Грейдер формировал полотно проселочной дороги. Бездушная махина бесцеремонно вырывала корни и выковыривала камни. Горная порода и особенно основания сосен, уступая механическому ножу, до последнего держались за свою землю, которая была им родной. Между пришлой тяжелой машиной и потревоженными старожилами шла война.
До обеда отработано было достаточно. Поделив колбасу, мы с машинистом расположились на траве. Шестиколесный монстр победителем стоял на чёрном развороченном участке, из под гравия, вперемешку с землей, торчали изуродованные комели. Чуть дальше виднелось тихое озеро и горы с нетронутым лесом. Контраст был настолько резок, что машинисту что-то напомнил.
Другие у нас горы, - начал он разговор, - хотя и похожи.
- Горы! - оживился я - и в каком районе ты побывал?
- Дагестан.
- Там не ходил. Кавказ, конечно, но высоты не те.
- Ну! Не те! - обиделся собеседник, - хватит, чтобы голову свернуть.
- Это точно, в горах головешку подвернуть, только оступись, каска не поможет. А ты по горам лазил?
- Да нет.
- А что?
- Воевал.
- Ого! Настрелялся?
- Наездился.
- Наверно, всякое бывало?
- Да были эпизоды.
- Расскажешь? Пока обедаем.
- Ну, слушай.
"Срочную" я "оттащил" в погранцах. Застава моя прикрывала горные проходы в Дагестан со стороны Чечни и была усилена броней. Я механиком - водителем по скальным дорожкам накатался, до сих пор ночами рычаги в руках чую. Боевиков у нас было, не как у "чехов", но уж если прорывались, то черти, конкретно обстрелянные. Автомат за оружие не считали, вот пулемет или там что-нибудь с оптикой, это уважали, ну и "Стечкин" - это у каждого. От них и потери были, но эта не первая чеченская, тут серьезней.
Уже во время повторных боев за Грозный наш штаб принял приказ: перекрыть выход из горного ущелья. Времени на подготовку отвели достаточно и даже усилили десантом, на таких же БэМДешках, как и наши. Командование операцией принял "чужой" полковник, хоть и в пограничной форме, но не наш, и не десантник. При сеансах радиосвязи имел позывной "Эдель". А каких он войск - мы так и не узнали.
Перекрыли мы ущелье и таились там неделю. Разведчики рысачили по лесистым склонам, но бандитов не было. Нам дали отбой.
- А вот альпинисты частенько на выходе и "сыпятся", - вставил я слово.
- Точно! Так оно и было! Полковник народу расслабляться не давал: посты, караулы, проверки, режим тишины. Потом все! Вниз! До заставы катим.
Молодые гудят: пострелять не дали, войны не видали! Но лично мне и без драки досталось. Уже на марше в колонне случилась оплошность. Перед бродом водила, как положено, закрыл специальную заглушку, что бы вода в "трюм" не попала, после забыл открыть, зашторенное же отверстие отвечало за охлаждение. После речки сразу был подъемчик, и у БМД от перегрева "стуканул" дизель. Молодой десантник был "командировочный", в горах впервые. Высота, жара, да и машина была не новой, с Афгана службу везла. В общем, встала колонна на горном уступе, как на ладони. Оставлять "поломку" никак нельзя, местные "нейтралы" растащат, а боевики будут пользоваться. Охранять? Если малыми силами - вырежут. Большими - не прокормить, да и когда за ней вернёшься? Завтра может быть... снег ляжет. И тащить ее "Эдель" никак не хотел!
- Во как! Ну, значит, другую БэМДешку пожалел, может и правильно, у ней тоже мотор не вечный.
- Правильно-то правильно, но не до конца! "Эдель" - стреляный афганец, знал - не протащить её.
- Понятно, тропки-дорожки узковаты?
- Дорожки-то, они и в самом деле узковаты, но есть и серьезней причина!
- Знаю! Мосты для двух машин слабые.
- Да! Мосты! Но не слабые, а не приспособленные!
- Подумаешь не приспособленные! Вам что, ажурные перила нужны?
- Да сам ты перила! Слушай давай, раз попросил. Ходил в горах по мостам из хвороста?
- Приходилась.
- А ездил?
- Это нет. Из транспорта народ всегда выгоняют.
- Правильно! Был на нашем пути, подобный мосток. Лежат рельсы, старые, но крепкие. Разведчики перед проходом колонны всё "рыли" и даже надпись разглядели: "завод имени Сталина". На железе поперек - бревнышки, веточки, короче хворост перевязанный навален, и все. Автобус переправа держит, но только до тех пор, пока колеса сами потихоньку на прутики накатываются. Если же БМД тащить, у нее "гусянка" стопорится, и веточки сталкиваются. Как бульдозером! Эти дровишки на честном слове держатся. А если веревкой перевязаны, то уже гнилой. Так что если трак коснётся рельса, а это уже сталь по стали, то соскользнёт. Буксир пропал! И тягач, кстати, тоже. Сорвёт, как и не было. Это потеря минимум двух единиц боевой техники и части личного состава.
- Так у тебя опытный начальник был!
- Есть такое, он с нами в ущелье службу по-честному тащил.
- Я, - говорит - в Афгане столько народного добра оставил, что рабочему человеку в глаза смотреть стыдно.
- И что было дальше?
- Я, как "местный", до "висячки" "стуканувшую железку" дотащил. По команде сняли с поломки жёсткую сцепку, и вся колонна аккуратненько по веточкам перебралась через ущелье. Мы стояли на единственной улице кишлака. Населёнка была знакомой, неделю назад её проходили. На противоположном, теперь уже чужом берегу, осталась поломанная "гайка" и ее экипаж для охраны. Местная мелкота уже начала таскаться вдоль колонны, высматривая, вынюхивая и выпрашивая патроны. Дети, получив задание, забывшись от старания, чуть ли не вслух считали бойцов и наше "железо". Разведка и без приказа шарила оптикой по саклям, высматривая снайперов и небритые рожи. Дневная обстановка была пока нейтральной.
- А в самом деле? Местные - то, как вас, погранцов, терпели?
- Да как. Те кишлаки, что рядом с заставой, дак терпели, и даже дружить пытались, не за так, конечно. Солярочки, бензинчику выпросить, или там кирпичиков, якобы для школы. А те, что подальше, ого как независимые, могли и пульнуть из ружья времен Юры Лермонтова. Они любят оружие, берегут. И помнят, кто кому и что был должен триста лет тому назад. Одно слово - Кавказ.
- А с броней - то как вопрос решился?
- "Эдель", между прочим, выход придумал, но ждал, пока офицеры помладше догадаются. Было у него в запасе минут несколько на воспитание.
- И что, догадались?
- Нет, я додумался.
- И как?
- Наш "Эдель", сам не курил и не любил, когда другие дымят, - демаскируют. Так что пока комсостав думал и смолил в сторонке, я подошел к полковнику, представился и говорю: "Кипяченый блок все равно перебирать, переправку надо своим ходом проскакивать, на остатках моторесурса". "Эдель" похвалил и говорит: "Сейчас война и в тоже время не война, потому приказ такой отдавать не буду, но и этого салагу за рычаги не пущу, ему с дрожью в руках только на буксире болтаться. Если спасешь БМД, а заодно и десантника, то отмечу. Если же встанем, "железку" придется жечь, а потом еще и сбрасывать, да так чтобы мост не повредить. А мы же не в Афгане. Кишлачные - то типа наши, здесь у них корни, а мы все равно пришлые. Переправа для горцев многого стоит. Испортить им "висячку", значит открыто поссориться. И еще кого- нибудь к боевикам отправить.
Место для переправы, выбранное сотни лет назад, было узким, и глубоким - смотреть страшно. Я впервые шел над пропастью своими ногами по множеству связанных веток и даже остановился посмотреть вниз на стремнину. Пена белым школьным канатом билась о стены ущелья, но брызги, как ни старались, до кровли не доставали. Сухие длинные спички только и ждали огня. Я подошел к десантникам.
- Ну что, десантура, "Эдель" за переправой ждет!
Полковник и в самом деле стоял на краю пропасти и смотрел на нас. Парни, бряцая оружием, пошли на другой берег. Десантник - водитель машину покидать отказался.
- Хорошо, - согласился я, - лезь на командирское место, если сорвемся, вместе полетаем.
- Когда я запустил дизель, стук напоминал работу крупнокалиберного пулемета. Не знаю, как далеко в ущелье был слышен наш шум, но для хорошего вояки тайны уже не было, в стае врага есть раненый, а их-то как раз и добивают в первую очередь.
Спешить в такой ситуации было рискованно, но с каждой секундой стук становился звонче, и я решил - прибавлю. Разгоняясь, я выскочил на мостик уже не просто со стуком, а с металлическим звоном. Так быстро по подобной переправе на такой технике наверняка не ездили. О пропасти и высоте думать было некогда, неравномерно вырываемые "гусянкой" веточки таскали машину, заставляя подруливать. Задачу я почти выполнил. Но мотор, звякнув последний раз, как-то особенно жалобно затих. Движок умер. Берег в этом месте был не ровен, "набережная" мыском зависала над пропастью.
- Я уткнулся правой гусеницей в каменный уступчик, а левой "гусянке" до берега было еще почти метр. Я спиной почувствовал, как машину разворачивает и тащит влево, в пропасть. И даже как будто бы слышал хруст срываемого хвороста. Но тут и левый трак уперся в каменный подъем. "Боевка" все - таки встала на переправе. При этом жутко шевельнулось легкое покрытие, а рельсы предательски качнулись. Я вылез на броню. Левая часть кормы зависла над бездной. Полковник был рядом.
- Не по-нашему технику так близко от победы бросать, - прокричал начальник сквозь шум воды.
- Так точно, товарищ полковник!
- А выход придумал?
- Думаю!
- На раздумья времени уже нет, темнеет. Слушай сюда. Жесткую сцепку пока отставить. Цепляем трос, он длинный и не столь крепкий, осторожненько тянем, да не порви, смотри! Если будет срыв, он должен оборваться. А вот жесткой сцепкой, мы уже тебя подстрахуем. Так что работаем в паре. Поломку вытягивают двое.
- Экий полковник у тебя - "срыв", "подстрахуем" - он что альпинист?
- Не знаю, но наставник опытный.
- И что дальше, спасли машину?
- В паре с подстраховочкой и вытащили. А полковник прав оказался, полотно из веточек мы содрали на всю длину наших гусениц.
- В общем, испортили переправу?
- Испортили!
- Ну, вот как вас, военных, после этого местным любить?
- А где их любят?
- Да нигде.
Мы помолчали немного. Обеденное солнце, грея и без того сухую землю, напоминало зной кавказской долины.
- Ну что, работать начнем?
- Пора.
Мы пошли к грейдеру. Машинист ловко запрыгнул в кабину, пыхнув пускачем, запустил дизель. Тяжелый дорожник, тронувшись, легко оборвал очередной корень, как чью - то судьбу. На дороге опять началась война.
Я шел позади, принимая работу. Мерил рабочими ботинками Уральскую дорогу, как когда-то альпинистскими - Кавказские тропы. Было что вспомнить из веселой туристической жизни. Но думы мои были о грустном.
О своем и в тоже время чужом Кавказе, с которым уже не вяжется слово Родина. О массовой Кавказской войне, на которую школьники уходили всем классом. О солдатах с присягой, но с отрезанными головами. И прочих несправедливостях, о которых мы, слава Богу, не все знаем.
А как же обещание полковника про "отметить", поздновато вспомнилось мне? Спросить бы надо во время следующего перерыва.