Аннотация: Часть Вторая, Главы 15 - 23. Здесь вы посетите Париж времен Великой Французской Революции и узнаете хотя бы часть секретов наших скрытных героев. А вампиры теперь так просто повсюду.
ДЛИННАЯ СЕРЕБРЯНАЯ ЛОЖКА
Вариант первый, неотредактированный. (Псевдо)интеллектуальная собственность Баньши (Екатерина Коути) и Кэрри Гринборг. Все права защищены (вампирскими чарами).
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БАЛ ВАМПИРОВ
Masquerade! Hide your face, so the world will never find you! "Phantom of the Opera"
ГЛАВА 15
Вы еще помните бедного клерка? Того самого, на которого ни за что ни про что свалилось целое состояние? Вот он стоит у двери в свою квартиру, робко стучится и на пороге появляется молодая жена, с лицом опухшим от слез. Прежде чем она успеет разразиться упреками, он закрывает ей рот поцелуем и гладит по выступающему животу.
А тот второй, оставшийся позади, еще долго будет глядеть в камин, пока пламя не истончится, а дрова не превратятся в головешки, подернутые белой золой. Он вспоминает, как именно начиналась наша история. Точнее, наша сказка.
А как, кстати?
Как вообще начинаются сказки? Быть может, их основой служит классовая борьба, раз уж так часто мы встречаем в них и жадных дворян, которые остаются в дураках, и простолюдинов, хитрых и удачливых?
Или сказки возникают из культурных запретов, как то: не разговаривай с незнакомцами, не хватайся за чужое веретено, а то подхватишь какую-нибудь заразу, и не вертись, пожалуйста, а то прямо сейчас из-под кровати вылезет чудо-юдо и утащит тебя с глаз долой!
Или же они развились из древних ритуалов и хранят в себе сведения о богах, от которых в нашей общей памяти остались безымянные формы? Быть может, сказки уже заложены в нас при рождении, и год за годом они прорастают, изменяя нас, превращая перипетии наших жизней в узнаваемые мотивы? Быть может, это они нас рассказывают?
Или всему виной воображение, та сила, что заставляет разглядеть в грозовом облаке силуэт летящего дракона?
На эти вопросы трудно дать однозначный ответ.
Но наша сказка - жестокая, как и подобает настоящей сказке - действительно возникла из реальности.
Реальности, которая выглядела вот так:
В тот погожий ноябрьский день 1793го года чета де Морьев наконец решила отправиться в Руан. Виконтесса Женевьева де Морьев подготовилась к путешествию со всей тщательностью, присущей ее деятельной натуре. Поскольку слуг она разогнала еще загодя, чтобы не дай бог не донесли, делать все приходилось самой. Но это ее нисколько не смущало. Вчера вечером она приготовила дорожные платья, а сейчас собирала корзину - фляжка молока, несколько печеных картофелин да булка хлеба. Удивительно, как ей вообще удавалось раздобыть хлеб. Хотя булочные открывались только в 6 утра, очереди к ним выстраивались еще с полуночи. Поговаривали, что скоро очереди будут разгонять, а хлеб так вообще выдавать по талонам. Но виконтесса де Морьев и тогда нашла бы как выкрутиться. Какие все таки живучие создания эти женщины!
Виконт подавил волну тошноты, когда супруга схватилась за хлеб грязными, заcкорузлыми руками. Она специально не мылась две недели, чтобы получше слиться с чернью (правда, парижане в те годы отнюдь не брезговали гигиеническими процедурами, но виконтесса во всем была перфекционисткой -- сказала чернь, значит будет чернь.) Конспиратор доморощенный! Ей бы в дворцовых переворотах участвовать, да жаль королей на ее век не хватит - всех и без нее перебьют. Де Морьев чувствовал, как в нем растет обида на жену. В то время как все умные люди давным-давно сделали ноги из Парижа, они застряли в этом треклятом городе, потому что на шее у них жерновным камнем повисла сестра Женевьевы, монахиня-урсулинка. Когда распустили монастыри, ей пришлось вернуться в Париж, где она долго умирала от подхваченной в дороге простуды, но все больше от нервного потрясения. О том, чтобы бежать вместе с тяжелобольной, не было и речи. Виконтесса же наотрез отказалась ее бросать. Но вот уже неделю монахиня играла на арфе в райских кущах, а у четы де Морьев оставался последний шанс. Женевьева узнала, что о них уже начали наводить справки. Положение усугублялось и тем, что кузен виконта сейчас обретался при английском дворе и при каждом удобном случае бахвалился, что он-де собственноручно вздернет Робеспьера на столбе. Иметь родственников-эмигрантов само по себе было преступлением, а уж таких говорливых - и подавно.
Женщина накрыла корзину льняным платком и любовно по нему похлопала, затем посмотрела на мужа, сузив глаза.
- Как тебя зовут?
- Мадам, разве мы не представлены друг другу? - виконт картинно вздернул бровь.
- Виктор, не валяй дурака!
- Как прикажешь, - ухмыльнулся он и заученно отчеканил. - Прозываюсь я Жан-Батист Бувье, по роду занятий водонос, родом из города Парижа.
- Как зовут меня?
- Мари Бувье. Самая очаровательная прачка во всей Франции, - Виктор де Морьев отвесил ей изысканнейший поклон.
- Хватит, а? Так. Куда мы направляемся?
- В Руан, навестить твою кузину, которая при смерти от родильной горячки.
Женевьева поощрительно кивнула и приготовилась задать самый каверзный вопрос.
- Какое сегодня число?
- Двадцать четвертое ноября...эээ... но это по старому стилю! А на самом деле третий день фримера второго года Республики.
Виконт вытер пот со лба. Так тщательно его не экзаменовали даже для Первого Причастия. Улыбнувшись, виконтесса прошлась вокруг мужа, оглядывая его придирчиво, как капрал рекрута.
- Не забывай сутулиться. У водоносов не бывает прямой осанки. На них не надевают корсет во младенчестве. Так, что еще? Называй встречных на "ты" а не на "вы."
- Ну это у меня легко получится. Я и раньше-то не миндальничал с подобным сбродом.
- Но тогда не кривись, если кто-то обратится к тебе не "господин виконт" а "эй ты, топай сюда."
- В прежние времена я мог бы высечь любого из этих хамов.
- Зато сейчас нам даже хлыст купить не на что.
- О Господи!
- Не поминай имя Божье всуе, - строго сказала виконтесса. - Хотя если подумать, так и вообще его не поминай.
- О Верховное Существо!
- Не шути, пожалуйста. Хотя я рада, что ты в добром расположении духа. С чего бы нам грустить? Мы все учли. У нас обязательно получится.
- Ты захватил наши бумаги? - уже на улице спохватилась она.
- В десятый раз спрашиваешь, - огрызнулся Виктор, но на всякий случай похлопал себя по карману.
Нельзя сказать, что бумаги были на вес золота. Ведь золото, которым расплатилась за них виконтесса де Морьев, превышало вес этих жалких белых листочков в тысячи раз. Без взяток достать их было невозможно, со взятками - всего лишь невообразимо сложно. Аристократам предлагался лишь один пропуск - на свидание к праотцам.
- Не волнуйся, патрули их только по вечерам проверяют.
- На заставе так точно прикажут показать.
Виктор взял жену под локоть, то ли чтобы успокоить ее, то ли чтобы самому успокоиться, почувствовав ее тепло, такое привычное, такое родное. Светлые волосы Женевьевы стекали из-под замусоленного чепца. Давно немытые, но оттого еще более лоснящиеся, шелковистые, они по-прежнему закручивались в мягкие кудряшки. Хотя кожа теперь туго обтягивала ее скулы, Виктор разглядел следы ямочек на некогда пухлых щеках. Это все еще была его Женевьева, девочка, спрыгнувшая с картин Фрагонара.
Он повстречал Женевьеву шесть лет назад в усадьбе графини Блуа, куда ее, дочку захудалого дворянина, пригласили в качестве компаньонки. В тот летний день на ней было голубое атласное платье с кокетливым бантом на корсаже, а под стать ему - туфельки, расшитые цветами. Девушка улыбнулась шаловливой улыбкой фарфоровой пастушки, и Виктор был сражен. Он даже не разозлился, когда на следующий день Женевьева, на редкость проворная несмотря на небольшой рост и пышные формы, три раза подряд обыграла его в мяч, а потом еще полчаса визжала от радости. Ее раскрасневшееся, потное лицо казалось ему бутоном розы в брызгах утренней росы. Вечером, качаясь на качелях, она запустила в него туфелькой, которую виконт тут же благоговейно поднес к губам (украдкой вытирая кровь из носа, разбитого в результате столкновения с этим мощным снарядом). Через неделю Виктор де Морьев предложил Женевьеве сделать его счастливейшим из смертных.
К сожалению, граф де Морьев заблаговременно просватал за младшего брата ту самую Блуа. Братья долго выясняли, кто кого переупрямит. Под конец граф даже угрожал непокорному юнцу lettres de cachet, с помощью которых он мог упрятать братца в тюрьму, покуда тот не образумится. Но Виктор заявил, что Бастилия - это пикник по сравнению с графиней, грациозной как стадо буйволов на водопое, да еще кривой на один глаз...
Когда на утро после свадьбы они с Женевьевой прогуливались по парку, простой люд снимал перед ними шляпы. А теперь эти канальи готовы снять им головы с плеч.
Поглаживая руку жены, Виктор подумал, что брат ошибался, называя его брак "чудовищным недоразумением." И сам граф де Морьев, и его жена, и графиня Блуа, так и оставшаяся старой девой, уже гнили на кладбище, а вот они с Женевьевой живы и здравствуют. И все у них получится. Если она так сказала, это обязано быть правдой. Слово виконтессы было настолько твердым, что бриллианты рядом с ним крошились как печенье.
Обычно прогулки по парижским улицам были упражнением не для слабых духом. Тротуары были редкостью, кареты разъезжали так близко к домам, что едва ли не задевали стены. Пешеходам приходилось забегать в лавки, чтобы лихой кучер не зашиб их ненароком. Теперь же лошадей в городе почти не осталось, всех забрали на нужды армии. К всадникам власти относились с опасением - еще ускачут не предъявив пропуск, и ищи-свищи ветра в поле. Улицы стали безопаснее, но для Виктора они превратились в царство хаоса. Некоторые из них были переименованы, дабы лучше отражать революционный дух, а на домах появились новые номера. Впрочем, номера были и до Революции, их ввели чтобы различать дома по более серьезному признаку, нежели вывески магазинов. Виконт вспомнил, как аристократы протестовали против нумерации, чтобы их не дай бог не посчитали вместе с подлым сословием. Неужели жизнь была настолько беззаботной, что можно было драть глотку из-за такой мелочи? Зато теперь у дворян проблемы куда серьезней.
Из мясницких лавок тянуло смрадом, и виконт едва удержался, чтобы не заткнуть нос. Под ногами чавкала грязь, то и дело норовя полакомиться его башмаками. Неужели и до Революции Париж был такой же клоакой? Виктор не мог знать точно. Тогда он разъезжал по улицам в карете, а прогулки совершал по аккуратным дорожкам, посыпанным песком. Нет, прежде он не видел такой грязи, такого убожества! Да и горожане оказались под стать. Париж был запружен и жуткими типами, подтверждавшими теорию Дарвина еще до рождения самого Дарвина, и горластыми бабами, и детьми, которые наверняка не могли досчитать до десяти -- куда им, скудоумным? - но назубок знали Декларацию Прав Человека. Да какие этим людям вообще права, подумал виконт. Откуда они только повылезали? Когда успели народиться? И почему они праздно прогуливаются, а не занимаются свои ремеслом? Отребья, одним словом. Пусть бы нас и правда поскорее захватили англичане да перебили их всех. Таких не жалко. Пусть они все сгинут.
Беглецы миновали Площадь Революции, где толпа уже собралась для своего любимого развлечения. Раздался тихий, противный свист, за которым последовал глухой удар, и площадь взорвалась криками и улюлюканьем. Де Морьев почувствовал, что его сердце вздрогнуло, совершило головокружительное сальто и унеслось куда-то в пятки. Ноги вдруг превратились в холодец, он чуть было не запнулся.
- Просто не смотри туда, Виктор, - шепнула виконтесса. - Просто не смотри и все.
У городских ворот несколько солдат в мундирах Национальной Гвардии проверяли бумаги у отъезжающих и приезжих. Руководил ими невысокий мужчина в штатском, с патриотической кокардой на шляпе. Точно такие же кокарды украшали головные уборы четы де Морьев. Супруги с невозмутимым видом предъявили свои бумаги. Тщательно изучив их, главный проверяющий вернул Виктору документы, а затем спросил у Женевьевы что-то насчет стирки. Мол, не нужны ли ей новые заказы. Или каким щелоком она пользуется. Что-то в этом роде, сейчас уже и не вспомнишь. Женщина защебетала, улыбаясь так заразительно, что солдаты невольно осклабились. Даже их главный довольно кивал, слушая ее подробнейший анализ разных чистящих средств.
- Это все, гражданин? Мы можем идти? - наконец спросила она.
- Это все, - мужчина посмотрел на нее ласково. Он так и светился благодушием, словно дело происходило не на заставе, а за обеденным столом, а все присутствующие были его закадычными друзьями.
- Для тебя, - добавил он, когда супруги уже двинулись с места. - К тебе, гражданка, у нас нет вопросов, а вот к твоему мужу найдется несколько. Говоришь, ты водонос?
- Да.
- Добро. Расскажи, где берешь воду? Каков твой обычный маршрут? Где ты ее продаешь? Сколько стоит одно ведро воды? Сколько оно стоило год назад? Два года? Три?
Женевьева собиралась заговорить, но солдат схватил ее за плечо. Виктор почувствовал, как на лбу проступает предательская испарина. Капля пота скатилась по лицу и защекотала шею.
- Я беру воду в Сене, - произнес он бесцветным голосом.
- А где именно?
- Какая разница где! Вода повсюду одинаковая.
- Ну-ну. А покажи-ка мне свои руки. У меня сосед работал водоносом, о его мозоли можно ножи затачивать.
- А тебе, гражданин, и на его руки смотреть не надо, - вдруг выступил вперед молодой солдат. - Узнаешь меня?
- Нет, - на всякий случай сказал Виктор, хотя его круглая физиономия действительно казалась знакомой.
- А я тебя нескоро забуду. Это виконт де Морьев. Еще мальчишкой я служил в его доме, чистил обувь.
Лицо солдата стремительно помолодело, и теперь на виконта смотрел двенадцатилетний мальчуган, с глазами огромными ,как блюдца. Дрожащими руками он прятал за спиной серебряную табакерку. Вроде бы даже лепетал что-то в свое оправдание, отступая от хозяина все дальше и дальше, пока не уперся затылком в каминную полку. На беду мальчишке Виктор как раз возвращался после крупного проигрыша, так что настроение у него было препаскудное.
- Вы избили меня до полусмерти и вышвырнули на улицу! - завопил солдат, по старой памяти сорвавшись на "вы."
Заметив, как побледнела Женевьева, а проверяющий расплылся в широчайшей улыбке, Виктор понял что отпираться бессмысленно.
- А как мне следовало поступить, когда ты собирался украсть ценную вещь!
- У меня отец тяжело болел, а на доктора денег не было!
- А сразу мне об этом рассказать ума не хватило?!
- Да вы и слушать меня не стали!
- Николя, я ведь за тебя тогда заступилась, - с упреком сказала виконтесса.
- Как же. Еще немного и он бы из меня душу вытряс, - солдат сплюнул сквозь зубы. - Ну ничего, другие времена настали. Оба сдохните.
Виктор рванулся вперед, но в следующий момент почувствовал, как его ударили по голове чем-то тяжелым. Последней, кого он увидел, была Женевьева. Зажав в руке шпильку, она с криком кинулась на Николя и проткнула ему щеку. Затем сознание Виктора поглотила горячая, с красными разводами, тьма.
ГЛАВА 16
Он проснулся на жесткой койке и, приподнявшись, огляделся по сторонам. Судя по казарменному виду помещения, он находился в тюремной больнице. Охранник, выносивший за кем-то утку, кивком поприветствовал заключенного.
- Где... - начал Виктор.
- В больнице ты, где ж еще.
- Я и так догадался. Где моя жена?
- Это та, которая вцепилась в солдата, что твоя кошка? Уже поцеловалась с Мадам Гильотиной, - поймав непонимающий взгляд виконт, охранник равнодушно пояснил. - Казнили ее, пока ты валялся в бреду. Вот ведь какой малахольный.
Виконт откинулся на подушку. Чувства в нем онемели настолько, что он мог думать о Женевьеве без слез. Ее казнили. Отрубили ей голову, а волосы продали на парик, чтобы хоть после смерти аристократка приносила пользу обществу. Теперь ее белокурые локоны прикрывают плешь какой-нибудь старухе. Как писал английский консерватор Эдмунд Берк, с Революцией закончилась эра рыцарства. Даже прекрасный пол отныне не заслуживал снисхождения.
Но ему-то что теперь делать? Именно Женевьева принимала все решения, будь то начало посевных работ в имении или меню на ужин. На нее можно было положиться во всем. Виктор просто не представлял, как ему жить дальше. К счастью, жить без нее придется недолго.
На следующий день его перевели в тюрьму Консьержери. За дополнительную плату узника могли поместить в камеру покомфортней, но поскольку последние деньги Женевьева спрятала у себя под корсетом, об удобствах можно было лишь мечтать. Когда лязгнула дверь, Виктор оказался в душной, наполненной миазмами камере, с гнилой соломой в качестве матраса. Впрочем, заключенных выпускали на прогулку во двор. Но один раз оказавшись в маленьком треугольном дворике, отделенном решеткой от женской половины тюрьмы, виконт увидел, как узницы полоскали белье в фонтане. Они смеялись и судачили, словно произошедшее было лишь временной неприятностью, и жизнь вот-вот вернется в прежнее русло. Некоторые умудрялись менять платье два раза в день! Для кого они так прихорашиваются? Неужели надумали соблазнить Святого Петра у райских врат? На здешних стражей не действуют женские уловки. Уж слишком они идейные. Никого не пожалеют. С тех пор Виктор больше не покидал свою камеру.
Вскоре он предстал перед Революционным Трибуналом. Его что-то спрашивали, он что-то отвечал. Ни вопросы, ни ответы не имели значения. После выходки виконтессы он был обречен. Создавалось впечатление, что эта контрреволюционная парочка специально пришла к городским воротам, чтобы совершить там акт саботажа. Какая разница, что при этом они не вопили "Да здравствует король!" Наверняка они кричали про себя. Показания дал и Николя, щеголявший забинтованной щекой. Из его слов следовало, что рядом с Виктором сам Жиль де Ре казался послушницей-первогодкой, скромной и человеколюбивой. Якобы злодей ввел право первой ночи в своих владениях, а по воскресеньям лакомился крестьянскими младенцами. Припомнили де Морьеву и лондонского кузена, который не так давно заявил, что заставит якобинцев сожрать собственные колпаки. При таких обстоятельствах приговор был один, впрочем, весьма в те дни распространенный.
Виктор почти не реагировал на происходящее. Его взгляд скользил, ни на чем не задерживаясь, по убранству судебному залу, по бюстам Брута, Марата и Лепелетье, по потолку, по лицам судей. Он запомнил лишь то, что Дворец Правосудия был заполнен мужчинами и женщинами, а по рядам сновали торговцы сластями, расхваливая свой товар. Как будто это было представление. Приятный способ скоротать время всей семьей. Да, всей семьей, потому что дети там тоже были. Приоткрыв рты, они с интересом следили за происходящим. Проклятые сорванцы! После запрета на телесные наказания в школах, дети совсем распустились. Такие же мерзавцы как и взрослые, только ростом поменьше."Просто не смотри туда и все," - из памяти донесся знакомый голос. Просто не смотри.
Как и следовало ожидать, он умер.
Перед этим знаменательным в жизни любого человека событием была последняя ночь. Ее следовало заполнить молитвой и покаянием, но у Виктора не было сил ни на то, ни на другое. Да и какой смысл? Ему давно уже казалось, что хоть в чем-то безбожники-якобинцы правы. А зачем исповедоваться в пустой исповедальне?
Порою он чувствовал, как ярость пойманным волком бьется у него в груди, воет, грызет решетку. Порою он впадал в совершенное равнодушие. Вот и сейчас виконт забился в угол, монотонно гладя себя по руке и пытаясь представить, как его живая, трепещущая плоть завтра превратится в падаль. Но представить такое никак не получалось.
За его спиной раздался шорох, а когда Виктор обернулся, то к своему вящему изумлению увидел высокого седого мужчину со свечой в руках. Лицо незнакомца избороздили морщины, казавшиеся еще глубже при тусклом свете. Неужто новый узник? Но когда его успели привести? Виконт огляделся по сторонам, но остальные заключенные выводили рулады. Будь наш герой наблюдательнее, он заметил бы, что еще никогда его сокамерники не спали так по-младенчески спокойно.
- Кто вы?
- Тссс, - незнакомец поднес палец к губам и загадочно улыбнулся. - Не нужно поднимать тревогу. Я лишь хочу проверить, нет ли здесь кого-нибудь из моей паствы.
Выходит, тюремщики допустили к нему исповедника? Это уже что-то новенькое.
- А, так вы из переодетых священников, что приняли присягу? - прошипел Виктор. - Пододвиньтесь поближе, святой отец, я хочу плюнуть в ту руку, которая поднялась когда ваши мерзкие уста отреклись от церкви.
В следующий момент незнакомец уже стоял перед ним, но виконт даже не заметил, как он шагнул вперед. Неужели нервное потрясение достигло апогея и он сошел с ума? Было бы замечательно! По крайней мере, когда его погрузят в тележку, он решит, что ему предстоит приятная прогулка по Булонскому лесу, а не по эшафоту. О да, безумие - это лучшая анестезия!
- Нет, это вы мне свою протяните, - между тем потребовал незнакомец. - Ну же! Я желаю посмотреть на вашу ладонь, мсье!
Его руки были холодными, но то была приятная прохлада, вроде прохлады свежей накрахмаленной простыни, которая опускается на горячечное тело больного.
- Какая удивительная линия жизни!
- Что, слишком короткая? - хмыкнул де Морьев.
- Наоборот! Она продолжается бесконечно, - и он провел в воздухе пальцем, прослеживая невидимую линию.
Вблизи лицо гадателя показалось знакомым. Виктор наморщил лоб, силясь вспомнить, где же он мог видеть этого чудака.
- О, я вас знаю! Вы тот самый шарлатан, что показывал фокусы по салонам лет эдак пятнадцать назад. Да еще за каждой юбкой увивался. Сен-как-вас-там?
- Сен-Жермен, - помог ему незнакомец.
- Только я думал, что вы давным-давно умерли. Ошибся, значит. Что, мсье фокусник, можете вытащить голубя из рукава?
- Только если это хоть чуточку поднимет вам настроение.
- Ее не очень. Она уже умерла, а вам жить с этим, - он снова взглянула на ладонь Виктора, - вечно.
- Вы когда-нибудь были женаты, Сен-Жермен?
- Нет. На амурные дела у меня просто не было времени, - Сен-Жермен печально развел руками. - Видите ли, я родился в 16м веке, когда умереть было довольно просто - будь то смерть от чумы или от удара пивной кружкой по затылку. Так что с младых ногтей я грезил философским камнем и эликсиром бессмертия. Когда прочие студенты строили шашни с юными прелестницами, я корпел над гримуарами в библиотеке. Когда они размышляли, где раздобыть денег на очередную попойку, я решал, что бы мне такое интересненькое трансмутировать в следующую очередь. Понемногу мои однокашники обзавелись семьями и лишь я, тогда уже маститый профессор, по-прежнему не вылезал из лаборатории. Так прошло сорок лет. Думаете, я что-нибудь открыл по истечению этого времени? Ничего! Ничегошеньки! Sic transit gloria mundi! Сорок лет горгулье под хвост!
Похоже, Виктор де Морьев был не единственным безумцем в этой камере. На всякий случай он отодвинулся подальше от Сен-Жермена, а то еще забрызгает слюной, когда у него пойдет пена изо рта.
- Но если вы утверждаете, что жили в 16м веке, то вам все же удалось найти способ бессмертия? - Виктор указал на логическую ошибку в его рассуждениях.
- Ну да. Однажды мои студенты ради смеха подпоили меня и отвели в бордель, где одна из куртизанок оказалась вампиршей. Она и превратила меня в носферату. Вот, собственно, и все. С тех самых пор пытаюсь наверстать упущенное, но его теперь поди наверстай.
Нянька-бретонка рассказывала маленькому виконту и про вампиров, и про ведьм, и про чудовище Анку, что разъезжает на своей шаткой телеге и отвозит души умерших в другой мир. Но все это бабкины сказки! Поймав недоверчивый взгляд, Сен-Жермен мелодраматически вздохнул и приложил его руку к своему запястью. Виктор изо всех сил надавил пальцами на податливую кожу, но с таким же успехом он мог ощупывать камень - пульса не было.
- Выходит, вы вампир? - выдохнул Виктор.
- Нет, мальчик мой, я не просто вампир. Я Мастер Вампиров Франции. Свалилась же на меня обуза под старость лет! - и он горестно покачал головой, словно только что проверил добрую сотню студенческих работ, но оставшиеся тетради Вавилонской башней возвышались над столом.
- И вы ищете других вампиров здесь?
- Да. Я провожу массовую эвакуацию из Парижа.
- Плохи же в Париже дела, если даже вампиры отсюда разбегаются.
- Ну что вы, далеко не все вампиры хотят уезжать. Охотиться в такой неразберихе гораздо удобнее, да и трупы никто не считает. Другое дело, что я как Мастер уже не в силах обеспечить безопасность каждому. С тех самых пор, как люди изобрели средство, которое столь же смертоносно для нас, как и для них самих. Хотя костер тоже был весьма эффективен.
- Подождите! Но ведь согласно легендам, у вампиров есть сверхъестественные способности. Например, они могут оборачиваться в животных. Почему бы не превратиться в летучую мышь и не выпорхнуть из окна?
- Не все, Виктор, - сказал Сен-Жермен, и виконт вздрогнул. Когда он успел назвать вампиру свое имя?
- Способности, о которых вы так любезно упомянули, есть лишь у тех вампиров, что кормятся человеческой кровью. Некоторые из нас предпочитают кровь животных. Тогда их единственным даром остается дар бессмертия, а во всем остальном они мало чем отличаются от людей. Разве что немножко сильнее. Разумеется, все наши ограничения - солнечный свет, серебро, святая вода - на них тоже распространяются.
- Все ограничения и никаких преимуществ? Черт возьми, да зачем они вообще стали вампирами?! - в сердцах воскликнул виконт де Морьев.
- Не всякий немертвый становится таковым по доброй воле. Не у каждого есть выбор. В отличии от вас.
- Вы мне предлагаете..?
- Да. Я именно что предлагаю вам стать вампиром. Скажите "нет" и я тут же удалюсь.
- Но почему именно я? Ведь вы могли пройти мимо? Проклятье, да вы могли и вообще не заглянуть в эту камеру! Просто совпадение?
- Скорее уже предназначение. Мы существа из фольклора, а в сказках ничего не бывает просто так. Они очень скупые, сказки. Никогда не тратят действие понапрасну. Один эпизод влечет за собой другой. Если принцесса уснула мертвым сном, значит, ее должен расколдовать принц. Если на ступенях остался хрустальный башмачок, он обязательно будет впору какой-нибудь ножке, даже если перед этим придется изуродовать несколько. Ну а если в вашей тюремной камере очутился вампир и вы не поддались его сонным чарам... в общем, додумайте сами. Мы встретились неспроста, Виктор. Каков будет ваш ответ?
- Да! - закричал виконт. Чтобы вампир не передумал, он готов был продолжать до бесконечности. - Да, да, да!!!
Он даже не вздрогнул, когда клыки впились ему в шею. Его кровь лилась в рот Сен Жермену, и можно было лишь плыть по течению, блаженно улыбаясь. Ему было хорошо. Затем последовало ощущение слабости, но за последнее время Виктор уже свыкся с ним. Капля за каплей утекала жизнь. Вот уже конечности сковало холодом, который пробежался по всему тела и вплотную подобрался к сердцу. Но перед последним стуком вампир, молниеносным движением вспоровший себе запястье, выдавил несколько капель своей крови в рот Виктора. Застонав, тот припал губами к царапине, не давая ей затянуться.
Прав был Сен-Жермен! Алхимия - просто чепуха по сравнению с тем, что происходило сейчас. Это ли не настоящая трансмутация? Он чувствовал, что по его жилам текло расплавленное золото, которое вот-вот брызнет фонтаном из кончиков пальцев. Как прекрасно умирать! Смертная оболочка была лишь уродливым хитиновым покровом, из которого выпорхнула ослепительная бабочка. Слишком долго он ползал по земле, опасаясь как бы его не раздавили, но теперь он будет парить. Отныне ему не нужно жить ни в тени Гильотины, ни в тени Креста. Какое ему дело до мирского и божественного? Его переполняла сила столь древняя, что он не мог дать ей имя. Что там Мастер говорил про сказки? Да, лучше так. Пусть он станет фольклорным элементом. По крайней мере, в сказках присутствует хоть какая-то логика. Там героев не швыряет по жизни, они не кружатся, как палые листья в водовороте - без смысла, без системы, без контроля над своей судьбой. Теперь он готов был шагнуть в новый мир, оставив прежнюю жизнь за порогом. Где-то там была революция, которая теперь казалась не страшнее игры в фанты. Где-то там была Женевьева. Он уже не мог ее вспомнить. Ее лицо представало как в разбитом зеркале. Отдельные черты - голубые глаза, вздернутый нос, ямочки на щеках. Но собрать эти черты в один образ не получалось, как он ни старался.
- Виктор? - Сен-Жермен похлопал его по щеке, и новый вампир открыл глаза. - Как вы себя чувствуете?
- Великолепно. Благодарю вас, господин Мастер.
- Ради всего несвятого, зовите меня Сен-Жерменом! - поморщился тот. - За сорок лет в университете мне опостылели и титулы, и звания, и научные степени, и прочая белиберда!
- Как вам угодно, Сен-Жермен.
- Вот и славно. А сейчас я научу вас превращаться в туман и мы выберемся отсюда. Прямо через замочную скважину! Тут главное не попасть под сильный ветер, а то капельки тумана разнесет по сторонам. Кому охота снимать свои уши с ближайшей изгороди? Или кое-что поважнее, - подмигнул вампир, но вдруг обеспокоено посмотрел на младшего товарища. - Только сдается мне, что вы еще слишком слабы.
Если это слабость, то что же тогда сила? Его сознание распахнулось и прокатилось по тюрьме, всасывая накопившийся здесь страх - старинный, черной плесенью вросший в стены, и совсем свежий, от которого тянулись тонкие нити по всему Парижу, к женам, детям, друзьям, слугам. От этого ощущения можно было захмелеть, как от доброго вина. А если даже страх так сладостен, то какова же на вкус человеческая кровь? Виктор решил не тянуть с ответом.
- Нехорошо уходить не попрощавшись, - покачал головой новообращенный. - Мне нужно перемолвиться парой словечек с добрыми друзьями. Позволите?
Вампир покосился на спящих узников.
- Только чур недолго. Я подожду здесь.
- Нет, лучше подождите у входа. Замочная скважина - это все же несолидно. Я привык входить и выходить через дверь. Причем парадную.
Сен-Жермен собрался было возразить, но что-то в голосе Виктора заставило его умолкнуть. Раскинув руки в стороны, он разлетелся на молекулы и собрался в зеленоватую дымку, которая просочилась через щели. Задумчиво поглаживая подбородок, виконт де Морьев тоже подошел к двери. Он мог высадить ее в два счета, но так слишком скучно. Если уж чему-то поучиться у новой власти, так это умению превращать смерть в развеселый праздник.
Он постучал.
- Кому тут не спится? - снаружи послышался осипший голос.
- Я хочу подать прошение о помиловании на имя общественного обвинителя, - сказал Виктор первое, что пришло в голову.
- А утра дождаться не мог? - резонно спросил тюремщик.
- Я в списках на завтрашний день. Но я надеюсь, что гражданин Фукье-Тенвиль еще успеет рассмотреть мое прошение с утра пораньше.
- Будто у него нет других занятий, как с твоим прошением возиться.
- О, мое предложение его заинтересует! В обмен на свою жизнь я готов заплатить немалые деньги.
- Да засунь свои деньги знаешь куда? - огрызнулся тюремщик.
- Боюсь, что в комитетах сидят не такие бессребреники, как ты. Армии сейчас нужны финансы. Наше замечательное правительство радуется даже трем франкам, которые сиротка вытрясла из копилки, а я предлагаю десять тысяч. Деньги надежно спрятаны. Только я знаю об их местонахождении.
- Эх ты, сволочь контреволюционная, - беззлобно констатировал тюремщик. - Ладно, выходи. Напишешь прошение у меня на глазах.
Дверь распахнулась и перед Виктором предстал тюремщик, крепко сжимавший в правой руке дубинку. Кивком он велел виконту выходить, после чего положил левую руку ему на плечо и повел по скупо освещенному коридору к столу, на котором стояла свеча. Внезапно заключенный подался вперед, словно споткнувшись. Это что еще за штучки? Но прежде чем тюремщик успел поднять его, а то и дубинкой приласкать, Виктор взмыл в воздух, совершил сальто, оттолкнувшись ногами от потолка, и в мгновение ока оказался за спиной у стража. Теперь роли поменялись. Столь же стремительным движением вампир схватил стража за правое запястье. Хрустнула кость, и дубинка покатилась по каменному полу. Мужчина завопил, но рот ему закрыли пальцы, холодные и твердые, как прутья чугунной ограды.
- Меня всегда интересовало, какие у революционеров бывают последние слова? - его ухо защекотал вкрадчивый шепот. В тот же момент вампир убрал руку.
- Боже милосердный, - только и успел прошептать тюремщик. Горло его вспыхнуло болью, словно по нему полоснули раскаленной бритвой. Когда тело мужчины обмякло, вампир позволил ему упасть и перешагнул через него, как ребенок через надоевшую игрушку.
- Ты разочаровал меня, друг мой. Я-то надеялся, что ты споешь Марсельезу, - сказал Виктор, вытирая губы ладонью. Теплая кровь заливала счастливую линию его жизни.
- Дядюшка Поль! Что там у тебя... стряслось?
Из-за угла выбежал мальчишка лет пятнадцати, с рыжими волосами, все еще всклокоченными со сна. Тем не менее, даже спросонья он успел захватить с собой штык. Мальчик посмотрел на тело, бесформенной грудой лежавшее на полу, и перевел глаза на мужчину, который стоял рядом, сложив руки на груди. Незнакомец улыбнулся перемазанным кровью ртом. Подмастерье отшатнулся назад, но вдруг, охваченный какой-то непонятной решимостью, выставил перед собой штык и бросился на убийцу. Как это не прискорбно, умение обращаться с колющим оружием приходит с опытом. Острие штыка лишь оцарапало незнакомцу живот. Покачав головой, тот взял лезвие двумя пальцами и отвел его в сторону.
- Смотри, куда суешь эту штуку, мальчик. Лезвие может заржаветь, - мягко пожурил вампир.
Как зачарованный, мальчишка уставился в его глаза, зрачки в которых все расширялись и расширялись, пока ему не почудилось, будто он падает в колодец. Он даже услышал журчание где-то вдалеке. Потом стало совсем темно и холодно. А потом все закончилось.
Насытившись, Виктор уронил его рядом с первым телом. И тут его внимание привлекла связка ключей на поясе у тюремщика. Вампир огляделся по сторонам. За этими дверями заживо гниют люди, которым отсюда одна дорога - на плаху. Он может их выпустить. Более того, он может вывести их за ворота! Никакая застава теперь не преграда. Если патрульные спросят про документы, он самолично нарисует себе пропуск, причем их же кровью. А за пределами Парижа узники могут бежать куда глаза глядят. Кому-нибудь да удастся спастись. Он поможет им! Он ведь знает, что они сейчас чувствуют.
И вдруг он понял, что на самом деле уже не знает. Более того, ему дела нет до их мелких страхов и страданий. И по ту сторону решетки, и по эту были всего-навсего люди. Прямоходящая еда с большим словарным запасом. Страшно подумать, что он когда-то был одним из них! Страшно и стыдно. Поморщившись, он развернулся и пошел прочь.
Сен-Жермен нетерпеливо прохаживался у входа в Консьержери. Наконец, дверь отворилась и из тюрьмы, насвистывая веселый мотивчик, вышел Виктор. Кровь струилась у него по всему телу. Как у новорожденного.
- Простите, что заставил себя ждать, - вежливо поклонился он.
Ни говоря ни слова, Мастер Вампиров протянул ему носовой платок...
***
Жонглируя подушкой, вампир возлежал на оттоманке, некогда зеленой, но сейчас настолько грязной, что его черные волосы почти сливались с обивкой. Своей позы он не изменил и когда в комнату вошел Сен-Жермен в сопровождении Виктора. Причем последний готов был поклясться, что где-то уже видел эту наглую рожу. Но где?
- Ага, прямо сейчас. Целых три раза. Делать мне больше нечего, как сматываться из Парижа. Мне из здесь неплохо неживется.
Сен-Жермен беспомощно огляделся по сторонам.
- Готье! Но гильотина!
- Как раз из-за нее, голубушки, я и остаюсь! Между прочим, я член Революционного Трибунала. А еще я помогаю ребятам искать бывших, - Виктор нахмурился, но Готье продолжал разглагольствовать. - На что аристократам нетронутая шея? Рано-или поздно ее поцарапают... лезвием! А к телам казненных никто не присматривается.
- И все таки ты должен уехать со всеми, Готье!
- А иначе? - весело спросил вампир. - Если не уеду, что тогда?
- Я сделаю тебе выговор и напишу замечание в табель!
Со всей французской галантностью вампир объяснил, куда Мастер может засунуть его табель.
Примерно через четверть секунды зрачки Готье разнесло от боли.
- Мы, вампиры, на самом деле большая, дружная семья, - ласково проговорил Виктор, наматывая его кудри себе на кулак. - В таких семьях нет места ни угрозам, ни принуждению. Поэтому у тебя есть свободный выбор - или ты тотчас же извинишься, или я сниму с тебя скальп. Ммм?
- Да, - всхлипнул Готье.
- Что да?
- Первый вариант!
Виктор отпустил его волосы, и Готье шлепнулся на пол. Здравый смысл шепнул, что лучше и не подниматься.
- Простите.
- ...господин, - подсказал виконт.
- Простите, господин! - выкрикнул вампир, но посмотрел при этом не на Сен-Жермена, а на его помощника.
- Извинения приняты. Три минуты на сборы.
Уже на улице, когда Сен-Жермен пришел в себя после увиденного, он довольно потер руки.
- Замечательно, Виктор! Я буду называть вас своим аспирантом!
- Лучше просто рабом.
- А разве это не одно и тоже? - захихикал бывший профессор.
Виктор кивнул. Пусть порадуется, в его возрасте полезны положительные эмоции. А он сам, конечно, не откажется сопровождать Мастера этой ночью. Во-первых, нельзя же не отблагодарить старика. А во-вторых, ему не терпелось лично встретиться с будущими поданными.
ГЛАВА 17
Подготовка к балу кипела. Все-таки Бал Вампиров - такая штука, которая может случиться в жизни лишь однажды. Чаще всего это как раз и есть то последнее, что вообще случается в жизни. Но обитатели замка старались сделать все от них зависящее, чтобы убить сразу двух зайцев: и провести бал, получив за него щедрое вознаграждение от Штайнберга, и выжить, что было даже сложнее чем содрать деньги с вампира-шотландца.
Уже вторую неделю Эвике прикладывала все силы, чтобы не убирать комнаты. Это стоило больших трудов работящей девушке, но она трудолюбиво не вытирала пыль, не полировала мебель, не смазывала дверные петли и даже не подметала коридоры. Всем известно, что вампиры превыше всего ценят старину. И вот наступил решающий этап - они вышли на финишную прямую. Уолтер, качаясь на шаткой стремянке, развешивал художественно сплетенную паутину (Эвике выдрессировала пауков так, что они даже научились плести герб фон Лютценземмернов). Сама же горничная добивалась от свечей приглушенного мистического света, однако свечи были упорнее пауков и дрессировке не поддавались. Граф подготавливал гостевые склепы, под которые пришлось переоборудовать давно пустующие подвалы. Гробов тоже хватит на всех.
А вот Гизела работала художественным критиком. Задумчиво наматывая на палец паутину, которой Уотлер с Эвике все утро декорировали комнаты, она торжественно ступала по парадному коридору, пытаясь вжиться в вампирскую шкуру и понять, что они подумают, увидев это. Это представляло собой галерею парадных портретов рода фон Лютценземмерн, который уходил корнями в столь глубокое прошлое, что первый предок должен был быть изображен еще в темной пещере после охоты на мамонта.
Остановившись возле одной из картин, девушка тихонечко хихикнула и поняла, что ничего хорошего вампиры точно не подумают. Разумеется, если они не поклонники абстракционизма.
- Кто это? - поинтересовался возникший за ее спиной Уолтер.
Паутины он развесил предостаточно: она свисала со всех мало-мальски выступающих поверхностей, путалась в волосах, прилипала к одежде и лезла в тарелку. В общем, жила вполне самостоятельной жизнью и готовилась к захвату миру. Теперь юноша мог позволить себе передохнуть и приобщиться к прекрасному.
- Это, видимо, мой пра-пра-пра... много-дедушка, - с готовностью ответила Гизела.
- Почему у него три глаза?
Возможно, Уолтер и не был большим знатоком искусства, но некоторые мелочи все же подмечал.
- Это... эм.. особое видение художника. Очень заметно?
Юноша кивнул и с тяжелым вздохом уставился на следующий портрет.
Картинная галерея непременно должна быть в замке. Она почти так же необходима, как паутина и склепы, и уж точно ничуть не менее важна, чем скрипящие дверные петли и воющие под окнами волки. Замок, в котором не будет такой галереи, вампиры на смех поднимут.
Разумеется, в замке фон Люценземмернов она была, причем такая длинная и широкая, что можно устраивать километровые забеги. Здесь гуляли совершенно правильные сквозняки, а эхо пело карпатские народные песни. Не хватало только портретов. Согласитесь, портретная галерея без портретов наводит на странные мысли.
(Если бы портреты там все же оказались, они вряд ли соответствовали бы с вампирским представлением об эстетике. Ведь в родословной любого упыря найдется с десяток индивидов с такими смачными кличками как Безжалостный, Нечестивый, или Растлитель Юных Дев. Увы, граф фон Лютценземмерн мог похвастаться лишь такими предками как Арно Добрый, Кремгильда Милосердная и Фердинанд Безнадежный Идиот, прозванный так окрестными помещиками за то, что он дал вольную своим крепостным и перестал взимать с них подати, потому что это неэтично - когда один человек эксплуатирует другого. Так что с портретов смотрели бы улыбчивые лица с лучистыми морщинками возле глаз. Если бы они могли заговорить, они предложили бы вам чаю с вареньем. Даже лучше, что их вообще не было.)
- Их заложил еще наш дедушка, - сокрушенно проговорила Гизела и быстро добавила, - а один из портретов даже в Бельведер попал!
- Но туда вампиров на экскурсию не поведешь, - продолжил ее мысль Уолтер.
И они вновь замолчали, приобщаясь к великому искусству в жанре абстрактного примитивизма. Или сюрреализма. Впрочем, никто из них не отличался глубинными познаниями в области живописи, и оба надеялись, что и вампиры не заметят некоторые странности, а также невысохшую до конца краску. Но Уолтер вампиром не был, поэтому все же заметил.
- У твоей бабушки и правда были волосы разного цвета?
Одна половина волос суровой дамы с портрета была собрана в прическу "воронье гнездо с плюмажем" сероватого цвета, вторая жизнерадостно развевалась на невидимом ветру, и была веселого оранжевого оттенка.
- Считай, что да. Потому что нанятый нами в деревне художник Тамаш ушел в запой, и остальное дорисовывала Эвике. А у нее свой взгляд на искусство, смелый и нестандартный.
- Поэтому она и пририсовала усы той девице? - кивнул придирчивый англичанин на соседний портрет.
- А по-моему, ей так больше идет! И вообще, вместо расспросов лучше занялся бы делом,- Гизела вздернула подбородок и направилась прочь из галереи с таким гордым видом, словно эти портреты и правда имели многовековую историю, а не были нарисованы неделю назад местным кустарем.
Уолтер проводил ее щенячьим взглядом. Теперь, когда Гизела перестала быть вампиршей, она хоть и утратила львиную долю загадочности, но оставалась все такой же красавицей. Неужели через несколько дней он потеряет ее навсегда? Нет, невозможно! Она не может не ответить ему взаимностью. Он украдет ее прямо перед свадьбой. Это ведь так благородно - спасти девушку от вампира. Особенно того, который в первую брачную ночь будет рассказывать ей о таксономии, морфологии и жизненном цикле амеб. Кровь ее Леонарду даром не нужна, а вот свободные уши всегда пригодятся. Нельзя этого допустить! Кроме того, какая у вампиров вообще свадьба? Ведь не в церкви же им венчаться! А гости вряд ли закидывают молодоженов рисом. Уолтер представил, как жених и невеста, прямо в свадебных нарядах, ползают по полу и лихорадочно считают зернышки. От этой мысли его передернуло.
В галерее появилась горничная, которая в который раз посмотрела на картины, восхищенно цокая языком.
- Привет, Эвике! - просиял Уолтер. Теперь он относился к служанке с большей теплотой, особенно после того как она заштопала ему брюки. Хотя в глубине души англичанин подозревал, что Эвике поторопилась ему помочь, чтобы новый работник не увиливал от дел, ссылаясь на отсутствие одежды. Да и нитки ей в тот момент подвернулись ярко-красные, так что швы на его черных брюках выглядели как-то чересчур анатомически.
- Уже виделись, сударь, - отозвалась девушка, но тоже улыбнулась.
- Пора ехать?
- Рано еще. Поедем, как смеркаться начнет. Сейчас они спят.
- Ну и что. Могли бы пройти в склеп, посмотреть на спящих вампиров, - мечтательно протянул Уолтер, которому давно уже не сиделось на месте.
- Да ну, в спящем упыре чего интересного? - сказала Эвике, едва подавляя зевок.
- Скажи, а ты совсем не боишься Штайнбергов?
- В детстве боялась. Герр Леонард как однажды показал мне одну бяк... то-есть бактерию под микроскопом, так я потом всю неделю просилась ночевать в спальню к фроляйн. Страшная зверюга!.. Это я про бактерию, вы не подумайте чего.
- Дались вам всем эти микробы! Я не их имел в виду. Штайнберги ведь вампиры. Не боишься, что укусят?
- Герр Леонард если укусит, так долго плеваться будет. А его папаша не кусается.
- Точно знаешь?
- Да. Во-первых, если он и попытается в горницу к какой-нибудь девице залезть, то непременно в окне застрянет, с его-то брюшком, - девушка засмеялась, но ее лицо тут же вытянулось. - А во-вторых, он давно уже нашел другой способ пить человеческую кровь.
Уолтер понял, что она имеет в виду фабрику, на которой он эксплуатирует пролетариат. Интересно, знает ли граф, что пригрел на груди завзятую коммунистку?
- А Берта? - не удержался он.
- А уж фроляйн Берта так и вовсе самая чуднАя из всей семейки.
- В каком смысле?
- Как вам объяснить, - замялась горничная. - Чокнутая она.
- Сумасшедшая?
- Нет, не настолько. Странная просто.
- А как это проявлялось? Она что-нибудь такое делала - ну там кричала невпопад, бегала по улице без од...ээ... что-нибудь такое? - спросил Уолтер. Хотя поиски Берты отошли на задний план, он по-прежнему не терял надежду когда-нибудь ее найти.
- Она все больше молчком сидела. С его сиятельством и фроляйн Гизелой почти не общалась - только "да" или "нет," если что-то спросят.
- Наверное, кичилась богатством.
- Вот и фроляйн так думает... А я... даже не знаю. Зачем бы она тогда со мной разговаривала?
- Эвике, ты что, вела с Бертой задушевные беседы?! - воскликнул Уолтер. - И ничего не сообщила, когда я ее искал? Мне ведь нужна была любая информация!
- Эта ин-фор-ма-ция вряд ли бы вам пригодилась, - служанка произнесла по слогам мудреное слово и положила его в копилку, чтобы козырнуть им при случае, правда, в адаптированном варианте.
- И все таки, о чем вы говорили?
- Да так, ни о чем особенном, - отнекивалась Эвике, но ее уши почему-то запунцовели. - Она расспрашивала, как мы живем, не нужно ли нам чего... ну и я...
- И ты..? - брови Уолтера взлетели вверх.
- Если вы кому-то расскажите, я вас во сне придушу, - задушевным тоном сообщила девушка. - Кроме того, все мало-мальски ценное у нас давно уже заложено. Оставшиеся вещи ни один ломбард не примет, настолько все старое. Что мне оставалось делать?
- Да я тебя ни в чем не виню.
- Вам-то в чем меня обвинять? - отмахнулась горничная. - Но если его сиятельство узнает... ох что тогда будет!
- Что? - шепотом спросил Уолтер. Должно быть, граф только на людях милый, а сам вовсю третирует бедняжку.
- Он расстроится, - последовал антикульминационный ответ.
- Только-то?
- Как вы можете такое говорить! Ему нельзя волноваться, в его-то годы. И фроляйн Гизела на меня обидится, что мы шушукались за ее спиной.
- И это все?
- Это все, что я могу вам рассказать. Я поклялась ей не говорить об остальном. Просто поверьте мне на слово - фроляйн Берта не такая, прочие барышни. Не от мира сего.
Особенно в теперешнем ее состоянии, подумалось Уолтеру.
- Знаете, сударь, а я ведь понимаю почему она сбежала, - задумчиво продолжила девушка. - Фроляйн Гизела думает, что она хотела Бал сорвать и это чистая правда. С ее стороны, конечно, свинство так нас всех подвести, но я не представляю, как бы она выдержала. Тут никаких сил не хватит. Не знаю, есть ли у вампиров сердце, но если у нее хоть что-то осталось, оно б разбилось на той свадьбе.
- Подожди, Эвике. Какую их двух свадеб ты имеешь в виду?
- Обе.
Даже если Эвике и была марксисткой, от дармовой рабочей силы она не отказывалась, поэтому сразу же угнала Уолтера разбрасывать мох по ванной. Так обитатели Замка трудились до заката, пока не настала пора закладывать карету. Уолтер вскочил на козлы, а девушки забрались внутрь, придерживая двери каждая со своей стороны, чтоб те не хлопали на ухабах.
До особняка Штайнбергов друзья добрались без приключений. Правда, за каретой пол-дороги бежали волки, требую пошлину за проезд по их лесу. Но когда Гизела, высунувшись из окна, пообещала захватить для них колбасы на обратном пути, они завиляли хвостом и отстали. Дворянское слово - это кремень.
- Значит так, я буду разговаривать, а вы просто улыбайтесь, - проинструкировала Гизела своих спутников и позвонила в дверь.
Открыла им экономка, старинная приятельница Уолтера, которая сразу же разглядела за спиной виконтессы вчерашнего посетителя. Именно поэтому ее раздирали самые противоречивые эмоции, от вполне закономерного желания попресмыкаться перед знатью до неодолимой тяги отчитать виконтессу за то, что она водит подобные знакомства. А когда фрау Бомме увидела и пижонские красно-черные брюки Уолтера, подбородок ее задрожал, как желе во время землетрясения.
- Добрый вечер, фрау Бомме, ничего если я пройду? - защебетала Гизела, протискиваясь мимо экономки в прихожую и делая остальным знак, чтобы следовали за ней. - А я к герру Штайнбергу.
- Он сейчас занят. Извольте подождать.
- Это вы мне предлагаете? - сладким голоском уточнила девушка. На лице экономке отразилось сомнение. Как ни крути, аристократку не посадишь ждать в приемной.
- Он освободится совсем скоро.
- Но мое дело не терпит отлагательств.
- Он завтракает, - экономка предприняла последнюю попытку.
- Тогда другое дело. Можно и подождать, - согласилась Гизела без возражений.
Кому охота присутствовать при вампирском завтраке? Вряд ли они лакомятся гренками и омлетом, запивая все это сладким чаем. Что же они такое могут есть?
Наверное, мясо. Сырое мясо. Настолько сырое мясо, что оно пытается уползти из тарелки.
- Я, разумеется, доложу хозяину что вы пришли. А пока позвольте проводить вас в гостиную.
- Спасибо. И скажите, что у меня для него важные сведения. Я знаю где Берта.
Как только экономка скрылась за дверью, Гизела торжествующе посмотрела на Уолтера с Эвике. Первый во время всей беседы хранил благоразумное молчание, вторая же, как и пристало служанке, старалась казаться как можно незаметнее. Но полностью слиться с интерьером не удалось, потому что ее простенькое платье и рыжие косы выделялись на фоне мебели с алой штофной оббивкой. Понемногу девушка начала чувствовать себя засохшей веткой, которую какой-то шутник воткнул в роскошный букет роз. Судя по тому, как поежилась Гизела, ей тоже было здесь некомфортно.
- Ну ничего, как только он услышит про Берту, то сразу же появится. Наверняка сейчас он уже...
Дверь распахнула так резко, что ручка пробила стену.
- Где она?!
Глаза Штайнберга метали молнии. Рядом маячил испуганный Леонард, все еще с повязанной на шее салфеткой.
- И незачем так кричать, - спокойно ответила виконтесса. - Мне удалось расшифровать ее дневник.
- Какой еще дневник? Откуда он у вас? Почему я ничего не знал?
Но прежде чем старший вампир, который уже подозрительно косился на сына, успел путем нехитрых умозаключений найти виновника, Гизела выпалила:
- Она в Вене.
- В Вене? Вот ведь что придумала, паршивка! Час от часу не легче.
- У вас там есть друзья? Может, она у кого-то гостит?
- Откуда? За эти годы я успел со всем раззнакомиться, - горько усмехнулся вампир.- И где мне там ее искать? Да и все равно не успею, Бал послезавтра.
- Так найдите ее... ну... с помощью телепатии! - посоветовал Уолтер. - Должна же быть между вампирами некая связь.
Штайнберг недоуменно посмотрел на незнакомого юношу. Леонард что-то шепнул ему на ухо и удивление тут же сменилось равнодушием.
- Смог бы, будь я ее создателем. Но обратил Берту не я.
- Свяжись с Лючией. - предложил Леонард. - Вдруг она на этот раз согласится?
- Ерунда! Мне и прошлого хватило за глаза. Так орала, что у меня еще две ночи в ушах гудело. Она даже телепатически берет шестую октаву. Кроме того, ничего толкового она не скажет. Одна радость, что и он от Лючии не добьется ответа. Она нас обоих на дух не переносит.
- Кто такая Лючия? - спросила Гизела.
- Это наша создательница, она сделала нас немертвыми, - ответил Штайнберг.
Его щека невольно дернулась. Вот у других вампиров создатели как создатели, есть с кем в обществе показаться, и только им так "повезло."
- Герр Штайнберг, вы задолжали мне кое-какие объяснения. Я ведь так никогда и не узнала, что с вами произошло и чего боится Берта. Расскажите?
Помедлив, старший вампир кивнул.
- Хорошо, только пусть ваша горничная нас оставит. Ей здесь не место.
- От Эвике у меня нет секретов.
Служанка благодарно улыбнулась. Хотя из-за двери тоже отлично слышно, если правильно настроить замочную скважину.
-Ну нет так нет, -вздохнул вампир.
И начал свой рассказ.
***
Три раза фроляйн Лайд бегала на кухню за добавкой. По случаю она припомнила народные поверья о том, что не все упыри питаются кровью. Выбравшись из могилы, иные возвращаются домой и таскают еду из горшков. Более того, вскрыв гроб подозреваемого упыри, сельчане нередко обнаруживают на губах мертвеца не кровь, а кашу. После недолгих переговоров девушки пришли к выводу, что Кармилла из таких.
- Вы совсем ничего не будете? - спросила пациентка, хрумкая очередным печеньем.
- Я сыта.
- Жаль. Это очень вкусно! Конечно, не так вкусно как кровь, но тоже ничего.
- Представляю.
- Удивительно, как наш доктор расщедрился! Ой, только вы не подумайте будто я радуюсь, что на вас напали! Но хорошо, что все обошлось. А если бы доктора не оказалось рядом - фроляйн Лайд, вы ведь могли и вовсе погибнуть! Ужасть.
- Могла.
На коленях сиделки лежал открытый журнал, а вверху страницы значилось "Прошу уволить меня по собственному желанию..." Вампирша крутила между пальцами карандаш. Что писать дальше, она не имела ни малейшего представления. "Потому что у меня заразная болезнь?" "Потому что я всех тут поубиваю?" "Потому что скоро за мной придет толпа упырей вот прямо сюда, и от такого зрелища даже медсестрам понадобятся смирительные рубашки?"
И что потом станется с Кармиллой? Кто будет целовать ее на ночь? Слушать ее россказни? Ведь девочка, кажется, к ней привязалась. Даже полюбила. А теперь единственная подруга ее оставит. Все равно что вышвырнуть щенка под дождь. А если Кармилла так и не успокоится? К ней ведь может явиться новый вампир! Хорошо если обратит, а ну как просто убьет?
- Кармилла, хотите я расскажу вам сказку?
- Уж лучше я вам!
- Нельзя разговаривать с набитым ртом, - сказала сиделка наставительно. - Так что жуйте и слушайте.
- А это будет страшная сказка?
- Еще какая. Про вампиров, - посулила фроляйн Лайд.
И начала свой рассказ.
ГЛАВА 18
- В некотором царстве, в тридевятом государстве жил да был один клерк.
- Мне уже не нравится, - захныкала Кармилла. - Это скучная сказка!
- Но вы не дослушали. Быть может, ему уготованы удивительные приключения.
- Это вряд ли. У клерков приключений не бывает.
- А этому повезло. Итак, наш клерк служил в своей конторе и была у него мечта. Он хотел сделаться миллионщиком, но так, чтобы сразу весь капитал получить. Отец его помер мелким чиновником, а сам он в неполные тридцать лет так и не выбился из письмоводителей. Конечно, можно было экономить, но какой в том смысл? Надоело ему каждый месяц откладывать жалкие крохи в надежде, что когда-нибудь лет через пятьдесят набежит круглая сумма. Кроме того, в его семействе ожидалось прибавление, так что деньги нужны были как никогда. Поэтому он решил рискнуть и вложил все сбережения в рискованную, но очень прибыльную отрасль - в добычу слоновой кости. А поскольку своих денег у него было немного, недостающую сумму он взял из кассы.
Долго ли, коротко ли ждал этот клерк, но то ли между африканскими племенами началась очередная война, то ли слоны в тот год не уродились, но компания, которой она доверил деньги, потерпела крах. Все вкладчики понесли убытки, а наш герой так и вовсе разорился. Со дня на день он ожидал, как управляющий конторы проверит кассу и обнаружил недостачу. Он уже снес в ломбард все ценные вещи - даже обручальное кольцо жены, даже пинетки еще не рожденного ребенка - но нужной суммы так и не набежало. Тогда он впал в отчаяние. Ему уже мерещились разные кошмары - позор, банкротство, долговая тюрьма. Он представлял, как его жена ослепнет, когда будет жить рубашки - полдюжины за несколько грошей - в полутемной каморке, и как потом будет скитаться из ночлежки в ночлежку, пока не замерзнет прямо на улице. Он представлял, как его ребенок отправится прямиком на "ферму младенцев," где нищие берут детей на прокат, чтобы еще пуще разжалобить прохожих. В душе его открылась рана, из которой хлынул страх.
И вот однажды ночью, когда он бесцельно бродил по городу, истекая страхом, к нему подошел незнакомец и предложил свои услуги. Он пообещал нашему клерку запредельную сумму денег, и тот вцепился в это предложение, как голодный пес в кость. Только это был не обычный ростовщик. Вместо процентов он потребовал у должника то, чем за помощь расплачиваются в сказках. Перворожденное дитя. А поскольку он потребовал это уже после того, как клерк забрал деньги, бедняге не оставалось ничего иного как согласиться. По крайне мере, именно в такой версия я слышала эту историю.
- Когда мы доберемся до вампиров? - спросил Кармилла, слушавшая приоткрыв рот.
- Уже добрались.
- А кто из них вампир?
- Ну не клерк же! - раздраженно отозвалась сиделка. - Вампиром оказался заимодавец. Именно ему теперь принадлежал перворожденный ребенок.
- Страсти какие! Хорошо, что это сказка. А дальше?
- Клерк возместил недостающую сумму и тут же уволился из конторы. Зачем ему корпеть над бюро, с таким-то капиталом? Во что бы он теперь не вкладывал эти деньги, ему возвращалось сторицей. Потому что это было заколдованное золото. А через пару месяцев его жена разрешилась от бремени. Девочкой.
***
- И я испытал такое облегчение! Признаюсь, я боялся что первым будем мальчик. Как мне воспитывать наследника, если его потом все равно придется отдать? Но я надеялся, что следующим будет сын. Так и оказалось - уже через год супруга подарила мне мальчика. Вот только он отказывался сосать грудь, если мать не протирала ее спиртом по три раза. Ну ничего, подумал я, у нас будут другие дети. И еще, и еще! Например, у меня было шесть братьев и сестер, но их всех унесла эпидемия дифтерии, так что остался я один. Поэтому я всегда был сторонником многодетных семей - хоть у кого-то есть шанс выжить. Правда, жена моя не разделяла эту точку зрения! Она, видите ли, считала, что раз у нас завелись деньги, мы можем разъезжать по балам каждую ночь. Так что я сказал ей, "Эльза - так ее звали - роди мне еще пятерых и делай что хочешь. И на суаре поезжай, и на благотворительные базары, и куда душа пожелает. Но пока что изволь бывать дома почаще. Мне нужна жена, детям - заботливая мать." И что вы думаете она сделала? Бросила меня ради кавалерийского офицера, который отлично отплясывал кадриль, но во всем остальном был совершенно никчемным человечишкой! Тьфу! Неблагодарная тварь!
- Отец! - не выдержал Леонард.
- Что, мальчик мой? Мать сбежала, когда тебе едва исполнилось пять месяцев. Но тебе кажется, что неправ именно я?
- Ей было всего-то девятнадцать.
- Вот-вот. Самый возраст, чтобы взяться за ум, - и фабрикант многозначительно покосился на сына. - Итак, я остался соломенным вдовцом с двумя детьми на руках. Очень странными детьми, прошу заметить. И тут я совершил чудовищную ошибку - я привязался к своей дочери. Следовало отдать ее, пока она еще была мокрым розовым комочком и кричала с утра до вечера. Он ведь даже свое имя и адрес оставил, куда сообщить когда ребенок родится. Но я все затягивал, пока не понял наконец, что это невозможно. Смотрел на Берту и думал - вот она, моя дочь, пухленькая, темненькая, лепечет что-то, ну как такую отдашь? Сделка есть сделка, это я как деловой человек понимаю, но... Кроме того, я понадеялся, что он сам про нас забудет. Сначала я ждал, что он лично за ней явится, каждый час наведывался в детскую, но все было спокойно. Вот я и расслабился. Решил, что он нашел занятие поинтересней, чем выколачивать старые долги. Но у меня нет-нет да и появлялась мысль, что он нарочно это делает, дает ей подрасти, а потом... Противная мысль - знаете, как летом иногда в комнату залетит цикада, верещит, уже все перевернешь вверх дном, а никак ее не выловишь. А она не умолкает, покамест всю душу не вынет. Вот-вот, такая мыслишка. Гадкая, в общем. Поэтому я Берте ни в чем не отказывал - вдруг сегодня мы видимся в последний раз? А он... я не представлял, как он будет с ней обращаться... и на что она ему вообще сдалась... Поэтому у моих детей было все...
- Кроме фотографий.
- Да, Леонард, кроме фотографий. Тебе они настолько важны?
- Нет, что ты! - замахал руками молодой вампир. - Я п-просто так спросил. Но... дело в том что я забыл, как выгляжу. Было бы любопытно увидеть себя уже взрослым.
- Как будто есть на что посмотреть, - бросил отец, - Я не водил детей к фотографу, чтобы не оставлять лишних улик. Мало ли какое применение он нашел бы этим фотографиям. По той же причине я велел Берте всегда носить шляпки с широкими полями, чтобы никто не запомнил ее лица. Если ему вздумается порасспросить... Иногда я думал - да глупости все это, ну как он меня отыщет? Я ведь тогда не представился, да и выглядел так непотребно, что уж точно не опознаешь. И все-таки... Вот так мы прожили в Гамбурге почти двенадцать лет, а потом... потом... Нет, не могу! Леонард, дальше ты рассказывай, ты ведь все знаешь, - скомандовал фабрикант.
Юный вампир продолжил бесстрастно:
- Потом отцу попалась газетная статья о том, что в пригороде было найдено несколько трупов. Обескровленных, со странными повреждениями шеи. Полиция ничего вразумительного сказать не могла. А отец все понял и решил бежать...
- Не бежать, а стратегически передислоцировать производство! Хотя да, бежать, конечно. Это сейчас я понимаю, что у кого-то просто не хватило терпежа - или мозгов - как следует замаскировать место охоты, а тогда я подумал что все, они ко мне подобрались. Возможно, у них такое предупреждение для недобросовестных должников. Вот и мы переехали сюда.
- В Трансильванию? - уточнил Уолтер.
- Да.
- Подальше от вампиров?
- Да.
- Угу.
- Что такое?
- Ничего, - англичанин посмотрел на него невинными глазами.
- Я полагал, что вампиры только в крупных городах водятся и что в Трансильвании крестьяне давно их извели. Вы знаете, какие тут методы встречаются? О-го-го! Чего стоит только гвоздь под язык! Ну какой вампир захочет просыпаться с металлическим вкусом во рту? Или вот такой метод - подложить в гроб носок, чтобы вампир распускал его до последней нитки. Ну кому захочется лежать рядом с крестьянской портянкой? Я и решил, что Трансильвания - самое безопасное место, что бы там ни говорили. Кроме того, нам очень повезло с соседями. Я был так рад, что моя дочь подружилась с госпожой виконтессой.
"А уж я как рада! До сих пор во сне кричу. От радости," хотела было сказать Гизела. Но не сказала.
***
- Когда Берта узнала про переезд, она закатила истерику, с воплями, брыканием на полу и прочей атрибутикой. Расколотила своих фарфоровых кукол и изрезала все платья. Но отец сказал, что так даже лучше, меньше багажа брать придется. И вот вся семья тронулась в путь. Отец казался довольным, Леонард - это ее брат - тоже радовался, что соберет новые образцы простейших, коими Трансильвания, конечно, кишит, и только Берта была в ужасе. Она понимала, что каким-то образом виновата во всем, что они уезжают именно из-за нее. Потому что с ней что-то не в порядке. Иначе почему отец ее прячет? Почему он как будто от нее откупается? Быть может, он подозревает то, о чем она сама догадалась уже давно - что она не такая, как все дети. С самого рождения не такая.
- А чем она так отличалась от других детей? - спросила Кармилла, которая даже забыла про еду.
- Хвостом.
- Фроляйн Лайд, вам бы все шутить!
- Для начала, редкий ребенок может похвастаться тем, что ему разрешают есть заварные пирожные на завтрак, - усмехнулась сиделка. - Кроме того, она... как бы это сказать... ну да неважно. Просто примите ее отличие за аксиому. Сказки не изобилует объяснениями, верно? Нигде не сказано, какую именно траву мама Красной Шапочки использовала для приправы в пирожках, раз ее дочка приняла волка за женщину. Итак, вернемся к Берте. После Гамбурга карпатская деревушка показалась настоящей ссылкой. А потом произошло событие, которое и вовсе осложнило ей жизнь. Видите ли, она была довольно замкнутой, нелюдимой. Не знала, как общаться с людьми. Да и отец всегда говорил, что они-то на самом деле лучше всех окружающих, потому что богаче. Дескать, мораль, принципы и прочая абстракция - это так, глупости, только деньги имеют значение. Зато перед аристократами он готов был стелиться, потому что у них благородная кровь и все такое. Его всегда завораживала кровь. Берта тогда еще не понимала почему. Ну так вот, поскольку она понятия не имела, как завязать беседу, то ужасно конфузилась и от того казалась очень резкой. А потом решила, что так даже лучше, потому что иначе над ней будут потешаться... или наоборот, скривятся от отвращения... если узнают что она не такая, как все. И... и...
- Когда она приехала в Трансильванию, что-то произошло? - пришла на помощь Кармилла.
- Ну да! Она почувствовала себя словно устрица, которую вытащили из раковины. Такой мягкой и беззащитной себя почувствовала, что ужас просто! Тогда она закрылась, раз и навсегда. И правильно сделала, потому что совсем безнадежная ситуация сложилась, совсем никакой надежды на счастливый конец, - она рефлекторно потянулась к груди, но тут же опустила руку. - Но не будем сейчас об этом. Что-то я слишком все затянула. Перейдем сразу к развязке.
- Так нечестно!
- Я рассказчица, а значит я определяю, что честно, а что нет, - разозлилась фроляйн Лайд. Она мысленно пролистала добрую сотню страниц. Между одной из них был заложен веер. Эту страницу она пролистнула с особой быстротой.
- Ну так вот, однажды ранней весной она отправилась на прогулку - она вообще любила прогуливаться возле замка...
- Так там еще замок был! - сказала пациентка недовольно.- Вы его даже не упомянули.
- Замок как замок.
- А кто там жил?
- Кто надо, тот и жил! - фроляйн Лайд начала разочаровываться в своей затее. Но как иначе предупредить девчонку?
- Там вампиры жили? - не сдавалась Кармилла.
- Нет! Но если вы хотите, чтобы я поскорее добралась до вампиров, то извольте не перебивать.
- Просто мне не нравятся дыры у вас в сюжете, - честно призналась критикесса.
- Это у меня стиль такой. Своеобразный. И вообще, когда вы рассказывали, я же слушала.
- Да, но мое повествование было логичным.
- Не спорю, - выдохнула сиделка. - Итак, Берта отправилась на прогулку, забираясь все дальше в горы. Ей хотелось отыскать первые в этом году примулы и принести их... домой чтобы сделать гербарий. Тут началась снежная буря, а поскольку Берта оделась не по погоде легко, она простудилась. Когда вернулась домой, вся промокшая, у нее начался жар. Хотя ее немедленно укутали и напоили горячим липовым чаем, было уже поздно - в конце концов, у нее развилась пневмония. Вот и все.
- Концовка скомкана, - сказала придира. - И где обещанные мне вампиры?
Сиделка замолчала и опустила глаза, утюжа взглядом складки на фартуке, который она терзала последние несколько минут.
***
- ... доктора были бессильны! Только деньги из меня тянули. Хотя если бы пришлось растолочь золото и сделать из него микстуру, я бы и тогда не поскупился. Но все впустую. Она так кашляла, казалось, вот-вот ребра сломаются.
- Но почему вы нам ничего не сказали? - спросила Гизела, взволнованная. - Мы с папой знали, что Берта больна, но не представляли, насколько серьезно!
- При всем моем уважении и к вам, и к вашему батюшке, но чем вы-то могли помочь? Кроме того, я боялся... да, именно, что он проведает и решит ее убить, прежде чем... Ох, я ведь верил, что ее можно вылечить. До последнего верил. Поэтому решил везти Берту на юг, к морю. Надеялся, что морская соль прочистит ей легкие. Мы отправились в Триест, куда поближе. Но в дороге дочку растрясло, так что в Триесте ей стало совсем худо. Тем не менее смена обстановки ее взбодрила, да и новая еда понравилась. Помню, она все время улыбалась, хотя почти не могла двигаться. Тогда я понял, что мы проиграли. Только один способ оставался, и я не мог к нему не прибегнуть. Не мог, понимаете? Хотя куда вам меня понять.
Штайнберг умолк.
Ввиду деликатности ситуации, мы ненадолго оставим наших героев и продолжим рассказ сами.
ГЛАВА 19
Окно виллы выходило на море, медленно темневшее в лучах заходящего солнца. Небо было усыпано закорючками чаек. Морской бриз залетел в окно и пробежался по белым муслиновым занавескам. Совсем легкий, он тем не менее заставил вздрогнуть девушку в кресле-качалке. Девушка поежилась и подоткнула плед. Она была вся в поту, поэтому от малейшего дуновения ветра чувствовала себя так, будто ее окатили ледяной водой из ведра.
- Закрой, пожалуйста.
Юноша, который что-то разглядывал в микроскоп, ловя зеркальцем последние лучи, тут же выполнил просьбу. Больная благодарно улыбнулась, но поскольку даже улыбка отнимала слишком много сил, откинулась назад.
Сейчас она напоминала ожившую фотографию - кожа была желтоватой, со светло-лиловыми тенями под глазами. Влажные от пота волосы прилипли к вискам, и губы запеклись. В груди же постоянно клокотало, будто там кипел котел. Ага, если бы! Все таки котел выглядит куда пристойнее чем то, что гнездилось там на самом деле. Как-то в начале болезни она попросила брата показать, что же за микробы ее одолели. Потом раз сто пожалела. Господи, какая неописуемая гадость! С тех пор она чувствовала себя бодлеровской лошадью, внутри которой уже пирует новая жизнь.
- Леонард, можно тебе попросить кое о чем? - обратилась она к брату, ломая голову над тем, как бы сформулировать свою просьбу. Он переживал из-за ее болезни еще сильнее, чем она сама.
- Что-то принести?
- Нет. Знаешь, если я умру, ты не мог бы отдать мой дневник...
- Ты не умрешь! - горячо заверил ее Леонард. - Я найду лекарство! Я близок как никогда!
- Конечно найдешь. Но вдруг... если не успеешь...
- Я успею! Тебе нужно укреплять организм, и тогда все будет в порядке. Хочешь поесть? Просто подожди еще немного. Совсем чуть-чуть. Просто дождись меня, Берта.
- Хорошо. Я постараюсь, - пообещала она и прекратила бесполезный разговор.
Между тем в комнату вошел герр Штайнберг и кивком указал сыну на дверь.
- Иди погуляй.
- Но я должен работать!
- Без возражений, Леонард.
Когда юноша, бормоча себе под нос, вышел вон, герр Штайнберг взял стул и подсел поближе к дочери.
- Я нашел того, кто тебе поможет!
- Еще один лекарь? - скривилась девушка.
- Нет, полная противоположность лекаря. Я еще вчера телеграфировал ему. Думаю, через несколько дней он будет здесь.
Тут в дверь позвонили, громко и требовательно. К досаде Штайнберга, нанятая служанка в тот день отпросилась пораньше, чтобы погулять у кумы на именинах. В доме оставались только господа.
- Кого нелегкая принесла?
- Не знаю, - сказала Берта. - Откроешь?
- Еще чего. Небось, опять шарманщик притащился.
Тем временем кто-то продолжал вызванивать веселый марш. Еще немного - и он оторвет звонок, а то и всю дверь своротит.
- Придется открыть, - сдался фабрикант. - Вот я сейчас кому-то устрою, как говорят местные, сладкую жизнь!
Воспылав желанием отвесить неизвестному наглецу пару затрещин, он решительно спустился в переднюю и распахнул дверь. И сразу же почувствовал, что в глаза ему плеснули едкой розовой краской. Проморгавшись, он понял, что краска тут не при чем. Всему виной была стоявшая перед ним женщина, а точнее - ее ярко-розовое, невероятно блудливое платье с глубоким декольте, обшитым черными кружевами. Волосы незнакомка взбила в высокую прическу с таким обилием шпилек, что ей позавидовал бы дикобраз. Лицо она густо набелила и нарумянила, а губы, и без того крупные, размалевала кармином. Черные глаза под дугообразными бровями смотрели насмешливо. Штайнберг не мог с ходу определить возраст этой особы. Наверное, что-то около тридцати. (Как оказалось впоследствии, он польстил ей лет эдак на двести).
В руках женщина держала ридикюль и маленького белого пуделя, чуть подкрашенного розовым под цвет ее платья. Глаза пуделя смотрели в разные стороны, из пасти торчал кончик языка. Шерсть тоже росла как-то неровно. Казалось, его прокрутили через мясорубку, а потом собрали воедино. Не долго думая, незнакомка сунула собачку в руки оторопевшему фабриканту, после чего обернулась к извозчику и разразилась потоком брани, длинным и витиеватым, как горная река. Извозчик тоже в выражениях не стеснялся. Судя по всему, они препиралась из-за платы. Вдосталь пособачившись, женщина швырнула ему деньги и с довольным видом развернулась к Штайнбергу. Ничто так не бодрит, как хорошая склока. Ночь началась правильно.
- Я вход? - спросила она, вырывая у Штайнберга собачку.
- Ч-что, простите?
- Я входить?
- Входите, - автоматически отозвался он, но когда эта сумасбродка проследовала в дом, тут же завопил, - Эй, вы, дамочка! Вы кто такая будете?
В ответ она затараторила по-итальянски, жестикулируя так отчаянно, что пудель, сидевший у нее на руках, пару раз чуть не шлепнулся на пол.
- Черт бы вас побрал, говорите по-немецки! - остановил ее фабрикант.
Столько лет итальянцы были в подчинении у Австрии, давно пора выучить цивилизованный язык!
- Я Лючия Граццини, а это - Тамино, мой собака, - ответствовала итальянка и замерла, ожидая от него какой-то реакции. Видимо, нужной реакции так и не последовало, поэтому она посмотрела на Штайнберга укоризненно. - Неужели вы про меня не слышать?
- С чего бы это?
- Я известный оперный певица. Я здесь на гастролях. По всему Триесту висеть плакаты!
Бред какой-то. Неужели прознала про его деньги и решила заручиться покровительством нового мецената? Обойдется.
- Ну знаете ли! Если вы заявились, чтобы пригласить меня на концерт, то даже не рассчитывайте...
- Я приходить не к вам, - рот итальянки презрительно скривился. - Где девушка?
- Отец, кто там? - услышав громкие голоса, позвала Берта и сразу закашлялась.
- Она?
- Да, - прошептал Штайнберг чуть слышно.
- Как ее имя?
Он заколебался. Фольклор не советует называть свое имя вампирам, иначе они получат над вами полную власть. Но разве не для этого он все затеял?
- Берта.
- Хороший имя.
Подобрав юбки, вампирша резво взбежала по лестнице, а Тамино потрусил за ней.
- Привет, Берта! - сказала Лючия, входя в гостиную.
- Кто вы?
- Что-то ты неважно выглядишь, - продолжила гостья, отмечая и тусклые волосы девушки, и ее сепийную кожу.
- Как вы смеете! Что вам нужно? - спросила больная по-итальянски.
- У тебя есть шоколадные конфеты?
- Есть, - ответила Берта, обескураженная вопросом. - Но...
На столике оказались конфеты и тарелка с недоеденным тирамису. Врачи советовали налегать на мясо и овощи, но когда Берта поняла, что уже не выкарабкается, то махнула рукой на все рекомендации.
- Сейчас посмотрим, - незнакомка покрутила конфету, понюхала ее, затем бросила через плечо. - Дрянь! А тут что? Тоже дрянь, дрянь, действительно дрянь... О! С ромом! Глянь, Тамино, твои любимые, - льстиво сказала она, скармливая пуделю конфету.
- Собакам нельзя шоколад! - подалась вперед Берта. - Он от них умрет!
- А вот это вряд ли.
(Тридцать лет назад, еще до начала Войны Севера и Юга, примадонну пригласили на гастроли в Новый Орлеан. Как-то вечером в сопровождении администрации театра она прогуливалась вдоль Миссиссиппи, где плавали аллигаторы, невозмутимы как бревна. Но уже через час один из них, не выдержав визгливого лая Тамино, не замолкавшего ни на секунду, вдруг подпрыгнул и одним махом проглотил собачку. Остальные аллигаторы одобрительно закивали. Примадонна немедленно вытянула злодея из воды за хвост, до смерти забила ридикюлем, вскрыла с помощью пилочки для ногтей, извлекла пуделя, но было уже поздно. Тогда она попросила антрепренеров принять меры. Для пущей убедительности поклацала клыками. Правда, на ее клыки мужчины не обратили внимания. Они завороженно глядели на пилочку для ногтей. Спустя четверть часа на места происшествия был доставлен чернокожий жрец вуду, и конфликт разрешился полюбовно.)
- Он балансирует конфеты на носу! - произнесла примадонна тоном матери отличника.
Пудель немедленно встал на задние лапы, поджав передние, и носом поймал конфету. Потом подбросил ее в воздух, схватил на лету и зачавкал. Так ловко он все это проделал, что Берта не удержалась и захлопала.
- Ой как здорово! Только зачем вы все это мне показываете?
- Как зачем? Должна же ты увидеть хоть что-то стоящее перед смертью.
Когда Штайнберг пересилил страх и вошел, вампирша качала кресло и напевала колыбельную Берте... которая безмятежно спала. Это он определил по ее хриплому, точно кошачье мурлыканье, дыханию. Но почему?
- У вас есть еще bambini? - обратилась к нему вампирша.
- Мой сын Леонард, он сейчас в саду. Но Леонард тут причем?
- Он содержит в себе много зла... моменто... а! Праведный гнев пылает в его сердце, - нараспев произнесла Лючия, а Штайнберг вздрогнул от неожиданности. За весь вечер это была первая грамматически правильная конструкция, соскользнувшая с карминно-красных губ.
- Кто - он?
- Вы знать не худше, чем я, - вздохнула Лючия.
Разговаривать на немецком было очень утомительно. Этот язык она знала в основном по ариям Царицы Ночи, а слова в них весьма специфические.
- Берта - это ребенок, который родился в первую очередь? Эээ... первенка?
- Да, перворожденная, - с запинкой произнес Штайнберг. В самом слове для него сосредоточился какой-то невыразимый, инстинктивный ужас, словно память о событиях, произошедших и давно, и не с ним.
- Кошмарррр! И вы еще удивляться! Вам нужно было сразу сообщить!
- Да, я понимаю! Это ведь он вас прислал? Но теперь, когда все раскрылось, вы поможете моей дочери? - он просительно заглянул примадонне в глаза, но та отвернулась. - Пусть она не умрет, пожалуйста? Мне все равно, во что она превратиться... только пусть... чтобы не насовсем, а? Раз вы здесь, значит, вы можете ей помочь!
Он схватил Лючию за руки, но та вывернулась и отступила назад, глядя на него со смесью жалости и отвращения. Тогда он рухнул на пол. Кто бы мог подумать, что однажды он станет ползать на коленях перед итальянской певичкой, умоляя убить его собственную дочь?
- И да, и нет, - сказала примадонна.
- Что это значит?
- Да - я мочь сделать из нее вампир. Нет - я не мочь сделать вампир только из нее. Вот, вы читать.
Она протянула ему телеграмму, и в ее глазах мелькнуло сочувствие. Или показалось? Итальянка так быстро отвернулась, что не разберешь. Если бы он не знал, что вампиры - безжалостные твари, то подумал бы, что Лючия очень, очень смущена.
Если опустить разные "зпт" и "тчк" и восстановить задуманный текст, послание выглядело вот так.
"Любезный друг мой! До меня дошли слухи, будто моей собственности вскоре будет нанесен непоправимый ущерб, а посему я отдал распоряжения, дабы предотвратить вышеупомянутую потерю. Сейчас, когда вы читаете это письмо, вам как никогда хочется отдать мне тот старинный долг. Или слово "сбагрить" будет более подходящим? Подобное рвение заслуживает всяческих похвал. Я полагаю, что вы, будучи человеком сведущим в финансах, никак не могли упустить из виду, что за долгие годы, в течении которых вы предпочитали хранить благоразумное молчание, по вашему долгу успели набежать кое-какие проценты? Поскольку в настоящий момент я слишком занят, чтобы навестить вас лично, подательница сего взыщет с вас сумму в полном объеме. С надеждой на скорую встречу, ВдМ"
- Он хочет заполучить нас всех, - сказал Штайнберг, даже без намека но вопросительную интонацию.
- Si, - сказала Лючия.
Ей совершенно не нравилось происходящее. Что она, судебным исполнителем нанялась? Но ничего не поделаешь - Мастер Парижа попросил о помощи Лукрецию, Мастера Рима, а та перепоручила дело Лючии. Попробуй откажись! Лукреция обладала недюжинной злопамятностью. Если разобидится, то будет еще лет двести посылать в подарок отравленные цветы, платки, и букеты ядовитого плюща. Несмертельно, конечно, но каждый раз извлекать тарантулу из концертных туфелек - на такое никаких нервов не хватит.
И все равно, это гадко. Не так становятся вампирами. Не по векселю. Это профанация, если вы хотите знать ее мнение!
(Сама Лючия стала вампиром на спор. Как-то раз в начале 18го столетия Лючия вместе с закадычной подругой Аллегрой сидели на пристани, лузгая купленные на последние деньги креветки и думаю, куда же им податься теперь, когда администрация оперы расторгла их контракт, предпочтя им обоим волоокого юношу с красивым глубоким сопрано.
- Нет, - сказала тогда Аллегра, - Не доживем мы до тех времен, когда женские арии будут исполнять именно женщины, а не всякие там балаганные уродцы.
И сделала выразительный жест, словно разрезала воздух.
- Не зарекайся, - задумчиво протянула Лючия.
Той же ночью она отдалась гостившему в Италии маркизу, известному в свете своими милыми, хотя и слегка эксцентричными проделками - например, во время скучных раутов он имел обыкновение превращаться в нетопыря и вылетать из залы.
Через 50 лет подруги снова встретились и вдосталь посмеялись над своим давним пари. Аллегра хихикала не только когда Лючия замолчала, но и когда она, поцеловав подругу в лысеющую макушку, на цыпочках покинула комнату и побежала прочь из богадельни. Она сомневалась, что Аллегра вообще ее узнала.)
В то же мгновение она впилась в его шею. Через несколько минут неподвижное тело господина Генриха Штайнберга осталось лежать на полу. Облизнувшись с невинным видом, словно девочка доевшая краденое варенье, Лючия обратила взор на кресло-качалку. Присмотревшись, она зашипела - прическу девушки поддерживал серебряный гребень, а на груди сияла серебряная же брошка в виде лилии.
- Тамино, можешь помочь?
Как никак, зомби не реагируют на серебро.
Пудель согласно тявкнул. Быстро перебирая лапками, он сбегал к камину и притащил хозяйке щипцы.
- Ну спасибо тебе, дорогой!
Ничего не поделаешь, придется действовать самой. Взявшись щипцами за краешек гребня, Лючия вытащила его и отшвырнула подальше. Волосы девушки тут рассыпались по плечам, но она так и не проснулась. Затем наступила очередь брошки. Ее Лючия просто вырвала вместо с куском ткани.
"Горжетка или длинные перчатки?" Что-то в облике Берты натолкнула ее на мысль, что вряд ли эта девушка влюблена в горжетки. Зато без перчаток появляться в обществе не комильфо. Закатав ей рукав, примадонна впилась в запястье Берты и в рот ей медленно потекла безвкусная кровь больной.
Разверзся омут, и все бертины черти разом ей подмигнули.
"Вот так номер! А с виду благонравная девица, хоть пяльцы в руки. Может, просто симпатичные не попадались? Так я познакомлю. Взять хоть тенора Фабио Моретти, все при нем."
Пока Лючия, морщась, сосала ее кровь, девушка даже не пошевелилась. Когда все закончилось, ее голова просто свесилась набок.
- Две трети уплачено, - отчеканила вампирша и мысленно добавила "Радуйся, мерзавец." Небрежно промакнув губы, она оставила Тамино в комнате, а сама вышла в коридор, где буквально нос к носу столкнулась с очкастым юношей.
- Ты быть Леонард? О-ла-ла, на пловца и зверь бежит!
- У в-вас рот в крови, - прошептал мальчик на итальянском. - Вам плохо?
-Нет, малыш, мне хорошо. А рот у меня в крови, потому что я пила человеческую кровь.
- Но это так ужасно! - он сразу побледнел. - Вы и вообразить не можете, КАКИЕ в ней бывают микробы!
"Этому придется тяжелее всех," подумала Лючия, оттаскивая его тело в гостиную.
На самом деле, Штайнберги не были мертвы. Они были едва живы, а это огромная разница. В груди еще теплилась искра, крошечная, как первая звезда на небосклоне или последний светлячок в саду. Дунешь - и погаснет. Лючия вовремя уронила в каждый рот несколько капель своей крови. Новообращенные тихо застонали, но глаза не открыли.
Они не проснутся, пока она не придумает, что делать дальше. Вот ведь идиотская ситуация! Как и большинство вампиров, Лючия была законченной эгоисткой. А как иначе, если приходится продлевать свое существование за счет чужих жизней? Но ее эгоизм заключался еще и в том, что она наотрез отказывалась возиться с инициациями. До сегодняшней ночи. И как ее только угораздило? Создания - это такая обуза. Кому охота, чтобы кто-то цеплялся тебе за юбку? Да-с, а эти еще и неказистые такие, с ними в обществе показаться стыдно. Торгаш-прощелыга, ненормальный мальчишка и очень странная девочка. Кому такие сдались? Уж точно не ей!
Заметив, что у Берты соскользнул с коленей плед, Лючия подобрала его и рассеяно укутала девушку.
Ну ничего, не все так страшно! Не нужно с ними долго мучиться. Очень скоро их заберут и дело с концом. Даже вспоминать про них не придется.
Щека Леонарда была забрызгана кровью. Вздохнув, Лючия смочила платок водой из графина и осторожно, чтобы не потревожить мальчика, вытерла ему лицо. Еще испугается, когда проснется. Поди, не сразу поймет, что это его собственная. А ведь он такой чувствительный, ему нельзя лишний раз нервничать.
Так, о чем это она? Ах, да, поскорее бы их сбыть. Ну за чем же дело встало? Как только Мастер Парижа освободится, он, небось, сразу за ними явится. И никто ему слова поперек не скажет, раз фольклор на его стороне. Горе-коммерсант сам заслужил такую участь. А нечего было дураку занимать деньги у разных таинственных личностей. Наворотил дел, а детям расхлебывать...
Когда она схватила с дивана подушку и подложила ее под голову Штайнбергу, все еще лежавшему на полу, вампирша наконец спохватилась. И в ужасе прикрыла ладонью рот. Нет, невозможно! С ней такого точно не могло случиться! И... и почему именно они?! Но родню не выбирают, эта аксиома подтвердилась в который раз. А кто они ей, если не родня? В их жилах течет ее кровь. И они сейчас такие уязвимые, все трое! Что делать-то? А?!
Берта пошевелилась во сне, и вампирша вновь поправила ей плед, случайно задев кресло. Оно качнулось, заскрипев, и в этом звуке почудился ей скрип неведомой колыбели...
Лючия сжала кулаки. Нет, она не сможет из спасти. Против фольклора не попрешь. Зато она научит их обороняться.
***
- ... А потом Виктор сообщил, опять же письмом, что назначает дату свадьбы на середину лета. Тогда Берта поняла, что уже никогда не будет свободной. Вот такая сказочка.
Она пытливо посмотрела на пациентку.
- Мавануи, - вдруг сказала та.
- Что, простите?
- Меня так зовут - Мавануи Эммелина Грин. Я племянница английского посланника в Вене. А вас, фроляйн Лайд?
- Берта Штайнберг, - сказала сиделка.
- Это хорошее имя.
Сиделка заплакала.
ГЛАВА 20
Еще долго никто не отваживался заговорить. Молчание распухло, будто мокрая вата, расползлось по углам и заполнило собой всю гостиную, тяжело наваливаясь на друзей. Да и что тут скажешь? Уолтер почему-то подумал про американских плантаторов, которые иногда продавали своих детей, прижитых от рабынь. Бесчеловечный поступок! А тут ведь точно такая же ситуация, он продал свою дочь! Впрочем, глядя на герра Штайнберга, который с понурым видом рассматривал ковер, англичанин испытал приступ жалости. Фабрикант отнюдь не казался самодовольным. Видно было, что мучается. Ну а разглядывание ковра, бордового с аляповатыми зелеными цветочками, и вовсе казалось актом умерщвления плоти.
- Но если тот вампир вам настолько ненавистен, почему вы решили устроить Бал? - не выдержал мистер Стивенс. - Чего тут праздновать? Тут плакать надо! Или это он вас заставил?
-Нет, насчет Бала - это моя идея. Из-за колбасы.
- ?!... то-есть... ?!?!?!
- Вы разве не знаете, что я занимаюсь производством кровяной колбасы? Между прочим, лучшей во всей Европе.
- Она тут при чем?
- Ох, мы сейчас все объясним! - заулыбался Леонард. Штайнберг-старший тоже улыбнулся, но как-то криво. - Дело в том, что мы хотим спасти мир!
- С помощью колбасы?! - возопил Уолтер. Кажется, еще ни в одном сценарии гибели или спасения мира колбаса не фигурировала.
Не дав сыну и рта раскрыть, фабрикант выпалил.
- Дело в том, что не все вампиры употребляют человеческую кровь. Некоторые ее не пьют, потому что иначе их сыновья грозятся собрать чемоданы и уйти на все четыре стороны... В общем, по этическим соображениям. Кроме того, даже те вампиры, которые ни в чем себе не отказывают, иногда любят полакомиться кровянкой. Для нас это... ну... что-то вроде шоколада. Вкусно, но долго на ней не протянешь...
- Еще как протянешь! - возмутился Леонард.
Штайнберг вздохнул и окинул взглядом гостей, ища сочувствия, но так и не найдя его, продолжил.
- Так вот, я решил пригласить как можно больше вампиров, а заодно и порекомендовать им мою колбасу. Устроить презентацию, потому что реклама - это двигатель торговли. Представляете, как взлетели бы продажи!
- Но на самом деле мы все это затеяли, чтобы спасти мир! - упрямо повторил сын. - Если вампиры узнают, что существует такая вкусная альтернатива человеческой крови, как наша колбаса, они перестанут убивать. Так ведь?
- Конечно, Леонард, - произнес Штайнберг тем сочувственным и отчасти снисходительным тоном, каким маленьким детям объясняют, что золотая рыбка, плавающая кверху брюхом, на самом деле крепко спит.
Леонард подмигнул Уолтеру. Тот не знал, что и сказать.
- Я даже доходы приблизительно вычислил, - продолжал Штайнберг. - Набегала приличная сумма! И надо же случится такому огорчению. Как, ну как Берта посмела меня подвести? Теперь гостям никакая колбаса в рот не полезет, когда они узнают, как мы оскандалились. А уж как сам разъярится!
- Что ж, давайте думать, как нам оборонятся от жениха, - сказала Гизела. - Уолтер здесь главный специалист по вампирам. Вот увидите, он что-нибудь предложит.
Штайнберг скептически обозрел англичанина.
- Конечно, конечно! - сказал Уолтер, чтобы потянуть время, потому что ничего толкового ему на ум пока что не приходило. - Но для начала хочу уточнить кое-какие моменты. Скажите, как вампиры реагируют на просыпанную крупу? - задал он давно беспокоивший его вопрос. Уж больно странной казалась эта версия. Он запустил руку в карман и швырнул на пол пригоршню проса, которое носил с собой на всякий случай.
Взглянув на просо, вампир побагровел от негодования.
- Ну и манеры у вас, юноша! Прийти в гости и сразу напакостить! Да я вам от дома откажу! Немедленно соберите эту гадость! Все 219 зерен.
Эвике, стоявшая в сторонке, проворно начала собирать зернышки, время от времени задирая голову и вслушиваясь в разговор.
- А чеснок?
- Не выношу, - отрезал Штайнберг. - Но приходится добавлять его в ту колбасу, которую мы продаем смертным. Крестьяне любят, чтоб чесночку было побольше. Говорят, он перебивает ее естественный вкус.
- Но зачем вы посадили его в саду?
- Уже и по саду моему успели потоптаться? Экой прыткий! А посадил я чеснок на случай, если кто-нибудь из его приспешников попытается проникнуть через забор. Мало ли что ему взбредет в голову.
- Значит, боярышник и шиповник тоже отпугивают вампиров. Но к чему надписи?
- Потому что эти растения действуют на нас в фольклоре. Но для того, чтобы испугаться боярышника, нужно знать как он выглядит. Представьте себе вампира, который родился в большом городе, а с ботаникой знаком только по горшку с геранью на окне у незамужней тетушки. Думаете, такой поймет, что перед ним боярышник? Держите карман шире! Зато как прочитает надпись, сразу же испугается - все чин чинарем. Есть еще вопросы?
- Нет, кажется.
- А предложения? Тоже, небось, нет? Я так и думал. Видите ли, господин англичанин, все ваши штучки не годятся в нашей ситуации. Нам ведь не обороняться от него нужно - он так силен, что при желании одним пальцем всех раздавит - а перехитрить его. Это тоже невозможно. Мы застряли в его сказке, где только он знает все правила.
- Ничего, Уолтер ведь этнограф, - сказала виконтесса. - Он должен разбираться и в сказках. Ты ведь поможешь, Уолтер?
Мистер Стивенс понял, что настал его звездный час. Иными словами, все астероиды сейчас посыпятся на его многострадальную голову.
- Ваша история напоминает сказку про Румпельштильцхена, - начал он. - Это та, где гном помог девушке спрясть золотую нить из соломы в обмен на ее первенца. Когда же девушка вышла замуж за королевского сына, гном вернулся и потребовал платы. В конце концов, он сжалился нам бедняжкой и пообещал отказаться от своих притязаний, если она угадает его имя за три дня. Ей удалось подслушать, как гном пел песенку, в которой и упоминал свое имя. Так он проиграл этот спор. Значит, если вы узнаете его имя, он не станет вам более досаждать.
- Гениально! - воскликнул Штайнберг, направляясь к окну. - Потрясающе, никогда бы не додумался! - он закрыл окно и даже задвинул шпингалет, после чего обернулся к Уолтеру. - А зовут моего кредитора Виктор де Морьев. Спросите, откуда я это знаю, и я отвечу - потому что он оставил мне свое имя и адрес. Невнимательно слушаете, молодой человек. Вам, как исследователю, это минус.
А перед глазами Уолтера откуда ни возьмись появилась следующая картина.
...Поджав губы, крестьянка стоит у очага, сосредоточенно помешивая в котелке.
- Что ты делаешь, матушка? - доносится голос из колыбели. Там лежит маленький уродец, сморщенный и тонконогий.
- Варю пиво из яичной скорлупы.
- Вот это да! - восклицает подменыш. - Уже двести лет живу я на свете, а никогда не видывал, чтобы пиво варили из скорлупы!
Женщина медленно поворачивается и показывает фее раскаленную докрасна кочергу...
- Мы могли бы ее подменить, - ляпнул Уолтер, но сразу же поторопился взять свои слова обратно. - Это я не подумав! Давай дальше размышлять...
- Э нет, юноша, сказали "а," так говорите и "б." Что за идея такая?
- Очень плохая, нам все равно не подойдет.
- Хватит интересничать! - надвигался на него вампир. - Выкладывайте, что там у вас.
- Насколько я понимаю, вампиры в здешних сказках и феи в наших выполняют похожую функцию. Не всегда, но есть сходные моменты. Ну так вот, иногда феи воруют детей, оставляя на их месте других фей, чтобы люди кормили их задарма. Их еще подменышами называют. Вот я и подумал, что если мы воспользуемся этим мотивом, но с точностью до наоборот? Когда исчезла Берта, освободилось ее место. Значит, кто-то должен его заполнить. Что если мы положим своего подменыша в колыбель к феям? В сказках так не бывает, но почему бы нет, собственно?
- И правда, почему бы нет? Идея недурственная, - задумчиво проговорил Штайнберг. - В чем же загвоздка?
- В том, что в сказках подменыша всегда обнаруживают - зачастую, безутешной матери советуют варить яичную скорлупу в котелке. Заинтересовавшись, подменыш спрашивает, что же она такое делает - но ведь маленький ребенок еще не умеет толком разговаривать! А когда женщина объясняет, он удивляется и выдает свой истинный возраст. После мать вынуждает фей его забрать, причем довольно болезненными для подменыша способами. Например, его могут прижечь раскаленной кочергой, или выпороть, или бросить на навозную кучу. Вот феи и приходят за ним и возвращают матери ее настоящее дитя. Теперь вам понятно, почему это плохая идея?
- Но мы ж не будем навсегда менять. Нам бы несколько ночей продержаться. Так, дайте подумать. Если мы найдем девушку, которая согласится заменить мою Берту на Балу...
- Не найдем! - убежденно сказал Леонард. - Никто не захочет впутываться в такую ав-вантюру.
- Отчего же не захочет? - подала голос Эвике. - Я могу.
Девушка шагнула вперед и сделала книксен, смущенно улыбаясь. Видно было, что ей неловко заговаривать с господами первой.
Штайнберг обошел вокруг Эвике, отмечая ее ясные голубые глаза, светлые, почти бесцветные брови и курносый носик. Округлое лицо было усыпано веснушками, крупными и яркими, как толченый кирпич. Девушка ничуть не походила на Берту. Наверное, поэтому ее совсем не жалко. Он взвесил на ладони ее косу, словно оценивая качество волос, посмотрел на Гизелу и довольно улыбнулся.
- Свадебное платье придется расставить, но вообще она мне подходит!
Обескураженная, Гизела только и могла что руками развести.
- А вот подходите ли вы мне, герр Штайнберг? - внезапно произнесла служанка, и взгляд ее похолодел. - Если вы решили, будто я задарма буду с вашим упырем миловаться, то сильно ошибаетесь. Раз уж я буду изображать фроляйн Берту, то мне как актрисе причитается гонор.
- Гонорар, - поправила Гизела. - Но...
- А я что сказала? В общем, вы должны мне заплатить.
- Эвике, хватит! - одернула ее хозяйка.
- Полно, фроляйн Гизела, ваша служанка дело говорит. Любой труд заслуживает вознаграждения. Сколько ты возьмешь за услуги, милая девушка? - поинтересовался герр Штайнберг, рассчитывая что полуграмотная горничная умеет считать разве что до ста.
В чем-то он действительно оказался прав.
- Сто, - сказала Эвике.
- Конечно - конечно!
- Тысяч.
- Да ты, кажись, умом тронулась! - взревел вампир, но горничная и глазом не моргнула.
- Что, слишком мало запросила? Экая досада. Тогда увеличим эту сумму вдвое.
- Даже десятая часть от этой суммы - уже грабеж среди белого дня!
- Приму к сведению. Среди бела дня, сударь, вас и правда проще всего ограбить, - задумчиво протянула девушка.
На лбу вампира вздулись жилы, но Эвике продолжала как ни в чем не бывало.
- Предлагаю следующее - вплоть до самой свадьбы я буду притворятся вашей дочерью, зато сразу после свадьбы сбегу с денежками. Уеду куда-нибудь поближе к экватору, где много-много солнца - пусть упыри меня там попробуют отыскать. Даже в джунглях можно неплохо прожить с таким-то капиталом! Когда Виктор меня хватится, будет уже поздно. А если он к вам сунется права качать, то скажите что, мол, сам виноват, недоглядел за женой. После свадьбы дочь отцу не принадлежит. С вас все взятки гладки. Кроме того, на Балу будет эта ваша Мастерица Эржбета.
- Мастер.
- Она самая. При необходимости она сумеет вас защитить.
- План, конечно, неплохой, но я все еще не понимаю, как у тебя наглости хватает требовать такую сумму.
- Подумайте, на какой риск я иду.
- Вот именно! - вставил Уолтер. - Виктор же сразу догадается, что Эвике не вампир.
- Чепуха! - замахал на него фабрикант. - Если я дам ей напиться своей крови, то вампиры ее учуют и примут Эвике за немертвую. То-есть, за немервую, которая совсем недавно хорошо отобедала. Риск минимальный! За что тут платить?
- А что будет после свадьбы? Нет, я постараюсь сразу же удрать, а если не получится? Мне ведь придется... - взглянув на хозяйку, Эвике умолкла.
Пару минут их взгляды бесцельно скользили по комнате, описывая дугу вокруг Гизелы.
- Отец, как ты смеешь! Посовестился бы втягивать людей в свои игры! А ты, Эвике... да в своем ли ты уме? Так рисковать! - наконец опомнился Леонард. - Я этого не д-допущу!
- Отчего же, сударь? Может, я тоже хочу заработать. Не только же вам в роскошествах купаться.
- Если тебе нужны деньги, я их просто так тебе отдам!
- Э нет, сынок, сначала свой капитал сколоти! - встрял Штайнберг. - А моими деньгами не вздумай распоряжаться! Слишком тяжко они мне достались.
- Вот именно! И не нужны мне ваши подачки!
- Да вы что оба?! Эвике, я был о тебе лучшего мнения! Не знал что ты... такая, - он посмотрел на горничную с внезапной гадливостью, будто она прямо на его глазах превратилась в какой-нибудь стафилолокк. - Гизела, ну хоть ты ей скажи!
- Опомнись, Эвике!
- Почему, фроляйн Гизела? Я ведь служанка. Помните, вы читали мне книжку про то, как старый король послал рыцаря за море, чтобы тот привез его невесту? А когда они возвращались на корабле, камеристка должна была дать принцессе приворотное зелье, чтобы ее госпожа влюбилась в дряхлого женишка? Но рыцарь и принцесса по ошибке выпили зелье и полюбили друг друга. Скажите, кому пришлось лечь с королем в первую брачную ночь?
- Камеристке. Но "Тристан и Изольда" - просто легенда! У нас-то все по-другому!
- Это как же так у нас по-другому? Если не ошибаюсь, передо мной стоят два упыря, да и третий не за горами! Очнитесь, фроляйн. Мы в сказке. А во всех сказках служанка всего лишь разменная монета. Но если я буду монетой, так чур золотой! Ну, что скажите, герр Штайнберг?
- Пятьдесят, - процедил тот.
- Что, двести тысяч да еще и пятьдесят? Вообще здорово!
- Разорения моего хочешь, мерзавка?!
- Хочу, - призналась Эвике, - но вряд ли увижу. Потому что на свете нет справедливости, в этом я уже убедилась. А от вас не убудет. Снова заработаете, времени хватит. Век-то у вас долгий... если Виктор не укоротит.
- Вот ведь ушлая! Фроляйн Гизела, где вы только нашли такую? Ну хорошо, двести пятьдесят и не грошом больше.
- Триста.
- Что?!!!
- Я передумала.
- Ну знаешь, это уже ни в какие рамки! - запыхтел фабрикант.
- Договорились?
- Куда ж мне деваться?
- Деньги вперед.
- Что, прямо сейчас? Наличными?!
- Нет. Завтра утром я поеду в город и открою счет в банке, а вы туда переведете деньги. Сразу всю сумму. И чтобы без всяких там хитростей. Если хоть одного нуля не досчитаюсь, пеняйте на себя. Сдам вас Виктору с потрохами. Ясно?
- Куда ясней, - пробормотал вампир. - Ну что, по рукам?
- По рукам!
Эвике плюнула себе в ладонь и протянула ее Штайнбергу. Все таки избавиться от приютских привычек ой как нелегко.
***
- Нет, - произнес граф безаппеляционным тоном, прохаживаясь по Китайскому Кабинету.
- Но ваше сиятельство...
- Нет, герр Штайнберг, я никогда не дам согласия на это предприятие. Я понимаю, что ваши друзья-вампиры не употребляют человеческую кровь, стало быть и общаться с ними совершенно безопасно, - Уолтер на всякий случай прочистил ухо мизинцем, но граф продолжал как ни в чем не бывало, - Да и сам виконт де Морьев - очень славный господин, иначе бы вы не просватали за него свою дочь. Но все равно, это в одинаковой степени опасно и подло. Просто объясните виконту, что невеста передумала. Как благородный че... уп... тва... существо, он не станет принуждать Берту к замужеству. Я не позволю, чтобы под крышей моего замка процветал обман!
- И все же...
- Мое решение окончательно. Так же хочу напомнить, что пока Эвике здесь служит, она выполняет мои приказы. Мои, герр Штайнберг, а не ваши.
- Ничего я ей не приказывал! -раздраженно отозвался вампир. - Это было ее собственное решение.
- Вот как? Эвике, поди-ка сюда, - поманил ее граф.
Изрядно побледневшая, горничная приблизилась к нему на ватных ногах. Хозяин занес руку и Уолтер готов был ринуться на защиту, но граф всего лишь взял девушку за подбородок, приподнимая ее опущенное лицо.
- Это правда? Ты действительно сама предложила?
- Да.
- Почему?
- Не робей, моя милая, - подбодрил ее Штайнберг, - расскажи графу про то, как мы славно поторговались давеча.
- Неужели? Хотя мне следовало догадаться. На какой сумме вы остановились?
- Триста тысяч, - сообщил Штайнберг, поморщившись, словно у него в сердце кольнуло.
- По крайней мере буду знать, что ты не продешевила. Ты всегда была умницей, Эвике. Прирожденный математик. Как же ты намерена распорядиться такими деньгами?
- Я хотела...
- ... сделать ноги отсюда, - договорил за нее вампир. - В джунгли бежать. У вас преданные слуги, ваше сиятельство. Интересно, "преданный" и "предать" - однокоренные слова?
- Как знать... Эвике? Ну что ты, девочка... На вот, - он вытащил носовой платок, и девушка вцепилась в его руку. - А это лишнее. Не стоит целовать мне руки... Эвике, встань!.. Да что на тебя нашло? Это я должен просить у тебя прощения, а ты себя не вини. Ты мне ничем не обязана. Я предал тебя еще раньше. Мне не следовало брать тебя из приюта, тем самым взращивая в тебе ложную надежду. Ты, конечно же, рассчитывала что будешь жить во дворце и донашивать великолепные наряды за своей госпожой. А вместо этого вы с Гизелой перелицовываете тряпки столетней давности. Я ведь все вижу, все замечаю... Простите, девочки. Делайте что хотите, я не буду мешать. Какой вес имеют мои приказы, если я не в состоянии позаботиться о самых близких? Никудышный из меня господин, да и отец тоже... Все, хватит жаловаться! Что-то мы совсем раскисли. Жизнь продолжается, так ведь? А я даже рад, что вы обе теперь пристроены. Пойду к себе, нужно еще парочку гробов закончить, - они кивнул присутствующим. - До свидания, герр Штайнберг. Леонард. Уолтер. Гизи... Берта.
С этими словами он, не оглядываясь, вышел из залы, за ним потянулись жених и невеста. Эвике стояла с опущенными плечами и глядела прямо перед собой. Уолтеру вдруг захотелось приободрить ее как-нибудь. Обнять. Сказать что-то приятное. Ведь кроме него никто не понимает, что это за ощущение, когда в тебе разочаровались все родные.
Перед тем, как выйти за дверь, Уолтер все таки окликнул девушку.
- Эвике! Ты не сделала ничего дурного - вот и граф это понял. Тебя никто не осуждает.
- Спасибо, сударь, - с чувством произнесла та. - Без вас бы я не догадалась!
Потоптавшись в дверном проеме, Уолтер вышел. Штайнберг подставил ей локоть.
- Что, малышка Эвике, ушли твои друзья?
- Это ничего, - отозвалась она, положив руку ему на локоть. - С такими деньгами я себе новых куплю.
- Ого! Ну тогда пойдем, доченька?
- Хорошо, папенька!
Эвике сладко улыбнулась, но в глазах у нее было достаточно свинца, чтобы отлить пулю. Или серебра. Вампир поневоле вздрогнул.
- А знаешь, - сказал он задумчиво, - я бы и вправду хотел, чтобы ты была моей дочерью. Есть у тебя деловая хватка. И сердце из кремня.
Девушка посмотрела на него долгим взглядом.
- Знаете, сударь, сегодня я в первый раз порадовалась своему сиротству.
ГЛАВА 21
Гизела отворила тяжелые створки шкафа в спальне Берты и осторожно, словно боясь чего-то, заглянула внутрь. Раньше она никогда бы не позволила себе прикоснуться к ее вещам, ко всему тому, что еще хранило ее запах и помнило прикосновения, как если бы она только вчера была здесь.
Ее платья аккуратно висели в чехлах, белье ровными стопками лежало на полках, источая тонкий аромат лавандового саше, а многочисленные шляпки спрятались в отведенных коробках. Идеальный порядок. То, что так любила Берта: порядок в шкафу, порядок в делах, порядок в голове. Но, к сожалению, последнего она лишилась, и весь привычный уклад жизни разрушился.
Гизела аккуратно сняла с вешалки один из чехлов и показала его Эвике.
- Вот оно.
- То самое платье?
Виконтесса бережно расчехлила его и извлекла на свет произведение чьих-то извращенных фантазий. С первого взгляда сложно было разобрать, что это - платье или переносная военная палатка, такой огромной была юбка. Водрузив ее на кринолин, эту конструкцию можно было использовать, чтобы спасти половину деревни от дождя. Или сдавать в аренду на ночь как дешевое жилье. Или, надувая ее горячим воздухом, летать, как на воздушном шаре. В общем, Эвике нашла бы как применить это сооружение. Но надевать на себя? Увольте! Ярко-красный цвет так и кричал "Укуси меня!," а корсаж был богато украшен лентами, кружевами, вышивкой, стразами, бисером, бантиками и розочками, иными словами, всем, что нашлось под рукой. То, что не поместилось на лиф, было щедро разбросано по остальной поверхности, благо ее площади хватало вполне. Все вместе это выглядело ослепляющее богато. Так богато, что дух захватывало. Эвике было потянулась рукой к платью, чтобы хоть на мгновению прикоснуться к тому миру, который принадлежал Штайнбергам, но замерла - вдруг испортит.
- Оно такое...
- Прекрасное, правда? Посмотри, какое оно легкое и воздушное! Берта надевала его в последнюю ночь перед тем, как исчезнуть. Оно еще хранит ее запах. Чувствуешь аромат духов? Нежнейший бархат, прикоснись к нему. Тогда Берта выглядела королевой, я прекрасно помню, как она стояла на том самом месте, где сейчас стоишь ты, - Эвике быстро отпрыгнула в сторону, - облаченная в этот наряд. Как ей шел этот цвет! Неубранные волосы струились по обнаженным плечам, а взгляд... О, я никогда его не забуду. Она знала, что это ее последняя ночь здесь.
- По-моему, мы отвлеклись, - смущенно заметила горничная.
- Ах да, к чему это я? Платье! Приложи к себе. Ну конечно, Берта была выше тебя, смотри, юбка волочится по полу. А на Берте оно сидело идеально.
- Ну да, оно и шилось на вашу Берту, - обиженно пробурчала Эвике, вставая на цыпочки. Подумаешь, всего-то пара сантиметров!
- Но ее нет, - резко оборвала Гизела. - И на ее месте стоишь ты. Ни у кого не должно возникнуть сомнений, что ты и есть Берта Штайнберг. Ты должна соответствовать ей во всем, держать себя как Берта, разговаривать, как Берта, думать, как Берта. Ты должна стать Бертой!
Гизела почти силой сунула платье в руки горничной и затолкнула ту за ширму.
Эвике печально огляделась. Ну какая, скажите на милость, из нее Берта Штайнберг, вампирская невеста? Платье сидит нелепо, колокол кринолина колышется из стороны в сторону, корсет сжимает так, что грудь вываливается наружу. О том, чтобы дышать, придется забыть на неопределенный срок. Вдобавок, фроляйн Гизела придирчиво смотрит на нее, сравнивая со своей сбежавшей подругой... то-есть, врагиней... ну или кем они там друг другу приходились. И по счету Эвике проигрывает ей всухую.
Она закрыла на секунду глаза и представила, как все, знавшие Берту, будут шептаться за ее спиной: "Только посмотрите на эту девчонку, она совершенно не похожа на нашу фроляйн. Та была изящна и грациозна, а эта держится, как кухарка. Ну так кухарка и есть, что с нее возьмешь? Шваль приютская. Она смотрится нелепо в этом огромном платье, не то, что Берта Штайнберг. Ах, Берта обладала такими изящными манерами и так непринужденно себя держала, а эта девчонка даже в кринолине ходить не умеет." "Еще бы, они вышли из моды, прежде чем я родилась," - парировала бы горничная, но ее голосок затерялся бы среди возмущенной критики.
- Ты там заснула? - донесся до нее голос Гизелы.
- Нет, но... Я не могу в этом выйти.
- Эвике, послушай. Я понимаю, как тебе трудно, нам всем сейчас очень тяжело, но мы должны с этим справиться! У нас есть прекрасный план - твой, кстати - и, поверь, все пройдет как нельзя лучше. Ты же сама все затеяла, так изволь расхлебывать. Поздно идти на попятную. Да, они вампиры. Ну и что? Штайнберги тоже вампиры, нам не привыкать. И вообще, кого здесь удивишь вампирами? От тебя требуется всего лишь выйти замуж за этого виконта как-его-там и сбежать на следующий день. Что может быть проще! Никто не знает, как выглядит Берта, и Берта будет такой, какой ее сделаешь ты. Пожалуйста, Эвике, выходи!
- Фроляйн...
- Мы все будем помогать тебе! Леонард расскажет, как ведут себя вампиры... Хотя нет, это плохая идея. Ладно, я сама расскажу тебе, как ведут себя вампиры, мы с папой столько книг на эту тему прочитали. Уолтер тоже поможет, он такой умный. Ну же, Эвике.
- Фроляйн, я не могу выйти! Платье меня перевешивает, и я боюсь, что упаду, - совсем шепотом сказала она.
- Пожалуй, это будет труднее, чем я думала, - скорбно проговорила Гизела.
Виконтесса вывела горничную из-за ширмы, придерживая ее под локоть. Эвике боязливо оглянулась в поисках зеркала, но его не было, как и в замке. Если там к приезду вампиров только готовились, здесь вампиры обосновались уже давно.
- Ну-ка, пройдись, - Гизела одернула пару складок на платье и поправила подол.
Эвике сделала аккуратный шажок. Потом еще один. Вроде бы не так уж и страшно.
А вот виконтесса так не считала. Она недовольно покусывала губу и качала головой, глядя на неуклюжие попытки своей горничной стать фроляйн Штайнберг. Потому что она помнила, как настоящая Берта надела впервые этот наряд, как легко она прошлась по комнате, словно на ней и не висели десять килограммов бархата. А Гизела сидела на стуле в своем скромном сером платьице, будто незаметная приживалка, страшно завидовала и мечтала стать хоть чуточку такой же прекрасной, как Берта.
- Ну как, похоже? - спросила Эвике, входя во вкус. Она уже убедилась опытным путем, что если поднять кринолин за кольца повыше, можно даже бегать.
- Нет, - холодно ответила Гизела, и девушка сразу сникла. - Расправь плечи, тебе не нужно таскать ведра воды на верхний этаж. Я имею в виду - пока не нужно, - быстро поправилась виконтесса. - Держи спину ровнее. Ну же, подними шею, такое ощущение, что ты хочешь спрятаться в этом платье, как черепаха в панцире. Уже лучше. Голову выше и смотри на меня. Не на свои руки, а на меня! Ты должна ступать гордо и никого не бояться. Вампиры сразу почувствуют твой страх.
Эвике глубоко вздохнула и постаралась не думать о вампирах, смотрящих на нее, как на сытный ужин. Не получилось. Оставалось надеяться, что все внимание будет приковано к ее платью, а на нее саму мало кто обратит внимание. Интересно, если все пройдет удачно, можно будет оставить его себе?
- Вы еще долго? - раздался из-за двери недовольный голос Уолтера.
Кажется, они кого-то забыли. Сказав юноше, что они лишь на минутку, только платье забрать, девушки проторчали в комнате не менее часа, оставив англичанина в коридоре. За это время он успел выучить наизусть рисунок на обоях, лепнину на потолке и завитушки на канделябрах.
- Уже идем. Уолтер, спустись, пожалуйста, вниз, и жди нас в зале, - приказала Гизела и, подхватив Эвике под руку, направилась к двери.
- Фроляйн Берта Штайнберг, - объявила Гизела и подтолкнула новоявленную Берту вперед, к лестнице.
Девушка подхватила подол платья и бодро сбежала вниз, где их уже ждал единственный зритель и соучастник.
- Нет, Эвике, нет. Я же говорила: ты сходишь плавно, медленно, улыбаешься, спина прямая. Если тебе кто-то подаст руку у спуска с лестницы, как это сделал сейчас Уолтер, то ее не надо пожимать, а просто слегка обопрись на нее. Еще раз!
Горничная вновь поплелась наверх. Это была еще облегченная тренировка. Она вспомнила парадную лестницу в Замке, которую так до сих пор и не починили. И ведь теперь, спускаясь по ней, надо будет думать не о том, как не навернуться, а как правильно идти, держать спину и при этом дышать. Все таки у Берты было важное преимущество. Ей дышать не нужно.
Гизела спустилась вниз и теперь, вполголоса переговариваясь с Уолтером, наблюдала за попытками девушки. После пятого подъема и спуска Эвике без сил упала на ступеньки и наотрез отказалась повторять восхождение.
- По-моему, уже достаточно, - заступился за нее Уолтер. Все это время он сочувственно наблюдал за тренировкой Эвике. Чего только с собой не сделаешь ради денег!
Гизеле пришлось с ним согласиться. Они помогли мученице подняться и, еще раз внимательно ее осмотрев, сошлись на том, что вполне сгодится. Тут виконтесса хитро улыбнулась и сказала:
- А сейчас нас ждет самое интересное. Уолтер, ты умеешь танцевать?
Эвике сглотнула. Она, конечно, понимала, что бал - это когда все танцуют, но прежде не задумывалась о том, что танцевать придется и ей. Мало того, что вальс от контрданса не отличит, так еще и в той конструкции, что на нее напялили, можно разве что медленно и торжественно перемещаться (желательно по стеночке), но никак не танцевать.
- Умею, - смущенно признался Уолтер.
В его семье танцы не жаловали, особенно современные, от которых и до распутства недалеко. К счастью, лондонский дядя Лэнкфорд не отличался пуританскими нравами, так что балы давал нередко. Другое дело, что обзавестись партнершей на вечер - ну или хотя бы на один танец - было нелегко. Даже старые девы, которые весь век подпирали стенку, на приглашения Уолтера отвечали без энтузиазма, а то и вовсе игнорировали юношу. А зря! Танцевал он неплохо. Ну хорошо, один раз действительно наступил своей кузине на подол, да так что тот с треском оторвался. Но это еще не повод подвергать Уолтера остракизму.
- Сначала ты сыграй нам, Гизела, а потом я тебя сменю, чтобы вы с Леонардом потанцевали.
Уолтер помахал вампиру, который в этот момент вошел в залу.
- Я н-не сегодня могу, - сказал Леонард и продемонстрировал перебинтованную левую руку.
- Что стряслось-то?
- Да так, реактивом нечаянно плеснул. К завтрашней ночи заживет.
- А почему сразу не затянулось? Разве у тебя нет способности к регенерации? - спросил Уолтер, но тут же обругал себя за оплошность. Откуда взяться такой способности, если он не пьет кровь?
- У меня нет, - ничуть не оскорбившись, пояснил вампир. - Извини, Гизела. Но мы с тобой уже танцевали, помнишь?
- Помню, Леонард, и никогда не забуду. До сих пор ума не приложу, как ты так сумел запутаться в шторе, - сказала виконтесса, усаживаясь за рояль. - Начнем с вальса, там хоть фигур нет сложных.
- Хорошо, - обратился Уолтер к своей партнерше. - Значит так, сейчас я тебе поклонюсь, а ты сделаешь мне реверанс.
Горничная повторила заученное с детства движение.
- Отлично! Теперь дай мне руку... вот так... а я положу свою руку сюда...
- Фроляйн Гизела, он меня за талию схватил! - нажаловалась Эвике.
- Так надо.
- Ладно, но если он позволит себе лишнего, я ему вмажу, - решила для себя девушка.- Продолжайте, сударь.
- А теперь, собственно, мы и начинаем вальсировать. Раз-два-три, раз-два-три... не забывай перебирать ногами... раз-два-три... аййй!
- Извините.
- П-пустяки. Просто двигайся в такт моим движениям. Раз-два-три.
- Ой, получается!
- Да ничего у тебя не получается, - остановился Уолтер, и девушка недоуменно на него посмотрела.
- Почему это? Вот мы даже до двери добрались.
- Ты двигаешься неправильно!
- А как надо?
- В танце кавалер ведет даму.
Горничная закрутила головой по сторонам.
- Дама - это ты, - вздохнув, объяснил англичанин. - Ты не должна тащить меня за собой. Задавать направление - это моя прерогатива. А ты расслабься и двигайся в такт. Несложно ведь.
- Как это - расслабиться?
- А ты разве не умеешь?
- Я никогда не пробовала.
- Выдохни и подумай о чем-нибудь приятном.
- О деньгах? - предположила Эвике.
- Это все, о чем ты можешь думать? - огорченно спросил Уолтер.
- Нет, но это самое приятное. Вы же так велели.
- Черт с тобой, думай о шелесте ассигнаций. Ты, кстати, уже открыла банковский счет?
- Да, сегодня утром. Теперь все будет хорошо, что бы ни произошло.
И лицо девушки засияло мягким светом, теплым словно погожий осенний день.
- Гм. Я что, нанялась тапером, чтобы обеспечивать аккомпанемент вашей беседе? - позвала Гизела, ударив по клавишам из слоновой кости. - Танцуйте же наконец!
А служанке и впрямь удалось расслабится. Теперь движения сделались сделались мягче и непринужденней, и наши танцоры, почти невесомые, заскользили по зале, поминутно кружась.
- Не смотри себе под ноги, Эвике.
- А если упаду?
- Я удержу тебя.
- А на что ж мне смотреть?
- Смотри мне в глаза, - предложил Уолтер.
- Ой, да ну как-то...
- Тебе... тебе неприятно, да?
- Что вы, сударь! Необычно просто. Я не привыкла на господ таращиться.
- Но ты теперь Берта, так что отбрось свои привычки.
- Я понимаю, - сказал она, подняв на него глаза. - Просто мне вдруг захотелось снова побыть собой.
Он и прежде заглядывал в ее глаза - например, когда они мыли посуду на кухне, или когда она чинила ему брюки, пока он стыдливо прикрывался одеялом. Да и вчера тоже. Тогда цветом своим они напоминали реку под кромкой льда, но теперь в них плескалась теплая голубизна прогретого солнцем мелководья.
-Тогда побудь собой, Эвике. Приподними маску.
- А потом снова ее надевать?
- Да. Наверное.
- Вот и вся жизнь у нас такая, - печально вздохнула девушка.
Уолтер хотел было ответить на ее глубокомысленное изречение, но пока собирался с мыслями, утратил контроль над направлением и...
Раздался звон стекла.
Оба мгновенно зажмурились, и лишь переведя дыхание, краем глаза посмотрели на нанесенный ущерб. С пола на них укоризненно взирали черепки китайской вазы, синей с позолотой. Столик, на котором она стояла, все еще качался.
- Леонард?- тихо позвал Уолтер. - Сколько стоила эта ваза?
- Нисколько.
- В смысле?
- Отец говорил, что она бесценная, - пожал плечами юный вампир, пиная долетевший до него черепок.
- Мне очень-очень жаль!
- Чего ее жалеть? Только пыль собирала. А в пыли водятся клещи. Совсем крошечные, но уж такие жуткие. Да кстати, - плотоядно улыбаясь, он обозрел помещение, - начните-ка танцевать вон с того угла. Эта коллекция севрского фарфора всегда меня раздражала.
ГЛАВА 22
- А по буквам?
- M-y-f-a-n-w-y.
Проще не стало.
- Можно называть тебя "Эммелина"? - попросила вампирша, совсем измученная орфографически-фонетическим диссонансом.
- Нет, - нахмурилась девочка. - Так меня зовут только дядя с тетушкой.
- Слушай, а почему ты выбрала имя Кармилла?
- Хотелось чего-то экзотичного.
Бывшая фроляйн Лайд, а ныне Берта Штайнберг, закатила глаза.
- Эээ... Маванви?
- Так сгодится, - пациентка кивнула великодушно. - Красивое имя, правда? Есть даже такая народная песня. И вовсе оно не сложное.
- Как же. Пока произнесешь, челюсть вывихнешь.
- Кто бы говорил! - возмутилась Маванви. - Вот ты, к примеру, почему выбрала такой псевдоним? [das Leid - нем. горе, несчастье]
- Потому что я приношу окружающим одно лишь горе.
Маванви вспыхнула.
- Неправда! А мое имя - валлийское. Моя мама была родом из Уэльса.
- Давно ее... не стало?
- Почти десять лет.
- Мне очень жаль, Маванви, - сказала Берта, отвернувшись.
Соболезнования вампира звучат ханжески. Все равно как если бы палач оплакивал мертвую канарейку. А может и оплакивал бы, кто его знает?
Девочка кивнула. На самом деле, слова Берты были ей приятны. Пусть они лишь дань вежливости, всего-навсего часть ритуала, наравне с траурными платьями и брошками из оникса, но даже такие ритуалы хотя бы немного притупляют боль. Создается впечатление, что ты не наедине со своим горем, что через подобное уже проходили люди, и много раз, и не сломались.
- Значит, твой отец - родственник английского посла, - наконец нашлась сиделка.
- Его младший брат. Только фамилия у меня мамина, потому что семья папы так и не признала его брак. Мой отец учился в семинарии, очень успешно, так что родители его чуть ли не в епископы прочили. Но в один прекрасный день он все бросил и уехал в Уэльс, проповедовать шахтерам. Семья решила, что он почудит и одумается, а он взял и женился на моей маме. Ой что было! С бабушкой нервический припадок сделался, а дедушка в порыве ярости лишил моего папу наследства, да и вообще вычеркнул его из своей жизни. А все за то, что он унизил себя браком с босячкой.
- Твоя мать работала в шахте?
- Нет, она была учительницей в сельской школе. Но у папы в семье так повелось, что если твои предки не заседали в Палате Лордов - значит, ты голь перекатная. Им что детей учить, что вагонетки толкать - все едино.
- Знакомая картина, - вздохнула Берта. Правда, для ее отца такой шкалой служил банковский счет.
- Когда мне исполнилось семь, папа погиб в шахте, - продолжила Маванви, рассеяно накручивая пряди волос на пальцы. - Он часто спускался под землю с рабочими, чтобы лучше понять их быт. Им тоже, наверное, было приятно, что проповедник не задается. Ну так вот, в тот день случился взрыв газа и... и все. Больше я его никогда не видела. На похороны меня так и не взяли. - Владельцы шахты назначили вам хоть какой-то пенсион?
- Они же не обязаны! Раз мой отец не был их работником, то какая тут компенсация? Хотя денег и правда дали, немного. Нам хватило на пару месяцев. А тут еще заболела мама, так что некоторое время не могла учительствовать. Ей сразу нашли замену - школа была под патронажем тех господ, а им неприятно было нас видеть. Пришлось уехать. Мы подались в Лондон, к папиной родне. Дедушка с бабушкой к тому времени уже скончались, так что главой семьи был мой дядя. Мама надеялась, что он меня признает и как-нибудь нам поможет. Оставив меня в гостинице, она пошла к нему с визитом. Помню, как я ждала ее, сидя у окна и разглядывая торговцев печеной картошкой, и девочек моего возраста, разносивших по домам салат, и мальчишек-оборванцев. То появляясь из тумана, то исчезая, они казались призраками. Как будто во всей округе только я была живая. Я думала, что придется ждать маму до вечера, но она вернулась уже через два часа. До сих пор не знаю, о чем они там беседовали, только маме в ту же ночь стало хуже. Она слегла с горячкой. Поначалу хозяйка гостиницы взбеленилась, что мы приволокли заразу, но после все таки вызвала доктора. Никогда не забуду, как он хотел отворить маме кровь с помощью скарификатора - это такая коробочка с лезвиями, когда жмешь на кнопку, они одновременно выскакивают и царапают кожу.
- Знаю, знаю. Неужели до сих пор лечат кровопусканиями? - Берта ухитрилась произнести слово "кровь" нейтральным тоном. Ну, почти нейтральным. Хоть губами не причмокивала - и то прогресс.
- Лечат. Хотя подозреваю, что на докторе хозяйка сэкономила. Увидев прибор, я расплакалась, но меня утащили за дверь. Однако и эта процедура не помогла. Через неделю... ну в общем...
- А дядя твой, позволь спросить, чем в это время занимался?
- Кто его знает? На самом деле, он не так уж плох! - встрепенулась пациентка. - Он ведь не бросил меня на улице, а подыскал мне пансион...
- ...где в классные дамы принимали исключительно гарпий с рекомендательным письмом от Медузы Горгоны. Угадала?
- Почти. Только ты не подумай, что я жалуюсь! Могло же быть и хуже.
- Запросто, - согласилась сиделка. - Например, звезда Полынь могла обрушиться на землю, а к тебе на файф-о-клок могли заскочить четыре всадника на конях оригинальной расцветки. Такой вариант тоже нельзя исключать.
- Берта, ну чего ты злишься?
- А ты как смеешь его оправдывать?
- Он мой дядя. Кроме того, ты его совсем не знаешь.
- Знаю! - почти взвизгнула вампирша. - Рыбак рыбака, Маванви. С той лишь разницей, что я не притворяюсь праведницей, понимаю что я - Зло, а твой дядя считает себя милосердным христианином, который сиротку призрел. Я когда охочусь... когда убиваю, то хотя бы не говорю жертве, что это для ее же блага! Я хоть и стараюсь... питаться законченными мерзавцами - что, кстати, не всегда удается - но не думаю, что тем самым приношу пользу кому-то кроме себя! Зато твой дядя мнит себя столпом общества! Такие как он сделают подлость, да еще и рассчитывают на благодарность! Вот и подумай, дорогуша, что хуже - просто зло или зарвавшаяся, самодовольная добродетель?!
Раздался стук. За приоткрытой дверью показалось озабоченное лицо фрау Кальтерзиле. Увидев свою подчиненную, матрона вцепилась в косяк дабы удержать равновесие.
- У вас тут все... хорошо? - спросила она, понимая что слова "фроляйн Лайд" и "хорошо" могут употребляться в одном предложении только ради иронического эффекта.
- Да, а что?
- Слышны были крики.
Маванви приветливо помахала гостье. Берта тоже улыбнулась и, опомнившись, втянула клыки.
- Все отлично. Просто у нас это... сеанс реверсивной терапии.
- Чего-с?
- Такая методика, когда врач рассказывает пациенту о своих проблемах.
- Тогда продолжайте, - деликатно отозвалась медсестра и направилась к себе в кабинет, приколачивать на стену очередное распятие.
Когда за ней закрылась дверь, Берта сказала:
- Ладно, давай дальше. Хотя и так все ясно - как только ты выросла из фартучка пансионерки, тебя плавно перевели сюда?
- Вовсе нет! Я пробыла в пансионе всего лишь три года, а за это время дядя успел жениться. Тетушка разузнала про меня и забрала меня оттуда, чтобы принять участие в моей судьбе. Они с дядей как раз собирались в Вену, так что и меня захватили. Мне наняли няню, а потом еще и гувернантку. Тетя хотела сделать из меня настоящую леди, с красивой осанкой и приятными манерами. Меня затянули в корсет, и стали учить игре на пианино, и танцам, и рисованию. Правда, моя тетя не одобряет романы, поэтому соваться в библиотеку мне было запрещено. Но я все равно пробиралась туда время от времени и читала, читала...
- Тебя когда-нибудь ловили?
- Ага, я понимаю на что ты намекаешь! Нет, меня не наказывали! Ну разве что на стуле заставляли стоять всю ночь или на пальцы надевали колодки.
-Что?!
- Это особые колодки, вроде двух пластинок со шнурками и дырочками. Продеваешь в них пальцы, а потом твои руки завязывают за спиной. Однажды я так на прогулку пошла с гувернанткой, на меня все оборачивались.
- А если нос чешется?
- Тогда плохо.
- Вернемся к твоим эскападам в библиотеку. Это тогда в тебя развилась тяга к сочинительству?
- Да. Вот только романы зачастую описывали нашу современную жизнь, а мне хотелось... ну не знаю... чего-нибудь иного. Обычно я фантазировала перед сном. Меня отсылали спать ровно в восемь. Гувернантка еще проверяла, чтобы я спала непременно на спине и с руками поверх одеяла. Но сразу заснуть не удавалось. Знаешь, как светло бывает на улице в восемь, особенно летом... Ой, прости.
- Ничего, я еще помню.
- Я рассматривала занавески, на которые причудливыми пятнами ложились тени листвы, и представляла себе, что это какие-то другие листья, и другие деревья, да и вообще мир за моим окном уже не тот, что прежде. Порою мне казалось, будто на внутренней стороне моих век выгравированы карты иных миров - стоит только закрыть глаза, и они предстают предо мною. Как-то так все получилось.
- Понятно, - хмыкнула Берта. - А теперь скажи, как скоро тетушка наигралась в благотворительность?
- Ой, ну ты опять за старое!
- Она в конце концов к тебе охладела, не так ли?
- Да, но...
- Когда?
- Через год. Это потому что я не оправдала ее надежд, - опечалилась Маванви. - Она же не знала, что я окажусь такой бестолочью. С тех пор тетя с дядей со мной почти не разговаривали. Хотя когда приходили гости, меня иногда звали в гостиную, чтобы я сыграла что-нибудь. Но со временем тетушка начала злиться, если гости меня хвалили...
- Держу пари, ты и в шестнадцать носила коротенькое платье.
- Д-да.
- Старая кошелка!
- Не говори так! Ей и сорока нет.
- Тем хуже.
- Не будем о моей тете, пожалуйста.
- Воля твоя. Расскажи, откуда взялись вампиры.
- Как-то раз мне попался роман про одну вампиршу - тоже в нашей библиотеке стянула. Прочитала его запоем и просто влюбилась в эту тему. Вампиры ведь такие загадочные, такие прекрасные, такие...
- Гм.
- ... такие зануды. Так вот, однажды дядя давал прием, но за стол меня, как водится, не посадили. Позвали только к десерту, хотя сладкое так и не дали. Мне вообще запрещено было прикасаться к сахару, мол, это испортит фигуру так, что даже корсет не исправит. После велено было спеть что-нибудь, а меня вдруг такая обида разобрала. Ну и наговорила всякого - будто я вампир, и они мне больше не указ, и вообще я сейчас всех тут покусаю. Меня тут же отправили наверх. Я думала, что тетя с дядей рассердятся, раз я испортила им вечер. Но они почему-то обрадовались. Помню, вошли ко мне в комнату и долго со мной разговаривали. Улыбались. Спрашивали, как давно у меня такие фантазии. Потом приказали горничной собирать мои вещи, потому что мне нужно побыть в другой обстановке и немножко развеяться. А наутро меня отвезли в больницу.
Берта прошлась по комнате и рассеяно забарабанила по медному тазику.
- Ну и что мне с тобой делать, скажи на милость?
- А может все таки...
Их взгляды сомкнулись, но сила притяжения как будто поманила взор Берты ниже, туда, где виднелись острые ключицы, посеребренные капельками пота... и еще ниже. Должно быть, в комнате сейчас жарко - как никак, середина июля. Сама вампирша давно уже не различала перепадов температуры, но Маванви мучилась от духоты, потому и расстегнула сорочку. Воротничок подвернулся, еще больше обнажая шею. Или она это нарочно? О, проклятье! Берте невыносимо, почти до головокружения захотелось обоими руками вцепиться в льняную, сероватую от частой стирки ткань и разорвать сорочку у нее на груди, а потом... потом будь что будет. Девчонка сама виновата! Знает ведь, с кем имеет дело! Хотя откуда ей знать?
У Берты всегда были проблемы с маскировкой. В том смысле, что слишком хорошо получалось. Комар носу не подточит.
Вытянув руку, она поправила девочке воротничок и вновь уселась на табуретку.
- Забудь.
- Тебе что, жалко что ли? - заныла пациентка. - Разве это так сложно?
- Да, сложно. Я недостаточно сильна. Вдруг не сориентируюсь в последний момент? Куда мне тогда девать твой труп? - задала вампирсесса очень логичный вопрос.
- И правда, - пригорюнилась девочка. Никаких распоряжения насчет своего трупа она так и не отдала.
- Кроме того, это запрещено нашим кодексом, если без разрешения Мастера. Но даже если бы я могла тебя инициировать, - рассуждала Берта, - все равно это слишком опасно. Для нас обоих. Тогда Виктор понял бы, как ты мне дорога, и сделал бы с тобой что-то скверное.
- Значит, я тебе нравлюсь?
- Да, - сдержанно отозвалась вампирша и почему-то уточнила, - Как протеже, не более того. Хотя и раздражаешь ты меня порою так, что словами не выразить.
- Я всех раздражаю. Вот и тетя с дядей так думают.
- И тем не менее, им придется смириться с твоим присутствием в их жизни. Ты им родня, а не собака приблудная. Я заставлю их забрать тебя отсюда.
- Нет, не надо! - взмолилась Маванви, сложив перед собою руки. - Пожалуйста не отсылай меня домой! Я лучше останусь здесь, с тобой.
- Глупости говоришь. Со мной ты не останешься ни в каком случае. Меня вообще скоро не станет. Но мы должны тебя устроить. Давай подумаем как. Что ты умеешь делать?
Бесполезный вопрос. Вряд ли Маванви умеет что-нибудь толковое. Даже так, выбор карьеры для женщины ограничен - учительница либо гувернантка, продавщица в магазине, портниха, стенографистка, медсестра - это в лучшем случае. В худшем - горничная, прачка, поденщица и дальше по нисходящей. А в самом крайнем - девица, живущая от себя. Но ничего этого Маванви не выдержит, слишком хрупкая, физически и эмоционально. Так что же делать?
"Можно замуж ее выдать," мелькнула в голове шальная мысль, но Берта лишь скривилась. Матримониальные планы давно уже набили ей оскомину.
- Ничего не умею, - как и следовало ожидать, ответила девочка. - От меня один только вред. За что ни возьмусь, обязательно испорчу.
- Дай угадаю, чье имя поставить под сим афоризмом. Твоя тетушка?
- Она права. Я только и могу, что языком молоть...
Девушки переглянулись.
- Ты думаешь о том же, о чем и я? - спросила Берта.
- О крови?
- Тьфу на тебя! Ты можешь стать писательницей. Тогда и деньги заведутся.
- Тебе правда полюбились мои истории?
Вампирша вспомнила три журнала, которые были под завязку полны "сверкающими глазами" и "золотыми волосами."
- Думаю, у каждой книге найдется свой читатель, - уклончиво ответила вампирша. - Главное как следует тебя разрекламировать. Хммм... Думаю, нам понадобится deus ex machine.
- О чем ты?
- Сама я в литературе лыку не вяжу. Нужно найти маститого критика, чтобы он сказал о тебе пару ласковых... то есть, что-нибудь хорошее. Сиди здесь, я сбегаю за газетой.
Минут через пять она вернулась, пряча под фартуком контрабанду - свежий выпуск новостей. Полистав газету, она наткнулась на статью под названием "Куда катится наша литература?" за подписью некого Карла Мейера. Критик отслужил панихиду по современным жанрам, отругал писателей за их духовную нищету и интеллектуальное банкротство, но вместе с тем высказал надежду, что обязательно отыщется гений, который проторит новую стезю.
Берта с сомнением посмотрела на девочку, которая сглотнула и улыбнулась искательно. Ладно, чем черт не шутит! На национального гения она в любом случае не потянет, но вдруг получится издать ее бредни под видом новаторского стиля или чего-нибудь этакого?
- Сегодня уже поздно, но завтра обязательно поговорю с ним. Спрошу, можно ли издать твою книгу, если отредактировать хорошенько. А то все эти мечи, драки, смертоубийства - ну не знаю, как-то непривычно все это. Кто такое читать станет?.. Маванви, ты меня слушаешь?
- Угумс, - сказала девочка, которая вцепилась в газету как бульдог в мозговую кость. Истосковалась по печатному слову. Сейчас она читала объявление о продаже двух кресел и этажерки. Ей было все равно. Просто хотелось шуршать бумагой, вдыхать типографскую краску, видеть буквы, их формы.
- Мне пора совершать обход, - сиделка нетерпеливо топнула, но Маванви забилась в угол кровати и попросила жалобно.
- Оставишь?
- А если тебя застукают?
- Не застукают! Я наловчилась так читать, чтобы никто не заметил.
- Ну смотри у меня.
- Берта? - окликнула ее пациентка. - Ты мне поможешь?
- Куда мне деваться?
- Ты теперь моя фея-крестная, да?
- Можно и так сказать.
Окажись она настоящей феи-крестной, то не стала бы возиться с тыквой и мышами. Просто в один прекрасный день Золушке отошло бы все состояние в связи с внезапной и трагической кончиной ближайших родственниц. Но жизнь Маванви - не сказка. Они не позволит, чтобы фольклор и сюда просочился.
Ох, только бы успеть!
Она была вампиром, а значит не могла взывать к высшим силам. Придется действовать окольными путями. Выудив медальон, Берта раскрыла створки и увидела знакомое лицо, которое улыбалось ей уже столько лет напролет. И так будет всегда, что бы не случилось. Пусть хоть что-то в мире останется неизменным. Она поднесла медальон к губам, и ее дыхание осело на фотографии кристалликами льда.
"Попроси за меня, любовь моя. Пусть мне хватит времени."
***
Но не все наши герои со страхом заглядывают в будущее. Некоторые рассчитывают приятно скоротать ночку.
Представьте себе женщину с идеально-гладкой, белоснежной кожей, огромными глазами, и волосами цвета корицы. Ее можно было бы назвать красавицей, но впечатление подпорчено чересчур высоким, покатым лбом и скошенным подбородком. Среди сливок будапештского общества она известна как владелица модного ателье. В других кругах, не менее титулованных, ее именуют просто "Госпожа."
Сейчас она нежится в мраморной ванне наполненной жидкостью, ни цветом, ни консистенцией не напоминающей воду.
Это молоко.
Увы, ванны с кровью стали непозволительной роскошью даже для Мастера Вампиров. Поэтому их она принимает только по пятницам. Молочные же ванны ей порекомендовала венценосная тезка, а заодно и главная заказчица в ателье. Вампирша в свою очередь тоже поделилась с государыней парочкой проверенных рецептов красоты. Еще неделю императрица задумчиво поглядывала на фрейлин, но все таки решила остановиться на масках из сырой говядины.
В ванную без стука врывается толстуха-горничная.
- Здравствуй, Дорка. Все ли готово к моему отъезду?
- Ох, госпожа, - стонет верная служанка, - Даже не знаю с чего и начать. Уж такая беда!
- Что, американцы опять взвинтили цены на хлопок?!
- Лучше б так. Помните амазонку, которую заказали у нас Ее Императорское Величество? Платье испорчено! Безнадежно.
- Так таки безнадежно? А нельзя ли подшить что-нибудь?
- Нет, госпожа. Там уже ничего не подошьешь, да у нас и ниток-то теперь нет. Дело в том, что ателье сгорело подчистую.
Как во время извержения гейзера, белые брызги взметнулись до потолка.
ГЛАВА 23
Изабель стояла у витрины магазина в Будапеште и смотрела на выставленное на манекене прекрасное нежно-розовое шелковое платье, украшенное жемчугом и белыми лентами. С турнюра струились складки, уходя в бесконечность, изящная отделка корсажа ласкала взгляд, кружево на воротнике подчеркнуло бы тонкую шейку своей хозяйки. Счастливица та, для кого оно сшито. Наверное, у нее есть мужчина, ради которого стоит носить такие наряды и быть прекрасной. Наверное, он любит ее, и уж точно не игнорирует даже вежливое "Добрый вечер."
Интересно, а если она, Изабель, наденет такое платье, Он обратит внимание? Или как всегда равнодушно пройдет мимо, даже не посмотрев? А может быть поинтересуется, где она убила его хозяйку? Нет, вряд ли. Он дал ей полную свободу - она может убивать кого и когда хочет, ведь это такая мелочь. Город большой, на всех хватит. Скорее скажет, что платье сидит на девушке нелепо, и ей следует подобрать что-то более подходящее. Подходящим он считает простые серые или черные платья, в которых Изабель выглядит еще более невзрачно, чем обычно. Он не хочет, чтобы ее замечали, но Изабель и не требуется чужое внимание.
"Идем."
Внезапно и тихо, он появился у нее за спиной, а слова не были произнесены вслух. Но разве это нужно, чтобы их услышали? Она давно научилась читать его мысли и почти отвыкла разговаривать.
Он развернулся и пошел прочь, зная, что Изабель последует за ним, ничего не спрашивая и ничем не интересуясь. Даже если он идет на край света. Особенно если он идет на край свет. Там уже никто не стал бы им мешать.
Виктор взглянул через плечо. Ну конечно, плетется следом, как послушная собачка. Даже дрессировать ее не нужно, в отличии от остальных. Или как его собственная тень, от которой никуда нельзя деться. Бесшумная, бесцветная, незаметная, она ничего не требовала и не спрашивала. Она была готова на все, что только прикажет Виктор. Она могла быть ему послушной служанкой или любовницей, могла стать безжалостным убийцей, - ему стоило об этом лишь подумать. Она молча подчинялась, но иногда... Иногда Виктор ловил взгляд ее серых глаз и ему становилось не по себе. Потому что он и представить не мог, что творится у нее в голове. Остальные люди - да и большинство вампиров - были словно раскрытая книга. Хватало одного взгляда, чтобы оценить их. И, честно говоря, чаще всего они ровным счетом ничего из себя не представляли. Но мысли Изабель были наглухо скрыты от него, в то время как сама она видела его насквозь. Вернее, почти насквозь.
Виктор считал ее обязательным компонентом своего существования. Как луна, каждую ночь поднимающаяся на небо, как кровь, необходимая для жизни, так и Изабель была неотвратима и неизбежна. Каждый вечер когда Виктор поднимал крышку гроба, он видел ее сидящей перед ним на стуле, с руками на коленях, как у прилежной школьницы. Сколько она так ждала? Час, два? Спала ли вообще?
"Давно ты здесь?"
Отчего-то он всегда был недоволен ею. Она поспешно вскакивала и, словно извиняясь, молча произносила:
"Я просто ждала... ждала тебя. Но я могу уйти... Мне уйти?"
Виктор не отвечал, и с его молчаливого согласия она могла остаться подле него и, если повезет, поймать его быстрый взгляд или даже снисходительный поцелуй.
Другие вампиры считали их странной парой, но Виктор не любил это слово. "Пара!" Как будто они муж и жена, почтенная пожилая чета, чинно идущая рука об руку на променад. Они странно смотрелись вместе, красавец Виктор, высокий и статный, и Изабель, навечно запертая в теле нескладной четырнадцатилетней девчонки. Казалось бы, трудно быть невзрачной во всем абсолютно, но ей как-то удавалось. На худом лице - прозрачные серые глаза, брови-ниточки, узкие губы, которые она беспрестанно кусала, - и вовсе не было никаких красок, а румянец не появлялся на щеках даже после удачной охоты. Короткие светлые волосы она убирала в куцый пучок или оставляла их болтаться уныло свисающими прядями. Когда-то они были длиннее, но так и не отрасли после пожара.
Но что-то же Виктор в ней нашел! Почему он не мог отвязаться от этой девицы, оставить ее где-нибудь и забыть, как нелепый сон? Почему он продолжает таскаться с этой обузой?
"Она мне нужна," - отвечает Виктор.
Это все, чего мы можем от него добиться.
Среди поданных Виктора про нее ходят разные слухи. Когда пятисотлетние кумушки собираются в чьей-нибудь уютной гостиной за чашкой горячей крови, они с удовольствием перемывают косточки Изабель, понимая, что сейчас находятся на безопасном расстоянии и она ничегошеньки не сможет им сделать. Правда, все равно говорят шепотом и оглядываясь по сторонам, будто ожидая, что ее тень в любую минуту появится за спиной.
Говорят, она может управлять мыслями людей и заставлять их делать все, что пожелает.
Говорят, она сильна и могущественна, но никому не известно, сколько силы может вмещать в себя одна хрупкая девочка. НО проверять никто не хочет.
И еще, хоть об этом не сплетничают, но и так все знают: ради Виктора ей ничего не стоит вырезать деревню или даже маленький город. Размером с Прагу или Будапешт.
... Эта история произошла относительно недавно, хотя все ее старательно не помнят. Во Франции шел 1793 год, и то было весьма непонятное время. Мало кто из людей отдавал отчет в происходящем, а вампиры так и вовсе в недоумении смотрели на царящее кругом безумие. Это еще их называют жестокими!
Жизнь в славном городе Париже для вампиров стала... интересной. И непредсказуемой. Как, в общем-то, и для большинства людей. Именно тогда погибло много старых вампиров, но появилось и не меньше новых, в том числе уже знакомый нам виконт де Морьев. Новые вампиры были под стать эпохе: жестокие, свирепые, привыкшие убивать десятками.
Поскольку Париж был опасен даже для них, вампирам было приказано - точнее, настоятельно рекомендовано - покинуть город. Хотя к рекомендациям Мастера прислушивались редко, но даже самые отчаянные понимали, что сегодняшняя ночь может стать последней, и есть немало других мест, где можно поживиться. Ну а когда к Сен-Жермену присоединился новый помощник, то вампиры начали эвакуироваться из города с завидным энтузиазмом.
Это была предыстория. Сама история заключается в том, что кого-то забыли. Знаете, очень обидно быть забытой. Не оставленной погибать из-за коварной мести, не брошенной ради спасения других, а просто забытой. Словно ненужная вещь, вроде шифоньера о трех ножках, оставленного на чердаке во время переезда. А когда о ней вспомнили, было уже слишком поздно.
Этот день в Париже мог оказаться последним для Изабель. Еще утром она как обычно забралась в свой гроб, стоявший в маленьком полуподвальном помещении заброшенного дома, а потом неожиданно проснулась. Сразу поняла - что-то не так. То ли от того, что солнце еще не село, и это чувствовалось даже сквозь толстые доски гроба. То из-за странного удушливого запаха, который пронизывал все насквозь. То ли от едкого дыма, заставляющего даже вампира искать носовой платок. А может быть и от того, что крышка ее гроба уже догорала, и теперь огонь перекинулся на платье.
Она быстро скинула с себя оковы сна, но столь же просто сбросить огонь не удавалось. Изабель чувствовала, как он подбираться к коже, обдавая ее душным жаром. Она хотела броситься прочь, но вдруг остановилась, понимая...
...что пожар перекрыл все пути...
...что даже если она бросится в окно, то там ее ждет еще более мучительная смерть - от солнца...
...что ее волосы полыхают, и огонь поднимается выше...
И что, конечно, у нее есть шанс спастись. И даже два шанса, если не три. Ей ничего не стоило превратиться летучую мышь, дождаться заката, который уже не за горами, и покинуть горящее здание. А потом, где-нибудь в надежном убежище, оплакивать сгоревшее платье, любимый гроб и незаконченную вышивку "Последний день Помпеи." Она могла, это так. Но хотела ли?
Изабель подумала, что сегодня неплохой день, чтобы умереть. Пятница. Она любила пятницы.
Она подумала, что ее существование бессмысленно и бесполезно, раз о ней даже никто не вспомнил.
А больше она подумать не успела, потому что ее сознание решило, что она и так слишком много думает, и отключилось.
Сначала был огонь, заполняющий собой все пространство, но его сменила темнота. Изабель знала, что где-то там должен быть свет, к которому нужно стремиться, но вокруг был непроглядный мрак. Может, свет - только для людей, для тех, у кого есть душа? А их, вампирам, даже после смерти (точнее, после совсем-смерти) ждет вечное скитание во тьме?
Правда, она все таки открыла глаза, и стало посветлее. Но первым, кого она увидела, был не свет, а Виктор. Она робко улыбнулась, не веря своему счастью.
"Ты спас меня... Но почему?"
"Так получилось."
Виктор сам не мог понять, как его угораздило. Сен-Жермен разбудил его задолго до заката - видно, сказывалась академическая привычка сидеть за книгой допоздна, а потом вставать пораньше, чтобы записать свежие впечатления. Двое вампиров еще долго возились со списками парижан. Оказывается, Мастер завел характеристику на каждого, о чем с гордостью поведал Виктору. Тот слушал внимательно, еще пригодится. Они прошлись по списку вдоль и поперек, вычеркивая имя за именем. Кажется, эвакуировали всех. И вдруг Сен-Жермен стушевался. Хлопнул себя пол лбу, назвавшись "старой безмозглой вороной." Добавил, что она сама виновата, надо было чаще посещать вампирские ассамблеи. Заодно и друзьями бы обзавелась. Хотя вряд ли, конечно. Но все равно, незачем отбиваться от коллектива.
- Да о ком вы, наконец?
- Хороший вопрос. Ее зовут... Из...
- Изольда? - зевнул Виктор.
- Нет! Эээ... Изабель. Да, точно, Изабель... Кажется.
- Вам угодно, чтобы я ее эвакуировал, как остальных?
- Только не так, как остальных, - поморщился Мастер, вспоминая методы Виктора. С другой стороны, вампиры - они как дети малые. А дети не послушаются учителя, покуда в руках у того не окажется пучок розог. Собственно, эту функцию и выполнял его аспирант.
- Признайте, Сен-Жермен, что получилось эффективно.
- Да, но с Ииии...
- ...забель.
- Обращайтесь с ней, пожалуйста, поделикатней.
- Кисейная барышня?
- Нет. Она одна из сильнейших вампиров Европы, хотя сама об этом, кажется, не догадывается. Лучше вам ее не злить.
- А вот это занятно.
Он поспешно откланялся, потому что ему не терпелось подивиться на такую невидаль. Солнце как раз успело скрыться за горизонтом, и он в два счета оказался у нужного дома, стены которого, охваченные пламенем, уже весело потрескивали. Найти вампиршу не составило большого труда. Рыбак рыбака видит издалека, а уж вампир разглядит вампира даже через сплошную завесу дыма. Впрочем, зрением это чувство можно назвать лишь с натяжкой, потому что глаза тут не задействованы. Картинно взмахнув плащом - будучи неофитом, он еще не отучился от эффектных жестов - Виктор превратился в летучую мышь, влетел в дом, ловко лавируя между горящими балками, и метнулся прямиком в подвал. Там лежала девица в прожженном платье, сложившая руки на груди и, по-видимому, приготовившаяся принять смерть а-ля индийская вдова. Ну не дура ли? Шалите, мадемуазель! Мы еще посмотрим, чья возьмет! Не теряя ни секунды, он принялся отдирать доски от заколоченного окна, куда и выпрыгнул, прихватив Изабель.
Вокруг суетились люди, не обращая внимания на мужчину, который сел прямо на мостовую, положив рядом девушку. И его тут же захлестнула обида на такую удачу. Почему ему подфартило спасти именно ее и именно сейчас? Когда-то он пытался спасти кого-то еще, но тогда не получилось. А ведь нужна была всего-то крупица удачи, ну совсем немножко, просто чтобы нужный человек отвернулся в нужное время. Зато теперь везение истрачено впустую. Это и есть сильнейший вампир? Какое разочарование. Он представлял ее иначе. Симпатичней, что ли, и уж точно пофигуристей. И все таки жаль бедняжку. Только с большого горя можно так предать свою природу. Ведь стремление выжить любой ценой - это ли не сама суть вампира?
Помедлив, он убрал обгоревшую прядь с ее лба.
И тут Изабель очнулась и заговорила с ним, не раскрывая рта.
С тех пор у нее появилась цель в жизни. Жить с целью намного веселее, чем влачить пустое существование, убивая ради пропитания. Теперь она убивала не бездумно - она устраняла тех, кто не нравился ее Виктору, ее творцу (пусть это не он создал ее, зато подарил ей новую жизнь - к тому же Изабель нравилось, как звучит это слово). Она пообещала себе, что сделает для Виктора все, что тот пожелает и, возможно, однажды...
Иногда ей казалось, что их счастье так близко; стоит приложить лишь немного усилий, и Виктор вновь посмотрит на нее с той нежностью, что и в тот вечер, когда спас. Нужно только постараться.
После пожара он заботливо гладил ее по волосам, а она плакала от пережитого шока и бессвязно рассказывала спасителю о своей жизни. Потом он поднял ее обожженное лицо к тусклому свету фонаря и уверенно произнес:
"Ты сильная девочка и будешь еще долго жить. Успокойся. А теперь можешь идти."
Но Изабель никуда не ушла. Она решила, что останется с Виктором навечно, чтобы хоть как-то отплатить ему за свое спасение и, что важнее, за проявленное к ней внимание. Только вот самого Виктора об этом не спросила. Первые десять лет он еще надеялся, что она как-нибудь да отвяжется, но вскоре махнул рукой и принял ее присутствие как должное. У каждого свой крест. А его крест еще и старался быть полезным.
Но вернемся в настоящее. Наши странные знакомые свернули в темную подворотню и исчезли за неприметной дверью в подвал. Стоит отдать должное упырям, они умели устроиться. Во всяком случае, такой вампир, как Виктор. Он привык - вернее, заново научился - ни в чем себе не отказывать. И его убежище... нет, так это место назвать нельзя. Логово? Тоже нет! Апартаменты! Да, и его апартаменты говорили сами за себя. Они были в городе проездом на пару ночей, но даже это время Виктор предпочел провести с комфортом, как настоящий Мастер. И не спрашивайте, откуда в пустом погребе, куда даже мыши лет сто не заглядывали, взялись персидская софа, журнальный столик из красного дерева и даже почему-то клавесин. Будапештские вампиры знали, кто к ним едет, и как следует подготовились. И, конечно, там были гробы, ведь путешествовать со своими не очень удобно. Они занимают много места, а в поезде кондукторы удивленно таращатся на такой багаж. Создается впечатление, будто путешествует гробовщик-коммивояжер.
"Здесь не хватает шкафа," - заметил Виктор, кидая цилиндр и перчатки на руки Изабель. - Пусть завтра его поставят".
"Ты уверен, что это хорошая идея?" - она осторожно озвучила мысль, которая давно ее волновала.
"Шкаф-то?"
"Нет... Эта... Эта поездка. В Карпаты,"- ответа не последовало, и Изабель продолжила:
"Зачем тебе та девица?"
"Она должна стать моей женой," - лицо Виктора было венецианской маской, такой же красивой, как и холодной.
"Я тоже могу быть твоей женой! Самой нежной, самой преданной, самой любящей... Пожалуйста, позволь мне!"
"Изабель," - Виктор взял ее за плечи и развернул к себе лицом. Бледно-серые глаза глядели на него с надеждой и обожанием. Неужели и правда считает, что он может рассматривать ее как возможную спутницу не-жизни? Нет, без дураков?
"Изабель, я очень ценю тебя, ты это знаешь. Ты дорога мне как подруга, - проблеск надежды во взгляде. Глупышка. - Но я не хочу ничего менять. А та девушка, фроляйн Штайнберг, - он попробовал ее имя на вкус и довольно улыбнулся, - о, это совсем другое..."
"А я?"
"Ты останешься со мной. Разве я могу бросить тебя? Да и кому ты будешь нужна, кроме меня? Сама ведь знаешь, как остальные к тебе относятся. Даже наши ребята. И ведь никто не виноват - просто не сходитесь характерами, насильно люб не будешь. Характер у тебя сложный, но тем ты мне и нравишься. Быть может, ты не сама умная девочка в мире, но уж точно самая старательная, а это тоже много значит. Да. Я очень ценю тебя, Изи."
Он быстро поцеловал ее и скрылся в другой части погреба.
А Изабель осталась сидеть на софе, обняв подушку, и думала, как же сильно она ненавидит эту неизвестную фроляйн Штайнберг.
Как видно, в ту ночь на Берте сошелся клином белый свет. Потому что в данный момент Виктор тоже думал лишь о ней. Правда, мысли его были куда более приятными.