Всякий, кто приезжал в Москву в начале 80-х, надеясь на поступление в какой-либо престижный институт, помнит, что тогда было самым трудным. Думаете, экзамены? Нет, самым трудным было найти жилье. Общежитий абитуриентам почему-то не полагалось, а московские родственники или друзья, готовые с радостью приютить провинциального гостя, были далеко не у всех. Можно ведь было снять комнату или угол, скажете вы. Но слово "сдаю" попадалось в разделах объявлений не чаще, чем оазис в пустыне, и цена такого оазиса была абсолютно неприемлема для среднестатистического мученика науки. Что оставалось делать? Топать в один из неприметных московских переулков, где располагалась квартирная толкучка. Заправляли там всем спекулянты (ныне они зовутся риэлтеры), у которых были непомерные цены, но потолкавшись среди них дня три или четыре, можно было наткнуться на тихую старушку, весьма дешево сдающую угол для благонадежного жильца.
Я, приехавший в Москву покорять театральные вершины, был крайне ограничен в средствах, поэтому первые две недели гордо ночевал на вокзале, убеждая себя, что это романтично. Но однажды утром, посмотрев на себя в зеркало вокзального туалета, я даже сквозь его муть увидел: еще пара дней, и романтика просто перестанут пускать в здание института. Сделав столь печальное заключение, я уже через час был в квартирорыночном переулке. Там, толкаясь в поисках заветной старушки, я вдруг заметил колоритную фигуру, которая вела себя весьма необычно. Это был элегантный мужчина, одетый в форму морского офицера (кажется, капитана). Он ходил по толпе, приглядывался к стоящим, подходил к одному, к другому, о чем-то тихо говорил с ними, потом отрицательно качал головой и шел дальше. "Вот, - вдруг переполнился я неприязнью к незнакомцу, - квартиру ищет. Но хорошую, наверное, где-нибудь на Кутузовском. А денег, хоть и много, а жалко. Жмется". Тем временем моряк медленно продвигался в мою сторону. "Или, наоборот, сдает, - продолжал желчно рассуждать я, - но все равно хорошую, где-нибудь на Кутузовском. Денег много, так ведь еще больше хочется. Жмот".
Словом, когда офицер оказался рядом, мое отношение к нему уже было сформировано. Но тут случилось неожиданное. Мельком глянув в мою сторону, он вдруг остановился, посмотрел внимательнее и подошел. "Молодой человек, - вежливо обратился он, - вы, случайно, не квартиру ищете?". "Сейчас, - млея от наслаждения, подумал я, - сейчас я тебя уем". Я медленно оглядел офицера с головы до ног оценивающим взглядом (что никак не вязалось ни с моим возрастом, ни с внешним видом) и как можно равнодушнее процедил: "Ищу. Но хорошую. И поближе к Кремлю. Хочу, знаете, иногда любоваться Кремлем, освещенным лучами утренней зари. И чтобы комната была для прислуги". Моряк неожиданно улыбнулся: "А вы, я вижу, человек с юмором. Ведь вы же человек с юмором?" - уже вполне серьезно спросил он. Я почувствовал себя польщенным и молча поклонился, давая понять: да, я человек с юмором. Поклонившись, увидел огромное сальное пятно на своих джинсах и стоящую у ног дешевую клеенчатую сумку с надписью "Мотобол". Стало противно. "И, вижу, человек интеллигентный", - продолжал незнакомец, тоже разглядывая пятно на моих штанах. Я, чтобы лишний раз не видеть надпись "Мотобол", вторично кланяться не стал, но попытался согласливо дернуть плечами. При этом из рубашки у меня выпала помятая пачка "Примы". "Верно, в институт приехали поступать? - не унимался капитан. - В какой, если не секрет?". Здесь я не выдержал. Я набрал побольше воздуху в грудь и выдал примерно следующий монолог: "Да, поступать. В театральный. Быть или быть - вот в чем вопрос? Вот в... и... э... а зачем вам, вы все равно не знаете, откуда эта цитата... да! Живу уже неделю на вокзалах. В данный момент на Белорусском. Не на Казанском, заметьте, потому что туда приходят поезда из Воронежа, и мне может стать стыдно перед земляками. А перед белорусами, ленинградцами, ярославцами... какие тут еще вокзалы есть?.. да, киевцами, савеловцами и павелецами мне не стыдно". Выпалив все это, я отвернулся, давая понять, что разговор окончен. "А хотите, - совсем мягко улыбнулся офицер, - я вам свою квартиру сдам? Не у Кремля, конечно, но в центре. Кстати, бесплатно".
Сказать, что после этих слов я остолбенел, - это значит ничего не сказать. Не давая опомниться, офицер хлопнул меня по плечу: "Поехали смотреть квартиру". Как загипнотизированный, я взвалил сумку на плечо и поплелся за ним. По дороге к метро капитан рассказывал: "Ухожу в плавание. За квартирой присматривать надо, то, се... И, самое главное. - тут у него в голосе послышались нотки смущения, - живность у меня там. Приглядывать за ней надо, кормить, убирать. Да сейчас сам увидишь...". Я, наконец, очнулся от шока и немедленно полез на седьмое небо. "Как повезло, - думал я в восторге, - всего лишь дел-то! За живностью убирать! Ну, кто у него там может жить? Моряк - значит, что-нибудь в аквариуме плавает. Собака, небось, еще есть - выгуливать потребуется... Так это мы с полным удовольствием!".
"Заходи, - капитан открыл дверь квартиры, - знакомься. Это Кузя". Передо мной стоял императорский пингвин. Это я уже после узнал, что императорский, только они такие большие бывают - взрослому человеку по грудь. Этот именно такого размера и был. "Привез когда-то маленького из экспедиции, - капитан любовно поглаживал Кузьку, - блажь напала. А он выжил, да еще вон какой вырос. Теперь привык к нему, как к родному. Жена вот только привыкнуть не захотела, - дрогнул он голосом, - к матери жить переехала. Не вернусь обратно, говорит, пока это тут живет. Я ей, кстати, позвоню сейчас, сообщу, что у нас постоялец появился. И ты ей звони, если какие проблемы возникнут, она тут рядом живет, прибежит мигом. Не чужая все-таки", - капитан вздохнул. " Мне до рейса два дня осталось, - закончил он уже спокойным тоном, - поживем вместе. Ты к Кузьке привыкнешь, он - к тебе".
Эти дни мы жили душа в душу. Кузя оказался ангелом во плоти, и я снова полез на седьмое небо. Я уже представлял, как буду приводить к себе симпатичную студентку, мы будем пить сухое вино, а потом я выведу Кузю и скажу: "Разреши, я познакомлю тебя с лучшим другом". Студентка взвизгнет от восторга, посмотрит на меня с обожанием, и потом ночью у нас будет все хорошо...
Сволочной Кузькин характер обнаружился, как только капитан уехал. Во-первых, он сразу стал себя вести, как хозяин, и на меня смотреть примерно так же, как в Антарктиде смотрят на этих самых пингвинов белые медведи. Во-вторых, когда капитан уезжал, он наказывал мне, что Кузьме надо периодически наполнять ванну холодной водой, чтобы он мог немного освежаться (на дворе было лето). Немного! Но это же не означало, что тот должен лежать там целый день, совершено игнорируя мои собственные попытки вымыться. В-третьих, капитан сказал, что пингвина нужно кормить минтаем. Я всегда думал, что минтай - довольно дешевая рыба. Но покупать его в том количестве, какое каждый день жрал Кузя, значило, что мне придется прочно сесть на хлеб и воду (причем, я заметил, что аппетит у него увеличивался именно тогда, когда я получал из дому денежные переводы.). Каждый раз, проглотив очередные несколько килограммов, он разевал клюв и противным голосом требовал еще.
А клюв (как я вскоре убедился) у императорского эгоиста служил не только для поглощения рыбы, а был еще и веским аргументом в споре с более слабым противником. Например, со мной. В комнатах капитана двери почему-то были без замков, и поэтому спасаться от драчливого оппонента я мог только на балконе и в туалете (ванная, как уже было сказано, была для меня табу). Впрочем, вскоре я нашел в кладовке хоккейную клюшку, и соотношение сил изменилось в мою пользу. К этому времени выяснилось, что зловредному пингвину часто не спится по ночам и он бродит по комнатам, издавая различные звуки. Очевидно, то были философские рассуждения на злободневные пингвинистские темы, но они требовали собеседника или, как минимум, слушателя. Можно догадаться, в чьем лице он их нашел. Пришлось не только ходить, но и в постель ложиться с клюшкой.
Через месяц я холодно возненавидел все, что связано с именем Кузьма. Казак Кузьма Крючков больше не казался мне народным героем; проходя по Красной площади, я жалел раненого князя Пожарского, подозревая, что это сделал стоящий рядом с ним и цинично ухмыляющийся Кузьма Минин. Когда мне на семинаре в институте предложили рассказать о Козьме Пруткове, я пробормотал что-то нецензурное и чуть не упал в обморок от страха, когда преподаватель за это пообещал показать мне кузькину мать.
Однажды, будучи во хмелю, я все-таки осуществил свою мечту и привел знакомую студентку к себе на ночь. В комнату мы прошли беспрепятственно - Кузьма в это время медитировал в ванне. Но, когда мы уже лежали в постели, я с ужасом услышал тяжелое мокрое шлепанье по полу, и через минуту над нами выросла темная фигура.
"Это кто?" - испуганно прошептала моя подружка. Я не смог сделать ничего глупее, чем выдать когда-то заготовленную фразу: "А сейчас я познакомлю тебя со своим лучшим другом". Девушка, сохранившая кое-какие остатки родительского влияния, и не привыкшая к шведским вариантам, взвизгнула, но отнюдь не от восторга, как предполагалось ранее. В ответ Кузьма злорадно заблекотал, и тут только моя подружка разглядела при неярком свете луны, что перед ней стоит какой-то монстр. Издав уже не визг, а вопль, она, схватив одежду в охапку, пулей вылетела из квартиры, а Кузька одобрительно хмыкнул ей вслед.
Утром я позвонил жене капитана. "В зоопарк его, голубчика, - радостно заверещала та, когда я рассказал о своих злоключениях. - Я Федору (капитану то есть) давно об этом твержу. Сходи, милый, в зоопарк. Узнай, как там и что. Может, его продать можно. А нет - даром отдадим".
"В зоопарк? Это мысль!" - подумал я, но пошел туда почему-то совсем с другой целью.
В кабинете директора я повел себя весьма решительно.
- Мне нужна литература об императорских пингвинах...о кей? - мне почему-то показалось, что такой тон будет наиболее верным.
Директор, толстый, лысый и очкастый, стал рассматривать меня так, как энтомолог разглядывает редкий экземпляр бабочки.
- У вас есть пингвин? - спокойно спросил он.
- Да, - ответил я гордо, - императорский.
- С чего вы взяли, что он императорский?
- Да уж не потому, что я император, - довольно глупо сострил я, тут же пожалел об этом, и спешно поправился. - Да потому, что он большой. Почти в мой рост. И их так называют. Я видел в передаче "В мире животных".
- У вас есть условия, чтобы содержать его? - все так же спокойно продолжал он допрос.
- Да, - нетерпеливо объяснил я, - у меня большая квартира с видом на Кремль, с бассейном и комнатой для прислуги. Мне нужна только литература, чтобы дрессировать это животное.
- Вы погубите пингвина, - все так же меланхолично заметил директор.
- А если вы не дадите литературы, он погубит меня, - не выдержал я, хотя понимал, что разговаривать больше не о чем.
- Будут проблемы - приходите, поможем, - печально вздохнул директор.
- Если будут проблемы и я приду, то приготовьте клетку попрочнее - стану кусаться, - опять нелепо сострил я, закрывая дверь.
Перед моим домом стояла толпа и взволновано гомонила, тыкая пальцем вверх. Я тоже глянул туда и обомлел. На нашем балконе, второпях мной незакрытом, прохаживался Кузька. Но как прохаживался! Ему, очевидно, очень нравилось внимание публики, и движения его были грациозны, осанка величественная, но отнюдь не надменная. Я, все свое детство мечтавший стать артистом, только сейчас понял, что передо мной родственная душа. Я не выдержал и громко зааплодировал, на меня недоуменно оглянулись, а я уже пулей несся по лестнице.
Только я успел войти в квартиру, в дверь забарабанили. Накинув цепочку, я осторожно открыл. Передо мной стояла одна их тех старух, что вечно околачиваются во дворе.
- В милицию, сейчас же в милицию, - исступленно заорала она. - Надоть какую страшилу на балкон выпущают. А она ить детишек пугает. Мои внучата ревмя ревут. В милицию!
- Вот что, старая ведьма! - сказал я внезапно охрипшим и грубым голосом. - Твои внучата ревут оттого, что ты их затрещинами воспитываешь. А животное это ценное и охраняется законом, при помощи специальных сотрудников на специальной квартире, - я махнул перед ее носом вишневой коркой своего студенческого билета, - и если оно из-за твоих воплей заболеет, то мы тебя привлечем по всей строгости. - Я захлопнул перед онемевшей старухой дверь. За спиной кто-то странно пискнул. Я обернулся и увидел изумленные желтые Кузькины глаза. Кажется, он понял, что я его защищал... Вечером он не стал, как прежде, предъявлять свои права на ванну.
На следующий день я с великим трудом спер в ближайшем универмаге огромную горбушу и скормил ее Кузьке. По-видимому, он не заметил разницы между ней и минтаем, но я получил такое наслаждение, как будто съел эту горбушу сам. Вечером позвонила жена капитана: "Ну что, был в зоопарке?" - затараторила она. - Возьмут его?". "Нет, - ответил я гнусавым от хитрости голосом, - ни в коем случае, говорят, не возьмем. Да вы бы возвращались к Федору Ивановичу, - вдруг, неожиданно для самого себя, начал жалобно упрашивать я. - Кузька ведь ангел... мухи не обидит. Ласковый такой, хороший...".
- Чтоб он сдох, зараза, - категорично отрезала жена капитана.
Я поспешно зажал трубку ладонью и испуганно обернулся - не слышал ли Кузька.
А через два дня приехал сам капитан. Не буду рассказывать о том, как мы встретились, как я ему рассказывал о нашем житье-бытье, о том, как капитан, растрогавшись, просил навещать его почаще...
Упаковав свой клеенчатый "Мотобол", я попрощался с капитаном и, пряча глаза, вышел во двор. Вдруг до меня донесся знакомый писк. Я быстро поглядел наверх. На балконе бестолково топтался Кузька и жалобно смотрел мне вслед. И тут первые юношеские слезы потекли у меня по щекам.