, развернул его. - Вместе с моим телом ты унаследовал и мою сторону, а я с твоим - твою. Так что ход сейчас мой.
   Мориц взял из резерва фигуру, на лицевой стороне которой выпукло были вырезаны стрелочка и буква "У", и поставил на доску, в самый центр композиции.
   Сифакс задумчиво промолвил:
   - Однако... Ты как всегда напорист и дерзок. Но напомню тебе: моя стратегия строилась от обороны, и ты своими дерзкими выходками лишь транжиришь накопленные мною резервы. Ещё не пришло время бросить их в бой...
   - Не надо. Не надо решать за меня, что мне следует делать. Я справлюсь сам. И вообще, знаешь, что я думаю о нашей встрече? Ты нереален. Ты очередной внушаемый Владыками сон.
   Сифакс рассмеялся, и Мориц с недоумением и подсознательной неприязнью смотрел на свой бывший, искажаемый усмешкою рот. Всё-таки себя ненавидеть гораздо труднее. Мориц смутно осознавал, что его обуздали: теперь Сифакс может высказывать всё, что пожелает, не опасаясь, что его прервёт стремительно движущийся крепкий кулак.
   - Сон наяву? Что ж, это в духе нашего мира. Пророки и предсказатели называют подобные сновидения видениями. Глас богов. Откровение свыше. Как ещё могут явить себя избранным Хозяева этого мира?
   - Зачем им вообще себя проявлять?
   - А как же ещё? Ведь для того, чтобы совершить в шахматах ход, ты должен прикоснуться рукою к фигуре. Так и они. Прежде чем перетащить тебя на новую клетку, они просто обязаны прийти с тобой в соприкосновение. Таковы правила.
   - Зачем они это делают? - Мориц ощутил вдруг обиду. Было довольно таки унизительно сопоставлять себя с небольшими костяными фигурками. Почему-то вспомнилось обидное заявление Владыки: "ты и твои чувства примитивны. Они лишь иллюзия и отражение реальности". Как шахматы, которые являются неуклюжей попыткой отображения большой жизненной битвы.
   - Зачем им это надо?
   - А для чего мы сражаемся в шахматы? Зачем двигаем по клеткам фигуры? Для досуга. Шахматы упражняют ум. Мы простая забава и созданы лишь для того, чтобы нами играть.
   - Я не верю!..
   - Ну почему? Думаешь, ты особенный, если можешь мыслить и чувствовать? Но разве это даёт тебе возможность избегнуть задуманного Владыкою хода? Не в этом ли есть смысл Игры? В том, чтобы заставить тебя поступать вопреки твоим желаниям и стремлениям?
   - Осознанная необходимость...
   Глаза Сифакса одобряюще вспыхнули.
   - Да, именно так. Здесь задействовано особое искусство влияния на человека. Побеждает хитрейший. Мир - это доска, люди - фигуры, Владыки - восседающие за доской игроки.
   - Но Хранители мира... боги...
   - Богов нет.
   - Создатели...
   - Мастера, вырезавшие фигуры и доску, и создавшие Правила для Игроков. Как и многие мастеровые они создают игры не для себя, а для того, чтобы в них игрались другие. Хранителей нет. Богов тоже. Должны быть, по идее, Распорядители Игр, ведущие счёт очков и следящие за соблюдением правил, но эта функция может выполняться и автоматически.
   - Не понимаю...
   - Я тоже. В своих изысканиях я не смог приподнять полог завесы, скрывающей секреты Правил. Но кое-что я смог осмыслить и думаю, что Новый Игрок пришёл в этот мир неспроста именно в тот миг, когда нарушения общих правил превратились из исключения в повседневность. Грядёт Завоеватель. Он остановит Игру, чтобы внести в исказившийся мир исправления, но только вот очень жаль, что в новом мире вряд ли для нас будет место.
   - Ты в этом уверен?
   - Посуди сам. Если б наша с тобою игра заведомо б пошла не по правилам, разве согласился бы ты её продолжать? Нет, ты смёл бы с игрового поля фигуры, если б не для того, чтобы навсегда их упрятать в коробку, то для того, чтобы начать всё сначала.
   - Может в новой Игре мы будет другими? Может быть, всё будет лучше?
   - А ты не боишься? Умереть и не возродиться?
   - Нас могут вернуть к началу нашей истории омолодив.
   - Но это уже будем не мы. Не такие, какие мы есть в данный момент. Для нынешних нас с тобой это будет настоящая смерть.
   - Всё когда-то кончается. Нельзя же жить и страдать бесконечно.
   - Но как же достигнутое тобой личное счастье? Что будет с ней?
   - Ты пытаешься на меня повлиять.
   - Все это делают.
   - Но в чём твоя цель?
   Сифакс наклонился вперёд, и Мориц с неприязнью отметил, как изменился цвет его глаз, став из нейтрального серого пугающим тёмно-зелёным.
   - Только я мог это делать.
   Сифакс усмехнулся - теперь ещё я - и сказал:
   - Ещё раз напомню: Игра идёт только между Владыками; фигуры в ней не участвуют. Да и смешно Высшим слышать, что костяшки на их шахматной доске мечтают жить своей, независимой от них жизнью.
   - Теперь перейдём к главному, - Сифакс откинулся назад на спинку кресла и достал из кармана камзола монету. - Мы меняем Хозяев, - не по своем воле конечно, но это абсолютно неважно. С нами происходит то же, что происходит с подброшенной в воздух монетой. Вот, гляди. Что влияет на её скорость вращения и на то, какой она упадёт стороной?
   - Я не понимаю к чему этот идиотский вопрос.
   - На то, как она упадёт, оказывает влияние многое - сила броска, высота, как её словят, одним словом всё, за исключением одного: пристрастий и желаний этого кругляша.
   - Я не...
   - А теперь посмотри, - Сифакс подбросил монету, и она упала на доску, встав на ребро. - Вуаля! Это я, вернее в моё отсутствие ты. Имеется уникальная ситуация, когда судьбой твоей владеют уже не они, а лично ты. Куда ты упадёшь? - Сифакс дунул, опрокинув монету, - Под чьим дуновением склонишься?
   - Не понимаю, как это тебе удалось?
   - Что именно?
   - Добиться иллюзорной независимости. Хоть ты и стал на ребро - борьба за овладение тобой не закончилась. У нас с тобой как не было, так и нет независимости.
   Сифакс стал серьёзен.
   - Тут есть тонкая грань. Прочувствовать её очень сложно.
   - И где же спасение?
   Сифакс пристально посмотрел на него.
   - Спасение в Игре. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она для нас прекратилась.
  
   Они потратили на игру пять часов, увлечённо и даже азартно передвигая по одноцветным полям костяные фигуры, стремясь закончить то, что началось много столетий назад. На столике перед ними развернулась абстрактная драма, безмолвная для непосвящённого, но весьма красноречивая для людей знающих Правила и наделённых воображением.
   В первые же мгновения игры Мориц пожалел о смене сторон: его прежнее "воинство" было более мобильно - большая часть из разменянных на доске, вследствие "кровопролитных" перестановок, фигур находилась у него в резерве и безмолвно ждала, когда придёт её время и он, с тряхнув с костяных воинов многовековую пыль и вдохнув в их омертвелые души искорку жизни, повторно выставит их на поле боя, стремительным напором вновь возрождённых круша изощрённую оборону врага.
   Сифакс же, придерживаясь оборонительной тактики, выстроил надёжную "крепость" вокруг своего короля, затратив на это почти все резервы и оставив за пределами доски всего лишь с полдесятка отвратительно небоеспособных пешек, не применимых в обороне без поддержки другими фигурами и тем более бесполезных в нападении.
   Заметив его стеснение, Сифакс рассмеялся.
   - Тебя напрасно смущает этот незначительный факт. Ты в своё время превратил свою оборону в сплошное решето, сквозь ужасные дыры которого может просочиться всё что угодно. Конечно напористость в нападении - это прекрасно. Но рано или поздно энергия любого удара истощается и тогда следует контратака, и если ты к ней не готов, то её результат может оказаться для тебя очень даже печальным.
   - Я знаю.
   - Пешки зашагают вперёд и в конечном итоге превратятся в золотых генералов. Более отчаянные при размене, они потеснят чужие фигуры, завоюют превосходство в позиции и силе, и проложат дорогу к победе.
   - Тишина! - Мориц продумал стратегию, протянул руку и... двинул вперёд невзрачную пешку, - Не мытьём, так катаньем. Пришла пора раскрываться.
   - Преждевременно...
   - Твой ход.
   - Боже мой, до чего ж досадно видеть, как ты расшатываешь то, что создавалось мною с превеликим трудом.
   - Теперь это уже не твоё. Свыкнись с этим.
   - Глядя на такое отношение, я начинаю сомневаться, а стоит ли давать тебе в руки ключ к главным ресурсам. Ведь ты их потеряешь...
   - Если ты не дашь мне доступ - сократишь мои шансы на победу, а в случае моего поражения будет безразлично, сохранятся они или нет. Возможность воспользоваться ими всё равно будет безвозвратно потеряна.
   - Что ж, давай, отложим наш спор о стратегии до наступления момента истины. Только ход игры может показать кто из нас двоих прав. Забавная ситуация: нам предоставлена уникальная возможность, взглянуть на деяния рук своих с позиций врага. Мы часто замечаем чужие недостатки, а теперь, когда они стали нашими, сможем ли их устранить или же это судьба: знать и не мочь, и страдать, всё до конца осознавая? - Сифакс подвинул в сторону "летающую колесницу" уклоняясь от нападения и освобождая проход для проникновения в свою "зону" вражеских "воинов".
   Ещё одна исключительная особенность Сёги заключалась в возможности превращения при проникновении или перемещении во вражеской зоне, охватывающей одну треть доски, фактически всех фигур, за исключением короля и генералов.
   В этом Мориц тоже видел нечто символическое - не зря же его самого окрестили за глаза Генералом.
   Следующая сотня неспешных ходов показала, что оба они были неправы.
   Мориц привык атаковать, но отсутствие резервов принуждало его довольствоваться неспешным ходом событий: расставленные в оборонительной позиции фигуры следовало вывести и подготовить к атаке, на что ушёл не один десяток ходов.
   Сифакс же, привыкший обороняться и вдруг получивший в свои руки целую армию находящихся в резерве сильных фигур, не смог должным образом оценить такое богатство. И его голодные до драки, способные в мгновение ока оказаться в любой части доски солдаты оказались вовлечены в оборону, вместо того чтобы, сея ужас и разрушения, подобно призракам материализоваться посреди вражеского стана.
   Маневрирование фигурами - перемещения, отступления, уклонения, вывод резервов - продолжалось три десятка ходов, прежде чем наконец-то пролилась первая кровь. Последовала череда тщательно продуманных мелких разменов. Маневрирование продолжалось. Фигуры погибали и вновь выставлялись. Воинство Морица слегка потеснило Сифаксову армию, но в его рядах образовались разрывы, куда смог просочиться выведенный из резерва противник.
   Игра усложнялась. Разного достоинства фигуры ожесточенно сражались. Сифакс слишком поздно понял преимущества подготовленных к атаке резервов - все тяжёлые фигуры к этому моменту были уже им выставлены. Но и мелочь, неожиданно возрождаясь во вражеских тылах, причинила его противнику достаточно беспокойства, сковав часть его сил и замедлив и без того затянувшееся наступление.
   На пятидесятом ходу Мориц, наконец, завершил приготовления к серьёзной атаке. Последовало пятнадцать ожесточённых ходов, приведших к существенному сокращению рядов обоих воинств. Проломив медленно ползущими пешечными построениями хлипкую оборону врага и навязав ему невыгодный бой, Мориц добился перевеса, разменяв большинство пешек на парочку тяжёлых фигур.
   Теперь он почувствовал себя гораздо увереннее: победа казалась ему в этот момент всего лишь делом техники.
   Он повёл свои фигуры в атаку, и вражеский король, растеряв своё окружение, обратился в поспешное бегство. Мориц гнал его, выставляя резервы. Сифакс уклонялся, прячась за спинами своих немногочисленных воинов. Ход, другой, третий, и вот его король, покинув захваченную врагами свою зону, отчаянно устремился вперёд, на противоположную сторону.
   Не сумев оценить просочившуюся в его тыл угрозу, Мориц, оставив преследование, занялся довершением разгрома выставленной на доску армии врага, упиваясь своим превосходством в количестве и достоинстве выигранных фигур. Но уже через десяток ходов, когда Сифакс, заведя своего короля в его зону и достигнув последней горизонтали, стал создавать для себя прикрытие, выводя из резерва пешки и остатки лёгких фигур, по ходу дела превращая их в "золотых генералов", Мориц ощутил беспокойство - казалось бы полностью разбитый Сифакс обретал новее сильное воинство.
   Превращённые пешки действительно были более "отчаянны" при размене. Приравниваясь по достоинству к генералам, они являлись невыгодной разменной монетой, ибо, попав в резерв, возрождались как обычные пешки, а выставлять их во вражеской зоне, чтобы потом гнать назад через всю доску было нерационально.
   Постепенно, выведя на поле боя все свои фигуры, Сифакс сумел расковырять оборону врага и выгнать за пределы оккупированной зоны уже его короля. Сложилась пренеприятная ситуация, когда Мориц, обладая казалось бы численным превосходством, не мог обернуть свою армию вспять. Вернее мог, но это не принесло бы положительного результата, ибо марширующие назад фигуры были менее манёвренными, да и размен фигур на Сифаксовы пешки сводил на нет все его достижения.
   Возникло устойчивое равновесие. Сифакс не имел сил для нападения, а Мориц, предприняв несколько пробных безрезультатных атак, не решался на большее из боязни потерять своё мнимое превосходство.
   - Ничья, - промолвил Сифакс, но Генерал, проявляя упрямство, продолжал стягивать на позиции для атаки фигуры, и только через два десятка ходов после нескольких разменов и малых потерь убедился, что упустил свой шанс безнадёжно.
   - Ничья, - сказал он и раздражённо смахнул фигуры на пол. - Ты добился своего.
   - Вижу, это вызывает у тебя недовольство.
   - Ты на редкость догадлив!
   - Сколько желчи. Ты сейчас более чем когда-либо смахиваешь на Владыку. И ты своими действиями только что подтвердил мои опасения.
   - А что я, собственно, сделал?
   - Смахнул на пол фигуры.
   - Ну и что?
   Сифакс наклонился и принялся подбирать упавших "бойцов".
   - Очень жаль, что ты не понимаешь. Раньше я думал, что наш единственный шанс - это свести борьбу к ничьей. Мы не в состоянии уничтожить Владык. Мы не только не знаем, как они выглядят и где обитают, но даже что собой представляют. Но мы могли бы охладить их стремление к Игре, сделав её однообразной и утомительно скучной. Не выигрыш, не проигрыш, - просто ничья.
   - А что изменилось в твоих взглядах теперь?
   - Ко мне пришло понимание. Мир существует постольку, поскольку существует Игра. Стоит Игре завершиться, не важно с каким результатом - с проигрышем, выигрышем или ничьей, и игрушку упакуют в коробку, с тем чтобы задвинуть в дальний угол чулана, в бесконечный ряд других потерявших игровой интерес миров. Вот так и выходит, что вне зависимости от того, победим мы иль проиграем, результат будет для нас одинаков. Мы, как и прежде, в руках Игрока.
   Сифакс замолчал, и Мориц почувствовал, как повисшая тишина вливается в уши, заполняя пустотою сознание. Опустошённость поглотила его, всосав в себя все его мысли и окрасив их в цвета омерзительно холодной и грязной поздней осени. Жизнь - игра? Очень многие на его памяти заявляли, что это так. Вот только они почитали себя игроками, не подозревая, что являются игрушками в чьих-то умелых и ловких руках.
   Свободы выбора нет. Всё кем-то просчитано и предрешено. Люди - это марионетки на ниточках, элементы сложной и взаимосвязанной схемы. Владыки управляют героями. Героям подчинены "переписчики", которые, в свою очередь, правят людьми. Схема проста, надёжна, изящна, и позволяет малыми усилиями осуществлять свои планы.
   Нет, Владыки не боги; Владыки - завоеватели. Метод "переписывания" позволяет им взять под контроль любую страну - достаточно лишь "переписать" её лидеров, заменив их индивидуальность на иной, покорный своему предназначению разум. Невероятные перевороты осуществляются безмолвно и неприметно. С помощью горсточки необычных рабов Владыки меняют историю. Но в то же время их контроль над людьми ограничен. Их влияния наверняка можно избегнуть.
   Преодолевая в себе отрешённость, Мориц сказал:
   - Сифакс, ты меня разочаровываешь. Я думал, что ты постиг истину, но истина твоя заключается в том, что надежды для нас нет. Меня не устраивает такой вариант. Я просто не хочу его рассматривать. Я считаю, что ты совершенно не прав.
   - Докажи.
   - Не могу. Но я чувствую, думаю, хочу верить, что наш мир сложней, чем игра. Более того, моя сущность отторгает идею о нашей несостоятельности. Я не могу это принять...
   - Не желаешь принять.
   - Да, не желаю! Когда я думаю об этом, во мне всё вскипает. Протест рвётся наружу. Ему тесно в мозгу. Я не оловянный солдатик - в отличие от бестолковой фигурки у меня есть мечта. Я хочу жить. И я имею возможность постоять за себя. Они желают войны? Что ж, они её и получат! Я сокрушу этот мир. Добьюсь ничьей, возьму в жёны Ирию и заживу спокойно и счастливо.
   Сифакс встал.
   - Это безумие.
   Мориц взорвался:
   - Да, это так. Я безумен, а вокруг безумцев всегда рушится мир. Уйди с моего пути. И не возникай на нём более, иначе, я сокрушу и тебя.
   Сифакс неожиданно рассмеялся. На его лице на миг проступили иные черты.
   - Что ж, пусть будет так. Но как я уже тебе раз говорил: наш Владыка задумал слишком хитроумную комбинацию. Не думаю, что нам удалось его обойти. Разве что он ошибся немного. Чуть-чуть. Самую малость. Прощай. И помни: шахматной фигуре не дано понять, что представляет собой рука, передвигающая её с клетки на клетку. Потусторонний мир не настолько прост, как наша с тобой игровая вселенная. Ты не понимаешь, что на самом деле нужно Владыкам; и откуда тебе знать, что ты поступаешь не так, как они от тебя ожидают?
   Сифакс в последний раз улыбнулся ему и растаял, утянув за собой часть реальности. Действительность натянулась и со звоном лопнувшей струны разорвалась, хлёстким ударом сорвав пелену с его глаз. Он очнулся. Тьма, светильники и столик для игры в Сёги исчезли. Вокруг царил день. Он сидел за письменным столом в башенке и сжимал в руке Сифаксов томик стихов.

3

   Сон. Это был сон. Видение наяву. Осознание происшедшего сковало его неестественным холодом, обратив внутренности в лёд, наполнив руки и ноги пугающей слабостью, а голову беспокойными мыслями.
   Как такое могло произойти? Он отчётливо помнил каждый эпизод этого сна, как будто это произошло с ним в реальности. Совещание, разговор с незнакомцем, "переписчики" и Сифакс прошли перед ним как живые. Память его настойчиво заявляла, что к его прошлому добавился ещё день жизни, но окружающая обстановка заставляла его усомниться в том, что всё произошедшее с ним было в действительности.
   Чувства и мысли смешались. Мориц был выведен из состояния душевного равновесия, и застарелые страхи, как призраки будоражившие сознание во время его трёхсотлетнего сна и казалось сгинувшие безвозвратно, вновь восстали из праха, напомнив ему каково это - быть заживо погребённым внутри самого себя.
   Мориц встал и чуть было не вскрикнул от пронзившей ноги острой боли.
   Он упал на колени, плечом ударившись об острый угол стола. Тяжело сел и, с трудом высвободив из-под тяжести собственного тела неудобно вывернувшиеся ноги, принялся их массировать.
   Сотни иголочек и тысячи муравьёв, покалывая и покусывая, передвигались под кожей, мучая затёкшие мышцы. Да, он просидел в одной позе очень долгое время: не час, и не два, а значительно дольше.
   Со временем боль отступила, одеревенелость конечностей прошла, и Мориц медленно стал их сгибать и разгибать, разрабатывая, с интересом поглядывая по сторонам.
   При первом осмотре он не заинтересовался особо тем, что здесь было навалено. Но теперь, обездвиженный, сам того не желая, получил побольше времени на созерцание окружающей обстановки. Его взгляд заметил несколько несообразностей в переплетении, казалось бы, без разбора сваленного в кучу старья.
   Вид с пола, оказывается, несколько отличается от общепринятого.
   Встав на ноги и подойдя ближе, он выдернул из завала несколько сломанных стульев, отодвинул картинную раму и обнаружил узкий лаз, в который ползком и с превеликим трудом можно было протиснуться. Что он и сделал.
   Две минуты медленного продвижения обернулись для него сущим мучением. В какой-то момент он испугался, что может застрять или его здесь придавит под грудой старья. Развернуться назад он не мог, и потому продолжал движение вперёд.
   Наконец он дополз до стены. Здесь было свободней, но не настолько, чтобы встать во весь рост.
   Оглядевшись по сторонам, Мориц ощутил себя дураком. Зачем он сюда влез? Что хотел здесь найти? Он почувствовал себя капризным ребёнком, забравшимся под кровать, чтобы собрать под ней всю пыль.
   На все лады склоняя себя, он собрался назад, но тут зацепился ногой за что-то продолговатое и тяжёлое. Ощупав находку руками, он убедился, что это футляр. Захватив эту штуку с собой, Мориц протиснулся в лаз.
   Выбравшись из-под кучи старья на свободу, он, положив находку на стол, энергично взялся за взлом замка. В ход пошёл комбинированный пистолет, который он в последнее время таскал с собой постоянно.
   Подсунув под крышку лезвие, повернул, вырывая с корнем запор. Послышался треск и вот находка открыта.
   Заглянув вовнутрь, Мориц поздравил себя с великолепной удачей.
   В найденном им ящичке лежали кипа бумаг и поверх неё пистолет с толстым массивным стволом, знакомый ему по последней встрече во плоти с Сифаксом. Отложив пистолет в сторону, он взял в руки бумаги.
   Да, чёрт возьми, ему действительно повезло. Наверно именно эти записи имела в виду Юлия, посылая его в эту башенку.
   Жадно впившись глазами в мелкий мало разборчивый почерк, Мориц, неловко присев на краешек стула, принялся пересматривать Сифаксовы дневники, полные необычных высказываний и рассуждений, непонятных формул и схем.
   Он всё это прочтёт. Он поймёт. Он постигнет смысл всего, что здесь написано, и получит доступ к Архивам и к поддерживающему этот регион Источнику Силы.
  

Архив

1

   Минуло три месяца - время более чем предостаточное для того, кто полон энергии и страха за своё будущее.
   Мориц наладил отношения с подчинёнными ему "переписчиками". Это оказалось значительно проще, чем предполагалось, и его опасения были напрасными. Да и как ещё могло быть? Ведь существовало достаточно чёткое правило: "переписчики" знают в лицо своего хозяина. Иных особых свойств, кроме умения "переписываться", у них нет - в этом отношении они как обычные люди, то есть видят, слышат, чувствуют то же, что и все.
   Генерал, в отличие от них, был в более выгодном положении: он унаследовал от Сифакса не только внешность, но и дар убеждения. Подчиняясь присущим телу Сифакса особым свойствам, которые никуда не исчезли, "переписчики" явственно чувствовали запах хозяина и, как и всякие верные псы, с готовностью глядели ему в глаза и виляли хвостами в ожидании хозяйских приказов.
   Мориц воспользовался предоставленным шансом. Он крепко взял быка за рога, развернув кипучую деятельность.
   В первую очередь он провёл смотр войскам и был всерьёз удивлён, что всё не так плохо, как ему изначально казалось, - Сифакс не настолько отстал от действительности. Скорее всего, он пользовался плодами шпионажа. Местная военная машина была неплохо налажена. Оружие, боеприпасы, продовольствие, обмундирование - всего было в достатке. Но наибольшее впечатление на Морица произвела организация и подготовка армии, являвшиеся точным слепком с созданного им для Владык образца.
   Проведя большие манёвры, Генерал убедился - всё почти идеально. Единственное, что следовало устранить, так это ненадёжность человеческого фактора, так как новые способы ведения войны требовали чёткого взаимодействия подразделений и родов войск, твёрдую воинскую дисциплину, надёжное управление и взаимовыручку в бою. Многие человеческие офицеры, не понимая, пренебрежительно относились к новым способам ведения боя, основывающимся на неглубоких восьмишереножных построениях с максимальным одновременным задействованием мушкетёров. Для успешного применения новой тактики требовалось единство взглядов начальствующего состава. Этого ещё не хватало. Поэтому новые тактические формы оставались наполнены старым содержанием.
   Впрочем, расшифровав в записях Сифакса ключ доступа к ресурсам Архивов, Мориц довольно быстро решил эту задачу, заменив сомнительной верности, но очень важных людей, извлечёнными из старого хранилища "переписчиками".
   Вообще-то, работа с Архивами оказалась очень простой и одновременно очень пугающей. Как будто он смог проникнуть в иную реальность, лишённую света и тени, а так же времени, движения и направления. Это было царство сгустков энергии, разделанных душ, осколков страхов, амбиций, желаний, эмоций. Свалка продавшихся индивидуальностей, обменявших смерть и свободу на вечное подчинение бессмертному и неизменному господину.
   Здесь хранились души бесчисленных воинов. Они парили в пустом пространстве бесплотные, неподвижные, равнодушные. Их мыслительные процессы были остановлены, либо очень замедленны.
   Мориц, отбирая для себя подходящих, прикоснулся ко многим, и в первые дни был просто подавлен обилием случайно пролившейся в него информации. Их было так много и все они разные, со своими страстями, нравами и желаниями. Их застывшие мысли, боль и отчаянье острыми ножами полосовали разум Морица, затрагивая в его душе какую-то струну, отдалённо похожую на сострадание. Он не скоро научился блокировать эти случайные прикосновения. И даже огородившись от них, он не переставал ощущать свою давнюю связь с этим тёмным бесконечным пространством, ибо при погружении в него в глубине его души пробуждались смутные воспоминания мертвеца, триста лет проспавшего под покровом небытия в схожем с этим, по холоду и пустоте, загробном царстве.
   Страх. При проникновении в Архив его охватывал страх. И заглушить его не могли ни знание тайны, ни ощущение силы, дарованное ему местным Источником.
   Но он смог преодолеть сам себя и отобрать из Архива более двух сотен душ, отдав предпочтение наиболее древним, имеющим отношение к давно почившей во мгле веков Империи. Эти были более дисциплинированы, и о взаимодействии войск, чётких построениях и взаимовыручке знали не понаслышке. Перековать их под новые требования было значительно легче.
   Мориц с раннего утра и до позднего вечера читал командному составу лекции, демонстрировал им, с помощью тысяч оловянных солдатиков, построения и передвижения войск, системы команд, теорию современной войны.
   Со стороны это должно быть выглядело весьма странно, когда на огромной, заставленной колоннами оловянных фигурок площадке с серьёзным видом прогуливались десятки облачённых в мундиры людей, и множество слуг, подчиняясь их жестам и требованиям, старательно перемещали солдатиков, попутно производя при этом какие-то вычисления. За всем этим действом пристально следил Мориц, наблюдая чтобы не было несоответствий, давая разъяснения, внося поправки. За две недели оловянных игр он добился у своих подчинённых твёрдого закрепления материала. Теперь ни у кого не возникало сомнений в теоретической обоснованности новых войсковых построений. Ну, а те, что оказались слишком глупы, упрямы или горды, чтобы унизиться до "детских" игр, были "заменены" "переписчиками", более покорными воле своего господина. Имея в своём распоряжении неистощимый Архив, Мориц особо не церемонился со строптивыми, решительно вычёркивая их разум из списка живых, без зазрения совести приспосабливая к своим нуждам их телесные оболочки.
   За три месяца работы он перековал и закалил своё войско.
  

2

   Это была их последняя совместная ночь. Мориц долго сомневался что делать с девушкой. Он боялся оставить её в замке одну, без своего покровительства, так как знал, что никакая другая охрана не сможет полностью гарантировать ей безопасность от поползновений Владык. А брать её с собою в поход, полный непредсказуемых опасностей, он не решался из вполне обоснованного страха перед богом войны, любящим устаивать нелепые и жестокие случаи, сулящие смерть и увечья как слабым, так и сильным, как находящимся на передовой, так и скрывающимся в тылу под прикрытием обоза. За свою долгую жизнь он видел достаточно подобных нелепостей, чтобы при мысли об опасности, пусть и обладающей очень ничтожной вероятностью, могущей угрожать его нежной нимфе, сердце его сжималось от холодного страха.
   Нет, он не хотел ей рисковать. И потому принял непростое и болезненное для него решение: поместить её на время в Архив - до тех пор, пока он не укротит беснующийся вокруг хаос и не создаст для них спокойный и полный уюта мир, лишённый Владык и ужасов войн.
   Это будет долгий и сложный процесс, но он победит. Он так решил. Всё или совсем ничего. Если он не будет в достаточной степени сильным, то тогда зачем ему вообще жить?
   Юлия пошевелилась во сне, и его мрачные мысли угасли, сгинув под напором нахлынувших волн нежных эмоций.
   Он лежал и глядел на её освещённое лунным светом лицо, отдыхая душой. Утром, через много часов, он встанет и найдёт в себе силы, чтобы прикоснуться к Источнику, открывая проход и активизируя считывающий механизм. Сегодня, по утру, она не проснётся. Её сон продлится долгие месяцы, а возможно и годы. Но зато когда он вновь её призовёт, разбивая холод Архива и сдёргивая с её сознания тёмный покров, в мире больше не будет ни одной силы, способной их разлучить.
   Опьянённый мечтами, он задремал, и снились ему далёко-близкое счастье, бал-маскарад, три сестры близнеца и периодически вспыхивающая возле них кривая усмешка Сифакса. Чей-то злобный смешок шелестел, прорываясь сквозь звуки танца, и чья-то чужая мыслишка проникала в сознание, напоминая: "Они обещали тебе её после схватки... Это хорошо, что ты подчиняешься их желаниям..."
  
   Утром он встал и, не давая сомнениям вновь подняться в душе, принялся выполнять сложные пассы руками. Минута, другая... Теперь он может не волноваться. Непроницаемый покров тайны надёжно укрыл его наибольшую слабость.
  

Перебежчик

1

   Просто удивительно как со временем меняются взгляды. Полгода назад он сжимался от страха при мысли об объединённой мощи вызванных им на противоборство Владык, теперь же он, после дерзкой высадки, месяцев стремительного маневрирования, полдюжины захваченных городов и нескольких тайных, но весьма весомых союзов, уподоблялся умудрённому житейским опытом взрослому, с недоумением взирающему на свои прошлые детские страхи.
   Ещё бы. Он очень подрос. Теперь то, что раньше казалось ему большими горами, сократилось до размеров невысоких холмов, а то, что выглядело несокрушимой твердыней, оказалось всего лишь мокрым песком, слепленным в подобие замка.
   Не существовало объединённых сил непобедимых Владык. В этом беспокойном и переменчивом мире каждый был сам за себя и действовал исходя из насущных потребностей - по крайней мере, за полгода вооружённой борьбы Мориц не смог уловить в действиях своих противников проявлений персонально окрашенной, в отношении него, ненависти. Армии других государств сражались не только против него, но и между собой.
   Всё шло своим чередом. Противники превосходили его общей численностью, но были разобщены и демонстрировали полное отсутствие единства действий, тягу к старым методам ведения войн и потрясающую медлительность при передвижениях, вызванную зависимостью от снабжения.
   И в эти времена, как и прежде, голод был намного свирепее оружия. Всякая дисциплина в войсках исчезала тогда, когда в животах солдат начинали громко заявлять о своём существовании желудки. В первой фазе войны многие противоборствующие армии существовали за счёт местных ресурсов, осуществляя организованный грабёж населения театра военных действий. Это ставило их во враждебное окружение, чем не преминул воспользоваться Мориц, профинансировав и организовав на местных добровольных началах партизанское движение, нанёсшее серьёзный ущерб вражескому снабжению.
   С помощью дипломатии, являющейся скорее особым свойством Сифакса, чем Генерала, он смог решить для себя проблему с продовольствием. В то время, как чужие войска грабили, жгли, опустошали, возбуждая против себя население, дисциплина его войск, наоборот, располагала жителей в их пользу.
   Как всегда стремительный в нападении, Мориц перехватил инициативу, перенеся военные действия на вражескую территорию. С пятнадцатью тысячами войска он вторгся в северную область Манской Империи, захватил несколько городов и завладел переправой на нижнем течении главной судоходной реки, разобщающей театр военных действий. Владея переправой, он мог свободно маневрировать на обоих берегах. Политическая разобщённость Империи, и отдалённо непохожей на ту, что существовала когда-то, была ему на руку. Он находился в очень выгодном положении. Его армия крепла, а силы противника истощались. Дела шли просто прекрасно.
  

2

   Всё хорошее когда-нибудь да кончается. Мориц не мог вечно уклоняться от серьёзных столкновений с противником.
   Утром, 30-го октября, к переправе подошла имперская армия, численностью в 8 тысяч пехоты и 4 тысячи рейтаров. Её обоз был невероятно огромен и включал в себя почти 4 тысячи подвод. Около двухсот ломовых лошадей тянули за войском двадцать тяжёлых орудий.
   Имперцы расположились лагерем на небольшой высоте, не решившись с ходу взять переправу, состоящую всего лишь из одного моста, так как довольно ясно видели - силы Морица, на другом берегу, всерьёз окопались, а 60 большого и среднего калибра орудий, нацеленных на довольно узкое место, способны были внушить сомнения даже самым отчаянным дуболомам.
   Два дня армии простояли друг против друга. В течение этого времени Мориц, ещё не до конца расшифровавший все Сифаксовы записи, пытаясь освоить новые для него магические свойства, предавался экспериментам с погодой, с переменным успехом насылая на лагерь имперцев то дождь, то туманную сырость.
   К концу второго дня пришло сообщение о продвижении в его направлении ещё одной армии, общей численностью 9 тысяч бойцов.
   Не желая допустить объединение двух вражеских войск, Мориц решил отступить, увлекая за собою на свой берег противника, надеясь добиться возможности разбить врага по частям. В полдень он приказал начать свёртывание лагеря, и через час рассчитывал выступить на северо-запад, в направлении маленького городка.
   Однако минут через двадцать с ним связался Курандо.
  
   Это было необычно и странно. Такое впечатление, будто он на миг провалился в иную реальность. Ранее с ним такого никогда не случалось, вероятнее всего потому, что древними Правилами это не допускалось. Но сейчас, когда благодаря вмешательству Нового Игрока Игра ужесточилась, любой из Владык, пренебрегая установленными ограничениями, запросто мог пойти на грубейшие нарушения. Услышав голос Курандо, Мориц как никогда явственно ощутил, что мир разрушается, утрачивая свои чёткие очертания, скреплённые ранее правилами честной игры. Что станется с маленьким шахматным мирком, когда одержимые жаждой победы Владыки начнут вне хода, исподтишка, передвигать, выставлять и прятать фигуры? Игра утратит свой смысл, когда один из них уличит другого в мошенничестве. Мориц на мгновение задумался о последствиях и проявлениях подобного происшествия, прежде чем дать ответ Курандо, дожидающемуся на другом конце вечности.
   - Ну так как? Ты выслушаешь меня?
   Мориц после недолгого колебания кивнул.
   - Да. Встретимся чуть выше по течению.
  

3

   Возможно это было весьма опрометчиво, но Мориц испытывал насчёт всего этого какое-то особое чувство, заглушающее зуд инстинкта самосохранения и как-то расслабляюще действующее на его обычно недоверчивый ко всему необычному и новому разум. Может быть, это было скрытое в подсознании, наподобие волчьей ямы в тёмном и диком лесу, желание смерти? Кто его знает. Но как бы то ни было, Мориц всё чаще в последнее время испытывал духовную усталость, схожую с душевной болезнью человека, почти добившегося всех своих целей и вдруг осознавшего, что теперь, когда он невероятно возвысился над окружающими, чего-то в его жизни не хватает. Забравшись по ступеням успеха наверх, он сам не заметил, как создал вокруг себя вакуум.
   Потому Мориц и пренебрегал своей личной безопасностью, подсознательно стремясь острыми ощущениями разбавить повседневно серые чувства уставшего от треклятой жизни человека.
   Отправляясь на встречу с Курандо, он вооружился парочкой пистолетов из арсенала Сифакса, таких же сложных и необыкновенных, как и их прежний владелец.
   Сифакс любил всякие странные сложные штуки. В его владении имелась уникальная коллекция шедевров оружейного искусства. Чего стоил только один пистолет в виде чернильного прибора, или аркебуза, совмещённая с шестопером.
   Но наибольшее впечатление на Морица произвёл пистолет, с которым Сифакс в своё время явился на их предпоследнюю встречу.
   В толстой болванке ствола было просверлено двенадцать разной длины каналов, имеющих между собой сообщение. При воспламенении от затравочной полки основного заряда, остальные воспламенялись вслед за ним через малые промежутки времени, и чудовищно большой пистолет разражался чередой коротких отрыжек, отхаркивая одну за другой свинцовые градины, бьющие не прицельно, но часто и густо, что было достаточно, чтобы пробить "просеку" в плотной толпе.
   Именно его Мориц и прихватил на всякий случай с собой. В сопровождение он взял два десятка улан.
   Курандо ждал его посреди поля один. Издали заметив его, Генерал приказал сопровождению остановиться. Спешился и медленно, придерживая рукояти торчащих за поясом пистолетов, двинулся навстречу.
   На полпути он вдруг ощутил, что воздух вокруг уплотнился. Дувший от реки ветерок стал хлёстким и звонким. Грудь словно обхватило широким стальным обручем. Краски дня смазались, а окружающий мир стал угловатым.
   Ещё шаг вперёд и давление исчезло. Рябь в глазах немного утихла, но ощущение нереальности окружающей обстановки всё же осталось. Как будто он ступил на выполненное маслом объёмное полотно, став частью картины.
   Курандо поприветствовал его поклоном и лёгкой усмешкой.
   - Приветствую тебя в царстве трёхмерных холмов и воксельных пустошей.
   Подавляя недоумение, вызванное искажением восприятия, Мориц сказал:
   - Я здесь. Я пришёл. И теперь я хочу знать, что тебе надо.
   Взгляд Курандо, холодный и неподвижный, схожий с блеском меча, лишь на миг полуизвлеченным из ножен, напомнил Морицу минувшие времена, когда его советник беспрестанно маячил у него за спиной, отслеживая и контролируя все его действия.
   Курандо моргнул, и ощущение, что за его плечами стоит огромная сила, прошло, уступив место поверхностному восприятию, говорящему: тело графа Барла слишком старо, чтобы быть достойным вместилищем могучего разума. Почему он его не поменяет? Давно ведь пора.
   Курандо сказал:
   - Я хочу, чтобы ты принял меня в свою армию.
   Мориц напрягся, от удивления потеряв на миг дар речи. Различные негативные мысли вихрем пронеслись в голове, качнув шаткие конструкции их отношений, проверяя на прочность различные варианты, прежде чем вылиться в резкий ответ:
   - Нет. Я не смогу тебе доверять. Ты слишком опасен. Твои мотивы мне непонятны.
   Курандо кивнул, не сводя с него острого взгляда.
   - Я понимаю. Но, может быть, ты выслушаешь меня, прежде чем сказать "нет" окончательно?
   Мориц промолчал, выжидая, и Курандо продолжил:
   - Может быть, ты и не отдаёшь себе в этом отчёта, но мы с тобою столь же неразлучны, как ты теперь со своим другом Сифаксом. Мы давно идём по жизни рядом. Можешь вспомнить, сколь давно мы сражаемся вместе? Вряд ли. Я думаю, ты не сразу приметил скромного "переписчика" из своего окружения. Выделять ты меня стал только через пару столетий сражений, но ещё задолго до этого наши Владыки меня к тебе привязали. Ты был весьма неустойчивой личностью, а они не хотели ничем рисковать. По Правилам два сверхгероя не могут управлять одной армией одновременно. Но правила можно всегда обойти, в результате, возник наш дуэт. В сражениях наши душевные силы суммировались, и вследствие этого мы, по сравнению с другими, гораздо быстрее совершенствовались. Может быть, это тебя позабавит, но я считаю, что на данный момент в этом мире самыми сильными являемся мы: я и ты. Вот только ты полноценный сверхгерой, а я сверхгерой замаскированный под "переписчика".
   Курандо умолк. Их взгляды встретились. Мориц лихорадочно размышлял, тестируя слова Курандо на истинность, выискивая в его логических построениях прорехи, куда могло бы впиться острое жало его критики.
   - Не понимаю. Почему "переписчиком" стал именно ты?
   - Я был крутым полководцем задолго до того, как ты почтил своим присутствием мир. Но склонность к мошенничеству проявляется не только в среде людей, но и среди Владык. Мой Владыка захотел меня сделать сильнее. На примере чужой военной истории он мне показал, что будет с миром. Я много узнал... Я предвидел появление пороха ещё тогда, когда мы сражались плохой закалки железными мечами. Теми самыми, которые после боя приходилось выпрямлять ногами.
   - Но это не объясняет...
   - Я родился не здесь. Существует много разных миров. Перенос меня в этот мир был большим нарушением. Он хотел спрятать меня, а сделать это можно было только под чужою личиной. Моим прикрытием стал ты. За это я тебя всё время поддерживал, оберегал, наставлял.
   Слова Курандо звучали очень логично, да и вид у него был крайне уверенный - вылитое воплощение истины, но имелось в нём нечто, что заставляло Морица в нём сомневаться.
   - Но это не могло долго быть в тайне!
   Курандо ухмыльнулся, давая понять насколько он, Мориц, наивен.
   - Это было в тайне достаточно долго, чтобы наш с тобою Владыка добился нужного для себя результата. Он добился контроля над миром и ушёл, пройдя Игру до конца. С тех пор я остался бесхозным. Я, но не ты. В конце концов неуклюжие манипулирования Владык-новичков свели тебя в могилу. Ну так как? Ты согласен принять меня в свою армию? Вместе мы вдвое сильнее.
   Мориц покачал головой.
   - Прекрасная сказка. Но я по-прежнему тебе не доверяю. Мне не нужна двойная сила. Но мне нужна безопасность. Ты же своим присутствием вносишь некоторый дискомфорт - при виде тебя я теряюсь. У меня нет гарантий. Мне сложно определить насколько можно тебе доверять.
   Курандо кивнул, соглашаясь.
   - Я прекрасно тебя понимаю. Но есть ещё кое-что, что тебе не помешало бы знать.
   - И что же это?
   - Миру грозит катастрофа.
   - Ну да, конечно же...
   - Я серьёзно! - голос Курандо чуть дрогнул, и Генерал почувствовал в нём силу эмоций, случайно плеснувшихся через край напускного спокойствия. - Всё это очень серьёзно. Игра может закончиться.
   Мориц ощутил нечто, отвратительно смахивающее на злорадство.
   - Насколько я понимаю, сам процесс важней результата?
   - Игры создаются для того, чтобы играть. Весь мир - это игровая площадка. Он таким создан! Он вечно в движении. В нём никогда не будет ни спокойствия, ни равновесия. Люди сражаются не по тому, что это является частью их животной природы, а потому, что так хотят "боги": они двигают людишек по игровым доскам, провоцируют, вдохновляют, направляют на новые войны. Этот процесс не имеет конца. Окончание - смерть, стирание из памяти Вечности целого мира.
   - Это всё, что ты хотел мне сказать? Мне помнится, я уже это слышал. Кажется из уст моего "друга" Сифакса.
   - Твоё отношение ко всему этому не важно. Мир развивается вне зависимости от наших желаний, и на многие вещи мы повлиять не в состоянии.
   Но вернёмся к нашим баранам. В этом мире, в последнее время, проворачивается слишком много мошенничества. Владыки больше друг другу не доверяют. Кто-то был пойман за руку. Возникли претензии. Всплыло на поверхность множество нарушений. Никто не безгрешен. Один оживил мертвецов, другой чтобы облегчить разведку "переписывал" птиц и животных, третий, в обход всех правил, усилил своих сверхгероев, четвёртый стал вором. В таких условиях Игра не может доставлять своим Игрокам удовольствие. Многие оставили уже Игру и ушли. Ну, а те, что остались, решили не затрагивать спорных вопросов, а разрешить их противостояние большой битвой, в которой и выяснят кто из них круче.
   - Я не понимаю, причём здесь я.
   - Понимаешь. В этом мире мы с тобой самые сильные, и мы оба принадлежим одному и тому же Владыке.
   Ну нет, это было уж слишком. Мориц почувствовал, как в его душе вспучилась злость, схожая с обидой ребёнка, у которого захотели отнять дорогую игрушку. Он выкрикнул:
   - Я независим! - и неожиданно понял, что где-то в глубине души безоговорочно поверил Курандо, ибо постоянно, подспудно, ожидал, что всё обернётся именно так. Он по прежнему "пёс" Владык, - только ему неожиданно увеличили длину цепи, так что он, сумев выйти за границы освоенной им территории, ощутил себя на свободе. Но это было не так.
   Мысль пришла и исчезла, как исчезает сорванный с дерева и подхваченный ураганным ветром листок. Он не мог себе позволить такую точку зрения. Для него слишком много значило, то, что он затеял. Он выбрал цель и теперь, подобно хорошей гончей, преследовал только её, не отвлекаясь и не позволяя сомнениям сбить его размеренный бег.
   - Я независим, - повторил он и вздрогнул, когда подал голос Курандо:
   - Нет, - граф покачал головой, - Это иллюзия. Девушка, Сифакс, твои сны и твоё переселение служили одной единственной цели: нужен был полководец, очень сильный и как следует закалённый в многочисленных войнах. ТЫ подходил, но тебя следовало возродить. Это была непростая работа. Но выполнена она была, не смотря на огрехи, очень даже неплохо.
   - Я не верю.
   - А ты сам посуди. Сифакса возродили и внешне, и по характеру очень даже похожим, а вот с девушкой вышла проблема, единственная информация о ней, имеющаяся в наличии, была лишь о её внешности, потому она и оказалась чертовски похожа, но всё же не той. И кроме того, различные сны, Сёги, даже томик стихов - всё было направлено на то, чтобы создать определённый настрой, навести на некие мысли, подтолкнуть к неким действиям.
   Мориц оскалился, обрастая бронёю из злости: звонкой, сверкающей, непробиваемой. Он познал ненависть, а ослеплённые ненавистью не знают сомнений, угрызений совести и страха, они не прислушиваются к доводам разума. Он крикнул:
   - Всё, чего вы добились - это ненависть к правящим миром Владыкам. Я больше не желаю им подчиняться! Пусть убираются к чёрту!.. - Мориц запнулся, когда граф внезапно задрал голову к небу и рассмеялся. Был отвратительно неестественен и пугающе неуместен этот старческий смех. Курандо сказал:
   - А может быть, именно этого мы и добивались?
   Мориц осёкся.
   - Вы? Но зачем? - с трудом выдохнул он.
   - Дело в том, что наш с тобою Владыка - Новый Игрок. Он противопоставил себя другим Игрокам. Убить в твоём сердце боязнь и укрепить в тебе преданность его делу - вот его цель.
   Генерал был столь потрясён, что разум его дал новую трещину. Смех, соскочив с его искажённых гримасою губ, огласил окрестности.
   - Надо же! Вот это цель! Да, да, да. Какой нелепый просчёт! Но он ведь тоже Владыка, и я настроен так же и против него.
   - Нет!!! - Мориц уже не говорил, а кричал, подпрыгивая от возбуждения и сгорая от жара охвативших его сильных эмоций. - Я ему не поддамся. Его власть надо мной заключалась в покрове иллюзий. Убедить человека, что свободы выбора нет - вот что значит заполучить его душу себе во владение. Нет, я не поддамся. Отныне я свободен как ветер. Я уведу своё войско и не буду сражаться ни на чьей стороне. И пусть хоть весь мир, повинуясь воле Владык, рассыплется в прах - я независим...
   Мориц медленно отступал от Курандо. В какой-то момент он сорвался с места и побежал. Впрочем, его бег быстро пресёкся. Он с размаху налетел на мягкую незримую стену. Он не мог двинуться с места. Воля Владык его не отпускала - не давая выйти за очерченные их мыслью пределы.
   - Чёрт!!! - он рвался наружу, ударяясь о незримую стену, как оказавшаяся под стеклянным колпаком беспокойная муха.
   Стоявшие в трёхстах шагах уланы заволновались, но не сдвинулись с места, ибо с такой дистанции не видели ничего угрожающего.
   - Ты. Это ты заманил меня в эту ловушку! - Мориц, пылая безумием, медленно повернулся к Курандо. Его рука плотно обхватила рукоять пистолета. - Я тебя уничтожу...
   Курандо приблизился.
   - Это не ловушка, а всего лишь силовой купол, чтобы нас никто не мог подслушать.
   - Открой его. Я желаю уйти.
   - Нет, - голос Курандо стал жёстким. - Прежде чем выпустить тебя, я желаю, чтобы ты меня выслушал.
   - Ничего не хочу знать! Я не желаю подчиняться никому из Владык!..
   - И не надо. С недавних пор Новый Игрок - это я. И мы с тобой, если ты конечно не против, компаньоны.
  

Эндшпиль

1

   Над полем стелился плотный туман. Белый, как крылья мечты, и опасный, из-за скрытой в его брюхе угрозы. Там, внутри, среди смутных силуэтов, укутанных влажной пеленой редких придорожных деревьев, расположились орудия и колонны солдат: пеших и конных, облачённых в цветные мундиры и необычного вида головные уборы.
   Воздух был влажен и содержал в себе множество осенних запахов, смешанных с "ароматами" изготовившейся к смертельному бою армии.
   Ржание и пофыркивание взнузданных и осёдланных лошадей, редкие команды капралов, бормотание священников, обходящих ряды приговорённых к испытанию смертью людей, бряцанье оружия и амуниции, и сотни, тысячи иных шумов, издаваемых восемнадцатью тысячами изготовленных к бою солдат, заглушали робкие, под стать этому тихому утру, звуки природы.
   Всё вокруг было невероятно спокойно, и у восседающего на белом горделивом жеребце Морица складывалось раздирающее душу впечатление, будто войны, жестокости и насилия в этом мире нет, что враг впереди - миф, нелепая выдумка. Пелена тумана, колыхаясь, разъедала реальность, растворяя в себе ужасы и орудия смерти, и всё что стояло там, впереди, по ту сторону Лейпцкой дороги казалось лишь тенью, брошенной на белое покрывало бытия пугливым и взбудораженным воображением.
   Мориц потрогал затянутой в белую перчатку рукою рукоять палаша и словно ощутил дыхание смерти, просочившееся сквозь туман, пропитавшее воздух, вошедшее в лёгкие каждого из восемнадцати тысяч солдат, оставив на каждом отметку: готов сражаться и умереть. Не все доживут до заката.
   Скоро, скоро - стоит лишь туману развеяться... Ну, а пока... всё спокойно. Стоят в вольных позах солдаты, читают молитвы священники, горят, в целях экономии, фитили лишь у каждого десятого мушкета...
  

2

   Две недели бесконечных сражений - странный, лишенный права на существование кошмар. Колесо войны было раскручено Владыками до такой степени, что оно, сокрушая испокон веков установленные Правила, мчалось по житейским колдобинам, без разбора растирая в кровавую грязь судьбы десятков тысяч людей.
   То, подготовка к чему обычно растягивалась на месяцы, а то и долгие годы, вершилось мгновенно, без всяких длительных пауз и церемоний. Сражения громыхали каждый день. Владыки, не мудрствуя лукаво и не растрачиваясь на стратегию, выводили войска в поле и, мягко говоря, производили сравнение тактических, технических, организационных, моральных и прочих характеристик подготовленных ими армий и ведущих их в бой полководцев.
   Потери были огромными. Пули, картечь, ядра и кавалерийские сабли прореживали ряды сражающихся воинств более яростно, чем в своё время стрелы, мечи и длинные рыцарские копья.
   Порох стал новым богом войны и на правах победителя требовал всё больших и больших сознательных жертв, ибо чем ещё можно назвать смерть воина, самозабвенно идущего на разверстые жерла подготовленных к выстрелу пушек?
   За неделю непрерывных боёв войска победивших в "отборочном туре" Владык, претерпели существенные изменения. Сократилось число пикинеров, практически исчезли с поля боя бесполезные нынче доспехи, увеличился парк артиллерии, армии вытянулись в длинные линии, обеспечивающие одновременное применение в бою большего количества мушкетов и сабель.
   Мошенничество и в данных условиях не прекращалось. В боях Владыками применялись грязные трюки, а в ночных паузах, по всеобщему соглашению используемых для пополнения из подготовленных заранее резервов поредевших полков и истраченного боекомплекта, происходило недозволенное Правилами переоснащение войск.
   Наиболее серьёзные нарушения касались вербовки новых бойцов. Их, вопреки всяким Правилам, брали прямо из местных, выставляя в строй без разбора всю мужскую часть населения. Морицу это напоминало игру в шахматы, когда день ото дня убывают, теряясь, фигуры и, для расстановки шахматных армий для новых партий, используются всякие подвернувшиеся под руку предметы. Пешки заменяют обычные камешки, ладьи - деревяшки, коней - кусочки свинца.
   Морица это очень смущало. Откровенное насилие над этим миром, когда все живущие в нём бесцеремонно, по одной только неистовой прихоти Играющих, превращались в фигуры, наполняло его ледяным ужасом, едва он только задумывался о колоссальном размахе вершащегося произвола.
   Однако Курандо это всё по-видимому не пугало. Наделённый своим прежним Владыкой даром предвиденья, он заявлял:
   - Это ещё ничего. Наш мир развивается по проложенной чужой рукой колее. Согласно воле Создателей Игры и унаследовавших им Владык, для этого мира всё ещё впереди. Пройдёт всего пара-тройка веков и размах войн чудовищно возрастёт. Война коснётся не только земли, но и небес, и холодных глубин морских вод. Землю же будут терзать и массированный огонь артподготовок, и жар расщеплённого атома, и тяжёлая поступь механизированных войск. Нас ждут битвы, в которых будут участвовать не десятки, а сотни тысяч, миллионы бойцов.
   - Да, именно таким создан мир - бесконечной жестокой игрой. На шахматной доске никогда не будет спокойствия, лишённого войн. Чьи-то незримые руки будут вечно двигать фигуры, если вдруг, конечно, не произойдёт необычное чудо и Игроки не уйдут, забыв прибрать доску и сложить в коробку фигуры.
   Да, Курандо, как и всегда, был весьма убедителен. Мориц ощущал его пугающую правоту, и хотя ему не нравилось то, в чём он принял участие, в то же время он осознавал, что не мог по-иному - знать о том как вершится судьба этого мира и отказаться от своего права решающего голоса было для него невыносимо.
   Всё-таки его предназначением было исполнять волю других. За последнее время Мориц осознал это с особенной остротой. Он переосмыслил свою жизнь по-иному и понял, что за всё время его существования чужие мысли, слова, действия формировали его, направляли, принуждали к тем или иным поступкам.
   Он был легковерен. И его зависимость от чужого влияния проступила перед ним особенно чётко тогда, когда он не смог отмахнуться от слов Курандо, провозгласившего:
   - С недавних пор Новый Игрок - это я. И мы с тобой, если ты конечно не против, компаньоны.
   Это были конечно только слова, но Мориц ухватился за них, соблазнённый такою возможностью.
   Что? Почему? Как? У Курандо, этого стряпчего дьявола, на все вопросы нашлись непростые, но в то же время приемлемые легко проскакивающие и быстро усваиваемые ответы.
   - Ставки, которые Владыки сделали на наш мир, столь высоки, что вопросы чести забыты. Каждый хочет оказаться всех впереди, а по условиям данной Игры это возможно только за счёт сверхразвитых возможностей сверхгероев. Потолок нашего развития - это статус Владык, то есть увеличение наших возможностей до возможностей бога. У меня с Новым Игроком договорённость. Помнишь, я тебе говорил, что остался бесхозным? Полная независимость от воли Владык, плюс мои нечестно нажитые особые свойства, и я смог приподняться над этим миром, осознать его сущность и добиться необычных союзов. Я стал правой рукою Нового Игрока, а со временем я перенял от него и всю полноту высшей власти.
   - Что же касается тебя, то я задумал тебя возродить с самого начала затеянной мною тайной войны. Твоё освобождение из мрака Архивов потребовало огромных усилий и много времени: ведь ты принадлежал другому Владыке и не так-то просто при большой многочисленности нашей братии создать дефицит сверхгероев. Когда ж долгожданный момент всё же настал, я уже был рядом с тобою. Замаскироваться под одного из твоих подчинённых оказалось значительно проще - ведь я же более тысячи лет был неразлучен с тобой.
   - После твоего пробуждения последовали месяцы напряжённой игры - ведь я не знал точных планов насчёт тебя у твоих Хозяев. Я боялся тебя вновь потерять. И вдруг - о удача! - твои Хозяева попробовали провернуть неуклюжий трюк с возрождённым Сифаксом. Я смог вмешаться. Ход за ходом, шаг за шагом, и вот путём дьявольски сложных манипуляций я привёл тебя к нынешнему состоянию.
   - Не надо смотреть так на меня. Я не более жесток, чем этот мир. Я даже значительно мягче, чем любой из Владык. Я открыл тебе глаза на действительность и оставил тебе право выбора. Я обрёк себя, ради тебя, на многие трудности. Я даже постарался спасти девушку для тебя, ведь ей была уготована участь твоей самой первой любви. Я понимаю, что плохо справился с этой задачей, но я сделал всё, что было в моих силах. Я не мог сделать большего и ты уж меня за это прости.
   - Я надеюсь, ты сделаешь выбор. Я хочу сокрушить этот мир. С тобой, если ты согласишься, мне это удастся. В наших силах закончить Игру, не как жертвы, а как победители. Выбор твой: смириться, или врезать Владыкам?
   Мориц думал недолго - он всегда был импульсивен. Он предпочёл бездействию битву. Решение далось ему очень даже непросто: в памяти настойчивой мухой жужжал эпизод из ночного разговора с Сифаксом, в котором тот утверждал, что их мир существует постольку поскольку существует Игра и окончание её, неважно с каким результатом, обозначит конец их существования. Но выбор сделан: он совершил сознательный выбор раба, который осознал, что истинная свобода - это неподчинение, награда за которое - смерть.

3

   Их армия состояла из 8 пехотных и 6 кавалерийских полков. Для построения этих сил потребовалось поле шириной не менее мили. Подходящее поле, зажатое между двух неглубоких ручьёв, находилось южнее Лейпцкой дороги.
   Оно было ровным, удобным для маневрирования, но недостаточно широким. Два холма, занятых неприятелем, - один на вражеском правом фланге, чуть левее маленького и крайне неудачно расположенного городка, другой на треть мили дальше, в тылу - создавали дополнительные сложности для атаки.
   Боевой порядок их армии состоял из центра, под командованием Курандо, правого крыла Морица и левого крыла, под командованием Браге - довольно молодого и перспективного "переписчика". Каждая составная часть армии выстроена в две линии. На каждом фланге по 12 эскадронов, чуть более шести тысяч всадников. В интервалах между эскадронами построено по 10 мушкетёрских взводов. В каждой линии центра находилось по четыре бригады, разбитые на вытянутые шестишереножные прямоугольники. Позади пехоты Мориц разместил солидный кавалерийский резерв. Пехотным бригадам было придано по пять тяжёлых орудий. По крыльям боевого порядка распределили 40 лёгких пушек, придав их кавалерии и прикомандированным мушкетёрам.
   Всю ночь враг укреплял свои позиции севернее Лейпцкой дороги. Численность его войск: 10 тысяч пехоты, 5 тысяч рейтаров и 20 с лишним орудий.
   Войска Генерала и Курандо превосходили вражескую армию численностью.
   Мориц не сомневался, что выиграет битву. Эта победа и ещё один бой, и мир будет избавлен от присутствия Владык. Каждая вражеская армия, взятая по отдельности, незначительно уступала ему в численности, но объединённые вместе враги превосходили его. И потому Мориц не удивился когда северный ветер, пробуждённым им с помощью магии Голубого кристала, донёс до него, когда он экспериментировал с Сифаксовыми магическими артефактами, что двое Владык заключили союз и, как только один из них выиграет свою битву (а он её обязательно выиграет), противостоящая ему армия увеличится почти вдвое за счёт подошедших резервов, и тогда чаша весов склонится на вражескую сторону.
   Победу следовало одержать быстро и чисто, до воссоединения двух вражеских воинств. Генерал прекрасно это осознавал, но утренний туман, плотной пеленой укутавший вражеские позиции, помешал стремительному наступлению.
   Мориц опасался, что в густом тумане отдельным воинским отрядам будет трудно ориентироваться на местности и бой рискует превратиться в плохо контролируемую неразбериху, когда войска не будут знать, где и в каком количестве, находится враг, кто кого атакует и кто побеждает. В эпоху, когда главным орудием смерти является не меч, а свинцовая пуля, и для того, чтобы угробить врага не обязательно приближаться к нему на дистанцию удара, желательно достаточно чётко видеть в кого ты стреляешь, чтобы смутный силуэт, проступающий сквозь пелену тумана, не обернулся продырявленным телом твоего же товарища.
   Медленно, раздражайте медленно, - дабы не поломать строй и следя чтобы одни части не опередили другие, Мориц повёл наступление на противника.
   Через полчаса дал о себе знать неприятель. Трескотня выстрелов взорвала очарование утра, и Генерал впервые за последнее время почувствовал острый азарт изготовившегося к бою заядлого бойца. Драки, драки - вот то, чего ему не хватает. Память услужливо вытолкнула на поверхность щекочущие нервы ощущения запахов крови, боли, ярости, смерти. Через несколько часов всего этого будет более чем предостаточно.
   Однако как же медленно развёртывается наступление! Передовые части неприятельской армии, отстреливаясь, отступали к Лейпцкой дороге.
   Туман не позволял определить группировку противника.
   В полдесятого с Морицем связался Курандо. Голос его, глухо прозвучавший внутри черепной коробки, был, тем не менее, окрашен в отлично различимое беспокойство:
   - Ты не находишь, что кто-то хочет отсрочить начало битвы?
   - Да, я ощутил, что этот невероятно долгий и плотный туман не является творением рук одной лишь природы.
   - Они тянут время, и мы оба с тобой хорошо понимаем зачем. Нам следует поторопиться. Можешь поднять сильный ветер?
   Мориц неуверенно почесал переносицу, словно пытаясь унять зуд, вызванный вибрацией черепных костей. Голос Курандо гудел внутри черепа, как шмель бьющейся об стекло, и это, мягко говоря, раздражало.
   - Ну так как, сможешь?
   - Я попытаюсь.
   - Не пытайся, а делай! Для чего ещё я проворачивал эта хитроумные комбинации с обменом тел, пытаясь скомбинировать твои свойства со свойствами присущими телу Сифакса? Действуй. И сделай это как можно скорее.
   Связь прервалась. Мориц ощутил облегчение. Дистанционное телепатическое общение не являлось для него новшеством, но раньше оно было одностороннее - только он во всей армии мог вкладывать в чужие головы свои мысли, отдавая приказы подчинённым ему "переписчикам" без всяких курьеров, галопом несущихся через прочёсываемое смертью поле битвы, ежесекундно рискующих умереть и тем самым утратить переданное с ними распоряжение.
   Голос Курандо, бесцеремонно врывающийся в его сознание, с непривычки вызывал у него нервозность. Его смущало то, что мысль трудней контролировать чем речь, и кто знает что выдаст, в ответ на слова графа, его слишком импульсивный и эмоциональный разум.
   Сильный ветер... Мориц попробовал сосредоточиться.
   Магия была его самым слабым местом. Он никогда не испытывал особой тяги к этой науке, и обретённые свойства почти не давали ему преимуществ, ибо в данном случае контроль над силами природы зависел не столько от "мощи тела", сколько от знаний, концентрации воли и веры в себя. Всего этого по чуть-чуть не хватало. У него было мало времени, чтобы как следует освоиться на этом поприще.
   Мориц попытался слиться душою с природой, раствориться в небесном просторе, охватить разумом десятки взаимосвязанных факторов: влажность земли, угол восхождения солнца, прозрачность и температуру различных слоев воздуха, дыхание атмосферы. Выбрав точку приложения силы, он попытался вмешаться в природный процесс. Закрутил воздушные вихри, создал разность атмосферных давлений. Почти получилось... Но одновременно с радостью от первых признаков положительных результатов он ощутил, как его усилия кто-то блокирует. Встречные потоки воздуха - их порывы и завихрения - свели на нет всю его деятельность.
   Разочаровавшись в своих способностях контролировать погоду, Мориц сосредоточил внимание на управлении армией, изредко, впрочем, возвращаясь к прерванному занятию - развеять туман по-прежнему оставалось немаловажной задачей.
   В 10 часов утра сквозь туман прорвались сполохи пламени и клубы плотного удушающего чёрного дыма - неприятель поджёг городок, создавая преграду наступающей армии и принуждая её левое крыло выйти прямо на расположенную на вершине холма сильную батарею, которая не замедлила открыть огонь, едва пехотные и конные колонны оказались в секторе обстрела. Левое крыло остановилось.
   К одиннадцати часам развёртывание армии завершилось. Не имея возможности разглядеть группировку врага, Мориц отдал приказ остановиться. Пушки, сопровождавшие полки, развернули в сторону противника; выпряженных коней отвели за второю линию.
   На каких-то полчаса установилось затишье, изредка нарушаемое малоэффективной трескотнёю мушкетов.
   И вдруг - о удача! - Мориц ощутил слабину во вражеской блокировке. Он мысленно ткнул в неё раскрытой ладонью. Слабина подалась. Он вломился в неё, сдвигая воздушные массы, и уловил пропитавшую небеса панику враждебного мага. Над полем дыхнул ветерок, и туман сдуло, как пену с переполненной пивной кружки. Пелена спала с глаз, и обе армии оказались друг перед другом.
   Противник выбрал старый, проверенный временем, но мало эффективный тип построения. На флангах он, как и Мориц, расположил кавалерию, а в центре поставил выстроенную в четыре больших терции пехоту. Артиллерия, в составе двух батарей, занимала позиции напротив левого крыла и в центре. Весь боевой порядок, протяжённостью более мили, прикрывали красномундирные мушкетёры, окопавшиеся вдоль Лейпцкой дороги.
   Дистанция между двумя армиями оказалась чуть менее одной трети мили. Мориц готов был поклясться, что уловил, каким-то шестым чувством, как вздрогнули, напрягшись в ожидании непоправимого, тридцать с лишним тысяч людей. Над полем повисла на миг тишина и вдруг неожиданно грубо и глухо заговорили орудия. Батарея вражеского центра на несколько секунд скрылась за клубами дыма. Налетел ветерок и унёс пелену прочь, ещё до того, как тяжёлые ядра, описав большую дугу, упали между линиями пехотных построений, взрыхлив землю и вызвав своим промахом массу насмешек.
   Мориц, пользуясь телепатической связью и благодаря этому, синхронизируя действия своей армии, отдал приказ всем "переписчикам" одновременно. Его дикий мысленный вопль: "Всем вперёд!!!", - всколыхнул огромную массу людей, уподобив её чудовищно гигантской волне, взявшей разбег и хлынувшей на изрезанный острыми скалами берег.
   Солдаты устремились вперёд. Это была широкомасштабная операция всей его армии.
   Однако левому крылу пришлось обходить окружённый болотистым лугом горящий город и оно немного отстало. Четырнадцатипушечная батарея вражеского правого фланга с пугающей частотой отрыгивала чугунные ядра, которые, с жутким свистом покрывая разделяющее противников расстояние, прихотливо и непредсказуемо вышибали из ровных рядов всадников и мушкетёров, то снося голову, то отрывая конечность, то комкая всего человека, превращая его в кровавое месиво.
   Конники Морица, ведомые им, оставив позади разрядивших мушкеты стрелков, перешли через ручей. Шесть эскадронов отборнейших кирасиров, выстроенные в четыре шеренги, являли собой прекрасное зрелище. В белых мундирах, поверх которых надеты сверкающие, как золотом, начищенной медью отделки червлёные кирасы и в треугольные шляпы с пышными цветными султанами, они были великолепны. Боги войны. Горделивая стать, мужество и красота.
   Их атака началась с обычного шага. Постепенно кони перешли на рысь и, всё время убыстряя аллюр, устремились навстречу неподвижно застывшим конным шеренгам противника.
   Враг был выстроен в шесть шеренг. В промежутках между эскадронами стояли колонны мушкетёров.
   Когда до врагов осталось пять сотен шагов мушкетёры вышли вперёд, установили подсошники и, взвалив на них всю тяжесть мушкетов, открыли беглый огонь. Отстрелявшись, первая линия уходила за спины других, освобождая место новым стрелкам, которые так же торопливо и не прицельно выдавали очередной залп.
   Меткость мушкета была никудышной. Мориц, провёзший не один день на стрельбище, знал это отлично. Но сотни непрерывно следовавших один за другим выстрелов создали смертоносную плотность огня, который вылизывал своим невидимым языком несущихся всадников, не всегда убивая, но калеча, выбивая из сёдел бойцов, опрокидывая на скаку лошадей. Несущиеся во весь опор эскадроны понемногу редели, и тогда всадники смыкали ряды, на ходу сближаясь друг с другом и закрывая возникшую брешь.
   Несколько свинцовых градин щёлкнуло, отрикошетив, по клиновидной кирасе, раздирая в клочья натянутой поверх неё зелёный с красным мундир. Но Мориц, не обращая на это внимание, сосредоточился лишь на одном - на шеренгах конных стрелков, приближающихся с поразительной быстротой.
   Первые четыре шеренги вражеской конницы вооружены лёгкими кремневыми ружьями и длинноствольными пистолетами. Подражая пехоте, они так же, но со значительно меньшей эффективностью, разряжали своё оружие в несущегося на них во весь опор противника, и уходили вправо и влево за последнюю шеренгу. Пятая и шестая шеренги были вооружены длинными копьями. Вот они вышли вперёд и опустили своё, обманчиво кажущееся разным по длине оружие. Но взять разбег они не успели.
   За пятьдесят шагов до врага кирасиры Морица, не сбавляя хода, дали залп из пистолетов, после чего, обнажив острые сабли, нанесли расстроенному противнику мощный удар на полном галопе. Устоять перед этим напором неподвижный противник оказался не в силах,
   Схватка была короткой и бескомпромиссной. Шум сшибающихся на полном скаку лошадей, лязг острой стали, ржание, крики и ругань, слитые в одну какофонию, оглушающе ударили в уши, одновременно пугая и вытесняя из душ людей всё человеческое.
   Эскадроны смешались друг с другом. Потери обеих сторон были пока минимальны, но стремительный натиск определил уже победителей.
   Мушкетёры, привыкшие жаться поближе к прикрывающим их пикинерам, подвергшись конной атаке, в панике бросали мушкеты и обращались в поспешное бегство.
   Конница оказалась не более стойкой. Смешавшись, под мощным напором врага, неприятельские кирасиры стремились выйти из схватки, ибо в этот миг им казалось, что враг невероятно силён и устоять против него невозможно.
   Их преследовали. Рубили на полном скаку, и во время бегства враг потерял значительно больше людей, чем в момент самого столкновения.
   Окончательно рассеяв врага, Мориц отдал приказ остановиться. Теперь настало время ознакомиться, как там дела у Курандо. Активизировав связь, Мориц сперва наперво просмотрел поле боя глазами своих "переписчиков", переключаясь с одного на другого.
   Левый фланг увяз на лугу и, подвергаясь сильному огню вражеской батареи, остановился. Причиной прекращения наступления был командующий Браге, оказавшийся чуть ли не первой жертвой обстрела. Жаль. Очень некстати. До чего же нелепая смерть.
   Мориц переключился на центр, предварительно передав "переписчикам" левого фланга приказ отвести пехоту немного назад и выдвинуть вперёд, прикомандированную к мушкетёрам, лёгкую полевую артиллерию, для подавления своим более частым огнём вражеской батареи.
   В центре наступление разворачивалось гораздо успешнее.
   Расположенные в первой линии четыре пехотные бригады, общей численностью более четырёх тысяч бойцов, поддерживаемые грамотно организованным артиллерийским огнём, перешли через дорогу и выбили из придорожного рва вражеских мушкетёров.
   Атака возглавляемой Курандо пехоты была почти столь же стремительна, как и атака кирасиров Морица,и красномундирники, бросая тяжёлые мешающие быстро бежать мушкеты, спасались бегством. В руки Курандовских пехотинцев попали семь большого калибра пушек.
   Проявляя большую практичность, пушки тут же развернули на противника.
   Стоявшие в пятистах шагах вражеские терции оказались отличной мишенью: ядра ложились точно в центр квадратных пехотных построений, пробивая солидные просеки.
   "Браво", - похвалил Мориц Курандо, занятого в это время восстановлением безнадёжно нарушенных построений своих пикинеров и мушкетёров.
   Ответ графа был коротким и резким: "Чёрт возьми, если хочешь победы - окажи нам со своего фланга поддержу", - что было вполне объяснимо; враг, видя расстройство своего центра, бросил на ослабленные боем бригады Курандо пехоту и три полка кирасир.
   Не прерывая объединяющем их через всё поле боя тонкой астральной связи, Мориц отдал приказ своим кирасирам двигаться на помощь контратакованным пехотным бригадам. Хотя отчётливо уже видел, что они не успевают: войска Владык, не утратившие, в отличие от пехоты Курандо, правильность своих построений, быстро надвинувшись, заставили отступить графа, благоразумно избегающего столкновения в невыгодных для него условиях. Неприятель отбил свою батарею.
   Пехота, преследуемая буквально сидящими у неё на плечах кирасирами, откатилась за линию своих пушек, встретивших всадников убийственным залпом картечи.
   Мориц ощутил разочарование. Столько усилий и никаких ощутимых результатов. А уже, тем не менее, полдень.
   Словно в злую насмешку над ним на поле снова опустился туман, сократив видимость до двух сотен шагов.
   Генерал почувствовал, как кто-то его призывает. Над ним на миг сгустилось чьё-то заклятье, атаковав органы восприятия и, как во сне, дав ощущение сверхчувствительности. Он узрел необъятные дали. Далеко-далеко, за лесом, за широкой рекой, за холмами, на вспаханном ядрами и усыпанном трупами поле закончилась битва. Разбитый и рассеянный враг убегал. Победитель созывал под знамена уцелевших бойцов...
   Видение развеялось. Мориц услышал чей-то далёкий смешок, а голос поближе, обращаясь к нему, произнёс:
   - Твоя смерть - родилась. Твой мятеж - тебе на погибель.
   К горлу Морица подкатил плотный комок. Он узрел лик Владыки и ощутил его сковывающее волю присутствие.
   Вот оно - лицо бога. Лицо Игрока, склонившегося близко к доске и обратившегося к непокорной фигуре.
   Ощущение чужого могущества было столь велико, что страх перед своим господином, живущий в душе каждого "переписчика" и сверхгероя, вновь возродился и сковал его разум оцепенением.
   В чувство его привёл дикий вопль Курандо, сумасшедшим набатом сотрясший череп:
   - Он не твой господин - ты от него независим!!!
   Мориц вздрогнул, чуть не потеряв равновесие, чудом удержался в седле и только тут осознал, что потерял своих в этом постоянно сгущавшемся молочном тумане.
   Впереди размытыми пятнами проступили шеренги красномундирников. Держа тяжёлые подсошники и мушкеты на плечах, они, как призраки, безмолвно, под мерный стук барабанов, двигались влево. Ещё дальше за ними, колыхаясь и дыша целым лесом едва угадываемых в плотном тумане пик, передвигалась многотысячная плотная масса.
   Всё это скопище людей напоминало одно существо. Мрачное и целеустремлённое. Без души, без страха, без жалости. И он нёсся во весь опор на него!
   Мориц натянул поводья, укрощая бег скакуна. И тут его нагнали свои.
   - Вперёд! - крикнул он, привставая в седле. - Не лезьте на пики, вырубите мушкетёров!
   Их заметили.
   В тумане нельзя было точно сказать, как воспринял их появление противник.
   Враг придерживался тактики, когда пикинеры выстраивались в большой плотный квадрат, а стрелки размещались у него по углам небольшими отрядами. В случае атаки противника холодным оружием мушкетёры стремительно перестраивались в две шеренги, прижимаясь к центральному построению по периметру, что обеспечивало им защиту от кавалерии. Терция ощетинивалась пиками и была готова встретить противника как сверкающей сталью остро наточенных наконечников, так и убийственным свинцом из мушкетов.
   Несясь впереди кирасиров и крича во всё горло, Мориц не сразу осознал, что выделяется из всего своего воинства.
   Первый залп прозвучал в его честь. С головы сбило шляпу. Звонко загудела кираса, не смотря на свою необычайную крепость, прогибаясь от сильных свинцовых ударов. Его конь споткнулся на полном скаку, приняв в свою грудь несколько пуль, и он полетел головою вперёд.
   Едва не убился. А когда поднимался, словно злой рок чиркнул по нему своим пальцем: тяжёлая мушкетная пуля раздробила ему правую руку.
   - Ничего... Все вперёд!.. - заорал Мориц, вновь поднимаясь на ноги. Бледнея, кривляясь и глотая вызванные болью и злостью крупные горькие слезы, он отдал приказ всем "переписчикам". - Все вперёд, вашу мать!!! Сломите врага!!! Сломите их к чёртовой матери...
   Его кирасиры промчались мимо горной лавиной. Боевой клич - "Смерть за нас!" - на миг заглушил собой грохот выстрелов, звуки полковых рожков и режущий слух шум боевой музыки.
   Мушкетёров, не успевших после стрельбы перестроиться под защиту пик, смели подчистую, и не умерив азарт, понеслись на лес пик, ломая, круша, умирая.
   Основной удар конной массы пришёлся в угол терции пикинеров. Враг оказался застигнут врасплох. Первая и третья шеренга, которым по уставу полагалось в случае конной атаки не наносить удары по лошадям, а, уперев пики в землю, ждать их приближения, в растерянности не сообразили совершить даже этого.
   Пики вылетали из рук, неспособных их удержать, вонзаясь в тела лошадей и даже порой доставая до сердца, но не могли остановить стремительность массы, которая даже в падении опрокидывала все, что перед нею.
   Безумство животных, которые из инстинкта самосохранения обычно неохотно идут на вооружённого человека, а уж тем более на целый фронт острых копий, было ужасно. Не на спине каждого сидел всадник, ибо смерть, выпущенная из дул мушкетов, собрала уже свою жатву, но зажатые в общем потоке, даже утратив хозяина, они не могли свернуть в сторону и дико тараща глаза мчались вперёд на вытянутые в их направлении пики.
   Трупы наваливались в горы. Давка образовалась такая, что тот, кто упал, неизбежно оказывался умерщвленным под тяжестью ног, копыт и тел других неудачников.
   Кирасиры Морица совершили невероятное: они, проломившись сквозь лес пик, ценой многих жизней, рассеяли терцию.
   Истекая кровью, Мориц смеялся.
   Над ним сгустился туман, и лик Владыки, сотканный из парящих в воздухе бесчисленных капель влаги, обратился к нему, подавляя своим величием вопли Курандо, пытавшегося докричаться до Морица, что-то сказать ему, предупредить.
   Владыка промолвил:
   - А ты очень даже неплох. Тебя усилили основательно. Даже одного твоего присутствия оказалось вполне предостаточно, чтобы невозможное стало реальностью. Я теперь понимаю, почему с тобой так долго возились, тщательно прокачивая и оберегая. Твоя мощь великолепна. Жаль, что ты не со мной. Действительно жаль...
   Лик Владыки заволновался, черты его смазались, и над слабеющим Морицем простёрлись белые крылья тумана, в котором рождались, надвигаясь и колыхаясь, многорукие многоголовые духи смерти...
   До слуха Морица донеслись щедро приправленные бранью проклятья. Курандо кричал:
   - Очнись!.. Мы должны осуществить перенос до того, как остановится твоё сердце и уснёт разум...
   Мориц слабел. Правая рука горела, как объятая пламенем. Не в силах стоять на ногах он безвольно упал на колени, губы его прошептали:
   - Я... не понимаю... чего ты желаешь...
   - Врата... враг создал Врата... Сейчас он подведёт сюда через них ещё одну армию... Ты должен возглавить последний удар... По торопись... Немного отваги и он не успеет...
   Голос Курандо кричал, умолял, проклинал заклиная. Мориц шептал: "Да, конечно..." - но не находил в себе сил, чтобы подняться. А ехидный голос Владыки, хихикая, заявлял, периодически прорываясь сквозь шум битвы и шелест атмосферных помех: "Оставь его. Ты разве не видишь? Он умирает".
   - Мы побеждаем... Наша пехота лучше обучена и намного отчаяннее. Посмотри: наши пикинеры обошли их терции с флангов и, атаковав в слабые углы, заставили их потесниться...
   Мориц, напрягая мышцы лица, насилу заставил себя улыбнуться. Странной и страшной вышла эта гримаса.
   Владыка сказал:
   "Он мертвец. Неужели вам обоим это ещё не понятно?"
   - Мы защитим свой мир... Освободи свой разум от тела... Помнишь, как в морской битве?.. Мы совершим ещё одно "переписывание"... Запиши свой разум в новое здоровое тело...
   - К-как?..
   "Он мертвец".
   - Мы оба выйдем в астрал и совершим обмен тел, как в своё время произошло при твоём контакте с Сифаксом...
   - Нет... Не получится... - Мориц в отчаянии взглянул на свою искалеченную руку. - Я почти мёртв...
   "Я же вам говорил..."
   - Нет, ты должен!..
   "Не получится..."
   - Я не могу... занять твоё тело... Лучше ты сам... Заверши эту битву победой...
   - Нет, у меня это не выйдет. У меня недостаточно мощи, чтобы вдохновить армию устоять против подходящих свежих резервов. Это сможешь лишь ты...
   - Я обречён...
   "Я же вам говорил..."
   - Нет, ты сможешь... Ты уже раз умирал... Если жажда победы больше не подпитывает твою волю к жизни, то вспомни то, что в прошлый раз тебя воскресило... Вспомни! Ну же! Её звали Ирия!..
   - Ирия! Ирия! - Курандо кричал, забрасывая его именами. - Юлия! Изабелла! Девушка с глазами цвета небесной лазури! Сказка, мечта. Единственное, из-за чего стоит сражаться в этом грёбаном мире!.. Ну же!..
   Да. Мориц прикрыл утомлённо глаза, вызывая нежный образ в памяти. Да, это так. За этот взгляд, за эту улыбку он готов был убить. И даже больше... Он готов был ради этого жить... Жить не смотря ни на что. Не смотря ни на боль, ни на страх, ни на слабость, ни на то, что рушится мир. Страсть к ней была всесокрушающей силой - она сломала его и перестроила. Благодаря ей он востал против Владык. Благодаря ей он ощутил себя человеком.
   - Хорошо... Хорошо... - голос Курандо звучал намного спокойнее. - Сосредоточься на ней. Всё остальное я за тебя сделаю...
   Да, Мориц думал о ней, уже не стараясь позабыть обо всём - о боли, о Владыках, о битве - а действительно не чувствуя и не видя ничего, кроме милого образа, кроме, преисполненных нежностью глаз и тонкого, чуть смазанного по странной прихоти памяти овала лица.
   Он восстал, он воспарил над полем, над битвой. Осознание этою пришло через ясность мысли, не омрачённой ни болью искалеченного тела, ни тяжеловесной грубостью материального мира.
   Большим усилием воли он сумел отдалить от себя её образ и вновь вернуться к действительности.
   - Курандо?..
   - Я здесь. Пожимать друг другу руки не будем, у нас нет помощников. А соприкоснувшись - мы рисуем стать неразлучными.
   - Почему? Зачем тебе этот обмен?
   - В искалеченном теле ты безусловно умрёшь. А в голове графа нам двоим с тобой будет весьма тесновато.
   - Но почему? Я не сомневаюсь, что ты можешь закончить битву победой.
   - Исход битвы уже предрешен. Я знаю: мы победили. Но, тем не менее, я не верю в благополучный исход. Наш мир без Игры обречён. Ты же веришь в другое, у тебя есть стимул к жизни. Попытайся. Я дарю тебе шанс. Моё же время истекает и моя эпоха уходит вместе с Владыками. Прощай, Массанаса. Хотя... - Курандо вдруг рассмеялся, - Кто знает. Может быть и я смогу пережить эту битву.
   Курандо растаял. Его дух пронёсся над полем и занял место Морица в теле Сифакса.
   Прежде чем занять своё место в теле Барла, Мориц оглядел небеса и застыл, преисполнившись трепетом.
   Он увидел Врата. Неразличимые для глаз простых смертных, они наполнили север сиянием. Представляя собой большую воронку, они пульсировали и сокращались, "подкачивая" пространство словно насосом, и в образованном их движениями потоке перемещались войска: тысячи всадников и пехотинцев. Проходя сквозь врата, они "съезжали" в реальность, словно по сказочной горке, материализуясь в самом сердце тумана.
   От общей транспортируемой Владыками массы отделился конный отряд и, съезжая на поле боя до своей собственной, далеко пролегающей от основной, дорожке как стая призраков устремился к жалкой, кажущейся с большой высоты удивительно хрупкой и смертной, фигурке Курандо.
   - Друг, берегись! - крик Морица, словно глас бога, сотряс небеса и угас, породив в душах сражающихся необычное состояние, которое бывает когда просыпаешься и осознаёшь, что сон на самом деле не кончился и что он продолжается.
   Курандо заметил опасность. Левой рукой снял с портупеи большой пистолет, с удивлением ощупал и оглядел толстую болванку ствола, в которой была насверлена чёртова уйма отверстий, и, сообразив, что к чему, со слабой, но довольной ухмылкой, подготовил дьявольское оружие к стрельбе.
   Всадники приближались. Их было семь. Они спустились на поле и мчались, разгоняя кружащиеся вокруг них клочья тумана.
   Курандо протянул в их направлении полусогнутую в локте левую руку. Пистолет был тяжёл и его ствол плясал. Не имея второй руки, чтобы его поддержать, Курандо ждал, стремясь подпустить противника как можно ближе, надеясь, что большой разброс свинца даст ему возможность сразить хоть кого-то.
   Мориц скользнул вниз, к своему новому телу, притягиваемый к нему особыми, связующими их воедино жизненными нитями, но успел всё же заметить, как резко вздрогнул в руке его советника пистолет, испустив поочерёдно, один за другим, из всех двенадцати каналов ствола облачка белого дыма. Пистолет самодовольно изрыгнул смертоносный свинец, опрокинув на скаку лошадей и убив четверых из проклятой семёрки.
   Мориц камнем упал с неба вниз и пришёл в себя на поле боя.
   Он был жив. Он был цел и невредим, и был преисполнен злобы и горя. Курандо погиб. Мориц чувствовал это, так как отсутствовала тонкая незримая нить, вроде тех, что связывали его с подвластными ему "переписчиками".
   - Все вперёд! - взревел он. И его войско ему было покорно. Он ощущал исходящую от него невероятную мощь и смеялся, видя как его армия, впитывая её, побеждает.
   Он победил, враг был разгромлен. И когда в битве обозначился переломный момент, после которого уже всем становится ясно, что дальнейшее противостояние проигравшим ничем не поможет, он услышал неистовый рёв. Он увидел лицо - проигравший Владыка во весь рост поднялся над полем: его взор был полон обиды и ярости. Над миром поднялась рука, и Мориц с ужасом осознал, что сейчас проигравший, ни чуть не стесняясь, давая своим чувствам волю, в раздражении смахнёт фигуры с игрового стола.
   Владыки признали Игру завершённой. Фигурки сняли с доски и кучей свалили в коробку. Мир затрещал, расползаясь по швам. Мориц ощутил, как из-под ног уходит реальность. Свет померк. Пространство исчезло, осталась только холодная архивная ирреальность и страх, ставший особой субстанцией.
  

Эпилог

   Густоту тьмы прорезали сполохи мысли. Пустота холодила. Разум цепенел, пытаясь осознать, где находится. Это было начало начал и конец всего сущего. Реальность отсутствовала. Был мрак. Были холод, отрешенность и нити взаимодействий засеянных на поле небытия сгустков энергии. Всё было бездной - бескрайней, но в то же время ограниченной отсутствием понятий движения, времени и направления.
   Постепенно пришло понимание - продукт деятельности хаотично скачущей мысли. Понимание росло, крепло и обретало самостоятельность, выделяясь в отдельную личность, обрастая плотью и кровью. Дыхание оживило небытие и Он, осознав, что, не смотря ни на что, он всё-таки жив, выбрал себе новое имя. Прежнее же, вобравшее в себя его былую сущность, более ему не подходило.
   Он помнил. Он осознавал. Перед его внутренним взором проплывали обрывки воспоминаний, в новом свете представляя ему старое знание.
   Курандо передал ему права Игрока. От него Он унаследовал Силу, Трофеи, Архивы. Выигрывая Игру, Курандо целые регионы заносил в бескрайний Архив, сохраняя до лучших времён. Игра завершилась, и мир развалился. Сохранилось лишь то, что было надёжно "записано" в бесконечном пространстве, где нет ничего материального и где хранится лишь Информация.
   Достаточно только протянуть руку и сотворить новый мир, достав из Архива осколки старого. И Он это сделает. Он положит начало новой Игре, с новыми Правилами, и с новой Целью. Новый мир будет полон чудес и в нём не будет места насилию, это будет мир для него и для неё. Ведь она тоже, к счастью, в Архиве.
   Мир без Владык, мир такой, каким они захотят его увидеть.
   Ну что ж. Пришло время начать.
   - Да будет свет, - сказал Он, приступая к первому акту творения.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"