ОЛЕГ КОСТЕНКО

ГОМЕОСТАТ

Тесты не шли. Вообще-то это была обычная, рутинная работа, определить, как влияет расстояние на связь между индуктором и перципиентом. Но эту серию они завалили.

- Ладно, хватит, - решил, наконец, Грушин.

Он вышел в коридор, достал пачку сигарет, и с наслаждением затянулся, испытывая сожаление, что так и не в силах отказаться от пагубной привычки. Как всегда, после первой затяжки, он испытал облегчение: курить нестерпимо хотелось уже на протяжении часа.

Прислонившись к окну, он размышлял, почему эта неудача так разозлила его. Нечего особенного в провале не было. И прежде случалось, что воспринимающая способность перципиента резко падала, а на следующий день экстрасенс воспринимал образы едва ли не со стопроцентной точностью. Откуда тогда сейчас такое раздражение?

- Виктор Степаныч, здравствуйте.

Ещё не повернувшись, Грушин по голосу узнал Гунькова.

- Здравствуй, здравствуй, - Грушин чуть заметно улыбнулся, растянув уголки губ.

Про себя, однако, он испытал неудовольствие: неприятно, когда всегда аккуратного начальника застают курящим прямо в коридоре. Грушин пожалел, что поленился дойти до курилки.

- Можно поговорить с вами? - спросил Гуньков.

- Да, - отозвался Грушин, конечно. А о чём?

- Вы ничего в последнее время не замечаете?

- Не понял? - удивился Грушин.

Гуньков молчал, не решаясь, затем сказал:

- Вы знаете: я сильный экс, один из лучших, но остальные ощущают тоже самое. Кажется, будто вот-вот должно произойти нечто ужасное, будто над миром сгустилось зло, непонятное, не осязаемое, но вполне реальное.

- Ну, вас послушать, так на нашу грешную землю должны вот-вот вторгнуться пришельцы, - сказал Грушин.

- Не знаю, - Гуньков не улыбнулся, - возможно, это пришельцы,

возможно, другое для нас не представимое, но я убеждён - это есть. Обычные люди тоже чувствуют: все стали раздражительны, злы, а несколько новоявленных пророков объявили конец света.

"Чёрт, да он же серьёзно", - понял вдруг Грушин.

Сигарета, догорев, обожгла руку. Он молча раздавил её о подоконник.

Гуньков был экстрасенсом, как говорится, милостью божьей, из тех, кто, не сходя с места, могут узнать происходящие в Париже или в Токио. После того, как он сумел предотвратить покушение на президента, имя и местонахождение Гунькова держалось в тайне, а за пределами института его всегда сопровождали двое телохранителей.

- Почему вы так думаете? - спросил Грушин осторожно.

Неприятный холодок кольнул его в области сердца, и, расширяясь, медленно заполнил всё тело.

- Не думаю, Виктор Степаныч, знаю. А как? Задайте вопрос полегче. Что вообще такое ощущения, интуиция? Ни один философ или психолог не ответил ещё на этот вопрос. Я просто знаю, вот и всё. С одной из дверей вышли двое, и Гуньков замолчал, очевидно, не желая говорить при них.

- Но как это, по крайней мере, выглядит? - спросил Грушин, когда те отошли. - На что похоже?

- Будто сгущаются чёрные тучи, всё больше и больше. Не везде одинаково: над городами сильнее. Они растут, и вот-вот достигнут критической массы.

- Мда, - пробормотал Грушин. - Впрочем, чего мы здесь стоим? Зайдём ко мне.

- Хорошо, только знаете, мне б не хотелось при других, а у вас там всегда народ. Лучше ко мне.

- Ладно.

Они спустились по лестнице, вышли во двор. Встречные здоровались, узнавая обоих.

С того момента, как после неудавшийся попытки убийства президента, террористическая организация "Черная стрела" объявила Гунькова приговорённым, он крайне редко покидал охраняемую территорию института. Жил он в небольшом флигеле. Его жилище соответствовало всем атрибутам холостяцкой берлоги: железная кровать, стол тумбочка, два стула, на которые они тут же присели, телевизор.

Он, похоже, рассматривает своё жилище лишь в качестве временного, - подумал Грушин. - Надеется на лучшие времена?

Дар Гунькова был крайне полезным для общества, но делал несчастным его самого.

Счастлив ли кто-нибудь из них? - подумал Грушин. - Не из тех эксов кто поражает публику на эстраде, выступая с угадыванием записанных фраз - их дар слишком лёгок. Из настоящих эксов, которые получают информацию помимо своей воли и, не желая того, видят людей насквозь? Грушину не было известно это, но он твёрдо знал, что ни за какие блага не хотел бы обладать этой силой, слишком много мерзости было в человеческих душах.

- Всё сказанное вами слишком расплывчато, - Грушин сделал рукой неопределенный жест, словно охватывал воздух.

- Я верю и мне страшно, - сказал он честно, - но нужно, что-то более конкретное, с чем можно бороться.

- Я знаю, - сказал Гуньков. - Вы верите, потому, что знаете кто я, мои возможности.

- Но попробуй я рассказать об этом там, - Гуньков махнул рукой в направлении видимого из окна забора ограждающего территорию института, меня приняли за сумасшедшего. Вам страшно после моего рассказа, вообразите тогда, что должен испытывать я чувствующий всё это всем своим мозгом, чувствующий, но бессильный изменить, не знающий даже, что собственно я ощущаю.

Он неожиданно замолчал. Грушин увидел, как от его лица отливает кровь. Глаза Гунькова стали тусклыми и бессмысленными. Грушину показалось, будто Гуньков потерял сознание.

Грушин вскочил со стула, но Гуньков осчастливил его движением руки.

- Со мной всё в порядке.

Он запнулся на миг.

- Это случилось, добавил он неестественно спокойным голосом.

- Виктор, ты как-то странно выглядишь, - произнесла Татьяна, после того, как приглядывалась к нему весь вечер. - Неприятности?

- Так заметно?

- Да, даже Славик заметил.

Грушин вздохнул, мрачное пророчество Гунькова не выходило из головы. И какого чёрта он мне всё рассказал? - злился Грушин. Ему так хотелось, что бы и я дрожал от страха? А ведь действительно дрожу, - осознал он. Дрожу, тем более что он так и не сумел сказать, что произошло, или хотя бы где. Тоже мне экстрасенс.

- Можно сказать и так, - ответил он жене, - сегодня мне был дан очень мрачный прогноз.

- Опять твои эксы? - спросила Татьяна с любопытством.

- Да, но меня не тянет говорить об этом.

Татьяна обиженно фыркнула, отвернувшись к телевизору, показывающему информационную программу. Сам Грушин, однако, слишком углубился в мысли почти, не воспринимая происходящее на экране, но следующие сообщение привлекло его внимание.

Голос диктора был суровым:

- Внимание, информация чрезвычайной важности! Вследствие непонятных причин город Волошин перестал существовать.

Диктора сменило изображение города, заснятое с воздуха. Геометрический рисунок улиц был нарушен, во многих местах, где по логике должны были находиться здания, была теперь пустота: не развалины, а просто ровные площадки фундаментов. Это было самое жуткое, так как отметало напрочь мысли о землетрясении. В одном месте уцелела целая стена, словно отрезанная от дома гигантским ножом, и опять же никаких следов разрушения.

Потом показали какую-то женщину.

- Ничего не было, понимаете, ничего, - кричала она, захлёбываясь в истерике, потом над домами появилась какая-то муть и...

Женщина зарыдала.

В заключение диктор попросил сограждан сохранять спокойствие, выразив надежду, что наука сумеет раскрыть эту трагедию.

- Господи, да что же это, - прошептала Татьяна, она была на грани истерики, как и та женщина в репортаже, - это ж теперь всю жизнь боятся: вдруг и у нас.

- Вот оно, - подумал Грушин, - вот оно.

Утром ничего не изменилось, по крайней мере, для них. Завтрак проходил как обычно. Оба пытались скрыть за привычным ритуалом владевший ими ужас.

Только восьмилетний Славик спросил:

- Пап, это, что, марсиане вчера прилетели?! Вторжение началось?!

В голосе его звучал наивный детский восторг.

- Никаких марсиан нет, - сказала Татьяна, - успокойся.

- Но... - начал было Славик.

- Замолчи! - рявкнул Грушин.

Славик обиженно уткнулся в чашку.

Зря я так - подумалось Грушину - к чему срывать на мальчишке собственный страх.

Когда Славик вышел он включил радио, он почему-то опасался сделать это при сыне.

Как и следовало ожидать, говорили в основном о Волошине. Поскольку внятных объяснений не было, всё сводилось к двум версиям:

Пришельцы или кара божья, на последней настаивал приглашённый в студию священник

- Только, что поступило новое сообщение, которое мы решили передать без всяких комментариев, - сообщил диктор.

Грушин почувствовал, как по спине побежали мурашки.

- Экипаж международной станции "Земля" обнаружил какой-то объект проходящий неподалёку от станции. По началу он был принят за астероид, но оказалось, - диктор в этом месте сделал паузу, очевидно нарочитую, - что это здание, которое на земле идентифицировали, как соответствующее одному из исчезнувших в Волошине.

Грушин сразу засобирался на работу. Ему казалось, что среди ежедневной рутины, наконец, перестанут преследовать мрачные мысли. Грушин забыл о Гунькове.

Оставшись в кабинете один, Грушин почувствовал удовлетворение, что может, наконец, расслабится. Он посмотрел на радио, немедленно появилось желание включить этот гладкий ящик из светлой пластмассы. Оно его удивило. Грушин выключил радио после того, как передали сообщение об исчезновении ещё одного города, на этот раз в северной Америке.

В дверь постучали.

- Войдите, - сказал Грушин.

И пяти минут не дали, - подумал он недовольно, - провалитесь вы все в преисподнюю. Хотя возможно мы все скоро именно туда и загремим.

Вошёл Гуньков.

- Ну, сколько там ещё осталось до конца света? - буркнул Грушин вместо приветствия. - Я сообщил наверх о вашем предвидении. Вероятно, скоро пойдут запросы.

На которые ты ответить не сможешь, - добавил он про себя, - иначе давно бы сказал.

- Удивляюсь, почему их до сих пор нет. Ладно, садитесь, не стойте надомной, как символ вечности. Ох, простите, - спохватился Грушин.

- Ничего, - отозвался Гуньков, опускаясь на стул, - вы совсем неплохо держитесь. Многие в полной панике. Когда я к вам шёл, то с одной чересчур нервной девицей случился припадок прямо на лестнице. Из городов бегут как тараканы. А по телевизору передали, что какие-то идиоты залезли в противоатомное убежище и собираются просидеть там, видимо до конца дней своих.

- Вы ещё можете смотреть телевизор?

Гуньков пожал плечами:

- Какой смысл бояться информации? По крайней мере, я предпочитаю умереть, если нам это суждено подобно человеку, а не страусу, прячущему голову в песок.

Придётся проглотить, - подумал Грушин, - тем более что по существу он прав: я и есть самый настоящий страус.

- По крайней мере, я начал понимать, - Гуньков усмехнулся.

- Что именно?

- Мне кажется всё. Всё, что происходит. Конечно это на уровне гипотезы, но, по-моему, весьма правдоподобно. Виктор Степанович, вы не задумывались над тем, какая сила могла вывести дом на орбиту?

- Нет, - отозвался Грушин машинально.

На самом деле он задумывался, просто больно уж не по себе становилось от таких размышлений.

- А вам не приходило в голову, что его вовсе не выводили? Что оно просто взяло и оказалось там?

- Телепортация, вы имеете в виду? Ну, уж это вовсе не в человеческих силах.

На земле существовали лишь четыре экса способных произвести телепортацию, при этом лучшие результаты были у скандинава Андерсена, который сумел перебросить массу в двести пятьдесят два грамма на тридцать метров.

- А если это не один экс - уловил Гуньков его мысли, - если их много, например весь город?

- Ну, знаешь?! - Грушин даже привстал. - Если ты хочешь убедить меня будто жители всех исчезнувших городов, сговорившись совместными усилиями, отправили себя в преисподнюю, то...

- Не так всё просто, - возразил Гуньков. - Я полдня провёл за компьютером, надеясь найти нечто общее в характеристиках исчезнувших городов. Я не знал толком, чего ищу, поэтому прогонял такие параметры, как психические нарушения у населения или количество осадков. Но всё было на поверхности, в этих городах оказался наиболее сильно нарушен экологический баланс.

- Господи, это то тут при чём?

- При чём? - переспросил Гуньков, не весело улыбаясь. - Я бы и сам хотел, что б ни при чём, но...

На миг, замолчав, он продолжил.

- Мы с вами до сих пор считаем себя царями природы, хотя и кричим об обратном по всем каналам массовой информации, вот уж лет двадцать. Мы убеждены, что если биосфера погибнет, то только по нашей вине. А если нам все-таки предстоит уйти, то мы и её за собой утащим. Этакие жучки с преувеличенным самомнением. А ведь знали, что биосфера не неподвижный монолит, но гомеостат. Знали, но не понимали до конца. Мы нарушили природное равновесие, и теперь нас просто выбрасывает с планеты, вот в чём ужас, Виктор.

- Ты рехнулся! - Грушин почти кричал. - Природа не могла выработать такого свойства, за всю историю земли в этом просто не было необходимости! Последние сто лет ничто, в масштабах геологической шкалы это нуль.

Гуньков помолчал, ожидая пока Грушин успокоится.

- Вы не хуже меня знаете, - сейчас общепризнано, что человеческое биополе способно воздействовать на пространство и время, - сказал он. - Но ведь у других существ тоже есть биополе. Мы нарушили экобаланс, и создали вокруг своих промышленных центров негативный психофон. Между нашими биополями и биополем системы возник отрицательный потенциал, появилась психологическая неустойчивость.

Гуньков вздохнул.

- Я проверял, нарушение экобаланса и криминальная обстановка в любом крупном городе находятся в прямой зависимости. Просто удивительно, как никто не обратил внимания раньше. Увеличение потенциала увеличивает преступность, преступность влияет на потенциал. Они как бы накачивают друг друга. Помните, я говорил вчера - над землёю нависло зло. Это наше зло, Виктор, наши собственные отбросы, которые упали нам на голову. Потенциал накапливался, покуда не набрал мощность пробить пространство.

Да и, кроме того, откуда мы знаем, что этого действительно не было раньше? Ведь до сих пор не известно от чего вымерли динозавры. Впрочем, это уже фантазия.

Грушин некоторое время пытался осознать услышанное, потом хриплым голосом спросил:

- Но если это правда, то, что мы можем тогда сделать?

- Ничего.

- Совсем?

- Да. Это не бог и не пришельцы, это природа. Её не умолишь, сколько на колени не падай. Нам остаётся только надеяться, что те, кто останутся, будут умнее нас.

Он снова вздохнул.

- Если вообще кто-нибудь останется.

- Но может быть города, где нет промышленных центров?

- Вряд ли. То есть ели б не телевидение, скорей всего и было б, но теперь все в панике, а страх тоже увеличивает потенциал. Мы можем лишь ждать.

Наступила тишина.

- Скажи, - спросил Грушин, - ты подпишешь это официально?

- Уже, - Гуньков достал из портфеля отпечатанные листки. - Я знал - вы спросите, поэтому надиктовал автосекретарю.

Грушин быстро просмотрел текст, потом, протянув руку к селектору на столе, вызвал курьера. Тот явился минуты через две, молодой, крепкий, плечистый парень.

- Отправить президенту фототелеграфом, срочно, - Грушин протянул курьеру листки.

Тот взял их, с интересом взглянул на Гунькова и быстро вышел.

- А теперь, Виктор Степаныч, самое плохое, - Гуньков говорил нехотя, словно сам того не желая.

- Ладно, давайте, чего уж там, после того, что вы тут наговорили...

- Это вот-вот достигнет критического барьера над нашим городом, но не везде, на этот раз очень чёткая зона вокруг химкомбината.

Грушин не стал спрашивать, уверен ли Гуньков. Знал, что уверен, иначе не сказал бы.

- Надо немедленно связаться с мэрией, потребовать эвакуации, - собственный голос показался Грушину чужим.

- Бесполезно, паника только ускорит процесс.

- Это если ваша гипотеза верна. Господи! - до Грушина только сейчас по настоящему дошёл смысл сказанного. - Там же моя квартира!

Жена! Сын! Оба должны быть дома! И телефон не работает! А мобильник она всегда в пальто оставляет, из комнат не слышно. Сколько раз говорил. Почему вы молчали?! Чёрт вас возьми?

- Что бы предупредить об опасности надо сказать, в чём она заключается.

- Хотите к ним? - тихо спросил Гуньков.

- Да, - сказал Грушин глухо.

- Тогда скорее. Я сам созвонюсь с мэрией. Мне поверят даже быстрей.

Только не говори, что это опасно, - тоскливо подумал Грушин, - не говори, прошу тебя.

Гуньков не сказал. Он понимающе молчал и за это молчание Грушин был ему благодарен.

- Но вы обещаете?

- Да. Идите времени мало.

Грушин вышел из кабинета, стремительно пересёк коридор, и едва не скатился по лестнице. На него оборачивались. На мгновение ему пришло в голову, что директор института не должен так нестись сломя голову. Но мысль возникла и пропала. Он пробежал мимо вахтёра, даже не взяв с вешалки пальто.

- Куда же вы? Холодно, - сказал вахтёр растерянно.

Грушин не обратил на него внимания. Мороз обжёг его, едва он оказался снаружи.

- Чёрт с ним, - решил он, - открывая дверцы автомобиля.

По городу Грушин гнал на предельной скорости. Он хотел нарушить правила, но побоялся, что остановят, и будет упущено время - катастрофа могла произойти в любой момент.

Он уже подъезжал к своему дому, когда ощутил, что воздух впереди, нет вокруг него, стал словно гуще плотнее.

Вот оно, - понял он отрешённо.

На мгновение ему показалось, будто перед ним открылась чёрная щель, из которой пахнуло космическим холодом. И какакая-то сила вдавила его туда в этот разрыв пространственной ткани.

Грушин ощутил жгучий мороз, успел почувствовать, как расширяется воздух в лёгких, стремясь разорвать узкую грудную клетку, как закипает его кровь. А потом наступила тьма. Он был мёртв.