Оревалат Аартелинур,

"Сказания Северных гор"

---

Турепане служили в Артолии шоферами, швейцарами, официантами и бандитами. Больше всего их было среди шоферов и бандитов. Но криминальный слой турепан скрывался в подозрительных местах и выползал лишь в темное время суток, а летучие такси они водили повсеместно среди бела дня. Говорят, в своих горных ущельях турепане - самый красивый народ. Глаза у них светлые, волосы черные, а кожа темно-коричневая. К этому еще полагаются варварски яркие национальные одежды, расшитые бисером и перьями, и многочисленные амулеты повсюду - на руках, на шее, в ушах, в волосах и даже в носу. А Говард как-то клялся Карине, что видел голого турепанина в бане - так у него будто бы даже в срамном месте звякал бубенец, отгонял злых духов.

Впрочем, этому Карина не верила: как бы черномазый турепанин оказался в артолийской бане? Да и вообще, по слухам, они никогда не моются.

В любом случае, городские турепане Карине решительно не нравились. Необычный цвет кожи, вечные шнурки с побрякушками, особенно нелепые в сочетании со скучным цивильным костюмом или - еще хуже - с мундиром швейцара. Неправильная речь, все эти гортанные звуки, проскакивающие в артолийской фразе, в коей их быть не должно ни при каких обстоятельствах. Но больше всего Карину пугали светлые - почти белые на фоне темных лиц - глаза турепанских варваров.

Они были повсюду, и в то же время - вызывающе другие. Своих детей и жен они в города не отправляли, и ни один артолиец не мог встретить на улице варвара моложе пятнадцати лет. Все они говорили с чудовищным акцентом, все были малограмотны или вовсе не умели читать, ни один из них никогда не поднялся выше обслуги. Только транспорт водить и насобачивались, да разве много нужно для этого ума! Всем было известно, что турепане тупы, гораздо глупее артолийцев. Разговаривая с горцем в ресторане или в кабине такси, горожане невольно переходили на короткие примитивные фразы - не поймет еще, принесет не то блюдо или завезет невесть куда. А смотрят при этом нагло и с каким-то превосходством, будто знают об артолийцах, высшей расе, что-то постыдное.

Никому в голову не могло прийти взять турепанина в домашние слуги, разве что в садовники или опять же в шоферы. Кто их поймет, этих дикарей, прикинувшихся ручными! Прирежут еще мимоходом. Свят-свят.

Карина не была настолько богата, чтобы задумываться о найме прислуги. Собственно, она - младшая секретарша в конторе по торговле недвижимостью - сама была почти прислугой. Жалованья едва хватало на небольшую квартирку (правда, на площади Зеленых фей, в приличном районе), на дорогу до работы (пешком далеко, приходилось летать на наемных флаерах) да на пропитание. Ценой неимоверного самопожертвования Карина смогла позволить себе стереовизор и аквариум с полосатым тритоном. Сейчас она копила на новое пальто, поэтому не ужинала. И для фигуры, кстати, полезно.

Рабочий день кончился, клерки потянулись к стоянке летучих такси. Важно вышел господин Штельф из отдела производственных помещений и двинулся к собственному флаеру. Стайка девушек из отдела рекламы, все на тоненьких каблучках, все в коротеньких юбочках, пробежала, стрекоча, к большой шестиместной машине. Карина села в первое попавшееся такси и полезла в сумочку за кошельком. Кошелька не было. "Где же он?" - заметалась Карина, судорожно вспоминая, не оставила ли деньги в ящике стола. Водитель, разумеется, турепанин, молча ждал, глядя своими страшными светлыми глазами, и под его взглядом у Карины задрожали руки.

- Простите, - пролепетала она. - Я лучше выйду. У меня нет денег.

- Далэко ехать? - спросил белоглазый, уставившись прямо ей в лицо.

- Я выйду, выпустите меня... - бормотала Карина, шаря по дверце и не находя ручки. Турепанин стремительным движением наклонился и перехватил ее руку.

- Нэ спэши. Скажи, далэко ехать?

- На площадь Зеленых фей, - запинаясь, ответила Карина.

- Ну и поэдем, - сказал белоглазый. - Я сэгодня добрй, довэзу за так.

Всю недолгую дорогу Карина пугала себя страшными историями о нападениях на доверчивых пассажирок. Ей представлялось, как турепанин завозит ее в глухой переулок и перерезает ей горло: ведь у нее нет денег, но с нее можно снять и продать одежду. А колечко, мамино колечко на пальце! Оно серебряное, стоит не меньше сорока динариев, а то и все пятьдесят. Говорят, убивают и за меньшее... И того хуже: ходят рассказы про сексуальные извращения варваров. А она молодая и хорошенькая. Боги, вдруг этот страшный горец захочет... Карина зажмурилась.

- Вылэзай, прэхали, - услышала она гортанный голос. - И нэ држи так, дэвочка. Я лудей нэ эм.

Машина зависла на площади Зеленых фей. До дома было рукой подать.

Карине стало мучительно стыдно: и оттого, что она так боялась, а он это понял; и оттого, что все опасности позади, и накатило подлое чувство облегчения.

- Простите, - сказала она, поддавшись внезапному порыву. - Простите меня. Я глупая артолийка, полная предрассудков.

- У кого их нет, - ответил турепанин без малейшего акцента. - У нас тоже полно предрассудков о глупых диких артолийцах... Ну, спокойной ночи вам, девушка.

Карина замерла, вглядываясь в лицо водителя. Такой же, как все они. Глаза белые, волосы черные, кожа коричневая, на шее связка амулетов.

- Еще раз спасибо, - торопливо пробормотала она. - До свидания. - И, подхватив сумочку, побежала к крыльцу.

Турепанин дождался, пока за ней не захлопнется дверь, и поднял машину в воздух.

---

Рассказывают, что однажды Огненноликий, глядя, как всегда, с неба на землю, заметил вдруг юную девушку из селения Ареми-ыргаз. Она собирала плоды кетуйя на западном склоне Двуглавой, как раз когда туда упал солнечный луч, взгляд Огненноликого. Девушка уже наполнила корзинку, но кетуйя в тот год была усыпана плодами, жаль было не собрать еще немного, и горянка задрала подол своего длинного полосатого платья, чтобы класть кетуйю туда. Огненноликий увидел ее стройные ноги выше колен, сердце его затрепетало, и он решил опуститься на землю и познакомиться с девушкой поближе.

Конечно, Огненноликий совсем не хотел пугать девушку и принял образ красивого мужчины, но от его золотых глаз исходило такое яркое сияние, что горянка все-таки немного испугалась. Она поскорее одернула подол, и кетуйя посыпалась на землю, влажно шмякаясь об камни.

- Здравствуй, красавица, - сказал Огненноликий. - Позволь мне помочь тебе и донести твою корзину до поселка.

- Спасибо, добрый человек, - ответила девушка, - но я и сама отлично управлюсь.

- Позволь хотя бы проводить тебя до деревни, - сказал Огненноликий.

- Не стоит, - сказала девушка. Но Огненноликий настаивал:

- Что плохого, если я просто пойду рядом?

- Изволь - ведь тропа принадлежит всем, - ответила девушка.

И они пошли рядом по узкой горной тропе, но корзинку девушка несла сама.

Подошли к деревне, и Огненноликий попросил позволения проводить ее до крыльца. Девушка нахмурилась, но согласилась. Дошли до крыльца, и Огненноликий попросил позволения войти в дом. Девушка не возразила и на это. Вошли в дом, и Огненноликий захотел обнять девушку и уже протянул руки. Но тут перед ним встали пять братьев девушки и спросили грозно:

- Чего тебе надо от нашей сестры, незнакомец?

- Я полюбил ее, едва увидел, - сказал Огненноликий, - и хочу на ней жениться.

- А кто ты таков, чтобы жениться на нашей сестре?

- Я простой путник, - ответил Огненноликий.

- Расскажи-ка нам, какого ты рода-племени, - потребовал старший брат.

- Мать моя ночь, отец мой день, сестра - Луна, а племянники - ясные звездочки, - сказал Огненноликий.

Тут догадались братья, кто он такой, но не испугались нисколько.

- А есть ли у тебя овцы, чтобы кормить нашу сестру мясом и вязать нашей сестре теплые шали? - спросил второй брат.

- И есть ли у тебя земля, чтобы растить теригуту и кангимату? - спросил третий брат.

- И есть ли у тебя теплый дом, чтобы наша сестра не мерзла зимой? - спросил четвертый.

- И будешь ли ты всегда беречь и любить нашу сестру? - спросил пятый.

Рассердился Огненноликий.

- Я богаче всех людей на свете! - сказал он. - Вся земля принадлежит мне! И все овцы, и все дома! Стоит мне пальцем шевельнуть - и все Северные горы выгорят дотла! Не смейте со мной спорить! Я хочу жениться на вашей сестре и женюсь.

- Хорошо, - сказал тогда старший брат. - Ты велик и силен. Мы отдадим тебе в жены нашу сестру, но при одном маленьком условии.

- Какое еще условие? - закричал Огненноликий, и глаза его загорелись еще ярче, так что весь дом осветился небывалым светом.

Но братья не испугались и теперь.

- Мы хотим выдать сестру замуж как следует, соблюдая все наши обычаи. Выполнишь это условие - забирай девушку.

- Ладно, - сказал Огненноликий, - клянусь, что выполню ваш дурацкий обычай.

- Вот и славно, - сказал старший брат. - По нашим обычаям, девушка выходит замуж только тогда, когда сама этого хочет. Дорогая сестра, люб ли тебе этот человек?

- Нет, - ответила девушка.

- Но почему?! - закричал Огненноликий громче прежнего.

- Ты пристал ко мне и шел за мной, хотя я ясно дала тебе понять, что мне не нужна твоя помощь. Ты вошел в дом и не поклонился хозяевам. Ты тянул свои руки куда не следует. И когда мои братья вступились за меня, начал грозить засухой и пожарами. Ты великий бог, Огненноликий, но человек ты невоспитанный, вспыльчивый и жестокий. Я не пойду за тебя замуж.

- Ах так! - рассердился Огненноликий и собрался уж принять свой обычный, нечеловеческий облик.

- -Ты поклялся, - сказала девушка. - Уходи.

И Огненноликий, не желая стать ко всем своим недостаткам еще и клятвопреступником, униженный, выбежал из дома, подпрыгнул повыше и только высоко-высоко в небе превратился в огненный шар. И то листья на деревьях опалило жаром, и они свернулись.

Но все же он великий бог, и если немного вспыльчив (что естественно для такого горячего божества), то и отходчив. Немного подумав - до вечера, он наутро прислал братьям девушки гонца, солнечного зайчика.

- Великий передает, что больше не сердится на вас, - сказал зайчик. - Поразмыслив, он решил, что девушка, не побоявшаяся отказать самому Огненноликому, достойна самой лучшей доли. Теперь всему вашему селению будет благодать.

И действительно, много лет после того в Ареми-ыргаз была лучшая летняя погода - в меру теплая, в меру дождливая, - и самые мягкие зимы. Пока та девушка не состарилась и не умерла, окруженная многочисленными внуками и правнуками.

Оревалат Аартелинур

"Сказания Северных гор"

---

Прошла, наверное, декада или две, и Карина вновь встретила того самого водителя. Хоть он и был совершенно такой же, как все турепане, но его потрепанный флаер веселенькой расцветки - зеленый в красный горох - она не забыла, и, увидев яркую машину на стоянке возле конторы, села в нее.

- Здравствуйте, - сказала Карина. - Вы меня, наверное, не помните, а я вас запомнила - это вы один раз довезли меня бесплатно.

- Почему же - отлично помню, - белозубо улыбнулся водитель, и Карина поняла, что он совсем не старый - вряд ли старше ее больше чем на десять лет. - Вы так боялись меня, я очень веселился. Теперь не боитесь?

- Нет, - засмеялась Карина. - Теперь я вижу, что вы совсем не страшный.

- Ну что, домой? - спросил турепанин. - На площадь Зеленых фей, правильно?

- Точно, - подтвердила девушка. - Надо же, вы даже адрес не забыли!

- Вы произвели на меня неизгладимое впечатление, - сказал водитель. - Не часто слышишь от артолийцев извинения, и за что! за предрассудки, впитанные с младенчества! Ладно, едем.

Возле дома Карина улыбнулась на прощание новому знакомому и сказала:

- Рада была снова встретить вас.

- Если хотите, я буду иногда залетать за вами, если не будет других пассажиров, - предложил турепанин.

- Здорово, - обрадовалась Карина. - Если сможете, давайте - будем болтать по дороге.

Весь следующий месяц - до Осеннего праздника - иногда раз в декаду, а иногда и три-четыре, зеленый с красным флаер оказывался то на площади Зеленых фей утром, в восемь, чтобы везти ее на работу, то вечером, в шесть, на стоянке возле конторы, и тогда Карина возвращалась на нем домой. Турепанин оказался веселым парнем, и хотя говорили они на самые общие темы - вроде погоды, - ездить с ним было куда приятнее, чем с любым другим его соплеменником.

Накануне же Осеннего праздника все изменилось раз и навсегда.

В тот день в обеденный перерыв за ней зашел Говард из отдела элитной недвижимости, почти жених - во всяком случае, давний поклонник. Он ухаживал за Кариной добрых полгода, и вся контора за спиной девушки делала ставки: когда же она допустит Говарда к телу. Время от времени Марен, лучшая подруга Карины, принималась объяснять ей, какой хороший парень этот Говард и насколько приятнее спать вдвоем, чем одной. "Кроме того, у него ведь гораздо выше зарплата, он ведет дела с солидными клиентами, - говорила Марен. - Ты-то простая секретарша на мизерном жалованье. Этот мужчина подкормил бы да приодел тебя, глупышка, а всего-то нужно - дать ему, наконец, то, чего он так хочет". (Марен желала подруге добра, но, кроме того, поставила целых сто динариев против пятнадцати динариев Тинуры из отдела по связям с общественностью, что Карина отдастся Говарду до Осеннего праздника. Время поджимало, и Тинура, не приведи Создатель, могла выиграть.)

Глупая Карина никак не могла понять, что нужно ее поклоннику.

- Дура ты, дура, - причитала Марен. - Парень водит тебя по ресторанам, дарит тебе букеты, подает тебе твое дурацкое драное пальто, целует тебе пальцы - и ты не знаешь, чего он хочет? Вот же не дали боги мозгов, честное слово! Да спроси, в конце-то концов, у него самого, чего ему надо!

- Я спрашивала, - ответила Карина.

- И что?

- Он сказал: "Тебя".

- А ты?

- А я сказала: "Ну вот же я, Говард!"

- И что он?

- И ничего, он вздохнул и предложил мне кофе.

- О боги, боги! Ты что же, спрашивала его в кафе, среди толпы народа?

- Да, а что?

Марен плюнула и мысленно простилась со своими денежками. Потом пожалела: все-таки целых сто кругленьких! И дала Говарду совет:

- Карина еще невинна и не понимает намеков. Ей все нужно объяснять прямо. Прижми ее где-нибудь в темном углу да похватай за сиську. Иначе проваландаешься еще лет десять, пока она догадается завернуть подол.

- Спасибо, понял, - воодушевился Говард.

И вот теперь он вел Карину обедать в ближайшую кафешку и прикидывал, как бы заманить ее в темный угол. Трудно найти сколько-нибудь интимную обстановку в обеденный перерыв. Придется отложить дело до вечера... О! Идея!

- Пойдем вечером в кино? - спросил он у девушки между заливным из уманов и стаканом касанского белого.

- Ладно, пойдем, - сразу согласилась Карина. Настолько легко и без всякой задней мысли, что Говарда досада взяла. Тратишь на нее большие деньги (обед, кино, потом такси еще!), и никакого толку! Надоело. Сегодня он всего добьется. Всего, чего хочет. Даже если эта дуреха будет упираться.

---

Мы больше не ездим по дорогам.

Мы научились летать, как птицы,

И летаем, куда вздумается, оторвавшись от земли;

Но мы не стали ближе к небу,

А дороги трескаются и зарастают травой.

Оревалат Аартелинур

"Дорога"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Они вышли из конторы на стоянку летучих такси. Говард окинул машины надменным взглядом, выбирая, какая поприличней, и упустил Карину из виду. А она уже подскакивает к облезлому зеленому в дурацкий красный горох флаеру (Говард в жизни бы на таком никуда не поехал!), засовывает голову в кабину и щебечет о чем-то со здоровенным черномазым турепанином. Потом машет рукой: поехали, мол!

Говард нехотя забрался в жалкую потрепанную машину.

- Не могла найти флаер поприличней! - проворчал он.

- Да брось, Говард, нормальная машина, раскрашена весело. И знаешь: за рулем мой знакомый! Он иногда меня подвозит, правда ведь?

- Вэрно, - отозвался черномазый, не оборачиваясь. - Куда вэзти, млодые луди?

- Синематрон, - надменно бросил Говард. И зашептал: - Веди себя прилично, Карина! О чем можно разговаривать с этими людьми? Какие знакомые могут быть у приличной артолийской девушки среди, прости Создатель, турепни белоглазой? Ты в уме ли, дорогая?

- Я тебе не дорогая! - резко ответила Карина. - И неприлично себя ведешь ты. Он же все слышит. Ему обидно. А тебе должно быть стыдно!

- Подумаешь, турепанин услышал, что он белоглазый! Можно подумать, это неправда! Карина, давай поговорим о чем-нибудь другом О тебе. Ты такая красивая... - Говард вспомнил совет Марен насчет сиськи и взялся за дело. То есть за сиську. Разумеется, он тут же получил по рукам. - Да что ты из себя строишь? - возмутился Говард. - Я полгода тебя окучиваю, а ты нос воротишь! Небось, динариев пятьсот уже на тебя спустил, а ты даже сиську пощупать не даешь! Ну-ка не ломайся и сиди смирно!

- Отстань! - в отчаянии закричала Карина, отпихивая от себя разошедшегося поклонника. - Я не хочу! Убери лапы, дурак!

Флаер резко зашел на посадку. Дверца распахнулась, здоровенная коричневая рука ухватила Говарда за брючный ремень и выволокла из машины. Не успела Карина опомниться, как такси снова ушло вверх, оставив где-то внизу красного от злости и унижения Говарда.

- Куда вас отвезти? - без всякого выражения в голосе спросил водитель.

- Не знаю, - вздохнула Карина. - В Синематрон я точно не хочу.

- Домой?

- И домой не хочу. Ничего не хочу.

- Ладно, - сказал турепанин. - Покатаю вас немного.

Карина откинулась на спинку сидения и закрыла глаза. Думать о жадных лапах Говарда и его отвратительных речах было противно. Не думать - не получалось. Надо бы отвлечься, но как?

- Почему вы это сделали? - спросила она, не открывая глаз.

- Вы не хотели его, - ответил турепанин.

- Это причина? - грустно улыбнулась Карина.

- Для меня - причина, - сказал шофер. - У нас девушек не неволят. Извините, если что не так.

- Да что вы! Вы спасли меня! - и, не успев осознать, что нарушает все правила и обычаи, она спросила: - Как ваше имя?

- У нас не принято называть вслух имя никому, кроме ближайших родных, да и то в крайних случаях, - сказал турепанин. - Если хотите, зовите меня Артан.

- Но это не ваше имя? - заинтересовалась Карина.

- Нет, это прозвище - имя-для-людей.

- Мне оно нравится, - сказала девушка. - Пускай не настоящее, все равно красивое: Артан. Вам подходит. А я Карина.

- И это настоящее имя? - турепанин улыбался. Карина засмеялась.

- Самое забавное, что нет!

- Да ну? Ведь у артолийцев вроде бы нет нашего варварского обычая прятать имя от злых духов?

- Конечно, нет, - ответила Карина. - Зато у артолийцев есть обычай делать гадости бывшему тестю, если рассоришься. Когда мама ушла от нас с папой, дедушка настаивал, чтобы мы жили с ним, хотя не любил папу. Папа долго ругался, что не будет жить по указке старого хрыча, пусть он сколько угодно божится, что не оставит любимую внучку. И сменил имена себе и мне, чтобы дедушка нас не нашел. С тех пор я Карина Четохон. А была Даяна Липмор.

- Значит, ваш отец спрятал вас от злого духа дедушки. Так же, как я прячусь от Серого старца за именем-для-людей.

- Выходит, так, - засмеялась Карина. - И вы уж, пожалуйста, никому не рассказывайте, что в детстве меня звали Даяной. Вдруг злой дух меня найдет?

- Разве он был такой уж злой? Вы говорили, что дедушка вас любил.

- Пока был жив - да, - отозвалась Карина. - Но теперь он умер. Кто его знает, после смерти мог и осерчать...

Турепанин улыбнулся и ничего не ответил, зато повел машину на снижение. За окнами кабины замелькали ветви, впереди блеснула ослепительно яркая зеркальная поверхность - и флаер лег на пузо в высокую траву на лесной поляне у озера.

---

Большинство артолийцев не подозревает, что ни один стежок на турепанской одежде, ни одна нить на турепанском одеяле не ложатся просто так, для красоты. Полосатые платья наших женщин шириной полос и порядком чередования цветов сообщают самую разнообразную информацию о хозяйке. Опытный глаз сразу видит, замужняя это женщина, девица или вдова, из какого рода ее почтенные родители, в какой род она вышла замуж, есть ли у нее дети, и если есть, то сколько дочерей и сыновей. Не менее содержательны и вышивки на мужских рубашках. Серьги в ушах указывают на имя-для-людей, на духа-покровителя, имя которого непременно связано с настоящим именем человека.

Амулеты - это, разумеется, в первую очередь обереги. Для крепости здоровья, для силы духа, у женщин - для плодовитости, у мужчин - для мужской состоятельности; есть фигурки, охраняющие от стрел, от диких животных, помогающие не заблудиться в лесу, не утонуть, даже не споткнуться в темноте. Набор амулетов выражает индивидуальные склонности и профессию человека. Охотник непременно наденет обереги от зубов волка, от когтей аарта, от медвежьей хватки, наденет бусы, способствующие верному чутью, помогающие не терять след и стрелять без промаха. Крестьянин обязательно носит символы плодородия и кладет их по определенным дням на свое поле - дает поносить земле полезный амулет. Но вряд ли вы встретите крестьянина с оберегом от падения с высоты. Зато его непременно надевает водитель флаера. Если турепанин отправляется в дальнюю дорогу, он обязательно присоединит к своим амулетам фигурки Хозяина Дорог и Хозяина Леса, даже если ему предстоит ехать на поезде, который никак не может заблудиться в лесу - а все же не стоит ссориться с Хозяином Леса, любителем запутывать тропы.

Нет никаких сомнений, что в прежние времена и артолийцам не были чужды подобные обычаи, но южане куда меньше зависят от непостоянства природы и все перезабыли. Иной раз видишь на красивой девушке пеструю кофточку с разноцветным узором и читаешь по рисунку, что это рубашка мужчины-старейшины, деда десяти внуков, вышедшего замуж из рода Мнаракан в род Мнаракан же (чудовищное нарушение табу, браки внутри одного рода запрещены), причем четырежды, но оставшегося девственницей. Мы не можем удержаться от смеха при виде такой несуразицы, за что получаем по полной программе: "Что скалишься, белоглазый?" - ну и так далее. Пожив среди артолийцев, поневоле вырабатываешь каменное выражение лица, чтобы не оскорбить работодателей. Поэтому нас считают надменными скотинами...

Турепанская письменность несет на себе странные черты: алфавитная система с вычурными буквами, сложными в написании. Существует и скоропись, очень далекая от печатных букв. Такое впечатление, что страсть в каждую закорючку вносить как можно больше смысла, свойственная нашему народу, исказила и усложнила внешний вид исходно весьма простого алфавита, по-видимому, того же самого, от которого происходит письменность артолийцев. Скоропись же наша практически неотличима от артолийской. И языки наши родственны, они несомненно происходят из одного корня, хотя и разошлись за века очень далеко. В это трудно поверить: звучание их очень разнится, но для филолога близкое родство турепанского и артолийского очевидно.

Хоть меня и заклеймят как еретика, рискну предположить, что некогда мы были одним народом. Почему мы так отличаемся внешне, почему так разнятся наши обычаи - загадка. Но в языке сохранились следы, например, религии, признававшей одного-единственного бога, хотя сейчас у обоих народов по целому сонму божеств, и пантеон южных городов сильно отличается от пантеона Северных гор. Есть общие слова, очень древние: фольклор обоих народов упоминает одинаковые сказочные существа - драконов, гномов, эльфов, троллей, названия эти, происхождение которых теряется в тумане времен, практически совпадают. Если же предание есть у турепан и отсутствует у артолийцев (или наоборот), чаще всего оно довольно позднее. В наиболее консервативных обрядах - свадьбы, похороны, Зимний праздник, Осенний праздник, Верхушка лета - заметны, хотя и полустертые, общие черты.

Мне жаль, что пока не удалось как следует изучить языки и фольклор народов Тысячи Островов; хотелось бы подтвердить или опровергнуть одну безумную гипотезу о заселении земли людьми. Гипотеза эта не дает мне покоя, но излагать ее здесь было бы неправильно. Когда-нибудь я посвящу ей отдельную работу.

(Далее следует подробное описание турепанских демонов, добрых и злых духов, божеств с изображениями соответствующих амулетов и их защитных свойств. Приведены также образцы женских платьев и мужских рубашек с расшифровкой указанных на них знаков.)

Оревалат Аартелинур

"Языческие верования турепанских горцев"

---

В траве кто-то свиристел. (Йырзы, - сказал Артан.) Из-под ног прыгала какая-то насекомая мелочь. (Киокки, - сказал Артан.). Вдалеке из воды взвилось что-то большое, сверкнуло на солнце и бухнулось обратно в озеро. По гладкой поверхности побежали круги. (А это кто? - спросила Карина. - Не знаю, - ответил Артан. - Рыба.)

Турепанин достал из багажника разноцветное, яркое варварское одеяло и расстелил его на траве, нимало не заботясь о скачущих во все стороны киокках. (Мы их не задавим? - спросила Карина. - Не волнуйтесь за них, - ответил Артан, - они уже все разбежались.) Девушка села на одеяло, натянула на колени подол. Подумала немного и сняла туфли. Отставила их в траву.

- Какое красивое одеяло, - сказала она. - У вас любят яркие краски, да?

Артан растянулся рядом с ней на спине и заложил руки за голову, глядя в синее высоченное небо.

- У нас очень длинная и холодная зима, - отозвался он. - Это у вас тут вечное лето. Сейчас в наших горах уже лежит снег. Все кругом белое, иногда немножко черного. Глаза устают от однообразия. Поэтому мастерицы ткут долгими зимними вечерами разноцветные одеяла. Это выткала моя картага икыз.

- Кто? - переспросила Карина.

- Картага икыз. Жена младшего брата моего дедушки с материнской стороны.

- Двоюродная бабушка?

- Ну примерно.

Турепанин закрыл глаза.

Карина покосилась на него. На коричневых щеках лежали густые черные ресницы. Страшных светлых глаз не было видно.

"Если бы не глаза, он был бы красив, хоть и такой темный", - подумала Карина. Высокий лоб, высокие скулы, прямой нос, довольно длинный, но все же не чрезмерно большой. Твердый рот. Красивое темное ухо из-под пряди жестких черных волос. В ухе целых четыре серьги - резные серебряные колечки. Наверное, каждое что-то означает - у них же не бывает просто украшений. А в носу, между прочим, никаких колец нет. И в волосах никаких перьев и бус. Забавно, все утверждают, что турепане увешаны амулетами с ног до головы... Карина попыталась вспомнить, а видела ли она сама хоть в одном турепанском носу серьгу? Получалось, что нет.

- Я вам нравлюсь? - спросил Артан, не открывая глаз. Ох, почувствовал, наверно, как она уставилась! Карина покраснела и ляпнула, не задумываясь:

- Да, когда глаза закрыты, очень нравитесь.

Турепанин засмеялся. Ресницы распахнулись. Светло-серые глаза смотрели прямо ей в лицо. Или даже глубже.

Карина в смущении отвернулась. Ей было отчаянно жарко и неуютно. Хотелось вскочить и убежать. И в то же время хотелось остаться на месте и подождать - вдруг... Что вдруг? Если б она понимала!

- Как вы думаете, вода теплая? - спросила она, чтобы разогнать странное тревожное молчание.

- Полагаю, да, - отозвался Артан. - Хотите поплавать?

- Плавать я не умею, - вздохнула Карина. - Но воду люблю. Пойду-ка поброжу у берега.

Ну вот, она и вскочила. И убежала - с одеяла на мелководье. Подобрала подол, чтобы не замочить.

Дно было песчаное, ласковое. А вода темная, хоть и прозрачная. Ноги казались совсем коричневыми. (Как у турепанки, - подумала Карина и снова залилась краской.). Она оглянулась. Артан сидел на одеяле и смотрел на нее.

И тут на Карину что-то нашло. Наверное, какой-нибудь злой дух пихнул ее в бок. Услышал настоящее имя и подобрался слишком близко. Глядя прямо в лицо Артану, она подняла руки и медленно расстегнула застежку на спине. Потом, не отводя взгляда, ухватила платье за подол и очень-очень медленно потянула его вверх. Сняла через голову, бросила в траву, не глядя, куда оно упало. Опустила руки. Постояла и сделала шаг назад. И еще шаг. Вода поднялась выше колен. И еще назад. Вода коснулась тонкой материи черных трусов. "Не ходи дальше, - сказала она себе, - плавать ты не умеешь", - и шагнула еще. И оступилась. И ушла под воду с головой. Темный ужас накатил, вытеснив все шальные побуждения, двигавшие ею. Она забарахталась, забила по воде руками, выскочила вверх, снова упала, захлебнулась - и вдруг рядом оказались большие сильные руки. Она вцепилась в них, закашлялась, закричала, булькая.

- Тише, тише, все уже позади, - сказал Артан, прижимая ее к груди. - Не бойся, ты не утонула. Тут ведь совсем мелко. Пойдем на берег.

Карина обхватила его руками за шею и заплакала.

---

Когда девушке исполняется тринадцать лет, взрослые женщины ее семьи уводят девушку в лес на три дня. Ни один мужчина не должен знать, что там происходит - это чисто женский обряд, и если я кое-что все же выведал, так только потому, что наше язычество тоже понемногу разрушается под действием упорной реки времени, размывающей старые дамбы и уносящей замшелые камни древних табу в море прошлого. Так что старшие сестры, живо обсуждавшие между собой таинство посвящения, не обращали внимания на то, что я кручусь неподалеку, навострив уши. Позже, в университете, я уже знал, о чем спрашивать, и навел кое-какие справки у студенток, и они не слишком краснели, рассказывая мне об обряде. Ничего особенно страшного или неприличного в нем вовсе нет: женщины все вместе постятся, разводят костер, подбрасывают в него некоторые травы, отчего у них начинаются галлюцинации, поют обрядовые песни (вот тексты их, насколько я понял, довольно-таки откровенны, поскольку их узнать мне не удалось), омывают виновницу торжества в трех росах, в трех ручьях и в козьем молоке, заплетают ей косы по-новому, нарекают ее новым тайным именем, надевают новое платье со взрослым рисунком, впервые дают попробовать хмельного меда и, подвыпив, всласть сплетничают о мужчинах, делясь жизненным опытом. Девчонки возвращаются из леса донельзя гордые собой, наделенные новым женским знанием об устройстве мира, и начинают, получив благословение старших, напропалую кокетничать с парнями. Даже есть поговорка: "стреляет глазами, как тринадцатилетняя". Занятно, что обряд инициации для юношей, вероятно, еще лет сто назад существовавший, отмер, а женский вполне жив. Так что у наших женщин у всех поголовно - по два тайных, настоящих имени, а у мужчин - только по одному. Наверное, и поэтому тоже они так задирают перед нами нос...

Оревалат Аартелинур

"Языческие верования турепанских горцев"

---

Он вынес ее на траву, посадил на одеяло, завернул в него. Потом отошел.

- Отвернись, - сказал он и начал раздеваться, потому что был мокрым с ног до головы: он кинулся доставать ее из озера в чем был, даже в ботинках.

Карина не отвернулась. Она смотрела во все глаза.

Артан сбросил мокрый пиджак на траву. Снял белую рубашку, выжал, встряхнул, расстелил рядом с пиджаком. На коричневой голой груди качалась гроздь разноцветных бусин, резных фигурок, даже пучок какой-то сушеной травы. Карина куталась в одеяло и смотрела на амулеты. И на темную гладкую кожу под ними. Артан стянул брюки. Отжал. Встряхнул. Положил возле булькающих ботинок. У него были длинные стройные ноги. Левая - темная и гладкая. Правая - темная и гладкая только до колена, выше, по всей наружной поверхности бедра, шли поперечные светлые полосы старых шрамов. Выше шрамов были мокрые вдрызг трусы.

- Я просил тебя отвернуться, - сказал Артан и взялся за последнюю деталь туалета.

- Нет, - сказала Карина хрипло, поднимая глаза к его лицу. Он поймал ее взгляд и не отпускал - казалось, прошли годы. Потом стянул мокрые трусы. Отжал. Встряхнул. Положил возле брюк. Подошел к Карине - голый, стройный, темно-коричневый. Откинул одеяло, сел рядом с ней, обнял за плечи одной рукой, а второй запахнул одеяло.

- Сними мокрое, - сказал он ей в ухо.

- Сними сам, - ответила она. И закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало от ощущения больших ласковых ладоней, скользящих по коже. На секунду мелькнуло воспоминание о потных руках Говарда на ее груди - тысячу лет назад. Рука Артана замерла, приподняла одну грудь - левую - пальцы погладили, снова замерли - и рука медленно заскользила вниз. Ниже, ниже... Карина закусила губу и перестала дышать.

- Приподнимись, - прошептал Артан, - я сниму. - И она приподнялась, и мокрые трусы заскользили вниз по ногам, одновременно с теплой большой ладонью - и отлетели в сторону из-под одеяла, а ладонь очень, очень медленно двинулась по ногам вверх, выше, выше... и замерла, и зашевелилась, лаская. Тогда Карина повернулась, отодвинула связку амулетов и коснулась губами гладкой темной кожи.

- Что мы делаем? - пробормотал Артан, опрокидывая ее на спину.

- Просто мы сошли с ума, - сказала Карина и обняла его за шею. - Я рада, что это ты.

Он не понял, что она имела в виду. Не сразу. А когда понял, прижал ее к себе и ответил:

- Никому тебя не отдам.

---

Когда они встали с одеяла, уже совсем стемнело. Карина ощупью нашла измятое платье, отсыревшее от вечерней росы, и мокрые трусы. Лифчик потерялся. Артан, чертыхаясь, натянул мокрые брюки и рубашку, пиджак и ботинки закинул на заднее сиденье. Во флаере было теплее, чем снаружи, но все равно противно в сырой одежде.

- Ко мне или к тебе? - спросил он, поднимая флаер. Никаких сомнений не было, что теперь они будут вместе.

- Ко мне, - не задумываясь, ответила Карина. - У меня есть утюг, я высушу твой пиджак.

- А ботинки? - вздохнул Артан. - Дома у меня есть другие...

- Ой! - вспомнила Карина - А туфли-то мои! Я их забыла на берегу.

- Тогда к тебе, - подытожил Артан. - Не идти же тебе завтра на работу босиком.

---

Мы живем под крышами и не видим неба,

Мы узнаем сплетни из газет и стерео,

Мы не знаем имен соседей, их бед и радостей,

Мы забыли, как пахнет небо,

Мы забыли, как поют звезды,

Мы забыли ветер в лицо и дождь на волосах -

Но когда я обнимаю тебя,

Я слышу далекий звон летних трав,

А вкус твоей кожи на моих губах -

Вкус летнего солнца.

Оревалат Аартелинур

"Вкус солнца"

из сборника "Отрывки из жизни"

----

Всю ночь Карина прижималась к длинному теплому телу. Всю ночь ее обнимали большие теплые руки. На рассвете она проснулась, приводнялась на локте и долго любовалась красивым темным лицом. Потом не выдержала, наклонилась, поцеловала. Дрогнули длинные черные ресницы, распахнулись светло-серые глаза, самые прекрасные на свете.

- Турепанин белоглазый, - нежно прошептала она. Потянулась губами к ресницам.

- Высшая раса, - тихо засмеялся Артан. - Как тебе услужить, госпожа моя?

- Ты прекрасно знаешь как, - ответила Карина.

- Может быть, пойти приготовить тебе завтрак позаковыристей? - он сделал движение, будто собирался выбраться из-под одеяла.

- Не смей! - грозно сказала Карина, прижимая его плечи к постели - руками, губами, грудью. - Только попробуй сейчас встать!

- Как же я могу, - отозвался Артан. - Ты ведь меня держишь. Лучше подвинься, девочка. Ты еще не обхватила меня ногами, и я все еще могу сбежать. Попытаться сбежать... Все. Теперь никуда не сбегу... А если ты сдвинешься немного ниже... О... да, да, так... высшая раса! Все бы вам сверху...

И, крепко притиснув ее к себе, перекатил их обоих. - Ну, кто теперь высшая раса? - задыхаясь, спросил он. Но представительница высшей расы ничего не ответила, только тихо застонала и впилась белыми тонкими пальцами в широкую гладкую коричневую спину.

Через два часа будильник еле пробился сквозь крепкий сытый сон переплетенных тел - белого и темного.

Пиджак и ботинки так и не высохли.

--

Этот город, серый и пыльный,

Этот город, злой и страшный,

Этот город, полный поддельного золота и поддельных людей,

Этот город, где смерть стоит в каждой подворотне, скаля голодные зубы,

Этот город, где под улыбками скрыта ненависть,

а за ласковым словом - презрение,

Этот город, где я не жил бы ни дня, если бы мог -

Это город, где звездочкой светишь ты, моя любимая,

И поэтому он прекрасен.

Оревалат Аартелинур

"Этот город"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Артан отвез Карину в контору и рванул домой - переодеться. Она шла от стоянки, помахивая сумочкой. Внутри у нее все звенело, и даже старые потертые туфли, надетые за неимением лучшего, не могли испортить настроения.

Они пытались собираться на работу, но все время что-то мешало. Сначало было никак не встать, потому что нужно было разомкнуть объятия. Потом, с великим трудом оторвавшись друг от друга, они сообразили, что душ можно принимать вместе. Но после душа опять пришлось разнимать руки и размыкать тела. Это удалось не сразу. Наконец, они оделись, но и одетыми обниматься было легче, чем не обниматься. Карина пила кофе, сидя у Артана на коленях, а Артан пить кофе уже не мог, потому что расстегнул на ней блузку, и его рот был очень занят. Пришлось отталкивать его голову, целовать его губы, чтобы он не мешал застегиваться, соскальзывать с его колен - и тогда он наконец выпил остывший кофе, но делал это очень медленно, потому что Карина обняла его сзади, прижавшись животом к его спине, и целовала его волосы. Хорошо, что в комнате был включен стереовизор, и диктор сказал пронзительно: "В столице нашей родины городе-богатыре Намайре восемь часов утра". Вот тут они вскочили, заметались, приглаживая волосы, застегивая пуговицы, надевая старые противные туфли и еще более противные мокрые ботинки, выбежали из квартиры, захлопнули дверь, запрыгнули во флаер и полетели. Но высоко над городом Артан поставил машину на автопилот, притянул к себе свою пассажирку и целовал ее еще долгих пять минут.

И вот теперь Карина шла к дверям конторы, внутри у нее все пело, губы сами собой улыбались, а глаза сияли.

"Ого! - подумала Марен, - кажется, у Говарда дело выгорело! " - и побежала в отдел по связям с общественностью за выигрышем. Увы, по пути она столкнулась с Говардом и по его злобной и несчастной физиономии поняла, что проиграла глубоко и безнадежно. Тогда Марен развернулась (пусть Тинура сама приходит за своим выигрышем!) и пошла неспешно в свою комнату, где у офисного компьютера уже сидела вся светящаяся изнутри Карина. Было ясно, что Карине повезло в любви, а Говарду - совсем наоборот. Тут было о чем поразмыслить.

Марен села за свой рабочий стол, развернула для вида поэтажный план какого-то строения (ей было глубоко плевать - какого) и задумалась, бросая время от времени пытливые взгляды на сияющую Карину.

С трудом высидев до обеденного перерыва, Марен схватила подругу за руку и потащила в кафе.

- Ну, рассказывай, - потребовала она.

- Что рассказывать? - спросила Карина, глядя невинными глазами.

- Я же вижу!

- Совершенно не понимаю, что ты видишь. Блузка старая (Карина слегка покраснела, вспомнив утренний кофе), юбка старая, туфли старые... Ничего нового!

- Выражение лица новое, - парировала Марен. - Что-то произошло, и белоглазому ясно. Сознавайся!

На слове "белоглазый" в лице Карины что-то дрогнуло, но Марен не хватило проницательности для верных выводов.

- Ну? - сурово надавила она. - Кто он? Только не впаривай мне, что Говард. Более отставленного поклонника, чем он, я сроду не видала.

- Свинья он, этот Говард, - Карина ухватилась за безопасную тему. - Полез вчера меня лапать, и я от него сбежала. Вот и все.

- Врешь, подруга, не все, - рассердилась Марен. - Ходишь, сияешь, будто всю ночь прыгала по простыням с крепким парнем. Это не Говард, очевидно. Кто?

- Ну что ты пристала, - взмолилась Карина. - Пойдем лучше в контору, мы ведь уже перекусили.

Марен бросила взгляд на нетронутую тарелку подруги.

- Это называется перекусили?

- Я больше не хочу, - ответила Карина.

- Тогда я и твою порцию съем, - сказала Марен и решительно потянула к себе вторую порцию творожной запеканки.

У столика материализовался турепанин-официант со счетом на подносе. Впервые в жизни Карина посмотрела ему в лицо. Официант выглядел тупым, но тщательно выдрессированным.

- Вы што-то хатэли эшшо? - спросил он гортанно.

- Нет-нет, спасибо, - поспешила ответить Карина.

Она оставила ему четверть динария на чай. Турепанин низко поклонился и с ужасным акцентом поблагодарил.

- Что это ты расщедрилась? - удивлялась Марен, когда они возвращались на работу. - Баловать еще этих недоумков!

Карина промолчала. Она была занята: украдкой высматривала зеленый флаер с красными горошинами. Но его не было.

---

Башни Коурли высоки и угрюмы.

Башни Коурли дышат историей,

Историей, которую давно забыли

В древнем университете Коурли.

В башнях Коурли гудит ветер,

Постоянный ледяной ветер,

Он уносит души мудрых предков,

Основавших университет Коурли.

Башни Коурли омывают ливни,

Бьющие наотмашь злые ливни,

Они смывают вековую пыль знаний

С древнего университета Коурли.

Башни Коурли заносит снегом,

Беспощадным необъятным снегом,

Усыпляющим навек снегом

Гибнущий университет Коурли.

Оревалат Аартелинур

"Коурли"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Вечером она вышла из конторы и неспешно двинулась к стоянке такси. Флаер Артана стоял дальше всех от дверей, и ее маневр - подойти к самой дальней машине - был замечен парой злобных глаз. Говард узнал потрепанный зеленый с красным аппарат. Он еще ничего не понял, но задумался.

А Карина забралась на переднее сиденье, рядом с водителем, и положила потихоньку руку водителю на колено.

- Я так скучала, - сказала она. - Я хочу тебя.

Теперь она точно знала значение этих слов.

- Ну что, домой? - спросил Артан. - Или - хочешь на озеро? Поищем твои туфли.

- И лифчик, - добавила Карина. - Он тоже где-то там. И... ты взял одеяло?

- А как же, - хмыкнул Артан. - На озере, с тобой, и без одеяла? Ты исколешь спину об теригуту.

- Обо что?

- Это трава такая, с острыми краями. Мне жаль твою нежную белую спину.

- Почему это мою? - надула губы Карина. - Может, вовсе твою коричневую!

- Согласен, - быстро отозвался Артан. - Мою коричневую тоже жалко. Хорошо, что я взял одеяло.

Некоторое время они летели молча. Потом Карина потянула его рубашку из брюк.

- Что ты делаешь, женщина? - возмутился Артан. - Не отвлекай водителя во время движения!

- Не могу, - ответила Карина. - У меня руки болят, так я хочу к тебе прикоснуться.

- Сумасшедшая, - пробормотал Артан. - Потерпи еще десять минут.

Но она была нетерпелива... Когда они сели на вчерашнюю лужайку, Артан был в одних брюках, и те расстегнуты, а Карина и вовсе нагишом. Прежде чем выйти из флаера, пришлось снять с Артана последнее, сесть к нему на колени и прижаться как следует - а потом позволить ему все, чего он захочет. Очень мешал штурвал. Но Артан хотел Карину, и немедленно, и отказать ему никак было нельзя. Потом вытащили одеяло, расстелили, и пришлось на него лечь, потому что Артан захотел еще Карину, да и Карина, честно говоря, очень хотела еще Артана.

Только на закате Карина вспомнила про туфли и лифчик.

- Лежи, - сказала она, - я поищу свои вещички.

Артан послушно остался лежать, лениво наблюдая, как она бродит нагая по траве, глядя себе под ноги. Вот она наклонилась, качнулась маленькая грудь (все у него внутри зашлось от нежности), подняла свои туфли и посмотрела на него - как он лежит на спине, длинный и коричневый, светлые глаза широко раскрыты - и побежала к нему, бросила туфли возле одеяла, упала на колени рядом с .Артаном, наклонилась над ним - грудь закачалась совсем близко. Он стремительно передвинулся, ухватил ее за талию, чтобы не сбежала, приподнял голову и поймал губами качающуюся грудь. Карина застонала, внезапно ослабевшие руки подогнулись.

Теригута действительно колола спину. Еще хуже был каблук, впившийся в правую ягодицу. Но остановиться было совершенно невозможно.

Когда они летели в темноте на площадь Зеленых фей, обнявшись в тесной кабине, Карина задумчиво сказала:

- За один вечер ты любил меня на штурвале, на одеяле, на теригуте и на моей левой туфле. Или на правой?

- Если хочешь, мы подложим в постель что-нибудь еще интересное, например, кастрюлю, и я полюблю тебя на кастрюле, - засмеялся Артан.

- Не хочу на кастрюле, - запротестовала Карина. - Обычная простыня меня вполне устроит.

Но на обычной простыне они обнялись и моментально уснули.

---

Когда-то Артолия была мощной воинственной державой, перед которой трепетал весь континент. Рассказывают, что король Намангет VIII, великий полководец, расширивший пределы Артолии от Моря Тысячи островов на юге до турепанских предгорий на севере, первую половину жизни проведший в завоевательных походах, а вторую в попытках удержать захваченное, на смертном одре отмахнулся от Великого Омна, главного жреца Туип-Таа, и прохрипел: "Я не боюсь, что Создатель спросит с меня за пролитую кровь. Я боюсь, он спросит, почему Северные горы и Тысяча островов не исповедуют истинную веру в Него".

Уж не знаю, что говорят об этом на островах, а у нас в горах всегда считали: наш Огненноликий сильнее Туип-Таа, но не такой жадный. Он не хотел, чтобы его народ спускался на жаркие равнины Артолии, где всегда лето, и становился там слабым и ленивым, как бледные изнеженные артолийцы в своих южных городах. Но и войска Намангета на наши земли не допустил.

Рассказывают, что когда несметные полчища молодого еще короля подошли к Северным горам и встали, сверкая броней, на берегу Миэрге-рра-иу, пастух из рода Нгаинараре, потомок драконов, не успел увести своих бестолковых овец вовремя, и солдаты Намангета схватили его. В ту зиму в горах было много снега, и Миэрге-рра-иу разлилась шире обычного, воды ее побурели и мчались к Восточному морю с бешеной скоростью, все в хлопьях пены. По реке, кружась, плыли смытые постройки прибрежных поселков, вывернутые с корнем деревья и трупы утонувших животных. Генералы артолийского короля боялись соваться в разбушевавшуюся реку даже на танках, что уж говорить о пехоте.

"Покажи нам переправу", - потребовал Намангет от пастуха, когда того притащили к нему. Пастух был сильно избит и плохо стоял на ногах - его уже весьма энергично спрашивали о переправе люди ниже чином. "Я глупый человек, простой пастух, - сказал он. - Я не понимаю, чего ты хочешь". - "Ты умудрился перебраться через поток со стадом безмозглой скотины, - сказал король. - Значит, ты знаешь, как вернуться обратно. Покажи моим людям, где ты переходил реку". Но пастух был потомком драконов, и в груди его билось сердце дракона, хоть он был и не самый умный и не самый храбрый в сильном клане Нгаинараре. Он сказал так: "Ты большой человек, король южного народа. Твои воины сильны и отважны. Огненноликий простит меня, глупого и трусливого, если я помогу тебе перейти реку. Пусть твои люди идут за мной". Намангет поверил пастуху, ибо тот говорил, опустив голову, будто ему стыдно. На самом деле пастух боялся, что глаза выдадут его раньше времени.

Он привел людей короля к тому месту, где русло Миэрге-рра-иу разделял прежде остров. Когда-то на этом острове была крепость, затем она разрушилась, но острые обломки клинков, вил и копий все еще скрывались под водой там, где их воткнули давным-давно наши предки. Сам же остров залило водой, и его не было видно, хотя по бурунам можно было понять, где он. Но люди артолийского короля ничего не понимали в реках и не знали языка течения. Они послушно полезли вслед за пастухом в воду. Выше острова была отмель почти до середины русла, и, видя, что в этом месте турепанин едва замочил колени, солдаты совсем успокоились. Они шли за пастухом, не особо глядя под ноги, а за ними следом поползли уже тяжелые бронемашины. Несколько раз пастух оступался и падал в воду, потом вставал, отряхивался, как собака, и брел дальше. Солдаты очень веселились, видя это. И когда турепанин оступился последний раз, они ничего не поняли и шагнули за ним следом. Миэрге-рра-иу подхватила их и швырнула с размаху на смертельную отмель, ощетинившуюся железом. Несколько танков, ползших за пехотой, успели затормозить, но три или четыре из них, шедшие впереди, не удержались на мелководье, их поволокло и бросило на затопленный остров поверх собственных солдат, напоровшихся на колья.

Пастух погиб первым. Его уже нельзя было ни пытать, ни казнить. Потери Намангета были невелики: сорок человек и четыре танка - мелочи для многотысячного войска. Но все артолийцы видели, как это случилось, и страшная смерть на переправе подорвала дух армии. Король Намангет был великим полководцем и знал, когда войско с радостью пойдет на гибель, а когда не стоит и пытаться посылать его вперед. Среди солдат уже пошли разговоры: кто-то будто бы слышал, как пастух перед смертью призвал на помощь дух реки, кто-то будто бы видел, как вода приняла форму хищной когтистой лапы и сгребла все танки, до которых смогла дотянуться. Шептались, что пастуха чудовищной волной выбросило на другой берег. А один парень сказал: "Черномазый снял с шеи свои амулеты и бросил в воду, прежде чем в нее ступить". Побежали к отмели и увидели связку языческих побрякушек, зацепившуюся за ивовый куст.

Намангет понял, что Миэрге-рра-иу отныне непреодолима для его войск. Даже если рядом есть безопасный брод, ни один солдат не сунется в реку.

Так и вышло, что ценой жизни одного пастуха и стада баранов - их артолийцы, разумеется, моментально сожрали - были спасены Северные горы. Намангет до конца своих дней мечтал снова прийти сюда и перерезать горцев вместе с их баранами, но волнения в собственной разросшейся державе не позволили ему вернуться к нашим горам.

Имени пастуха уже не помнят, но каждый человек из рода Нгаинараре при удобном случае ввернет: "В нашем клане даже пастухи - и те драконы".

Оревалат Аартелинур

"Сказания Северных гор"

---

Летели ночи безоблачного счастья, тянулись дни нетерпеливого ожидания сладкой ночи, Артан каждое утро подвозил Карину в контору и каждый вечер забирал ее с работы. Иногда они отправлялись прямо домой, в постель; иногда летали на озеро - называлось: "искать лифчик", но поскольку он так и не нашелся, всегда был повод поискать еще. Артан учил Карину плавать; в результате она научилась любить его в озере ничуть не хуже, чем на турепанском одеяле, но так и не научилась держаться на воде.

Но через две декады начались неприятности. Сначала явилась домохозяйка. Она долго трезвонила в дверь; когда Карина открыла, мадам Теплиц решительно отстранила квартирантку и строевым шагом вошла в комнату, где на широкой кровати, принадлежавшей мадам Теплиц, на варварском турепанском одеяле лежал варвар-турепанин в одних трусах и читал толстую книгу. Неизвестно, что больше возмутило мадам Теплиц: наглое присутствие голого варвара на ее драгоценной кровати или то, что белоглазое отродье позволяет себе притворяться грамотным (сама мадам читала с трудом) - но домохозяйка побагровела, задохнулась, а потом взорвалась гневным ором. У нее приличный дом! Она не сдает черномазым жилья! Она не потерпит противоестественного разврата под своей крышей! Чтоб через час духу турепанского в доме не было! Что, если, не приведи Создатель, другие жильцы узнают, что дура-девчонка спуталась с белоглазым! Вон, немедленно вон! Подстилка турепанская! И будь добра денежки за этот месяц отдать сейчас же! Что? Месяц не кончился? Ничего, заплатишь, иначе мадам Теплиц пойдет к твоему начальству в твою гребаную контору и расскажет всем и каждому, с кем ты трахаешься, бесстыдница, позор артолийской расы!

- Сколько ты должна? - спросил Артан.

- Двадцать динариев, - ответила Карина.

Он молча достал деньги, бросил их на ковер под ноги орущей мадам и стал неторопливо одеваться. Мадам прибавила громкость. Он оскорбляет ее самим своим существованием! Но то, что он даже не вышел из комнаты надеть свои поганые штаны, вынести невозможно!

Светлые глаза Артана недобро засверкали.

- Мдам! - сказал он с жутким гортанным акцентом. - Вэсь дом узнаэт, што у тэбя жыву я! Патышэ, прашу!

И мадам заткнулась.

- Вот так! - удовлетворенно заметил Артан. - Тыхо, харашо! Пажалй, нэ буду тэбя рэзат! - и спокойным голосом Карине: - Подожди у машины, милая, я вынесу наши вещи.

- Какие вещи? - завопила было мадам Теплиц и осеклась под бешеным белым взглядом.

- Стереовизор, аквариум, одеяло, подушка, книги, - перечислил Артан и повернулся к мадам спиной.

---

Ты прекрасна, моя земля: твои снежные вершины, на которых, зацепившись, виснут облака; твои бездонные ущелья, где слышишь неумолчный шум бегущей воды, а видишь лишь радугу на мельчайших брызгах, повисших в воздухе - ибо так глубоко ущелье, что самой реки не видно; твои цепкие растения, живущие на голых камнях; твои шустрые звери, превосходящие отвагой драконов; твое небо, чистое и ясное летним днем, черное и сверкающее яркими глазами бессонных богов летней ночью - и низкое, темно-сизое, лежащее на самых крышах занесенных снегом селений, зимой. Я люблю твоих людей, моя земля: бедных, но щедрых, гордых, но добрых, суеверных, но не косных, красивых, но не высокомерных. Как тяжело вдали от гор вспоминать все это; но я знаю, что вернусь, я непременно вернусь, я пройду по этой траве, я поцелую эти камни, я склонюсь перед этими вершинами, я омою лицо в этих реках - я вернусь, чего бы мне это ни стоило. Даже если я умру, я вернусь, потому что душа не умирает и ей не нужны деньги на дорогу.

Оревалат Аартелинур

"Моя земля"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Они переехали в квартиру Артана, в глухом тупике Буйных Молодцов на западной окраине. Кругом жили сомнительные личности, половина из них - турепане, половина из турепан - бандиты. Никто не сказал ни слова, увидев с Артаном белую девушку, но смотрели на нее настороженно. Выходя утром из квартиры, Карина слышала за спиной гортанные пересуды и радовалась, что ничего не понимает. Она догадывалась, что соседи в целом разделяют мнение мадам Теплиц о безнравственности их межрасовой связи. По вечерам она спешила укрыться за дверью их крошечной квартирки, в объятиях Артана; по утрам - за ненадежной дверцей потрепанного флаера.

Потом в ее конторе наконец сложили два и два. Говард додумался, что неспроста один и тот же белоглазый привозит ее каждый день на работу, и поделился догадкой с некоторыми коллегами. Шустрая Тинура из отдела по связям с общественностью провела небольшое расследование; как только она встретилась с мадам Теплиц, ужасные подозрения превратились в позорный факт.

Карина вошла в свою комнату и увидела за своим компьютером незнакомую девицу.

- Что это значит? - спросила она у Марен.

- Влипла ты, девонька, вот что, - ответила подруга, вздохнув. - Шеф тебя вызывает.

Карина сильно побледнела и ухватилась за спинку стула.

- Он узнал? - пробормотала она, запинаясь.

- Рано или поздно всегда все всё узнают, - сказала Марен. - Хоть ты и дура невозможная, могла бы догадаться. Ну не плачь, глупая. Что ж теперь плакать? Дала бы Говарду, ничего бы не случилось.

- Я не люблю Говарда, - всхлипнула Карина. - Мне противен Говард. Я люблю Артана.

- Долюбилась, - фыркнула Марен, но обняла подругу за плечи. - Я тебя не брошу, хоть ты и спишь с белоглазым. Ох, Создатель, что ты в нем нашла?.. Ну, иди на казнь. Потом поговорим.

Шеф был краток и вежлив. Он не багровел и не орал, и выражения его были вполне культурными, но суть совпадала с сутью речей мадам Теплиц. У них приличная контора, в ней сроду не было поганого турепанского духа, и артолийке, опозорившей себя и в своем лице всю белую расу непристойной связью с варваром, нет и не будет места в чистом деле торговли недвижимостью. Зайдите в бухгалтерию за расчетом. Прощайте. Надеюсь никогда больше не видеть вашего порочного лица в этих стенах.

Рыжая кассирша Матильда выдала Карине пятьдесят динариев, воровато огляделась и сказала тихонько:

- Если нужны будут деньги, позвони мне. На верхней купюре я записала мой телефон.

- Спасибо, - так же тихо ответила Карина. - Ты очень добра.

- Только никому ни слова, а то и мне не поздоровится, - сказала Матильда, пожимая Карине руку. - Пока. Надеюсь, тебе еще повезет.

---

Брат мой, ты полон злобы.

Брат мой, я не понимаю тебя,

Как ты никогда не поймешь меня.

Но мы - братья.

Ты стреляешь без промаха, брат мой,

Твои руки черны от крови,

И черно от крови сердце,

Но мы - братья.

Что мне делать, как полюбить тебя,

Брат мой, не знающий жалости?

Глаза мои полны слез по тебе,

Брат мой.

Оревалат Аартелинур

"Мой брат"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Карина вышла на улицу, не заходя в бывшую свою комнату. На стоянке не было зеленого с красным флаера - Артан работал. Идти было некуда, делать было нечего. Голова кружилась, тошнило. Она добралась до кафешки, где всегда перекусывала в перерыв, и присела за крайний столик.

Подлетел турепанин-официант, спросил:

- Падать кофэ?

- Да, пожалуйста, - кивнула Карина.

Официант исчез и вскоре вернулся с чашкой.

- Алезт, - сказала Карина. Она выучила по-турепански только два слова: "спасибо" и "люблю".

Официант замер.

- Что случилось, госпожа моя? - спросил он без акцента.

- Ничего особенного, - ответила Карина. - Меня выгнали с работы за безнравственное поведение. В остальном все прекрасно. Гереннэ.

"Оба слова ввернула, - усмехнулась она про себя. - Похвасталась... Дура я, дура, права Марен".

- Сидите тут сколько нужно, - тихо сказал официант. - Я буду иногда подходить, будто вы что-то заказали. Захотите заказать - принесу. Не захотите - неважно. Только не плачьте. - Немного помолчал и добавил: - Завидую вашему парню. - И испарился.

---

Карина тихонько сидела в уголке, смотрела на улицу и по крошечному глотку цедила остывший кофе. Пробежала стайка артолийских детишек, громко вопя. Прошаркал старый артолийский дед. Прошмыгнула артолийская кошка-киупе - крупная, пятнистая, с кисточками на ушах. Пролетел синий флаер. Улицу перебежала высокая артолийская девушка в красном платье. "Марен", - равнодушно подумала Карина.

Марен вошла в кафе, огляделась, увидела Карину и села рядом с ней.

- Ох, и дуреха, - сказала она. - Ну, говори же, я ведь ничего не знаю о твоем турепанине.

- Гереннэ, - сказала Карина. И перевела: - Я его люблю.

- Тяжелый случай, - вздохнула Марен. Посмотрела кругом, поймала взгляд официанта, показала на стол. Он подлетел, с беспокойством глянул на Карину.

- Это моя подруга, - сказала Карина официанту. - Не беспокойтесь.

- Хорошо, госпожа, - ответил турепанин. - Хотите что-то заказать, мадам?

Марен раскрыла рот и уставилась на турепанина. Официант усмехнулся.

- Пажалте мэню, мдам, - и действительно, протянул Марен меню.

- Знаешь, как-то спокойнее было думать, что они все тупые, - пробормотала Марен, когда официант удалился выполнять заказ.

- Может быть, - сказала Карина. - Только они вовсе не недоумки. Они ничуть не глупее нас. Многие из них говорят по-артолийски не хуже, чем мы с тобой. А некоторые читают и пишут получше многих наших. Просто у них бедная страна, и они приезжают к нам на заработки, а все приличные места уже заняты - нами.

- Зато они хитрые гады, - возразила Марен. - Зачем они придуриваются? Зачем эти зверские рожи: "зарэжу"?

- Так их, наверное, меньше обижают... Не знаю я, Марен. Ничего не знаю.

- И ничего не ешь, - подхватила Марен. - Ну-ка, возьми пирожок.

- Не могу, - ответила Карина. - С утра тошнит, и голова кругом.

- О боги! - воскликнула Марен. - О Создатель всего сущего! Только бы не то, о чем я думаю!

- О чем ты думаешь? - равнодушно спросила Карина.

- Сколько ты с ним живешь? Три декады? Ничего себе! Быстро! Ох, дуреха, дуреха непутевая... У твоего горного орла телефон-то в машине есть?

- Ой, - сказала Карина. - Я совсем забыла.

Марен махнула рукой. Подскочил официант.

- Нужен телефон, - сказала она.

- Понял, - кивнул тот. Через минуту он снова стоял у столика, протягивая миниатюрный аппарат.

- Для госпожи - за счет заведения, - сказал официант и исчез.

- Чем ты его приворожила? - удивилась Марен. - Первый раз такое вижу.

- Я знаю два слова на его языке, - бледно улыбнулась Карина.

Она набрала номер.

- Артан, здравствуй, - голос ее дрожал, она не знала, что сказать.

Марен выхватила у нее трубку.

- Здравствуйте, вас зовут Артан? Это Марен, подруга Карины. Подруливайте к кафешке "Синий филин", возле нашей конторы, вы знаете. Так быстро, как сможете. Мы ждем.

И отключилась.

---

Через пятнадцать минут перед дверью завис зеленый флаер с красными горохами. Артан выскочил из кабины и бегом влетел в кафе, шаря взглядом по залу. Увидел бледную Карину и незнакомую артолийку, держащую ее за руку. Ринулся к ним.

- Что стряслось? - он говорил тихо и стоял в почтительной позе, чтобы не привлекать внимания, но голос его звучал требовательно. У столика моментально возник официант, взглянул на Артана, усмехнулся и заклекотал по-турепански. Артан ответил, криво улыбнулся, хлопнул официанта по плечу. Карина разобрала знакомое слово "алезт".

Они вышли из кафе из забрались во флаер; Карина хотела по привычке сесть вперед, но Марен решительно пихнула ее на заднее сиденье, а сама устроилась рядом с водителем.

- Двигайте куда-нибудь, где можно спокойно поговорить, - скомандовала она.

---

Когда ты спишь, тихонько дыша мне в ухо,

Я гляжу в потолок,

Низкий, серый, в трещинах и щербинах,

И вижу черное глубокое небо,

Усыпанное белыми звездами,

А по краям -

Розовое зарево моего беззаконного счастья.

Оревалат Аартелинур

"Счастье"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Артан привез их на озеро. Карину укрыли одеялом и оставили на заднем сидении флаера, где ее сморило по дороге и где она теперь тихо всхлипывала во сне.

Марен вытащила турепанина подальше от машины. Он явно беспокоился и не хотел оставлять Карину одну. Это отчасти примирило Марен с его коричневой рожей и белыми глазами.

- Садись, смотри на свое корыто и слушай. Я буду вкручивать тебе мозги, - заявила она, когда, по ее мнению, они отошли достаточно, чтобы не разбудить Карину. - Я не люблю вашу нацию, как всякая порядочная артолийка, но я люблю Карину, а она, как это ни глупо, любит тебя. Поэтому я готова пересмотреть свое отношение к некоторым белоглазым. Да не дергайся ты! Турепня несчастная. Если боги тебе дали смазливую рожу и шустрый член, это не значит, что надо ломать вековые традиции! Но уж коли ты этим занялся, терпи. Она чудесная девочка, добрая, светлая... Молчи! Ты это знаешь, я это знаю, но люди вокруг этого знать не хотят!. Она влюбилась в тебя - так уж тебе повезло, коричневая морда. Но для нее это несчастье, и теперь она начала наконец понимать. Квартирная хозяйка ее выгнала...

- Я там был, - проворчал Артан.

- Сегодня ее выгнали с работы. Чего только она не наслушалась о позоре нации, о своем порочном поведении, о грязи на своем подоле и так далее! Только за то, что твои белые глаза ей милее, чем зеленые или карие плошки какого-нибудь хмыря из высшей расы. Мало того! Она ничего не понимает и ни о чем не догадывается, но сегодня утром ее тошнило, а мне это очень не нравится. Может быть, это от нервов - уж очень ей было паршиво сегодня, дурехе, но если, не дай боги, ты наградил ее коричневым младенцем...

Глаза Артана вспыхнули. Марен передернула плечами:

- Короче, парень: я злобная и мстительная артолийка, упрямая и дотошная. Если у тебя достанет подлости бросить Карину, я тебя из-под земли достану и замучаю твои тухлые кости.

Артан грустно улыбнулся.

- Ты меня удивила, воинственная белая женщина, - сказал он. - Я-то думал, ты будешь долго бить меня, чтобы я бросил твою подругу и не портил ей жизнь омерзительным фактом своего существования... А теперь послушай меня. Так вышло, что я, подозрительный тип, дикий турепанин с Северных гор, увешанный побрякушками, тупой от рождения - ну и так далее, сама знаешь все приличествующие случаю выражения, - так вышло, что я люблю твою подругу, чистую белую косточку, всей моей черной душой. Ты хочешь, чтобы я поклялся тебе страшной клятвой, что не оставлю ее? Что тебе мои варварские клятвы? Хотя, к слову, мы слишком дикие и суеверные, чтобы нарушать слово, если уж даем его, не то что ваши высококультурные артолийцы. Я люблю ее, она для меня все. Пока я жив, я никогда ее не брошу. Это ты хотела услышать?

Марен посмотрела в его страшные белые глаза, что-то в них увидела и медленно кивнула. Потом похлопала Артана по плечу и встала.

- Мы друг друга поняли, белоглазый. Ей сейчас трудно, работы она лишилась, значит, тебе придется пахать на твоей колымаге, чтобы прокормить двоих, а может, и троих, если предчувствия меня не обманывают. Ей не следует оставаться одной, а ваши, я думаю, смотрят в ее сторону так же косо, как и наши. Хотя они, пожалуй, не безнадежны - мне понравился тот официант в кафе. Рожа тупая, а сердце на месте, как положено приличному человеку. Короче, слушай. Сейчас мы летим туда, где вы с ней живете. Ты валишь возить своих пассажиров, и не вздумай принести в дом меньше десяти динариев! А я побуду с ней, наговорю ей какой-нибудь чепухи, чтобы встряхнулась и не ревела весь день. Если, не дай боги, она и впрямь залетела, ей вредно волноваться.

- Разве тебе не нужно вернуться на работу? - спросил Артан, рассматривая эту решительную девицу. Первый раз он встречал такую широту артолийской души: при всех предрассудках она готова была смириться с его позорным существованием, потому что принимала и любила свою подругу такой, какая она есть.

- Сегодня у меня болит живот, - небрежно отмахнулась Марен. - Девчонки в конторе меня прикроют. А завтра поглядим. Будет день - будут идеи. Поехали, горный орел. Нашей девочке лучше спать в своей постели, а не в машине.

---

Грязный тупик Буйных Молодцов вызвал у Марен здоровое отвращение. Облезлый трехэтажный домишко - брезгливость. Заплеванная лестница, воняющая кислой капустой - ужас. Но впереди шел белоглазый, прижимая к груди Карину, завернутую в разноцветное одеяло, а Карина обнимала его за шею и бормотала: "Да поставь ты меня, я прекрасно сама дойду", - на что турепанин отвечал вздрагивающим от нежности голосом: "Молчи, женщина, и будь благодарна, когда мужчина носит тебя на руках". Эта картина примиряла Марен со всем окружающим безобразием, и ей даже показалось, что история двух молодых идиотов, несмотря ни на что, еще может закончиться хорошо.

---

Когда мне было десять или одиннадцать лет, я возомнил себя великим охотником. Взял потихоньку дедушкино старое ружье, сумку для добычи, кусок хлеба и отправился в Горелый лес, что на южном склоне Асселиты. Разумеется, дичь была куда умнее меня и вся попряталась. Только несъедобные ящерицы футаги да насекомые ничего не боялись и продолжали заниматься своими делами. Я долго бродил по лесу, никого, конечно же, не подстрелил, но нисколько не жалел об этом. Я шел, разинув глаза, и любовался: косые лучи солнца, падающие сквозь кроны деревьев, мелкий подлесок, в котором пересмеиваются варатаки, тонкая и нежная лесная трава и среди нее изредка - замшевая шляпка драконова гриба. Я поднимался все выше по лесистому склону, то останавливался полюбоваться крошечными белыми звездочками сумеречной травки, то сворачивал к особенно занятной коряге, чтобы рассмотреть ее с разных сторон. В сумке моей перекатывались три или четыре недозрелых кетайи. Так, бесцельно бредя, я вышел на небольшую вересковую плешину. Над сизым кустарничком висела лиловая дымка мелких цветов - и среди волн вереска внушительно поднимались несколько замшелых гранитных валунов.

Возле валунов я заметил какое-то движение и подобрался поближе. И замер в восхищении: на согретой солнцем маленькой полянке между камней самозабвенно возились котята, не старше полутора месяцев, смешные, веселые, шустрые, с короткими острыми хвостиками и большими задорными ушами. Они даже не заметили меня, а я стоял и улыбался во весь рот их ужимкам.

Зато меня заметила кошка. И ведь я знал прекрасно, что надо было быстро уходить: нет зверя страшнее, чем мамаша с детенышами, а уж если у этой мамаши когти в полпальца длиной... Тем не менее я никуда не ушел и очнулся только, получив с размаху когтями по бедру. Я взвыл и, хромая, ринулся вниз по склону, а кошка вскочила мне на плечи и с торжествующим воем рвала мою куртку. Тут бы мне и конец пришел, да куртка, по счастью, была кожаная, толстая, а кошка, отогнав меня в лес, отстала и долго ругалась вслед.

Когда я, припадая на правую ногу, доковылял до дома и рухнул на крыльцо, на звук моего падения вышел дедушка, увидел меня и заругался не хуже кошки. Потом долго и изобретательно бранился мой дядя, шаман, перевязывая мою разодранную ногу, прикладывая к ней примочки и припарки. Мама, ставя заплату на пробитую когтями штанину, не ругалась, зато ворчала. Я метался в жару, и мне мерещилось, будто над моей головой кружит стая безымянных лесных духов - оотепе и непрерывно проклинает меня. Через неделю мне полегчало, жар спал, раны почти затянулись, а духи улетели. Вместо них явился дядя, сел возле моей постели и прочел небольшое нравоучение.

Теперь я уже подзабыл его точные слова, но один пассаж и сегодня звучит в моих ушах, стоит лишь вспомнить дядино лицо:

- Только идиот или поэт может любоваться красотой, забыв об опасности. Вроде ты не дурак, значит - поэт, а впрочем, это - тоже разновидность идиота. Для народа, может, и польза, а для семьи - одни убытки.

Он помолчал и добавил:

- Охотиться одному я тебе запрещаю. Табу. Только со старшими и только с моего позволения.

С тех пор я по мере сил пытаюсь быть поэтом: что мне еще остается?

Оревалат Аартелинур,

"Как я не стал охотником"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Артан внес Карину в крошечную квартирку, состоявшую из одной обшарпанной комнаты. У окна стоял кустарно сколоченный топчан, заваленный небрежной кучей варварских одеял и подушек, рядом - шаткий от старости столик с исцарапанной пластиковой крышкой, в углу у двери, за линялой занавеской, щербатая раковина с допотопным краном и маленькая электроплитка. На подоконнике в аквариуме дремал толстый полосатый тритон. Еще были три складных стула и табурет, на табурете - стереовизор без антенны. И голая лампочка под потолком.

Турепанин опустил девушку на кровать, сел рядом, наклонился, прижался лбом к ее лбу.

- Мне придется уехать, - глухо сказал он. - Солнце высоко, надо работать. С тобой останется Марен. Будь умницей и не плачь.

- Не буду, - слабо улыбнулась Карина. - Ты сегодня так меня балуешь, смотри, я стану наглой и ленивой.

- Толко папробй, жэнщина, - грозно проворчал Артан.

Карина засмеялась и обняла его. Забыв обо всем, они целовались, пока сзади не раздалось многозначительное энергичное хмыканье.

- Кто это там хрюкает, милый? - спросила Карина.

- А это одна приставучая артолийка, - ответил Артан. - Не помнишь, где мы ее подцепили?

- В каком-то злачном заведении, - подхватила Карина. - Ты уверен, что она ручная? Вдруг она нас покусает?

- Непременно покусаю, если ты немедленно не уберешь свои варварские лапы от моей подруги и не выметешься отсюда! - рявкнула Марен. - Вали зарабатывать деньги для семьи, кормилец! Если хорошо будешь себя вести, я, так и быть, не разобью о твою белоглазую башку вашу последнюю тарелку!

Артан еще раз чмокнул Карину, встал и пошел к двери. Марен вышла за ним на лестницу.

- Не волнуйся так, я присмотрю за ней, - быстро сказала Марен и погладила Артана по щеке. - Если что, я позвоню тебе. Но думаю, у нас все будет в порядке.

---

Рассказывают, что один охотник обидел Хозяина Леса - не по умыслу, по оплошности. Хозяин Леса рассердился на охотника и завязал его пути в узел. Долго бродил незадачливый охотник, все возвращаясь в одно и то же ущелье, к одной и той же скале, похожей на лошадиный череп; и вдруг перед ним открылась тропа. которой он прежде не замечал. Обрадовался охотник и пошел по этой тропе. Вот идет он час, идет другой. Солнце уже садится, а кругом все лес да горы, горы да лес. И вдруг видит охотник - стоит дом. Старый дом, крыша покосилась, крыльцо в землю ушло, однако окошко светится.

Постучался охотник в рассохшуюся дверь и услышал дрожащий старческий голос: "Входи, добрый человек!" Вошел он - видит: печь, на печи сидит древний старик, горб выше головы, во рту один зуб, на глазу бельмо. "Стар я стал, - говорит старик, - не могу тебе хлеб подать, с печи сойти сил нет. Сам доставай еду, сам ешь, сам постель себе стели". "А как же ты, дедушка?" - спросил охотник. "А я как-нибудь, - отвечает старик. - Все равно помирать скоро". "Пока я здесь, я тебе помереть не позволю", - сказал охотник. Нашел еду, поставил на стол; растопил печь, нагрел воды; снял деда с печи, помыл его в горячем, переодел в чистое, накормил хлебом и мясом и снова на печь уложил, а чтобы деду мягче было, постелил ему свою меховую куртку. Только потом поел сам, умылся и лег спать на холодном полу.

Проснулся утром охотник, спустил опять старика с печи, умыл, накормил и обратно уложил. И говорит: "Спасибо тебе, дедушка, за стол и кров. Пойду я своей дорогой". "А как же куртка твоя меховая, - говорит дед, - замерзнешь ведь". "Ничего, дедушка, - сказал охотник, - я молод, кровь моя горяча, я и без куртки не замерзну. Да и новую шкуру на куртку добуду скоро. Пусть эта с тобой останется, старые кости твои греет". И ушел охотник из старикова дома, глядь - а за вторым поворотом тропы показалась его деревня.

Рассказал охотник, что с ним приключилось, деревенскому шаману. Выслушал шаман, раскинул перья и кости, пошептал над черепом предка и говорит:

- Счастлива твоя судьба, сынок: это ведь и был Хозяин Леса. Осерчал он на тебя, захотел посмотреть поближе, каков ты. Но ты парень добрый, ублажил Хозяина. Будет тебе от него помощь и удача.

И правда, до самой старости, пока мог ходить в лес, никогда охотник не приходил домой с пустыми руками и больше ни разу не заблудился.

Оревалат Аартелинур

"Сказания Северных гор"

---

Марен состряпала на плитке какую-то сомнительную на вид кашу, запихнула в Карину целых две ложки, еще ложку кинула тритону; тот проснулся, попробовал кашу, одобрил ее и всю сожрал. Попыталась заставить работать стереовизор; но антенны не было - ни портативной, ни тем более стационарной, так что аппарат ничего не показывал, только хрипло бормотал, ловя звук самого настырного правительственного канала. Слушать это было невозможно из-за помех, да и говорили, кажется, о благости Его величества - ничего интересного.

- Как твоя тошнота, прошла? - спросила Марен, убедившись, что в доме нет никаких развлечений (были, правда, несколько книг, но она никогда не понимала, что в них хорошего).

- Ты знаешь, вроде прошла, - ответила Карина, садясь на постели. - Да, мне явно полегчало.

- Отлично. Причешись, перемени платье и пойдем погуляем.

- Не хочу, - помрачнела Карина. - Все смотрят и шепчутся.

- Ха! Пусть кто попробует шептаться в моем присутствии! - воскликнула Марен. - А смотрят - пусть смотрят. Мы красивые девушки, чего ж на нас не любоваться? Вставай, пойдем!

И несмотря на слабые протесты Карины, вскоре они вышли на улицу и неторопливо двинулись вдоль тупика, стараясь держаться в тени чахлых полусухих деревьев. За пыльными оконными стеклами, вспыхивая белыми глазами, маячили темные лица; их губы шевелились, но, слава богам, не было слышно ни звука.

Свернули за угол в пыльный крошечный сквер, нашли не совсем развалившуюся грязную лавочку. Марен провела по сидению рукой, хмыкнула, осмотрев свои посеревшие пальцы, потом фыркнула: а, отстираю, - и решительно уселась. Карина примостилась рядом.

- Мне понравился твой черномазый, - без всяких предисловий заявила Марен. - Он действительно тебя любит. Хотя и странно. Не ожидала от варвара тонкости чувств. И он действительно красивый малый. Если б не эти белые глаза...

- Я сначала тоже так подумала, - отозвалась Карина. - Если бы не глаза, он был бы хорош собой. Хоть и коричневый. А потом увидела, как красиво - светлые глаза на темном лице. И они не белые, они светло-серые, и в них есть зеленые крапинки. Чуть-чуть.

- Вижу, ты много смотрела в его глаза, - засмеялась Марен. - А о чем вы говорите?

- Ох, с ним можно разговаривать бесконечно! Мы, правда, больше дурачимся. Но иногда он рассказывает мне, как они живут там, в своих горах. Это так странно. Представляешь, у них сейчас зима и снег. И холодно. Все ходят в меховых штанах и куртках. По вечерам все собираются в большом общинном доме и рассказывают страшные сказки про злых духов. А его какой-то там многоюродный дядя - забыла, как это называется, - настоящий шаман, и он умеет с духами говорить.

Карина закрыла глаза, чтобы пыльный сквер не отвлекал ее, представила себе большую жарко натопленную комнату с низким потолком, вой ветра за стеной, сидящих на ярких красно-желто-синих одеялах темнокожих детей с круглыми от веселого ужаса светлыми глазами и старика в разноцветных тряпках, увешанного кольцами, бусами и перьями.

- Вот, например, про первого человека... Рассказывают, что первый человек упал на землю со звезд. Он сильно расшибся и мог умереть, потому что ничего не умел...

Карина говорила нараспев, будто сама была сказительницей из дикарского племени. Марен смотрела на нее почти со страхом. Мимо пробегали, смеясь и толкаясь, трое турепанских подростков с бусами в волосах и амулетами на шеях, покосились на Карину, остановились, переглянулись и плюхнулись прямо в пыль возле скамейки. Когда Карина договорила и открыла глаза, они сидели рядком, подогнув под себя босые ноги, и задумчиво ее рассматривали.

- Откуда ты знаешь нашу сказку? - требовательно спросил лохматый парнишка лет пятнадцати.

- От моего мужа, - не задумываясь, ответила Карина. И только потом поняла, как назвала Артана. Ну что ж, так оно и есть...

- А он откуда знает? - мальчик, похоже, сердился.

- Он турепанин.

- Твой муж турепанин? - изумился другой мальчик, постарше. - Как его зовут?

- Его имя-для-людей - Артан.

- А, водитель зеленого флаера, - кивнул самый старший.

Помолчали.

- Думаю, ты ничего, хоть и белая, - вынес вердикт младший. - Ты хорошо рассказала. Лучше, чем мой дядя.

- А кто твой дядя? - спросила Карина.

- О, он большой человек! - с гордостью сказал парнишка. - Он бандит. Его боится весь Западный район.

- Ладно, пойдем, - сказал старший мальчик. - Не будем приставать к артолийской тете. Тем более что она и правда вроде ничего.

- Она в порядке, - согласился средний. - До свидания, тетя.

И они вскочили и убежали, кидаясь по дороге друг в друга мелкими камушками, комьями земли и сухими репьями.

- Лихо, - задумчиво произнесла Марен. - Думаю, теперь о тебе будут думать лучше... Слушай, а откуда взялись артолийцы, в твоей сказке не говорится?

- Нет, - засмеялась Карина. - Но Артан говорит, что первых людей был целый звездный десант. Просто один заблудился и женился на Горной Кошке в Северных горах. А остальные где высадились, там и построили свои города. Вот и все. - Она немного помолчала и добавила: - А еще он говорит, что ледяная вода и корни теригуты ни при чем, просто среди людей с самого начала были представители разных рас. Здесь они одичали и рассорились, а раньше жили вместе, как один народ. Но вообще-то, говорит Артан, приятно думать, что ты в родстве с дикой кошкой. Очень красивое создание и очень опасное.

- Я думала, он горный орел, твой белоглазый, а он, оказывавется, горный кот, - заметила Марен.

- Конечно, поэтому его и зовут Артан - это от "аарт" - названия горной кошки.

- Твой парень полон легенд, как большая библиотека Намайры, - проворчала Марен.

- Он лучше всех, - просто сказала Карина. - Гереннэ.

---

Ты никогда не видела гор, никогда не видела снега,

Ты только знаешь, что он белый и холодный,

Но не знаешь, как он хрустит под ногами и сверкает радугой.

Ты никогда не слышала наших песен,

Я бы спел, но ты не поймешь, о чем я пою,

Да и голос у меня не приспособлен для песен.

Ты никогда не носила полосатых платьев,

Не собирала ягод на склонах Асселиты -

И хорошо, а то бы мне пришлось воевать за тебя с Огненноликим, -

Но я вижу тебя под крышей моего старого дома

В горном поселке, где нет водопровода и электричества,

И чудится мне, что тебе там самое место

И там мы счастливы.

Оревалат Аартелинур

"Ты никогда не видела гор"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Артан вернулся позже, чем обычно, зато привез к ужину связку сушеной рыбы и большой арбуз. Марен помогла Карине с готовкой, поужинала вместе с ними за шатким пластиковым столиком и собралась домой.

- Может быть, завтра кто-нибудь зайдет тебя навестить, - сказала она на прощанье.

Едва за ней закрылась дверь, Артан подхватил Карину на руки и закружился по комнате.

- Что это ты такой веселый? - с подозрением спросила Карина.

- Не скажу,- ответил он. - Есть одна недурная перспектива, если выгорит - узнаешь. Боюсь спугнуть удачу. Пойдем в постель, женщина. Я так тебя хочу, что сейчас завалю прямо на пол.

- Ой, не надо на пол, он твердый и пыльный, - заверещала Карина и прыгнула на топчан.

- Пыльный? Кто же не подмел его? Неужели Марен, лентяйка эдакая?

- Марен, Марен, - запела Карина. - Я хорошая, а Марен лентяйка!

- Ты, значит, не лентяйка? - грозно спросил Артан и повалился рядом с ней на кровать. - Ну-ка, поглядим!

И они не ленились далеко заполночь, пока не уснули от усталости.

---

Солнце выкатывается из-за горизонта огромное, багровое, злое. Стекла загораются пожаром, встречая его, и мне кажется - в воздухе повис удушливый запах дыма. Но нет никакого дыма и огня нет, просто я не спал всю ночь и настроение у меня отвратительное. Я устал от города, но не могу пока оставить его. Он раздражает меня своей суетой, многолюдьем, грязью и вонью. Я пытаюсь вспомнить золотой рассвет над горами - но вспоминается такой же злой и кровавый, как сегодня. Я пытаюсь вспомнить зеленые леса моей родины - а вижу пыльную серую листву тощих городских деревьев. И дома, дома, старые и облезлые, новые и холодные, вместо растений тут камень, мертвый, страшный, щербатый бетон, трухлявое железо, битое стекло. Я открываю кран и сую голову под холодную воду, пахнущую ржавчиной. Кран гудит и плюется, голову ломит от холода. Какие демоны заставили меня сидеть при подслеповатой лампе над засаленной тетрадью до самого рассвета? что за глупые слова толпились в моей голове? Я подхожу к столу и смотрю на исчерканную бумагу. Только одна строка: "Зеленые звезды дрожат далеко внизу". Что я хотел этим сказать? Почему мучился до утра с этими звездами? Я падаю в постель, обессиленный. Глаза мои слипаются, и я проваливаюсь в сон, успев увидеть далеко внизу дрожащие зеленые звезды.

Оревалат Аартелинур

"Зеленые звезды"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Жизнь понемногу начинала налаживаться. Карина нашла подход к соседским детям - тормошила Артана, требуя все новых и новых сказок, а потом пересказывала его истории. Некоторые из подростков даже стали называть ее по имени, после того как она объяснила им, что это имя-для-людей и его можно без боязни произносить вслух. Среди подростков, приехавших на заработки со взрослыми, обнаружилась даже одна девочка - шестнадцатилетняя Тиука, жившая в соседнем доме с молчаливым угрюмым отцом Раттиреном. Раттирен работал официантом в ресторанчике "Нож и вилка" на другом конце города, а Тиука стирала белье в муниципальной больнице для бедных. Она и Раимман, племянник большого бандита, были самыми преданными слушателями Карины.

- Если бы ты не была такая белая, ты могла бы стать нашей, - сказал ей как-то Раимман. Карина уже достаточно обтесалась, чтобы оценить комплимент по достоинству.

Артан целыми днями гонял по городу неказистый зеленый с красным флаер и временами заговаривал о выгодной работе, которая скоро, возможно, упадет с неба в его руки.

- И уж, не сомневайся, я ухвачу ее крепко, - смеялся он. Карина надеялась, что так он и сделает, потому что подозрения догадливой Марен оказались верными, и теперь у Карины был заметен небольшой круглый живот, в котором зрел коричневый младенец.

Иногда им удавалось выкроить вечерок, чтобы слетать на озеро "поискать лифчик". Артан стал еще нежнее, чем прежде, боясь "повредить маленькому". "Вот еще, - смеялась Карина, - должен же сын знать, чем папа его сделал. Боюсь, он забывчив. Надо напоминать почаще".

Два-три раза в неделю забегала Марен, вытаскивала Карину на прогулку, слушала турепанские легенды с неменьшим энтузиазмом, чем белоглазые соседские ребята, и уходила, довольная обстановкой в молодой семье.

В день Весеннего праздника, который в тупике отмечали с великим шумом - жарили целого барана в яме, выложенной кирпичом, варили хмельной турепанский мед из сухих фруктов и корня теригуты, черного и сладкого, пели варварские песни под бубен и смешную махонькую горскую скрипку с визгливым голосом,- в этот день Артан приехал раньше обычного и вытащил с заднего сиденья своего флаера пластиковый чехол. В чехле была умопомрачительной красоты шоферская форма, черная, с золотыми галунами.

- Пляши, женщина! - закричал он с порога. - Работа упала мне в руки, и я ее держу!

Карина устала от праздничного гама и суеты, у нее болела голова, а коричневый младенец брыкался больше обычного. Но от радостного голоса Артана она подскочила на топчане, села, заулыбалась.

- Плясать что-то нет сил, - сказала она. - Уж извини. Но не томи, рассказывай, что за работа-то!

Артан присел рядом с ней на одеяло и положил руку на ее живот. Младенец немедленно наподдал изнутри.

- Развоевался, - с уважением сказал будущий папаша.

- Ноги тренирует, быстрее всех бегать хочет, - отозвалась будущая мамаша. - Не отвлекайся. Рассказывай.

Да, это была удача! Сын сводного брата троюродного дяди известного бандита, племянником которого был Раимман, оставил работу и возвращается в горы, к старым уже родителям и жене с малышами. На освободившееся место - спасибо соседям, кое-кто слово замолвил, - с завтрашнего дня выходит Артан. Он будет возить большого начальника на огромном черном с золотом флаере. Платят за это втрое больше, чем удавалось зашибить на зеленой машине в красный горошек. А старую машину можно будет продать, тем более и покупатель есть - Раттирен уже интересовался, хочет бросить работу в ресторане. Думает, шофером полегче будет и повеселее. Опять же, сам себе хозяин.

- А ты теперь не будешь себе хозяин, - задумчиво произнесла Карина.

- Да плевать! Заработок куда больше, а деньги скоро понадобятся: не за горами явление миру нашего брыкучего сокровища, и ему сразу понадобится столько всего! А будет невмоготу - всегда можно вернуться к частному извозу... Ты подумай только! Мы купим маленькому самую шикарную коляску в Намайре, а тебе - самое красивое платье. Соседи от зависти слюнями изойдут, потому что я буду самый счастливый отец во всей Артолии. А ты будешь самая прекрасная из молодых мам. Ты как выйдешь в переулок... Нет, лучше мы переедем в район поприличней, и ты будешь катать нашего красавчика по... по Королевскому бульвару!

- Артан, Артан, - грустно напомнила Карина, - ведь знаешь отлично, нам нет места на Королевском бульваре. Наше счастье, что в тупике Буйных Молодцов не все плюют нам вслед. И то лишь потому, что белую жену турепанина нашим соседям вынести легче, чем жителям приличного района - черномазого мужа артолийки.

- Ты, конечно, права, милая, - вздохнул Артан. - Тем более что мы даже не женаты. Но могу же я помечтать!

С официальным браком ничего не вышло. Ни одна брачная контора Артолии в жизни не регистрировала межрасовых браков и не собиралась начинать. Марен пробовала окольными путями навести справки и каждый раз натыкалась на стену праведного возмущения. Государство не может узаконить противоестественную связь белой женцины с турпанином, равно как и белого мужчины с турепанкой, а если такие позорные отношения все же завязались, их следует немедля прекратить; буде же стороны упорствуют в своем заблуждении, необходимо наказать закоренелых нарушителей норм общественной морали высылкой в отдаленные районы страны, причем, разумеется, виновные не могут быть сосланы в места, отстоящие друг от друга менее чем на тысячу миль... Осознав, что ее расспросы могут навлечь на Артана с Кариной куда больше неприятностей, чем нынешнее непристойно неженатое состояние, Марен отступилась.

- Ничего, - сказал Артан опечаленной Марен. - Когда-нибудь, когда мы немного разбогатеем, я увезу Карину в Северные горы. Наши шаманы будут сговорчивей ваших бюрократов. Тем более что основное требование к невесте - знание обычаев, а в этом деле Карина уже хоть сейчас любую горянку за пояс заткнет.

- Да что ты такое говоришь, как же она там - все чужие...

- В горах люди живут труднее и беднее, но и нравы добрее и проще. Никто не посмеет плевать вслед моей жене, матери моих детей. Даже коситься скоро перестанут, как только узнают ее поближе. Примут, полюбят. Боюсь только, жизнь в деревне будет тяжеловата для городской девушки...

- Изнеженной глупой артолийки из южных городов, - язвительно вставила Карина.

- Вот именно, - рассеянно ответил Артан.

---

Серый старец поджидает каждого за поворотом. Но никому не дано знать, за каким именно. Любой горец с детства знает множество историй о Сером старце. Любимое развлечение малышей - сидеть зимой у очага, слушать страшные сказки и бояться, зная, что от ледяного ветра и мороза, где бродит Старец, их надежно защищает толстая дверь. На двери вырезаны охранных знаки, на шеях и в ушах качаются обереги, но все равно жутковато.

Рассказывают, например, как один мальчик нашел в лесу кривой сук, похожий на корявого человечка, принес его домой и спрятал в своей постели под подушкой. Ночью он метался и кричал, а наутро умер. На теле не нашли никаких следов, и шаман сказал, что за мальчиком приходил Серый старец. На следующую ночь металась и кричала мама мальчика, а наутро умерла. Тогда маленькая сестренка умершего мальчика не стала засыпать, лежала тихонько под одеялом и щипала себя за ногу. И увидела, как среди ночи из-под подушки брата выбралось маленькое корявое существо и пошло к постели отца: скрип, скрип! Отец страшно закричал и заметался во сне. Девочка очень испугалась и лежала тихо-тихо, даже не дышала от страха. А существо все ближе подбиралось к отцу: скрип, скрип! Отец закричал еще страшнее. Тут существо прыгнуло ему прямо на лицо. Отец захрипел и умер. Девочка зажмурилась, замерла и слышит: скрип, скрип! - все ближе и ближе. И в это время первый солнечный луч упал в окно, существо зашипело и пропало. Девочка побежала скорее к шаману и все ему рассказала. Шаман велел перетрясти постель умершего мальчика и нашел под подушкой корягу. Она была красного цвета. Шаман взял ритуальный кремневый нож и разрубил корягу, а из нее брызнула кровь! Тогда во дворе развели костер и сожгли корягу, и шаман долго плясал вокруг костра, чтобы злой дух не вырвался на волю и улетел с дымом далеко-далеко. Вечером девочка легла спать и вдруг слышит снова: скрип, скрип! Она открыла глаза, а над ней стоит Серый старец и как закричит: "Ты сожгла моего внука!" Утром пришли - а девочка не дышит и вся синяя.

Скептики скажут, что раз девочка умерла, откуда же известно, что приходил Серый старец? Но слушателям это неважно, им не до логики, у них сердце замирает. Признаться, я в детстве обожал эти страшилки и многие из них записал. Можно сказать, это была первая научная работа начинающего фольклориста.

Оревалат Аартелинур

"Языческие верования турепанских горцев"

---

Господин Мадетай, большой артолийский начальник, босс Артана, ездил на своей шикарной машине всегда и везде. Разве что в собственном особняке он еще ходил пешком. Рано утром, к шести, Артан должен был уже болтаться возле флаера, облизывать его, мыть и чистить, чтобы в любую секунду быть готовым вскочить за штурвал. По утрам иногда нужно было подбросить экономку босса на рынок, где она тыкала пальцем в товар (доставка продуктов входила в обязанности торговцев). Затем босс ехал в присутствие, где до обеда деловито принимал мелкие взятки. В середине дня босс ехал в ресторан и полтора-два часа предавался чревоугодию. Затем он возвращался в присутствие, где до пяти часов неукоснительно брал по-крупному. В пять его следовало везти в клуб, а оттуда - иногда домой (тогда Артан освобождался в восемь - девять вечера), а иногда - на какой-нибудь шумный прием, где босс приватно договаривался с вероятными клиентами об очень больших взятках (и тогда Артан приезжал к Карине после полуночи).

Карина скучала, плохо себя чувствовала, ходить было тяжело, все время тянуло в сон. Коричневый младенец иной раз вел себя так буйно, что уснуть она не могла и часами лежала, уткнувшись лицом в любимое турепанское одеяло, и шептала: "Ох, Артан, где же ты? Мне так худо". Но когда он возвращался домой, ей вдруг сразу становилось легче, и наследник вел себя прилично, и голова болела меньше.

---

Наступила и прошла дождливая ветреная весна, настало горячее сухое лето. К Верхушке лета маленький артолийско-турепанский метис должен был появиться на свет. Но в начале июня господин Мадетай поссорился с бандитами Южного района. Кто кому чего не заплатил, Карина так никогда и не узнала. Только утром Артан ушел на работу, а вечером его принесли незнакомые люди. Красивая черно-золотая шоферская форма была залита кровью. Светлые глаза потухли навсегда.

Молодой бандит из Южного района мялся у порога, не смея войти.

- Атаман Ортегон не хотел смерти шофера, - объяснял он. - Но Мадетай оскорбил атамана, такого не прощают. Мадетая-то мы замочили, ну вот и парню досталось. Извиняйте. Похороны за наш счет.

Карина ударила молодого бандита по лицу.

- Убирайся, - сказала она бесцветным голосом. Опустилась на колени возле Артана.

Тело. Как странно. Я так любила твое тело, и только его мне и принесли. Одно тело, а тебя нет. Руки, ноги, лицо, глаза - а тебя нет. Значит, ты был не тело. Ты был душа? Я любила твою душу? Но я и тело любила, а теперь оно остывает под моими руками. Пустое, без тебя. Пускай его хоронят. Ведь это не ты. Ты вернешься, я знаю. Ты придешь, и обнимешь меня, и мы будем смеяться и любить друг друга... Нет. Без тела ты не сможешь. А тело я похороню - куда же тебе возвращаться? Его надо оставить, это тело. Нельзя? Почему нельзя? Оно должно дождаться тебя!

Не трогайте меня! Я не отдам его тело, слышите, это его тело! Он придет, и войдет в него, и откроет свои прекрасные глаза, и засмеется, и скажет: "Жэнщина! Нэ плач"! Нельзя его уносить. Он еще не видел своего сына. Наш коричневый младенец. Он давит изнутри. Он еще не видел своего отца. Не смейте, не трогайте его! Артан, где ты? Артан!..

Чьи-то руки поднимали, несли ее куда-то, все внутри рвалось от боли - потому что ее оторвали от тела, в котором не было Артана, не было, не было... Она кричала и вырывалась, ее не пускали, потом навалилась темнота, но и в темноте была боль. Потом и она исчезла.

---

Карие глаза, бледная кожа,

Смешные пятнышки на носу.

Ты говоришь: веснушки.

Светлые волосы, прядь - серая, прядь - золотая,

Золото и пыль.

Ты говоришь: светло-русые.

Тонкие пальцы на моей груди,

Нежные, слабые, сердце щемит от счастья.

Ты говоришь: глупый,

Я ведь люблю тебя.

Оревалат Аартелинур

"Моя"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

На рассвете Марен разбудил телефон. Незнакомый голос захлебывался, вскрикивал, выл. Марен ничего не поняла, только - что беда. Подхватилась, выскочила на улицу в юбке задом наперед, свитере наизнанку и домашних тапках. С неба упал знакомый зелено-красный флаер, теперь принадлежавший Раттирену, немолодому турепанину из тупика Буйных Молодцов.

- Скорее, мадам, - Раттирен распахнул дверцу.

В маленькой обшарпанной комнате на топчане лежала страшная серая женщина с остановившимся взглядом. Рядом топталась черномазая девчонка с тряпичным комом в руках. Ком шевелился и попискивал. Марен перехватила у девчонки сверток и увидела сморщенную коричневую мордочку с младенчески мутными глазами. Тогда она снова посмотрела на ту женщину на топчане и узнала Карину. Боги, умерла?

Она была жива, но никого не узнавала. Она не осознавала, что родила сына. Она бормотала что-то несвязное про тело, прекрасное тело, в котором больше нет Артана.

- Он погиб, - объяснила девчонка вполголоса.

Вот оно что. Он погиб, а его сын родился. И если Марен не вмешается, малыш, уже наполовину сирота, может остаться сиротой круглым.

- Лучше бы ты дала тогда Говарду, - пробормотала Марен сквозь зубы. И сильно ударила Карину по лицу. Ее голова мотнулась. Марен ударила снова. И снова. Пустые безумные глаза вздрогнули, закрылись. Открылись.

- Не бей, - прохрипела Карина. - Я не умираю. И его не бей. Он уже умер.

- Он жив, - закричала Марен и сунула ей в руки младенца. - Вот он!

- Кто это, - вяло прошелестела Карина.

- Артан! - зло бросила Марен. - Это Артан. Только еще маленький.

Измученное лицо Карины просветлело.

- Ты вернулся. Гереннэ...

---

Как мало было нужно мне, чтобы полюбить!

Ты просто посмотрела - и увидела меня человеком, равным тебе. И я пропал.

Почему ни одна красавица в родных горах не задела мое сердце? Как это было бы просто, естественно и красиво! Но нет - я услышал твой голос, полный стыда, и забыл всех на свете горянок. Ты прекрасна и сама это знаешь - я каждый день говорю тебе, как ты прекрасна; ты бесконечно другая - и ближе всех; ты понимаешь меня сердцем, не понимая слов, которые я шепчу тебе в забытьи на моем языке.

Как мало - и как много!.. Ты не знаешь, кто я и откуда - этого не объяснить ни за дни, ни за годы, может быть, только за всю жизнь. Но ты полюбила меня, и Огненноликий улыбается, глядя на нас по утрам.

Оревалат Аартелинур

"Ты"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Артана похоронили без нее. Ей было все равно. Ведь огню предавали пустое тело, а Артан был с ней. Такой же темный, как раньше, только крошечный. Он забыл, что он Артан. Но когда его тело подрастет, он непременно вспомнит.

Теперь она хотела жить, чтобы помочь ему вспомнить.

Но когда младенческая голубизна ушла из его глаз, они оказались темнее и ярче. У нового Артана были необыкновенные темно-синие глаза. Ни у кого таких не было. Марен, по крайней мере, никогда не встречала ни у белых, ни у варваров такой густой неистовой синевы.

Карина понемногу приходила в себя. Но прошел не один месяц, прежде чем она поняла, что муж ее умер, а сын - просто маленький ребенок, похожий на отца, но не второе его воплощение.

Конечно, имя его было Артан. Никакое другое нельзя было ему дать - настоящее. Но нужно было имя-для-людей, чтобы злые духи не подобрались к малышу. И, не смея произносить вслух настоящее имя ребенка, она звала его Оре - как синий весенний цветок.

Деньги давно кончились, и если бы не Марен, Раттирен, Раимман и стайка его юных друзей, Карине нечем было бы кормить Оре. То один, то другой забегали к ней взглянуть на малыша, а потом обнаруживалась кастрюлька с супом, или кружка молока, или пакет овощей, иногда - несколько динариев. Однажды пришла рыжая Матильда, о которой Карина давно забыла, и принесла толстый конверт с деньгами. Карине было неловко, но она взяла этот конверт, потому что в нем скрывались еда для Оре, башмачки для Оре, игрушки для Оре. Он уже начинал ходить, все тянул в рот, заливисто смеялся, показывая два острых зуба, он говорил: "та-та-та", "дай" и "мама". Туика, дочка Раттирена, сказала, что может присматривать за мальчиком, если Карина немного заплатит. Марен нашла ей место на почте. И в день, когда Оре исполнился год, - в годовщину смерти Артана, - Карина вышла на работу.

Никто не знал ее в маленьком почтовом отделении на восточной окраине. Она была тиха и молчалива, быстро и толково разбирала адреса на конвертах, безропотно таскала тяжелую сумку с газетами и письмами. Никого не интересовало, где и как она живет. Иногда ее подвозил до работы Раттирен на старом зеленом флаере в красный горох, но никто не задумывался, нравственно это или нет. И никто, слава богам, не знал, что под наглухо застегнутой блузкой между ее грудей лежит гроздь турепанских амулетов, амулеты Артана, а дома ее ждет маленький темно-коричневый мальчик с большими синими глазами.

Как-то она обнаружила среди почты конверт с необычной маркой и глянула на обратный адрес. Неизвестному адресату с нищей Кривой улицы писал человек из Коурли, Сереланский округ, в Северных горах. В глазах у нее потемнело. Как наяву, она услышала голос Артана: "Когда-нибудь я увезу тебя в Северные горы". Где-то там остались его братья и сестры, может быть - отец и мать, а возможно, даже картага икыз, двоюродная бабушка - горцы, говорят, живут долго. Наверное, они знают о смерти Артана. А знают ли они о маленьком Оре? Я им чужая, но Оре - ведь он родная кровь!

Всю ночь она просидела над пустым листом бумаги, грызя карандаш и прислушиваясь к сонному дыханию сынишки, но так ничего и не написала. И следующую ночь. И еще одну. Но однажды ночью карандаш побежал по листу, и утром она опустила в ящик конверт с безнадежно неопределенным адресом: "Северные горы, Кайе-ыргаз, родственникам Артана, работавшего в Намайре водителем такси". Письмо, конечно, ушло в никуда. Но она должна была это написать:

Здравствуйте. Меня зовут Карина. Я - бестолковая артолийка из южного города. Из столицы. Простите.

Я любила вашего родственника Артана. Он был бы моим мужем, если бы браки между турепанами и артолийцами дозволялись. Мы жили вместе восемь с половиной месяцев. Он погиб в перестрелке в прошлом году. У меня растет его сын.

Я не знала его настоящего имени, только имя-для-людей. Может быть, у вас его звали иначе. Я называла его Артан.

Мой сын Оре - настоящий турепанин. Он похож на отца.

Мы живем хорошо, у нас все есть. Некрасиво только, что у мальчика есть родные в Северных горах, а он об этом не знает. Он еще маленький, только начинает говорить. Но мне нечего будет ему ответить, если он спросит о своей турепанской родне.

Я плохо знаю ваши обычаи. Артан немного успел мне рассказать. Но про имя-для-людей я запомнила. Оре - не настоящее имя моего сына. Настоящее, как положено, я назову ему, когда он подрастет.

Я боюсь по невежеству наделать каких-нибудь ошибок. Я ведь совсем не знаю, как полагается воспитывать маленьких турепанских детей. Буду благодарна, если кто-нибудь поможет мне советом.

До свидания. Надеюсь на ответ.

Карина Четохон

---

Еще аспирантом в Коурли я нашел в университетском архиве древнюю плохо сохранившуюся рукопись, представлявшую собой, по-видимому, список книг, которых не было в Коурли, о чем страстно сожалел автор рукописи. Выглядело это примерно так:

"12. Библия. Позор, что у нас нет хотя бы списка великой Книги! Заказал в Менельтарме копию - не прислали. Пишут, что потеряли. О Господи, прости рабов твоих, глупых, забывчивых и небрежных!"

Расшифровывая рукопись, я испытывал примерно те же чувства, что и ее автор. Но к моему великому огорчению примешивалась и радость открытия: я нашел бесспорное свидетельство существовавшей некогда единой древней истории наших народов. В те незапамятные времена университет Коурли безусловно принадлежал к той же культуре, что и библиотека Менельтармы, сгоревшая не позднее X века. Так как университет был основан приблизительно в VIII веке, можно осторожно датировать начало разрыва культур Северных гор и Артолии X веком. Конечно, это было очень давно, но все равно удивительно, как за каких-нибудь 15 столетий мы настолько оторвались друг от друга, что считаем себя разными расами, не имеющими ничего общего...

Любопытны и упоминания единого бога, сплошь и рядом встречающиеся в рукописи. Значит, в VIII - X веках монотеизм еще не был забыт, по крайней мере в среде кабинетных ученых.

На основании списка книг из Коурли, некоторых филологических наблюдений о родстве артолийского и турепанского языков и несомненного единого происхождения письменности наших народов, а также устойчивого фольклорного мотива о появлении людей со звезд как в турепанских, так и в артолийских источниках, я сделал вывод о вероятном внеземном происхождении человечества. Очень похоже, что все мы - потомки некоей экспедиции из глубин Вселенной, которая по каким-то причинам потеряла связь с планетой исхода.

Я помчался со своей идеей к моему учителю, мудрому Каэтинале Иринайе. Старик выслушал меня и сказал: "Примерно так и я думал, когда был молод, как ты. Но подтверждений этой версии маловато. Если люди прилетели со звезд, на чем они прибыли? Где следы могучих звездных кораблей или хотя бы рассказы о них? Почему за столь долгое время человечество не построило межзвездный корабль? Если бы оно действительно помнило, что прилетело сюда из Вселенной, были бы и сведения о том, как это случилось". Я ответил, что Менельтарма погибла в X веке, и все подтверждения можно попробовать поискать там. "И кем ты поедешь на раскопки Менельтармы? Чернорабочим? Твоя ученая степень ничего не стоит в Артолии, мальчик, там не поверят, даже если ты докажешь, что умеешь читать".

Я был мальчишкой, полным энтузиазма, и решил, что все трудности преодолимы. Я уехал из дома и двинулся прямым ходом на руины Менельтармы. Оказалось, однако, что Каэтинале был вовсе не пессимистом, а большим оптимистом: грязных варваров не брали на раскопки даже землю рыть. Боялись, что мы что-нибудь украдем или поломаем.

Я не сдавался; мне удалось дойти до бригадира северо-западного раскопа. Я попытался объяснить ему, что, на мой взгляд, следовало бы поискать на развалинах; к несчастью, я не слишком хорошо говорил тогда по-артолийски. Меня подняли на смех и прогнали.

Я уехал из Менельтармы и устроился на работу в столице. Все свободное время я совершенствовал язык и пытался пополнять свои научные знания, хотя это и было чудовищно трудно. Чтобы получить нужную книгу в библиотеке, приходилось просить белого соседа сходить за ней, сосед же соглашался посещать библиотеку только за деньги. Все же кое-что интересное я смог раздобыть через него; но работа в архивах была для меня закрыта.

Тогда я написал письмо академику Николаусу Эйбери, известному археологу, исследователю Менельтармы. Я был теперь умнее и подписался вымышленным артолийским именем, поэтому академик (не сам, разумеется, а один из его референтов) удостоил меня ответа:

"Уважаемый г-н Антертон, наука придерживается теории о земном происхождении человека и не видит пока причин пересматривать ее. Мы склонны считать ваши взгляды чистой фантастикой. Приятно, что простые люди интересуются историей и фольклором, но ваши знания недостаточны, чтобы выдвигать столь смелые гипотезы. Советуем вам прочесть труды г-на Эйбери, для начала - учебник "Древняя история Артолии", прежде чем пытаться перевернуть вверх дном сложившиеся научные представления".

Бесполезно было ссылаться на архивы Коурли - мне бы не поверили. Я последовал совету и внимательно изучил труды уважаемого академика. И понял, что говорить с ним не о чем. Академик не искал новых путей. Он все находки ловко увязывал со "сложившимися представлениями", даже если приходилось упихивать факты сапогом. В описании "остатков железного храма", найденного в Менельтарме, я увидел черты, возможно, того самого межзвездного корабля, но академик написал: "железный храм", значит, вся артолийская наука считает, что это "железный храм". Плевать, что он уникален, плевать, что позже никогда "железных храмов" нигде не возводили. Я попробовал написать еще одно письмо, другому светилу исторической науки, еще раз получил по физиономии и наконец успокоился.

Фантастика так фантастика.

И я написал фантастическую повесть о людях, пришедших со звезд. Ее издали (автором был, разумеется, Стефен Антертон), ее читали, я даже купил на гонорар машину - но никто так и не поверил, как верю я, что все мы действительно потомки потерпевшей крушение межзвездной экспедиции.

Оревалат Аартелинур

"Как я стал фантастом"

из сборника "Отрывки из жизни"

---

Оре стукнуло два. Марен подарила ему игрушечный флаер, и он целыми днями бегал и кричал: "У! У! Летит! Летит!" Карина ловила его, чтобы приласкать, но он вырывался, говорил: "Не мешай!" Получалось "нимисяй". Даже ел на бегу. Туика водила его гулять в скверик, и турепанские подростки с удовольствием возились с малышом.

Однажды вечером Карина загоняла мальчика спать, он сопротивлялся и вопил: "Я не наигрался! Ну мама! Не наигрался! Же!" Наконец, умытый, завернутый в потрепанное пестрое одеяло, он был водворен на топчан у стены - у них не было детской кроватки, да и куда ее ставить? "Мама, дай флаер!" - заныл Оре. Карина сунула ему в руки любимую игрушку, и он лежал тихонько, сонно поблескивал синими глазами, а флаер летал перед его мордахой, крепко зажатый в цепких коричневых пальчиках. Оре бормотал что-то себе под нос, и вдруг Карина услышала: "Папа летит! У! У!"

И тогда она уронила голову на стол и заплакала.

А утром пришло письмо с Северных гор.

Здравствуйте Карина Четохон. Извините за ошибки если что слова я пишу правильно а в запятых не силен.

Получается вы моя келеиртай. Значит жена младшего сына старшей сестры. Оревалат умер и теперь его имя можно говорить. Его звали Оревалат удивительно что мальчика его сына вы назвали Оре. Это духи подсказали может даже сам Оревалат ведь он уже умер и тоже дух.

Оревалат был хороший парень да вы сами знаете раз полюбили его хоть он и черномазый. Его дух не оставит вашего сына и вас тоже потому что вы мать. Моя старшая сестра и ее дочери хорошо жили на деньги из Намайре от Оревалата. У них добрый дом и большая семья но сестра не говорит по вашему только ее дети немножко. Оревалат был самый умный гордость семьи учился в университете в Коурли филолог фольклорист. Бесполезная для семьи профессия денег не платят уехал шоферить. Он знал наши обычаи лучше старых стариков жалко не успел вам все рассказать но времена новые старое уходит.

Надеюсь вы не потеряли амулеты Оревалата это сильные амулеты будут оберегать от беды. Странно что не спасли от пули но пуля не аарт от нее не убежишь. Лучше чтобы мальчик носил некоторые из них особенно такой пучок сухой травы это арнакой целебный дух. Ничего если ребенок будет совать в рот только здоровее будет. Скажите ему что амулеты его отца пусть знает. На связке должна быть черная каменная кукла носите ее сами она забирает горе легче будет на душе.

Дорогая келеиртай я плохо знаю ваши обычаи как вы наши. Раз ваш мальчик вы сказали настоящий турепанин приезжайте лучше к нам ему будет хорошо и вас никто не обидит потому что вы мать. Он должен говорить по нашему а вы не научите не сможете. Ему нужно много братьев а в город малышей не возят вы знаете. У нас у него будут внуки моей сестры и мои им будет весело и вырастет здоровый красивый и умный как Оревалат. Может быть даже найдете другого мужа вы же совсем молодая как я думаю нужен мужчина в доме ну впрочем как захотите никто вас неволить не будет.

Приезжайте мы живем в поселке Катайе-рра от Кайе-ыргаз сорок миль напишите если соберетесь когда встречать с поезда мой второй сын отличный шофер прилетит за вами.

Негоже турепанскому ребенку расти в южных городах. Приезжайте жена уже красит стены в вашей комнате через декаду можно будет жить.

Надеюсь на встречу. Будешь звать меня дядя Саралак а мою жену тетя Миспа. Остальных выучишь когда приедешь Карина Четохон моя келеиртай. Жена пришла говорит поцелуй Оре от нас и скорей надень ему арнакой чтобы не заболел.

Ждем.

Твой дядя Саралак.

---

Карина читала письмо, с трудом разбирая корявый почерк незнакомого горца. Пальцы ее перебирали амулеты Артана. Она носила их на груди со дня... нет, не со дня похорон, тогда она была не в себе. Просто однажды к ней, еще слабой и полубезумной, еще вцепившейся в навязчивую мысль вернуть Артана в тело его маленького сына, пришел Раттирен и надел ей на шею кожаные шнурки с бусами и фигурками. Она посмотрела на него благодарно, стиснула гроздь амулетов, но ничего не сказала. Кажется, именно тогда она начала понемногу приходить в себя.

Она кормила ребенка грудью, а он играл амулетами Артана. Она не расставалась с ними днем и ночью. Они грели и утешали ее. Может быть, эта черная каменная фигурка маленького демона с лицом идиота, расплывшимся в беззубой счастливой улыбке, и впрямь забрала ее горе - не все, только самую тяжелую, безумную часть.

Карина погладила черного демона пальцем и улыбнулась ему. Положила на ладонь четыре резных серебряных колечка - серьги Артана, нанизанные на шнурок вместе с бусами. Вспомнила, как перебирала их губами, лаская Артана. Встала, сняла амулеты с шеи. Отделила бусы и пучок сухой травы от остальной связки, подошла к топчану, где спал умаявшийся за день Оре. Осторожно, чтобы не проснулся, надела на ребенка шнурок, завязала два узелка, чтобы амулеты не болтались слишком низко. Ласково взъерошила черные жесткие волосы мальчика, легонько поцеловала его. Малыш завозился, вздохнул, пробормотал: "нимисяй" и снова ровно засопел.

Поставила на стол зеркальце, прислонив к чайнику. Достала толстую иглу, нагрела на свече. Оттянула вбок левое ухо и, стиснув зубы, проткнула хрящ в четырех местах. Криво, косо - как вышло. Вдела серебряные кольца Артана. Подошла к раковине, смыла кровь с уха. Надела на шею оставшиеся амулеты. Расстегнула блузку, распахнула ее, посмотрела в зеркало, как лежат между грудей каменные и деревянные человечки, демоны и чудища. Подняла зеркало повыше, поглядела на серьги в ухе. Их не спрячешь, застегнув ворот. Ну и пусть. Заметят - будут болтать. Чужой рот не зашьешь. Пускай болтают. Она знает, что поступила правильно.

---

Она пришла на почту раньше обычного, быстро разобрала письма и газеты, уложила их в сумку и подошла к столу начальника отделения. Толстый пожилой артолиец, господин Беренгоф, поднял на нее глаза и сразу увидел серьги в покрасневшем ухе.

- Что это вы нацепили, Четохон? - хмыкнул он. - От злых духов, что ли?

- Да, - ответила Карина. - Я увольняюсь, господин Беренгоф, и уезжаю в Северные горы.

- С ума сошли, - изумился Беренгоф. - Там же нет наших, одна турепня.

- У меня там дядя с тетей, - сказала Карина. - Зовут к себе. У них большое хозяйство, рабочие руки лишними не будут, а здесь у меня родных нет. С какого дня я могу быть свободна?

- Найдете себе замену и можете уезжать, - покачав головой, сказал Беренгоф. - Только зря вы это. А впрочем, ваше дело. Жалованье будет в середине декады - через два... нет, три дня. Вы хорошо работали, вам положена премия. Приведите мне вместо себя другую толковую девочку - и скатертью дорога. А побрякушки свои варварские снимите лучше, видит Создатель, нехорошо это.

- Спасибо, господин Беренгоф, за добрый совет. - Карина подхватила сумку с почтой и вышла - побежала по адресам.

- Что это с ней? - сам себя спросил пожилой почтарь и сам себе ответил: - Молодая еще, дурь в голове...

---

Зарплаты с премией хватило на одно место в общем вагоне. Стереовизор взяла Марен, тритона - Туика, в квартирку, страшно довольный, въехал Раиммар, отделившийся от дяди-бандита. Раттирен подвез их до вокзала, помог затащить в вагон тощий мешок с одеждой и игрушками, пакет с провизией на дорогу и узел из потрепанного турепанского одеяла.

- Госпожа, вагоны для артолийцев немного дальше, - начал было говорить проводник и осекся, увидев серьги в ухе, гроздь амулетов в низком вырезе варварски яркой блузки и черномазого малыша, цеплявшегося за тонкую белую руку. Отошел в сторону, пропустил Карину в вагон, прошипел презрительно в спину: "Позорище какое, как боги допустили!"

Карина недобро усмехнулась. Распихав вещи под жесткой лавкой, усадила Оре на узел, сунула ему любимый флаер, чтобы вертелся поменьше, вышла в тамбур попрощаться с Раттиреном и нарочно - специально для проводника - расцеловала старика в обе щеки.

- Алезт, Раттирен, - сказала она. - Я напишу, как доберусь. Туика тебе прочтет.

Раттирен прекрасно говорил по-артолийски, но читать не умел.

Расталкивая толпу, через платформу пронеслась высокая артолийская девушка в нарядном платье, отодвинула ошалевшего проводника, пожала на бегу руку Раттирену и обняла Карину, громко хлюпая носом.

- Ох, дура ты, дура, подруга, - причитала Марен. - Что тебя несет в несусветную даль... Турепня ты бестолковая, вот ты кто...

- Ты же знаешь, милая, я и есть турепня, и муж мой был турепня, и сын мой турепня, - засмеялась Карина. - Я люблю тебя, Марен, лучшей подруги, чем ты, и пожелать нельзя. Я умерла бы, если бы не ты, такой долг не отдаришь, как ни старайся. Я напишу тебе из Катайе-рра. Не плачь. Все будет хорошо, теперь я в этом не сомневаюсь.

Локомотив загудел, Карина вернулась в вагон, обняла Оре и долго махала в окошко зареванной Марен и угрюмому Раттирену. Поезд дернулся, лязгнул сцепкой и пополз - сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, проплыл вокзал, побежали назад несуразные хозяйственные постройки, замелькали деревья.

- Едем! Едем! - закричал Оре, подпрыгивая. - Мама, мы едем!

- Едем, маленький, - сказала Карина, целуя его в черную макушку.

- К бабушке и дедушке?

- Да, милый, к бабушке и дедушке.

---

Через сутки на горизонте показались Северные горы.