Аннотация: Небольшой фанфик на тему игры "Техномагия". Можно сказать, первые впечатления от игры.
Стоя на невысоком пригорке, он бросил прощальный взгляд на долину. Она, как всегда, была прикрыта невесомой, мерцающей синим цветом дымчатой вуалью, сотканной из солнечного света, преломлённого и перекореженного в бесчисленных кристаллических друзах, сплошь покрывающих её поверхность. Кристаллы разнились в размерах - от крошечных песчинок до чудовищных исполинов, напоминающих застывших в яростном замахе воинов, - но одна общая черта делала их похожими один на другой, подобно железным слиткам, вышедшим из-под молота ученика: все они без исключения были синими. В долине невозможно было встретить ни теплого свечения янтаря, ни яростного высверка алмазной грани, ни таинственно-зеленого мерцания изумруда - синяя дымка поглощала всё, размывая и растворяя оттенки. Даже тени в долине - и те были синими.
Михель отвернулся от намозолившего за столько дней глаза пейзажа и неспешно потопал к возвышавшейся перед ним невысокой насыпи узкоколейки, длинным неторопливым изгибом вползающей в долину. Узкоколейка служила неким условным, но вполне зримым и понятным барьером между долиной и прочим миром. Вероятно, именно поэтому бережливые, но до ужаса суеверные гномы так до сих пор и не решились разобрать и пустить в дело бесхозные рельсы, шпалы, костыли и прочий - весьма небесполезный, надо заметить, - железнодорожный инвентарь.
Причина, выгнавшая его из долины Синих кристаллов была проста и до умопомрачения банальна - у него кончилась соль. В полдень, когда Михель решил перекусить, он обнаружил, что кристаллитовая мышь прогрызла его сделанный из прочнейшей кожи малого тролля кисет и вытаскала оттуда все запасы. Молодой гном длинно и затейливо выругался, призвав все кары богов на голову мерзопакостного грызуна. Однако делать было нечего - без соли он не протянет в долине и пары дней. Непонятно почему, но только это вещество могло надежно, а, главное, без последствий нейтрализовать губительное воздействие синей пыли на организм. При этом доза потребления возрастала незначительно - ну подумаешь, слегка пересоленная пища в походе, эка невидаль! - но была ежедневной и необсуждаемой. Если, конечно, посетитель долины по, несомненно, дикой и извращенной причине специально не возжелал превратиться в некое подобие Древнего скелета.
Выбравшись на заросшую лебедой и пустынником насыпь, он задумался. Путь впереди был долог и труден. Еще нескоро бесконечные пустоши Кварцевой долины сменятся урочищем Водных нимф, которое, в свою очередь, плавно перейдет в болото, принадлежащее Изгнанникам волны. Михель вовсе не горел желанием встречаться с их древними и смертельно опасными обитателями - при его уровне воинского мастерства это почти неизбежно означало скорую и неприятную встречу с крылатой девой.
Еще меньше он хотел рисковать своим посмертием. Стражница душ, дама хоть и капризная, но исполнительная, рано или поздно возродит его в своем чертоге - голого, без брони и оружия, без инструментов и добычи. Еще месяц уйдет на адаптацию и восстановление навыков, покупку вооружения и снаряжения и прочие хозяйственные хлопоты. Другое дело - Синяя пыль. Никто не мог предсказать, как скоро она повлияет на живой организм. Ходили легенды (которым, однако, не верил ни один здравомыслящий, да в трезвом уме гном) о хумансах, проведших в долине целую неделю без соли и оставшихся неизменёнными. Впрочем, даже если это и правда, что с этих хумов взять? - Дикое племя, снюхавшееся с порождениями Тьмы, и процветающее на страданиях честного подгорного народа.
Михель прикинул, что с последнего приема соли прошло чуть менее десяти часов - срок, скорее всего недостаточный для начала преобразования. Впрочем, он не хотел давать шанса даже этой малости - необходимо было как можно скорее оказаться в городе и посетить ювелира. Мысленно вздохнув и активировав заклинание поиска, он полез в мешок за пробойником, буквально физически ощущая усиливающуюся хватку скользких жабьих лап на своем горле...
***
... За века натоптанная бесчисленным множеством гномьих сапог до твердости обожженного кирпича, тропа пересекала каменистый пустырь и плавно спускалась по косогору вниз - к Вараньему лежбищу. Отсюда до города было рукой подать, а медлительные твари, даже случись какой случайно вырваться из лакуны, не представляли серьезной опасности опытному охотнику. Именно здесь, на спуске, когда его покрытые еще не выветрившейся синеватой кварцевой пылью сапоги заскрипели знакомой с детства серой щебенкой, Михель наконец поверил, что все позади, и позволил себе слегка расслабиться - снизить градус напряженного внимания, превращавшего пропитанное адреналином и боевыми эликсирами тело охотника в совершенное и стремительное орудие убийства. До полного расслабления, конечно, было далеко и нескоро: оно наступит, если он без приключений доберется до города, выполнит намеченное и по широкому пандусу спустится в Нижний город. И не раньше, чем когда его спина ощутит надежную твердость дубовых плашек в кабачке старого пройдохи Нагора, а в желудок стремительным потоком хлынет темная струя крепкого пива.
Именно Нагора он планировал посетить вечером, и вовсе не для того, чтобы его глотка вспомнила горьковатый вкус фирменного лагера кабачника - хотя и для этого, признаться, тоже. Все объяснялось проще: в своих скитаниях по долине Михелю посчастливилось набрести на давным-давно разоренную и заброшенную хуманскую стоянку, где он помимо прочих полезных мелочей разжился парой-тройкой фиалов Незримого света. Пришлось, правда, походя упокоить парочку особо зловредных скелетов, охранявших покой безвременно усопших, - беспокойная раса даже после смерти не желала позволить честному гному спокойно наварить свой гешефт. По слухам кабатчик щедро платил за каждую найденную стекляшку, и сегодня вечером Михель для себя твёрдо решил проверить насколько стоит этим слухам доверять.
Вход в город встретил его шумно. Вся смена приворотной стражи во главе с сержантом стояла снаружи городских стен, так же, как и пара семей рыбаков, не иначе решивших посетить осеннюю ярмарку, и наслаждалась бесплатным представлением. В центре творившегося безобразия находился бывший наставник Михеля - Горхель, вместе во своим очередным и, без сомнения, самым нерадивым и косоруким учеником в Элиноре.
Михель не торопясь приблизился, не спеша прерывать развлечение, и присел на придорожный "путницкий" валун неподалеку - натруженные от ходьбы ноги гудели и требовали отдыха.
Невысокий, кряжистый как хелльский дуб мастер-охотник был вне себя от гнева. Его тщательно ухоженная и расчесанная борода встопорщилась, охотницкий шлем сбился на затылок, открывая пропитанный потом шерстяной подшлемник, а аккуратная скатка плаща через плечо и вовсе представляла из себя нечто жалкое и невообразимое. На своей памяти Михель не разу не видел наставника в таком непотребном виде. Должно было произойти что-то воистину эпическое, чтобы тот настолько потерял контроль и самообладание.
- ... мать! - выдал Горхель и сделал паузу, чтобы перевести дыхание. Михель негромко кашлянул, привлекая его внимание.
- Поздорову тебе, дядька Гор! - сказал он, умудрившись вложить в это немудреное приветствие и радость встречи с бывшим наставником, и осуждение только что увиденной им сцены.
На Горхеля его тон подействовал подобно ушату холодной воды. Пожилой, но еще далеко не старый гном резко захлопнул рот, открывшийся было для очередной язвительной тирады, долженствующей охарактеризовать его нерадивого ученика с еще более унизительной и неприглядной стороны. Медленно приходя в себя, он огляделся торопливой украдкой, выглядевшей еще более комично при наличии столь большого числа зрителей, и побагровел от мучительного стыда.
Сержант охраны надвинул лицевую пластину на лицо, и из-под нее донеслось нечто напоминавшее сдавленное хрюканье, охранники откровенно ухмылялись и даже просоленные бороды рыбаков слегка шевелились, скрывая улыбки в косматых зарослях.
- Вот, - сказал Горхель с чувством, - Посмотри, Михель, до чего довело меня это отродье ехидны и паука! И тебе здравствовать, кстати.
Они крепко обнялись, не стесняясь столь открытого и публичного выражения собственных чувств.
- А и здоров же ты орать, мастер, - это уже сержант подошел поприветствовать старого знакомого. По его незаметному сигналу стражники шустро и сноровисто принялись пропускать рыбацкие подводы в город, не забывая при этом брать положенную за въезд мзду. Жизнь, только что расцветившая яркими, незабываемыми красками скучную рутину гарнизонного быта, постепенно возвращалась в привычные рамки.
Через пару минут на привъездной площадке не осталось никого, кроме Михеля, сержанта, Горхеля и унылой, сгорбленной фигурки ученика.
- Так что случилось-то? - спросил Михель, будучи солидарен с сержантом по поводу распиравшего их любопытства о причине, заставившей потерять голову солидного и уважаемого гнома.
- Только не заводись, - добавил он торопливо, видя как задрожали крылья носа у Горхеля, - Спокойно расскажи. Не торопясь.
- Да что рассказывать? - выдохнул сквозь стиснутые зубы мастер-охотник, - Поохотиться мы решили. На черепах. Вот и поохотились на свою голову, м-мать, - чуть не угробил меня уч-ченичок хренов.
- А поподробней? - потребовал сержант, стирая улыбку и сердито хмурясь, - Ты, Горхель, не тяни. Рассказывай все как есть и по порядку. Тут дело такое, что за покушение на жизнь почтенного гнома принц отсыплет полной мерой и на родство не глянет. Заодно и мне прилетит за то, что не досмотрел. Как ни крути, а с этой стороны города пригляд на мне лежит.
- Да не было покушения..., - начал было снова заводиться Горхель, но под пристальным взглядом сержанта сник, - В общем, не специально он. Малой еще, глупый.
- Рассказывай, - потребовал сержант, и в его голосе отчетливо звякнул метал.
- Ладно, - мастер-гном обреченно махнул рукой и начал рассказ, - Пошли мы, значит, на Черепаховый пляж. Надо этого балбеса натаскивать понемногу на охоту, а скелеты, сами понимаете, немного не то - ни шкуры с них не получишь, ни панциря нормального. Да и железо так себе - ржавое да гнилое всё.
Ученичок мой, тоже, натаскался их бить, - гордиться начал, да удаль свою показывать не там, где надо. На днях, слышал, видели его у Надума в кабаке. Добро бы у Нагора - там народ собирается степенный да уважаемый, себе лишнего не позволит и мальца от баламутства убережет, а у братца его - шантрапа одна бестолковая-шебутная. Вот и подумал я, что пора ему на свежий воздух - мозги прочистить вдали от города, ума-разума набраться... Охота - она от лишней дури быстро избавляет.
Не успели на день пути от города отойти, смотрю свежий след ящера тропу пересекает и прямиком на Рудный выселок указывает. Ну, думаю, беда. Мало того, что ящер тот из лакуны как-то выбраться сумел, так еще и шороху изрядного наведет. Мужики-то его быстро упокоят, там один кузнец двух таких тварей голыми руками скрутит и не вспотеет, но вот бед эта гадина натворить успеет - поля потравит, скотину порвет, да мало ли что еще! Там дети малолетние без боязни в лес ходят по грибы, да по ягоды - даром, что хумансы с другой стороны города шалят. В тех краях уж и позабыли про них.
В общем, встали мы на след, да и почесали вслед за вышельцем. Мы то в броне оба, малой эликсирами залился по самые брови, я тоже принял парочку - на всякий случай. И тут эта гадина как выпрыгнет из-за куста, только ветки затрещали. Мне тот ящер как специально в руки свалился: старый запас шкур уже к концу подходит, а народ за свитками все идет и идет. Война-то не кончается, свитки всем нужны. Я как бежал, так на него с ходу и попер - гаденыш молодой и глупый попался, такой же, как мой ученичок. Чего на такого заряд зазря переводить? Только я секиру приготовил, да прикинул, с какого бока его разделывать начинать, как краем глаза уловил в воздухе блеск металлический. Хорошо, тело само среагировало: я еще понять не успел, что там такое в воздухе мелькнуло, а сам уже в ближайшую ложбину качусь, да под самый валун, что на краю растет. И тут ка-ак долбанет!...
- Ну, - не выдержал сержант, после того, как пауза стала непозволительно долгой, - Что там с ящером?
- Взорвал он его? - мастер-гном безнадежно махнул рукой.
- Как взорвал? - охнул Михель.
- Гранатой! - выкрикнул Горхель - Он в него гранатой запулил, да не простой, а магической. Второго уровня! Где только достать умудрился паразит?! В общем, когда я прочухался, от того ящера только ошметки по кустам, а этот дебил в гордой такой позе возле воронки - хоть памятник ему ставь из чистого золота. Вот тут меня и понесло...
Сержант гулко захохотал, хлопая себя по ляжкам и приседая. Несмотря на то, что ситуация и вправду была комичней некуда, Михель не позволил себе даже тени улыбки. Охота - штука непредсказуемая, на ней все, что угодно произойти может.
- Да, на покушение это и вправду не тянет, - отсмеявшись, сказал сержант, с трудом возвращая себе серьезный вид, - А здесь-то тебя чего понесло, мастер? Ну случилось - бывает. Задал перцу на месте, поучил уму-разуму, прочитал нотацию - проехали и забыли. Зачем представление устроил, на посмешище себя выставил?
- Да понимаешь, - Горхель смущенно дернул себя за бороду, - Этот гаденыш зло на меня затаить решил. Всю обратную дорогу дулся, а уже у самых ворот заявил: "Уйду я от тебя, мастер Горхель. Неправильно ты меня учишь. И не тому". Вот тут у меня шлем набок и свернуло. Я таких как он воспитал ровным счетом двадцать восемь голов - ни один не пожаловался. Наоборот, благодарили потом за науку, да подношения несли. А этот щенок...
Пожилой гном задохнулся от возмущения и едва сдерживаемой ярости. Сержант и Михель с осуждением посмотрели на съежившегося ученика. Во взглядах обоих сквозило презрение пополам с жалостью.
- Мда, - крякнул сержант смущенно, - Ты прав, Горхель. Тут мне, похоже, делать нечего. Пойду я. Ты уж без меня решение ищи, не мое это. А ученичку своему бывшему посоветуй в ткачи идти - там ящеры из кустов не выпрыгивают, да и поспокойней оно будет.
Михель и уже слегка подостывший Горхель проводили глазами его широкую, облитую железным доспехом спину и повернулись друг к другу.
- Ты то сам каким ветром в город, ученик? - спросил мастер-охотник, переключаясь на другие более злободневные темы, - Слышал, третьего дня на охоту собрался. Чего ж назад так скоро?
- Выбора у меня не было, дядька Гор, - хмуро отозвался молодой гном, - Соль кончилась.
- Соль говоришь? - нахмурился его бывший наставник, внимательным взглядом окидывая запыленную одежду и сапоги Михеля, - В долине был?
- В ней, - отозвался тот.
- И сколько ты там так - без соли?
- Часов десять. Может больше. Когда считать было?
Со стороны провинившегося ученика донеслось придушенное всхлипывание. Горхель не обратил на него ровным счетом никакого внимания. Его глубоко посаженные синевато-серые глаза сверлили лицо Михеля, выискивая мельчайшие признаки Изменения.
Вероятно, осмотр не оправдал подозрений мастера, потому что в следующую секунду лицо его чуть смягчилось, а глаза потеряли присущий каждому охотнику настороженно-хищный отблеск.
- К Дане иди, - вынес, наконец, вердикт старший гном.
- Чего ж сразу к Дане? - ощетинился Михель, недовольный тем, что наставник так легко и просто прочитал невысказанное, - Что, у нас кроме Даны, хорошие ювелиры перевелись?
- Да, почитай, и нету, - хмыкнул Горхель, не замечая скользнувшего в сторону взгляда бывшего ученика, - Остальные все за город подались. За кристаллами.
- Чего же так сразу и все? - Михель давил твердой железной поступью хирда, не давая разговору соскочить на второстепенное.
- Принц Корагор конкурс назначил на лучшую висюльку года. Вот и метнулись наши лупоглазые кто куда по прикормленным местам. Всех охотников расхватали - не подрядишь никого. Ни задешево, ни задорого.
- А Дана что же? - поинтересовался охотник, - Ей королевская милость побоку, выходит?
- Выходит, что так, - согласился наставник, - Как один охотник из города свистнул, так ни милость королевская, ни доходы царские ей сразу и неинтересны. Добро еще на дорогу не выходит с платом да кубком. Женился бы ты на ней, Мих, и нервы бы не трепал - ни себе, ни ей.
- Ты, дядька Гор, речи ведешь непотребные, - озлился Михель непонятно отчего, - Говоришь, вроде, складно и грамотно, а послушаешь - так и тоска берет. Где ж ты видел, чтобы Хель на Горах женились. Кто ж нам волю даст - что там, что здесь?... Да и не готов я. Не созрел еще до женитьбы.
- Не пори горячку, ученик, - успокаивающе прогудел наставник, возлагая широкую, как лопата, ладонь на его предплечье, - Я тебя в спину не толкаю и над забоем с тачкой не мнусь. Тебе все-равно медлить нельзя - крэддл, поди, уже зудит - измаялся всякую отраву глотать, да беду от тебя отводить. А кроме Даны сейчас тебе в городе и помочь некому. Сходи, поговори - а там, что ни выйдет, всё твоё. По крайней мере, камень она тебе даст без изъяна.
- Правда твоя, дядька Гор, - буркнул Михель остывая, - Прости меня за горячность! И за нрав дурной тоже прости! Верные ты речи ведешь, да вот как там оно сложится? Схожу, поговорю и сделаю, как ты советуешь. Вот только свататься не буду - и не надейся.
***
К дому молодой ювелирши Михель приближался с некоторой опаской и, даже, робостью. Одна половинка его души пела, поверив бывшему наставнику сразу и бесповоротно, заставляла быстрее передвигать ноги, обутые в крепкие сапоги из кожи болотного демона, в несомненно нужном и правильном направлении. Другая же - охотницкая - наоборот, привыкла подходить ко всему новому и необычному с недоверием и настороженной опаской. Понятие "любовь" не значилось ни в одном из известных ему перечней свитков и эликсиров, а потому мыслилось чем-то непонятным, почти враждебным.
Как и всякий гном, он обладал изрядной долей заносчивости и самомнения, что, наряду со всем известной вспыльчивостью и упрямством, делало его характер далеким от того идеала, который рисуют себе молоденькие девушки в пору взросления. И, подобно любому другому - заносчивому и самомнительному - гному, Михель больше всего на свете боялся отказа. Он не умел и не был обучен читать чужие души с той же легкостью, как с детства привычные ему магические свитки или следы добычи на земле, а потому чувствовал внутри себя некоторую долю смятения и замешательства, присущие любому, кто впервые вступал на тропу, сулившую неизведанное и непознаваемое.
Серебряный язычок дверного звонка, исполненного в виде головы гарпии с рубиновыми глазами, мелодично звякнул, и где-то в глубине дома раздался громкий и отчетливый звон бронзового диска. Михель почтительно сошел с гранитного крыльца на серый базальт брусчатки, выказывая как свое уважение, так и отсутствие намерения вторгаться в чужие владения без изъявленного на то дозволения хозяйки.
Его учтивость была оценена по достоинству, ибо не прошло и минуты, как на пороге возник молодой привратник-гоблин, облаченный в расшитый серебром и драгоценными камнями доломан.
- Дом Даны Г'Ор рад приветствовать тебя, Михель из рода Хелей, - церемонно, слегка налегая на "р" и "о", поприветствовал он молодого охотника, - Хозяйка рада будет принять тебя в Самшитовой зале.
Михель чуть заметно качнул головой - ох уж эти ювелиры с их страстью к условностям и церемониям! Однако фраза "рада будет" вместо "изволит" говорила о многом.
- Спасибо, Дхрол, - ответил он ровно, не повышая голоса, - Передай хозяйке, что я не готов разделить с ней трапезу. Передай так же, что я не готов пересечь порог этого дома до тех пор, пока она не осмотрит меня и самолично повторно не подтвердит свое приглашение.
То, как он вел себя сейчас, считалось неслыханной дерзостью - никто не смел отказаться от "личного обращения к гостю", не нанеся при этом смертельную обиду, как хозяину дома, так и всему его роду, но Михелю было не до условностей. Трактаты утверждали, что Синяя пыль в период взросления внутри жертвы - незаразна, однако верить замшелой мудрости свитков было не в правилах молодого охотника. Он не хотел рисковать и нести беду под крышу дома, готового приютить его не только в качестве гостя.
Гоблин едва заметно поджал губы, но возражать не посмел. Он молча повернулся и протянул руку к двери. Каждое движение его, отточенное годами службы, выражало осуждение и обиду.
- И передай, что я попросил её захватить новый камень для крэддла, - добавил Михель и, видя закаменевшую спину привратника, понял, что сумел донести до него всю серьезность ситуации.
- Я передам, - произнес гоблин спокойным и ровным тоном - слишком спокойным и слишком ровным - и исчез за дверью.
Секунды складывались в минуты, но ни Дхрол, ни его молодая хозяйка не спешили показаться на пороге. Молодой охотник терпеливо ждал, гадая, не переборщил ли он с отказом. В конце концов, как и положено любому ювелиру, Дана являлась дипломированным медиком и сама могла оценить степень опасности, которую несла попавшая в его тело и не выведенная вовремя отрава. Однако он не жалел о сделанном. Будучи по натуре одиночкой, Михель не хотел и не умел принимать чужую помощь, предпочитая во всем полагаться на собственные силы. В ситуациях, когда обстоятельства оказывались выше него, он зачастую терялся, не зная, как верно и грамотно поступить, ошибался на ровном месте и оттого беспричинно злился на весь белый свет.
- Что такое приключилось, Михель Хельдорн? - мелодичный голос от двери вырвал его из пучины размышлений. Но теперь в нем не слышалось столь хорошо знакомой ему прежней теплоты и приветливости. Наоборот, холод, сквозивший в каждом слове, мог заморозить даже Негасимый горн.
Ладная, затянутая в кожу и сталь, девушка плавным, размытым движением скользнула с невысокого крыльца на мостовую, почти не коснувшись ступеней. Она остановилась напротив него на расстоянии ровно в шаге с четвертью - прямая и настороженная, словно арбалетный болт, нацеленный точно в сердце. Темно-карие, почти черные, глаза сверкали яростью и угрозой.
- У тебя, должно быть, была очень веская причина, чтобы отвергнуть мое приглашение? - её вишнево-алые губы буквально выплевывали слова, придавая сказанному звеняще-чеканную интонацию.
- Поверь мне, Дана, такая причина есть, - Михель постарался придать как можно большую искренность и убедительность своим словам, опасаясь еще больше задеть чувства девушки невольной обмолвкой, - Если бы не она, разве посмел бы я столь грубо оскорбить тебя отказом?... Кто угодно, только не я...
Последние слова вырвались как будто сами собой, и Михель залился краской смущения, мысленно проклиная себя за несдержанность и длинный язык.
И в это время крэддл шевельнулся.
Лицо молодой гномы, слегка смягчавшееся при виде столь искреннего порыва обычно замкнутого и нелюдимого охотника, приобрело выражение крайней озабоченности. Одного мгновения ей хватило на то, чтобы сопоставить его усталый, изможденный вид с легким синеватым оттенком пыли, пятнающей одежду и доспехи.
- Ты был в долине? - вопрос прозвучал резко, почти грубо.
Чувствуя неумолимо накатывающую дурноту, Михель закусил губу и кивнул, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не упасть.
- Дурак! Какой же ты дурак, Михель Хельдорн!
Она подхватила его под руку и почти волоком потащила к длинной "гостевой" скамье у входа.
- Садись! Быстро! Да не стой же ты, как истукан!
Человек, пожалуй, счел бы приглашение присесть на холодную каменную скамью, как утонченную форму издевательства. Но то - человек. Ни один гном - ни больной, ни, тем более, здоровый - не откажет себе в удовольствии водрузить свою достопочтенную задницу на гранит, добытый на нижних уровнях Мантикоровых пещер. И, поверьте, для него это сиденье покажется мягче и удобней любой пуховой диванной подушки.
Михель воспринял энергию камня, на котором сидел, в виде прохладного дуновения, живительной струйкой проникшего в тело, освежившего мозг и позволившего ненадолго сосредоточиться на словах молодой волшебницы.
- Вот, возьми, - в руках у девушки как по волшебству появился небольшой ларец, выточенный из цельного куска берилла, из которого она извлекла круглую, тщательно отполированную аметистовую горошину.
- Глотай, - требовательно произнесла она, глядя в расширенные зрачки молодого гнома, - Положи в рот и проглоти.
Михель послушно исполнил требуемое, не в силах ни спорить, ни протестовать. Камень с трудом протиснулся в сведенное судорогой горло, скользнул вниз по пищеводу...
Ощущение было сродни удару электротоком. Так, словно его подсоединили к клеммам аккумулятора большой емкости и дернули рубильник. Тело гнома выгнуло дугой, глаза закатились, лицо посинело. Скрюченные пальцы царапнули гладкую поверхность скамьи - раз, другой.
Ему показалось, что он умер. Белое, дрожащее марево, пронизанное синеватыми прожилками электрических всполохов, поглотило его целиком, высасывая все - мысли, чувства, желания... Может быть он кричал - он не помнил. Где-то на периферии промелькнула слабая эмоция радости и довольства - крэддл адаптировал новый камень. Сознание плавно соскальзывало в пустоту: белое сияние сменилось серой пеленой, а потом наступила непроглядная тьма.
***
Михель очнулся от легкого прикосновения ко лбу тонких девичьих пальцев. Открыв глаза, он обнаружил себя полулежащим на скамье, тяжело навалившимся на Данино плечо. Хрупкая на вид, гнома без видимого напряжения удерживала немалый вес молодого охотника, успевая при этом утирать с его лба и лица обильную, дурнопахнущую испарину.
- Как ты? - спросила девушка, увидев, что он пришел в себя.
- Вот за это хумы и зовут нас камнеедами, - ответил парень невпопад, слабо улыбаясь.
- Балбес, - Дана вернула ему улыбку, но потом посерьезнела. Её голос сразу сделался суше и строже, - Какой же ты все-таки балбес, Михель! Зачем ты полез в эту долину и не подумал отложить соль в торбу? Разве ты не знаешь, что кристаллиды ее обожают? Тебе повезло, что это была всего лишь мышь, а не птица, например. Слопала бы она тебя, кому от этого радость?
- Я больше не буду, - пообещал он, - Просто там концентрация элементов в существах большая. За день охоты набиваешь больше, чем за три в обычных лакунах. Прости, наставница, я просто не подумал.
Он немного помолчал, собираясь с силами, а потом продолжил:
- Ты еще не передумала накормить меня вкусным обедом в Самшитовой зале?
- Нет, не передумала, - она лукаво взглянула на него, а потом хихикнула, - Боюсь, только, тебе он несоленым покажется.
Михель коротко хохотнул, оценив шутку, и осторожно поднялся на ноги, прислушиваясь к ощущениям. Он напрасно беспокоился: противной, тянущей слабости в теле как и не было, каждая жилка в тебе бурлила молодой, яростной энергией. Ювелирша поработала на славу, безошибочно дав его крэддлу самый подходящий для усвоения камень.
- Интересно, почему аметист? - спросил он, широко разведя руки в стороны и хрустнув плечами.
- Не знаю, - Дана тоже поднялась на ноги и теперь стояла рядом с ним - прямая, величавая, - Я давно уже для тебя его определила. Знала, ведь, что добром твои походы не кончатся. Заряжала, конечно, регулярно - вот и пригодилось.
- Ты мудрая наставница, а я - грубый, неотесанный мужлан из Хелльских предгорий, - он протянул руку и легко коснулся её ладони, - Спасибо тебе, Дана Г'Ор, за помощь и за науку. Я этого не забуду.
Их глаза встретились, и Михель привычно почувствовал, как перехватывает дыхание в горле, как заходится сердце, то трепеща, то внезапно затихая, а сам он погружается в теплую, манящую темноту её загадочного взгляда, тонет в нем - беспомощный, безропотный - и не ищет спасения...
- Какая милая сцена! - резкий, грубый голос беспощадно и холодно разбил в осколки хрупкую идиллию, резанул слух нежданной, а оттого еще более диссонансной нотой, - Знатная красавица, чьей руки добиваются лучшие воины королевства, и безродный охотник, лишь по недоразумению возомнивший себя гномом. Немедленно отойди от нее, хелльский выкормыш! Как смеешь ты, не предъявивший принцу ни единого скальпа, касаться руки моей избранницы?
Конечно это был он - Рэддор О'Дор - молодой повеса из богатого старинного рода, являвшийся при этом, не смотря на молодость и вспыльчивый нрав, одним из лучших воинов своего клана. Он прибыл в Кхатог из столицы, изгнанный оттуда, по слухам, самим королем Радагором за какие-то не слишком благовидные проступки. Богатая и влиятельная родня сумела замять скандал, но полностью обелить молодого проказника было невозможно. Поэтому на родовом совете было решено отправить его на время как можно дальше от сурового, а, зачастую, беспощадного королевского правосудия. Заодно попросили принца Корагора присмотреть за буйным отпрыском и, быть может, найти для него какое-то дело по душе и способностям.
На удивление, юноша быстро и легко вписался в суровый быт Пограничья, найдя себе новую гораздо более увлекательную забаву - резать хумов. Поначалу не все складывалось так легко и гладко, как навоображал себе не знавший ни в чем отказа знатный бездельник. Суровые хуманские рейнджеры, обладавшие весьма извращенным чувством юмора, устроили молодому наглецу, без разведки вторгнувшемуся в их владения, показательную "порку", несколько часов травя его как зайца по кустам и буеракам и в конце напустив на него заклинание Отравления. В финальном поединке они спокойно, без суеты, отражали жалкие, неуклюжие попытки гнома хоть как-то пробить их защиту, с хищным интересом паука, впрыснувшего яд в тело жертвы, наблюдая за его слабеющими трепыханиями.
Получивший жестокий урок, Рэддор не впал в отчаяние - память поколений неистовых воителей не позволила своему благородному потомку погрузиться в пучины черной меланхолии. Еще только очнувшись в чертогах Девы, он трезво и холодно просчитал свои дальнейшие шаги, не позволяя ненависти туманить разум безрассудной яростью. Связи и деньги позволили нанять лучших преподавателей, заказать у кузнеца лучшие синие доспехи, приобрести лучшие из возможных свитки и эликсиры. Несколько месяцев упорной - до кровавых мозолей на руках и кругов в глазах - учебы превратили изнеженного юнца в циничного, расчетливого убийцу. Именно убийцу, а не воина, каковым считал себя сам Рэддор и с десяток его прихлебателей. Он не стеснялся в средствах и не видел позора в уничтожении беззащитных фермеров, порой вырезая их целыми семьями прямо в собственных домах. Не один десяток хуманских скальпов украшал каменные резные балюстрады балконной галереи в Зале Доблести его городского дома, больше похожего на небольшой дворец.
И вот сейчас он стоял перед Михелем и Даной в горделивой позе, попирая брусчатку мостовой крепкими короткими ногами: мускулистое тело заковано в доспех Гадзога, широкие, мозолистые ладони охватывают узорчатый, расшитый золотыми и серебряными нитями ремень из тисненой кожи ящера, красный плащ небрежно перекинут через плечо. Лицо Рэддора, окаймленное не очень длинной, но тщательно ухоженной, заплетенной в три косицы бородой, было по-своему мужественным и даже красивым. Однако, при всей привлекательности правильных и благородных черт, оно так же несло отпечаток дурных и темных пороков, полностью завладевших душой этого гнома: высокомерия, презрительности, нетерпимости, злокозненности и похоти.
Дана, вздрогнувшая было при первых звуках голоса Мясника, как за глаза, а, порой, и в глаза называли Рэддора жители Кхатога, вскинула голову. Её глаза загорелись мрачным, жестоким огнем, каковой Михель замечал всякий раз, когда она, готовая к бою, стояла перед входом в местный Колизей. Рот её приоткрылся, готовясь вымолвить "непроизносимые речи", после которых только - или Позорное изгнание, или Дуэль до смерти.
Он слегка сжал её пальцы, не выпуская её ладонь из своей и немного приводя в чувство.
- Давно ли моя невеста стала твоей избранницей? - нарочито негромко поинтересовался он у соперника, повернувшись к тому в пол-оборота и вперив в него тяжелый, ненавидящий взгляд.
- Невестой? - пухлые губы Рэддора изогнулись в пренебрежительной усмешке, - Не тебе, безродное рыло, нарекать таковой мою избранницу без её на то согласия. И без моего, кстати, тоже. Пусть она сама подтвердит - громко и во всеуслышание - твои слова, Михель Хельдорн. В противном случае я первый назову тебя лгуном и подниму вопрос перед принцем о твоем Позорном изгнании. Даже меч о тебя марать потом не стану.
- Подтверждаю, - спокойно и громко произнесла Дана.
В установившейся звенящей тишине она, чуть повернув голову и вздернув подбородок, бросила в пустоту чуть дрогнувшим от волнения голосом:
- Дхрол, плат и кубок! Живо!
По собравшейся как по мановению волшебного жезла толпе зевак прошел слитный вздох восхищения и ужаса. Девушка собиралась провести Ритуал Крови - принесения влюбленными клятвы верности на крови - не виданного в этих жестоких и опасных краях уже боги ведают сколько веков.
Исполнительный гоблин, до безумия влюбленный в свою хозяйку и преданный ей почище иного пса, обернулся буквально через десяток ударов сердца. В его руках были расшитый цветастым бисером широкий красный плат и изящный резной кубок, изготовленный из черепа карликового монстра. Все то время, пока маленький слуга отсутствовал, на улице тяжелым пологом висела гнетущая тишина, не прерываемая ни единым звуком. Казалось, даже птицы и насекомые прониклись важностью момента, прекратили свои бесконечные трели и стрекотание и тоже, как и все более многочисленные гномы-зеваки, ждали окончания церемонии.
Михель не помнил, как в его руке оказался легкий, почти невесомый кубок. Его дыхание вновь перехватило, как в те мгновения, когда он попал в плен темных омутов глаз любимой. Сознание плыло и дробилось, не в силах вместить происходящего, и от того все творящееся рядом и вокруг воспринималось нечетко и смазано, как во сне.
Девушка опустилась перед ним на колени, а через мгновение он так же обнаружил себя стоящим на коленях напротив нее. Узорчатый плат языком пламени лег на серый, древний камень мостовой, и Михель осторожно, ненароком боясь повредить хрупкую вещицу, водрузил кубок точно в центр вышитой бисером пентаграммы. Действо напоминало многократно отрепетированную театральную сцену, когда тела до каждой пяди знают последующее движение партнера, а губы и язык сами произносят нужные слова, подчиняясь заданному этой сценой ритму.
Ладони и пальцы их левых рук соединились в сложном переплетении прямо над кубком. Два кинжала - его и её - рассыпая жадные высверки охочих до крови лезвий, появились, как будто из воздуха. Миг, и они вновь мирно покоятся в своих ножнах, а жаркая кровь гнома и гномы стекает в кубок, сочась из длинных глубоких порезов.
И полились слова, произносимые чистыми, звонкими молодыми голосами, древние, как сама жизнь, и такие же бессмертные:
- Вручаю тебе, любовь моя, свою жизнь, свою кровь, свою честь, свою верность. Бери и владей.
- Да не разлучат нас ни небо, ни земля, ни вода, ни огонь. Ни расстояние, ни время. Ни злоба, ни зависть. Ни дружба, ни вражда. Ничто. Никогда.
- В смертной горести и светлой радости. В чистой юности и мудрой старости. Вместе. С тобой. Навсегда.
Кубок задрожал и заискрился, окутанный тончайшей паутиной лучиков света, которые исторгли из себя тысячи бисеринок, составлявших сложный узор пентаграммы. Темная густая кровь в нем внезапно вскипела, как будто и не кровь то была вовсе, а молодое игристое вино, шипучей струей льющееся из дубовой бочки, и... исчезла. А над головами Михеля и Даны на несколько долгих мгновений высветилась изумрудно-зеленым руна Единения.
Потом так же внезапно, как и появилась, руна пропала. И точно так же внезапно, но только намного громче и оглушительней, лопнула тишина. Шумный, вопящий гномий водоворот захлестнул их с головой. Хлопки по плечам, вопли удивления и недоверия, торопливые речитативы поздравлений, невнятные выкрики и радостный смех слились в единую какофонию восторга и обожания, которую производила обступившая их толпа.
И было торжественное прочтение лично принцем Карагором заклинаний Затворения крови и Затворения ран. Старый, но еще крепкий гном, был удивлен не менее, чем все его более молодые и энергичные соплеменники, ибо давно на его памяти не происходило подобного таинства.
И было торжественное Переодевание - ибо негоже молодым праздновать День принесения клятвы в боевых доспехах. А один, не будем показывать пальцем, юный оболтус вообще умудрился заявиться на это торжество прямо с охоты - с походной торбой через плечо, немытый да нечесаный.
И было торжественное шествие к торговой площади и получение именного Свадебного сертификата удачи лично из рук управляющего банком Ротгольда.
И был праздничный - Малый - обед в Малахитовом чертоге. Всего лишь на полсотни родственников и самых близких друзей, оказавшихся, порой чисто случайно, в городе в этот день.
И ещё было много поздравлений, веселья, шуток и зубоскальства, когда назначали и согласовывали официальную дату свадьбы и Большого угощения. Тут уже вступали в силу традиции и обряды - чтобы все по уставу: вся родня вокруг - ближняя и дальняя, и непременные подарки, и девичник с мальчишником - куда же без них, и пир горой, и гульба до утра.
Но даже захваченный вихрем проблем, связанной с так неожиданно свалившейся на него предстоящей женитьбой, Михель не забыл, и не собирался забывать, пылающего ненавистью взгляда, подаренного ему Рэддором перед тем, как тот высокомерно удалился прочь в сопровождении трех своих верных прихлебателей. Паук вышел на охоту, а, значит, охотник должен быть внимательным и осторожным, если хочет избежать ловчих сетей и не запутаться в паутине.
***
И снова был долгий, мучительный подъем из темных глубин беспамятства. Мысли короткими, неуловимыми змейками хаотично сплетались в клубок, причудливо перетекая одна в другую. Во рту и горле было сухо. Язык ощущался неподвижной шершавой, каменной глыбой. Воздух, тягучий, словно патока, тяжело затекал в легкие, царапая гортань. Сознание, запертое внутри заполненного черной пустотой черепа, отстраненно сканировало тело в поисках повреждений: затылок - слепящая пульсация боли, руки и ноги - неподвижны, затекли и едва ощущаются, тело - зудит и ноет, но, кажется, даже и не болит совсем.
Что же с ним, интересно, такое приключилось?
Михель, уже слегка оклемавшийся и способный соображать достаточно связно, попытался восстановить в памяти события последних часов: чудесное исцеление и Ритуал Крови, праздничная суматоха и суета, грандиозная пьянка в кабаке Нагора, с превеликой помпой устроенная соклановцами Даны, танцы на площади и факельное шествие по ночному городу... А потом - разом - темнота и, фоном, чувство тревоги, переходящее в панику, - от крэддла. Очень похоже, что кто-то приложил ему по затылку чем-то тяжелым, навроде мешка с песком или замотанного в кожу обуха секиры. И, похоже, этот кто-то огребет за эту шутку немалых проблем... Или создаст таковые ему - Михелю.
Догадываясь, с чем, вернее - с кем, ему придется столкнуться, но, всё еще надеясь на лучший исход, он открыл глаза. Слепящий свет резанул по глазам, едва не ослепив, заставил его смежить веки чуть ли не полностью. Представшее перед его взором лицо Рэддора вовсе не обрадовало Михеля. Положение усугублялось тем, что находились они в самом сердце Долины синих кристаллов, а сам охотник был накрепко привязан к Жертвенному трону - единственному некристаллическому предмету на многие гексы вокруг.
- Очнулся? - голос О'Дора был сух и деловит, словно и не лежало между ними пропасти непримиримой вражды и ненависти, - Небось спрашиваешь себя, зачем я тебя сюда притащил? Не торопись, фермер, придет время, и ты сам все поймешь.
Михель открыл было рот, чтобы ответить, но пересохшая глотка, сдавленная спазмом, смогла выдавить лишь невнятное сипение.
- Пить хочешь, - понятливо кивнул Рэддор, отстегивая от пояса флягу, - Что ж, пей. Думаю, отбив у меня самую красивую девушку Кхатога, ты заслужил право на пару глотков воды перед тем, как забудешь её вкус навсегда.
Довольный своей шуткой, он запрокинул голову и раскатился гулким смехом, в котором, порой, дребезжали визгливые нотки самодовольства и злорадства. Михель не собирался ему отвечать, все его внимание было сосредоточено на фляге. Пить хотелось неимоверно, но он изо всех сил старался не показать своей слабости, понимая, что именно этого его враг и добивается. Серебряное горлышко, наконец, прижалось к его губам, и молодой охотник сделал несколько торопливых, судорожных глотков, стараясь не упустить ни капли драгоценной влаги.
- Хватит! - Рэддор грубо и резко убрал флягу от губ Михеля и бережно запечатал её пробкой, - Достаточно того, что ты сможешь говорить. Остальное - лишнее.
- Чего ты добиваешься? - отдышавшись, спросил охотник, стараясь произносить слова ровно, без дрожи, усилием воли давя нарастающую панику, - Ты разве не знаешь о Запрете. Убив меня, ты лишишься посмертия, Рэддор. Подумай, стоит ли оно того?
- Посмертия? - прищурился Рэддор, - С какой стати, фермер? Я не собираюсь тебя убивать.
- Тогда чего ты хочешь?
- Поговорить. А потом я уйду и оставлю тебя здесь. Думаю, через сутки Стражнице душ будет уже все-равно, какой смертью и от чьей руки ты умрешь. К себе она тебя уже не примет. Гордись, фермер, ты станешь королём. Королём Долины синих кристаллов.
Это был сильный ход. Теперь становилось понятным, почему они оказались именно в Долине. И то, что Рэддор привязал его к Трону, было дополнительным утончённо-издевательским штрихом к нарисованной им картине. Чувствуя, как смертная тоска холодной струйкой проникает в душу, Михель рванулся в отчаянной, безнадежной попытке освободиться.
Рэддор снова захохотал.
- Давай поговорим, фермер, - отсмеявшись, мирно предложил он, присаживаясь на камень неподалеку и доставая трубку.
- О чем? - глухим, отчаявшимся голосом отозвался охотник, отказавшись от бесполезных попыток освободиться.
- Например, обо мне, - предложил его хитроумный враг, делая глубокую затяжку и выпуская пышный клуб густого дыма, - С тобой ведь все понятно, а вот мне хотелось бы выговориться. Да ладно, фермер, неужели ты не оценишь самого факта, что представитель древнего рода разделяет с тобой твои последние часы в столь неуютной, прямо скажем, обстановке?
- Я должен рыдать от счастья? - подпустив в голос дерзости, спросил Михель, смирившись, наконец, с неизбежностью окончательной смерти и решив встретить ее достойно, как подобает подгорному гному из рода Хелей.
Рэддор взглянул на него остро, оценивающе, и покачал головой:
- А вот хамить не советую. Я ведь могу сделать твои последние часы не столь приятными. Ты будешь умолять меня подарить тебе забвение хотя бы на час, но будет уже поздно. Знаешь, каким, порой, изобретательным может стать гном, вкусив вкуса крови? Особенно если это - кровь врага.
Михель едва заметно качнул головой. Шевелиться было больно, а силы надо экономить - он верил, что они ему еще понадобятся.
- Никогда не считал тебя своим врагом, Рэддор О'Дор, - ответил он равнодушно, - Никогда не стремился стать воином и кому-то чего-то доказывать. То, что наставница выбрала меня своим женихом, не моя вина. И не её тоже. Так сложилось. И ты в этом раскладе оказался лишним.
Рэддор, в ярости вскочивший было на ноги, когда охотник произноси свои слова, внезапно успокоился и сел обратно, чуть заметно посмеиваясь в бороду.
- Дразнишь меня? - спросил он почти весело после долгого молчания, - Надеешься, что я потеряю контроль и подарю тебе быструю смерть, пожертвовав своим посмертием? А ты хитрец, Михель Хельдорн. Никогда бы не подумал, глядя на твою простецкую рожу.
- Надеялся, что ты выкинешь что-нибудь безрассудное, - честно и серьезно признал его пленник, - Не получилось. Жаль.
- Не жалей, - хмыкнул Рэддор, - Не ты первый. Надеюсь, что и не последний. Эта идея с Долиной весьма недурна. И, главное, никто ничего не докажет.
- Так вот чем ты занимался в столице, - догадался Михель, - Все не можешь забыть старые привычки? Вот только в одном ты просчитался, Рэддор О'Дор. На этот раз тебе не удастся обмануть судьбу.
- И в чем же мой просчет, - прорычал Рэддор и, видя, что его собеседник не собирается отвечать, вскочил на ноги и надвинулся на беззащитную жертву, - Отвечай, что ты имел в виду, фермер?... Говори, иначе...
- Ты нарушил кодекс воина Приграничья, дварф, - раздался пришепетывающий мелодичный голос откуда-то со стороны, - Именно это имел в виду твой соплеменник. Дева не даст тебе посмертия.
Рэддор отпрянул от своего пленника словно ужаленный, разворачиваясь на звук голоса нежданного гостя. Неуловимо быстрым, скользящим движением он выхватил из-за пояса секиру и застыл в боевой стойке.
- Ху-ум? - протянул он неожиданно певучим мягким голосом, - Ты посмел заявиться сюда, в долину гномов? Где же ты? Покажись, хум!
Его противник не заставил себя долго ждать. Высокая, нескладная фигура, закутанная в тяжелый фиолетовый плащ, возникла, будто из воздуха. Небрежно откинутый на плечи капюшон открывал странно-голое, безбородое лицо и необычной формы шлем.
- Мне передали, что ты искал встречи со мной, дварф, - все тем же певучим голосом произнес незнакомец.
- Не припомню твоего образа в своем поисковике, - прорычал Рэддор, - Назови себя прежде, чем умрешь.
- В этих краях я известен как рейнджер Нерг, - спокойно ответил его противник и, глядя в искаженное страхом узнавания лицо гнома, добавил, - Я пришел убить тебя окончательной смертью, дварф. Прими бой с честью.
***
- Ну и что мне с тобой делать, гном? - спросил Нерг, усаживаясь но тот же самый камень, который занимал Рэддор четверть часа тому назад. Плащ, закинутый за спину с небрежным изяществом, уже не мог укрыть великолепие доспеха, поражающего глаз совершенством форм и линий. По его металлическим частям то и дело пробегали оранжево-красные всполохи, словно кожа и металл жили своей собственной, независимой от воли хозяина, жизнью. В привычном синеватом свете Долины зрелище было пугающим и, одновременно, завораживающим.
- Отпустить тебя я не могу, - продолжил рейнджер, словно не замечая молчания гнома. И слегка извиняющимся тоном пояснил, - Война, сам понимаешь.
Михель упорно молчал, не сводя глаз с человека. Он надеялся, что тот, наконец, прекратит болтовню и нанесет удар, после которого Стражница примет его в свой чертог.
- А ты странный, - после долгого молчания продолжил Нерг, догадавшись, что так и не дождется ответа на свой вопрос, - Храбрый, решительный, волевой - и ни одного знака доблести. Тебе никогда не хотелось сразиться с хуманом, гном?
- Не испытывал такого желания, - поняв, что его не собираются вот так сразу убивать, слегка разочарованный охотник решил прекратить играть в молчанку и включился в беседу, - Там и без меня хватает желающих позвенеть железом.
- Очень, очень странный гном, - Нерг покачал головой и улыбнулся открытой, доброжелательной улыбкой, - Ты мне всё больше нравишься, насколько может нравиться гном человеку. Но ты так и не ответил на мой вопрос: что мне с тобой делать?
- Тебе решать, - Михель осторожно пожал плечами. Затылок всё еще болел, и гном не стремился причинять себе лишнюю боль даже в преддверии близкой, но неокончательной смерти.
- Ты прав, решать мне, - задумчиво протянул Нерг и надолго замолчал. Его рука привычным, отработанным до автоматизма движением нырнула во внутренний карман плаща, выудив оттуда красновато-коричневый лист табака и небольшую изящную машинку для закатывания сигар. Точными, скупыми движениями тонких, похожих на паучьи лапы, пальцев хуман за полминуты соорудил длинную сигареллу, обрезал кончики, вставил в резной серебряный мундштук и с наслаждением закурил.
Оба, словно сговорившись, не смотрели в сторону того, что осталось от поверженного Рэддора. Сама схватка заняла несколько ударов сердца: сначала Мясник метнул во врага несколько убийственных заклинаний, легко поглощенных оранжево-красными доспехами и фиолетовым плащом, а потом настала очередь Нерга демонстрировать свое мастерство. Демонстрации, впрочем, как таковой не получилось: рейнджеру хватило одного заклинания, от которого его противник за несколько секунд превратился в иссохшую мумию. Сверкнул меч, неведомо как очутившийся в руке мага, и голова в синем шлеме покатилась по песку, окропляя его немногочисленными брызгами крови.
То, что тело Рэддора не истаяло практически сразу после смерти, доказывало правоту слов хумана - Дева не захотела принять под свое крыло гнома, нарушившего Запрет.
Михель следил за Нергом с затаенным интересом и поэтому заметил то, на что сам рейнджер, поглощенный размышлениями, не обратил ни малейшего внимания - как набухла на его указательном пальце и упала в песок темно-синяя капля. Охотник насторожился. Он не раз видел, как падала синяя слизь с конечностей существ, обитающих в Долине, чтобы спутать ее с проявлением какой-нибудь хуманской магии. Неужели рейнджер ничего не знал о Синей пыли?
Он открыл было рот, чтобы предупредить Нерга о грозящей тому опасности, но в это время тот, придя, видимо, к какому-то решению, поднял голову. Их глаза встретились, и рот Михеля закрылся, так и не издав ни звука.
- Ну, вот что, гном, - произнес хуман, легко поднимаясь на ноги и доставая кинжал, - Пожалуй, я знаю, как решить нашу с тобой проблему. Я дам тебе Немагический поединок. А там, пусть рассудят нас боги и честная сталь.
Он сделал пару шагов, подойдя к Трону, и легкими взмахами лезвия перерезал веревки, густо опутывавшие тело гнома. Движения его были настолько точны и выверены, что ни единого пореза не осталось на теле. Даже праздничная одежда, сшитая из кожи тончайшей выделки, нисколько не пострадала.
- Ты же понимаешь, что не даешь мне ни единого шанса, - спокойно заметил Михель, растирая запястья. Он не боялся предстоящей схватки и, скорее всего, смерти, но выглядеть деревенским увальнем в глазах спасителя было... неприятно.
- Шанс есть всегда, - серьезно возразил Нерг, искоса оценивающе поглядывая на гнома, - Я могу поскользнуться, у меня может закружиться голова, дрогнет рука - мало ли что может случиться. Хотя, ты прав, я не ожидаю поражения.
С его перчатки сорвалась холодная синяя молния и ушла в песок прямо возле ног.
- Да что же это такое творится? - воскликнул рейнджер со злостью, - С самого утра какая-то ерунда непонятная происходит!
- Как долго ты находишься в Долине? - спросил Михель. Что-то в его тоне насторожило Нерга, потому что он резко вскинул голову и уставился на него в упор немигающим взглядом небесно-голубых холодных глаз.
- Ты что-то знаешь, гном? Говори, не медли.
- Это Преобразование, - слова охотника падали тяжелыми булыжниками, - Ты преображаешься..., человек. Через час, может, два, ты превратишься в кристаллида. И тогда ничто, слышишь, ничто не сможет тебя спасти. Ты превратишься в монстра - одного из многих, обитающих в этой долине.
- Нет! - выкрикнул он, прочитав ответ в глазах гнома, - Этого не может быть! Вы, гномы, должно быть, сошли сума, если не боитесь соваться сюда.
- Есть средство, - спокойно заметил Михель, - Но тебе оно уже не поможет. Да и не скажу я его ни тебе, ни кому другому - негоже вам, хуманам, шляться по гномьим заповедникам, как по собственному двору. Ты еще можешь успеть спастись, человек, если немедленно покинешь это место. Наверняка, у тебя есть Пробойник. Не теряй времени. Прыгай прямо сейчас.
Он ненадолго задумался, потом решительно вскинул голову.
- Ну, вот что, гном? - сказал он спокойно, почти беспечно, как будто не висела над его головой угроза окончательной смерти, - Как ты смотришь на то, чтобы заработать немного доблести?
- Что ты имеешь в виду? - спросил Михель, уже догадываясь, о чем пойдет речь - разве не того же самого желал он сам всего лишь кварту времени назад?
- Убей меня, гном, - рейнджер говорил спокойно и деловито, - Поверь мне, за моё убийство ты получишь достаточно доблести, чтобы надеть любой синий доспех. Разве эта награда не стоит того, чтобы помочь достойно уйти... хуману?
- Вот только толку мне с той доблести? - проворчал Михель, уже зная, что согласится, - Что, если я точно так же преображусь? Об этом ты подумал, хум? Доблестный кристаллид, ха! Да, над моим родом будут потешаться все гномы Элинора!
- Вы, гномы, крепкий народ, - возразил Нерг, сухо улыбнувшись одними губами. Глаза его при этом оставались совершенно серьезными и холодными, - Пробойником моим ты воспользоваться не сможешь - вряд ли тебе захочется соваться в места, где обитают мои соплеменники. Уж тебе-то они точно рады не будут, поверь. Но здесь недалеко есть портал. Один переход - и ты у своих. Чтобы дать тебе больше шансов на спасение, я сниму Заклятье со своей торбы, так что ты сможешь ей пользоваться беспрепятственно. В ней есть эликсиры и свитки - они тебе помогут продержаться.
- Ладно, - сказал Михель, решившись, - Помогу тебе. Только ты потом молчи об этом. Не надо, чтобы кто-то узнал.
- Договорились, - кивнул рейнджер и широко улыбнулся открытой честной улыбкой.
- Давно меня не убивали, - сказал он спустя минуту, заложив руки за спину и глядя вдаль затуманенным взором, - Как это произойдет? Ты это сделаешь секирой или кинжалом? Не волнуйся, доспех я заблокировал, так что бей смело.
- Так обойдусь, - буркнул гном, незаметно приближаясь к нему.
- Что ты... - начал было Нерг, но не успел договорить. Змеиным броском гном преодолел разделяющее их расстояние и вбил кулак в гортань рейнджера. Следующим ударом открытой ладонью он вогнал переносицу человеку прямо в мозг.
- Мечом, кинжалом, магией, - пробормотал Михель, наблюдая, как истаивает легким дымком рухнувшее на песок тело, - Руками-то оно как-то надежней будет. Легкого тебе посмертия, хум. Ты помог мне, я - тебе, так что все честно.
Следующее, что он сделал, это подобрал оставленную человеком торбу и извлек из нее баклагу с водой. Молодой охотник пил долгими, жадными глотками, пока не почувствовал, как вода подступает к горлу. Крэддл послал ему эмоцию удовлетворения - он тоже не любил обезвоживания.
Потом Михель тщательно обшарил торбу - кармашек за кармашком, отмечая интересные и нужные вещи. Не найдя искомого и не веря себе, обшарил еще раз. Уронил торбу на песок и зашелся в приступе долгого истерического хохота. Он хохотал и хохотал, не в силах остановиться, до звона в ушах и слез из глаз, больше не заботясь о том, что его кто-то может услышать. Ему было уже все равно, потому что рейнджер, как и Михель в свое время, забыл прихватить с собой хотя бы щепотку соли.
***
Он свалился, когда уже почти дошел. Заплетающиеся ноги из последних сил несли его терзаемое Изменением тело. Оставалось сделать несколько шагов, когда судорога скрутила сначала правую, а затем и левую ногу. Теперь он понимал, почему существа долины избегали приближаться к порталу. Боль была почти невыносимой, и, если бы он не прошел совсем недавно через процедуру Принятия камня, то вполне мог бы повернуть обратно, наплевав на все - лишь бы не терпеть этой выворачивающей все суставы пытки.
Но он не повернул. Где-то внутри теплилась крохотная искра несгибаемого упорства, порой переходящая в необоримое упрямство, свойственное всему его роду. И эта искра заставляла его терпеть все - боль и отчаянье, и злое, голодное, нетерпеливое ожидание Долины, ощущаемое тем сильнее, чем глубже проникала Синяя пыль в его тело.
И вот теперь, когда до спасения оставалось сделать не больше дюжины шагов, он лежал на синем песке, не в силах пошевелиться, лицом к порталу и чувствовал, как постепенно мутнеет разум и угасают чувства.
Охваченный холодным, равнодушным оцепенением, Михель наблюдал, как озарился мертвенно-синим светом портал, и из него выпрыгивают Дана и Горхель. Все с тем же равнодушием он смотрел, как девушка, упав на колени, льет ему в горло горько-соленую воду - глотал и не чувствовал вкуса. По запыленным щекам юной воительницы пролегли светлые дорожки слез, скатываясь вниз - к подбородку. Прозрачные, легкие капли на мгновение повисали в воздухе прежде, чем упасть на синюю броню доспеха.
Симбионт внутри стонал и корчился от боли - его эмоции были чистыми и легко читаемыми - крэддл изо всех сил боролся с заразой. Боролся и проигрывал битву.
И последнее, что он увидел, был милосердный высверк клинка, занесенного Горхелем для последнего удара.