Фёдор сидел в сухо скрипевшем кресле и осматривал комнату, которую он снял два дня назад. Прямо перед ним была этажерка с книгами неизвестных ему авторов с какими-то тёмными монгольскими фамилиями (наугад выбранная книга с тяжёлым названием "Ботагоз" оказалась толстым романом о девушке-революционерке). За этажеркой стояла высокая железная кровать. Львиные головы набалдашников на спинке кровати исторгали сквозь неровные слои краски неслышимый Фёдором рык. Угрюмые тёмно-зеленые шторы были всё ещё не раскрыты, и полумрак пронзала ослепительная вертикальная полоса света между ними. Письменный стол был накрыт клеёнкой с потускневшими от времени фруктами, нарисованными на ней в шашечном порядке. В углу стоял радиоприёмник, судя по всему, доставленный в это утро прямиком из пятидесятых годов.
Приёмник представлял собой огромную тумбу с красным глазом, подписанным "Вкл.", и навигационным стеклом с нанесёнными на него названиями радиостанций-городов: Москва (вызванный ряд ассоциаций - Кремль, Красная площадь, грязные вокзалы - тут же гас, оставляя за собой строчку из букваря "Москва - столица нашей Родины", прочно вбитую в голову), жаркое, неизвестно как оказавшееся на этом чёрном, в жёлтых полосах радиодиапазонов стекле Антананариву (в воображении возникла пара пальм под палящим солнцем), Улан-Батор (мглистая степь, чуть проявившись, снова утонула во тьме, так и не явив города), Рим (расплавленный воздух, издыхающие в нём древности), Мельбурн (океанская прохлада, столь успокоительная после римского зноя), Нью-Йорк (в голове мелькнули громады небоскребов - теперь они уже не выглядят столь неуязвимо), Сталинабад (такого города Фёдор не знал, Туркмения, наверно - да, Ашхабад им был, что ли) и совершенно бессмысленная Воркута, не вызвавшая в воображении Фёдора ничего, кроме бесконечных сугробов и вьюги.
Фёдор перевёл взгляд с радиоприёмника на нечёткую фотографию смуглолицей девушки с азиатским разрезом глаз. Она решительно смотрела вдаль, прижав к груди большую красную книгу. Фёдор подумал было, что это сорокалетней давности раскрашенное фото хозяйки, но в памяти всплыла точно такая же репродукция картины "Молодая Киргизия" из школьного учебника.
Он вдруг решил напомнить хозяйке о себе. О том, что постояльца следует кормить.
2
Если смотреть на Алтын Ту с ближайшей к нему сопки, то открывался великолепный, почти что открыточный вид: глубокие хвойные тона, ослепительный блеск снега, дым из труб, застывший в морозном безветрии.
Алтайская деревня, в которой оказался Фёдор, состояла из десятка домиков. Забрался сюда он уже во второй раз в ходе своих непрекращающихся вот уже почти десять лет поисков. Огромный рюкзак Фёдора распирал охотничий скарб.
С обрезом в руках он искал Снежного человека по всей стране. Что бы в мире окружающем ни происходило, Фёдор либо мысленно расчерчивал в своём воображении карту очередного поискового выезда, либо охотился. Или просто думал о нём, о Снежном человеке. Например, вот найдет он Снежного человека. И что? Ну, прострелит он ему ногу, как в прошлый раз, когда тот, отстреливаясь, ушёл. Или обе. И что? Зачем всё это? Не знал Фёдор, что и зачем. Даже смутно подозревал, что всё не совсем так, что Снежный человек - это только (хоть слова "персонификация" Фёдор и не знал) персонификация чего-то. Чего-то, ему пока неизвестного, но совершенно точно связанного с чем-то прекрасным. Таким, как, например, охота в зимнем лесу.
Фёдор не был сумасшедшим. Он даже мог позволить себе (но только про себя) иронизировать на тему Снежного человека. В поезде, во время разговора о футболе, который вели его соседи по купе, он совершенно естественным образом представил футбольную команду, состоящую сплошь из одних снежных человеков. И громко рассмеялся, удивив попутчиков внезапным смехом, раздавшимся с верхней полки.
На купленные женой фотообои с шишкинским бором он наклеил чёрный силуэт человека, оглядывающегося, уходя в лес. Жена не возражала. Они вообще разговаривали мало. И идеально подходили друг другу. "Быть может, вся её прелесть именно в том, что она так холодна? Есть холодок в ощущении счастья. Она и есть этот холодок. Воплощение самой сущности счастья. Сокровенная прохлада." Примерно так рассуждал про себя Фёдор сразу после знакомства с ней. В таком же ключе он иногда рассуждал о ней и спустя три года.
Власть же Снежного человека над Фёдором была безгранична и постоянна. Откуда в Фёдоре поселилась такая диковинная страсть, сказать сложно. Сказать, что это было обычной, в общем-то, страстью к неизвестному и загадочному, значит не сказать ничего.
Разговор о том, чем он, Фёдор, занимается в жизни, Фёдор если и начинал, то начинал издалека, долго кружил, не произнося слов "снежный человек". Потому что после этих слов разговор сразу терял смысл - взгляд собеседника вдруг лучился озарением: "Так вот оно что! Передо мной идиот!". Поэтому Фёдор рассказывал, как он ищет "его", или "их". Не уточняя, кого именно. Особенно Фёдора бесило, когда в ходе весьма туманного в этой связи рассказа его иногда ошибочно принимали за уфолога. Они ведь, уфологи, тоже "что-то там ищут", исследователи неизвестного и загадочного. Которого - загадочного и неизвестного - может, и в природе не существует.
А Снежный человек есть. И это факт.
Ещё в детстве Фёдор нарисовал в воображении красивейшую, неизменно волновавшую его картину: покрывалом расстелившийся снег, опушка тёмного непролазного леса, и в него уходит, оглядываясь у самого лесного берега, молчаливый и задумчивый, большой и сильный Снежный человек. Уходит в дремуче-прекрасный лес. Уходит, чтобы остаться в своей тишине и красоте, в хрустальном, как зимний лесной воздух, одиночестве.
Немало, конечно, в поездках Фёдора по заснеженной стране значили и охотничьи мотивы. В конце концов, в свои двадцать семь Фёдор был уже трижды судим за браконьерство. Отделывался штрафами, но признать себя браконьером-гастролёром отказывался. Несмотря на то, что это серьёзно оправдывало его в глазах семьи.
Два месяца назад "его" следы были обнаружены неподалёку от одной алтайской деревни. Следы встретились такому же "сумасшедшему" из Перми. Пермяк со следов сделал слепки, и даже видел "его" самого. Но удачей не воспользовался - встреча произошла случайно, пермяк был не готов, ружьё заклинило, и Снежный человек ушёл.
Но пермяк был уверен, что до того, как заклинило ружьё, ему всё же удалось ранить Снежного человека, и очертил на карте относительно небольшой район предполагаемых поисков. После чего Фёдор и решил вновь отправиться на Алтай. Где находился сейчас в затерянном в двухстах километрах от ближайшей железнодорожной станции промыслово-охотничьем хозяйстве Алтын Ту.
3
Здесь, вслед за обнаруженными немедвежьми (у животных не бывает плоскостопия) и нечеловечьими следами, пропали две коровы местных жителей. Время от времени пропадали и девушки, которых обнаруживали через пару дней в полном беспамятстве у здания бывшего сельсовета. Придя в себя, девушки лопотали что-то о человеке в звериной шкуре. Также - что местным жителям казалось наиболее странным и загадочным - стали пропадать канистры с бензином, оставленные беспечными сельчанами на хоздворе.
Фёдор глотнул чаю и вдруг застыл, глядя в окно. Он будто увидел в нём что-то, чего ещё мгновенье назад в нём не было: под стук дятла, метрономом отдававшийся в голове, дымчато-серебристая белка перелетала с ветви на ветвь, всякий раз обрушивая снегопады с высоких сосновых небес, а лес вдруг показался каким-то древним, чем-то единственно настоящим. Переливы пробивавшегося сквозь сосны солнечного света на сугробах - от голубого в тени через светло-розовый до алмазно-сверкающих отдельных снежинок - лишь отсвечивали манящую тёмную дремучесть глубины леса.
Он прошёл в свою комнату; достал из-под кровати рюкзак; бросил в него зубную щётку, два блока сигарет, любимый обрез, несколько пачек патронов, небольшой бензиновый примус; застегнул сдавшуюся после короткой, но упорной борьбы молнию рюкзака; влез в комбинезон из медвежьей шкуры со шлемом-капюшоном и с вшитыми в комбинезон унтами (подошвы за двадцать лет поисков были стёрты до бесформия); забросил рюкзак за плечо и вышел из дома.
На крыльце Фёдор вспомнил, что бензина к примусу осталось совсем чуть-чуть, и прихватил лежавшую рядом тяжёлую зелёную канистру.
Когда, приготовив Фёдору завтрак, хозяйка, услышала, как хлопнула дверь, и вышла на крыльцо, то увидела уже только, как Фёдор входил в лес. Она закричала вслед:
- Эй! Куда бензин потащил! - и выкрикнула непонятное гортанное ругательство.
Фёдор оглянулся и мрачно посмотрел на хозяйку, в обиде за тишину, которую та спугнула. Промолчал и вошёл в лес.