Кто пробовал, тот знает: травить -- это весело. И знали об этом те, чьи крики разлетались сейчас быстрыми зоркими птицами, указывающими преследователям на жертву. Их было пятеро, и они гнали ее по опустевшим школьным коридорам, к лестнице, к запасному выходу, который весной не закрывали, дальше, во двор, к гаражам, чтобы там, в тесном грязном углу между холодными железными стенами, с треугольником неба над головой заставлять ее делать гадкое и стыдное, и с интересом смотреть на ее позор, шумно вдыхать ее страх, раздувая ноздри, смеясь, забывая о том, что они люди, становясь неделимой стаей, чующей след добычи.
Знала об этом и Ритка и потому бежала во весь дух, звонко и часто стуча каблуками по стертому паркету, слизывая с губ неприятный теплый и солоноватый вкус, который чувствовал каждый, кто хоть раз уходил от погони: вкус собственной пусть даже еще не пролитой крови, слез, пота. Портфель больно бил по спине, хотелось оглянуться, но было нельзя. Это задержало бы ее, возможно, на долю секунды, но в коротких дистанциях доли секунды решают исход гонки. Ритка точно это знала: она бегала хорошо, она была одной из лучших спринтеров школы, она обгоняла даже мальчишек и сейчас надеялась только, что никому из них не хватит ума отделиться, пробежать ниже этажом, прослеживая ее путь, и выскочить наперерез.
Но надо быть быстрее ее, успеть спуститься, а она бежала прямо, и у нее была отличная фора. Впрочем, они никогда не действовали в одиночку, держались вместе, как одно целое, и надо было только успеть чуть опередить их, скатиться со ступеней и проскользнуть, но не в запасной выход, а под лестницу, в незаметную дверь, в узкую тесную каморку, где завхоз тетя Нина прячет свой инвентарь: швабры, грязные ведра, тряпки. Там можно пересидеть, подождать, когда стихнет охотничье улюлюканье и хлопнет дверь.
Ритка вылетела на площадку и с облегчением увидела, что здесь никого нет, что крики слышны близко, но позади. Она перепрыгивала ступени, едва держась за перила на поворотах, один раз закричала, громко, уловив краем глаза какое-то движение, но потом поняла, что это ее собственная тень. В пыльные школьные окна вовсю било солнце, на улице расцветал май. Ничего, пусть думают, что Ритка совсем обезумела от страха, не понимает, что она выбежит, куда выбежал бы любой: во двор. Только бы не заметили, куда она несется на самом деле.
Она рванула на себя дверь чулана с такой силой, что шуруп, держащий ручку, едва не выскочил, и метнулась в спасительное черное пространство, затаилась там, зажав ладонями рот. Они вряд ли услышали бы ее сбивчивое дыхание, но рисковать не стоило. И тут же с облегчением различила приближающийся звук погони. Один за одним они спрыгивали с лестницы, несколько раз хлопнула дверь запасного выхода, послышались голоса. Возбужденные, раздраженные. Они искали Ритку, думая, что она спряталась где-то там, на заднем дворе.
Ритка перевела дух и на ощупь изнутри примотала ручку к торчащему из стены крюку куском бечевки. Однажды, совершенно случайно она выяснила, что замок повешен только для видимости, дверь кладовки не запиралась. Нина продолжала носить ключ, чтобы лишний раз не совались. Правда, кому и зачем могли бы понадобиться старые ведра, полуистлевшие тряпки и каморка, в которой даже стоять нельзя. Только сидеть, согнувшись в три погибели, как человечки на аварийных инструкциях в самолетах. Впрочем, Ритке все это было совершенно неважно.
Она сняла рюкзак, и, стараясь не шуметь, присела на перевернутое ведро. Колени неудобно уперлись в стену. Было совершенно темно, только под самой дверью светилась узкая полоска. Пахло, как на даче на чердаке, где лежал свернутый в рулон ковер и стояли два старых кресла с вылезшем из-под обивки войлоком.
Ритка тихонько расстегнула портфель и нащупала бутерброд, который не успела съесть на перемене. Только сейчас она почувствовала, что здорово проголодалась: последний раз она ела утром, дома, наспех проглотив чашку чая и заев мюсли. Ритка вгрызлась в сухую булку и замерла, снова услышав хлопанье двери.
Не найдя ее, они возвращались. Громко переговаривались и ругались, обвиняя друг друга в том, что упустили жертву, обзывали друг друга и смеялись. Ритка слышала заливистый смех Наташки, и вторящий ей потоньше Анькин. Голоса мальчиков. Им было весело, они уже не думали о ней, звуки их шагов удалялись, становясь все тише. Каждый раз, стоило ей лишь услышать голос кого-то из них, внутри нее будто кто-то протягивал нить -- насквозь, через все тело, от ступней вдоль спины, через горло, а сама Ритка только обматывалась вокруг, как катушка на пластиковый цилиндр.
Сейчас натяжение немного ослабло, и Ритка обмякла, выдохнула и не спеша доела бутерброд. Голод немного унялся, но после солоноватого жесткого сыра страшно захотелось пить, но пить было неоткуда. Пока выходить не следовало, следовало посидеть еще немного, дождаться, пока они медленно, дурачась, подталкивая друг друга, выйдут и отправятся по домам. Ритка устало уронила голову на руки и закрыла глаза. Эти пятеро не будут ее дожидаться. У них есть дела и поинтереснее, чем караулить чувырлу, с отвращением подумала Ритка. У них впереди есть еще завтра, и послезавтра, и еще много-много дней до конца четверти, когда можно будет закончить то, что не удалось сегодня. Ритка думала об этом с какой-то обреченностью, как о чем-то навсегда решенном, чего уже нельзя изменить, и внутри становилось непроглядно темно, как в этой кладовке.
Ритка выбралась из своего укрытия, когда поясница совсем онемела, и глаза привыкли к темноте настолько, что она начала различать громоздящиеся в чулане предметы. В школе стояла такая тишина, словно кроме нее здесь не осталось ни души, и теперь все коробки кабинетов, все длинные переходы коридоров, душная столовая и холодный спортивный зал, -- все принадлежало ей одной. Но Ритка знала, что это ощущение обманчиво: наверху в учительской кто-то наверняка заполняет журнал, в кабинетах идут факультативы для старшеклласников, Нина еще придет и откроет кладовку, где она недавно пряталась, достанет ведра, тряпки, примется мыть полы. Малыши маятся на продленке, вахтерша дремлет или рассеянно листает газету. Ритка старалась идти как можно тише, просто по привычке: на самом деле, даже если она с кем-то и сталкивалась, никто никогда не спрашивал ее, почему она так задерживается.
Но только когда за спиной закрылась входная дверь, и Ритка почувствовала на щеках теплый майский ветер, она вздохнула полной грудью, точно канатоходец, преодолевший свою неверную натянутую в пустоте дорогу, и ступающий, наконец, на твердую почву. И так и не выдохнула: у самых решетчатых ворот забора, ограждавшего школьный двор, стоял Санек.
Пожалуй, из всей пятерки Санек вызывал у нее наименьшие опасения. Он никогда не задирал и не задевал ее, если они случайно сталкивались в коридоре, но все же идти мимо него Ритке не хотелось.
Санек с задумчивым видом выводил что-то на земле длинным тонким прутом. Но услышав звук хлопающей двери, он поднял голову и увидел Ритку.
Во рту стало совсем сухо, ноги отяжелели, точно на ней были не легкие летние туфли, а пара железных сапог из сказок про царевичей. Ритка оглянулась: она привыкла, что там, где один из них, непременно должны быть и остальные. Если они поняли, если догадались... Ритка вздрогнула.
Но Санек, даже если и должен был подать кому-то знак, ничем себя не выдал, более того, как ни в чем не бывало вернулся к своему странному занятию. Однако выйти со школьного двора, не миновав его, было никак нельзя: между частых прутьев протиснуться не могли даже первоклашки.
Может, он ждет кого-то другого? Но кого? Он всегда ходил с ними, никаких друзей у него вроде было.
Ритка с неохотой пошла к воротам, надеясь, что Санек уйдет, на худой конец, крикнет "Ату!", как это было у них принято, но он будто вовсе не замечал ее, и это оказалось еще хуже. Из всего мира будто изъяли звук, солнечный свет слепил глаза, и ослабшая было нить внутри Ритки вновь натянулась до предела, перехватывая в горле. Она остановилась в нескольких шагах от Санька и застыла, недоумевая, чего он ждет.
Он поднял глаза и теперь разглядывал ее, но во взгляде этом не было вызова, так смотрят на людей не совсем знакомых, к которым нет причин испытывать ни любви, ни злобы.
Сам он был невысокий, со светлыми, словно выгоревшими, волосами, а кожей, наоборот, до странности смуглой, точно круглый год он разгуливал под палящим солнцем. Ритка впервые стояла к нему так близко и заметила, что глаза у него серые, губы обветренные, и на правой ладони не совсем еще зажившая ссадина. Ритка была выше него и, может быть, быстрее, но уверенности это не добавляло. Она не могла смотреть вот так же прямо, и пройти мимо, чуть задев его плечом, не хватало духу.
В замешательстве она уставилась на носки своих туфель и вдруг услышала его негромкий голос:
-- А я знаю, где ты прячешься.
Ритка вздрогнула, как от тычка, и все внутри оборвалось.
-- В кладовке, где Нина швабры держит.
Санек говорил спокойно, будто они были друзьями и обсуждали завтрашние уроки.
Ритка застыла, не зная, как реагировать. Если он называет наугад, нужно сделать вид, что она не понимает. Но если... Это конец, подумала Ритка, тоскливо озираясь вокруг. Теперь он скажет остальным. Или взамен на молчание потребует чего-то -- чего именно, представлять не хотелось.
--Я не скажу, - неожиданно добавил он и тут же выдал нечто еще более невероятное: -- Я и сам там прятался.
Ритка подумала, что ослышалась, но Санек повторять не стал, ждал, пока до нее дойдет смысл сказанного.
-- Но от кого?! - ошарашено спросила она.
Он неопределенно мотнул головой, предоставляя ей догадываться самостоятельно.
-- Не может быть, -- замотала головой Ритка и нахмурилась, не понимая, что у Санька на уме и какой смысл ему так ее дурачить.
Санек кивнул. Он не улыбался. Ритка вдруг подумала, что на самом деле знает о нем не так уж много. Она перешла в эту школу, и поначалу просто не могла еще разобраться, кто и с кем, а потом заболела и болела почти целую четверть. В памяти остались вечера, проведенные за учебниками, усталость, исписанные тетради и нанятые родителями репетиторы, чтобы она не очень сильно отстала. Когда она вернулась в класс, Санек был уже среди них, маленькая светлая тень, почти неслышная, незаметная, тихая. Но тем не менее, он был там своим, неотъемлемым членом стаи. А что он, возможно, тоже был в классе новеньким или просто был с ними не всегда, ей даже в голову не приходило.
Ритке хотелось спросить его о том времени, когда он так же, как и она, прятался в кладовке, тот Санек и этот казались ей двумя разными людьми, между которыми не может быть никакой связи.
-- Удиви их, -- продолжил тем временем Санек будничным голосом.
-- В смысле? -- в замешательстве переспросила Ритка.
Он как-то устало вздохнул, провел рукой по волосам, как будто раздумывая, как объяснить.
--Ну, ты должна сделать что-то, чего они от тебя не ожидают. Тогда они или примут тебя к себе, или оставят в покое.
У Ритки вспыхнуло лицо. Примут к себе. Она даже не задумывалась, хотелось бы ей быть с ними, и каково вообще - быть одной из них. Это было все равно, что думать о том, а что если бы они никогда не уезжали из того города, и Ритка до сих пор ходила в свою прежнюю школу, или что было бы, если бы она родилась не Риткой, а кем--нибудь другим. Наташей или Аней. Или даже Саньком.
-- А ты что сделал? -- спросила она осторожно.
-- Подрался с Белым, -- пожал плечами Санек, как будто это было очевидно.
Ритка не стала уточнять, с каким из двух. Младший учился с ними в одном классе, второй -- на год старше, но они были похожи, как близнецы: крепкие, коренастые, светлоглазые, с одинаковой, какой-то птичьей привычкой чуть склонять голову к левому плечу, будто они плохо слышали. Братья занимались плаванием, ходили, как поделенная пополам игральная карта, и действовали слаженно и точно. Старший считался за главного, но Ритка не представляла, как можно было осмелиться - подраться с любым из них, и как надо было драться, чтобы они приняли тебя за равного.
--Но я-то драться не буду, -- вздохнула она.
--Не надо, -- спокойно согласился Санек. И Ритка вдруг поняла, что он не боялся быть замеченным в ее компании. И скорее всего, вообще ничего не боялся. Ей стало завидно и горько. Хотелось поскорее оказаться дома, одной.
--Сделай что-нибудь другое. Пока время есть, потом будет уже поздно, -- он бросил прутик, который все это время держал в руке, как-то неловко махнул, развернулся и пошел за ворота, неся рюкзак на одном плече, из-за чего едва заметно наклонялся при ходьбе.
Ритка проводила его взглядом, пока он не скрылся за углом, и растерянно посмотрела под ноги. В больших и маленьких кругах, аккуратно вписанных в треугольники и квадраты, она узнала доказательство теоремы, которую проходили только сегодня.
--Никуда не пойду с... Никуда не пойду...
Ритка запнулась, вздохнула и, стараясь не обращать внимания на смешки, начала заново.
Вчера она была так озадачена словами Санька, что напрочь забыла о параграфе, заданном еще неделю назад. До конца урока оставалось не больше пятнадцати минут, когда Ирина Георгиевна вдруг открыла журнал и застыла над ним, точно он неслышно сообщал ей, кто выучил, а кто нет. По классу пронесся лихорадочный шелест страниц, Ритка только успела краем глаза зацепить эпиграф, как Георгин назвала ее фамилию.
Ноги сразу стали ватными, и Ритка подумала, что лучше сразу во всем признаться, не позориться, но вместо этого зачем-то молча поплелась к доске и теперь стояла перед всем классом, мямля две строчки, которые казались смутно знакомыми, но, как она ни старалась, за собой ничего не тянули.
Сердобольная отличница Оля с первой парты незаметно перевернула учебник, но со своего места Ритка не могла увидеть ни слова, тогда Оля зашевелила губами, как рыба, и Ритка, наконец, разобрала одно слово:
--Никуда не пойду с людьми. Лучше бы...я...-- неуверенно продолжила она.
--Маргарита, не волнуйтесь, -- подбодрила Георгин. То ли из-а болезни, то ли из каких-то своих соображений, но она относилась к Ритке заметно мягче, чем к остальным. Вместо того, чтобы поставить ей два или хотя бы точку и отправить на место, она пыталась вытянуть ее, от этого Ритка только сильнее путалась и сбивалась.
Она мысленно отсчитывала секунды до звонка, стараясь ни на кого не смотреть, но взгляд невольно возвращался к месту, где сидел Санек. Он ничем не выдал их вчерашнего разговора, точно его и вовсе не было. Прошел мимо, как всегда молча, словно не замечая, и Ритка уже начала размышлять, а не выдумала ли она все это сама, или, может быть, им надоело просто гонять ее по коридорам вверх-вниз, и они задумали нечто более сложное.
Удиви их.
Санек отвернулся к окну с безразличным видом. Рядом с ним Белый младший развалился на стуле, точно сидел не на уроке, а в кинотеатре, и смотрел на Ритку оценивающим взглядом. Наташа с Аней на последнем ряду склонились над листком бумаги и смеялись, и Ритка невольно вспыхнула, думая, что может быть, над ней.
Давай. Удиви их.
Она столкнулась взглядом с Белым, тот открыто ухмыльнулся, и Ритка потупилась. Чем можно было бы удивить таких?
Хрипло задребезжал звонок. Ритка выдохнула с облегчением. Георгин кивнула ей, не делая никаких пометок напротив ее фамилии и уткнулась в журнал, ведя ручкой ниже. В недоумении Ритка вернулась на место и стала собирать свои учебники.
--Вы когда собираетесь сдать долги?
Ритка непонимающе обернулась, но русичка обращалась к Наташе. Та уже стояла в дверях, и теперь недовольно оглянулась.
--Когда-нибудь.
Она пожала плечами, показывая, что для нее это не представляет никакого интереса.
У Наташки были гладкие волосы и густая блестящая челка, и вся она была словно черная кошка со злыми зелеными глазами.
Ритка засмотрелась на нее, невольно прижав ладони лицу, которое еще пылало. Наташка заметила ее взгляд и сузила глаза, как будто спрашивая чего та таращится.
--Когда-нибудь я поставлю вам три в четверть, -- спокойно заметила Георгин и встала. Наверное, ей было неприятно, что ученица смотрит на нее сверху вниз.
На стуле лежала ее сумка. Потрепанный бесформенный кулек. Молния была не застегнута, и Ритка могла видеть тетрадь со смятыми уголками, белый полиэтиленовый пакет и золотистую застежку кошелька
Даже не пытаясь делать вид, что слушает русичку, Наташка не сводила с Ритки глаз, скрестив на груди руки, словно обвиняя ее в своих прогулах, невыученных стихах и списанных откуда-то сочинениях. И Ритка вдруг разозлилась, но не на Наташку. Если бы Георгин не относилась к ней так подчеркнуто мягко, если бы сегодня ей поставили два, она бы могла почувствовать себя, как все, и, может быть, не было бы сейчас злых узких глаз напротив.
Удиви их.
Не думая о том, что делает, Ритка быстро выхватила из сумки блестящую застежку, и ту же пожалела об этом. Первым побуждением было вернуть кошелек на место, но Георгин уже повернулась, снова выискивая что-то в журнале.
Не зная, куда деть кошелек, Ритка быстро сунула его в карман и выскочила из класса.
Как прошел следующий урок, Ритка не помнила. Сидела, низко склонившись над тетрадью, делая вид, что старательно записывает. Она сама не могла бы сказать, что удивило ее сильнее: собственная выходка или выражение Наташкиного лица, которое она не смогла скрыть.
Никогда в жизни ей еще не было так стыдно, она никогда ничего ни у кого не крала, потому что воры только думают, что берут даром. Взамен ты отдаешь свое достоинство, -- так говорил дедушка.
Ритка чувствовала кошелек кожей сквозь одежду, будто монеты в нем превратились в горячую расплавленную массу металла. Он пламенел как сам стыд, мучил одним своим присутствием.
Дождавшись конца урока, Ритка нарочно замешкалась, подождав, пока все уйдут. Она решила тихо спуститься на нижний этаж и незаметно бросить кошелек на пол где-нибудь возле учительской. Каждый может выронить что-то из сумки, убеждала она себя, оглядываясь, чтобы убедиться, что никто ее не видит. Она уже было подумала, что все пройдет гладко, но они уже поджидали ее на лестнице. Двинулись к ней тихой плотной шеренгой в пять человек, и на этот раз Белый старший был с ними.
--Дай, -- коротко сказал он, протянув руку.
Они уже знали и не ждали объяснений, просто требовали свое. Ритка попятилась, но девчонки подошли со спины, беря ее в кольцо. Никто ничего не говорил, им в голову не приходило, что Ритка может ослушаться. Они были сильные. Она - слабой. Опустив глаза, она вынула кошелек и отдала Белому, испытав странное облегчение, что теперь он, во всяком случае, будет не у нее кармане.
-- Ого, -- Белый даже присвистнул, -- неплохо. Кто бы мог подумать, что у тебя такие таланты.
Ритка видела перед собой десять ног. Две пары одинаковых черных ботинок братьев, разношенные кеды Санька, аккуратные круглые носы кукольных Анькиных балеток и Наташкины туфли с красной каймой.
Она подняла глаза. Белый старший продолжал копаться в кошельке, младший с интересом смотрел ему через плечо. Санек сжал губы, покачал головой, и на Ритку навалилась тоска, она поняла: не то. Все осталось по-прежнему и даже хуже. Теперь они знают ее тайну, и это знание даст им почти неограниченную власть над ней. Возможно, они начнут шантажировать ее. Может быть, заставлять воровать для них. Ритка с ужасом поняла, что еще немного и расплачется от бессилия у них на глазах, что будет означать полный проигрыш, окончательное падение, после которого уже не поднимаются. И эта определенность была страшнее погонь, насмешек и дружной сплоченной силы.
И Ритка с неизвестной для себя злостью, почти яростью, выхватила проклятый кошелек, прежде, чем Белый успел вынуть деньги.
--Да пошли вы все к черту! - выкрикнула она, чувствуя, что к глазам уже подступают горячие слезы. - Вы, стервятники!
Ритка кинулась вперед, Белый ошарашено посторонился, что-то сказал ей в спину, но она уже бежала по коридорам, по лестницам, за дверь, через весь школьный двор, ослепительно солнечный, зеленый, навстречу ветру. Она бежала и бежала, не оглядываясь и остановилась только у перекрестка, когда бешено засигналили водители, поняв, что Ритка собирается проскочить на красный. Только тогда она оглянулась и поняла, что за ней никто не гонится.
Ритка присела на чугунную ограду газона, переводя дыхание, вытерла предательски выступившие слезы, кто-то спросил ее, все ли в порядке. Ритка кивнула, не глядя, и только сейчас поняла, что так и бежала с кошельком в руках. Она откинула волосы со лба и открыла его осторожно, точно шкатулку Пандоры.
Денег в нем было меньше, чем она предполагала по словам Белого, но легче от этого не стало. Она решила отдать все нищему, который каждый день топтался на углу у булочной, выклянчивая мелочь, но сегодня его, как назло, почему-то не было.
По пути домой Ритка выбросила кошелек в урну со всем его содержимым.
Сначала она решила, что в школу больше не вернется. Сменила одну, сменит и другую: это не пугало. Мучила неизвестность. Как они распорядятся ее тайной? Скажут кому-то? Если вызовут родителей -- этого позора ей не вынести.
Она нарочно плелась в школу медленно, надеясь войти в класс за секунду до звонка, но почему-то все равно пришла слишком рано, когда коридоры были еще полупусты.
Пятеро уже собрались, на том же месте, как и не уходили отсюда, так и ночевали здесь, совещаясь.
Ритка пригнулась, надеясь поскорее нырнуть за угол, подняться на этаж выше, пересидеть до звонка, но, конечно, они заметили ее еще сквозь мутные стекла дверей, и до нее донесся змеиный шелест их голосов "вон она, вон она".
--Эй, -- позвал кто-то из них. - Иди сюда.
Ритка хотела припустить по привычке, но устало остановилась. К чему убегать, если ты уже в ловушке.
Они смотрели на нее заинтересованно, каждый по-своему, меряя взглядом с головы до ног. Ритка подошла почти вплотную и удивилась, кода девочки подвинулись, давая ей место рядом. Белый-младший прищурился и склонил голову к левому плечу.
--Тебе-то что? - огрызнулась Ритка. Мучивший ее стыд смешивался со страхом, и она слишком устала, чтобы придумывать вежливый ответ.
Белый усмехнулся, но ничего не сказал, взглянув на брата. Старший почему-то смотрел на Санька, как будто ожидая его слова. Санька сидел на подоконнике и смотрел в пол, покачивая ногами, с обычным, почти отрешенным видом. Ритка подумала, что он вообще редко смотрит на кого-нибудь прямо, а если смотрит, то хмурится, будто прячется, хотя от кого мог прятаться такой человек, было непонятно.
Они молчали в ожидании вердикта, и Ритка стояла с ними в одном кругу, будто своя, молчание тянулось, и тянулась-натягивалась внутри нее нить, мучая невыносимо.
Мимо проходили ученики, сбиваясь в стайки у дверей кабинетов. За окном серело небо, покачивались под ветром зеленые ветви берез, собирался дождь.
Он был низенький и невзрачный, и никто, может быть, вовсе не узнал бы о его существовании, если бы в прошлом году его отец не пришел на родительское собрание нетвердой походкой не совсем здорового человека. Слух об этом разнесся быстро, и теперь все знали, какая у Толика наследственность.
Услышав их, мальчик вздрогнул, вжав голову в плечи, и у Ритка вдруг невольно повторила этот жест: в Толике она словно видела себя. Он ускорил шаг, держась вдоль стены и не оборачиваясь, но Ритка абсолютно точно знала, что ему до смерти хочется оглянуться, узнать, что они замыслили, убедиться, что он им больше не интересен, что его оставили в покое, не гонятся за ним. Толик уже повернул голову едва заметным чутким движением, но этого хватило.
--Ату его! -- закричал Белый-старший, и в тот же миг, одновременно, как по команде, они сорвались с места, застучали по паркету, погнали его по коридору выкрикивая что-то яростное, страшное и нечленораздельное. У Толика была фора, но Ритка знала, что шансы его малы.
Сашка спрыгнул с подоконника и вопросительно оглянулся на Ритку, спрашивая без слов, потому что смысл его вопроса был ясен.
И что-то толкнуло Ритку в спину так, что она сорвалась с места, побежала, будто наперегонки с собой. Рядом и позади слышалась знакомая дробь каблуков, но она была лучшим спринтером и легко обгоняла их одного за другим, с облегчением чувствуя, как внутри с глухим звуком лопается и рвется нить, рассекая ее на две части.