Из-за его спины раздался хриплый смех - и Байдек едва удержался, чтобы не покачать головой. Ну и родственничка ему сулит судьба.
И какой же удивительной стойкостью наделили боги этого человека - наряду с не менее впечатляющим набором недостатков.
Василина, увидев потрепанного мужа, не сказала ни слова. Принесла ему мокрое полотенце на нос, погладила кисти рук со сбитыми костяшками и позвала виталиста. К ужину Байдек был уже в форме - зашел в детскую, подхватил мальчишек на руки и направился в столовую.
Вечернее застолье прошло с привычным уже привкусом тревоги за одного из членов семьи. И как всегда, они изо всех сил делали вид, что все хорошо - будто эта оживленность и легкость могла убедить судьбу, что и с Ани, и с Полей ничего страшного не происходит. И что бы ни случилось - в конце концов вся семья снова будет сидеть за общим столом и болтать обо всем на свете.
А пока можно притвориться, что все в порядке прямо сейчас.
Болтали маленькие принцы, лепетала в своем кресле уже пытающаяся вставать Мартинка. Святослав Федорович рассказывал о поездке в поместье, о том, как обживаются там бывшие соседи, Валентина с детьми и матерью, и Каролинка, ездившая с ним, оживленно кивала, вставляла реплики и что-то чиркала вилкой на салфетке. Алинка поела очень быстро и убежала дальше - готовиться к оставшимся экзаменам, и ее провожали жалостливыми взглядами, в которых, тем не менее, виднелась гордость. А принцесса Марина была непривычно, до кротости тиха и рассеяна - и только иногда в ее глазах загорались веселье и лукавство, и губы норовили расплыться в улыбке.
И эта улыбка так напоминала королеве собственное мечтательное состояние много лет назад, что она не могла не любоваться сестрой. И стараться прогнать тревогу за ее выбор подальше.
В этот вечер телефонная связь между Инляндией и Рудлогом дрожала от затаенной нежности и разрывалась от невозможности передать словами желание быть рядом, вжаться в другого. Уткнуться в него и общаться синхронным дыханием и стуком сердец, легкими прикосновениями и теплом, согревающим в самую холодную зиму.
- Тебя не съели?
- Нет. Даже не покусали. Что делаешь?
- Думаю, что пора красть тебя еще раз.
Смешок.
- Ни капли терпения у вас, ваша светлость.
- Неправда. Если бы это было так, я бы тебя не отпустил.
Пауза и волнующий шепот:
- Может... может и не нужно было.
- Марина, - опасные нотки в хриплом голосе, - я в течение двух часов буду у тебя.
Вздох и провокационное:
- А ты можешь?
- Я все могу.
- Нет. Не нужно, Люк. Дождемся Ани.
- Ты теперь правильная девочка?
- Ну нужно же хотя бы попытаться.
Приглушенный, царапающий сердце смех.
- Попытаемся. Спокойной ночи, принцесса.
- Спокойной ночи, Люк.
Хорошая девочка Марина, положив трубку, с той же рассеянной улыбкой и ощущением щемящей нежности в сердце, побрела в ванную. Ноющее тело требовало горячей воды.
А его светлость Люк Дармоншир кивнул заглянувшему виталисту, который вышел на время разговора, поджег сигарету, закрыл глаза и затянулся разбитыми губами. И поморщился, когда начало пощипывать и тянуть в снова онемевшей после встречи с Байдеком левой руке.
Александр Свидерский, воскресенье, 18 января
Александр с утра в воскресенье появился у кровати Катерины, напугав ее до полусмерти. Несколько раз моргнул недоуменно - глаза были красные, воспаленные, - извинился заплетающимся языком и принялся открывать Зеркало к себе.
Катя помаялась, глядя, как наливается серебром портал, встала и потянула Свидерского в постель. Пахло от него жженой сладковатой травой, как от осеннего костра.
- Не хотел тебя пугать, - пробормотал он, уже засыпая.
- Ничего, - тихо ответила она, - спи.
Она полежала с ним немного, прислушиваясь к себе и улыбаясь воркованию голубей под крышей, прижалась, погладила мага по голове и снова задремала. Через часок проснутся дети, а пока можно и понежиться здесь, в тепле и безопасности.
Александр, несмотря на дикую занятость, не забывал о ней, и Катерина каждый раз встречала его чуть настороженно и смущенно, греясь о расцветающую внутри радость. Свидерский рассказывал о делах учебных, с удовольствием ужинал с ней и детьми, показывал ей простейшие плетения, приносил учебники и даже договорился с несколькими преподавателями, чтобы те днем приходили к ней и обучали по программе первого курса университета.
Дочери тоже привыкали к нему - и пусть не встречали дядю Сашу таким же восторженным визгом, как иногда заглядывающего обожаемого дядю Мартина, - но быстро смекнули, что частый гость знает ответы на все вопросы, и мучали его после ужина своими "почему", перебивая друг друга. Александр не сюсюкал и не дурачился, но умел объяснять так, что и маленькой Анютке все было понятно.
Иногда, уставший и измотанный после рабочего дня и встреч с Алмазом, он задремывал у них в гостиной на диване, ожидая, пока она уложит детей спать. И тогда Катерина, как примерная жена, стягивала с него обувь, подкладывала под голову подушку, укрывала - и уходила в свою комнату одна.
Они так и не были вместе после событий в пещерах. Алекс не торопил и не настаивал, а Катя, скучающая по его крепким рукам, все никак не могла решиться и позвать его в спальню под теплой крышей храмового дома. Так что они пока обходились тихими разговорами на ночь и осторожными редкими поцелуями.
Но несмотря на отсутствие близости, Катя ощущала, как спокойнее ей становится - и отмечала в зеркале, что уходят и горестные складки у рта, и привычка чуть склонять голову при разговоре. Александр оказался тем самым столпом уверенности, которого ей так не хватало. И единственное, чего она боялась сейчас - что опять произойдет что-либо ужасное, что снова перевернет ее жизнь. Что с ним что-нибудь случится.
Алекс проснулся во второй половине дня от звонка телефона. Потянулся к трубке, зевнул. В окно лилось яркое и радостное зимнее солнце. Сверху, над потолком, деловито ворковали голуби, слышен был сыпучий шорох падающего снежка, и спалось здесь, на природе, где поблизости не было ни одного крупного города, куда слаще и крепче, чем в Иоаннесбурге.
- Да?
- Александр Данилович, добрый день. Это Тандаджи.
В голосе тидусса Свидерскому послышались какие-то обреченные нотки.
- Нужна помощь, полковник?
- Как всегда, Александр Данилович, как всегда. У нас проблема. Принцесса Ангелина опять в Песках и, к сожалению, не удается установить с нею связь. Вы не могли бы попробовать открыть к ней портал? Да, я помню, что у вас не получалось, но помимо вас не к кому обратиться...
Александр вспомнил Макса, который шастает туда-сюда сквозь Стену, как из кухни в гостиную, Мартина, который от дурости великой проверял себя - и ведь получилось! - и решил, что самое время тоже попробовать. Тем более, что когда он пытался в прошлый раз, он был еще в теле старика и сознательно сливал резерв. А сейчас силы не только восстановились, но и возросли благодаря магическим битвам и встречам с Алмазом Григорьевичем, где приходилось выкладываться до предела.
- Подождите пару минут, господин Тандаджи. Я постараюсь вам помочь.
Но то ли ночные бдения с Алмазом не прошли даром, то ли он переоценил себя -выстраиваемый на ее высочество переход шел волнами, рассыпался серебристой пылью и не поддавался, как Свидерский ни лил резерв и ни старался стабилизировать его.
- Увы, - с тяжелой досадой сказал он в трубку через некоторое время, - не вышло. Но я знаю того, у кого должно получиться. Перезвоню вам, полковник.
- Буду очень благодарен, Александр Данилович, - степенно ответил тидусс и отключился. А Александр еще раз потянулся, набрал номер Макса, и, поднявшись, подошел к узенькому окну. Там, во дворе, под солнцем и неизвестно откуда взявшимся падающим снежком, носились Катерина с дочерьми. Успели уже слепить кривоватую снежную горку - сугробы выросли огромные - и катались с нее. И герцогиня в яркой вязаной шапочке, в толстой лыжной куртке выглядела очень юной. Заметила его в окне, неуверенно улыбнулась и помахала рукой. И он тоже поднял руку в ответ, слушая гудки.
Макс, видимо, опять работал в лаборатории в наушниках, и достучаться до него, пока природник не выйдет из исследовательского транса, было невозможно.
Алекс сунул телефон в карман и ушел к себе домой, в Иоаннесбург. Надо хоть показаться на глаза слугам, пока не начали думать, что он пропал. Принять душ, переодеться и обратно сюда. Может же он позволить себе немного отдыха? Особенно после того, как переусердствовал ночью, чуть не оставшись в надпространстве.
За прошедшие с памятной битвы в вулканической долине две недели ректор МагУниверситета не имел ни минуты покоя.
Во-первых, пришлось держать ответ перед комиссией международного магконтроля с приглашением глав служб безопасности всех стран Туры - появляющиеся из порталов чудовища другого мира и предполагаемая опасность для держателей тронов были весомым аргументом, чтобы проблема обсуждалась на самом высоком уровне. Макс на заседание идти отказался.
- Вы видели то же, что и я, - сухо пояснил он, - только время потеряю. Если у уважаемых коллег останутся вопросы, пусть приходят ко мне сами. Я отвечу. Но тратить время на бесконечные пустые разговоры не собираюсь.
Вики в этот день сопровождала короля Инляндии, Мартин - короля Блакории в совместной поездке, и пришлось Алексу отдуваться за всех, рассказывая и о похищении, и о роли Черныша в прошедших событиях, и о бое с чудовищными "стрекозами". Теперь Данзана Оюновича и его сообщников искала и магическая полиция, и секретные службы по всей Туре - но, увы, безрезультатно.
Во-вторых, Алмаз Григорьевич, уязвленный в самое сердце противостоянием с давним другом-соперником, тоже прикладывал немалые усилия по его поиску - и привлекал к этому Алекса, походу обучая его. Так что чувствовал себя почти восьмидесятилетний Свидерский снова студентом у ворчливого преподавателя.
Черныш сотоварищи как сквозь землю провалились. Хотя почему как - скорее всего, они и находились под землей, там, где стихийные колебания и узость помещений не позволяли на них сориентироваться. Или же Данзан Оюнович окружил себя множеством глушилок, экранирующих поиск.
- Нужно найти его, пока он еще что-нибудь не удумал, - бухтел Алмаз Григорьевич, готовя инструменты для очередного ритуала. - Слишком уперт всегда был, слишком уверен в своей правоте. Хоть поговорить с ним, постучать по дурной голове.
И Алекс после рабочего дня в университете отправлялся к старому ворчуну, вдыхал дым травяных, расширяющих сознание сборов или чертил на ладонях, ступнях и висках усиливающие концентрацию знаки - и вместе с ушедшим в транс учителем "перебирал" мир, пытаясь уловить тонкую вибрацию ауры Черныша.
Поговорить с Данзаном Оюновичем удалось сегодня ночью. Точнее, говорил Алмаз - а Александр парил в надпространстве, глядя, как идут навстречу друг другу, сшибаясь и переплетаясь, желто-сине-фиолетовые ментальные волны и удерживая канал. Но если у них с Троттом сил хватило только на отрывочные слова-сигналы и короткие предложения, то у старых магов получился вполне себе развернутый разговор.
"Черныш".
"Все не угомонишься, Алмазушко?"
"Чего ты хочешь?"
"Предотвратить конец мира и конец магии, друг. Вернуть в мир бога".
"Почему ты не обратился ко мне? К нам?"
"С твоим чистоплюйством ты предпочтешь ничего не делать и ждать катастрофы. А остальным кроме их исследований ничего не интересно".
"Ты понимаешь, что порталы опасны? Что эти чудовища нанесут не меньше вреда, чем исчезновение магии? "
"Чудовищ можно уничтожить. Популяция людей восстановится. А Тура без магии станет местом без будущего. Подумай. У тебя тоже не будет будущего, Алмаз".
"Но у вас не получилось. Портал открылся, но ничего не изменилось. Вполне возможно, что ты ошибаешься. Что нет там никакого Жреца".
"Возможно. Не получилось, да. Но я предпочитаю пробовать дальше".
"Ты фанатик, Данзан"
"О, нет, друг мой. Я - тот, которого никогда не признают героем. Мы сделаем то, что потом лицемерно назовут ужасным и антигуманным. Уже называют. Но именно мы спасем этот мир".
"Что вы задумали?"
"Не считай меня идиотом, Алмаз. Я не дам вам возможности остановить нас. Прощай, друг".
Они-таки засекли район, где он находится - но это мало что дало. Блакорийские горы, чуть в стороне от владений Черныша. Увы, когда видишь сверху горные вершины и где-то глубоко под ними - тусклое сияние искомой ауры - очень трудно потом конкретно перенести место на карту.
Да и как перепахать двадцать квадратных километров горной системы, как найти вход в пещеры, где скрывается Черныш? Алмаз Григорьевич истеребил бороду в лохмотья, но пока они зашли в тупик, и оставалось только пробовать все новые способы, надеясь, что хоть что-то поможет. Увы, магические умения имели свой предел. И хотя к поискам подключились-таки маги из старшей когорты - Черныш оставался недосягаемым.
Встреча четверки магов со старшими коллегами прошла около недели назад в Лесовине, в доме Алмаза Григорьевича. И быть бы ей деловой и суховатой - ибо опытные товарищи весьма сдержанно выслушали рассказ Алекса об его похищении и последующих событиях в вулканической долине, - если бы профессор Тротт не притащил с собой цветочный горшок, в котором над узловатым стеблем с вычурными листьями подрагивал налившийся золотом вытянутый цветочный бутон. Впереди было полнолуние, и редкая орхидея была готова цвести.
С совершенно невозмутимым лицом Тротт вручил горшок и несколько луковиц Гуго Въертолакхнету, который до этого хмурился и ворчал что-то себе под нос, поглядывая на веселящегося Мартина и чуть виноватую Викторию. Горшок сыграл роль миротворца - старый маг усадил инляндца рядом и углубился в сканирование растения и обсуждение свойств измененного цветка, не обращая внимания на присутствующих. Иногда от уголка, где расположились погодник и природник, доносились экспрессивные возгласы:
- Невероятно! Как, как вы додумались до этого, профессор! Нет, это, простите, совершенно извращенное плетение!
- Зато рабочее, - снисходительно отвечал Макс.
- Да, - радовался Въертолакхнет. - Прощаю, прощаю вам мои пионы, коллега! А на каких растениях вы еще пробовали эту усиливающую формулу? Вы же понимаете, что это целая область в магнауке, которую вы походя открыли? Измененные растения могут превращать пустыни в пастбища, выживать в высокогорных районах...
- У меня, к сожалению, нет времени на это, уважаемый коллега, - с той же великолепной небрежностью пояснял Тротт. - Орхидею я усиливал, потому что мне нужна была вытяжка из ее корней, а мотаться в Тидусс каждый раз не хотелось. Остальное - побочный эффект.
Гуго смотрел на него так, будто готов был расцеловать. И снова потрясал руками:
- Невероятно!
Старшие члены встречи поглядывали на него, младшие - на Макса с одинаковым выражением ласкового понимания. Мол, чудик, да, но наш, родной. И последующие излияния почтенного Гуго ("Очень талантливые ребята, ох, простите, леди Виктория, и прекрасная дама, очень интересные") растопили ледок в общении - все дружно договорились приложить усилия к поиску Черныша и разговор постепенно перешел в обмен опытом и налаживание контактов.
Макс отзвонился только вечером, когда Александр показывал Кате упражнения для растяжки пальцев. Выслушал его просьбу, буркнул: "Подожди". И ответил через несколько минут:
- Я не могу сейчас пройти в Пески, Данилыч. Не удержу. Там сильнейшие стихийные возмущения, Зеркало сминает, как тряпку. Вряд ли попасть туда сейчас вообще под силу человеку...
Глава 2
Ангелина. Вне времени
Тишина. Не слышно ни дыхания, ни стука собственного сердца. Да и тела нет - горстка огненных искр, опускающихся на пол золотистого круглого зала. Он похож на ракушку - стена начинается по центру и уходит спиралью по кругу, расширяясь, вторая закрывает его снаружи от вечности, пронизанной нитями чужих жизней, и зыбкий, похожий на дымку пол едва заметно движется по этой спирали, так, будто под туманом несет свои воды мощная река.
Стены сотканы из солнечных и голубовато-холодных лунных лучей, которые словно обрели плотность - и в сплетениях сияющей лозы то тут, то там проглядывают синие окошки-зеркала, выпуклые, как кисти винограда. Все стены усыпаны этими зеркалами, как дерево плодами - или одуванчиковые поля озерцами.
Искорки обретают плоть - и у выхода из "ракушки", в самом начале - или конце? - зала, там, где туманная река завершает свой ход и изливается в чернеющую вечность, встает худенькая женщина с очень светлыми волосами. Оглядывается, невольно ежится от черноты и бесконечности за ее спиной. И идет поперек движения пола, туда, где стена поддернута темным кружевом, похожим на морозные узоры на стекле.
Женщина не отражается в зеркалах - совсем другие лица, пусть и похожие на ее собственное, смотрят оттуда, и мелькают в осколках времени тени предков, приветствуя осмелившуюся прийти к ним.
Черное кружево тонкой вязью бежит по стене - и Ани идет за ним, и каждый шаг все труднее, все невозможнее, словно на ее плечи ложится вся тяжесть жизней, прожитых родом Рудлог. В синих озерах памяти появляется и движется параллельно с ней прекрасная женщина с чуть вьющимися льняными волосами.
"Мама!"
"Не задерживайся, доченька. Иди дальше"
"Поговори со мной. Побудь со мной"
"Я и так всегда с тобой, родная"
Прикосновение ладони к изломаной фигуре за стеной жизни - и теплый поцелуй в лоб, и объятья, теплые, успокаивающие. Ани идет вдоль стены - и Ани стоит, прижимаясь к той, кого ей дали увидеть, и плачет.
"Не нужно. Ты у меня самая сильная девочка. Я так горжусь тобой, Ангелина".
"Я не защитила тебя, мама. Но я стараюсь защитить девочек. Хоть так простить себя".
Горький вздох и крепче объятья.
"Не все в наших силах, доченька. Иногда нужно просто смириться. Иди. Не останавливайся. Не оборачивайся".
Последнее прикосновение - и Ани остается одна. И все тяжелее поднимать ноги - невозможно шагать против времени, невозможно одной вынести груз чужих лет.
Но она - Ангелина Рудлог. Для нее нет невозможного.
Снова движение в стеклах-оконцах. И перехватывает дыхание от того, кого она там видит. И как в далеком детстве, начинает болеть сердце и сжиматься горло.
"Отец".
Светловолосый мужчина за пятьдесят с голубыми глазами и уверенными чертами лица. И опять Ани идет дальше, против ровного движения пола, хватаясь пальцами за ускользающие стены, чтобы не отшатнуться назад - и одновременно стоит, вглядываясь в забытые черты.
"Мне жаль, что я не увидел, как ты растешь, дочь".
"И мне. Я так скучаю, папа. Я очень хотела, чтобы вы с мамой жили вместе и всегда".
"Прости. Я сделал много ошибок"
Воспоминания. Теплые и сильные руки, прижимающие к плечу, на котором так безопасно спать. Пальцы, почесывающие спинку. Приглушенный голос.
"До-чень-ка. Любовь моя. Красавица".
У папы щетина и обожаемый нос, который можно обслюнявить, потянуть пальцами. Папа щекочет и смеется вместе с тобой. Гладит по голове. Исполняет все капризы - стоит только зареветь или даже нахмуриться и засопеть.
"Избалуешь ее", - смеется мама. Совсем еще девчонка, чуть старше Алинки.
"И пусть. Кто ее еще побалует?"
Им, маленьким, не объяснили, куда внезапно пропал отец из дворца и почему они больше его не видели. Василина была совсем малявкой и не реагировала так, как Ани - а для старшей принцессы рухнул привычный и безопасный мир. И именно тогда закончилось для нее детство, и началась жизнь Ангелины-наследницы.
Уже потом, когда Ангелине исполнилось 12, мама прямо и спокойно рассказала, что случилось у нее с первым мужем. Но старшая Рудлог уже умела держать лицо и отреагировала так же спокойно. Только сны из детства на некоторое время возобновились да подушка по утрам отчего-то оказывалась мокрой.
Принцесса уже далеко от места, где видела отца - а в глазах соленая дымка, и Ани скользит пальцами по неровной черной вязи проклятия и считает шаги. Ноги будто схвачены страшнейшей судорогой и вплавлены в гору, и непонятно, как у нее получается переставлять их. До места, где начинается вязь, совсем немного. Двадцать шагов? Тридцать? Целая вечность.
Из осколков-зеркал, покрытых черными трещинами, начинает сочиться кровь - и стены полыхают от огненных капель, скатывающихся по сплетению света, как слезы. Ангелина уже не смотрит туда - склонила голову и идет вперед, и кажется, что еще шаг - и она упадет, и будет отнесена рекой времени назад, в самое начало.
Но она дошла. Не могла не дойти.
Наконец перед ней последнее треснувшее зеркало. Мутное - ничего не разглядеть, но именно от него идут побеги тьмы, прошивая все последующие на огненном древе ее рода.
И принцесса прикладывает к нему руку - и снова рассыпается роем жгучих искр, впитывающихся в стекло времени.
Огненная искорка вылетела из камина, поднялась в воздух в старом замке Рудлог, слилась с трепещущей свечой на столе. Не было здесь еще ни пышного убранства, ни знакомой облицовки стен - все серое, монументальное, закрытое гобеленами, и только узкие окна позволили догадаться, что это Малый салатовый зал в центре нынешнего дворца, бывший ранее королевскими покоями.
В комнате при свете свечей разговаривали двое мужчин, очень похожих друг на друга. Отец и сын. Оба с льняными длинными волосами, с очень светлыми глазами, широкие в плечах, невысокие. Лица резкие - упрямые подбородки, фамильные скулы, поджатые губы, и голоса громкие, рокочущие, агрессивные, хотя разговор мирный. И одеты они похоже - темные вышитые туники с длинными рукавами, широкие штаны, всунутые в сапоги, теплые плащи. За окном холодно, и в замке, видимо, тоже.
- Полетишь в драконью страну, - говорил старший, - с посольством. Мы их ласково встречали, сейчас они нас зовут, на спинах своих понесут вас. На государство наше сверху смотри да карту черти, пригодится. Прилетишь в Лонкару - себя показывай хорошо, вокруг гляди да запоминай как что устроено, с Владыками общайся как с равными, норов свой держи в узде - Пески страна богатая, многими чудесами полна, нам нужна как добрый сосед.
- Воля твоя, батюшка, но я бы пригодился вам и здесь, - отвечал второй. - На Севере неспокойно, окорот нужен.
- Ты славный воин, Седрик, да и у меня рука пока сильна, - усмехнулся первый, - меч удержит. Пробудешь там год, может, два - сколько понадобится, чтобы объехать все города Владык и понять их уклад. А потом пойдешь в их Университет - давно хочу здесь такой же сделать, вот и привезешь мне как что там устроено.
Искорка в свече на искусно сделаном столе из черного дерева беспокойно шевельнулась, свеча вспыхнула, осветив два лица. Юное еще - нет, наверное, и шестнадцати лет, - Седрика-Иоанна Рудлога. И тяжелое, заматеревшее лицо отца его, Вельгина.
- За тобой пущу корабли по океану, пройдут по реке Неру и будут ждать сколько нужно в Тафийском порту, на них и вернешься, когда увидишь все, что нужно. Это оговорено.
- Да, отец, - Седрик едва заметно склонил голову в знак покорности, хотя лицо его было мрачным и сердитым.
- С тобой полетит широкое посольство, бери также гвардию свою - негоже королевскому сыну без свиты. Довольно они пили твою кровь, теперь запечатлены, и в чужой стране прикроют, если понадобится. До конца жизни не будет вернее у тебя людей.
И опять Седрик склонил голову.
- Да, отец.
Взметнулось пламя костра - то во дворе огромного дворца в Лонкарре жарили мясо, встречая высоких гостей. Полетели искры - и среди них одна, живая, маленькая. Высоко взлетела, все видно с небес, все слышно.
Владыка владык, Терии Вайлертин, устроил пир, чествуя посольство из Рудлога, и юный Седрик, сидя за столом по правую руку от огромного красноволосого дракона, пил вино и посматривал на окружающую роскошь.
Были здесь и Владыки других городов, и прекрасные драконицы, смелые, не склоняющие голов, - в отличие от женщин Рудлога, - и видели они силу сына Красного, и взгляды их горячили кровь.
Жарко было этой ночью в Песках, и вовсю били фонтаны, и ворочалась на горизонте далекая гроза, и пахло зеленью и близким морем. Прекрасны и свежи были Пески, и сердце королевского сына, привыкшего к битвам и стали, смягчалось - не мог он не любоваться на окружающее великолепие.
Обилен и шумен был пир - и вели Седрик и Терии неспешные разговоры, как равный с равным, и благосклонно слушали они песни сладкоголосого барда Мири, и с азартом наблюдали, как решили гвардейцы и драконы померяться силой, испытать друг друга в поединках.
Сильны были пришедшие из Рудлога - но не уступали им и драконьи бойцы. А в конце встал из-за стола высокий дракон-воин, перебросил красную косу через плечо и крикнул:
--
А кто против меня осмелится встать? Кого поучить сейчас, на славном пиру?
Замолчали и люди, и драконы. Слава Четери, Мастера Клинков, гремела по всей Туре, и не было бесчестьем проиграть ему - ибо никто до сих пор не мог его победить.
Один за другим стали выступать вперед воины из рудложьей гвардии - и драконы тоже кланялись, просили дать им бой. И под короткий мотивчик, наигрываемый Мири, великий Мастер, быстрый, как молния, и такой же смертоносный, сразился с каждым - и никто не продержался против него до окончания мелодии. Кроме Нории Валлерудиана.
Искорка в небе задрожала, спустилась вниз звездочкой, засияла радостью и тоской.
Такой же, как сейчас, только в зеленых глазах нет смертной печали, воспоминаний о боли. Такой же - но выглядящий куда младше, беззаботнее и веселее, хотя чувствовались от него и знакомые прохладные волны силы, и виднелась в глазах мудрость.
- Мой сын, - с затаенной гордостью сказал Терии Седрику. - Владыка Истаила. Он и его брат будут сопровождать тебя по Пескам. Придет время, и он станет Владыкой владык, и как вам нужно узнать нас, так и ему будет полезно узнать вас за время твоего пребывания здесь.
Славным был этот поединок, но и Нории упал, обливаясь кровью - и со смехом помог ему подняться Мастер клинков, похлопал по плечу. И зарычал, оглядывая всех безумными глазами:
- Неужели никого не осталось? Неужели больше никто не порадует Владыку и Седрика?
И тогда выступил вперед долговязый юноша, и снова затрепетала искорка, но уже от печали - это был Марк Лаурас, убитый Четом в ее страшном сне. Юноша поклонился с почтением, поднял слишком большой для него меч - и начался бой.
И преобразился нескладный парень. Зажглись глаза его тем же вдохновением, что сверкало во взгляде Четери. И был поединок так красив, так совершенен, и длился по сравнению с другими почти вечность - что замолчала давно музыка, и стихли разговоры, а сталь все звенела, и юный гвардеец все стоял против Мастера. Но не выдюжил - упал, пропустив удар - и Четери сам залечил его раны, поднес ему чашу с вином и пошел к столу, где сидели Седрик и Терии.
- Сын огненного бога, - сказал дракон, улыбаясь шальной улыбкой, - нашел я сегодня себе ученика. Отдай его мне в обучение. Отпущу его, как только научу всему, что смогу.
Седрик посмотрел на Лаураса - самого юного среди его гвардии, - и кивнул. И просветлел лицом Мастер. А огненную искорку подхватило ветром и снова понесло куда-то сквозь время, останавливая на мгновения и опять увлекая вперед.
Вот дворец Истаила - Ангелина мгновенно узнала его. Тлели в золотой курительнице благовония - и потрескивали искрами, сгорая, драгоценные масла. А вокруг были покои Владыки, хорошо знакомые ей. Неподалеку от курительницы, в просторном холле, Нории учил Седрика играть в шахматы - и повзрослевший сын Рудлога старался не горячиться, продумывать ловушки, выдерживать характер.
Как все привычно. Даже столик шахматный стоит на том же месте, где она видела его в последний раз. Где играли они с Нории.
Тут же и Энтери - расположился на софе, наблюдая за игрой. Мужчины пили вино и разговаривали. И тон разговора был самый шутливый и дружеский.
- Ваши женщины, конечно, хороши, - жарко и уже со знанием дела говорил Седрик, - но, простите меня, друзья, очень уж своевольны и свободны. Я люблю наших дев, теплых и мягких, мужчинам не перечащих, мять такую - одно удовольствие.
- Все мужчины любят тихих, - рокочуще согласился Нории, - поэтому у нас многие остаются неженатыми до конца дней своих. Одно дело - брачный полет, другое - жить вместе.
- И ты не собираешься брать жену? - удивился Седрик.
- У меня полсотни нани-шар, друг, - ответил Нории с улыбкой, и искорка сердито затрещала, заполыхала в ароматном табаке, - нежных, как пух, так зачем мне приводить в дом колючку?
Мужчины захохотали, и огненная искорка беззвучно смеялась вместе с ними.
Дальше была Тафия. Самый большой на Туре город, бело-лазурный, как все драконьи города, заполненный народом. Несла мимо белых стен свои воды широкая река Неру, и порт ее был полон огромных кораблей, торговцев и моряков. Стоял посреди Города-на-реке величественный дворец Владыки, а неподалеку, на холме, возвышался старейший университет в мире.
Ани видела мгновения из жизни далекого предка, вспыхивающие перед ней картинками и обрывками разговоров, но нигде не задерживалась, не останавливалась - река времени несла ее обратно, к ответу на заданный вопрос.
Седрик провел в Тафии год после поездки по Пескам, проживая в роскошном доме недалеко от дворца Владыки. Был он и там принят, как дорогой гость, и Владыка Теонии с супругой, невероятно красивой Огни, и с их детьми - подростками на несколько лет младше самого Седрика - часто приглашали его разделить с ними обед или ужин. Прилетали навестить друга Нории с Энтери, и славные у них были пирушки - да и он то и дело наведывался в Истаил. Писал отцу подробные отчеты о том, что да как здесь устроено, и не без ревности признавал, что Пески и богаче, чем Рудлог, и люди здесь живут лучше, и маги сильнее, и даже чудо-университет, собирающий под своими сводами научных людей со всей Туры, вряд ли получится повторить. Видно было, что драконы понимают свою силу и именно поэтому так радушны - кто решит ссориться с богатым и крепким соседом?
Прощался королевский сын с драконьей страной нехотя. Но за Милокардерами ждала наследника престола его страна и его отец, и нужно было возвращаться обратно.
Увозил он с собой не только знания о Песках и богатые дары. Накануне отъезда последний раз обедал Седрик у Владыки Тафии и с замиранием сердца смотрел на прекрасную Инити - младшую сестру Огни. Потому что ему, молодому, яростному, непривычно тепло делалось от ее улыбок и лукавых зеленых глаз.
Сын Красного бога за два года в Песках сполна вкусил горячей любви свободолюбивых и гордых дракониц. Наблюдал он и брачные полеты - от гортанного рева поддавшихся инстинкту драконов ему самому хотелось обернуться и полететь вместе с ними, вслед за ускользающими крылатыми девами. Но одной он готов был простить и свободу, и высокомерие, ибо хотел видеть ее своею женой в своей стране. Седрик писал отцу просьбы посвататься к Инити, объясняя это государственной необходимостью - будет крепче союз между двумя странами, будет сильнее и сам Рудлог. Никто из туринских правителей не имел еще в супругах дочь Белого и Синей, и кто, как не он, Седрик, достоин и достаточно силен, чтобы стать первым?
Оставила искорка предка, потянуло ее сквозь мутную пелену времен - и снова выбросило в родном дворце. Горели факелы и свечи, и множество людей сидело за широкими столами, кричало здравницы, и текла рекой хмельная брага. То король Рудлога, Вельгин-Иоанн, встречал сына своего, Седрика, наконец-то вернувшегося домой. Пьян был король и радостен, а в глазах молодого наследника стыла трезвая тоска, и холод шел от него, выбивая облачка пара из ртов близсидящих людей. Схватил он золотую чашу с вином, выпил и заскрипел зубами, сминая драгоценный металл - и потекло расплавленное золото меж его пальцев.
- Значит не хорош я им, - рявкнул он, наконец, - отказали. Чем же я не хорош? Разве не честь для любой женщины стать моей женой?
- Отказали, да в утешение богатые дары прислали, - сурово отрезал король, хлопнул сына по плечу. - Дольше живут они, чем мы, для них что ты, что Инити - дети еще. Ей двадцать пять, по нашему - перестарок, а у них до тридцати пяти женщина не рожает, лунные дни не наступают - на кой тебе жена, что десять лет наследника не принесет да на пять лет старше? И будешь ты уже стариком, а она все еще молодой да юной.
- Люба она мне, - мрачно проговорил Седрик. - Никого не хочу кроме нее.
- Ой, ой, - захохотал король. - Знаю, сын, я тоже кроме матери твоей видеть никого не мог, как увидел ее, решил - моя будет. Но у них свой обычай, у нас свой - не в обиду они отказали, а по уму. А жениться тебе надо, да. Присмотрел я тебе жену...
Длился и веселился пир, а за стенами замка всю ночь метался в обличье красного волка наследник короны - ушел в лес, гнать оленей и рвать острыми зубами живую плоть, пить кровь и выть от тоски. А через месяц женился он на светлой да голубоглазой Ольге, дочери сильного герцога - тем крепче страна, тем вернее люди - и ушел воевать очередное непокорное племя. Уже через девять месяцев родила супруга ему первенца, и хоть был Седрик с женой ни ласков, ни жесток, за сына одарил ее вниманием сполна.
Но привычка уходить в лес волком и охотиться осталась с ним на долгие годы.
Опять понесло искорку дальше. Бой, снег, грязь, кровь. Седрик славу свою и отцовскую увеличивает, страну расширяет - не приведены еще к покорности ни Север, ни Юг, есть еще племена, не склонившиеся перед Рудлогами, есть еще куда Стену двигать. Не юноша уже - мужчина - рубит врагов, жжет их пламенем, и в глазах его ярость, и расступаются перед ним противники, так ужасен его лик. Знают враги, что когда входит будущий король в боевой раж, оборачивается он огненным вепрем - и тогда не остановить его, и горе тем, кто попал под его клыки.
Один из противников со спины подобрался, замахнулся - и упал, сраженный клинком матерого зеленоглазого воина в доспехах с гербом старой династии Гёттенхольд. Кивнул блакориец союзнику - и снова разошлись их дороги в этом бою. Потом, после победы, поделят они по чести завоеванные земли, и встанут Стены друг напротив друга, оставив тонкую нейтральную полосу между ними.
Вот и картинки мирной жизни. Разросся Иоаннесбург, много жителей пришло в него, привлеченных силой Рудлогов - а все равно не сравнится ему с драконьими городами. Построили в столице университет, крепко построили, на века, собрали в него волшебников со всей страны, дали им учеников, в которых талант к волшбе замечен был. А через некоторое время старенький профессор продемонстрировал во дворце королю и его сыну тонкий переход-Зеркало.
- Это как дверь, что можно открыть в любое место, - тонким голосом вещал старик, - к любому человеку. Давно мы над этим бились, и, наконец, получилось. Только должен открывающий знать человека или место, к которому идет.
- А далеко-то пройти можно? - спросил заинтересованный Седрик. В глазах его снова видно было что-то юношеское, как тогда, когда он взирал на чудеса Песков.
- Зависит от силы мага, мой господин, - горделиво ответил старый волшебник, - кто-то на сто шагов, а кто-то и на дневной лошадиный переход. Никто так не может, даже в драконьем университете только чаши портальные придумали, а до переходов не дошли.
- А к супруге моей сейчас открыть можешь? - поинтересовался Седрик. - Ты же ее видел.
- Могу, - величаво кивнул старик и начал шевелить пальцами. Открылось с тонким звоном Зеркало, профессор поманил королевского наследника за собой - и вышли они в покоях будущей королевы. Та побледнела, закричала и лишилась чувств, а старший сын Седрика, даром, что всего семь лет ему, нож схватил и над матерью встал - защитить, как положено мужчине. Отхохотался буйный сын Красного, жену по щекам похлопал, к груди прижал, сына похвалил, да велел старику отмерить золота мешок за труды
Прилетали к нему драконы - и встречал он и Нории, и Энтери как самых дорогих братьев. Ни словом, ни жестом обиды своей не показывал, наоборот - радушием их окатывал, словно стыдясь злости, что внутри жила, никуда не делась. И смотрел на него Нории задумчиво - видел он, что терзает что-то друга, которого полюбил всем сердцем, а Седрику казалось, что не спокойствие светится, а высокомерие в глазах гостей, что относятся они к нему как к мальчишке. Не менялись совсем дети Песков, хоть Нории родился еще при прадеде Седрика. У наследника трона уже и первые морщины у глаз пошли, а драконы все так же были молоды. И ни разу не спросил Седрик про Инити, не излил обиду, не дал зажить нарыву. Так бы поругались, да помирились бы по-мужски, за дракой и вином. Но нет. Гордость не позволила, что всем Рудлогам в довесок к огненному нраву дана.
Огненную искорку снова подхватило ветром времен - и выбросило из чадящего факела в темной пещере. Посреди пещеры стоял странный камень, похожий на широкую мраморную чашу с двумя ручками-рогами. Полумесяцем поднимались высоко вверх эти острые и тонкие вершинки, похожие на клинки, и по ним текла кровь из ладоней бородатого черноволосого мужчины с светящимися зеленым глазами - того самого, что помог в битве Седрику Рудлогу. Только что он сам положил на острия руки и нажал - и застонал сквозь зубы, когда камни пробили ладони.
Кровь собиралась в углублении между "рогами" и впитывалась в камень, и очень это все напоминало ритуал, который проводила королева Ирина на глазах у старшей дочери.
Долго текла кровь, пока, наконец, чаша не полыхнула чернотой и не втянулись в нее клинки-острия. Лишь тогда мужчина, бледный, почти обескровленный, опустился на пол без сил. И тут же со всех сторон из темноты пещеры полетели к нему летучие мыши - прикасались, отчаянно пища и сыпались, сыпались на землю, мгновенно иссыхая.
Через несколько минут человек пошевелился. Разгреб гору летучих мышей и пошел к выходу. Глаза его приобрели обычный зеленый свет.
Вышел он из пещеры у подножия горы, где ждали его верные люди. Поклонились ему, накинули на плечи мантию черного и серебряного цветов - цветов старой династии Гёттенхольд, - подали меч и подвели коня, и он, зычно рыкнув что-то, понесся вниз по склону к густому лесу, что покрывал землю до самого горизонта.
Искорка пометалась на ветру - и вдруг оказалась в другом месте. В богато украшенном зале. Стоял у стены трон, а на троне сидел тот самый, зеленоглазый. Король блакорийский. За его спиной висел на стене большой щит с гербом старой Блакории - черным вороном на фоне двух изогнутых клинков на серебрянном фоне. Рядом с королем расположились еще несколько людей, все пожилые, матерые, как он сам.
- В этот раз еще хуже, - скупо роняя слова, говорил король Блакории. - Алтарь-камень много взял. Слабеет наша сила, слабеет Стена, сколько пройдет, пока падет она и станем мы легкой добычей для соседей? А если, как и предсказано, род наш иссякнет и кровь наша ослабнет без влияния господина нашего Черного Жреца?
- Мой король, Фридхельм, - низко вступил один из сидящих, - говорил я тебе - нужно было выкрасть дочь Вельгина, стала бы она тебе женой, смог бы позвать Жреца из небытия. Раз уж Рудлог отказал тебе, когда ты честь по чести ее руку просил.
- Вельгин против бога своего не пошел, - невесело усмехнулся блакорийский монарх, - а сейчас поздно уже по покрытой кобыле сокрушаться, Герман. Рудлог хитер - прознал, что нужна она мне, но не стал дразнить, выдал Саину замуж. Ждать, пока у Рудлога еще дочери народятся некогда, так что нужен нам Рубин.
- Рубин сейчас на Маль-Серене, - угрюмо напомнил еще один из советников. - Бабы стерегут его почище своей царицы, да и никто из соседей нам его добровольно не отдаст.
- Запрещено, - кивнул Фридхельм Черный. - Но следующий по очереди - Рудлог, за ним Пески, и что нельзя сделать силой, можно сделать хитростью. Если выйдет все, как я задумал, то и Рубин у нас будет, и трон Рудлога пустым останется. Не простят драконы оскорбления. И их ослабим - а там, глядишь, и пророчество сбудется. Полно нам ждать, пока боги решат, пора и самим дело делать...
Искорка хотела еще послушать - но снова сменилась перед ней картинка. Похороны. Ярко горели костры на старом кладбище, провожая могучего короля Вельгина в последний путь. Король Седрик стоял рядом с супругой - тонкой, молчаливой. По правую руку от нее старший сын - уже юноша, лицо один в один с молодым королем, по левую младший - вот-вот стукнет ему десять годков.
Над саркофагом с телом мужа раненой птицей плакала мать Седрика, любимая жена Вельгина, и вой ее леденил душу стоящим тут же воинам. И силен ее муж был, и хорош, и править бы ему еще и править, греть ее постель и душу своей любовью. Не было ему соперника ни в бою, ни на охоте, медведей голыми руками ломал, а умер не в честной схватке, а от чужого вероломства - устроили ему засаду на крутом речном берегу, сдвинули сверху огромные камни, обвалом короля в воду снесло - не выбраться, будь ты трижды потомок бога.
Хоронили короля, горели костры, плясала между ними искорка, жадно слушая разговоры - а за спиной Седрика стоял король Фридхельм, прибывший проводить в последний путь великого правителя, и глаза его были темнее тучи, и лицо - жестоким.
И опять показали искорке-принцессе замок Рудлог. Огромный воин с тяжелым мечом подошел к трону короля. Склонил колени, положил перед собой меч.
- Закончил я свое обучение, мой господин. Позволь снова встать в твою гвардию, прикрывать твою спину, службу свою кровную нести.
- Долго же ты, Марк, - удивленно произнес Седрик-Иоанн.
- Ученичество длится всю жизнь, - гулким басом ответил воин, - но тянуло меня сюда, повелитель, с каждым днем все труднее было там оставаться, кровь твоя звала меня. Многому я научился - смогу и твоих воинов поучить. Окажи милость, прими меня обратно.
Меньше чем через год стал Марк Лаурас во главе королевской гвардии - и про силу его, и про умение долго еще ходили легенды среди воинов и простого народа.
Шли годы - воевал Седрик, и, казалось, ярость его и жажда крови не иссякнут никогда. И часто приходил на помощь ему Фридхельм Гёттенхольд. За прошедшие годы стали они не просто друзьями - верными союзниками. И первым с королем Блакории поделился Седрик открытием своих магов, и часто навещали они друг друга через Зеркала - любо было рудложскому королю, что принимал его Фридхельм как равного, хоть был старше на двадцать лет. До того доверял Седрик блакорийцу, что сговорился, что если Ольга разрешится от нынешней беременности дочерью, то отдаст он ее в жены сыну Фридхельма - вопреки воле господина своего, Красного воина. Но Ольга родила третьего сына - крепко было семя Красного, не ослабло еще, чтобы девочек зачинать.
И в очередной раз вынырнула из небытия искорка. Завертелась, закрутилась - вокруг был храм, и стояли статуи богов, и в чаше у изножья Красного воина горел красными и фиолетовыми всполохами маленький камень, похожий на свернувшуюся кровь.
- Подарил ты мне сегодня радость, друг, - глухо говорил Фридхельм Гёттенхольд. - Знаю, что не ладят мой бог и твой, и тем больше тебе благодарен.
