Михаил Костров

МАШЕНЬКА

С утра Машенька была пьяная. Не то, чтобы праздник какой. Просто на улицы выползла, наконец, весна. Воздух наполнился пряным травяным запахом, какой бывает только в середине апреля, и ей отчаянно захотелось напиться, одеть розовые очки и выйти из грязного парадного на центральную улицу, где по перекрытому для машин проспекту гуляют нарядно одетые граждане. Так она и сделала, достав из-за батареи непочатую еще, найденную месяц назад, бутылку водки. Этикетка гласила, что водка была пшеничная и крестьяне пивали эту водку после тяжелой работы, поставив плуги в стойла. Пшеницей водка не пахла - воняла метиловым спиртом и ржавчиной. Наводила на мысли о коррозии металла, трухлявых оконных рамах, тленности бытия. Пить ее было неприятно - приятно было потом.
Солнечный свет грел спину и повышал КПД алкоголя в крови. Вода из луж проникала в дырявую обувь и КПД понижала. Возникало равновесие, от которого становилось хорошо, как меж двух огней. Хотелось упасть и лежать под горячим Солнцем на холодной земле, в лужанской воде. Как после похмелья, но без головной боли, а с болью душевной - чтобы стихи, люди и друзья на кухне, ставящие чайник. А если одна - то под луной, на траве в центральном парке, чтобы подкатил "луноход", забрал, и сдал куда-нибудь на Луну, где кормят и не сильно бьют. Или на Марс или на МИР. А если разбить камнем витрину, то заберут в черную дыру и бить будут сильно. Ногами. Теми, которые Бог дал людям для ходьбы, а Дьявол подумал и дал людям для битья. Ноги, руки, когти, зубы, голову. При желании, можно пинаться задницей и работать локтями. Это менее сильно, но более унизительно для окружающих. 
В толпе возникло течение и Машенька против него плыла. Прохожие отводили от нее глаза. Но поскольку Машенька была пьяная, то плевать ей было на прохожих. Как всегда, она была единственной принцессой теплого нарядного мира. Уличные музыканты играли бесплатно специально для нее и, от музыки этой, ей хотелось целоваться и танцевать с каким-нибудь молодым человеком, который бы тискал  ее прямо посреди тротуара у всех на виду. 
Нет проблем! Вон сколько красавцев разгуливает вокруг. Выбирай любого и иди с ним под венец. Одевай обручальные кольца и платье. Вернее сначала платье, а потом кольца, хотя - это уже частности. Заботься о нем, а он путь зарабатывает на хлеб. Главное на хлеб. Остальное - блажь и роскошь. Что нужно для счастья человеку? Чтобы любимый рядом, да в желудке не пусто. "Собака бывает кусачей, только от жизни собачей..." А человек, просто, сразу глотку перегрызает... Ну да ладно... Это ли главное?.. Главное - весна! Весна и молодые люди вокруг.
Она огляделась. Рядом подходящих кандидатов не было. Но вот слева, чуть поодаль - вполне прилично одетый принц, со светло русыми волосами и красивым, чуть птичьим лицом. Птичьи лица особенно нравились Машеньке. Они придавали принцам что-то хищное, орлиное. Орел - символ мужской власти. Стервятник - символ женской. Двуглавый орел - символ семьи и брака - символ бракованной семьи. Единство и борьба противоположностей в семье разнополых сиамских близнецов. 
-	Пшел вон из туалета, мне по нужде...
-	Сам пшел.
-	Я не могу. Меня к тебе природа насмерть пришила. Нам теперь и кушать и гадить вместе положено. Так что сиди и нюхай...
-	И снюхаю...

 Машенька, в мыслях своих, сделав реверанс, уже подходила к одинокому, печальному принцу. Принюхиваясь, на расстоянии ощущая все усиливающийся запах его тела. На ладонях уже появилось ощущение ткани, из которой был сшит его камзол (надо же - натуральный шелк, скользкий, как теплый лед!), как вдруг к нему из толпы вышла молоденькая девушка-золушка, с черными, прямыми как плети волосами, в бальном платье расшитом жемчугами, с двумя нелепыми порциями мороженного в вытянутых вперед руках. С мороженого капало. Толпа перед мороженным почтительно расступалась. Она встала рядом и они стали есть, попутно о чем-то болтая. 
В первый момент Машенька растерялась, ее место заняли слишком внезапно - будто отрубили. Но потом (плевать, так даже легче!) она как в воду нырнула в девчушку, заполнив ее собой. И вот уже стояла со своим любимым, держала за руку и ела такое вкусное ванильное мороженое. Его рука была теплой и шершавой от мозолей. В такой руке хотелось утонуть,  стать маленькой пойманной бабочкой, зажатой внутри кулака и биться, биться до самой смерти. Чтоб не осталось на крыльях пыльцы и никуда больше не надо было лететь и был повод остаться навсегда с ним - единственным. Видеть его в последний момент своей жизни, чтобы хорошенько запомнить и вспомнить потом там... 
-	Где? 
-	Ну, ТАМ. 
-	Там ничего нет. 
-	Не говори так, мы все оттуда - ты тоже... 
-	Если бы я был откуда-то - я бы помнил откуда. 
-	А меня ты помнишь? 
-	Мне кажется, я знал тебя всю жизнь. 
-	Мы знакомы четыре дня. 
-	Это ничего не значит. 
-	Это означает, что мы встречались тогда... там... раньше. 
-	Ты идеалистка. 
-	Еще бы - у меня есть душа. 
-	А у меня ее нет? 
-	Не надо, а то мы опять поссоримся. Поцелуй меня...
Музыканты вошли в раж. Звенели гитары, пели голоса, свистели дудки. Прямо как в Перу. Кусочек латинской Америки в центре Восточной Европы. Страна кондоров и Майя. Или Майя жили не в Перу? Какая разница? Евреи тоже жили не в Израиле - их туда переселили. Якобы не насильно. Так же не насильно отобрали у бабушки ее коммунальную комнату, не дав взамен ничего. Так же ненавязчиво бабушка умерла три года назад не выдержав подвальной жизни и голода. 
Все случалось само собой. Машенька понимала это и не пыталась бороться. Мир превратился в сверкающую игру-реку, которая блестела и несла за собой, то в темноте и глубине, то выбрасывая на сверкающий простор порогов. Раз в году вода становилась слишком холодной, но в реке были батареи, теплые подвалы и подъезды со сломанными переговорными устройствами. 
Машенька жила удивляясь каждому изгибу и повороту течения. Пусть иногда било о пороги и было мало червей - гораздо меньше чем рыбы - но, "будет день будет пища" так сказал Создатель (только дни были длиннее и пищи больше, а теперь дни стали короче и пищи на всех дней не хватает, вот и ходят дни голодные и холодные и оттого серые, как белые ночи). 
Была уверенность, что скоро море. В море обычно вода становится вкусной и соленой. 
Еще в море полно всякой рыбы, нет течения, нет порогов, нет острых камней. Море - рай для рыбы. Там рыба набирается сил и уходит на новый нерест, чтобы родиться, родить и умереть, предоставляя реке неограниченное право нести тело к мировому океану. Слиться, раствориться стать кормом и воскреснуть в новых и новых телах таких вот рыб.
	Рыба бывает разная. Есть красивая, проводящая свою жизнь в блеске коралловых рифов и дразнящая похотью глаз охотника. Есть хищная, пожирающая серую и слабую рыбу, трахающая красивую рыбу, убиваемая еще более зубастой рыбой. Есть самая сильная и может быть даже не зубастая, но очень большая рыба. Ее не трогает никто, не потому что она сильнее - просто как-то не принято. Она ест всех и каждого и умирает своей смертью. По крайней мере так принято говорить.
	Машеньке казалось, что она не рыба, но маленькая серая устрица, пусть уродливая, но жемчужиной в брюхе. Вот придет принц-ныряльщик, достанет свое орудие, вскроет ее, и насладится жемчужиной. А потом оставит себе. Навсегда. Будет носить с собой на все опасные ныряния, и умрет однажды, прижав к груди. А она умрет вместе с ним. 
Жемчужины в этом море тоже смертны. Они растут, расцветают, становятся жемчугом, теряют свой блеск, идут морщинами и умирают. Кому это нужно? Бесконечная круговерть, придуманного мира, где одна иллюзия нагромождается на другую, и каждый живет в своем мирке, стараясь не замечать того, что не входит в его личную виртуальную реальность.
-	Где ты была?
-	У Наташи.
-	Наташа предупреждена?
-	Конечно, милый, я забочусь о целостности твоей скорлупы, твоего мирка.
-	Спасибо. Я этого не забуду. Я забуду все остальное и буду жить дряхлея рядом с незнакомым мне существом, думая, что мы знакомы, но на самом деле, мне просто будет бесконечно больно вспоминать, какой ты была на самом деле, когда я тебя нашел и потерял, нагромоздив на тебя свое о тебе представление.
Хотелось уходить прочь. Не уйти, а именно уходить, растянув радостный трепет этого процесса на долгие минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы. Чувствовать, как множественный оргазм.
Но ушлось как-то резко. Будто оборвало.
Бабушка умерла, а течение, преодолев некий сдерживающий фактор, стало сильнее - летело бурлящим потоком по направлению к морю. В этой турбулентности остановилось само время. В море надо было сейчас, но море было далеко. Вот время и остановилось,  а включится перед самым морем...
- Пойдем в карнавал... - принц потянул ее за собой. 
Машенька вырвала руку. 
-	Я хочу еще.
-	Чего.
-	Всего. Тебя и мороженого.
-	Мороженого? - принц немного удивился. - С каких это пор ты его полюбила?
-	С прошлой порции.
-	Okay! Как скажете сударыня.  - Он сделал подобие реверанса, привлек ее к себе и поцеловал в лоб. - Вам какого?
-	Клубничного!
Как это прелестно - ждать! Зная, что он cпешит к тебе, загоняя лошадей, троллейбусы, поезда, чтобы появиться в тот момент, когда ты сидишь на кухне и уже потеряла надежду. Войти в обшарпанную дверь старенькой квартиры и сделать мир целым. 
Как это прелестно - знать! Знать, что все это время он тоже ждал встречи с тобой. Той, от которой рассыпаются трухой постели других женщин и не остается воспоминаний о плохом - только надежды на хорошее.
-	Я - красивая? 
-	Ты красивая. 
-	Врешь? 
-	Я тебе никогда не вру. 
-	Ты меня любишь? 
-	Ты же знаешь. 
-	Уже не знаю. 
-	Глупышка, иди ко мне... 
-	Давай уберем занавески с окон? 
-	Зачем? 
-	Чтобы  смотреть на Луну. 
-	Лучше смотри на меня. 
-	Я буду смотреть сквозь тебя на Луну. 
-	Лучше смотри сквозь Луну на меня. 
-	Так не получиться. 
-	Получится, я тебя научу. Надо стать на колени и на локти лицом к окну. Я буду позади тебя, мое отражение в окне, а Луна за окном... 
-	Фу, пошляк... 
-	Я? 
-	Ты. 
-	Отлично - люблю говорить пошлости при тебе о тебе... Тебе нравится так? 
-	Да...
	В детстве бабушка рассказывала ей историю о забытом хозяевами коте, который шел домой более тысячи километров, в течении двух лет, и придя, скребся о дверь истертыми лапами и сдох на руках у изумленных хозяев. Хорошо коту - ему было к кому идти. Он умер  с улыбкой на кошачьих губах. Машенька не раз вспоминала эту историю. Особенно часто, той пронзительно холодной зимой, когда понесла приблудная кошка. 
	Котята родились совсем слабые, слепые. Жалобно пищащие комочки плоти жались к своей мамаше и просили молока. Кошка их мыла и облизывала, но молоком не кормила. Она была худая и облезлая .Она смотрела на Машеньку круглыми, человеческими глазами,  умоляя о еде, чтобы трансформировать в иссушенном организме черствый мусорный хлеб в молоко и спасти своих детей.
	Машенька достала им хлеба, а потом долго смотрела, как подергивая крепнущими хвостами они чмокали, наверное самое вкусное в их жизни, молоко и крепли. 
	Кошки ушли весной. Не спросясь. По своим кошачьим делам. В новый изгиб своей кошачьей реки. Она подхватила их и понесла к кошачьему морю. К новому нересту...
-	Вот... - принц протянул Машеньке истекающее мороженное. - Тает. Бери скорей.
Она с благодарностью приняла капающую розовым порцию.
-     Пошли?
Принц взял ее руку в свою и они начали пробираться направо, сквозь толпу. Внезапно он тихо выматерился и оттолкнул кого-то с брезгливым презрением на лице. Машеньку сильно ударило в левое плечо, она оглянулась но никого не заметила. Он потянул ее за собой и она увидела, что он натолкнулся на одетую в засаленные обноски то ли женщину, то ли мужчину-бомжа, стоящего со стеклянным  взглядом посреди толпы. Принц силой проволок Машеньку дальше, стараясь как можно скорее пройти мимо опустившегося и, может быть, заразного человека, в котором она с каким-то странным, мимолетным удивлением узнала СЕБЯ. (НЕУЖЕЛИ?!)
Машенька ВЕРНУЛАСЬ. Музыканты разрывались, в попытке перекричать друг друга. Прохожие кидали мелочь. На плече холодом отпечатался толчок принца. Одна монетка со звоном упала рядом с ней. Машенька подняла ее, стараясь не смотреть на свои черные пальцы с грязными ногтями, и побрела к морю. Трезвая.

1 июля 1998