Как и другие евангельские заветы, этот бесконечно многозначен. Будьте так же чисты и безгрешны? Да. Так же открыты и доверчивы? И это. Так же непосредственны? Да, да, да...
И всё это на поверхности, всё это первое, что приходит в голову. Есть другие, более глубинные смыслы. Это я поняла лишь сейчас, когда у меня появился правнук Тимон. Причина и проста и удивительна одновременно. Не знала я до этого детей. Вырастив дочку, имея двух внучек, не знала.
...Мальчик спал, а я сидела рядом "на карауле"- позвать Машу, если он проснётся. Не сразу ушла, задержалась на время кормления. Маша легла рядом, объяв малыша собой. В этом гнезде из материнского тела Тимон время от времени вздыхал, почмокивал, а, наевшись , восьмимеячный человечек ...стал ласкать маму. Он гладил её грудь, шею, лицо. Это было так красиво. И я вдруг поняла, что я никогда не общалась с младенцами так неспешно, так... плавно. Как тихая музыка...
Собачья жизнь со всеми радостями выживания. Пелёнки, сумки, работа, ясли, кашель, поиски няньки. И мимо, мимо самого главного чуда. Мимо самых важных законов бытия и заветов Создателя.
Младенец создан для любования. Новенький, гладенький, не тронутый временем. Хорошенький. На картине ли, на открытке ли, на фотке. В жизни кроме мягкости линий есть ещё все эти слюни, как и писи, пуки, створоженные отрыжки, вся эта бурная физиологическая жизнь плоти. Но молодая мать приговаривает одно: мой сладкий. Погружение в животную стихию - объективная примета возраста. Для развитого человека примириться с беспощадной и "низкой физикой" идеальной любви бывает непросто. Как иначе может быть снято противоречие между духовным и телесным, высоким и низким, человеческим и животным? Мой сладкий... Мой прекрасный...
Малыш энергетичен. Мой добрый приятель утверждает, что видит вокруг новорожденных сияющий кокон плазмы, cгусток мощной энергии. Почему нет? Младенец как бы зерно, в которое вложено всё для роста, на всю долгую жизнь. И мы прикасаемся к нему, мы подпитываемся, нет, не вампирим, потому что дарим ему любовь. Мы обмениваемся и обновляемся.
А дальше включается разум.
У меня включила старшая внучка. Маша. Дочку сознание не отделяло от меня. К тому же надо кормить, растить, надо было отвечать полностью. Внучка - через дистанцию, и роль моя не самая главная, а, значит, есть пространство для нового, не только чувственного восприятия. И в то же время своя, родная, с узнаваемыми чертами и повадками. Худенькая, орущая девочка лежала не столько на пелёнках и одеяльцах, сколько на чем-то сотканном из времени и пространства. Вся в будущем и вся из прошлого, где-то посреди пряжи по имени бесконечность. Тогда я впервые оглянулась, чтобы проникнуть взглядом...нет, недалеко - мать, бабушка, дальше род размывался, но он был. И ниточка вилась, доказательство тому плакало, сучило ногами и хотело продолжать жизнь наших общих предков.
Не каждому даётся правнук или правнучка. Но кому повезёт, может увидеть модель отношения Творца и твари. Нам не дано проникнуть туда, откуда сотворённый человек пришёл. Тимону нет и года. Совсем недавно его не было? Всё восстаёт - был! Был до меня, был вечно. Где-то был. А теперь он здесь, рядом, и я вижу, как он меняется. Вчера не мог ползать, а сегодня ползёт. Я знаю: есть программа, по которой время включитьcя этому умению - ползти. Кто-то включает...Но кроме той, большой программы, eсть и маленькая , Тимошкина. Он рвётся, мычит, поднимается на руках, раскачивается, по-лягушачьи делает рывoк вперёд и в изнеможении падает на бок. Он мог не надрываться, но тогда бы пополз позже. И позже пойдёт. И он уже знает то, что я лишь осознаю: любая работа - вдвоём. Ты и Он... И если и Ты изо всех сил... Только так могу объснить феномен из литературной сферы: ничего не обещал человек, способности так себе. И вдруг выдал на-гора такой текст...Не без помощи свыше. И наоборот: блистал на входе и увял - перестал сотрудничать, ловить сигналы, так, трепыхался в вполсилы, тратясь на собственный успех. Господь его оставил...
Что важно: ребёнок работает не на успех - для себя, повинуясь только внутреннему закону. Он не старается быть кем-то, он есть какой есть. Живёт здесь и сейчас. Забота о ролевых соответствиях внешнего мира придёт позже. Или не придёт. К настоящим художникам, людям искусства чаще всего не приходит. Oни не пытаются себя подать, выглядеть, их силы, как у ребёнка уходят на своё дело, на свою игру. Это, как говорится, чревато - художественная натура и слаба, как натура ребёнка. Художника легко обойти, обмануть, затоптать даже. Подозреваю, многие таланты не проявились в нашем взрослом мире именно из-за этой природнной детскости.
У меня есть знакомая, режиссер Евгения Кемарская. Вы её знаете? Нет. А надо бы знать, в мире театра она известна многим как автор потрясающих режиссерских работ, трактовок и находок. Просто она никогда не заботилась, чтобы они были скреплены с её именем. Полное бескорыстие, готовность работать до изнеможения без всякой "большой" перспективы с начинающим или неизвестным артистом только потому, что в этой точке её настигло вдохновение Игры с большой буквы...
Недооцененность - это всегда немного грустно.
И всё-таки - будьте, как дети! Потому что Женя Кемарская этой недооцененности сама-то и не заамечает. Потому что несёт её по жизни поток радостных переживаний и нет болезненного счёта к жизни.
А уж если таланту удаётся прорваться к известности, к славе, все детские свойства характера становятся такой силой. Сейчас в театральном сообществе нет человека более восхваляемого, чем Римас Туминис. Еще недавно вокруг его постановок кипели совсем другие страсти. Так называемые авторитеты требовали прекратить издевательства над Чеховым и Лермонтовым, изгнать Римаса из театра Ваахтангова, снять с должности художественного руководителя. А он... репетировал. И втянутых в его игру актеров становилось всё больше. За Маковецким и Князевым, готовыми стоять за него до конца, шли другие. Спектакли вышли, имели убедительный успех, и конфликт в театре приутих как бы сам собой, ни в каких группировках, разборках жалоб и обид Римас не участвовал. Так ребёнок сосредоточенно ставит свою пирамидку из кубиков, не замечая споров взрослых вокруг себя.
...Кто-то молит: Господь, помоги мне поверить в Тебя. Не будучи религиозной, не сумев воцерковиться, я всегда знала: Он есть! Его творящая сила ощущалась во всем. Ощущалась как Его свобода, Его воля, Его радость. Стоило вглядеться в обычный лист с тончайшим узором прожилок или в странную нездешность стрекозы, сразу приходило понимание: Он создавал это, играя, пробуя, веселясь.
В этом году в Кливленде была немыслимо красивая осень. Листва долго не опадала и окрашивалась в алое, оранжевое, сиреневое. Для существования эта безумная праздничность и ни к чему. Когда цветы заманивают пчёл буйной яркостью, это понятно, жаждут опыления. Здесь же в аллеях октябрьских деревьев - избыточность художника, захваченного процессом. Сквозит беспечальным светом листва, и Кто-то там удивляется себе: ай-да, осень! Ай-да, земля!
Наше почитание младенчества для меня не поведенческий штамп и не биологическвя функция. Ступенька в самопознании. Всё меняется и ничто не отменяется: малыш всегда тайна и открытие, всегда чудо.
Ребёнок похож на Бога, он по Его подобию больше, чем взрослый. Мы же, взрослые, готовы учить растущего человека и не готовы у него учиться.